Читать онлайн Черная река Блэк-рока

Еще до того, как первые поселенцы пришли в эти земли, задолго до того, как топоры вонзились в стволы древних сосен, индейцы апачи знали правду о Чёрной реке. Они шептали о ней у костров, рассказывая детям страшные сказки, которые не были сказками.

Баах Ха-ниих. Или же – Тот, кто забирает лица. Похититель Ликов.

Древний дух, старше самих гор. У него не было своей формы – только бесконечный голод и холодные, цепкие пальцы, которые могли просочиться сквозь землю, как корни ядовитого растения. Апачи верили, что он спит на дне Чёрной реки, завернувшись в её тёмные воды, как в погребальный саван. Но когда кто-то тонул…

«Он иногда надевает их лица, как маски, – говорил старый шаман, его голос дрожал, как осенний лист. – Сначала берёт облик, потом голос, потом память. А когда не остаётся ничего человеческого – зовёт новых.» Чтобы успокоить духа, апачи проводили ритуал Зеркальных Стражей:

Вырезали на земле священные круги, куда не смела ступить нога непосвящённого.

Развешивали на тотемах вдоль берега зеркала – старые, потрескавшиеся, с оборотной стороной из потёртого серебра.

«Он должен видеть себя, – объясняли старейшины. – Видеть пустоту вместо лица. Тогда он останется в воде.»

Но потом пришли мы Смиты. С нашими бумагами, нашими топорами и нашей жаждой земли, которую мы называли «собственностью», а деревья – «ресурсом». Мы выкорчевали священные рощи, распахали поля, где лежали кости предков, и возвели свои квадратные дома с прямыми углами, будто пытались доказать самой природе, что теперь здесь правят линейки и циркули.

Прошлое стёрлось, как рисунки на песке после прилива. А на дне реки проснулось он.

Мой первый прадед – Джеймс Смит, упрямый шотландец с глазами цвета грозового неба – построил дом у Чёрной реки.

Джеймс Смит построил дом за три недели. Слишком быстро для такого большого здания.

Слишком быстро для места, где земля плакала черными слезами, когда в неё вбивали колья.

Черный ворон – красивый как лунный свет, с лицом, изрезанным древними ритуальными шрамами – пришёл к нему на четвёртый день.

– Ты строишь на костях, – сказал он, тыча пальцем в землю. Его ногти были неестественно длинными, жёлтыми, будто когти старой совы. – Здесь спал Баах Ха-ниих мы его еще назвали Похититель Ликов. Ты разбудишь его.

Джеймс только рассмеялся, вытирая пот со лба:

– Ваши духи боятся топоров?

Черный ворон не ответил. Просто плюнул между их ног – плевок вскипел, как вода на раскалённой сковороде.

Но дом рос. Слишком быстро. Слишком ненасытно.

Первый зарегистрированный случай произошёл в 1920 году, когда трое детей – братья Уильямс и маленькая Эмили Картер – отправились собирать чернику у Чёрной реки и не вернулись к ужину. Через три дня поисковая группа нашла их в камышах на противоположном берегу. Они сидели вплотную друг к другу, скрестив ноги, будто участвовали в какой-то жуткой игре. Их руки были сплетены, а там, где должны были быть лица…

– Медведи, – провозгласил шериф Джеймс Смит (мой прапрадед по материнской линии), демонстративно вытирая окровавленный нож о штанину. – Видите эти отметины? Когти. Никакой мистики.

Но старый вождь апачей Чёрный Ворон молча поднял с земли обсидиановый осколок – последний фрагмент священного зеркала. Его пальцы обвили чёрный камень, будто корни древнего дерева.

– Баах Ха-ниих голоден, – прошептал он, и его голос звучал так, будто доносился со дна реки. – Вы разбудили его, когда рубили тотемы и разбивали зеркала. Теперь он будет приходить снова и снова, пока не заберёт всех.

Мой прадед высмеял его – громко, грубо, показывая спину старику, как делал с непокорными собаками. Но уже через месяц семья Чёрного Ворона бесследно исчезла. На пороге их вигвама нашли лужицу чёрной воды и… идеально сохранившийся скальп вождя, будто аккуратно снятый острым ножом. Волосы были заплетены в ритуальные косы, а на коже отсвечивал тот самый обсидиановый осколок, вплетённый в прядь.

Цикл начался.

1940 год. Четверо лесорубов – братья Макгриверы – не вернулись с заготовки. Их нашли через неделю в полумиле от реки. Они висели вниз головами на молодых дубках, корни которых странным образом сплелись в подобие тотемного столба.

Кожа с их лиц была снята с хирургической точностью, а во рту каждого торчал обсидиановый осколок – будто дух шутки ради вернул им то, что люди когда-то отняли у него.

Шериф Джейс Смит (прадед). Исчез после расследования дела братьев Макгриверов. Нашли его кепку на берегу Чёрной реки. Внутри – обсидиановый осколок и записка: «Ты следующий». Через неделю мальчик Бенни Картер видел его тело на дне реки – без лица, в окружении четырёх скальпов. С тех пор в участке оставляли пустой стул и стакан виски. Иногда по утрам стакан оказывался пустым.

1960год.

Шериф Джоэл Смит (дед). Пропал в годовщину исчезновения отца. Вёл дело об исчезновении семьи фермеров Андерссонов – их нашли в амбаре с идеально снятыми лицами, уложенными на столе в форме ритуального круга. Томас пошёл к реке «проверить следы» и не вернулся. Через три дня его значок шерифа нашли вбитым в ствол старого дуба. Дерево истекало чёрным соком, пахнущим медью и черной рекой Но он вернулся.

Спустя неделю. Бледный, дрожащий, с пустыми глазами.

На правой щеке – гладкий шрам, будто кожу аккуратно сняли и пришили обратно. На запястье – синеватый отпечаток, похожий на след от пальцев.

Он никогда не говорил, что случилось. Только твердил одно: «Он берёт плату за возвращение. Не мне. Другому. Позже».

С тех пор дед изменился: Спал с зеркалом у кровати, обращённым к стене.

Пил виски из того самого стакана, что стоял в память о его отце.

1980год.

Его сын, шериф Майкл Смит (мой отец), исчез в ту же дату, что и дед тридцать лет назад. Он вышел из дома в десять вечера – сказал, что слышит крики со стороны черной реки. Больше его никто не видел.

Через три дня нашли его куртку. Она висела на том самом дубе, где когда-то нашли значок деда. В кармане – пустая фляга и холодный обсидиановый осколок, завёрнутый в клочок бумаги. На бумаге детским почерком было выведено: «Долг оплачен». Дед выжил. Мой отец – нет.

Дед пережил кошмар у реки и вернулся, пусть и с пустыми глазами и шрамами. Отец же исчез навсегда. Он тоже был шерифом, как и все Смиты до него. Он носил тот же значок, ходил теми же тропами, и… вероятно, видел те же кошмар

Мой Дед Джоэл Смит был последним шерифом Блэк-Рока, который не врал в отчётах. В старом кабинете, пахнущем плесенью и порохом, за фальшивой панелью я нашёл его дневник – кожаную обложку, пропитанную потом страха. Страницы пожелтели, но слова всё ещё жгли глаза, как дым костра, на котором сжигают правду.

Последняя запись была выведена неровным почерком, буквы скакали, будто писались дрожащей рукой, когда за окном уже что-то скреблось:

«Семья Смитов проклята. ОН ВЕРНЁТСЯ за нами. Смитами. КАЖДЫЕ двадцать ЛЕТ. ДАЖЕ ЕСЛИ ОДИН РАЗ НЕ ПОЛУЧИТСЯ – ОН СНОВА ВЕРНЁТСЯ. ЕЩЁ РАЗ. ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ.»

Ниже, уже другим почерком – будто писал совсем другой человек, или то, что лишь притворялось человеком:

«P.S. Зеркало на чердаке – единственное, что их останавливает. Но оно начинает трескаться. Скоро не выдержит.»

Как-то раз в конце августа, когда воздух уже пахнет медью и прелой листвой, мы с дедом пошли на рыбалку. Вернее, это я звал его порыбачить, а он, после долгого молчания, вдруг согласился – нехотя, будто делал что-то против своей воли. Как потом оказалось, так оно и было.

Мы шли тропинкой, которую сама природа, казалось, пыталась скрыть – крапива хлестала по ногам, ветки цеплялись за одежду, будто не пуская нас туда. А потом тропа неожиданно оборвалась, и мы вышли на берег. Не тот, удачный, куда все ходили, а другой – глухой, заваленный буреломом, где вода была черной-черной, даже днем. Говорили, что дна у этой старицы нет – только холодная темнота до самого центра земли.

«Да ладно, дед! – кричал я, размахивая удочкой и глядя на неподвижную, словно маслянистую воду. – Вот позову его, пусть рыбу наловит! Ты же говорил, он тут самый главный рыбак!»

Я ждал, что он улыбнется, может даже рассердиться понарошку, скажет «перестань городить чушь». Но дед не засмеялся. Он не улыбнулся. Его лицо, обычно мягкое и доброе, как старая кожаная перчатка, вдруг застыло, превратившись в маску из желтого воска. Он посмотрел на меня не глазами любящего деда, а взглядом человека, который видел, как что-то огромное и безглазое медленно вылезает из-под земли прямо здесь, на этом самом месте.

Он схватил меня за руку так сильно, что кости хрустнули.

– Не смей, – прошипел он так тихо, что слова почти потонули в шелесте камышей, но я их услышал – каждое, будто оно было выжжено у меня в мозгу. – Никогда. Ни шутки. Ни намёка. Никогда не зови Его. Оно слышит имена. Оно помнит дразнилки. И Оно… приходит на зов.

А ночью я проснулся от звука. Не от крика и не от грома. От скрежета.

Что-то царапало стену дома снаружи.

Медленно. Методично. Будто длинным кривым ногтем проводило по обшивке, проверяя, насколько крепки доски. Раз… пауза… два… пауза… царап… царап…

Сердце заколотилось где-то в горле. Я замер под одеялом, боясь пошевелиться. Воздух в комнате стал густым и холодным.

Потом шаги. Тяжёлые, неуверенные. Это был дед. Он шёл по коридору, и я услышал, как он что-то бормочет – одно и то же, снова и снова, как молитву или заклинание:

– Не сейчас… только не сейчас… уйдите…

Царапина снаружи повторилась. Громче. Настойчивее.

Раздался грохот. Дед вбежал в свою спальню. Послышался звук ящика, который открывают дрожащими руками. Звяканье патронов.

А потом – оглушительный ВЫСТРЕЛ. Не в окно. Не в стену.

Он выстрелил в своё зеркало

Я прибежал и застыл в дверях. Дед стоял, опустив ружьё, его плечи судорожно вздымались. Вместо зеркала зияла чёрная дыра, обрамленная осколками, в которых, как в глазах, отражались осколки его рассудка. А снаружи… царапать перестали.

Но теперь послышалось другое. Тихий, мокрый смех. Прямо за дверью. Это был 1990 год. Мне тогда было десять лет. И я понял, что дед не сошёл с ума. Он просто увидел то, на что больше не мог смотреть

И вот настал 2000 год.

Я уехал из Блэк-Рока, забыл про детские страхи, про дедовы сказки.

Нарочно забыл. Запихнул эти воспоминания в самый тёмный угол сознания, как старые игрушки на чердак. Двадцать лет я жил нормальной жизнью – работа, квартира в городе, друзья, которые смеялись над моей фразой: "Я из такого дыма, что даже призраки там курят". А потом…Позвонил Том.

Его голос в трубке звучал точно так же, как в детстве – с той же хрипотцой, тем же смешком, когда он знал, что вот-вот предложит какую-то хулиганскую идею.

"Давайте встретимся! Как в старые времена. Блэк-Рок, костёр, парочка страшилок. "За его спиной что-то булькнуло – как будто он стоял у воды.

Лора тут же влезла в разговор (я даже удивился, как чётко слышал её через Томову трубку, будто она прижалась ухом к его уху):

"Приезжай! Будет весело! Как тогда!"

Её голос был слишком высоким, слишком радостным – как у ребёнка, который врёт про разбитую вазу. Я согласился. Какой же я был дурак.

Часть 1 Возвращение в Проклятый Город

Нас было трое – Том, Лора и я сидели на запретном пляже у Чёрной реки, куда нам пришлось пробираться через ржавый металлический забор с оборванной табличкой "ОПАСНО". Колючая проволока оставила кровавые царапины на моих ладонях, но тогда это казалось смешным. Все казалось смешным, пока мы не увидели воду.

Вода… Господи, эта вода. Она лежала перед нами черной маслянистой гладью, слишком неподвижной для реки. Это не было отражение – это был глаз. Мутный, затянутый гнилой плёнкой глаз, наблюдавший за нами из глубины. Я бы поклялся, что видел, как зрачок этого глаза сузился, когда мы подошли ближе.

Мы смеялись слишком громко, шутили слишком пошло, и где-то между глотком и очередной тупой шуткой я поймал себя на мысли, что наше веселье звучит фальшиво, как смех сумасшедшего в пустой палате.

А Чёрная река молчала. И смотрела. И ждала нас.

Том разливал дешёвую колу в пластиковые стаканчики из ближайшего магазина. Жидкость была сладкой и немного обжигала горло, оставляя послевкусие дешёвого сахара и чего-то металлического – как если бы мы пили кровь из порезанной губы.

Костёр трещал, выплёвывая искры-однодневки. Каждая из них прожигала темноту на мгновение, прежде чем умереть в холодном воздухе над Чёрной рекой. Огонь плясал на наших лицах, превращая знакомые черты в маски незнакомцев – возможно, тех, кем мы станем к утру.

– Расскажи историю, – потребовала Лора. Её пальцы, исцарапанные о ржавый забор (тот самый, с табличкой "Опасно", которую мы, конечно же, проигнорировали), бросали в огонь сухие ветки с нервной одержимостью.

Огонь вздрогнул, выбросив в темноту рой искр. На мгновение они осветили Лору – её карие глаза были неестественно широко раскрыты, а пальцы впивались в колени так, что костяшки побелели, будто уже принадлежали трупу.

– Настоящую, – добавил я, и мой голос внезапно сорвался на баритон, будто кто-то другой говорил моими устами. – Такую, чтобы потом месяц спать со светом и вздрагивать от каждого шороха.

– Ладно. Но если я начну, вы не сбежите.

За рекой, в чёрной воде, что-то плеснуло.

– Потому что это правда.

Том замолчал, и в эту паузу река ответила нам – глухим бульканьем, будто что-то массивное перевернулось в глубине. Мы все повернулись к воде.

В Блэк-Роке не зря боялись Чёрной реки. Даже в полдень, когда солнце висело в зените, её воды оставались густыми и тёмными, как чернила, вытекшие из разорванной вены мира. Старики говорили, что всё дело в сланцевых отложениях. Но я-то знал правду.

Сейчас, при колеблющемся свете костра, река казалась ещё страшнее. Её поверхность напоминала жидкий обсидиан – настолько гладкий, что звёзды отражались в нём с пугающей чёткостью. Слишком чётко. Будто это были не отражения, а настоящие звёзды, горящие где-то в глубине.

– Говорят… – Том швырнул в огонь сухую ветку, и искры взметнулись в чёрное небо, как проклятые души, рвущиеся из чистилища. – …что эти воды – не просто река.

Он сделал паузу, давая нам прочувствовать тяжесть своих слов. Лора сглотнула, и я увидел, как капли пота, несмотря на ночной холод, медленно сползают по её вискам.

– Апачи верили, что Чёрная Река – это врата. Мост между мирами.

Вода у наших ног лениво лизнула берег. В отблесках костра она казалась густой, как чернила, как старая кровь.

– Они говорили, что души умерших переплывают её по ночам. – Том наклонился вперёд, и тень от его лица исказилась, став на мгновение чем-то чужим. – Но если живой попробует пересечь её…

Где-то в камышах резко захлопал крыльями испуганный ночной ёрник.

– …то его тело останется здесь, а душа – там. В зеркальном мире. Где всё, не так как у нас. Где тень просто исчезает навсегда, а лицо… – он провёл пальцами по своей щеке, – …лицо может просто… может не быть.

Лора нервно засмеялась, но смех её был сухим, как шелест мёртвых листьев.

– Ты не веришь? – Том ухмыльнулся, и в этот момент я почувствовал, как что-то – какая-то невидимая тяжесть – впивается в плечи, словно ледяные пальцы мертвеца. – Тогда послушай, что случилось с теми свадебными гостями в 1960-м…

Костер вдруг застонал. Пламя присело, будто под тяжестью незримого взгляда, и на мгновение стало мертвенно-синим – как болотные огоньки над трясиной.

– …возможно, в воде они увидели Его…

Том сделал паузу, его глаза стали стеклянными, пустыми.

– На рассвете береговая охрана нашла яхту.

«Маргарита» – белоснежная, с позолоченными поручнями. Совершенно пустую.

Он швырнул ветку в огонь, и тот взвизгнул, выпустив клубы едкого дыма.

– Одежда аккуратно сложена на сиденьях. Кошельки, часы, обручальные кольца – всё на месте. Даже сигареты в серебряном портсигаре… только мокрые, будто кто-то держал их в пригоршне воды.

Лора непроизвольно прикрыла рот ладонью.

– Но людей не было. Только… черные. Следы.

Том провел рукой по лицу, и в свете костра его пальцы казались неестественно длинными.

– Чёрные подтёки на палубе. На стёклах. Даже на потолке – будто река перевернулась и ненадолго вошла внутрь.

Он замолчал, уставившись в черную гладь воды. Пламя играло на его лице, стирая черты, пока от Тома не остались только две тлеющие точки в глубине глазных впадин.

– Но если долго смотреть на Чёрную реку… – Том медленно повернулся ко мне, и в его глазах мелькнуло нечто такое, от чего кровь в моих жилах превратилась в лёд. – …оно тебя заберёт. Высокое. Без лица. Заберёт и тело, и душу. И тогда ты будешь вечно скитаться по тому берегу среди шепчущихся теней.

Я заметил, как Лора машинально коснулась горла. На её запястье сияли три тонких шрама – будто от когтей, но слишком ровных, слишком аккуратных.

– Мы пили, смеялись… – Том бросил мутный взгляд на почти пустую бутылку колы, зажатую между камней. – …пока я не сказал: «Давайте вызовем Его».

Вода у берега вдруг забурлила – без ветра, без причины. Пузыри всплывали на поверхность, жирные, лопающиеся с хлюпающим звуком, будто что-то дышало под водой.

– Том говорил шёпотом, но каждое слово впивалось в мозг, как ржавый гвоздь, – он вскинул руки и закричал: «Приди, Похититель Ликов»! Возьми моё лицо, если осмелишься!»

На том берегу что-то дрогнуло. Длинная, чёрная, как сама река, ветвь (по крайней мере, я надеялся, что это ветвь) медленно скользнула в воду.

– Костер погас, – Том щёлкнул пальцами, и наше пламя действительно дрогнуло, – не просто потух, а исчез, будто гигантская ладонь раздавила его…

Лора вскрикнула.

Прямо перед нами, в метре от берега, вода завертелась, образуя идеальную воронку. Из глубины поднималось что-то белесое. Сначала я подумал – пена. Но нет. Это были волосы.

Человеческие волосы, распущенные течением, мертвым венком окружающие…

– Его нашли на рассвете, – Том провёл рукой по своему лицу, и в его голосе зазвучало нечто нечеловеческое. – Его кожа…

Вода с громким чмокающим звуком выплюнула то, что держала.

На берег выкатилось что-то белое. Скользкое. Лора вскочила. Это была кожа. Лицо. Идеально снятое.

Часть 2: "Шелест в темноте"

Я замер, и в эту секунду услышал, как моё сердце колотится где-то в горле – бешеный ритм загнанного зверя. Каждый удар отдавался в висках, будто кто-то бил молотком по наковальне прямо у меня в черепе.

Ч-что это было? – голос Тома дрожал, но не от страха. Теперь я понимал – это была дрожь рыбака, чувствующего, как леска натягивается до предела.

Лора молчала. Её дыхание стало частым, поверхностным – как у кролика перед тем, как его разорвёт лиса.

Тишину разорвал звук – не просто шарканье, а тошнотворное влажное шлёпанье, будто кто-то волочил по земле мешок с мокрым песком. Или с мясом.

Нафиг это! – Том вскочил так резко, что опрокинул бутылку. Кола пролилось на землю, и я вдруг осознал, что запах газировки смешался с чем-то другим. Гнилостным. Как банка консервов, забытая на летней жаре и теперь вздувшаяся, готовая взорваться.

Он схватил фонарь, но его пальцы – странно бледные, почти синие – скользили по выключателю. Батарейки, которые ещё минуту назад работали, теперь были мертвы. Как и мой телефон. Как и часы на моей руке.

Я… – мой голос звучал чужим, будто кто-то говорил через меня, – если это шутка…

Это не шутка, – ответил Том.

И в этот момент я понял. Это был не Том.

Его голос стал… другим. Мокрым. Пузырящимся. Будто звук шёл не из горла, а из полного воды рта. Я медленно повернул голову. Том стоял ко мне спиной.

Но его голос… шёл спереди. Из того, что приближалось.

Из воды поднялось нечто. Оно двигалось медленно, с мерзким хлюпающим звуком, будто тело состояло из мокрого песка. Его руки – слишком длинные, неестественно изогнутые, с крючковатыми когтями – волочились по земле, оставляя борозды в грязи. А там, где должно было быть лицо…

Там была маска Тома. Свежая. Ещё тёплая. Кровь сочилась из её краёв, капая на землю с тихим "плюхом".

Лора закричала. Но было уже поздно.

Мурашки побежали по моей спине, как будто кто-то провел по ней гнилым пером. Воздух сгустился, стал вязким, словно перед смерчем, но это было нечто куда более древнее и страшное.

«Нам нужно уходить», —прошептал я, но мои ноги будто вросли в землю, стали частью этого проклятого места.

«Поздно», —сказала Лора. Её голос звучал странно… пусто.

Я обернулся. Её глаза… Господи, её глаза.

Они исчезли. На их месте остались лишь влажные, дымящиеся воронки, будто кто-то выжег их раскалённой ложкой.

Из реки донёсся плеск. Фигура выпрямилась – два с половиной метра кошмара, сотканного из тьмы и отчаяния.

Чёрная река вздыбилась, извергая из своих глубин первобытный ужас. Три метра чистой, неразбавленной тьмы, принявшей форму, которой не должно существовать. У него не было лица – только зеркальная гладь, отражающая моё искажённое от страха отражение. Но я видел его намерения. Чувствовал их, как ледяные пальцы, сжимающие моё сердце.

Огромный, иззубренный коготь – древний, как сама река, – медленно протянулся ко мне. Он не просто хотел убить. Он хотел стереть. Стереть в порошок, растворить в этой чёрной воде, чтобы даже память обо мне исчезла навсегда. Паника, холодная пот, попыталась сковать мои конечности, заставить меня замереть, стать легкой добычей. Мозг кричал: "Беги! Беги, пока еще можешь!" Но тело, казалось, отказывалось слушаться. Оно было парализовано страхом, этим древним, животным ужасом, который пронизывал до костей. И тогда, сквозь этот ледяной туман страха, пробился другой голос. Он просочился сквозь трещины в моем сознании, как вода сквозь рушащуюся плотину – медленно, но неумолимо. Это был не просто звук, а ощущение, словно кто-то провел ледяными пальцами по извилинам моего мозга, отыскивая нужные нейроны, чтобы донести свое сообщение. Голос звучал знакомо-незнакомым – как если бы ты услышал запись себя, но сделанную десятилетия назад, на другом конце жизни. В нем была та же тембральная окраска, те же речевые особенности, но что-то было не так. Что-то глубоко, фундаментально чужое, будто мой собственный голос пропустили через фильтр безумия. "Беги," – прошептал он, и в этом слове было столько знания, сколько не вместила бы и тысяча энциклопедий. Это был не совет, не предупреждение – это был приговор, вынесенный самой реальностью. Я почувствовал, как что-то шевелится у меня в животе. Не метафорически – буквально. Как будто все мои внутренности вдруг стали жить собственной жизнью, перестраиваясь, готовясь к чему-то. К бегству. К борьбе. К перерождению. Мне мой голос сказал надо бежать сейчас!

Часть 3: Темный Лес

Ветки хлестали по лицу, царапая кожу, как тонкие, злые лезвия, оставляя на щеках кровавые полосы. Каждый удар отбрасывал в лицо капли дождя, смешанные с чем-то тягучий смолой, то ли кровью, стекающей из рассеченной брови. Я не чувствовал боли – только жгучую, животную потребность бежать, сквозь эту тьму, сквозь этот проклятый лес, который, казалось, сжимался вокруг, как гигантская ладонь, медленно смыкающая пальцы.

Корни деревьев, узловатые и черные, как пальцы утопленника, цеплялись за ноги, будто живые щупальца, пытающиеся схватить, удержать, затащить в эту чертову, непроглядную темноту, которая сгущалась вокруг, как грязная вода. Они обвивались вокруг лодыжек, цеплялись за шнурки кроссовок, будто сам лес пытался меня остановить. Один особенно толстый корень – или что-то, лишь притворяющееся корнем – резко дернулся под ногой, и я рухнул лицом в грязь, вдохнув запах прелых листьев и чего-то еще… чего-то сладковато-гнилого, как разлагающаяся плоть.