Читать онлайн Оливковые истории

Глава 1

Яркие лучи солнца больно пронзали заспанные глаза Софии, ей пришлось достать из рюкзака темные очки и стыдливо поправить мятую рубашку. Казалось, что прохожие с осуждением смотрели на нее, разочаровываясь в неопрятном образе и неухоженном лице, но на самом деле, ее личность и внешний вид были абсолютно безразличны жителям и туристам богемной улицы Gran de Gracia. Двое молодых людей отчаянно пытались выбраться из ночной эйфории, красивый мужчина в строгом костюме огромными шагами пересекал улицу в направлении станции метро, а туристы-жаворонки расхаживали мимо д орогих ветрин в ожидании открытия магазинов. Соня прибавила шаг, зачем-то стараясь догнать длинноногого делового мужчину, но у самого входа в метро он таинственно исчез из видимости, это было странно, ведь на улице Gran de Gracia был единственный вход на станцию Fontana, на которую можно было попасть только через наземный кассовый зал. Эта станция была открыта еще в далеком тысяча девятьсот двадцать четвертом году, как часть первой линии городского метрополитена, и частично сохранила свое первоначальное оформление, включающее уникальный фасад. Архитектурная достопримечательность переключила внимание Сони и она, передумав спускаться на самую глубокую станцию Барселонской подземки, направилась в другую сторону. Ей редко удавалось выбраться в центр города и сейчас, когда она находилась всего в сотне метров от шедевров Антонио Гауди, София решила не упускать возможность и сделать несколько фотографий резиденции в арабско-испанском стиле мудехар, построенной для Мануэля Висенса. Обойдя вокруг творения великого архитектора, она отщелкала около полсотни снимков и, взглянув на часы, быстро зашагала к метро.

Устроившись на мягком сидении, Соня пыталась вчитываться в текст, но сонливое состояние размывало черно-белые буквы. Она не любила оставаться на ночь в гостях, но вчерашний вечер стал исключением поскольку так утомил ее, что София с благодарностью приняла приглашение подруги и задержалась до раннего утра.

Монотонный голос объявил название станции, Соня подняла глаза от книги и осмотрелась. Вагон барселонского метро был полупустой, раннее утро буднего дня еще не успело разбудить темпераментных испанцев, лишь несколько таких же сонных попутчиков качались в такт старому вагону. София огляделась по сторонам и окунулась обратно в свою книжную историю, но снова монотонный голос заставил ее отвлечься. Она расправила затекшие плечи, выпрямилась и стала разглядывать пассажиров. Несколько человек были погружены в экраны смартфонов, из чьих-то наушников доносилась ритмичная музыка, а кто-то просто дремал, открывая глаза на каждой станции и прислушиваясь к монотонному голосу. Внимание Сони привлекла книга в руках девушки, сидящей напротив – массивная яркая обложка и наличие печатного издания, а не смартфона, уже, само по себе, вызвало интерес. Во всем вагоне только два человека перелистывали бумажные страницы: София и эта «цветная книга» напротив. Соня рассматривала заинтересовавший ее объект, а девушка, заметив, как София старательно пытается прочитать название книги, дружелюбно повернула к ней обложку и подмигнула. Ответив улыбкой, Соня застенчиво опустила глаза, но через мгновение обе девушки, как по команде, уставились друг на друга уже с абсолютно озадаченным выражением лица и какое-то время сидели неподвижно, как под гипнозом. В этот момент монотонный голос объявил станцию Софии, она медленно направилась к выходу все также смотря на особу с интересной книгой, и лишь чуть не споткнувшись у выхода, была вынуждена вернуться в реальность. Сонливое состояние удивительным образом улетучилось, как и переживания о неопрятном внешнем виде и Соня почти бежала к остановке пригородных автобусов «RDA. Universitat», поглядывая на часы и вспоминая время отправления своего транспорта.

Большая часть туристов и жителей пригорода Барселоны ранним утром стремилась в сторону центра города и Софии пришлось с трудом пробираться через встречную толпу, чтобы наконец занять свое место в автобусе, следовавшем в миниатюрный городок Каталонии Castelldefels (далее Кастельдефельс), споры о происхождении названия которого не утихали и до сих пор. Так или иначе – сначала здесь всё же появился замок Castell de Fels, вокруг него и вырос этот камерный город с протяженным пляжем, приятной атмосферой и развитой инфраструктурой.

Несмотря на то, что Кастельдефельс находился всего в двадцати километрах от Барселоны, дорога до дома показалась Софии вечностью. Ни завораживающие пейзажи, ни прибрежная линия с мягким белоснежным ковром, ни морская гладь Средиземного моря не могли отвлечь ее воображение, зацикленное на удивительной встрече в вагоне метро.

Снимая на ходу обувь, Соня вбежала в дом, кинулась к деревянному комоду оливкового цвета и несколько минут потрошила все ящики, выкидывая их содержимое на пол. Наконец, достав огромную папку с фотографиями и прижимая ее к груди, София вышла на веранду, где осень радовала прекрасной погодой: солнце не жгло и не причиняло дискомфорта, лаская и согревая своим нежным теплом; апельсиновый сад наполнился ярко-оранжевыми плодами, которые поблескивали в лучах и только немногочисленные разноцветные листья на газоне напоминали о наступившем октябре. Такой яркий вид открывался с террасы: насыщенное осеннее небо вливалось в морскую глубь, все еще зеленые деревья дарили тень, апельсины манили своим густым ароматом. София забылась и застыла в этом умиротворенном состоянии, но звук телефона напомнил о настоящем времени. Ответив на звонок, Соня бросила папку с фотографиями на стол, нарвала свежей мяты и, заварив крепкий фруктовый чай, отвлеклась на телефонный разговор и домашние дела. Лишь после полудня, наконец, нашлось время, чтобы уютно укутаться в уличном кресле и не спеша перебрать содержимое толстого фотоальбома.

София рассматривала цветные и черно-белые фотокарточки, и каждая деталь казалась ей важной: разрез глаз, цвет, форма бровей и губ, волосы… Неужели в жизни бывает такое сходство?! Соня снова попыталась воспроизвести в памяти лицо девушки из вагона и пожалела, что не сообразила незаметно сделать фотографию, но все произошло так быстро!

Весь оставшийся день чувствовалось какое-то возбуждение и волнение от этой встречи, но делиться с кем-либо своими эмоциями и впечатлениями не хотелось, где-то очень глубоко Соня ощущала странную таинственную нить, которую ей не терпелось размотать и докопаться до истины. В голове всплывали воспоминания, множество событий, которые не ложились в нужном порядке, не давали подсказок или намеков, не помогали найти зацепку и какую-либо связь с девушкой, как две капли воды похожей на Софию.

Сон в эту ночь был прерывистым и чутким, тело дергалось во сне, как от ударов током, а голова тяжелым грузом перекладывалась из стороны в сторону, пытаясь хоть на несколько мгновений отключить мысли и разыгравшееся воображение.

На следующий день, абсолютно невыспавшуюся девушку, зачем-то снова несло в центр Барселоны на станцию с романтичным названием «Fontana» – и это был невероятно глупый порыв. Вагоны были переполнены людьми, София бродила между ними, озираясь по сторонам, осуждая свой необдуманный поступок и с грустью осознавая, что шансы встретить «вчерашнюю книгу» равны нулю.

Разочарованная, она направилась к парку Гуэль, чтобы хоть как-то оправдать свою длительную поездку и получить немного положительных эмоций, и уже на подходе к этому удивительному месту, где чувствовался дух великого Гауди, Соня абсолютно забыла истинную причину своего пребывания в центре города, атмосфера парка полностью завладела ее вниманием. Казалось, что архитектор создал все эти творения без каких – либо специальных расчетов, просто шутя и играя, нарисовав их «от руки», ведь строения парка не имели углов и прямоугольных форм и выглядели сказочно. У входа посетителей встречали пряничные дома с удивительной архитектурной выдумкой – их вентиляционные трубы представляли собой два мухомора. За домиками пряталась лестница, которая вела в зал «ста колонн», на самом же деле колонн было всего восемьдесят шесть, но зато каких! Барселонцы часто использовали этот зал для концертов, потому что здесь царила неповторимая акустика, но по задумке, в нем должен был размещаться рынок для местных жителей. Интересно, что в колоннах была уникально спрятана система водоснабжения города-сада и, когда шел дождь, вода по специальным желобам внутри колонн стекала в бак, расположенный под землей. За залом располагался театр в греческом стиле, где раньше проводились муниципальные собрания, а периметр театра украшала знаменитая извилистая скамейка, на которой туристы отдыхали, любовались местными пейзажами, и, конечно же, фотографировались. Создавая эту каменную лавочку, Гауди принимал во внимание анатомические формы человека, а мозаику выкладывал из битой посуды и бутылок, которые по его приказу на место строительства приносили рабочие. От центральной площади парка в разные стороны расходились семь пешеходных аллей, которые из-за причудливых изогнутых форм еще называли «птичьими гнездами». София прошлась по каждой аллее, израсходовала почти весь заряд телефона и, безмерно уставшая и впечатленная, направилась на автобусную станцию. Сегодня она с удовольствием наблюдала за бегущей пейзажной полосой за окном, наслаждалась мелодичными звуками в наушниках и, к тому времени как автобус затормозил на ее остановке, почти полностью стерла из памяти придуманную историю о внешнем сходстве с девушкой из вагона метро. Жизнь снова шла своим чередом, заполняя осенние дни обязанностями, заботами и радостными мелочами.

Прошло несколько недель, София опять качалась в такт старому вагону метро, безразлично разглядывая недовольных пассажиров, толкающихся у выхода. Людей было так много, что это был единственный способ развлечь себя в дороге, чтобы хоть как-то вытерпеть неприятные запахи и прижимающиеся потные тела. На очередной станции в вагон впихнулось еще несколько человек, включая длинноволосую особу очень высокого роста. Поезд тронулся и высокая девушка, в надежде найти хоть какую-то опору, повернулась лицом к Софии… их взгляды встретились и снова задержались друг на друге до того момента, как толпа вынесла обеих из вагона и потащила в противоположные стороны.

– «Espera! Espera! Por favor! – опомнившись, неприлично громко, закричала Соня, в надежде привлечь внимание и остановить поток уносящий пронзительный взгляд длинноволосой незнакомки, – Да разойдитесь вы наконец!» – выругалась она и вырвалась из толпы. Второй девушке тоже удалось отстраниться от бушующей пассажирской лавины и, прижавшись к колонне, она терпеливо ждала пока Соня приблизится к ней. Ее губы растянулись в невероятно добродушной улыбке, глаза радостно засияли, и она произнесла фразу, которая не позволила им в этот раз потеряться в суете испанского метрополитена.

– «Вы говорите по-русски?»

– «Да! Конечно! В смысле могу… умею…»

Перевозбужденная, она несла какую-то околесицу, перекрикивая гул толпы и поездов, пока здравый смысл не вернулся в ее голову и не подсказал, что можно выйти из душного шумного метро на улицу. Буквально в двух минутах от все той же станции Fontana располагалась уютная кофейня с незамысловатым названием ANTICO CAFFE, из открытой двери которого доносился приятный аромат выпечки и прохлада кондиционера. Здесь подавали не только вкусный кофе, но и освежающий вегетарианский смузи, шоколадные пончики, брускетты; многие брали еду на вынос, а кто-то, наоборот, засиживался за чашечкой капучино, отдыхая и переводя дух перед новыми впечатлениями и длительными экскурсионными маршрутами. Девушки уединились в самом отдаленной уголке и, заказав крепкий кофе, все еще продолжали любопытно разглядывать друг друга, не понимая с чего начать этот волнительный разговор.

– «Вас тоже удивило наше невероятное сходство и знание русского языка?» – все-таки собравшись с мыслями произнесла София и представилась.

Длинноволосая девушка кивнула и протянула руку:

– «Алекса, то есть Александра. Удивило?! Да я не спала несколько ночей после нашей первой встречи! Помните? На этой же станции, около трех недель назад, ранним утром…

– «Конечно помню! Я даже вернулась на следующий день, но…» – Соня развела руками.

Постепенно увлекательная беседа набирала обороты, девушки задавали друг другу все больше вопросов и недоумевали, получая неожиданные ответы, но, к их общему сожалению, этот эмоциональный разговор прервал телефонный звонок, который заставил Алексу попрощаться на незавершенном моменте.

– «Мы обязательно должны еще раз встретиться! Обязательно! Слышишь!»

С этими словами Александра удалялась из кофейни, было заметно, что она и правда очень спешила, а София с любопытством рассматривала исчезающий силуэт: длинные ноги, светлые волосы, идеальный вес, красивая грудь…вот только рост немного выше, но глаза, брови и нос, такой же некрасивый огромный нос, который портил молодое симпатичное лицо – «Это ведь мое отражение из прошлого, пятнадцать лет назад я выглядела именно так!»

Несмотря на переполненное кафе, Соня чувствовала себя одиноко и растерянно, сделав несколько глотков остывшего кофе, она вдруг резко перевернула чашку и вылила остатки содержимого в белоснежное блюдце, аккуратно накрыв это безобразие толстой керамической посудой и салфеткой, чтобы не подглядеть раньше времени, какой рисунок создает гуща, медленно растекаясь по глянцевой поверхности. Официант с недоумением посмотрел на девушку, которая не позволила убрать грязную посуду и на всякий случай попросил сразу оплатить счет, видимо приняв Соню за не совсем адекватную личность, и лишь получив хорошие чаевые, он оставил ее наедине с таинственным художеством. Придвинув блюдце, София, с замиранием сердца, стала рассматривать картинку, которую так искусно создала коричневая жижа, она вертела тарелку пытаясь уловить волнительные знаки… и вот оно! Точнее он! Профиль, который она не спутала бы ни с кем другим: высокий лоб, достаточно крупный нос и очки – отец! Так явно он предстал в ее мыслях, именно с таким выражением лица, и сейчас она отчетливо видела это на белой керамике; укорительный взгляд отца донесся до Софии кофейными нотками и неприятным холодом, от которого по телу пробежали крупные мурашки.

Подобным безрассудным способом приоткрыть тайные завесы своего будущего Соня воспользовалась лишь однажды, будучи юной и наивной, когда они с подругой отдыхали на Черноморском побережье, в одном небольшой гостевом доме, который располагался всего в двух минутах от галечного Адлерского пляжа. На лице снова появилась улыбка, внутри все успокоилось и согрелось, а мурашки спрятались от теплых воспоминаний о том далеком августовском отпуске.

Двухэтажное современное строение, по периметру, ограждал высокий забор, плотно засаженный густорастущим диким виноградом, благодаря которому создавалось впечатление, что территорию окружает сплошная зеленая стена – это придавало свежести и прохлады летним вечерам. Небольшие, но уютные комнаты были оснащены хорошей мебелью и кондиционерами, что для данного прибрежного частного сектора было невиданной роскошью. Во внутреннем дворе была оборудована общая кухня, со всей необходимой утварью, где семейные отдыхающие, в тридцатиградусную жару, варили борщ и это сильно удивляло молодую Софию и ее подругу.

«Они ведь приезжают отдыхать! А в итоге целый день стоят у плиты!» – негодовали юные особы. Хозяйка мини гостиницы – пожилая армянка Нарине, каждый вечер собирала желающих во дворе, за огромным деревянным столом под навесом, и гадала на кофейной гуще. Ее приятный бархатистый голос так завораживающе звучал в плотном вечернем воздухе, что, опьяненные ее тембром и домашним вином, отдыхающие верили всему, о чем рассказывала кофейная чашка. Тетя Нарине, всегда ухоженная, аккуратная и рассудительная, казалось, была самой прекрасной хозяйкой и собеседницей, у нее был темный загар, худощавые трудолюбивые руки и «сочинский» акцент. Многие постояльцы отдыхали здесь каждый год, приезжая на целый месяц и даже больше, именно поэтому, наученные собственным опытом, они готовили на общественной кухне, а не питались в дорогущих кафе или бюджетных, но некачественных столовых.

Соня с подругой прилетели в Адлер впервые, их поездка была абсолютно спонтанной и необдуманной, ведь девчонки просто убегали от проблем, разочарований, внутренней боли и собственной глупости в надежде на то, что соленое море залижет их открытые незаживающие раны и смоет стыд легкомысленных поступков. Но и здесь, на теплом черноморском побережье, они не стремились исправить свои ошибки: домашнее вино лилось рекой, под громкие танцевальные хиты, в ночных кафе, в поисках искренней чистой взаимной любви, заводились новые безрассудные знакомства, совершались те же глупости. Утром, холодной волной, накатывало разочарование, опустошение и слезы похмелья. Семейные отдыхающие с сочувствием и снисходительностью наблюдали за девочками, не вмешиваясь в их бессмысленные страдания, лишь периодически подкармливая домашней кухней и поддерживая доброй беседой. За большим столом, в окружении незнакомых, но таких отзывчивых и добродушных людей, Соня чувствовала себя счастливой, ведь здесь она могла позволить себе быть той, кем являлась на самом деле, не стесняясь своего не столь широкого кругозора или осведомленности, не комплексуя из-за внешности – огромного носа и неровных зубов, не пряча свои эмоции и желания, здесь не было необходимости соответствовать каким-либо критериям и не нужно было заслуживать чью-то любовь, внимание и доверие. В этом небольшом пространстве, окруженном зеленой стеной, все было по-доброму, искренне, понятно и просто. Теплые загорелые руки тети Нарине нежно гладили бестолковые юные головы, успокаивая, терпеливо выслушивая и молясь за нежные запутавшиеся души.

София сфотографировала рисунок на блюдце и вышла из кофейни на жаркую, переполненную людьми улицу. Конечно, ей хотелось с кем-то поделиться, рассказать об этой удивительной встрече, о своих догадках и предположениях, она даже достала телефон и подбирала слова, с которых стоило начать свой интригующий рассказ, но представив возможную реакцию близких на столь неправдоподобную ситуацию, София передумала посвящать кого-либо в эту неразгаданную историю. У родных и так было множество причин для переживаний за ее нестабильное эмоциональное состояние. «Я распутаю этот клубок сама! Только бы мне хватило терпения, чтобы не проговориться и не привлечь к себе лишнее внимание!» – с таким оптимистичным настроем Соня направилась в сторону дома, как всегда, на пригородном автобусе, который медленно полз в многокилометровой пробке, давая время и возможность еще раз подумать о случившемся. Сейчас от Сони мало что зависело, ведь в данной ситуации ей выпала роль ждущей – только новая встреча с Александрой приблизит ее к истине, а пока она будет рассматривать фотографии и выдумывать то, чего может никогда и не было. Сохранив новый номер в телефоне, Соня максимально увеличила кружочек с изображением Алексы, стараясь разглядеть еще какие-то важные мелочи и искренне надеясь, что этот контакт очень скоро даст о себе знать.

Устав от спертого воздуха в салоне автобуса, София вышла чуть раньше своей остановки, чтобы пройтись вдоль прибрежной полосы. Пляж Кастельдефельс по праву считался одним из лучших в Барселоне и окрестностях и всего в двухстах метрах от него располагался частный дом Софии. Это было идеальное место: в пяти минутах находилась автобусная станция, рядом – железнодорожный вокзал, до аэропорта вообще можно было домчаться за несколько минут, ведь он был в пятнадцати километрах, а в пешей доступности можно было найти рестораны, кафе и магазины на любой вкус и кошелек, при этом не исчезало ощущение уединенности, комфорта и спокойствия. Не так давно на этом месте стоял старый рыбацкий коттедж с запущенным заросшим садом, обвалившимися ступенями и покосившимся забором, но даже в таком состоянии София смогла разглядеть и влюбиться в это райское место. Конечно, ей пришлось вложить огромное количество труда, средств, любви и неиссякаемого желания, чтобы сегодня, это «убогое рыбацкое жилище», вызывало восхищение и даже зависть окружающих. Самой большой гордостью Сони стал возрожденный апельсиновый сад, ведь в него она вложила всю душу, искренне полюбив эти больные умирающие деревья, которые, казалось, ждали именно ее и молили о помощи. Бережно и скрупулёзно она выхаживала каждое деревце, берегла каждую высохшую веточку и, спасенные растения отплатили ей благодарностью. На сегодняшний день такого цветущего, плодоносного и ароматного сада не было ни у кого в округе. Местные торговцы с удовольствием выкупали у хозяйки оранжевые сладкие плоды, а некоторые экскурсоводы даже привозили туристов к апельсиновой «достопримечательности».

Спустя несколько дней, именно за работой в саду, Соню застал телефонный звонок, но она была так увлечена подкормкой деревьев, что не сразу его услышала.

– «Да! – громко крикнула она, придерживая телефон ухом и снимая грязные перчатки, – говорите!»

– «Привет! Это Алекса… тебе удобно сейчас разговаривать или ты занята?» – послышался неуверенный голос.

– «Нет! Нет! Я совсем не занята, – волнуясь залепетала Соня, бросив все тазы и емкости с удобрениями, – я ждала твоего звонка!»

– «У меня сейчас появилось свободное время, а еще я нашла некоторые фотографии, но мне хотелось бы показать их тебе лично».

София вытерла пот со лба и плюхнулась на ротанговое уличное кресло, заметно нервничая из-за предстоящей встречи.

В пиццерии «Quedamos» было многолюдно, это заведение пользовалось популярностью как у местных жителей, так и туристов, в связи с тем, что располагалось всего в нескольких минутах от большого торгового центра Anec Blau и самой главной достопримечательности, которая и подарила название этому городу – Кастельделфельс, что в переводе означало «замок верных». Величественная крепость стояла на самом высоком холме, открывая потрясающие панорамные виды на окрестности Каталонии.

Александра, спрятавшись в тени густой кроны на открытой веранде пиццерии, с нетерпением ждала свою новую знакомую, София же подгоняла опаздывающий автобус, мысленно ругая себя за столь длительные сборы и нервно сжимая в кармане маленький плотный конверт с черно-белым снимком отца.

Суета в ресторане не соответствовала предстоящему разговору и важным откровениям, и девушки, взяв напитки на вынос, направились в сторону парка «Parc del Castell». Беседа не клеилась, каждая пыталась рассказывать что-то отвлеченное, не связанное с той темой, ради которой они встретились, испытывая внутренний страх перед неизвестностью и возможными неприятными обстоятельствами.

– «Я привезла фотографию», – наконец, почти шепотом, произнесла Александра, устроившись на лавочке и расстегивая красивый джинсовый рюкзак. Соня замерла в ожидании и оцепенении, как будто Алекса собиралась достать бомбу из своей темно-синей сумки, хотя в каком-то смысле, для обеих, эта информация действительно была взрывной. Конверт из шершавой бумаги песочного цвета приковал их взгляды, костяшки на руке Александры заметно побелели, а в горле пересохло. Соня, в этот момент, тоже вынула из кармана заметно измятую плотную бумагу и дрожащей рукой протянула его Алексе. Девушки обменялись конвертами, борясь с чувством любопытства и страха одновременно.

– «Мне страшно!» – искренне сказала Александра и опустила глаза.

– «И мне…, – кивнула Соня, – А давай не сейчас! Давай откроем их потом, когда разойдемся по домам! Может так будет спокойнее и проще? Если на этих фотографиях окажется один и тот же человек, то каждая из нас самостоятельно примет решение…То есть я хочу сказать, что, если ты не захочешь со мной общаться или наоборот… мы просто напишем друг другу сообщение и постараемся забыть об этой встрече, на расстоянии, без ощущения давления и скованности, сделать это будет гораздо легче. Ну а в том случае, если снимки окажутся разными, то вообще не будет никаких проблем, мы просто посмеемся над этой забавной историей, которую потом будем пересказывать друзьям и знакомым. А сейчас можем прогуляться и немного узнать друг о друге. Может поднимемся на панорамную площадку? Ты была хоть раз на этой башне?»

Глаза Алексы даже засияли от такого разумного предложения Софии и от исчезнувшей необходимости именно сейчас обнародовать эту тревожную правду. Два очень похожих человека, с разницей только в росте и возрасте, уверенно и легко зашагали в сторону крепости, как будто кто-то освободил их от тяжелого груза, который последние несколько дней давил на их хрупкие плечи.

В этот день Соня и Алекса прекрасно провели время, куда-то бесследно исчезла скованность и стеснение, неопределенность и чувство беспокойства, обеим было комфортно в таком непринуждённом общении. Они нашли миллион тем для обсуждения, успели насмеяться от души и впечатлиться увиденным во время длительной прогулки, но теплый день близился к своему завершению, вынуждая девушек попрощаться, не зная случится ли их следующая встреча.

Глава 2

Песочный конверт лежал все на том же комоде оливкового цвета, заставляя Соню хаотично перемещаться по комнате нервно теребя в руках резинку с гладкими бусинами, напоминавшими четки. Она передвигала шарики между пальцев стараясь немного успокоить себя таким движениями, но внутри уже назревала буря. Нет, Софию не тревожил тот факт, что Александра, возможно, являлась ее сводной сестрой, она снова боялась внутреннего осуждения, представляя какой гнев вызвал бы ее поступок, ее беспардонное любопытство, с которым она нагло и бесцеремонно влезла в его тайну.

«Может просто выбросить этот конверт, удалить номер Алексы и стереть из памяти эту информацию?! – перебирала она варианты, – а может отец просто не успел рассказать мне об этом, но хотел, чтобы мы встретились; может он желал унести этот секрет в могилу, а я, как всегда, все испортила, оказавшись в ненужное время в неправильном месте… может… может… может!» Соня уже была близка к истерике, когда схватила плотный конверт и отчаянным рывком достала фотографию. Этого снимка София не видела раньше… он улыбался, глаза были наполнены грустной добротой, но не холодом… нет! Так отец не смотрел на нее никогда! Но сейчас от этого взгляда на глянцевом снимке веяло сожалением и нежностью, как будто он говорил ей: «Прости, что так вышло…» Слезы покатились из глаз теплыми крупными каплями.

Уснуть в эту ночь ей не удалось, горечь воспоминаний, боль, недопонимание и даже зависть снова поселились в беспокойной душе Софии. Прохладное раннее утро она встречала на пляже, укутавшись в махровый плед и прячась от неприятного ветра, приносившего соленые капли и мелкий песок, ее бессонную голову не покидали тревожные мысли. Почему-то на фотографии Алексы отец казался таким мягким, любящим и нежным, его глаза были живыми и ласковыми, но на всех снимках, которые хранила София, был изображен грубый холодный и безразличный человек. Соня представила как отец держит на руках маленькую Алексу, искренне радуясь ее появлению, как ведет ее в детский сад, как играет с ней и смеется, как целует ее нежные щеки и гладит своей большой ладонью по светлым волосам любимой дочери. «Все дело в его отношении! В чувствах!» – снова заплакала во весь голос Соня, пользуясь тем, что кроме темно-синей волны ее никто не услышит, ведь в столь ранний час бескрайняя песчаная полоса была пустынна и пасмурна. Завернутые джинсы сильно намокли, к соленому лицу прилипли противные мелкие песчинки, волосы спутались из-за сильного ветра – вот так, низко опустив голову, София брела в сторону дома, таща за собой грязный плед и старые текстильные кеды.

После горячего душа и завтрака Соня забралась под теплое одеяло, закрыла наглухо плотные жалюзи, создав иллюзию ночи, и вдоволь наревевшись крепко заснула. Лишь к обеду ее разбудил настойчивый телефонный звонок, ответив на который, Соня уже хотела снова спрятаться в своей темной берлоге, но в этот момент на экране отобразилось сообщение от Александры. В груди опять стало беспокойно, сердце застучало в три раза быстрее, и София нажала на значок уведомления. Текст сообщения был очень длинным:

«Скажи мне, что ты испытала? Ревность? Боль или обиду? – эти первые слова сразу насторожили Софию, ведь младшая сестра оказалась невероятно проницательной, – я не буду гадать, но точно знаю, что эти чувства далеко не из приятных, иначе ты обязательно бы мне позвонила… но ты терзаешь себя мучительными предположениями, ищешь оправдание или наоборот обвиняешь… Моя история с отцом слишком коротка, настолько, что мне хватит одного сообщения, чтобы изложить все: от нашей первой встречи – до последней. Я не знала его… лишь несколько скупых фрагментов всплывают в моей детской памяти, один из которых из которых – первое сентября. Да, он провожал меня в первый класс, неловко держа мою руку… на этом наша история закончилась. Мама вышла замуж и у меня появилась новая семья, отчим, которого я всегда звала папой, и младшая сестра. Мы жили счастливо, в достатке и любви, а мой, точнее наш отец, казалось был этому очень рад, наконец сняв с себя груз вины и ответственности. Лишь за полгода до смерти, он неожиданно объявился и попросил приехать к нему. Это была странная встреча, возможно необходимая нам обоим, чтобы поставить какую-то точку… На мои вопросы он не смог ответить или не захотел, чем разочаровал меня и даже где-то в глубине души обидел. Наверное, я хотела услышать слова раскаяния, объяснения или хотя бы сожаления, может увидеть в его глазах гордость за мои успехи, ну хоть что-то, что могло бы выразить малейшие чувства к родному ребенку, но нет – не случилось. Мы были слишком чужие… В тот вечер отец рассказывал о своих родителях, показывал фотографии, углублялся в историю происхождения нашего рода, хотя мне это было уже безразлично, я ждала другого разговора, других эмоций, других слов. Когда он умер, мне было больно, я испытала чувство вины, из-за того что не хотела узнать истинных причин его одиночества, не была внимательна к нему в ту нашу последнюю встречу, ведь он хотел что-то сказать… но не смог подобрать слова, переступить через гордыню или боль… Мама говорила, что он был прекрасным человеком, не винила его и всегда вспоминала с любовью, я это видела, знаю. Расскажи мне об отце, пожалуйста! Возможно, что, поняв его, я смогу простить и себя».

Соня плакала… беззвучно и страшно, внутри все сжалось от зверского чувства сожаления, от негодования, что уже ничего нельзя исправить! Она, как никто, понимала чувства Алексы, а теперь еще ощущала и собственную ничтожность из-за своей необоснованной ревности к такой же раненной девочке, как и она сама. Вот кому она может рассказать все! Бог послал им эту встречу, чтобы успокоить, дать возможность узнать, простить, прожить то, что осталось недосказанным, неузнанным, недоговоренным. Именно Александра сможет понять каждое сказанное слово, каждую молекулу боли, каждую каплю океана выплаканных слез.

Промокнув глаза рукавом, София написала свой адрес в ответном сообщении, дополнив его лишь одной короткой фразой: «Я жду тебя в любое время».

Ждать пришлось не долго, уже к концу недели, вновь обретенные друг другом сестры, договорились о встрече. Соня чувствовала себя волнительно, наводя идеальный порядок в саду, отчищая до блеска дом и вспоминая свои лучшие кулинарные рецепты. Она хотела произвести на Алексу приятное впечатление и загладить вину за свою трусость и завистливую ревность. Впервые жизнь преподнесла Софии такой подарок – человека, с которым она хочет и может поделиться всеми подробностями, деталями и чувствами, связанными с отцом, а главное – сейчас это нужно не только Соне, но и Александре, на этом свете есть та, кому не безразлична эта история, та, кто даже не подозревая об этом, участвовала в судьбе Софии, та, кто искренне разделит трогательные эмоции. Поставив на стол вазу с фруктами и минеральную воду со льдом, Соня услышала долгожданный звонок в дверь.

Конечно, Алекса восхищалась домом сестры, ароматным апельсиновым садом, обстановкой и со вкусом подобранным интерьером, а Соня не уставала рассказывать о том с каким трудом выхаживала засохшие деревья и реконструировала развалившийся рыбацкий домик, пока не заметила, что младшую сестру больше заинтересовали другие детали: фотографии на комоде, медали и дипломы в стеклянном шкафу, книги и коллекционные значки – она искала глазами вещи, связанные с отцом, то с чего могла бы начаться длинная тяжелая история, объясняющая как две девушки, рожденные от одного человека и не подозревавшие друг о друге, встретились в вагоне Барселонского метро…

Глава 3

 В который раз София отключала противный и назойливый будильник, переводя его еще на пять минут, но мелодия снова звучала так пронзительно и резко, что Соня накрывала голову подушкой, испытывая чувство страха и тошноты. Сил подняться с кровати не было, очередная бессонная тревожная ночь беспощадно добивала ее ослабленный организм. С трудом добравшись до кухни и налив огромную кружку растворимого кофе, девушка бессмысленно и отрешенно уставилась в пыльное окно, ощущая болезненные толчки тревоги и невыносимую ломку от отвращения к собственной персоне, лишь розовая полоса на светлеющем небе дарила мизерную надежду на то, что этот день не станет последним. Не ведая об этих страхах и горечи, город легко просыпался в предвкушении жаркого летнего дня, наполняя его сочной зеленью, яркой одеждой горожан и палящим оранжевым солнцем – ничего в этом новом дне не соответствовало состоянию Софии, кроме душного и тяжелого воздуха. Допив остывший кофе, Соня достала упаковку антидепрессантов и, пересчитав количество таблеток в блистере, с яростью бросила их на стол. «Нет, не сейчас! Я справлюсь!» – сдавленным горлом закричала она и, не сумев сдержать истерику, разревелась во весь голос. Только горячий душ заглушил ее надрывный плач и спрятал среди своих струй горькие слезы, немного успокоив дрожащее от тревоги тело теплой водой. Так начинался и заканчивался каждый ее день – одиночество, боль, неуправляемое чувство страха, но никто не должен был об этом знать, поэтому София прикладывала невозможные усилия для того, чтобы хоть на мгновение приглушить мысли, бушующие в голове и провоцирующие симптомы в теле: головокружение, тошноту, слабость и раздирающее сердцебиение, каждый вдох казался ей последним, а выдох срывался на истерику.

В запотевшем зеркале отражалось ее изрезанное тело и такая же истерзанная душа, которые София спрятала под длинное легкое платье, собрав влажные волосы в красивый высокий хвост и надев на худощавые руки жемчужный браслет и элегантные часы. Утонченный измученный образ дополняла нежная туалетная вода, плотная голубая медицинская маска и, конечно же, скрытые под солнечными очками, заплаканные и отекшие глаза.

Около половины шестого утра, с трудом волоча тяжелый рюкзак, заполненный термосами с едой, фруктами и предметами гигиены, Соня вышла из дома и уже через двадцать минут подъезжала к кирпичной пятиэтажке на окраине города, проезды вокруг которой были катастрофически узкими и заставлены припаркованными автомобилями, а густые кроны деревьев практически полностью закрывали обзор. Несмотря на то, что высоченные новостройки и шумное шоссе находились всего в нескольких минутах от этого здания, здесь – во дворах, было тихо и зелено, как за городом. Именно у этого старого дома образовался такой уютный оазис свежести и уединения, где над крохотным балконом склонялась сочная листва, слышалось сладкое пение птиц и голоса подвыпивших соседей, спорящих о чем-то у подъезда.

На лбу крупными каплями проступал холодный пот, руки сильно дрожали, вцепившись в руль, а сердце сбивалось с ритма; с каждой секундой, приближающей автомобиль Софии к нужному подъезду, в груди нарастала зловещая паника. Перед глазами вырисовывались страшные картины и тревожные предположения о смерти, о том, что она не успеет спасти его, не справится, не сможет… От этих мыслей голова резко закружилась, а дыхание застряло где-то в животе, не давая возможности получить спасительный кислород, но Соня уверенно вела машину даже в таком состоянии и повернув на объездную дворовую дорожку с облегчением выдохнула застрявший воздух: «Нет! Не умер!» – прошептала сама себе. Исхудавший силуэт сидел на деревянной лавочке, сильно дрожа и низко опустив тяжелую голову, размашистый клен возле скамейки скрывал ранние лучи солнца, от чего этот печальный «этюд» становился еще более безнадежным, а жаркое утро казалось невероятно тоскливым, холодным и пасмурным.

Он ждал, как всегда, выйдя заранее из дома и не позволив себе быть непунктуальным даже сейчас. С трудом поднявшись и тяжело дыша, он медленно сел на переднее сидение автомобиля, крепко прижимая потрепанный пакет с медицинскими документами. София взглянула на измученное болью и страданиями лицо, и остановила свой взгляд на пронзительно прозрачных голубых глазах, которые щурились от солнца сквозь старые позолоченные очки с треснувшим стеклом. Увиденное больно кольнуло сердце ядовитой иголкой и горечью отозвалось где-то глубоко в груди.

– «Я привезла тебе новые вещи. Эти джинсы стали тебе совсем велики… и ботинки на шнурках… неудобно же… и жарко…» Соня достала из коробки новенькие светло – серые текстильные кроссовки и помогла отцу переобуться.

– «Угадала с размером? Как тебе? Комфортно?» – залепетала она, переживая, что не угодила.

На мгновение в глазах отца пробежала довольная искорка и он ласково улыбнулся:

– «Отлично! Очень удобно! И размер точно мой, – он потопал ногами, а потом с грустью взглянул на свою старую, но идеально сохранившуюся обувь, – А куда ботинки? Они же совсем как новые!»

– «Осенью будешь носить» – очень уверенно сказала Соня, так, что оба искренне в это поверили, ведь до осени оставалось немного – всего каких-то два месяца. Приподнятое настроение быстро сменилось жалящими болями и резким ознобом, София протянула отцу плед и наглухо закрыв окна, сильнее надавила на педаль газа. Стараясь разрядить невыносимо болезненную атмосферу, она тихо рассказывала добрые истории на отвлеченные темы, периодически поглядывая на голубые молчаливые глаза, наполненные безысходностью и страхом.

Уже в больничном холле Соня, как фокусник, доставала из своего огромного рюкзака термосы, фрукты, конфеты, бутерброды… все, что могло хоть немного понравиться отцу, то, что хоть на мгновение сделало бы его чуть счастливее и физически сильнее.

Она билась за каждую съеденную ложку каши, за глоток сладкого чая, ведь сейчас эти банальные вещи могли подарить еще один день жизни!

Убедившись, что может ненадолго оставить отца одного, Соня помчалась оформлять недостающие документы. Она быстро шагала по длинному узкому коридору, путаясь в длинном подоле летнего платья и стараясь избегать взглядов людей, сидящих на жестких банкетках по обе стороны этого кафельного пространства, ведь она точно знала, что отражают эти лица: боль, отчаяние, дикий страх смерти и слезы бессилия перед этой коварной болезнью, смирение, безразличие и пустоту в глазах тех, кто уже умер… не смог, не вынес, не справился и сдался, и лишь страдающее тело все еще терпит терзания, уколы и капельницы. Мысленно все задают один и тот же вопрос: «За что? За что им дана эта боль физическая и душевная, боль, которую не описать словами, боль сожаления о том, что не случилось, боль от разочарования в собственных чувствах и поступках. Этот длинный больничный коридор, как владение смерти, где она вальяжно бродит, вглядываясь в глаза каждого и решая его судьбу. Кого-то она заберет сегодня, кому-то даст шанс на неопределённое время, а кого-то и вовсе оставит без своего внимания, безразлично пройдя мимо и этим подарив долгожданное исцеление. София надеялась, что у отца будет шанс, но пока она металась по процедурным кабинетам, смерть слишком пристально смотрела в его голубые глаза сквозь линзы с треснувшим стеклом, а он опускал голову все ниже и ниже, стараясь избежать ее выразительного наглого взора.

Когда София вернулась в холл, то застала отца в жуткой болезненной позе с трудом удерживающего свою тяжелую голову. Присев рядом она взяла его за руку, но он даже не повернулся, лишь на мгновение приподнял отекшие веки, обнажив страдание, растерянность и мольбу о помощи, и крепко обхватил ее ладонь. Так искренне он сжимал руку дочери впервые… только ее хрупкие пальцы держали его на этом свете, он был напуган запахом смерти и надеялся, что эта обессилившая родная девочка сможет защитить его. И София билась изо всех сил, за каждую минуту его жизни, за каждое сказанное слово, за каждое прикосновение шершавой руки и теплое дыхание, но и ей было жутко…

За долгие годы Соня привыкла видеть в глазах отца строгость, претензию, укор, безразличие, злость, разочарование, все что угодно, но только не страх. Она нежно гладила отца по руке, снова и снова уговаривая поесть, перебирая в мыслях возможные варианты его спасения, но все тропинки надежды вели в тупик.

На табло загорелись долгожданные цифры, и Соня, проводив отца в процедурный кабинет, почти бежала по лестнице, чтобы покинуть это ненавистное пространство. На улице стало немного легче, хотя и здесь воздух не был свежим, он приносил запахи лекарств и мертвых тел, именно такие ассоциации пробежали в голове у Софии, когда она присела в тени на облупившуюся пустую клумбу. Глоток воды комом встал в горле, цветущие деревья рябили в глазах смешиваясь с силуэтами в белых халатах, а

все желания и чувства притупились, лишь неприятные ощущения и восприимчивость, наоборот, обострились со страшной силой; Соня хотела, чтобы этот ад закончился, но завершить этот мучительный период могла только смерть и лишь она знала, что придется испытать им в этот короткий отрезок времени, наполненный физической болью, истошными криками души, но сблизивший наконец отца и дочь. Только лишь ей одной было известно, что успеют сказать они друг другу, захотят ли поделиться, тем что переживали долгие годы, будут ли сожалеть и будут ли откровенны…

В груди стало так больно, что София с трудом смогла встать, но все же медленно направилась в сторону церкви и задыхаясь шагнула в прохладное помещение. Единственное, что держало ее на плаву – ее вера, Соня прижалась лбом к стеклу иконы и молилась, умоляя о помощи и прощении, смотря на успокаивающее пламя тонкой свечи.

Спокойствие было недолгим, вибрирующий телефонный сигнал заставил ее вздрогнуть и помчаться к процедурному кабинету. Сердце выдавало двести ударов в секунду и добивало экстрасистолами, а в голове бежали мысли одна за другой: «Как он перенес капельницу? А вдруг он умрет по дороге домой? А вдруг она не справится? А вдруг…А вдруг!» К ее огромному удивлению, отец спокойно и достаточно бодро вышел из кабинета, его взгляд ожил, голова поднялась, а на лице появилась еле заметная улыбка. Еще чуть больше часа назад он лежал на каталке, с трудом дыша и закатывая тяжелые веки, а сейчас шел своими ногами к машине уверенно поддерживая беседу. Ощутив прилив неизмеримой благодарности, проходя мимо церкви, София перекрестилась и низко наклонила голову к земле.

Навигатор обозначил маршрут до старой пятиэтажки и выдал приблизительно время пути – два часа. Не успев сесть в машину, отец начал говорить, жестикулировать, объяснять и спешить… как будто знал, что у него остались только эти короткие два часа, чтобы успеть рассказать Софии все то, о чем молчал долгие годы. Лишь два часа, чтобы быть искренним и честным, два часа, как целая пропущенная жизнь и только в эти два часа между ними не будет претензий, обиды и злости.

Впервые, в скоростном потоке машин, в пекле плавящегося асфальта, в мучительно долгой, но одновременно невыносимо короткой дороге, между отцом и дочерью рухнула стена, возводимая с обеих сторон на протяжении всех этих лет. Стена высотой в жизнь, через которую София не могла достучаться, о которую отбила всю душу и исцарапала свое сердце и только сейчас, оставшись один на один со страшной бедой и настойчивым взглядом смерти, отец разобрал часть этой неприступной крепости, позволив обнажить свои страхи и откровения. Отковыривать каждый кирпичик было мучительно и страшно, он отдирался вместе с кожей, оставляя кровоточащие раны. Отец не мог, не хотел, не знал, не нуждался! Но судьба заставила, нашла те обстоятельства и подвела его к ним, зажала в тиски и вынудила сблизиться двух родных по крови, но таких далеких людей, наблюдая свысока, как проявят они свои, скрытые по другую сторону стены, чувства, что смогут предпринять стоя у края пропасти, как переступят через гордость, злобу и обиду; смогут ли протянуть руку через трясину высокомерия, недопонимая и отчужденности. Они обвиняли друг друга на протяжении всей жизни, ведь у каждого была своя правда, свои поводы, свои аргументы и своя огромная боль в сердце. Отец не отступал от надуманных принципов, не усмирял амбиции и норов, а София копила горькую обиду в сердце, но эти два часа, этот последний шанс – если не сейчас, то уже никогда!

В сумбурной волнительной беседе они хватались за любую тему, лишь бы успеть наконец узнать друг друга, поделиться самым сокровенным, простить и рассказать… о маме и о том, что стало крепким непробиваемым фундаментом этой стены высотой в многолетнюю историю.

Глава 4

София подлила горячего чая и, смочив пересохшее от долгого рассказа горло, замолчала, грустно уставившись в темный проем, выходящий на террасу, где завывал ночной ветер, нагоняя тучи и соленую влагу. Ощутив потребность в свежести и прохладе, девушки вышли на улицу и немного прогулялись между апельсиновыми деревьями, думая, переживая и переосмысливая сказанное и услышанное. Теребя в руках большой ароматный апельсин, Алекса неуверенно спросила:

– «То, чем он поделился с тобой… это тайна? Или я могу узнать об этом?»

– «Тайна?! Нет! Совсем нет! Просто его рассказ был настолько коротким, ведь сложно описать за два часа целую жизнь, многое мне пришлось представить, додумать и прочувствовать самой, чтобы нарисовать в своем воображении историю моего появления…»

Сестрам сложно было представить, что их отец в молодости был задорным и не отличался прилежностью ни в поведении, ни в учебе, зато уверенно брал гитарные аккорды, играл в одной хоккейной команде с будущей звездой – Харламовым и пользовался невероятным успехом у противоположного пола. Даже самая прилежная и ответственная студентка не смогла устоять перед его харизмой и уверенностью, несмотря на то что уже заканчивала с отличием четвертый курс, в то время как юный покоритель сердец с трудом был зачислен на первый год обучения. Казалось, София влюбилась в него с первого взгляда – да, Соня была названа таким же именем, как и ее мама и этому предшествовала очень трогательная и одновременно трагичная история…

София была настолько миниатюрна – ее рост не превышал ста пятидесяти сантиметров, а искренняя улыбка и задорность и вовсе не соответствовали статусу старшекурсницы, поэтому в институтских мероприятиях ее часто зачисляли в отряды новичков, а то и вовсе принимали за абитуриентку.

Отец заметил ее сразу: светлый сарафан на тонких бретелях, густые короткие волосы и звонкий искренний смех, который разносился над длинными клубничными грядками. Она никогда не надевала панаму или платок, доверчиво подставляя свое лицо и плечи жарким июньским лучам, и они превращали ее кожу в бронзовый шелк, к которому так хотелось прикоснуться и вдохнуть аромат свежей клубники, нежности и теплого ветра.

Тем летом молодёжно-студенческий отряд Московского института инженеров транспорта ответственно трудился на плантациях колхоза-миллионера «Борец» в Раменском районе Подмосковья. Здесь царила дружественная приятная атмосфера: трудовые жаркие дни дарили темный загар и вкус сладкой ягоды, а прохлада подмосковных вечеров наполнялась общением и терпким вином.

Для Софии здесь все было знакомо и привычно, ведь она родилась и выросла в этих местах, ее деревня находилась всего в нескольких километрах, и она с удовольствием принимала участие в студенческих программах каждый год. А вот отец приехал на трудовые сборы впервые, поддавшись уговорам старшего брата.

– «Ты не знаешь на каком факультете учится эта девушка? – поинтересовался он у родственника, указав на стройную особу, выпускающую тонкую струйку дыма и кокетливо поправляющую свои густые русые волосы, – я не видел ее среди наших первокурсников».

Брат искренне рассмеялся:

– «Первокурсников?! Да она в следующем году получит диплом! – и уже более спокойным тоном продолжил, – это моя одногруппница Соня – наша лучшая студентка и душа института, пойдем познакомлю!»

Отец немного занервничал, поправляя ворот рубашки и растрепанные волосы, но от возможности познакомиться с Софией не отказался, а уверенно зашагал за старшим братом в сторону компании, в которой Соня явно пользовалась успехом у молодых людей.

Тот вечер был прекрасен… в ее глазах отражались яркие искры костра, стаканы со сладким портвейном то и дело звенели в ночной тишине студенческой турбазы, даря расслабленность телу и стирая скованность общения между едва знакомыми людьми. И когда июньское солнце стыдливо намекало на новый начавшийся день, София уже не представляла как жила без него все эти годы, как обходилась без этих теплых объятий и без настолько близкого единого мышления и способности оценивать, переживать и воспринимать этот мир через один и тот же взгляд. Отец был горд собой и счастлив, что такая красивая, целеустремленная девушка обратила внимание именно на него, несмотря на разницу в возрасте и другие обстоятельства.

Из трудового лагеря они уезжали вместе, крепко держась за руки и нежно обнимая друг друга, вдоволь наевшись ароматной клубники, выпив много вина и портвейна, а самое главное обретя искренние чувства и привязанность.

Это было счастливое время для них обоих, таких разных внешне, но невероятно схожих в душе и своих стремлениях. Они вместе ставили цели и задачи и успешно добивались результата; непреклонные в своих амбициях и суждениях они уверенно поднимались и росли, а вместе с их достижениями укреплялось взаимопонимание, уважение и любовь. Любая компания с радостью принимала их в гости, разделяла поездки и путешествия с этой невероятно гармоничной и веселой парой; где бы ни находились эти влюбленные сердца, там всегда слышался звонкий смех, гитарные напевы и увлекательные беседы.

В торжественный день их бракосочетания приехало столько друзей и знакомых, что даже площадь перед Бабушкинским ЗАГСом с трудом смогла вместить всех желающих. Свадьба была скромной, но счастье на лицах молодых перекрывало все возможные сомнения и трудности этого брака.

Алекса перекладывала черно-белые снимки, с которых широко и открыто улыбались отец и мама Сони. Да! Она действительно была очень маленького роста, даже в туфлях на высоком каблуке она еле дотягивалась до груди отца, осторожно надевая обручальное кольцо на его крепкую руку. Соня достала еще несколько фотографий: совместное путешествие родителей в Ялту, семейное фото с котом, несколько карточек с родственниками и друзьями.

– «Это все, что у меня сохранилось – охрипшим голосом произнесла София, – ты наверное тоже безмерно устала, может нам стоит немного вздремнуть, а завтра, я обещаю, что продолжу свой рассказ!»

Алекса кивнула, хотя ей не терпелось услышать продолжение истории о старшей Софии, но физические силы были на исходе, глаза слипались от нестерпимого желания заснуть, а голова с трудом переваривала тяжелую информацию. Соня принесла две большие подушки в чистых выглаженных наволочках и мягкие флисовые пледы, в которые сестры уютно закутались и моментально заснули на разложенном тканевом диване.

Глава 5

– «Я немного похозяйничала у тебя, – залепетала Алекса, когда заспанная старшая сестра вышла на кухню, – кофе и сэндвичи уже готовы!»

На столе был сервирован скромный завтрак, а яркие ароматы свежесваренного кофе и свежевыжатого апельсинового сока как будто соревновались между собой, насыщая утреннее пространство. День обещал быть жарким, и Соня предложила переместиться на пляж, заверив сестру, что знает невероятно красивые и уединенные места белоснежного пляжа Кастельдефельс. Расположившись в тени на толстом покрывале, девушки с нетерпением ждали момента, когда снова смогут окунуться в историю прошлых событий.

Это было начало весны тысяча девятьсот восьмидесятого года, Москва медленно избавлялась от февральских сугробов, просыпаясь, расправляя могучие плечи и готовясь к особенному событию – к Олимпиаде, первый случай, когда крупное спортивное соревнование мира доверили не просто представителю Восточной Европы, но и социалистической стране. Это время стало для москвичей большим испытанием, ведь столица просто обязана была провести эти Игры на высшем уровне, несмотря на спад в экономике и нестабильную ситуацию в городе и в стране в целом. Москву старательно избавляли от сомнительных элементов, переселяя неблагонадежных граждан «за сто первый километр» и сделав въезд в столицу ограниченным. Чуть ранее в городе было проведено несколько рейдов по ликвидации нелегальных таксистов, по устранению организованной преступности и изъятию огнестрельного оружия, находящегося у криминальных группировок. Школьников планировали массово отправить в пионерские лагеря, а вот на студентов ложилась большая ответственность: из них готовили волонтеров, фельдшеров, носильщиков, продавцов и переводчиков. Но были и положительные моменты у этого мероприятия: на полках продуктовых магазинов наконец появились товары, даже их изобилие, началось строительство спортивных объектов и инфраструктуры, город стал чище, наряднее и спокойнее. Необходимо было в кратчайшие сроки построить современные гостиницы, новый телерадиокомплекс и ликвидировать продовольственный дефицит. И все было выстроено и подготовлено хоть и с чудовищной бесхозяйственностью… Лишь одно, но глобальное событие омрачило предстоящие Олимпийские игры – уже в разгар подготовки к Олимпиаде, перед самым Новым Годом, в конце декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года, Советский Союз ввел войска в Афганистан и, в знак протеста, более пятидесяти делегаций стран мира отказались приехать в Москву.

В период этих масштабных событий, где-то на окраине расцветающего города – в трехэтажном доме на Палехской улице, маленькая обессилившая женщина маялась низким давлением, нестерпимой болью и душевными терзаниями. Отец, воспользовавшись появившимся ассортиментом в магазинах, всячески старался угодить супруге, покупая различные лакомства и деликатесы, но Софию не радовало ни разнообразие на столе, ни забота супруга, ни долгожданная поздняя беременность, ни наступление календарной весны. Конец марта выдался нестабильным в плане погоды: снег сменяло ослепляющее солнце, ветер сбивал с ног, принося влажность и уныние, а грязные окна дарили лишь черные пейзажи, наполненные слякотью и гололедом.

В зеркальном отражении давно исчезла задорная миниатюрная девчонка, заряженная счастливыми эмоциями и звонким смехом, и только уставшее полное тело с отеками и страданиями на лице, грустно висело в облаке мутного стекла. София корила себя за то, что не испытывала ожидаемой радости от своего положения, не рисовала в своих фантазиях счастливых милых моментов, связанных с появлением ребенка, не растворялась в эйфории будущих материнских забот. Супруги искренне старались достойно преодолеть эти трудности и, примерив роль ответственных и счастливых родителей, войти в новый жизненный этап, до которого оставалось всего лишь шесть весенних недель. Измотанные зимними холодами и пасмурным небом, все ждали обнадеживающего солнца и тепла, но погода давала порадоваться лишь на мгновение и вновь засыпала будущий олимпийский город мокрым снегом.

В один из таких промозглых серых дней Софию потревожил телефонный звонок, она с трудом поднялась из кресла и неторопливым шагом дошла до кухни, но телефон замолчал и тут же зазвонил снова, заставив женщину мысленно выругаться и поднять трубку.

Известие на том конце провода было гораздо печальнее, чем сюжет за окном, и горячие слезы Софии, смешиваясь с ледяными каплями дождя, отобрали последние силы. Супруг успел подхватить ее, прежде чем маленькая женщина грузно опустилась на твердый пол пятиметровой кухни и хрипло прошептала: «Мама умерла!»

Вместе с мамой умерла надежда, любовь и опора, София была уверенна, что именно мама поможет ей после рождения ребенка, будет опекать и подсказывать, направлять и советовать, исправлять ошибки и сглаживать острые углы, научит ее любить и заботиться о малышке. Ведь так было всегда: мамина теплая ладонь гладила растрепанные волосы, вытирала слезы печали и прижимала к своему доброму отзывчивому сердцу, исцеляя любые болезни и даря надежду и уверенность. Сейчас эта зловещая новость о потере самого родного человека отзывалась в сердце так остро, что сопротивляться ей не было сил.

Все хлопоты, связанные с погребением, отец конечно же взял на себя, ведь София была жутко подавлена, а ее самочувствие вызывало тревогу, в связи с чем муж настаивал на госпитализации, но супруга наотрез отказывалась лечь в больницу до похорон матери. Погода как будто намеренно испытывала ее на прочность, и температура за окном снова опустилась до глубоких минусовых отметок, воздух пронзительно срывался на вой в своих порывах, а черные деревья ложились на землю, не способные сопротивляться мартовскому ветру.

Изможденная маленькая женщина стояла у могилы матери в старом зимнем пальто, грубые пуговицы которого не застегивались из-за огромного живота, пытаясь прикрыть грудь пуховым платком, но ветер яростно срывал его, оголяя заплаканное лицо и душу. Деревенское кладбище, расположенное на высоком берегу реки, было занесено сугробами, снег заваливался в короткие сапоги и беспощадно морозил отекшие ноги. Здесь – за городом, как будто никто не слышал о том, что наступила весна.

Родные места больше не дарили силы и вдохновение, не напоминали о беззаботном детстве и счастливой молодости, лишь на мгновение, заметив облупившийся указатель «колхоз Борец», в глубоком сознании повеяло ароматом клубники и теплотой их первой встречи… где это счастье, которое тогда казалось безграничным, где та уверенность и легкость, почему сейчас так холодно и больно, и даже его родные объятия не спасают от зловещей стужи?!

Теплый воздух автобусной «печки» не способен был оттаять обледеневшее пространство и продрогшее до кончиков волос тело, и только дыхание супруга согревало ее ледяные ладони и не позволяло впасть в отчаяние. Лишь оказавшись в родительском деревенском доме София ощутила, как тает корка льда на ее обмороженных щеках, а красное сухое вино, пробежав по венам, уверенно избавило от лютого холода, подарив счастливое чувство расслабленности и приятного жара. Так давно София не испытывала подобных ощущений, удивительно, но на мгновение ей стало безразлично происходящее и, улыбаясь, она медленно провалилась в сон.

Возвращение в сознание оказалось жутко болезненным и тяжелым, почувствовав рвотные позывы и давящую боль, София с трудом открыла глаза, но размытые очертания не позволяли оценить ситуацию и обстоятельства. Лишь спустя несколько минут, в узкой полосе света, пробивающегося из коридора в темную палату, ей удалось различить силуэты супруга и персонала в белых халатах. Тихо застонав, женщина вновь впала в бессознательное состояние, успев опорожнить свой желудок на затёртый линолеум и заставив суетиться недовольных людей в освещенном коридоре.

Более пяти суток высокая температура не сбивалась ни капельницами, ни уколами, антибиотики также не давали ожидаемого эффекта, но врачи безразлично разводили руками и отговаривались заученными фразами, про вирусную инфекцию, с которой ослабленный беременностью организм плохо справляется:

– «Что Вы паникуете?! Еще пару дней и вирус пойдет на спад, она здесь не единственная больная в нашем отделении!»

Но для отца она была единственной не только в стенах этой жуткой деревенской больницы, но и на всем Свете. Спустя два дня температура действительно спала, но это не улучшило состояние супруги, она совсем не вставала с кровати, с трудом вдыхая больничный воздух, лишь тихо стонала и умоляюще смотрела в его голубые глаза, наполненные искренними переживаниями и беспомощностью. Еще через несколько дней отцу удалось добиться перевода Софии в столичную клинику, где наконец ей был поставлен правильный, но неутешительный диагноз – пневмония! Сильное переохлаждение, затяжной стресс и безграмотное лечение дало свои плоды, но сейчас появилась надежда на выздоровление, ведь Боткинская больница уже тогда славилась выдающимися специалистами и достойным оснащением. Женщине предоставили отдельную палату и выдали соответствующие назначения, благодаря которым уже к вечеру на ее лице появился слабый румянец и зверский аппетит. Впервые за последнюю неделю отца окутало сладкое чувство спокойствия и крепкого сна.

В послеобеденные часы посещения он уже дежурил у входа в отделение, ожидая, когда медсестры дадут разрешение пройти в палату к супруге, но к его удивлению, Софии не было ни на больничной койке, ни в коридоре.

– «Ну вот, а Вы переживали, уже бегает где-то Ваша жена!» – обратился к отцу седой крупный мужчина в белом халате, но эту оптимистичную речь нарушил испуганный взгляд молодой санитарки.

– «А Вы не в курсе? – почти прошептала она, не соображая чьей реакции опасается больше: главного врача или обеспокоенного супруга, – после обеда пациентку увезли в реанимацию, у нее внезапно началась родовая деятельность…»

Отец уже не слушал дальнейшее повествование бледной девушки, а бежал по длинному коридору вслед за седым главным врачом, и лишь холодная распашная дверь с надписью «РЕАНИМАЦИЯ» заставила обоих остановиться.

– «Вам дальше нельзя! Ожидайте!»

Ожидание – странное слово… Да! Всего лишь слово! Но на что способны эти несколько букв: ожидание дарит надежду, дарит возможность перенестись в будущее, нарисовав различные исходы этого мучительного процесса; ожидание – действие без определенного отрезка времени… мгновение… час… год… или вечность; ожидание – приговор, способный отобрать силы, эмоции, жизнь…

Сейчас это короткое слово медленно убивало не только Софию, но и ее супруга, застывшего в этом ожидании на железной банкетке Боткинской больницы.

– «У Вас родилась девочка, – разнеслось грубое шипение главного врача по мрачному пространству больничного холла, – она очень слаба – недоношенная, мы переведем ее в детский стационар», – и увидя абсолютное безразличие к этой информации и предвкушая следующий вопрос, с искренним сочувствием произнес:

– «К сожалению, Ваша жена впала в кому, мы делаем все возможное, чтобы стабилизировать ее состояние, но на фоне вирусной инфекции у нее развилась пневмония и отек, на данный момент она подключена к аппарату искусственной вентиляции легких… нужно ждать…» Снова ждать!

Отец снова сидел на ледяных каменных ступенях Боткинской больницы, смиренно принимая хлопья мокрого снега и бездушного порывистого ветра, казалось, он и сам впадает в кому от произошедшего и осознанного трагизма этих событий. Молодой, уверенный, крепкий мужчина плакал… от бессилия, от невозможности забрать ее боль себе, от отчаяния и ненавистного слова «ожидание».

Дни тянулись серым мрачным периодом, не давая ни положительной ни отрицательной динамики – «состояние стабильно тяжелое» – такие страшные, но оставляющие надежду слова. И он верил, ждал, что София сожмет его руку и по тонким венам побежит долгожданное исцеление. Только поздним вечером отец покидал больничные стены, давая себе небольшую передышку и ранним утром снова «заступал на дежурство» у кровати жены. Эти мучительные часы ожидания возвращали его к счастливым клубничным моментам трудового лагеря, к Ялтинским нежным ночам, к веселым новогодним праздникам и к миллиону прекрасно прожитых дней, заполняя сердце жгучей досадой, что все это может остаться только в его воспоминаниях.

Все эти долгие годы София оставалась для него самой необходимой, уютной и заботливой, согревая, успокаивая и вселяя надежду в любых обстоятельствах, всегда задорная и упрямая… всегда, но не сейчас. В глубине ее закрытых глаз он видел бессилие и искреннюю усталость.

«Где ты, стройная красавица с бронзовым загаром и густыми русыми волосами, кокетливо выпускающая тонкую струйку дыма и игриво поднимающая бокал белого вина?! Почему сейчас твои нежные губы не пахнут клубникой, а синеют от удушливых трубок, почему я не уберег тебя?!» С такими тяжелыми мыслями отец покидал палату реанимации в очередной поздний весенний вечер.

Следующее утро разбудило его неожиданно яркими лучами и плюсовой апрельской температурой за окном, придав немного уверенности и позитивного настроя. С того самого дня похорон ее матери погода оставалась пасмурной и хмурой, и только сегодня, впервые с начала календарной весны, небо порадовало ослепительными солнцем и теплом, а отрывной календарь напомнил о великом празднике Благовещения, отобразив красным цветом седьмой день апреля. Отец скупо улыбнулся, ощутив долгожданный прилив надежды: «Благие вести! Сегодня будут благие вести!» С этими мыслями он почти бежал по ступеням подземного пешеходного перехода, проходящим под оживленным Ленинградским проспектом, остановившись лишь на мгновение, чтобы купить букет бордовых роз на длинной ножке с толстыми шипами. София любила кустовые розы нежно – персикового цвета, фиалки и белые тюльпаны, но отец считал, что такие мелкие цветы не способны выразить его огромное искренне чувство к ней.

Койка Софии в реанимационном отделении была пуста и отец с облегчением и нескрываемой радостью бросился к сестринскому посту, чтобы уточнить в какую палату перевели его жену, но навстречу ему вышел все тот же седой врач, жестом пригласив беспокойного мужчину в свой кабинет. Воздух подозрительно застыл, насыщая тишину помещения горьким вкусом и изнуряющим предчувствием беды, фразы повисли в пасмурном пейзаже, как парализующее затишье перед цунами и в эти секунды отец ощутил как обжигающая волна окатила его тело, как в голове прогремели страшные «взрывы», как пронзили его открытое сердце злые электрические молнии, заставив навсегда замолчать нежный доброжелательный ритм, переключив его на бездушный автоматический режим.

В зловещей тишине старого кабинета было слышно, как с исколотых шипами ладоней отца падали крупные капли крови, пряча в своих ручьях невыносимо жгучие слезы.

– «Я настаиваю на вскрытии!» – вдруг громко и сухо, как будто произнесенные абсолютно другим человеком, прозвучали слова отца.

Больше никто не видел его слез, ведь в этом новом автоматическом режиме сердца не было чувств сожаления, сострадания и сентиментальной печали, сердечную мышцу окутала стальная колючая проволока, настроив программу на справедливое наказание всех причастных к смерти его любимой Софии.

Теперь он верил только в свою правоту, в собственные аргументы и интуицию, не принимая во внимание чужое мнение и советы. Он должен был настоять на госпитализации Софии еще до похорон матери, должен был заставить врачей деревенской больницы пересмотреть лечение, ведь он был прав, но не уверен… не убедил… иначе любимая женщина была бы жива. С этого дня никто не мог оспорить его мнение, с ним можно было только согласиться или отступить. Любые попытки вступить в спор или поставить под сомнение его точку зрения вызывали немыслимую агрессию и гнев, как будто отец боялся, что, уступив и усомнившись в себе, он снова может допустить трагедию.

Пустая квартира на Палехской улице казалась невыносимо одинокой и только телефонные звонки то и дело выдергивали отца из состояния задумчивой печали.

– «Здравствуйте! – прозвучал женский голос на том конце провода, – я могу Вас поздравить…»

– «Поздравить?! – с недоумением произнес отец, ведь последние несколько дней из телефонной трубки раздавались лишь искренние соболезнования, – С чем?»

– «Ваша девочка больше не нуждается в стационарном наблюдении, и Вы можете ее завтра забрать, мы подготовили все документы к выписке…» Девушка озвучила список необходимых вещей и время, в которое нужно приехать за ребенком, о котором он ни разу не вспомнил. Отец огляделся – в квартире не было ничего для новорожденной малышки, кроме небольшого пакета со старыми вещами, собранными подругами Софии. Он вытащил скомканное байковое одеяло и несколько крошечных вещей, небрежно бросив их на диван и позволив себе также небрежно заснуть в этом полном беспорядке и одиночестве.

Стеклянная дверь грудничкового отделения давила чувством растерянности – какие эмоции он испытает, увидя свою… нет… их с Софией дочь?! Возможно девочка похожа на любимую жену, которой больше нет, и это вызовет горечь, сожаление и печаль; может у нее отцовский взгляд и крепкие ручки; может она мила и очаровательна и заставит забыть о плохом; а может он с ужасом осознает, что эта кроха и есть причина смерти Софии…

– «Присаживайтесь, девочку сейчас принесут, – произнесла улыбчивая медсестра, забирая пакет с вещами, – она у Вас боец, выкарабкалась!»

Все это время маленький беззащитный человечек боролся за свою жизнь, без поддержки, любви и внимания, не ведая о том, что своим несвоевременным появлением на Свет невольно стал косвенной причиной трагедии. А если бы малышка не выжила, то ее похоронили бы рядом с двумя свежими могилами… От этих жутких мыслей на лбу выступили капли холодного пота и отец сильно занервничал, но в этот момент послышался скрип двери, и медсестра передала ему на руки маленький кулек в старом байковом одеяле. К счастью, малышка крепко спала, успев привыкнуть к равнодушию окружающих, не реагирующих на ее истошный плач, к холодной пустышке и грубым рукам санитарок. Отец не испытал умиления, прилива чувств и сентиментальности, скорее стыд и боль от того, что не мог избавиться от невыносимых мыслей: «Зачем ты родилась? Почему все так сложилось?»

Такси остановилось у серого панельного дома и отец аккуратно выбрался из машины, стараясь не разбудить малышку, все еще боясь заглянуть в ее крохотное личико, которое почти полностью закрывал огромный чепчик и резиновая пустышка. Расплатившись, он зашел в сырой подъезд и поняв, что ребенок вот-вот проснется, почти вбежал на второй этаж к старой ободранной двери и поспешил нажать кнопку дверного звонка, висевшего на тонком проводе. По ту сторону двери раздалась громкая свирель и малышка закряхтела, заерзала у него в руках, выплевывая пустышку и морщась от холодного воздуха, заставив отца испытать странное паническое чувство.

– «Кто там?» – послышался долгожданный голос за дверью.

– «Это муж Софии».

Глава 6

Алла бежала за автобусом, загребая кедами дождевую воду и размахивая тяжелыми сумками, лишь вскочив на ступеньку, она прижалась спиной к стеклянной двери и выдохнула, но запотевший циферблат на руке вновь заставил ее суетиться. Опоздание влекло за собой очередной неприятный разговор с соседкой, которая так любезно выручала девушку и требовала к себе должного уважения и соблюдения определенных договоренностей. Но нежно-голубое детское платье в белый горошек, аккуратно сложенное на дне мокрой сумки, стоило всех неприятных разговоров в мире, а вместе с нарядом Алла везла важное и радостное известие, в том числе и для соседки Антонины Семеновны. Не дожидаясь пока пожилая женщина начнет свой недовольный монолог, Алла достала белую коробку с магической надписью «Птичье молоко» и громко закричала:

– «Сонечку берут в ясли!»

Антонина Семеновна от неожиданности и громкого крика чуть не выронила торт и даже забыла все негативные слова, которые собиралась сказать Алле по поводу ее очередного опоздания.

– «Как же это? Сонечке только год и месяц, а Белла обещала, что не раньше осени рассмотрит наше зачисление!»

Антонина Семеновна так привыкла к Алле и маленькой Соне, что говорила о них, как о родной семье, используя местоимения «наша» и «мы», ведь уже целый год эта добродушная женщина помогала Алле с малышкой, бесконечно ворча, но искренне переживая за этих милых девчонок. Алла и сама не верила, что ей удалось уговорить заведующую детского сада Беллу Валентиновну принять Сонечку в ясли сразу после майских праздников. У девушки назревала студенческая сессия, она разрывалась между учебой, подработками и воспитанием годовалой племянницы, но ни разу не пожалела, не усомнилась в правильности своего решения.

Чуть больше года назад, впервые увидев это личико, укутанное в клетчатое одеяло и чепчик явно не подходящий по размеру недоношенной крохотной девочке, Алла мгновенно прониклась любовью к дочери своей трагически ушедшей старшей сестры и никогда, ни на секунду, в ее голове не пробежала мысль о том, что эта малышка может быть в чем-то виновата, тем более в смерти матери. Эти несколько минут в темном коридоре сырого подъезда решили судьбу маленького человека – отец без каких-либо сомнений передал кряхтящий сверток на руки восемнадцатилетней Алле и до сегодняшнего дня ни разу не появился на пороге этого старого дома, напоминая о себе лишь регулярными денежными переводами и присвоенной фамилией и отчеством в свидетельстве о рождении, а имя, казалось, даже и не могло быть другим – только София, как ее мама. Алле было тяжело, но она никогда не жаловалась, ведь появление новорожденного ребенка вернуло ее к жизни после той трагической весны, в которой она потеряла близких людей: маму и сестру.

Первый месяц оказался самым сложным – Сонечка и Алла привыкали друг к другу, учились заботиться, понимать, подстраиваться, и соседка Антонина Семеновна так вовремя появилась в их жизни. Опытная женщина давала бесценные советы, помогала в период болезней и трудностей, да и просто поддерживала добрым словом и ощущением заботы. Антонина Семеновна давно коротала свои дни в полном одиночестве, но знакомство с Аллой заставило ее вновь почувствовать собственную необходимость, чувство утерянной теплоты и желание жить, а с появлением малышки она помолодела и даже окрепла физически, ей шли на пользу длительные прогулки с коляской и искренние умиляющие эмоции, которые излучала маленькая Соня. Вот так, три одиноких сердца, казалось абсолютно ненужные никому на этом Свете, объединились в маленькую дружную семью и сейчас Антонина Семеновна даже расстроилась, услышав новость про зачисление в ясли и предположив, что снова может оказаться невостребованной. Алла, уловив печальный взгляд, поспешила обнять ворчливую старушку, уверяя, что они всегда останутся близки и необходимы друг другу.

Из-за обшарпанного угла коридора выглянула пухленькая малышка и с радостным звонким смехом бросилась в объятия Аллы, прижимаясь к ее мокрым от дождя волосам.

– «Милая моя! Сонечка! – Алла подняла девочку на руки, и та рассмеялась еще громче, – Смотри, что я привезла тебе! Ты будешь самая красивая в ясельной группе!»

Сонечка терпеливо ждала пока Алла доставала со дна сумки шуршащий пакет и увидев нежно-голубой наряд забавно развела маленькими ручками. Антонина Семеновна уже успела накрыть чай, когда на кухню вошла Алла, держа за руку очаровательную малышку в красивом, но чуть великоватом для нее платье.

– «Какая красавица у нас выросла!» – воскликнула Антонина Семеновна и наклонившись к Сонечке, расцеловала ее яркие щеки.

– «Она так похожа на Софию! У меня есть фотография с сестрой… она в таком же платье… и взгляд…» – Алла вытерла набежавшие слезы, и чтобы совсем не разреветься громко скомандовала:

– «Все к столу!»

Чайник игриво свистел на голубом пламени газовой плиты, запах свежего торта наполнил воздух маленькой кухни, а шоколадные кусочки на фарфоровых блюдцах манили своим белоснежным суфле – вот оно счастье, повисшее большим облаком над кухонным столом, окутав теплотой и уютом. Никто и представить не мог, что в эти лучшие минуты их жизни за дверью уже стоял человек планирующий бездушно разбить этот хрупкий, с трудом созданный уголок любви и уюта.

Антонина Семеновна и Сонечка любопытно уставились на высокого мужчину в длинном плаще, появившегося на их ароматной кухне, они не видели его раньше, но Алла почему-то покорно пустила его в дом.

– «Добрый день! Может чаю?» – неуверенно, но дружелюбно произнесла пожилая женщина, а Соня вжалась в стул и смотрела на сурового человека исподлобья.

– «Здравствуйте! Нет, не нужно… я подожду в машине». Незнакомец бросил взгляд на ребенка и вышел в коридор, где послышался скрип двери и жуткий, надрывный плач Аллы. Испугавшись, Антонина Семеновна и Соня подбежали к девушке абсолютно недоумевая, что произошло в эти несколько минут? Кто это хмурый человек и какую страшную весть он принес в их маленький мир? Алла не могла выдавить ни слова и, лишь вцепившись в родную девочку, плакала навзрыд, повторяя: «Нет! Нет! Не отдам!»

Только сейчас мудрая Антонина Семеновна осознала весь ужас происходящего:

– «Он пришел забрать ее? – дрожащим голосом произнесла она, – Навсегда?»

– «Да-а-а-а!» – заревела Алла, еще крепче прижимая Сонечку и разнервничавшуюся старушку, а девочка, почувствовав общее настроение, панику и страх тоже расплакалась и Алле пришлось взять себя в руки.

Это были самые страшные и жестокие минуты в жизни молодой Аллы, сквозь пыль обочины она смотрела в наглухо закрытое окно автомобиля, отъезжающего от сырого подъезда и увозящего кусок ее раненного сердца, из которого ручьем вытекала кровь, слезы и душа. Страшнее этого были только глаза Сонечки, наполненные детской болью и мольбой… но Алла ничего не могла сделать! Она умоляла, просила, обещала, ползала на коленях… она готова была отдать жизнь, весь мир, только бы ее любимая малышка осталась с ней. Соня не плакала, дикий страх парализовал ее маленькое тело и сердце, заставив замолчать, скрыть все чувства и эмоции и безропотно выполнять то, что ей указывали посторонние люди, ведь она понятия не имела, что этот холодный человек в темном плаще – ее родной отец.

В этот вечер Антонину Семеновну забрали в больницу с гипертоническим кризом, сердце пожилой женщины не выдержало такого жестокого удара, ведь она успела привязаться к Сонечке как к родной внучке, а что испытывала Алла страшно было даже представить! В груди у несчастной девушки образовалась огромная дыра, которая заполнялась невыносимой болью и переживаниями, восполнить такую потерю было невозможно. Еще одна весна отобрала двух любимых людей, оставив Аллу в глухом одиночестве.

На фарфоровых блюдцах все еще лежали куски заветренного торта, остывший чайник смиренно молчал, а кухонное пространство теперь заполнилось жуткой тишиной, страхом и несправедливостью, но даже тогда Алла еще не знала, что не сможет увидеть любимую племянницу долгие – долгие годы и лишь нежно-голубое платье в белый горох останется у Сонечки, как напоминание о ней.

Глава 7

С тех самых пор маленькая Соня больше не улыбалась, не смеялась звонко, не дурачилась и не чувствовала на своих щеках теплых поцелуев и заботливых рук, в новом доме все было строго и холодно. Нежный цветок, который только-только пустил корни, бездушно вырвали из благоприятной почвы, пересадив в неподходящий климат и заставив расти в безразличной тени чужих растений, а точнее в тени сводной сестры Риты и новой матери. Всего лишь год спустя после смерти супруги отец снова женился на женщине с ребенком и по каким-то необъяснимым причинам забрал, в эту вновь созданную семью, свою родную, но ненужную дочь. Несмотря на разницу в возрасте всего в полтора года Рита была намного сообразительнее и хитрее, и пока младшая сестра хмурила лоб и молчала, старшая лепетала и крутилась вокруг родителей, получая похвалу и восхищение, в то время как в сторону Сони бросались только безразличные и разочарованные взгляды.

– «Ты помнишь что-то из этого периода или детская память не сохранила никаких эпизодов?» – с искренним интересом спросила Алекса, пытаясь сравнить свое восприятие отца в этом возрасте.

– «Помню, но немного, отдельные фрагменты… Например, иногда отец отводил меня в ясли, почему-то в памяти всплывает пасмурная погода, звук подъезжающего троллейбуса… Он шел огромными шагами, грубо держа мою ладошку, а я почти летела за ним как шарик на тонкой ниточке, испытывая смешанные чувства: с одной стороны испуг, а с другой – внутреннюю радость, ведь это единственные минуты, когда он вел меня за руку, только меня, одну… Лишь на этой остановке были отец и Соня…

Потом он молча передавал меня в руки воспитательницы и также безмолвно уходил, как будто стараясь избавиться и забыть эти несколько пасмурных минут.

– «А Рита? Как сложились ваши отношения? У вас были конфликты, обиды и ссоры?»

– «Нет! Совсем наоборот! Рита была светлым лучиком в этом доме, я всегда восхищалась ей, старалась подражать и очень ее любила! В детстве у Риточки было много друзей, они приглашали меня на прогулки и принимали в свои игры, с ней я забывала о своих неприятностях. Сестра была невероятно талантлива, способна и незаурядна, с ней всегда было интересно и, конечно же, отец гордился Ритой, ставил в пример, хвалился перед родственниками и знакомыми, а я, как серое никчемное пятно, маячила за ее тенью. Меня заставляли заниматься бальными танцами, учиться в музыкальной школе и «засовывали» во все кружки и секции, где занималась Рита, хотя мне нравились подвижные игры, а Рита, наоборот ненавидела спорт и суету.

Долгое время мне казалось, что такое противоположное отношение связано лишь с разницей в возрасте: Рита – старшая, сейчас она нуждается в этом внимании, а потом наступит и мой период, меня тоже начнут замечать, хвалить и поддерживать, но время шло, а наши роли не менялись. Риточку бесконечно воспевали, старались создать ей максимально комфортные условия для обучения и спокойствия, в то время как меня приобщали к домашним работам, не требующим особого таланта и ума: мытье посуды, уборка и прочие бытовые обязанности. Сочувствуя мне, она старалась сгладить сложившуюся ситуацию, помогая мне с уроками или просто по-дружески поддерживая. Я не обижалась на сестру, ведь мы были очень близки, казалось, она была единственной, кто искренне любил меня в этой семье несмотря на то, что не являлась моей кровной сестрой, но тогда мы об этом еще не знали».

Соня действительно хорошо училась, старалась быть полезной и прилежной, но девочку не воспринимали как перспективную хоть в чем либо, к ее достижениям и успехам относились все также равнодушно, как и раньше. Тогда подростковый несформированный мозг принял решение привлечь к себе внимание отрицательными поступками и Соня, связавшись с новой компанией, начала курить, ругаться матом и с ненавистью относиться ко всему происходящему, к слову сказать Рита с удовольствием поддержала младшую сестру в этом начинании, раскуривая вместе с ней сигаретку или выпивая разбавленный бренди «Солнечный берег», который хранился в домашнем баре в достаточном количестве. Крепкий напиток и табачный дым расслабляли обиженный разум и девчонкам становилась безразлична окружающая несправедливость, они казались еще ближе и откровеннее друг другу, делясь наболевшим и желанным.

В то время как Соня переживала пубертатный озлобленный этап и была полностью забыта взрослыми, Рита в полном объеме вступала в период влюбленности и юношеской страсти, оказавшись абсолютно не готовой к той ответственности и «ставкам», которые были в планах у родителей: поступление в самое престижное высшее заведение страны – Московский Государственный Институт Международных Отношений, перспективная работа международным журналистом и удачное замужество. Рита же думала совсем о другом – о любви, пока персональный автомобиль отца доставлял ее к репетиторам, она безнадежно влюблялась в его молодого водителя, осознавая, что отец никогда не примет это выбор, а значит эти страстные отношения должны держаться в секрете и лишь единственное доверенное лицо – младшая сестра, была посвящена в подробности этой романтичной истории. Но как известно все тайное обязательно становится явным…

Вскоре отец узнал о Сониных прогулах и курении, казалось, он подсознательно ждал подобной ситуации, ждал, когда эта прилежная девочка оступится и даст наконец повод обрушить на нее тот накопившийся за долгие годы гнев и ярость, ведь он считал ее виноватой… Все остальные причастные давно понесли заслуженное наказание, и только Соня не испытала страшнейший ураган его озлобленного сердца.

Скулы раздулись от ударов его огромных ладоней, худощавое тело дрожало, но не от физической боли, а от бессилия, от ощущения внутренней разрушенности и осознания того, что этот холодный человек никогда не станет для нее родным.

«Мужчина в темном плаще на маленькой уютной кухне…» – вдруг пронеслось в туманной от слез голове… «Где эта кухня? Кто эти женщины, которые тогда были рядом?»

Соня мгновенно успокоилась и, к удивлению разгневанного отца, задала абсолютно не связанный с этой ситуацией вопрос: «Где мое голубое платье в белый горох?»

Отец оторопел от тона и уверенности, с которой опухшая от ударов и слез девочка произносила слова, а следующая фраза и вовсе выбила его из равновесия – Соня кричала изо всех сил, которые только смогла собрать в своем хрупком нескладном теле:

– «Где моя Аля? Зачем ты забрал меня тогда?!»

Это было немыслимо и невозможно, ведь Соня не виделась с Аллой с того самого мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Как будто ярость отца вернула не только его к тем страшным событиям, но и память Сони, она отчетливо видела фрагменты того дня: платье в горох, торт на фарфоровых блюдцах, плачущую Аллу, темный плащ и страх…

В комнату вошла Рита, держа в руках именно то детское голубое платье:

– «О чем она говорит? – озадаченно заговорила сестра, – Кто такая Аля?»

Соня схватила маленькое платье и остервенело прижала его к груди, подняв сверкающие от слез и ненависти глаза:

– «Я хочу, чтобы ты ответил, где Аля и зачем ты меня увез?»

– «Папа! Ответь!» – вдруг также настойчиво прозвучал голос Риты.

– «Она не Аля, а Алла! Живет на той же старой кухне» – пренебрежительно бросил отец и громко хлопнул входной дверью. Девочки устремили свои испуганные взгляды в сторону матери, но та развела руками и прошептала:

– «Я ничего не могу вам объяснить без его согласия».

Соне было жаль маму, ведь она знала, что та тоже побаивалась гнева отца и в этом вынужденном браке не была счастливой. В комнате повисла разъедающая тишина, как после цунами, когда волна сошла, но погубила все живое и лишь громкий грозный голос вновь напомнил о случившейся беде:

– «Я жду всех в машине!» – и снова хлопнула входная дверь.

Дорога была долгой, невыносимо напряженной и безмолвной, девочки испуганно переглядывались на заднем сидении, крепко вцепившись в ладони друг друга, мама отрешенно и отчаянно смотрела в окно, а отец, почернев от злобы, пристально вглядывался в мелькающий серый асфальт. За окном мелькали безликие дома, постепенно редея и уступая место свежей зелени и загородным просторам; периодически накрапывал дождь, добавляя минорных нот этой поездке.

Сестры даже предположить не могли в каком направлении движется этот заполненный страхом автомобиль, Соня думала, что отец везет их на ту «старую кухню», а Рита и вовсе не могла осознать происходящее. Машина съехала с шоссе на грязную деревенскую дорогу и еще несколько километров ползла по ямам и колдобинам, добавляя девочкам ужаса и растерянности. Наконец отец резко затормозил и командным тоном велел всем выйти из машины, увиденное окончательно потрясло неокрепшее детское воображение – впереди виднелись высокие кованные ворота с жуткой надписью «Кладбище».

– «Папа же сказал, что она живет на той же старой кухне, – прошептала Рита на ухо младшей сестре, – Я ничего не понимаю… эта Алла… она что умерла?» На глазах у Сони набежали слезы, и она неуверенно последовала за отцом в направлении старых могил, крепко сжимая руку Риты и всхлипывая.

Старое деревенское кладбище на высоком берегу реки хранило тишину и особую печальную атмосферу, наполняя каждую молекулу этого воздуха грустью и раздумьями о вечном. Отец приоткрыт калитку высокой ограды приглашая пройти вперед именно Соню, и девочка аккуратно шагнула к черным гранитным плитам, изумленно уставившись на фотографию молодой красивой женщины с именем София и датой смерти в апреле тысяча девятьсот восьмидесятого года.

– «Это твоя мама» – вдруг прогремело за спиной испуганного подростка, и Соня вздрогнула, застыв в оцепенении, не чувствуя ни тела, ни души, ни разума. Лишь несколько минут… и отец огромными шагами направился в сторону выхода, а Соня вновь бежала за ним, как тот шарик на ниточке, но теперь он не держал ее за руку, хотя крепкая отцовская ладонь так нужна была этой растерянной девочке именно в эти страшные мгновения жизни.

По дороге домой было озвучено несколько скупых фраз, кратко обрисовавших историю шестнадцатилетней давности, но ни сожаления, ни поддержки, ни желания смягчить эту жуткую информацию не прозвучало… Соня получила то, что просила – правду, страшную болезненную правду о том, что ее мама умерла из-за внезапно начавшейся родовой деятельности, то есть, по сути, из-за того, что Соня решила родиться невовремя; любимая сестра Рита и мама не являются кровными родственниками, а родной отец, скорее всего, ненавидит ее за то, что она родилась. Соня должна была принять эти факты, самостоятельно справиться с навалившимися эмоциями и жить… как-то дальше жить… Выходя из машины, отец протянул Соне маленький блокнотный лист с семизначным номером телефона и с неразборчивой надписью «Подольская улица дом…»

Этот тяжелый день расставил все на свои места, дал наконец объяснения каждой минуте, прожитой в этом холодном доме, избавил от иллюзий и безнадежных ожиданий. Воспользовавшись отъездом родителей, девчонки сидели в старой беседке детского сада, затягиваясь крепкими сигаретами, запивая эту неожиданную правду клюквенной настойкой, плача и искренне клянясь, что никогда не перестанут любить друг друга, как родные сестры.

Глава 8

На сцене актового зала испанской гимназии, принимая поздравительную речь, стояла красивая девушка в строгом белоснежном костюме с атласной лентой «ВЫПУСКНИК» – Соня больше не была похожа на нескладного подростка, ведь обнародованная правда заставила ее повзрослеть и сильно измениться всего за несколько недель. Теперь она много думала, переживала и испытывала постоянное чувство вины попадая под строгий отцовский взгляд, жить в этом доме становилось невыносимо.

В очередной раз оставшись одна в неубранной одинокой квартире, София бродила из комнаты в комнату, разглядывая мелочи и перекладывая вещи, стараясь убедить себя в правильности и необходимости принятого решения, ей хотелось вспомнить счастливые периоды, хорошие дни, зацепиться хоть за что-то… Из окна виднелся фасад Строгановского училища, шумные трамваи и оживленное Волоколамское шоссе, вдоль которого они с Ритой ходили в школу, и троллейбусная остановка, где когда-то были только отец и Соня… и он вел ее в ясли…

Оставив в холодильнике приготовленный ужин, перегладив около двадцати отцовских рубашек и наведя в комнатах идеальный порядок, Соня взглянула в зеркало, положила ключи на деревянную полочку в прихожей и аккуратно захлопнула дверь.

На станции метро «Текстильщики» было многолюдно и жарко, Соня с трудом пробиралась к эскалатору, мечтая покинуть подземку и вдохнуть свежего городского воздуха, но к ее разочарованию на улице оказалось также душно, а на летнем небе сгущались тучи, оповещая о приближающейся грозе, что еще больше увеличивало и без того огромные очереди на остановках общественного транспорта из желающих максимально впихнуться в автобус или маршрутное такси, следовавшее по длинной Люблинской улице, казалось состоящей из одних светофоров. Девушка отыскала конец длинной вереницы и заняла свою позицию отсчитывая количество пассажиров впереди и деля его на число посадочных мест в маршрутке, но оказалось, что водители этого скоростного транспорта любезно предлагали ехать стоя всем способным вместиться в эту коробку на колесах, ведь главное в этой поездке было не комфорт и безопасность, а скорость прибытия на место назначения и максимальная выгода. В ожидании Соня рассматривала манящие палатки, с красочной рекламой «ВСЕ ПО 300 РУБЛЕЙ», на ветринах которых были развешаны яркие топы, блузки и синтетические кардиганы, ей так хотелось заглянуть в одну из них и выбрать себе обновку, но здравый смысл одергивал и напоминал об экономном расходовании средств. Соня привыкла одеваться в таких ларьках и на Вьетнамском рынке, который с некоторых пор был открыт в районе Коптево за зданием общежития Министерства Внутренних Дел, там царила невыносимая суета, зловонный запах сырости и вьетнамской быстрой еды, абсолютно непонятная исковерканная русская речь, но самое главное – низкие и даже очень низкие цены. На картонных коробках за грязной занавеской можно было примерить и купить все, что только душа пожелает. Отец иногда давал Соне определенную сумму денег в качестве подарка на день рождения или Новый год, и тогда девчонки мчались на шумном двадцать третьем трамвае к «вонючему» рынку, чтобы приобрести дешевые и некачественные шмотки. Редко родители баловали младшую дочь дорогими нарядами, всего лишь несколько раз они с мамой посещали торговый комплекс «Комсомольский», дорогущий рынок ЦСКА, где торговали яркими лосинами и белоснежными высокими кроссовками Adidas, и «приличные» ряды Черкизовского рынка, заваленные дублёнками и кожей.

– «Девушка, Вы лезете?!» – раздался женский визг за спиной задумчивой Сони.

Несмотря на то, что маршрутка была заполнена под завязку, желающих поместиться в эту банку с потными шпротами было полно и Соне пришлось просочиться внутрь, крепко прижимая к груди рюкзак, ведь воровство в таких «удобных» местах процветало.

– «Передаем за проезд!» – прозвучал грозный голос с кавказским акцентом и «шпроты» стали извиваться, стараясь доставить до водителя свои денежные средства, а маршрутка рванула с места с ревом и скрипом, оставив за собой несчастные лица, не поместившиеся в этот заход.

Транспортная ситуация в этом районе действительно была крайне напряженной, автобусы ходили редко, а маршруты занимали более часа, останавливаясь на каждой остановке, и пассажирские газели очень выручали граждан, но перемещались крайне небезопасно, нарушая правила дорожного движения, заботясь только о максимальной прибыли и скорости.

Когда салон маршрутного такси немного опустел, Соня приблизилась к неопрятному водителю и осторожно спросила:

– «Подольская улица… подскажите где выходить?»

Бородатый мужчина подмигнул симпатичной блондинке, давая положительный ответ, и уже через десять минут Соня неуверенно шагнула в старый сырой подъезд. В эту самую секунду на улице раздался раскатистый гром и звонкий шум проливного дождя, как будто отрезав все пути назад, усилив знакомый запах и звук дверного звонка…

Алла распахнула дверь и безразлично крикнула куда-то вглубь квартиры:

– «Дочь, это к тебе!» – вдруг резко остановившись, женщина обернулась и, ослабев, прижалась к стене обшарпанного коридора.

– «Сонечка!» – прошептала Алла, уткнувшись заплаканным лицом в ее теплое родное плечо.

Спальный район Марьино с многоподъездными панельными девятиэтажками сильно отличался от района «Сокол», где Соня провела шестнадцать лет своей жизни, успев привыкнуть к кирпичным сталинским домам, к шуму оживленных дорог, к близости метрополитена, к трамвайным путям, к магазинам в шаговой доступности и прочим бытовым удобствам, но здесь все было иначе, да и люди, казалось, были проще и добрее, а главное семья, в которой теперь жила Соня, была настоящей, искренней, любящей и теплой, и ради этого стоило смириться с двухчасовой дорогой до института, научиться покупать продукты на рынке и приветливо здороваться со старушками и безобидными алкоголиками, сидящими на лавочке у подъезда.

Для Софии наступило прекрасное время, окутанное заботой и согревающим спокойствием, оказалось, что люди могут быть благодарны за помощь по дому или чашку горячего кофе, за добрую вечернюю беседу или искреннюю улыбку, за пожелание хорошего дня – эти простые мелочи создавали уютную атмосферу в доме, формировали взаимопонимание и уважение друг другу. В этом благоприятном состоянии души Соню впервые настигла нежная трепетная влюбленность, заставив забыть о прожитых годах, проблемах, душевных терзаниях и чувстве вины. Поздними вечерами девушка взахлеб рассказывала Алле о произошедших событиях, о неиспытанных ранее ощущениях, о мечтах и планах… она была влюблена! Страстные вибрации, переживания, эмоции, встречи, свидания – все это теплой волной накрыло наивную и неопытную Соню, подарив неиссякаемое ощущение счастья.

К тому моменту как рассказ Софии подобрался к приятному периоду ее молодости, девушки успели вернуться с пляжа, плотно пообедать и устроиться в тени оранжевых деревьев с ароматными кофейными чашками, и настроение их заметно улучшилось в предвкушении интригующих пикантных подробностей романтической истории.

– «Где ты познакомилась с ним? – любопытничала Алекса, – Это была любовь с первого взгляда?»

София задумчиво улыбнулась, вспомнив первую встречу, первые эмоции и первые слова…

– «Думаю, что мы влюбились ни с первого взгляда, а с первой молекулы воздуха, который окружал нас, ведь сначала я услышала аромат его туалетной воды – она звучала так восхитительно, маняще, просто будоражила все мои внутренности, а только потом разглядела того, кто излучал этот божественный запах. Он стоял около аудитории в компании однокурсников и увлеченно что-то рассказывал, потом резко замолчал и посмотрел в мою сторону, его друзья тоже обернулись и стали перешептываться, а мне в тот момент было так неловко, что я убежала. После той ситуации я думала о нем постоянно, искала глазами среди толпы студентов, грустила и расстраивалась из-за дней, в которых его не было и так продолжалось больше месяца. Меня накрывало отчаяние и странное ощущение тоски, часто хотелось плакать без причины и представлять ночами его образ. Алла сразу догадалась, что я влюбилась, но отнеслась с пониманием и терпеливо выслушивала мое нытье. Однажды я прогуливала лекцию по философии, расположившись в институтской курилке с занимательным журналом «Лиза», как вдруг за спиной почувствовала волну тепла, вибраций и тот самый обожаемый запах, он приближался, заставляя меня дрожать и изнывать от предвкушения, я не испытывала раньше ничего даже близко похожего на это чувство. Он спросил не убегу ли я на этот раз… и мир «поплыл» от его голоса. Он был так красив – смуглое лицо и темные волосы дополняли ярко-голубые глаза – это смотрелось необычно, эффектно и завораживающе, мне хотелось поцеловать его прямо в этом прокуренном холле, прижаться к его небритой щеке и прогулять с ним все оставшиеся лекции, все курсы, всю жизнь. Я была так счастлива! Мы убегали к Алле на дачу, чтобы оставаться наедине, наслаждаться друг другом, любить до изнеможения, я не знала, что можно быть настолько любимой и желанной. Спустя столько лет я помню его прикосновения, интонацию нежных слов, горячие объятия и искренность, с которой он любил меня. Он всегда был рядом, даря уверенность, спокойствие, чувство защищенности от этого сурового мира и надежду на то, что наша семья будет идеальной. Но по странному стечению обстоятельств, именно в тот момент, когда я обретала истинное счастье, в мою жизнь снова стучалась беда».

Глава 9

С тех пор как София переехала жить к Алле ей редко удавалось встретиться с сестрой, возможно из-за длительной дороги или из-за слишком насыщенной увлекательной жизни, в которую она окунулась, может ее полностью поглотила первая влюбленность или она просто стала более эгоистичной… Конечно, девочки созванивались, изредка виделись, но той привязанности и родственных чувств почему-то больше не испытывали, Рита казалась странной, отчуждённой и очень скрытной, у нее появились новые знакомые, которые не вызывали у Сони доверия и положительных откликов, им стало сложно общаться, и сестры отдалились друг от друга. Но проигнорировать приглашения на двадцатилетие сестры София не могла, хотя и не горела особым желанием присутствовать в компании малознакомых и неприятных ей людей. У Сони всегда была сильно развита интуиция – это уникальное чувство, странным образом, передалось ей от отца, и эта интуиция подсказывала, что девушка не должна присутствовать на этом дне рождения, но не предав значения этому тревожному сигналу, купив двадцать одну белую розу, София все же поехала в ненавистный дом на станцию метро «Сокол».

Родителей дома не оказалось, они, как всегда, уехали на выходные дни на дачу, предоставив Рите полную свободу, чем она и воспользовалась: было много алкоголя, дурные речи и неадекватное поведение, что заставило Соню покинуть этот праздник уже через пару часов пребывания в этой невыносимой тусовке, но только жгучее чувство тревоги не покидало ее мысли.

Следующая неделя началась с ужасного телефонного разговора, а точнее телефонного крика – впервые за все это время отец прервал молчание и решился позвонить Алле, но не для того, чтобы поинтересоваться судьбой и здоровьем дочери, а для того, чтобы обвинить Соню в страшном и бездоказательном эпизоде. Оказалось, что после дня рождения Риты из квартиры отца пропала большая сумма денег и мамины драгоценности, а узнав, что единственным гостем на этом празднике была Соня, отец предположил… Нет! Он просто был уверен, что его младшая никчёмная дочь – лживая воровка!

София испытала такой приступ негодования, что сдержать свои эмоции и гнев просто не смогла, она мчалась к отцу, чтобы наконец высказать все, что наболело за эти долгие годы, казалось, это чувство несправедливости просто перекрыло ей воздух. В этом состоянии она была так похожа на отца, но из-за чувства ярости даже не осознавала своих поступков и говорила без передышки, точнее кричала истошно и болезненно, как будто кто-то сорвал плотную крышку, позволив вылиться перебродившему содержимому. Выбежав из офисного здания, где работал отец, Соня рухнула на асфальт и разревелась, абсолютно опустошенная и изнеможденная от этой тяжелой встречи. Уже по дороге домой сердце стало биться ровнее, тело остывало от огненной бури и в голову возвращались адекватные мысли.

–«Аллочка! Зачем я это сделала?! – уже поздним вечером негодовала Соня, – Зачем я так подло поступила со своей сестрой?! Меня как будто подменили, это дикое чувство несправедливости и лжи… но я все равно ничего не изменю, ведь отец не полюбит меня даже узнав правду об этом дне рождения, а вот Рите я создала неприятности… я не хотела!» Соня действительно не желала навредить сестре, но она даже не подумала о последствиях, ведь ей так хотелось оправдать себя в глазах отца, хотя бы в этой ситуации.

–«Я позвоню сестре, извинюсь, она все поймет и простит! И отец простит Риту – она ведь его любимая дочь!»

Алла сочувственно смотрела на племянницу, оставив свое мнение и комментарии при себе:

–«Конечно позвони! Все наладится! Не переживай!»

Но София переживала и поэтому снова и снова набирала телефонный номер, но в ответ слышала только длинные гудки и голос автоответчика, на который она наговаривала свои оправдательные сообщения. В груди нарастала паника и противное интуитивное чувство, что случилось что-то непоправимое, что-то хуже, чем просто семейный скандал или наказание. Лишь около полуночи на том конце провода послышался суровый голос отца.

–«Я хочу поговорить с Ритой!» – истерично закричала Соня.

–«Ты не сможешь больше этого сделать никогда!» – сухо произнес отец, но не положил трубку, а как будто замер не зная, что сказать.

Тогда София продолжила свой озлобленный монолог, крича, что отец не имеет права вмешиваться в отношения сестер и он обязан дать ей возможность объясниться с Ритой, но дрожащий голос произнес одно единственной слово, которое оборвало этот бессмысленный спор.

–«Передоз!» – прозвучало холодно и страшно.

Алла вбежала в комнату, где, вцепившись в телефонную трубку стояла Соня, оцепенев от ужаса и задыхаясь от первой в своей жизни панической атаки.

Ночные городские трассы были пустынны в столь поздний час и такси неслось с огромной скоростью из южного в северный округ, приближая Соню к самому страшному эпизоду в ее жизни. Но пока девушка не знала, как именно выглядит это жуткое слово «передоз», представляя себе Риту, лежащую на кровати, бьющуюся в конвульсиях и с идущей пеной изо рта.

– «Ее же спасут? Это ведь можно вылечить, этот передоз?» – с мольбой в глазах спрашивала она у Аллы, а потом снова заливалась в истерике, – Это я во всем виновата! Если бы я не рассказала про эту вечеринку, да лучше бы отец меня считал воровкой!»

Дверь в квартиру была приоткрыта, внутри слышались мужские голоса и несмотря на глубокую ночь во всех комнатах горел свет.

– «Проходи, полюбуйся!» – жестоко прозвучал отцовский бас.

Соня робко шагнула в прихожую, собираясь пройти в их с сестрой комнату, но взгляд невольно направился на кухню, где на полу лежала Рита, неподвижная, с посиневшими губами и желтовато-бледным лицом. Не было никаких судорог, ни пены изо рта, ни дыхания, лишь зловонный запах мёртвого тела, смешанный со сладкими духами и невыносимой жарой наполнял все пространство квартиры. К горлу подкатила тошнота, Соня снова задыхалась от повторной панической атаки и ужаса, который завладел ее хрупким телом и истерзанным разумом. После внушительной дозы успокоительного София опустилась на холодный пол рядом с телом сестры и безостановочно шептала слова прощения, в то время как следователи прослушивали голосовой автоответчик, давая понять, что этих оправдательных сообщений Рита уже не слышала, она умерла, так и не узнав почему младшая сестра предала ее. Соня обратила внимание, что Рита была одета именно в ее темно-синюю толстовку, а на столе лежала тетрадь со стихами и аккуратно выведенной надписью «Я вас всех очень люблю» и два отвратительных шприца. Кто-то был с ней в этот трагический последний момент, кто-то просто не захотел спасти Риту, испугался… или намеренно убил ее передозировкой.

Зазвонил телефон, и Соня на автомате схватила трубку:

–«Слушаю» – прошептала она.

–«Рита! Риточка! Что там у вас произошло?!» – слышался встревоженный голос мамы, – Целый день не могу дозвониться ни до тебя, ни до папы!»

Отец вырвал телефон из рук Софии и остервенело нажал кнопку «отбой», пробормотав что сам сообщит жене о случившейся трагедии.

–«Ты не виновата!» – успокаивала Алла любимую племянницу по дороге домой, – Ты же сама говорила, что Рита уже давно вела себя странно, сильно похудела, изменилась… Жаль, что никто кроме тебя этого не заметил, не принял вовремя меры, не помог…»

–«Но я ведь тоже проигнорировала ее перемены, тоже не помогла! Я была так занята своими отношениями, своей новой жизнью, что совсем забыла о ней, а Рита, возможно, нуждалась в моей поддержке!» – Соня снова плакала, но уже полностью обессилив и смирять с всепоглощающим чувством вины.

– «Сначала – мама… теперь – Рита… Я приношу людям несчастье…»

Знойное июльское утро было наполнено горем, страданием, ложью и запахом мертвых тел, Софию снова преследовало это жуткое ощущение и тошнота. Казалось, никто не замечал зареванную девушку с огромным букетом белых роз, прятавшуюся за стенами морга Боткинской больницы, никто, кроме сурового взгляда отца. Восемнадцать лет назад из этого морга он забирал тело любимой жены, а сегодня – тело любимой дочери, и в обоих случаях к этим трагедиям, пусть косвенно, но была причастна София. Снова кто-то более необходимый, более значимый и любимый покинул этот мир, а никчемная Соня все еще рядом, но ему не нужна. София бросила в могилу горсть сухой земли и от удара о гроб раздался невыносимо пронзительный звук, слившийся со стуком ее сердца, изнывающего от боли и собственной ничтожности.

На следующее после похорон утро Соня покидала и этот дом, оставив теплые слова благодарности и любви на белом листе бумаги.

«Любимая моя, Алла! Не представляю как смогу отблагодарить тебя за теплоту, любовь и заботу, мне было так спокойно и уютно в твоем доме, но я должна все забыть и начать свою историю с новой главы, оставив всех героев в прошлом. Но только не тебя, мы увидимся… просто чуть позже. Люблю».

София нашла в себе силы преодолеть ненависть к собственной персоне, непроходящие угрызения совести и появившуюся на пороге депрессию, девушка включила «рабочий режим» на максимальную мощность окунувшись с головой в учебу и необходимость зарабатывать себе на жизнь.

Глава 10

-«И вы так и не общались после смерти Риты?» – растроганная до глубины души этой трагической историей, спрашивала Алекса.

–«Я не видела его более пяти лет… хотела стереть из памяти все прожитые годы, избавиться от чувства вины, ненависти и мне почти удалось, но однажды я поехала на Ваганьковское кладбище – это было за день до годовщины смерти Риты, стояла адская жара и я снова испытывала проблемы со здоровьем, связанные с паническими атаками. Почему-то в знойную погоду мне всегда становилось хуже, как будто в голове была нерушимая связь между летним жарким днем и ее смертью, воспоминаниями и стрессом. Я с трудом дошла до участка, где была похоронена сестра и уже там начала задыхаться, людей вокруг не было, мне становилось страшно, и паническая атака усиливалась, добавляя тахикардию и полуобморочное состояние, я даже подумала, что вот так символично оборвется и моя жизнь – на могиле Риты, как расплата за тяжелые грехи. Но Господь оказался милостив послав мне спасение – у ограды появилась мама Риты, оказывается она уже была здесь и отходила выбросить сухие ветки, а вернувшись обнаружила меня в таком состоянии, что пришлось вызвать «скорую помощь».

Конечно, она поведала об этом инциденте отцу…»

–«Как он отреагировал? Испугался за тебя? Приехал?» – с тревогой переспрашивала Александра.

–«Приехал… Только не знаю, не понимаю зачем?! От его неожиданного появления меня тогда снова накрыло волной тревоги и все в одночасье вернулось на старые рельсы. Мы стали изредка общаться, созваниваться и даже иногда встречаться, но все это сопровождалось неприятной натянутостью, обидой, одолжением и изматывающим стрессом. После нескольких минут такого общения я чувствовала себя выжитой и изнеможденной, внутри скребло все то же чувство «недостойности» и предвзятого отношения к моей никчёмной персоне. Его не радовали мои успехи, достижения, независимость, все воспринималось с пренебрежением и недовольством, но теперь он почему-то считал возможным делать мне замечания, диктовать свои условия и желал беспрекословного уважения к своей личности. В общем все наши редкие встречи наполнялись бесконечными конфликтами, ссорами, гневом и нарастающей внутренней обидой. Он как вампир выпивал из меня все соки, оставляя в бесчувственном, отрешенном состоянии депрессии, поглощающем чувстве вины и неисчезающих мыслях о том, что я никогда не буду достойна его похвалы, внимания или просто доброго человеческого отношения. Меня спасала только моя семья, в которой я старалась не озвучивать эту личную неприятную историю моих взаимоотношений с родственниками, но даже здесь отец пытался «насолить» мне, влезая с ненужными советами в воспитание моей дочери, критикуя моего супруга, и я почему-то терпела его унижение, оскорбления, это бесконечное хамство и ярость, пока однажды не увидела, как он своей огромной крепкой ладонью отшлепал моего ребенка. Я взорвалась! Казалось, в тот момент я способна была загрызть его от той ненависти, которую испытала, от того чувства силы, от безумства с которым набросилась на него… мне кажется тогда он впервые испугался, что я способна ему противостоять, ведь никогда ранее я не показывала свою волю, позволяя столько лет обижать себя и близких мне людей, включая Аллу, маму Риты, мою дочь…

Я настроилась на сражение, которое чуть не стоило мне жизни, ведь мы были переполнены обидой и ненавистью друг к другу, а эти чувства приносят человеку горе и болезни».

–«Тебе наверное не хочется об этом вспоминать? Или расскажешь, как это случилось?»

–«Он заболел первым, но, к счастью, опухоль была не агрессивной и полугодовое лечение дало положительный результат, ему не потребовалась ни операция, ни химиотерапия, но пришлось перенести почти сорок фракций лучевой терапии, которые тяжело ему давались. Я «следила» за его самочувствием на расстоянии, стараясь не приближаться, не нервировать, не мешать, лишь обозначив свою позицию, что в любой ситуации готова прийти на помощь, отодвинув наши взаимоотношения. За время его лечения мы несколько раз пересекались на даче, когда я приезжала навестить маму Риты, а его отпускали из больницы на выходные домой. Я старалась быть внимательной и услужливой, расспрашивала о процедурах, интересовалась ни нужна ли ему моя забота, готовила полезную пищу, хотя на душе было по-прежнему паршиво, ведь отец натянуто принимал мое сочувствие и ухаживания, стараясь казаться независимым, строгим и вселять в меня еще большее чувство вины даже за свою болезнь, и ему это прекрасно удавалось. Мне было так больно… сама не понимаю почему… Может от того, что даже в таком положении он все еще отталкивал меня, злился, не желая увидеть во мне искреннюю любящую дочь, ведь я действительно за него переживала. Моя ненависть исчезла, а вот чувство обиды возросло в таких масштабах, что места в моей душе для счастливых положительных эмоций просто не осталось. К осени его лечение было закончено, анализы и самочувствие были в норме и болезнь отступила, я с облегчением выдохнула, наконец найдя время для собственного здоровья. Я думала, что мое постоянное плохое самочувствие было связано с бесконечным стрессом, переживаниями и расшатанной нервной системой, но все оказалось гораздо хуже…»

– «Тебе было страшно?»

–«Очень! Страх до оцепенения, но не за себя – за дочь, за мужа, ведь больше всего на свете я боялась оставить собственного ребенка без матери, зная, как это невыносимо больно жить без искренне любящего тебя сердца. К тому же Полиночка нуждалась в постоянном медицинском наблюдении, еще до болезни отца в нашей семье случилось несчастье – нас с дочкой на пешеходном переходе сбила машина, наверное, после смерти Риты это было самое страшное, что мне пришлось пережить».

Тот голый ноябрь был аномально холодным, серые дороги маскировали наледи, а яркое морозное солнце ослепляло встречных водителей и именно на таком опасном участке случилось то злополучное происшествие. София, держа за руку дочь, шагнула на «зебру», предварительно убедившись, что приближающийся автомобиль максимально сбавил скорость и практически остановился, но водитель неожиданно снова нажал на педаль газа, когда пешеходы были уже на середине пути, и своим мощным капотом разбросал Соню с Полиной по разные стороны проезжей части. Ребенок получил серьезные травмы, которые еще несколько лет не позволяли Софии забыть эту аварию, ведь девочке требовалось постоянное наблюдение, обследования и длительное лечение, вдобавок София снова винила себя, что шагнула на тот обледенелый перекресток и не уберегла Полину, а собственные полученные увечья она старалась максимально, насколько это было возможно, игнорировать.

Стресс, переживания, угрызения совести, депрессия и обида стали постоянными спутниками Сони и длинной извилистой дорогой привели ее к страшному диагнозу. Казалось, София даже не удивилась этому жуткому слову – онкология, понимая, что сама – своими собственными руками, а точнее мыслями, образом жизни и восприятием ситуаций накопила эти злые клетки, и только острый хирургический нож и самый сильный яд помогут ей избавиться от той огромной обиды, которая поселилась внутри и распоряжалась ее жизнью.

–«Кому ты рассказала о диагнозе?»

–«Только самым близким – Алле, мужу и Полине, мне не хотелось делиться, не хотелось видеть жалость к себе или выслушивать чужие причитания, ведь это была моя личная битва, мое исцеление в первую очередь сознания и только потом уже тела. Я не сожалела об изуродованной внешности, наоборот просила отрезать как можно больше, чтобы вычистить меня от этого зла, вытравить его курсами химиотерапии и спалить, даже живые ткани вокруг, лазерными лучами.

Шестнадцать курсов я принимала ядовитый химический коктейль, пуская его по своим тонким венам и ощущая как он сжигал меня изнутри, иногда мне казалось, что я умираю, настолько невыносимо тяжело переносилось введение – в такие дни я думала о Рите, наверное в похожих наркотических муках она покидала этот мир и я должна была испытать это «ломку», чтобы заслужить ее прощение.

Тяжелая и обширная операция оставила на моей груди только торчащие ребра, обтянутые постаревшей кожей, я потеряла много крови и мучилась от нестерпимой боли – тогда я думала о маме, которую «резали» из-за моего несвоевременного появления на свет, она тоже истекала кровью и не справилась… и это я должна была вынести, чтобы вымолить и ее прощение… По чудовищному стечению обстоятельств моя операция была назначена в день годовщины ее смерти, и я струсила, попросив перенести на другую дату.

Я приняла двадцать пять сеансов лучевой терапии – я думала об отце, который прошел в одиночку этот путь исцеления, я обязана была понять, что чувствовал он, чтобы хоть немного приблизить его помилование.

Семь лет я ежедневно принимала противоопухолевые лекарства и ежемесячно ставила болезненные уколы в живот, каждые полгода проходя обследования – я думала о дочери, именно столько лет Полина получала лечение и наблюдалась у врачей после той злополучной аварии, и этот путь я старалась преодолеть, чтобы и она простила меня.

Шаг за шагом я шла к собственному прощению, чтобы наконец позволить себе жить, а не существовать в страданиях, в бесконечном ощущении вины и безысходности.

–«А отец узнал, что ты заболела или ты так и не рассказала ему?»

–«К сожалению узнал, хотя я всячески старалась этого избежать и полностью прекратила с ним общение, надеясь, что гнев и гордость не позволят нам встретиться, но, как я уже рассказывала, у него была идеально развита интуиция и видимо она привела его на порог моей квартиры в те праздничные новогодние дни».

Очередной курс химиотерапии выпал на тридцать первое декабря, но Софию совсем не смущало данное обстоятельство, ведь она уже научилась справляться с последствиями введения ядовитой смеси, да и на Полину можно было полностью положиться. Проводив супруга в длительную командировку, а Аллу с семьей на дачные каникулы, Соня осталась вдвоем с дочерью, настроенная прекрасно встретить Новый Год даже в сложившихся обстоятельствах. Праздничная ночь прошла спокойно и даже весело, ведь, как всегда первые сутки действовала премедикация, и самочувствие было вполне сносным, а вот к вечеру следующего дня Софии стало заметно хуже, но она старалась не подавать вида, чтобы не напугать ребенка и продолжала самоотверженно нарезать новогодний салат. Погода за окном была пасмурной, ветренной и переменчивой, атмосферное давление сильно опускалось, а вместе с ним нарастала жуткая слабость и дурнота. София, дорезав очередной ингредиент и полностью обессилив, рухнула на разложенный в гостиной диван, разочарованно услышав настойчивый звонок в дверь. «Кого там еще принесло?!» – выругалась женщина и из последних сил поползла в прихожую. От неожиданности София отшатнулась и чуть не упала, потеряв равновесие и ощутив нестерпимый прилив слабости и жара, но все-таки соскребла остатки гордости и как можно увереннее произнесла:

–«Доброго дня, папа, проходи!»

От увиденного отец временно потерял дар речи, ведь вместо стройной блондинки с яркой привлекательной внешностью на него смотрела старуха: длинные волосы выпали еще после второго курса химиотерапии, обнажив некрасивый овальный череп, истощенное лицо земельного цвета грустно дополняли потускневшие глаза без ресниц и бровей, а исколотое капельницами тело было похоже на кукольную марионетку, качающуюся на длинных нитках. София, проигнорировав шоковое состояние отца, вернулась на свой разложенный диван, давая понять, что не расположена к его расспросам, беседе, а тем более спорам и объяснениям. Внучка немного разрядила обстановку, напоив деда крепким чаем и угостив сладкими новогодними подарками, но в целом атмосфера оставалась напряженной, ожидающей окончания этого ненужного, странного и несвоевременного визита. Когда дверь за отцом захлопнулась София ощутила такое облегчение, что к организму вернулись силы, и она наконец смогла закончить приготовление невероятно вкусного салата.

–«Не знаю, какие чувства и мысли посетили отца в тот день, может жалость… он начал иногда звонить, справляться о самочувствии, предлагать помощь, послышалось, что чуть теплее стал его тон, чуть внимательнее вопросы, а может просто показалось моему больному отравленному воображению…»

Глава 11

Лечение вытравило болезнь, а вместе с ней эмоции, желание любить, нравиться и испытывать счастье, ведь изуродованное тело стыдно было обнажить даже перед собой, не говоря уже о молодом супруге, который, к счастью, все еще находился за пределами России и смог избежать этих безобразных эпизодов, когда лысую женщину выворачивало на изнанку, когда она бредила в наркотическом опьянении, когда ползала по квартире истошно крича от нестерпимой боли… муж не видел всех «прелестей» длительного лечения, и София была этому искренне рада, благодаря судьбу, пославшую его длительный и необходимый отъезд. Удивительно, но Полина тоже не спрашивала про отца, сконцентрировавшись исключительно на мамином выздоровлении и собственной жизни, поэтому новость о том, что родители разводятся, казалось, нисколько не впечатлила ее, скорее немного разочаровала…

–«Я почувствовала эти нотки перемен еще в больнице, когда мы общались после операции по видеосвязи – он отводил глаза, натянуто улыбался и старался скорее закончить разговор, и я поняла, что у мужа кто-то появился и не испугалась спросить его напрямую. Он не стал отрицать, лишь просил прощения за то, что оказался слабым, за то, что не смог преодолеть испытания, за то, что в этих чудовищных обстоятельствах позволил себе полюбить другую. А мне стало даже легче, свободнее на душе, ведь в тот момент мне не хотелось любить, принимать близость, скорее я нуждалась в одиночестве, в преодолении депрессии и перезагрузке, я была не способна дарить ему счастье и заботу. Лечение очистило меня до состояния белого тонкого листа, и теперь я должна была заново наполниться позитивными и правильными составляющими, научиться любить себя и растить собственное благополучие».

Кому-то могло показаться это странным и невозможным, но София нашла в случившемся разводе множество положительных моментов, и в скором времени Полина осуществила свою мечту, поступив в один из древнейших университетов Европы – в Университет Саламанки, временно переехав жить к отцу в Испанию. Тогда девочка думала, что временно… но влюбившись в эту красочную страну, в доброжелательных темпераментных испанцев, в традиции, историю и менталитет… Полина осталась там навсегда.

Рядом с Софией снова была только Алла, все также стараясь поддерживать, помогать и дарить тепло этой сильно повзрослевшей девочке, ведь отношения со отцом так и остались натянутыми, но теперь безразличными для Сони.

Заполнять пустоту оказалось не просто, ведь избавившись от обиды и ненависти, София обрела тоскливое чувство одиночества, которое ныло по вечерам, как брошенная скулящая собака. Все чаще ужин сопровождался бокалом вина, пока принятие пищи и алкоголь не поменялись местами, и теперь уже бутылка спиртного чуть дополнялась легкими закусками, ненадолго приглушая давящее одиночество. София не справлялась со своей задачей наполниться чем-то достойным и благородным, она медленно превращала белый лист в бесконечно серое безликое пространство. С каждым выпитым бокалом и бездарно прожитым днем нарастало ощущение беспомощности и отвращения к себе, а в зеркале отражалась неухоженная, располневшая от уколов и вина женщина с безразличным помутневшим взглядом, и только очередное плановое обследование заставило Софию немного освежить свою внешность и выбраться из алкогольной дыры, чтобы сесть за руль в адекватном состоянии.

Стены больницы напомнили о прожитых процедурах, к горлу подкатила тошнота и Соня с трудом сдерживалась сидя в очереди хирургического отделения, когда из ординаторской вышел молодой врач, от которого веяло восхитительной туалетной водой, заставившей мгновенно забыть все омерзительные ощущения. Это было как в молодости… тот манящий потрясающий запах, указавший Софии на ее судьбу – на ее будущего мужа, и сейчас эта терпкая волна с древесными нотками приковала ее взгляд к широкой спине в белом халате, удаляющемся в длинном коридоре больницы. В груди что-то проснулось, отозвалось на этот приятный аромат и заставило оглядеть себя с ног до головы, от чего вдруг стало так стыдно, что Соня еще выше надвинула медицинскую маску, стараясь быть незаметной для окружающих.