Читать онлайн Яран

«Не гладок путь от земли к звездам».

Сенека.

Когда мне говорят, что после сорока лет уже невозможно стать космонавтом, я улыбаюсь….

Предисловие.

«Сказки служат для того, чтобы убаюкивать детей и чтобы будить взрослых!».

Хорхе Букай. Истории для размышлений.

Недавно один мой знакомый посоветовал мне не писать больше сложных книг. Он сказал: «Сейчас такое быстрое время, что никто уже не читает большие объемы. Людям нужны короткие и легкие тексты. Напиши лучше сказку! Такую, которую рассказывают детям, чтобы уснуть».

Глядя вокруг, я понимаю, что тех, кто уснул, действительно, становится все больше и больше. И тогда я принял решение в самом деле написать сказку. Но только такую, чтобы, наоборот, проснуться. И она не должна быть легкой, потому что если мы отвыкнем от возможности ДУМАТЬ и ИСКАТЬ СМЫСЛЫ, уходя от литературы размышления к примитивным роликам на «You Tube», то со временем мы и не заметим, как безнадежно деградируем. Поэтому эта сказка для тех, кто ищет. Для тех, кто не хочет впадать в сумеречную дрему сознания. Для тех, кто готов двигаться дальше…

Это история одной Охоты, которую здравомыслящему человеку даже сложно себе вообразить. Но если воспринимать все описанное здесь как метафору или даже сказку, то все становится гораздо проще. Ведь в сказках возможно все что угодно.

Да, это – СКАЗКА… Всего лишь СКАЗКА…

Но Сказки нужны людям. Жизненно необходимы. Как возможность размышлять и фантазировать. Как особый разговор с Внутренним Ребенком, который может услышать эти Сказки из темноты подсознания взрослого человека и пробудиться от долгого сна.

А раз это – очередная Сказка, то Ты, мой проницательный Читатель, должен понимать, что ничего подобного на самом деле не было. Да и не могло быть.

Ну… Ты же понимаешь?…

ЭПИЗОД 1. ШТОРМ. МИР ХАОСА.

«Перед Штормом Тысячелетия

Поиск смыслов

Становится жизненно важным.

Как возможность пройти сквозь бурю…».

Словарь:

ЯРАН – Товарищ, друг, близкий, помощник (тюрк).

СТАРЫЙ ДОМ. ВОСПОМИНАНИЯ.

«Взрослые иногда нуждаются в сказке даже больше, чем дети».

Олег Рой. «Мир над пропастью».

МОНОЛОГ УСТАВШЕГО ЧЕЛОВЕКА.

Барнаул. Садоводство «Рябинки».

Юрий Романов (КИМИ, Белый Соединитель Миров).

«Сказка никогда не должна заканчиваться, даже если детство ушло, а мы все взрослые, и мир другой, и небо иное, и ничего нельзя вернуть…».

Андрей Белянин. «Жениться и обезвредить».

Запыленный «Range Rover» буксанул в песке и, преодолев небольшую горку, вырулил прямо к реке. Юрий открыл дверцу автомобиля и медленно покинул салон, осматриваясь по сторонам. Здесь все было как прежде, почти тридцать лет тому назад. Разве что притока Оби чуть уменьшилась в размерах, отдав берегу несколько лишних метров суши. Так же зеленел густым кустарником остров напротив. Так же выстроились в ряд катера, привязанные тросами к металлической скобе, торчащей из песка. Так же роились в воздухе стрекозы, пахло водой и рыбой. Юрий покрутил головой в поисках Гиганта-дерева и тут же увидел его, улыбнувшись, будто встретил старого знакомого. Огромный ствол хоть и был частично срезан, то ли молнией, то ли человеком, гордо возвышался неподалеку от речной линии. Да, раньше он казался намного выше. Юрий усмехнулся – раньше он и сам был гораздо ниже, да и вообще, все вокруг в детстве казалось таким значимым и внушительным. Например, он долгое время тайно считал, что в раскидистых ветвях Гиганта-дерева живет русалка. Это было, конечно же, навеяно сказками Пушкина, но и реальные подтверждения этой версии тоже будоражили детское воображение – у подножья дерева всегда валялось много сухой чешуи. Причем появлялась она рано утром, успевая высохнуть к обеду, отчего Юра представлял себе, как русалка выплывала в рассветных лучах из туманной речной дымки, и ветви Гигантского дерева наклонялись, принимая ее в свои густые объятия. Таинственная обитательница вод встряхивалась, и серебристые чешуйки срывались и планировали к подножью ее обители, поблескивая на солнце. Хотя, на самом деле, было очевидно, что источником чешуи были местные рыбаки, выбравшие себе подножье стоявшего прямо около воды могучего ствола в качестве рыбацкого привала, на котором они завтракали, чистили улов, чтобы не разводить грязь на садовых участках, пили водку и много разговаривали. Но для детского ума было гораздо интересней поддерживать версию с русалкой, которая была куда более интригующим персонажем, нежели обычные садоводы.

Юрий с наслаждением потянулся. Наконец-то он снова оказался в «Рябинках». Название из детства. Именно здесь, в этом садоводстве, он провел лучшие летние месяцы своего далекого прошлого. Сюда приезжал он почти на все жаркие каникулы, под условный присмотр дедушки и бабушки. А когда у родителей начинался отпуск, они тоже приезжали в «Рябинки» почти на две недели.

Юрий погладил рукой горячий кузов внедорожника, словно соединяя между собой прошедшее и настоящее время. А ведь он совсем забыл про это чудесное место. Вернее не забыл, просто память вытеснила за ненадобностью все ненужные воспоминания, занимая место более актуальными для жизни «файлами». Первые легкие проблески прошлых лет промелькнули у него, лишь когда он узнал о смерти дедушки. Когда несколько месяцев назад ушла бабушка, пару дней перед глазами прокручивались сами собой, как будто ленты кинохроники, те чудные моменты, которые в основном были связаны именно с летним отдыхом в «Рябинках». Но потом и они постепенно сменились унылой кинопередовицей о производственных буднях. Буднях, которые чередуясь, выпивают все жизненные силы, порождая уныние, усталость и напряжение. Апогей стресса накрыл Романова сегодня в районе четырех часов дня, когда он уже ехал из офиса домой с одной лишь рассеянной мыслью – «Надо что-то срочно сделать… Что?… Расслабиться… Отдохнуть… Нажраться?». К сожалению, ничего кроме алкоголизации больше не приходило ему на ум, хотя он уже давно не злоупотреблял этим распространенным способом снятия напряжения. Но хотелось чего-то большего, чем просто набухаться у себя дома и, проснувшись поутру, корить себя за эту несдержанность. Хотелось не химической выключки мозгов, а качественного, глубокого отдыха, позволяющего действительно сбросить груз накопившихся проблем и снова ощутить себя свежим и полным сил. Но формат городских выходных смутно вписывался в эту благостную картинку. Семью он отправил на отдых в Грецию, чтобы никто не мешал ему «переваривать» свалившиеся на работе проблемы. Поэтому выходные были полностью в его распоряжении. Но вот что делать – придумать себе разгрузку или все два дня провести у компьютера, пытаясь разгрести офисный информационный вал? Память услужливо подсказала ему услышанный когда-то термин – «профессиональное выгорание». Ну, все правильно, ведь нервная система тоже имеет пределы выносливости. И можно запросто словить какой-нибудь пренеприятнейший диагноз вроде неврастении или синдрома хронической усталости. Оставалось уехать. Причем, чем дальше, тем лучше. Первое, что пришло в голову – картинка морского берега и ласковый теплый бриз, дующий от воды. Вьетнам. Или Таиланд. Или что-нибудь в этом роде. На пару дней. В одиночестве. Полное обнуление. Почему-то захотелось именно туда. В жаркую экзотику, наполненную пряными ароматами и буйными красками. Но потом бдительный ум вернул Юрия обратно в пыльный Новосибирск. О том, чтобы уехать на неделю или даже десять дней, не было и речи. Для этого необходимо было как минимум разгрести все неприятности, происходящие в Агентстве в последнее время. Да и проще было бы поехать в Грецию, к своим, и провести, наконец-то, это время вместе. Но ехать на два дня вообще не было никакого смысла – все основное время ушло бы на перелеты. Поэтому из реальных вариантов у него пока оставалась только прокаленная летним солнцем трехкомнатная квартира. И когда Романов уже готов был впасть в окончательное уныние по поводу этой безальтернативной перспективы, во внутреннем пространстве вспыхнула еще одна мысль, навеянная одним из мотиваторов, увиденном как-то в интернете:

«КАК БЫ ХОТЕЛОСЬ ОДНАЖДЫ ПРОСНУТЬСЯ – А ТЕБЕ 8 ЛЕТ, И ВСЯ ЭТА ФИГНЯ ПРОСТО ПРИСНИЛАСЬ…»

Юра даже хмыкнул, вспомнив эту понравившуюся ему идею. А правда, как бы было здорово открыть глаза утром и понять, что тебе всего лишь приснился яркий и долгий сон, в котором ты уже совсем взрослый дядька с кучей проблем, фирмой, своей квартирой, джипом и кучей нереализованных мечтаний и желаний. Тряхнуть головой, откинуть одеяло и, ступая босыми ногами по холодному полу, пробежаться до кухни, втягивая носом запах утренних бабушкиных пирогов. Подбежать к маме, прижаться к ней, крепко-крепко, и на вопрос – что случилось, просто пожать плечами – да ничего, просто приснился странный сон. А потом, поцеловав по дороге папку, с криком открыть настежь дверь и ринуться вперед, в буйную зелень двора, где дожидаются своего часа эти самые таинственные мечты и желания.

И в этот момент Юра вспомнил – «РЯБИНКИ»! Страна его детства. Садоводство, всего в тридцати минутах езды от Барнаула. Чем не место для отдыха!? Как он мог вообще забыть про него!? Завтра же взять самые необходимые вещи и на все выходные уехать туда! Попариться в баньке, погулять по зеленым улочкам, посидеть на бережке, бухнуть опять же, наконец, на свежем воздухе! А почему завтра? И Юра решительно вывернул с главного проспекта, на одну из улиц, ведущую на выезд из города.

Через три часа он уже въезжал в небольшую березовую рощу через старые выцветшие ворота, на которых гордо краснели свежевыкрашенные буквы названия садоводства. Сердце заметно стало биться чуточку сильнее. Это было невероятно волнительно, снова оказаться в месте, пропитанном самыми светлыми воспоминаниями и эмоциями.

Их дом находился на первой линии от реки, но к нему нужно было свернуть с главной дороги. А вода была так близко, что Юра решил сначала съездить на берег. Кроме того, именно на берегу стоял в свое время маленький продуктовый магазинчик, где Романов планировал купить хоть какой-нибудь еды. Внезапный план не оставил ему времени позаботиться о покупках провианта в городе. Юра захлопнул дверцу автомобиля и пошел по песку вдоль реки, рассматривая когда-то знакомые места. Как это было ни странно, вопреки пессимистическим ожиданиям, магазинчик был на месте и даже работал! Невероятно, почти тридцать лет прошло, здесь наверняка сменилось несколько хозяев, но маленький хрупкий домик по-прежнему гостеприимно распахивал свою единственную дверцу с висящей марлей на входе. Юра откинул импровизированный полог и с трепетом вошел внутрь. Здесь, конечно, все было по-другому. Другие обои, другое расположение витрин, да и сами витрины были уже совсем иными – вместо старых массивных сооружений в зале стояли два вполне современных агрегата с системой охлаждения. Продавец тоже был другой. Юра усмехнулся. Вместо всегда улыбчивой тети Нюры, место за прилавком занимал хмурый молодой человек, судя по поведению, являющийся и продавцом, и грузчиком, и директором. Романов мельком взглянул на информационный стенд на стене. «Предприниматель Васютин Д.С». Ну, скорее всего, так и есть. Кто-то из местных садоводов, совмещающий приятное с полезным. Парень выразительно посмотрел на часы, как бы намекая, что времени до закрытия осталось всего десять минут. Юра с пониманием кивнул, давая понять, что ситуация ему ясна, и тут же принялся бегло просматривать товар в витринах. Так, хлебушек, паштетик, колбаска, запаянная нарезка сыра… Он вдруг вспомнил, что одним из любимых лакомств, покупаемых в этом магазине, были пряники и консервы «Фрикадельки в томатном соусе». Ему вдруг до невозможности захотелось именно пряников и фрикаделек. Причем именно в томатном соусе. На витрине ничего подобного не наблюдалось. Юра наклонился к продавцу:

– Скажите, уважаемый, а пряники у вас есть?

Парень отрицательно качнул головой:

– Нет. Только вафли остались и шоколадки.

Юра с сожалением выбрал пару шоколадок.

– А-а… – он смущенно еще раз пробежался глазами по консервам, лежащим в углу одной из витрин, – а, случайно, «Фрикаделек в томатном соусе» у вас нет?

Продавец даже не сразу понял, о чем идет речь.

– У нас же здесь не супермаркет…

– Да нет, такого сейчас, наверное, даже в супермаркетах нет, – пробормотал Юра и на вопросительный взгляд предпринимателя улыбнулся: – Была надежда, что только в таком месте что-то подобное еще могло залежаться.

– В каком смысле «залежаться»? – переспросил явно уязвленный продавец, – у нас хоть и маленький магазинчик, но здесь ничего больше двух дней не задерживается.

– Да нет, – примирительно сказал Юра, рассмеявшись, – с более старых времен, лет тридцать с лишним тому назад.

Продавец окончательно перестал понимать, чего хочет от него этот странный поздний покупатель. Юра, оценив уровень чувства юмора предпринимателя, решил не развивать тему.

– Последний вопрос – спиртное качественное у вас есть? Дорогое что-нибудь…

Продавец хмыкнул:

– Дорогое не значит качественное. Пиво осталось, вино молдавское, ну и водка…

Юра кивнул головой на бутылки с красным вином, показав два пальца.

Выйдя на улицу с пакетом, Романов еще раз с грустью окинул взглядом знакомый с детства магазин. Тридцать лет. Глупо было надеяться, что он зайдет, и его встретит здесь своей фирменной улыбкой тетя Нюра, подмигнув и спросив:

– Ну что, Юрка, хлебушка горячего возьмешь?

А он бы кивнул головой и показал два пальца – одну буханку домой, а другую – частично покусать по дороге, вгрызаясь в горячую мякоть свежего хлеба, частично – «на общак» пацанам, которые наверняка уже ждали его около Гиганта-дерева, чтобы пойти купаться или играть в лесных лучников из банды Робин Гуда. Юра подошел к автомобилю и, положив пакет с продуктами на заднее сидение, еще раз, так, машинально, бросил взгляд в сторону огромного ствола. Нет, никого там не было. И одному только Богу известно, куда разметало по жизни тех юных мальчишек, которые беспечно проживали тогда свои летние деньки, даже не думая о том, что будет с ними спустя несколько десятков лет. И вот он, один из этой счастливой компании, через треть века, опять оказался в этой точке пространства, правда, совсем с непонятными целями. Юра чувствовал, что за вполне объяснимым желанием отдохнуть на свежем воздухе, было что-то более важное, более глубокое. Он провел рукой по щеке, покрытой небольшой щетиной, и улыбнулся. Может быть, это и вправду было тайной надеждой ПРОСНУТЬСЯ – А ТЕБЕ 8 ЛЕТ, И ВСЯ ЭТА ФИГНЯ ПРОСТО ПРИСНИЛАСЬ… А что может быть более подходящим для такого ночлега, чем дом, где тебе снились самые яркие детские сны?

Дом был таким же, каким Юра видел его последний раз. Правда, раскрашен в совсем другие цвета. Но в целом все вокруг было неизменным. Те же деревья, окружающие дом со всех сторон, подобно живой изгороди – сосна, две березы и раскидистая рябина. Старая банька, почерневшая от времени. Не было только собачей конуры, и вместо вишневого сада густели заросли смородины. Сам же дом словно жил вне времени. Было видно, что дедушка следил за ним, пока был жив.

Юра открыл ворота и заехал на «Range» на территорию участка. Когда он вышел из машины, то сразу столкнулся с настороженным взглядом пожилой женщины, стоявшей за колючей стеной малины, служившей естественным ограждением от соседского участка. Юра приветливо помахал ей рукой и сразу прояснил ситуацию:

– Я – Романовых внук.

Соседка с пониманием кивнула, тут же потеряв к нему интерес, и исчезла за углом новенькой бани, явно построенной совсем недавно. И баня, и новый дом, гордо возвышающийся на соседском участке, смотрелись рядом со старым домиком Романовых особенно контрастно. Юра открыл заднюю дверь автомобиля и, достав оттуда пакет, медленно пошел к своей усадьбе, вдыхая полной грудью богатую гамму запахов летнего сада. Крыльцо чуть скрипнуло под его весом, словно не узнавая того, кто когда-то носился здесь в выцветших кедах, перепрыгивая через всю лестницу целиком. Он протянул руку вверх и уже забытым движением подцепил пальцем ключ, спрятанный за верхним штакетником двери. Дверь отворилась и впустила вечернего гостя в прохладу гостиной. Романов замер на пороге и осмотрелся. Внутреннее убранство дома, так же как и его внешний вид, изменилось незначительно. Все-таки было видно, что хозяевами здесь долгое время были люди, которые стремились всячески поддерживать определенное настроение и в домике, и на участке. Юра хмыкнул и, поставив пакет на стол, достал оттуда одну из бутылок вина. Содрал упругую пластиковую капсулу и, найдя в ящике стола старый кривоватый штопор, извлек с характерным звуком из горлышка пробку. По комнате сразу распространился терпкий запах красного вина. Юра опять вышел на крыльцо и, еще раз втянув в себя теплый воздух сада, с наслаждением сделал несколько глубоких глотков. Он хотел успеть сделать до заката одно очень важное дело, если уж пошла такая ностальгическая тема.

Он шел по узким вечерним улочкам садоводства, вспоминая, как они выглядели раньше, и лишь смутно угадывал знакомые очертания. Все-таки здесь все стало совсем другим. Остались еще какие-то отдельные элементы его детского мира, такие, как их домик, Гигант-дерево, река, но в целом прошедшие тридцать с лишним лет изменили облик этого места практически до неузнаваемости. Романов сделал еще пару глотков вина, чувствуя, как хмель приятной волной распространяется по телу. Он улыбнулся, вспоминая…

Это было одно из самых любимых занятий здесь во время, когда родители приезжали в «Рябинки» в отпуск. Папа обычно брал с собой пару бутылок красного вина. Одну он выпивал в первый вечер, а вторую растягивал на несколько дней. Но вот в первый вечер своеобразным ритуалом у них было выйти перед самым закатом и пойти гулять по садоводству. Они все вместе шли рядом, а Юра держал родителей за руки. Периодически папа с мамой делали несколько быстрых шагов и подбрасывали его вверх, а он взлетал, вереща от восторга, и не было ничего на свете чудесней, чем ощущение полета и прикосновение родительских рук. Самые лучшие качели во Вселенной! А потом чуточку захмелевший отец принимался рассказывать ему сказку про тот или иной дом, на который Юра показывал пальцем. В нарядных домиках с пышными клумбами цветов, оказывается, жили добрые феи или таинственные сказочники. В густых зарослях малины прятались гномы. А мрачные дома с темными окнами скрывали в себе злых волшебников и даже вурдалаков. Юра опять глотнул вина, отсалютовав дороге перед собой, словно произнеся беззвучный тост за это чудесное прошлое. Вокруг уже было совсем темно, и идти дальше без фонаря было практически невозможно. Романов остановился и, слегка покачиваясь, помахал рукой темноте, делая несколько глотков.

– За вас, добрые феи и злые волшебники из моей детской сказки! За вас, мои дорогие родители! За вас, призраки давно минувших дней…

Домой он возвращался уже в полной темноте. На ощупь пробрался в дом и включил свет, внутри и снаружи, освещая крыльцо. Сегодня, конечно, никакой бани уже не будет. Да и не особо хотелось. Тело и сознание размякли от бутылки вина, выпитой на пустой желудок. Юра, чуть пошатываясь, добрел до бани и выдернул из поленницы несколько сухих березовых чурок. Сложил их на небольшой полянке, неподалеку от крыльца, и, сходив в дом за пакетом с едой и зажигалкой, развел небольшой костер. Огонь уютно потрескивал, поглощая древесину, а Романов разложил прямо на крыльце пакет, выкладывая на него купленное в магазине пропитание. Это было абсолютно чудесное состояние. О лучшем и мечтать было нельзя. Чистый воздух, тишина, вино и живой огонь. И воспоминания… Они размягчали и душу, и тело даже лучше, чем вино. Юра блаженно закрыл глаза. Он словно погружался сантиметр за сантиметром в какое-то эфемерное мерцающее пространство, в котором было комфортно и спокойно. Ни в каком Таиланде невозможно было получить это состояние. Здесь все было какое-то… настоящее, живое. Пропитанное какой-то особой энергетикой, уже давно забытой, потерянной, зыбкой. Романов с нежностью погладил рукой перила крыльца, на котором сидел. Именно так он ощущал себя в детстве – все вокруг было какое-то яркое, живое, светлое. Куда все ушло? Почему во взрослой жизни все теряет свои краски, будто они выгорают на солнце, как вот у этого дома? Юра глотнул вина, отмечая, что вторая бутылка уже была наполовину пуста. Он опять провел рукой по шершавым доскам крыльца, и ему в голову пришла неожиданная мысль – краски не могут быть яркими всегда, для поддержания их яркости нужно, чтобы их периодически кто-то подкрашивал! Как дедушка, а потом и бабушка, подкрашивали этот домик, обновляя его сквозь время. А если перенести эту аналогию на жизнь, то кто этот «кто-то», кто может усиливать яркость бледнеющих красок? Юра хотел опять глотнуть вина, но вдруг осознал, что уже изрядно пьян и отставил бутылку в сторону.

– Кто, кто? – пробормотал он вслух, – я сам и есть. Кто за меня ее красить будет, жизнь эту?

Он задумчиво уставился на огонь. С другой стороны, если бы он знал, как сохранить эти краски или хотя бы как их обновить, то не бухал бы сейчас здесь, зализывая полученные на работе психологические раны, как загнанный волк, растворяясь в ностальгии. Действительно, в детстве все было загадочным и непонятным, но при этом жизнь двигалась в определенном русле, как река, стремящаяся за горизонт. Теперь все вроде бы наоборот, все ясно и понятно, но вместо реки жизнь больше напоминает статичную асфальтовую дорогу, уходящую в темный тоннель. И непонятно, что там в этой темноте. И задний ход дать невозможно. И остается только гадать, сомневаться, бояться, надеяться… продолжая при этом двигаться вперед.

Юра мотнул головой – он чуть не провалился в сон и теперь растерянно смотрел на костер, доедающий последнюю брошенную ему березовую бакулку. Нужно было преодолеть это расслабленное состояние и сходить до бани за очередными баклашками, но двигаться совсем не хотелось. Кроме того из темноты сада подул откровенно прохладный ветер, принесший с собой запах близкой грозы. Юра поднял лицо к потемневшему небу, но там ничего не было видно. Однако гроза отчетливо ощущалась в воздухе. Причем, судя по тому, как остыл воздух, явно приближался какой-то холодный циклон. Огонь задрожал и, исчезнув в мерцающей кучке углей, снова возник на поверхности редкими язычками пламени.

«Пускай догорит сам, тогда и пойду в домик» – подумал Романов и, зябко поежившись и сойдя с крыльца, подошел к тлеющему костровищу. Здесь все еще было уютно и тепло. Где-то в темном небе сверкнула молния. Юра наклонился и протянул ладони к углям. Опять подул холодный ветер, поднимая из костровища сотни маленьких искорок, которые, будто живые светлячки, засуетились, устремляясь в темное небо.

Светлячки… Слово, вызывающее смутные ассоциации. Юра нахмурился, пытаясь освежить себе память очередным глотком вина. Что-то очень знакомое… На лоб упала первая прохладная капля дождя. Романов кивнул непонятно кому, запрокинув лицо к небу, и, встав, медленно пошел в дом.

В доме было прохладно и неуютно. Огонь в печке зажегся сразу, будто переметнувшись из мокрого костровища в замкнутое пространство домика. Комната тут же наполнилась легким печным дымком, отличающимся по вкусу от кострового. Юра сел за столик, продолжая наслаждаться погружением в свое прошлое. Все-таки антураж играет большую роль. Вряд ли в Новосибирске он смог бы так глубоко нырнуть в забытые тайники своей памяти. А здесь все дышало этим прошлым. Каждая вещь, каждая деталь будили в нем целые картины из детства. Это был настоящий экскурс в давно минувшее время. С полным эффектом присутствия. Кажется, закроешь глаза и сквозь потрескивание дров в печке снова услышишь шарканье бабушкиных ног. И дедушка стелет постель на печной лежанке или, как он сам называл ее – на полатях. Эту печку дед сложил сам по классическим русским канонам и очень гордился ей, предпочитая спать именно на ней. А маленький Юрка обычно вылезал из-под массивного одеяла, спрыгивал с кровати и перебегал по холодному полу, залезая и укладываясь рядышком с дедом.

Юра взял со стола бутерброд и, откусив кусок, посмотрел в окно. А там уже вовсю шумел летний ливень, сопровождаемый яркими вспышками молний и оглушительными раскатами грома. Погас залитый водой костер, исчезли вместе с ним яркие светлячки, безмятежно парящие в ночном пространстве.

И тут он вспомнил!

Ну, конечно! Как он мог забыть такое!? Начало восьмидесятых. Детское Юношеское Творческое Объединение «РАДУГА». Развивающий центр для одаренных подростков. Ведь именно так их и называли тогда – «Светлячки»! Как он мог забыть два года удивительнейших занятий? А «Радуга-Наука» – лагерь на берегу Черного моря? Их неразлучную семерку друзей, подобравшуюся словно олицетворение радужного спектра, положенного в основу самого названия ДЮТО? Это было сказочное время! Как странно, что из памяти стерлись воспоминания о нем. Юра нахмурился, пытаясь вспомнить что-нибудь еще. Глоток вина и вспышка молнии, словно блик от фотовспышки за окном, закрутили мысли в нужном направлении, но воспоминания возникали и тут же гасли, оставляя лишь легкие следы давно позабытых эмоций. Юра пытался вспомнить лица, но они таяли, словно эфемерные черты призраков. Тогда он попробовал вспомнить их имена. Алиса… Сева… Лена? Нет, именами они пользовались редко, предпочитая использовать в общении прозвища. Сосредоточенная память словно стирала слой за слоем песок времени, скопившийся за прошедшие годы в барханах подсознания. Капитан… Русалка… Вед-Мак… Память шептала эти прозвища, словно вызывая к жизни давно развеянных забвением духов.

А еще там была встреча с Ночным Дельфином, индейцем, приглашенным руководством лагеря на фестиваль, который дал им новые «имена» в добавок к прежним. Ну, конечно! «АКБАЛЬ, Синяя Ночь»… «ЧИК-ЧАН, Красный Змей»… «ЛАМАТ, Желтая Звезда»…

Юра даже хлопнул себя ладонями по коленям – настолько неожиданным и ярким был этот всплеск воспоминаний! А еще этот загадочный индеец нарисовал им на запястьях странные печати. И эта Игра была самым запоминающимся событием летнего сезона «Радуги-Науки». Последнего сезона… В феврале следующего года «Радугу» закрыли.

Романов рассеянно повернул руку и поднес ее поближе к глазам, словно надеясь в тусклом свете лампочки разглядеть на ней детскую печать. Усмехнулся. КИМИ, Белый Соединитель Миров. Как так могло случиться, что ты все это позабыл!

Юра приложился к горлышку и в несколько глотков допил содержимое бутылки. Рассеянно поставил ее под стол. Судя по всему, время было уже давно за полночь. Юра встал с табуретки и сделал шаг по направлению к дивану, где лежала его сумка. Там должна быть фляжка с коньяком. Мозг требовал еще «расторможку» для пробуждения памяти, но внутри словно сработал какой-то предохранитель, и Юра замер посредине комнаты, слегка пошатываясь на ногах. Вообще-то это было уже лишним. Две бутылки вина с непривычки – вполне достаточная доза для углубленного релакса. Да и не бухать, в конце концов, он сюда приехал! Он вернулся, выключая по пути свет в комнате, и сел обратно на табуретку. Отсюда можно было смотреть в залитое дождем окно, и отсюда было совсем недалеко до печки, от которой шли умиротворяющие волны тепла. Вдруг до Юры дошло, что причиной внезапно пробудившейся памяти было совсем не вино. Само место, вместе с садом и домом словно выворачивали его подсознание наизнанку, вытряхивая оттуда яркие картинки тридцатилетней давности. Юра снова закрыл глаза, слушая, как треск дров накладывается на шелест дождевых струй за стеклом.

Во внутреннем пространстве тут же возникла очередная картинка. Семеро «Светлячков» стоят на песчаном берегу моря. Далеко на горизонте темные тучи складываются в сплошную мрачную стену. Близится шторм. Затем картинка меняется, и «Светлячки» уже сидят у огромного костра. Затем длинные коридоры «Радуги»… И слова. Зазвучали прямо над ухом так, будто оживились спящие в своих тайных нишах сознания призраки и наперебой начали громко шептать ему…

– Я думаю, Ночной Дельфин хотел, чтобы мы помнили эту ночь всегда, даже когда сотрутся эти рисунки, даже когда мы повзрослеем и разбежимся кто куда…

Юра вздрогнул, словно выныривая из почти затянувшего его сна, и осмотрелся по сторонам, вглядываясь в темные углы комнаты, будто пытаясь разглядеть там того, кто отчетливо произносил сейчас эти слова звонким детским голосом. Но там никого не было. Ну конечно, откуда здесь взяться тем, кто остался далеко-далеко, в другом столетии.

«Пьян… все-таки я пьян… и устал…» – подумал Юра и, хмыкнув, опять закрыл глаза, свесив голову на грудь. Прогрессоры… Да, они называли себя именно так, наивно считая, что их жизнь будет посвящена построению светлого будущего. Только закончилось все совсем не так. Забылись мечты и клятвы. Забылись даже лица и имена. И будущее стали строить исключительно на своих приусадебных участках, забыв о своих чистых идеалах и устремлениях.

– Поэтому я предлагаю, давайте сегодня, у этого костра, дадим клятву, которую не забудем никогда, что бы ни случилось в нашей жизни! Кто за?

Звонкий голос, звучащий из самого центра засыпающего сознания, словно специально дразнил пьяного взрослого человека, зависшего в сноподобном состоянии. Юра, опять усмехнувшись, не открывая глаз, поднял руку вверх, голосуя «за» и продолжая слушать разговорившиеся сумерки памяти.

– Давайте дадим клятву Прогрессоров! Что будем всегда хранить идеалы «Радуги» и верность друг другу! Что будем дружить всегда, назло времени и ситуациям! Даже когда станем взрослыми… Даже когда будем работать на разных работах, будем общаться и помогать друг другу во всем, будто мы одна семья. Клянемся!

– Клянемся… – вязко пробормотал Юра и снова очнулся, дернувшись всем телом. По-прежнему трещали поленья в печке, по-прежнему шелестел за окном затяжной ливень, и было уютно и тепло сидеть в домике в объятьях трепетных воспоминаний, ярких, словно все это было лишь вчера.

Он опять закрыл глаза, стремясь поскорее вернуться в эту дивную дрему, снова увидеть ребят, услышать их голоса. На улице оглушительно ухнул гром, сообщая, что гроза разверзлась прямо над «Рябинками».

– Грядет буря. И в этой буре каждому из нас необходимо будет проявить все самое светлое, что мы сумели сохранить в своей душе. Поэтому не забывайте никогда про вашу клятву!

Голос был уже не один – их было несколько. И они звучали наперебой, будто торопясь выговориться и заставить слушателя вспомнить как можно больше, пользуясь его измененным состоянием сознания.

– Запомни, если клятву даешь от чистого сердца и всерьез, то нет здесь сил, которые могли бы воспрепятствовать ее выполнению. Не все смогут пройти сквозь Тьму невредимыми. Но те, кто смогут, и будут называться настоящими Прогрессорами, теми, кто зажигает огни в ночи…

Опять раскатисто грянул гром, и засверкало синевой сквозь сомкнутые веки. Юра открыл глаза. Слова из прошлого легким эхом звучали еще в его сознании, но сон уже ускользнул. Романов глубоко вздохнул и, встав, пошел все-таки к своей сумке, извлекая из нее фляжку в кожаном футляре. Огненная жидкость приятно обожгла пищевод, растекаясь по всему телу расслабляющей волной. Юра подкинул в печку еще дров, теперь уже на всю ночь, и, пошатываясь, пошел к буфету. Вдруг остро захотелось попить чайку. Тихонько заворчал электрочайник. Юра открыл верхний шкафчик, где обычно лежали чай и кофе, но полки были пусты. Там стояли только несколько тарелок и пара чашек. Романов облокотился на столешницу и замер, пытаясь собраться с мыслями. Затем перешел к полкам, встроенным в стену, и приоткрыл створки. В лицо сразу ударил острый и терпкий запах сухой травы. Запах из детства. Смесь чабреца, ромашки, иван-чая, мяты, смородины… Бабушка собирала эти травки сама и поила ими всю семью, не признавая обычную заварку, а уж тем более пакетики. Юра несколько раз хлопнул в ладоши. Вот и отлично! Травяной чаек – это то, что ему как раз было нужно сейчас. Он протянул руку и, отодвинув несколько сухих пучков, подвешенных за ниточки к стенке, достал знакомый с детства деревянный туесок, открыл крышку и заглянул внутрь. Травы было мало. Она тонким слоем покрывала самое дно берестяной коробочки, и когда Романов наклонил ее, трава ссыпалась к стенке небольшой кучкой.

– Ну, вот и все, – с грустью подумал Юра, рассматривая сухой порошок и вкрапленные в него разноцветные лепестки неизвестных цветков и причудливые формы листьев, – отголоски прошлой жизни.

Ушла бабушка, унося с собой всю свою целебную мудрость, и ушла вместе с ней целая эпоха, пропитанная запахами детства. Ну, что же, провожу ее последним стаканом чудесного напитка. И пить буду его последний раз…

Юра высыпал на ладонь остатки сбора. Получилось несколько больших щепоток, как раз для одной хорошей заварки. Он бросил их на дно большой кружки, взятой из верхнего шкафа, заливая душистую смесь кипятком. Как приятно было снова ощутить этот чарующий запах и вкус спустя столько лет! Он осторожно глотнул горячий напиток, с наслаждением грея руки о стенки кружки. Эх, если бы он знал, что здесь еще остались бабушкины запасы, то, наверное, и не стал допивать коньяк, который явно был лишним – мысли путались, и веки были такими тяжелыми, что нужно было прикладывать усилия, чтобы не заснуть прямо с кружкой в руках.

Когда кружка опустела, Юра дошел до входной двери, еще на всякий случай проверил защелку и, стягивая с себя на ходу рубашку, залез на постеленное на печном полке покрывало. Спать хотелось просто невероятно. Тепло от печки мягко окутало его своими объятиями, растворяя каждый сантиметр тела, превращая его в эфемерное облако, парящее под потолком.

«Эх, хорошо, что сюда приехал!» – подумал Романов, переворачиваясь на спину. – «Какой Таиланд или Вьетнам рядом стоит? Хотя, можно потом все-таки и во Вьетнам махнуть…». Он стал рассеянно смотреть в темноту комнаты, вспоминая, как в детстве эта тьма всегда пугала его. Сейчас она была совсем не страшная. По углам, как и много лет назад, зашевелились тени, будто пытаясь по старой привычке напугать Юрика Романова. Но они ошиблись. Его такие глупости не страшили. Сейчас, как и много лет назад, он чувствовал себя здесь в полной безопасности. Правда, раньше рядом обычно лежал пахнущий табачным дымом дед, а в соседней комнате спала бабушка, ну и во время летнего отпуска папа с мамой. Поэтому теней в доме он и раньше не особо боялся. Куда страшнее были звуки за стеной. Но и там раньше был надежный страж – огромный верный пес Байкал (Баюшка, как его ласково называл дед). Юрий закутался в одеяло, но в этот момент ему показалось, как на улице явственно раздались какие-то звуки, прорываясь сквозь дробный шелест дождя. Романов прислушался. Как будто кто-то скребется в дверь. Это Баюшка просится в дом, прячась от грома, понял он. Дед всегда запускал собаку в такие моменты.

– Сейчас, Байкал, сейчас…

Юра спустился с печки и, шатаясь, добежал до двери, отодвигая щеколду. Дверь распахнулась. Юра даже отошел в сторону, пропуская мокрую овчарку в дом, но на улице никого не было. Только непроницаемая темнота. И дождь.

– Е-мое, – пробормотал он, словно очнувшись от очередного сна. Но звуки были настолько явственными, что он даже не сомневался, что в дверь на самом деле скреблась собака. Может, это был какой-нибудь другой пес? Юра выглянул на улицу, всматриваясь в ночь. Даже позвал на всякий случай:

– Байкал! Баюшка! – понимая, как нелепо выглядит это зазывание призрака пса, давно ушедшего в иные миры. Коньяк все-таки был явно лишним. Он захлопнул дверь и опять вернулся на печь. Закутался в одеяло, прислушиваясь к звукам за стеной. Тишина. Лишь два самых ярких звука этой ночи – треск дров и шелест дождя по крыше дома. Юра опять стал погружаться в дрему. В какой-то момент, перед тем как провалиться в сон, ему показалось, что Байкал все-таки забежал в дом, прошмыгнув мимо него в невидимом облике призрака, и теперь затих на своем обычном месте, на старом одеяле в углу комнаты. Его голова лежит на мощных лапах, а глаза внимательно смотрят в темноту, на тени, движущиеся в углах. И он, как и прежде, охраняет своего юного хозяина, пусть и повзрослевшего на тридцать пять лет и наконец-то вернувшегося в этот старый дом. Но прошедшее время неважно. Важно, что он все-таки вернулся. И теперь пес всю ночь не сомкнет своих глаз, чутко лежа на страже в углу комнаты. Ведь что такое тридцать пять лет для настоящей дружбы и любви!?

Юра рассмеялся. Все плывет перед закрытыми глазами, словно его несет вперед стремительная карусель. Где-то он вычитал интересную мысль, что когда умирает собака, вместе с которой прошло детство, то детство заканчивается. А если собака на самом деле не умерла, то значит… детство не закончилось? Это была последняя его мысль. Юра провалился в глубокий водоворот сна, но пьяная улыбка по-прежнему блуждала на его лице. А дом баюкал его, как того мальчика из прошлого, словно и не было на самом деле этих долгих минувших лет, а все было по-прежнему. И ему всего восемь лет. И вся взрослая жизнь только приснилась…

ЧАСТЬ 1. КЛЯТВЫ и ВСТРЕЧИ.

«…Все это было в том возрасте, когда клятвы в вечной верности испаряются быстрее, чем дыхание».

Уильям Фолкнер. «Особняк».

Справка.

«Детское Юношеское Творческое Объединение «РАДУГА» (ДЮТОР). Общесоюзное Объединение, созданное при поддержке специальной образовательной Комиссии с целью отбора и воспитания творчески одаренных детей со способностями к нестандартному мышлению и сверхчувственному восприятию. Система Объединения составлялась при участии ведущих преподавателей и психологов страны и предлагалась как перспективная учебная программа, альтернативная курсу среднего школьного образования. В состав Объединения входило шестнадцать филиалов. Проект закрыт в 1984 году».

Основной Идеей Проекта «Школы Творцов» (неофициальное название ДЮТОР) было создание некой идеологически сильной группы людей, владеющих сверхвозможностями своего тела и сознания, которой предстояло в перспективе войти в управляющую элиту страны. То есть дети, которые получали мощное развитие своих и так весьма редких способностей, должны были в будущем занять управляющие должности в соответствии со своими сильными сторонами – Дарами, которые им и помогали раскрыть в ДЮТОР. Поиском таких детей занималась специальная Ревизионная Комиссия, созданная при высших образовательных инстанциях. В создании обучающих программ «Радуги» использовались самые передовые разработки научного и технического потенциала СССР. Этот Проект должен был вывести страну на невиданный уровень, обеспечив ее со временем кадровым руководством, думающим не о своей личной выгоде, а имеющим соответственное патриотическое воспитание, вкупе с расширенными возможностями сознания.

Глава 1. ЦВЕТНЫЕ СНЫ.

Падал пепел от сигарет, мы клялись:

Будет все в нашей жизни, за что мы дрались.

Песни станут большими, изменится мир,

Звезды будут к нам ближе, и мы встанем к ним.

Кукрыниксы. «Последняя песня».

Десятки огоньков, словно искры от бенгальского огня, прорезали темноту и, слившись воедино, превратились в сплошное пятно оранжевого цвета. Юрий вздрогнул и открыл глаза. Ему в лицо светило яркое полуденное солнце, хотя он отчетливо помнил, что сеанс погружения начался ранним сумеречным утром. Значит, прошло уже много времени. Он оглянулся. Монах в темно-синем халате неподвижно сидел чуть позади него. Рангши, настоятель и единственный хранитель Храма Снов. Несмотря на то, что снаружи храма палило солнце, внутри царили полутьма и прохлада. И горели сотни свечей, расставленных везде, где только было можно. Юра осторожно кашлянул, привлекая к себе внимание, но Рангши оставался неподвижен, то ли медитируя, то ли находясь во сне.

Каждый сеанс заканчивался одинаково. Романов вставал и, поклонившись статуе безмятежного Будды, стоявшей в центре Храма, выходил наружу, оставляя несколько мятых денежных купюр в специальной медной чаше у входа. Странная традиция. И правила странные. Денег никто не брал и даже не контролировал момент их опускания в чашу, хотя сумма была названа сразу, еще во время первого визита в это, почти заброшенное на первый взгляд, место. Юрий еще раз оглядел каменные стены храма, покрывшиеся от времени легким налетом какого-то серо-голубого мха.

Странно было все, начиная с его первого визита сюда. Он был в Камбодже уже несколько дней, когда его сосед по гостинице уговорил поехать на осмотр местных достопримечательностей. И хотя Романов не планировал никуда ездить, надеясь отлежаться в гамаке неподалеку от бассейна, неожиданно для себя он согласился. Гид, маленький сморщенный кхмер, довольно неплохо говорящий на английском языке, собрал несколько человек в фойе гостиницы и, усадив всех в маленький микроавтобус, залопотал что-то по ходу движения. Юра как-то вяло реагировал на экзотические пейзажи, мелькающие мимо окна автобуса. Но когда они остановились около очередного буддийского храма, скрытого в глубине тропического леса, он вдруг что-то почувствовал. Какое-то странное ощущение, будто уже был здесь – классическое «дежавю» или воспоминание о забытом сне.

Гид бросил несколько фраз, из которых Романов понял лишь, что это место как раз и называется «Храм Снов», и сюда редко кто приезжает из местных жителей, в основном туристы. Юрий заглянул внутрь и сразу увидел большую статую Будды с закрытыми глазами, стоявшую в самом центре Храма. Услышав человеческую речь, к ним тут же вышел пожилой человек в синем халате, довольно не типичном для обычного одеяния буддийских монахов. Что сразу привлекло внимание Романова, так это странные глаза настоятеля. Создавалось такое впечатление, что он был под наркотиками. Когда монах менял положение головы, зрачки следовали за ней с некоторым опозданием, словно зависая на чем-то, видимом только для него одного. Он будто находился в иной реальности, как это бывает, когда человека уже поднимут с кровати, а разбудить при этом забудут.

Монах окинул своим отсутствующим взглядом приезжих, задержав его чуть дольше именно на Романове, и медленно поклонился. Войти внутрь Храма он никому не позволил. Вернее он не запрещал, но встал таким образом, что перегородил своим тщедушным телом единственный вход в эту загадочную обитель Снов. Видимо, Храм, как туристический объект, был доступен только снаружи. Для того чтобы попасть внутрь, необходимо было нечто большее.

Юрий подошел к гиду и, подбирая слова, спросил:

– Мы можем войти внутрь?

Кхмер отрицательно качнул головой. Потом подумал несколько секунд и, глядя на монаха, пробормотал:

– Если вы захотите, сюда можно приехать потом. Если настоятель примет вас, вы можете заказать медитацию.

– Какую медитацию? – спросил Юрий, стараясь заглянуть как можно дальше за спину монаха, вглубь храма.

– Медитацию Цветных Снов.

– Что это значит? – Юрий перевел на него взгляд – гид выглядел немного растерянным. Или даже испуганным.

– Это значит, что Будда может подарить вам Цветной Сон.

После этих слов он явно нарочито заторопился к микроавтобусу, жестами приглашая туристов следовать за ним. Юрий поклонился настоятелю, который, казалось, смотрел сквозь него своим странным расфокусированным взглядом, и тоже пошел вслед за остальными. Его слегка покачивало, будто он принял немного спиртного. Может, виной такого состояния был дурманящий запах благовоний, дымящихся в небольших чашках внутри храма? Они буквально ощущались на вкус – настолько концентрированным и насыщенным был этот дымок.

Весь день Юрий провел в оглушенном состоянии. А на следующее утро попросил у администратора отеля найти ему водителя со знанием русского или английского, который отвез бы его в Храм Снов. Так началось его знакомство с Рангши.

Настоятель был немногословен, как и положено, наверное, таким характерным персонажам. Он назвал Романову цену и, когда тот согласно кивнул головой, без лишних разговоров повел его за собой вглубь Храма, туда, где царили тишина, сумрак и этот сводящий с ума запах благовоний. Водитель-переводчик остался у входа. Или он знал правила, или монах жестом показал ему, что входить нельзя, или попросту проявил благоразумие, ведь недаром гид-кхмер так настороженно смотрел на закутанного в синие одеяния служителя этого загадочного культа. Монах показал рукой на себя и медленно и тихо произнес:

– Рангши.

Затем он показал на место перед статуей Будды, где был постелен темно-фиолетовый коврик, и громко произнес лишь одну фразу, стараясь, видимо, чтобы его услышал водитель у входа. Затем, поклонившись, он показал рукой на выход, давая понять, что встреча закончена.

Когда Юрий вышел на улицу, растерянно глядя на водителя, тот, прищурившись, проговорил:

– Нам нужно будет приехать сюда завтра очень рано утром. Кушать с вечера нельзя, только пить.

Храм выглядел невероятно красиво в утренних сумерках. Все внутреннее пространство было заставлено свечами, вероятно, специально зажженными для единственного посетителя. Рангши уже ждал его у входа. Движением руки показав водителю, что можно уходить, монах опять повел Романова вглубь Храма. Усадив его на коврик, он жестом дал понять, что дышать нужно через нос, ровно и глубоко. Затем он показал, что глаза нужно закрыть, и, когда Юрий сделал это, несколько раз коснулся его лба своим пальцем. Затем Юрий ощутил новый запах, видимо, Рангши принес и поставил перед ним какие-то другие благовония. Дышать этим ароматом было поначалу очень тяжело – он был невероятно густым и насыщенным. Но по прошествии какого-то времени обоняние привыкло к этому экзотическому окуриванию.

Юрий смотрел в свое внутреннее пространство, которое поначалу было темным, а потом на нем, как на экране, стали появляться какие-то картинки. А потом, видимо, пришел сон, потому что Юрий вздрогнул и открыл глаза, возвращаясь к реальности. Вокруг все также мерцали оранжевыми язычками сотни свечей, и лишь на улице стало заметно светлее. Значит, он все-таки немного поспал. Ничего сверхъестественного во время этого сна с ним не произошло. Он даже не мог вспомнить содержание своих снов. И это все, на что способен Будда с закрытыми глазами? Это и есть его подарки Цветных Снов?

Романов разочарованно оглянулся по сторонам. Позади него неподвижно сидел Рангши. Первым желанием было разбудить монаха, но он выглядел настолько отрешенно, настолько органично в этом царстве тишины, что у Романова не поднялась рука прикоснуться к настоятелю Храма. Русский турист посидел для приличия еще несколько минут в этой звенящей тишине, а потом встал и не торопясь вышел на улицу. В нескольких метрах от Храма стояла машина его утреннего провожатого, в которой дремал на водительском сидении переводчик.

– Этот хоть деньги не платил, – с улыбкой подумал Романов и постучал пальцами по боковому стеклу. Потом обернулся на мерцающий внутренним убранством Храм Снов и пожал плечами.

Вечером этого же дня он почему-то принял решение снова поехать на следующее утро к Рангши. Несмотря на свое разочарование, он чувствовал, что его знакомство с Храмом еще не закончено. Да и вообще, никто ведь ему не говорил, что произойдет что-то невообразимое, вроде приключений, описанных Карлосом Кастанедой. Если быть справедливым, Рангши ему вообще ничего не говорил и не обещал. А гид сказал, что Будда может подарить Цветной Сон. Но ведь может и не подарить… Да и сны он видел. Так что со своим недовольством, вроде, удалось разобраться.

Но что же его так влекло в этот полузаброшенный Храм, куда не пускают праздно любопытствующих и где могут зажечь сотни свечей ради одного вошедшего? Романов не мог дать себе вразумительного ответа на этот вопрос, он просто двигался в потоке, который захватил какую-то часть внутри него и теперь нес в неизвестном направлении вперед, подсвечивая путь колеблющимися огоньками храмовых свечей. Юра поехал в Храм на следующий день. И потом на следующий. И еще…

И вот теперь, выйдя в очередной раз из сумрака, пропитанного ароматами благовоний, он стоял перед входом с ощущением, что больше не вернется сюда. Что его интерес к Храму исчерпан. Поклонившись Будде, которого было не видно с улицы, Юрий развернулся и, сделав шаг по направлению к машине, чуть не столкнулся лицом с незнакомцем. Это был высокий темноволосый мужчина, с карими глазами, одетый в просторную белую рубашку и легкие льняные брюки. Романов почему-то сразу понял, что он русский. Видимо, еще один искатель Цветных Снов. Юра улыбнулся ему и чуть шагнул в сторону, пропуская к входу в Храм. Но незнакомец не торопился пройти мимо. Наоборот, он замер прямо посредине дороги, внимательно разглядывая покинувшего Обитель Снов соотечественника. Возникла неловкая пауза. Юра подумал, что сейчас начнется что-то вроде обычной песни про «земелю» или что-то подобное. Но, во-первых, незнакомец своим внешним видом не производил впечатление человека, способного на проявление подобных маргинальных эмоций. Во-вторых, он явно чего-то ждал, словно эта встреча не была случайной. Они стояли и смотрели друг на друга, пока незнакомец, наконец, не нарушил молчания.

– Не узнаешь?

Юра растерянно пожал плечами.

– Мы знакомы?

Лицо этого человека было ему незнакомо, но в глазах определенно угадывалось что-то… уже виденное когда-то. Что-то совсем неуловимое. Мужчина протянул руку вперед и развернул внутренней частью предплечья наружу. На коже был начертан небольшой графический рисунок белого цвета. Юра не сразу понял, что это, думая, что незнакомец демонстрирует ему татуировку, но тот настойчиво помахал рукой перед самым его лицом, словно дожидаясь какого-то понимания.

– Специально для тебя сделал ее снова. Вспоминай!

И тут Юрий вспомнил! Он же совсем недавно думал об этих рисунках! И об их носителях… Но этого не могло быть! Здесь… В Камбодже… Спустя тридцать пять лет. От растерянности он даже сделал небольшой шаг назад.

«Светлячки». Прогрессоры. Воины Радуги.

Он с изумлением уставился в лицо человека, стоявшего перед ним и наблюдавшего за его реакцией с широкой улыбкой на лице.

– Ну вот, я вижу, узнал!

Белая Печать, нарисованная загадочным индейцем много лет назад на берегу Черного моря, словно запустила в сознании мощный процесс высвобождения информации.

БЕЛАЯ СОБАКА… Вед-Мак!

– Макс! Ковров?! Ты?

Человек с Печатью развел в сторону руки, раскрывая свои объятья тому, кто так же, как и он, получил в свое время такую же Печать на свою руку.

– КИМИ! Привет, Белый Соединитель Миров!

Они сидели около бассейна, во внутреннем дворике отеля, попивая прохладный тоник. Юрий старался не глядеть на Максима пристально, но ему хотелось получше рассмотреть своего друга детства, словно сравнивая насколько он изменился за это время. Ковров щурился от яркого солнца и будто специально смотрел в сторону, позволяя собеседнику разглядывать его. Юрий не мог сдержать эмоций:

– Слушай, я ведь только недавно совсем вспоминал про «Радугу»! Про всех нас… Надо же, какое совпадение!

Ковров перевел взгляд на него, и Романов понял, что встреча была совсем не случайной.

– Макс, как ты нашел меня? Здесь?

Ковров улыбнулся.

– Для меня нет разницы где. Просто настало время, и я оказался рядом.

– Но как?

– Можешь считать, что это мой Дар, мое предназначение.

– Искать других людей? Детективное агентство или… спецслужбы?

Ковров с наслаждением глотнул шипучий напиток.

– Искать все что угодно. Я – Охотник.

Юрий вопросительно посмотрел на собеседника.

– В каком смысле?

– В самом что ни на есть. Все в этом мире оставляет след – физический, информационный, энергетический, цифровой… А значит, теоретически найти можно все что угодно! Ну, и логично было бы предположить, что неизбежно найдутся люди, которые будут осуществлять эту теорию на практике.

– Понятно, – пробормотал Романов, – а по каким следам ты нашел меня?

Ковров усмехнулся:

– Ну, это было не сложно. Мы ведь настроены друг на друга.

– Как это, «настроены»?

Ковров чуть наклонился вперед, облокотившись на столик.

– Как ты думаешь, какими органами чувств находит свою добычу волк?

Романов пожал плечами.

– Ну-у, обонянием, слухом.

Собеседник покачал головой.

– Свою добычу волк находит всем своим телом, всем своим существом. Оно не разделено на обоняние и слух. Когда волк охотится, он становится сплошным восприятием. Он использует свое инстинктивное чутье на все сто процентов. Выслеживая добычу, волк настолько утончает свою охотничью интуицию, что буквально проваливается в «Предвечный Лес»…

Юрий вопросительно изогнул брови.

– Что это значит?

– Некоторые ученые называют это Единым Информационным Полем. Местом, где след любого материального объекта остается в виде «атомарного шлейфа».

– Значит, люди тоже способны воспринимать этот «Лес»?

Ковров опять глотнул напиток из фужера.

– Способны, может быть, даже в большей степени, чем волки. Но это становится возможным лишь после того, как они изменят свое сознание. Вернут себе прежнее сознание, делающее их людьми.

– То есть?

Ковров подмигнул ему.

– Если люди станут иными. Кем-то меду теми, кем они являются сейчас, и волками…

Романов озадаченно провел рукой по голове, будто приводя мысли в порядок. Максим кивнул на смартфон, лежащий перед Юрием на столе.

– У людей инстинктивное восприятие практически полностью атрофировано. Они создали для себя вспомогательную технику, чтобы хотя бы отчасти компенсировать отсутствие охотничьей интуиции. Интернет, GPS-навигация, базы данных, системы видеонаблюдения, смартфоны, автомобили… Это все ложный путь в поисках возможностей покорения материальной реальности. Технические средства все дальше уводят человека от восприятия «Предвечного Леса», лишают его подлинной силы.

Романов хмыкнул и выразительно посмотрел на похожий смартфон, торчащий из кармана рубашки Максима. Тот рассмеялся, выложив аппарат из кармана на стол, постучав по нему кончиком указательного пальца:

– На самом деле, Охотник использует все возможные достижения научного прогресса. Это как если бы у волка появилась возможность телепортироваться с одного конца тайги в другой. Уж он, несомненно, воспользовался бы ей, экономя свои силы и опережая свою добычу в скорости. Однако, – Ковров поднял вверх этот же указательный палец, – не изменяя при этом своей природной волчьей сути.

Романов откинулся на спинку стула.

– Все ясно, не ясно только зачем ты меня искал, Охотник?

Ковров озадаченно посмотрел на него.

– Как зачем? Помочь тебе.

Романов удивленно вздернул брови.

– Помочь в чем?

– Отдать долг.

– Долг? Но я тебе вроде ничего не должен.

Ковров прищурившись разглядывал собеседника.

– Ну как же. Мы все должны друг другу. А в первую очередь, самим себе. Ты что, правда, ничего не помнишь?

Романов закрыл глаза. Во внутреннем пространстве засверкали огни, словно в голове включили разноцветную цветомузыку. Снова возникло ощущение какого-то дежавю. Словно это происходило уже с ним. Нет, не происходило, а только произойдет, но он об этом уже знает. Нет, не так. Юрий потряс головой, будто отгоняя наваждение. Он совсем запутался. О чем ему говорит Макс? Он ведь совсем недавно вспоминал это все. Когда? На даче. На какой даче? Вспышка. Еще одна. Мысли завертелись в хороводе, и ему пришлось сделать усилие, чтобы вынырнуть из этой круговерти огней вовне, в жаркий полдень Камбоджи. Ковров внимательно наблюдал за ним.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. Хрень какая-то. У меня вообще какое-то ощущение странное… Что у меня с мозгами что-то. Что все это нереально. Слушай, а может, это все сон? И ты мне тоже снишься? Ну не может быть все так…

– Как?

– Не знаю. Одно к одному. «Радуга», ты… Клятва. Ты же на нашу Клятву намекаешь?

Ковров продолжал рассматривать его, будто пытаясь оценить его состояние.

– Я не намекаю, я открытым текстом тебе про нее говорю.

– Ну не может все это быть реальностью! Только я о «Светлячках» подумал, только вспомнил про Клятву нашу, как тут бац – ты. И встретил я тебя после Храма этого.

В ответ на вопросительный взгляд Максима, Романов кивнул головой в неопределенном направлении.

– Храм Снов. Я туда ездил несколько дней подряд. Надеялся получить что-то вроде осознанных сновидений. Но ничего не произошло. Медитировал, медитировал, а потом вырубался. Всей пользы от этих медитаций – отдохнул хорошо, а никаких Цветных Снов Будда мне так и не подарил. Так вот я и думаю, может быть, ты это и есть тот самый Сон?

Ковров с улыбкой протянул ему руку и прикоснулся кончиками пальцев. Кожа Охотника была теплой, рука материальной.

– На самом деле, все очень легко объясняется. Ты расшатал свое сознание, и оно стало выносить на поверхность подавленные паттерны. То, что было спрятано там, но не давало покоя. Ведь Клятва это не пустые слова. Ты приносил ее по-настоящему, искренне. И то, что со временем она забылась, не освобождает тебя от ее выполнения. Во всяком случае, твое подсознание. Ведь оно помнит. Оно будоражит тебя изнутри, твою совесть, твою память, твои сны. Так же, как и меня. Всех нас.

Ковров вернул руку на место, тоже откидываясь на спинку стула.

– Мы запустили какой-то очень важный процесс тогда, в нашей бурной юности. Это был идеализм, помноженный на максимализм, и может, поэтому Клятва возымела такую силу. Но знаю точно, она не позволит нам спокойно жить дальше. Поэтому я и решил собрать всех нас, чтобы наконец сделать то, в чем мы клялись друг другу тридцать пять лет назад на берегу Черного моря.

Охотник посмотрел в сторону, куда кивал Романов, рассказывая о Храме.

– А вся эта буддийская магия лишь раскрыла твое сознание еще больше и позволила мне найти тебя.

– Каким образом?

Ковров пожал плечами.

– Во время медитации, переходящей в сон, мозг человека меняет свой ритм – от коротких бета-волн к длинным альфа-волнам. Считается, что в это время ты становишься ближе к Предвечному Лесу. И если из Леса кто-то ищет тебя, то, впадая в сонное состояние, ты позволяешь Охотнику запеленговать тебя значительно быстрее, чем если бы ты находился в бодрствующем состоянии. Поэтому не знаю как Сны, но Будда подарил мне эту встречу. И… – Ковров сделал значительную паузу, – не только мне.

Он перевел взгляд за спину Юрия, и тот, обернувшись, увидел, что с улицы во двор отеля заходит широкоплечий и русоволосый мужчина в яркой пляжной рубашке и шортах. Судя по целенаправленному шагу, он явно шел к ним. Юрий посмотрел на Коврова. Тот улыбался.

– Мы не хотели сразу обрушивать на тебя радость встречи. Я решил тебя подготовить.

– Это… Тоже кто-то из наших?

Охотник встал, и Юрий поднялся вслед за ним, разворачиваясь лицом к улыбающемуся незнакомцу, пытаясь угадать по чертам его лица, кто бы это мог быть. Эти глаза. Сомнений не было…

– Привет, КИМИ! – Смехов развел руки в сторону и сжал его в своих железных объятиях.

– Привет, ЧИК-ЧАН! Привет, Капитан…

Это было невероятно. Юрий с изумлением рассматривал тех, кого считал призраками своего безнадежно ушедшего детства, с его клятвами и воспоминаниями. Но призраки не только ожили, они материализовались перед ним в своем новом обличье, повзрослевшие, подернутые легкой сединой, но с прежним блеском в глазах. И не просто воплотились, а умудрились найти его в далекой Камбодже, посреди летнего отпуска, за тысячи километров от родной стороны. А память словно прорвало на образы и картинки. Будто присутствие этих персонажей прошлого усилило ее и наполнило новыми переживаниями.

Это время было похоже на сказку. Самое чудесное время уходящего Детства. Воспоминания о нем пробуждали в сознании какое-то трепетное чувство восторга и невероятной ностальгии. Там было все самое чистое и светлое, все настоящее и поэтому незабываемое. Наши Наставники, видимо, специально создавали подобную атмосферу, чтобы вложить в нас некий эталон, некое особое ощущение стремительно уходящей эпохи, которую мы еще успевали застать. Эпохи, в которой были настоящая Дружба и романтичная Любовь. Эпохи, в которой хотелось думать, творить, радоваться и стремиться вперед, туда, где ожидало нас самое счастливое будущее, в котором нам предстояло принять самое активное участие. Эпохи, в которой осуществлялись все самые заветные мечты, и не существовало никаких преград для их реализации. Эпохи, в которой перед нами открывались не только просторы бескрайнего Космоса, но и загадочные пространства параллельных Миров.

Юра смотрит на широкоплечего улыбающегося Капитана и задумчивого Ведь-Мака. Тридцать пять лет! Треть века. Он был уверен, что «Радуга» осталась в прошлом навсегда. И память опять услужливо включает внутренний проектор, оживляя соответствующую картинку.

Учителя «Радуги» стоят перед растерянными «Светлячками».

– Ребята! – Валерий Михайлович откашлялся в кулак, как будто готовясь сказать что-то не совсем приятное. – Ребята, занятий сегодня не будет. Вообще больше не будет…

«Светлячки» молча сидели, пытаясь переварить услышанное и понять смысл слов, сказанных директором «Радуги». Тот опять прокашлялся и продолжил, выдавливая из себя, будто через силу.

– Дело в том, ребятки, что… «Радуга» прекращает свою работу.

– Как это? – вырвалось у Смехова.

Учителя смущенно переглянулись.

– Сегодня поступила директива о закрытии Проекта. Совсем. По всему Союзу закрылись все филиалы Объединения. Ученики распускаются. Так-то вот…

– Мы много раз говорили вам, что ваша сила в Единении. Это было девизом нашей Школы. В будущем ваши взаимоотношения должны были превратить вас в нерушимую и сплоченную команду. Но теперь все изменилось. Теперь вам придется научиться жить без помощи друг друга. Мы знаем, что среди вас уже есть настоящая дружба. Теперь вы должны будете разъединиться, раствориться в обществе, стать как все, порвав всяческие взаимоотношения друг с другом. Понимаете? Это очень важно!

ЧИК-ЧАН поднял руку:

– Виктор Константинович, а почему мы должны будем перестать общаться друг с другом? Почему вы отбираете у нас дружбу? Кому она может навредить?

Учитель понимающе кивнул Смехову.

– Вам, Всеволод, вам. Наша школа закрывается не просто так. Видимо, есть некто, кому оказалось невыгодным существование таких детей, как вы, и кто обладает серьезными возможностями сделать это. Мы опасаемся, – Учитель переглянулся с остальными Учителями, – что эти некто могут начать искать вас. А вас теперь некому будет защитить. Именно поэтому я прошу вас – притаитесь, спрячьтесь, но не предавайте свой Дар. Делайте в своей жизни то, что получается у вас лучше всего, оставайтесь верными своему внутреннему Зову. «Радуга» растормошила в вас этот Голос, не позвольте ему умолкнуть, когда вы будете притворяться обыкновенными обывателями. Помните, что я вам говорил. «Дар, который не используется во блага своей Родине и своим ближним, может обернуться против вас. Поэтому у вас есть лишь три пути – развивать свой Дар, отказаться от него или стать его жертвой».

– Грядет буря. И в этой буре каждому из нас необходимо будет проявить все самое светлое, что мы сумели сохранить в своей душе. Поэтому не забывайте никогда про вашу клятву!

Романов, судя по всему, завис, погружаясь в воспоминания, потому что когда он вынырнул из них, Ковров и Смехов просто молча сидели и смотрели на него.

– Капитан, а ведь это ты придумал дать эту Клятву?

Смехов улыбнулся.

– Я.

– Ребята, вы что, на самом деле думаете, что эта Клятва может быть так важна для нас?

Капитан выразительно посмотрел на Коврова, а потом, нахмурившись, наклонился вперед.

– Ты что, до сих пор не понял? Мы не обычные люди. «Радуга» изменила нас. Нас готовили к чему-то глобальному. Вспомни наши занятия. Они отличались от обычных школьных уроков, как отличается Центр подготовки космонавтов от кружка «Авиамоделист». Семь цветов Радуги. Понимаешь? Семь основных центров человека. Нас зажигали, чтобы мы противостояли наползающей на мир Тьме. Но не успели. А Дары, которые в нас уже были пробуждены, никуда не делись. Помнишь, о чем нас предупреждали Учителя?

Романов перевел взгляд на Ведь-Мака. Тот тихо проговорил:

– Мы пришли спасти тебя, потому что, если ты не вспомнишь свой Дар, то рано или поздно он уничтожит тебя.

– В этом и был смысл Клятвы, – снова вмешался в разговор Капитан, – она как якорь в нашем подсознании. Как бомба с отложенным взводом. Она начинает тикать, предупреждая нас о своем существовании, прежде чем взорваться. Вон, БЕЛЫЙ ПЕС услышал ее тиканье и нашел меня. А теперь и тебя. И всех нас.

– А все остальные тоже здесь?

Капитан и Ведь-Мак переглянулись.

– Нет. Из нашей Семерки остались только мы.

– А остальные? Они что, умерли?

Капитан задумчиво покачал головой.

– Они живы. Но можно сказать, что они умерли для нашей Клятвы.

Глава 2. «СВЕТЛЯЧКИ».

А чего я ждал тогда?

А я ждал себе удивительной судьбы, неповторимой жизни,

Как я хотел все почувствовать, все попробовать,

И как можно скорее…

Я тогда мог идти по улицам, отражаться в витринах,

И мог сильно надеяться, что меня обязательно полюбят, что меня ждут.

А еще я мог до утра сладко думать и с трепетом чувствовать,

Что вот-вот, уже этим утром, уже скоро, уже скоро…

И там в юности, когда я смотрел на утренний туман над речкой,

Или возвращался домой, под утро, по еще спящему городу,

Мне всегда казалось, точнее я был уверен,

Что зовут именно меня… именно меня…

Гришковец и «Бигуди». «На заре».

Пионерский лагерь «Радуга». Отряд «Наука».

Сезон 1983 г.

«Ведь неисполненная клятва далеко не то же самое, что нарушенная…».

Джо Аберкромби. «Полкороля».

Море было тихим и спокойным. Солнечная дорожка блестела на воде, будто жидкое золото, разлитое с небес в волны. Семерка опять собралась на «своем месте», под скалой. Последний раз в этом сезоне. Сколько всего было прожито в этом лагере и особенно в этом тайном месте, из которого «Светлячки» заворожено наблюдали за линией горизонта. Поэтому в те несколько свободных часов между завтраком и отъездом от центральных ворот лагеря, общий сбор Семерки был неизбежно назначен именно здесь.

Остро чувствуя грядущее расставание, «Светлячки» старались не показывать накатывающие чувства. Кто-то сидел на песке, кто-то бродил по кромке воды, вороша ногами мелкие камешки, ну а кто-то молча держался за руки.

ЧИК-ЧАН, ОК, ЛАМАТ, КАУАК, АХАУ, КИМИ, АКБАЛЬ… «Солнечные Печати», оставленные на их запястьях индейским шаманом по прозвищу Ночной Дельфин, еще не стерлись, и ребятки украдкой поглядывали на них, вспоминая удивительную ночь у пионерского костра.

– А интересно, какими мы станем? – задумчиво произнес Максим, потирая изображение Белой Собаки на своей руке.

– В каком смысле? – спросил Сева Смехов, уворачиваясь от внезапного толчка КИМИ, который решил разрядить грустную атмосферу подвижными играми.

– Ну, потом, спустя много лет… – Максим перевел взгляд на море, словно связывая с ним мысли о будущем.

– Да какими, нормальными мы будем, – пожала плечами Алиса Кузнецова, с печатью АКБАЛЬ, символизирующую Синюю Ночь.

– «Нормальными» это как? – Ковров повернулся к ней, – «нормальными» – в смысле, такими как сейчас или такими как все?

– Нор-маль-ны-ми! – веско произнесла Алиса, не желая втягиваться в это обсуждение.

– А ведь Макс прав! – Сева снова увернулся от назойливых атак Юры и, сделав ему подножку, завалил его в песок. – Когда мы вырастем, все может оказаться совсем не таким, каким мы себе это представляем.

– Конечно, так и будет, – произнесла Лена Лютнова, – мир взрослых совсем не такой, каким его воспринимают дети. Но мне кажется, что все зависит от нас. Ведь взрослые – это те же дети, просто ставшие чуточку старше.

– Ага, – рассмеялся Саша Карлов, – представляю себе, вон, Юрку. Таких безалаберных взрослых не бывает.

– Нет, а на самом деле, – озадачился вопросом Смехов, уже сидевший сверху на поверженном Юре, нелепо дрыгающем ногами и руками, пытаясь вырваться из крепких объятий Красного Змея, – ведь что-то там происходит у них, у взрослых. Посмотрите на них, даже на наших родителей, даже на наших учителей. Они все какие-то… озадаченные. Словно у них украли что-то очень важное.

– Я не позволю украсть у меня мою безалаберность, – визгливо пропищал Юра, делая напряженную попытку перевернуть Змея, но потерпев очередную неудачу. Все дружно засмеялись.

– Что важное? – спросила Алиса, ложась на теплый песок и положив голову на ладони. – Что есть у нас, чего нет у взрослых?

– Фиг знает, – пробормотал Карлов, – лично мне кажется, что повзрослев, человек просто становится более ответственным. У него появляется множество дел. А времени на игры и прочую детскую ерунду уже не остается. Вот и становятся они озадаченными. И мы станем.

– А я не хочу, – задумчиво произнесла Лютнова.

– А как? – кивнул ей Карлов. – Невозможно оставаться вечным ребенком.

– И что, нет никакой возможности сохранить это очень важное, что в нас есть, став взрослым? – тихо спросила Айгуль, на руке которой красовалось изображение Желтой Звезды.

– Вот вырастешь и узнаешь, – повернулся к ней Карлов, – скоро уже. Очень скоро. Это только кажется, что время бежит медленно. Оглянуться не успеешь, как все станет совсем другим…

– Вот для этого мы и дали нашу Клятву, – пожала плечами Алиса, – чтобы она позволила нам запомнить себя такими, какими мы есть сейчас.

– Ага, – опять хмыкнул Карлов, – осталось теперь только не забыть про эту Клятву.

Максим Ковров. «ВЕДЬ-МАК».

«ОК. БЕЛАЯ СОБАКА».

Кто видел у нас в магазине Андрюшку?

Он самую лучшую выбрал игрушку –

Он выбрал ружье, и сказал продавец:

– Ты будешь охотником. Ты молодец!

Сергей Михалков. «Андрюшка».

1990 г. Алтай.

Они стоят посреди большой кедровой рощи – Охотник и Ученик. За их спинами висят карабины, но это лишь антураж. На самом деле, добыча, за которой они охотятся, была недоступна для пуль. Она вообще не принадлежала к миру, который можно было увидеть обычным человеческим зрением. Но Ученик еще не знает об этом. Охотник протягивает руку вперед и, показывая на сплетение стволов, веток и кустов, спрашивает:

– Что находится перед нами?

Ученик внимательно смотрит вперед, но не видит ничего, что могло бы привлечь внимание. Охотник повторяет свой вопрос, но уже не словами, а легким изгибом бровей.

– Там никого нет, – с уверенностью произносит Ученик.

Охотник улыбается, глядя туда, куда только что внимательно смотрел его молодой спутник.

– Я не спрашивал тебя, есть ли там кто-то. Я спросил, что находится перед нами. Поэтому вместо того, чтобы найти там ответ на мой вопрос, ты попытался обнаружить там призраков своего ума.

Ученик смутился.

– Я думал, ты спрашиваешь, вижу ли я добычу.

Охотник пальцем показывает в пространство перед собой, словно указывая на только что вылетевшее слово «думал».

– С чего ты вообще взял, что я имею в виду добычу?

– Ну, мы же пришли сюда охотиться?

– Охотиться, – кивнул Охотник, – но с чего ты взял, что Охота это обязательно убийство живого существа?

Ученик опять смутился.

– Ну как…

Охотник молча ждет продолжения. Ученик пытается сообразить, чего хочет от него его Наставник.

– Я думал… – он растерянно кивает на карабин на плече.

Охотник опять показывает пальцем на голову.

– Ты слишком много думаешь. А это значит, что ты не находишься сейчас здесь, в тайге. Ты находишься в своих мыслях и фантазиях, в которых живут лишь призраки твоего ума. А для того чтобы охотиться на призраков, ружья не нужны. Снимай его!

Охотник легким движением скинул свой карабин с плеча и аккуратно прислонил его к стволу ближайшего дерева. Ученик последовал его примеру. Но когда они пошли прочь, он встал и обернулся, растерянно глядя на оружие.

– Мы что, оставим их здесь?

Охотник тоже остановился.

– Ну, конечно! А что тебя пугает?

– Перспектива бродить по тайге без оружия, – натужно выдавил из себя юноша. Охотник засмеялся и махнул рукой.

– Пустое! Раз ты все равно не ходишь по тайге, а лишь по мыслям о ней, то и ружье тебе не понадобится.

– А если мы встретим медведя или рысь?

Охотник прекратил смеяться и покачал головой.

– Вот это было бы крайне желательно! Тогда бы ты точно выпрыгнул из своего воображения и понял, что находишься совсем в другом месте, – он медленно обвел рукой зеленую чащу тайги вокруг.

1995 г. Алтай.

Охотники сидят около костра, напротив друг друга. Одного из них, старшего, зовут Айрук, другого – Максим, ученик Традиции Сибирских Охотников ТАЙ-ШИН. Он уже многому научился за последние несколько лет. Но с каждым выходом в тайгу его знания об окружающем мире становятся все глубже.

Айрук смотрит на него, протягивая руки к огню, и негромко произносит:

– Глаза… Это наше основное мерило этого мира. И это – наша самая прочная ловушка.

Он показывает Максиму на таежный массив.

– Глаза заставляют нас видеть лишь часть реальности. Представь, что ты бы мог видеть только, например, красный цвет. Какой бы показалась тебе эта тайга?

Максим смотрит на буйную зелень леса и представляет, как тают различные градации изумрудного цвета, растворяются стволы, исчезают желтые прожилки листьев, оставляя место только редким ягодам и шляпкам сыроежек и мухоморов. Айрук усмехается:

– Представил? Так вот, глаза позволяют тебе сейчас видеть примерно то же самое, искажая реальную картину того, что здесь происходит на самом деле.

Максим переводит взгляд на Охотника.

– И как же мне увидеть реальную тайгу? Как мне научиться видеть ее в обход глаз?

Охотник задумчиво кивает:

– Человеку это сделать очень сложно. Мы привыкли жить глазами. Попробуй брать пример с волка. Когда охотится волчья стая, многие волки даже не видят добычу, но всегда очень четко выходят на ее след. Знаешь, как они делают это?

– У них развито обоняние.

– Да, конечно, но есть что-то, что скрывается и за чутким слухом и за острым нюхом.

– Инстинкты?

– Большее, – Охотник делает небольшую паузу, и, увидев, что ученик не имеет вариантов ответа, продолжает, – есть что-то, что объединяет воедино силу мышц, зоркость глаз, слух, обоняние, охотничье чутье, и это что-то лишь отчасти относится к знакомому нам миру. Что это?

Максим растерянно пожимает плечами. Охотник делает в воздухе неопределенный жест рукой, словно обрисовывая контуры чего-то абстрактного:

– Это Дух Охотника. То, что принадлежит Миру Предвечного Леса. Когда Охотнику удается связать воедино свой Ум и свой Дух, он начинает осознавать эту новую реальность и начинает осознавать себя частью ее.

Они сидят какое-то время, молча наблюдая за язычками пламени, думая каждый о своем. Наконец Максим задает вопрос:

– Как я могу начать осознавать свой Дух?

Айрук кивает на окружающий их лес.

– Через Охоту. Дух Охотника познается только через Охоту. Посмотри на волка. Он не рассуждает, не изучает философские идеи, он охотится, и в этой охоте он постигает свой Дух. Человек отошел от Охоты. Он погряз в разговорах, а разговоры все никак не позволяют ему приблизиться к осознанию своей глубинной природы.

Охотник втянул в себя чистый таежный воздух.

– Люди стали заложниками своих мыслей, разговоров и глаз. Чтобы не уподобляться людскому восприятию, я покажу.

Охотник встал и, сделав шаг чуть в сторону, вдруг испарился, растворился в воздухе. Максим даже остолбенел от этого внезапного исчезновения. Он резко развернулся и, покрутив головой, даже не сразу понял, что Охотник стоит совсем рядом, по-прежнему осязаемый и видимый. Айрук усмехнулся.

– Испугался? А ведь если бы ты не знал, что я нахожусь рядом, тебе бы никогда не пришло в голову крутить головой и искать меня. И тогда я бы мог даже идти рядом с тобой, оставаясь невидимкой.

Максим заворожено смотрел на своего Учителя.

– Но как тебе это удалось? Это такой фокус?

Охотник покачал головой.

– Виной всему твои глаза. Они так устроены, что видят лишь малую часть того, что могут увидеть. Но так как тебе этого достаточно, то они не учатся видеть большего.

Айрук показал пальцем прямо себе в глаз.

– Слепая зона. Если знать, как она работает, можно становиться невидимым для тебя.

– И что, я совсем не буду тебя видеть?

– До какого-то момента, да. Пока не будешь знать, что я рядом. Но как только ты начнешь искать меня и крутить головой, твои глаза начнут фокусироваться на окружающем, сокращая слепую зону и, рано или поздно, ты меня увидишь.

Охотник вернулся и снова присел у огня, подкидывая туда сушняк. Затем он, прищурившись от дыма, посмотрел на Максима и тихо произнес:

– Представляешь, возможно, целая цивилизация каких-нибудь существ, которые знают про эту нашу тайну, живет среди нас, а мы ее не видим. Возможно даже, что кто-нибудь из них стоит сейчас совсем рядом с тобой, а ты об этом даже не подозреваешь…

Максим непроизвольно дернулся и заозирался по сторонам, под тихий смех Охотника.

2016 г. Алтай.

Мириады ярких звезд, словно жемчужины в сверкающем ожерелье, пронзают пространство миллионами нитей во все стороны, будто являясь частью огромного гобелена, растворенного в пространстве безграничной Вселенной. Каждая из этих звезд светит так ярко, что если бы на них смотрели обычные человеческие глаза, то этот свет давно бы уже сменился тьмой неизбежной слепоты. Но к счастью, глаза закрыты. А нити с бесконечностью огней проходят сквозь тело, которое не просто видит их, но и является их частью, само разветвляясь на жемчужные ожерелья, не имеющие размеров или других каких-либо знакомых пространственных ориентиров. ПРЕДВЕЧНЫЙ ЛЕС.

Охотник скользит по его загадочным тоннелям из света, наслаждаясь этим легким движением, будто волк, в упоении бегущий по таежным тропам. Так далеко он еще ни разу не заходил. Вокруг парят в пространстве сверкающие образы, меняя свои очертания, проникая сквозь него, исчезая и возникая вновь. В этом мире дует невидимый ветер, но нити не перекручиваются между собой. Наоборот, ветер словно задает им какой-то безупречный внутренний порядок, структурируя каждую нить в какой-то неимоверно сложный, и в то же время невероятно простой узор. Вееры огней раскрываются и сворачиваются, будто крылья гигантской птицы, парящей в пустоте. Галактики звезд напоминают водовороты, каждый из которых ведет в такую же безграничную Вселенную. И вспышки… Вспышки…

Максим вздрогнул и открыл глаза. Поначалу пришлось долго фокусировать зрение, чтобы вообще начать различать окружающие предметы. Когда глаза наладили свой привычный режим, он понял, что лежит на дощатом полу в своем охотничьем домике, уткнувшись лбом в рубленую опору своей же кровати. Он попытался сделать движение, но не смог – все мышцы затекли и теперь отдавались в теле миллионами острых уколов. Ковров издал протяжный звук, втягивая в себя воздух, и тут же крепкие руки подхватили его за плечи и подняли с пола, укладывая на кровать. Максим попытался понять, кто являлся обладателем этих рук, но зрение выдавало лишь калейдоскоп цветных пятен, никак не прояснявших личность его спасителя. А тот протер полотенцем его лицо и шею и протянул кружку с горячим настоем из трав, аромат от которого сразу включил заторможенный ум. Максим сделал несколько небольших глотков и, желая что-то сказать, выдавил из себя лишь хриплую непонятную фразу, больше напоминающую урчание голодного зверя. Раздался голос его помощника:

– Погоди, не торопись. Сейчас вернутся зрение и голос.

Максим улыбается. Он знает, кто это ухаживает за ним. Память начинает восстанавливать обстоятельства недавнего прошлого. Данилыч. Один из Охотников. Он помогает ему Путешествовать в Предвечном Лесу Светотеней. Да, так далеко, или глубоко, он еще действительно не заходил. Данилыч бережно похлопывает его по плечу.

– Ты нашел там то, за чем Охотился?

Максим кивает. Наконец ему удается овладеть своими голосовыми связками, и он хрипловато произносит:

– Да. Я знаю, что теперь делать. Мне нужно найти их. Всех.

Охотник молча наблюдает за человеком, только что вынырнувшим из иной реальности. Он знает, что первое время бывает тяжело переварить опыт, полученный там, и мозг может выдавать несвязные фразы, как это бывает у многих людей после операции, приходящих в себя от глубокого наркоза. Но Максим, казалось, был четко уверен в своих видениях, пойманных в глубинах Светотеней. Он поднял взгляд на Данилыча и, усмехнувшись, пробормотал:

– Ветер. Он дует и раздувает костер. Надо успеть найти всех светлячков, пока они не погасли в ночной темноте, поодиночке.

Он встал, шатаясь, и пожилой Охотник бережно поддержал своего Ученика, давая ему возможность привыкнуть к материальности этого мира. Ковров сделал несколько неуверенных шагов и, дойдя до двери, толкнул ее, подставляя лицо свежему воздуху, пропитанному терпкими ароматами тайги, раскинувшейся вокруг на многие километры. Охота в Светотенях не закончилась. Она только началась, указывая Охотнику новые цели и рубежи, доступные пока лишь ему одному.

Всеволод Смехов. «КАПИТАН».

«ЧИК-ЧАН, КРАСНЫЙ ЗМЕЙ».

Сердце бьется все тише, сомненья сильней.

Годы судят за нас, мы становимся злей.

Рвутся струны и песни звучат невпопад.

Дай Бог – все возвратится на свой круг и лад.

А. Горшенев. «Последняя песня».

Группа шла вдоль стены, периодически оглядывая окна домов напротив, заборы, крыши, любые ниши, где мог скрываться противник. «Зачистка территории». Где-то далеко, на окраине района, периодически гулко ухал РПГ, отрабатывая по пулеметным гнездам или даже по бронетехнике карателей. То здесь, то там бухали ВОГи, гранатометные выстрелы, имеющие хороший осколочный разлет. И бесконечно долго и нудно долбили со всех сторон автоматы. Вот вход в здание. ЧИК остановился и прислушался к своим ощущениям. Группа замерла позади. Любое здание могло скрывать в себе опасность. Это мог быть вооруженный враг, притаившийся в глубине. Это могла быть мина, поставленная куда угодно – под крышку унитаза, на «чудом уцелевшем» магнитофоне, в шкафу, с запертым туда котенком или даже раненым человеком. Это могла быть граната, примотанная прямо к входным дверям. Поэтому особым качеством на войне всегда считалась «чуйка» – то, что поможет тебе выжить, когда нет возможности смотреть сквозь стены или хотя бы ждать саперов.

ЧИК потрогал дверь. Открыта. Это ничего не значит. «Знаем мы, что может скрывать за собой эта «гостеприимная» дверь…». ЧИК достал гранату и, придерживая дверь одной рукой, чтобы избежать неожиданного толчка изнутри, выдернув чеку, закатил ее по полу внутрь. Через несколько секунд в помещении ахнул гулкий взрыв. Выждав еще несколько секунд, вслед за первой отправилась вторая граната, только на этот раз ЧИК выдергивать чеку не стал. Эта для психологического взрыва. Тем, кто, возможно, сейчас испытал на себе разрыв гранаты в замкнутом пространстве, появление второй напрочь подавляло все разумные реакции и заставляло падать на пол, спасаясь от десятков острых раскаленных осколков. Таких обычно брали в плен живыми.

Сразу вслед за гранатой ЧИК рванул дверь на себя и ворвался в комнату. Пусто. Только в углу лежал распластанный «двухсотый», неестественно выгнув голову и ноги. Судя по характеру ран и цвету кожи, трупом он стал уже около часа назад. ЧИК внимательно осмотрел тело. Трогать его было нельзя, потому что под ним тоже запросто мог скрываться какой-нибудь взрывоопасный подарок. Открытые цинки с патронами, стоявшие рядом, тоже вполне могли оказаться с «сюрпризом». ЧИК знал это не понаслышке: как-то в одной из «командировок», еще тогда, в прошлой, официальной военной жизни, он видел, как одному из бойцов оторвало руку из-за патрона, начиненного вместо пороха тротилом. Поэтому, ну его нахрен, пусть лежит тут нетронутый, загорает пока. Комнату заполнила остальная группа зачистки. Можно идти дальше. Впереди еще множество темных коридоров, офисов, этажей. Бдительность нельзя терять ни на секунду! Одна секунда может очень быстро превратиться в вечность. Это правило капитан запаса ГРУ, а нынче командир РШГ добровольческого отряда Всеволод Смехов, знал как «Отче наш». Эти знания, полученные во время бесконечных командировок в зону локальных конфликтов, а теперь пригодившиеся в этой странной войне на Донбассе, были сейчас жизненно необходимыми не только для него самого, но и для бойцов, получающих опыт боевых действий не в учебках, а прямо в огненном аду этой оголтелой мясорубки.

ЧИК пробежался глазами по комнате и, стараясь держаться подальше от окон, чтобы его не было видно в визуальном тоннеле, присев, двинулся к ближайшему выходу в коридор. Тщательный осмотр всех помещений потом. Сейчас необходимо нейтрализовать возможную угрозу. Он перехватил поудобней автомат, почувствовав, как напряглись мышцы бицепса и предплечья, словно подсознание учуяло что-то там, в темной глубине коридора. Раздавшаяся из темноты очередь подтвердила силу инстинктов. ЧИК рванул за угол и, присев, не глядя выпустил в сторону стрелявшего несколько ответных очередей. Горячие гильзы, отстреливаясь, с противным звуком долбились ему прямо в «разгрузку».

Вот в темноту чиркнул трассирующий патрон. Это значит, что магазин пуст. ЧИК всегда старался зарядить последние три патрона трассерами, потому что в горячке боя сложно учитывать количество патронов. А так подсказка ушла в притихшую темноту яркой линией смазанного огня. Он отщелкнул магазин и, достав из кармана на «разгрузке» новый, пристегнул его к автомату, резко передернув затвор, засылая патрон в патронник. В этот момент коридор дрогнул и поплыл перед глазами. Мелькнула шальная мысль: ранен или все, финал? Он откинулся на стену и попытался понять природу странной реакции, изучая свое тело с помощью ощущений. Все вокруг плыло и таяло, словно было соткано из иллюзий. ЧИК сделал отчаянное движение и поднялся на ноги. В этот момент неведомая сила бросила его вперед и вниз, в непроницаемую темноту.

Он вздрогнул всем телом и открыл глаза, тараща их в эту темень. Он жив! Жив! Это все лишь сон. Капитан лежал в мокром ворохе постельного белья, судорожно переводя дыхание и облизывая пересохшие губы. Он сел на кровати и протянул руку в темноту, выхватив из нее наугад «полторашку» с газированной водой. Прошли всего пара недель, как он вернулся из Новороссии, где провоевал добровольцем почти год. Видимо, поэтому подобные сны мучили его чуть ли не каждую ночь. Странно, раньше подобный синдром у него не отмечался. Ни когда он служил «срочную», в начале девяностых, ни когда выезжал за пределы страны в «горячие командировки», будучи уже офицером. А ведь раньше замесы были не менее крутые, чем сейчас. Почему сниться война стала именно сейчас?

– Это старость, ЧИК-ЧАН, – усмехаясь пробормотал Смехов, вставая и лавируя между журнальным столиком и креслом, двигаясь в ванную. Самое время было сходить в туалет и принять душ. Как он любил свою ванную! Большинство людей пользуются ей ежедневно, не понимая ее истинной ценности! Но все познается в сравнении.

Нужно пройти через другую, альтернативную реальность жизни, чтобы по-настоящему научиться ценить эту. Война убирает все старые ценники, и выставляет новые. Когда находишься в «автономке», то мечта о горячем душе иногда становится навязчивой. Думаешь, вот вернусь в часть, буду стоять под горячей струей час, нет, два. Про горячую ванну, с пеной и морской солью, стараешься вообще не думать. Эта возможность кажется чем-то бесконечно далеким, недоступным, словно уклад небожителей на Олимпе. А обыватели могут делать это постоянно, каждый день, в любое время! Думая при этом о каких-то мелких бытовых проблемах, не замечая той благости, которая происходит с ними в настоящий момент.

Или туалет. Мало кто, сидя на унитазе, думает о том, какой это неземной кайф сидеть в теплом, светлом, уютном помещении с рулоном мягкой туалетной бумаги на стене, никуда не торопясь, не крутя головой в ожидании выстрела, взрыва или противника. Для горожанина это норма, на которую он не обращает внимания. А когда приходится справлять нужду, сидя на коленях в холодной грязи, чтобы не стать ростовой мишенью, или пытаться выдавить из себя тугую порцию кала, когда рядом сидят двое бойцов с автоматами, потому что в эти моменты ты становишься наиболее уязвим – мысль о теплом и спокойном городском туалете также становится для тебя чем-то запредельным.

И когда попадаешь в городские идеальные условия, где не приходится постоянно быть начеку, напрягая все органы чувств, где радуешься тому, что ты не ранен и вообще жив, все эти абсурдные местные проблемы кажутся чем-то настолько надуманным и нелепым, что перестаешь вообще понимать, чем живут эти странные люди. И где-то появляется даже крамольная мысль – вот бы хотя бы на полчаса перенести в то пекло вон этого холеного дядю или вон ту тетю, с печальным лицом, раздраженно обсуждающую что-то со своей подругой. Ну так, чтобы чисто на контрасте… Но тут же гонишь эти мысли прочь, потому что знаешь – не проживут они там эти полчаса. Там, где даже одна секунда может стать вечностью. Да и не правильно это – желать им войны, этим несчастным, разбалованным людям, отягощенным надуманными проблемами. Ведь именно для того чтобы они не видели войны, он и воевал. Но стоят ли они этого? Понимают ли, что происходит? Всеволод включил горячую воду и, стянув с себя трусы, с наслаждением встал под упругие струи воды, подставляя им свое лицо.

Звонок в дверь пронзительно ударил по обостренным нервам. Смехов вздрогнул от неожиданности. Во-первых, потому что к нему никто не приходил, и он уже забыл о самом факте существования входного звонка как такового. Во-вторых, потому что было всего полвосьмого утра, и такие ранние визиты обычно не предвещали ничего хорошего.

Он поднялся с дивана и неслышно переместился к входной двери, стараясь уловить малейший звук за дверью, который бы помог хоть как-то идентифицировать визитера. Но за дверью было абсолютно тихо, словно позвонивший ошибся квартирой и, осознав свою ошибку, поспешно ретировался на другой этаж. Смехов продолжал стоять и слушать. Обостренное восприятие включилось на полную катушку и теперь сканировало пространство за дверью, чтобы исключить малейшую опасность. Тишина. Никого. Или тот, кто пришел, был призраком. Смехов развернулся, чтобы пойти обратно в комнату, но тут второй звонок прорезал тишину утренней квартиры. Значит, тот, в подъезде, по-прежнему стоял там, затаившись на одном месте! Капитан в одно мгновение оказался у двери, чтобы встретить этого призрака лицом к лицу, проясняя ситуацию.

– Кто там?

– Смехов Всеволод Алексеевич здесь проживает? – раздался из-за двери мужской голос.

– Кто спрашивает?

Ему показалось, что незнакомец усмехнулся.

– Голоса из прошлого.

– Слышишь ты, «Голоса», я сейчас…

– ЧИК-ЧАН, открывай!

Прозвище прозвучало как пароль, и губы Капитана дрогнули в улыбке. Кто-то из своих! Рука потянулась к замку, но тут же замерла в воздухе!

НИКТО ИЗ СОСЛУЖИВЦЕВ НЕ ЗНАЛ, ГДЕ ОН ЖИВЕТ!

Смехов медленно опустил руку, и тут же его пронзила вторая мысль – СОСЛУЖИВЦЫ ЗНАЛИ ЕГО ПОД ПОЗЫВНЫМ «ЧИК», вторая же часть прозвища была известная только ему одному!

Третья мысль пронзила подсознание подобно яркой вспышке молнии – «ЧИК-ЧАН» БЫЛО ЕГО ПРОЗВИЩЕ ИЗ ДЕТСТВА! ИЗ ДАЛЕКОГО ДЕТСТВА ТРИДЦАТИПЯТИЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ, А ЭТО ЗНАЧИЛО… НЕТ… НЕ МОЖЕТ БЫТЬ… «Радуга»… «Светлячки»…

Он открыл замок и потянул дверь на себя. По ту сторону порога стоял высокий мужчина примерно одного с ним возраста. Он был расслаблен и не вызывал чувства угрозы. Его глаза улыбались, впрочем, как и он сам, разглядывая Смехова.

– Привет, Красный Змей!

Смехов молча разглядывал его, словно пришедший и в самом деле был призраком. А тот с пониманием кивнул и, подмигнув спецназовцу, чуть слышно произнес, чтобы не услышали возможные свидетели их встречи:

– Грядет буря, Капитан. И в этой буре каждому из нас необходимо будет проявить все самое светлое, что мы сумели сохранить в своей душе. Ты готов?

Смехов отошел на шаг назад, пропуская визитера в квартиру, и, когда тот вошел, обнял его, крепко сжав руками, как будто ждал этого визита все эти долгие тридцать пять лет.

Они сидят на кухне, друг напротив друга, попивая горячий чай. Смехов разглядывает своего давнего друга, отмечая изменения, произошедшие с его внешностью. Легкая седина в волосах. Крепкие мышцы. Более выдержанные манеры.

– Макс, я думал, я один помню про Клятву.

Ковров отхлебнул чая.

– Мне не позволили бы про нее забыть, даже если бы я этого захотел.

– Расскажешь?

– Долгая история. Конечно, расскажу. Не сейчас.

– Чем ты занимался все это время?

– Охотился.

Смехов удивленно посмотрел на друга.

– Дело в том, – Максим поставил чашку на стол, – что после закрытия «Радуги», для меня ничего не закончилось, а наоборот, все только началось. Все, что мы делали в «Радуге», я прошел по углубленной программе.

– Где?

– В алтайских горах…

Судя по неохотным ответам, Ковров не желал сейчас вдаваться в подробности, и Смехов решил сменить тему.

– А я по военной части пошел…

Ковров рассмеялся.

– Кто бы сомневался! Ты всегда был воином. Видимо, у тебя это в генах.

Всеволод отмахнулся.

– Юношеский максимализм. А потом втянулся. Четыре войны прошел в качестве консультанта.

Ковров кивнул.

– Я знаю, Капитан. Я почти все про тебя знаю.

Смехов напряженно замер. Ковров наклонился вперед и по-дружески похлопал его ладонью по запястью.

– Расслабься Змей, это не то, о чем ты подумал. Никаких спецслужб. Я знаю, потому что я искал тебя. А пока я шел по твоему следу, я узнавал тебя все лучше и лучше.

– А ты что, знаешь даже, о чем я подумал? – Смехов попробовал снова улыбнуться, но губы лишь нервно кривились, выдавая напряжение лицевых мышц. – Скажи мне тогда, мой друг, зачем ты меня нашел и как?

Ковров смотрел ему прямо в глаза открытым взглядом.

– Настало время, Капитан. Время исполнить то, в чем мы клялись тогда, на берегу моря.

– Ты что, серьезно? Ты говоришь о той самой Клятве?

– О ней, ЧИК-ЧАН, о ней.

– Но это же был детский порыв. Ничего серьезного. Мы даже не знали четко, в чем мы клянемся.

Ковров встал, подошел к окну и, глядя на пробуждающийся город, задумчиво произнес фразу на английском, цитируя кого-то:

– «Vows made in storm forgotten in calm».

Смехов кивнул.

– Клятвы, данные в бурю, забываются в тихую погоду.

Ковров покачал головой.

– На самом деле, нет ничего серьезней таких вот детских порывов. Это взрослым кажется, что все, что мы делали в детстве, на самом деле не стоит внимания. Но взрослые часто забывают, что именно в этом, детском и юношеском возрасте, мы закладываем в свое сознание некие мотивы, стереотипы поведения, которые прописываются в мозге нейронными цепочками. Они никуда не деваются, – Максим обернулся на Капитана и облокотился о подоконник, – просто мы забываем о них и зачастую начинаем жить вразрез с теми закладками, которые когда-то считали важными. И тогда в нашей голове возникает конфликт. Это как компьютер, который получает взаимоисключающие команды. Поэтому нам надо серьезно отнестись к тем протоколам, которыми мы «прошили» когда-то наш мозговой процессор. В психологии это называется «эффект Зейгарник».

Ковров коснулся кончиками пальцев своего лба.

– А что касается четкости Клятвы, то там тоже все было очень конкретно. Мы обещали друг другу, что будем хранить идеалы «Радуги» и верность друг другу! Назло времени и ситуациям. Даже когда станем взрослыми. Что будем общаться и помогать друг другу во всем, будто мы одна семья. Ты забыл?

Смехов отрешенно кивает, будто воссоздавая в памяти все обстоятельства той далекой истории на берегу моря.

– Но истинное предназначение Клятвы даже мы тогда себе не представляли до конца.

Смехов поднял взгляд на Охотника.

– Что ты имеешь в виду?

– Клятва была лишь предлогом. Чтобы мы не потерялись.

– Была какая-то глубокая цель? Неосознанная?

Ковров кивнул.

– Была.

Он снова вернулся на свое место за столом и сел напротив Капитана.

– Мы должны были объединить свои потенциалы для того, чтобы совместно инициировать какой-то процесс.

– Какой?

– Я пока сам не знаю. Для этого я и затеял эту Охоту, чтобы собрать всех нас. Чтобы прояснить тайну наших Даров. Ведь Учителя «Радуги» не случайно много раз повторяли про них, словно давая подсказку, намекая на что-то.

Смехов вопросительно мотнул головой.

– И какой у меня Дар?

Ковров опять пристально посмотрел ему в глаза.

– Я же уже высказал тебе свое мнение. Ты – Воин. И всегда был им. Может быть, даже в прошлой жизни. И не в одной. И нет смысла даже спорить об этом, потому что это было очевидно уже тогда. А прошедшие тридцать пять лет лишь подтвердили и раскрыли этот Дар еще больше.

Смехов задумчиво пожал плечами.

– Я как-то не думал об этом с такой точки зрения. Предназначение – да. Но Дар…

– А чем Дар отличается от Предназначения? – Ковров покатал пальцами пустую кружку по столу, и Смехов встал, направляясь к плите, зажигая газ и ставя на конфорку чайник.

– А твой Дар? Охота? Умение находить людей?

Ковров усмехнулся.

– Да, мой Дар – Охота. Только это понятие имеет гораздо более широкие рамки, нежели люди привыкли вкладывать в это слово. Умение находить людей – это не самая увлекательная часть Охоты.

– Макс, ты мне не ответил – а как ты все-таки нашел меня? Мне казалось, я приложил максимум усилий, чтобы это сделать было практически невозможно.

Ковров согласно кивнул.

– Но ты – Воин, а я – Охотник.

– И все-таки…

Максим развернулся к товарищу всем телом.

– Просто ты привык воевать с людьми, а такие персонажи, как я, тебе до сих пор не попадались. Поэтому твоя стратегия «путания следов» здесь не сработала.

– И все-таки…

Охотник наклонился чуть вперед, словно сокращая дистанцию для конфиденциального разговора.

– Ты запутал материальные следы, а я шел по нематериальным.

– Это что, экстрасенсорика?

– Это – Охота, Капитан. Война довела твои инстинкты практически до максимума, обострив восприятие – иначе ты не смог бы выжить. Но это также сделало тебя открытым для Охотника. Лес, который пронизывает всех нас, хотя мы этого и не видим, сделал твои следы доступными для меня. Так я тебя и нашел.