Читать онлайн Мировые религии и культы: главные святыни. От паломничества до религиозного туризма

Kathryn Hurlock

HOLY PLACES

How Pilgri Changed the World

© Kathryn Hurlock, 2025

© Обатуров Е. О., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

КоЛибри^®

Кэтрин Херлок – историк средних веков, получила степень PhD в Университете Уэльса, с 2008 г. преподает на факультете истории, политики и философии Манчестерского университета (Великобритания), с 2023 г. возглавляет там Центр исторических исследований.

Kathryn Hurlock

«В этой книге я выбрала места, опираясь на то, что они расскажут о роли паломничества в мировой истории: как оно может создавать или разрушать политические режимы, побуждать миллионы людей молиться об исцелении, создавать и объединять общины, вдохновлять строительство глобальной инфраструктуры или воплощать идентичность народа. Без сомнений, многие из них вам уже знакомы – Рим, Иерусалим, Сантьяго, Сикоку. А другие менее известны, но не менее важны для понимания многообразия способов паломничества людей и влияния, которое оно оказало на них, их общества и весь остальной мир».

Кэтрин Херлок

Введение

Мир паломничества

Зимой 1171 года король Англии Генрих II, направляясь в Ирландию через Уэльс, решил совершить короткое паломничество. Поездка в Ирландию была сугубо политической, ведь базирующаяся в Уэльсе нормандская знать недавно завоевала ее часть и монарху нужно было лично встретиться с ее представителями и тем самым утвердить свои притязания на территории. Других причин посетить весьма отдаленный регион Пембрукшир у короля не было, однако сейчас у него появилась прекрасная возможность совершить паломничество к самому важному религиозному объекту страны – малому собору Святого Давида. За полвека до этого папа римский заявил, что два паломничества к этому собору духовно равнозначны одному паломничеству в Рим, поэтому предложение было заманчивым. Было также мудро помолиться о безопасном проезде, ведь Генрих II собирался пересекать Ирландское море зимой. Раньше он таким же образом путешествовал к своим землям во Франции. Пока монарх находился в Уэльсе, он преподнес собору дары (две мантии и немного серебра), чтобы продемонстрировать открытость своих намерений. У его паломничества могла быть и третья причина: король недавно поссорился с Рисом ап Грифидом, правителем того региона Уэльса, и паломничество явилось бы символом мира. И пока Генрих II путешествовал, ему было нужно, чтобы Рис в это верил.

На следующий год король вернулся из Ирландии и высадился в гавани Сент-Юстиниан, всего в трех километрах от собора. Он пришел туда «пешком, опираясь на посох, и одетый как паломник». В отличие от его паломничества на пути в Ирландию этот визит был очевидно религиозной направленности, поскольку он приехал без своей семьи, которую отправил дальше на юг, в порт Милфорд-Хейвен. Плюс к этому монарх решил, что нанесет свой визит сразу после Пасхи. По прибытии Генриха II тепло встретили каноники (в отличие от одной местной женщины, которая предсказала, что он погибнет), и он зашел внутрь, чтобы помолиться и получить тем самым духовную награду за второе паломничество. По ощущениям, именно это ему и было нужно. В декабре 1170 года его бывший друг, архиепископ Томас Бекет, умер мученической смертью, согласно преданиям, по приказу самого Генриха II. Поэтому король очень нуждался в отпущении грехов[1]. Удаленность собора Святого Давида и его скромные размеры давали неверное представление о его значимости. Генрих II верил, что это место паломничества обеспечит ему безопасность во время морских путешествий, взаимодействие с другими правителями и подарит бессмертие его душе. Один лишь факт, что он туда приехал, становился свидетельством его могущества, ведь Южный Уэльс не всегда тепло принимал английских королей.

Тысячелетиями люди по всему миру совершали паломничества в поисках помощи и исцеления у своих богов, святых и духов, когда им была необходима защита и успокоение души; с желанием поблагодарить их или сделать какое-то политическое заявление. Для некоторых это означало преодолеть тысячи километров за месяцы, если не годы, чтобы добраться до святого места. Но большинство могли совершить паломничество за один день. Многие паломники, как Генрих II, раз за разом отправлялись в паломничество по разным причинам, ведь в каждом святом месте можно было найти что-то свое.

Паломничество как практика, принятая в большинстве мировых религий, всегда было отражением последних событий вне зависимости от того, кто совершает это путешествие, будь то приверженцы основных религий, небольших сект или люди, не принадлежащие никаким конфессиям. Каждый мусульманин, у которого есть возможность, обязан хоть раз в жизни посетить Мекку. Для христиан паломничества добровольны, но достаточно традиционны. Индуистов и буддистов призывают к паломничествам, а для индейцев Великих равнин и цыган в Европе это важная веха и неотъемлемая часть жизни. Однако с течением времени в разных уголках планеты ответы на связанные с паломничествами вопросы «как?», «когда?» и «почему?» менялись в зависимости от внешних факторов – от военных действий до погоды. В свою очередь, паломничества совершались по самым разным причинам – от личного исцеления и духовного роста до поиска одобрения политических решений или получения поддержки со стороны имперского правления. На сегодняшний день паломничества в первую очередь являются возможностью поразмышлять о вере и благополучии или поспособствовать их обретению, но у многих в древности сочетание духовного и земного было очень крепким, почти неразделимым. Древние греки регулярно консультировались у оракулов по вопросам политики и войны, в Древнем Китае ожидали одобрения высших сил природы при смене правящей династии, средневековые короли искали духовной поддержки во время войн и возносили благодарность в местах паломничества, когда одерживали победы на поле боя. Какой могла бы быть история, не будь паломничество частью политического мира? И оно ведь не менее важно и на личном уровне: пока медицина не стала доступна широким слоям населения, что бы делали тысячи паломников, искавших исцеления в святилищах, у святых источников и религиозных мест по всему миру? Куда бы они обратились в тяжелые времена?

Некоторые места паломничества существуют уже тысячи лет, например священные горы Китая или почитаемые во всем мире реки или иные водоемы. Другие места появляются, но исчезают из-за конкуренции, ведь возникают новые центры притяжения паломников со своими достопримечательностями и особенностями. Больше чудес, более могущественные боги, более крупные здания – все это побуждает паломников выбирать новые святые места. Места с меньшей притягательностью, с меньшими доходами и проходимостью остаются в стороне. Некоторые паломничества прекратились, поскольку изначально привлекательные для этого места либо пришли в упадок, либо попросту исчезли. На протяжении истории святыни и захоронения разрушались природными стихиями, враждебными правителями или захватчиками. Иногда это лишь сопутствующий ущерб, но если центры паломничества играют определяющую роль в суверенитете населенного пункта или всей страны, нападения на них могут быть целенаправленными и политическими. Именно политические трения привели к разрушению святынь суфиев и алидов в Иране и Центральной Азии в Средние века, а также храмов в Индии во время европейской колонизации. Ввиду изменений убеждений и идеологий места паломничества были разрушены, и даже само паломничество порой запрещали. В период Реформации были снесены святыни в Британии и Нидерландах, тысячи зданий были заперты; статуи, раки и живописные изображения были уничтожены и расплавлены, а паломничество фактически стало противозаконным, ведь католицизм был подавлен.

Далее мы увидим, что новые места для паломников все же создаются. Люди, ищущие более тесной связи с божественным, приняли все: от пещер до священных рощ, от тел святых до картин. Благодаря новым религиям появляются места паломничества в связанных с основателями этих верований локациях, подобно тому, как это происходило и происходит у всех основных религий. В официальной доктрине Церкви Иисуса Христа Святых последних дней (или мормонов), религии XIX века реставрационистского происхождения, нет паломничества, но именно оно является причиной появления новых сторонников этой веры. Все больше верующих привлекают места, связанные с основателем мормонизма Джозефом Смитом: например, храм, где у него было первое видение, или локации, где он с последователями останавливался во время своего трехмесячного похода по штату Юта. Похожую картину можно наблюдать по всему миру: причины появления новых центров для паломников столь же разнообразны, как и лежащие в их основе новые верования.

Перемещаясь по миру, приверженцы более древних религий – торговцы, колонизаторы, миссионеры – всегда строили новые храмы и святилища так, чтобы быть ближе к богам. Именно это и произошло в Гоа: иезуитские миссионеры из Португалии построили там церковь, куда перевезли мощи одного из основателей их ордена, Франциска Ксаверия, скончавшегося в 1552 году на пути в Китай. Этот великолепный памятник, базилика Бон-Жезуш, находится в самом сердце построенного португальцами города Старого Гоа и является одним из семи чудес португальской колониальной архитектуры. Это свидетельство того, как миссионеры и колонизаторы распространяли паломничество и проповедовали свою веру, создавая новые центры. Но также это лишь одно из сотен мест во всем мире, которые люди всех вероисповеданий использовали для создания новых общин, центров паломничества и обращения в свою веру. Влияние подобных мест увеличивалось, а параллельно с этим росла значимость других центров паломничества, и это позволяло им становиться частью локальной (если не национальной) идентичности.

Иногда доступ к местам паломничества затруднялся или вовсе ограничивался: всемирная история паломничества также является историей политического и демографического контроля. Например, во время Второй мировой войны из-за нарушения повседневной жизни и дезорганизации путешествий совершать паломничества стало сложнее. Тем не менее именно в это время многие люди искали спасение в вере, поэтому паломники так или иначе находили способы путешествий к святым местам. Неудивительно, что в паломничествах люди молились о мире и помощи против врага, а доступ к местам паломничества был закрыт оккупационными силами, намеревавшимися лишить побежденных их идентичности и успокоения, которые паломничество дарило всем без исключения. Немецкие оккупанты переименовали аллею Пресвятой Девы Марии в городе Ченстохове, являющуюся объектом паломничества и ведущую к Ясногорскому монастырю, где хранится икона «Черная мадонна» («Царица Польши»), в аллею Адольфа Гитлера, чтобы придать городу немецкого колорита[2]. В последнее время паломничества также используются для обеспечения политического и светского контроля в мирное время. В конце 2020 года китайские власти ввели запрет на паломничества в Мекку для уйгурских мусульман. Лондонская газета «Таймс» даже выпустила статью с заголовком «Китай запрещает хадж[3] для мусульман, не прошедших тест на патриотизм», поскольку были обнародованы планы подвергнуть потенциальных паломников обучению и проверкам перед выдачей им разрешений на поездку в Саудовскую Аравию под наблюдением сопровождающих[4].

За последнее столетие термином «паломничество» все чаще стали обозначать все сколько-нибудь значимые путешествия: марши протеста против безработицы или требования права голоса; отпуск в домах знаменитостей, например Элвиса Пресли; поездки памяти и траура на Западный фронт Первой мировой войны; поездки в японские лагеря для интернированных времен Второй мировой войны. Всегда существовала спорная связь между паломничеством и туризмом, которая выдвигается на первый план, когда термин «паломничество» ассоциируется с побегом от стресса современной жизни, временем, проведенным на природе, или возможностью побыть вместе с семьей. Это признак секуляризации[5] общества, однако религиозное паломничество также продолжает набирать обороты. Казалось бы, мотивация к паломничеству изменилась. Несмотря на это, многое из того, что побуждает паломников путешествовать, никуда не делось, и порой удивительно, что это продолжает влиять на современный мир.

На страницах этой книги всемирная история паломничества будет изучена сквозь призму девятнадцати мест паломничества. Также мы изучим их роль в мировой истории и понаблюдаем, как они формировали общество, культуру и политику от Античности до наших дней. Путь начнется на востоке, с двух величайших мест паломничества в мире, древних колыбелей цивилизации: горы Тайшань в Китае и реки Ганг в Индии. Затем мы отправимся на запад, в греческие Дельфы, в храм оракула, который консультировал древнегреческих политиков и полководцев. После этого нас ждут четыре наиважнейших для сохранения и продолжения величайших традиций мирового паломничества города: Иерусалим, центр паломничества трех основных мировых религий; Мекка, главный священный город мусульман; Рим, центр католицизма, и Стамбул – город, который в разное время находился под контролем православных христиан, католиков, а теперь и мусульман.

Оттуда мы переместимся в два места, которые отражают более узкие и личные традиции паломничества, хоть и по-разному. Айона, маленький остров на западе Шотландии, в Средние века был важным центром паломничества для Королевства Островов[6], но теперь это место экуменизма[7] и центр для членов международного сообщества Айоны. Город Кербела (Ирак), напротив, является местом крупнейшего мусульманского паломничества в мире, однако там царит та же комфортная, семейная атмосфера, что и на Айоне.

Далее мы отправимся в город Чичен-Ицу в Мексике и к холму Беар-Бьютт (США). Это два религиозных места индейцев с практиками, чуждыми европейцам, которые с ними столкнулись. А в городке Мушима (Ангола) ситуация обратная: захватчики и колонизаторы основали это поселение и построили там церковь, где насильно крестили рабов. Такой произвол противоречит заявленному посылу мирного паломничества. Примерно в то же время на севере Индии, в городе Амритсаре, был создан новый центр паломничества. Не принудительным заселением, не колонизацией – путем покупки земли с целью создания святого места для паломников.

В последних шести главах будут охвачены самые разные паломничества – всемирно известные, малоизвестные и, вероятно, языческие. Их объединяет то, что они отражают современные идеи паломничества и разнообразие принимаемых им форм. Лурд и Сент-Мари-де-ла-Мер – два святилища на юге Франции, где поклоняются женщинам, которые радикально отличаются друг от друга. Первое посвящено Деве Марии, и это образец традиционного католического паломничества: больных сопровождают священники, монахини и волонтеры, которые совершают акты веры, помогая больным и сопровождая их. Другое же – место встречи цыганских паломников, музицирующих и празднующих до глубокой ночи так, что их более консервативные визави в Лурде наверняка будут шокированы, а также поклоняющихся Черной Саре, которую Католическая церковь не причисляет к лику святых. На следующих двух паломничествах, в городке Ратана Па (Новая Зеландия) и в столице Аргентины, Буэнос-Айресе, чествуют деятелей XX века, которых, несмотря на значительные противоречия, почитали как при жизни, так и после смерти. Эти паломничества тесно переплетены с политикой этих стран, и продолжающие приезжать туда паломники делают это с целью или получить политическую поддержку, или выразить свой протест. В последних главах мы охватим два великих паломнических маршрута мира: круговой маршрут по острову Сикоку в Японии протяженностью около 1200 километров и 770-километровую «Дорогу французских королей» в город Сантьяго-де-Компостела на севере Испании. Несмотря на то что в обоих случаях паломники двигаются по заданному маршруту, они проходят их по-разному: предметом вечного спора о том, что вообще значит быть паломником, является выбранный им способ передвижения – пешком, на велосипеде или на машине.

Я бы с легкостью могла выбрать около сотни мест паломничества в одной стране, и все равно я бы мучилась из-за тех мест, которые пришлось опустить. Сотни маленьких церквей, крошечных источников и отдаленных горных святилищ жизненно важны для тех, кто живет в непосредственной близости от них, но на этом их влияние заканчивается. На каждую Мекку или Лурд, куда съезжаются миллионы паломников со всего мира, найдутся тысячи малоизвестных мест, посвященных людям, о которых вы никогда не услышите, но которые ежегодно посещает группа паломников. Для них эти места невероятно важны, в нас же они пробуждают некоторое любопытство. Также можно отметить, что существуют важные центры паломничества с глобальным охватом, но я о них не расскажу, потому что они схожи с историями избранных мной локаций. Вероятно, для них найдется место в другой книге. А для этой я выбрала места, опираясь на то, что они расскажут о роли паломничества в мировой истории: как оно может создавать или разрушать политические режимы, побуждать миллионы людей молиться об исцелении, создавать и объединять общины, вдохновлять строительство глобальной инфраструктуры или воплощать идентичность народа. Без сомнений, многие из них вам уже знакомы – Рим, Иерусалим, Сантьяго, Сикоку. А другие менее известны, но не менее важны для понимания многообразия способов паломничества людей и влияния, которое оно оказало на них, их общества и весь остальной мир.

Глава 1

Тайшань

Китай

В 1999 году в Китае начали вводить в обращение денежные знаки нового образца. Одним из главных изменений стал дизайн банкнот: если на прежних купюрах можно было видеть представителей различных народностей Китая, то на лицевой стороне новых банковских билетов был изображен портрет бывшего лидера страны Мао Цзэдуна, написанный художником Лю Вэньси. На другой стороне власти решили показать культурно или исторически значимые для китайского народа места: на банкноте в 100 юаней изображен Дом народных собраний в Пекине, здание парламента; а реверс банкноты в десять юаней занял невероятно красивый регион «Три ущелья» на реке Янцзы. Для купюры в 5 юаней было выбрано изображение горы Тайшань (Тай), самого почитаемого священного пика Китая[8]. Это высочайшая гора в провинции Шаньдун. Она расположена в 500 километрах к югу от Пекина и возвышается более чем на 1500 метров над городом Тайань. Более резкий контраст, чем между портретом Мао и изображением горы Тайшань, придумать было сложно. С одной стороны, отец-основатель китайского коммунизма, который придерживался антиимпериалистических взглядов и отвергал традиционную «отцовскую власть» и почтение к предкам, а его главным стремлением было сделать поклонение коммунистическому народу и строю основной идеологией. С другой – место, символизирующее императорскую власть (отвергнутую коммунистами) и сыновнюю почтительность (поклонение предкам), в значительной степени подавляемую коммунизмом. Однако она занимала важнейшее место в культуре и обществе Китая на протяжении нескольких тысячелетий.

Банкнота достоинством в 5 юаней образца 2005 года. На новых банкнотах изображены объекты национального значения в Китае, например гора Тайшань, избранная для самой распространенной банкноты в обращении

В Китае пять священных гор: Хуашань на западе, Тайшань на востоке, две горы Хэншань – одна на севере, другая – на юге – и Суншань в центре. Каждая из них олицетворяет пять элементов (землю, воду, дерево, огонь, металл), которые, по общему убеждению, образуют всё во вселенной[9]. Все пять пиков являются объектами паломничества. Несмотря на то что некоторые из них выше, Тайшань является важнейшим из них: ввиду расположения на востоке пик освещается солнцем, источником жизни, раньше других. И действительно, ночное восхождение – это популярный способ посетить Тайшань, ведь у паломников появляется возможность наблюдать за восходом солнца с самой вершины. Вероятно, на эту гору поднимаются чаще, чем на другие склоны мира, а поклоняться ей начали уже в эпоху неолита, хотя самые ранние свидетельства паломничества датируются 219 годом до н. э., когда восхождение совершил первый император[10].

В то время Тайшань привлекал величайших лидеров Китая, а также ученых, философов, судебных чиновников, крестьян и беднейшие слои населения. Они приходили по множеству причин, связанных с верой, философией и иными жизненными обстоятельствами. Тайшань для даосов – дом бога природы, приносящего столь необходимый дождь, а он сам своим размером и присутствием олицетворяет стабильность в тяжелые времена[11]. Для других людей это источник жизни или место, куда возвращаются души и где дух горы Тай правил царством мертвых. На Тайшане поклоняются многим божествам, в том числе и дочери бога горы, Бися Юаньцзюнь, однако и саму гору считают богом с большой властью над судьбами людей[12]. На Тайшане люди поклоняются природе, паломники молятся за детей или умерших и находят помощь, как и во многих других местах по всему миру. По политическим причинам гора привлекала китайских лидеров, среди которых было по меньшей мере 12 императоров и более 90 царей Древнего Китая.

Паломники преодолевали около 6700 ступеней от Северных ворот до вершины, следуя по тропе, усеянной небольшими храмами и святилищами, 11 воротами и 14 арками, проходя мимо увековечивающих визиты предыдущих паломников надписей, высеченных на скалах. Они приезжали со всех уголков Китая и представляли самые разные слои общества. В 1313 году один чиновник пожаловался:

В наши дни благородные господа, крестьяне, ремесленники, купцы, и даже бегуны, борцы, актеры и блудницы… ради молитв об удаче и исполнения своих обетов пренебрегут своими делами, но при этом соберут деньги и товары, золото и серебро, вазы и тарелки, лошадей и седла, одежду и шелка, и соберутся со всех уголков мира; должно быть, тут собираются десятки тысяч человек, и гвалт несколько дней не прекращается… А раз существует такая толпа простых и сбитых с толку людей, должны быть и люди хитрые, злые. И это приведет не только к однозначному осквернению божественного разума, но и, боюсь, к возникновению всевозможных неприятностей[13].

Ведущая вдоль склона горы тропа часто была заполнена посетителями: особенно в теплые месяцы толпы были настолько плотными, что их сравнивали с роем насекомых. Чиновник Ван Шичжэнь, посетивший это место в 1550-х годах трижды, считал, что поднимавшиеся по этой извилистой горной тропе перед рассветом паломники с фонарями напоминали «большой рой светлячков»[14]. На вершину горы также направлялось огромное количество паломников, чьих имен мы не знаем: к 1600 году, возможно, оно уже достигло миллиона человек в год[15].

Со временем появлялись новые сакральные сооружения. Например, храм у бассейна Нефритовой Девы (XV век) или кипарис, посаженный, чтобы увековечить паломничество императора У-ди (правил в 141–87 годах до н. э.). Сейчас их стало настолько много, что паломников теперь предупреждают, чтобы они по пути наверх не останавливались слишком часто, иначе до вершины никогда не дойдут. Большинство паломников идут пешком, хотя на протяжении нескольких столетий состоятельные граждане платили за то, чтобы их несли в паланкине. А с 1983 года паломники ездили на автобусе и по канатной дороге (до того момента, пока гору не добавили в список Всемирного наследия ЮНЕСКО и эти варианты передвижения не убрали)[16].

Экономика процветала, поэтому росла необходимость обслуживать все большее количество паломников к горе Тайшань. Ученый и чиновник Чан Тай в XVII веке во время своего визита засвидетельствовал наличие на маршруте паломничества гидов, которые размещали людей и принимали у них плату за доступ к горе, управляли носильщиками паланкинов и даже могли предоставить наложниц для желающих. Для паломников устраивались большие пиры с музыкой и пением, а гиды получали немалую прибыль с 8–9 тысяч паломников, ведь именно столько людей приходило к горе ежедневно, по словам Чан Тая. Перед храмом Дунъюэ паломники XVII века также могли насладиться петушиными боями и борьбой, посмотреть пьесы, послушать рассказы или сделать покупки в многочисленных киосках и павильонах.

За несколько веков на маршруте к пику Тайшань появилось множество торговцев и компаний, обслуживающих паломников[17]. Неприятное впечатление на Чан Тая произвели бедняки, просящие милостыню вдоль всего маршрута, и надписи на склоне горы. «Нищим гора Тай нужна только ради денег, а победители пользовались ей лишь ради славы», – жаловался он, когда его несли в паланкине мимо протянутых рук бедняков[18]. Их все еще оставалось на маршруте немало, когда в паломничество в 1930-х годах отправилась американская художница Мэри Малликин. Один из них специально оборудовал кровать на обочине дороги, а другой смастерил чучело самого себя, которое усадил рядом с чашей для подаяний, пока сам занимался другими делами. Игнорировать сидящих посреди толпы нищих было невозможно[19].

Важность горы Тайшань определяет то, что она символизирует. Горы – это главный символ паломничества в Китае. В отличие от других частей света центры паломничества в Китае, как правило, находятся не в городах, а вокруг природных объектов. На самом деле, в китайском языке нет прямого эквивалента слову «паломничество». Вместо этого люди говорят «чаошань», что означает «отдать дань уважения горе», «цзяньсян» или «шаньсян» («предложить благовония»), то есть это обычный религиозный ритуал паломников, странствующих в горах[20]. Горы были и остаются важной составляющей многих практикуемых в Китае верований – даосизма, буддизма, конфуцианства, народных религий. То же самое можно сказать о курильницах для благовоний в форме горных хребтов или пиков, продающихся по всему Китаю. Приверженцы разных религий могут поклоняться своим богам и богиням в этих местах, а также верить, что именно они несут ответственность за различные аспекты человеческой жизни. Несмотря на это, главной остается сама гора. Французский историк Эдуар Шаванн сказал: «В Китае горы – это божества»[21].

Одним из убеждений, определяющих китайское общество, является важность сыновней почтительности – ключевого принципа конфуцианства и даосизма. Сыновняя почтительность охватывает множество поступков и принципов поведения, но к главным из них относятся почтительное отношение к предкам и беспрекословное подчинение им, забота о них и способность обеспечить наследников мужского пола для продолжения рода. Эти принципы свойственны почти всем китайским верованиям и действуют на протяжении уже нескольких тысячелетий. Сыновняя почтительность была настолько важна в истории Китая, что еще в период правления династии Тан (VII–X века) законом осуждалось оставлять своих родителей или недостаточно скорбеть по ним. Между тем недавняя демографическая политика Китая (один ребенок на одну семью) приводила к случаям принудительных абортов по половому признаку, детоубийств и отказов от детей, поскольку родители отчаянно хотели именно мальчика. Однако сыновняя почтительность – это нечто большее, чем семейная ценность. Верность предкам отождествлялась с верностью империи, поэтому принципы сыновней почтительности пропагандировались на протяжении большей части истории имперского Китая[22].

Паломничества во имя предков были настолько популярны, что со времен Средневековья о них писали стихотворения, пьесы и романы, которые становились поучительными историями о важности истинного сыновнего почтения. Согласно этим верованиям, живые обязаны выражать почтение предкам мужского пола с помощью подношений и молитв, а духи предков взамен помогут живым в трудные времена. Паломники могли обратиться к мертвым на Тайшане, ведь гора была для них воротами. Китайцы верили, что души покойных отправлялись на небольшой холм у подножия горы, где их судьбы вершило ее божество. Благодаря этому Тайшань является идеальным местом общения с предками, ведь там их было легче найти. И гора действительно настолько сильно ассоциируется со смертью и предками, что некоторые придавали могилам усопших форму гор. Неудивительно, что «восхождение на вершину Тайшаня» стало метафорой смерти[23].

Род не должен был прерываться, чтобы живые могли молиться за умерших и оставаться в безопасности, зная, что в будущем их потомки смогут таким же образом молиться за них. Это означало, что паломничество на Тайшань было связано и с предками, и с потомками, ведь в дополнение к почитанию умерших мужчина также мог молиться о своем сыне, который продолжил бы выполнять семейные обязательства после смерти главы семьи. Если мужчина не мог завести сына, это означало, что он подвел своих предков[24]. С XIII века на гору Тай начали подниматься женщины, верившие, что это принесет им и их семье наследника мужского пола. Бездетным женщинам не было места в китайских семьях, поэтому необходимо было родить сына, чтобы сохранить свое место в роду и гарантировать безопасность в доме в течение их жизни. Принцессы и супруги императоров просили на пике горы сына, наследника, «чтобы обеспечить прочность государства»[25]. Пожилые женщины с забинтованными ногами ходили молиться за внуков, а жены – за сыновей, сжигая свои подношения в надежде, что это поможет. В первую очередь они молились дочери бога горы, Бися Юаньцзюнь, которая играла (и продолжает играть) особую роль богини плодородия и славилась тем, что даровала беременность парам без наследников. Несмотря на то что сыновняя почтительность уже не так сильно влияет на китайское общество в наши дни, женщины по-прежнему поднимаются на гору в надежде, что у них или их детей получится зачать мальчика, там они сжигают бумажные деньги и благовония, как и на протяжении многих веков.

В Китае женщины-паломницы долгое время вызывали подозрение. Вероятно, из-за того, что они использовали паломничество, чтобы избежать строгих и ограничивающих рамок китайских общественных нравов. В середине XVII века магистрат по имени Хуан Лю Хун составил известное в Китае руководство для своих коллег-судей, в котором утверждал, что женщины использовали паломничества как прикрытие для путешествий ради предосудительной деятельности, которую явно нельзя было назвать религиозной. Он предупреждал, что женщины «ищут связей с распутными юношами в секретных проходах монастырей»[26]. Он жаловался на оргии в святынях Тайшаня. Подозрительность к женщинам-паломницам – это лейтмотив в истории всех верований, и гнев Хуан Лю Хуна, вероятно, больше говорит о нем самом, чем о реальном поведении китаянок во время паломничества. Тем не менее его обвинения получили широкое распространение, и китайцы стремились принять законы, которые напрямую запрещали женщинам отправляться в паломничества. Правда, влияния они не оказали почти никакого[27].

Самое раннее зафиксированное монаршее восхождение на Тайшань было совершено первым самопровозглашенным императодом Китая, жестоким тираном Цинь Шихуанди (правил в 221–210 годах до н. э.)[28]. Это было очень четкое заявление: он объединил Китай, чтобы создать империю, и его правление не должно вызывать вопросов. Вероятно, он больше известен строительством Великой Китайской стены и охраняемой Терракотовой армией гробницей в мавзолее, построенном в тени горы Тай. Однако подлинным венцом его славы стало присвоение титула императора, ведь до этого в Китае правили только цари. Он явно привык выставлять себя напоказ, поэтому неудивительно, что в рассказах о его паломничестве описывается, как он оскорблял ученых, советовавших ему совершить восхождение на гору смиренно, пешком; ведь он буквально мчался туда на императорской колеснице. Он был наказан за свою гордыню: оскорбленное божество наслало на него бурю, поэтому императору пришлось бросить свою колесницу на обратном пути[29].

Во время паломничества Цинь Шихуанди осуществил жертвоприношения фэн и шань – ритуалы в честь неба и земли соответственно[30]. Подробности этих церемоний остаются до конца не известными, но к ним относились подношения богу горы Тай у ее подножия (шань), а затем на ее вершине (фэн), где императоры могли закапывать нефритовые таблички, на которых фиксировали свои успехи, и сжигать подношения Нефритовому императору[31] на небесах, правителю мира, чей величественный храм находился неподалеку. Успешное завершение жертвоприношений фэн шань было знаком получения правителем небесного мандата власти, одобрения его правления. Он провозглашался Сыном Неба.

Эти ритуалы были окутаны завесой тайны. Рядом с императором У-ди, в правление которого в Китае открылся Великий Шелковый путь, во время жертвоприношения фэн в 110 году до н. э. на вершине горы присутствовало лишь одно доверенное лицо. Через несколько дней после подношения этот человек умер, и император остался единственным, кто знал, что там происходило. По предположениям историков, либо он верил, что после ритуала его помощник подхватит какую-то неизвестную болезнь, либо он искал бессмертие, которое боги даровали императорам, заслужившим их благословение[32]. А эта вера могла вдохновить и других императоров, совершивших паломничество. Примерно 200 лет спустя появилась надпись: «Если вы взойдете на гору Тай, вы сможете увидеть бессмертных существ. Они питаются чистейшим нефритом, пьют из источников манны небесной. Они запрягают чешуйчатых драконов в свою повозку и взбираются на плывущие облака… И да получишь ты долгую жизнь, которая продлится 10 000 лет, вечную жизнь»[33].

Чтобы достичь вершины Тайшаня, нужно было преодолеть тысячи ступеней. Император Цинь Шихуанди попытался сделать это на своей колеснице, а некоторые современные паломники предпочитают канатную дорогу

Паломничество на Тайшань демонстрировало могущество императора и священное одобрение его правления. Основатель династии Хань, Гуанъу-ди (правил в 25–57 годах н. э.), после провозглашения себя императором очень долго ждал, чтобы совершить свое паломничество на священную гору, ведь изначально он правил лишь частью Китая[34]. Лишь в 56 году, после долгих лет завоеваний и принуждения местных военачальников признать его власть, он мог считаться достойным управлять всей страной и, как следствие, совершить паломничество. На Тайшане он получил небесный мандат власти – знак одобрения и легитимности своего правления[35].

Паломничество императора Гао-цзуна (формально правил в 649–683 годах) символизировало нечто большее, чем просто контроль над китайскими землями. К 660-м годам он господствовал над своими соседями и достиг большего могущества, чем его отец Тай-цзун (правил в 626–649 годах). Последний никогда не поднимался на Тайшань, несмотря на частые призывы его придворных, ведь он считал, что «его заслуги не были настолько выдающимися, чтобы удостоиться такой чести»[36]. Побудила Гао-цзуна отправиться в паломничество его жена – часто осуждаемая, но грозная императрица У Цзэтянь. Она была наложницей, но стала второй женой Гао-цзуна после того, как первая оказалась бесплодной. У Цзэтянь была безжалостной и амбициозной. По версиям некоторых исследователей, она убила собственную дочь, чтобы подставить соперницу. После первого инсульта мужа она с 660 года начала сосредоточивать в руках все больше власти и фактически правила страной, сидя за жемчужной ширмой на заседаниях совета, подслушивая содержание бесед и нашептывая указания супругу. Она была единственной женщиной в истории Китая, принявшей титул «император» (хуанди). Совершив со своим мужем паломничество на Тайшань, она стала единственной женщиной-императором, когда-либо поднимавшейся на вершину горы[37].

В то паломничество с мужем У Цзэтянь отправилась с размахом: кавалькада сопровождающих императорскую чету растянулась почти на 100 километров. В нее входили принцы, судебные чиновники, солдаты, иностранные официальные лица, а также сотни повозок с едой и необходимыми паломникам палатками. Они начали свой путь в последние недели 665 года и прибыли на Тайшань в следующем году[38].

Императрицу интересовали предзнаменования и символы. Она знала, как использовать их для усиления собственной власти, поэтому требовала, чтобы ее полностью посвящали в тонкости паломнических ритуалов. При совершении жертвоприношений фэн и шань[39] У Цзэтянь настояла на том, чтобы ей позволили принять участие в ритуалах в знак почтения к предыдущим императрицам (уважение к предкам было хорошим поводом), но этим она также хотела продемонстрировать свое могущество. Она и ее муж настояли не только на том, чтобы с ними отправилось большинство придворных – их сопровождали представители Японии, Индии, кхмеров, Хотана[40], трех корейских государств, а также изгнанного персидского двора, лидер которого был одним из генералов при императоре[41]. С таким сопровождением это паломничество не только продемонстрировало господство императорской семьи над Китаем и его соседями, но и утвердило ее могущество во всей Азии.

Паломничество императрицы У Цзэтянь было связано с властью, экспансией и ее собственным статусом. Паломничество императора династии Сун Чжэнь-цзуна (правил в 997–1022 годах) в 997 году также было актом политическим, но он впоследствии вдохновился чудесами Тайшаня и рассказывал о них жителям Китая. В 47 дней паломничества, совершенного в его первый год на престоле, вошли объявление амнистии и трехдневной вакханалии[42]. Это был интересный выбор при посещении святых мест, учитывая, что летописцы сильно критиковали тех, кто совершал паломничество без должной торжественности. Однако Чжэнь-цзун, казалось, был более щедрым и любящим веселье императором, чем большинство его предшественников. В стремлении прославить Тайшань и его духовное значение для своего народа он 13 лет спустя разрешил жителям северной провинции Шаньси построить храмы в честь горы ближе к их дому, ведь Тайшань находился от них слишком далеко и добраться туда было проблематично[43]. Так он духовно подкрепил свое правление, за годы которого упрочил положение династии и консолидировал ее власть в Китае, что вполне можно было назвать результатом его провозглашения Сыном Неба в начале его царствования[44].

Император Канси (правил в 1661–1722 годы, что является рекордно долгим сроком) из династии Цин, возможно, был величайшим императором в истории Китая. А также он возродил традицию путешествовать императорской семьей после разрушительной гражданской войны, а странствовал он много. Формально на престол он вступил в нежном возрасте шести лет, и в первые годы правления затянувшееся восстание «трех князей-данников» препятствовало его попыткам сосредоточить контроль над империей. Однако он был политически проницательным и осознавал, что ему необходимо объединить не только свое наследие (он был представителем маньчжурской династии), но и наследие всего китайского народа. В юности и в годы восстания он изучил китайский язык и понял, что для достижения успеха ему необходимо сосредоточить вокруг себя историков, литературоведов и других главных ученых страны. Также он понимал, что многие из его подданных с неохотой принимают новую династию (он был лишь вторым императором из династии Цин во главе Китая), по привычке придерживаясь устоев, сформировавшихся во время правившей до этого династии Мин. Чтобы привлечь этих людей на свою сторону, Канси должен был показать, что его поддерживают высшие силы и что его приняли как Сына Неба. Это было важно еще и потому, что с приходом к власти маньчжуры стали утверждать, что победили предшественников потому, что из-за своей бесполезности те лишились божественного благословения. Как следствие, Канси отправился в восточный тур и совершил паломничество на Тайшань в 1684 году[45].

По прибытии он помолился лично, чтобы его связь со священной горой не подвергалась сомнениям. Важно отметить, что бо́льшую часть своего восхождения он совершил пешком в знак уважения к святейшему из мест Китая[46]. Начало было положено, но в этом паломничестве Канси должен был решить и другие проблемы. Ему нужно было соблюсти баланс между разными этническими группами в Китае так, чтобы все остались довольными, ведь оттолкнуть целые слои населения одним необдуманным поступком было легко. Поэтому его паломничество было не совсем таким, как у других императоров. Правители должны были в первую очередь почитать бога горы Тай, но в 1684 году император Канси посвятил больше времени и энергии, молясь богине Бися Юаньцзюнь[47]. Вероятнее всего, он сделал это, чтобы привлечь все население Китая на свою сторону. Если восхождение на Тайшань удовлетворило элиту ханьцев[48], а сохранение маньчжурских культурных традиций оценили на его исторической родине, то восхвалением Бися, известной своим состраданием к людям богини, он расположил к себе весь Китай[49].

Для Канси было важно править гуманно, поэтому он использовал паломничество, чтобы показать, насколько сильно заботится о своем народе. Он гарантировал, что полученные от налога на благовония средства вместо государственной казны отправятся на оплату труда рабочих, которые содержат здания на горе Тайшань[50]. Также немаловажной стала его реакция на место у самого пика горы, которое долгое время называли «Скала самоубийц»: некоторые паломники в конце пути прыгали оттуда и разбивались насмерть. И этот поступок они считали актом сыновней почтительности, отдавая свои жизни ради выздоровления отцов или других родственников. Ранее чиновники пытались предотвратить череду смертей, назвав это место «Скалой любви и жизни» или «Скалой любви к жизни», однако этот «ребрендинг» ничего не изменил: к тому времени, когда на гору поднялся император, самоубийства не прекратились[51]. Его спросили, не хочет ли он подойти и посмотреть на этот утес. Это предложение его разгневало. Он заявил, что люди обязаны заботиться о себе и тем самым чтить своих родителей, подаривших им тела. По его убеждению, самоубийство противоречило сыновней почтительности, и он в ярости ответил: «Если дети уже покончили с собой, они не смогут позаботиться о своих родителях. В самоубийстве нет ничего уважительного к предкам… Так и зачем мне посещать такое место?!»[52]

Интересен контраст между императорами Канси и Чжэнь-цзуном: последний хотел, чтобы у китайцев напоминание о горе и императорские ассоциации с ней были ближе к дому. Канси же хотел символически владеть Тайшанем, контролировать его даже в моменты, когда физически он там не присутствовал. Он распорядился создать карту, посвященную паломничеству 1684 года, которая вошла в историю под названием «Карта горы Тай» (Chart of Mount Tai). Даже когда император не совершал паломничество на гору, он хранил его символ в архивах администрации империи, в Запретном городе[53]: там он собирал самую большую коллекцию произведений искусства в истории Китая[54].

Несколько лет спустя Канси поручил создать серию декоративных свитков о его путешествиях по югу страны, включая паломничество на Тайшань. На них император был изображен как идеальный классический китайский правитель, а сами свитки служили постоянным напоминанием о том, что именно после паломничества он получил полномочия для правления всем Китаем[55]. Затем он пошел еще дальше: власть от высших сил горы он мог получить подобно другим китайским лидерам, даже несмотря на то, что был маньчжуром. Он написал труд, где утверждал следующее: подножие Тайшаня, святого для китайцев места с древних времен, находится в плоскогорье Чанбайшань, отделяющем Маньчжурию от Корейского полуострова. По его словам, Тайшань был головой дракона, чье тело лежало под землей и морем, контролируемыми Китаем, а его хвост и образовал Чанбайшань. Канси умело использовал принципы философии фэншуй, чтобы подкрепить свою точку зрения: он тщательно исследовал факты, демонстрируя не только свою связь с горой Тай, но и свои знания китайской мудрости[56].

Цяньлун (правил в 1735–1796 годах) был внуком Канси и последним императором, совершившим паломничество на Тайшань. Он во многом шел по стопам своего предка, когда поднялся на гору в 1748 году: и это было его первое паломничество на священный пик из девяти[57]. Оно стало актом сыновней почтительности в честь его деда, которого он очень уважал. Он жил долго, и в момент, когда понял, что может править дольше, чем Канси, Цяньлун отрекся от престола, чтобы не затмить славу деда.

К моменту своего первого паломничества Цяньлун уже правил Китаем 12 лет, но прежде он не чувствовал необходимости в восхождении на Тайшань: похоже, ему не особо было нужно закреплять факт своего правления паломничеством. Но 1748 год выдался особенно тяжелым для императора: он находился в глубоком трауре после смерти своего маленького сына Юнцуна от оспы, в которой он винил себя, а спустя три месяца не стало и его жены, набожной и благочестивой Сяосяньчунь[58]. Император в трауре был подвержен настолько сильным вспышкам гнева, что лишил наследства двух своих сыновей за недостаток почтительности и наказал сотни чиновников, которые, по его мнению, слишком неубедительно оплакивали его жену[59]. По мнению некоторых историков, причиной подобных реакций было чувство незащищенности, и с помощью последовавшего за этим публичного торжества на Тайшане он повысил свою самооценку, ведь он взывал к своим императорским предкам в самый трудный час. При этом не было сомнений, что он по-настоящему оплакивал жену, ведь в течение следующих 40 лет он сочинил более 100 стихотворений, посвященных ей[60]. Смерть также можно было рассматривать как знак недовольства высших сил. Таким образом, паломничество было способом вернуть милость богов.

Цяньлун оставил свой след на горе, распорядившись вырезать стихотворение на 20-метровом прямоугольнике из светлого камня. Это единственное рукотворное дополнение, возвышающееся над городом Тайанем: его можно увидеть с юга[61]. Стихотворение было написано самим императором в память о своем первом паломничестве – так он его увековечил. В то же время это было признаком собственности: он отметил гору так же, как впоследствии проштамповал всю императорскую коллекцию произведений искусства. В целом он распорядился высечь на скалах Тайшаня больше петроглифов, чем любой другой император.

После смерти Цяньлуна в 1799 году ни один император больше не совершал паломничество на Тайшань. Отчасти это можно было связать с отсутствием необходимости: вопреки некоторым внутренним проблемам и угрозам со стороны Запада территория Китая росла, стабилизировалась и превратилась в ту страну, которую мы видим сегодня. А династия Цин просуществовала до революции 1911–1912 годов без необходимости совершать жертвоприношения фэн и шань[62]. Заманчиво думать, что императорских паломничеств больше не было, потому что величайшие императоры Китая символически завладели горой, изобразив свои паломничества на работах, которые хранились в Запретном городе, и оставив весьма заметные следы на самой горе навсегда. Вместо всего этого императоры в конфуцианском стиле справедливых правителей правили более гуманно по отношению к своим подданным, а Тайшань и паломничества на его вершину спокойно можно было передавать населению Китая.

Глава 2

Ганг

Индия

В Гималаях, на высоте более 3500 метров медленно отступает ледник Ганготри, имеющий длину около 30 километров. Воздух там разреженный, земля часто покрывается снегом и льдом. Благоприятными условия не назвать, но люди приезжают сюда в паломничество, поскольку для многих индуистов ледник является истоком реки Ганг, их священной реки. Также они верят в то, что Гималаи – это дом богов. Из Гаумукха, нижнего конца ледника, напоминающего рот коровы, талая вода течет вниз, через предгорья региона Гархвал, к Индо-Гангской равнине, где проживает почти полмиллиарда человек. Река Ганг проходит через поселения, которые из-за этого сами по себе стали основными местами паломничества, и принимает все больше воды из десятков притоков. Пройдя более 2500 километров по Северной Индии, Ганг (на территории Бангладеш река носит название Падма) разделяется на каналы, пересекающие крупнейшую в мире дельту реки, и впадает в Бенгальский залив.

Река Ганг – крупнейшее и самое протяженное место паломничества на планете. В Упанишадах, древнеиндийских трактатах о происхождении вселенной, река появилась, когда Шива, один из главных богов индуизма, подставил свои волосы, чтобы выдержать мощь схождения богини Ганги с небес на землю. А там, куда Ганга спустилась, она сохранилась в форме реки. Как и в случае с большинством мест паломничества, у паломников множество причин отправиться к Гангу. Например, чтобы освободиться от грехов, ведь они верят, что вода из реки способна их смыть. Некоторые приезжают за помощью в бизнесе или в зале суда, другие – поблагодарить, попросить о физическом или духовном исцелении. Существует старое поверье, которое роднит Ганг с другими местами паломничества, связанными со смертью и возрождением: посещение Ганга может помочь женщине зачать ребенка, и, если ей это удастся, она должна будет бросить своего первенца в воду[63].

Вода Ганга дает знания, открывает портал в другой мир, содержит нектар бессмертия и до сих пор считается бесконечно чистой. Ее сила выходит далеко за пределы самой реки. Раджендра Великий, император Чолы, охватывавшей юг Индии, с 1012 по 1044 годы, был настолько преисполнен решимости использовать святость Ганга, что посылал своих военачальников наполнять для него кувшины с водой из реки. После завоевания земель вокруг Ганга Раджендра построил резервуар в храме, посвященном Шиве, который наполнялся водой из реки (это делали его пленники). Столицу своего государства он назвал Гангайкондачулапурам («Город императора, завоевавшего Ганг»)[64].

Акбар, один из величайших падишахов империи Великих Моголов (правил в 1556–1605 годах), настаивал на том, чтобы ему приносили воду из реки, где бы он ни находился, ведь это была единственная вода, которую он пил и на которой ему готовили пищу[65]. Среди подданных ему индуистов это было настолько популярно, что эту практику продолжили его сын и внук. Около 300 лет спустя на речной воде начали клясться в судах[66]. Из самого Ганга отводили воду, чтобы создать дополнительные центры паломничества. Так, например, образовался водоем в Манипуре, где более тысячи лет назад реку отвели на 3 километра к так называемым «Вратам Ганга»: там паломники могли искупаться, воспользоваться бесплатным жильем и предоставленными им местными правителями благами. В последнее время на ежегодном фестивале «Канвар Мела» в честь бога Шивы миллионы паломников, большинство из которых бедны, разносят емкости с водой из Ганга в храмы и дома по всей Индии. Это считается способом укрепить связь между индуизмом, Индией и Гангом, и в последние годы обычай приобрел большую популярность, став ответной реакцией на политические перемены и рост идеологии потребления, поскольку благодаря ему бедные люди продолжают играть важную роль в индуистском обществе[67].

Вода Ганга была настолько духовно сильной, что ее часто перевозили по всей Индии носильщики святой воды или рабы. Ее использовали в религиозных церемониях, для мытья или создания бассейнов для паломничества и молитв

Ганг – это лишь одна из семи главных индийских рек, которые считаются воплощением богинь, но при этом самая важная: ей начали поклоняться в период примерно с 1700 по 1100 годы до н. э. Свидетельства паломничества в ранней индуистской традиции практически отсутствуют, и потребовалось определенное время, прежде чем их начали практиковать. За исключением некоторых текстов III–V веков упоминания не появлялись в традиционных работах по индуистскому праву до XII века[68]. А примерно 300 лет спустя паломничество к Гангу станет постоянным и будет нуждаться в регулировании, для чего составленные в Средние века кодексы нередко пересматривались. В этих работах были изложены законы и порядок того, как следует совершать паломничество к Гангу (и в другие места в Индии).

К середине XVI века поток паломников значительно вырос. Империя Великих Моголов обеспечивала стабильность и, как следствие, безопасность путешествий на большие расстояния[69]. В 1620-е годы английский священнослужитель Сэмюэль Пёрчас утверждал, что иезуитский священник Эмануэль Пиннер стал свидетелем того, как 4000 паломников отправились к Гангу в Варанаси, одном из важнейших городов вдоль реки, а потом губернатор Бенгалии сообщил Пиннеру, что «туда пришло где-то 300 или 400 тысяч паломников»[70]. Он был одним из многих сторонних наблюдателей, сообщавших о паломничествах к Гангу. Парижский исследователь Жан де Тевено, путешествовавший по Индии в 1666–1667 годах, утверждал, что видел, как паломники бросались в реку голыми[71]. Еще пару веков спустя другой путешественник (да, именно путешественники являются одними из наших лучших свидетелей) Джон Мэтисон поделился, что видел паломника, который молился на вершине стоящей в реке в Варанаси колонны[72].

Вся река Ганг священна, но определенные места являются пересечением между этим миром и миром богов, оттого их считают в определенное время года «более святыми», чем другие. Наиболее важными считаются города Харидвар (он же Маяпури, Гангадвар или Капила), Праяградж (он же Аллахабад или Праяга) и Варанаси (он же Авимукта, Каши или Бенарес), но было множество мест поменьше, которые обладали, а в некоторых случаях все еще обладают своим очарованием. Согласно написанному в 1910-е годы путеводителю, паломники приезжали в городок Бандакпур зимой, чтобы окропить водой из Ганга изображение бога Шивы в храме Джагешвар в знак благодарности или в поисках благосклонности. Жители находящейся неподалеку от Ганга (но не на нем) деревни Какора извлекают выгоду из ярмарки, которую проводят в Картику, поскольку паломники приезжают торговать после того, как искупаются в реке[73].

В двух самых священных городах на Ганге проводится великий религиозный фестиваль Кумбха Мела. Там чествуют Кумбха – взятый из океана сосуд с нектаром бессмертия, бурлящего от войны между богами и демонами. Фестиваль проводится в январе и феврале примерно каждые 12 лет в тех городах, куда упали капли бесценной жидкости из этого сосуда (а в других версиях легенды – где кувшин остановился на своем пути в рай): в Харидваре и Праяградже на Ганге, а также в Удджайне и Насике на других реках. Время проведения праздника связано с движением планет, поэтому даты всегда разнятся. Паломники приезжают, чтобы прикоснуться к этому бессмертию и войти в Ганг в тиртхе – одном из священных мест пересечения, приближающих их к высшим силам, ведь время Кумбха Мелы считается особенно благоприятным для омовения. Эти места обладают настолько сильным притяжением, что искушают отправиться в паломничество даже сотни садху – монахов нищенствующего ордена, обычно ведущих аскетический образ жизни. Также проводятся более скромные фестивали (Мелы) с другой периодичностью и в других местах, но они также приводят паломников к берегам Ганга.

Первый крупный центр паломничества на берегу Ганга и одно из мест проведения Кумбха Мелы – город Харидвар. Он находится примерно в 150 километрах от истока реки. Именно в этом месте Ганг спускается с Гималаев к равнинам. Город почитают как место, куда боги пролили золотой нектар, и его называют воротами к богам – Вишну и Шиве. Несмотря на то что первые упоминания об этом относятся к древности, истоки проведения Кумбха Мелы в Харидваре трудно определить. В 1399 году город пал под натиском Тамерлана, который убил множество паломников, возможно, как раз бывших там на Кумбха Меле, но источники в этом отношении неоднозначны. Самое раннее достоверное упоминание о проведении фестиваля в Харидваре встречается в хронике 1695 года «Хуласат-ут-таварих», в которой город называют «величайшим из всех» мест на берегах реки, а проводимый там праздник упоминают как Кумбха Мелу[74]. Скопление людей было безусловно огромным, и оно превратило Харидвар из малого прибрежного поселения в большой город, процветающий рынок, приносивший огромные богатства за счет торговли солью и тканями, латунью и слоновой костью, зеркалами и оружием[75]. К середине XIX века Харидвар уже был «знаменитым местом паломничества индуистов», куда люди приходили, чтобы совершить омовение в одном из многочисленных гхатов – больших каменных ступенчатых сооружений, обеспечивающих легкий доступ к реке и из нее. Автор одного из путеводителей 1842 года описывал «великий праздник», который проводился в городе и привлекал примерно два миллиона человек, а также упоминал веру в то, что вода «должна была каждый двенадцатый год приобретать дополнительную святость, и именно тогда скопления паломников неизменно были самыми большими»[76].

Примерно в 680 километрах по прямой вниз по течению находится город Праяградж, также известный, как Тирита Раджа («царь тиртх») – несомненно, священное место пересечения, ведь тут происходит слияние рек Ганг и Ямуна. Как и Ганг, Ямуна является священной рекой и воплощением богини. В слиянии двух рек есть сила стихии, и места этих слияний вдоль Ганга (сангамы) считаются особенно священными. Праяградж считается самым священным местом, потому что с Гангом и Ямуной также встречается третья река – мифическая и невидимая Сарасвати. Эта важность является причиной, по которой тут проводится Кумбха Мела, ведь именно в момент праздника во всех трех реках течет нектар бессмертия. Но местный фестиваль не настолько древний, как в Харидваре. Во всяком случае, убедительных свидетельств проведения Кумбха Мелы в Праяге[77] до 1870 года не было – речь всегда шла о других обрядах. Похоже, название как будто спустилось вниз по реке из Харидвара, чтобы его применили в ретроспективе.

Несмотря на то что история фестиваля Кумбха Мела в Праяградже не уходит корнями в древность, масштаб события с лихвой компенсирует эту «молодость». На месте слияния трех рек десятки миллионов паломников собираются в течение месяца. Они оказываются в крупном поселении площадью в 52 квадратных километра, которое сооружается всего за два месяца до фестиваля. В 2013 году Кумбха Мела длился 55 дней и привлек от 70 до 120 миллионов паломников. Это временное поселение настолько велико, что на изображениях со спутника Cartosat-2, отправленных в 2019 году в Индийскую организацию космических исследований, его легко можно увидеть из космоса. По размерам его можно сравнить с городом Эксетером в Англии или Ренном во Франции. Это чудо современного градостроительства и гражданского управления, ведь фактически город с населением примерно в миллион человек вырастает, занимая землю на неразвитой пойме рядом со слиянием рек. Такому поселению нужны не только палатки для размещения паломников и персонала фестиваля и временные гхаты с доступом к Гангу, но и различные услуги для постоянных поселений – медицинское обслуживание, пожарные станции, полиция и продовольственные магазины[78]. Город разделен на 14 районов, каждый из которых оснащен всем необходимым. В пределах поселения реку пересекают 18 временных понтонных мостов.

Гхаты – это массивные лестничные пролеты, дающие доступ к воде Ганга. Некоторые из них считаются особо святыми для паломников, а другие являются популярными местами кремации, и, как следствие, они зачастую весьма многолюдны

Да, без проблем объединение миллионов людей в одном месте на короткий период времени не проходит, однако это также открывает возможности. Многие из них охотно используют жители Праяграджа, которые считают это время прибыльным и обслуживают паломников. Но раз со всего Индийского субконтинента приезжает так много людей, это значит, что влияние Кумбха Мелы очевидно и далеко за пределами Ганга. Ведь информация передается паломниками из уст в уста у них дома за сотни, если не тысячи километров от святого места.

С опорой на сохранившиеся источники можно утверждать, что впервые Кумхба Мела в Праяградже прошел в 1870 году. Тогда городом управляли британцы, и они столкнулись с теми же организационными проблемами, что и их нынешние последователи, хоть и в меньших масштабах. Историк Кара Маклин утверждает, что индуистская община города заявляла, что Кумбха Мела в их городе проводится с древнейших времен, чтобы британские власти не запретили ее. Придав масштабному событию более высокий статус, они не только отстояли его, но и побудили британцев поддержать паломничество с точки зрения организации и логистики. В течение нескольких следующих десятилетий присутствовала определенная оппозиция британской роли в паломничестве, в частности со стороны индийских христианских миссионеров, которых ужаснул тот факт, что государство оказывает поддержку языческой религии.

Бесспорно, паломничества к Гангу приносили пользу и паломникам, и организаторам, однако фатальной проблемой могло стать растущее число людей, стекающихся к святым местам. Это по-настоящему заботило британские власти Индии. В 1858 году британская корона взяла на себя прямое управление Индией, и вскоре после этого они начали изучать роль массовых паломничеств в распространении холеры. Стало очевидно, что фестивали Кумбха Мела создавали идеальные условия для этого[79]. Весьма вероятно, что вспышку холеры в 1891–1892 годах усугубило огромное скопление паломников в Харидваре[80]. Это привело к тому, что в городе погибло почти 170 000 человек, а по всей Индии – около 750 000. Из-за передвижений паломников болезнь распространилась за пределы страны, и за последующие два года сотни тысяч людей погибли в Афганистане, Персии и Российской империи.

Однако относиться к некоторым обвинениям в адрес паломников в том, что они оказались суперраспространителями, следует настороженно. Колонизаторы зачастую уничижительно относились к религиозным практикам индуистов и критиковали поклонение Гангу. Тем не менее распространению эпидемии скопления паломников вне всяких сомнений способствовали. На борьбу с этой угрозой были направлены значительные усилия, что привело к созданию британским правительством комитета в Бомбее, который сообщил об «угрозе, которую Харидвар представляет для общественного здравоохранения»[81].

Еще одной угрозой жизни и здоровью населения был контроль скученности (или его отсутствие). Гхаты у реки были слишком малы, все приходящие к ним люди там не вмещались. В 1820 году на Кумбха Меле в Харидваре произошла давка, в результате которой погибли почти 500 человек, и после этого гхат расширили. Почти полтора века спустя, в 1954 году Индира Деви[82] стала свидетельницей того, как в первые два месяца года в Праяградж прибыло около шести миллионов паломников. Вероятно, такой наплыв был связан с тем, что в том году дата проведения Кумбха Мелы считалась особенно благоприятной из-за полнолуния, пришедшегося на конкретные дни недели. Также это был первый Кумбха Мела после менее масштабного фестиваля 1942 года, проведенного в условиях военных ограничений на передвижения и антипропаганды обрядов, а также первый Кумбха Мела с момента обретения Индией независимости в 1947 году. Количество присутствовавших существенно усилило нагрузку на инфраструктуру. Это привело к гибели 800 паломников 3 февраля. Во время дачи показаний на следствии одна скорбящая женщина обвинила чиновников в том, что они пообещали «отличные условия» для всех, но им было дело лишь до самых важных паломников. Она потеряла восьмерых членов своей семьи. В день трагедии столпотворения были особенно большими. Люди жаловались на невозможность дышать в условиях невыносимой жары, хоть утром и было холодно. Да, это была трагедия, но не все воспринимали гибель людей в 1954 году одинаково. В обращении к следственному комитету один паломник заявил следующее: «Если нас убьют, мы обретем спасение. Если мы избежим смерти, то вернемся домой. В любом случае мы победим. Удача одарит тех, кто умрет в таком священном месте, в момент такой благосклонности! Мы хотим, чтобы удача сопровождала нас»[83].

Самым важным из городов паломничества на реке Ганг является Варанаси, который находится примерно на полпути между Дели и Калькуттой. Говорят, что это один из старейших городов мира, который был постоянно заселен. Он выходит на широкий изгиб реки, и в нем сооружены 88 гхатов. Вероятно, самым старым из них является построенный в V веке Маникарника-гхат, однако большинство из них были перестроены в XVIII веке. Варанаси – город Шивы, бога-разрушителя, который помог богине Ганге спустить воды своей реки на землю. Также город считается центром мира (в частности, на эту честь как раз претендует Маникарника-гхат). Это делает его единственным среди тысяч мест паломничества в Индии, которое индуист действительно должен посетить хотя бы однажды.

В городе тысячи храмов, и даже граничащие с ним населенные пункты в радиусе нескольких километров в любом направлении считаются священными. Нахождение на Ганге повышает престиж города, как и тот факт, что Варанаси в древности располагался по обоим берегам реки, благодаря чему служил переправой, что делало этот город еще более значимым, поэтому его население увеличивалось. К XIX веку регион был более густонаселенным, чем любая часть Европы, что обеспечивало город постоянным притоком местных паломников[84]. К тому времени, как американец Роберт Боун Минтерн описал свой визит в Варанаси в конце 1850-х годов, он счел, что может назвать его «священным городом Индии», местом, где богатые люди предпочитали строить большие дома на набережной, чтобы иметь возможность прожить свою жизнь у священного Ганга[85].

Паломникам в Варанаси помогали люди из организации Paryatak Mitra, состоящей из мужчин той же семьи, которая обслуживала еще предков этих паломников[86]. Эта система действовала и в Праяградже, и получить право сопровождать новые семьи паломников было настолько почетно, что Paryatak Mitra часто отправляли своих людей по всей стране, чтобы заключить новые договоренности заранее[87]. Удовлетворение потребностей паломников было индустрией с сильной конкуренцией, ведь это касалось огромного количества семей, живущих вдоль Ганга. Брахманы (жрецы), представители высшей варны[88], были духовными наставниками паломников, советовали им, когда бриться и как одеваться, и напоминали, что важно, чтобы не оказаться проклятыми. По действовавшим правилам, брахманам было запрещено принимать подарки, чтобы исключить взяточничество в таких вещах, как, например, доступ к лучшим местам на гхатах. В 1820-х годах около 20 % населения Варанаси были брахманами. Из этой пропорции можно сделать вывод, сколько паломников приезжало в город ежегодно.

Главной достопримечательностью Варанаси для паломников была (и остается) Махашамшана («Великая земля кремации») – тиртха на Ганге, где верующие могли достичь мокши и высвободиться из бесконечного цикла смерти и возрождения. Поэтому, раз Варанаси считался городом смерти, для пожилых людей в порядке вещей было попросить членов своих семей отвезти их в последнее паломничество именно туда. Несмотря на то что на 10-километровом участке вдоль реки есть множество гхатов, пять из них в Варанаси считаются особо важными местами для кремации, поэтому и паломники, и скорбящие пытаются заполучить лучшее место. Неудивительно, что главным из них является Маникарника-гхат. Но, где бы ни происходила кремация, прах всегда развеивался в реке[89].

В прошлом кремировать могли и тех, кто нашел смерть в водах самой реки: близость потустороннего мира делала Ганг привлекательным местом для самоубийства[90]. Некоторые верят, что утопившиеся в Ганге прервут цикл земного перерождения и возродятся на небесах, где будут поистине счастливы. Также люди надеются, что недавно умерший человек, чье тело было брошено в воды Ганга, при следующем перерождении не станет воплощением зла[91]. Самый ранний письменный источник о паломничестве к Гангу – работа китайского буддистского монаха VII века Сюаньцзаня. Он писал, что был свидетелем того, как сотни людей бросались в реку в Праяге, совершая акт ритуального самопожертвования[92]. Семь веков спустя самоубийства паломников не прекратились. Мусульманский исследователь из Марокко Ибн Баттута провел около 30 лет (с 1320-х по 1350-е годы) в путешествиях по Африке. В своих трудах он несколько раз упоминал паломничество к Гангу. По его словам, паломники, которые заканчивали жизнь в реке, утверждали, что делают это ради того, чтобы стать ближе к своему богу. Об одном паломнике-индуисте он написал: «Он затем топится, а когда умирает, его вытаскивают, сжигают и развевают его пепел в реку»[93].

При написании своего завещания первый премьер-министр независимой Индии Джавахарлал Неру (1889–1964) попросил, чтобы его кремировали, а прах отвезли в Варанаси и частично развеяли по Гангу. Неру утверждал, что у него нет «религиозных чувств», но он выбрал реку, поскольку она олицетворяла его любимую страну: «Ганг… – река Индии, любимая ее народом, с которой связаны ее родовые воспоминания, надежды и страхи, песни триумфа, победы и поражения. Она была символом многовековой индийской культуры и цивилизации, всегда менялась, никогда не останавливалась, при этом оставаясь той же Гангой»[94].

Вопреки религиозным противоречиям река всегда оставалась объединяющим фактором. В 1917 году политический активист Сароджини Найду выступила с речью, чтобы объединить людей. В ней она напомнила своим слушателям, что «когда первая исламская армия пришла в Индию, они разместили свои караваны на берегах священного Ганга, закалили и охладили свои мечи в священных водах. Именно так Ганг крестил исламских захватчиков, которые с годами и новыми поколениями стали детьми Индии»[95]. Учитывая подобную сильную эмоциональную привязанность к Гангу, река, поток ее вод, доступ к ее берегам – все это было способом контролировать Индию и ее народ. За контроль над паломничествами можно было впоследствии получить награду, похвалу или прибыль от налогов, а еще с его помощью можно было и ограничить духовную поддержку, о чем упоминал Неру.

Британское правление в Индии началось в конце 1750-х годов, когда Ост-Индская компания сломила сопротивление бенгальского наваба. Вероятно, в ответ на это индуисты чаще стали совершать паломничества к Гангу за годы правления Компании. Ганг без сомнений оставался Индией, и паломничество к нему было практически актом неповиновения. Масштабы задачи не остановили попытки Ост-Индской компании получить контроль над рекой. Наиболее амбициозными проектами были строительство плотины Бхим Года неподалеку от Харидвара и строительство Гангского канала, начатое в 1842 году вследствие массового голода, который привел к смерти примерно 800 000 человек. Сама трагедия, по всей видимости, не так беспокоила Компанию, в отличие от факта понесенных значительных убытков. Гангский канал должен был предотвратить повторение голода. Неудивительно, что набожные индуисты явно обеспокоились тем, что их таким образом отдалили от их богини, и жрецы в Харидваре встревожились, что плотина воспрепятствует течению священной реки. Эти проблемы Компания решала так же, как и большинство других, – она купила покорность, профинансировав реконструкцию гхатов вдоль реки.