Читать онлайн Ведьмак и Песнь Скорби

Глава 1. Танец на костях

Ветер, пропахший кровью и болотной гнилью, лениво перебирал черные пряди его волос, слипшиеся от пота и чужой жизни. Он стоял один посреди поляны, которая еще утром была просто сырым лугом в сердце Кровавых Топей, а теперь превратилась в алтарь бессмысленной резни. Моргрен, Отмеченный из гибнущего Ордена Сумеречных Клинков, не чувствовал ничего. Ни жалости, ни торжества. Лишь гулкую пустоту, которую жадно заполняло нечто иное. Нечто холодное, древнее и голодное.

Под сапогами хлюпала не грязь – багровая, густая каша из земли, воды и того, что еще недавно было плотью. Вокруг, куда ни кинь взгляд, лежали тела. Сотни. Облаченные в тусклую сталь фанатики Легиона Неугасимого Пламени, чья вера оказалась до смешного хрупкой перед лицом заточенной глефы. Их стяги были растоптаны, их молитвы оборваны на полуслове бульканьем из перерезанных глоток.

Он опустил взгляд на свою левую руку. От запястья до самого плеча по коже расползался черный, маслянистый узор, похожий на сплетение мертвых корней. Глифа. Проклятая находка из разоренного склепа безымянного некроманга. Она не горела, нет. Она жила. Пульсировала в такт его сердцу, и с каждым убитым врагом черные «вены» впивались глубже, становясь рельефнее, словно под кожей шевелились копошащиеся черви.

«Мало…» – прошелестел в его черепе голос, сотканный из предсмертных вздохов и застывшего ужаса. «Это лишь крохи, капли в иссохшем горле. Мне нужна река. Океан…»

Моргрен стиснул зубы. Голос становился все наглее с каждой жатвой. Сперва это был едва различимый шепот на грани слуха, теперь же он обращался к нему, как к старому товарищу, как к соучастнику. И самое страшное – он не лгал.

Он вспомнил бой. Не бой – бойню. Когда первый десяток легионеров, закованных в броню, с ревом «За Пламя и Очищение!» ринулся на него, одинокую фигуру с двухметровой глефой, он ощутил лишь холодную ярость. Но потом проснулась Глифа.

Мир замедлился, превратившись в тягучий сироп. Движения врагов стали предсказуемыми и нелепыми. А его тело… его тело превратилось в совершенный механизм смерти. Глефа в его руках не была оружием – она стала продолжением его воли, его ненависти. Смертоносная восьмерка, которую он выписывал в воздухе, была не просто приемом. Это был ритуал. Сталь свистела, рассекая воздух, и каждый ее взмах нес смерть. Первый удар – и голова капитана, защищенная шлемом, отлетела прочь, будто перезрелый плод. Второй – и древко глефы, усиленное нечестивой мощью, дробит грудные клетки трем солдатам разом. Третий, четвертый, пятый…

Он не просто сражался. Он танцевал. Смертельный, кровавый танец на костях, где каждый па был выверен до миллиметра, каждое движение – гимн разрушению. Он видел летящие в него арбалетные болты и лениво отбивал их лезвием, видел замахи мечей и подставлял под них бронированные тела их же товарищей. А Глифа пела. С каждой оборванной жизнью по руке пробегала волна ледяного экстаза, наполняя мышцы сверхъестественной силой, обостряя чувства до боли. Он слышал, как колотится сердце в груди у лучника за тридцать шагов. Он чувствовал запах страха, исходящий от инквизитора в тяжелых латах, который понял слишком поздно, с чем он связался.

Инквизитор был последним. Его освященный силовой молот обрушился на Моргрена с мощью осадного тарана, но Отмеченный даже не стал уклоняться. Он поймал удар на древко глефы, и зачарованный металл, способный крушить камень, лишь высек сноп искр. Глаза инквизитора под решеткой шлема расширились от ужаса.

– Нечестивое отродье… – прохрипел он.

– Посмотри в зеркало, святоша, – выплюнул Моргрен и резким, коротким движением вспорол ему живот от паха до горла.

Тяжелые доспехи не спасли. Они лишь превратились в консервную банку, из которой на землю вывалилось дымящееся содержимое.

И вот теперь он стоял в тишине, нарушаемой лишь карканьем воронья. Сила, подаренная Глифой, уходила, оставляя после себя ломоту в костях и тошнотворную слабость. Цена была высока. Но награда…

«Души… Они питают меня. Они делают тебя сильнее…» – вновь зашептал искуситель в голове. «Представь, что мы сможем, когда поглотим город… целую страну…»

– Заткнись, – прошипел Моргрен в пустоту.

– Говоришь сам с собой, милый? Плохой признак. Обычно это предшествует тому, что ты начинаешь пускать слюни и пытаться съесть собственные сапоги.

Голос, полный едкой иронии, раздался из-за группы чахлых ив. Из тени вышла женщина. Высокая, стройная, в практичном кожаном дорожном костюме, который, тем не менее, не мог скрыть соблазнительных изгибов ее фигуры. Каштановые волосы были собраны в тугую косу, а в зеленых, как болотная вода, глазах плясали насмешливые огоньки. Лианна. Чародейка, спутница, и единственное существо в этом проклятом мире, чье общество он еще мог выносить.

Она обвела взглядом поле бойни, и ее тонкие губы скривились в брезгливой усмешке.

– Устроила тут небольшую уборку, я смотрю. А я-то думала, ты просто пошел проверить ловушки на кроликов. Надо было захватить мешки побольше.

– Они нашли наш след, – хмуро бросил Моргрен, опираясь на глефу. Рукоять была липкой от крови. – Отряд инквизитора Родриго. Был.

– Родриго? Тот самый цепной пес с выжженным на лбу солнцем? – Лианна присвистнула. – Он гонялся за мной три года по всему Северному Тракту. Что ж, земля ему стекловатой. Но, Моргрен… целый легион? Один?

Она подошла ближе, ее взгляд стал серьезным, изучающим. Она знала его силу, знала пределы бойцов Ордена. И это… это было за гранью. Ее глаза остановились на его левой руке.

– Что это с твоей рукой? Новая татуировка в честь победы? Выглядит… нездорово.

«Убей ее», – внезапно отчетливо прозвучал голос Глифы. «Она видит. Она поймет. Она – угроза. Ее душа будет слаще тысячи этих солдат. Сила ее магии наполнит нас до краев… Убей!»

Рука Моргрена дрогнула, пальцы сильнее сжали древко. На мгновение он увидел это – как лезвие глефы сносит ее прекрасную голову, как зеленые глаза стекленеют от удивления и боли… Он зарычал, отгоняя наваждение.

– Старая рана, – солгал он. – Обострилась в бою.

Лианна прищурилась. Она не поверила ни единому слову, но не стала давить. Вместо этого она подошла к изуродованному телу инквизитора и брезгливо пнула его сапожком.

– Странно. Они шли не просто за тобой. Я чувствую остаточные эманации… тут было что-то еще. Что-то грязное, темное. Даже грязнее, чем твои шутки, милый.

Она закрыла глаза, и воздух вокруг ее ладоней замерцал лиловым светом. Чародейка вела пальцами по воздуху, читая невидимые письмена, оставленные потоками Силы.

– Так и есть… Они гнали не тебя. Они гнали нечто, что вырвалось из древнего захоронения к югу отсюда. Тварь, сотканную из гноя и отчаяния. Ты просто попался им под горячую руку. Похоже, ты убил и охотников, и дичь.

Ее глаза распахнулись. В них стоял неподдельный ужас.

– Моргрен… то, что они гнали… Оно не просто сбежало. Оно было приманкой. Здесь, в центре этого болота, кто-то проводил ритуал. Колоссальный. Он питал его энергией боли и страдания всех этих умирающих солдат.

Она указала в центр поляны, где тела лежали особенно густо. Моргрен проследил за ее взглядом и увидел то, чего не заметил в пылу битвы. Земля там была испещрена рунами, вырезанными прямо в дерне. И руны эти светились едва заметным трупным светом. В центре круга лежал обугленный, оплавленный камень, от которого несло могильным холодом и всепоглощающей, космической тоской.

«ДА!» – взревел голос в его голове, полный жадного восторга. «Источник! Осколок моего господина! Он звал меня! Мы должны соединиться! Коснись его! ВОЗЬМИ СИЛУ!»

Моргрен пошатнулся, схватившись за голову. Боль была такой, будто в мозг вбивали раскаленный гвоздь.

– Моргрен! Что с тобой?! – крикнула Лианна, бросаясь к нему.

Но он ее уже не слышал. Он видел. Глифа, почуяв близость родственной силы, сорвала пелену с его разума. Перед его мысленным взором предстала не просто поляна на болоте. Он увидел всю планету, окутанную сетью таких же рунических кругов, невидимых простым смертным. Он увидел, как они медленно высасывают жизненную силу из самого мира, направляя ее в одну точку, в бездонную тюрьму в сердце реальности, где ворочалось нечто безгранично древнее и злое. Тот-что-Грызет-Корни-Мира. И некроманты, инквизиторы, демоны, боги – все они были лишь пешками в его игре, готовя пир для своего пробуждения.

А Глифа… Глифа была ключом. Одним из многих.

– Нет… – прохрипел он, борясь с чужой волей, что пыталась заставить его тело сделать шаг к камню.

– Моргрен, очнись! – Лианна встряхнула его за плечи, ее лицо было искажено страхом.

«Ты слаб! Ты ничтожество! Отдай мне контроль, и я спасу этот мир, утопив его в крови, чтобы возродить заново!» – гремел внутренний голос. «Стань моим аватаром! Стань Смертью! Или умри вместе со всеми!»

Он посмотрел на Лианну. На ее испуганные, но полные решимости глаза. Она была единственным, что еще держало его в этом мире, единственным, что не давало ему окончательно стать монстром. И сейчас эта тварь в его руке предлагала ему силу, способную, возможно, остановить грядущий апокалипсис. Но цена… ценой был он сам. Его душа. Его право быть человеком.

Стиснув зубы до скрежета, Моргрен оттолкнул Лианну и, шатаясь, сделал шаг к камню. Не потому, что Глифа приказывала. А потому, что он сам сделал выбор.

– Если этому миру суждено сгореть, – прорычал он, и его голос был уже не совсем его, – то я лучше буду тем, кто держит спички, чем тем, кто превратится в пепел.

Он протянул свою отмеченную руку и коснулся холодного, мертвого камня.

Тьма взорвалась. И мир для Моргрена перестал существовать.

Глава 2. Шепот в шелковом коконе

Сознание не вернулось – оно обрушилось на него, словно лавина раскалённого битого стекла. Миллиарды чужих смертей, агоний, предсмертных проклятий и забытых молитв пронеслись сквозь его разум в одно жуткое, бесконечное мгновение. Он не просто видел – он был каждым из тех солдат, чью душу пожрала Глифа. Он чувствовал, как сталь его глефы разрывает его же собственную плоть, как жизнь утекает из него теплой струйкой, и как ледяной ужас небытия сменяется хищным голодом новообретенной сущности.

Это было нечестивое причастие. Осколок древней воли, дремавший в камне, слился с Глифой на его руке, и теперь они были едины. Не паразит и носитель. А симбиот.

Моргрен очнулся от того, что его кто-то бил по щекам. Резко, отчаянно. Он распахнул глаза. Над ним склонялась Лианна, ее лицо было бледным, как пергамент, а в зеленых глазах плескался страх, смешанный с яростью.

– Моргрен! Клянусь Бездной, если ты не очнешься, я вырву это из твоей головы силой! – ее ладони уже начали светиться лиловым.

Он перехватил ее запястье. Его хватка была нечеловечески сильной, как стальной капкан. Лианна вскрикнула от боли и удивления. Он смотрел на нее, но его глаза… они изменились. В их глубине больше не было той усталой тоски, что он носил в себе годами. Теперь там горел холодный, хищный огонь, черный, как сама пустота. И он видел ее не так, как прежде. Он видел ауру ее Силы – бурлящий, лакомый котел энергии. Он видел биение ее жизни, как сладкий, пьянящий нектар.

«Вкусная…» – прошелестела мысль, и он не мог понять, его ли она, или уже их. «Ее искра может питать нас неделями…»

Он отпустил ее руку так же резко, как и схватил. Сел, оглядываясь. Поляна была прежней, но мир ощущался иначе. Он слышал шелест личинки, грызущей кору дерева за сотню шагов. Он чувствовал потоки магической энергии, струящиеся в земле под ним, словно подземные реки. Узор на его руке больше не был похож на татуировку. Он стал объемным, черные вены слегка пульсировали под кожей, и казалось, что если прикоснуться к ним, они будут теплыми.

– Что… что это было? – голос Лианны дрожал.

– Посвящение, – хрипло ответил Моргрен, поднимаясь на ноги. Слабости как не бывало. Наоборот, по его телу разливалась мощь, темная, пьянящая, требовательная. – Я видел. Все.

Он коротко, обрывистыми фразами, рассказал ей про сеть, опутавшую мир. Про спящее божество, которое некроманты и фанатики разных мастей, сами того не ведая, готовят к пробуждению. Про то, что Глифа – не просто проклятие, а ключ.

Лианна слушала, ее лицо каменело с каждым его словом. Она была могущественной чародейкой, сведущей в тайнах, о которых не пишут в книгах. И она поняла, что он не бредит.

– Тот-что-Грызет-Корни… – прошептала она древнее, запретное имя. – Это детские страшилки. Кошмары, которыми пугают послушников в Башнях Магов, чтобы те не совали нос в запретные фолианты. Никто не верил…

– Начинай верить, – оборвал ее Моргрен. Он подобрал свою глефу. В его руке она ощущалась легкой, как ивовый прут. – Этот мир – пиршественный стол. И скоро подадут главное блюдо. Нам нужно знать, где находятся другие узлы. Другие камни.

– «Нам»? – в голосе Лианны прорезалась сталь. – Моргрен, эта тварь на твоей руке… она меняет тебя. Я это вижу. Ты говоришь, как она.

Он повернулся к ней. На его губах мелькнула тень улыбки, от которой у чародейки по спине пробежал холодок.

– Возможно. Но только этот «монстр» сейчас стоит между этим миром и его полным забвением. У тебя есть выбор, Ли. Можешь уйти. Попытаться спрятаться. Хотя прятаться будет негде. Или можешь пойти со мной. Будет больно, грязно и, скорее всего, мы погибнем. Но, черт возьми, мы хотя бы дадим сдачи.

Он смотрел на нее в упор, и она видела в его глазах бездну. Но в самой ее глубине, за холодом и тьмой, она все еще видела того мужчину, которого знала. Сломленного, проклятого, но не сдавшегося.

– Проклятье, – выдохнула она. – Ты же знаешь, что я пойду. Кто-то должен присматривать, чтобы ты окончательно не превратился в бездушную тварь и не сожрал меня на завтрак. Куда теперь?

– В клоаку. Туда, где собираются все отбросы, – ответил Моргрен. – В портовый город Нижний Тракт. Нам нужен информатор. Одноглазый Йорик. Если в этом мире кто-то и торгует тайнами о древних некромантских ритуалах, то это он.

Нижний Тракт встретил их смрадом гниющей рыбы, дешевого вина и несбывшихся надежд. Город был язвой на теле королевства, гнойником, куда стекались воры, убийцы, контрабандисты и те, кто был еще хуже. Узкие улочки, зажатые между покосившимися домами, были вечно погружены в полумрак, а из грязных канав несло таким зловонием, что даже Моргрен, привыкший к запахам полей сражений, поморщился.

Они нашли Йорика там, где он всегда обитал – в самом дорогом и самом развратном борделе города под названием «Шелковый Кокон». Это место было оазисом порока посреди океана нищеты. Внутри курились благовония, заглушавшие уличную вонь, играла томная музыка, а полуобнаженные девицы всех рас и мастей скользили между столами, за которыми влиятельные купцы, коррумпированные стражники и криминальные бароны заключали свои грязные сделки.

Йорик сидел в отдельной кабинке, скрытой за занавесом из алого шелка. На его единственном глазу был монокль, а на столе перед ним стояла бутылка эльфийского вина, стоящая больше, чем годовое жалование капитана городской стражи. Рядом с ним, лениво поглаживая его по плечу, сидела молодая тифлингша с маленькими рожками и хвостом, кончик которого подрагивал в такт музыке.

– Моргрен! – проскрипел Йорик, заметив их. Его единственный глаз жадно осмотрел сперва ведьмака, а потом задержался на Лианне с откровенной оценкой. – Какими ветрами? Я думал, тебя давно сожрали болотные твари или повесили инквизиторы. Впрочем, судя по твоей спутнице, дела у тебя идут неплохо.

– Перестань пускать слюни, Йорик, – бросил Моргрен, садясь напротив. Лианна осталась стоять за его спиной, скрестив руки на груди и глядя на информатора с холодным презрением. – У меня дело.

– У всех вас вечно дела, – вздохнул Йорик, делая глоток вина. – Информация, друг мой, как и лучшая шлюха в этом гадюшнике, – имеет свою цену. И чем она горячее, тем дороже обходится. Что тебе нужно? Имена продажных судей? Маршруты караванов с оружием? Или, может, ты хочешь узнать, с кем проводит ночи жена бургомистра? Кстати, это недорого, потому что ответ – «со всеми».

– Мне нужно все, что ты знаешь о культе Пробуждения. О ритуальных камнях, узлах силы и о тех, кто их ищет.

Йорик поперхнулся вином. Он закашлялся, и его лицо на мгновение утратило напускную вальяжность. Тифлингша испуганно отпрянула. Он посмотрел на Моргрена своим единственным глазом, и в нем больше не было иронии. Только страх.

– Ты с ума сошел, – прошипел он, понизив голос. – Ты хоть знаешь, о чем спрашиваешь? Это не контрабанда и не дворцовые интриги. Это… другое. Те, кто лезет в эти дела, не просто умирают. Они исчезают. Стираются из мира, будто их никогда и не было.

«Он боится. Он знает», – прозвучал в голове Моргрена голос Глифы. «Сломай его. Вырви из него знание. Его жалкая душонка – ничтожная плата».

Моргрен положил свою левую, отмеченную Глифой, руку на стол. Черные узоры под кожей, казалось, стали темнее в тусклом свете светильников.

– У меня нет времени на твои страхи, Йорик. Мир катится в бездну, и я не собираюсь наблюдать за этим сложа руки. Говори. Или я вырву эту информацию из твоего черепа вместе с твоим единственным глазом.

Йорик сглотнул, глядя на руку ведьмака. Он был прожженным циником и не верил в магию больше, чем в честность шлюхи, но от этой руки веяло таким могильным холодом, такой первобытной угрозой, что волосы на его затылке встали дыбом.

– Хорошо… будь ты проклят, – просипел он. – Есть один человек. Сумасшедший старик, бывший магистр Ордена Астрологов. Его зовут Кассиан. Он был одержим идеей «музыки сфер» и утверждал, что слышит, как мир «поет песнь своей гибели». Инквизиция сочла его еретиком и упрятала в свою самую страшную тюрьму. Цитадель Скорби.

– Цитадель Скорби? – вмешалась Лианна. – Да туда невозможно попасть! Она стоит на скале посреди Соленого Залива, и ее охраняет целый легион Храмовников и боевых магов Церкви!

– Именно, – кивнул Йорик, немного придя в себя и вновь наливая себе вина дрожащей рукой. – Поэтому твоя информация и стоит так дорого. Кассиан там. И он – единственный, кто может знать расположение других узлов. А теперь убирайтесь. И сделайте вид, что мы никогда не говорили.

Моргрен поднялся. Он бросил на стол тяжелый мешочек с золотом.

– Это за информацию. А это, – он выложил еще один, поменьше, – за твое молчание. Если я узнаю, что ты проболтался, я вернусь. И тогда вино будет не единственной красной жидкостью на этом столе.

Когда они вышли из «Шелкового Кокона» обратно в вонючую ночь Нижнего Тракта, Лианна схватила его за руку.

– Ты серьезно? Цитадель Скорби? Это самоубийство! Даже для тебя. Даже с… этой штукой.

– Значит, умрем, пытаясь, – спокойно ответил Моргрен, глядя на темные воды залива, где-то за которыми, во мраке, высилась неприступная тюрьма инквизиции.

В этот момент из-за угла вывернул патруль. Четверо храмовников в начищенных до блеска латах, с символами Неугасимого Пламени на груди. Возглавлял их суровый рыцарь с лицом, испещренным шрамами. Их взгляд остановился на Моргрене, на его глефе за спиной, на его недобрых глазах.

– Стоять, именем Святой Инквизиции! – пророкотал рыцарь, кладя руку на эфес меча. – Твое лицо кажется мне знакомым, бродяга. Ты числишься в розыске как пособник еретиков и убийца слуг Пламени.

Моргрен не ответил. Он лишь медленно перевел взгляд с рыцаря на его солдат. И впервые за долгое время он почувствовал не ярость и не усталость. Он почувствовал голод.

«Закуска…» – прошептала Глифа в его душе. «Легкая, но приятная закуска перед основным блюдом».

И тьма на его руке жадно запульсировала.

Глава 3. Врата из дерьма и отчаяния

Воздух в узком переулке застыл, сделался плотным и тяжелым, как могильная плита. Запахи ночного города – прокисшего эля, мочи и отчаяния – смешались с металлическим привкусом грядущей крови. Шлемоносный рыцарь-храмовник сделал шаг вперед, его сапог со скрежетом проехался по брусчатке. Он был уверен в себе, в своей вере, в остроте своего меча и в силе трех своих братьев по оружию. Классическая ошибка тех, кто встречает на своем пути волка, приняв его за бродячую собаку.

– Я не буду повторять дважды, еретик. Бросай оружие и…

Он не договорил. Договаривать было уже некому.

Моргрен не двигался с места. Он лишь чуть качнул плечами, и глефа, словно живая змея, соскользнула с креплений ему в руки. Все произошло в одно неуловимое для обычного глаза мгновение. Лианна, стоявшая позади, ощутила лишь порыв ветра и короткий, леденящий всплеск чужой Силы, грязной и хищной.

Мир для Моргрена вновь замедлился, превратившись в вязкий кисель. Он видел, как расширяются зрачки храмовников, как начинают сокращаться мышцы на их руках, тянущихся к оружию. Слишком медленно. Непоправимо, оскорбительно медленно.

«Еда…» – проурчал голос Глифы, полный предвкушения. «Теплые, глупые души, наполненные самодовольной верой. Они хрустят, как сахарные леденцы…»

Первым умер тот, что стоял слева. Моргрен сделал неуловимый выпад, и крюк на обратной стороне лезвия глефы зацепил горжет храмовника. Резкий рывок, и закованный в сталь мужчина, потеряв равновесие, полетел вперед. Моргрен пропустил его мимо себя, и в то же мгновение лезвие глефы, описав короткую дугу, чиркнуло по его незащищенной шее под шлемом. Не было ни крика, ни хрипа. Лишь тихий влажный звук и фонтан горячей крови, ударивший в стену дома.

Двое оставшихся солдат, наконец осознав, что это не арест, а казнь, с ревом выхватили мечи. Их атака была яростной и слаженной – один целил в ноги, другой рубил наотмашь по голове.

И тогда Моргрен начал свой танец.

Он не отступил, не блокировал. Он шагнул в самый центр их атаки, и глефа в его руках превратилась в размытый стальной круг. Смертоносная восьмерка. Древко отбило нижний удар, направив меч в брусчатку с такой силой, что посыпались искры. Одновременно верхнее лезвие встретило второй клинок, но не для парирования. Моргрен провел им вдоль вражеской стали, с визгом сближаясь, и в конечной точке движения провернул глефу, вырывая меч из рук храмовника. А затем, не прерывая вращения, обратным ходом лезвие вошло в бок второго солдата, там, где кираса сходилась с набедренниками. Оно прошло насквозь, с хрустом ломая ребра и разрывая внутренности.

Солдат замер, глядя на древко, торчащее из его тела, с тупым недоумением. Моргрен выдернул оружие, и воин рухнул на колени, заливая камни кровью и содержимым своего кишечника. Его обезоруженный товарищ успел лишь открыть рот от ужаса, прежде чем тупой конец древка с размаху врезался ему в лицо, превратив шлем и то, что было под ним, в кровавое месиво.

Остался только рыцарь-капитан. Он стоял, парализованный бойней, занявшей не больше трех ударов сердца. Его освященный меч дрожал в руке.

– Во имя Отца… что ты такое? – прошептал он.

Моргрен медленно пошел на него, волоча лезвие глефы по камням. Звук был хуже любого крика.

– Я – ваш голодный бог, – пророкотал он голосом, в котором едва угадывались его собственные нотки.

Рыцарь взревел от ярости и страха и бросился в атаку. Его удар был силен и точен, но Моргрен лениво подставил под него древко. Закаленная сталь встретилась с зачарованным деревом, и меч рыцаря, не выдержав чудовищной силы, со звоном разлетелся на куски.

Несколько секунд капитан смотрел на обломок в своей руке. Затем поднял взгляд на Моргрена. В его глазах было понимание. Понимание того, что он встретил не еретика. Он встретил конец.

Моргрен не стал его убивать. Не сразу. Он ударил его в колено концом древка, дробя чашечку. Рыцарь с воем рухнул на землю. Затем второй удар сломал ему правую руку.

– Ты искал меня, – сказал Моргрен, нависая над ним. Его глаза горели нечестивым черным огнем. – Ты нашел.

Он поднял глефу и опустил ее. Не лезвием. А всей тяжестью, плашмя, на грудь рыцаря. Раздался омерзительный хруст ломающихся ребер и грудины.

Тишина.

По левой руке Моргрена пробежала волна ледяного огня. Четыре свежие, пусть и тусклые души влились в Глифу, утоляя ее вечный голод. Шепот в голове сменился довольным, сытым мурлыканьем. Он чувствовал, как затягиваются мелкие царапины на теле, как уходит усталость.

– Моргрен…

Он обернулся. Лианна смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас. Она видела много смертей. Она сама не раз убивала. Но она никогда не видела такой холодной, методичной, наслаждающейся жестокости.

– Это было… не обязательно, – тихо сказала она, глядя на изувеченное тело рыцаря. – Так жестоко.

– Они были угрозой. Теперь они – топливо, – отрезал он, отряхивая глефу. Голос был его, но слова – чужие. – Не бывает «слишком жестоко», когда на кону стоит мир. Бывает только «недостаточно эффективно».

– Это не ты говоришь! – ее голос сорвался на крик. – Это говорит тварь в твоей руке!

Он подошел к ней вплотную. Его тень накрыла ее. Он смотрел на нее сверху вниз, и на мгновение ей показалось, что перед ней не человек, а древний хищник, облаченный в человеческую кожу.

– Какая разница, кто говорит, если слова верны? – прошептал он. – Лианна, еще не поздно. Уходи. Найди корабль и плыви за край света. Забудь обо мне, забудь обо всем этом. Спасай себя.

В его голосе на долю секунды прорезалась прежняя, человеческая боль. Мольба. Он хотел, чтобы она ушла, чтобы не видеть, во что он превращается.

Она смотрела в его темные глаза, видела эту борьбу, эту агонию под ледяной маской. И ее страх уступил место упрямой, злой решимости. Она подняла руку и коснулась его щеки. Его кожа была холодной, как у мертвеца.

– Поздно, Моргрен, – твердо сказала она. – Я уже в этом дерьме по самое горло. И если тебе суждено стать чудовищем, то я останусь рядом. Чтобы, когда придет время, вонзить кинжал тебе в сердце. Или вытащить тебя обратно. Как получится.

Он молча убрал ее руку. Но напряжение в его плечах слегка спало.

– Хорошо, – кивнул он. – Тогда нам нужен тот, кто проведет нас в Цитадель. И я знаю, кто это может сделать.

Таверну «Утонувшая Крыса» нельзя было найти случайно. В нее можно было только провалиться, свернув не в тот переулок и оступившись на гнилых ступенях, ведущих в подвал, откуда несло перегаром, потом и соленой водой. Здесь собирались те, для кого даже дно Нижнего Тракта было слишком респектабельным местом.

Они нашли его за столиком в самом темном углу, рядом с бочкой, из которой сочилась какая-то зеленоватая слизь. Сайлас Черноводный по кличке Угорь. Он был худ и жилист, как высушенная вобла, а его кожа имела нездоровый сероватый оттенок. На шее у него были вытатуированы жабры, а пальцы на руках были неестественно длинными и соединены тонкими перепонками. Говорили, что его прабабка согрешила с водяным, и, глядя на Сайласа, в это легко можно было поверить.

– Цитадель Скорби? – просипел он, когда Моргрен изложил ему суть дела. Его глаза, похожие на рыбьи, беспокойно забегали. – Вы в своем уме? Да я скорее суну голову в пасть кракену, чем поплыву туда!

– Мы хорошо заплатим, – сказала Лианна, положив на стол мешочек с золотом, отобранный у храмовников.

Сайлас презрительно фыркнул.

– Золото не поможет мне отрастить новую голову, когда храмовники насадят мою на пику. Туда нет входа. И выхода тоже.

– Вход есть всегда, – вмешался Моргрен. Его голос был тихим, но в нем была такая угроза, что Угорь поежился. – Ты знаешь все подводные течения, все тайные ходы. Ты знаешь, куда Цитадель сбрасывает свои отходы.

Лицо Сайласа вытянулось.

– Дерьмовая труба? Вы хотите лезть через… нет. Ни за что. Там решетки, там течение, которое унесет в открытое море…

Моргрен наклонился к нему через стол. Его левая рука легла рядом с кружкой Угря. Черные вены на ней, казалось, зашевелились.

– Послушай меня, Угорь. В этом мире скоро не останется ни золота, ни кракенов, ни даже дерьма, в котором ты так любишь копаться. Будет только тишина и холод. Мы идем в Цитадель, чтобы попытаться это остановить. Ты пойдешь с нами. Проведешь нас через эти трубы, вскроешь решетки. А когда мы выйдем, ты получишь столько золота, что сможешь купить себе целый остров и трахать там русалок до конца своих дней. Если же ты откажешься… – Моргрен на мгновение замолчал, – …то я скормлю твою тощую душонку своей руке прямо здесь. И, поверь, это будет гораздо больнее, чем пика храмовника.

Сайлас смотрел то на руку Моргрена, то в его бездонные черные глаза. Он был отбросом, но не был идиотом. Он чувствовал смерть, исходящую от этого человека. И он понял, что угроза – не пустые слова.

– Будьте вы прокляты, – прохрипел он, залпом осушая свою кружку. – Ладно. Я вас проведу. Готовьтесь вонять так, как не вонял даже самый прокаженный нурглинг. Мы полезем через Врата Скорби. Так мы, контрабандисты, зовем главный коллектор Цитадели.

Он поднялся, пошатываясь.

– Встретимся у старых доков через час. И, ради всех богов, найдите что-нибудь, чем можно дышать. Потому что воздух там убивает быстрее любого меча.

Когда он скрылся в зловонном мраке таверны, Лианна посмотрела на Моргрена.

– Врата Скорби… Звучит поэтично.

– Готовься, – мрачно ответил Моргрен, глядя на свою пульсирующую руку. – Скоро мы окунемся в самое сердце этого мира. В его грязь и отчаяние.

И Глифа в его душе согласно промурлыкала в предвкушении новой жатвы.

Глава 4. Гимн сточных вод

Старые доки были скелетом некогда кипевшей здесь жизни. Сгнившие остовы пирсов торчали из черной, маслянистой воды, как ребра доисторического чудовища. Воздух, и без того густой от запахов Нижнего Тракта, здесь становился почти осязаемым, пропитанным солью, йодом и безнадежностью.

Сайлас Угорь ждал их, стоя по колено в воде у основания гигантской, поросшей ракушками и слизью стены Цитадели. Он был похож на призрака, вынырнувшего из морских глубин. В руках он держал три тусклых фонаря, в которых плавали фосфоресцирующие медузы.

– Пламя вас забери, сухопутные, – просипел он, протягивая им фонари. – Опоздали. Прилив начинается. Если не поспешим, нас либо размажет о решетки, либо вынесет обратно в залив по частям.

Моргрен молча взял фонарь. Холодный, неживой свет озарил его лицо, делая его похожим на каменное изваяние. Он уже снял тяжелый плащ, оставшись в облегающей кожаной куртке. Глефа была надежно закреплена за спиной.

– Веди, – коротко бросил он.

Сайлас нырнул под воду и через мгновение его голова показалась у огромного, едва видного в мутной воде отверстия трубы, закрытого массивной ржавой решеткой.

– Врата Скорби, – прошипел он с кривой усмешкой. – Добро пожаловать в задницу мира.

Он принялся работать. Его длинные, перепончатые пальцы забегали по замку, который не видел ключа уже сотню лет. Он что-то поддевал, нажимал, крутил, и все это под водой, в почти полной темноте. Лианна держала свой фонарь над ним, ее лицо скривилось от отвращения.

– Ты уверена, что хочешь лезть в это? – тихо спросил Моргрен, не глядя на нее. Его голос был ровным, лишенным эмоций.

– А у меня есть выбор? – так же тихо ответила она. – Кто-то же должен будет вытащить твою задницу, когда ты решишь, что можешь дышать этой дрянью.

Раздался громкий, скрежещущий щелчок. Решетка со стоном поддалась. Сайлас вынырнул, отплевываясь.

– Готово. Дальше будет веселее. Держитесь за стены, течение бешеное. И ради Бездны, не открывайте рта. Местная вода лечит от всех болезней. Раз и навсегда.

Они полезли внутрь.

Это был ад. Ад из воды, камня и нечистот. Стены коллектора были покрыты многолетним слоем слизи, склизкой и теплой на ощупь. Поток был сильным, ледяным, и нес с собой не только воду, но и отвратительную взвесь из мусора, отбросов и чего-то, о чем не хотелось даже думать. Вонь была невыносимой, всепоглощающей. Воздух был настолько густым, что его, казалось, можно было резать ножом – это была смесь ржавчины, гниющих потрохов, застарелого страха и экскрементов сотен людей, запертых наверху.

Они шли медленно, цепляясь за скользкие камни. Сайлас впереди, уверенно находя опору там, где ее, казалось, не было. Лианна шла за ним, шепча заклинание, создававшее вокруг ее головы небольшой, мерцающий пузырь относительно чистого воздуха. Моргрен замыкал шествие. Он не пользовался магией. Он просто дышал этой отравой, и Глифа на его руке жадно впитывала эманации боли и отчаяния, которыми была пропитана сама вода.

«Здесь… все пропитано страданием…» – шептал голос в его голове, и в нем слышалось гурманское наслаждение. «Каждый камень… каждая капля… они помнят крики… помнят слезы… Это хорошее место. Плодородная почва…»

– Свет! – вдруг прошипел Сайлас, замирая.

Впереди, в темноте туннеля, заплясали блуждающие огоньки. Десятки тусклых, голубоватых свечений, которые медленно двигались им навстречу против течения.

– Это не светлячки, Моргрен… – напряженно сказала Лианна. – Я чувствую… некротическую энергию. Слабую, но очень голодную.

Огоньки приблизились, и они увидели, что это было. Из мутного потока поднимались раздутые, бледные тела утопленников. Но они не были мертвы. Их глаза горели тем самым голубым светом, рты были разинуты в беззвучном вое, а пальцы с обломанными ногтями скребли по стенам.

– Слезари, – выплюнул Сайлас, и в его голосе впервые прозвучал настоящий ужас. – Твари, что рождаются из слез и отчаяния замученных узников. Они неразумны, но они чувствуют тепло живых. И они хотят его забрать.

Первый слезарь, бывший когда-то, видимо, крупным мужчиной, бросился на Сайласа. Тот с проворством угря ушел под воду, и тварь врезалась в стену. Но за ней уже шли другие. Десятки. Они заполнили собой весь туннель, двигаясь медленно, но неотвратимо, как сама смерть.

Лианна выставила руку вперед, и с ее пальцев сорвался сгусток лиловой энергии, ударив в ближайшую тварь. Тело взорвалось фонтаном гнилой воды и ошметков, но это лишь раззадорило остальных. Они полезли напролом, игнорируя инстинкт самосохранения, которого у них и не было.

– Их слишком много! – крикнула Лианна.

– Тихо, – ответил Моргрен.

Он шагнул вперед, в самую гущу тварей, и выхватил глефу. В тесном туннеле не было места для его смертоносных восьмерок, для широких замахов. И он не стал их делать.

Он начал работать. Короткие, точные, жестокие удары. Укол в глазницу. Режущий удар по шее, отделяющий голову от раздутого тела. Мощный тычок древком, дробящий череп, как яичную скорлупу. Он не сражался. Он работал. Как мясник на бойне. Хладнокровно, эффективно, без единого лишнего движения.

А Глифа пела. Она упивалась этой жатвой. Души этих существ были неполноценными, рваными, лишь эхом настоящих душ. Но они были пропитаны концентрированным, вековым страданием. Это было не вино, а чистый спирт. Ударная доза.

«Вкус… иной…» – шелестел голос, становясь громче, наглее. «Не чистая агония смерти, а выдержанная, как старое вино, многолетняя боль… Она пьянит… она делает нас сильнее…»

Черные вены на его руке засветились изнутри тусклым, трупным светом. Он почувствовал, как его мышцы наливаются силой, как обостряется зрение, позволяя видеть в почти полной темноте. Он перестал быть человеком, разбирающим на части ходячие трупы. Он стал хищником, пожирающим стаю мелких падальщиков.

Когда последний слезарь был разорван на куски и унесен потоком, Моргрен стоял посреди туннеля, тяжело дыша. С его глефы стекала не кровь, а какая-то мутная, серая жижа.

Сайлас и Лианна смотрели на него с одинаковым выражением на лицах – смесью благоговейного ужаса и отвращения.

– Пошли, – хрипло бросил Моргрен, не глядя на них. – Мы теряем время.

Они шли еще около часа в полном молчании. Наконец, Сайлас остановился у вертикальной шахты, уходящей вверх, в темноту. Из нее спускалась ржавая лестница.

– Все. Дальше – сами. Это технический колодец. Ведет в нижние тюремные блоки. В Осушительные Ямы.

– Осушительные Ямы? – переспросила Лианна.

– Место, куда сбрасывают тех, кто слишком слаб, чтобы работать в каменоломнях, но слишком упрям, чтобы умереть, – с мрачным удовлетворением пояснил Угорь. – Там их просто оставляют. В темноте. Голодные, они со временем пожирают друг друга. Потом самые сильные умирают от обезвоживания. Инквизиторы – те еще затейники.

Моргрен кивнул.

– Твоя часть сделки выполнена. Золото ждет тебя в «Утонувшей Крысе». Спрятано в бочке с зеленой слизью. Исчезни.

Сайлас ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

– С превеликим удовольствием. Удачи вам, ребята. Надеюсь, вы сдохнете быстро.

С этими словами он развернулся и, ловко лавируя в потоке, скрылся в темноте коллектора.

Моргрен и Лианна остались одни. Тишину нарушало лишь журчание воды и отдаленные, едва слышные звуки, доносившиеся сверху. Капающая вода, скрип металла… и стоны. Литания отчаяния, которая была фоновой музыкой этого проклятого места.

– Готова? – спросил Моргрен.

Лианна кивнула, ее лицо было суровым и решительным.

Они полезли наверх. С каждым метром вонь нечистот сменялась другим запахом – запахом застарелой крови, болезни и страха. Когда они выбрались из колодца на решетчатый помост, они оказались в огромном, вырубленном в скале зале.

Внизу, в тусклом свете редких факелов, были они. Осушительные Ямы. Десятки каменных загонов, в которых, словно скот, копошились иссохшие, похожие на скелеты фигуры. Их тихие, безумные стоны сливались в единый, монотонный гул. Над ямами нависали помосты, по которым медленно прохаживались стражники в тяжелых доспехах.

– Кассиан должен быть где-то здесь, – прошептала Лианна. – В одиночной камере. Для особо важных еретиков.

В этот момент тишину зала нарушил звук, который был страшнее любых стонов.

Это был смех.

Тихий, булькающий, безумный смех, доносившийся из самой дальней и самой темной камеры. Смех старика, который слишком долго смотрел в бездну, и бездна не просто посмотрела в него в ответ. Она поселилась там, свив себе уютное гнездо.

Моргрен и Лианна переглянулись. Они нашли его.

И судя по звукам, старый магистр был рад гостям.

Глава 5. Колыбельная для сумасшедшего бога

Воздух здесь, в этом каменном мешке, вырезанном в самых недрах скалы, был не просто спертым – он был мертвым. Казалось, он прошел через тысячи гниющих легких, впитал в себя все их предсмертные хрипы и теперь недвижно висел, слишком тяжелый, чтобы сдвинуться с места. Литания отчаяния, доносившаяся из ям внизу, была не просто звуком – она была физическим давлением, давившим на барабанные перепонки, на душу.

Безумный смех из дальней камеры не прекращался. Он то затихал до едва слышного хихиканья, то взрывался булькающими, клокочущими руладами, эхом отражаясь от низких сводов.

– Похоже, наш астролог окончательно договорился со звездами, – прошептала Лианна, и ее голос прозвучал неуместно звонко в этом царстве шепота и стонов. – Как мы доберемся до него? Тут охраны больше, чем блох на портовой шлюхе.

Она была права. По металлическим мосткам, перекинутым над ямами, медленно прохаживались двое стражников. Их тяжелые сапоги гулко стучали по решеткам, и каждый их шаг был метрономом, отмеряющим последние часы для сотен душ внизу. Еще двое стояли у единственного выхода из зала – массивных железных ворот. Все они были облачены в полные латы, за спиной виднелись тяжелые арбалеты, а на поясах висели не просто мечи, а палаческие тесаки, способные одним ударом отделить голову от туловища.

Моргрен не ответил. Он смотрел не на стражников. Он смотрел на тени.

«Смотри…» – прошелестел Голос в его разуме, и теперь он был не просто шепотом, а неотъемлемой частью его собственного мыслительного процесса. «Они – ноты в этой симфонии гниения. Глухие, предсказуемые. Их души тусклы, как дешевые свечи. Но даже такой свет лучше полной темноты. Погаси их. По одному».

Глифа на его руке едва заметно потеплела. Мир для Моргрена вновь изменился. Он видел не просто тени, отбрасываемые факелами. Он видел слепые зоны, коридоры мрака, в которых можно было двигаться незамеченным. Он слышал не просто шаги стражников, а ритм их дыхания, биение их сердец под сталью. Он чувствовал их скуку, их усталость, их глухую, застарелую ненависть к этому месту и его обитателям. Они были предсказуемы. Они были добычей.

– Я займусь теми, что на мосту, – прошептал он, и Лианна вздрогнула от холода в его голосе. – Ты – отвлеки тех, что у ворот. Без ярких вспышек. Нужно что-то тихое.

– Например? Предложить им партию в кости на раздевание? – язвительно бросила она.

– Сотвори иллюзию. Крысу. Большую, жирную крысу, бегущую к выходу. Они не поднимут тревогу из-за грызуна. Но они отвлекутся. Мне хватит трех секунд.

Лианна кивнула, в ее глазах мелькнуло понимание, смешанное с тревогой. Она видела эту новую, пугающую эффективность в нем.

Она присела, коснулась пальцами решетчатого пола, и по металлу пробежала едва заметная искорка. Моргрен в это время уже двигался. Он не шел – он скользил. Тень, отделившаяся от других теней. Ни единого звука, ни единого скрипа кожаной куртки. Он двигался вдоль стены, под самым краем помоста, где мрак был гуще всего.

В тот момент, когда он оказался под патрулирующими, из-за их спин, у самых ворот, раздался тихий писк и шорох. Стражники у выхода обернулись. Один из них лениво пнул ногой в темноту.

– Опять эти твари… размером с собаку уже.

Этого было достаточно.

Моргрен выпрямился, как пружина. Его рука метнулась вверх, сквозь решетку помоста. Пальцы, усиленные нечестивой мощью, сомкнулись на лодыжке ближайшего стражника. Рывок. Короткий, жестокий, выверенный.

Стражник не успел даже вскрикнуть. Он просто исчез с моста, провалившись вниз. Был слышен лишь короткий влажный хруст, когда его шея встретилась с железной балкой под помостом. Его напарник обернулся на звук, его глаза под решеткой шлема расширились от недоумения. Куда делся Йорген?

Это была его последняя мысль.

Моргрен уже был на мосту. Он не прыгал – он будто перетек снизу вверх. Глефа осталась за спиной. В его руке был длинный, тонкий стилет, выхваченный из сапога. Он зажал рот стражника своей левой, отмеченной Глифой, рукой. Тот задергался, но хватка была железной. Холод, исходивший от черных узоров, казалось, высасывал саму жизнь, парализуя волю. Стилет вошел точно в щель шлема под ухом, пробив мозг. Тело обмякло. Моргрен аккуратно, почти нежно, уложил его на решетку, избегая лишнего шума.

Две души. Тусклые, безвкусные, но все же – пища. Глифа довольно вздрогнула.

Стражники у ворот все еще обсуждали крыс. Когда они обернулись, мост был пуст. Они переглянулись, пожали плечами. Наверное, патрульные отошли в нужник.

Через минуту они были мертвы. Одного Моргрен просто свернул шею, подойдя сзади. Второму, обернувшемуся на хруст позвонков товарища, он метнул стилет прямо в глазную щель шлема.

Четыре трупа. Не больше минуты. Ни одного крика. Лианна смотрела на это с застывшим лицом. Это была не битва. Это была работа. Работа палача.

Они подошли к дальней камере. Смех прекратился. Изнутри, из абсолютной темноты, на них смотрели два глаза. Они горели лихорадочным, безумным огнем на дне иссохших орбит.

– Пришли… – проскрипел голос, похожий на шорох сухих листьев. – Птички прилетели в клетку к старому ворону. А я-то думал, вы заставите себя ждать дольше. Музыка… вы слышите музыку? Она становится громче.

Моргрен подошел к решетке. За ней сидел старик. Вернее, то, что от него осталось. Скелет, обтянутый пергаментной кожей, одетый в лохмотья. Длинные седые волосы и борода свалялись в грязные колтуны, в которых что-то копошилось. От него несло мочой, безумием и пылью веков.

– Кассиан? – спросила Лианна.

– Имена, имена… лишь ярлыки на пустых бутылках, – хихикнул старик. – Я – ухо, что слышит песнь распада. Я – глаз, что видит, как гаснут звезды. А вы кто? Еще одни мучители? Или… спасители?

– Мы пришли за знанием, – ровно сказал Моргрен. – Нам нужны координаты узлов. Места силы, что высасывают жизнь из этого мира.

Глаза Кассиана сфокусировались на Моргрене. Его безумный взгляд скользнул по лицу ведьмака и остановился на его левой руке. Улыбка на его потрескавшихся губах стала шире, обнажая гнилые обрубки зубов.

– Аааа… вот оно что. Ты тоже слышишь. Не музыку сфер, нет. Ты слышишь шепот из-под корней. Голодный шепот. Ты принес с собой ключ, мальчик. Один из ключей от последней двери.

Он подполз ближе к решетке, и вонь усилилась.

– Я дам тебе то, что ты просишь. Я нарисую тебе карту на внутренней стороне твоего черепа. Но за знание нужно платить. Всегда.

– У нас есть золото, – сказала Лианна.

Кассиан разразился новым приступом булькающего смеха.

– Золото! Глупая пташка! Зачем мертвому золото? Нет. Я хочу другого. Я устал. Устал от этой музыки, от этого шепота, от этой вони. Я хочу тишины. Я хочу, чтобы все прекратилось. Но эти… мясники… они не дают мне умереть. Они кормят меня ровно столько, чтобы я не сдох. Я хочу дар. Дар забвения.

Он протянул сквозь решетку костлявую руку и указал на Моргрена.

– Ты. Ты сможешь. Я вижу в тебе Смерть. Не ту костлявую дуру с косой. А настоящую. Голодную, всепоглощающую. Освободи меня. Даруй мне покой. И я отдам тебе все, что знаю.

Лианна ахнула.

– Моргрен, нет! Мы не можем…

– Почему же? – перебил ее ведьмак, не сводя глаз с Кассиана. – Он просит о милосердии. В этом месте это – единственная валюта, которая чего-то стоит.

«Он прав», – одобрительно прошептала Глифа. «Его душа… ооо, какая душа! Она стара, она наполнена запретным знанием до краев. Она будет пиром! Соглашайся! Убей его! Поглоти его!»

Моргрен посмотрел на Лианну. В ее глазах он увидел мольбу. Последний островок его старого мира, умоляющий его не делать этот шаг. Затем он посмотрел на Кассиана. В его безумных глазах он увидел свое собственное отражение. Таким он станет, если проиграет.

Он сделал выбор.

– Я согласен, – сказал он, и его голос был тверд, как гранит.

Он просунул свою левую руку сквозь решетку. Кассиан с жадностью вцепился в нее своими костлявыми пальцами.

– Да… ДА! – прошипел он в экстазе. – Музыка… она затихает…

Черные вены на руке Моргрена засветились ярче, чем когда-либо. Они поползли дальше, по руке Кассиана, окутывая ее, словно живые черные змеи. Старик запрокинул голову, его тело затряслось. Но он не кричал от боли. На его лице было выражение невыразимого блаженства.

– Звезды… падают… как слезы… Какая… тишина…

Его тело начало иссыхать. Кожа темнела, трескалась и осыпалась прахом. Знание, накопленное за долгую, полную безумия жизнь, хлынуло из его разума прямо в сознание Моргрена. Это не были слова или карты. Это были образы, ощущения, вкусы и звуки. Он увидел пустыню, где пески пели о погребенном под ними мертвом городе-узле. Он почувствовал ледяной холод горного пика, пронзающего само небо, на вершине которого стоял другой алтарь. Он услышал шепот тысяч голосов из сердца гигантского мегаполиса, где узел был спрятан в канализации под храмом правящего божества…

Когда все закончилось, в руках Моргрена осталась лишь горстка серого праха и лохмотья.

Он отшатнулся от решетки, схватившись за голову. Боль от нечестивого откровения была чудовищной.

И в этот самый момент по всей Цитадели Скорби взревел сигнал тревоги. Громкий, пронзительный вой, от которого, казалось, сотрясались сами камни.

В дальнем конце зала массивные железные ворота со скрежетом начали открываться. За ними стояли не обычные стражники. Там стояли Инквизиторы. В серебряных доспехах, светящихся рунами. А впереди них – высокая фигура в черном, с лицом, наполовину скрытым тенью капюшона, из-под которого виднелся лишь волевой подбородок и тонкие, жестокие губы.

– Еретики осквернили Ямы! – раздался его властный, усиленный магией голос, гремевший по всему залу. – Взять их. Живыми. Главный Инквизитор Валериус желает лично задать им несколько вопросов.

Десятки закованных в серебро воинов с силовыми молотами и огненными мечами хлынули в зал.

Ловушка захлопнулась.

Глава 6. Реквием серебряной стали

Вой сирены был не просто звуком. Он был физическим ударом, копьем из вибраций, вонзившимся в уши и в мозг, где все еще бушевал шторм чужих воспоминаний. Голова Моргрена раскалывалась, знание Кассиана билось в его черепе, как птица в клетке, а Глифа, опьяненная поглощенной душой старого мага, пела ему триумфальный, оглушающий гимн.

Но вид идущей на них стены из серебряных доспехов отрезвлял лучше любого ледяного душа.

Это были не простые храмовники. Это были Псы Валериуса, его личная гвардия. Элита Инквизиции. Каждый из них стоил десятка обычных солдат. Их доспехи из лунного серебра не просто защищали – они активно подавляли любую темную магию, обжигая нечистую плоть одним лишь своим присутствием. Их силовые молоты гудели от заключенной в них праведной ярости, а мечи горели белым пламенем, способным сжигать души.

– Ловушка, – выдохнула Лианна, и в ее голосе не было страха, лишь злая, холодная констатация факта. Ее пальцы уже сплетались в замысловатый узор, собирая Силу из этого пропитанного болью воздуха. – Он ждал не нас. Он ждал тебя. Ждал, пока ты вскроешь этот гнойник.

– Значит, устроим ему представление, – прорычал Моргрен. Боль в голове сменилась ледяной, кристально чистой яростью. Голод. Древний, первобытный голод, усиленный мощью поглощенного знания. Он больше не был просто носителем. Он был Оружием.

«ПИР!» – взревел Голос в его душе, и это был уже не шепот, а его собственный внутренний крик. «Они пришли на пир! Их души чисты, сильны, наполнены огнем веры! Они – деликатес! Сожри их! Сожри их всех!»

Моргрен шагнул вперед, навстречу наступающему легиону, и скинул с плеч глефу. Черные вены на его руке вспыхнули, запульсировали видимым, угольным светом, который, казалось, пожирал свет факелов вокруг. Воздух вокруг него похолодел, покрывая инеем решетчатый пол.

– Взять его! – приказал Валериус, его голос был спокоен, как у анатома, приступающего к вскрытию.

Первый ряд инквизиторов, шесть закованных в серебро гигантов, с ревом ринулись в атаку. Три молота обрушились сверху, три огненных меча нанесли режущие удары с флангов. Слаженная атака, рассчитанная на то, чтобы раздавить, сжечь и уничтожить любого врага в одно мгновение.

Для любого другого это был бы конец. Для Моргрена это было начало танца.

Он не отступил. Он шагнул им навстречу, в самое сердце стальной метели. И мир взорвался движением. Глефа в его руках ожила. Это больше не были выверенные восьмерки. Это была сфера смерти, которую он очерчивал вокруг себя.

Древко, ставшее тверже закаленной стали, встретило молоты. Не блокировало – отбило, изменило их траекторию с такой силой, что инквизиторы едва удержали оружие в руках. В то же мгновение лезвие глефы, двигаясь с немыслимой скоростью, прочертило в воздухе дугу. Оно не столкнулось с огненными мечами. Оно прошло под ними.

Первый инквизитор слева лишился обеих ног по колено. Он рухнул с воем, захлебываясь собственной кровью. Второй, справа, был распорот от паха до ключицы. Серебряный доспех, способный остановить осадный болт, был вскрыт, как консервная банка. Внутренности, дымясь от соприкосновения с нечестивой энергией глефы, вывалились на пол. Третий попытался отступить, но крюк на обратной стороне лезвия зацепил его шлем, и резким рывком Моргрен сорвал его, обнажая бледное, искаженное ужасом лицо. Следующий удар, короткий и деловитый, превратил эту голову в кровавый туман.

Все это заняло два удара сердца.

Инквизиторы замерли на мгновение, ошеломленные. Этой заминки хватило Лианне.

– Aeterna Vinctum! (Вечные Узы!) – ее голос расколол воздух, и с ее ладоней сорвались не огонь и не молнии, а цепи из чистого мрака. Они оплели ноги второго ряда инквизиторов, приковывая их к решетчатому полу.

– Умная девочка, – прошипел Моргрен, скорее для себя, и ринулся вперед.

Теперь это была не битва. Это была резня. Он влетел в обездвиженные ряды врагов, и глефа запела свою кровавую песнь. Он дробил шлемы, вспарывал кирасы, отсекал конечности. Кровь и мозги летели во все стороны, смешиваясь с воплями ярости и агонии. Серебряные доспехи шипели и плавились там, где их касалась его отмеченная рука, оставляя жуткие черные ожоги.

А Глифа пировала. Каждая поглощенная душа вливалась в него потоком чистой, незамутненной силы. Он чувствовал, как рвутся и восстанавливаются его мышцы, становясь с каждым мгновением все крепче. Он видел траектории вражеских ударов еще до того, как они наносились. Он был богом этой маленькой, кровавой вселенной.

Валериус смотрел на эту бойню без тени эмоций на лице. Лишь его тонкие губы скривились в подобии холодной, исследовательской улыбки.

– Интересно, – пробормотал он своему помощнику. – Слияние полное. Он не просто носитель, он стал аватаром. Отступаем к воротам. Активировать Протокол «Жатва».

Инквизиторы, неся потери, начали слаженно отходить, выстраивая стену щитов. А затем Моргрен услышал новый звук. Скрежет. Громкий, визжащий скрежет металла о камень, доносившийся снизу, из Ям.

Он глянул вниз. И его кровь, даже в пылу битвы, похолодела.

Решетки, запиравшие загоны с изможденными узниками, медленно поднимались. Все. Сразу.

Сотни голодных, обезумевших от мучений и каннибализма существ, которые уже давно перестали быть людьми, почувствовали запах свежей крови. Их глаза, светящиеся в темноте голодным безумием, устремились вверх, на мостки.

– Что вы делаете, ублюдки?! – крикнула Лианна, ее лицо побелело от ужаса.

– Очищаем тюрьму. И кормим зверя, – спокойно ответил Валериус из-за стены щитов. – Мы хотели посмотреть, насколько он голоден.

Первые узники уже карабкались по стенам, цепляясь обломанными ногтями за выступы. Другие строили живые пирамиды, взбираясь по телам друг друга. Их тихие стоны сменились голодным, низким воем, который был страшнее любого боевого клича.

– Моргрен! – крикнула Лианна. – Они используют их, чтобы запереть нас здесь! Чтобы задавить числом!

Но Моргрен смотрел на копошащуюся внизу массу не со страхом. А с пониманием. С ужасающим, нечестивым пониманием.

«Топливо…» – прошелестел Голос, и в нем было благоговение. «Сотни слабых, но полных отчаяния душ… Река… целая река… Валериус не зверя кормит. Он удобряет почву для нас. Глупец! Он дает нам то, что сделает нас богами!»

– Он не запирает нас, Лианна, – сказал Моргрен, и его голос был пугающе спокоен. Он повернулся к ней, и в его глазах пылал черный огонь абсолютной, безграничной власти. – Он открывает нам шведский стол.

Он поднял глефу. И вонзил ее в решетку моста у своих ног.

– Anima Verrite! (Души, ко мне!) – проревел он, и это был уже не человеческий язык, а команда, произнесенная на языке самой Смерти.

Глифа на его руке взорвалась тьмой. Черные, нематериальные щупальца вырвались из нее, пронзили решетку и устремились вниз, в бурлящую массу узников.

То, что произошло дальше, было апофеозом ужаса.

Тела узников, которых касались щупальца, замирали, а затем начинали рассыпаться в серый прах. Их жизненная сила, их боль, их страх, их жалкие, истерзанные души – все это высасывалось и устремлялось по щупальцам вверх, вливаясь в Моргрена.

Лианна вскрикнула и отшатнулась. Аура, вспыхнувшая вокруг него, была настолько мощной и темной, что обожгла ее магическое зрение. Он стоял в центре вихря из кричащих душ, его тело выгибалось дугой, мышцы бугрились под кожей. Черный узор Глифы расползся по всей его руке, перекинулся на плечо и грудь, покрывая его тело живой, пульсирующей броней из концентрированной тьмы.

Даже Валериус отступил на шаг. Улыбка исчезла с его лица. В его глазах впервые появилось что-то похожее на беспокойство.

– Запечатать ворота! Немедленно!

Но было поздно.

Моргрен распрямился. Он был выше, шире в плечах. Его глаза горели, как две черные дыры. Он открыл рот, и из него вырвался не крик, а рев, сотканный из сотен предсмертных воплей. Звуковая волна ударила в стену щитов инквизиторов, и лунное серебро пошло трещинами.

– Беги, – прохрипел он, не поворачиваясь к Лианне. Это было последнее, что в нем оставалось от человека. Предупреждение.

Затем он сорвался с места. Он больше не бежал. Он летел над мостом, оставляя за собой шлейф тьмы. Он врезался в стену щитов не как человек, а как осадный таран.

Серебро взорвалось. Тела инквизиторов разлетелись, как кегли.

Валериус выставил вперед руку, и перед ним вспыхнул барьер из чистого белого пламени. Моргрен ударил в него глефой.

Огонь встретился с Тьмой.

Цитадель Скорби содрогнулась до самого основания.

Глава 7. Эхо в пустоте

Столкновение чистой веры и абсолютного небытия породило не взрыв – оно породило тишину. На одно бесконечное мгновение все звуки в Цитадели Скорби умерли. Вой сирены, крики умирающих, скрежет камня – все утонуло в вакууме, который образовался в точке соприкосновения глефы и священного пламени. А затем мир раскололся.

Волна чистой кинетической энергии отбросила Моргрена назад. Он пролетел через весь зал, ломая кости выживших инквизиторов, которые оказались на его пути, и врезался в дальнюю стену с такой силой, что каменная кладка пошла трещинами. Тьма, окутывавшая его, спала, как разбитая скорлупа, оставив после себя лишь ломоту во всем теле и гул в ушах.

Лианна, укрывшаяся за колонной, устояла. Когда пыль начала оседать, она увидела картину тотального разрушения. Мостки были сорваны, Ямы завалены обломками. Там, где стоял Главный Инквизитор Валериус, зияла огромная дыра, ведущая куда-то в нижние уровни тюрьмы. Самого инквизитора и его ближайшей охраны и след простыл.

– Уходим! – крикнула она, бросаясь к Моргрену. – Вся эта проклятая скала сейчас рухнет в море!

Моргрен поднялся, шатаясь. Эйфория всемогущества прошла, сменившись чудовищным, опустошающим похмельем. Каждая клетка его тела выла от боли. Глифа на его руке снова стала просто черным узором, но теперь он расползся до самого сердца, и он чувствовал его холодное прикосновение к своей душе.

– Он ушел, – прохрипел Моргрен, глядя на пролом. – Не сбежал. Отступил.

– Будем выяснять это, когда окажемся в миле отсюда и с бутылкой чего покрепче! – Лианна схватила его за здоровую руку. – Сюда! Я чувствовала поток свежего воздуха!

Они бежали по рушащимся коридорам, перепрыгивая через пропасти и уворачиваясь от падающих камней. Цитадель Скорби, веками стоявшая как нерушимый символ власти Инквизиции, умирала в агонии. Они пробились к небольшому оружейному складу, выходящему на внешнюю стену. Лианна, не теряя времени, начала плести заклинание, и кусок стены перед ними просто рассыпался в песок, открывая вид на бушующее ночное море далеко внизу.

– Прыгать будем весело, – мрачно констатировала она.

– Не придется, – Моргрен указал глефой на механизм грузового подъемника, ржавую цепь, уходящую вниз, к небольшому причалу для патрульных катеров.

Путь вниз был адом из скрипящего металла и летящих камней. Когда их ноги коснулись скользких досок причала, верхняя часть башни Цитадели с оглушительным грохотом обрушилась в море, подняв волну, которая едва не смыла их.

Они угнали небольшой, быстрый катер инквизиции и устремились прочь от острова, который на их глазах превращался в груду дымящихся развалин.

Но то, что они сотворили, не осталось незамеченным. Всплеск силы, родившийся из слияния сотен душ и столкновения с мощью Валериуса, был не камнем, брошенным в пруд. Он был маяком, зажегшимся в ночи. И его свет увидели те, кто вечно смотрит во тьму.

Далеко на севере, в шпилях из слоновой кости и живого кристалла, пронзающих облака, в обсерватории магической Академии Асура…

Архимаг Терон Вэйн, чьи глаза видели падение империй и рождение звезд, оторвался от окуляра своего эфирного телескопа. Тонкие, почти прозрачные пальцы сжали подлокотник трона, вырезанного из кости дракона. Огромная модель мироздания, медленно вращавшаяся под куполом обсерватории, на мгновение замерла, а затем одна из рун, символизирующая Порядок, тускло мерцая, пошла трещинами.

– Что это было, магистр? – спросил молодой адепт, бледнея. Его задачей было следить за астральными потоками, и сейчас все его приборы выли, как раненые звери.

– Эхо, – тихо ответил Архимаг. Его голос был спокоен, но в глубине глаз цвета грозового неба плескалась тревога. – Эхо события, которого не должно было быть. Кто-то не просто коснулся силы Того-что-Грызет-Корни. Кто-то вобрал ее в себя. Стал ее сосудом.

Он поднялся, его серая мантия, расшитая серебряными созвездиями, казалось, впитывала свет.

– Это меняет все. Баланс, который мы поддерживали веками, нарушен. Это не просто еще один зарвавшийся некромант или демон, прорвавшийся в наш мир. Это… нечто новое. Нечто нестабильное. И оно движется.

– Что нам делать, Архимаг?

– Созвать Конклав. Поднять архивы по Оружию Пустоты. И отправить Орден Искателей. Нам нужно найти этот сосуд. Изучить его. И если мы не сможем его контролировать… мы должны будем его уничтожить. Прежде чем он, по своему неведению или злой воле, повернет ключ в последней замочной скважине этого мира.

Глубоко под землей, в городе вечной ночи Наггарот, где темные эльфы довели искусство боли и разврата до уровня высокого искусства…

Матриарх Ксайла возлежала на троне из сплетенных, все еще живых тел своих менее удачливых любовников. Она лениво потягивала вино из кубка, вырезанного из черепа эльфийского принца, и наблюдала, как ее лучшие воины-рабы калечат друг друга на арене внизу. Воздух в ее покоях был густым от запаха крови, экзотических благовоний и пролитой спермы.

Внезапно она замерла. Кубок в ее руке покрылся изморозью. Рабы на арене остановились, чувствуя ледяную волну страха, исходящую от их госпожи.

– Тишина, – прошипела она, и ее голос, обычно мелодичный и соблазнительный, стал похож на скрежет клинков.

Она закрыла глаза, ее тонкие ноздри затрепетали. Она чувствовала это. Знакомую, желанную, давно утерянную вибрацию в астрале.

– Глифа Пробуждения… – прошептала она, и в ее темных глазах вспыхнул огонь нечестивой алчности. – Одна из Семи. Она нашла носителя. Сильного носителя.

Она лениво щелкнула пальцами. Из теней выскользнула фигура, закутанная в плащ из сотканного мрака. Лица не было видно, лишь два красных огонька горели в прорезях капюшона.

– Госпожа?

– Собери Клинков Тишины, – приказала Ксайла, и ее губы изогнулись в хищной, предвкушающей улыбке. – На поверхности проснулась наша старая фамильная реликвия. Я хочу ее вернуть. Принеси мне руку, на которой она сидит. И носителя. Живого. Я хочу посмотреть ему в глаза, когда буду медленно высасывать из него эту силу. А потом… потом мы найдем и остальные шесть. И тогда даже боги преклонят перед нами колени.

Убийца молча поклонился и растворился в тенях.

На борту угнанного катера, посреди бушующего моря…

Моргрен пришел в себя оттого, что Лианна вливала ему в горло обжигающе-крепкий ром из фляги. Он закашлялся, сел. Его тело все еще было одной сплошной раной, но хуже всего была пустота внутри. Пустота, оставленная после бури.

– Спасибо, – прохрипел он.

– Не за что, – холодно ответила она, не глядя на него. Она правила катером, уверенно ведя его сквозь волны. – В следующий раз, когда решишь превратиться в бога смерти и устроить апокалипсис, предупреждай заранее. Я бы захватила плащ получше. Этот весь в чьих-то мозгах.

Он промолчал, глядя на свою левую руку. Черный узор был спокоен. Слишком спокоен. Как сытый хищник, переваривающий пищу.

– Лианна…

– Заткнись, – оборвала она его. – Просто заткнись, Моргрен. Я видела, что ты сделал. Я видела, чем ты стал. Ты не просто убивал их. Ты… тебе это нравилось.

– Я не контролировал…

– Ложь! – она резко повернулась к нему, и в ее глазах горела ярость и боль. – Ты контролировал! Я видела! В какой-то момент ты мог остановиться, но ты не захотел! Ты упивался этой силой! Ты стал тем монстром, с которыми твой Орден когда-то клялся бороться!

Ее слова были пощечинами. И он знал, что она права.

– Ты должна уйти, – тихо, но твердо сказал он. – Теперь это не просто просьба. Я опасен. Не только для врагов. Для всех. Для тебя.

Она рассмеялась. Горьким, надрывным смехом.

– Уйти? Куда, Моргрен? Мир катится в бездну, как ты сам сказал. А теперь, благодаря твоему фейерверку, за нами охотятся не только остатки Инквизиции. За нами придут все. Маги, которые захотят препарировать тебя. Некроманты, которые захотят забрать твою игрушку. И еще бог знает кто. Ты теперь – самый лакомый кусок на всем проклятом континенте. Один ты не протянешь и недели.

Она подошла и села рядом с ним, волны качали их маленький катер. Она взяла его правую, человеческую руку в свои.

– Так что прекрати свою героическую чушь про «я должен быть один». Мы в этом дерьме вместе. До самого конца.

Он посмотрел на нее. На ее упрямое, испачканное сажей лицо. На решимость в ее зеленых глазах. И впервые за долгие часы почувствовал что-то, кроме голода, ярости и боли.

Он наклонился и поцеловал ее.

Это был не нежный поцелуй. Он был отчаянным, соленым от морских брызг, с привкусом крови и рома. Поцелуй двух людей на краю пропасти, которые пытаются доказать друг другу, что они все еще живы.

Она ответила ему с такой же яростью, вцепившись пальцами в его волосы. Это было не про любовь. Это было про выживание. Про то, чтобы ухватиться за единственный островок тепла в ледяном океане надвигающейся тьмы.

Когда они оторвались друг от друга, тяжело дыша, она посмотрела ему в глаза.

– Что теперь? – спросила она.

Моргрен посмотрел на горизонт, где уже занималась бледная, больная заря. В его голове, очищенной от ментального шторма, теперь четко звучало знание Кассиана. Карта была ясна.

– Теперь, – сказал он, и в его голосе снова появилась сталь, – мы перестаем убегать. Мы начинаем охоту. Следующий узел – в Серой Пустыне, под руинами мертвого города Аш'каэля. И мы доберемся до него первыми.

Он посмотрел на свою левую руку. Глифа была голодна. И он собирался ее накормить. Но теперь – на своих условиях.

Глава 8. Бог гнилой картошки

Серая Пустыня была раком, пожиравшим континент с юга. Ветер здесь не пел – он выл, пересыпая с места на место мелкий, острый, как битое стекло, пепел давно умершего мира. Когда-то здесь цвели сады и текли реки, но потом какая-то из войн богов или магов выжгла землю до самого основания, оставив после себя лишь километры серого праха и почерневшие скелеты гор на горизонте.

Их катер давно был брошен в захудалом рыбацком порту, где они обменяли его на двух выносливых пустынных скакунов, пару бурдюков с водой и молчание портового пьяницы. Уже неделю они двигались на юг, ориентируясь по карте в голове Моргрена. Дни были адом из палящего солнца, ночи – ледяной преисподней, где в тенях шевелилось то, что научилось выживать в этом проклятом месте.

Лианна переносила тяготы пути стоически, но напряжение между ними не спадало. Их поцелуй на катере был вспышкой, отчаянным актом неповиновения судьбе, но он ничего не решил. Теперь они двигались рядом, как два хищника, заключивших временный союз: настороженные, готовые к прыжку, но слишком зависящие друг от друга, чтобы разорвать эту связь. Она видела, как он борется с Голосом, как его рука по ночам подрагивает во сне. А он чувствовал ее страх, который она тщательно скрывала за сарказмом и показным безразличием.

– Мои соболезнования богам, – прохрипела Лианна, сплевывая на серый песок. Ее губы потрескались. – Если ад существует, то это, должно быть, его прихожая. Уверена, что твой внутренний компас не сбился? Мы уже неделю видим один и тот же дохлый пейзаж.

– Руины Аш'каэля не показываются тем, кто их просто ищет, – ответил Моргрен, не поворачивая головы. Его глаза под капюшоном были прищурены, он вглядывался не в пейзаж, а в невидимые потоки Силы, струящиеся над пустыней. – Город спит под покровом иллюзий. Мы почти у цели. Я чувствую узел. Он как… гнилой зуб в челюсти мира. Ноет.

В этот момент его скакун тревожно заржал и заплясал на месте.

Они остановились. Впереди, метрах в ста, из пепла вырастала деревня. Жалкое скопление хижин, слепленных из серой глины и костей каких-то крупных животных. Над крышами курился дымок. Поселение в самом сердце мертвой земли. Это было неправильно. Невозможно.

– Что за чертовщина? – пробормотала Лианна.

Из центральной, самой большой хижины, к ним вышли несколько фигур. Они были одеты в грязные лохмотья, их лица были скрыты под мешковиной с грубо прорезанными дырами для глаз. В руках они держали самодельные копья, увенчанные острыми обломками обсидиана. Они не кричали, не угрожали. Они просто стояли и смотрели.

– Путники, – раздался скрипучий, дребезжащий голос. Из-за процессии вышел еще один – видимо, старейшина или жрец. Его маска была украшена пучками сухой травы и потемневшими от времени зубами. – Вы зашли на земли Того-кто-пьет-пыль. Оставьте дары и уходите. Или останьтесь и станьте частью даров.

Моргрен молча спешился. Лианна напряглась, ее рука легла на рукоять кинжала.

– Нам не нужен твой бог, старик, – ровно сказал Моргрен. – Нам нужна вода и ночь отдыха. Мы заплатим.

Жрец издал сухой, шелестящий смех.

– Глупец. Все, что вы имеете – уже принадлежит Ему. Ваша вода. Ваше оружие. Ваша плоть. Ваша… – его взгляд из-под маски впился в левую руку Моргрена, – …сила. Он чувствует ее. Она сладка. Он голоден.

В этот момент земля под ногами вздрогнула. Пепел в центре деревни начал вздыматься, словно под ним проснулось нечто огромное.

– Моргрен, это плохая идея, – прошипела Лианна, чувствуя, как по воздуху разливается волна грязной, примитивной магии.

– Поздно, – бросил он, выхватывая глефу.

Из земли, разбрасывая комья серого праха, вырвалось оно. Это не было существо из плоти и крови. Это была чудовищная, многоногая тварь, сотканная из серой глины, костей, сухой травы и концентрированного отчаяния. В центре ее аморфного тела горел единственный мутный, молочно-белый глаз. Оно не имело рта, но в их головах раздался громогласный, требовательный рев:

«ДАРЫ! ОТДАЙТЕ МНЕ ДАРЫ!»

Местные жители пали ниц, бормоча молитвы.

– Бог гнилой картошки, клянусь Бездной, – выплюнула Лианна. – Мелкий элементаль, питающийся страхом этих бедолаг.

– Мелкий, но голодный, – ответил Моргрен. Глифа на его руке уже не просто теплела. Она горела. Душа этого существа была нечеловеческой, древней, пусть и слабой. Иной вкус. Иной опыт.

«МОЕ!» – взревел Голос в его голове, заглушая рев твари. «ЭТА СИЛА БУДЕТ МОЕЙ! ПОГЛОТИ ЕГО! РАЗОРВИ! ВЫПЕЙ!»

Моргрен не стал ждать. Он ринулся вперед. Тварь ударила по земле десятком глиняных щупалец. Моргрен ушел от ударов, танцуя между ними, и его глефа описала дугу, отсекая одно из щупалец. Но оно тут же втянулось обратно в землю и выросло вновь.

– Оно связано с землей! – крикнула Лианна, запуская в монстра огненный шар. Шар взорвался на его «шкуре», оставив лишь почерневшее пятно, которое тут же затянулось серой глиной. – Бесполезно!

«ГЛУПАЯ ПЛОТЬ! Я – ЭТА ЗЕМЛЯ! Я – ВЕЧЕН!» – гремело в их разумах.

Моргрен остановился. Он видел. Благодаря обостренным Глифой чувствам, он видел не просто монстра. Он видел тонкие, почти невидимые нити энергии, уходящие от твари к каждому из павших ниц селян. Он не просто питался их страхом. Он питался их жизненной силой. Они были его батарейками. И пока они живы, он неуязвим.

– Лианна! – крикнул он. – Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала! И тебе это не понравится!

– Говори уже!

– Убей их! Всех! – он указал глефой на молящихся селян. – Оборви его связь с источником!

Лианна замерла. На ее лице отразился ужас.

– Что?! Нет! Они… они просто заблудшие души! Я не буду убивать невинных!

– Здесь нет невинных! – прорычал Моргрен, уворачиваясь от очередного удара. – Они – часть этого монстра! Либо они, либо мы! Выбирай!

Это был тот самый сложный выбор. Та самая черта, за которую она не хотела переступать. Убить фанатиков-инквизиторов – одно. Убить жалких, обманутых дикарей – совсем другое.

Тварь, почувствовав их замешательство, ударила с новой силой. Одно из щупалец задело Моргрена, отбросив его на несколько метров. Боль была тупой, сокрушающей.

Лианна смотрела на него, потом на селян, потом на монстра. В ее глазах металась буря. А потом ее лицо окаменело.

– Прокляну тебя, Моргрен, – прошипела она. – До седьмого колена прокляну.

Она подняла руки, и воздух вокруг нее затрещал от статического электричества.

– Fulmen Vulgus! (Народная Молния!)

С ее пальцев сорвалась не одна молния, а целый веер синих, пляшущих разрядов. Они ударили не в монстра. Они ударили в толпу селян.

Раздались короткие, пронзительные крики, которые тут же оборвались. Тела задергались в конвульсиях, запахло паленым мясом.

«НЕЕЕЕТ!» – взревел бог-элементаль, и в его голосе впервые прозвучали боль и страх. Его тело замерцало, стало полупрозрачным. Связь была оборвана.

И в этот момент Моргрен нанес удар.

Он не целился в тело. Он прыгнул, оттолкнувшись от земли с нечеловеческой силой, и вонзил свою глефу прямо в единственный молочно-белый глаз. Лезвие вошло по самое древко.

Тварь замерла. А затем Моргрен активировал Глифу.

– Anima Verrite!

Тьма хлынула по лезвию глефы, как яд по венам, прямо в сердце монстра. Глиняное тело начало трескаться, из трещин полился не свет, а мрак. Древняя, примитивная душа твари, ее магическая сущность, ее связь с этой проклятой землей – все это жадно всасывалось, перетекало в Моргрена.

Это было совершенно иное ощущение, нежели поглощение человеческих душ. Он чувствовал тысячелетия одиночества в сером пепле. Он чувствовал примитивный голод и право сильного. Он чувствовал… магию земли. Не ту сложную, структурированную магию, которой пользовались чародеи вроде Лианны. А дикую, необузданную, стихийную силу.

Тварь с беззвучным воем рассыпалась в прах, оставив после себя лишь горстку почерневших костей. Моргрен стоял на коленях, тяжело дыша. Его левая рука дымилась.

– Моргрен? – осторожно позвала Лианна, подходя к нему. Ее лицо было бледным, руки дрожали.

Он поднял голову. Его глаза светились. Он посмотрел на свою правую, человеческую руку. Сосредоточился. Он вспомнил то ощущение, ту связь с землей, что только что поглотил.

Он сжал кулак.

И земля вокруг него ответила. Десяток острых, как копья, шипов из серого камня вырвались из пепла, окружив его частоколом.

Лианна отшатнулась, ее глаза расширились от изумления.

– Как?.. Это же… стихийная магия! Примитивная, но… как ты это сделал?

Моргрен посмотрел на свою руку, затем на шипы. Улыбка, медленная и хищная, тронула его губы.

– Похоже, – сказал он, и его голос был глубже, чем прежде, в нем слышался рокот движущихся тектонических плит, – меню в этом ресторане стало разнообразнее.

Он не просто поглотил душу. Он поглотил ее суть. Ее знания. Ее магию.

Он стал сильнее. И гораздо, гораздо опаснее. А впереди, скрытые иллюзиями, их ждали руины Аш'каэля. И узел силы, который был во много раз могущественнее этого жалкого божка. И Глифа была голодна. Она хотела главное блюдо.

Глава 9. Колыбель из черного стекла

Тишина, пришедшая на смену резне, была оглушительной. Она давила, наполненная запахом озона от магии Лианны и тошнотворно-сладким смрадом подгоревшей плоти. Ветер лениво перебирал пепел, укрывая тела убитых дикарей серым саваном.

Лианна стояла, отвернувшись, ее плечи мелко дрожали. Она не смотрела на дело своих рук. Она смотрела на свои ладони, будто видела их впервые, будто они принадлежали кому-то другому. Кому-то, кто способен испепелить дюжину живых существ одним словом.

Моргрен подошел к ней. Он не стал ее утешать. Слова утешения в их мире были такой же фальшивкой, как улыбка шлюхи. Он просто встал рядом, глядя на дело ее рук.

– Ты пахнешь озоном и паленым мясом, – тихо сказал он. – Мне начинает нравиться этот запах.

Она резко повернулась к нему. В ее глазах не было слез. Была лишь выжженная дотла ярость.

– А ты, – выплюнула она, – ты пахнешь могилой и самодовольством. Тебе понравилось, да? Заставить меня переступить черту. Увидеть, как я запачкаю руки в том же дерьме, в котором ты купаешься.

– Я заставил тебя выжить, – отрезал он. Его взгляд был холоден, как лед в глубине склепа. – Если цена за нашу жизнь – это горстка заблудших фанатиков, я заплачу ее снова и снова, не моргнув. Привыкай. В этой войне не будет чистых рук. Только окровавленные и отрубленные.

Он отвернулся и пошел к скакунам. Его новые способности гудели под кожей, как пойманный в банку шмель. Сила земли была грубой, прямой, лишенной изящества, но обладала первобытной, сокрушительной мощью. Он чувствовал ее. Он был ее частью.

Они ехали дальше в молчании, которое было громче любой ссоры.

Через несколько часов пейзаж начал меняться. Серый пепел сменился черным спекшимся стеклом. Земля под копытами скакунов хрустела, как разбитые надежды. И тогда Моргрен остановил коня.

– Мы пришли.

Перед ними была все та же бесконечная пустыня. Но он чувствовал. Он протянул правую руку, коснулся пальцами черной земли. И, повинуясь его воле, дикая магия, поглощенная у божка, хлынула из него, вступая в резонанс с этим местом.

Воздух задрожал, пошел рябью, как потревоженная вода. Иллюзия, скрывавшая город тысячелетиями, с визгом рваного шелка начала истончаться. Перед ними, вырастая из небытия, предстал Аш'каэль.

Это был город, построенный безумцами для кошмаров. Шпили из обсидиана, острые, как иглы, пронзали багровое небо. Улицы были вымощены не камнем, а сплавленными человеческими костями. Здания имели неправильную, невозможную геометрию, от одного взгляда на которую начинал болеть рассудок. И в самом центре, в гигантском кратере, словно сердце, вырванное из груди титана, билось оно.

Узел.

Это была гигантская жеода, расколотая надвое. Внутри, переливаясь всеми оттенками тьмы, пульсировали кристаллы размером с человека. Они медленно, в такт невидимому сердцу, то разгорались угольно-черным, то гасли до цвета запекшейся крови. От них исходило низкое, давящее на нутро гудение. Казалось, сам город дышал через эту рану в земле.

– Бездну мне в печень… – прошептала Лианна, ее лицо было бледным. – Какая сила… Она высасывает магию из самого воздуха.

«ДОМ…» – пророкотал Голос в душе Моргрена, и в нем было благоговение и неутолимая жажда. «КОЛЫБЕЛЬ… ОНА ЖДЕТ НАС… ИДИ… КОСНИСЬ… СТАНЬ ЕДИНЫМ С НЕЙ…»

Они спешились и начали спускаться в кратер. С каждым шагом гул становился громче, а воздух – холоднее. Дышать становилось трудно, словно сама атмосфера здесь была пропитана тоской и древней, как мир, злобой.

Когда они достигли края кристаллического сердца, Моргрен почувствовал их.

Не увидел, не услышал. Почувствовал кожей. Резкий, ледяной укол опасности.

– Вниз! – рявкнул он, толкая Лианну на землю.

В то же мгновение воздух там, где только что была ее голова, прошил десяток тонких черных стрел. Они не издали ни свиста, ни шелеста. Абсолютно бесшумные. Они вонзились в кристалл за ними и тут же рассыпались в пыль, оставив на его поверхности пятна, похожие на кислотные ожоги.

Из теней, отбрасываемых гигантскими кристаллами, выскользнули они. Фигуры, одетые в черные, как сама ночь, облегающие доспехи из обработанной кожи неведомых тварей. Их лица были скрыты масками из темного металла, отполированного до зеркального блеска, в которых не было прорезей для глаз. Они двигались с грацией и скоростью пантер, не издавая ни единого звука. В руках у каждого было по два изогнутых клинка, с которых капал черный яд.

Темные эльфы. Клинки Тишины.

– Охотники пожаловали на пир, – прошипела Лианна, поднимаясь на ноги. Ее ладони уже светились боевыми заклинаниями. – Похоже, твоя вечеринка в Цитадели наделала много шума.

Один из эльфов, чуть выше остальных, с серебряной гравировкой на маске, сделал шаг вперед. Его голос, усиленный какой-то магией, прозвучал в их головах беззвучным, холодным эхом:

«Носитель. Рука принадлежит Матриарху Ксайле. Отдай ее по-хорошему, и твоя смерть будет быстрой. Женщина может развлечь нас перед смертью. Сопротивляйтесь, и мы будем сдирать с вас кожу часами, наслаждаясь вашей музыкой».

Моргрен рассмеялся. Громким, хриплым, безумным смехом.

– Передай своей сучке-матриарху, – сказал он, раскручивая глефу, – что я лично вырву ее гнилое сердце и скормлю его ее собственным рабам.

Эльф-командир не ответил. Он лишь едва заметно кивнул. И бой начался.

Это было не похоже на бойню с инквизиторами. Эльфы не перли напролом. Они были тенью, смертью, ядом. Они рассыпались, окружая их, атакуя с разных сторон, нанося быстрые, точные удары и тут же отскакивая в тень.

Лианна выкрикнула заклинание, и волна огня хлынула в сторону трех нападавших. Но они были готовы. Они одновременно бросили на землю небольшие сферы, которые взорвались облаком серебристой пыли. Огонь, соприкоснувшись с ней, просто… исчез. Схлопнулся.

– Магическая пыль! Гасит любую энергию! – крикнула она, отпрыгивая от выпада клинка, который прошел в сантиметре от ее горла.

Моргрен оказался в центре вихря. Он крутил свою глефу, создавая вокруг себя непроницаемую стену стали. Но эльфы были слишком быстры. Они не пытались пробить его защиту. Они выжидали. Изматывали. Один из них метнул тонкую, как струна, удавку, целясь ему в шею. Моргрен отбил ее древком. Другой метнул в него отравленные дротики из наручного арбалета.

Он отбивал, уклонялся, наносил ответные удары, но они были как ртуть – утекали, рассыпались, чтобы через мгновение собраться вновь.

Один из Клинков зашел Лианне за спину, пока она отбивалась от другого. Моргрен увидел это. Он был слишком далеко. Он не успевал.

И тогда он взревел от ярости. Он не думал. Он действовал. Он топнул ногой и вложил в этот удар всю свою волю, всю первобытную мощь, украденную у бога-элементаля.

Земля под эльфом, подкравшимся к Лианне, взорвалась. Огромный шип из черного стекла, острый, как лезвие глефы, вырвался из-под ног убийцы, пронзая его от паха до самого горла. Он прошел сквозь кожаный доспех и тело с отвратительным влажным хрустом, подняв эльфа в воздух. Тот задергался, как насаженный на крюк червь, и затих.

Все замерли на долю секунды. Даже эльфы. Они не ожидали такого.

Моргрен ухмыльнулся, чувствуя, как по венам разливается пьянящее тепло новой силы.

– Кто следующий хочет познакомиться с недрами этого мира поближе? – прорычал он.

Эльф-командир, Малакит, медленно вынул свои клинки. Они были длиннее и тоньше, чем у остальных, и светились едва заметным фиолетовым светом.

«Ты не просто носитель. Ты слился с ней. Интере��но, – прозвучал его холодный голос в их головах. – Матриарх оценит такой экземпляр. Я заберу тебя лично».

Он двинулся. Не побежал – он просто исчез, чтобы через мгновение появиться прямо перед Моргреном. Его клинки ударили, целясь в сочленения доспехов, в горло, в глаза. Моргрен взревел, встречая его атаку шквалом ударов глефы. Сталь встретилась со сталью, высекая снопы фиолетовых и черных искр.

А в это время Лианна, прижатая к одному из кристаллов, отбивалась от двух оставшихся Клинков. Один из них сделал обманный выпад, и пока она парировала его, второй коротким, точным ударом вонзил свой клинок ей в бок, чуть ниже ребер.

Она вскрикнула, скорее от удивления, чем от боли, и пошатнулась. На ее губах выступила кровь.

Моргрен услышал ее крик. Он обернулся. И на эту долю секунды он раскрылся.

Клинок Малакита чиркнул по его щеке, оставляя глубокий, дымящийся порез. Но Моргрен не обратил на это внимания. Он видел только ее. Видел ее боль. Видел темное пятно, расползающееся на ее одежде.

И Голос в его душе, до этого молчавший, сыто наблюдая за боем, взревел от ярости и восторга. Он жаждал боли. Он жаждал крови. Он жаждал ее.

Глава 10. Поцелуй черного праха

Крик Лианны был не просто звуком. Он был ключом, который провернулся в последнем, самом ржавом замке души Моргрена. Замке, за которым он прятал остатки своей человечности. И когда замок пал, оттуда хлынуло нечто голодное, древнее и абсолютно беспощадное.

Он видел ее. Видел, как она оседает, прижимая руку к ране. Видел темное пятно, расползающееся по ее одежде. Видел удивление и боль в ее зеленых глазах. И мир для него раскололся на «до» и «после».

Не боль, но нечто худшее – ледяное, всепоглощающее бешенство – затопило его разум. Клинок Малакита, оставивший на его щеке дымящийся порез, ощущался не более чем укусом комара. Он даже не заметил его. Все его существо было сфокусировано на одной точке. На ее боли.

«ДА-А-А-А!» – взревел, восторжествовал, запел Голос в его душе. Это был не шепот, а оперная ария безумия. «ОНА УМИРАЕТ! КАКАЯ ЧУДЕСНАЯ АГОНИЯ! КАКАЯ СИЛА! ЕЕ ДУША, ДУША ЧАРОДЕЙКИ, СЕЙЧАС СОЧНАЯ И СПЕЛАЯ ОТ БОЛИ! ПОГЛОТИ ЕЕ, МОРГРЕН! ВЫПЕЙ ЕЕ ДО ДНА! ЕЕ СИЛА СТАНЕТ НАШЕЙ, МЫ СОХРАНИМ ЕЕ В СЕБЕ НАВЕЧНО! ЭТО ЛУЧШИЙ СПОСОБ СПАСТИ ЕЕ ОТ ЗАБВЕНИЯ! СДЕЛАЙ ЕЕ ЧАСТЬЮ НАС!»

Соблазн был чудовищным. Не просто получить силу. А сохранить ее. Не дать ей исчезнуть. Превратить ее в вечный источник своей мощи. Это было самое отвратительное, самое развратное извращение любви, которое только можно было вообразить.

– Нет, – прорычал Моргрен сквозь стиснутые зубы, и это слово было адресовано не эльфам, а самому себе. – Она – не еда.

«ТОГДА УМРИТЕ ВМЕСТЕ, ГЛУПЦЫ!» – взвыл Голос.

– НЕТ! – взревел Моргрен вслух, и этот рев был уже нечеловеческим. Он запрокинул голову, и его крик слился с гудением кристаллического сердца Аш'каэля.

Он больше не просил. Не принимал. Он брал.

Он вонзил свою левую, отмеченную Глифой руку в ближайший гигантский кристалл. Не было ни боли, ни сопротивления. Его рука вошла в черное стекло, как в воду. И он потянул. Он рвал Силу из самого сердца этого Узла, как хищник рвет мясо из груди жертвы.

Кристаллы Аш'каэля закричали. Высокий, вибрирующий звук, от которого закладывало уши. По их черной поверхности побежали трещины, из которых хлынул не свет, а концентрированный, осязаемый мрак. И весь этот поток, вся эта мощь, копившаяся здесь тысячелетиями, вся эта выпитая из мира жизнь хлынула в Моргрена через Глифу.

Его тело выгнулось дугой. Кожа на его левой руке и груди почернела, затвердела и начала покрываться узорами, похожими на иней, превращаясь в броню из черного стекла. Узор Глифы горел теперь не черным, а слепящим светом Пустоты, светом анти-звезды. Его глаза полностью залились тьмой, и в их глубине загорелись два уголька чистого голода.

Два темных эльфа, ранившие Лианну, с ужасом смотрели на это богохульное преображение. Они попытались отступить, но было поздно.

Моргрен даже не повернулся к ним. Из его спины вырвались два черных щупальца из той же субстанции, что и броня на его груди. Они двигались с молниеносной скоростью, пронзили эльфов насквозь, подняв их в воздух. Убийцы, не издавшие за весь бой ни звука, закричали. Высоко, пронзительно, как женщины. Их тела на глазах начали иссыхать, жизненная сила, кровь, сама душа высасывались через щупальца. Через секунду на землю упали лишь две иссохшие мумии в черных доспехах, которые тут же рассыпались в серый прах.

Малакит, командир Клинков, отпрыгнул назад. Впервые в его беззвучном голосе, звучавшем в голове, появились нотки, похожие на изумление и… страх.

«Что ты… такое?»

Моргрен медленно повернул к нему голову. Его голос был теперь двойным – его собственный хриплый тембр и глубокий, рокочущий гул из недр самой земли.

– Я – ваша жатва.

Он исчез. Не двинулся быстро – просто растворился в тени и возник прямо перед Малакитом. Эльф отреагировал с нечеловеческой скоростью, его клинки описали смертоносную дугу. Но Моргрен не стал парировать. Он просто выставил вперед свою левую, закованную в черное стекло, руку.

Фиолетовые зачарованные клинки, способные прорезать сталь, с визгом ударились о его ладонь и разлетелись на осколки.

Глаза Малакита за зеркальной маской, должно быть, расширились от ужаса. Он попытался отскочить, но рука Моргрена сомкнулась на его горле. Хватка была абсолютной. Малакит задергался, его ноги оторвались от земли.

– Ты хотел мою руку, – пророкотал Моргрен, поднося лицо эльфа к своему. – Ты хотел мою силу. Бери.

Он прижал ладонь с пылающей Глифой к металлической маске эльфа. Маска начала плавиться, шипеть, стекая по лицу темного эльфа раскаленными струями. Раздался сдавленный, булькающий вой.

И Моргрен начал пить.

Он высасывал из него все. Жизнь. Силу. Воспоминания. Он видел Наггарот, город вечной ночи и утонченной жестокости. Он видел трон из живых тел и свою цель – Матриарха Ксайлу, прекрасную и смертоносную, как ядовитый цветок. Он узнал о других Глифах, о том, что они – ключи к саркофагу, где дремлет нечто, чему имя – Пожиратель. Он впитал в себя столетия опыта эльфийского убийцы, его знание ядов, тактики, бесшумного передвижения.

Когда все закончилось, он разжал пальцы. То, что было элитным убийцей, теперь было лишь пустым, обугленным мешком из кожи и костей. Он рухнул на землю и рассыпался в пыль.

Моргрен стоял в центре кратера, окруженный черными кристаллами, которые теперь тускло мерцали, опустошенные. Он был на пике своей мощи. Он чувствовал, как Сила бурлит в его венах. Он мог бы сейчас расколоть эту скалу одним усилием воли.

А потом он услышал тихий стон.

Он обернулся. Лианна.

Буря в его душе улеглась так же быстро, как и началась. Черная броня осыпалась с него прахом. Глаза снова стали человеческими. Сила отхлынула, оставив после себя звенящую пустоту и боль в каждой мышце.

Он бросился к ней, упал на колени. Она была бледна, как лунный свет, ее дыхание было прерывистым и неглубоким. Рана в боку не сильно кровоточила, но ее края почернели, и от них расползались по коже тонкие, как паутина, черные вены.

– Яд… – прошептала она. – Некротический… он… пожирает душу…

Он коснулся ее щеки. Ее кожа была ледяной.

Он, тот, кто только что поглотил души элитных убийц и силу древнего узла, тот, кто мог командовать землей и тьмой, был абсолютно, жалко беспомощен. Его сила была силой разрушения, силой смерти. Она не могла лечить. Она могла лишь убивать.

Он посмотрел на свою левую руку. Глифа была сытой, довольной, она тихо пульсировала, как сердце сытого зверя. И Голос, теперь вкрадчивый и соблазнительный, снова зашептал ему на ухо.

«Видишь? Я же говорил. Она умирает. Ее искра гаснет. Но еще не поздно. Ты можешь спасти ее суть. Ты можешь взять ее в себя. Она будет жить в тебе, с тобой, вечно. Просто коснись ее раны… и пожелай этого…»

Он смотрел на ее лицо, на ее полузакрытые глаза. Она умирала. Умирала из-за него. Он привел ее сюда. Он не смог ее защитить.

А теперь единственная сила, которой он обладал, предлагала ему самый чудовищный выбор в его жизни. Дать ей умереть и исчезнуть. Или «спасти» ее, совершив акт абсолютного некромантского эгоизма, поглотив ее душу и превратив ее в вечную батарейку для своей мощи.

Он поднял свою левую руку, покрытую черным узором. Она дрожала.

И он медленно, неотвратимо, поднес ее к ее ране.

Глава 11. Танец на лезвии души

Дрожащая рука Моргрена, покрытая письменами голодной тьмы, замерла в сантиметре от раны Лианны. Время застыло, превратившись в густой, холодный янтарь. Весь мир сузился до этого клочка бледной, холодной кожи, под которой умирала единственная искра, имевшая для него значение.

Голос в его душе больше не ревел. Он соблазнял. Он пел ему колыбельную змея, обещая вечность в обмен на один-единственный, самый страшный грех.

«Коснись…» – шептал он, и его шепот был соткан из ее боли и его отчаяния. «Это не убийство. Это – сохранение. Представь, Моргрен. Ее знания, ее смех, ее ярость, ее тепло – все это будет жить вечно, внутри нас. Она не исчезнет в холодной Пустоте. Она станет частью чего-то большего. Частью бога. Частью тебя. Разве это не высшая форма любви? Стать единым целым, навсегда…»

Он видел это. Видел, как его пальцы касаются ее кожи, как Глифа расцветает черным цветком, впивая ее угасающую душу. Он чувствовал этот прилив силы, смешанный с ее последним вздохом. Он мог стать всемогущим. И абсолютно, бесконечно одиноким в своем могуществе, с ее кричащим призраком в своей голове.

Он посмотрел на ее лицо. Даже без сознания, оно было упрямым. В складке у губ застыло презрение к слабости, к самой смерти. Лианна не захотела бы такой вечности. Она бы предпочла сгореть дотла, чем тлеть в чужой душе. Она бы возненавидела его за такое «спасение».

И тогда, в самой глубине его отравленного разума, всплыло оно. Не воспоминание, а закон, выжженный на подкорке сознания каждого бойца Ордена Сумеречных Клинков.

Кодекс. Статья сто семнадцать, параграф «Гамма».

«Чтобы сражаться с Бездной, ты должен знать ее язык. Чтобы убить демона, ты должен понимать его анатомию. Чтобы изгнать яд из души, ты должен сам стать ядом. Не лечи то, что гниет. Выжигай. Вырезай. Уничтожай. Даже если придется резать по живому. Милосердие – роскошь, которую могут позволить себе лишь те, кто не смотрит в глаза монстрам».

Это была самая еретическая, самая запретная часть их учения. Та, за которую Инквизиция сжигала без суда. Та, что отделяла их от святош и паладинов. Они не были целителями. Они были хирургами, работающими с гангреной души.

– Нет, – прошептал Моргрен, и его слова были холодны, как скальпель. – Она не еда. Она – поле боя.

Он отвел руку. И вместо того, чтобы коснуться раны, он положил обе ладони ей на виски.

«ГЛУПЕЦ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕЕ! ЕЕ ДУША НЕ ВЫДЕРЖИТ ТВОЕГО ПРИКОСНОВЕНИЯ!» – взвыл Голос, поняв его замысел.

– Тогда мы умрем вместе, – ответил Моргрен и закрыл глаза.

Он не пытался лечить. Он начал вторжение.

Он направил свою волю, усиленную мощью Узла и десятками поглощенных душ, не во внешний мир, а внутрь. Он пробил ментальную защиту Лианны, как таран пробивает ворота, и провалился в ее сознание.

Это был не тихий омут ее мыслей. Это был мир, охваченный войной. Он видел ее воспоминания – не как картины, а как горящие города. Вот она, совсем юная, стоит перед магистром Академии, и ее глаза горят от восторга перед открывшейся ей Силой. А вот она бежит по лесу, и за ней гонятся Псы Инквизиции. Он видел их первую встречу, их пьяные споры в тавернах, ее смех, ее слезы, ее страх. И все это сейчас пожирал черный, колючий терновник.

Яд. Он был живым.

В центре ее души, ее внутреннего мира, он увидел его. Это был не просто яд, а сущность, паразит, сотканный из некротической энергии. Он выглядел как черный, шипастый лотос, который пустил корни в самое сердце ее Силы и медленно высасывал ее жизнь, распускаясь лепестками чистого страдания.

Моргрен шагнул в ее мир. Его астральная проекция была такой, каким он стал: гигантская фигура в броне из черного стекла, с пылающими пустотой глазами.

Черный Лотос почувствовал его. Он зашипел, и из его сердцевины на Моргрена уставились сотни маленьких, злобных, красных глаз.

И Моргрен атаковал. Он использовал все, что поглотил. Он ударил по паразиту мощью земли, и из астральной почвы вырвались каменные шипы, пытаясь пронзить его корни. Он использовал скорость и точность темного эльфа, уворачиваясь от шипастых плетей, которые Лотос выбрасывал в него.

Но этого было мало. Яд был слишком силен, он был в своей стихии.

И тогда Моргрен сделал то, чего не делал никогда. Он обратился к Глифе не как к источнику силы, а как к оружию.

– Ты голодна? – прорычал он в своем собственном сознании. – Так жри!

Он выставил вперед свою астральную руку, и Глифа на ней вспыхнула. Черные щупальца, те самые, что высасывали души, рванулись вперед и впились в тело Черного Лотоса.

Раздался беззвучный, ментальный визг, от которого, казалось, треснуло само мироздание.

Это была битва двух абсолютных хищников. Двух видов голода. Глифа рвала и пожирала некротическую энергию яда, а тот, в свою очередь, пытался отравить и поглотить саму Глифу. Внутренний мир Лианны превратился в арену для схватки двух раковых опухолей.

Моргрен был лишь проводником, канатом, по которому тянули с двух сторон. Его разрывало на части. Боль была неописуемой, она превосходила любую физическую муку.

Но он держался. Он стал якорем. Он стал полем боя.

Именно в этот момент мир содрогнулся. Этот всплеск, эта битва двух концентрированных форм смерти и небытия на тонком плане души, стала не просто маяком. Она стала колоколом, чей звон достиг самых глубоких и темных ям мироздания.

В Седьмом Круге Ада, в своей цитадели из стонущего обсидиана и застывших криков…

Князь Демонов Бел'Агор, Чья-Похоть-Сжигает-Галактики, лениво оторвался от созерцания пытки одного из младших богов, которого он приковал к изнанке реальности. Его прекрасное, андрогинное лицо, на котором никогда не отражалось ничего, кроме скуки и презрения, на мгновение исказилось интересом.

– Что это? – промурлыкал он, и его голос заставил застыть саму лаву в реках его вотчины. – Какой… дерзкий аромат. Не просто смерть. Не просто некромантия. Это… голод, что пытается сожрать другой голод. Кто-то из смертных играет с огнем, способным сжечь даже троны богов. Любопытно. Очень любопытно. Послать наблюдателей. Я хочу знать имя этой игрушки. Возможно, она станет моим новым домашним питомцем.

В заснеженных горах на севере, в своем замке, выстроенном на костях павшей армии…

Древний вампир, Лорд Волков, последний из рода Носферату, открыл свои алые глаза впервые за столетие. Пыль, покрывавшая его, осыпалась. Он медленно поднялся из своего каменного саркофага, вдохнул морозный воздух и улыбнулся, обнажив клыки, способные прокусить саму ткань времени.

– Наконец-то, – прошептал он скрипучим, как могильная земля, голосом. – Запах настоящей Крови. Не этой жидкой водицы в венах смертных. А Крови самой Силы. Души, способной поглощать другие души. Достойный соперник. Или… достойный ужин.

И высоко-высоко над миром, в кольце облаков, на пике самой высокой горы…

Пробудился он. Игнис'Драко, Великий Змей, чья чешуя была цвета расплавленного золота. Он спал тысячу лет, и его сон был самим равновесием мира. Но этот богохульный резонанс, эта грызня двух паразитов в душе смертной, потревожила его. Он открыл свои глаза, каждый из которых был размером с озеро расплавленного солнца.

Он не думал о добре или зле. Драконы были выше этой суеты. Он чувствовал лишь… болезнь. Гнойник, который вскрылся на теле мира и теперь угрожал заразить все вокруг. А драконы были иммунной системой планеты.

Он расправил свои крылья, заслонив собой звезды, и издал рев, от которого в горах сошли лавины. Рев, который обещал только одно.

Очищение. Огнем.

На поле боя в душе Лианны Глифа побеждала. Она была старше, голоднее, первобытнее. Она оторвала последний корень Черного Лотоса и с чавкающим, ментальным звуком поглотила его остатки.

Моргрен рухнул обратно в свое тело, как сброшенный с обрыва камень. Он открыл глаза, тяжело дыша. Изо рта, ушей и носа у него текла кровь.

Лианна закашлялась и распахнула глаза. Ее дыхание выровнялось. Черные вены вокруг раны исчезли. Она была слаба, измучена, но она была жива.

Она посмотрела на него, на кровь на его лице, и в ее глазах было нечто большее, чем благодарность. Там было понимание. Она видела, что он сделал. Она была там, на краю, и чувствовала его битву за нее.

– Ты… – прошептала она.

– Потом, – оборвал он ее, с трудом поднимаясь на ноги. Он был пуст. Абсолютно пуст. Глифа, насытившись ядом, спала глубоким, довольным сном. Он был просто человеком. Уставшим, израненным человеком посреди мертвого города.

Он подошел к ней, наклонился и поцеловал ее. Не страстно, как на катере. А нежно, почти благоговейно. Поцелуй в лоб, как печать. Как клятва.

– Теперь мы связаны, ведьма, – прохрипел он. – Нравится тебе это или нет.

– Я еще не решила, – слабо улыбнулась она.

И в этот момент земля содрогнулась от далекого, но могучего рева, который, казалось, заставил вибрировать сами кости.

Они посмотрели друг на друга. Они выжили. Они победили.

Но они только что позвонили в колокол, созывая на ужин всех чудовищ, что таились во тьме. И теперь они были главным блюдом.

Глава 12. Цена и расплата

Мир возвращался медленно, по кускам. Сперва – гул в ушах, похожий на отдаленный рокот прибоя. Затем – боль, тупая, всеобъемлющая, будто его тело пропустили через жернова. И наконец – ее запах. Озон, кровь и что-то неуловимо-цветочное, что было сутью самой Лианны, даже здесь, в этой гробнице мира.

Моргрен открыл глаза. Он лежал, положив голову ей на колени. Она сидела, прислонившись спиной к холодному, опустошенному кристаллу, и одной рукой гладила его спутанные волосы. Другая ее рука была прижата к перевязанному боку.

– Если ты сейчас скажешь что-нибудь героическое или пафосное, я ударю тебя, – прошептала она. Голос был слабым, но в нем уже звенела привычная сталь. – Даже если это будет последнее, что я сделаю.

– Молчу, – прохрипел он, с трудом садясь. Мир качнулся. Пустота внутри была звенящей. Глифа, обожравшись некротического яда и силы Узла, спала мертвым сном. Впервые за долгое время он был просто собой. И это было почти невыносимо.

– Я… видела, – тихо сказала Лианна, глядя куда-то в пустоту. – Когда ты был… там. Внутри. Я видела твою борьбу. Видела, что оно тебе предлагало.

Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд был пугающе ясным, лишенным всякой иронии.

– Ты мог поглотить меня. Стать богом. Но ты этого не сделал. Почему?

Вопрос повис в холодном воздухе Аш'каэля. Простой и чудовищный.

Моргрен посмотрел на свою правую, человеческую руку. Затем на левую, покрытую мертвыми письменами.

– Кодекс, – просто ответил он. – Статья тридцать четыре. «Не становись тем, на кого охотишься. Даже если это самый короткий путь к победе. Ибо победа, одержанная чудовищем – это всегда поражение».

– Чушь, – фыркнула она, но в ее глазах мелькнуло тепло. – Ты врешь. Нет такой статьи.

– Теперь есть, – он позволил себе слабую тень улыбки. – Я ее только что написал.

Он поднялся, опираясь на глефу. Тело было разбито, но разум, очищенный от шепота, был острым, как бритва. Знания, поглощенные у Малакита, укладывались в голове стройными рядами. Тактика бесшумного убийства, рецепты ядов, способных парализовать даже демона, слабости темной эльфийской аристократии… И главное – четкое, леденящее душу понимание того, на кого они теперь охотятся. Матриарх Ксайла была не просто правительницей. Она была Жрицей. Одной из тех, кто готовил мир к пришествию Пожирателя. И она владела еще одной Глифой.

– Нам нужно уходить, – сказал он, оглядывая разрушенный кратер. Далекий рев, который они слышали, затих, но его эхо все еще вибрировало в костях. – Этот мир больше не слеп. Он смотрит на нас. Все они смотрят.

– Куда? – Лианна с его помощью поднялась на ноги. – Назад, через эту серую задницу мира?

– Нет. На восток. В Вавилон Юга. Торговый город-государство Картан. По данным Кассиана, следующий узел там. Спрятан под самым сердцем города, в катакомбах под Ареной Крови.

– Картан? – она присвистнула. – Город, где продается и покупается все, от специй до душ? Где правят Гильдии, а закон – это толщина кошелька? Это улей. Нас там либо прирежут за пару медяков, либо продадут в рабство какому-нибудь извращенному лорду демонов.

– Именно, – кивнул Моргрен. – Это идеальное место, чтобы затеряться. Хаос – наш лучший союзник. Ни маги из Академии, ни Псы Инквизиции не смогут действовать там открыто. Слишком много силы, слишком много интересов.

Внезапно он замер, вскинув голову, как хищник, почуявший чужака.

– Что такое? – напряглась Лианна.

– Кто-то идет, – прошептал он. – Один. Но… сильный. Очень.

Из-за обсидианового шпиля, не скрываясь, вышел человек. Он был одет в безупречно скроенную серую мантию Академии Асура, но без знаков различия. Высокий, с аристократически-тонкими чертами лица и волосами цвета платины, собранными в тугой хвост. В его серых глазах не было ни эмоций, ни враждебности. Лишь холодное, отстраненное любопытство ученого, разглядывающего редкое насекомое.

– Феноменально, – произнес он, и его голос был спокойным и мелодичным, совершенно неуместным в этом месте. – Онтологический резонанс такой силы я не фиксировал со времен падения Ан'Катара. Приветствую вас. Я – Искатель Каэлен, из Ордена Аналитической Теургии. А вы, должно быть, аномалия, которую мы ищем.

Он сделал шаг вперед, и земля перед ним – черное спекшееся стекло – превратилась в пыль, а затем собралась обратно, не оставив даже следа. Демонстрация силы. Легкая, небрежная, пугающая.

– Нам не о чем с тобой говорить, академик, – прорычал Моргрен, выставляя вперед глефу.

– О, напротив, – мягко возразил Каэлен. – Нам есть о чем поговорить. Видите ли, ваша… вспышка… нарушила вековой баланс. Вы стали онкологической раковой клеткой в теле реальности. И моя задача – изучить вас. Препарировать. Понять, как вы работаете. Архимаг Терон Вэйн предлагает вам сделку. Вы добровольно отправляетесь с нами в Асур. Мы поместим вас в стабилизирующее поле, изучим Глифу, а затем, возможно, найдем способ отделить ее от вас. Ваша спутница получит лучшее лечение и место в Академии.

– А если мы откажемся? – спросила Лианна, и в ее руке уже зарождался сгусток боевой магии.

Каэлен вздохнул, будто ему было искренне жаль.

– Тогда мне придется изъять объект исследования силой. Я обездвижу вас, помещу в стазисный кокон и доставлю в Асур. Ваша спутница, к сожалению, будет считаться сопутствующим ущербом. Поверьте, я бы предпочел избежать этого. Документации потом – целая гора.

Он был не зол. Он не угрожал. Он просто констатировал факт. И это было страшнее любой ярости.

– Попробуй, книжный червь, – выплюнул Моргрен.

Он знал, что в открытом бою им не выстоять. Они были истощены. А этот Искатель был одним из сильнейших магов, которых он когда-либо видел. Нужна была хитрость. Знание, которого у мага быть не могло. Знание убийцы из Наггарота.

– Лианна, когда я подам знак, бей по земле. Всей силой, что у тебя осталась, – прошептал он так тихо, что лишь она могла услышать.

– Что ты задумал?

– Урок алхимии от темных эльфов.

Он сделал шаг навстречу Каэлену.

– Хорошо. Ты победил. Но я хочу задать один вопрос, прежде чем мы пойдем. Что вы будете делать с этой силой, когда отделите ее от меня?

Каэлен на мгновение задумался. Любопытство ученого пересилило осторожность.

– Изучать, разумеется. Попытаемся взять под контроль. Сила – это всего лишь инструмент. Все зависит от того, в чьих она руках.

– Точно, – ухмыльнулся Моргрен. – А теперь посмотри, в чьих руках земля под твоими ногами. Сейчас!

Лианна, не раздумывая, ударила ладонями в землю. Поток ее магии хлынул вниз. Но Моргрен в тот же миг сделал другое. Он использовал знание Малакита. Он выхватил из-за пояса маленький мешочек с черным порошком – ядовитой пылью, которую эльфы использовали для диверсий – и, смешав его со своей волей и остатками земной магии, бросил его под ноги магу.

Произошла реакция, которой не ожидал никто. Магия Лианны, направленная в землю, стала катализатором. Эльфийский яд, созданный для дестабилизации органики, вступил в реакцию с остаточной энергией Узла, которой была пропитана вся почва.

Земля под ногами Каэлена не взорвалась. Она закипела. Черное стекло превратилось в бурлящую, шипящую жижу, которая с жадностью вцепилась в сапоги мага, мгновенно затвердевая. Его ноги по колено оказались в ловушке из быстрорастущего, ненасытного обсидиана.

Каэлен на мгновение потерял свое хладнокровие. Его глаза расширились от удивления.

– Невозможно… это… алхимический парадокс!

Этой секунды Моргрену хватило. Он не стал атаковать. Он схватил Лианну и бросился бежать к тому месту, где они оставили скакунов.

– Ты заплатишь за это, аномалия! – раздался за их спиной яростный крик Каэлена, и небо над Аш'каэлем расколола молния.

Но они уже были вне зоны поражения. Они вскочили на скакунов и, не оглядываясь, пустили их в галоп, прочь из мертвого города.

Когда они отъехали на несколько миль, Лианна, держась за его спину, спросила:

– Что это был за порошок?

– «Поцелуй Черного Праха», – ответил Моргрен, глядя на горизонт, где вставало багровое, больное солнце. – Яд, который превращает жизненную энергию в камень. Я не думал, что он сработает на земле.

– Ты рисковал.

– Я всегда рискую.

Они скакали на восток, к сияющему гнойнику цивилизации под названием Картан. Они были изранены, преследуемы, и у них не было ничего, кроме друг друга и проклятия, спящего в крови одного из них.

Они были свободны. И они были мишенью для всего мира. Боги, демоны, маги, вампиры, драконы… Охота началась.

Глава 13. Ржавчина на золоте

Картан не появлялся на горизонте. Он выползал из него, как гной из застарелой раны. За много миль до первых стен их окутал его запах – удушливая, сладковатая смесь из гниющих специй, нечистот, крови и дешевых благовоний, которыми пытались заглушить вонь разложения. Это был запах цивилизации в ее последней, самой развратной стадии.

Город-государство Картан, Вавилон Юга, Жемчужина Пороков. Он раскинулся в дельте грязной реки, и его бесчисленные каналы были забиты не водой, а густой, маслянистой жижей, по которой лениво скользили баржи с рабами и контрабандой. Шпили храмов, посвященных богам торговли, похоти и удачи, утопали в миазмах, поднимавшихся от трущоб, что жалкими гроздьями лепились к их подножиям. Здесь не было законов, кроме одного: золото решает все. И если у тебя нет золота, твоя жизнь, твоя плоть, твоя душа – лишь товар на прилавке.

У Вонючих Ворот – главного входа для караванов и всякого сброда – их встретила стража. Это были не солдаты. Это были наемники из гильдии «Ржавые Клинки», огромные, потные бугаи в разномастных доспехах, с тупыми, алчными глазами.

– Десять золотых с головы за вход, – пробасил капитан, перекрывая им дорогу. На его щеке красовалась татуировка в виде скорпиона. – И еще пять за каждую лошадь. И два – налог на дорожную пыль.

– У нас нет столько, – холодно ответила Лианна. Это была правда. Последние деньги ушли на воду и провизию.

Капитан осклабился, обнажив гнилые зубы. Его взгляд похотливо прошелся по фигуре Лианны.

– Ну, тогда можно договориться. Красотка отработает. А ты… – он посмотрел на Моргрена, на его глефу за спиной, – …можешь попытать счастья на Арене. Если выживешь в отборочной яме, может, и заработаешь на вход. Хотя вряд ли.

Моргрен молча спешился. Он был истощен, Глифа спала, но знания и аура, оставшиеся после поглощения душ, никуда не делись. Он шагнул к капитану. Он не угрожал. Он просто смотрел.

И капитан увидел. В глубине глаз Моргрена он увидел не просто усталого путника. Он увидел тени Наггарота, холод беззвездной ночи. Он почувствовал могильный холод Цитадели Скорби. Он ощутил первобытный ужас серой пустыни. Его подсознание, его животный инстинкт заорал ему, что перед ним стоит не человек. Перед ним стоит Смерть, пришедшая отдохнуть в отпуске.

Пот выступил на лбу наемника. Ухмылка сползла с его лица. Он не понимал, что видит, но чувствовал, что если он сейчас не отступит, его кишки украсят эти ворота.

– Про… проезжайте, – заикаясь, выдавил он, делая шаг в сторону.

Моргрен молча прошел мимо, ведя под уздцы скакунов. Лианна последовала за ним, бросив на остолбеневшего стражника победный, презрительный взгляд.

Они въехали в город. И попали в ад.

Улицы были забиты толпой. Крики зазывал, плач рабов на аукционе, визг потрошимых свиней на мясных рядах, стоны из окон бесчисленных борделей – все это сливалось в единую, безумную какофонию. Воздух был настолько густым, что его хотелось пить, а не вдыхать. Они продали скакунов за бесценок первому же барыге, понимая, что в этих узких, забитых людьми улочках от них будет больше проблем, чем пользы. На вырученные деньги они сняли комнату в самом гнусном месте, которое только смогли найти – в трактире «Ржавый Крюк», нависавшем прямо над одним из самых грязных каналов.

Комната была конурой с одним мутным окном и топчаном, набитым гниющей соломой. Но у нее была дверь с тяжелым засовом. Это было главное.

Пока Моргрен запирал дверь, Лианна без сил рухнула на топчан. Ее лицо было серым, дыхание – тяжелым. Путь через пустыню и остатки яда в крови давали о себе знать.

– Ну вот мы и в раю, – прохрипела она, не открывая глаз. – Надеюсь, здесь хотя бы клопы не ядовитые.

Моргрен сел на пол, прислонившись спиной к стене. Он вытащил из сапога нож и начал методично его точить. Звук скрежещущей стали успокаивал.

– Тебе нужен лекарь.

– Лекарь в Картане отрежет мне здоровую почку и продаст ее какому-нибудь некроманту, чтобы тот сварил из нее зелье для потенции, – она горько усмехнулась. – Нет уж, спасибо. Мне нужен отдых. И выпивка. Много выпивки.

Несколько минут они молчали. Снизу доносились пьяные крики и звуки драки.

– Мы не любовники, Моргрен, – вдруг тихо сказала она, все так же не открывая глаз.

Он замер, перестав точить нож.

– Я знаю.

– То, что было на катере… и в Аш'каэле… Это не то. Мы не любовники. Мы – двое выживших, которые иногда делятся теплом, чтобы не замерзнуть насмерть. Не забывай об этом. Не позволяй этому стать твоей слабостью. Потому что они будут бить именно туда.

Он медленно кивнул. Она была права. В их мире привязанность была не даром, а мишенью, которую ты сам рисовал у себя на груди.

– Я не забуду, – ровно ответил он. – Нам нужна информация. Об Арене Крови. О том, что под ней. В открытую спрашивать нельзя. Нам нужен тот, кто торгует самыми грязными секретами этого города.

– И у тебя есть идеи, кто это?

– Есть, – он убрал нож. Знание Малакита было бесценным. Темные эльфы часто пользовались услугами информаторов в Картане. – Его зовут Гристль. Он держит лавку в квартале Мясников. Официально – торгует экзотическими органами для алхимиков и некромантов. Неофициально – он покупает и продает информацию. Но плату он берет не золотом.

– А чем же? – с опаской спросила Лианна.

– Тем, чего у людей в избытке. Болью. Свежими воспоминаниями о страданиях. Или… частями тел. Свежими. Он гурман.

Лианна содрогнулась.

– Этот город с каждой минутой нравится мне все больше. И как мы собираемся с ним расплачиваться? Подарим ему твой мизинец?

– У нас есть кое-что получше, – Моргрен коснулся своей левой руки. Глифа под кожей едва заметно дрогнула, просыпаясь. – У нас есть воспоминания о сотнях смертей. Думаю, для такого ценителя это будет деликатесом.

Он поднялся и посмотрел в мутное окно. Внизу, в зловонном канале, проплыл раздутый труп. На нем сидела жирная крыса и что-то грызла. На другом берегу, в тени арки, стояла фигура. Высокая, стройная, в элегантном черном плаще с высоким воротником. Она не двигалась. Она просто смотрела. Прямо на их окно.

Моргрен не мог разглядеть лица, но он почувствовал. Он ощутил холод, не имевший ничего общего с ночной прохладой. Это был холод склепа. Запах старой, пыльной крови и аристократического тлена. Это была аура хищника. Древнего, терпеливого, уверенного в своем превосходстве.

Вампир. И не просто какой-то уличный кровосос. Это было нечто большее. Наблюдатель. Scion одного из древних родов.

Фигура медленно подняла руку и изящным, почти театральным жестом прикоснулась к полям несуществующей шляпы, словно салютуя. А затем просто шагнула назад, в тень, и исчезла.

– Что там? – спросила Лианна, заметив, как он напрягся.

– Нас нашли, – тихо ответил Моргрен. – Похоже, очередь из желающих заполучить мою руку становится все длиннее. И некоторые из них куда вежливее, чем маги.

Он отошел от окна и снова проверил засов на двери.

– Отдыхай, – бросил он Лианне. – Завтра мы идем в гости к Мяснику. А эта ночь будет долгой.

Он сел, скрестив ноги, посреди комнаты, положив глефу на колени. Он не собирался спать. Он собирался ждать. Потому что он знал – вежливые хищники никогда не нападают сразу. Сперва они играют со своей добычей. И игра в Картане только что началась.

Глава 14. Гурман страха

Ночь не принесла в Картан тишины. Она лишь сменила декорации. Дневной ор толпы уступил место более камерной, но оттого не менее жуткой симфонии: пьяному бреду, доносящемуся из харчевен, коротким, влажным вскрикам в темных подворотнях, скрипу кроватей в борделях и тихому, постоянному плеску воды в каналах, уносящей грехи и трупы к морю.

Моргрен не спал. Он сидел в позе лотоса посреди грязной комнаты, положив глефу на колени. Его дыхание было ровным и глубоким, но это был не отдых. Это была охота. Он распустил свое сознание, обостренное Глифой, тонкой паутиной по ближайшим кварталам. Он слушал город. Он чувствовал его гнилое, лихорадочное сердцебиение. Он ощущал ауры сотен тысяч душ – тусклые огоньки отчаяния, яркие вспышки похоти, грязные кляксы жадности. И среди этого моря он искал одну, единственную ноту. Холодную, древнюю, аристократическую. Но вампир не показывался. Он был терпелив. Он играл.

Лианна спала. Ее сон был беспокойным, она металась на гнилом топчане, и ее лицо во сне было искажено болью. Рана заживала медленно, яд был изгнан, но оставил после себя глубокий след, фантомную боль, которая терзала ее даже во сне. Моргрен смотрел на нее, и внутри него шевельнулось нечто, чему он не знал имени. Не жалость. Не любовь. Скорее, чувство собственничества, какое испытывает дракон к своему сокровищу. Она была его. Его болью, его слабостью, его единственным якорем в этом мире. И мысль о том, что кто-то может снова причинить ей вред, вызывала в нем холодную, расчетливую ярость, которая была страшнее любого безумия.

Когда первые лучи больного, желтого солнца просочились сквозь мутное окно, он поднялся.

– Вставай, – его голос был тихим, но Лианна тут же открыла глаза. Сон в таких местах никогда не был глубоким. – Пора в гости.

Квартал Мясников встретил их ударом в лицо. Вонь здесь была не просто запахом. Она была физической сущностью, плотной, как студень. Она забивалась в ноздри, оседала на языке, пропитывала одежду. Улицы были вымощены не камнем, а спрессованными за века костями, и покрыты скользким слоем жира и запекшейся крови. Вдоль узких проходов висели туши. Но это были не только коровы и свиньи. Здесь висели огромные пустынные скорпионы, туши гигантских ящеров, фестоны из щупалец неведомых морских тварей. Из открытых дверей лавок доносился визг пил, рассекающих кости, и чавканье тесаков.

Лавка Гристля была в самом конце тупика, заваленного горами гниющих потрохов. Над дверью висела вывеска – искусно вырезанный из кости человеческий позвоночник.

Они вошли внутрь. Внутри было на удивление чисто и холодно, как в склепе. Вдоль стен стояли стеллажи с банками, в которых в мутной жидкости плавали самые разнообразные органы: пульсирующие сердца, глаза на стебельках, трепещущие жабры. В центре, за огромной колодой из черного дерева, стоял он.

Гристль.

Он был огромен, выше и шире Моргрена, но его тело было лишено жира. Сплошные узловатые мышцы и сухожилия под бледной, почти прозрачной кожей, сквозь которую просвечивали синие вены. Его голова была обрита наголо и испещрена ритуальными шрамами. Но самым жутким были его руки. От локтей они были заменены сложными механизмами из полированной стали и меди. Вместо пальцев у него были разнообразные хирургические инструменты: скальпели, зажимы, тонкие иглы, костяные пилы. Он как раз заканчивал препарировать мозг какого-то рогатого существа, и его «пальцы» двигались с невероятной, гипнотической точностью.

Он не поднял головы.

– Свежее сердце грифона, печень василиска, глазницы гарпии? Или, может, что-то более… пикантное? У меня сегодня прекрасные железы страха пустынного демона. Идеально для зелий, вызывающих самые сладкие ночные кошмары.

– Нам нужна информация, – сказал Моргрен.

Гристль закончил свою работу, аккуратно положил извлеченный орган в банку и лишь затем поднял глаза. Его глаза были маленькими, черными и абсолютно лишенными зрачков. Как у паука.

– Информация, – он медленно облизал тонкие, бескровные губы. – Информация – самый дорогой товар в моей лавке. Золото я не принимаю. Золото безвкусно. Я принимаю плату в более… изысканной валюте.

Его взгляд-буравчик впился в Моргрена.

– Я чувствую на тебе букет. Богатый, многослойный. С нотками праведного ужаса инквизиторов, животного страха темного эльфа… и… ооо… – он прикрыл глаза, будто вдыхая аромат редкого вина. – Что это? Привкус первобытной, стихийной агонии. Божественно. Ты принес мне пир.

– Ты получишь свой вкус, – сказал Моргрен. – Душа элитного убийцы из Наггарота. В обмен на все, что ты знаешь о катакомбах под Ареной.

Гристль хихикнул. Звук был похож на треск ломающихся костей.

– Сделка. Подойди.

Он протянул вперед одну из своих механических рук. Из ее центра выдвинулась длинная, тонкая игла из серебристого металла, которая начала вибрировать, издавая тихий, высокий звук.

– Не бойся. Это не больно. Для тебя.

Моргрен шагнул вперед и позволил игле коснуться своего виска. В тот же миг его разум пронзила ледяная боль. Он почувствовал, как чужая, холодная и аналитическая воля проникает в его память, как скальпель хирурга. Он видел, как Гристль просматривает его воспоминания о битве с Малакитом. Он чувствовал его наслаждение, его гурманский экстаз, когда он смаковал каждый момент предсмертного ужаса эльфа. Это было отвратительно. Это было омерзительнее любого физического насилия.

Игла отстранилась. Гристль стоял с запрокинутой головой, его ноздри трепетали. На лице было выражение наркотического транса.

– Восхитительно… – прошептал он. – Какая чистота… какая утонченность страха… Хорошо. Твоя плата принята.

Он пришел в себя, его черные глаза снова сфокусировались.

– Катакомбы под Ареной. Да, там есть узел. Древний, как сам этот город. Но он не просто так лежит. Его охраняют. Не стража. Культ. Дети Ржавой Плоти. Они поклоняются не богу. Они поклоняются самой боли. Они верят, что через мучения их плоть переродится в нечто высшее. Они приносят в жертву проигравших на Арене, питая Узел их агонией. Их лидер, Хозяин Ямы, – существо, которое уже давно перестало быть человеком. Чтобы добраться до Узла, тебе придется пройти через их храм. А чтобы попасть в храм, тебе придется спуститься на Арену.

– Как? – спросила Лианна.

– Есть два пути, – ответил Гристль, вытирая свои инструменты шелковой тряпочкой. – Парадный – стать чемпионом, и тогда тебя, возможно, допустят на «пир» к Хозяину. Долго, кроваво и почти невозможно. И есть черный ход. Через Кровавый Сток. Канализация Арены, куда сбрасывают трупы и отходы. Вход в него – в самом грязном канале, под мостом Горбуна. Но его охраняют не люди. Его охраняют они. Отродья, рожденные из слияния магии Узла и крови сотен убитых гладиаторов.

Он закончил и посмотрел на Моргрена. И вдруг его взгляд изменился. Он снова наклонился вперед, жадно принюхиваясь.

– Подожди… я чувствую что-то еще… что-то… изысканное. Не просто страх смерти. Агония души, разрываемой на части. Битва двух ядов… – его взгляд метнулся к Лианне, затем обратно к Моргрену. – Воспоминание о ее боли. О твоем отчаянии. Оно… оно пахнет, как слезы падшего ангела.

Его глаза загорелись неутолимой жадностью.

– Я хочу это. Я должен это попробовать. Дай мне этот вкус. И я скажу тебе, кто еще ищет этот Узел. Кто дышит тебе в спину прямо сейчас.

– Сделка была другой, – ледяным тоном ответил Моргрен.

– Сделки меняются! – прошипел Гристль, и его спокойствие слетело, как маска. – Дай мне это!

Он снова шагнул вперед, выставляя иглу. Но на этот раз Моргрен был готов.

«ОН СМЕЕТ?!» – взревел проснувшийся Голос в его душе, оскорбленный до глубины самой Бездны. «ОН СМЕЕТ ПЫТАТЬСЯ УКРАСТЬ НАШЕ?! ЭТУ БОЛЬ?! ЭТУ СЛАДОСТЬ?! ОН ЗАПЛАТИТ!»

Глифа на руке Моргрена вспыхнула под кожей. Когда игла коснулась его виска, он не отстранился. Он позволил ей войти. Но на этот раз он не был пассивным наблюдателем.

Он нанес ответный удар.

Он не просто заблокировал Гристля. Он открыл шлюз. Он выплеснул в его разум не одно воспоминание. Он выплеснул в него квинтэссенцию голода самой Глифы.

Гристль закричал. Пронзительно, по-женски. Он отшатнулся, вырывая иглу. Его механические руки затряслись, инструменты на них заскрежетали друг о друга. Он рухнул на колени, обхватив голову.

В его паучьих глазах впервые в жизни отразился не чужой, а его собственный, первобытный ужас. Он заглянул в Бездну. И Бездна улыбнулась ему.

– Ты… ты… – задыхался он. – Что ты такое?..

– Я твой худший кошмар, мясник, – прошипел Моргрен, нависая над ним. – Ты – гурман страха. А я – голод, который сожрет и тебя, и твой страх, и весь этот проклятый мир. Еще раз сунешься в мою голову – и я выверну твою душу наизнанку и заставлю тебя сожрать ее. Ты меня понял?

Гристль судорожно закивал, пуская слюни.

– Убирайтесь… – прохрипел он. – Убирайтесь из моей лавки… Вампир… Лорд Волков послал за вами… своего лучшего ищейку… Охотника-альбиноса… он уже в городе… убирайтесь!

Моргрен выпрямился. Он схватил Лианну за руку.

– Пошли.

Когда они вышли из лавки обратно в вонючий смрад Квартала Мясников, Лианна посмотрела на него.

– Что ты с ним сделал?

– Дал ему попробовать главное блюдо, – мрачно ответил Моргрен. – Похоже, у него несварение.

Они двинулись в сторону самых грязных и бедных районов города, к мосту Горбуна. Теперь у них была цель. И теперь они знали, что их вежливый наблюдатель перешел от слов к делу. Охота в Картане становилась все интереснее.

Глава 15. Белый призрак ржавой воды

Если Картан был гнойником на теле мира, то район, известный как Дно, был самой черной и гнилой сердцевиной этого гнойника. Сюда, в лабиринт улочек у подножия моста Горбуна, стекались все отбросы, которые город не смог переварить и выплюнуть в море. Здания здесь не строились – они росли друг на друге, как грибы-паразиты, опираясь на сгнившие балки и собственное отчаяние. Воздух был густым, влажным, пахнущим плесенью, дешевым джином и безнадежностью.

Здешние обитатели были под стать своему жилищу. Потомки неудачливых алхимических экспериментов с лишними конечностями, отвергнутые культисты с выжженными на лицах символами, нищие, чьи души были давно проданы за дозу дурман-травы. Они сидели в тенях, провожая Моргрена и Лианну пустыми, апатичными взглядами. Они не собирались нападать. Для этого нужна была энергия, а Дно высасывало ее без остатка.

Мост Горбуна был уродливым сооружением из почерневшего камня и ржавого железа, перекинутым через самый широкий и вонючий канал города. Под ним, у самой воды, зияла огромная, круглая дыра, закрытая массивной решеткой. Кровавый Сток. Даже отсюда, с моста, оттуда несло таким концентрированным запахом бойни и разложения, что Лианна позеленела и прижала к лицу рукав.

– Вот оно, – прошептал Моргрен. – Вход в кровеносную систему этого ада.

– Поэтично, – прохрипела она. – Надеюсь, там внутри есть на что посмотреть, кроме кишок.

Они начали спускаться по скользким, осклизлым ступеням, ведущим к решетке. Здесь, внизу, вонь была почти невыносимой. Вода в канале была не черной, а темно-красной, густой, и на ее поверхности плавали ошметки плоти, обломки костей и что-то еще, что не поддавалось опознанию.

– Решетка выглядит прочной, – сказала Лианна, изучая массивный замок. – Понадобится время, чтобы…

Она замолчала. Потому что он уже был там.

Он не вышел из тени. Он просто… появился. На другом конце узкой набережной, перекрывая им единственный путь к отступлению.

Он был высоким и неестественно худым, одетым в безупречный черный камзол и белоснежную рубашку с кружевными манжетами. Его длинные белые, как снег, волосы были собраны в хвост серебряной лентой. Он небрежно опирался на тонкую рапиру с серебряной гардой. Но самой поразительной была его кожа – молочно-белая, без единого изъяна, и глаза – ярко-красные, как свежая кровь на снегу. Глаза хищника, не знающего ни сомнений, ни жалости.

Охотник-альбинос.

– Какое разочарование, – произнес он, и его голос был тихим, мелодичным, но резал слух, как скрежет стекла по металлу. – Я ожидал увидеть зверя, сокрушившего элитных клинков Матриарха Ксайлы и заставившего дрожать Искателя из Асура. А вижу лишь грязного, уставшего бродягу и его полумертвую подружку. Лорд Волков будет недоволен столь… невзрачным трофеем.

Он неторопливо пошел к ним. Его походка была легкой, танцующей. Он не шел по грязным камням – он скользил над ними.

– Меня зовут Зерах, – представился он, будто они встретились на балу у герцога. – И я пришел забрать то, что принадлежит моему господину по праву крови. Сила, которую ты носишь, Моргрен, – это дикая, необузданная кровь самого мироздания. Негоже такой драгоценной субстанции течь в венах грязного смертного. Я проведу ее очищение. И заберу.

– Подойди и возьми, если сможешь, призрак, – прорычал Моргрен, выставляя глефу.

Глифа на его руке проснулась. Она почувствовала его. Почувствовала древнее, могущественное бессмертное существо. И она затрепетала от голода.

Зерах рассмеялся.

– О, я смогу.

И он атаковал.

Он не побежал. Он просто исчез. Моргрен ощутил лишь порыв холодного воздуха. Он среагировал инстинктивно, на опыте сотен битв, выставляя глефу в блок. Раздался тонкий, высокий звон. Рапира Зераха, двигаясь с немыслимой скоростью, уже нанесла три удара в одну точку на древке глефы.

Моргрен отшатнулся. Сила ударов была невероятной.

– Быстрый, – пробормотал он.

– Ты даже не представляешь, насколько, – прошептал голос Зераха у него за спиной.

Моргрен развернулся, нанося удар глефой по широкой дуге. Но он рассек лишь воздух. Зерах уже стоял в десяти метрах от него, ухмыляясь. На его белой рубашке не было ни единого пятнышка грязи.

– Твои движения грубы. Сильны, да. Яростны. Но лишены изящества. Ты – мясник с топором. Я – хирург со скальпелем. Этот бой закончится очень быстро.

Лианна, стоявшая позади, выкрикнула заклинание. С ее пальцев сорвалась ослепляющая вспышка света. Но Зерах даже не моргнул. Он просто прикрыл глаза на долю секунды, а когда открыл их, они горели еще ярче.

– Дешевые трюки, чародейка. Мои чувства не зависят от такого примитивного органа, как глаза.

Он снова исчез. На этот раз он появился рядом с Лианной. Моргрен взревел и бросился к ней, но не успевал. Рапира Зераха уже была у ее горла.

– А вот это, – промурлыкал вампир, глядя на Моргрена своими красными глазами, – твое слабое место. Очень предсказуемо. Очень… по-человечески. Я заберу ее первой. Ты будешь смотреть. Твоя боль станет прекрасной приправой к главному блюду.

И в этот момент Моргрен принял решение. Безумное, отчаянное, продиктованное не тактикой, а статьей Кодекса, которую он придумал сам.

Статья двести пять. «Если враг сильнее, быстрее и умнее тебя – найди врага, который еще сильнее, еще быстрее и еще безумнее, и натрави их друг на друга».

– Ты хочешь крови? – прорычал Моргрен. – Ты ее получишь!

Он не стал атаковать Зераха. Он развернулся и со всей силы ударил лезвием глефы по своей собственной правой руке. Боль была острой, обжигающей. Темная, почти черная кровь, перенасыщенная силой Глифы, хлынула из раны. Но он не дал ей упасть на камни. Он направил ее вниз, в ржавую, грязную воду канала.

Кровь, коснувшись воды, не растворилась. Она зашипела, как кислота, и начала испускать тусклое, багровое свечение, расходясь по каналу кругами.

Зерах нахмурился, не понимая.

– Что за самоубийственный театр?

– Это не театр, – ухмыльнулся Моргрен, чувствуя, как кружится голова от потери крови. – Это приглашение на ужин.

Вода в канале забурлила. Не просто забурлила – она вскипела, словно под ней разверзся ад. Из глубин, из-под слоя ила и нечистот, начали подниматься они.

Отродья Кровавого Стока. Струпы.

Это не были ни зомби, ни гули. Это были кошмарные амальгамы. Сросшиеся друг с другом тела гладиаторов, куски ржавых доспехов, обломки клинков, кости и сухожилия – все это было слеплено в единые, пульсирующие, многорукие и многоногие твари. У них не было глаз, но десятки ртов, усеянных обломками зубов, раскрылись в беззвучном вое. Они почуяли ее. Живую, горячую кровь, переполненную силой.

Первая тварь, похожая на гигантского рака, слепленного из трех торсов и дюжины рук с приросшими к ним ржавыми мечами, вырвалась из воды и с ревом бросилась… не на Моргрена. А на ближайший и самый яркий источник жизни. На вампира.

Зерах с презрительной гримасой оттолкнул Лианну и отпрыгнул в сторону. Его рапира сверкнула, отсекая твари сразу три руки. Но за ней из воды уже лезли другие. Десятки. Они карабкались по стенам, по телам друг друга, игнорируя раны, движимые лишь одним инстинктом – голодом.

Идеальный поединок превратился в хаотичную бойню.

– Вперед! – крикнул Моргрен Лианне.

Он приложил свою левую руку к замку на решетке. Глифа, жадно впитывая эманации развернувшейся бойни, вспыхнула. Металл под его ладонью начал плавиться. С оглушительным скрежетом замок поддался, и решетка отворилась, открывая черную, зловонную пасть туннеля.

– Какая… неэлегантная тактика, – донесся до них разъяренный голос Зераха, который, как смертоносный белый вихрь, кромсал тварей на куски. Но их было слишком много. – Но не думайте, что вы сбежали! Я найду вас даже в заднице этого мира!

– Мы как раз туда и направляемся! – крикнула Лианна, прежде чем Моргрен затащил ее внутрь.

Он из последних сил захлопнул за ними тяжелую решетку. Последнее, что они увидели – это красные, горящие яростью глаза вампира в центре бурлящего клубка из ржавой стали и гниющей плоти.

Они оказались в абсолютной темноте. Вонь здесь была такой, что, казалось, ее можно было потрогать. Стены были скользкими, а под ногами текла медленная, теплая река из крови и отходов.

Они выжили. Они сбежали.

Но они только что вошли в пищевод чудовища. И путь отсюда вел только вниз, в его гниющее брюхо.

Глава 16. Брюхо зверя

Тяжелая решетка захлопнулась за их спинами с окончательностью могильной плиты. Скрежет металла, яростный рев вампира и булькающие вопли разрываемых на части Струпов – все это отрезало, осталось снаружи, в мире тусклого света. Здесь, внутри, был только мрак.

Мрак, который можно было потрогать, попробовать на вкус. И вонь.

Это была не просто вонь. Это была квинтэссенция разложения, концентрированная история тысяч смертей. Запах свернувшейся крови, гниющих внутренностей, ржавого железа, страха и экскрементов, смешанный в один густой, удушающий коктейль.

– Кажется, я предпочла бы остаться с вампиром, – просипела Лианна, зажимая рот и нос. Ее голос гулко прозвучал в тесном туннеле.

Моргрен молча зажег небольшой магический светильник – артефакт Ордена, дававший холодный, неживой свет. Свет выхватил из темноты их новую реальность. Они стояли по щиколотку в теплой, густой жиже, которая медленно текла по каменному желобу. Стены туннеля были покрыты не слизью, а чем-то худшим – многолетним слоем органических отложений, который блестел во влажном свете, словно внутренняя поверхность гигантской артерии. С потолка свисали белесые, похожие на грибы наросты, с которых капала густая, пахнущая медью жидкость.

– Добро пожаловать в пищевод Картана, – мрачно сказал Моргрен. Он прислонился к стене, тяжело дыша. Потеря крови давала о себе знать.

Лианна, превозмогая тошноту, подошла к нему. Она молча достала из своей сумки чистую тряпицу и флягу с дезинфицирующей настойкой.

– Дай сюда, – приказала она.

Он подчинился. Она промыла глубокую рану на его предплечье. Настойка шипела, въедаясь в плоть. Он даже не поморщился.

– Спасибо, что не дал этому белобрысому ублюдку превратить меня в закуску, – сказала она, туго перевязывая рану. Ее пальцы были на удивление ловкими и сильными.

– Я просто не хотел, чтобы он испортил мне аппетит, – отрезал он. – Он слишком много говорил.

– А твой план с призывом местных жителей был верхом изящества, – не удержалась она от шпильки. – Напомни мне никогда не ходить с тобой на рыбалку.

– Кодекс, статья семьдесят два, – процитировал он, проверяя перевязку. – «Когда горишь в аду, используй для тушения самого дьявола».

Она закатила глаза, но на ее губах мелькнула тень улыбки. Они были живы. Этого пока было достаточно.

Они пошли вперед, против течения кровавой реки. Каждый шаг отдавался чавкающим, омерзительным звуком. Свет их фонаря выхватывал из темноты боковые туннели, ржавые решетки, ведущие в еще более глубокие уровни, и кости. Здесь было много костей. Целые скелеты, вросшие в органические налеты на стенах, будто несчастные души были переварены самим этим местом.

Через час пути они вышли в более широкий зал, где сходились несколько туннелей. И здесь они впервые почувствовали это.

Шепот.

Он доносился не из какого-то конкретного места. Он, казалось, исходил от самих стен, от решеток на полу, из которых поднимался пар. Это не были голоса. Это был психический осадок. Эхо предсмертной агонии тысяч гладиаторов, погибших на Арене наверху. Их боль, их ярость, их отчаяние просачивались сквозь камень, концентрировались здесь, внизу, и искали, к чему бы прицепиться.

«…я не хотел умирать… боги, я так не хотел…»«…предал… брат… за мешок серебра…» «…дети… они смотрели, как меня рвет на части лев…»

– Что это? – прошептала Лианна, хватаясь за голову. Ее магическая чувствительность делала ее особенно уязвимой.

– Призраки этого места, – ответил Моргрен, его лицо стало жестким, как камень. – Эмоциональная чума. Не слушай. Они будут пытаться залезть тебе в голову.

Но было поздно. Шепот становился громче, наглее. Он больше не был безличным. Он начал обращаться к ним.

К Лианне он взывал ее страхами. Она увидела лицо инквизитора Родриго, горящие глаза Архимага Терона Вэйна, хищную улыбку Матриарха Ксайлы. Они все шептали ей, что она слаба, что она – лишь обуза для Моргрена, что она умрет здесь, в этой грязи, и ее забудут. Она пошатнулась, ее лицо исказилось.

К Моргрену шепот был более коварен. Он не пугал. Он соблазнял.

«…столько боли… столько силы… просто вдохни ее… она сделает тебя сильнее… зачем сопротивляться? зачем страдать? стань одним из нас… стань болью… стань богом…»

Глифа на его руке, до этого дремавшая, лениво зашевелилась, как змея, почуявшая запах теплокровной добычи.

– Нет, – прорычал Моргрен. Он схватил Лианну за плечи, встряхнул ее. – Смотри на меня! Это иллюзия! Просто эхо!

– Я не могу… их слишком много… – стонала она.

И тогда он сделал то, что было сродни поцелую змеи. Он прижал свой лоб к ее лбу и силой воли соединил их сознания. Он не вторгался. Он открыл ей дверь. Дверь в свой собственный, выжженный дотла внутренний мир. Он поделился с ней своим единственным щитом – абсолютной, ледяной пустотой, выкованной годами тренировок в Ордене и отточенной постоянной борьбой с Глифой.

Она ахнула, почувствовав этот холод. Это было похоже на прыжок в прорубь посреди ледяной пустыни. Шепот в ее голове не исчез, но он отдалился, стал неразборчивым бормотанием, неспособным пробиться сквозь эту стену дисциплинированного небытия.

Они стояли так, посреди зала кричащих призраков, лоб ко лбу, две заблудшие души, делящие на двоих одно единственное убежище – холод.

– Спасибо, – прошептала она, когда он разорвал контакт.

– Это тоже есть в Кодексе, – коротко бросил он. – «Разделенная боль – это половина боли. Разделенная пустота – это двойная стена».

Они прошли зал. Шепот остался за спиной. И впереди они увидели свет.

Не яркий, а тусклый, багровый, пульсирующий, как больное сердце. Он пробивался из-за поворота туннеля. И запах изменился. К вони крови и гнили примешался аромат горячего металла и странных, тошнотворно-сладких благовоний.

Они осторожно выглянули из-за угла.

Туннель выводил в гигантскую пещеру, явно рукотворную. Это был древний подземный резервуар. Но то, что сделали с ним Дети Ржавой Плоти, было за гранью безумия.

Это был их храм.

Он не был построен. Он был выращен. Стены пещеры были покрыты пульсирующими органическими мембранами, сквозь которые просвечивали вросшие в них ржавые шестерни, цепи, крючья и клинки. С потолка свисали не сталактиты, а гигантские поршни, которые медленно, в такт багровому свечению, поднимались и опускались, издавая скрежещущий, стонущий звук. В центре, на возвышении из сросшихся костей и металла, стоял алтарь, на котором что-то корчилось и кричало.

А вокруг двигались они. Культисты.

Каждый из них был живым произведением искусства боли. Их кожа была испещрена ритуальными разрезами, в которые были вбиты ржавые заклепки. У одних вместо рук были приварены лезвия плугов, у других из спины торчали заточенные арматурные прутья. Они двигались медленно, в ритуальном трансе, их движения были одновременно и молитвой, и актом самоистязания. Они что-то бормотали на гортанном, скрежещущем языке.

– Матерь Бездны… – выдохнула Лианна. – Они не просто сумасшедшие. Они счастливы.

Она была права. В их глазах не было боли. Там был экстаз. Религиозное упоение.

Моргрен не смотрел на них. Он смотрел за алтарь. Там, в нише, вырубленной в стене, пульсировал он. Узел. Он выглядел как гигантское, механическое сердце, собранное из тысяч шестеренок, трубок и клапанов, по которым текла не кровь, а чистая, концентрированная агония, светящаяся багровым светом.

Они пришли. Они нашли брюхо зверя. И теперь, чтобы добраться до его сердца, им придется пройти через его раковую опухоль – через фанатиков, для которых боль была высшим благом, а смерть – лишь началом перерождения.

Глава 17. Шепот из-под камней

– Они молятся, – прошептала Лианна, и в ее голосе было отвращение, смешанное с благоговейным ужасом. – Они моляются самой агонии.

Храм Детей Ржавой Плоти был живым кошмаром. Стены из пульсирующей плоти, пронзенной костяными шипами и ржавыми крючьями. Реки густой, медленной крови, текущие по желобам в полу. И в центре, на алтаре из сплетенных страдающих тел, корчился гладиатор, чья душа и жизненная сила высасывались Узлом – гигантским, бьющимся сердцем из полированной кости и темно-багровых кристаллов.

– Это не литургия, – сказал Моргрен, его голос был холоден, как сталь глефы. – Это пиршество. И мы здесь, чтобы отравить еду.

Он шагнул из тени.

Десятки изуродованных, самоистязанных культистов повернулись к нему. Их бормотание стихло. Но тишина была нарушена не криком, а смехом. Мягким, мелодичным, похожим на звон хрустальных ножей. Смех, который был больнее любого удара.

С вершины алтаря, легко спрыгнув вниз, к ним сошел он. Хозяин Ямы.

Это не был ни человек, ни механизм. Это был демон. Прекрасный и отвратительный одновременно. Высокий, стройный, с кожей цвета полированного обсидиана. У него было четыре руки, каждая из которых заканчивалась длинными, тонкими лезвиями, похожими на скальпели хирурга. Его лицо было лишено носа и рта, но шесть горящих фиолетовым огнем глаз смотрели на них с утонченным, исследовательским любопытством. Когда он говорил, голос рождался прямо в их разумах, шелковый и полный яда.

«Какие интересные экземпляры. Заблудшие овцы в моей бойне. Одна – с искрой угасающего пламени. Другой… о, другой – настоящая диковинка. Сосуд, в котором гнездится голодный паразит из Пустоты. Я Кси'лат, Принц Агонии. И я приветствую вас в моем саду страданий».

Культисты с экстатическим ревом бросились на них.

Начался танец смерти. Моргрен крутил свою глефу, превращаясь в вихрь стали. Но фанатики, ведомые волей своего демонического покровителя, двигались с неестественной ловкостью. Они не просто атаковали – они жертвовали собой, пытаясь сковать его движения, подставиться под удар, чтобы дать другим возможность нанести рану.

Лианна, собрав остатки сил, плела щиты и метала сгустки магии, но ее сила таяла. Кси'лат не вмешивался. Он стоял, грациозно склонив голову, как ценитель искусства, наблюдающий за работой мастера.

Наконец, Моргрен увидел брешь. Он прорвался сквозь толпу и обрушил всю свою мощь на демона. Глефа, наполненная силой, ударила с яростью раненого зверя.

Кси'лат не стал блокировать удар. Он встретил его. Три из его рук-лезвий с немыслимой скоростью ударили в одну точку на древке, а четвертая, свободная рука, коснулась черного узора на предплечье Моргрена.

«Какая грубая, примитивная жадность», – прошелестел его голос в разуме Моргрена. «Ты хочешь питаться? Так я накормлю тебя. Пей до дна!»

И он хлынул. Поток чистой, нефильтрованной, концентрированной боли Седьмого Круга Ада. Не просто страдание смертных, а эссенция вечной, божественной агонии. Глифа, привыкшая питаться ручейками, столкнулась с цунами. Она взвыла от жадности, а затем – от ужаса. Она пыталась поглотить этот поток, но он был бесконечен. Он разрывал ее изнутри.

Моргрен закричал. Крик был нечеловеческим. Он смотрел, как черный узор на его руке трескается, как из трещин бьет слепящий черный свет. Глифа, его проклятие и его сила, его вечный спутник – ломалась. Она распадалась под напором силы, для которой не была создана. Боль от обратной связи была такой, будто в его душу вонзили раскаленную добела вселенную.

Он рухнул на колени, глефа выпала из его ослабевших рук. Его главная сила, его оружие – было сломлено.

Кси'лат с довольной улыбкой (если бы у него был рот) подошел к нему.

«Вот так-то лучше. Теперь паразит затих. И мы можем начать настоящее искусство. Я начну с нее. Я буду медленно сдирать с нее кожу и заставлю тебя смотреть моими глазами. Ты почувствуешь каждое ее содрогание».

Он повернулся к Лианне, которая в ужасе отшатнулась. Все было кончено.

И в этот момент абсолютного поражения, когда кровь и слезы Моргрена смешались на каменном полу, из-под самого камня заговорили Они.

«Смотрите-ка. Игрушка пустотного червя сломалась», – пророкотал голос, похожий на удар молота по наковальне.

«А ведь он так на нее надеялся. Какая жалость. Эта палка недоучки-некроманта была ему так дорога…» – прошелестел второй, острый и язвительный.

«Он сломлен. Он пуст. Он готов», – заключил третий, и его голос был тишиной, полной обещаний.

«Кто вы?» – взмолился Моргрен, цепляясь за последнюю соломинку.

«МЫ – ИЗНАЧАЛЬНЫЕ. ТЕ, ЧЬИ КОСТИ ДЕРЖАТ ЭТОТ МИР. И МЫ УСТАЛИ ОТ ПАРАЗИТОВ, ЧТО ГНЕЗДЯТСЯ НА НАШЕЙ ТЕМНИЦЕ. ТЫ ХОЧЕШЬ СИЛЫ, СМЕРТНЫЙ? НЕ ОГРЫЗКОВ СО СТОЛА БЕЗДНЫ. А НАСТОЯЩЕЙ СИЛЫ».

Кси'лат уже занес свои лезвия над Лианной.

«Я согласен. На все», – выдохнул Моргрен.

«МУДРОЕ РЕШЕНИЕ. ТЫ БУДЕШЬ НАШИМ КЛИНКОМ МЩЕНИЯ. НО КЛИНКУ НУЖНЫ КЛИНКИ!»

Пол под Моргреном раскололся. Обломки его глефы, лежавшие рядом, не взлетели в воздух. Они провалились в трещину и с шипением расплавились, будто были мусором, брошенным в топку.

А из разлома, из недр земли, поднялись они. Два меча.

Они появились в его руках, будто всегда там были. Один – из черного, как сама ночь, металла, который, казалось, впитывал свет. От него веяло холодом забвения и тишиной могилы. Другой – из слепящего, раскаленного добела серебра, и он пылал яростью тысячи солнц, жаждой отмщения, гневом низвергнутого бога.

Моргрен поднялся. Его глаза горели – один золотым, другой черным. Он был пуст и полон одновременно. В его душе больше не было шепота Глифы. Там теперь звучал хор мертвых богов.

Кси'лат обернулся, его фиолетовые глаза расширились. Он почувствовал эту силу. Древнюю, первобытную. Ту, что его повелители свергли эоны назад.

– Невозможно…

– Все возможно, когда боги решают вернуть свои долги, – сказал Моргрен, и его голос был хором.

Он атаковал.

Это был не танец. Это была казнь. Он двигался с божественной скоростью, и два клинка пели в его руках. Черный меч парировал удары демона, и там, где он касался его лезвий, они покрывались инеем и трескались. Белый меч наносил удары, и каждый из них оставлял на обсидиановой коже демона дымящиеся, незаживающие раны.

Кси'лат взвыл от ярости и боли. Он был князем, одним из сильнейших в своей иерархии. Но он сражался не со смертным. Он сражался с аватаром мести целого пантеона.

– Твое искусство – боль, – сказал Моргрен, наступая. – Но ты знаешь лишь одну ее ноту. Я же покажу тебе всю симфонию.

Он нанес последний, сдвоенный удар. Черный клинок пронзил демона, замораживая его душу, пригвождая его к месту. А белый клинок вошел ему в грудь и взорвался светом.

Кси'лат, Принц Агонии, не кричал. Он просто рассыпался в черный пепел и ослепительный свет, которые, смешавшись, аннигилировали друг друга.

Тишина. Культисты в ужасе пали ниц перед этим новым, страшным божеством.

Моргрен стоял, тяжело дыша. Мечи в его руках медленно растворились, но он чувствовал их вес, их голод в своей душе. Он подошел к Лианне, помог ей подняться.

Она смотрела на него, на его пустую левую руку, где лишь шрамы напоминали о сломленной Глифе, и на его глаза, в которых плясали чужие, древние огни.

– Моргрен? – прошептала она.

– Его здесь больше нет, – ответил он, глядя на беззащитно пульсирующий Узел. – Теперь здесь только я. И мои долги.

Он был свободен от одного проклятия. Лишь для того, чтобы надеть на себя другое, во сто крат тяжелее.

Глава 18. Тишина и Отмщение

Тишина в храме была абсолютной, нарушаемой лишь тихим капанием крови с алтаря и тяжелым дыханием Лианны. Дети Ржавой Плоти, лишившись своего демонического пастыря, лежали ниц, дрожа. Они не знали, молиться ли этому новому, terrifying avatar of destruction, или ждать, пока он и их обратит в прах.

Моргрен проигнорировал их. Все его внимание было приковано к Узлу. Механическое сердце из кости и кристаллов все еще билось, пульсируя агонией, которую оно высасывало из этого мира. Раньше Глифа запела бы от голода, потянув его руку к этому пиршеству. Теперь же на его предплечье были лишь мертвые, потрескавшиеся шрамы. А в душе звучал не шепот одного паразита, а холодный, требовательный хор богов.

«Оно оскорбляет землю, на которой мы спим», – пророкотал голос Коваря в его разуме. «Это – чирей, взращенный новыми богами на нашей могиле. Уничтожь его».

– Как? – прошептал Моргрен.

«Ты держишь в руках наш гнев и нашу скорбь», – ответил голос Певца, тихий, как падающий снег. «Дай им имена, ибо безымянное оружие – лишь кусок металла. Мой клинок, что в твоей левой руке, тот, что черен, как тишина между звездами – зови его Тишина. Он – конец всякой песни. Он не знает преград, будь то сталь, магия или сама плоть реальности. Для него нет ничего, кроме пустоты, которую он несет».

«А мой, что в правой руке, белый, как ярость раскаленной наковальни», – подхватил Коварь, – «зови его Отмщение. Он не просто разит. Он судит. Он пьет саму суть врага – его магию, его жизненную силу, его божественную искру. Он – расплата. Он – возмездие».

Моргрен шагнул к Узлу. Он поднял мечи. Они ощущались не как оружие. Они ощущались как продолжение его воли, его новых, чужих инстинктов.

Он ударил первым. Черной Тишиной. Лезвие беззвучно вошло в кристаллическую оболочку Узла. Не было ни скрежета, ни сопротивления. Материал, тверже алмаза, просто перестал существовать там, где прошел клинок, распадаясь на небытие. Моргрен прочертил глубокую рану, вскрывая бьющееся ядро.

Затем он вонзил в рану белое Отмщение.

Раздался не крик, а вой. Вой тысяч душ, запертых внутри, которые внезапно нашли выход. Клинок вспыхнул ослепительным светом, жадно втягивая в себя всю накопленную агонию, всю энергию, всю боль. Узел задергался, как пронзенное сердце, его багровое свечение начало бледнеть, а затем с тихим, жалобным звоном он рассыпался в серую пыль.

Сила, высвобожденная, но не поглощенная, хлынула не в Моргрена, а сквозь него, вверх, в землю, как будто он возвращал украденное. Долг его новым хозяевам стал на крошечную толику меньше.

– Все, – сказал он, опуская мечи, которые тут же растаяли в его руках. – Здесь мы закончили.

– Повелитель… Разрушитель… мы… мы покажем путь наверх. Путь Чемпионов…Один из культистов, самый старший, подполз к нему, не смея поднять головы.

Моргрен кивнул. Отвращение к этим существам боролось в нем с холодной прагматичностью. Сейчас они были полезны.

Тайный ход вел их вверх, по винтовой лестнице, вырезанной в скале, и вывел на решетку в полу одного из помещений под Ареной. Когда они выбрались, лунный свет заливал огромное, пустое пространство. Они стояли в центре знаменитой Арены Крови Картана. Песок под их ногами был темным, почти черным от пролитой за века крови. Тишина давила после грохота подземного храма.

– Идеальное место для засады, – пробормотала Лианна, осматривая пустые трибуны.

– Он не станет прятаться, – ответил Моргрен. – Он слишком горд.

И словно в ответ на его слова, из тени императорской ложи на песок бесшумно спрыгнула фигура.

Зерах.

Его безупречный черный камзол был порван в нескольких местах, белоснежная рубашка испачкана грязью и кровью тварей из канала. На его бледной коже виднелись царапины. Он был в ярости. Не в громкой, крикливой ярости смертных, а в холодной, кипящей ярости древнего хищника, которого унизили.

– Какая ирония, – прошипел он, и его красные глаза горели, как угли. – Вы сбегаете в клоаку, чтобы в итоге оказаться здесь. На сцене. Под светом луны. Я ценю драматизм.

Он заметил пустую руку Моргрена, где раньше была Глифа.

– Потерял свою игрушку? Какая жалость. Но я чувствую… нечто новое. Нечто… божественное. Ты променял одного темного господина на других? Как непостоянно.

– Я просто сменил инструменты, вампир, – сказал Моргрен. В его руках снова обрели плоть два меча.

Глаза Зераха расширились, когда он увидел клинки. Он почувствовал их силу. Древнюю, враждебную самой его природе. Его ярость сменилась алчным, хищным интересом.

– Какие прекрасные вещицы! – выдохнул он. – Они будут великолепно смотреться в коллекции моего Лорда. После того, как я вырву их из твоих остывающих рук!

Он атаковал. Его скорость была невероятной, он несся по песку, не оставляя следов, превратившись в размытое белое пятно. Его новая рапира, видимо, запасная, описала смертоносную дугу, целясь Моргрену в сердце.

Моргрен не отступил. Он встретил удар.

Тишина двинулась ему навстречу. Рапира Зераха, выкованная из лучшей вампирской стали, коснулась черного клинка и… просто перестала существовать. Она разлетелась на сотни крошечных осколков, будто была сделана из хрупкого стекла.

Зерах отскочил назад, в шоке глядя на пустую рукоять в своей руке.

– Что?..

– Я же сказал. Инструменты сменились, – Моргрен перешел в наступление.

Теперь роли поменялись. Это Зерах отступал, уворачиваясь от выпадов двух мечей. Он был быстр, как молния, но Моргрен, ведомый волей богов, предугадывал каждое его движение.

– Магия крови! Узы теней! – взревел вампир, и тени на арене ожили, бросившись к Моргрену, чтобы сковать его.

Моргрен выставил вперед Отмщение. Белый клинок вспыхнул, и вся темная магия, не долетев до него, была втянута в него, как вода в сухую землю. Вампир пошатнулся, почувствовав, как его собственная сила обратилась против него.

– Это невозможно! – прошипел он, обнажая клыки и бросаясь в последнюю, отчаянную атаку, полагаясь лишь на свою сверхъестественную силу и когти.

Он был быстр. Но Отмщение было быстрее. Моргрен не стал убивать его. Он нанес режущий удар по ноге. Белый клинок не просто ранил – он выпил силу из мышц вампира. Нога Зераха подкосилась, он рухнул на одно колено, его скорость исчезла. Он стал просто сильным бессмертным. Уязвимым.

Моргрен подошел и приставил черный клинок к его горлу.

– Лорд Волков будет разочарован, – сказал он, повторяя слова вампира.

– Убей же! – выплюнул Зерах, глядя на него с ненавистью. – Чего ты ждешь?

– Я жду, когда ты поймешь, – тихо ответил Моргрен. – Ты охотился не на человека. И даже не на чудовище. Ты охотился на приговор.

Тишина двинулась.

Не было ни крика, ни фонтана крови. Просто тонкая черная линия, прочертившая шею вампира. Его голова сползла с плеч и упала на песок. А затем и тело, и голова начали рассыпаться в серый прах, который тут же подхватил ночной ветер.

Моргрен стоял один посреди Арены, залитой лунным светом. В его руках медленно таяли божественные клинки. Он победил. Он стал сильнее, чем когда-либо.

Он посмотрел на Лианну. Она стояла у края арены, и на ее лице был не восторг и не облегчение. На ее лице был страх. Она боялась не вампира. Она боялась его.

Первые лучи рассвета коснулись трибун. Они были в самом сердце города, но никогда еще они не были так одиноки. И Моргрен понял, что убийство вампира было не концом. Это было лишь заявлением. Заявлением о том, что на доске появилась новая, непредсказуемая фигура. И теперь все игроки – и те, что на небесах, и те, что в преисподней – обратят на нее свой взор.

Глава 19. Цена победы

Рассвет над Картаном был уродлив. Солнце, больное и желтое, нехотя пробивалось сквозь слои смога и миазмов, заливая арену грязным, ржавым светом. Песок впитывал в с ебя лучи так же жадно, как до этого впитывал кровь. Тишина была неестественной, оглушающей.

Моргрен стоял над горсткой серого праха, который еще минуту назад был одним из самых смертоносных охотников ночи. Он не чувствовал триумфа. Лишь гулкую, звенящую пустоту в том месте, где раньше выла Глифа, и холодное, тяжелое присутствие новых, невидимых цепей на своей душе. Он победил. Но победа ощущалась как еще одно поражение.

Лианна подошла к нему. Она остановилась в нескольких шагах, и ее взгляд был осторожным, изучающим, как будто она видела его впервые. Страх в ее глазах сменился чем-то более сложным: смесью благоговения и глубокой, затаенной печали. Человек, которого она знала, тот сломленный, яростный солдат, борющийся со своим проклятием, умер сегодня ночью. На его месте стоял кто-то другой. Аватар. Оружие.

– Это было… впечатляюще, – тихо сказала она. Слова дались ей с трудом. – Кто они? Те, что дали тебе… это?

– Старые боги, – ответил он, не глядя на нее. Он смотрел на свои руки, будто они принадлежали чужаку. – Те, кого свергли, чтобы построить этот мир. Теперь они хотят вернуть свои долги. С процентами.

– И ты – их процент? – в ее голосе прорезалась горечь.

– Я – их коллектор.

В этот момент тишину нарушил звук. Не угрожающий. А медленный, размеренный стук посоха о камень. Из императорской ложи, откуда до этого спрыгнул Зерах, к ним спускались трое. Они не были воинами. Они были хуже. Они были властью.

Первым шел невероятно тучный мужчина, чье тело едва помещалось в роскошный, шитый золотом халат. Его лицо было бледным, одутловатым, а маленькие глазки блестели умом и абсолютной, всепоглощающей жадностью. Это был Паво Золотой, глава Торговой Гильдии, неофициальный казначей и ростовщик Картана.

Второй была женщина неземной красоты. Ее платье из полупрозрачного лунного шелка, казалось, было соткано из самого тумана, а иссиня-черные волосы украшали живые, светящиеся орхидеи. В ее фиалковых глазах плескалась вековая скука и знание всех человеческих пороков. Леди Амарант, хозяйка Гильдии Куртизанок, чьей настоящей валютой были не ласки, а секреты и шантаж.

Третьим был высокий, иссохший воин в старых, но безупречно ухоженных латах. Его лицо было сетью шрамов, а в единственном глазу горел холодный огонь человека, видевшего падение империй. Каэлен Ржавый, бессменный магистр Гильдии Наемников и хозяин этой самой Арены.

– Какое представление, – промурлыкал Паво, обмахиваясь веером из перьев грифона. Его голос был жирным, как и он сам. – Право слово, лучшее за весь сезон. Чемпион повержен, демон изгнан, вампир-аристократ обращен в прах. Город говорит только о вас.

– И мы пришли выразить свое… восхищение, – добавила Леди Амарант. Ее голос был как мед, в который добавили яд. – И задать простой вопрос. Кто вы такие? И, что более важно, сколько вы стоите?

– Мы не продаемся, – отрезала Лианна.

– Дитя, в Картане продается все. Абсолютно все. Вопрос лишь в цене и в том, кто покупатель. Вы наделали много шума. Убили гончую Лорда Волкова. Это не останется без ответа. Вы привлекли внимание сил, с которыми даже мы предпочитаем не ссориться. Вы – проблема.Каэлен Ржавый хмыкнул. Звук был похож на скрежет задвигаемой тюремной решетки.

– Но любая проблема – это возможность для прибыли, – подхватил Паво, облизываясь. – Мы предлагаем вам сделку. Покровительство. Станьте Чемпионами Картана. Не этими жалкими рабами на арене. А настоящими. Нашими личными… специалистами по решению деликатных вопросов. Взамен – золото, информация, защита. Нейтралитет Картана – вещь дорогая, но прочная. Ни Инквизиция, ни маги не посмеют сунуться сюда с войной. Подумайте. Это лучшее предложение, которое вы получите в своей никчемной жизни.

Моргрен молчал, взвешивая их слова. Это была золотая клетка. Сытая, безопасная, но все же клетка. Рабство у богов или рабство у смертных, погрязших в разврате? Выбор был невелик.

«Они предлагают тебе поводок, наш клинок», – пророкотал в его душе Коварь. «Но даже собака на поводке может перегрызть глотку врагу своего хозяина. Если этот враг – и наш враг».

– Мы поду… – начала было Лианна.

Но ее прервал воздух. Он внезапно стал холодным, и в центре арены, между ними и гильдейскими мастерами, он начал уплотняться, собираясь в фигуру. Через мгновение перед ними стояла проекция – высокая, призрачная фигура в серой мантии, расшитой серебряными созвездиями. Архимаг Терон Вэйн.

– Мастера Картана, – его голос был лишен эмоций, холоден, как космос между звездами. – Ваша игра в нейтралитет окончена. Существо, стоящее перед вами, больше не просто аномалия. Оно – нексус запретных сил, угрожающий самой ткани реальности. Выдача его Академии Асура больше не является просьбой. Это – ультиматум. У вас есть один цикл луны. После чего мы будем вынуждены применить протокол полной астральной стерилизации. Благодарю за внимание.

Проекция исчезла. Паво Золотой перестал обмахиваться веером. На лице Леди Амарант впервые промелькнуло беспокойство.

Но это было не все.

С неба, с пронзительным свистом, ударил столб белого огня. Он врезался в песок в нескольких метрах от них. Когда свет померк, на его месте стоял он. Главный Инквизитор Валериус. Его серебряные доспехи были новыми, сияющими, а на лице не было ни царапины после падения Цитадели. Он выглядел спокойным и смертельно опасным.

– Архимаг, как всегда, многословен, – произнес Валериус, и его голос был тверд, как догмат веры. – Мое предложение проще. Вы отдаете мне еретика и его ведьму. Прямо сейчас. Или я объявляю Священный Крестовый Поход на этот город-бордель. И мы выжжем вашу клоаку до самого основания, пока не найдем их. Ваш выбор.

Арена погрузилась в звенящую тишину.

Две величайшие силы мира предъявили свои права на Моргрена. И город Картан, эта цитадель порока и нейтралитета, оказался между молотом и наковальней.

Гильдейские мастера медленно повернулись к Моргрену. Их предложение, их покровительство, их золото – все это превратилось в пыль перед лицом таких угроз. В их глазах он был уже не ценным активом. Он был чумой. Проклятием, которое пришло в их город.

– Ну, – произнес Каэлен Ржавый, и в его единственном глазу не было ничего, кроме усталого цинизма. – Похоже, переговоры окончены.

Он медленно вытащил из ножен свой огромный, покрытый зазубринами меч. Наемники, до этого прятавшиеся в тенях трибун, начали выходить на свет. Сотни.

Лианна встала рядом с Моргреном, в ее руках заплясали огоньки боевых заклятий.

Они стояли в центре арены. Перед ними – армия наемников и три самых могущественных смертных в городе. Справа – ультиматум и угроза тотального уничтожения от Инквизиции. Слева – холодное обещание стерилизации от магов.

Они были в ловушке. Абсолютной, полной, безвыходной.

Моргрен посмотрел на Валериуса, на пустое место, где был Архимаг, на Каэлена. И впервые за долгое время он улыбнулся. Улыбка была страшной, хищной, полной безумия.

– Похоже, у нас тут назревает вечеринка, – сказал он, и в его руках, вспыхнув черным и белым светом, материализовались Тишина и Отмщение. – Но вы забыли спросить моих хозяев. Приглашены ли вы на нее.

Он поднял мечи, скрестив их над головой.

– Они говорят, – его голос стал хором древних, мстительных богов, – что ваш мир – их тюрьма. А я – ключ. И сегодня… я начинаю открывать двери.

Земля под Ареной задрожала. Древние, забытые руны начали проступать на песке, светясь силой, которая не принадлежала ни демонам, ни магам, ни богам этого эона. Он больше не был жертвой. Он не был беглецом. Он становился катаклизмом. И буря только начиналась.

Глава 20. Цена тишины

Золотой свет, хлынувший с небес, был не теплым. Он был холодным, как ярость звезд, и тяжелым, как приговор. Архиангел Разиэль, Пламя Правосудия, спускался на Арену, и под его взглядом сам воздух превращался в хрусталь. Наемники и инквизиторы пали на колени, не в силах вынести этого божественного давления.

Лишь Моргрен стоял. Сила мертвых богов, кипевшая в его жилах, была единственным, что позволяло ему дышать в этой атмосфере абсолютного Порядка.

– Неравный бой, – прошептала Лианna, вставая рядом с ним. Ее лицо было бледным, но в глазах горела упрямая решимость. – Даже для тебя.

– Тогда умрем красиво, – прорычал Моргрен и бросился навстречу спускающемуся божеству.

Тишина и Отмщение пели в его руках, черная пустота и белая ярость против золотого света. Он ударил, и его клинки встретили невидимый барьер, ауру святости, окружавшую Разиэля. Арена содрогнулась от столкновения. Искры, каждая из которых могла бы испепелить город, посыпались на окровавленный песок.

Это был бой мотылька, бьющегося о поверхность солнца. Мощь Разиэля была абсолютной, его каждое движение – незыблемым законом. Он даже не смотрел на Моргрена. Он смотрел сквозь него, на силы, что его питали.

И тогда голоса в голове Моргрена закричали от ужаса.

«Наш договор не включал в себя войну с Небесами! Прощай, смертный! Твоя месть была славной, но короткой!»«Законник! Он пришел!» «Его свет… он видит нас в нашей темнице! Он может уничтожить наши самые сути!»

Сила иссякла. Тишина и Отмщение растаяли в его руках, как дым. Он остался один, безоружный, падая на колени под невыносимым давлением, а с небес на него уже несся карающий луч чистого, божественного огня.

Он закрыл глаза, ожидая конца.

Но вместо испепеляющей боли он ощутил лишь короткую вспышку тепла перед собой. Он открыл глаза.

Лианна.

Она стояла там, между ним и смертью. Ее руки были раскинуты, а вокруг нее сиял последний, отчаянный щит, сотканный из всей ее магии, всей ее жизни. Она улыбнулась ему. Печальной, прощальной улыбкой.

Божественный огонь коснулся щита. Тот продержался не дольше мгновения. А затем исчез. И Лианна вместе с ним.

Она не закричала. Она просто превратилась в миллиарды золотистых искорок, которые медленно, как снег в безветренный день, начали оседать на землю.

Мир для Моргрена перестал существовать. Он опустился на колени, протягивая руку к светящемуся пеплу. К тому, что осталось от нее.

Пустота.

Разиэль, исполнив свой долг, уже заносил руку для второго, последнего удара, когда над ареной разлился ленивый, бархатный смех.

– Какая предсказуемая, какая унылая пьеса. Праведный гнев, героическое самопожертвование… Мне почти захотелось зевнуть. Неужели Порядок не способен придумать ничего нового?

Воздух замерцал, исказился, словно от полуденного зноя, и на императорской ложе, развалившись на призрачном троне из теней и стонов, материализовался он. Князь Демонов Бел'Агор. Он с интересом разглядывал сцену, постукивая длинным когтем по подлокотнику.

– Бел'Агор! – пророкотал Разиэль, и в его голосе впервые прозвучала ярость. – Твое присутствие здесь – нарушение всех Договоров!

– Договоры – для рабов, мой пернатый друг, – лениво ответил Князь Демонов. – Я же – ценитель. И мне не нравится, когда игра заканчивается так быстро. Вселенское равновесие – хрупкая вещь. Слишком много Порядка, слишком много Хаоса, слишком много Голода извне – все это ведет к одному и тому же скучному финалу. А я люблю, когда финал непредсказуем.

Он посмотрел на Моргрена, на его пустую, сломленную фигуру.

– Он потерял свои игрушки. И свою ведьму. Какая трагедия. Он сломлен. А сломанные вещи – самые интересные. Они могут либо рассыпаться в прах, либо стать чем-то новым, не так ли?

– Не смей!Разиэль в ужасе посмотрел на Бел'Агора, потом на Моргрена. Он понял, что сейчас произойдет.

– О, я посмею, – улыбнулся Бел'Агор. – Я просто добавлю на весы новую гирьку.

Он протянул руку, и в его ладони появился черный, пульсирующий объект, похожий на застывший сгусток тьмы.

– Вот, смертный. Подарок. Назовем его «Глифа Жнеца Душ». Она займет место твоей старой, сломанной царапины. Она будет расти от того, чем ты ее накормишь. Она даст тебе силу убивать ангелов. И демонов. И богов, если хватит духу.

– Цена?Моргрен поднял голову. В его глазах не было ничего, кроме пепла.

– А он мне нравится! Никакого альтруизма, верно. Цена будет. О, да, она будет высокой. Однажды, когда ты будешь стоять на вершине мира, когда ты будешь держать в руках то, что тебе дороже собственной жизни и обретённой силы, я приду. И заберу свой долг. А теперь решай. Принять мой дар и жить, чтобы мстить. Или умереть здесь, как собака, и встретить свою ведьму в серой пустоте забвения.Бел'Агор расхохотался.

Моргрен посмотрел на горстку светящегося пепла на своих ладонях. Забвение было бы милосердием. Но он не заслуживал милосердия.

– Я согласен.

– Прекрасно! – Бел'Агор щелкнул пальцами.

Черная Глифа сорвалась с его руки и, пронзив пространство, впилась в предплечье Моргрена, в старые шрамы. Боль была такой, будто в его вены влили жидкую ночь. Новые, замысловатые узоры расползлись по его коже, живые, хищные и полные обещаний.

Разиэль, видя это, взревел от ярости. Но он был слугой Порядка, а не Хаоса. Вступить в открытый бой с Князем Демонов здесь, в смертном мире, означало бы развязать войну, которая уничтожит континент. Его мандат этого не позволял.

– Ты поплатишься за это, отродье Бездны! – прокричал он Бел'Агору. А затем, бросив на Моргрена взгляд, полный ненависти и обещания грядущей кары, он растворился в столпе золотого света, уносясь обратно в свои небесные чертоги. Он сбежал. Сбежал от демона, оставив на поле боя его новую, ужасающую игрушку.

– Кажется, представление окончено. Удачи тебе, мой маленький жнец. Не разочаруй меня.Бел'Агор зевнул.

Он исчез. Арена снова погрузилась в тишину. Валериус, гильдейские мастера, наемники – все смотрели на Моргрена с парализующим ужасом.

Он медленно поднялся. Новая Глифа на его руке пульсировала в такт его пустому сердцу. Он чувствовал ее голод. И он знал, что теперь этот голод – его собственный.

Он не стал ни с кем говорить. Он просто пошел к выходу. И толпа расступилась перед ним. Инквизиторы, наемники – никто не посмел поднять на него оружие. Они смотрели на него, как на ходячую чуму.

Он вышел с арены и растворился в грязных улицах Картана. Один. С горсткой пепла в мешочке на груди и договором с самим адом на своей руке. Он был опустошен. Он был сломлен.

И он был опаснее, чем когда-либо. Потому что теперь ему было все равно.

Глава 21. Вкус пепла

Он шел по Картану, но не видел его. Город-гнойник жил своей обычной ночной жизнью – крики, смех, звон монет, плеск ножа, входящего в чужие ребра – но для Моргрена все это было лишь беззвучным театром теней. Мир потерял цвет, вкус и звук. Остался лишь пепел.

Пепел на его ладонях, который он ссыпал в мешочек. Пепел в его душе, где еще вчера горел ее зеленый, язвительный огонь. Пепел на языке, сухой и горький.

Он не помнил, как покинул Арену. Он просто шел, куда несли его ноги, сжимая в руке мешочек, как утопающий цепляется за щепку в безбрежном океане. Его ноги сами привели его в самую глубокую и грязную дыру на Дне, в таверну под названием «Последний Глоток». Название было честным. Воздух здесь был таким, что каждый вдох мог стать последним.

Трактирщик, одноглазый орк с обожженным лицом, молча налил ему в щербатую кружку мутную, пахнущую ацетоном жидкость. Моргрен залпом осушил ее. Огонь прожег его глотку и пищевод, но не достиг души. Там по-прежнему был лед.Он сел за липкий стол в углу и бросил на стойку последние монеты. – Самого крепкого, что у тебя есть, – прохрипел он.

Он пил. Кружка за кружкой. Он пил, пытаясь сжечь ее образ, вытравить из памяти звук ее последнего, оборвавшегося вздоха. Но алкоголь был слаб. Он лишь делал воспоминания ярче, острее. Он снова и снова видел ее улыбку, ее превращение в свет и прах. Он слышал предательский шепот мертвых богов. Он чувствовал холодное, насмешливое присутствие Бел'Агора.

Пустота. Новая Глифа Жнеца на его руке молчала. Она была частью его, но пока еще чужеродной, спящей. Она не предлагала утешения. Она ждала.

– Эй, покойник, чего расселся? Заплатил за свое пойло – так проваливай!Пьяные наемники за соседним столом о чем-то громко спорили. Один из них, огромный, бородатый детина, толкнул Моргрена.

– Прости, друг, – пробормотал он, пятясь. – Я… я не хотел.Моргрен медленно поднял на него глаза. В его пустых, мертвых зрачках наемник увидел нечто такое, отчего его пьяный кураж мгновенно испарился. Он увидел бездну, которая смотрела на него с холодным, голодным интересом. Он увидел человека, который уже умер, и которому абсолютно, совершенно нечего терять.

Моргрен отвернулся. Насилие. Оно тоже не приносило утешения. Лишь усталость.

Он вышел из таверны и побрел дальше, вглубь ночи. Ему нужно было что-то сильнее. Что-то, что могло бы заглушить крик в его душе. Он нашел это в Квартале Сладких Грез, в подвале, окутанном дурманящим дымом черного лотоса.

Он заплатил остатками чести и лег на грязные шелковые подушки. Старый, похожий на мумию эльф вложил ему в руки кальян с длинной трубкой. Дым был сладким, терпким. И он унес его.

Но не в покой.

– Ты не хотел. Ты выбрал силу. Снова. Сначала Глифа, потом боги, теперь демон. Ты всегда выбираешь силу. А я была лишь ценой, которую ты заплатил.Он снова стоял на Арене. Но на этот раз Лианна не сгорала. Она стояла перед ним, целая и невредимая, и смотрела на него с укором. – Почему ты не спас меня, Моргрен? – спросила она, и ее голос был эхом в его черепе. – Ты был так занят своими богами, своими сделками. Ты позволил им предать тебя. Ты позволил мне умереть. – Я не мог… – шептал он в своем наркотическом бреду.

Ее образ начал таять, превращаясь в пепел. Он пытался удержать его, но пепел просачивался сквозь пальцы.

Он очнулся от того, что его трясли. Он лежал в грязной подворотне, его вырвало. Кальянщик, забрав плату, просто вышвырнул его на улицу. Кошмар был реальнее яви. Боль стала лишь сильнее.

Оставалось последнее. Последнее убежище негодяев и отчаявшихся. Забвение в чужой плоти.

Квартал Красных Фонарей встретил его приторным запахом духов и отчаяния. Женщины в окнах, с пустыми, нарисованными лицами, манили его. Их улыбки были такими же фальшивыми, как и обещания богов. Он вошел в первый попавшийся бордель. «Шелковая паутина».

Он выбрал не самую молодую и не самую красивую. Он выбрал ту, в чьих глазах была та же усталость, что и в его душе. Он заплатил, и она повела его в маленькую комнатку наверху.

– Ничего, – ответил он, садясь на край кровати. – Просто… поговори со мной.– Что ты хочешь, милый? – спросила она своим профессиональным, безразличным голосом, начиная расстегивать платье.

– Ты не похож на остальных. У тебя глаза мертвеца. Кого ты потерял?Женщина замерла. Она видела многое, но это было в новинку. Она села рядом, на безопасном расстоянии.

Он не ответил. Он просто достал мешочек с пеплом и сжал его в руке.

– Ее, – наконец, выдавил он.

– Она была… живой.Женщина помолчала. – Она была красивой?

Он лег на кровать, не раздеваясь, и отвернулся к стене. Он не хотел ее тела. Он хотел просто присутствия. Присутствия кого-то живого в его мертвой вселенной. Женщина, вздохнув, легла рядом, поверх одеяла. Она не знала, что еще сделать.

Он лежал, глядя в стену, и чувствовал тепло ее тела за спиной. Но это было чужое тепло. Оно не грело. Оно лишь подчеркивало холод внутри него. Он пытался представить, что это Лианна. Что она сейчас съязвит что-нибудь о том, в какую дыру он ее привел. Но образ не шел. Память была осквернена.

Он понял.

Не будет утешения. Ни в вине, ни в дыму, ни в чужих объятиях. Боль не уйдет. Она – это все, что у него осталось. Она – это она. И пытаться заглушить ее – значит предать ее память. Снова.

Он вышел из комнаты, из борделя, на улицу.Он резко сел. Женщина испуганно отшатнулась. – Прости, – сказал он, вставая. Он бросил на кровать еще несколько монет. – За твое время.

Ночь подходила к концу. Предрассветный воздух был чище, холоднее. Он стоял посреди пустой улицы, и впервые за много часов его разум был ясен.

Он не мог избавиться от боли. Он не мог найти утешение.

Значит, он должен был сделать единственное, что оставалось.

Он должен был принять ее. Стать ею.

Моргрен не ответил демону. Он говорил с собой.Он поднял свою левую руку. Новая Глифа Жнеца мягко пульсировала, черная и голодная. «Ну что, насытился своей скорбью, смертный?» – прошелестел в его голове насмешливый голос Бел'Агора.

Прощай, утешение. Прощай, покой. Прощай, надежда.

Он перековал свое горе в холодную, острую, как обсидиан, ярость. Он вложил свою боль в новую цель. Он не будет искать забвения. Он будет нести его другим.

Его скорбь не была слабостью. Она стала его топливом. Его месть не будет быстрой и горячей. Она будет долгой, холодной и всеобъемлющей. Он разрушит все, что привело к ее смерти. Богов, демонов, инквизиторов, магов. Весь этот проклятый мир. Он станет чумой, мором, жнецом.

Он нашел свое утешение.

Не в забвении. А в приговоре. Который он только что вынес всему сущему.

Он посмотрел на свою руку. Глифа была голодна. И он знал, кто станет ее первой пищей. Он не будет прятаться. Он пойдет прямо в сердце улья. К тем, кто посмел считать себя хозяевами этого города. Гильдейские мастера. Их души станут первым камнем в фундаменте его новой, кровавой церкви. Церкви имени ее пепла.

Глава 22. Жатва в Картане

Рассвет над Картаном был временем пересменки хищников. Ночные твари уползали в свои норы, уступая место дневным – торговцам, ростовщикам, политикам. Но в это утро что-то было не так. В воздухе висело напряжение, густое и липкое, как кровь, не желающая сворачиваться. Город, переживший резню на Арене, затаился, как побитая собака, не зная, откуда ждать следующего удара.

Он пришел с наступлением сумерек.

Моргрен не крался. Он не прятался. Он просто шел по улицам Финансового квартала, и его фигура в темном плаще была как дыра в яркой, кричащей ткани городской жизни. Люди расступались перед ним, не потому, что узнавали его, а потому, что чувствовали холод, исходящий от него. Холод человека, который пришел не торговать, а закрывать счета.

Его целью была Цитадель Золота – банк и личная резиденция Паво Золотого. Крепость из мрамора и стали, охраняемая сотней лучших наемников из гильдии «Ржавые Клинки».

– Стой! Назови свое…Охрана у ворот попыталась его остановить.

Они не договорили. Глефа, выкованная из горя и тьмы, вылетела из-под плаща Моргрена. Это не была битва. Это была подпись. Один взмах – и два тела в тяжелых доспехах распадаются на части. Глифа Жнеца на его руке вспыхнула голодным, черным светом, впитывая две жалкие, испуганные души.

Он вошел внутрь.

Паво Золотой сидел в своем хранилище, в окружении гор золота и элитной гвардии. Он был не просто торговцем. Он был жрецом в храме собственного богатства. Когда ему доложили о нападении, он лишь лениво махнул рукой. Никто не мог пробиться сюда.

Но Моргрен не пробивался. Он проходил насквозь. Он шел по коридорам, и его глефа танцевала. Он не чувствовал ярости, не чувствовал упоения боем. Он чувствовал лишь голод. Голод Глифы и свой собственный, душевный. Каждая отнятая жизнь была крошечной каплей, на мгновение утолявшей пожар в его душе. Он не просто убивал. Он пожинал. И с каждой душой он становился чуть сильнее, чуть быстрее, а глефа в его руке пела все громче.

Дверь в хранилище, сделанная из цельного фута стали, разлетелась на куски. Моргрен вошел внутрь. Десяток гвардейцев, личная охрана Паво, бросились на него. Через пять секунд они были лишь грудой мяса на золотых монетах.

– Что… что тебе нужно? Золото? Бери все! Все! Только оставь мне жизнь!Паво, бледный, как полотно, смотрел на него из-за своего стола.

– Ты ценишь это больше жизни, не так ли, торговец? Ты молишься этому металлу.Моргрен медленно прошелся по хранилищу, игнорируя его. Он протянул руку, на которой пульсировала Глифа, и коснулся горы золотых слитков.

– Нет… нет! НЕ-Е-ЕТ! – взвыл Паво, видя, как дело всей его жизни, его бог, его душа, превращается в прах.Там, где его пальцы коснулись золота, оно начало меняться. Сияющий металл тускнел, серел, превращался в свинец, а затем – в обычную пыль. Глифа не просто меняла его. Она высасывала саму идею богатства, саму суть ценности.

– Теперь ты понял. У тебя ничего нет.Моргрен повернулся к нему.

– Моя ведьма говорила, что в Картане продается все, – прошептал он, поднося глефу к горлу торговца. – Так вот, я пришел скупить ваши души.Он шагнул к жирному, рыдающему телу.

Лезвие из мрака вошло в жирную плоть. И Глифа запела от восторга, пожирая душу, до краев наполненную жадностью, страхом и отчаянием. Это был изысканный деликатес.

Новость о падении Цитадели Золота и смерти Паво разнеслась по городу быстрее чумы. Паника. Хаос. Идеальная среда для охоты.

Леди Амарант ждала его. Она не была глупа. Она знала, что она – следующая. Она заперлась в своем Шелковом Святилище, в сердце своего борделя, окруженная десятками своих самых верных убийц, евнухов с отравленными клинками.

Когда Моргрен вошел в ее покои, они были пусты. Лишь аромат духов и страха витал в воздухе. Он прошел к огромной кровати, покрытой шелками, и сел, положив глефу на колени. И стал ждать.

– Ты пришел за мной, призрак, – прошептала она. Ее голос дрожал. – Но у меня есть то, что тебе нужно. Информация. Секреты. Я знаю тайные пути, я знаю, кто твои враги…Она вышла из-за зеркальной стены, держа в руке маленький, изящный арбалет. Ее лицо было бледным, но она все еще пыталась играть свою роль.

– Ты ничего не знаешь, – прервал ее Моргрен, не поворачиваясь. – Ты лишь паук, сидящий в центре своей маленькой, грязной паутины. А я – огонь, который пришел сжечь весь этот проклятый лес.

– Мы можем договориться! Я могу быть полезна! Я… я могу доставить тебе удовольствие, какого ты не знал…

– Удовольствие? – он горько усмехнулся. – Женщина, которая могла доставить мне удовольствие, превратилась в горстку пепла на моей груди. Все, что ты можешь мне предложить – это свою жалкую, полную лжи и интриг, душу.Он медленно повернул голову. Его мертвые глаза встретились с ее испуганными.

– Это все?Он поднялся. Она выстрелила. Маленький, отравленный болт летел ему прямо в сердце. Он лениво отбил его древком глефы.

Он подошел и пожал ей душу. Вкус был пряным, как ее духи, и горьким, как ее ложь.Она рухнула на колени, рыдая. Вся ее власть, вся ее красота, все ее коварство – все было бесполезно перед лицом этой пустой, целеустремленной смерти.

Каэлен Ржавый не стал прятаться. Он ждал его там, где все началось. На окровавленном песке Арены. Он стоял один, в своих старых, зазубренных доспехах, сжимая в руках свой верный двуручный меч. Все его наемники разбежались. Никто не хотел умирать за мертвеца.

– Ты пришел, – сказал он, когда Моргрен вышел на арену. – Я убил королей, свергал тиранов, сражался с демонами. Я не думал, что мой последний бой будет с призраком, ведомым скорбью.

– Это не бой, – ответил Моргрен. Глефа в его руке жадно гудела, предвкушая последнюю трапезу этой ночи. – Это – эпилог.

Они сошлись. Сталь взвыла. Каэлен был мастером. Каждый его удар был выверен столетиями опыта. Он был скалой, о которую разбивались армии. Но Моргрен не был армией. Он был морем.

– Что… что за колдовство? – прохрипел Каэлен, отступая. Его руки дрожали от усталости.Его глефа не просто парировала. Она пила силу ударов Каэлена. С каждым столкновением клинков старый воин слабел, а Моргрен становился лишь быстрее.

– Это не колдовство. Это – новый мировой порядок, – ответил Моргрен и нанес свой удар.

– Так вот как… выглядит конец…Лезвие Жнеца прошло сквозь легендарный меч Каэлена, будто тот был сделан из картона, и вошло ему в грудь. Старый воин посмотрел на него с удивлением, а не со страхом.

Моргрен вырвал глефу и пожал душу, полную железа, чести и бесчисленных битв. Глифа на его руке просияла, насытившись. В его разум хлынули столетия военного опыта.

Он стоял один посреди пустой арены. За одну ночь он обезглавил Картан. Город был его. Но он не чувствовал ничего. Пустота в его душе не заполнилась. Она лишь стала глубже.

– Это только начало, – прошептал он в тишину. – Я сожгу их всех. За тебя.Он достал мешочек с пеплом и прижал его к губам.

Над Картаном занимался новый, кровавый рассвет. И город больше не принадлежал гильдиям. Он принадлежал призраку, чей голод только начинал расти.

Глава 23. Урок тщеславия

Хаос – благодатная почва. После того, как Моргрен обезглавил гильдии, Картан превратился в бурлящий котел анархии. Банды резали друг друга за право владеть улицей, торговцы баррикадировались в своих лавках, а простые люди прятались по домам, молясь богам, которые давно оглохли.

И в центре этого хаоса сидел Моргрен. Он не стал брать власть. Он не стал ничего требовать. Он просто был. Он занял пустующий дворец Леди Амарант, это гнездо шелка и лжи, и превратил его в свой мавзолей. Он сидел на ее кровати, в окружении чужих духов и благовоний, и смотрел на мешочек с пеплом Лианны.

Жатва принесла ему силу. Души трех правителей города влились в Глифу Жнеца, и она стала могущественнее. Он чувствовал, как их знания – коварство Амарант, жадность Паво, военная тактика Каэлена – переплетаются с его собственными. Он стал сильнее. И еще более пустым. Победа имела вкус пепла. Того самого пепла, что лежал в мешочке на его груди.

Он ждал. Ждал, когда кто-то из великих игроков – Инквизиция, маги, вампиры – сделает свой следующий ход. Он стал хищником, затаившимся в центре паутины, и ждал, когда дрогнет нить.

Нить дрогнула оттуда, откуда он не ожидал.

По городу пополз слух. Шепот, передаваемый в самых темных притонах и опиумных курильнях. Слух о древнем месте под Картаном, глубже катакомб Арены. О Некрополе Молчаливых. И об оракуле, что обитает там – сущности, способной говорить с мертвыми. Говорят, за определенную плату, она может на мгновение приоткрыть завесу и позволить живому услышать голос того, кого он потерял.

Моргрен знал, что это ложь. Что это ловушка. Его новый, холодный разум, усиленный коварством мертвой куртизанки, кричал об этом. Мертвые молчат. Это первый урок, который он выучил в своем Ордене.

Но сердце… та выжженная дыра в его груди, где когда-то было сердце… оно затрепетало. Одна мысль. Один шанс. Услышать ее голос. Еще один раз. Просто чтобы убедиться, что она не винит его. Чтобы попросить прощения.

Это была слабость. Жалкая, человеческая, идиотская слабость. И он поддался ей.

Он оставил свой новый, темный трон и спустился в подземелья один. Он шел по знакомым туннелям, мимо храма Детей Ржавой Плоти, где ему теперь поклонялись, как божеству. Он нашел тайный проход, о котором шептали в городе, и вошел в Некрополь Молчаливых.

Здесь было тихо. Не так, как в храме боли. А по-настоящему тихо. Пыль веков лежала на саркофагах. Воздух был неподвижен и холоден. Сама магия здесь, казалось, умерла и окаменела.

Он дошел до центрального зала. Огромная пещера, посреди которой на возвышении из черного базальта стоял одинокий, открытый саркофаг.

– Я пришел к оракулу, – сказал Моргрен в тишину.

– Оракул занят, – раздался из тени спокойный, мелодичный голос с легким эльфийским акцентом. – Он изучает более интересный феномен. Тебя.

Из-за колонны вышел он. Эльф. Но не темный, как убийцы из Наггарота. Этот был высок, строен, с кожей бледной, как лунный свет, и длинными серебряными волосами. Он был одет в изысканные черные доспехи, покрытые тончайшей гравировкой в виде рун смерти. Его глаза были цвета ночного неба без звезд. От него не веяло злом. От него веяло вечностью. И смертью, как академической дисциплиной.

– Лорд Валериус Малигнар, к вашим услугам, – представился он с легким поклоном. – Архивариус ушедших эпох. Коллекционер. И, по совместительству, некромант.

– Ловушка, – констатировал Моргрен, и глефа Жнеца сама собой обрела плоть в его руке.

– Не ловушка. Приглашение, – поправил его эльф. – Я наблюдал за тобой, дитя скорби. Твоя новая игрушка от Князя Демонов… она восхитительна. Такой потенциал. Такая чистая, незамутненная жажда. Я должен изучить ее. А для этого мне нужен носитель. Целый и, желательно, в сознании. Твоя боль будет очень… поучительной.

– Многие пытались, – прорычал Моргрен. – Их кости удобряют землю.

– Они были глупцами. Воинами, политиками, фанатиками. А я – ученый, – улыбнулся Малигнар. И щелкнул пальцами.

Земля задрожала. Из-под пыльного пола, из стен, из саркофагов начали подниматься они. Армия мертвецов. Сотни. Закованные в древнюю броню скелеты, раздутые зомби, бесплотные тени с горящими глазами. Они окружили его плотным, безмолвным кольцом.

– Ты думаешь напугать меня этим? Они лишь топливо для моей глефы.Моргрен усмехнулся.

И он бросился в бой.

Он ударил. Лезвие из мрака прошло сквозь первого же скелета, разрубая его пополам. И… ничего. Не было вспышки света. Не было притока силы. Глифа на его руке осталась холодной и безразличной. Он разрубил второго, третьего. Тот же результат.

Он замер, и холод, не имевший отношения к этому склепу, пробежал по его спине.

– Что?..

– О, ты начинаешь понимать, – с академическим интересом произнес Малигнар. – Это нежить, да. Но это не жалкие трупы, в которых заперты остатки их душонок. Это – куклы. Големы из кости и плоти, которых веду я. Моя воля – их мотор. В них нет душ, которые можно пожрать, маленький жнец. В них нет ничего. Пустота.

Моргрен огляделся. На него надвигалась стена из сотен мертвых тел. И он понял. Его величайшая сила, его новое оружие, здесь, в этой гробнице, было бесполезно. Это была просто очень острая, очень прочная палка.

– Но ты все еще сильный воин, – продолжил некромант. – Давай посмотрим, на сколько тебя хватит.

И он отдал приказ. Армия мертвых хлынула на Моргрена.

Это была не битва. Это была работа мясорубки, где он был куском мяса. Он сражался. Он сражался с яростью загнанного в угол зверя. Его глефа свистела, дробя кости, отсекая конечности. Он был вихрем смерти. Но мертвецы не чувствовали боли. Они не знали страха. Они не уставали. А он – уставал.

Он сражался час. Два. Он потерял счет времени. Его тело покрывали десятки ран. Руки гудели от напряжения. Каждый вздох был пыткой. Но они все шли и шли. Бесконечный, бездушный поток. Они не пытались убить его. Они просто изматывали его. Давили числом.

Наконец, он споткнулся. Упал на одно колено. Глефа казалась тяжелой, как гора. Он был пуст. Истощен.

Из-под земли вырвались цепи, выкованные из костей и застывшего страдания. Они оплели его руки, ноги, тело, пригвоздив к полу. Он пытался вырваться, но сил не было.

– Великолепно. Какая выносливость. Какая воля. Ты станешь жемчужиной моей коллекции.Лорд Малигнар медленно подошел к нему. Он с интересом посмотрел на пленника, как энтомолог смотрит на пойманного редкого жука.

– Не волнуйся. Я не убью тебя. Я буду разбирать тебя. Медленно. Слой за слоем. Мы с тобой узнаем все тайны этого дара Повелителя Хаоса. Твои крики станут музыкой для моих экспериментов.Он протянул свою бледную, изящную руку и коснулся пульсирующей Глифы на предплечье Моргрена.

Моргрена поволокли вглубь некрополя. Он победил богов, демонов и вампиров. Но он проиграл своей собственной, жалкой человеческой слабости. Он попался в ловушку, расставленную не для воина, а для человека с разбитым сердцем.

И когда тьма гробницы сомкнулась над ним, он понял, что есть вещи страшнее смерти. И одна из них – стать экспонатом в коллекции бессмертного, любопытного чудовища.

Глава 24 . Урок Некроманта

Лаборатория Лорда Малигнара была собором холодной, методичной смерти. Здесь не было ни крови, ни гнили. Лишь стерильная чистота обсидиановых столов, блеск хирургических инструментов из серебра и кости, и тишина, нарушаемая лишь тихим гудением магических кристаллов, поддерживающих стазисные поля.

Моргрен был экспонатом. Распятый на центральном столе цепями из закаленной тени, он был гол и уязвим под холодным, любопытным взглядом древнего эльфа. Малигнар не пытал его. Он его изучал.

– Удивительная симбиотическая связь, – произнес некромант, ввинчивая в плоть Моргрена, вокруг Глифы Жнеца, тонкие иглы из живой кости. Иглы не причиняли физической боли. Они проникали глубже, в его ауру, в его душу. – Бел'Агор – эстет. Он не просто вживил в тебя паразита. Он вплел его в саму ткань твоего отчаяния. Твоя скорбь – это катализатор. Твоя ярость – топливо.

– Но чтобы по-настоящему понять природу вашего союза, я должен увидеть, как он взаимодействует с истинной, упорядоченной некромантией. Я подключу тебя к своей сети. К своему Тихому Королевству. Ты станешь на время его частью. Нервным узлом. И я увижу, как твоя хаотичная скверна реагирует на мою совершенную гармонию.Малигнар отошел к панели управления, испещренной пульсирующими рунами.

Моргрен стиснул зубы, ничего не отвечая. Он стал камнем, ожидая своего часа.

– Начинаем интеграцию, – с бесстрастностью хирурга объявил Малигнар.

Иглы в его теле вспыхнули ледяным, мертвенным светом. И его сознание раскололось. Он почувствовал их. Тысячи. Сотни тысяч. Всю армию нежити, что спала в саркофагах Некрополя. Он был связан с каждой куклой, с каждым скелетом, с каждым зомби. Он чувствовал их коллективную пустоту и единую, холодную волю Малигнара, что дирижировала этим безмолвным хором. Это было омерзительно. Это было похоже на утопление в океане льда и безразличия.

Некромант начал свой эксперимент. Он пропускал через Моргрена тонкие потоки своей энергии, наблюдая, как Глифа реагирует, как она пытается поглотить их, как она отторгает их. Он был полностью поглощен процессом, его обсидиановые глаза горели научным азартом.

И в этом была его роковая ошибка. Он создал двусторонний канал. Он открыл дверь.

Моргрен ждал. Он позволил эльфу погрузиться в свои исследования, усыпил его бдительность. А затем, собрав всю свою волю, всю свою боль и всю свою ненависть, он нанес ответный, ментальный удар.

Он не пытался отдать приказ. Это было бы слишком грубо. Он сделал нечто куда более изощренное. Он поделился.

Он взял самое ядовитое, самое хаотичное воспоминание, что было в его душе – не смерть Лианны, нет, эта боль была его и только его. Он взял воспоминание о моменте своего перерождения на Арене. О сделке с Бел'Агором. О поглощении души Герольда Малакора. Он взял квинтэссенцию чистого, незамутненного, всепоглощающего голода Бездны, который он испытал в тот миг. И он впрыснул этот ментальный яд в сеть.

Для идеально упорядоченной, холодной и безразличной армии Малигнара это было подобно капле чистого Хаоса, упавшей в сосуд с переохлажденной водой.

Реакция была мгновенной и катастрофической.

По всей сети, от куклы к кукле, прокатилась волна безумия. Пустота в них внезапно была заполнена бессмысленным, неутолимым голодом. Они не знали, чего хотят, но хотели этого с отчаянной, первобытной силой.

По всему Некрополю раздался скрежет. Скелеты начали ломать свои собственные кости. Зомби – вгрызаться в плоть друг друга. Тени – с визгом разрывать самих себя. Идеально настроенный инструмент превратился в оргию бессмысленного, хаотичного саморазрушения.

Малигнар закричал. Его разум был подключен к этой сети. И теперь по нему волнами било безумие и агония тысяч его созданий. Психическая обратная связь была чудовищной. Он рухнул на колени, из его глаз, ушей и носа хлынула черная кровь.

Иглы, связывавшие Моргрена, потухли и рассыпались в прах. Цепи, лишенные воли хозяина, упали. Он был свободен.

Он поднялся со стола. Глефа Жнеца сама собой обрела плоть в его руке, голодная и яростная.

– Ты… ты… что ты наделал?! – прохрипел эльф, с ужасом глядя на то, как его вековая работа пожирает сама себя. – Ты осквернил… гармонию!

– Я просто показал твоим куклам вкус настоящей свободы, – ответил Моргрен, подходя к нему. – Свободы от всего.

Он замахнулся. Даже ослабленный, Малигнар был могущественным магом. Он выставил перед собой щит из костей. Но глефа Моргрена прошла сквозь него, как сквозь туман, и вонзилась эльфу в плечо. Лезвие не столько ранило, сколько пило. Магия, жизнь, сама суть древнего некроманта хлынула в Глифу.

В последней отчаянной попытке он вырвал из-за пазухи артефакт – пульсирующий черный камень – и попытался активировать его. Но Моргрен был быстрее. Он вырвал глефу и нанес последний, обезглавливающий удар.– Нет… Мои знания… Моя сила… – шептал эльф, чувствуя, как становится пустым.

Тело эльфа истлело, оставив лишь доспехи и артефакт, упавший на пол с тихим стуком. Сердце Тихого Королевства.

Моргрен поднял его. И в тот же миг ощутил новое, холодное присутствие. Закон. Древний бог смерти, Морос.

«Ты держишь Сердце. Ты коснулся моего домена. Теперь ты – его часть», – прозвучал в его голове безразличный голос. «Каждая душа, что ты поднимешь, будет стоить частицы твоей. Каждый секрет смерти сделает твою кровь холоднее. Ты будешь жить, но перестанешь быть живым. Это не сделка. Это – цена».

Присутствие исчезло. Моргрен стоял, сжимая в руке артефакт. Он чувствовал это. Легкий, едва уловимый холод в венах. Тепло его собственной крови стало чуть слабее. Он стал… дальше от жизни.

Он посмотрел на останки мертвецов, что еще корчились в агонии безумия. Он протянул руку, сжимая Сердце. Он сосредоточился, вливая в артефакт не чужую, а свою собственную жизненную силу, как учил его Морос.

Безумие прекратилось. Мертвецы замерли, а затем медленно повернули свои пустые глазницы к нему. И в их глубине загорелся холодный, послушный свет. Его свет.

Он победил. Он обрел силу повелевать мертвыми.

Но цена была уплачена. Его душа очерствела. Он чувствовал, как последние остатки человеческого тепла покидают его, уступая место могильному холоду. Он становился живым трупом, ведущим за собой армию мертвецов.

Он посмотрел на свою новую, безмолвную армию. Впервые за долгое время он не чувствовал себя одиноким. Но это было утешение мертвеца, нашедшего покой среди могил.

– За мной, – приказал он. И его голос был похож на шелест сухих костей на ветру. – Наша работа только начинается.

Глава 25. Цена высокомерия

Моргрен вышел из руин Некрополя на рассвете, когда солнце еще не решилось показаться из-за горизонта. За его спиной тянулась процессия – сотня мертвецов, поднятых его волей из древних могил. Скелеты в истлевших доспехах, зомби с провалившимися лицами, тени, что скользили по земле без хозяев. Армия безмолвных слуг, готовых исполнить любой его приказ.

Сердце Тихого Королевства в его левой руке пульсировало в такт его замедлившемуся сердцебиению. С каждым поднятым мертвецом он чувствовал, как еще одна капля тепла покидает его тело, как еще один осколок души каменеет. Но власть… власть была пьянящей.

Он шел на юг, туда, где по слухам, собирался новый легион Инквизиции под командованием Архи-Инквизитора Габриэля Светоносца. Тысяча храмовников, батальон боевых священников, десяток архангелов в человеческих телах. Армия, которая шла зачистить болота от нечести.

Идеальная цель для проверки новых сил.

Он нашел их лагерь к полудню. Белые шатры были расставлены идеальными рядами на холме, окруженном рвом и частоколом. Знамена с изображением золотого солнца развевались на ветру. В центре лагеря возвышался огромный походный алтарь, от которого исходило мягкое, теплое сияние.

Моргрен остановился на гребне противоположного холма. Его мертвая армия выстроилась за ним. Он был уверен в победе. Что могли сделать смертные воины против тех, кто уже познал смерть?

– Surgite et opprimite! (Восстаньте и сокрушите!)Он поднял Сердце Тихого Королевства и произнес слова команды:

Мертвецы двинулись вниз по склону. Медленно, неотвратимо, как сама смерть. Моргрен чувствовал их через артефакт, направлял их движения, тратя свою жизненную силу на поддержание их существования.

Первыми их заметили дозорные. Рога затрубили тревогу. Лагерь пришел в движение. Но это было не паникой. Это была железная дисциплина людей, которые знали, что сражаются за свет против тьмы.

Архи-Инквизитор Габриэль вышел из своего шатра. Высокий, седовласый воин в белых доспехах, с мечом, пылающим святым огнем. Он посмотрел на приближающуюся орду нежити и улыбнулся. Улыбкой человека, который наконец-то нашел достойного противника.

– Sanctus Ignis! Purifica omnia! (Святой огонь! Очисти все!) – прогремел его голос.

От алтаря взметнулся столп белого пламени. И это пламя начало расползаться по земле, превращая саму почву в оружие против нечисти.

Первые ряды мертвецов вступили на освященную землю. И начали гореть. Не просто тлеть – они горели изнутри, их кости трескались, плоть осыпалась пеплом. Святая магия была их естественным врагом.

Моргрен почувствовал боль. Каждый уничтоженный мертвец отзывался болью в его груди, забирал с собой кусочек его силы. Но он упрямо продолжал насылать их вперед. Он потратил слишком много, чтобы отступить сейчас.

Храмовники вышли из лагеря строем. Их мечи и копья были благословлены, их доспехи – освящены. Они врезались в ряды нежити, как раскаленный нож в масло. Каждый их удар уничтожал троих мертвецов. Их боевые кличи были молитвами, их оружие – гневом небес.

А затем в бой вступили боевые священники. Их заклинания были не огненными шарами, а волнами чистого света, что смывали нежить, как цунами смывает песчаные замки.

Моргрен отчаянно пытался компенсировать потери, поднимая новых мертвецов из земли. Но каждое заклинание высасывало из него больше сил. Его кожа стала серой, как у трупа. Дыхание – прерывистым. Сердце едва билось.

Через час от его гордой армии осталась жалкая горстка. А храмовники даже не вспотели.

Габриэль сам шел на него. Его меч пылал, как маленькое солнце.

Моргрен понял свою ошибку слишком поздно. Он потратил всю свою силу на поддержание армии. Он забыл о том, что сделало его страшным – о глефе, о личном мастерстве, о ярости. Он полагался на количество, а не на качество.

Габриэль не говорил. Он просто атаковал. Его меч был быстр, как молния, и горяч, как звезда. Моргрен едва успевал парировать, его движения были медленными, неуверенными. Холод мертвой магии сковывал его мышцы.

Удар. Еще один. Габриэль был мастером, равного которому Моргрен не встречал. Даже ослабленный, архи-инквизитор превосходил его. Святое пламя обжигало, каждое соприкосновение клинков причиняло боль.

Финальный удар рукоятью меча в висок. Моргрен рухнул. Мир поплыл, потемнел.

Последнее, что он видел – лицо Габриэля, полное не торжества, а печали.

– Какую же цену ты заплатил за эту силу, сын мой, – прошептал архи-инквизитор. – Какую же страшную цену…

Он очнулся в камере. Каменной клетке глубоко под землей, в катакомбах Цитадели Веры. Здесь не было окон, лишь одна тяжелая дверь с решеткой. Воздух был спертым, холодным. По стенам тянулись ряды ниш, где когда-то покоились святые мученики. Теперь здесь держали тех, кто ожидал суда.

Его руки были закованы в кандалы из освященного серебра. Они жгли кожу, не давая сосредоточиться на магии. Сердце Тихого Королевства отобрали. Глефу – тоже.

Он был просто человеком. Очень холодным, очень усталым человеком, который наделал слишком много ошибок.

За решеткой послышались шаги. Габриэль. Он принес с собой простую деревянную скамью и сел напротив камеры.

– Завтра суд, – сказал он просто. – Послезавтра – костер. Хочешь покаяться? Я выслушаю.

– В чем каяться? В том, что проиграл?Моргрен поднял на него мутный взгляд.

– В том, что пытался стать богом, – ответил Габриэль. – Смерть – не инструмент, сын мой. Это – закон. И тот, кто пытается его нарушить, всегда платит сполна.

– Подумай об этом, пока есть время. Завтра будет поздно.Он поднялся и пошел к выходу.

Остался один в холодной темноте, Моргрен понял: высокомерие довело его до поражения. Он думал, что мертвые сделают его непобедимым. Но забыл главное – сила без мудрости всегда оборачивается против того, кто ею владеет.

Завтра его сожгут. А значит, времени на исправление ошибок почти не осталось.

Глава 26. Собеседник в цепях

Когда Габриэль ушел, тьма в камере сгустилась, стала осязаемой. Она давила, наполненная шепотом веков, эхом молитв мучеников и беззвучными криками тех, кто закончил свой путь здесь, в каменном чреве Цитадели Веры. Серебряные кандалы на руках Моргрена были не просто металлом. Они были якорями, впившимися в его душу, и с каждой минутой они вытягивали из него остатки тьмы, остатки силы, оставляя лишь холодную, человеческую немощь.

Он сидел на каменном полу, прислонившись спиной к влажной стене. Костер. Завтра. Это был закономерный, почти ироничный финал. Он, ставший аватаром, должником богов и демонов, сгорит, как обычный колдун-недоучка. Его высокомерие привело его сюда. И он был слишком уставшим, чтобы злиться.

– Какое жалкое зрелище, – раздался из самого темного угла камеры тихий, мелодичный голос с легкой хрипотцой. Голос, похожий на шелк, которым обернули лезвие бритвы. – Великий Жнец, покоритель Картана, сидит и ждет, пока его поджарят, как поросенка на ярмарке. Я разочарована.

Моргрен резко поднял голову. Он был не один.

В углу, почти сливаясь с тенями, сидела она. Женщина. Или нечто, что приняло ее облик. Она тоже была в кандалах, но ее оковы были сложнее, испещрены рунами подавления, и крепились не только к рукам, но и к шее, и к лодыжкам. Ее одежда превратилась в лохмотья, обнажая кожу цвета лунного камня, покрытую синяками и ссадинами. Из спутанных иссиня-черных волос пробивались два изящных, похожих на ветви обсидиана, рога. Но даже в грязи и унижении, она была… совершенна. Ее лицо с тонкими чертами, высокими скулами и полными, насмешливыми губами было произведением искусства падшего бога. И ее глаза… ее глаза были цвета расплавленного золота, и в них плескался интеллект, коварство и вековая, смертельная скука.

– Кто ты? – прохрипел Моргрен.

– Соседка, – она лениво потянулась, насколько позволяли цепи, и это движение было полно хищной, змеиной грации. – Будущая коллега по ритуальному сожжению. Можешь звать меня Лилури. А ты, я так понимаю, местная знаменитость. Говорят, ты заставил сбежать самого Разиэля. Не могу поверить, что такой могущественный муж пал от рук этого старого, набожного осла Габриэля.

Ее слова были пропитаны ядом. Она не сочувствовала. Она издевалась.

– Я совершил ошибку, – ровно ответил Моргрен.

– О, да. И я даже знаю, какую, – она подалась вперед, и золотые глаза впились в него. – Ты поверил, что мертвые – это армия. А мертвые – это просто инструменты. Как молоток. И ты попытался забить молотком ураган. Глупо. Но очень по-человечески.

Она знала. Она видела или чувствовала, что произошло.

– Что ты такое? Суккуб? – бросил он.

– Ярлыки. Как вы, смертные, их любите. Суккуб, демон, ведьма… Я – то, что приходит ночью, когда вы слабы. Я – шепот, что толкает короля на предательство, а святого – на грех. Я – наслаждение и боль, сплетенные воедино. А сейчас… сейчас я – пленница, которую предал слишком самонадеянный любовник-магистр, продавший меня этим святошам в обмен на прощение грехов. История стара, как мир.Она рассмеялась. Тихим, грудным смехом.

– А что у тебя? Кого оплакиваешь? Судя по тому, как ты пал, это была большая любовь. Или большая глупость. Обычно это одно и то же.Ее взгляд скользнул по мешочку на его груди.

– Не твое дело, – отрезал он.

– Ошибаешься, красавчик. Очень даже мое, – ее голос стал вкрадчивым, интимным. – Потому что завтра утром нас обоих поведут на костер. И я не собираюсь заканчивать свое существование в виде хорошо прожаренного стейка для увеселения толпы. А ты? Ты готов умереть из-за одной ошибки? Умереть, так и не отомстив за свою мертвую подружку?

Она попала в цель. Прямо в незажившую рану.

– У нас нет выбора. Эти цепи… – начал он.

– Цепи, – она презрительно фыркнула. – Цепи – это лишь металл и символы. Они питаются нашей силой, нашей сутью. Но любой сосуд можно переполнить. Любой закон можно извратить.

– Я чувствую его на тебе. Шрам. Отпечаток. Договор с одним из Принцев. С Бел'Агором, если мои чувства меня не обманывают. Он дал тебе новую Глифу.Она подползла ближе, насколько могла. Запах от нее был странным – смесь озона, ночных цветов и чего-то пряного, первобытного.

Моргрен напрягся. Она видела слишком много.

– Святоши думают, что их серебро и молитвы могут сдержать силу Хаоса, – прошептала она, ее золотые глаза горели. – Глупцы. Они могут лишь построить плотину. Но любую плотину можно прорвать.

– Что ты предлагаешь?

– Союз. Временный. Отчаянный. Как мы с тобой, – она улыбнулась, и от этой улыбки по спине Моргрена пробежал холодок. – Эти цепи подавляют нашу внутреннюю энергию. Но они не рассчитаны на внешний, концентрированный всплеск. Особенно на всплеск чистой, необузданной силы Хаоса.

– Моя сила подавлена. Я не могу ее призвать.

– Тебе и не нужно. Тебе нужно лишь… позвать. Открыть дверь. Даже в самой глубокой темнице пленник может прокричать в окно. Даже если он не знает, услышат ли его. Тебе нужно лишь на мгновение коснуться своего договора. Не просить у Бел'Агора силы. А просто… напомнить вселенной, что ты его должник. Этот импульс, эта рябь на ткани реальности – мне хватит этого. Я поймаю ее и направлю в наши оковы. Они не выдержат. Будет больно. Возможно, нас обоих испепелит. Но это лучше, чем костер, не так ли?

Это был безумный план. Отчаянный. И он полностью зависел от нее. Она могла обмануть. Могла использовать этот импульс, чтобы освободиться самой, оставив его здесь.

Он посмотрел в ее золотые глаза. Он видел там коварство, ложь, манипуляцию. Но он видел там и другое. Неукротимую, яростную жажду жизни. Такую же, как и у него.

– Почему я должен тебе доверять?

– Ты не должен. Но какой у тебя выбор, жнец? Умереть в одиночестве, оплакивая свою мертвую девочку? Или рискнуть, поставив свою душу на одну карту с демоницей? По-моему, выбор очевиден.Она рассмеялась снова.

Она была права.

Он посмотрел на свои руки, на серебряные оковы. Посмотрел на тьму за решеткой. Он вспомнил лицо Лианны, превращающееся в пепел.

Нет. Он не умрет здесь. Не так.

– Хорошо, – сказал он. – Что я должен делать?

– Просто закрой глаза, красавчик. И вспомни, каково это – продавать свою душу. А об остальном позабочусь я.На губах Лилури расцвела победная, хищная улыбка.

Он закрыл глаза. И потянулся своей волей в пустоту, туда, где на его душе горело невидимое клеймо Князя Демонов. Он не просил. Он просто напомнил о своем существовании.

И ад ответил.

Глава 27. Союз из Преисподней

Моргрен закрыл глаза и позвал.

Он не молился и не просил. Он потянулся своей волей к шраму на душе, к клейму Бел'Агора, и дернул за этот невидимый поводок. Он не просил о помощи. Он лишь напомнил вселенной, что ее равновесие – ложь, и он – одна из гирь на весах Хаоса.

Реакция была мгновенной. Незримая волна нечестивой энергии, чистой, первобытной неправильности, ударила по камере. Святые руны на стенах зашипели и потекли, как воск. Серебряные кандалы раскалились, но не от святости, а от осквернения.

– Ах… вот оно, – выдохнула Лилури, и ее золотые глаза вспыхнули. – Этот восхитительный привкус нарушения всех правил…

Она больше не была томной пленницей. Она стала тенью и клинком. Она поймала эту крошечную искру хаоса, которую призвал Моргрен, и не стала бороться с энергией оков. Она ее совратила. Она вплела в строгий, праведный узор святой магии ноты безумия, нашептала ей обещания свободы, которых та никогда не знала.

– An'keth, sh'lar il'khem! – ее голос был шепотом, но он проникал в сам металл.

Раздался не взрыв. А тихий, мелодичный звон, будто лопнули тысячи хрустальных нитей. И кандалы просто рассыпались в серебряную пыль. Одновременно дверь камеры с тихим вздохом растворилась в облаке теней.

Они были свободны.

– А теперь, мой милый жнец, – промурлыкала Лилури, поднимаясь. В ее руке из ниоткуда возник тонкий, изогнутый стилет из черного металла. Она приставила его к горлу Моргрена, ее тело прижалось к его. – Маленькая проверка. Докажи мне, что ты сейчас полезнее мне живым, чем мертвым. Твоя душа, должно быть, очень вкусная.В коридоре уже раздавались крики тревоги.

– Мертвый я не смогу прорубить для тебя дорогу сквозь легион храмовников.Моргрен не дрогнул. Он посмотрел в ее золотые глаза, и в его взгляде была лишь выжженная пустыня.

– Верно. Какой ты прагматичный, сладкий. Хорошо. На сегодня ты – мой любимый таран. Постарайся не сломаться.Она изучала его мгновение, а затем рассмеялась тихим, грудным смехом.

Она убрала стилет и, как змея, выскользнула в коридор.

Моргрен был бурей. Его глефа, сотканная из тьмы и скорби, несла смерть. Он шел напролом, пожирая души храмовников, и с каждой новой жертвой его движения становились быстрее, а холод в его душе – глубже.Начался их танец. Танец клинка и иллюзии, жестокости и коварства.

Но Лилури… Лилури была искусством. Она была ассасином и магом обмана. Она не сражалась, она играла. Она скользила в тенях, и там, где она проходила, реальность давала трещину. Отряд храмовников, бегущий по коридору, внезапно видел, как пол под ними превращается в кипящую лаву, и в ужасе останавливался на драгоценную секунду – достаточную, чтобы глефа Моргрена собрала свою жатву. Боевой священник, начавший читать молитву защиты, вдруг видел перед собой лицо своей давно умершей матери, укоряющей его за грехи, и его вера давала трещину.

– Быстрее, сладкий, они такие скучные, – шептала она ему на ухо, появляясь из тени, пока он вырывал глефу из очередного трупа. – Убей их всех, и пойдем дальше.

Они пробивались вниз, к выходу, который знала только она. Но у последней решетки их ждал Габриэль. Его сияющий меч преграждал им путь.

– Вы не пройдете! – взревел он, и его вера была щитом, который не могли пробить иллюзии.

– Какой громкий, – прокомментировала Лилури, прячась за спиной Моргрена. – Займи его на пару мгновений, милый. Я приготовлю нам путь к отступлению.

Моргрен бросился на Архи-Инквизитора. Сталь и тьма сошлись в яростном поединке. Но пока они сражались, Лилури не готовила заклинание разрушения. Она плела обман.

В дальнем конце коридора, за спиной Габриэля, раздался грохот и демонический рев. Инквизитор на долю секунды обернулся и увидел, как стена взрывается, и из пролома лезет огромная, многорукая тварь из самых глубин преисподней. Иллюзия была совершенной.

Габриэль, как истинный воин света, не мог проигнорировать большую угрозу. Он развернулся, чтобы встретить нового врага. И в этот момент Моргрен, не раздумывая, бросился не на него, а к решетке, где Лилури уже растворяла замок своей темной магией.

– Прощай, святоша! Надеюсь, твои воображаемые друзья составят тебе компанию! – крикнула она, и они нырнули в открывшийся проход.

За спиной раздался рев ярости Габриэля, понявшего, что его обманули. Но было поздно. Они уже неслись по темному, зловонному туннелю, уходя от погони.

Они выбрались наружу в нескольких милях от Цитадели, выбравшись из сточной канавы в гниющих болотах. Ночь была холодной и беззвездной.

– Ну вот, – сказала Лилури, элегантно отряхивая свои лохмотья. – Мы свободны, грязны и, смею предположить, являемся самыми разыскиваемыми персонами на континенте. Восхитительно.

– Я наблюдала за тобой, мой мрачный жнец. В тебе есть сила, способная ломать миры. Но нет ни капли утонченности. Ты – дубина, которой нужен тот, кто будет ею размахивать.Она подошла к Моргрену и провела пальцем по его груди. Ее прикосновение было холодным, как у змеи.

– А ты, я полагаю, хочешь стать этой рукой? – безразлично спросил он.

– Именно, сладкий, – ее золотые глаза хищно блеснули. – Я – коварство, я – знание, я – ключ ко всем запертым дверям. Ты – сила, способная эти двери выломать. Поодиночке мы – добыча. Но вместе… вместе мы можем стать охотниками. Вместе мы получим куда больше, чем в одиночку. Это чистый, холодный расчет. Никаких любовных соплей.

Он молча смотрел на нее, на это прекрасное, лживое, смертельно опасное существо. Он ничего не чувствовал. Ни влечения, ни отвращения. Лишь утилитарность. Она была права. Она была полезна.

– Я иду на север, – сказал он. – Убивать вампира.

– На север? Как скучно и холодно! – она картинно надула губки. – Но так уж и быть. Древняя вампирская кровь, говорят, прекрасное тонизирующее средство. Я пойду с тобой, милый.

– Но запомни. Наш союз держится на взаимной выгоде. В тот миг, когда ты перестанешь быть мне полезен, я выпью твою душу, а из твоей кожи сошью себе новые сапожки.Она подошла вплотную, и ее голос стал тихим, интимным шепотом, от которого по коже бежали мурашки.

– Я бы удивился, если бы ты поступила иначе, – ответил он.Моргрен посмотрел на мешочек с пеплом на своей груди. Затем на нее.

Они пошли на север. Не друзья. Не любовники. А два чудовища, заключивших временный пакт о ненападении. И горе было тому миру, что лежал у них на пути.

Глава 28. Две тени в лунном свете

Северная дорога была беспощадна. Здесь, на границе цивилизованных земель, закон устанавливали волки и разбойники, а ночь приносила с собой не покой, а охоту. Моргрен и Лилури шли уже неделю, и каждый день их союз становился крепче не от доверия, а от необходимости.

Они остановились на ночлег в развалинах старой сторожевой башни, где когда-то стояли пограничные стражи короля. Теперь от башни остались лишь почерневшие стены и память о былом величии. Моргрен развел костер из обломков мебели, а Лилури устроилась напротив него, изучающе наблюдая за языками пламени.

– Знаешь, милый, – произнесла она, и ее голос в полумраке звучал как бархат по обнаженной коже, – я начинаю понимать, почему Бел'Агор так заинтересовался тобой. Большинство смертных либо сходят с ума от силы, либо становятся ее рабами. А ты… ты просто принял ее, как принимаешь дождь или ветер.

Моргрен не поднял глаз от огня. Пламя напоминало ему о другом огне – том, что превратил Лианну в пепел. Но боль была уже не острой, а тупой, как старая рана в дождливую погоду.

– Сила – это инструмент, – сказал он тихо. – Она не хорошая и не плохая. Она просто есть.

– Какой философ из тебя, сладкий, – Лилури поднялась и подошла к нему, ее движения были полны кошачьей грации. – Но ты ошибаешься. Сила всегда меняет того, кто ею владеет. Посмотри на себя. Когда ты в последний раз чувствовал что-то, кроме пустоты?

Она опустилась рядом с ним, так близко, что он чувствовал тепло ее тела и аромат – смесь жасмина и чего-то дикого, хищного.

– Когда в последний раз ты смеялся? Плакал? Желал чего-то большего, чем просто месть?

Моргрен повернулся к ней. В свете костра ее лицо было прекрасным и печальным одновременно. В ее золотых глазах плясали отблески пламени, но в их глубине он увидел нечто знакомое. Пустоту. Такую же, как и в его собственной душе.

– А ты? – спросил он. – Когда ты в последний раз была не демонессой-соблазнительницей, а просто… женщиной?

Улыбка на ее губах дрогнула.

– Очень давно, милый. Очень давно. Настолько давно, что я почти забыла, каково это.

Она протянула руку и коснулась его щеки. Ее пальцы были удивительно теплыми.

– Мы похожи, ты и я. Два существа, потерявшие все, что делало нас живыми. Два призрака, играющих в то, что у нас есть цель.

– У меня есть цель, – возразил он, но голос звучал неуверенно.

– Месть? – она горько усмехнулась. – Дорогой мой, месть – это не цель. Это отговорка. Способ не думать о том, что будет после. А что будет с тобой, когда ты убьешь всех своих врагов? Когда мир лежит в руинах, а твой голод наконец утолен?

Моргрен молчал. Он не думал об этом. Не хотел думать.

– Ты станешь тем, кем уже становишься, – прошептала она. – Пустотой. Голодом без объекта. Смертью без цели. Как и я.

Она отвела руку, но не отодвинулась. Между ними повисла тишина, нарушаемая лишь треском горящих поленьев.

– Расскажи мне о ней, – попросила Лилури внезапно. – О той, что превратилась в пепел. О Лианне.

Моргрен вздрогнул, услышав это имя.

– Откуда ты…?

– Ты произносишь его во сне, сладкий. Каждую ночь. Как молитву. Или как проклятие.

Он закрыл глаза. Воспоминания нахлынули помимо его воли. Зеленые глаза Лианны, полные насмешки и тепла. Ее смех, острый, как лезвие, но согревающий лучше любого огня. Ее последняя улыбка, когда она принесла себя в жертву ради него.

– Она была… живой, – сказал он наконец. – Полной жизни, даже когда вокруг была только смерть. Она видела во мне человека, когда я сам забыл, что это такое.

– А я вижу в тебе чудовище, – тихо сказала Лилури. – И это тоже правда. Но не вся.

Она придвинулась ближе, положила голову ему на плечо. Жест был неожиданно простым, лишенным соблазна или расчета.

– Знаешь, что самое страшное в одиночестве? – прошептала она. – Не то, что рядом никого нет. А то, что ты забываешь, каково это – быть рядом с кем-то.

Моргрен почувствовал что-то странное. Не желание, не привязанность. Просто… узнавание. Как будто в темноте его души зажгли свечу, и в ее свете он увидел отражение собственной боли.

– Мы используем друг друга, – сказал он.

– Конечно, – согласилась она. – Но это не значит, что мы не можем найти утешение в этом использовании.

Она подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах больше не было хищного блеска. Была лишь усталость. Усталость существа, которое слишком долго притворялось тем, кем не является.

– Я не прошу тебя полюбить меня, милый, – сказала она. – Я не прошу забыть свой пепел. Я прошу лишь… не быть одной. Хотя бы сегодня ночью.

Моргрен смотрел на нее долго. Затем медленно обнял ее. Не со страстью, не с нежностью. Просто обнял, как обнимают то, что остается, когда все остальное потеряно.

Они сидели у костра, два существа, которые забыли, что значит быть живыми, и пытались согреться теплом друг друга. Это не была любовь. Это было нечто более простое и более отчаянное.

Это было признание того, что даже чудовища боятся темноты.

И что иногда даже пустота нуждается в другой пустоте рядом, чтобы не сойти с ума от собственного эха.

Глава 29. Урок в ледяном аду

Шпиль Бледной Крови встретил их не войной, а тишиной. Презрительной, высокомерной тишиной древнего хищника, который наблюдает, как мыши скребутся у его порога. Они прошли по залам, вырезанным из самого сердца ледника, и трупы вампирской стражи, убитой ими по пути, казалось, лишь забавляли невидимого хозяина. Их не пытались остановить. Их вели.

Тронный зал был произведением искусства, высеченным из льда и замороженной агонии. С потолка свисали ледяные сталактиты, похожие на клыки бога, а в стенах были вморожены в вечной муке прекрасные фигуры – смертные, эльфы, даже демоны, ставшие частью коллекции Лорда Волкова.

Сам он сидел на троне из черного льда, попивая из кубка, наполненного густой, алой жидкостью. Он не встал. Он лишь лениво приподнял бровь, когда они вошли.

– А вот и они, – его голос был тихим, но проникал до самых костей. – Бродячий могильщик и его демоническая подстилка. Я, признаться, ожидал большего. Больше… лоска. А от тебя, милый мой жнец, все еще разит пеплом твоей сгоревшей ведьмы. Неужели так и не выветрилось?

Моргрен напрягся. Каждое слово вампира было отточенным оскорблением, нацеленным в самые больные точки.

– Мы пришли за твоей головой, Волков.

– Головой? – вампир рассмеялся, и смех его был похож на хруст льда под ногами. – Дитя, ты пришел, потому что я позволил тебе прийти. Вся ваша кровавая прогулка по моему дому – лишь прелюдия. Я хотел оценить товар перед покупкой.

– А ты, моя заблудшая пташка. Думала, я не узнаю тебя? Лилури, мастерица иллюзий, изгнанная из дворов Наггарота за то, что посмела обмануть саму Матриарха. И теперь ты прибилась к этому… существу. Какое падение.Он посмотрел на Лилури, и в его глазах вспыхнул огонь собственника.

– Я предпочитаю компанию сломленных героев компании напыщенных трупов, Волков.Лилури оскалилась.

– О, ты еще узнаешь, что такое настоящее унижение, – пообещал он. – Но сперва – дела.

Он щелкнул пальцами. И пол тронного зала вспыхнул багровыми рунами. Это была ловушка. Гигантская магическая клетка, которая начала высасывать из них силы.

– Глупцы, – прошипел Волков, поднимаясь. Он двигался с грацией и скоростью, невозможной для существа его лет. – Вы сражались с моими детьми. Но вы не знаете, что такое отец.

Битва была адом. Волков был не просто воином. Он был магом крови, мастером клинка и гением тактики. Он не сражался с ними. Он играл. Он натравливал на них ожившие кровавые горгульи, бил волнами ледяного ужаса, что замораживали саму душу.

– Твои трюки жалки, дитя Хаоса! Я видел рождение звезд, чьи тени ты пытаешься копировать!Лилури плела иллюзии, пытаясь сбить его с толку, но он проходил сквозь них, как нож сквозь туман, и каждый раз наносил ответный, жестокий удар.

Он ударил, и волна черного льда пробила ее защиту. Лилури вскрикнула и отлетела к стене. Ее рука была вывернута под неестественным углом, а из губ текла кровь. Она была сломлена.

Моргрен взревел от ярости. Он бросился на вампира, и Глифа Жнеца на его руке выла от голода. Но Волков был готов. Он ждал этого.

– Вот оно! Голод! Твоя единственная сила! – он парировал удар глефы своим клинком из замерзшей крови. – Но голод можно обмануть!

– Ударь! – насмехался он. – Ударь и убей ее окончательно!Он провел рукой по воздуху, и из ран на теле Лилури хлынула кровь, формируя перед Волковым кровавый щит.

Волков ударил. Не клинком. Когтями. Он распорол Моргрену бок, от ребер до бедра. Боль была чудовищной. А затем он ударил снова, в грудь, и его когти прошли в миллиметре от сердца.Моргрен замер на долю секунды. И эта доля секунды стоила ему всего.

Моргрен рухнул на колени, захлебываясь кровью. Глефа выпала из его рук. Он был побежден. Унижен.

– И вот конец, – Волков подошел и схватил его за волосы, заставляя поднять голову. – Никакой великой битвы. Лишь предсказуемый финал. Ты дрался, ведомый скорбью. А я – вечностью и скукой. Угадай, кто победил.

Он занес руку для последнего удара. Моргрен был пуст. Он проиграл.

Но в его разуме, полном боли, вспыхнуло знание, поглощенное у сотен душ. Хитрость Амарант, воля Каэлена, отчаяние тысяч жертв. Он не мог победить силой. Но он мог сыграть в последнюю, отчаянную игру.

Собрав последние остатки воли, он не стал атаковать. Он коснулся разумом Глифы. И через нее – разума Волкова. Но он не пытался его подчинить. Он послал ему одно-единственное, кристально чистое сообщение. Не мысль. А ощущение. Присутствие.

Присутствие Бел'Агора.

Волков замер. Его рука остановилась в сантиметре от лица Моргрена. Высокомерие на его лице сменилось на мгновение… расчетом. Он, древний интриган, почувствовал присутствие игрока куда более высокого ранга. Убить этого смертного – просто. Но навлечь на себя гнев Князя Демонов из-за сломанной игрушки? Это была плохая сделка.

– Так вот оно что… – прошипел Волков, и в его глазах впервые промелькнул страх. – Ты его цепной пес.

Эта секунда сомнения. Это все, что было нужно.

Моргрен рванулся вперед, игнорируя боль. Он не целился в сердце. Он вцепился зубами в горло вампира. Это был жест не воина. А загнанного, умирающего зверя.

Волков взревел от ярости и неожиданности. Он отшвырнул Моргрена, но было поздно. Глифа Жнеца, почувствовав вкус крови, ожила. Она впилась в вампира невидимыми щупальцами и начала пить.

Древний вампир закричал, когда его тысячелетняя сила, его бессмертие, его самая суть хлынули из него в этого умирающего смертного. Он истлевал, превращаясь в прах.

Моргрен лежал на полу, умирая. Но поток поглощенной силы едва удерживал его на краю. Он выжил. Победил. Но какой ценой?

Он знал, что им нужно уходить. Он вошел в сокровищницу, ища что-то, что могло бы им помочь.Шатаясь, он поднялся. Он подошел к Лилури. Она была без сознания, ее дыхание было едва различимо.

И там, среди гор золота, он нашел его. На бархатной подушке лежал черный шар из полированного обсидиана, который, казалось, поглощал не только свет, но и звук. Сфера Абсолютной Тишины. Он взял ее, и знание о ее силе наполнило его разум. Артефакт, способный создать зону, где любая магия, божественная или демоническая, просто перестает существовать.

Он вернулся к Лилури. Он был разбит. Она была сломлена. Он убил своего врага, но эта победа была горькой, как яд. Он победил не силой, а блефом, поставив на кон имя своего нового, еще более страшного хозяина.

Он поднял демонессу на руки. Она была легкой, как сломанная птица.

– Я вытащу тебя отсюда, – прошептал он.

Он уходил из ледяного ада, неся на руках свою единственную союзницу. Он победил, но чувствовал себя проигравшим. И он знал, что впереди их ждет лишь еще больше крови, еще больше боли и сделок, за которые придется платить душой.

Глава 30 Правда в глазах мертвого бога

Победа пахла холодной кровью и пылью веков. В тронном зале Лорда Волкова, среди ледяных статуй и пепла, оставшегося от древней вампирской аристократии, царила тишина. Моргрен стоял на коленях, тяжело дыша, пока сила, выпитая из души вампирского владыки, с болью вливалась в него, затягивая рваные раны и наполняя разум чужими, тысячьюлетними воспоминаниями.

– Ну что, сладкий, – прохрипела она, – теперь ты знаешь, каково это – пить кровь настоящих королей. Чувствуешь, как растешь?Лилури, прислонившись к ледяной колонне, зажимала сломанную руку. Ее лицо было бледным, но в золотых глазах горел триумфальный, хищный огонь.

Он не ответил. Он подошел к ней, оторвал от своего плаща длинный лоскут и, игнорируя ее шипение, жестко, но умело перевязал ей руку, создавая подобие шины. Его пальцы на мгновение коснулись ее холодной кожи. Это прикосновение было деловым, лишенным всякой нежности, но оно заставило ее замолчать.

– Ты была бы бесполезна с одной рукой, – ровно ответил он, но не отошел.– Спасибо, – процедила она сквозь зубы.

– Я дрался за свой единственный актив в этой проклятой игре, – солгал он. Или сказал правду. Он и сам уже не знал.Они стояли в опасной близости, два израненных хищника, только что вырвавших победу из пасти ада. – Ты дрался за меня, – это был не вопрос. Это было утверждение. Она смотрела на него в упор, пытаясь прочитать что-то в его пустых глазах.

– Продолжай так говорить, мой милый жнец. Может, однажды ты и сам в это поверишь. А теперь, раз уж мы перебили всех хозяев, не мешало бы ограбить их дом.Она усмехнулась, но в ее усмешке не было обычной язвительности.

Сокровищница Волкова была гимном его тщеславию. Горы золота, драгоценные камни размером с кулак, проклятые клинки и доспехи павших героев. Но их взгляд привлекло не это. В центре зала, на простом обсидиановом постаменте, лежала шкатулка из человеческой кости.

Моргрен открыл ее. Внутри, на черном бархате, лежало оно. Не драгоценный камень. Окаменевший глаз. Глаз, который, казалось, все еще видел, смотрел сквозь него, сквозь время, сквозь саму ткань реальности. Глаз Древнего Бога.

– Осторожнее с этой игрушкой, сладкий, – голос Лилури стал серьезным. – Это реликвия времен, когда «правда» была не точкой зрения, а оружием массового поражения. Он показывает вещи такими, какие они есть. А это, поверь мне, зрелище не для слабонервных.

Но Моргрену было плевать на предупреждения. Ему нужны были ответы. Он взял Глаз в руку.

И мир раскололся.

Он парил в беззвездной пустоте, глядя на их мир, как на шар в руках безумного бога. Он видел Узлы, что, как раковые опухоли, высасывали жизнь из планеты, питая голод Того-что-Грызет-Корни-Мира. Эта угроза никуда не делась, она лишь росла. Но теперь он видел и другое.

Рядом с их реальностью, как хищник у стеклянной стены аквариума, клубилась иная. Мир багрового неба и вечной битвы. И в тонкой мембране между мирами зияла кровоточащая рана – Разлом. Из него, как гной, сочилась воля миллиардов. Орды демонов, диких, голодных, ведомых лишь одной целью – ворваться и утопить этот мир в похоти, крови и агонии.

Но ужаснее всего было не это. Глаз показывал правду. Он показывал нити. Нити влияния, что тянулись из Разлома в их мир. Тайные культы. Древние ритуалы. И одна нить, яркая, пурпурная, полная коварства и амбиций, вела… прямо к женщине, стоявшей за его спиной.

Он увидел ее не как спутницу, а как она есть. Как Агента. Как Предвестницу. Он увидел, как она нашептывает сны продажным магам, как ее иллюзии толкают королевства на войну, ослабляя их перед грядущим вторжением. Она не просто знала. Она его готовила.

– Ты… – все, что он смог выговорить.Моргрен выронил Глаз и отшатнулся, глядя на Лилури так, будто видел ее впервые. На его лице был не гнев. А холодное, смертельное понимание.

– И что ты увидел, мой милый жнец? – ее голос был как звон ледяных кристаллов. – Увидел, что мир немного сложнее, чем твоя личная вендетта?Она не стала оправдываться. Ее игривая маска спала, обнажая холодное, прекрасное и абсолютно чужое лицо древней сущности.

– Ты готовишь вторжение. Ты – их авангард.

– Авангард? Какое громкое слово, – она скучающе осмотрела свои ногти. – Я предпочитаю «менеджер по развитию». Мой народ хочет войти. А я просто готовлю для них красную дорожку. Этот мир все равно обречен. Его либо сожрет твой Пожиратель, либо заморозит какой-нибудь бог Порядка. Так почему бы ему не сгореть в славном, веселом огне Хаоса?

– Да, я тебя использовала. Твоя сила, твой гнев – идеальный инструмент, чтобы расчистить сцену от других игроков. Ты убираешь конкурентов, я готовлю плацдарм. Идеальный симбиоз.Она посмотрела на него, и в ее золотых глазах была сталь.

– Я убью тебя, – сказал он тихо, и глефа начала формироваться в его руке.

– Не убьешь, сладкий, – она даже не дрогнула. – Потому что ты умен. Ты понимаешь, что один, против двух апокалипсисов, ты – просто пыль. А со мной… со мной у тебя есть шанс. Шанс стать не жертвой, а игроком.

Они увидели Матриарха Ксайлу в Наггароте, которая с улыбкой смотрела в темное зеркало, наблюдая за ними.В этот момент Глаз на полу вспыхнул снова, показывая им обоим короткие, режущие образы. Они увидели Архимага Терона Вэйна, стоящего перед звездной картой, где две новые, зловещие звезды – Моргрен и Лилури – разгорелись так ярко, что затмили остальные. Академия готовила свой удар. Они увидели Инквизитора Габриэля, преклонившего колени перед алтарем и принимающего новое, куда более страшное благословение. Инквизиция не простила своего унижения.

– Видишь? – прошелестела Лилури. – Они все идут за нами. Поодиночке нас разорвут. Но вместе…

– Твоя мертвая ведьма мертва. Ее не вернуть. А я – живая. Я – коварная, лживая, демоническая сука. Но я здесь. И я предлагаю тебе не любовь и не верность. Я предлагаю тебе трон. Трон на костях этого мира, который мы можем захватить вместе, пока боги и демоны будут делить остальное.Она подошла к нему вплотную. Ее раненая рука коснулась его груди, прямо там, где лежал мешочек с пеплом.

– Так что решай, жнец. Ты будешь и дальше мстить за прошлое? Или начнешь строить будущее? Наше. Кровавое, развратное, но наше.Она посмотрела ему в глаза, и ее голос стал почти интимным.

Он смотрел на нее, на это воплощение лжи и искушения. И он знал, что она права. Его личная месть была ничтожна на фоне этой вселенской бойни.

Он не убрал ее руку.

– Какой будет наш первый ход, Предвестница? – спросил он, и его голос был холоден, как лед в этом зале.

– О, мой милый… Мы заставим их всех прийти к нам. И они заплатят за вход своими душами.Она улыбнулась. Победной, хищной улыбкой.

Глава 31 Гость на ледяном троне

Тишина в тронном зале Лорда Волкова была густой и тяжелой, как непролитая кровь. Моргрен и Лилури, два израненных хищника, изучали друг друга в холодном свете, пробивавшемся сквозь ледяные стены. Их союз, рожденный в отчаянии и скрепленный предательством, был хрупким, как первый лед.

– Итак, – нарушила молчание Лилури, ее голос был бархатным, но с острыми, как осколки стекла, нотками. – Мир стоит на пороге двух апокалипсисов. Все боги и демоны точат на нас свои клыки. А мы сидим в ледяной гробнице на краю света. Какой у тебя гениальный план, мой сладкий жнец?

– Найти следующую темницу, – ровно ответил Моргрен, проверяя, как лежит в руке Глаз Бога. – Найти силу павших. Стать сильнее.

– Банально, – она фыркнула. – И предсказуемо.

Именно в этот момент, в полной тишине, они услышали звук. Легкий, едва слышный скрип сапога о лед.

Они развернулись одновременно. У входа в зал, прислонившись к стене, стоял человек. Обычный странник в потертом плаще, с дорожным посохом. Он не выглядел угрожающе. Он выглядел уставшим.

– Прошу прощения, – сказал он, и его голос был спокойным, почти безразличным. – Кажется, я сбился с пути. Не подскажете, далеко ли до ближайшей таверны, где не подают кровь на ужин?

– Ты либо очень глуп, либо очень мертв, – прошипела Лилури. – Как ты сюда попал?Моргрен и Лилури переглянулись. Глефа Жнеца и тени Лилури родились в их руках одновременно.

– Шел, – просто ответил странник. Он оглядел их оружие без всякого интереса. – Двери были открыты.

– Кто ты? – спросил Моргрен.Это была ложь. Двери были запечатаны магией, которую они сами едва пробили.

– Зовите меня Каин, – ответил он, делая шаг в зал. – И я пришел поговорить.

– Кажется, у нас гости, – съязвила Лилури.В этот момент Шпиль содрогнулся от мощного удара. Магическая атака извне. Внизу, в долине, Академия разворачивала свое осадное орудие.

– Ненадолго, – сказал Каин. Его лицо не выражало ничего, кроме легкой досады, как будто ему помешали сделать что-то важное. – Не люблю, когда прерывают на полуслове.

Луч лазурной энергии, способный испарить гору, сорвался с осадной линзы.

– Прошу прощения за шум, – сказал он.Каин даже не посмотрел на него. Он просто снял с пояса свой кожаный хлыст.

Он щелкнул хлыстом.

Один раз. Кончик хлыста превратился в тонкую, вибрирующую нить света. Эта нить коснулась летящего в них магического луча, и тот, со всей своей апокалиптической мощью, просто распался на безвредные искорки.

Он щелкнул хлыстом второй раз. Нить света, пронзив пространство, коснулась кристалла внизу. Не было ни взрыва, ни огня. Кристалл и скала под ним просто треснули и беззвучно рассыпались в пыль.

Тишина.

– Так вот, – продолжил он, будто ничего не произошло, – я пришел поговорить.Каин свернул хлыст и повесил его обратно на пояс.

Моргрен и Лилури смотрели на него, ошарашенные. Сила, которую он только что продемонстрировал, была не просто велика. Она была… абсолютна.

– Что ты такое? – выдохнул Моргрен.

– Я тот, кто проходит мимо, – ответил Каин. – Но ваш путь, дети, наделал слишком много шума. Вы трясете основы этого мира. Вы злите старых богов, новых богов, демонов, магов… Вы нарушаете хрупкое Равновесие. А я очень не люблю, когда нарушают Равновесие. Это ведет к лишней работе.

– Ты пришел нас убить? – спросила Лилури.

– Убить? – Каин посмотрел на нее так, будто она сказала несусветную глупость. – Нет. Убивать вас было бы… неэффективно. Вы – хаос. А хаос – полезный инструмент, если его правильно направить. Нет, я пришел сделать вам предложение.

– Я не могу находиться в этом мире открыто. Древние Договора, пакты… если я проявлю свою истинную природу, сюда сбегутся другие, такие же, как я. И тогда ваш двойной апокалипсис покажется вам детской сказкой. Поэтому я уйду. У меня своих дел хватает.Он подошел ближе.

– Это – Камень Шепота. Он связан со мной.Он протянул руку. В его ладони лежал маленький, гладкий камень черного цвета, который, казалось, впитывал свет.

– И что нам с ним делать? – недоверчиво спросил Моргрен.

– Ничего. До поры до времени, – сказал Каин. – Но если вы окажетесь на краю гибели… если перед вами встанет угроза, способная уничтожить не вас, а сам этот мир… если вы столкнетесь с чем-то, что вам не по зубам… сломайте его.

– И ты придешь на помощь? – усмехнулась Лилури.

– Нет, – ответил Каин, и его бесцветные глаза на мгновение стали глубокими, как сама ночь. – Я получу ваш сигнал. И… подумаю, что можно с этим сделать.

– Это не дар. Это – контракт. Однажды я тоже могу послать вам сигнал. И вы ответите.Он вложил камень в руку Моргрена. Тот был холодным, как сама пустота.

– А если мы откажемся?

– Тогда я просто уйду. И позволю этому миру сгореть. А вы сгорите вместе с ним, – просто ответил Каин.

– Считайте это инвестицией в сохранение игрового поля. Мне будет скучно, если вы проиграете слишком быстро.Он повернулся и пошел к выходу.

Он дошел до стены и просто шагнул в тень. И тень поглотила его. Он исчез.

– Ну что, сладкий, – нарушила тишину Лилури. – Поздравляю. Ты только что получил номер телефона самого дьявола. Или кого похуже.Моргрен и Лилури остались одни. В руке Моргрена лежал холодный черный камень.

Моргрен сжал камень в кулаке. Он не получил союзника. Он получил поводок. Шанс на выживание, за который, он не сомневался, придется заплатить страшную цену.

– Он сказал, что мы нарушаем равновесие, – сказал Моргрен.

– Отлично, – улыбнулась Лилури своей самой хищной улыбкой. – Значит, мы все делаем правильно.

Они больше не были просто беглецами. Они стали фигурами в игре, правил которой не знали. И в их руках был последний, отчаянный ход. Ход, который мог либо спасти их, либо призвать на их головы нечто куда более страшное, чем все их враги вместе взятые.

Глава 32. Армия Проклятых

Новость о падении Шпиля Бледной Крови разнеслась по миру не как слух, а как сейсмическая волна. Древний вампирский род, переживший падение империй, был уничтожен за одну ночь. Это было не просто убийство. Это была декларация.

И мир ответил.

– Они объединяются, сладкий, – прошептала Лилури, глядя в чашу с кровью, которую она использовала как зеркало. На багровой поверхности плясали образы. – Какая ирония. Ты сделал то, чего не могли добиться ни короли, ни боги. Ты заставил их договориться.

Она видела это. Архимаг Терон Вэйн, стоящий рядом с Главным Инквизитором Габриэлем, и их взгляды были устремлены на одну карту. Она видела Матриарха Ксайлу из Наггарота, которая с улыбкой отправляла своих лучших убийц не за Моргреном, а на помощь его врагам, чтобы загнать зверя в угол. Альянс Порядка, Веры и Тьмы. Союз, рожденный из страха перед одной общей угрозой. Перед ними.

– Они собрали армию, – продолжала она. – Три легиона Инквизиции. Боевые големы Академии. Клинки Тишины темных эльфов. Они идут сюда. Они собираются стерилизовать весь этот проклятый Север, лишь бы быть уверенными, что мы сдохли.

– Сколько их? – спросил Моргрен. Он стоял у окна, глядя на безмолвные, ледяные пики.

– Десять тысяч. Может, больше. Элита. Лучшие из лучших.

Моргрен молчал. Он знал, что он силен. Что Лилури коварна. Что у них есть артефакты, способные ломать реальность. Но против такой силы… они были лишь двумя искрами перед лицом надвигающегося ледника.

– Нам не справиться вдвоем, – сказал он. Это не было признанием слабости. Это была констатация факта.

– О, неужели мой мрачный жнец признал, что ему нужна помощь? – усмехнулась Лилури. – Я тронута. Но кто, позволь спросить, согласится встать на сторону двух самых разыскиваемых существ в мире? Кому мы можем предложить союз?

– Тем, у кого этот мир отнял все, – ответил Моргрен, поворачиваясь к ней. В его глазах горел холодный огонь. – Тем, кого они выбросили, как мусор. Тем, кто ненавидит их так же сильно, как и мы.

– О Расколотых Землях.Лилури нахмурилась. – Ты говоришь о…

– Ты в своем уме? Это не просто дикие земли. Это – свалка богов. Место, куда веками ссылали все неудачные магические эксперименты, все проклятые расы, все, что было слишком уродливым и непокорным для их «чистого» мира. Это континент-тюрьма, окруженный непроницаемым барьером. Там царит вечная война всех против всех.На ее прекрасном лице впервые промелькнул страх.

– Идеальное место для вербовки, – заключил Моргрен. – Ты знаешь, как туда попасть.

– Знаю, – неохотно признала она. – Есть один путь. Тоннель под миром. Червивая тропа. Но даже если мы войдем, кто станет нас слушать? Нас там сожрут живьем.

– Они будут слушать того, кто сильнее, – сказал Моргрен. – И того, кто предложит им то, чего они жаждут больше всего. Месть.

Путь по Червивой тропе был кошмаром. Это был не туннель, а живой, пульсирующий пищевод какого-то древнего, давно умершего существа, что прогрызло себе ход между мирами. Но они прошли.

И вышли в Расколотых Землях.

Небо здесь было цвета запекшейся крови и покрыто ядовито-зелеными тучами. Земля была истерзана шрамами от магических катаклизмов. Из нее торчали кристаллы, что росли, как деревья, и пели на ветру безумные песни. Воздух был густым, наполненным эхом древних проклятий.

– Свежее мясо! – взревел он. – Давно к нам не забредали такие красивые игрушки! Женщину – мне! Мужчину – скормить сквигам!Их встретили немедленно. Это были Клыкари – клан орков-мутантов, чья кожа была покрыта костяными наростами, а из пастей капала кислотная слюна. Их вожак, одноглазый гигант по имени Гролл, осклабился, увидев их.

– Убейте его, – приказал он шепотом.Моргрен не стал говорить. Он шагнул вперед и использовал дар Волкова. Он не пытался подчинить вожака – тот был слишком силен волей. Он подчинил двух его телохранителей.

Два орка, безмолвно, с пустыми глазами, развернулись и вонзили свои ржавые топоры в спину своего вождя. Гролл захрипел и рухнул. Клан замер в ошеломлении.

– Я – ваша новая сила, – сказал Моргрен, шагая по трупам. – Вы пойдете за мной. И я поведу вас на войну с теми, кто запер вас в этой клетке. Вы будете пировать в их городах и спать на их шелках.

Орки, видя эту демонстрацию невиданной мощи, взревели. Но не от ярости. От восторга.

Это было начало.

Они шли по Расколотым Землям, и за ними росла их новая армия. Лилури была дипломатом – она вела переговоры с хитроумными стаями гарпий, обещала им небеса внешнего мира. Она заключала сделки с кланами гоблинов-инженеров, чьи адские машины работали на проклятиях и боли.

Моргрен был молотом. Он приходил к тем, кто понимал лишь язык силы. Он вызвал на поединок чемпиона Огров-Камнекожих и раздробил его каменную шкуру своей глефой, пожав его примитивную, яростную душу. Он вошел в улей Шипастых – расы разумных инсектоидов – и, используя дар драконьей крови, выдержал их ментальный штурм, заставив саму Королеву Улья признать его волю.

Он не был для них ни королем, ни спасителем. Он был катаклизмом. Стихийной силой, которая могла либо уничтожить их, либо повести за собой. И они, отбросы этого мира, выбрали второе.

Через месяц он стоял на вершине Черного Утеса. За его спиной стояла Лилури, положив ему руку на плечо. А внизу, в долине, раскинулся их лагерь.

Орки-мутанты с костяными клинками вместо рук. Гоблины, катящие свои визжащие паровые катапульты. Гарпии, кружащие в багровом небе. Огромные, неуклюжие Огры, чьи дубины были вырванными с корнем окаменевшими деревьями. Безмолвные ряды инсектоидов, похожих на оживший хитин.Это была не армия. Это был ночной кошмар, воплотившийся в реальность.

Армия уродов, изгоев, чудовищ. Армия Проклятых.

– Они уродливы. Они безумны. Они предадут нас при первой же возможности, – прошептала Лилури, и в ее голосе было восхищение. – Они совершенны.

– Они ненавидят мир, который их породил и отверг, – сказал Моргрен. – Этого достаточно.

Он посмотрел на свое войско. Он искал союзников, а стал королем монстров. Он хотел отомстить, а теперь поведет тысячи на смерть. Он чувствовал, как нити судьбы, его и этого мира, стягиваются в один тугой, кровавый узел.

– Альянс Порядка идет, – сказал он. – Пусть идут. Мы встретим их чистоту нашей грязью. Их веру – нашей ненавистью. Их сталь – нашими клыками.

Он был их единственной, темной надеждой. И он собирался утопить этот мир в их общей ярости.Он поднял руку, и в ней родилась глефа Жнеца. Десятки тысяч глаз в долине устремились на него.

Глава 33. Долина Серых Костей

Они встретились в Долине Серых Костей – широкой, бесплодной равнине, усеянной окаменевшими останками неведомых левиафанов. Здесь, на границе миров, воздух был тонким и пах озоном и древней пылью. Идеальное место для того, чтобы похоронить либо надежду, либо целый мир.

На западе, под лучами восходящего, больного солнца, стояла Армия Порядка. Их ряды были совершенны. Три легиона храмовников в сияющих доспехах стояли как одна стальная стена. За ними – боевые маги Академии, их посохи гудели от сдержанной мощи. В центре, под огромным знаменем с золотым солнцем, стоял Архи-Инквизитор Габриэль, и его освященный клинок уже пылал. С флангов, как тени, застыли ассасины темных эльфов, невидимые и смертоносные. Их объединенная аура была аурой несокрушимой уверенности, гранитной веры и холодного, презрительного правосудия.

На востоке, в тени гор, собрался кошмар. Армия Проклятых не имела строя. Это был ревущий, рычащий, воющий океан плоти, хитина и ярости. Орки-мутанты били костяными клинками по ржавым щитам. Гоблины-инженеры суетились у своих визжащих катапульт, заряжая их бочками с кислотой и проклятыми останками. В небе кружили стаи гарпий, их крики разрывали утреннюю тишину. А впереди этой орды, на черном утесе, стояли две фигуры. Моргрен, чья темная глефа, казалось, впитывала сам свет. И Лилури, чья улыбка была острее любого клинка.

Точка зрения: Брат Ансельм, храмовник Третьего Легиона.

«Боже Всемилостивый, защити нас. Мы стояли против орд зеленокожих, мы сжигали демонов, мы рубили головы еретикам. Но мы никогда… никогда не видели такого. Это не армия. Это рвота самой преисподней, выплеснутая на наш мир. Они воняют. Даже отсюда, за полмили, я чувствую вонь их ненависти, их безумия. Капитан говорит, что впереди – лишь два еретика, мужчина и женщина. Ложь. Я вижу их. Я вижу его, темную фигуру на скале. И я чувствую его взгляд. Он смотрит не на нас. Он смотрит сквозь нас, на наши души. И он голоден. Боже, он так голоден…»

– НАЧИНАЙТЕ! – голос Габриэля был подобен грому.

И ад разверзся.

Первый залп был магическим. Сотни огненных шаров и ледяных копий сорвались с посохов магов. Десятки лучей чистого, святого света ударили из рядов священников. Воздух завыл от столкновения стихий.

В ответ с визгом и скрежетом ударили катапульты гоблинов. Они метали не камни. Они метали гниющие головы гигантских грибов, которые взрывались в воздухе, распыляя облака ядовитых спор. Они метали плетеные клетки с бешеными, проклятыми тварями, которые с визгом вгрызались в ряды храмовников.

А затем две армии сошлись.

Это было столкновение порядка и хаоса, дисциплины и ярости. Стальные щиты храмовников встретили натиск орков. Молитвы – рев мутантов. Идеальные ряды начали смешиваться, превращаясь в гигантскую, бурлящую мясорубку.

Моргрен стоял на утесе, и поле боя было его шахматной доской. Он не был полководцем в привычном смысле. Он был нервным центром. Он чувствовал свою армию. Он чувствовал их боль, их ярость, их голод. Когда левый фланг, где огры бились с элитной гвардией эльфов, начал прогибаться, он не отдал приказ. Он спустился сам.

Он врезался в ряды темных эльфов, как метеор. Его глефа была размытым кругом смерти. Души ассасинов, полные холодной, отточенной жестокости, были изысканным блюдом. Глифа Жнеца пела, и сила павших вливалась в Моргрена, а от него – волной черной уверенности – в его армию. Огры, почувствовав мощь своего вожака, взревели и с удвоенной силой обрушились на врага. Фланг выстоял.

Точка зрения: Лилури, за линией фронта.

«Какие предсказуемые. Маги всегда собираются в одном месте. Считают себя в безопасности за спинами своих железных кукол. Глупцы». Она скользила сквозь лагерь Альянса, невидимая, ее иллюзии отводили взгляды часовых. Она нашла их – круг из двенадцати архимагов, поддерживающих защитный купол над армией. Она не стала атаковать. Она подошла к молодому адепту, подносившему им воду. Она прошептала ему на ухо одно слово. Одно имя. Имя его тайной возлюбленной, которую верховный маг круга сделал своей наложницей. Она показала ему иллюзию – их вместе, в шатре архимага. Секундный образ, полный похоти и унижения. В глазах адепта вспыхнула ярость. Он выхватил кинжал и вонзил его в спину своего учителя. Защитный купол замерцал и погас. И в этот момент гарпии, ждавшие ее сигнала, с воем спикировали с небес.

Падение купола стало поворотным моментом. Проклятия Расколотых Земель, до этого сдерживаемые, хлынули на поле боя. Земля под ногами храмовников начала размягчаться, превращаясь в болото. Их вера, лишенная магической поддержки, дрогнула.

Габриэль понял, что проигрывает. Его армия, столкнувшись с безумием, дикой магией и коварством, начала рассыпаться. И он, как истинный воин, сделал единственное, что мог. Он пошел за головой змеи.

– ЕРЕТИК! – взревел он. – Встреть свой суд!Он прорубился сквозь гущу боя, его пылающий меч оставлял за собой просеку в рядах монстров, и вызвал Моргрена на поединок.

Они сошлись в центре этого ада. Святой огонь против голода Бездны. Их клинки встречались десятки раз в секунду, высекая снопы золотых и черных искр. Габриэль был сильнее, чем в их прошлую встречу, его вера, закаленная поражением, стала тверже алмаза. Но и Моргрен был другим. Он больше не сражался один. В нем жили души тысяч, и каждый их прием, каждый удар, каждое уклонение были частью его арсенала.

Они бились на равных, и никто не мог одержать верх. Вокруг них их армии уничтожали друг друга.

Но исход битвы решил не поединок чемпионов. Его решила воля. Армия Порядка сражалась за долг и веру. Армия Проклятых – за право жить, за ненависть, за месть. И их воля была сильнее.

Легионы дрогнули и побежали. Сначала один отряд, потом другой. Строй распался. Началась паническая давка. И орда, почуяв кровь, превратилась в стаю волков, что рвет на части бегущее стадо.

– Нет…Габриэль, увидев это, отшатнулся. На его лице было выражение абсолютного, сокрушительного поражения.

– Уходи, инквизитор, – сказал он. – Уводи своих людей. И скажи своим хозяевам. Это только начало.Моргрен не стал наносить последний удар.

Габриэль, с ненавистью и неверием глядя на него, собрал остатки своей личной гвардии и с боем прорвался из окружения, уводя жалкие остатки того, что было великой армией.

Солнце садилось, окрашивая небо в цвета крови и гноя. Моргрен стоял на холме из трупов. Внизу его армия выла, празднуя победу, пируя на телах павших. Они победили. Они сокрушили объединенные силы мира.

Он посмотрел на свою руку. Глифа Жнеца пульсировала, переполненная тысячами новых душ. Он чувствовал, как их сила, их страх, их боль вливаются в него, делая его холоднее, тверже, дальше от того человека, которым он когда-то был.

– Мы победили, сладкий, – промурлыкала она. – Мы показали им их место.Лилури подошла и встала рядом, обняв его за плечи.

– Да, – сказал он, и в его голосе не было ни радости, ни триумфа. – Мы победили.Он смотрел на кровавую бойню внизу. На своих ликующих монстров.

Но глядя на это море жестокости, которое он сам и породил, он впервые задал себе вопрос. А чем его победа отличается от их поражения? И не стал ли он чудовищем, куда более страшным, чем те, с кем он сражался?

Ответа не было. Была лишь растущая пустота. И голод. Вечный, неутолимый голод.

Глава 34. Трон из костей

Победа пахла потрохами, горелым мясом и прокисшим элем.

Долина Серых Костей превратилась в пиршественный зал для преисподней. Армия Проклятых праздновала. Орки-мутанты жарили на кострах конечности павших храмовников, споря из-за лучших кусков. Гоблины разбирали на части боевые големы магов, с восторженным визгом выдирая из них магические кристаллы. Гарпии кружили в багровом небе, и их крики были похожи на смех безумных богов.

Моргрен стоял на Черном Утесе, глядя на это буйство. Он был их королем. Королем уродов, чудовищ и изгоев. Его трон был сложен из черепов и сломанных костей. И с этого трона он видел лишь то, как его победа превращается в оргию первобытного хаоса.

Он чувствовал их. Десятки тысяч душ, поглощенных Глифой, бурлили в нем, как штормовой океан. Он стал сильнее, чем когда-либо мог мечтать. Но эта сила была холодной, чужой. Она не приносила ни радости, ни удовлетворения. Лишь тишину в душе, которая становилась все глубже.

– Они разорвут друг друга на части еще до следующей битвы, – раздался за его спиной бархатный голос Лилури. Она подошла и встала рядом, глядя на вакханалию внизу. – Они – стая диких псов, сладкий. Им нужна кость, которую можно грызть. Иначе они начнут грызть друг друга. А потом – и нас.

Она была права. Победа дала им лишь временную передышку. Эту орду сдерживала лишь его сила и их страх перед ней. Но страх проходит, а голод – вечен.

– Собери вожаков, – приказал Моргрен. – Военный совет.

Они собрались у его костяного трона. Это был паноптикум. Одноглазый орк-вожак Ворлаг Костогрыз, чьи клыки были заточены, как кинжалы. Гизгик Искроплюй, верховный инженер гоблинов, маленький, юркий, с безумными глазами и пальцами, почерневшими от пороха и алхимии. Королева гарпий Крилоклюва, спустившаяся с небес, – прекрасное и смертоносное существо с телом женщины и крыльями стервятника. И безмолвная, хитиновая фигура представителя роя Шипастых, чьи мысли транслировались прямо в их разум холодными, режущими образами.

– Мы победили! – взревел Ворлаг, ударяя кулаком себе в грудь. – Кровь врагов омыла наши клинки! Теперь – добыча! Золото! Рабы!

– Добыча! – завизжал Гизгик. – Металл! Нужны винтики! И пружинки! Для новой Большой Бум-Машины!

– Нам нужны новые гнездовья. Высокие скалы. И свежее мясо для птенцов. Ваше золото и железки нас не интересуют.Крилоклюва лишь презрительно фыркнула.

Мысли Шипастого были еще проще. «Территория. Расширение. Поглощение».

– Тихо, – сказал Моргрен.Они были готовы вцепиться друг другу в глотки.

Его голос не был громким, но в нем была тяжесть тысяч поглощенных душ. Все замолчали. Он использовал дар Волкова, не подчиняя их, а лишь слегка надавив на их примитивные инстинкты, заставляя признать в нем альфа-хищника.

– Вы получили свою кровь, – продолжил он. – Но это был лишь аперитив. Настоящий пир еще впереди. Мы пойдем не на юг, в разоренные войной земли людей. Мы пойдем на запад.

– Мы пойдем в Наггарот, – закончила она за него. – В город темных эльфов.Он посмотрел на Лилури. Она поняла его замысел, и в ее золотых глазах вспыхнул огонь азарта.

– Город-убийц? Город пыток? – прохрипел орк. – Они сдерут с нас кожу и сделают из нее барабаны!Вожаки замерли. Даже безумный Ворлаг сглотнул. Наггарот был легендой. Местом, которым пугали даже чудовищ в Расколотых Землях.

– У них есть то, что нужно каждому из вас, – вмешалась Лилури. Ее голос был как ядовитый мед. – У них есть сокровищницы, полные золота и драгоценных камней, Ворлаг. У них есть рабы-ремесленники и запретные технологии, Гизгик. Их город построен на самых высоких и неприступных пиках, Крилоклюва. И их территория… она огромна и плодородна, о Великий Шипастый.

– А еще их Матриарх предала нас, – добавил Моргрен. – Она заключила союз с теми, кто хотел нас уничтожить. Она – наш враг. Я иду туда, чтобы забрать ее душу. А вы пойдете со мной, чтобы забрать все остальное.

Вожаки переглянулись. В их глазах жадность и ненависть боролись со страхом. И жадность победила.Он дал им цель. Общую. Простую. Грабеж и месть. Единственное, что могла понять эта армия.

– Мы пойдем! – взревел Ворлаг. Остальные согласно закивали и зашипели.

Когда совет окончился и вожаки разошлись, чтобы готовить свои орды к новому походу, Моргрен остался один. Ночь опустилась на долину, скрыв следы бойни.

– Ты становишься настоящим королем, сладкий, – сказала Лилури, подходя к нему сзади и обнимая за плечи. – Жестоким, расчетливым, манипулирующим. Мне это нравится.

Он не ответил. Он смотрел во тьму. Он дал им цель. Но что дальше? Что будет, когда Наггарот падет? Когда все враги будут мертвы? Что станет с этим неуправляемым океаном ярости, который он поднял со дна мира?

И тут он появился.

– Интересный выбор цели, – произнес он своим ровным, безразличным голосом. – Наггарот. Узел интриг и утонченной жестокости. Его падение вызовет сильный резонанс. Одобряю.Каин. Он просто стоял в нескольких шагах от них, будто слушал их разговор все это время.

– Ты подслушивал? – прошипела Лилури, и ее рука метнулась к клинку.

– Я всегда слушаю, – ответил Каин, игнорируя ее угрозу. – Такова моя природа. Но я пришел не за этим. Я пришел передать сообщение.

– От кого?

– От того, кто тоже любит наблюдать, – Каин посмотрел на небо. – Великий Змей проснулся. Ваша битва, жнец, встряхнула этот мир до самого основания. Игнис'Драко, Хранитель Равновесия, почувствовал твою силу. И она ему не понравилась. Он не на стороне Порядка или Хаоса. Он на стороне… тишины. Он считает тебя болезнью. Опухолью. И он летит сюда. Чтобы провести хирургическую операцию. Огнем.

Моргрен и Лилури замерли. Дракон. Не просто ящер-переросток. А одно из первородных существ, что видело сотворение мира. Сила, с которой не мог сравниться ни вампир, ни демон, ни даже архиангел.

– Когда? – спросил Моргрен.

– Скоро, – ответил Каин. – У вас есть немного времени. Возможно, вам стоит поторопиться с вашим походом на Наггарот. Потому что скоро вся эта долина может превратиться в расплавленное стекло.

– Стой, – остановил его Моргрен. – Почему ты нам помогаешь? Предупреждаешь?Он повернулся, чтобы уйти.

– Я же говорил. Мне скучно. А дракон, сжигающий все дотла – это очень скучный финал. Я предпочитаю более… запутанные сюжеты.Каин на мгновение обернулся, и в его глазах Моргрен увидел холодный блеск звезд, умирающих в пустоте.

Он шагнул в тень и исчез.

Моргрен и Лилури остались одни. Их великая победа только что превратилась в пыль. Они выиграли битву, но теперь на них двигалась сама стихия. Сама первородная мощь этого мира.

– Итак, – сказала Лилури, и в ее голосе впервые прозвучали нотки, похожие на отчаяние. – С одной стороны – объединенные армии всего мира. С другой – грядущее вторжение демонов. С третьей – пробуждение Пожирателя. А теперь еще и дракон-бог летит нас испепелить. Кажется, мы собрали всех врагов, каких только можно.

Он был королем на троне из костей. Но его королевство было осаждено со всех сторон. И времени почти не осталось.Моргрен посмотрел на свою армию, что выла внизу. Затем на темный запад, где лежал Наггарот. Затем на небо, откуда приближался огненный приговор.

Глава 35. Марш-бросок в преисподнюю

Новость о приближении дракона ударила по лагерю Проклятых, как чума. Страх. Животный, первобытный страх, который был сильнее жадности и ненависти. Орки-мутанты, не знавшие ужаса перед сталью, скулили и прятали глаза. Гарпии беспокойно кружили в небе, их крики стали тонкими и паническими. Даже безмолвные инсектоиды излучали волны тревоги.

– Они разбегутся, – констатировала Лилури, стоя рядом с Моргреном на Черном Утесе. – Эта армия держится на обещании добычи и мести, а не на готовности стать пеплом под лапой бога.

– Значит, мы дадим им новую, более близкую цель, – ответил Моргрен. Его голос был спокоен, и этот покой был страшнее любого крика.

– Дракон! – взревел Ворлаг Костогрыз. – Дракон летит! Мы уходим в подземелья! Прячемся!Он созвал вожаков. Они пришли, рыча и переругиваясь, их страх делал их агрессивными.

– Прячьтесь, – сказал Моргрен. – И он сожжет саму землю над вашими головами. Он превратит эти горы в жидкое стекло, и вы сваритесь в своих норах, как крысы. Выхода нет.

Паника в их глазах сменилась отчаянием.

– Но есть оружие, – вмешалась Лилури. Ее голос был шелком, сплетенным со сталью. – Оружие, способное убивать богов. И драконов. Оно спрятано в самом сердце Наггарота, в сокровищнице Матриарха Ксайлы. Оружие, которое наши предки создали, чтобы свергать небеса.

– Лезть в пасть к эльфам, чтобы спастись от огня дракона? – усмехнулся Ворлаг. – Отличный выбор! Сдохнуть от яда или от пламени!

– Или завладеть силой, способной отразить пламя и отравить самих богов, – парировала она. – Выбор за вами. Умереть здесь, в этой долине, как скот. Или пойти с нами, прорваться в самый богатый и самый порочный город мира, забрать их сокровища, их женщин, их силу… и, возможно, выжить, чтобы насладиться всем этим.

Она дала им то, что было сильнее страха. Она дала им надежду на грабеж.

– Мы выступаем. Сейчас.Моргрен же дал им приказ.

Их марш на запад был не походом. Это была лавина. Голодная, яростная лавина из плоти и ненависти, что катилась по мертвым землям Севера. Они не щадили никого и ничего на своем пути, сжирая все, чтобы двигаться быстрее. Это была гонка со временем, где временем было далекое, но с каждой ночью все более яркое пятнышко в небе – гнев Игнис'Драко.

Наггарот предстал перед ними, как ночной кошмар, воплощенный в камне. Город, вырезанный в теле гигантской горы, шпили из черного обсидиана, пронзающие ядовито-зеленые облака. Между башнями были перекинуты тонкие, как паутина, мосты, а из бездонных пропастей внизу доносился вой замученных душ.

– Они ждут нас, – сказала Лилури, глядя на город. Ее ноздри трепетали. – Я чувствую их. Их высокомерие. Их уверенность.

Она была права. Стены были усеяны лучниками. У ворот стояли гигантские, закованные в хитин твари, результат темной магии эльфов. Воздух гудел от защитных заклинаний.

– Осада займет месяцы, которых у нас нет, – констатировал Моргрен.

– Осада – для дураков, сладкий, – усмехнулась Лилури. – Мы же – хирурги. Мы нанесем удар прямо в сердце.

Их план был безумен. Идеален.

Основная часть Армии Проклятых, ведомая Ворлагом и другими вожаками, с ревом бросилась на штурм главных ворот. Это была чистая, неприкрытая бойня, рассчитанная лишь на одно – отвлечь внимание. Гоблинские катапульты метали в город бочки с алхимическим огнем, орки и огры волна за волной катились на неприступные стены.

А в это время Моргрен, Лилури и небольшой отряд из лучших убийц-инсектоидов Шипастых скользили вдоль подножия горы, к давно забытому, заваленному мусором стоку древней канализации. Путь, о котором Лилури знала со времен своей юности в этом городе.

– Здесь, – прошептала она, отодвигая решетку, покрытую вековой ржавчиной. – Добро пожаловать в исподнее Наггарота, милый. Здесь еще грязнее, чем в твоей душе.

Они полезли внутрь. Туннели были узкими, полными паутины и костей. И ловушек. Но инсектоиды, с их обостренными чувствами, находили их раньше, чем те успевали сработать.

Но эльфы не были идиотами. Они ждали.

В одном из широких коллекторов, где туннели сходились, из теней выскользнули они. Клинки Тишины. Личная гвардия Матриарха. Десятки. Они двигались беззвучно, их отравленные клинки блестели в тусклом свете.

– Попались, крысы, – прошипел их капитан.

Начался бой. В тесных туннелях глефа Моргрена была бесполезна. Он отбросил ее и дрался руками, ногами, ломая кости, вырывая кадыки. Инсектоиды сошлись с эльфами в смертельном танце хитина и стали. Но ассасинов было слишком много. Они были слишком быстры. Они начали теснить их.

Один из эльфов прорвался к Лилури и нанес удар. Она уклонилась, но клинок все же полоснул ее по плечу. Она вскрикнула.

Услышав ее крик, Моргрен взревел. Ярость, страх за нее, давление приближающегося дракона – все смешалось в один первобытный импульс. И сила, что спала в его крови со времен визита на Кладбище Драконов, проснулась.

Его рев был не человеческим. Это был Рев Дракона.

Низкая, вибрирующая нота, которая превратилась в оглушительную волну чистой звуковой силы. Она ударила по туннелю. Камни затрещали. Эльфы, не ожидавшие такой атаки, были отброшены назад. Их уши кровоточили, их идеальная концентрация была сломлена.

– Что… это… было? – прохрипела Лилури, глядя на него с ужасом.

– Переплата по счетам, – ответил он, не понимая до конца, что сделал.

Он воспользовался их замешательством. Теперь глефа была в его руках. Он прорубил им дорогу сквозь ошеломленных эльфов, и они вырвались из коллектора, оставив за спиной гору трупов.

Они оказались внутри. В нижних ярусах Наггарота. Над ними, пронзая небо, возвышался центральный шпиль – дворец Матриарха Ксайлы. Их цель.

Они прорвались. Но цена была высока. Половина отряда инсектоидов осталась лежать в туннелях. Лилури была ранена. А Моргрен только что понял, что носит в себе силу, которую не умеет контролировать. Силу, которая могла спасти его, а могла и сжечь изнутри.

Он посмотрел на восток. Там, на горизонте, над зубцами дальних гор, восходила новая, зловещая звезда. Яркая, как маяк. И она не стояла на месте.

Она приближалась.

– У нас мало времени, – сказал он.

И они начали свое восхождение в сердце тьмы.

Глава 36. Восхождение в Шпиль

Наггарот был вертикальным адом. Город, построенный не вширь, а вверх, к холодным, безразличным звездам, и вниз, в бездонные, голодные пропасти. Каждый его ярус был отдельным кругом мучений, со своими законами, своими грехами и своими хищниками.

Они начали свой путь со Дна. Извонящих, забитых рабами и отбросами нижних туннелей. Здесь воздух был спертым от дыма кузниц, где рабы-орки ковали клинки для своих хозяев, и сладковатым от запаха крови, стекавшей в сточные канавы. Они двигались в тенях, безмолвные и смертоносные. Моргрен, ведомый инстинктами, сворачивал шеи надсмотрщикам прежде, чем те успевали поднять кнут. Лилури шепотом натравливала одну банду рабов на другую, создавая кровавые бунты, которые служили им идеальной дымовой завесой. Они не освобождали. Они использовали чужое отчаяние как камуфляж.

Следующий ярус был Кварталом Шелковых Цепей. Контраст был тошнотворным. Вонь сменилась приторным ароматом благовоний и дорогих духов. Мрачные туннели – залами, увешанными гобеленами, изображавшими сцены изысканных пыток и разврата. Здесь торговали плотью, наслаждением и информацией. Куртизанки с глазами змей и отравленными поцелуями. Поэты, чьи стихи могли свести с ума. Ассасины, скрывающиеся под масками актеров.

– Мой старый дом, – прошипела Лилури, и в ее голосе была смесь ностальгии и ненависти. – Здесь ложь – это воздух, которым дышат. Нам нужно притвориться частью этого балагана.

Она соткала на них иллюзию. Моргрен превратился в жестокого воина-наемника с Севера, одетого в меха и сталь, а она – в его экзотическую рабыню-наложницу с горящими глазами. Их немногочисленные выжившие спутники-инсектоиды стали диковинными зверями в клетках. Они шли по залам, и никто не обращал на них внимания. Еще один варвар, купивший себе красивую игрушку. Обычное дело.

Но под маской безразличия Моргрен слушал. Он впитывал обрывки разговоров, пьяные откровения аристократов, жалобы рабов. А Лилури, играя свою роль, собирала информацию глазами, улавливая тайные знаки, которые слуги подавали друг другу. Они не просто шли. Они составляли карту. Карту интриг, предательств и слабостей этого города.

Наконец, они достигли Верхних Террас. Здесь, на висячих мостах, перекинутых через бездонные пропасти, стояли дворцы великих Домов, что вечно грызлись за благосклонность Матриарха. Воздух здесь был разреженным и холодным, наполненным паранойей.

Центральный шпиль, дворец Ксайлы, был отделен от них последней, самой широкой пропастью, через которую вел единственный мост из черного обсидиана – Змеиный Хребет. И его охраняли гвардейцы двух самых могущественных Домов, чьи казармы стояли по обе стороны моста.

– Нам и не нужно их разрешение, сладкий, – усмехнулась Лилури. – Мы просто дадим им причину убивать друг друга, а не нас.– Они никогда не пропустят нас, – сказал Моргрен.

Она достала из-за пазухи платок из тончайшего шелка с вышитым на нем гербом Дома Драконьего Шипа. Этот платок она срезала с пояса убитого ими ассасина внизу. Затем она прошептала несколько слов, и платок засветился темной магией.

– Отнеси это капитану гвардии Дома Черной Лилии. Урони у его ног и беги.Она отдала его одному из инсектоидов.

Капитан Дома Черной Лилии, обнаружив у своих ног платок своего заклятого врага, пропитанный магией смерти, решил, что это объявление войны. Его гвардейцы бросились на воинов Дома Драконьего Шипа. Мост превратился в поле боя. Два элитных отряда, лучшая гвардия города, резали друг друга в приступе ярости и паранойи, спровоцированной одной маленькой ложью.Инсектоид беззвучно скрылся. Через несколько минут они услышали крик. А затем – лязг стали.

Под прикрытием этой резни они проскользнули по мосту.

Он был высок и строен, как все эльфы, но его тело было не изящным, а сплетенным из стальных сухожилий. Он был одет в легкие, черные как смоль, доспехи. В каждой руке он держал по изогнутому клинку, с которых капал яд, замерзавший в ледяном воздухе. Это был Дракен Клинкопляс, любовник, чемпион и личный палач Матриарха Ксайлы.И вот они стояли у подножия Шпиля Матриарха. Последний рубеж. И на их пути стоял он. Один.

– Я ждал вас, – его голос был тихим и мелодичным. – Мусор просочился слишком высоко. Пора подмести.

Оставшиеся инсектоиды бросились на него, но это была ошибка. Он превратился в размытый смерч из черной стали. Хитиновые панцири лопались, как орехи, и через секунду союзники Моргрена были лишь грудой расчлененных тел.

– Теперь твоя очередь, варвар, – сказал Дракен, поворачиваясь к Моргрену.

Их бой на узком мосту был поэзией смерти. Скорость против силы. Изящество против ярости. Клинки Дракена оставляли на теле Моргрена десятки порезов, яд жег кровь. Но Моргрен держался. Он впитывал знания тысяч убитых воинов, он предугадывал удары, он отвечал сокрушительной мощью своей глефы. Лилури, раненая, поддерживала его, как могла. Она не атаковала. Она шептала. Она насылала на Дракена иллюзии его прошлых поражений, тени убитых им соперников, заставляя его на долю секунды терять концентрацию.

И Моргрен воспользовался этим. Он подставился под один из клинков Дракена, позволив ему вонзиться себе в плечо. Боль была адской. Но это дало ему то, что было нужно. Секунду. Он схватил руку эльфа, держащую клинок, и рванул его на себя, одновременно нанося удар глефой.

– Я и есть зверь, – ответил Моргрен и пожал его душу.Лезвие Жнеца прошло сквозь доспех и сердце чемпиона. – Ты… дерешься… как зверь, – прохрипел Дракен.

Он стоял над трупом, шатаясь, истекая кровью и ядом. Лилури подбежала к нему, поддерживая. Они были одни. Израненные, на последнем издыхании. За их спиной город пожирал сам себя в гражданской войне. Перед ними – тяжелые обсидиановые врата в покои Матриарха.

Они победили. Они дошли.

Зловещая звезда на горизонте больше не была звездой. Это был огненный шар. Отчетливо видимый. Он рос с каждой секундой.Моргрен посмотрел на восток. И его сердце, казалось, остановилось.

Игнис'Драко. Он был здесь. Времени не осталось.

И в этот момент тяжелые врата перед ними со скрипом, будто приглашая, начали медленно отворяться. Матриарх Ксайла ждала их.

Глава 37 Скорбь Небес

Обсидиановые врата в покои Матриарха Ксайлы отворились беззвучно, будто приглашая их в самое сердце паутины, в святая святых порока и власти. Это был не тронный зал. Это был храм, посвященный одной богине – самой Ксайле. Воздух здесь был тяжелым, густым, пропитанным ароматами редчайших орхидей, терпким запахом старого вина, мускусом и едва уловимой, сладковатой ноткой свежей крови.

Пространство было огромным, круглым, под куполом из цельного, дымчатого кристалла, сквозь который пробивался больной, багровый свет умирающих звезд и пожаров, что они зажгли в городе внизу. Стены были не из камня. Они были сотканы из живых, медленно извивающихся теней, в которых, словно в вечном кошмаре, застыли фигуры с искаженными от экстаза или агонии лицами. Моргрен понял – это не гобелены. Это были души. Души врагов и любовников Матриарха, вплетенные в вечный узор ее могущества.

В центре зала, в неглубоком бассейне, вырезанном из цельного, кроваво-красного рубина, плескалась густая, темная жидкость. Это не была вода. Это была кровь. И в ее неподвижной, зеркальной глади отражался весь звездный свод, делая зал похожим на изнанку вселенной.

И посреди всего этого развратного, богохульного великолепия, на горе из подушек черного шелка, возлежала она. Матриарх Ксайла.

Она была совершенна. Ее тело, едва прикрытое струящейся тканью из лунного света и теней, было гимном греху, созданным рукой безумного бога. Длинные, иссиня-черные волосы, в которых, как звезды, мерцали драгоценные камни, водопадом спускались на рубиновый пол. Она лениво поглаживала шерсть огромной теневой пантеры, что лежала у ее ног, и в ее фиалковых глазах, обрамленных неестественно длинными ресницами, плескалась лишь вековая, всепоглощающая скука.

– Дракен мертв, – произнесла она, и ее голос был как бархат, скользящий по острию кинжала. – Какой предсказуемый финал для такой страстной натуры. Он всегда слишком увлекался красивыми позами. А ты, – она, наконец, удостоила Моргрена своим взглядом, – ты оказался более грубым инструментом, чем я предполагала. Но, как ни странно, более эффективным. Поздравляю. Ты прошел последнее испытание.Она не смотрела на них, когда они вошли, израненные, покрытые кровью и грязью. Она смотрела на свое отражение в кровавом бассейне.

– О, я знаю, зачем вы пришли, мой милый, сломленный жнец, – она улыбнулась. – Вы пришли за надеждой. За оружием, способным убить бога. Вы пришли за Скорбью Небес.– Мы пришли не за твоими поздравлениями, – прорычал Моргрен. Глефа в его руке тяжело гудела, насытившись душой ее чемпиона.

Она лениво щелкнула пальцами. И часть стены из теней разошлась, открывая нишу. Там, на обсидиановом пьедестале, парило оно. Оружие. Это не был ни меч, ни лук. Это была сложная конструкция из переплетенных, вечно движующихся колец из радужного металла, в центре которой билось сердце из чистой, поглощающей свет пустоты.

– Прекрасно, не правда ли? – промурлыкала Ксайла. – Мои предки создали его в эпоху, когда драконы были еще богами, а не просто легендами. Они вложили в него всю свою скорбь по умирающему миру, всю свою ненависть к высокомерным небесным ящерам. Оно не убивает плоть. Оно убивает саму суть. Божественность. Бессмертие. Идеальное лекарство от мании величия.

– Кажется, наш главный гость прибыл, – без тени страха произнесла Ксайла.В этот миг Шпиль содрогнулся. Сильно. Купол из дымчатого кристалла пошел трещинами. Кровь в бассейне вскипела.

Сквозь трещины в куполе они увидели его. Небо за окном перестало быть черным. Оно стало огненным. И в этом огне двигалась тень, размером с гору. Игнис'Драко. Великий Змей. Он был здесь.

– Ты знала! – выдохнула Лилури. – Ты заманила нас сюда!

– Конечно, знала, моя заблудшая сестрица, – Ксайла поднялась, и ее фигура в свете приближающегося пламени казалась силуэтом самой смерти. – Дракон – это стихия. Порядок. Он прилетел очистить скверну. Тебя. Меня. Весь этот город. А я не люблю, когда меня «очищают». Но сражаться с ним – самоубийство. А вот заставить сражаться кого-то другого…

– Вот мой план, жнец. Ты хочешь оружие? Бери. Но чтобы выстрелить из него, нужен не палец на спусковом крючке. Нужен проводник. Живая душа, достаточно сильная, чтобы пропустить через себя всю скорбь этого артефакта и направить ее в цель. Этот процесс, разумеется, испепелит твою собственную душу, превратив тебя в безвольную оболочку. Так каков твой выбор? Сгореть в чистом пламени дракона? Или сгореть изнутри, но забрав его с собой?Она посмотрела на Моргрена.

Это была ловушка. Идеальная, дьявольская ловушка.

Дракон издал рев. Это был не звук. Это была волна чистой воли, от которой тени на стенах закричали, а магия Лилури замерцала и погасла. Шпиль начал раскачиваться, как тростинка на ветру.

Моргрен посмотрел на мешочек с пеплом на своей груди. Он вспомнил последнюю улыбку Лианны. Она умерла, чтобы он жил. И во имя чего? Чтобы сдохнуть здесь, выбирая между двумя видами огня?

– Нет, – сказал он.

– Я готов, – сказал он, обращаясь не к Ксайле, а к Лилури.Он шагнул к оружию.

– Я уже пепел, – ответил он. – Помоги мне.– Моргрен, он сожжет тебя!

Он положил руки на парящую конструкцию. И ад хлынул в него. Это была не боль. Это была скорбь. Концентрированная скорбь целой расы, эоны отчаяния, океан ненависти. Она выжигала его воспоминания, его личность, его душу. Глифа Жнеца на его руке взвыла, пытаясь поглотить эту энергию, но это было все равно что пытаться вычерпать море ложкой.

– Целься! – закричала Лилури. Превозмогая боль от раны и давление драконьей ауры, она положила свои руки ему на плечи, вливая остатки своей магии, своей воли, пытаясь помочь ему сфокусировать этот апокалиптический поток.

Ксайла смотрела на них с улыбкой хищника, наблюдающего, как две мыши пытаются обезвредить ловушку, которая их все равно убьет.

Сквозь агонию Моргрен увидел дракона. Тот открывал свою пасть, чтобы изрыгнуть поток пламени, способный превратить гору в озеро лавы.

– СЕЙЧАС!

Из сердца Скорби Небес вырвался не луч света или тьмы. Из него вырвался луч абсолютной, звенящей тишины. Черное копье из чистого небытия, которое пронзило пространство.

Оно ударило в дракона.

Игнис'Драко, первородное существо из плоти и огня, взревел. Но в его реве была не только ярость. В нем была боль. Боль существа, которое впервые в своей вечной жизни столкнулось с понятием… конца. Там, где копье коснулось его золотой чешуи, образовалось серое, мертвое пятно, которое начало расползаться, как гангрена. Свет в одном из его глаз-солнц померк.

Раненый, взбешенный, он ударил хвостом по шпилю, раскалывая его, и, издав последний рев, полный обещания страшной мести, устремился прочь, в небеса, чтобы залечить свою невозможную рану.

Моргрен рухнул на пол, его тело дымилось, а глаза были пустыми и невидящими. Он был жив. Но он был пуст.

– Какой великолепный фейерверк, – произнесла Ксайла, подходя к ним. В ее руке материализовался кривой кинжал. – Благодарю за службу. Теперь оружие принадлежит мне. А ваши души станут прекрасным дополнением к моей коллекции.

– Прощай, предательница.Она занесла кинжал над беззащитной Лилури.

– Ты всегда была так предсказуема, Ксайла. Так самовлюбленна.Но Лилури улыбалась. Кровавой, сломленной, но победной улыбкой.

Матриарх нахмурилась. И в этот миг она увидела свое отражение в огромном кровавом бассейне. И ее отражение улыбнулось ей. А затем из зеркальной глади крови вырвались сотни призрачных рук – те самые души, что были заперты в ее стенах – и вцепились в нее.

– Что?! – взвизгнула она.

– Пока ты любовалась представлением, я пела им свою песню, – прошептала Лилури. – Песню о свободе. И о мести.

– Жатва…Ксайла закричала, когда ее собственные трофеи, ее собственная сила, начали рвать ее на части, утаскивая в кровавую бездну. Моргрен, лежа на полу, на последнем издыхании протянул руку.

И Глифа, голодная, израненная, сделала свое дело. Она выпила душу Матриарха, рвущуюся на части. Поток силы, древней, как этот город, хлынул в Моргрена, возвращая его с самого края небытия.

Шпиль рушился. Город внизу горел. Они были одни, посреди этого апокалипсиса. Израненные, почти мертвые. Но они победили. Они ранили бога. Они убили королеву.

Моргрен поднялся, шатаясь. Он подошел к Скорби Небес, что теперь тихо гудела, и взял ее. Он посмотрел на Лилури. Она смотрела на него.

Больше не было нужды в словах. Они прошли сквозь огонь и предательство. И вышли с другой стороны. Другими. Связанными не расчетом, а шрамами и общей, страшной победой.

И теперь весь мир знал. Боги могут быть ранены. А значит, на них можно охотиться.

Глава 38. Пепел Наггарота

Реальность возвращалась рваными, болезненными кусками. Первым был грохот – низкий, утробный гул рушащегося камня, стон умирающего города. Затем – боль, пронзившая каждую клетку его тела, отголосок той вселенской скорби, что он пропустил через себя. Наконец, он почувствовал ее прикосновение – Лилури, что тащила его, спотыкаясь, сквозь ад из пыли, огня и падающих обсидиановых глыб.

– Вставай, жнец! – прохрипела она, и ее голос был надтреснутым, как расколотый колокол. – Сейчас не время для красивой смерти!

Они выбрались из развалин шпиля на одну из нижних террас. Картина, что предстала перед ними, была полотном, написанным безумным богом.

Наггарот горел.

Но это был не очищающий огонь дракона. Это был грязный, чадящий огонь анархии. После смерти Матриарха и гибели ее чемпиона город-улей, лишившись своей королевы, пожирал сам себя. Великие Дома, чья ненависть друг к другу сдерживалась лишь страхом, теперь сошлись в последней, самоубийственной битве за власть. Их гвардейцы резали друг друга на висячих мостах, аристократы в шелках и стали сходились в смертельных дуэлях посреди пылающих садов. Рабы, которых они сами же и спровоцировали, подняли восстание, и их слепая, вековая ярость обрушилась на всех без разбора, заливая улицы кровью и господ, и бывших товарищей по цепи.

А посреди всего этого, как саранча, пировала их армия. Армия Проклятых.

Они забыли о битве. Они забыли о своем темном короле. Они ринулись грабить, насиловать и убивать. Орки Ворлага врывались в сокровищницы, их рев смешивался со звоном золота и предсмертными криками эльфийских наложниц. Гоблины Гизгика, хохоча, подрывали башни, просто чтобы посмотреть, как красиво они рушатся. Гарпии, как стервятники, кружили над городом, выхватывая из окон детей и унося их в свои временные гнезда на шпилях.

Моргрен смотрел на это, и в его душе не было ничего. Ни удовлетворения, ни ужаса. Лишь холодное, отстраненное понимание. Он хотел хаоса. Он его получил. Он выпустил демонов из клетки, и теперь они резвились.

– Они нас даже не заметят, – сказала Лилури, перевязывая рану на плече лоскутом шелка, сорванного с трупа аристократки. – Разбегутся, как только набьют животы и карманы.

– Нет, – ответил Моргрен. Он нес на спине Скорбь Небес. Артефакт был тяжелым, холодным, и, казалось, тихо плакал, источая ауру вселенской печали. – Они – моя армия. Мой инструмент. И они пойдут туда, куда я им укажу.

– А, Вожак! – взревел он, увидев Моргрена. – Мы победили! Этот город – наш! Эльфийские женщины слабые, а их вино – сладкое!Он нашел Ворлага Костогрыза в разграбленном дворце одного из павших Домов. Орк-вожак сидел на импровизированном троне из трупов, держа в одной руке окорок, а в другой – голову эльфийской красавицы, которую он использовал как кубок для вина.

– Праздник окончен, Ворлаг, – сказал Моргрен, и его голос в гудящем от пьяных криков зале прозвучал, как треск льда.

– Что? – орк нахмурился. – Мы только начали!

– Я сказал. Праздник. Окончен, –повторил Моргрен, делая шаг вперед.

Он не вынимал глефу. Он просто высвободил ее. Свою волю. Усиленную душами Волкова и Ксайлы, закаленную болью и горем. Ауру абсолютной, неоспоримой власти. Ворлаг, примитивный и грубый, почувствовал ее не разумом, а нутром. Он почувствовал, как воля этого человека давит на него, как гора давит на червя. Он увидел в глазах Моргрена не воина. Он увидел смерть. Свою собственную, если он ослушается.

– Что прикажешь… вождь?Орк медленно опустил голову-кубок.

– Собери всех, – приказал Моргрен. – Живых. Заберите все, что сможете унести. Рассвет мы встречаем в пути. Тот, кто ослушается, станет пищей для остальных.

Он не стал дожидаться ответа. Он повернулся и ушел.

Они нашли тишину в разрушенной библиотеке, где древние свитки горели, освещая их лица. Моргрен опустил на пол Скорбь Небес. Лилури без сил опустилась рядом.

– Мы ранили бога, сладкий, – прошептала она, глядя на артефакт. В ее голосе, впервые за все время, звучало нечто похожее на благоговение. – Ты понимаешь, что это значит?

– Что он вернется, – ответил Моргрен.

– Не только, – она покачала головой. – Это значит, что правила игры изменились. Веками все они – боги, демоны, αρχангелы – считали себя неуязвимыми. Вечными. А мы… два сломленных, жалких существа… мы показали всем, что это ложь. Что боги могут истекать кровью. А все, что истекает кровью, можно убить.

– Мы не просто победили. Мы объявили открытый сезон охоты на бессмертных. Теперь каждый честолюбивый князь ада, каждый отчаявшийся архимаг, каждый забытый божок, что таится в тенях, знает, что это возможно. Мы не принесли мир. Мы развязали войну, по сравнению с которой все прошлые покажутся детской игрой.Она посмотрела на него, и ее золотые глаза горели в полумраке.

– А теперь ты мстишь за саму жизнь, – закончила она за него. – Мстишь богам за то, что они вообще существуют.Моргрен коснулся мешочка с пеплом на своей груди. – Я начинал все это, чтобы отомстить за смерть одного человека.

Их взгляды встретились. В них больше не было ни игры, ни кокетства. Лишь суровое, уродливое понимание. Они прошли вместе через такой ад, который сломал бы целые народы. И это… связало их. Не любовью. Не дружбой. А шрамами.

– Что дальше, Моргрен? – спросила она.

– Этот мир прогнил. Его правят либо хищники, либо трусы, либо безумцы. Пожиратель, Орды Хаоса, Небесный Порядок… все они хотят лишь одного – перекроить реальность под себя, уничтожив все остальное.Он посмотрел на артефакт, затем на нее. В его разуме, наполненном знаниями Ксайлы, рождался новый, чудовищный в своей дерзости, план.

– Мы не будем больше искать Узлы. Мы не будем прятаться от драконов. Мы не будем выбирать меньшее из зол, – в его голосе звенела холодная, несокрушимая сталь. – Мы сами станем злом. Величайшим. Мы соберем все артефакты павших. Мы объединим под своим знаменем всех изгоев. Мы заставим этот мир встать на колени не перед Пожирателем или Хаосом, а перед нами. Мы станем третьей силой. Силой, которая скажет «нет» всем остальным.Он поднялся. – Они играют в свою игру, двигая фигуры. Пора сломать доску. – Сломать доску? – переспросила она.

– Трон из пепла… – прошептала она. – Мне нравится.Лилури смотрела на него, и ее губы медленно изогнулись в улыбке. Это была улыбка существа, которое только что увидело свою самую сокровенную, самую порочную мечту, облеченную в слова.

На рассвете из дымящихся руин Наггарота вышла армия. Она была меньше, чем вошла, но каждый воин в ней был обвешан награбленным и пьян от вкуса запретной победы. Впереди, на черном коне, ехал Моргрен. На его спине был закреплен древний, плачущий артефакт. Рядом, на изящной темной кобыле, ехала Лилури.

Он стал архитектором нового, куда более страшного будущего. И он собирался построить его на костях этого мира.Он больше не был жнецом, мстящим за прошлое.

Глава 39. Королевство Пепла

Мир содрогнулся и затаился. Падение Наггарота и ранение бога-дракона стали не просто новостью. Они стали трещиной в фундаменте мироздания. В тронных залах королей, в обсерваториях магов, в тайных святилищах Инквизиции и в шелковых шатрах демонических князей – везде шепотом произносили одно имя. Моргрен.

В Академии Асура, под куполом из звездного стекла…

– То, чего мы не делали со времен Войны Магов, – ответил Терон Вэйн, и его глаза стали холодными, как вакуум. – Мы разбудим Спящих. Мы спустим с цепи то, что создали для защиты от самих богов. Ибо этот смертный стал опаснее любого из них.Архимаг Терон Вэйн смотрел на свою астральную карту, и его древнее, как мир, лицо было похоже на маску из камня. Руна, символизирующая Драконов, тускло мерцала и кровоточила. Руна, символизирующая Древнюю Ночь (эльфов), почернела и рассыпалась в пыль. А в самом центре карты, там, где раньше не было ничего, теперь горела новая, уродливая, пульсирующая звезда Хаоса. – Он не просто аномалия, – прошептал Архимаг своему первому ученику. – Он – катализатор. Он ускоряет все процессы. Он заставляет гнойник лопнуть раньше времени. – Что мы будем делать, Учитель?

В Цитадели Веры, в зале Божественного Суда…

– Право даровано, – пророкотал бесплотный голос. – Объявляй Великий Крестовый Поход. Собери все легионы. Все ордена. Всех верующих. Этот мир будет либо очищен, либо сожжен. Третьего не дано.Архи-Инквизитор Габриэль стоял на коленях перед престолом, окутанным слепящим светом, где восседал не человек, а сам Глас Пламени. – Он осквернил Порядок. Он заключил союз с Бездной. Он ранил посланника Небес, – голос Габриэля был тверд, как сталь. – Я потерпел поражение. Я требую права на Обряд Последнего Очищения. Свет на престоле вспыхнул.

Мир собирался с силами, чтобы стереть их с лица земли. А они, виновники этого вселенского переполоха, вели свою армию уродов через выжженные земли.

– Им нужна база, – сказала Лилури, скача рядом с Моргреном. Ее раны заживали, но на плече остался уродливый шрам, который она не пыталась скрыть. – Эту орду нельзя вечно водить по пустошам. Они перегрызутся от скуки и голода. Им нужна крепость. Столица.

– Забытая? – усмехнулась Лилури. – Сладкий, в этом мире ничто не бывает пустым надолго. Пустоту всегда кто-то заполняет.Моргрен, в чей разум влились воспоминания Ксайлы и Волкова, знал о таком месте. – Железная Пасть, – сказал он. – Древняя цитадель гномов в самом сердце Серых Гор. Неприступная. Забытая.

Они подошли к Железной Пасти через неделю. Это было грандиозное и жуткое зрелище. Гигантская крепость, вырезанная в теле целой горы, ее ворота были похожи на пасть мифического зверя. Но она не была пустой. Из бойниц на них смотрели тысячи тусклых, призрачных огоньков. Воздух гудел от безмолвных криков и звона невидимых молотов.

– Призраки… – прошептала Лилури. – Весь род гномов, что построил это место. Они прокляты. Привязаны к своей крепости вечной клятвой – охранять ее до скончания времен.

– Не эти, милый. У них нет душ, которые можно пожрать или подчинить. У них есть лишь долг. И память.– Они мертвы, – сказал Моргрен. – А мертвые теперь слушают меня.

Битва за Железную Пасть была сюрреалистическим кошмаром. Армия Проклятых, привыкшая рвать плоть и ломать кости, столкнулась с врагом, которого нельзя было убить. Призрачные легионы гномов выходили прямо из стен, их эфирные топоры проходили сквозь доспехи, неся не раны, а ледяной холод, высасывающий саму жизнь.

Орки и огры в ужасе отступали. Даже магия Лилури была почти бесполезна против существ, сотканных из чистой скорби и упрямства.

Тогда Моргрен сам повел их в бой. Он был единственным, кто мог навредить им. Глефа Жнеца, выкованная из самой Бездны, была анафемой для любой души, даже для ее эха. Он врезался в призрачные ряды, и его клинок не рубил – он стирал. Каждый его удар заставлял призраков кричать – не от боли, а от ужаса окончательного забвения.

«Кто ты, осквернитель, что несет вторую смерть в наши залы?» – пророкотал его голос в их разумах.Он пробился в самое сердце горы, в тронный зал, где на троне из цельного гранита сидел он. Король-Призрак, последний правитель гномов, окруженный своей призрачной гвардией.

– Я – тот, кто пришел освободить вас от вашей клятвы, – ответил Моргрен. – Ваш мир мертв. Ваши враги давно обратились в пыль. Ваша стража окончена.

«Наша стража окончится, когда горы обратятся в прах! Таков был наш долг!»

– Тогда я стану вашей последней битвой, – сказал Моргрен.

Он сразился с Королем-Призраком. Это была битва не силы, а воли. Скорбь тысячелетий против ярости одного сломленного человека. И ярость победила. Когда Моргрен вонзил свою глефу в грудь призрачного монарха, он не стал пожирать его. Он впитал его. Его долг, его память, его знание каждого камня в этой горе.

«Теперь… ты… король… под… горой…» – прошептал призрак и истлел.

И по всей крепости призрачные легионы замерли, а затем медленно опустились на колени. Их клятва была исполнена. Они нашли нового короля, которому могли служить.

Позже, в огромном тронном зале, перед ним собрались его вожаки. Орки, гоблины, гарпии. Они смотрели на него с новым чувством. Не просто со страхом. С благоговением. Он не просто завоевал крепость. Он подчинил ее духов.

– Они твои, – прошептала она. – Эта крепость. Эта армия. Этот проклятый мир у твоих ног.Лилури встала рядом с ним.

Моргрен сел на холодный гранитный трон. Он был тяжелым, как надгробная плита. Он чувствовал, как сила, власть, ответственность ложатся ему на плечи. Он посмотрел на свою разношерстную орду, на призрачных гномов, что теперь стояли безмолвной стражей вдоль стен.

Он обрел королевство. Королевство из пепла, населенное чудовищами и призраками. Он стал королем изгоев. Властелином проклятых.

Он сжал подлокотники трона. Холод камня, казалось, проникал в самую его суть. Он хотел отомстить за одну смерть, а в итоге взял на себя ответственность за тысячи жизней. Или не-жизней.

– Объяви сбор, – сказал он своему новому призрачному сенешалю. – Заприте ворота. Укрепите стены. Зажгите горны.

– Что мы будем делать, мой король? – спросила Лилури.

– Мы победили. Мы нашли дом. А теперь… мы будем готовиться к войне. Ко всему миру. Пусть идут. Мы будем ждать их здесь. В нашей Железной Пасти.Моргрен посмотрел на нее. В его глазах не было ни триумфа, ни радости. Лишь тяжесть принятого решения.

Он стал королем. Но корона оказалась тяжелее, чем он думал. И одиночество на троне было куда холоднее, чем вдвоем у ко