Читать онлайн Тот, кто шепчет в углу

Пролог. Пыльная луна

Знакомая до тошноты картина. Спальный район города, что раскинулся в кольце усталых советских многоэтажек, словно гигантский бетонный кратер на теле земли. Окна, словно ячейки бесконечного улья, один за другим гаснут, погружаясь в синеватую мглу осеннего вечера. Жизнь, размеренная и предсказуемая, засыпает под убаюкивающий гул машин где-то вдалеке и сиплый лай привязанной во дворе собаки.

Тишина здесь – обманчива. Она не пуста, а густа, насыщенна отзвучавшими за день ссорами, сдержанным смехом, эхом телевизионных новостей. Она впитывает в себя всё, как старый ковёр впитывает пыль. И вот уже кажется, что сам воздух тяжелеет, становится вязким, осязаемым.

Взгляд, невесомый и беспристрастный, скользит по фасадам, выискивая точку входа. Вот окно с занавеской в ярких цветочек – там пахнет пирогами и стариковскими лекарствами. Вот – с голубоватым мерцанием телемонитора: кто-то допивает пиво, уставившись в говорящий экран. А вот – тёмное, с подушкой, прислонённой к стеклу – ту ребёнка уже уложили, и родители торопятся к своему взрослому, тихому отчаянию.

И вот – оно. Окно на четвертом этаже. В нём ещё не погас свет. Неяркий, розоватый отсвет ночника. Детская.

Внутри – мальчик. Ему пять. Его зовут Коля. Он уже спит, уткнувшись носом в подушку, сжимая в руке плюшевую лапу медведя. Его дыхание ровное, безмятежное. Мир ребёнка прост: любящие родители за стенкой, любимый котёнок, тёплая кровать. В этом мире нет места монстрам. Пока нет.

Луна, бледная и размытая, словно старая водянистая жемчужина, выплывает из-за рваных облаков. Её жидкий свет проникает в комнату, ложась на пол бледной трапецией. В этом серебристом луче, как в прожекторе, танцуют мириады пылинок. Они кружатся, поднимаются и опадают, беззвучный балет невидимых частиц бытия.

Но вот их движение меняется. Ровный хаос сменяется странной, упорядоченной картиной. Пылинки начинают обтекать нечто невидимое, стоящее в самом углу комнаты, куда не попадает ни лунный свет, ни розовый отсвет ночника. Они очерчивают контур – высокий, неестественно вытянутый, с ломаными, острыми линиями. Они роятся вокруг этой пустоты, этой чёрной дыры в самой ткани комнаты, будто пытаясь её заполнить, запечатать, но не могут. Пустота отталкивает их, оставаясь стерильно чистой, абсолютно чёрной.

Тень от комода, которая должна лежать смирно, вдруг шевельнулась. Не потому, что сдвинулась занавеска. Нет. Она дёрнулась сама по себе, на мгновение слившись с той аномалией в углу, став её частью.

Глава 1. Красный грузовик

Ужин пахнет гречкой с котлетой и чем-то ещё, «взрослым» и «горьким», – этим запахом от папы всегда тянуло, когда он приходил с работы. Таким же горьким и усталым, как его глаза. Коля тыкал вилкой в котлету, стараясь сделать так, чтобы жареная корочка отлетела, а осталось одно только мясо, сочное и серое. Рот уже жевал воображаемый вкус, а вилка всё тыкала и тыкала.

– Коля, хватит издеваться над едой, – голос мамы прозвучал от раковины, где она мыла посуду. Она всегда знала, не глядя. У неё на затылке были глаза, маленькие и зелёные, как крыжовник.

– Он не издевается, он экспериментирует, – лениво сказал папа, откладывая телефон. Он сидел напротив, и его большое лицо, казалось Коле плоским экраном, на котором сменялись картинки: вот он хмурый, вот уставший, вот пытается улыбнуться. Сейчас было «уставшее». – Может, у нас растёт великий кулинар. Будет котлеты «переосмысливать» .

– Скорее. у нас котлеты по всему полу просто будут, – вздохнула мама, но Коля слышал – она улыбалась. Он любил этот звук – мамину улыбку в голосе. От него становилось тепло и под одеялом, и внутри.

Папу звали Дмитрий. Он пахнет офисом, кофе и чем-то металлическим, как лифт. Маму звали Светлана. Она пахнет всегда по-разному: то булкой с корицей, то пирогами, как в магазине с выпечкой, то просто собой – самым лучшим запахом на свете. А его звали Коля. Ему было пять лет, и он пах, наверное, пятью годами, фломастерами и любимым красным грузовиком.

– Ну как, командир, доложи обстановку? – папа отпил из стакана воды, и глоток был громким, как шлёпок по воде. – Садик? Враги? Друзья?

Коля пожал плечами, наконец отковыряв хлебную шкурку.

– Ничего.

– «Ничего» не бывает, – папа улыбнулся по-настоящему, и его лицо сразу стало папиным, а не экраном. – Всякое бывает. Может, опять с Максимом из-за динозавров спорили?

– Нет. С Артёмом. Из-за машинки.

Мама обернулась, вытирая руки полотенцем. Полотенце было с вышитым петухом.

– Какой машинки? Той, жёлтой, самосвала?

Коля мотнул головой, жевал. Проглотил.

– Моей. Красной. Он сказал, что она дурацкая и что у него «Ламборджини» есть. Настоящая. Я сказал, что врун. Он толкнул меня. Я его.

Наступила тишина. Только холодильник за стеной вздохнул, как большой уставший зверь.

– Коля… – начала мама тем тоном, который означал, что сейчас будет долго и грозно про «нельзя драться».

– Молодец, – перебил папа. – Наглецов надо ставить на место. Только в следующий раз не толкай, а объясни, что «Ламборджини» – это не для садика. Для садика лучшая машинка – красный грузовик. Проверено.

Он подмигнул Коле. Коля почувствовал, как внутри у него расправляется что-то сжатое, и сам расплылся в улыбке.

– Дим, не надо такого, – сказала мама, но без злости. Она подошла к столу, обняла папу за плечи сзади и положила подбородок ему на макушку. – Он и так последнее время как ёжик. Всех колет. Воспитательница сегодня опять говорила.

– Пусть говорит. Он у нас личность. Независимая. Правда, сынок?

Коля кивнул серьёзно. Он не всегда понимал, что значит «личность», но папа говорил это с такой гордостью, что Коле нравилось быть личностью. Он слез со стула и подбежал к своей коробке с игрушками.

– Вот смотри, – он вытащил оттуда свое главное сокровище – металлический грузовик, красный, с откидывающимся кузовом. Он был тяжёлый, настоящий, и от него пахло железом и счастьем. – Видишь? Он лучше всякой «Ламборджини». Он может возить песок. И камни.

– Или, например, отцовские отчеты на свалку, – хмыкнул папа. – Ценный груз.

– Опять проблемы? – спросила мама, и в её голосе снова запрыгала та самая тревожная птичка, которая жила у неё внутри и иногда будила её по ночам.

– Да так… Петров опять кочевряжится. Говорит, цифры не те. Какие не те? Те, которые есть. Сиди, считай. Скукотища смертная. Иногда кажется, что лучше бы грузовиком управлял, как Коля. Вози себе камни, ни о чём не думай.

Коля поставил грузовик на пол и повёл его к столу, издавая звук мотора – «р-р-р-р-р». Он был счастлив. Мир был прост и ясен. Вот он, Коля. Вот мама и папа. Вот грузовик. Вот котлета. Всё остальное – глупости. Максимы, Артёмы, отчёты Петрова. Они были где-то снаружи, как дождь за окном.

Потом был вечерний ритуал. Самое вкусное и тёплое время. Сначала ванна с пеной, где можно было устроить бурю и потоп для корабля-губки. Потом пижама, мягкая, как шкурка зайца. Потом стакан тёплого молока с мёдом, от которого щипало язык и сладко тянуло изнутри ко сну.

И наконец – сказка. Мама садилась на краешек кровати, а Коля утыкался носом в её плечо. Она пахла молоком и мамой.

– Какую? – спрашивала она, проводя пальцами по его волосам.

– Про богатыря, – шептал Коля, потому что глаза уже сами закрывались.

И мама тихим, напевным голосом начинала рассказывать про того самого богатыря, который всегда побеждал Змея Горыныча. Коля уже не слушал слова. Он слушал сам звук её голоса, ровный, как ручеёк, и чувствовал, как его самого медленно и верно уносит куда-то тёплое и тёмное, где нет ни Артёмов, ни отчётов, а есть только тишина и безопасность.

Потом мама целовала его в лоб, щёлкала выключателем. В комнате оставался гореть только ночник – жёлтый пластмассовый месяц с россыпью звёзд вокруг. Его света было достаточно, чтобы отогнать самых простых монстров, тех, что живут под кроватью по глупости и по привычке.

Коля провалился в сон, как в глубокий тёплый колодец.

Его разбудил звук.

Не громкий. Не резкий. Такой, будто кто-то за стеной провёл ладонью по сухой штукатурке. Или как будто по подоконнику снаружи прошелестела большая-пребольшая ящерица. Ш-ш-ш-ш.

Коля открыл глаза. Комната была в том же порядке, что и всегда. Полоска лунного света лежала на полу. Ночник горел. Его грузовик стоял на стуле у кровати, куда Коля его аккуратно поставил перед сном.

Ш-ш-ш-ш.

Это не снаружи. Это – внутри.

Звук шёл из угла. Из самого дальнего угла комнаты, куда не добирался свет ни от месяца за окном, ни от ночника. Там всегда было темно. Там стоял шкаф со старыми одеялами, и эта тень была его. Коля привык к ней. Она была своей.

Но сейчас эта тень была… не такой. Она была гуще. Плотнее. Казалось, если протянуть руку, то можно будет потрогать эту темноту, как потрогать стекло или воду. Она не шевелилась, но в ней что-то шелестело.

Коля не испугался. Испуг – это когда что-то громкое, внезапное. А это было тихое, ползучее. Это было интересно. Может, это мышка? Но мама говорила, что мышек в доме нет. Может, котёнок Васька забрался? Но Васька спал с мамой и папой, он любил тёплое.

И тогда из темноты что-то выкатилось.

Покатилось по полу с тихим сухим перестуком.

Коля приподнялся на локте, щурясь.

Это был его красный грузовик.

Он проехал с полметра из самой гущи тени и замер посреди комнаты, в полосе лунного света, сверкая металлическим бочком.

Коля перевёл взгляд на стул. На нем ничего не было.

Сердце его ёкнуло не страхом, а удивлением. Волшебство. Настоящее. Прямо в его комнате.

Он прислушался. Шёпот стих. Теперь в комнате стояла абсолютная тишина. Даже стрелки часов в гостиной, обычно отчётливо постукивавшие, будто притихли.

– Кто тут? – прошептал Коля. Его собственный голос прозвучал громко, как крик.

В ответ из угла, из той самой непроглядной густой темноты, донёсся сдавленный, шипящий звук. Совсем тихий. Похожий на то, как смеётся змея в мультике. Или как лопнувший воздушный шарик старается издать последний звук.

Ххх-ссс-ссс…

И потом снова тишина. Грузовик лежал на боку, словно никогда и не катался. Тень в углу была просто тенью.

Коля смотрел на грузовик, потом на угол, широко раскрыв глаза. Внутри него танцевали любопытство и лёгкий, щекочущий холодок. Он медленно лёг обратно на подушку и натянул одеяло до подбородка, не сводя глаз с угла.

Он не знал, кто это. Но он знал, что это было. И оно поиграло с ним. Оно показало ему фокус.

«Завтра, – подумал Коля, уже уплывая обратно в сон. – Завтра я снова с ним поиграю».

И последнее, что он почувствовал перед тем, как сон окончательно накрыл его с головой, был лёгкий, едва уловимый запах. Словно где-то далеко-далеко, на самом дне комнаты, тлела одна-единственная сухая, мёртвая травинка.

Воздух в комнате застыл. Запах детского шампуня и свежего белья вдруг отступил, уступив место слабому, едва уловимому аромату озона, словно после близкого удара молнии, и старой, промозглой земли из-под фундамента.

Коля во сне беспокойно вздохнул и повернулся на другой бок, отвернувшись от угла.

А потом луна, будто испугавшись того, что ей пришлось увидеть, скрылась за плотной грядой туч. Комната погрузилась во тьму. Но это была уже не та, привычная, уютная темнота, что бывает в детских комнатах. Это была другая тьма. Густая, тяжёлая, дышащая. Живая.

И в этой новой, идеальной темноте что-то пошевелилось.

Глава 2. Скептик

Будильник врезался в сон, как топор в сырое полено. Резкий, безжалостный, разрывающий все приятные намёки на иные реальности. Дмитрий рухнул обратно на подушку, застонав. Не от усталости, нет. От чёткого, как чертёж, понимания всего грядущего дня: духота маршрутки, бумажная пыль офиса, немое противостояние с Петровым, вечная круговерть цифр в таблицах Excel, которые к концу дня начинали мерещиться на стенах, на потолке, на лицах прохожих.

Он лежал с закрытыми глазами, пытаясь поймать обрывки сна – что-то про море, про тёплый песок под ногами и полное, блаженное отсутствие необходимости куда-то звонить, что-то кому-то доказывать, отчитываться. Но сон ускользал, как вода сквозь пальцы. Оставалось только одно – вставать.

Светлана уже хлопотала на кухне. Запах кофе – единственный божественный аромат в этом аду утренней рутине. Дмитрий, как зомби, побрёл в ванную. Его отражение в зеркале было ему незнакомым: помятое лицо, запавшие глаза, щетина, пробивающаяся сединой. Он провёл рукой по щеке. Старость. Она подкрадывалась не морщинами, а вот этой общей усталостью мимики, потухшим взглядом. Ипотека, кредит на холодильник, растущие как на дрожжах счета за коммуналку, вечный ремонт в этой проклятой хрущёвке, который никак не закончится… Иногда ему казалось, что он не живёт, а лишь обслуживает свою собственную жизнь, как раб-консьерж.

– Папа, а папа!

Коля влетел в ванную, едва не опрокинув бутылку с ополаскивателем. Его глаза сияли, как два возбуждённых фанатика.

– Ты что, сынок, не видишь, я бреюсь? – буркнул Дмитрий, водя станком по мыльной пене.

– Пап, а ночью ко мне приходил дядя! – выпалил Коля, запрыгивая на стульчик, чтобы видеть себя в зеркале. – Тихий такой дядя. Он из угла шептал! И мой грузовик сам покатился! Он его покатил!

Дмитрий вздохнул. Внутренне вздохнул. Внутри него всё сжалось в один тугой, раздражённый комок. Ещё чего-то не хватало с утра – детских бредней. Его мозг, уже настроившийся на сухие отчёты и циферки, с отторжением воспринял эту абракадабру.

– Какой ещё дядя? – проворчал он, смывая мыло. – Тебе приснилось, фантазёр.

– Нет, не приснилось! Я проснулся! Он шуршал, как сухие листики! И смеялся тихо-тихо! Хсс-хсс-хсс!

Коля пытался изобразить этот смех, и у него получалось жутковато. Дмитрий почувствовал лёгкий, неприятный холодок по коже. Чушь. Взрослый мужик, а ведётся на детские страшилки.

– Ну всё, хватит, – он потрепал сына по взъерошенным волосам, стараясь сделать голос мягче. – Это тебе померещилось. Ночью темно, тени странные, вот мозг и додумывает. У всех так бывает.

– Но грузовик-то сам укатился! – не сдавался Коля, его глаза наполнялись обидой. – Я же его на стул поставил!

– Ну, наверное, ты во сне его задел, он и упал. Или Васька. Котёнок тоже любит в твои игрушки играть. Всё просто.

Он произнёс это с той окончательной интонацией, которая не предполагала возражений. Мир Дмитрия был выстроен на логике, причинно-следственных связях и здравом смысле. В нём не было места для «тихих дядь», шепчущих из углов. Это были детские бзики, не более. Раздражающие, отвлекающие, но временные. Надо просто не поощрять.

За завтраком Коля снова попытался было поднять тему, бросив на него умоляющий взгляд, но Дмитрий его быстро подавил:

– Свет, ты ему на ночь этих мультиков про монстров не включай. Вот потом и мерещатся.

Светлана, помешивая кашу на плите, лишь пожала плечами:

– Он у нас и так редко смотрит. Сама не пойму, откуда это.

– Откуда, откуда… – Дмитрий залпом допил кофе, чувствуя, как горькая жидкость придаёт ему хоть какую-то форму. – Фантазия у него богатая. Перерастёт.

Он поймал взгляд сына. В тех глазах читалось не просто разочарование, а какое-то глубинное непонимание. Как будто Коля пытался рассказать ему о новом законе физики, а он, Дмитрий, упрямо твердил, что Земля плоская. Ему стало слегка не по себе. Он отвёл взгляд.

Дорога на работу прошла в привычном оцепенении. Давка в маршрутке, чужие локти, спёртый воздух, пахнущий дешёвой парфюмерией и мокрой псиной. Его мысли были там, в офисе. Предстоящий разговор с Петровым. Тот опять будет придираться к каждой цифре, выискивая малейший повод для унижения. Дмитрий мысленно репетировал ответы, сжимая и разжимая пальцы в перчатках.

В офисе пахло старым ковром, пластиком и тлением. Его коллега, Сергей, уже сидел за своим столом, с видом знатока разглядывая что-то на мониторе.

– Ну что, Дима, как выходные? – бросил он, не отрываясь от экрана.

– Отличные, – буркнул Дмитрий, включая компьютер. – Детские страхи развеивал.

– А? – Сергей обернулся, заинтересовавшись.

– Да мой мелкий. Ночью ему какой-то «тихий дядя» привиделся. Из угла шепчет, вещи передвигает.

Сергей фыркнул, и его пухлое лицо расплылось в снисходительной ухмылке.

– О, классика! У моего племянника тоже такое было. Тётка в шкафу жила, зелёная, с клыками. Месяц истерика была.

– И что, прошло?

– Конечно. Перестали обращать внимание – и всё прошло. Это же дети, стремятся привлечь к себе внимание. Или мультики эти ваши современные. Раньше те же «Ну, погоди!» смотрели – и ничего, никто зайцев не боялся. А сейчас им показывают каких-то покемонов, свинок-пепп… У них мозги с детства зашлакованы. Вот и видят всякое.

Дмитрий кивнул, чувствуя странное облегчение. Да. Именно так. Потребность во внимании и засоренные мозги. Всё встало на свои места. Логично, рационально, понятно. Не надо ничего усложнять.

– Кстати, о прививках, – Сергей понизил голос, переходя на свою любимую тему. – Ты мою статью читал, которую я тебе скидывал? Вакцины – это чипирование, Дима! Прямая дорога к… – Дмитрий уже не слушал. Он смотрел на экран, где загружалась таблица с цифрами. Цифры были просты. Цифры не шептались по ночам из углов. Цифры не требовали к себе особого внимания. С ними было легко. Понятно. Безопасно.

Весь день прошёл в привычном ритме: звонки, переговоры, бесконечные правки в отчёте для Петрова. Дмитрий полностью погрузился в эту бумажную реальность, отгородившись ею от всего остального. К пяти часам он чувствовал себя выжатым, как лимон, но – удовлетворённым. Он сделал свою работу. Он победил хаус, упорядочил его. Мир снова был под контролем.

Дорога домой показалась ему менее утомительной. Он даже купил у метро связку бананов – Коля их любил.

Дома пахло жареной картошкой. Светлана что-то рассказывала Коле, а тот молча копался в тарелке. Дмитрий поймал на себе быстрый, скользящий взгляд сына – настороженный, изучающий. Он будто проверял: помнит ли папа? Верит ли? Дмитрий сделал вид, что не заметил.

После ужина он устроился в кресле с пультом от телевизора. Новости. Мир там тоже был, в общем-то, понятен, хоть и мрачноват: политики ругались, курс доллара прыгал, где-то произошла авария. Плохие новости были предсказуемы. Их можно было анализировать, иметь о них мнение. В них не было места иррациональному, потустороннему ужасу, который шепчет из углов детских комнат.

Он смотрел на экран, на спокойные, уверенные лица дикторов, и его мир окончательно вставал на свои, проверенные оси. Всё было на своих местах. Проблемы были земные, решаемые. «Тихие дяди» оставались там, где им и было место – в детских фантазиях, которые нужно просто перерасти.

Перед сном он заглянул в комнату к Коле. Тот уже спал, прижав к груди того самого плюшевого медведя. Его лицо было безмятежным. Никаких следов ночных кошмаров. Дмитрий удовлетворённо кивнул. Вот видите. Всё прошло. Он поправил на сыне одеяло, потушил ночник – пусть учится спать без света, мужчина всё-таки – и вышел, тихо прикрыв дверь.

Он не заметил, как из-под кровати, из самой глубины тени, на него смотрели два крошечных, тусклых огонька, похожих на угольки. И не почувствовал, как воздух в комнате на секунду стал неподвижным и густым, словно в аквариуме перед тем, как из воды покажется нечто большое и безмолвное.

Но Дмитрий уже шёл в спальню, думая о завтрашнем дне, о работе, о счётчиках за электричество. Его мир был рациональным и понятным. И он был твёрдо намерен сохранять его таким. Любой ценой.

Глава 3. Тревожная струна

Тишина после утренней суеты всегда была обманчивой. Казалось, вот он, момент покоя, когда муж на работе, ребёнок в саду, и можно, наконец, выдохнуть, остаться наедине с собой. Но Светлана никогда не оставалась наедине с собой. Её окружал незрилый хор обязанностей, каждая из которых тихо, но настойчиво напоминала о себе.

Сегодня этот хор звучал на фоне какой-то новой, непривычной ноты. Лёгкого, едва уловимого диссонанса. Как будто где-то внутри неё натянули струну, и она, тонкая-тонкая, вибрировала, издавая неслышный, но от этого не менее назойливый звук.

Она вытирала пыль с подоконника в гостиной, и взгляд её упал на фотографию в рамке: они с Димой на море, Коля, совсем крошечный, на руках у отца, все залиты солнцем, смеются. Тогда всё было проще. Яснее. Тревога, если и была, то о конкретных вещах: не простудился бы ребёнок, хватит ли денег до отпуска. Сейчас же эта тревога была размазанной, бесформенной. Как туман, наползающий на сознание.

Она принялась за уборку с удвоенной энергией, пытаясь физической усталостью заглушить внутренний гул. Пылесос выл, сметая с ковра крошки и шерстинки Васьки. Но даже его рёв не мог полностью заглушить тот внутренний звоночек. Струна вибрировала.

Она заглянула в комнату Коли, чтобы собрать разбросанную пижаму. Комната была залита утренним солнцем. Пылинки танцевали в золотых лучах. Всё выглядело идеально: игрушки аккуратно сложены, кровать заправлена, на столе – коробка с карандашами. Уют. Мир. И всё же… Она остановилась на пороге, пытаясь понять, что же её смущает. Воздух? Он был неподвижен, чуть затхлым, как в комнате, которую давно не проветривали. Хотя она проветривала её вчера. И запах. Слабый, едва уловимый… Чем-то напоминал запах из подвала их старого дома – сыроватый, с примесью старой бумаги и чего-то ещё, незнакомого.

Светлана встряхнула головой. «Показалось, – строго сказала она себе. – Устала. Надо просто выспаться».

Но «просто выспаться» было из той же категории, что и «просто расслабиться» – прекрасная, но недостижимая теория. На практике же её ждали горы немытой посуды, готовка, поход в магазин.

Она стояла у плиты, помешивая суп, и ловила себя на том, что постоянно прислушивается. К чему? К тишине. В квартире было слишком тихо. Даже котёнок Васька, обычно носившийся по коридору как угорелый, сегодня сидел на подоконнике и смотрел в окно с непривычно серьёзным видом.

А потом она вспомнила глаза Коли за завтраком. Он был непривычно молчалив, ковырял ложкой в манной каше. И взгляд его был не здесь. Он был где-то далеко, устремлённый в пустоту где-то между холодильником и микроволновкой. Она спросила: «Коля, ты чего такой грустный?» Он вздрогнул, словно её голос выдернул его из глубокого колодца, и пробормотал: «Ничего». Но это «ничего» прозвучало так устало, так по-взрослому обречённо, что у Светланы сжалось сердце.

«Переутомился в садике, – нашла она самое логичное объяснение. – Или с Артёмом опять поссорился. Всё пройдёт».

Но струна внутри натягивалась туже.

В супермаркете она автоматически складывала в тележку привычные продукты: молоко, хлеб, курицу, огурцы. Гул холодильников, яркий свет ламп, голоса людей – всё это должно было разогнать туман, но он лишь сгущался, делаясь фоном для её тревоги.

– Света! Светлана!

Чей-то голос пробился сквозь шум. Она обернулась. К ней пробиралась с тележкой Ольга, мама девочки из группы Коли. Ольга всегда была яркой, громкой, от неё пахло дорогими духами и энергией, которой хватило бы на небольшой город.

– Привет, – слабо улыбнулась Светлана.

– Как дела? Я тебя сто лет не видела! – Ольга окинула её быстрым, оценивающим взглядом. – Всё в заботах, я смотрю.

– Да как всегда… – Светлана пожала плечами.

– Слушай, а твой Коля чего это такой… творческий? – Ольга понизила голос, хотя вокруг них и так никто не слушал. – Настя вчера приходит из сада, вся на нервах. Говорит, ваш Колька им такие страшилки рассказывал, что они потом все ревели.

Светлана почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Какие страшилки?

– Да про какого-то… человека из тени. Что он ночью приходит, шепчется с ним, вещи передвигает. Ну, ты знаешь, обычные детские страхи. Но так красочно всё расписывал! Словно сам видел. Даже наша Марья Ивановна, воспитательница, заметила, говорит, мальчик что-то слишком уж погружён в себя, на занятиях не сосредоточен, всё в угол смотрит. Может, ему к психологу сводить? У меня есть контакты отличного специалиста…

Слова Ольги сыпались на Светлану как град. «Человек из тени». «Словно сам видел». «Всё в угол смотрит». Каждое слово било в одну и ту же точку, заставляя ту самую струну внутри вибрировать с невыносимой силой.

– …просто иногда им внимания не хватает, вот они и выдумывают такое, чтобы их заметили, – вещала Ольга. – Наш папа, например, вечно в телефоне, вот Настя и…

– Это не от нехватки внимания, – вдруг резко, сама не ожидая такой интонации, перебила её Светлана. – И не страшилки это. Ему… ему просто приснилось.

Ольга подняла брови в изумлённой дуге.

– Ну, конечно, приснилось! Я же не спорю. Просто говорю, что может стоит проконсультироваться…

– Спасибо, мы разберёмся сами, – Светлана стиснула ручку тележки так, что костяшки пальцев побелели. Ей вдруг дико захотелось уйти, спрятаться, чтобы никто больше не лез со своими советами, не тыкал пальцем в её сына. – Мне ещё за молоком надо, прости.

Она резко развернула тележку и поехала прочь, оставив ошарашенную Ольгу с открытым ртом. Сердце её колотилось где-то в горле. Стыд, злость и тот самый, подспудный, животный страх смешались в один клубок.

«Человек из тени». Почему это звучало так знакомо? Почему эти слова отзывались в ней таким леденящим холодом?

Она почти бегом прошлась по остальным отделам, наскоро набросала в тележку что попало и понеслась к кассе, словно за ней гнались.

Дома было тихо. Слишком тихо. Она разложила продукты, убедив себя, что Ольга – дура, которая любит раздувать из мухи слона, что воспитательница слишком впечатлительная, что все дети через это проходят.

Она заглянула в комнату к Коле. Солнечный свет всё так же заливал её. Всё было на своих местах. Мирно, спокойно. Она глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках.

И тут её взгляд упал на тот самый угол. Угол у шкафа. Тот самый, про который Коля говорил.

И она это увидела.

Всего на долю секунды. Меньше, чем на мгновение.

Свет в углу померк. Не потому, что туда не попадало солнце – нет, он померк именно там, в самом углу, образовав идеально чёрный, неправильной формы квадрат. Совершенно неподвижный. Будто кусок реальности просто вырезали и заменили на кусок абсолютной, бездонной пустоты. В этой пустоте не было ни пылинок, ни отблесков, ничего.

Светлана заморгала, потерла глаза.

Угол был обычным. В нём стоял шкаф, на нём лежало сложенное одеяло, падала обычная, ничем не примечательная тень.

«Показалось, – прошептала она про себя, но голос её дрожал. – Устала. Нервы. Надо прилечь».

Она быстро вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь. Но она не могла обмануть себя. Та самая струна внутри натянулась теперь до предела, готовая лопнуть от самого лёгкого прикосновения. И где-то в глубине души, в самом тёмном её уголке, уже шевелилось знание. Знание о том, что это – не показалось.

И это было страшнее всего.

Глава 4. Игра в прятки

Темнота в комнате была уже не просто отсутствием света. Она стала другой. Густой, как кисель, сладковатой и вязкой. Коля лежал, укрывшись с головой одеялом, но этот новый вид темноты просачивался и под него, заполняя собой всё пространство, вытесняя воздух. Он не спал. Он ждал.

С тех пор как папа назвал его фантазёром, а мама посмотрела на него таким странным, испуганным взглядом, Коля понял главное: это было его. Только его. Его маленький, ночной друг. Его секрет. И с этим знанием пришла смелость. Нет, не смелость – любопытство. Огромное, всепоглощающее, как пасть у динозавра в книжке.

И он пришёл.

Не сразу. Сначала пошёл шёпот. Не тот, прежний, похожий на шуршание. Теперь он был разборчивее. Голос. У него был голос. Он был скрипучим, сухим, будто кто-то ворошил гору старых, пожелтевших от времени костей.

– Ко-оля… – пропел голос из угла. Он растягивал слова, будто пробуя их на вкус, и они выходили липкими и несвежими. – По-и-гра-ем…

Коля замер под одеялом, затаив дыхание. Сердце стучало где-то в горле, отдаваясь глухими ударами в висках. Играть. Он хотел играть.

Осторожно, как разведчик, он высунул из-под одеяла нос, потом глаз. Комната была погружена в привычный полумрак. Месяц-ночник отбрасывал бледное, болезненное пятно на потолок. Но угол… Угол был чернее, чем когда-либо. Он был не просто тёмным, он был густым, как варенье, и в нём колыхалось что-то большое и неясное.

– Во что? – прошептал Коля в сторону темноты. Его собственный голос прозвучал тонко и жалко.

В ответ из угла что-то выкатилось. Мячик. Потом ещё один. Потом плюшевый заяц. Они не просто выкатывались – они медленно, словно по невидимой команде, поползли по полу, выстраиваясь в странную фигуру. Круг. А в центре круга – его красный грузовик.

Коля приподнялся на локте, широко раскрыв глаза. Это был не просто беспорядок. Это был узор. Чёткий и странный. Круг с точкой посередине. Он видел что-то похожее в папиной книге про древних людей. Только там это было солнце. Здесь же это выглядело… жутко. Как всевидящий глаз.

– Кра-сиво? – проскрипел голос. В нём слышалось удовольствие.

Игрушки замерли. Воздух снова застыл, стал тяжёлым и холодным. Коля почувствовал, как по его руке побежали мурашки. Но он не испугался. Нет. Он был загипнотизирован. Заворожен.

Он медленно, очень медленно сполз с кровати. Босые ноги коснулись прохладного пола. Он сделал шаг к узору. Потом ещё один. Он стоял теперь в центре комнаты, а вокруг него лежал круг из его же игрушек, и красный грузовик смотрел на него своей одной «фарой-глазом».

– А ты кто? – снова спросил Коля, обращаясь к той сгустившейся черноте в углу. Его голос дрожал, но в нём уже не было страха. Был жгучий интерес.

Тишина. Густая, звенящая. Даже стрелки часов в гостиной, казалось, перестали двигаться, прислушавшись.

И тогда это случилось.

Оно было прямо рядом. Не в углу. Рядом с ним.

Он не увидел, как оно двинулось. Не услышал шагов. Оно просто возникло, как возникает холод от открытой зимой форточки. Сначала он почувствовал ледяное дуновение на своей щеке. Такое холодное, что кожа сразу же заныла, словно её коснулись куском льда. Пахло этим дуновением старым-старым подвалом, пылью с забытых чердаков и чем-то ещё, сладковатым и гнилым, как испортившееся яблоко.

Потом он услышал шёпот. Не из угла. Шёпот прямо у него в ухе. Так близко, что казалось, губы невидимого существа касаются его мочки. Голос был тем же – сухим, скрипучим, но теперь в нём слышалась какая-то ужасная, нечеловеческая ясность.

– Я – Никто.

Слова впивались в сознание ледяными иглами.

– Я – Пустота между звёздами.

Коля замер. Он не понял до конца смысла. «Пустота между звёздами» – это было красиво и страшно, как что-то из мультика про космос. Но не смысл пугал его. Пугал сам звук. Этот голос. Он был абсолютно мёртвым. В нём не было ничего живого – ни радости, ни злости, ни грусти. Только плоский, безжизненный скрежет, как скрип песка по стеклу. Как будто говорила не живая тварь, а сама тьма, обретшая на мгновение голос.

Он не видел ни глаз, ни рта, ни лица. Он чувствовал только это леденящее присутствие рядом и слышал этот голос, входящий прямо в его голову.

Мальчик стоял, не в силах пошевелиться, в своей пижаме , посреди комнаты, в круге из игрушек, и слушал, как «Пустота между звёздами» дышит ему в ухо.

– Мы будем играть, – проскрипел голос, и в его интонации что-то дрогнуло, словно существо пыталось изобразить ласку, и от этого стало только страшнее. – Мы будем играть в самые интересные игры. Самые настоящие.

Ледяное дыхание отступило. Давление присутствия ослабло. Коля смог, наконец, пошевелить головой. Он обернулся. В углу снова была просто тень, чуть более густая, чем обычно. Но теперь он знал. Он знал, что это не просто тень.

Он посмотрел на пол. Игрушки всё так же лежали ровным кругом. Но теперь в центре, рядом с грузовиком, лежала ещё одна вещь. Маленькая, блестящая. Коля наклонился и поднял её. Это была пуговица. Папина пуговица от пиджака. Та самая, что оторвалась на прошлой неделе, и мама всё не могла её пришить.

Она была ледяной на ощупь. И пахла озоном и старой землёй.

Коля сжал пуговицу в кулаке. Холод кольнул ему ладонь. Он не плакал. Он не звал маму. Он стоял посреди комнаты и смотрел в тот угол, и внутри у него всё замирало от ужасающего, недетского понимания.

Игра началась. И правила устанавливал не он.

Глава 5. Логическое объяснение

Сон, в который Дмитрий провалился, был тяжёлым и беспокойным. Ему снилось, что он бежит по бесконечному коридору офиса, а за ним гонится гигантская, расплывчатая тень от ксерокса. Тень настигала его, накрывала с головой, и он задыхался в густой, чёрной, пахнущей тонером пыли.

Резкий, пронзительный крик врезался в кошмар, как нож в масло.

Дмитрий вздрогнул, оторвался от подушки, сердце колотилось, как сумасшедшее. На мгновение он не понимал, где он, что происходит. Крик повторился – уже не один, а переходя в истеричный, захлёбывающийся плач. Коля.

– Боже мой… – прошептала рядом Светлана, уже вскакивая с кровати.

Дмитрий, всё ещё не до конца придя в себя, тяжёло поднялся, сердце всё ещё бешено стучало где-то в висках. Раздражение, немедленное и едкое, подступило к горлу. Опять. Опять эти ночные» концерты». Хватит уже, в конце концов! Он мужик, а не младенец.

Дверь распахнулась, и в спальню ворвался Коля. Он был бледный, как простыня, весь трясущийся, залитый слезами. Он влетел прямо в объятия к Светлане, которая уже опустилась на колени, прижимая его к себе.

– Мамочка! Он опять! Он ды-ы-ышал на меня! Хо-о-лодный! – всхлипывал мальчик, уткнувшись лицом в её халат. – Он сказал, что мы бу-удем играть! Он Никто! Он прямо в ухо-о!

Дмитрий стоял над ними, сцепив зубы. Внутри всё закипало. Эта истерика, эти дурацкие фантазии посреди ночи… Его сон, и без того короткий, прерван. Завтра на работе голова будет чугунной, он опять не сможет сосредоточиться, и Петров будет смотреть на него с тем своим брезгливым презрением. Всё из-за каких-то сказок про «Никого».

– Ну вот, началось, – хрипло произнёс он, и голос прозвучал грубее, чем он хотел. – Успокой его, Света. Хватит реветь-то. Мужчина ты или кто?

– Дим, не кричи на него, он же напуган! – Светлана прижала Колю ещё крепче, бросая на мужа умоляющий взгляд.

– Напуган? – Дмитрий фыркнул. Его рациональный, выстроенный мир, и так давший трещину за последние дни, теперь трещал по швам от этой нелепой, дурацкой атаки. – Да он просто дурью мается! Смотрит перед сном всякую ерунду, а потом нам спать не даёт!

Он грубо прошёл мимо них, направляясь в комнату сына. Он докажет. Сейчас он зайдёт, включит свет, и всё будет на своих местах. Никаких «Никто». Никакого дыхания. Всё будет нормально. И тогда он сумеет убедить в этом и себя, и всех остальных.

Он щёлкнул выключателем. Яркий свет люстры болезненно ударил по глазам. Комната предстала перед ним в идеальном порядке. Кровать была помята, одеяло сброшено на пол – свидетельство панического бегства. Игрушки аккуратно стояли на полках. Ничего. Абсолютно ничего.

– Видишь? – Дмитрий обернулся к дверям, где стояла Светлана с плачущим Колей на руках. Он развёл руками, демонстрируя идеальный, нормальный, рациональный мир. – Никого нет! Никто на тебе не дышал! Это тебе приснилось, понял? Приснилось!

– Но он был! – всхлипнул Коля, не поднимая на отца глаз. – Он говорил со мной! Он холодный!

– Кто холодный? Кто?! – голос Дмитрия сорвался на крик. Он не сдерживался больше. Вся усталость, всё раздражение, вся накопившаяся злость на работу, на Петрова, на эту духоту в квартире, на вечно ноющую после сна спину – всё вылилось в этот крик. – Покажи мне его! Где он? Нет его! Потому что монстров не существует! Не существует, я тебе говорю!

Он шагнул вперёд, и Коля инстинктивно вжался в мать.

– Дим, перестань! – резко сказала Светлана. В её голосе прозвучала сталь, которую Дмитрий слышал редко. – Ты его совсем запугаешь!

– Я его запугаю? – Дмитрий зашёлся коротким, безрадостным смехом. – Это он нас всех запугивает своими дурацкими выдумками! Хватит уже, Света! Хватит потакать ему! Он должен быть мужчиной, а не плаксой! В его возрасте я уже во дворе за себя постоять мог, а он по ночам от теней плачет!