Холодный ноябрьский вечер дышал на землю колючей снежной крупой. Белая мука медленно укутывала грязное полотно просёлочной дороги, по которому, похрустывая щемящим гравием, полз одинокий автомобиль. Он сбавил ход, будто задумавшись, и нырнул в чёрную пасть лесной чащи, оставив за собой два тоскливых ручья света от фар. На заднем стекле весело улыбалась жёлтая наклейка, предупреждающая о том, что внутри – «ДЕТИ В МАШИНЕ».
В салоне пахло одиночеством, пивной кислятиной и пеплом. Молодой человек с лицом, на котором жизнь уже оставила немало борозд, одной рукой ворочал баранку. Звали его – Александр Лучной. Внутри машины царил художественный беспорядок: на панели зияла наполовину полная пепельница, на зеркале заднего вида лихо болтался брелок «AC/DC», а по полу стреляными гильзами катались пустые пивные банки. На пассажирском сиденье, в позе безмятежного наблюдателя, лежал плюшевый заяц по имени Бо. Единственный, кто, похоже, сохранял спокойствие.
Взгляд Александра, острый и напряжённый, впивался в темноту за стеклом, выискивая в кружеве падающего снега и голых ветвей что-то конкретное. Не отрываясь от дороги, он нащупал на соседнем кресле диктофон, щелкнул кнопкой, и его голос, хриплый от сигарет и нервного перенапряжения, нарушил тишину: «Сейчас 23:30, двадцать четвёртое ноября. Въезжаю в Кочманский лес… Я в жизни не видел такие дерьмовые дороги!» Выключил. Бросил прибор обратно, рядом с вскрытым конвертом. Внутри – то тревожное письмо, что и выгнало его на сею прогулку в самый неподходящий час.
Машина продиралась дальше, глубже во мрак. И тут – сюрприз. Впереди, посреди этой зимней глухомани, стоял заведённый «Москвич», – его фары резали глаз двумя слезящимися прямоугольниками. А рядом – фигура. Немая, тёмная, ожидающая.
Александр остановил машину, оставив между собой и призраком десяток метров недоверия. Его глаза впились в темноту, пытаясь разгадать загадку. Бардачок щёлкнул, открыв на мгновение своё нутро, где на блестящем брюхе лежал револьвер «Кабан». Но Саша взял не его. Двигатель затих, и он вышел в колючий ноябрьский воздух.
Он ёжился, застегивая куртку на все пуговицы, и неспешными, развалистыми шагами пошёл к «Москвичу». Навстречу ему двинулась вторая фигура, опуская воротник пальто. Лицо, прорезанное морщинами, казалось вытесано из гранита.
– Здравствуйте, Александр, – голос был ровным, без эмоций, как диктофонная запись.
Саша окинул незнакомца пристальным, сканирующим взглядом, скрывая намерения за полуулыбкой Джоконды.
– Вы из Учреждения? – спросил он.
– Можете называть меня Конь. – невозмутимо произнёс незнакомец.
Второй, более детальный осмотр, и лицо Александра вдруг исказила судорога злорадного, почти истерического смеха. Конь смотрел на него с немым вопросом, – растерянность на мгновение смягчила его каменные черты.
– Извини-извини. Ничего. Продолжай, – фыркая, Саша достал из кармана помятую пачку сигарет. Закурил и сделал глубокую горькую затяжку.
– Я отвезу вас. Но сначала позвольте вас досмотреть, – невозмутимо продолжал Конь.
Александр широко расставил руки, в одной из них дымилась сигарета, в другой он зажал пачку..
Холодные профессиональные руки Коня обшарили куртку, прощупали карманы, туловище, бедра. Саша задрал голову к небу, выпуская дым колечками. Но когда проверка спустилась ниже пояса, он непроизвольно вздрогнул.
– Ух ё… – вырвалось у него.
Конь, закончив обыск, выпрямился.
– Всё. Садитесь.
Они пошли к «Москвичу». Саша на ходу сплюнул сигарету. И будто фокусник, он лёгким движением запястья вправил в рукав маленький, но очень убедительный аргумент: чёрный пластиковый шокер, до этого момента искусно спрятанный за сигаретной пачкой.
Конь сел за руль. Александр – на заднее сиденье. Двери глухо хлопнули. Конь потянулся к навигатору на держателе, а другой рукой достал из кармана чёрный мешок.
– Александр, я вынужден попросить вас надеть это…
Фраза повисла в воздухе, не успев долететь до адресата. Молния обрушилась тихо и без предупреждения. Александр резко рванулся вперёд, уперев электроды шокера в шею Коня. Тело сведённого судорогой человека нелепо затряслось. Он держал его, держал долго, с лицом, окаменевшим от концентрации и внезапно нахлынувшей ненависти. И отпустил.
Тишина. Только потрескивание мотора «Москвича». Конь безвольно обмяк в кресле, утонув в своём широком пальто.
Александр, двигаясь теперь с ловкостью испуганной лани, ткнул в экран навигатора, пока тот не погас, выскочил из «Москвича» и побежал к своей машине. Его пальцы нащупали в бардачке холодную сталь «Кабана», схватили диктофон. Затем багажник – щелчок открывающегося замка и скрип крышки.