Читать онлайн Лик войны

От автора

Приветствую тебя, мой дорогой друг! Пишет тебе одиннадцатилетняя девочка, школьница – меня зовут Анна. В нашей семье мы трепетно храним память о моей прабабушке, которую звали Прасковьей, хотя это имя она выбрала себе сама в далёком 1941 году, намеренно заявив о потере документов. Но это уже отдельная история, с которой ты сможешь ознакомиться в нашей книге. Моя старшая сестра Мария, и я решили создать книгу, где подробно расскажем об одном неизвестном подвиге. Дело в том, что прабабушка поведала о нём только нашей маме, а мама поделилась с нами.

В наши дни часто можно услышать, что нынешнее поколение не интересуется героями прошлых лет, что в школах историю преподают недостаточно увлекательно. Но я скажу вам вот что: в школах историю преподают хорошо и рассказывают обо всём. Проблема в том, что мы на этих уроках сидим в телефонах и болтаем, отвлекая не только себя, но и окружающих. Разве это вина учителя? Это наше личное отсутствие воспитания и нежелание меняться.

Поэтому я обращаюсь к вам, дорогие мои ровесники, обращаюсь к вам с призывом: начните изменения с себя. В каждой семье скрывается свой герой, своя уникальная история. Погрузитесь в изучение родословной, исследуйте архивы, откройте новые факты, посетите краеведческий музей. Уверяю вас, это захватывающее приключение! Вы станете настоящим исследователем, идущим по следу в поисках сокровищ. Но в итоге вы найдёте нечто гораздо более ценное, чем золото и бриллианты – вы обретёте себя. Через историю своих предков вы познаете историю всей страны и осознаете свою значимость, свою роль в обществе. Вы поймете, что от вас, как от частицы целого, зависит будущее нашей страны. Ведь Победа в Великой Отечественной войне ковалась усилиями каждого, наши прадеды и прабабушки внесли свой вклад в нашу сегодняшнюю жизнь. История – это не просто предмет, это сама жизнь, и каждый прожитый день делает нас её частью. Очнись, мой друг, перестань искать причины для бездействия. Начни действовать прямо сейчас, работай над своим будущим. Попробуй, вдохновившись моим примером, написать свою историю. А пока я предлагаю вам окунуться в рассказ об одном малоизвестном подвиге – подвиге моей прапрабабушки. Мы хотим представить эту историю от первого лица, как будто мы перенеслись в прошлое, на восемьдесят четыре года назад, и стали свидетелями тех событий. Мы пройдем вместе с героями через все испытания и постараемся максимально подробно осветить события тех далеких лет. Желаю вам увлекательного чтения.

***

Глава1

Расставание…

Бессарабия, словно раскинувшаяся на просторах жемчужина, купалась в сиянии яркого, почти навязчивого солнца, где лучи, пронизывая воздух, наполняли все вокруг ослепительным светом. Бескрайние поля, изумрудного цвета, растянулись до самого горизонта, словно зеленое море, которое легко колышется под ласковым дуновением ветерка. Этот ветер, пропитанный ароматами будущего лета, нёс с собой запах свежей, ещё не скошенной травы – запах прекрасного и безмятежного времени года. Тонкие стебли травы, покачиваясь на лёгком ветру, шептали о близком урожае, о буйстве жизни на бескрайних возможностях этих плодородных земель, где виноградная лоза, уже набравшая силу, вползала на холмы, и её листья, насыщенно-зеленые, и блестящие, показывали свою готовность к обильному урожаю. А зелёные грозди винограда, прозрачно намекающие на свою будущую сладость, словно драгоценные камни, украшали склоны холмов, создавая завораживающую картину идиллической природы.

Майские дни стремительно уступали место июню 1941 года. Казалось, время замедлило свой бег, текло медленно и размеренно, как могучий Днестр, неспешно несущий свои воды к Чёрному морю. Это лето начиналось как идиллия, как предвкушение богатого урожая и мирной, спокойной жизни. Крепкие мужчины, загорелые до черноты, словно сама земля, работали на полях без устали. Их руки, грубые и сильные, ловко управляли косами, перемещали плуги, бороздя землю, готовя её к щедрому урожаю. Женщины, в ярких, пестрых платках, напоминая цветущие маки, хлопотали по хозяйству. Нежными, но твёрдыми ручками они готовили вкусный обед под сенью распустившихся фруктовых деревьев, ухаживали за детьми, чьи звонкие, радостные голоса свободно носились по окрестностям, наполняя воздух жизнерадостностью.

Вечера проводились у костров, под бездонным, звёздным небом. Тихие, задушевные песни, передаваемые из поколения в поколение, сливались с шелестом травы и пением кузнечиков, а старые сказки, полные магии и тайны, переносили слушателей в волшебный мир, отвлекая от суеты дня. И казалось, ничто не могло нарушить эту идиллическую картину мирной жизни. Но тень неизбежного надвигалась. Тревожные слухи, как ядовитые змеи, проникали в беспечные разговоры. Шепот о войне, о нарастающей напряженности на границе, пронизывал атмосферу с неизбежной уверенностью. Газеты сообщали о военных учениях, о концентрации войск, о дипломатических провалах. Люди читали эти строки с растущей тревогой, стараясь отбросить нарастающее чувство беды, притворяясь, что война – это что-то далёкое, что не затронет их мирный рай. Но в глубине души затаилась предчувствие, тёмная тень, которая не давала спокойно наслаждаться чудными деньками, предупреждая о близящейся трагедии. Июнь 1941 года, какой он был прекрасный, и каким он стал жестоким.

В этот чудесный день, как обычно, Ольга захотела принести отцу обед на работу. Собрала сумку положив туда: испечённый дома хлеб, отварной картофель, только что сорванные с грядки огурцы и, конечно же, квас. Стефан Стефанович Баламез, именно так звали Ольгиного отца, обожал этот квас, сделанный с особой любовью и старанием его женой, Марией Ивановной Баламез. Ольга вышла из дома, стараясь не хлопать дверью, и направилась по привычному маршруту к месту работы своего отца. Не торопясь, она шла, осматривая всё вокруг. Вдалеке заметила приближающихся родителей Виолетты: дядю Поликарпа и тетю Габриэллу. Узнав их, Оля учтиво поздоровалась.

Стефан Стефанович Баламез

"Здравствуй, Оленька," – ответил дядя Поликарп с доброжелательной улыбкой. "Ты идешь к своему отцу?" – спросил он.

"Да," – подтвердила Ольга, кивнув головой. "Он сейчас на работе?" – поинтересовалась она.

"Да, Оля, Стефан там, я предлагал ему пойти с нами, но он отказался. У него сегодня какое-то подавленное состояние, чем-то взволнован", – объяснил дядя Поликарп.

Не дослушав его, тетя Габриэлла перебила:

"Ольга, мы все крайне обеспокоены, ведь Стефану угрожает арест. Его снова вызвали на допрос сегодня, и он вернулся крайне подавленным. Что мы можем для него сделать? Как твоя мать справляется с этим? Я хотела бы ее проведать, она дома?" выпалила Габриэлла, не давая шанса ответить.

"Да, мама дома, она прилегла отдохнуть. Я тихонько вышла, чтобы её не разбудить, и направилась к отцу. Приходите немного позже, пусть она поспит, она всю ночь плакала", – ответила Ольга.

"Простите, я побегу к папе", – прервала разговор Ольга, вежливо попрощавшись с соседями.

Дядя Поликарп махнул ей рукой в ответ и сказал: "Конечно, беги. Всего хорошего тебе, Оленька".

Ольга прибавила ходу, стремясь как можно скорее добраться до отца. Сильное беспокойство за него не покидало её. Последние события обрушили на него целый шквал невзгод. С установлением Советской власти давление на отца Ольги лишь усилилось.

"Какая несправедливость!" – прошептала она, сдерживая подступающие слезы. Её быстрый шаг перешел в бег, и она, не замечая никого вокруг, мчалась к нему. Сосед Яшка, заметив её издалека, окликнул:

"Оля, привет!". Но девушка, поглощенная своими мыслями, не ответила и даже не обратила на него внимания, продолжая свой путь к отцу.

Наконец, она оказалась перед зданием, где он работал, остановилась, чтобы перевести дух и успокоиться. Улыбнувшись своему отражению в стеклянной входной двери, она вошла внутрь. Пройдя по безлюдному длинному коридору, она подошла к двери кабинета. Немного помедлив, постучала.

"Кто там? Войдите," – раздался голос отца. Ольга слегка приоткрыла дверь, просунула голову и произнесла:

"Папа, это я, Оля. Я не помешаю?".

"Нет, Оленька, заходи, конечно," – ответил отец. Войдя в кабинет, она увидела отца, сидящего в кресле, которое когда-то давно подарил ему дядя Поликарп. Он переделал его из старого конфискованного кресла, которое еще при царском режиме отобрали у цыганского барона. Это кресло имело дугу вместо ножек, что позволяло приятно покачиваться на нем. Поликарп отремонтировал его в своей мастерской и преподнес другу в день рождения. Стефан забрал кресло на работу, утверждая, что в нем ему лучше думается. Ольга подошла к отцу, наклонилась и поцеловала его в щеку. Отец ласково похлопал её по плечу.

"Ты принесла обед?", – спросил он.

"Да, папа, я принесла картошку, огурцы, хлеб и квас," – ответила Ольга.

"Это хорошо," – произнес он в ответ.

"Можешь оставить всё на столе, я поем чуть позже."

"Папа, а можно мне остаться здесь? Я хочу побыть с тобой," – спросила Оля.

"А как мама?", – поинтересовался отец.

"С мамой всё хорошо. Когда я уходила, она прилегла отдохнуть, да и скоро к ней придет тётя Габриэлла. Я встретила их по дороге, и она мне об этом сказала," – ответила Ольга.

"Тогда, конечно, оставайся, дочь. Тем более, я хотел с тобой поговорить. Разговор у нас будет долгим," – тихо произнес отец.

Не теряя времени, Ольга направилась к столу и, получив согласие отца, убрала разложенные документы. Затем она развернула белоснежную скатерть, украшенную вышитым орнаментом по краям. Эту скатерть она вышивала своими руками в восемнадцатилетнем возрасте, представляя её частью своего приданого. Так и произошло, однако семейная жизнь Ольги оказалась недолгой: муж оставил её, вынудив вернуться в родительский дом. Эти события остались позади, и Ольга старалась не думать о них, хотя вещи иногда напоминали о прошлом. Она осторожно встряхнула скатерть, словно избавляясь от воспоминаний, провела ладонями по гладкой поверхности и начала доставать продукты из сумки. На стол поставила банку с квасом, тарелки с вареным картофелем и свежими огурцами. Наполнив стакан душистым квасом, она позвала отца. "Папа", – проговорила Ольга с особой теплотой,

– "присаживайся, все накрыто", – добавила она. Стефан поднялся из кресла и взглянул на дочь с глубокой печалью в глазах. С тяжелым вздохом он произнес:

"Да, дочка, жизнь – это не поле перейти. Столько всего случается на жизненном пути, а жить нужно, и жить, по совести, достойно. Но что бы со мной ни случилось, жизнь все равно бесконечна, и я в этом уверен". С этими словами отец подошел к Ольге, обнял ее за плечи и тихонько прошептал ей на ухо, продолжая свою речь. "Оля, поверь, жизнь вечна. Моя жизнь продолжится в тебе и в твоих детях, как новый виток. Понимаешь?" Стефан нежно улыбнулся и поцеловал дочь в лоб.

"Папа, почему ты так говоришь?", – с недоумением спросила Ольга.

"Ты будешь жить, все будет хорошо", – продолжила она дрожащим голосом, готовая расплакаться.

"Оля, не стоит расстраиваться, лучше послушай меня", – ответил отец. Стефан медленно опустился на стул, проведя рукой по белоснежной скатерти и подвигая к себе тарелку с картофелем.

"Доченька, ты должна понять, что надвигаются очень трудные времена. Враг у порога, и это страшный враг. Нельзя его недооценивать. Человечество столкнется с такой жестокостью, какой еще ни одно поколение не знало".

Стефан сделал глоток кваса из кружки и проговорил:

"Ах, какой же восхитительный квас! Как же я буду тосковать по нему! Моя Машенька просто золото".

"Папа, ну хватит тебе!" – перебила его Оля, едва сдерживая рыдания. "Ну зачем ты говоришь так, словно прощаешься?" – бормотала она.

Отец улыбнулся ей в ответ:

"Доченька, не нужно слез. Необходимо быть сильной. Ты должна осознавать, что ареста мне не миновать, это лишь вопрос времени. Я хочу подготовиться, а после – будь что будет," – продолжал Стефан.

Папа, я не могу понять, пожалуйста, объясни мне. Почему тебе грозит арест? Ведь все это связано с теми событиями, когда румыны вторглись в Бессарабию. Хотя мне тогда было всего шесть лет, я прекрасно все помню. 1918 год…

Румыны захватили власть, подкупив членов Сфатул Цэрий, но ты ведь голосовал против их прихода. Почему Советы не принимают это во внимание сейчас? Посмотри, сколько людей трусливо сбежали после прихода советской власти, как они напугались. Ох уж они и лживые лицемеры, а ты остался, не испугался никого, не отступил от своих позиций. Ведь ты всегда поддерживал Россию, придерживался именно той политики, которую несла и несёт советская власть. Так почему же теперь тебя хотят посадить, и в чем тебя обвиняют? Объясни мне, пожалуйста, – выпалила Оля отцу, словно на одном дыхании.

"Ах, Оленька, если бы всё решалось так элементарно," – отозвался отец. "Если бы… Но, поверь, моя дорогая, реальность гораздо сложнее. Да, 1918 год, точнее, период после Февральской революции 1917-го. В то время…"

Стефан замолчал, словно перебирая воспоминания, прокручивая в памяти события тех лет.

"Знаешь, тогда завершились боевые действия между Россией и Центральными державами. И вот, на территории бывшей империи, включая нашу Бессарабию, стали возникать многочисленные собрания, где представители различных социальных групп и профессий обсуждали будущее страны, именно в этой обстановке, 23 октября 1917 года, в Кишинёве состоялся Первый Всероссийский молдавский военный конгресс," – вспомнил Стефан и продолжил свой рассказ о тех далёких временах.

"Так вот, участники этого съезда провозгласили автономию Бессарабии в составе Российской Федеративной Демократической Республики. Тогда же было заявлено о создании временного законодательного органа, названного «Советом страны», который должен был действовать до созыва Учредительного собрания Бессарабии, а вот уже 21 ноября 1917 года был сформирован Сфатул Цэрий”. А, 2 декабря того же года депутаты этого парламента приняли решение о создании Молдавской Демократической Республики.

Вот с чего всё началось, моя девочка," – устало заключил Стефан, выдержав долгую паузу смотря сквозь в комнату куда-то в пустоту.

"С самого начала было понятно, продолжил Стефан свой рассказ, что в состав Сфатул Цэрий войдут представители "всех организованных сил революционной демократии, разных национальностей и местных органов власти". Таким образом, различные общественные организации получили право направлять своих делегатов в бессарабский парламент. И, представь себе, Оленька, одной из таких организаций был "Союз государственных служащих", чей Центральный комитет выдвинул мою кандидатуру в качестве представителя в парламент Бессарабии. Мой мандат был утверждён Мандатной комиссией Сфатул Цэрий 4 февраля 1918 года. Я активно участвовал в работе этого законодательного органа, входя в состав контрольной, финансовой и бюджетной комиссий. Также был членом Комиссии по разработке проекта о языке. Кроме того, с 19 мая по 27 ноября 1918 года я занимал должность вице-председателя конституционной комиссии," – продолжал Стефан, а дочь, широко раскрыв карие глаза, внимательно слушала каждое слово отца. Казалось, они оба пытались найти ответ в прошлом: один вспоминал, другая делала выводы.

"В период работы Сфатул Цэрий," – продолжал Стефан,

– "здесь, в нашей молодой республике, росло влияние Советов, образованных бывшими солдатами царской армии, вернувшимися с румынского фронта. И следует отметить, что у Сфатул Цэрий не было ни административных, ни финансовых средств для поддержания порядка. И вот тогда, моя дорогая, началось это гнусное предательство. Тогда лидеры, лидеры Сфатул Цэрий…"

Стефан замолчал, словно вновь переживая те моменты, погрузившись в свои воспоминания, закрыл глаза, и слеза скатилась по его щеке. Оля подошла к отцу, взяла его за руку:

"Папа, папа," – повторила она, – "что с тобой?"

Стефан открыл глаза: "Нет, доченька, ничего. Я просто вспомнил тот день. Они начали переговоры с правительством Румынии о вводе войск на нашу землю, нашу Бессарабию.

"В итоге, в начале января 1918 года румынские войска перешли реку Прут. А руководство нашего молдавского блока, имевшее большинство в парламенте, вело тайные переговоры с румынским правительством о присоединении Бессарабии к Румынии. В конце концов, они разработали план, по которому вопрос о присоединении должен был решить Бессарабский парламент. И вот то самое заседание, о котором ты сейчас мне напомнила, состоялось 27 марта 1918 года. На нём был поставлен на голосование вопрос о присоединении Бессарабии к Румынии, и результаты были таковы: 86 депутатов проголосовали "за", 3 – "против", 36 – воздержались, 13 – отсутствовали. Среди этих трёх депутатов, открыто высказавшихся против присоединения Бессарабии к Королевской Румынии, был и я, твой отец. Да, за этот поступок пришлось заплатить, и я до сих пор расплачиваюсь. Но я всё равно считаю, что поступил правильно тогда. Нельзя было пускать румын к нам. Нужно было стремиться к воссоединению Бессарабии с Советами.

У меня сохранилась старая листовка, хочешь, покажу?" – неожиданно сменил тему Стефан.

"Да, конечно," – с интересом ответила Оля.

Отец встал, открыл небольшой шкафчик возле стола и достал старый клочок бумаги, который Оля сначала приняла за газету, но, взяв его в руки, поняла, что это листовка, которой было уже 23 года.

"Столько лет прошло, а ты её хранишь," – сказала Оля.

"Да, конечно, и буду хранить," – улыбнулся Стефан.

"А лучше, возьми её себе и сохрани. Ведь у тебя обязательно будут дети, доченька, ты непременно выйдешь замуж, родишь много детей, и им ты расскажешь обо мне."

"Папа, ты опять начинаешь меня пугать этими словами," – перебила Оля отца.

"Доченька, это жизнь," – продолжал он.

"Это жизнь: мы умираем, рождаются наши внуки, и всё продолжается."

Перебив отцовскую речь, Оля возмущенно воскликнула, не понимая, как можно так яростно защищать советский режим, а теперь этот режим желает его арестовать. Несправедливость ситуации казалась ей очевидной.

"Я совсем потеряла нить!" – произнесла она в замешательстве.

"Дай мне объяснить, и ты поймешь", – последовал ответ отца.

"Румыния," продолжал отец свой рассказ для дочери, "лишь декларировала приверженность к демократическим принципам, но на деле мы не ощутили на себе её демократии. Нас превратили в незначительную территорию, которую эксплуатировали, не заботясь о благополучии жителей Бессарабии," – с негодованием произнес Стефан. Мы стали разменной монетой в сложной геополитической игре и жертвами внутренних противоречий, раздиравших нашу землю. Мы столкнулись с жестокой реальностью политических махинаций и национальных амбиций. Бессарабия стала ареной ожесточенной борьбы между различными политическими силами, включая румынских националистов, сторонников независимости, советских агентов. Жестокая борьба за Бессарабию между различными политическими группировками привела к её включению в состав Румынского Королевства.

Уже в июле 1918 года я активно занялся политической деятельностью, добиваясь проведения внеочередного заседания Сфатул Цэрий – законодательного собрания Бессарабии. Моей целью было немедленное разрешение вопроса о будущем Бессарабии, но я столкнулся с серьезными политическими трудностями и тот факт, что созыв Сфатул Цэрий стал возможен только после Королевского указа, является ярким подтверждением подчиненного положения Бессарабии по отношению к румынской власти. Это свидетельствовало о том, что решения, касающиеся будущего Бессарабии, принимались не самостоятельно, а под контролем и по указанию Румынии. Однако я не сдался. Будучи заместителем председателя Конституционной комиссии, я посвятил себя разработке проекта Конституции Бессарабии в составе Румынии. Этот проект, содержавший надежду на автономию и право выхода из состава Румынии, был нашим смелым шагом, попыткой сохранить самобытность Бессарабии в новых политических обстоятельствах. Принятие Конституции планировалось на осень 1918 года, но мои надежды и надежды моих сторонников разбились о сопротивление румынских властей. Румынское правительство не собиралось предоставлять Бессарабии широкую автономию и прибегло к репрессиям, чтобы сорвать принятие Конституции. 30 ноября 1918 года семь депутатов, моих товарищей и единомышленников, были изгнаны из Бессарабии, а я получил суровое предупреждение. Мне угрожали расстрелом, если я не пойму их намеков.

"Отец, разве подобные поступки не говорят нам о стремлении Румынии к безраздельному господству?" – с негодованием спросила Ольга, увлеченно внимая повествованию отца.

"Да, ты совершенно права, моя дорогая," – ответил отец, отпив глоток кваса, он продолжил свой рассказ. В этой ситуации активизировались антирумынские организации, стремившиеся к независимости Бессарабии или её возвращению под управление Советской России. Одна из них, "Комитет спасения Бессарабии," втайне выбрала меня своим представителем на Парижской мирной конференции 1919-1920 годов. Это стало еще одним подтверждением доверия ко мне со стороны наиболее радикальных противников румынской оккупации. Однако мое участие в конференции не состоялось.

Мне подбросили под дверь анонимное письмо, содержание которого меня поразило. В нем утверждалось, что все ожидания напрасны, Румыния никогда не допустит автономии Бессарабии, а мнимая поддержка Советов – лишь иллюзия. Писавший советовал отказаться от поездки, опасаясь за мою жизнь, намекая на то, что время для борьбы еще не пришло. Вместе с тем, меня предупреждали, что оставаться в Кишиневе небезопасно. Тогда я принял решение уехать в Тигину, помнишь, Оля, спросил отец у дочери.

"Безусловно, помню," – уверенно произнесла Ольга.

"Всё как сейчас вижу, это были чудесные дни. Мы тогда перебрались к бабуле, и я отчетливо помню нашу встречу. На ней было восхитительное лазурное платье, усыпанное мелкими цветочками, а голову покрывал нежный небесного оттенка платок. Пап, а сколько лет тогда было бабушке?" – поинтересовалась Оля у отца.

"Ах, Оленька, бабушка тогда была совсем юная, всего пятьдесят три года," – ответил Стефан.

"Правда?" – изумленно переспросила Оля отца. "Получается, она была моложе тебя сегодняшнего," – с улыбкой заметила Оля.

"А мне тогда казалось, что она уже пожилая, ведь мне было всего шесть лет. Папа, я помню, как бабушка играла со мной, как готовила нам «кокурки», помнишь её фирменные «кокурки»? Мы с Танюшкой воровали их со стола, не дожидаясь, пока остынут. Как же мне было там хорошо, как спокойно и дружно мы жили. Наша бабушка – просто сокровище, я так по ней скучаю. Она так много мне дала, многому научила."– Пап, а правда, что в нас течет четверть цыганской крови? – спросила Оля, слегка смущаясь, у отца.

Стефан, будто подбирая слова, медленно ответил:

– Ну, не совсем четверть, но цыганская кровь в нас есть. Давным-давно, по линии бабушки, ее мать приглянулась цыгану, и они поженились. Это прапрабабушка твоя. Получается, мы уже третье поколение если я, конечно, не ошибаюсь. Четверти, скорее всего нет, но кровь определенно есть. А что, тебя это беспокоит? – поинтересовался отец.

– Нет, что ты, – ответила Оля.

– Наоборот, интересно, как переплетаются судьбы. Я горжусь своими корнями, – заявила она.

– Просто бабушка так много рассказывала о цыганах, о том, как их изгоняли с обжитых мест и какие трудности они переживали, – продолжила Оля.

– И еще, помню, бабушка была особенной. К ней постоянно приходили люди за помощью. И ее камушки помню, пап! Мелкие такие, красивые. Она раскладывала их на столе и пристально всматривалась, будто они с ней разговаривали. А потом начинала рассказывать о каких-то событиях… Она гадала, да, пап? – переспросила Оля.

Отец медленно поднялся, глубоко вздохнул и произнес:

– Да, видимо, время пришло. Он подошел к шкафу, открыл дверцу, отодвинул книжную полку, за которой скрывалась ниша, и достал оттуда мешочек – тот самый, где бабушка хранила свои камни. Оля, увидев его, радостно воскликнула:

– Папа, это они! Бабушкины камушки! Откуда они у тебя?

– Тише, – сказал отец.

– Да, это камни моей матери. Она отдала их мне перед смертью.

С детства меня учили слышать их, и я уверен, ты тоже сможешь, нужно лишь попросить. Этот дар – видеть будущее, прошлое и настоящее – передался нам по той далекой цыганской линии. Отец положил мешочек на стол и произнес:

– Теперь они твои. Попытайся их услышать, – и подвинул мешочек ближе к Ольге.

С опаской взяв небольшой мешочек, Ольга пристально его изучила, подержала в руке, и возникло желание развязать его и взглянуть на камешки, но отец ее предостерег. "Погоди, Оля, не сейчас. Необходимо подготовиться к общению с ними, и желательно сначала зажечь церковную свечу, ведь камням нужны свет и тепло пламени. Не спеши, все произойдет вовремя, ты их услышишь, но не сейчас". Ольга спрятала мешочек во внутренний карман платья и поблагодарила:

"Спасибо, папа, я буду очень осторожна с ними. Но давай продолжим нашу беседу, я все еще не понимаю, почему за хорошие поступки могут осудить в наши дни. Пожалуйста, расскажи мне все до конца", – попросила Ольга отца.

Да, дочь, послушай. В сентябре 1918 года я оказался в лапах румынской секретной службы из-за доноса. Предателем оказался депутат Василе Цанцу, который, стремясь угодить румынским властям, представил меня как "несгибаемого политика и ярого противника Румынии". Меня обвинили в том, что через своих агентов я подстрекал жителей Южной Бессарабии к провозглашению независимости и созданию демократической республики вместе с Бендерами. В Сигуранце обнаружили мой старый паспорт, выданный в 1910 году, но это было мелочью по сравнению с обвинениями Цанцу. Во время допроса мне показали донос, и я узнал почерк этого мерзавца, с которым был знаком по Сфатул Цэрий.

Понимая всю серьезность, мы, около 40 единомышленников, составили "Меморандум", это было 20 ноября 1918 года, и отправили его румынскому правительству. В "Меморандуме" мы требовали восстановить свободу слова и собраний, защитить права всех жителей Бессарабии, вернуть высланных депутатов Сфатул Цэрий, отменить военное положение, провести новые выборы в Сфатул Цэрий и создать комиссию для расследования злоупотреблений властей в Бессарабии. Мы пригрозили отозвать свои подписи под Актом о присоединении Бессарабии к Румынии, если наши требования не будут удовлетворены.

««Меморандум» не произвел впечатления на Бухарест», —сказал Стефан с вздохом. Более того, чтобы избежать спекуляций о будущем Бессарабии, перед Парижской конференцией румынское правительство созвало заседание Сфатул Цэрий, где 27 ноября 1918 года было принято решение о безоговорочном присоединении Бессарабии к Румынии. После этого Сфатул Цэрий самораспустился. "Вот так все и было, дочка. Предательство всегда рядом, важно его распознать. Я всегда боролся за свободу и за наш народ. Румынское правительство обращалось с нами как с людьми второго сорта, лишенными права голоса и развития. Они угнетали нас, а я пытался законно добиться диалога, но их политика была жесткой. Я даже рад, что мы теперь вместе с Советами".

"Но как же так, папа? Они хотят тебя арестовать? Почему?" – спросила Оля.

"Подожди, дочь, ты скоро все поймешь," – ответил Стефан.

После ликвидации Сфатул Цэрий прошло некоторое время, и я начал работать в Тигине. Там я достиг заметных успехов в бизнесе, что позволило мне накопить капитал и получить загранпаспорт. В Тигине я также получил образование бухгалтера и впоследствии возглавил местное общество дипломированных бухгалтеров. Затем меня назначили на должность заведующего бухгалтерией в Крестьянской кредитной кассе. Мой карьерный рост там был стремительным, люди верили в мои способности, прислушивались к моему мнению, что меня очень радовало. Мне нравилось мое положение. Сначала я стал главным бухгалтером, затем секретарем Административного совета, а с ноября 1926 года – поверенным с правом подписи. К 1933 году я уже был назначен цензором в Торгово-промышленной палате Тигина. "Вероятно, дочь, все это вскружило мне голову, и я утратил прежнюю осмотрительность, словно расслабился", – подчеркнул Стефан в своем рассказе. После такой головокружительной карьеры я решил вернуться в Кишинев и возобновить свое дело. У нас было достаточно средств, вы, дети, уже подросли и стали опорой для моей Маруси, поэтому мы вернулись. Я приобрел прекрасный дом на улице Реджеле Фердинанд I № 7 у бессарабского историка Георгия Безвиконого, который тогда переезжал на постоянное место жительства в Бухарест. В Кишиневе я тогда активно участвовал в профсоюзном движении. Я был членом уездного комитета Национал-либеральной партии и в 1935 году был избран председателем сначала Временной комиссии Камеры труда Кишинева, а затем – Совета этой Камеры. От этого учреждения я был делегирован в Совет «Жудеца Лэпушна» с правом совещательного голоса. Работая в Камере труда, я продолжал отстаивать интересы бессарабцев.

"Оля, представляешь", – продолжил Стефан, "к нам тогда приехал из Бухареста председатель бухарестской Камеры труда, Юлий Калчиу, по заданию министерства труда. Он ходил, вынюхивал, общался с нашей молодежью, и представляешь, какой отчет он представил после своего визита?" – с удивлением и даже с некоторой злостью рассказывал Стефан Ольге. Оля заметила, что отец даже повысил голос, говоря об этом Юлии Калчиу. Ему, видите ли, не пришлись по душе увиденные реалии. Он жаловался, что еврейская молодежь, по его мнению, является основным источником большевистских идей, а жители Бессарабии, как он утверждал, заявили ему, что "при царском режиме жилось лучше, чем сейчас, когда процветают угнетение и несправедливость". И чему тут удивляться? Я не понимаю его удивления, ведь это чистая правда. Тогда я, недолго думая, составил на него официальный рапорт и в сентябре того же года отправил его министру труда Румынии Иону Нистору. В рапорте, который был опубликован в "Бюллетене Палаты труда города Кишинева", я отметил, что Ю. Калчиу прибыл в нашу провинцию "с предубеждениями и искаженным восприятием действительности". Я постарался представить его отчет как "полный лжи, содержащий необоснованные обвинения и глубоко оскорбляющий моральный облик, национальную гордость и достоинство живущих здесь людей", добавив, что не потерплю, чтобы Калчиу учил меня правилам приличия. Кто он такой, чтобы критиковать наши действия на нашей же земле? Они не считают нас за людей, а мы должны молчать? Ох, доченька, что началось после этого! Мне припомнили все, включая то самое голосование.

Да, 27 марта 1938 года, когда в Кишиневе отмечали двадцатилетие этого события, устроили пышное празднество. Ион Пеливан все время ходил за мной и спрашивал: "Стефан, это же ты тогда проголосовал против присоединения Бессарабии к Румынии, помнишь?". Так и хотелось его ударить, но воспитание не позволило. Я ответил ему, что тогда выразил свою точку зрения, разве у человека нет на это права?

Ну, и, конечно, для меня было крайне неприятным сюрпризом, когда после объявления списка проголосовавших за "унию" были названы имена тех, кто выступил против, в том числе и мое имя. Я даже сначала растерялся, все присутствующие сразу обратили на меня внимание, их взгляды, казалось, пронзали меня насквозь. И вдруг кто-то выкрикнул: "Что здесь делает Баламез, если он голосовал против Объединения?!". В тот день я просто поразился людям. Еще вчера, можно сказать, дружили, пили чай вместе, критиковали угнетающую политику румын, а тут многие захотели выслужиться и, можно сказать, на лету переменили свое мнение и начали восхвалять румын, превознося их достоинства. Мне стало противно. Я развернулся и ушел, сказав:

"Да, я проголосовал против, потому что до сих пор уверен, что нам нужна автономия". Но меня уже в этой бушующей суете никто не слышал и не слушал. Я махнул рукой и ушел с этого балагана прочь. Представляешь, сколько лицемерия в людях? Дочь, будь бдительна и никогда никому не доверяй, подытожил Стефан. Знаешь, Оля, если бы после того памятного голосования меня тогда же заключили в румынскую тюрьму, возможно, сейчас Советская власть относилась бы ко мне иначе. Вероятно, я бы даже смог адаптироваться к новой системе. Но, по моему мнению, их беспокоит то, что я сохранил влияние и довольно долгое время оставался вне досягаемости властей. Думаю, они интерпретируют мой поступок в 1918 году как попытку обмана, подозревая, что мое голосование против было преднамеренным, в то время как мои истинные убеждения были другими. Они считают, что, если меня не изолировать, я способен поднять восстание и повести людей против власти. Полагаю, это и есть главная причина, по которой Советы меня преследуют и не доверяют моим словам. Ведь на допросах я подробно рассказал обо всем, что происходило в Сфатул Цэрий, перечислил всех членов молдавского блока, сыгравших ключевую роль в "унии". Но, несмотря на мои показания и мою уверенность в том, что с Советами нам будет лучше, меня не услышали, дочка, не слышат до сих пор.

Все началось с собрания коммерческих служащих, где обсуждался вопрос об избрании местного профсоюзного комитета. Выступающие обрушились с критикой на бывших руководителей профсоюзов, обвиняя их в том, что они, "по заданию сигуранцы, парализовали организационную деятельность служащих и защищали интересы капитала". Среди этих бывших руководителей, дочка, упомянули и мое имя. Спустя два дня, 29 августа, газета "Социалистическая Молдова" опубликовала статью под заголовком "Не допустим предателей в профсоюзы". Ситуация стала критической. И когда профсоюзный деятель, бывший председатель рабочей секции Камеры труда, Лев Гудис, написал донос на меня в НКВД, на допросе 16 ноября 1940 года он заявил, что я, Стефан Баламез, в период руководства Временной комиссией Камеры труда часто выступал на собраниях, утверждая, что "классовая борьба вредна для рабочего и улучшение экономических интересов рабочих возможно при гармонии между рабочими и буржуазией". Свидетель утверждал, что я якобы отвергал идеи социализма и уговаривал рабочих отказываться от протестов и забастовок, предлагая решать вопросы мирным путем через Камеру труда. Кроме того, мне, как председателю Временной комиссии, вменяют в вину то, что я заставлял рабочих в стенах руководимого мной учреждения говорить только на румынском языке. Дочка, это полная чушь, этот негодяй все выдумал. К показаниям этого Гудиса нужно относиться с большой осторожностью, поскольку всем было известно, что при румынах он был моим оппонентом в Камере труда, по сути, он в большинстве случаев рассказывает о себе. А ещё в сентябре 1936 года я выступил против включения кандидатуры Гудиса в список членов Совета этой Камеры, и тогда он затаил злобу на меня. Но, я думаю, что болтовня этого идиота не особо нужна Советам. Им просто нужен предлог, чтобы убрать с пути лидера, а ко мне прислушивается народ. Просто так убрать меня они не могут, нужен повод, и они воспользовались ложными обвинениями Гудиса, чтобы изолировать меня от власти. Ты посмотри, что творится вокруг. Румыны уже полностью продались немцам, и рано или поздно они нападут на Советский Союз. Скоро начнется война, дочка, страшная война. Не говоря ни слова, Оля бесшумно поднялась со стула. Вслед за бурными прениями в комнате установилась тишина, отец молча и вдумчиво смотрел на дочь. Девушка подошла к красному углу комнаты, где за отцовскими книгами на полке была спрятана икона Богоматери и маленькая лампада. Отодвинув книги, она взяла в руки икону и лампаду, вернулась к столу, поставила икону, зажгла лампаду и, сложив ладони, начала молиться:

Отче наш, Который на небесах!

Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое;

да будет воля Твоя и на земле, как на небе;

хлеб наш насущный дай нам на сей день;

и прости нам долги наши,

как и мы прощаем должникам нашим;

и не введи нас в искушение,

но избавь нас от лукавого.

Ибо Твое есть Царство и сила,

и слава, Отца, и Сына, и Святого Духа,

ныне и всегда, и во веки веков. Аминь.

"Господи, услышь меня", – шептала Ольга, слезы катились по её лицу, но она не обращала на это внимания, продолжая молиться и молить Бога о помощи для отца. Отец, оставаясь в стороне, безмолвно наблюдал за дочерью. "Помоги, Господи, не оставь раба Твоего Стефана, ведь он никогда не желал зла, всегда заботился о своем деле, о людях, которые ему доверяли. Прошу Тебя, Господи, не оставляй его в одиночестве, помоги ему, наставь на путь истинный тех, кто ему не верит, и, если наказание неизбежно, смягчи его. Даруй жизнь рабу Божьему Стефану", – говорила Ольга, задыхаясь от слез, осознавая неизбежность ареста. Но она еще не знала, что ждет ее страну и с какой жестокостью столкнется мир.

Тихим шагом Стефан приблизился к Ольге и осторожно дотронулся до её плеча. Вздрогнув, девушка резко обняла отца, рыдания сотрясали её. Голос, нарастая, перешел в отчаянный крик.

"Нет, папа, я не позволю тебе уйти! Я не брошу тебя!", – вопила она. Отец, крепко прижав дочь к себе, нежно гладил её волосы, пытаясь утешить, но все усилия оказались тщетными. Ольгу захлестнула истерика, она никак не могла отпустить отца. В этот момент, дядя Поликарп, Мария и тетя Габриэла вошли в кабинет и стали свидетелями этой душераздирающей сцены. Мария подбежала к Ольге: "Оля, доченька, успокойся, умоляю! Соберись. Сейчас нужно быть сильной". Мать протянула дочери стакан воды. Постепенно Оля начала приходить в себя. Она отстранилась от отца, всхлипнула, вытирая слезы. Тело еще дрожало, но тремор в руках стихал. Она смогла взять стакан и сделать несколько глотков.

Когда Олины эмоции улеглись, все присутствующие заняли свои места за столом, готовые к неспешной беседе.

В этом помещении находились самые близкие и любимые люди. Первой нарушила тишину тетя Габриэлла. "Оленька, у нас к тебе очень важная просьба. Мы собрались здесь специально, зная, что ты находишься рядом с папой." Заметно было, что тетя Габриэлла сильно волнуется, и ее губы вздрагивали, когда она пыталась донести до Ольги суть дела. "Оля," – повторила она, – "У нас есть информация о концентрации вражеских сил у наших границ, и противник готов к наступлению. Ты представляешь, каким путем идет немецкая армия. Они испытывают ненависть ко всем нам, считая нас не людьми. Известно, что они уничтожают евреев, цыган, и молдаване также находятся в опасности. Мы страшно боимся за наших детей." "Оля, умоляю, не откажи нам," – и тетя Габриэлла не смогла удержать слезы. Мать Ольги, Мария, поспешила утешить подругу: "Габи, успокойся. Не надо плакать. Оля все поймет." Стефан, взял инициативу на себя, обратившись к дочери уверенным тоном. Оля, ты ведь в курсе, что в Германии у руля нацисты, это жуткое слово тебе знакомо, не так ли? – произнес Стефан. Она молча кивнула, подтверждая, что понимает, о чем говорит отец. С 1933 года там, как гнилое яблоко, зреет эта фашистская нечисть, – с отвращением в голосе добавил Стефан. Уже множество евреев в Германии были казнены без суда, а теперь, в союзе с румынами, они сеют лишь зловещий страх. Мы не можем покинуть это место, но ты можешь. Нам нужно, чтобы ты как можно быстрее собралась, увезла всех детей из города и скрылась как можно дальше. Нам будет проще бороться с этой нечистью, зная, что вы в безопасности. Папа, – перебила Оля отца, – а кого ты подразумеваешь под словом "все"? – уточнила она.

Я имею в виду всех ребят из нашего “местечка”, всех соседских мальчишек и девчонок. Недавно мы, жильцы, провели собрание, где обсудили эту проблему и пришли к общему мнению: мы остаемся здесь, а будущее наших детей – в их спасении. "Вся ответственность теперь на тебе, ты самая старшая," – твердо произнес Стефан. Остальные присутствующие молчаливо согласились, кивая в знак поддержки слов Стефана. "Да, Оля, детей у нас немало, около тридцати человек," – продолжил он. "Мы все тщательно спланировали. На фабрике для вас сделали крепкие повозки, и каждый двор предоставит вам скот." Тут в разговор вмешался Поликарп: "Оля, я изготовил клетки, которые мы установим на телеги. Там будут куры, несущие яйца, что обеспечит вам пропитание на первое время. Кроме того, мы привяжем к телегам пять коров, четырех телят, коз и овец." Самое важное – избегать поселений и скрываться от посторонних глаз в лесах. Держите курс на Одессу, а оттуда двигайтесь на юг. Каждый родитель проведет инструктаж, и дети будут беспрекословно выполнять твои указания. Неожиданно Габриэлла резко встала со стула и, подобно кошке, бросилась к ногам Оли. Она начала громко рыдать: "Оля, умоляю, позаботься о моих девочках, они – смысл моей жизни". Она в замешательстве смотрела на нее, а Поликарп обнял жену, успокаивая: "Габи, хватит. Все обойдется. Нас много, мы умеем воевать, мы остановим немцев, и наши дети вернутся. Успокойся, прошу тебя. Не пугай Олю, на нее и так сегодня обрушилось слишком много новостей, бедняжка, как она все это перенесла".

"Лучше давайте успокоимся и пойдём в наше “местечко”, надо собрать всех жителей, погрузить провизию на телеги и эвакуировать детей в безопасную зону, – предложил Поликарп, продолжая свою речь. – Наша цель – добраться до паромной переправы и переправить детей поближе к Тигине, откуда они смогут добраться до сел в окрестностях Николаева и Одессы, где найдут убежище и смогут переждать опасность.

Оля, если поймешь, что возвращение невозможно, ни в коем случае не оставляй никого. Держите курс на юг, двигайтесь неторопливо и осторожно. Запасов еды у вас в достатке, при нужде продавай домашнюю птицу на базарах. Да чему мне тебя учить, ты и сама прекрасно знаешь, как поступить", – заключил он.

"Да, Оля", – перебил Поликарпа Стефан, – "мы тут собрали немного денег, вот". И Мария, по просьбе Стефана, который посмотрел на нее и попросил отдать деньги, держала она в руках белоснежный платок, в котором были завернуты деньги:

"Возьми, – прошептала Мария".

Стефан перебил ее: "Возьми деньги и трать их разумно. Детей много, затрат много. Так что думай, Оленька, за всех".

Вместе покинув кабинет, они все направились к дому, где жили Стефан, Оля и Мария. Вернувшись, Оля немедленно принялась за сборы, в то время как Стефан с Поликарпом пошли извещать соседей о предстоящем отъезде детей. Мария и Габриэлла активно помогали Оле укладывать вещи, но Оля остановила их. Тётя Габи, идите домой и соберите девочек, я сама разберусь, попросила она. Услышав это, Габриэлла снова расплакалась. Ну же, Габи, успокойся, подбодрила её Мария, давай я тебе помогу. Мама, помоги тёте Габи, ей тяжело, я сама справлюсь, уверенно заявила Оля своей матери. Мария увела Габриэллу, и они пошли собирать вещи девочек. Тем временем Оля торопливо металась по дому, собирая тёплую одежду, необходимую посуду и кастрюли. Наконец, все собрались. Повозки выстроились в начале улицы, готовые к отправлению. Дети уже уселись в телеги, скот был надежно привязан. Оля вышла из дома, крепко прижимая к груди маленькую фотографию, где она запечатлена совсем юной в окружении всей её семьи: мамы, папы, сестры Тани, бабушки с дедушкой, дядей и теть. На снимке все они выглядят счастливыми и молодыми. Мать обняла Олю и тихо прошептала на ухо: "Я люблю тебя, моя девочка, береги себя и выживи, прошу тебя, просто живи." Оля, с трудом сдерживая слезы, обняла мать. Она осознавала, что теперь множество маленьких глаз смотрят на неё, и ей нельзя проявлять слабость. Она пообещала себе, что выплачет все слезы позже. Затем она подошла к отцу, обняла его и тихо сказала: "Папа, я люблю вас с мамой. Прошу вас, только живите. Я вернусь к вам, я обязательно вернусь домой."

Отец нежно улыбнулся: "Не волнуйся, дочка, мы увидимся. Помни, жизнь вечна и в детях, внуках новый взлёт. Все будет хорошо, верь сердцем." Оля еще раз поцеловала родителей и запрыгнула на первую телегу. "Ну, поехали!" – крикнула она, и лошади двинулись с места.

***

Глава 2

Спасение

Земля дрожала под копытами. Небо заволокло легкой дымкой. В воздухе стоял едкий, отвратительный запах гари, предвещавший беду. Оля, устраиваясь поудобнее на телеге, крепко сжала вожжи.

Мужчины с топорами и вилами шли по бокам, защищая их от незваных гостей. Тишина давила сильнее дыма. И только когда они достигли берега Днестра, где их уже ждал паром, мужчины простились с детьми. Стефан поцеловал свою дочь, чувствуя, как ее хрупкое тело дрожит под тонкой кофтой.

– Ничего не бойся, – прошептал он, пытаясь говорить твердо, хотя сам испытывал тревогу.

– Всегда двигайся вперед, не останавливайся. Ночуй в лесу, избегай селений, там могут быть предатели и воры, немцы в конце концов. Береги себя и обязательно вернись, когда придёт “Победа”, – повторился Стефан.

Тогда всем казалось, что победа близка и остановить немцев ничего не стоит. Наивное, слепое убеждение, подкрепленное надеждой. Паром отплыл, унося детей вдаль, в неизвестность. Оля смотрела на отца, и вскоре он превратился в маленькую точку в серой толпе.

В тот момент румынские войска уже объединились с немцами и вплотную подошли к Бессарабии. Уже тогда все слышали о жестокости румын, об их злодеяниях, о зверствах, которые они творили над людьми, порой даже немцы были потрясены увиденным насилием. Евреи и цыгане не считались людьми, их уничтожали как скот.

Оля, знала об этом. Бабушка часто шептала ей на ухо предостережения, рассказывала о преследованиях и бегстве. Теперь эти истории обретали зловещую реальность. Она крепко сжала в руке маленький деревянный крестик, это был подарок отца и прижала его к сердцу.

Крошечная Ольга терялась в толпе детей. Ее миниатюрная фигура и скромный рост придавали ей вид девочки-подростка, хотя ей уже почти исполнилось тридцать лет.

Своих детей у нее не было, только смутные воспоминания о племянниках, которых сестра Татьяна увезла в Бухарест еще до начала военных действий. Связь с Татьяной оборвалась, словно тонкая нить, в этом безумном мире. Ольга шла в неизвестность, движимая сильным желанием спасти хоть кого-нибудь. Ее большие и выразительные глаза, в которых еще можно было увидеть следы былой красоты, теперь выражали тревогу и непоколебимую решимость. На ее плечах лежала ответственность за двадцать восемь детских жизней, за двадцать восемь маленьких сердец, полных страха. Путешествие на пароме подошло к концу, они достигли противоположного берега и простились с дядей Семеном, другом отца Ольги, который сопровождал их. Дети вышли на берег, взяли свои вещи и погнали скот впереди себя. Все, от самых маленьких до самых старших, умели обращаться с животными и были сплоченной командой. Они вошли в лес в поисках места для ночлега.

Впереди бесшумно двигался Яшка, маленький черноволосый цыганенок. Кудрявый, ловкий, он стал незаменимым помощником. Настоящий следопыт. Казалось, лес его принял, подчинился его интуиции. Он двигался так тихо, что даже кусты не шевелились под его ногами. Он всегда находил верную тропу, избегая людских поселений, держась подальше от опасности, укрываясь в объятиях леса.

В этот день, когда Яшка вернулся с поиска ночлега, в его глазах читалась недетская обеспокоенность. Тихонько шепнув что-то Оле на ухо, он указал в сторону темного леса. Олино сердце болезненно сжалось от нехорошего предчувствия. Тревога передалась и остальным детям. Каждому из них было велено беспрекословно слушаться Олю и помогать ей во всем. Родители перед расставанием дали последние наставления, объясняя, что война уже близко, враг у самых границ. Детям было сложно осознать все сказанное, и они постоянно спрашивали, неужели возможно убивать человека только за то, что он еврей, цыган или принадлежит к другой национальности, не является немцем, то есть "истинным арийцем", как они себя называли.

Ольга окинула взглядом детей. Приложив палец к губам, она показала знак молчать. Это был первый день, когда они распрощались с дядей Семёном. Они уже углубились в лесную чащу, но пока еще не чувствовали сильной усталости. Оля соскочила с телеги, посадив на свое место Марусю, и вместе с Яшкой направилась вглубь леса. Яша шел первым, осторожно раздвигая густые ветви деревьев. Оля следовала за ним, напряженно вглядываясь в сумрак. Каждый шорох, каждый треск сломанной ветки заставлял их вздрагивать. Страх сковывал движения, но они понимали, что должны быть смелыми ради детей, ради их спасения. Вскоре они вышли на небольшую поляну, в центре которой виднелась заброшенная хижина.

"Здесь можно передохнуть," – прошептал Яшка, оглядываясь по сторонам. "Но ненадолго. Нужно двигаться дальше, пока не стемнело." Оля кивнула, соглашаясь с ним. Хижина выглядела жалко и неуютно, но лучше, чем ничего. Они вернулись к телеге и позвали детей. Ребята с радостью выпрыгнули из телеги и побежали к хижине, предвкушая отдых.

Внутри хижины было темно и сыро. Сквозь дырявую крышу пробивались редкие лучи солнца. На полу валялись куски гнилой соломы и всякий хлам. Яков быстро осмотрел хижину, убедившись, что здесь безопасно. Оля тем временем достала из телеги еду позвала ребят, и они стали есть так жадно, торопясь, как будто боялись, что еда исчезнет. После того, как поели, дети немного успокоились и начали играть. Оля и Яков сели у входа в хижину и позвали остальных детей, которые были повзрослее стали обсуждать дальнейший план. "Нужно найти безопасное место, где мы сможем спрятаться на какое-то время," – сказала Оля, глядя вдаль. "Может быть, в той деревне, о которой рассказывала бабушка? Она говорила, что там живут добрые люди, которые всегда помогут нуждающимся."

Яшка задумался. "Это рискованно, но другого выхода у нас нет. Попробуем добраться до этой деревни. Но нужно быть очень осторожными, чтобы нас никто не заметил." Они решили отдохнуть несколько часов, а затем продолжить путь. Солнце клонилось к закату, окрашивая лес в багровые тона. Тревога не покидала их сердца.

Обессиленные, они поддались сну, хотя намеревались идти дальше. Утомление взяло верх, погрузив всех в забытье. Ночь подкралась незаметно, окутывая лес плотным, зловещим покровом. Яшка проснулся, встрепенулся и разбудил Олю. Осмотрев погруженных в сон, они решили переночевать в полуразрушенной хижине. Яшка разбудил Давида, друга детства, и они отправились искать сухие ветки для костра. Оля тихонько приблизилась к спящим Марусе и Виолетте, слегка коснулась их плеч, разбудила и попросила отойти в сторону. Яшка и Давид уже разожгли небольшой костер возле входа в хижину, стараясь не привлекать внимания. Оля достала из телеги старое одеяло и укрыла спящих детей. Тишину леса нарушал лишь потрескивающий огонь и тихое стрекотание ночных насекомых. Ребята уселись вокруг костра, плотно прижавшись друг к другу, вглядываясь в темноту. Страх и надежда боролись в их сердцах. Оля прервала молчание первой.

"Мы не можем оставаться здесь долго, нужно продолжать путь", – сказала она. "Да, абсолютно верно, нам нужен план", – согласилась Маруся. Внезапно Виолетта заплакала и сквозь слезы прошептала: "Что будет с нашими родителями? А если немцы их убьют? Куда нам возвращаться?". "Оля, у тебя же есть бабушкины камни, ты рассказывала мне о них, помнишь? Ты можешь узнать, что нас ждет?", – спросила она. Оля подошла к Виолетте, обняла ее и успокоила: "Ну, тише, моя дорогая. Нужно надеяться на лучшее и просто молиться. Родители отправили нас, чтобы мы спаслись и жили, жили ради них, ради будущего. Мы не хуже других и обязательно придет время, когда мы это докажем". "Виолетта, что бы ни случилось, мы должны выжить. Вы вырастете, найдете свою любовь, создадите семьи, у вас будут дети. Жизнь вечна, понимаете?”, – обратилась она ко всем ребятам. “Не потому, что мы бессмертны, а потому что мы возрождаемся в наших потомках. Перестань плакать, и сейчас нам не нужны мои камни. Мы обязательно спасемся, с нами наш Господь Бог. Помолись, родная, и возьми себя в руки. Посмотри, сколько спящих малышей нуждаются в нас". Оля чувствовала приближение беды, она предсказала будущее на своих камнях, когда покидала дом, но никому не рассказала о том, что увидела и узнала от них.

Маруся, смахнув невидимую пыль с колен, решительно заявила: "Оля права. Нам нужно двигаться дальше, но сначала – разведать обстановку. Я пойду". Давид, до этого молча наблюдавший за пламенем, тут же возразил: "Нет, это слишком опасно. Я пойду с Яшкой. Мы быстрее и сильнее". Оля, вздохнув, согласилась: "Хорошо, будьте осторожны. Не привлекайте внимания и возвращайтесь как можно скорее. Мы будем ждать здесь".

Снабдив себя палками для обороны, Яшка и Давид беззвучно растворились в сумраке ночи. Оля, Маруся и Виолетта остались возле костра, с беспокойством всматриваясь в окружающую их непроглядную тьму. Гнетущая тишина оглушала, и любой шорох казался предвестником опасности. Виолетта, немного придя в себя, достала из кармана маленький крестик и тихонько зашептала молитву. Оля ощущала, как страх постепенно парализует ее, но она пыталась сохранять самообладание ради подруг.

Спустя какое-то время Яшка и Давид возвратились. Их лица выражали сосредоточенность, но были невозмутимыми. "Не волнуйтесь", – произнес Давид. "Мы можем спокойно заночевать здесь и с утра продолжить наш путь, вокруг царит абсолютное спокойствие". Девочки, услышав такую новость, выдохнули. Тревожность постепенно стала отпускать, и тела, расслабляясь, падали без сил прямо на траву. День выдался изматывающим, наполненным бегом, страхом и неопределенностью. Сейчас, когда худшее, казалось, миновало, девочек сморил сон. Подложив кофточки под голову, они уснули безмятежным сном, словно дети, убаюканные шелестом листвы.

А Давид с Яшкой договорились между собой, что спать будут по очереди. И вот наконец Яша смог спокойно поспать, он был первым в этой очереди. Он подпер собой березку, облокотился на ствол и так, полулежа, уснул. Лицо его, обычно такое живое и насмешливое, сейчас было смягчено сном. Давид, присев неподалеку, всматривался в темнеющий лес. Каждый шорох, каждая сломанная ветка отдавались эхом в напряженном молчании. Он знал, что тишина обманчива, что опасность может подкрасться незаметно. И хотя тело требовало отдыха, глаза его оставались открытыми, готовыми к любой неожиданности. Он охранял их сон, эту хрупкую передышку, зная, что завтрашний день принесет новые испытания. В лесу заухала сова, и Давид поежился, словно от холода. Но это был не холод. Это было предчувствие.

Примерно в три часа ночи Давид разбудил Яшку.

– А, Давид, да, да я все понял. Конечно, ложись отдыхать. Я проснулся, – пробормотал Яшка в ответ Давиду на его постукивания по плечу.

Пока Давид пристраивался к березке, также присев рядом, Яшка вскочил. Сердце колотилось, как пойманная птица. “Этот сон… опять этот сон. Уже третий раз за неделю”, – бормотал Яшка себе под нос. Он пробежался вокруг хижины босиком по свежей и увлажненной росой траве, словно пытаясь смыть липкий страх. Затем он подбежал к телеге, где безмятежным сном спали все малыши, взял немного воды из кувшина и полил себе на голову, видимо для того, чтоб окончательно проснуться. Нужно было быть начеку.

Давид еще несколько минут смог понаблюдать за всем этим процессом, но глаза тяжелели, и вот он окончательно расслабился и уснул. Яшка тихонько присвистнул, призывая верного пса Бурана, который, до этого момента, лениво дремал в тени телеги. Пес встрепенулся и подбежал, виляя хвостом.

– Тихо, Буран, тихо, – прошептал Яшка, поглаживая его лохматую голову. – Сегодня ночью мы не спим.

Он достал из-под телеги старый, но все еще острый топор, прислонил его к стволу березы и уселся, прислонившись спиной к теплому боку телеги. В ночной тишине слышалось лишь стрекотание кузнечиков и мерное дыхание спящих детей. Яшка всматривался в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-то в густом мраке леса.

И вот, словно в ответ на его напряженное ожидание, вдали послышался треск сломанной ветки. Буран зарычал, прижавшись к ноге Яшки.

– Тихо, – снова прошептал он. – Это еще не они.

Яшка не прекращал свою беседу с верным псом.

"Сегодня уже пятое июня", – произнес он, ласково похлопывая Бурана по шее. "Да, Буран", – продолжал он, обращаясь к собаке, – "дядя Стефан явно предчувствовал что-то неладное". Яшка поднял взгляд к темному небу. "Поэтому он так спешил", – заключил он.

"Интересно, каково это – знать будущее?" – задумчиво спросил Яшка у пса. "Наверное, это тяжело", – ответил он сам себе, поглаживая шерсть Бурана. "А знаешь, Буран, как он это называл? Он говорил, что ощущает "гул в костях". Говорил, что в последние недели этот гул усиливался и лишал его покоя. Все смеялись над его страхами, и только Ольга верила ему. Ну, а как иначе, Буран? Мы сбежали, и вот мы здесь, в лесу…"

"Разговоры о войне остались позади, а здесь мы ничего не знаем… Что же происходит? Ты слушаешь меня, Буран? Ты уснул?"

Буран вяло приоткрыл один глаз, недовольно дернул головой и снова уткнулся мордой в траву. Яшка улыбнулся. Ему казалось, что пес прекрасно понимает каждое его слово, просто не всегда считает нужным отвечать. В лесу царил покой. Лишь шелест листвы и редкий треск сломанной ветки под ногой лесного зверя нарушали тишину. Но даже эта тишина была обманчива, наполнена ожиданием.

В полусонном состоянии они наблюдали за жизнью леса, пока не наступил рассвет. Как только заря окрасила небо и лес начал оживать, Яшка и Буран поднялись, немного пробежались по росистой траве и принялись будить старших ребят. "Подъем! Пора идти," – тихо произнес Яшка, обращаясь к Ольге.

Ольга открыла глаза и ответила: "Да, Яша, я уже не сплю." Потягиваясь, она слегка размяла тело, подняла руки к небу и проговорила: "Сегодня будет прекрасный день."

"Маруся," – тихо позвала Оля. "Маруся," – повторила она, – "нужно подоить Розочку," – так ласково Оля называла их корову, которая давала молоко для детей. "Маруся, иди, подои Розочку и приготовь молока в дорогу, чтобы наши малыши не проголодались."

"Да, место хорошее, полянка отличная, трава сочная, животные сыты, но нам пора двигаться," – сказала Оля. Она подошла к телеге и посмотрела на малышей, которые еще крепко спали.

Постепенно все пробудились. Привели себя в порядок, убрали повозки. Маруся с Виолеттой надоили молока. Яшка дал воды всему стаду, насыпал зерна курам. Оля быстро приготовила завтрак на костре, сварила немного яиц, пока еще был свежий и аппетитный хлеб, напоила малышей молоком и подготовила новую порцию в бутылках. Оля достала и поставила на стол обожаемую всеми мамалыгу. Все просто обожали эту чудесную и вкусную кукурузную кашу. И вот, позавтракав и набравшись сил, все немедленно отправились в дорогу. Давайте узнаем каждого героя получше: их возраст, из каких они семей.

***

Глава 3

О детях

Итак, кто же решился на это рискованное и захватывающее путешествие? Маруся и Виолетта, простые шестнадцатилетние девчонки, лучшие подруги и соседки. Маруся, русская по национальности, жила с мамой и отчимом, с которым мать воспитывала маленького сына. Мама Маруси вышла замуж за молдаванина, дядю Нифона, доброго и трудолюбивого человека, постоянно занятого виноградниками. Он выращивал различные сорта винограда и делал прекрасное вино, но сам не употреблял алкоголь. Однажды, он сильно напился и сжег свой дом. К счастью, никто не пострадал, но первая жена ушла от него, забрав детей в Румынию, и они больше не общались. Дядя Нифон встретил русскую женщину, тетю Наташу, женился на ней, удочерил Марусю, и у них родился общий сын Мирон, которому сейчас три годика. Он бегает рядом с Марусей, с надеждой, что она скоро вернет его домой к маме и папе. В отличие от Маруси, Виолетта выделялась своим благополучным происхождением. Ее отец, купец первой гильдии, владел мебельной фабрикой, что позволяло ему содержать роскошный дом с изысканной обстановкой. Кроме фабрики, он управлял и небольшой мастерской, где умелые мастера реставрировали стулья, придавая им комфорт и красоту. Семья Виолетты всегда жила в достатке, но она сама росла скромным и трудолюбивым ребенком, помогая по дому, проявляя чуткость и внимание к другим.

Виолетта обладала выдающимся поэтическим даром, ее вокальные данные восхищали, и она часто дарила публике свои выступления, принося радость слушателям. Будучи эрудированной девушкой, она обучала юных воспитанников, передавая им свои знания. Виолетта уделяла значительное время личностному росту и мастерски владела гитарой. Яшка с юных лет скрывал нежные чувства к Виолетте, однако, осознавая свою принадлежность к цыганскому народу, понимал, что их отношения не имеют будущего. Он был моложе ее на пару лет, к тому же, она имела еврейское происхождение: ее мать родом из Бухареста, а отец из Кишинева.

Когда-то семья отца Виолетты навещала родных в Бухаресте, там они, и устроили бракосочетание дяди Поликарпа с тетей Габриэлой, после этих событий тётя Габи переехала в наши края. У Виолетты были две маленькие сестры-близняшки, Антониа и Ева, которым сейчас по шесть лет, и они всегда неразлучны. Дядя Поликарп, отец Виолетты, был закадычным другом дяди Стефана, отца Ольги. Они были очень дружны и пользовались авторитетом в кишинёвском “местечке”, к их словам внимательно прислушивались, у них искали мудрого совета. Дядя Стефан, благодаря своим знакомствам в Кишиневе, имел определенное влияние, так как знал многих значимых людей.

А, вот Давид, приятель Яшки-цыгана, происходил из еврейской семьи, где его отец, первоклассный портной, обшивал почти весь Кишинев. Он создавал изысканные наряды для состоятельных дам, его мастерство было безупречным и ценилось очень высоко. Наш Давид был талантливым скрипачом, постоянным участником концертов Виолетты, но его сердце принадлежало Иде, девушке из соседнего дома. Родители Давида одобряли его выбор, поскольку Ида тоже была еврейкой и происходила из уважаемой семьи. Ее отец, дядя Моисей, работал бухгалтером на фабрике дяди Поликарпа, отличался прекрасным образованием, был сильным шахматистом, обладал выдающимся аналитическим умом, увлекался математикой, много читал и уделял много времени своим дочерям. Ида была старшей, ей было 13 лет, а Рахиль, младшая, всего 5 лет, и она также бежала вместе с нами. Давид очень заботился об Иде, он словно преклонялся перед ней и наслаждался каждой минутой, проведенной рядом с ней. Мать Давида, тетя Лия, и его отец, дядя Исаак, часто принимали семью Иды у себя дома. Дядя Моисей и тетя Серафима с удовольствием принимали приглашения. Казалось, что они уже давно всё решили и были бы рады породниться. Когда дядя Моисей отправлял своих дочерей с нами, он очень просил Давида присмотреть за ними и никогда не оставлять их одних. Давид всегда держал своё слово.

Итак, кем же являлся этот молодой цыган по имени Яшка? Это был необыкновенный юноша, едва перешагнувший порог четырнадцатилетия, отличавшийся душевной теплотой, неуемной энергией и поразительной красотой. Его иссиня-черные кудри, выразительные карие очи и губы, словно накрашенные ярким цветом, невольно притягивали взгляды, хотя всем было известно, что эта красота была дарована ему природой. Но Яшка был прекрасен не только внешне, но и своим богатым внутренним миром.

Семья Яшки занималась разведением лошадей, у них были замечательные скакуны. Отец Яшки, дядя Василь, души не чаял в своих питомцах. Никто в округе не умел так мастерски ладить с лошадьми, как он, и всегда знал, как им помочь, если они заболеют. Лошадей у них было много, и жили они на самой окраине “местечка” за их жилищем простирались бескрайние поля. Яшка часто скакал там верхом, разумеется, со своим верным другом Давидом.

Родители Яшки не возражали против их дружбы, в отличие от родителей Давида, которые были этим недовольны и запрещали ему общаться с Яшкой. Но Давид все равно сбегал, и они часто вместе выгуливали лошадей Яшки. В семье у них было много детей: старший брат Баро остался с родителями в поселке, а сестры Лола (10 лет), Гили (8 лет), Каце (6 лет) и младшие братья Лайош (12 лет) Алмас (3 года) отправились вместе с нами. Яшка чувствовал огромную ответственность за них, ведь он обещал родителям, что спасет их всех, и они непременно останутся живы и вернутся домой, как только минует опасность. Да, стоит подробнее рассказать о матери Яшки, тёти Ратри, она была целительницей в наших краях, хотя об этом вслух и не говорили, но всегда обращались к ней за помощью. Она умела исцелять различные недуги с помощью каких-то заговоров. Однажды у сестренки Иды, маленькой Рахиль внезапно отекла шея, голова и моментально все тело, это было что-то ужасное, ее лихорадило, она ничего не могла есть, так как ей было очень больно глотать, и постоянно плакала. Отец Иды и Рахиль звал врачей из города, но те прописывали лекарства, которые абсолютно не помогали. Тогда Давид примчался к Яшке домой и попросил тётю Ратри пойти с ним к Иде домой. Тетя Ратри никогда не отказывала в помощи, она внимательно выслушала Давида, он рассказал все, что происходило с Рахиль, затем она долго копалась в своем шкафчике, что-то смешивала, в бутылочки добавляла воды или какого-то травяного настоя, и только когда собрала свою сумку, аккуратно уложив все приготовленные средства, лишь тогда отправилась с Давидом к Иде. Там ее встретила мать Иды, тётя Серафима, она была вся в слезах и очень утомлена. Обеспокоенная мать проводила Ратри к больной дочери, та стала что-то шептать, потом напоила девочку каким-то отваром, и Рахиль несколько раз вырвало, а после чего она уснула, и прямо на глазах температура тела стала немного снижаться, а опухоль куда-то исчезала. Тётя Серафима не знала, как благодарить Ратри. Она стала просить у неё прощения за то отношение к их семье, которое было раньше, и говорила, что Ратри, ты и твоя семья самые желанные гости в нашем доме. Мама Яши обняла Серафиму и ответила: "Все будет хорошо, не переживай", – она тихонько вышла из дома. Тётя Серафима села возле Рахиль и все время поглаживала её по лбу. После этого случая в нашем “местечке” совершенно изменилось отношение к цыганской семье Яши. Женщины стали наведываться в гости к ним, а также приглашали их к себе. Ратри превосходно гадала на картах, и когда папа Оли, Стефан, стал бить тревогу о том, что скоро начнут массово истреблять евреев, цыган и под это попадут и все остальные, то тетя Ратри тоже самое увидела и на своих картах, и тогда все жители нашего “местечка” приняли решение, что надо спасать детей, как они тогда говорили, что на время надо увезти, и когда взрослые разберутся со всем происходящем, то дети смогут вернуться обратно в свои дома. Однако, как сильно они заблуждались. В тот момент все еще не осознавали всей глубины происходящего.

Вместе с нами в дорогу отправилась Зара, кузина Давида. Она появилась в наших краях всего месяц назад. За год до этого Зара вышла замуж. Давид с семьей ездил к ней на свадьбу в город Бендеры (Тигина), где она жила с родителями. Их родство шло по материнской линии, через тетю Лию. Мать Зары была старшей сестрой матери Давида. Зара вышла замуж за человека, которого ее мать называла бандитом и вором. Арон, как его звали, был известен в своем городе, его боялись и избегали. Его происхождение было неизвестно, так как он вырос в приюте, но он называл себя евреем, хорошо знал обычаи и говорил на идиш. Он практически похитил Зару, и семья была вынуждена согласиться на брак, полагая, что он воспользовался ее уязвимостью и обесчестил ее. Свадьбу сыграли по еврейским традициям, Зара забеременела и родила сына Шломо. Через три месяца после рождения сына Арон погиб в бандитской разборке. Так кузина Давида стала вдовой с младенцем на руках. Тётя Лия, забрала племянницу к себе, чтобы поддержать ее и помочь, надеясь найти ей жениха в Кишиневе. Но, получив тревожные новости, Зара с ребенком бежала вместе с нами. Шломо было всего три месяца, Зара кормила его грудью и была очень к нему привязана.

Безусловно, я пока что поведала не обо всех участниках нашего спасения, поскольку нас очень много. Однако, постепенно я представлю каждого члена команды, отправившегося с нами в это спасательное путешествие.

***

Глава 4

Серёга

Итак, настал момент продолжить путь ради выживания. Нашей целью было максимальное отдаление от Кишинева. Миновав Тудорово, мы направились в сторону Одессы. Обладая большим количеством скота и множеством детей, быстрое передвижение с таким грузом было нереальным. Частые остановки стали необходимостью, чтобы укрывать скот в самых непроходимых участках леса, опасаясь кражи и потери припасов.

Тем не менее, двигаться вперед было жизненно важно, чтобы отыскать укромное место в лесной глуши, где можно было бы укрыться и переждать. Однако, чрезмерное удаление от населенных пунктов было неприемлемо, так как требовалось получать информацию. Возможно, слухи о войне окажутся ложными, и появится возможность вернуться домой. Либо опасность реальна, и необходимо продолжать бегство как можно дальше. Поэтому регулярно кто-то из нашей группы отправлялся в поселки и узнавал на рынках последние новости, чтобы понять, к чему нам следует готовиться.

И в этот раз все повторилось. Наконец, мы достигли окрестностей села Маяки. Неподалеку от села обнаружили лесополосу, где и решили остановиться. Яков освободил лошадей от упряжи, повозки поставили плотнее друг к другу, дети помчались к реке, Ольга, Маруся и Виолетта занялись приготовлением еды, а Зара следила за ребятами, с удовольствием резвящимися в воде.

Яков! – громко позвала его Ольга. Яков, тут же поручив Давиду заботу о лошадях, поспешил к Ольге.

– Что такое? – спросил Яков.

– Необходимо сходить в село, найти там рынок и попытаться узнать свежие новости, что сейчас происходит, – сказала Ольга.

– Понял, сделаю, – ответил он.

Вернувшись к Давиду, Яшка попросил его завершить все начатые дела.

"Давид, позаботься о лошадях: накорми их и помой в реке, как только парни выйдут из воды," – сказал он.

"Ладно, Яшка, не беспокойся, я всё сделаю," – ответил Давид.

Давид позвал на подмогу Алмаса и Мирона, и, хотя мальцам было всего по три года, они ловко управлялись с лошадьми.

"Эй, мужики, хватит барахтаться, вылезайте из воды, сейчас будем купать лошадей," – строго, по-отцовски скомандовал Давид плещущимся в воде малышам. Они моментально выскочили из воды и подбежали к Давиду. Яшка уже немного отошел от Давида, но всё отлично слышал, и улыбнулся, увидев реакцию малышей. В этот момент его переполняла гордость за воспитание подрастающего поколения. "Вот это сплоченность," – подумал Яшка, "такие маленькие, а понимают всё совсем как взрослые." С этими мыслями Яшка отправился на поиски сельского рынка.

Пройдя незначительное расстояние, всего около шести километров, он оказался в самом центре сельской суеты. Проворный и юркий цыганенок ловко лавировал среди крестьян, неспешно прогуливавшихся по рыночной площади. Он двигался вперед, внимательно прислушиваясь к окружающим разговорам: то пристраивался к молодой женщине в элегантном бежево-коричневом наряде, то подслушивал спор мужчин о цене продаваемой лошади. Так, в бесцельных блужданиях, он добрался до булочной. У дверей лавки он заметил дородную женщину, на вид лет пятидесяти, покупавшую хлеб. Она стояла у прилавка, торгуясь с продавцом, и уже достала платок, надежно спрятанный в ее пышной груди. Развернув платок, она начала отсчитывать деньги, но внезапно к ней подскочил шустрый парнишка и сбил ее с ног. Женщина пошатнулась, и монеты, купюры рассыпались у ее ног, словно горох. Не теряя времени, парень схватил горсть упавших купюр и бросился бежать со всех ног. Женщина издала пронзительный крик. Продавец, испуганно отодвинувшись от прилавка, своим видом показывал, что он не имеет к этому никакого отношения и совершенно не знаком с этим наглецом, сбившим с ног такую пышную даму. Вор мчался изо всех сил прямо в сторону Яшки, а за ним гнался милиционер, отчаянно свистевший в свой свисток. Однако возраст стража порядка значительно превосходил возраст убегавшего парня, и поэтому пузатый, невысокий милиционер никак не мог догнать стремительно убегавшего преступника. Окружающие даже не пытались остановить вора, а напротив, расступались, давая ему дорогу. Яшка, прятавшийся за деревом, выставил ногу, когда парень попытался пробежать мимо, подставив ему подножку. Вор упал и с широко раскрытыми от ярости глазами посмотрел на Яшку.

"Ты чего?" – возмущенно спросил он.

"Я ничего," – ответил Яшка.

"А зачем ты украл деньги у этой мадам?" – спросил Яшка, схватив вора за воротник.

"Да ты что, бродяга, ты же свой, убери руки," – закричал воришка.

"Какой я тебе свой?!" – возмутился Яшка и ударил вора по лицу. Тот отполз, уворачиваясь от Яшки, и завязалась драка. Они размахивали кулаками, отбрасывая друг друга то в одну, то в другую сторону. В конце концов, вор оказался проворнее и, повалив Яшку на землю, прижал его к земле.

"Ты что, цыган, зачем своим мешаешь? Удивленно спросил незнакомец.

Ты же такой же, как и я" – сказал он.

Яшка возмутился: "Нет, я не вор и не беру чужого".

"Так ты не детдомовский что ли?" – уточнил воришка.

"Нет," – ответил Яшка.

"А откуда ты?" – спросил незнакомец, ослабляя хватку.

В этот момент они услышали приближающийся свисток и бросились бежать, не оглядываясь, куда глаза глядят. Бежали, бежали, и когда рынок остался далеко позади, остановились, тяжело дыша, с ощущением, что сердце вот-вот выскочит из груди. Переведя дух, Яшка немного отошел от незнакомца и, словно разговаривая сам с собой, пробормотал:

"Я не понимаю, зачем я побежал за тобой, я ведь ничего не сделал". Незнакомец услышал слова Яшки и подошел к нему:

"Если бы ты не побежал, тебя бы поймали. Поверь, там никто не будет разбираться. Ты посмотри на себя, ты же цыган, значит виноват," – усмехнулся незнакомец.

Яшка злобно и недовольно посмотрел на незнакомца.

"Ну, ну, чего ты вытаращил глаза на меня? Я что, не правду сказал?"

"Да ты, я сейчас тебя," – Яшка снова кинулся на незнакомца.

"Да, хорош," – закричал незнакомец, – "Хватит уже кулаками махать. Успокойся. Что ты вступаешься за эту толстуху? Она работает у нас в детском доме на кухне и постоянно таскает продукты домой. Мы ее всегда наказываем за это. Она ворует у бедняг. Так ей и надо", – сказал незнакомец, оправдывая свой поступок перед Яшкой. Незнакомый парень повернулся к Якову и протянул ему свою руку.

"Я Сергей, а ты как?" – спросил он.

Яков с отвращением оттолкнул его руку и отошел в сторону, чувствуя себя оскорбленным.

"Ну чего ты? Все еще злишься?" – не унимался Сергей.

"Да ладно тебе, братан, не дуйся. Она и правда сама ворует. Ты считаешь нормальным красть продукты у детей, которым и так не хватает?"

"Слушай," – ответил Яков, "я видел, как ты украл у неё, а вот чтобы она крала еду в детдоме – этого я не видел. Что с этим делать будем?"

"Да, дела…" – протянул Сергей. "Ладно," – сказал Сергей, "мы тут недалеко. Пойдем со мной."

"Куда?" – поинтересовался Яков.

"Я тебе кое-что покажу." Сергей хлопнул Якова по плечу и, поманив рукой, повторил: "Пойдем, пошли." Они тронулись с места. Минут пятнадцать они шли по переулкам и дворам и, наконец, приблизились к старому, обшарпанному двухэтажному дому барачного типа, деревянному, который, казалось, лет двадцать не видел ремонта. На входной двери красовалась надпись: "Детский дом № 12". Они обошли здание сзади и оказались во внутреннем дворе, где находился задний вход на кухню, где готовили еду для детей.

"Вот, смотри," – тихо прошептал Сергей, притаившись в кустах, "смотри, что сейчас будет."

Возле входа стояла телега, запряженная старой лошадью. Больше никого не было видно.

"И что?" – возмутился Яков.

"Тихо ты, сиди и смотри," – оборвал его Сергей.

Они затаились и стали ждать. Просидев в полной тишине около двадцати пяти минут, Яков уже начал уставать и хотел было подняться, как вдруг из двери показались две мужские фигуры. Сергей резко дернул Якова вниз. "Да сядь ты уже," – пробормотал он.

И они стали наблюдать за тем, как двое мужчин вытаскивают из кухни кусок говяжьей туши и укладывают его в телегу, аккуратно накрывая тряпкой. Затем они вытащили мешок с мукой и еще пару мешков с чем-то, тщательно закрывая их тканью. В этот момент к ним подошла женщина с рынка, та самая пышная дама. Она выглядела злой, что-то бормотала и размахивала руками. Подходя ближе, она начала кричать на мужчин:

"Ах, этот негодяй Сергей опять украл у меня деньги на рынке! Опять этот толстый увалень не смог его поймать! Да сколько эти мерзавцы будут нам мешать? Уроды, а не дети, бродяги! Всех надо утопить, как котят в реке. Надоели уже!"

"Не ори, мать," – произнес один из мужчин.

"Мы уже всё упаковали. Сейчас оттащим на рынок и продадим, возместим тебе все потери. Оставим этих сироток голодными, чтобы знали, как воровать деньги у порядочных граждан."

И они стали громко смеяться над этими словами.

"Ну что, увидел?" – спросил Сергей у Якова, который все еще сидел в кустах. Яков молча, с широко открытыми глазами, наблюдал за этими негодяями и лишь отрицательно качал головой.

"Да, как такое возможно?" – шептал Яков себе под нос. Пока юноши, спрятавшись в кустах, пытались осмыслить увиденное, повозка с мужиками начала движение, вероятно, в сторону рынка, а дама вошла в здание. По всей видимости, она решила приготовить кашу из топора, поскольку все продукты питания были украдены для перепродажи.

Когда повозка укатила, и полная дама исчезла из виду, Яшка выпрямился, отряхивая штаны от грязи. Он бросил сердитый взгляд на Серёгу и, не говоря ни слова, удалился от него. Серёга моментально вскочил на ноги и, словно обезумевший, кинулся в погоню за Яшкой.

"Постой, погоди! Куда же ты?" – доносилось в спину Яшке.

Он продолжал идти, не обращая внимания на крики своего новоиспечённого приятеля. Но Сергей не собирался сдаваться и бежал следом.

"Да постой же ты, – выкрикивал он, – зачем убегаешь?"

Яшка внезапно остановился. Сергей, не успев затормозить, налетел на него.

"Ох, вот это да… ну ты и странный, как звать-то тебя и почему так несёшься?" – пробормотал Сергей.

Протягивая руку для приветствия, Яков произнес:

"Яшка".

Сергей, удивленный такой оперативностью, сперва замешкался, но после пожал предложенную руку и ответил:

"Сергей, рад знакомству".

Небольшая тишина повисла в воздухе, которую тут же сменил взрыв хохота. Со словами "ну, теперь знакомы!" они вновь обменялись рукопожатием. Сергей спросил у Яшки, куда тот направляется. Яшка огляделся, осознавая, что совершенно потерял ориентацию и не понимает, как найти дорогу. В замешательстве он ответил Сергею, что не знает, как отыскать своих и куда идти.

"Своих?" – переспросил Сергей.

"То есть ты не один?"

"Нет, нас целая группа", – ответил Яша. Тут же он замялся, добавив, что не должен был этого говорить, и неуверенно отступил в сторону.

"Не беспокойся, друг", – Сергей похлопал его по плечу,

– "Я не причиню тебе вреда, никогда. Считай меня своим братом".

Он протянул руку Якову. Яшка внимательно посмотрел на Сергея и с осторожностью пожал ему в ответ.

"Вспоминай же, что ты заметил, уходя от своих?" – допытывался Сергей. "Вокруг? Дай подумать…" – протянул Яшка.

"Полоса деревьев, речушка, и поле с подсолнухами, ну просто гигантское. А немного поодаль трактор синего цвета стоял, но без колёс. Я ещё удивился, как это трактор и без колёс, каким образом он туда попал?" Сергей усмехнулся: "Ага, теперь понятно, где это место." "Ну, пошли, тут недалеко, примерно в пяти километрах," – заключил он.

Как неразлучные приятели, они живо развернулись и зашагали навстречу своим друзьям. Они пересекали улицы и проходные дворы, сокращая путь. По пути Серега то и дело натыкался на приятелей, которые звали его с собой, но он, будто не замечая их, продолжал шагать рядом с Яшкой. "Сергей, я хочу тебе кое-что рассказать, но ты должен поклясться, что никому об этом не проболтаешься", – настойчиво произнес Яшка. Серега на секунду замер, пристально посмотрел на Яшку и ответил:

"Брат, я никогда тебя не предам". Они обменялись рукопожатием и дружески похлопали друг друга по спине. Яшка продолжил свой рассказ: "Серега, понимаешь, мы родом из Кишинева. Нам пришлось временно бежать из родного города, ты ведь слышал, что скоро начнется война". Серега усмехнулся: "Да ну, брось, не будет никакой войны, наши же подписали договор о ненападении, об этом по радио только и говорят". "Не знаю, что там вещают по твоему радио, – обиженно парировал Яшка, – а я точно знаю, что немцы нападут и начнется страшная война, хочешь верь, хочешь нет". Яшка печально закончил свою мысль. Я не стану вдаваться в подробности причин нашего бегства из родного города, но скажу, что наши родители остались там, чтобы оборонять его. Они намерены дать отпор немецким и румынским войскам, уже подступившим к границам. Нас, детей, собрали вместе и велели уйти как можно дальше, найти безопасное место и переждать, пока ситуация не стабилизируется. Именно поэтому мы и ушли, повинуясь воле родителей, и теперь ищем пристанище, где можно будет переждать смутное время. С нами совсем маленькие дети, и наша главная задача – обеспечить их безопасность, закончил Яшка. Серёга, погружённый в раздумья, бросил взгляд на Яшку, почесал голову и пробормотал, удивлённо качая головой. Неужели это начало войны? Мгновенный страх отразился в его глазах. "Яшка, можно ли мне пойти с тобой?" – спросил он, надеясь на положительный ответ. "Пожалуйста, возьми меня с собой. Я совершенно один в этом мире, у меня никого нет. Я буду полезен, обещаю. Знаю здесь каждый уголок, могу провести куда угодно: хочешь, до Николаева, хочешь, до самой Одессы. Просто примите меня к себе. Я никогда не знал, что такое семья, а вы могли бы ею стать. Если немцы нападут, я буду сражаться рядом с вами," – умоляюще произнес Серёга. Ладно, я не против, однако у нас есть старший, а точнее, то старшая – Ольга, дочь влиятельного городского деятеля, с ней необходимо будет обсудить этот вопрос, отметил Яшка. Но ничего, пошли со мной, я представлю тебя всем. И вот, преодолев пять километров, они подошли к тому самому трактору.

"Да вот же он, этот трактор!" – радостно воскликнул Яшка.

"Я же говорил, что приведу тебя. Я здесь знаю всё, каждую травинку и каждую тропинку", – тихо и задумчиво произнес Серега. Яшка, точно зная направление, побежал к реке. Там все терпеливо ждали его, и только Оля проявляла заметное беспокойство. Но когда Яшка появился вдалеке, она облегченно выдохнула:

"Ну, слава богу, вернулся. Яша, что произошло? Почему так долго?" – спросила Оля.

"Ох, это долгая история. Лучше познакомься с моим другом, Оля", – крикнул в ответ Яшка. Оля заметила, как к ним приближается силуэт юного парня.

"Яша, ты что, совсем потерял голову? Зачем ты его привел?" – упрекнула Оля восторженного Яшу.

"Нет, я не враг," – ответил Сергей на возмущение Ольги.

В разговор вмешался Яшка:

"Оля, он хороший парень и он сможет нам помочь. Он сражается за правду в своём селе. Представляешь, у них в селе есть детский дом, и одна группировка ворует еду из столовой, а Серёга в одиночку противостоит им и пытается их наказать, как может," – выпалил Яшка на одном дыхании. Серёга, словно другой человек, из жизнерадостного весельчака превратился в печального и задумчивого юношу, рассказ Яшки о грядущей войне произвел на него сильное впечатление. Он подошел ближе к Ольге и произнес:

"Вам не стоит меня опасаться. Я никогда не причиню вреда детям."

Он окинул взглядом окрестности и увидел вот такую картину. Виолетта и Маруся мыли посуду у реки, дети спокойно сидели на телегах, увлеченные игрой. Зара с младенцем прогуливалась поблизости, пытаясь его успокоить, но он безутешно плакал. Давид занимался с лошадьми, надеясь на скорое отправление. Серёга взглянул на всех, и его сердце наполнилось состраданием. Он повернулся к Ольге и с уверенностью сказал:

"Возьми меня с собой, пожалуйста, я очень вам нужен. Я буду помогать и всегда буду рядом. Поверь мне, умоляю."

Его слова были настолько искренними и убедительными, что Оля ни на секунду не усомнилась в них.

"Хорошо, пойдем знакомиться," – ответила она, указывая рукой в сторону телег, приглашая Сергея пройти. Когда они приблизились к детям, Ида, стоявшая рядом с Виолеттой с чистой посудой, обернулась к Ольге и громко поинтересовалась:

"Оля, мы останемся здесь на ночь?". Ольга, погрузившись в раздумья, внимательно взглянула на Сергея. Сергей, словно прочитав её вопрос, незамедлительно ответил:

"Нет, ночевать здесь не стоит. Вокруг бродит много всяких людей, у вас много скота, и очевидно, что есть деньги. Вы слишком хорошо обеспечены".

Сергей заключил: "Нам нужно идти".

"Неподалеку есть заброшенная деревня, куда местные жители боятся ходить. Говорят, что еще во времена царя там жила старая колдунья, внушавшая всем страх. Люди верили, что она могла превратить человека в свинью и съесть его", – засмеялся Сергей.

"После смерти старухи люди, опасаясь ее призрака, даже не смотрят в сторону ее дома. Именно туда мы и направимся", – пояснил Сергей.

"А это безопасно для нас?", – с испугом в глазах спросила маленькая Рахиль. Ольга и Сергей рассмеялись. Ида, старшая сестра Рахиль, погладила ее по голове и успокоила:

"Не бойся, моя хорошая. Бояться нужно живых, а мертвых бояться не стоит".

Слаженно собравшись, они привели в порядок разбросанные предметы, заняли места в повозках и направились к заброшенному поселению. Деревня располагалась в самой чаще узкой лесополосы; сначала путь пролегал вдоль реки, затем они повернули направо и оказались в непроходимых зарослях. Было очевидно, что в этих местах давно не ступала нога человека – настолько плотно и часто росли деревья, что лошадям с телегами было крайне сложно продвигаться. Кое-где приходилось обрубать ветви, чтобы лошадь могла протащить повозку. С большим трудом они добрались до жилища колдуньи, дом возвышался на небольшом холме и казался очень высоким.

"Как давно умерла старуха?" – спросил Давид у Сергея.

"Точно не знаю", – ответил Сергей, – "но говорят, что еще до советской власти, думаю, около тридцати лет назад".

"И тридцать лет здесь никого не было?" – поинтересовалась Ольга.

"Ну почему же, я сюда часто убегал из детского дома и ночевал здесь. Никто никогда меня не находил, поживу тут пару дней и убегал обратно, как только надоест", – с улыбкой ответил Сергей.

"И тебе не было страшно?" – спросила Лола, широко раскрыв свои красивые цыганские глаза.

"Нет", – ответил Сергей, – "здесь совсем не страшно, и старуха, которая здесь жила, была совершенно нормальной, просто одинокая и неухоженная. Ведь тяжело старому человеку одному, а люди глупые не захотели понять, а просто стали обзывать её, вот она, наверное, и чудила. Правильно ты говоришь, бояться надо живых, а мертвых не надо. Надо просто уважать их прах и не злословить, и не смеяться над ними".

"Какой необычный дом," – проговорила Ясмин, родственница Якова по материнской линии. Она приблизилась к строению и произнесла несколько фраз на непонятном языке. Все присутствующие пристально наблюдали за ней, замерли в ожидании, не двигаясь с места. Девочка достала икону, зажгла большую свечу и, капнув воском на сухую траву в руке, начала ею размахивать и что-то бормотать. Когда от травы потянулся странный аромат и тонкая струйка дыма, Ясмин приблизилась к двери и учтиво попросила у духа хозяйки разрешения войти. Неожиданно дверь слегка приоткрылась, что повергло всех в изумление. Однако Ясмин, улыбаясь, объяснила, это порывом ветра. С иконой и догорающим пучком травы в руках, Ясмин первой вошла в дом. Осмотрев комнаты, она выглянула и сообщила, что теперь и остальным можно войти, так как хозяйка дала согласие.

Эта отважная девочка – дочь Васелины, они из другого города. Мать Якова приходилась родной сестрой Васелине, молодой и очаровательной цыганке, которая в свое время покорила сердце Михаэля, кишиневского еврея. Михаэль, также уроженец Кишинева, но из другого района, однажды увидев Васелину, был настолько очарован, что пошел против воли родителей. Он сбежал за своей возлюбленной, и вскоре они сыграли свадьбу. Так распорядилась судьба – еврей женился на цыганке. Они поселились неподалеку от Ратри и ее мужа Василя, родителей Якова, о которых я уже упоминала. У них родилась дочь, названная в честь матери, Ратри и Васелины, прекрасным именем Ясмин. Ясмин, помимо имени, унаследовала от бабушки дар целительства. Подобно своей тете Ратри, она обладала способностью лечить и знала заговоры, однако, будучи лишь одиннадцати лет, использовала свои знания только в крайних случаях. И сейчас ее умения были крайне необходимы. Она собирала травы и бережно складывала их в заранее подготовленные матерчатые мешочки. У нее был небольшой сундучок с баночками, наполненными травами, которые она тщательно хранила.

Вместе с Ясмин с нами пошел шестилетний Иосиф, сын Васелины. Ратри очень хотела, чтобы Васелина присоединилась, но та не могла оставить своего мужа. Васелина попросила Ольгу присмотреть за детьми. Ясмин и Иосиф очень любили Ольгу, которая занималась с ними, обучала грамоте, играла и дарила маленькие подарки. У Ольги не было своих детей, и она очень привязалась к детям Васелины. Васелина и Ольга были близкими подругами. Ольга делилась с ней своими секретами и часто приходила поболтать. Когда муж изменил Ольге и оставил ее, она была в отчаянии, и Васелина оказала ей огромную поддержку. В Ольге также текла цыганская кровь, поэтому у них было много общего. Ясмин всегда держалась рядом с Ольгой, а Ольга, словно мать, оберегала Ясмин и Иосифа, что было заметно всем. Иосиф даже иногда называл Ольгу мамой. И в этот раз, когда Ясмин по зову сердца решила пообщаться с духом умершей бабушки перед тем, как войти в дом, Ольга испытывала тревогу за девочку и, пока Ясмин была в доме, а Ольга не видела ее, она так волновалась, что оборвала все кусты вокруг, не замечая этого. А когда Ясмин позвала всех в дом, Ольга выдохнула с облегчением и вошла первой.

"Ты меня очень напугала, моя девочка," – нежно сказала Ольга.

"Не бойся, мама Оля," – ласково ответила Ясмин, – "бабушка, которая жила здесь раньше, очень рада, что мы пришли сюда, она сказала, что мы можем оставаться здесь сколько захотим, она будет оберегать нас." "Правда?" – удивленно произнесла Ольга, – "ну, хорошо."

Войдя в дом, все были поражены тем, как хорошо сохранилась обстановка, словно кто-то регулярно убирал и ухаживал за скромной мебелью.

"Надо же, как здесь чисто," – удивилась Виолетта. Девочки осмотрели дом, распределили места для сна, как вдруг Яков закричал во дворе: "Сюда, сюда!" Дети выбежали во двор и подбежали к Якову, стоявшему возле небольшого заброшенного строения, заваленного старыми бревнами. Мальчишки тут же начали растаскивать бревна, освобождая дверь, и когда дверь была расчищена, первым внутрь пробрался Алмас, маленький и очень юркий, ему достаточно небольшой щели, чтобы проникнуть внутрь. Оказавшись внутри, он прокричал своим детским голосом: "Здесь баня!" Дети пришли в восторг и тут же принялись приводить в порядок заброшенное место, вытаскивая весь накопившийся за годы мусор как снаружи, так и внутри. Пока мужчины занимались физически сложной работой, девочки вошли в дом, разожгли печь, и Оля замесила тесто, приготовив свежий хлеб. Мальчики, в ожидании Яшки у реки, наловили рыбы. Девочки, не теряя времени, почистили улов и сварили огромный котел ухи, а также приготовили свежую мамалыгу. Получился настоящий пир!

Ребята очистили небольшую площадку возле дома, соорудили из бревен низкий столик, в центре развели костер и уселись прямо на траву. Каждому достался горячий и аппетитный ужин. Тем временем мальчишки привели в порядок баню, постарались ее растопить и натаскали воды из реки, устроив себе настоящий праздник. Сначала девочки вымыли малышей, завернули их в полотенца и по очереди относили в дом, где их одевали, кормили и укладывали спать: кого на теплую печь, кого на хозяйскую кровать. На полу также разложили сено, накрыли одеялом и уложили туда часть детей.

Как только все малыши были выкупаны и накормлены, в баню отправились девочки постарше, а мальчики в это время присматривали за малышами. Девочки вдоволь напарились, тщательно промыли свои длинные косы, расчесали пышные волосы. Все тело словно вздохнуло свободно, ведь столько дней не было возможности нормально искупаться и отдохнуть, а тут такое блаженство! Виолетта даже произнесла вслух:

"Я не знаю имени этой доброй хозяйки, которая давно уже на небесах, но я хочу поблагодарить ее за этот праздник. Спасибо тебе, милая бабушка, Боженька даруй ей Царствие Небесное". И, поцеловав свой крестик, Виолетта перекрестилась.

После того, как девочки вышли из бани, туда отправились мальчишки. Они тоже долго парились, беседовали и о чем-то серьезно спорили, а затем, выйдя из бани, присоединились к вечернему ужину у костра. Все расслабились. Малыши спали крепким сном. Даже маленький Шломо, накупавшись в бане, заснул крепко и дал отдохнуть Заре. За долгое время Зара смогла посидеть со всеми и вдоволь поболтать.

Неожиданно Виолетта и Ольга затянули мелодичную песню, Яков вскочил, схватил гитару из повозки и, внимательно прислушиваясь к их голосам, начал аккомпанировать. Сергей, счастливый, сидел с восторженным взглядом, было очевидно, что все наслаждаются отдыхом и предаются воспоминаниям о детских годах, именно о тех беззаботных временах. Ведь с тех пор, как они покинули родные дома, детство осталось где-то там. Когда девичье пение стихло, Оля поднялась, чтобы проверить спящих детей. Зара попросила ее по пути заглянуть к Шломо и узнать, не проснулся ли он. "Хорошо", – согласилась Оля и направилась в дом. Внутри царила полная тишина, лишь прерываемая тихим детским сопением, создавая умиротворяющую атмосферу. Осторожно присев на край скамьи, Оля достала из кармана маленький блокнот, где фиксировала все происходящие события. Немного увлажнив кончик карандаша, она принялась писать: "Сегодня десятое июня, и это чудесный день. Мы повстречали Сергея, нашли этот прекрасный дом и впервые за долгое время смогли по-настоящему отдохнуть." Внезапно из страниц выпала фотография – та самая, которую она взяла из родного дома. Взглянув на лица родителей, Оля не смогла удержать слезу, скользнувшую по щеке, и прошептала: "Мама, папа, как вы там? Папочка, что с тобой? Надеюсь, что тебя не арестовали, и что все невзгоды позади." Но как же она заблуждалась!

Сейчас мне уже известно, что отца Ольги арестуют тринадцатого июня 1941 года, и она больше никогда не увидит его живым. Как и остальные дети, они больше не увидят своих близких. Но это случится позже, а сейчас они счастливы. Вероятно, Господь нарочно подарил им эти моменты радости и душевного тепла, когда горит костер, звучат песни и льются тихие, откровенные разговоры.

***

Глава 5

Появление Идит и Ирит

Наступило утро. Дети отлично выспались и полны энергии. Взрослые, пробудившись, сразу же приступили к своим обязанностям. Мужчины позаботились о скоте, а девушки приготовили аппетитный завтрак, накормили детей и убрались в доме. Закончив дела, все собрались за столом, чтобы обсудить дальнейшие планы. Первой заговорила Оля: "Послушайте, что, если нам остаться здесь? Мы надежно укрыты густой лесополосой, нас не видно с дороги, и местные жители избегают этих мест. Может, переждем здесь некоторое время, а когда станет ясно, что нам ничего не угрожает, вернемся домой", – выпалила она, не переводя дыхания. Яша, Серега и Давид обменялись взглядами, и воцарилась тишина. Все погрузились в раздумья, словно набирая воздуха перед ответом.