Читать онлайн ЭБНИ

Это была наша история

Началось с предательства.

Я спасал мир, и незаметно превратился в его погибель.

Раскаивался ли я? Пожалуй, нет, но вы меня простите.

Карт Истерли

Пролог

Они победили в войне, так и не избавившись от привкуса поражения. Люди, неготовые к переменам, скитались в поисках мира. Население упало до точки невозврата, и Земля, будто ощутив прилив жизненной энергии, буйствовала. Молнии кружили в диком танце. Гром, жуткой музыкой, разносился по округе.

Торжествовал!

И если для земли совершенный грех – спасательный круг, то для человечества – камень на шее.

Они негласно знали – время заплатить настанет.

И возможно, сегодня…

****

Небо окутывалось непроглядной тьмой.

Днём пиршествовали, а вечерами, укутавшись, кто в кроватях, кто в углах комнат, прятались от наказания. Воспоминания поколений передавались до безумия реалистично. Погода неистово кричала, и человечество замирало от страха.

Туман блуждал по мёртвым улицам, заглядывая в окна, интересовался тем, кто решится посмотреть в глаза реальности. Но годы шли, а люди так и остались такими же людьми. Ни ужасы войны, ни боязнь перед неизвестностью не изменили человеческие пороки.

Твари есть твари!

Семнадцатое июня не должен был отличаться от других дней. Всё шло своим чередом к неизбежному краху героев. День рожденье, веселье и справедливая трагедия, но совершенно не с теми людьми. Трагедия толкнула Винсента Брайта мчаться по слабоосвещённой дороге. К счастью, погода находилась на стороне мужчины.

Молнии освещали путь, лучше фар.

В машине царила тишина. Неловкая тишина и слабый звук капель, срывающихся с сиденья в кровавую лужицу.

Кассандра перевела взгляд с бушующего ливня на водителя. Ей не верилось, что она одна слышит звон цепей, крепко сковавших их. Они до тошноты неразрывно связывали между собой и не позволяли свободно пошевелиться. Единственного, чего захотелось – слететь с дороги. Не позволить вернуться в мир, где история повторится.

Девушка отвлеклась на руль. Сто́ит потянуть руки, дёрнуть за него и наконец-то, заглушить разрывающий перепонки звук кровавых капель.

Будто почувствовав на себе отчаяние девушки, водитель на мгновение отвлёкся, устремив взгляд на Кассандру. Сверкнула молния, освещая её так хорошо, что уже поздно он заметил – не пристёгнута.

Прогремел гром, заглушая столкновение…

Капли дождя стучали по крыше. Дворники с одной стороны стекла смывали воду. Вцепившись руками в сиденье, юноша застыл. Он не понимал, сколько так лежит, не понимал, и того, как давно в сознании. Глаза не смели открыться, боясь узреть последствия. Со лба на лицо стекла кровь, да, именно кровь – юноша не усомнился. Разбитая голова приносила мучительную боль. Жидкость скатилась по щеке и уже коснулась уголка губ. Он облизал. Во рту появился неприятный привкус, привкус железа.

Парнишка приоткрыл глаза. Замелькали светлячки. Повсюду светлячки. Казалась, он умирает. Умирает здесь вместе со всеми. И никто не поспешит к ним на помощь.

Грил вылез из машины – мир перевернулся. Окружение расплывалось, не давая рассмотреть картину. Прикрывая рот рукой, он ухватился за дверь. Пустой желудок помог сдержать рвоту, но тошнило не меньше.

Капли дождя утихли, позволяя без препятствий вывести на экране номер.

На другом конце послышались недолгие гудки…

– Э.П., – они сокращали время вызова.

Женщина взглянула в окно.

Погода не усмиряла пыл, и всё равно кому-то в голову пришло разгуливать в опасное время. Человечество, будто испытывало на себе всю ярость неблагоприятных условий, в глупой надежде победить.

– Произошла авария. Нужна помощь, – судорожно сжимая телефон, на одном дыхании, протараторил юноша.

– Где вы находитесь? – Обеспокоенно спросила женщина.

– Дорога… Истерли… дерево, – то ли от шума грома, то ли оттого, что парень не в себе, до неё донеслись обрывки фразы, но этого оказалось достаточно.

Она нажала на сигнальную кнопку.

Дальше юноша не слушал. Ноги пробила мелкая дрожь; ему вдруг показалось, холод добрался до него, но разум говорил иначе, – ты и правда, трусливый кролик, – добивая и без того напуганного мальчишку.

Рука ослабла, будто из неё разом вытянули силы.

Он жадно хватал ртом, а воздух, будто не достигал лёгких. И только не увидев рядом с Винсентом Кассандру, до него дошло, как много он потерял, угождая всем.

Картинка померкла. Лишь область пустого сиденья перед глазами.

Голос сорвался на крик.

Ответила тишина.

В одно мгновение мозг прокрутил цепочку событий, вгоняя в больший, оправданный страх. Он перелез через дерево, опасения оправдались. Переборов себя, неуверенно мальчик сделал шаг вперёд, затем ещё и ещё.

Разум не верил происходящему.

Юноша закрыл глаза, открыл, но пейзаж не менялся. Он мог бы написать трагичную картинку.

Темнота. Густые ветки деревьев спускаются над дорогой. И там сидит девушка. Она одна видна на празднике тьмы. Белоснежная рубашка выделяла её среди царства мрака. Кассандра неподвижно сидела у дерева. Голова, повёрнутая вправо, готова вот-вот упасть. Но, что-то словно удерживало её в этом положении. Казалось, она наклонилась отдохнуть на мокрую и холодную траву.

Лицо застыло в умиротворении. Оно не выдавало ужасных мучений, лишь смирение.

Его ноги, не выдержав боли, подкосились, и как тяжёлый мешок, он рухнул перед Кас на колени. Руки потянулись к сестре, но остановились не коснувшись. Парень понимал, почувствует ЕЁ смерть и сойдёт с ума.

В холодной траве что-то тёплое коснулось ног.

Юноша осторожно провёл рукой по вязкой луже.

– Это только вода, – утешал он себя, поднимая окровавленные пальцы.

Из горла вырвался дикий крик загнанного зверя. Брат сидел в луже, куда ручейками стекала кровь.

Ужас победил.

Он ринулся к машине, спотыкаясь, падая, поднимаясь, врезался в дерево. Сучок силой проехал по ноге; боль казалась несущественной, чтобы позволить себе медленно перелезть – падание оказалось фатальным.

Где-то вдали раздался протяжённый, режущий слух вопль. Глаза Винсента резко открылись, и он разом прочувствовал последствия аварии. Разглядывая часть отражения, он осознавал, чего лишился. Адреналин поступал в кровь, позволяя вновь не отключиться от разрывающей адской боли на лице.

– Спокойно. Если вовремя вернуться в больницу, зрение удастся сохранить. Ты врач. Пару веток не могли навредить непоправимо, – лихорадочно успокаивал он себя.

Затуманенным взглядом Винсент оглядел салон. Картина – он и полумёртвый мальчишка – не утешала. Ужасный крик, что привёл в чувства, стих. Неизвестность взяла вверх.

Он кое-как выполз из машины.

Навалившись на колесо, один из близнецов, которых он так и не научился различать, съёжился в комок. Его колени, не до конца отмытые от крови, подрагивали.

– Кассандра, прости, прости меня, – как в бреду вымаливал прощение.

Мужчина склонился над ним, но Грим или Грил, не видел его вовсе. Как заезженная плёнка, он твердил ту же фразу. Сидя в собственной крови, он думал не о себе.

Винсент ещё не видел сумасшедших так близко. Не знал, в чём заключалась помощь, если умирала душа. Но, как хирург, об одном он знал точно: простреленную ногу спасти, возможно.

Он наблюдал на Гриме (Гриле) последствия аварии, но даже повреждённая нога ощущалась не так болезненно, как осознание потери сестры. Винсент вкусил омерзение к нему.

– Я не смогу починить тебя, если продолжишь так сжимать ноги, – не получив ответа, он попытался расцепить руки, но парень прочно сцепился.

И в тот момент они оба даже не замечали собственные душевные дыры. Не догадывались, авария выбила из них сердце, но место потери только предстояло засквозить.

– … Касса…. д-д-дерево…

Истерли Грим (Грил) схватился руками за голову. Зрачки забегали в сумасшедшем ритме. Губы скривились от подступившей боли. Да всё лицо исказилось от осознания потери сестры, показывая, сколько может быть складок на юном лике.

Винсент и до этого принимал факт её смерти. Пустое соседнее сиденье грозило худшим исходом, и не торопился, но стоило услышать родное имя, и как собака, сорвавшаяся с цепи, кинулся к ней.

И в этот момент, казалось, он никогда в жизни, не бежал так медленно, будто он не ехал в машине, а пробежал марафон.

Мужчина не воспринимал собственной боли. Его руки, наконец, свободны; ноги освободились от оков. Он не марионетка, но Её кровь – Его вина.

Винсент не раз опаздывал. Опаздывал на свидания, занятия, даже на операции. Он не боялся опозданий. Его до безумия раздражали рамки времени. Но сейчас, сейчас он боялся ужасной привычки появляться не вовремя.

Брайт опустился к девушке и разом забыл, как искать пульс. Руки блуждали по шее, спускаясь на кисть, и обратно, порывисто выискивая признаки жизни, а потом – прозрение: жизнь в этом теле, если и есть, то точно уйдёт раньше, чем приедет помощь.

Руки доктора потянулись к ней, возможно, ему удалось бы задержать Кассандру, дать шанс избежать печальной судьбы, но он остановился, касаясь мокрой щеки. Внутренний голос нещадно засмеялся. В ответ губы расплылись в улыбке. И чем громче звучали слова в голове, тем яростней заливался он смехом. Винсент и не помнил, когда последний раз так веселился. Впервые удалось оказаться в гармонии с внутренним собой. Неожиданно слеза сорвалась. Вот так легко, с обжигающей болью стекла по лицу.

Убрав волосы с лица девушки, он прикоснулся к холодным губам.

Глаз пронзила острая боль, напоминая о собственных ранах. Первые капли крови Брайта смешались с кровью Истерли.

Он опустил голову к девушке на колени.

Холодные ноги сохраняли остаток сознания, но навалившаяся жизнь постепенно отступала. Рядом с ней находился покой. Желание добиться власти отпустило, чувство доказать важность улетучилось.

Больше не нужно спасать. Теперь от него не зависела жизнь бездарного мира.

Винсент, наконец, отдыхал.

Рука легла на ладонь девушки, – не проснёмся вместе…

****

Ни звуков, ни голосов, ни людей. Больница, предназначенная для мёртвых. Серые стены вместо памятников. Красивые цветы у дверей, как на могилах. Элизабет только сегодня заметила, именно так когда-то хоронили людей.

Над палатой мигала красная кнопка, словно сигнал эвакуации, а не операции. Врачи раз за разом сменяли друг друга, и только Освальд Брайт – главный хирург, не покидал операционную. Четыре человека и тонкая ширма разделяла их. Не лучшая идея поселить вместе, но так он мог присмотреть за умирающей четвёркой.

Их доставили в тяжёлом состоянии. Не решаясь выбрать, он метался от указаний к указаниям. Сожаления не позволяли трезво рассуждать, даже со скальпелем в руке. Доктор совершал одну ошибку за другой, зная, сейчас больше всего не хватало способного Винсента. Вдвоём они бы справились. Вдвоём шансы спасти всех увеличивались, но тогда в палате не лежал бы четвёртый.

Чья-то рука из последних сил потянула за халат. Брайт испуганно оглянулся на девушку. Ей не облегчить мучения. Пуля прошла достаточно глубоко, чтобы оставить хоть шанс извлечь, не убив ребёнка….

Кассандра невнятно болтала. Он не сразу разобрал слова. Не сразу понял, она не бредит. Едва слышимые, но нужные слова донеслись с опозданием. Видимо, этой подсказки он и ждал, каждый раз возвращаясь к ней.

Правильный ответ очевиден был с самого начала, но требовалось озвучить, чтобы болезненное решение приняли за доктора. Освальд и сам знал, всех спасти не удастся, но наследника спасти обязан.

Увеличив дозу, приступил к работе.

****

Время не двигалось. Стрелки часов растягивали терпение, проверяли на прочность нервные окончания, добивали остатки эмоций. Момент вытачивал из Элизабет скульптуру, подготавливая к жестоким решениям.

Расхаживая из угла в угол, женщина, как неприкаянная душа, искала для себя подходящий уголок. Один несчастный случай вновь дал понять, как же не вовремя она любит своих детей.

Из потускневших, опухших глаз не текли слёзы. Она училась плакать без них.

Загорелась зелёная кнопка.

Спустя сутки один за другим проходили белые халаты. Скорбно осматривая женщину, никто не решался заговорить. Она и сама игнорировала измученный вид врачей. Знала, правду расскажет только ОН. Освальд Брайт остановился у стены. Расстёгнутые пуговицы раздражали. Ос нервно застёгивался, понимая, сделай вовремя выбор, результат вышел бы куда приятнее. Чего только стоила работа над глазом Винсента – аж мурашки бежали по затылку от воспоминаний.

Окровавленный халат сигналом красного просил не подходить, требовал бежать из больницы, но ноги сами вели к нему.

Хирург отвёл изнурённый взгляд в сторону. Страшно смотреть на неё, ещё страшнее говорить…. Он не отличался хладнокровием, присущим докторам Семьи Брайт. По-хорошему следовало её выгнать. Оставить объяснения на бумаге, избежать бессмысленного диалога, но Истерли, с содроганием разглядывая пятна крови, не смолчала.

– Что с нашей малышкой, – отчаянно спросила Элизабет.

Освальд мысленно подбирал слова, – умрёт, убил…, – нет, всё не то.

Он притянул Лиз к себе. Плечи женщины осунулись, делая, как когда-то маленькой и хрупкой девочкой. И он готов поклясться, Элизабет умела страдать. Научилась любить. Смиренно прошла круги ада, ожидая под дверью. Но вновь неправильно, вновь её волновал только один ребёнок. Он уже и не понимал, что с этими Истерли не так?

Освальд насилу проглотил мучительный ком.

– Прости Элизабет. Мы сделали всё, что в наших силах, – его голос сорвался, – но д-д-дерево… и э-э-эти ссс-тёкла… она не при-пристёгнута…

Брайт прижался к ней сильней, нет, не утешить, а утешиться самому. Скрыть слёзы, которые беспощадно текут из глаз.

****

Конец.

Она представляла именно таким.

Элизабет сняла ботинки и поставила на входе. Лёгкой поступью двигалась по кровавым лужам, так тихо, словно даже малейший звук шагов заставит трупы очнуться. А свидетели не нужны. Не нужно, чтобы хоть одно существо в этом мире знало, как тяжело убивать родных.

Руки Лайма тряслись. Теперь он ощутил на себе то, что испытывала Кассандра, каждый раз спуская курок. Он утешал дочь. Внушал, стрелять не страшно. Не страшно, потому что пистолет позволяет не прикасаться к жертве. Но… Лайм панически смотрел на кровавые руки. Страшно. Ещё как страшно.

Патроны кончились.

Последний смертник так отчаянно боролся за жизнь. Убегал, и он промазал. Ранил, но не убил. Тот корчился в мучениях, не желая умирать. И тогда судьба наказала Лайма. Заставила замарать руки. Ведь нет ничего страшнее, когда ты чувствуешь, как прорезаешь плоть. Надавливаешь нож, в надежде, достаточно…но человек брыкается…и ты уже не чувствуешь страх, только сильнее давишь, пока лезвие ножа полностью не теряется в теле человека.

Лайм выдавливал слёзы, желая смыть кровь и чувство вины, и, чёрт возьми, до безумия мечтал избавиться от осознания – подвёл. Не нашёл обещанного спасения, так ко всему лишил последних радостей. Своих же людей подверг пыткам.

Щелчок перед затылком принёс долгожданное облегчение.

– Элиз, думаешь, я стану умолять не стрелять, – измученно зашептал мужчина.

Она собиралась покончить с этим быстро, но голос Лайма – по-прежнему родной.

– Я столько раз представляла, как прострелю жалкие мозги Правителя. Заставлю, наконец, заткнуться, – прыснула слова как яд.

Он развернулся, позволяя дуло смотреть прямо в лицо. Истерли Лайм исчерпался, невозможно бояться, когда ты прямиком находишься в худшем своём страхе.

– Так не лишай себя возможности, Элиз. Твой любимый злейший враг прямо перед тобой. Винишь во всём меня – отомсти. Отомсти за свою судьбу, отомсти за судьбу дочери. Избавь мир от Злодея, но не забудь убить и себя, и Кассандру.

Лайм не сомневался, выстрелит, но растянет этот момент на так долго, что захочется жить. Захочется так же бороться, как и тому бедняге, и знать, смерти не избежать.

– Мы не заслуживали быть вместе, – её голос вероломно надорвался.

– Мы не заслуживали вообще жить, но мы прожили долгих 20 лет… в браке…– он не решался продолжить фразу.

Пистолет вздрогнул. Мечтала приблизиться к нему – мечта сбылась. Стоит в упор и не отталкивает.

– Не на одной стороне, но всегда вместе, родной….

Звук выстрела разнёсся по комнате. Оглушённая, женщина в ужасе осмотрелась. Ни один мертвец не ожил, но они всё равно расскажут, как ломалась Власть Истерли. Поведают, как, к несчастью зародился Герой и злодей с одним лицом.

Я – автор, я – герои, я – наблюдатель, я – читатель.

Предлагаю два пути

Н. – запутанно, трагично, П. – распутано, легко.

Выбор за тобой, откуда начинать.

Н.

Грил вглядывался в запотевшее зеркало. Оно искажало лицо, но по-прежнему оставляло его собой. Он с сожалением приметил внешние изменения. Осознание, он перерос близнеца, терзало изнутри.

Юноша одним взмахом стёр себя в отражении. И снова ничего. Он подходил к зеркалу и мечтал увидеть другого человека. Руки от злости сжали края раковины. Мысли делили по кусочкам сердце. Он бросил взгляд на пистолет, и как давно у него вошло в привычку носить с собой орудие убийства?

Грил с отвращением замечал, как менялся под тяжестью собственных правил. Жестокость – основная спутница. А ведь он начинал с добра…

Юноша взял пистолет и прошёл в комнату сестры. Дуло смотрело прямо на неё, а она и не подозревала, мирно посапывая. Два нажатия: одно в неё, другое – в себя. И конец мучительной короткой жизни. И вот так быстро закончится история двух людей, но от этого она не станет хуже, ведь хорошая история определяется не количеством прожитых страниц. Достаточно просто увидеть двух несчастных героев проигравших в ими же созданной войне.

По лицу девушки скользнуло тепло. Само солнце нависло над ней. Яркий свет слепил сквозь веки. Игнорируя лёгкую щекотку, девушка невольно потянулась согреться. Тепло заволакивало в манящий сон. В нём нет времени и пространства, только безграничная лёгкость существования.

– Кастея, пора, – тёплые лучи преградил тёмный силуэт.

Девушка не сразу узнала имя. Во сне оно звучало по-другому. Во сне и голос слышался мягче. Во сне…или в другой реальности.

Она свернулась улиткой, укутывая голову руками.

– Грим, разреши поспать, пожалуйста.

Юноша отчего-то виновато присел на кровать.

В голове не укладывалось, – столько сдерживался и ради чего? Чтобы вновь услышать не своё имя?! Терпеть боль, без возможности выстрелить. Раз за разом убеждаться, при всём желании – отступать некуда. Сделал десять шагов назад и упёрся в тупик, который толкает к началу.

– Ты, наверное, хотела сказать Грил, – грубый голос резко вернул Кастею из сна.

Чувствуя, как своими же руками разрывает между ними связь, девушка неуверенно сплела свои пальцы с пальцами брата. Раздираемая виной, она не смела, поднять взгляд.

– Мне снился сон, там юноша, похожий на тебя искал Кассандру, но каждый раз находил меня, – оправдываясь, пролепетала девушка.

Потухшими глазами он посмотрел на сестру.

Холодное железо морозило тело, но мысль, ещё можно воспользоваться пистолетом, согревала. Грил не заметно для себя сдавался в отчаянной борьбе за настоящее. И не понимал, отчего она не видит разницы между ними, когда он сам заметил изменения. Продолжает искать в нём другого человека, когда он сам уже не видит в себе второго близнеца. Он наблюдал, как его смерть шагала рядом с Кастеей. Она без пистолета убивала в нём его. Заставляла отказываться от себя. Ненавидеть за то, что он – это он.

Рука невольно приподняла девичью футболку, освобождая уродливый шрам на животе. Шрам, что должен отталкивать от Грима, а не прибавлять желания искать.

– Моя возлюбленная Кассандра, прекрати убегать от реальности.

– Я не избегаю, но…

Но боялась признаться, мечтает она о другой себе.

Идея реинкарнации так манила – стереть данные человека, переписать себя заново. Хоть всю себя отдать, но ощутить сладость нахождения в другом мире, другим человеком, но по-прежнему рядом с ним. Она не признавала, что уже являлась другим человеком, и гналась за сбывшейся мечтой.

Грил наклонился и намотал волнистую прядь на палец.

– Кастея-ты прекрасна в этой роли, не ищи замену, – ласковый голос брата манил, уволакивая за собой.

Глаза незаметно затягивали на неизведанное дно. Янтарный цвет словно поглотил солнце, и чем ближе он находился, тем холоднее становилось вдали от него. Желание вырваться растворялось в желании вечно смотреть.

Мужская рука скользнула с уха на плечо, плавно прошлась по ключице, спускаясь к бедру. Он играл с физическими потребностями, желая приручить к себе. Знал – не прав, но как же остановиться, если твоё время ограничено? Как донести в столь короткий срок, в нём ничего нет от Грима. Он давно послал к чёрту чистые методы. Кастея терялась в том, чего он не мог восстановить. А ему всего-то и надо, любой ценной вернуть своего милого палача домой.

Опуская одну руку на кровать, а другую, придерживая на талии, достаточно близко физически, но далеко духовно.

– Я изображу тебя, со всеми шрамами, мой палач! И ты увидишь, нет никакой Кассандры, и от себя не скрыться, – нежный голос не соответствовал глазам, горевшим желанием стереть из памяти Кассандру и Грима. Вырезать два имени из лексикона, и не позволять им без разрешения вторгаться в новый мир.

Близость заманивала, но любое упоминание о шрамах терзало не залеченную душу. Она позволяла брату действовать в угоду его желаниям, пока он не затрагивал шрамы. Шрамы служат напоминанием о чем-то страшном. А он будто нарочно вскрывал каждый. Да с такой нежностью, что и сопротивляться нет сил. Он позволял себе всё. Нет. Она позволяла ему всё. А он пытался проникнуть ещё глубже, забрать ещё больше. И, не выдерживая над собой давления, она оттолкнула Грила.

– Я ненавижу, когда ты касаешься их!

А он только сильнее загорелся, пододвигаясь ближе. Яростный огонёк в глазах загорелся. Он уже и не мечтал увидеть её живой! Эмоциональной! Настоящей!

Поглощённая гневом, она и не разглядела восхищение во взгляде брата.

– Ненавидишь, но позволяешь, – едко бросил юноша.

Грил поддался, заворожённо вглядываясь в голубые кукольные глаза, словно в них заключалась загадка, разгадав которую, получит приз. Вот он, ЕГО МИЛЫЙ ПАЛАЧ. Эти живые моменты останавливают от убийства. Вера, что совсем скоро, как и шрамы, память заживёт, и она не вспомнит о его ошибке. Не вспомнит, за что они должны ненавидеть друг друга. Забудет, о существовании Грима и Кассандры. И наконец, они смогут насладиться последними днями.

Он, едва касаясь, провёл кончиками пальцев по тёплой щеке.

– Малёк, в своё время ты отомстишь за себя, выведешь на эшафот, а до тех пор…

Она с замиранием ждала. Действий, слов. Чего угодно, только бы разобраться, что между ними происходит? Что заставляет продолжать противостоять друг другу. Они на одной стороне или всё же нет?

И будто переступив запретную зону, остановились в миллиметре от решающего диалога, нанося удары по уязвимым местам одним молчанием. Они не стремились отстраняться друг от друга. В какой-то момент не заметили, как стали наслаждаться. Держались на расстоянии победного удара и не желали нанести. Отрицали зависимость, связь. Отрицали важность родственных душ. Тянулись друг к другу и так и не решились прикоснуться.

Негромкий стук отвлёк от загробного молчания. Трепет пробежал по всему телу. В такой близости они коснулись не только души, но когда стук повторился, Грил остановился, но, он готов поклясться, ничто в жизни не будоражило так, как запретный плод.

Юноша поднялся с кровати, скрывая разочарование за издевательской усмешкой, – повезло, тебя снова спас наш герой.

Герой…. Он совсем не считал, что в этом мире вообще присутствуют Герои, но для спектакля он необходим. Тот, кто не испачкал руки в крови, вполне мог считаться Героем.

Кастея раздражённо схватила полотенце со стула. Да, Вильям спасал, но так ли им требовалось спасение, которое оттягивало момент правды?! Близки, но обманываются, будто разговор изменит ход истории.

– Больно нужно мне спасение, Вил пришёл за твоей грязной душой, – иронично произнесла девушка.

Но, в тот момент, они ещё не догадывались, меньше чем двоих Вильям Эскальд не желал. Для него нет ничего лучше, чем заполучить в уплату и чьё-то тело, и чью-то душу.

– Можете не ругаться, я возьму обоих, – язвительный голос прервал их.

В открытую дверь юноша намеренно ступал медленно. Тонкие изгибы талии плавно двигались, словно хищник приближался к добыче. Поистине оказался бы красивой девушкой, не имей между ног внушительный размер.

– Дверь не закрыта. Грил опять…, – он успел среагировать, но гнева Истерли не избежать. Юноша почти раскрыл тайные тренировки, а ведь по уговору ему нельзя вмешиваться в жизнь Грила. Они пришли к общему правилу: Грил помогает сблизиться с сестрой, а Вильям прикрывает тайные похождения, будь то женщины или тренировки.

Испытывая очередные недомолвки, Кастея заинтриговано уставилась на одноклассника. Одни сговоры крутились вокруг, но так умело, что и не поймать на лжи.

– Упс, – губы Вила наигранно скривились в улыбке, – чуть не проговорился о сюрпризе.

Грил протяжно выдохнул и указал на ванную.

И почему его окружали одни идиоты? Все только и норовили случайно выдать. Заставляли придумывать одну ложь за другой. Не понимали, и так нелегко подстраиваться под выдуманные факты. Порой ему казалось, он уже и сам не отличает ложь от правды, а Кастея и вовсе раскрыла их…

– Касса, в своё время узнаешь, – сурово ответил брат.

Он обманывал, но эта ложь, очередная в списке грехов. Если вначале врать давалось с трудом, то сейчас и совесть не мучила. Он тонул в обмане. Когда она наивно верила, обман, как сладкое дурманил. Порой, казалось, к жизни, где нужно озвучивать ей правду, он не вернётся.

– Начинайте без меня, – огорчённо произнесла девушка.

Но сколько бы ни таилось недовольства, она доверила себя брату. Позволяла вести по сокрытому пути, и скрывала даже от себя, ей не хотелось возвращаться к правде, разрушать собственноручно созданный Грилом мир. Недопонимания хватало, и что-то внутри подсказывало: раскрыв карты, её жизнь снова сломается, и новую он уже не отстроит для неё.

Когда Кастея скрылась, Вильям оглядел заметно подросшее тело друга. Прошло четыре года, как Грил ступил на территорию Эскальд хрупким юношей. Четыре года примерного Правления. Тогда он бы и не позволил себе предстать в неформальной одежде на чужом участке. Небольшой срок прошёл, и всё же он приятно удивился изменениям, разглядывая ярко красное поло под белой рубашкой с весёлой надписью: «мы все мертвы, только вот сны продолжают сниться». Она хорошо сочеталась с черными джинсами, из которых Грил явно вырос.

– Ты возмужал! Не пора ли остановиться? – Вильям заметно тревожился.

Тренировки причиняли физическую боль и напоминали, те дни, от которых Грил точно не оправился, но закалял тело через пытки. Он не давал себе возможности расслабиться, будто готовился к бойне один против сотни.

Истерли раздражительно застегнул нижние пуговицы рубашки.

– Мы не Герои книги, Вил, поэтому не нужно на мне использовать дружеское переживание, – грубостью держал на расстоянии.

Второй слой спрятал первый, и он расслабился. Привычка укрываться под одеждой въелась, словно она могла скрыть совершенное преступление. Самообман.

Эскальд мрачно отвёл взгляд на дверь ванной, мечтая, как оттуда выскочит Кастея, и он не своими руками разрушит план Грила. Но она держалась в стороне, играла роль наивной дуры, мучая притворной глупостью. Закрылась в себе и жила спокойно. Он желал вырвать её из скорлупы безопасности.

– Не герои книги, значит, – обречённо ответил юноша.

И даже если Кастея слышала, она не вышла.

Капли воды ударили о стенки душа. Грил удовлетворённо посмотрел на часы. У них как минимум десять минут, прежде чем, появится сестра. Горячий душ разогревал мертвенно-холодную душу, и резкая смена температуры, словно тело не выдерживало жары. Десять минут, столько понадобится ей, чтобы осознать, этим себя не отмыть.

– Ты не стараешься, Вил. Почему она ещё не влюблена в тебя? – Грил придавил пульсирующий висок. Ещё не мигрень, но давление неприятно стучало по венам.

Три месяца, потерпеть три месяца, но почему же, кажется, он один старается создать благоприятные условия? Столько отдал, а они и малую часть не могут выполнить. Разве так сложно подыграть какой–то год?

Вильям прочувствовал подступающую тревогу. Кто-то должен озвучить неудобную правду, и меньше всего хотелось самому влезать в отношения Истерли, но молчание не приведёт к желаемому результату. И страшно признать, но к желаемому результату приведёт смерть остатков семьи Истерли.

– Может, потому что в её комнате ТЫ? – Прозвучало как упрёк.

Грил даже не ожидал услышать претензию. Не ожидал, снова оказаться виноватым, да ещё за то, что он один старается огородить от прошлого. Один старается дать спокойную школьную жизнь. Он живёт с ней, но проводит время отдельно, учится с ней, но занимает отдельный класс. Держится на болезненном расстоянии, приучает справляться без него. И всё равно мешает…

Грил бросил недовольный взгляд на юношу, не стремясь покидать комнату сестры.

– Зачем тебе таскаться сюда? У тебя, только один орган рабочий, чтобы влюбить, – от него исходила угроза.

Истерли, как правитель, умел устрашать. Достаточно послушать и посмотреть, чтобы уловить жестокие последствия неправильного воспитания. Упоминание о продолжении их рода затмевало человеческое в нём.

Вил знал, конечно, правила – не порождать больше заражённых людей, но почему же, казалось, Грил оберегал далеко не это?

Вильям притворно улыбнулся, и пухлые губы преобразились в тонкую линию, – надеюсь, ты не настолько жесток, как показываешься, но от проверок откажусь, – он не сдержал желание, наклониться ближе, вдыхая слабый запах сигарет, – люблю боль, но только в рамках развлекательно-интимной программы.

Вы, наверное, могли подумать: вот притяжение будущих соратников, друзей.

Разочарую!

Не ждите дружбы между Грилом Истерли и Вильямом Эскальд. Им не суждено вырваться из ненавистного четырёхугольника, даже если озвучить неудобную правду.

В игре, где написан финал, им остаётся без правил блуждать по лабиринту, и, утратив всякую надежду, найти неправильный выход.

Кастея выскочила из ванной, и картина, где Вильям находился непростительно близко к брату, непростительно, но Грил не отталкивал, оттолкнула её. Ревность тугим узлом сжималась в груди, ощущая, как брат подпускает любого, но не её.

– Нашли место для прелюдий, комната Грила за стеной, – возмущение вырвалось само.

Они повернулись на голос.

Капельки воды стекали по шее на плечи. Злая и прекрасная Кастея, столько забыла, и одна привычка так и осталась неизменной – выходить из душа мокрой, позволяя телу впитать влагу.

Под жадным взглядом двух юношей, её ревность улетучилась, неизведанное переживание разлилось по телу мелкими мурашками. Она с трепетом держала руки на полотенце, желая услышать приказ – отпусти. Долгожданные слова не звучали, и возникал вопрос, зачем он дождался из душа, если взгляд сменился отвращением?

Вильям оценивающе окинул девушку. Представилось, как они срывают полотенце. Она во власти, плавно изгибается, отдаёт любовь, и не требует остановиться. Неприличные мысли привели к растущему желанию в штанах.

– Малёк, полотенце к лицу, – он вальяжно отошёл от Грила, – пожалуй, стоит прикупить ещё одно, будешь расхаживать, а я любоваться,

Вил, конечно, хотел не притворяться влюблённым, раскрыть карты. Растоптать Грила в его же игре, но проигрыш припишут всем. Красивый план Истерли подразумевает – любое предательство нанесёт вред и предателю. Вильям восхищался расчётливостью, не догадываясь, у Грила лучшие карты.

Проигравший определён.

– Купи, и я буду для тебя только в нём, – самоуверенно парировала девушка.

Эскальд опешил, ожидая смущения, колкости, отрицания, но не спокойного согласия. Он будто увидел Кастею по-новому, и загорелся детским азартом вновь превратить её в жертву.

Грил, казалось, не слышал их.

Боль из одной точки растекалась по всей ноге. До этого он находился в мире самовнушения, но, глядя на Кастею без одежды, увидел Кассандру, как живое напоминание неполноценности, – мы уходим, увидимся за работой, – не выдержав, он толкнул Вила в сторону выхода.

Кастея опустила руки, позволяя полотенцу упасть. Разрешала повернуться, увидеть в ней её. Взрослое тело шло не в ногу с развитием, взрослому телу хотелось ощутить себя желанным.

Грил запустил механизм, но каждый раз сбегал, боясь столкнуться с последствиями.

– Раз шрам, два, три, – она обводила плечи, кисти рук, изгибы тела.

Шрамы. Им нет конца.

Прикосновения плавно перетекли в ласку. Тело реагировало на тёплые скольжения, желая получить долгожданную разрядку.

– Правильно ли это, – девушка робко сжала упругую грудь.

Мысли сами навели на столь желанного человека. Его руки сжимались между её ног. Сердце отбивало ритм, приоткрывая губы.

В отражении возникло лицо, она, но будто чужая, – правильно, малышка Кассандра – это неправильно.

Девушка испуганно отскочила от зеркала, позволяя отражению исчезнуть.

****

До заброшенной части школы они добирались беззаботно. Наверное, это и было правильным решением – прятаться за декорациями нормальной жизни.

Вильям сравнивал свои мышцы на руках с мышцами юноши. И оказалось, он и правда, возмужал. Теперь на широких плечах Грила, возможно, удержать даже 60 килограмм чистого Вильяма. Руки тянулись неявно прикоснуться, слабо ощутить, исходящее от Грила тепло. Друзья, Враги или союзники не определяли чувства, зародившиеся рядом с ним. Холодный юноша незаметно согревал солнечным теплом.

Ребята ступали по отбитому мебелью, полу. Краска давно слезла, и заново не окрасили. Запах сырости въелся в стены, уборка не увенчалась успехом. Заброшенная часть школы не привлекала других. Учебных кабинетов хватало, чтобы не тратить время на старое помещение. Но для Грила, Кастеи и Вильяма брошенная комната являлась Святыней, создающей идеальную атмосферу неправильной троицы.

Морщась, Грил бросил взгляд на доску. Выведена надпись, как и прежде, забавляла – это похоже на игру. Игру, где все хотели победы и все проиграли, – он невольно улыбнулся шутнику, который вывел предсказание на учебной доске. Казалось, юноша знал исход любой войны.

Вильям уселся на стул. С минуты он гадал, как поступить, взвешивал, и все-таки решился. Первые пуговицы расстегнулись быстро. Рубашка повисла на стуле. Он оттянул ремень, из брюк просматривалось синее белье.

Юноша стремился привлечь внимание Грила, будто его благосклонность принесёт пользу, – насколько сильно я должен обнажиться, – игриво поинтересовался парень.

Художник скользнул взглядом, вывод напросился сам.

– К слову, ты вообще не должен. Картины для памяти, но замечу, – он добавил, – когда-то прочитал о профессии стриптизёр, он раздевается для развлечения людей, такой талант! Не позволю Кас упустить

Вильям пристыженно застегнул ремень.

– Ненормальный, рисуй, пока позволяю.

В мыслях, конечно, всё звучало круче, в мыслях он показал себя, как уверенного представителя Эскальд, но в реальности, так страшно испортить, что и так не понятно. Вильям не из робких людей, но сейчас, рядом с Грилом, изменился. С ним провалилась уверенность в себе. Вильям – красив. Его неестественные ярко зелёные глаза, как свежая трава. Нежные черты лица не отличали от девушки. Да, даже не всякая девушка могла похвастаться гладкостью тела. Не по годам молодой юноша, но не с Грилом. С ним даже прекрасный он выглядел Чудовищем.

Истерли словно с рождения напитался солнцем. Весь образ юноши светел, начиная от кожи до волос. Он вполне мог бы светиться, будь у него способность, и хорошо, янтарным глазам и не нужна такая сила. Они переливались, светились, мерцали. Один цвет, но, сколько красок, будто разными оттенками отливались глаза. И даже чуть длиннее два передних зуба придавали особенность, но Грил стыдился, и оттого редкая улыбка очаровывала сильнее.

Минуты перетекали в часы, и если Эскальд любовался, то Грил не испытал и радости. Он на автомате рисовал давно заученные детали. Никакого чувства воодушевления, бегло скользя по профилю. Последний штрих – маленькая чёрная точка на шее.

Вильям увлечённо разглядывал портрет. И пускай Грил не принимал, но талант не с чем не спутать. Руки союзника предназначены создавать картины, а не плести интриги.

– Расстояние большое, но ты и родинку разглядел, – удивился Вил.

Грил установил холст. Разглядывал, чистые листы и видел другую картину. Картина с людьми без людей.

– Раньше заметил, – совсем без энтузиазма ответил парень.

Кастея скинула плащ, представляясь в идеально подобранном наряде. Именно так Грил и должен запомнить. Неидеальной. Сломанной. И им же неправильно собранной куклой, чтобы никогда больше не пожелал прикасаться к её шрамам.

И они забыли, зачем дышать. Белая ткань прикрывала грудь. Длинная юбка оголяла с двух сторон ноги до самых бёдер, позволяя понять, белья – нет. Она опустилась на колени, разворачиваясь полубоком, позволяя разглядеть с нужной стороны. Положение не из лёгких, но продержится, заставит пожалеть его о своих желаниях. Пускай видит уродливое тело, испытав отвращение, не сможет больше тревожить.

– Приступай, Кролик. Изобрази каждый шрам. Удиви талантом делать из всего шедевр, – злостно произнесла девушка.

Уголки губ брата приподнялись.

Глупый палач и не понимал, все порезы едва заметны. Не знай, она об их существовании, и сама не приметит. Истинное уродство скрывало его тело, и он мечтал, раскрыться перед ней, но узнай, сколько из шрамов оставлено ей же, не скоро сможет простить себя. А прощать и так за многое придётся. Ей не хватит ни молитв, ни извинений искупить грехи…

Грил опустился на колено, убирая пряди с плеч, освобождая один единственный шрам. Ему нет дела до других, только, этот укус на плече, точь-в-точь два передних зуба, как вечное, болезненное, но нужное напоминание держаться подальше.

Счастье наполняло изнутри, но он не позволил отразиться на голосе, – Госпожа Палач, моя голова будет не под ваши слабые ручки. Но раз бросаешь вызов, – он, как преступник, перешёл на шёпот, – сдвинешься, и я тебя вновь накажу.

С непринуждённой улыбкой он указал на власть над ней. Теперь подняться – значит пойти против него. Меньше всего хотелось становиться врагом. Кастея уважала решения брата, и сколько бы раз он оказывался не прав с ней, она оставалась верна выбору.

Парень и не торопился. Штрих за штрихом изучал, то, что давно оставил в прошлом. Незаметно очередь дошла до шрамов. Он помнил, как появились первые. Вскрытые вены – вина Винсента. Разбитое сердце – Шеллгримм. Раненый живот – Грим. Укус на плече – он. В жизни сестры присутствовало много мужчин, и каждый оставил о себе память, которую приходится стирать из неё.

Колени девушки заметно задрожали, но не сдвинулась. Терпеть может, и Грил разочарованно отложил карандаш. Он обходил сестру, делая вид, будто не помнит, как выглядят шрамы. Заострял внимание на тонких руках и приметил, они заполнялись узорчатыми родинками.

Она покорно держалась. И даже если знала, он наказывает за провокацию, ждала разрешения. Будь они одни, ничего не стоило бы подняться, но при Вильяме нарушать авторитет не смела. Девушка переоценила себя, даже слабое шорканье об пол отдавалось невыносимой болью, словно стояла на разбитых стёклах.

Эскальд непрерывно наблюдал, не понимая, откуда жестокость друг к другу? Столько отдали в прошлом, а сейчас проявление слабости, как удар по самолюбию. Грил издевается над сестрой, а та, в свою очередь, не позволяет себе признать, перед ним она никто. Слабая женщина, и если он захочет, растопчет её так, что она и не сразу заметит боль.

Вил догадывался, одному из них придётся на время отступить. Он не сомневался, уступит Грил. Сколько бы боли ни причинялось сестре, участник всегда не он. По-своему, но он проявлял исключительно нежность. Нежно оголял болезненные шрамы, нежно оберегал от желанного прошлого, нежно огородил от грехов. Вильям не видел в этом любовь, но порой он задавался вопросом, а что, если Грила просто не научили правильно проявлять её? Что, что если и он любит?

Грил действительно запланировал сдаться, ещё круг и он позволит отдохнуть, потому что всё, что он любит в ней – противостояние. А сейчас, стоя тут, в провокационном одеянии – лучшее проявление непокорности. И пофиг, если придётся за эту непокорность наказать, но ноги девушки дёрнулись, вызывая большую пытку.

Невыносимо наблюдать, как дорогой человек радостно разглядывает страдания. Она не справляясь, уцепилась за ногу проходящего мимо брата, – разреши отдохнуть, – голос больше подчинял, нежели подчинялся.

Он остановился, не доверяя слуху. Его палач схватился за него, как за спасательный круг. Нет, не его палач, а жалкое подобие сестры. Слабое существо, не способное достойно отстоять своё.

– Терпи, скоро закончу, – с горечью заключил парень.

Она несколько раз моргнула, сбрасывая слёзы. Губы мелко подрагивали, она закусила. Она готова терпеть жестокость, но не с его стороны. А он будто нарочно презирает в ней бессилие против него, не позволяет и на минуту почувствовать слабость. Когда они одни – манит, когда есть кто-то – толкает в два раза больнее. Дорожит репутацией больше, чем родной сестрой. Душевная и физическая боль смешались. Брат и сестра неразрывно связали себя, не осознавая, страдания одного заставляют страдать другого вдвойне. Они без ножа ранили друг друга. Наказывали за грехи, что уже и не помнили. Учились быть жестокими на самых дорогих людях, в надежде на прощение с их стороны.

Работа продолжилась, ускоряя движение карандаша. И даже это не испортило портрет. Истерли довольно вырисовывал детали, не замечая, как увлёкся. Он скользил глазами по тонкой талии, вырисовывая родинки, и в один момент осознал: и пускай тело Вильяма сексуальнее сестры, но рисовать девушку приятнее. Ему нравится подмечать новые маленькие детали: тёмная родинка слева на рёбрах, родимое пятно на шее, и ведь некоторые удалось заметить только сегодня.

Вильям словно кукла, а Касса живая. Её тело в шрамах – душа чиста. Эскальд же наоборот: его тело чисто, но душа покрыта изъянами. Две противоположности, которые необходимо соединить.

– Вставай, – наконец, произнёс брат.

Кастея не поднималась. Ноги онемели, но жжение в коленях сохранялась, заставляя бояться окунуться в неизведанную боль. Неподвижность доставляла больше приятного. Она приняла наказание, но разве не от самого дорогого человека? И главное за что?! Они родные, но почему же поступками упорно доказывают – чужие. Ломают последнее – друг друга.

Кастея и не догадывалась. Грил страдал не меньше. НЕ ПРИВЯЗЫВАТЬСЯ и НЕ ПРИВЯЗЫВАТЬ – он нарушил эти правила, и оставалось толкать, толкать на дно. И лучше всего удавалось среди других.

Вильям оказался не в состоянии смотреть на девушку. Глубоко в подсознании, она имела значение, куда больше, чем средство для достижения мира. Пускай ещё не подруга, но уже не чужой человек. Её боль доставляла дискомфорт чёрствой душе.

Он укутал Кастею в плащ, аккуратно беря на руки, – тише, малёк, сейчас отпустит, – голос утешал.

Грил наблюдал, как Вил уносит сестру. Она благодарно обняла того за шею. Болезненное чувство в груди требовало остановить любой ценой – не позволить покинуть комнату без него, ведь он ещё не готов выпасть из собственной игры.

– Решили уйти без меня, – хрипло проговорил Грил.

Вильям остановился, даже не повернувшись в сторону Истерли.

– Я не участник ваших игр накажи близкого своего. Если её боль тебя не трогает – пересмотри себя.

Как от удара, который так и не произошёл, осуждающие слова заставили отступить. Грил наивно вырастил в себе чудовище, дабы спастись от болезненного падения, и сейчас, не успев одуматься, пустота охватила пространство. Они заслуженно оставили его одного в пустой комнате, и память потихоньку вернула назад.

Растерянно Грил сделал шаг к выходу.

Голос прошлого отчётливо приближался, вынуждая яростнее отступать, но не успел, слова раздались над ухом.

– Многие убиты, что делать, Грил?

Да. Он видел гору простреленных трупов. Они лежали в ряд, как солдаты, которым не суждено погибнуть в настоящей войне.

Юноша разглядывал иллюзию, как плату, но тошнотворный запах дерьма и крови преследовавшие его, реальны. При каждом шаге, ноги предательски дрожали, замедляя, и отдаляя от желанной двери.

Один из покойников ухватился слизкой рукой.

****

Стараясь унять мучения, Вильям сжал девушку сильнее.

Запах яблочных сигарет ударил в нос, неприятно кольнуло, она пропахла Грилом…

– Я не хочу, чтобы он входил в твою комнату без разрешения.

Спасаясь от реальности, Кастея прижалась щекой к мужской груди. Погоня за братом утомляла, но только в руках Вильяма, она остро ощутила усталость. Бегать за Грилом, то же самое, что гнаться за бесконечной болью, будто мазохист.

– И что мне запретить, закрыться от родного брата, – она задала вопросы с ответами.

И отчётливо видела, как Грил уничтожает её. Ломает и не замечает, ужасные попытки оправдать его. Она цепляется, словно без него утонет. А ВЕДЬ ИМЕННО ОН И ЯВЛЯЕТСЯ ПРИЧИНОЙ, того, ЧТО ОНА БОИТСЯ ПЛАВАТЬ.

Юноша уткнулся губами к девичьему лбу. Если не решится сейчас, потом будет намного труднее пойти против собственных чувств, желаний и целей. Грил – спасательный круг для неё, она – аппарат искусственного дыхания для него. И их следует разделить.

Но едва слышимый вскрик сбил планы.

Кастея, не раздумывая, вырвалась из рук. Боль не ощущалась, когда дело касалось брата. Выдрессированная собака бежала на зов.

Она ворвалась к нему, стараясь унять панику, разделить на двоих страх одного.

– Тише, мой маленький кролик, я рядом, – нежный голос возвращал в реальность.

Грил вцепился в хрупкое тело, как утопающий. Сильнее! Ощутить безопасность всем телом. Ближе, но ближе некуда. Жадно вдавливался всем естеством. Он готов переломить её позвоночник, но не остаться одному. Спастись, даже если придётся утопить. Затуманенный кошмаром он позволял себе непозволительное. Добровольно делал шаг к преступлению. Потом заплатит, но сейчас – только бы заглушить непростительное прошлое, не встречаться взглядом с Грилом, выйти из комнаты мертвецов и ощутить себя среди живых.

Вильям оставался негласным наблюдателем. И, возможно, за время, проведённое с ними, привязался, оттого и жалел о судьбе семьи Истерли. Сердце терзалось болью за исход, которого никто не заслужил.

Казалось трагичным, люди, пройдя жестокий путь, так и не научились договариваться мирно.

Эскальд сожалел, и с упоением наслаждался трагичностью.

****

Когда они прошли в комнату, Кастея не спрашивала о случившемся. Впускала, понимая, не сможет отказаться. Никогда добровольно не поставит запрет на родном человеке, ведь в её жизни не осталось близких людей, и она до безумия боится остаться со своим одиночеством наедине.

Они стояли ни близко, ни далеко.

Он причинил боль, а она находилась с ним. Он не заслуживал и не мог позволить себе заслужить её. А она, как назло, принимала.

Юноша переводил взгляд с часов на стене на часы на руке. Его психика не стабильнее, чем у сестры. Пока она спала, он разгребал за Корнем Истерли, за Эскальд, за Брайт. Принимал грязные решения. Сделал из себя взрослого ради её спокойствия, но даже здесь ошибся. Стоило оставаться слабым, младшим братом.

И, как будто мысли прочитали, за спиной девушки он услышал до боли привычный голос, – и какое же ты спасение уготовил, если сам теперь желал уничтожить?

Он слышал Грима, как будто тот и правда, находился в комнате. Близнец выворачивал одним напоминанием. Указывал на ошибки и, словно марионетку, вёл по неправильному пути. И сколько Грил не бежал, он оставался таким же отвратительным человеком, как и Грим, воистину один копия другого.

Девушка, наконец, подняла обеспокоенный взгляд на брата. А он прочитал жалость – мерзкое чувство, которое не мог принять.

– Не спрашивай, что случилось. Тебе, в безопасной скорлупе, не понять, – едкий упрёк прозвучал обиднее удара.

Она обтёрла подступающий пот с его лица, не понимая, чего он боится, почему обвиняет, если сам огородил от опасности, не позволяя выйти за пределы выстроенной границы.

– Зачем держишься на расстоянии, кролик, будто не родной?

Ненавистное, глупое прозвище врезалось как клеймо. Она потеряла всё, связанное с ним, кроме дурацкого прозвища «Кролик».

Он неожиданно для себя удержал руку девушки. Пальцы бережно сжимали запястье, – ты думаешь, всё так легко? Считаешь, сможешь отдать себя на растерзание зверю?

Грил не понимал собственные поступки. Он запутался: тело и мысли действовали вразрез. Стремился держать на расстоянии, но, как только она делает шаг от него, готов прицепить на цепь к себе.

Она расслабилась и по привычке сократила расстояние, он склонил голову навстречу. Горячее дыхание обожгло висок. Оба видели опасность друг в друге, но ни один не отстранялся. Ходить на грани обрыва придавало вкус жизни.

– Будто ты мне дал выбор, кролик…

И вот он снова отступает, достаточно далеко, как показалось. Страх растворился в юношеских глазах, оставляя слабый огонёк печали, – я буду первым, кто толкнёт, и последним, кто поможет. Прими, и возможно, в конце не будет больно отпустить меня, – каждое произнесённое слово отдавалось мукой, как будто говорит с наполненным ртом стекла.

Она вглядывалась, искала ответ, но глаза пылали ненавистью. Самый близкий человек находился дальше вытянутой руки. Казалось, шаги она делает в обратном направлении. Кастея ощутила острую потерю, будто он уже покинул её, причиняя непоправимую боль. Да такую боль, что и не понять, от чего вообще должно болеть?! Время изменилось, раны затянулись, но почему же внутри что-то отчаянно держалось за прошлое?!

Грил виновато отвёл взгляд, от той, кто ходил живым напоминанием своих проступков перед ним, живым напоминанием о его грехах перед ней. Без наркоза вскрывала старые раны.

– Не смотри так на меня, Касса. Не заставляй ненавидеть нас ещё больше. Не заставляй и дальше испытывать любовь.

Ответ, который она так долго избегала, ощущался неправильно. Ей не верилось в любовь, требующую терпение. Казалось, желание не потерять единственного близкого родственника не должно проходить через муки терпения. Но она будто только убеждалась, терпение – неразрывная часть на пути Истерли. Если ненавидишь – терпи; если любишь – терпи.

####

Порывистый ветер нагнал на небо тучи. Серость дня ощущалась, как ночь. Ветки барабанили по окнам, принося неприятную весточку.

Освальд поёжился, и ещё раз взял в руки письмо.

«Доктор Брайт, прошу вернуть Винсента назад. Вы нам задолжали, пора возвращать долги. Обещаю, если не заставите меня применять Власть, обойдёмся малой кровью. Сроки не устанавливаю, но лучше не испытывать терпение

Г. Грил Истерли»

– Вот же истинный ребёнок своих родителей, так невинно угрожать, – процедил мужчина и набрал давно заученный номер.

Трубку долго не снимали.

Он взял лист бумаги. Красным написал «Истерли», синим «Брайт». От них стрелки: две союзные стороны выступали врагами. Освальд жил ожиданием, а в моменте, когда всё может решиться, колебался.

На другом конце сонно заговорили, – время видел, совсем с больницей повернулся головой, – позевал мужчина.

Освальд видел время, а также он видел, письмо неделю лежало без ответа. Неделю искал выход, прокручивал в голове возможные пути, но Грил прав, по-иному никак, Винсенту необходимо вернуться.

– У нас день, Винс, пора возвращаться, – не растягивая, объявил мужчина.

Винсент уже не первую ночь просыпался в холодном поту. И, к его сожалению, во сне являлись суровые воспоминания, напоминающие жестокую истину: если не забыл ты, то и другие помнят.

Горсть таблеток только и ждала случая. Он машинально закинулся, таблетки растворились во рту.

– Дай мне несколько дней, и буду в больнице.

Освальд уяснил, в этот раз ставки высоко взлетели, и упадут теперь только им на шеи.

– Сын, прошу, без глупостей, – он не скрывал беспокойства, – на этот раз всё серьёзно, заплатить придётся дорого.

Винс бросил трубку. Он догадывался, о каких глупостях говорит отец. Менил Брайт – женщина, глупость смертника. Развалившись на второй половине кровати, она и не представляла, в какой опасности находится, но ему и дня не протянуть без неё. Воспоминания съедят слабый разум. Заставят окунуться в яму отчаяния. И пускай, эгоистично он впустил в короткую жизнь участника, Винсент не сожалел. Ведь отцу не понять, каково одному жить с собственными грехами в ожидании прощения.

Он вернулся в кровать, раньше, чем тени прошлого ворвались. Тело стало лёгким, словно взлетит от малейшего ветерка. Винсент уже не слышал врывающиеся воспоминания.

Мир потемнел, увлекая в покой.

И, как и обещал, вернулся.

Рабочий кабинет поджидал хозяина.

Он раскрыл шторы теперь уже своего кабинета. Помещение осветили яркие апрельские лучи, прогревая и наполняя светом. Непрошеные воспоминания нахлынули свежей волной. Вспомнилось, как впервые таким же весенним днём он зашёл в кабинет. От стен исходил запах штукатурки. Неизношенная мебель, ожидала порчи.

Освальд с наслаждением делился работой, рассказывая о важности семьи Брайт. Тогда он впервые по-отцовски усадил его на колени, воодушевлённо проговаривая, – Винсент, кабинет принадлежит тебе, и я верю, ты спасёшь не одну жизнь. На этом месте примешь не одно важное решение, и, не зная, как поступить, в конечном итоге сделаешь правильный выбор.

Выбор он сделал неправильный…

Надежды хорошего человека, не подозревающего, Винс другой, рухнули. Он оказался жалким, глупым ребёнком. И вслед за теплом в душе юного мальчишки пришла зима, когда на улице бушевали летние дожди. Держа чужие жизни в руках, с годами он поддался искушению властвовать над ними.

Судьба наказала за вмешательство.

Винсент Брайт не жалел Истерли и поплатился, в будущем наблюдая, как одна из них стреляет в мать. Мать – существо, что он любил. Верная опора в угасающем мире, и её он потерял. Погруженный в отчаяние, мужчина испытал несправедливую власть в руках Истерли. В мыслях разыгралась жажда мести, и он принял решение: лучший способ – уничтожить изнутри. Он усердно отдавался медицине. Видел, только во Власти спасение. Сейчас, стоя в кабинете, он отчётливо слышал отголоски прошлого. Доктор, мечтающий помочь, превращался в убийцу. Его руки вовсе не спасательные, тонут в крови, а потом, как разряд, Кассандра пробила жестокость. Яркая и быстрая превратилась в личную молнию, осветившую только его мир….

…но поздно.

Некоторое время Винсент пытался подавить жажду к экспериментам. Отступить от плана, но не в решающий момент. Несмотря на любовь, в решающий момент монстр выстрелил в нём…

– Тук-тук, – дверь тихонько отворилась.

Освальд невинно улыбнулся, и младший Брайт приятно удивился, отец ни капли не изменился, такой же наивный, только уже 56-летний старик.

– Следует сначала дождаться разрешения, – Винсент не удостоил отца вежливым приветствием.

Доктор горделиво вошёл в кабинет. Он создавался для сына, и вот, наконец. Пускай Винс и отказался от практики хирурга, но даже психотерапевт из него выйдет не хуже. Ему не терпелось вновь услышать тихое постукивание ногой под столом, когда Винсент не может найти нужную информацию. Покусанные колпачки на полу, разбросанные черновики. Их привычки так похожи. Сын юн, но так же старомоден…

Молодой доктор не отводил холодного взгляда. После стольких лет заточения чрезмерное внимание раздражало. Месяц или два он нуждался в отце, нуждался в поддержке и оправдании. Но минуло пять лет, и панцирь утяжелился. Эмоции отсеялись. Остался глубоко спрятанный страх.

– Зачем формальности, сынок? Ты же доктор, а не тюремный надсмотрщик.

Освальд старался не замечать изменения, но тусклые глаза сына смотрели мимо. Обвисли плечи, как будто он всю жизнь кирпичи таскал. От былого задора остались отголоски. Перед ним не тот Винсент. Любимый сын сломан, и починить предстоит не ему.

– Ты ведь не поприветствовать меня пришёл, ОТЕЦ, – Винсент откинулся на спинку кресла, и скрестил руки на груди.

По комнате повеяло морозом. С каждым общением стена льда между ними упрочнялась. Шаг одного навстречу заставлял отступить другого на два. Без физического контакта наносили удары.

– Не связывайся с Истерли, – Освальд спокойно произнёс приказ.

Винс растерялся, – ты вытягиваешь из безопасного поместья, чтобы я ждал, когда Грим соизволит снизойти до меня?

Любое напоминание о Истерли давило на голову, вызывая тупую боль. Он не меньше сына утомился, но предательство оставляло право решения не за ними. По их вине они упустили шанс влиять на Корень Истерли.

Ос устало потёр переносицу.

– Он будет управлять из тени, глупо высовываться первыми.

Отец не скрывал своих опасений. Вокруг них и так крутилось много недосказанности и тайн. Тайны, которые не отличались от продолжения заговора. Освальд, как и все, хотел оттянуть момент разоблачения. Насладиться семейным покоем, наконец, вывести Кассандру из тьмы и в конце присоединиться к Элизабет. Так мало он хотел в оставшиеся годы, никакого мира во всем мире, лишь создать частичку спокойной жизни для себя и своих близких.

А Винсентом овладевал страх превратиться в марионетку. Снова идти на поводу у эмоций. Он боялся признать слабоволие. Признать, что вновь поддастся чужому влиянию. И страшно в этом всём то, что влияние окажется для него смертельным. Ему не избежать прощения во второй раз. Да он и не уверен, что и в первый раз простили.

Отсрочка не освобождала от наказания, но даже если представить о чудесном прощении…

… нет, без лекарства не светит помилование от Грима. Но если расскажет правду о лекарстве, помилование не светит от Кассандры.

Винсент придавил рукой подрагивающие ноги.

– Избегание? НЕТ! Столько лет держал в неведении, а сейчас просишь ждать. Представить, её не существует, сделать вид, будто нас ничего не связывает.

Освальд не разглядел, поднятую бурю. Не заметил, с каким отчаянием борется сын. Сколько пришлось подавить в себе эмоций, но только не проявить слабость перед родным человеком. Живой труп, отчаянно борющийся за покой души.

Понимая, в войне с сыном не выйти победителем, Освальд отошёл в сторону выхода, и только на безопасном расстоянии заговорил, – я хирург и мало разбираюсь в вопросах избегания. Вы, конечно, встретитесь. Я стремлюсь оттянуть момент, пока не буду уверен в безопасности встречи. Я прикрыл тебя пять лет назад, и вместо того, чтобы отступить, ты погряз глубже, откидывая старания. Сын мой, ты не остался человеком, но я попробую снова, – он склонил голову, – прошу об одном, не встречайся с Гримом Истерли, пускай сам объявится. Не усугубляй и без того плачевное положение.

Винсент, не веря глазам, истерично рассмеялся. Он помнил, Освальд действительно много сделал для Винсента… но, чтобы простить главное – недостаточно… НЕ ДОСТАТОЧНО, ЧТОБЫ ОН ПОЗВОЛИЛ ЕМУ ЖИТЬ, ТАК, СЛОВНО НЕ ОН ОТНЯЛ ПОСЛЕДНЕГО ЛЮБИМОГО ЧЕЛОВЕКА.

– Не могу понять, отец, это ты так заботишься обо мне или о ней, – издеваясь, спросил мужчина.

Брайт старший задержался. Лёгкий вопрос, ответ на который он опасался, но озвучил, – я боюсь, не смогу выбрать, на чьей стороне быть, когда нужен буду обоим, – мужчина оказался не в состоянии вести спор, не в состоянии слышать, как ему смеются в лицо, и вышел.

Если бы Ос знал, что именно он виновник последующих событий, никогда не завёл бы разговор. Наверное, на тот момент в нём теплилась надежда, мирное время можно вернуть, и они сами способны простить себе грехи. Он долго жил со страхом потерять последних дорогих людей и не заметил, как к нему подкралась усталость; сил бороться не осталось. Добрый доктор не заметил, как стал замыкающим звеном.

Винсент набрал из справочника номер. Никто не торопился брать трубку, а сердце разрывалось от стуков. Мысленно установил – не позволит решать за него. Не позволит снова управлять собой, ведь никакое новое страдание не принесёт большей муки, чем жизнь с собственными ошибками.

На другом конце послышался знакомый голос.

– Ребекка Брайт, медсестра школы Икигаи, – строго произнесла женщина.

Винсент и не верил в удачу, услышав давно потерянную подругу. И, упустив имя, неуверенно проговорил, – я, ну, новый доктор больницы Анжей. Мне нужна информация… Я в этой сфере новенький, – он будто нарочно оскорблял авторитет обращением.

– Школа под моим присмотром, или у вас появился повод сомневаться во мне, – прозвучало довольно жёстко.

Каждая последующая фраза Винса пропиталась робостью. Говорил, как студент, не окончивший обучение, но которого толкают в неизведанный взрослый мир. Ложь во благо, так он оправдывался.

До боли знакомый голос говорил уважительно и так же уважительно отказал.

Винсент не настаивал, хватаясь за возможность посетить школу лично.

Первый год он знал о них. Последующие четыре года полностью отняли шансы на информацию. Четыре года ничего не слышал. Скрывал своё существование на территории Нюарис, отрицал их существование. Жил, как в дурном сне, ожидая, когда разбудят. И вот сейчас, после пробуждения, просят снова закрыть глаза.

НО лучше пускай найдут, пускай накажут, если это цена встречи – заплатит.

####

Яркая вспышка пронеслась, освещая полумёртвый город. Волна грома разразилась в округе. Смертельный сезон будто предупреждал: прошлое вспыхнет в непогоде и приведёт к трагедии.

Они не учились, они не прощали. Они рисовали, они сочиняли.

Штрих упал на картину, и она окунула в воспоминания.

Кассандра, затянутое тучами небо и свежая трава.

Он завуалировано изобразил тот день.

Глаза Кассандры – небо. Глаза Винсента – тучи. Грим – дерево, что лежит, как причина, и Грил – дерево, что не даёт девушке упасть.

Картина без людей, и в то же время – с ними.

Грил изобразил смерть без трупов.

Боль настигла внезапно. Он потёр окровавленное место. Казалось, мелочь – порез за глупые поступки, за желание оказаться желанным. Не первое наказание, но именно оно затмило фантомную боль.

Грил попытался подняться, но нога не слушалась, напоминая о слабости и беспомощности.

– Жалкий правитель, – совсем рядом послышался голос.

Грим протянул руку, но Грил проигнорировал, пытаясь подняться сам.

– Тебе не удастся игнорировать меня, кролик, – Грим говорил уверенно, но близнец не верил в реальность голоса.

Он словно медленно сходил с ума от совести. И, казалось, если полностью погрузиться в безумие, пуля войдёт в него быстрее, чем достигнет желаемого. Такой финал не устраивал, и, отгоняя надоедливый голос, Грил скрылся из комнаты с призраком.

****

Эскальд использовали действующую школу, но с недействующими учениками. Условие Грил, казалось, взрослыми управлять проще.

Ошибся.

Одна просьба, позволить сестре влюбиться добровольно, позволить миру случиться без приказов.

Ошибся.

Амалия Эскальд и Кэлми Нюарис не юные, и всё же им недоставало мозгов усвоить истину: если ты враг Кастеи Истерли, ты враг Грилу Истерли.

Никто не спорит: любовь толкает на подлости, любовь затмевает рассудок. И тут всё просто – Кэлми любила Вильяма. Нежно, трепетно закрывала юноше глаза, позволяя в ней видеть не её. И всё равно не уберегла от Истерли. Грил заманил Вильяма речами. Позволял вкусить Кастею, как сладкую надежду.

На фоне них девушка ощущалась ничтожно – незначимой фигурой. И убедилась: в войне с Грилом одной ни чисто, ни грязно, не победить.

Амалия Н (в прошлом, купленная у Эскальд) любила Грила. Жадно, ревностно присоединялась при каждом случае. Знала, Кастея не позволит себе подойти, если Амалия придёт раньше.

Обоих объединяла ревность.

Ама толкнула Кэл в плечо. Если не она, то никто не заставит сделать шаг.

– Будешь медлить, потеряешь.

Кэл понизила голос, – если враг Правитель, без борьбы проиграла, тебе ли не знать.

Вильям проигнорировал пристальное внимание к своей персоне и подсел к Кастеи. От него не утаилось напряжённое общение между братом и сестрой. Цель разделить, но они сами умело душили друг друга. Взрослые дети медленно учились существовать вместе.

Кастея опустила голову на парту, неприятные слова, будто и ждали момента.

– Мы поссорились. Я его или он меня, кажется, мы обидели друг друга, может, – она замялась, – помоги.

Она казалась так маняще близко; волосы, волнами карамели, спадали на парту, прикоснуться и остаться чистым – невозможно!

– Карамель, – подумал Вильям, и, поддаваясь прихоти, рука скользнула, легонько касаясь шрама на ухе.

– Не верится, вы взрослые, а по поведению дети. Привыкни существовать без него.

Жестокие слова действеннее лжи. Он не желал зла. По-своему, но детские перепалки, согревали. С ними он познал, не у всех чудовищ уродливое лицо, некоторые оказываются прекраснее всех. И наивно хотелось оградить её от одной обманчивой внешности. Подготовить к неизбежному падению и, может, смягчить приземление.

Он смело перебирал волосы. И на миг даже задумался, стоит влюбиться, как того желает Грил. Перейти к роли Героя, и заставить мир рыдать, ведь даже как Герой он не спасёт Истерли от бедствия.

Кастея, как ребёнок, наслаждалась лаской.

Вильям озвучил, то, на что она закрывала глаза. Выпуск через три месяца. Они потеряют друг друга в суете обязанностей. Школа – единственное место, где откинув правила, они жили на равных. Грил уйдёт, уйдёт и Вильям. Она знала правильный ответ – выйти замуж за Эскальд, избавиться от стены непонимания. Так сохранить дружбу, создать равные условия. Влюбиться в Вила, как того желает Грил. И даже в мыслях не мечтать о другом результате.

На соседних партах раздалось раздражительное фырканье. Амалия брезгливо осматривала девушку, словно она грязно нарушала правила Эскальд. Одно существование Кастеи выводило из себя. Истерли Кастея, пчелой крутилась перед глазами, и оставить нельзя, и прихлопнешь – пострадаешь.

Истерли не подняла голову, поддаваясь руке, как бездомная кошка.

Кэлми Эскальд – бывшая возлюбленная Вила и Амалия Истерли – бывшая возлюбленная Грила. Дай им возможность, и они без сомнения убьют. Ненависть девушек выходила за рамки человечности. Пускай, явный вред не приносили, но ощущалось, как разогрев перед извержением.

Эскальд Вильям неохотно убрал руку и с несвойственной заботой произнёс, – отдохни в саду, а здесь разберусь я.

Девушка поднялась, но Амалия не планировала позволить Кастеи безнаказанно расхаживать на территории Эскальд. Если Истерли забыла, то Амалия помнила, именно она, как палач застрелила брата. Эскальд Шеллгримм незаслуженно пал от рук Палача. И она до фанатизма желала заставить Кастею страдать, во много раз сильнее, чем это делал брат. И из всех доступных решений она приняла неверное.

Истерли не рассчитывала получить толчок в спину, но он произошёл…

****

Грил измученно посмотрел на класс сестры. Задумался на пару минут и оказался у двери. Он, конечно, хотел помириться, может, даже сегодня, дома, но точно не в классе. Школа никогда не была тем местом, где он мог проявить себя как брат. На этой территории расслабиться означало возможность в любой момент сорваться с обрыва.

Грил взялся за ручку и не успел потянуть, как Кастея с грохотом упала к его ногам. Казалось, она головой вытолкнула дверь вперёд, а он бросил короткий взгляд на девичьи шорты и обрадовался возможности менять регламент одежды.

Над ней, пускай не открыто, издевались, и сейчас разглядывая красный отпечаток на лбу, решил, их время пора остановить.

Амалия неохотно помогла девушке подняться.

Кастея отряхнулась и молча побрела по коридору, стараясь не привлекать внимание. Скрыться в маленьком мире, и не подпускать даже Грила. В сознании кто-то запоминал каждое обидное слово, каждое оскорбление и шептало, – не правда ли мы похожи на ураган, проходя мимо, поднимаем пыль?

Голос до боли знаком. Он нещадно напоминал, кто она. Истерли сопротивлялась, сопротивлялась, как умела. Отстранялась от осуждений, принимала ненависть. Кастея не глупа; прошлая она, скорее всего, заслужила. Наверняка за ней числилось множество проступков, но сейчас она другой человек. И рада бы получить по заслугам, но только бы узнать, о чём большая часть школы шепчется? За что Амалия и Кэлми откровенно издеваются над ней? Она бы отстояла себя, но в начале пути, Грил ясно дал понять, конфликт повлечёт разбирательство, а сейчас у него нет опыта для решения глобальных проблем. Одним словом, приказал терпеть. Жить, так словно, есть только эта она, и замечать, как он сам в ней ищет не её.

Кастея по-человечески устала. Родители не появлялись в жизни, новая школа заметно презирала. А Грил… Грил. Она боялась признать, он ненавидит всей душой и телом, но не предаёт. День ото дня одной рукой топит, другой спасает. И при всем этом больше всего хотелось ощутить именно ЕГО помощь.

****

Много вопросов мало ответов. Декорации идеально соответствовали, не раскрывая настоящий мир. Здание, люди, предметы – искусная ложь. Здесь они питались обычно, но там, по ту сторону, только недавно отклонились от поедания кошек и собак. Да, человечество потерпело крах, и за выживание заплатила невинная живность.

Лайм приступил, Грил закончил. Объединившись с Эскальд, удалось найти компромисс, и избавиться от пагубной привычки убивать питомцев, но они наглели, и терпение Истерли трещало, как яичная скорлупа.

Вильям раздражённо подсел к Кэлми. Он видел в своих же людях паразитов, уничтожающих даже ту, среду, которая даёт жизнь. Глупая ветвь как будто разучилась сосуществовать с внешним миром. И казалось, уничтожения заслуживали Эскальд, а не Истерли.

– Если продолжите, я лично попрошу наказание, и поверь, ни один из ветви не вступится, ставя под угрозу жизни сотни людей, – раздражение сквозило в каждом слове.

Она пристыжено смотрела в пол.

Они перешли за черту дозволенного, но, как выйти из игры, которую сама затеяла? Она стремилась нанести через Кастею вред Правителю. И даже не подозревала, тому и дела нет до страданий сестры.

Устав слушать молчание, юноша поднялся со стула, и поправил голубую ленту.

– Кэлми, как представитель от Главы запрещаю участвовать в травле. Советую донести до остальных Эскальд, в противном случае я сделаю всё, чтобы Кастея не выбрала нас. И не упущу из виду, сообщить по чьей вине мы не смогли достичь желаемого, – официальный тон, с которым он произнёс, даже его удивил.

Она кивнула, не догадываясь, смертный приговор для неё подписан.

Амалия не сводила с Грила глаз, а он обратил на неё внимание, когда Кас скрылась из виду.

– Это вышло случайно, – виновато произнесла девушка.

Грил проигнорировал, гневно направляясь в класс.

Вильям указал юноше на стул рядом с собой, – хорошо, что вы с нами, Правитель, как раз хотел донести до девочек, плохие мальчики как мы любим хороших девушек, – от повелительного тона не осталось и следа.

Недовольное лицо Грила не ускользнуло из виду, к несчастью, заметил, только Вил, и догадался, он ещё не готов спасти Кастею ценой других, но уже не отгоняет желание убить нескольких ради неё…

– Обычно плохих девочек я ем на обед, – он закинул руку на плечи Амалии, – и я решил, ты будешь первая.

Приятный трепет растекался по телу. Сколько она себе надумала из-за одной фразы, не подозревая, Истерли озвучил смертный приговор.

****

Кастея опустилась под широкий ствол дерева. Он лучше справлялся с защитой от посторонних глаз. Тенью отгонял слепящий солнечный свет. Непрошеные воспоминания врывались, пытаясь раскрыть день, когда она точно так же сидела под деревом и выглядывала юношу. Кастея противилась, будто именно эти фрагменты приведут к расколу…

Маленький диктофон лёг рядом. Приятная привычка записывать мысли привела к написанию маленького спектакля для выпускного дня. Девушка любила сочинять, и Грил избавил от постоянного ношения неудобной тетради. В мире много недоступных вещей, и в то же время он достал для неё маленькое устройство, доказывая её важность в жизни.

Кастея прикрыла глаза, запись началась.

Очередной день. Грил и сегодня позабавил игрой. Я заметила, как умело он атакует и защищает меня. Думаю, один ответ нашёлся. Как правитель и его сестра, мы по разные стороны, но как брат и сестра, упорно держимся на одной. Восхищаюсь и сочувствую. Он утратил всякую человечность, оставив две функции: бить и гладить по удару. Я не знаю, что привело к этому, даже не могу вспомнить, каким Кролик был до аварии, но, дорогой диктофон, Грил Истерли идеально подходит на главную роль неудачного Злодея, а, значит, в моих силах позволить ему спокойно жить, хотя бы на страницах моей книги.

Кастея остановила запись на втором оповещающем звонке.

Когда она прошла в класс, медсестра наиграно подняла виноватый взгляд. Невинные пухлые губки сжались, опечаленный взгляд смотрел прямо на девушку, и уже никто не верил, она нарочно, поставила отметку – отсутствует.

В классе поднялся смех. Смех входил в одно ухо. Только в одно….

Винсент проследил за сменой атмосферы. Она, как цунами, всполошила одноклассников. Не испытывая страха, фальшиво смеялись, но не фальшиво перешёптывались.

Мужчина опасливо оглядел ужасную постановку и не понимал, куда подевался страх перед Палачом Истерли? Он покинул город почти пять лет назад. И в то время, каждый первый боялся и ненавидел Палача Истерли. Она ходила чудовищем, а сейчас они смеются над ней, перешёптываются, не боясь наказания. Винсент даже представить боялся, на что пошёл Грил ради спокойной декорации. Какие методы использовал, дабы достичь обычной школьной атмосферы, присущей лишь Ветви Эскальд.

Ребекка работала над отметкой и не заметила, как Винсент непрерывно следил за девушкой, отдалённо напоминающей Кассандру. Но не она, и даже ни отсутствие длинных волос, ни поправившееся тело, говорило об этом. Глаза.

Взгляд устремлён на него, достаточно, чтобы заметить небесно-голубые глаза помутнели… она наблюдает из дыма…

Кастея, стоя напротив учительского стола, не ожидая пристального внимания, позволила и себе разглядеть мужчину в ответ. И казалось, память узнала, подмечая, он не молод и не красив. Половину лица закрывала красная чёлка, оттого другая половина казалась невзрачно-пустой. Безвольные губы мужчины расплылись в улыбке, и подчеркнули знакомую отрешённость.

Приятные ощущения разлились по телу Винсента, согревая и расслабляя, словно алкоголь.

Они смотрели друг на друга и откуда-то из уголков сознания полились новые фрагменты – обрывками, отдельными фразами. Кастея собирала воедино, но в памяти не возникало полноценной картины. Только незнакомая комната и страшное одиночество эхом отражало – давай сбежим.

Без предупреждения обрывки врывались, стараясь поделить каждый участок мозга…. Невыносимая мука, когда желание не вспоминать подавляло желание вспомнить. Класс превратился в вымышленную реальность. Все те же одноклассники, но чужие голоса. И, оказалось, невыносимо ожидать разрешения пройти на место, Ребекка растягивала исправление, а Кастеи не стоило скрываться от памяти. Память нестерпимо наказывала за подавление.

Ребекка оперлась на стол.

– Разрешаю сесть, и повторюсь для особенных девушек, – слово «особенных» она произнесла с отвращением, – психолог-психиатр больницы Анжей Господин Винсент Брайт. Где не смогу помочь я – поможет он. Не стоит бояться, грозный вид скрывает за собой доброго Доктора, – насмешливо закончила женщина.

Винсенту не было дело до повторов. Кассандра мучилась, и, не выдержав, он опустил таблетку на парту. Открытый протест против полного игнорирования. Пускай поведают Гриму – для Винсента Брайт Кассандра Истерли, значит больше, чем угроза наказанием.

Он понимал – не окупится. Глупцы, что лезут сами в жерло вулкана, сгорают первыми.

– Меньше думай, иначе с ума сойдёшь, – он постарался говорить мягче, но за годы изоляции голос приобрёл чёрствость.

Память, напугавшаяся живого участника, отступила от жертвы.

****

Брайт и Ребекка молчали, но оба сознавали, Винсент нарушил морской штиль. Первая встреча – сильные последствия. И они прозрели: нигде больше нет для него безопасности. Смерть не так страшна, как понимание, Кассандра не примет другую реальность, она и к этой не готова…

Женщина пропустила в кабинет, и когда они скрылись от глаз, набросилась на мужчину, – совсем умом поехал, лекарства раздаёшь на глазах у врагов! – Она не контролировала эмоции, срываясь, в то время как он едва слушал напасти бывшей подруги.

Он разочарованно подмечал, изменилась, превратилась в штамп. Предателей хватало, а зациклились только на нём! Несправедливость преследовала на каждом шагу. Винс засомневался, удастся ли ему мирно подойти к душевному спокойствию.

– Успокоительные таблетки, лично придумал для себя, не стану я вредить, – он старался держаться в руках, но напряжённая поза выдавала.

Женщина отмахнулась от Кастеи, как от надоедливой мухи.

– Да пофиг, хоть яд дай, – она не скрывала, девушка определённо мешает, – но не так открыто, не нужно добавлять Грилу проблем, – она оперлась спиной на маленький стол. Все же Бека не избавилась от себя. Боялась оставить незащищённую спину.

Винсент раздражённо покосился на взволнованное лицо Ребекки. И правильно, Винсент улыбнулся, его стоит бояться. Он одно из чудовищ истории.

– За такие слова тебе язык можно оторвать, – явно угрожал.

– Совпадение, и тебе не сдержать головы. Вред в сторону девчонки может оказаться последним, – насмешливо констатировала женщина.

Винсент не почувствовал угрозы. Она такая же пешка на доске, как и он. Разменная монета, от которой избавятся так же легко, как в прошлом от него.

И в шутливой манере щёлкнул по лбу. Когда они были вместе, Ребекка частенько теряла нужный смысл, и тогда, он легонько щелкал, вправляя бесполезные мозги.

– Не строй дурочку. Я катализатор, нужная часть для полной картины, – он изображал спокойствие в голосе, в лице, в поведении, в то время как паника перед неизвестным дробила изнутри.

Лицо Ребекки расплылось в страшной гримасе, подчёркивая старость.

– Ты отупел Винс, раз лезешь в пекло, не зная плана, – голос ломался от подавленного смеха.

Их взгляды встретились, и он вдруг спокойно спросил, скорее, внёс заключение, – ты влюбилась в Грила!

Зрачки забегали, она отвела голову в сторону, прячась в предсказуемом. Винсент видел победу, перед загнанным зверьком, и продолжил, – я не виню тебя Беки, а испытываю жалость. Истерли не выберет тебя, не выберет и меня. Остаётся только найти достойную замену. Советую сделать раньше, чем тебя используют и выбросят, – голос на удивление смягчился.

Ребекка вдохнула, выдохнула и, вызывающе окинув взглядом, заметила маняще-холодные глаза, которые привлекли её с первой встречи, но больше не насладиться серо-голубым цветом. Одну сторону лица он скрывал за длинной чёлкой. Худоба в сочетании с бледной кожей только придавала лицу аристократичность, но вот старость заметно отразилась. Прибавились морщины, и улыбка высохла.

Она перевела взгляд на кольцо, вернее на отсутствие.

– Смотрю, ты так и не нашёл замену.

Женщина оценивала, и, глядя на довольное лицо, – прошёл. И стало жутко, насколько Ребекка нуждалась во внимании, раз даже он, с уродливым обликом, привлёк. Бедняжка страдала по-своему, не отдавая отчёта, чем сильнее влюбляется в Истерли, тем глубже погружается в одиночество. Все Истерли и есть одиночество. Брайт, как никто другой понимал.

Он достал визитку и ненавязчиво, касаясь груди, положил в карман блузки.

– Если вдруг окажется, что и ты не нашла, звони. Предлагаю сотрудничество.

На место злости, выступило желание. Оно опускалось в низ живота, заставляя представить, как мужская рука скользит по оголённой груди. Ещё не полностью забыв ласки Винсента, возбуждение окатило тело, откликаясь на присутствие знакомого запаха.

В дверь постучались. Ребекка вздрогнула, но опомнилась, когда стук повторился. Она пропустила парня в кабинет, и Винсент, завидев старого друга, уловил, как тело сковывало смятение. И всё, чего захотелось, не оглядываясь, спасаться бегством, но он под гипнозом зелёных глаз юноши, молча вышел, и только звук следовавшей за ним обуви нарушал тишину.

Они с опаской поглядывали друг на друга. Не виделись, недоговаривали, молчали. Винсент чувствовал, везде сделают виноватым. Везде выступит в роли преступника, так был ли смысл оттягивать?

– Столько лет прошло, а тебе будто до сих пор двадцать лет, – довольно высказался Винсент.

Вильям, не желая выставлять себя жертвой рядом с предателем, фальшиво улыбнулся в ответ, но притворяться – ему не больно оказалось не под силу. Делать вид, что предали всех, но не тебя – дьявольски утомительно.

Он поравнялся.

– Не могу сказать о тебе того же. Что за уродскую чёлку опустил на лицо. Стыдишься себя, – вопрос прозвучал насмешливо.

Винсент поправил волосы, осознавая за собой вину. Сам решил не отпускать прошлое, и злится, что все держаться за него, как за Главного Вредителя. Не удивительно, когда у тебя на лице огромный знак – Я ПРЕДАТЕЛЬ. НАКАЖИТЕ МЕНЯ.

– Боюсь, я не понравлюсь со шрамом предателя, – собственные слова отдались горечью.

Вильяму будто вскрыли старые обиды, напомнили о былой ненависти.

Юноша преградил путь.

– И о чьём же предательстве сожалеешь, милый друг, меня или её? – Глаза жадно пожирали души изнутри.

И почему их цели разошлись, почему они не сохранили частичку той дружбы. Не чужие люди, но так легко сломались в той негласной войне. Разве они так мало дорожили друг другом, чтобы не найти повод сохраниться…

– Боже, Вилси, – он оттолкнул друга, – чёрт возьми, ты серьёзно хочешь перетягивать канат?

Винсент так увлёкся Истерли, и не заметил старого друга за партой. Итог оплошности – смертельная близость. Но именно эта встреча открыла истину: он устал от нечеловеческих обид, устал бояться, и того, что ещё не произошло. Он заранее боялся последующих дней. Боялся выходных, и если в будние он занят работой, то выходные ничего не происходило. Замкнутый круг страха….

Он сам винил себя сильнее, чем они. Он сам ненавидел себя сильнее, чем они, и он сам сожалел о своей судьбе…

Дверь соседнего кабинета внезапно отворилась.

– Мы как раз направляемся к вам, – как ни в чём не бывало, проговорил Вильям.

Учитель указал проходить. Единственный человек в школе, не смел врать. Заставили всех, но он, как представитель от ветви Нюарис, по общему разрешению, предпочёл молчать. Притворился глухим, слепым, но оберегал совесть перед будущим миром.

Глаза не верили открывшейся картине. Винсент остолбенел на входе.

Толпа не школьников. Не класс, а кабинет. Они расхаживали вокруг Правителя, а тот сидел, будто у себя дома. И всё казалось неправильным, ведь если всё так легко, то ради, чего столько жертв? За что перебили Истерли? Почему пришлось предать Эскальд?

Нет. Он готов увидеть, того испуганного мальчишку, зажатого к машине, но перед ним другой человек, перед ним самоуверенный ублюдок.

Грил удивлённо поднял на них глаза, – что вы тут забыли?

Вильям толкнул Винсента вперёд, – пришёл сегодня, подумал, опасно разгуливать по школе в одиночку и привёл.

Правитель поднялся с места, и махнул на выход. Один жест, а повиновения больше, чем под дулом пистолета.

Толпа незамедлительно покинула кабинет.

Винсент не узнавал новый мир. Сколько его не было? Пять лет, или, Господи, пятьдесят. Правителя Истерли окружают все ветки, включая Эскальд. Они не просто подчиняются из безысходности. Они подчиняются из уважения. И кому, ребёнку, что только стал правителем? Вот так незаметно к нему подкрался истинный ужас. Колени не на шутку задрожали, будто перед ним дикий медведь. Он шёл к глупому, а не Властному правителю, который смог объединить ветки в одно дерево в столь малый срок…

Винсент не двигался с места, ожидая, как и все, приказ пошевелиться.

– Не создавай проблем, ты не справишься с двумя врагами одновременно, советую оставаться на моей стороне, – проговорил вполголоса Вильям.

Брайт приложил руку к глазу, приглушая фантомные боли. Враги, кругом враги. А где же друзья? Где те, что в огонь и воду за тобой. К этому миру стремились люди? Мир, где даже близкие враги. Мир, где предают родственники. Мир, где нет места прощению. И эта плата, за то, что он всегда оставался на стороне дорогих людей.

– Вильям, Касса на тебе, – только и ответил Грил.

Он кивнул и вышел.

Никогда ожидание не тянулось для обоих так долго. Они, будто предпочли мысленно подобрать слова, прежде чем озвучить необдуманные мысли.

Истерли, в замешательстве, не так он планировал встречу, но удача на стороне тех, кто делает первый шаг, и Винсент рискнул.

– Ну, здравствуй, малыш Гим, – ему едва удавалось держать испуг на привязи. На радость, расстояние позволяло не раскрыть гамму ужаса, и впившиеся в ладони ногти. Боль как никогда отрезвляла.

Грил изучающе приближался, не стесняясь, осматривал. Привлекательный, в меру упитанный мужчина, превратился в сутулого инвалида. Уродец. То, что и требовалось. Угроза в роли Шеллгримма умерла в начале, а угрозу в Винсенте он больше не прослеживал.

– Мёртвый кусок, явился обиженку строить из себя, – он обошёл, – Винсент, во что тебя превратила жизнь предателя, – Грил не брезговал словами, указывая, как разочарован в поступке Брайт.

Таблетки утрачивали эффект, и контроль над мыслями Винсент терял. А сопляк, который в сыны годился, ещё указывать смел, подливая агрессию. Едва пелёнки покинул, а стоял на уровень выше.

Мужчина поддался провокации и схватил за шкирку.

– Не без вашего участия, мой Правитель. Вы же мой Правитель? А то так и не научился различать вас, сукины отпрыски, – прокричал в лицо Винсент.

Казалось, Грил получал удовольствие, играясь с ним. Наверное, он впервые испытал счастье, оттого, что их с братом путают.

– Разве, кто-то кроме меня мог тебя так легко обмануть, предатель, – он умело врал, беря чужие грехи на себя.

Наверно, так Грил наказывал себя. Изо дня в день причинял страдания, только бы хоть на миг почувствовать себя прощённым.

Винсент стянул руки на шее юноши, но сдавливать не решался. Выплёскивал накопившиеся обиды, а Грил не сопротивлялся, будто только и ждал, когда Винсент покончит с ним.

– Ты ведь и не планировал отпускать, подло воспользовался желаниями. Ещё смеешь называть предателем?! Вас перебить мало, а все пресмыкаются, как перед святыми!

Грил расслабился. Долгожданное искупление так близко, чутка сдавить, и хрусь.

– Я тут, останови. Не нравятся методы, осуществи свои. Вы только и показываете недовольство, но ни один не попытался остановить.

Грил мечтал прекратить борьбу, мечтал умереть не от своих рук. Первые года, он ещё осознавал, за что борется. Но одного года оказалось недостаточно, и он потерял нить. Перестал понимать поступки. Устал придумывать, каждый раз новый исход. Он больше не верил в удачу. Не зацикливался на окружении. Оно всё равно сменится. Кастею не спасти, потому что он один ищет спасение для неё.

– А где второй мальчишка, как его там, – вдруг, вспомнилось, у Грима имеется близнец.

– Я и есть тот второй.

И осознание, и боль, и страх. Кто из них страдал больше, кто испугался сильнее. Озвученное рикошетило от одного каменного сердца – пробило второе.

Брайт ощутил тоску, и вместо, того, чтобы убить, притянул к себе.

****

Небо затянуло тучами, но это не скрыло окрашенную кровью траву. Даже запах не смывался дождём. Гром заглушал посторонние звуки.

Она чувствует чужие руки на своих руках. Они крепко сжимают пистолет. Нужно выстрелить, но пальцы не решаются нажать на курок.

Мужчина наклоняется над ухом, и, словно убаюкивая, шепчет, – убивать не страшно, страшнее наблюдать, как человек отчаянно борется, и всё равно умирает в мучениях.

Голос до боли напоминает о ком-то.

Она прижимается к нему спиной, ощущает исходящее тепло, и понимает, наконец, нашла. Он не отстраняется, сам наслаждается мимолётной встречей.

Но тут её отвлекает женщина, Кассандре приходится перевести внимание.

Молния ударила не совсем по месту, чтобы убить. Даже у смерти есть совесть, которую она не желает запачкать. Забирает к себе, но чужими руками. Кассандра не сводила взгляд с женщины, казалось, прошли десятки минут с момента прихода, но лишь казалось…

Женщина приподнимает голову. Удерживаться в таком положении, ад, – перед… избавить… покажи, – с каждым произнесённым словом рот больше наполнялся кровью, – глаза.

В ответ на последнюю просьбу, повязка поднимается.

– Ты и правда, его…

– Кто я его… – девушка соскочила с кровати.

Огляделась: ни травы, ни крови. Пустая комната. Глухие слова, но ощущение пустоты распространилось и в тело. Там не хватало, так много, невольно, казалось, она пустая внутри.

Вильям находился в проходе, наблюдая, как Кастея мучилась, но не будил, надеясь, вспомнит, и изменит конец истории. Не даст в обиду, ни себе, ни брата – глупые мечты. Кастея до ужаса боялась прошлого, и не стремилась ему поддаваться….

– Нагрянули воспоминания, – тихо, чтобы не напугать заговорил юноша, – голос разума пытался остановить его, но увидев, как рубашка выбилась из шорт, он усмехнулся, и прошёл в комнату, – и что он нашёл в тебе?