«Ибо всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своём…».
( Матфей 5:28)
…А я добавлю: всякий, кто видит женщину – по-настоящему видит, сквозь пыль привычки, сквозь маску обыденности, – тот творит.
Тот воскрешает.
Тот превращает камень в алмаз».
(Марк Волынский)
Великий город дышал пылью и тщеславием. А в одной из его каменных утроб, среди колб, терзающих металл машин и вечных споров о квантовой неопределённости, существовала обычная аспирантка Анна.
– Серая мышка? – спросите вы – Да! Самая что ни на есть лабораторная, породистая. Тридцати шести годков от роду, что по меркам брачного базара, возраст уже совершенно безнадёжный для первого брака, «залежалый товар» как говорится.
Найти ей жениха это как попытка синтезировать философский камень из подручных реактивов.
Анна же, с лицом, лишённым всяких покровов косметических заклинаний и с волосами, собранными в строгий пучёк небрежности, растворялась среди микроскопов, спектрометров и другой лабораторной утвари. Она верила в красоту математических формул, в элегантность научных доказательств. В общем, не невеста на выданье, а будущий доктор наук.
А счастье? О, оно представлялось ей сложной, хотя по своему прекрасной теоремой, к которой она не так уж и упорно подбирала необходимую формулу… а простое решение само никак не находилась.
«Барышня Анна, она же серая мышь, уж точно навечно останется в девах», – шептались иногда за спиной, – «доброта – добротой, ум – умом, но видок… неказист. Как тот неотёсанный мраморный булыжник на строительном рынке. Двенадцать лет пылился на базаре! А потом был просто подарен за ненадобностью, первому кто о нем поинтересовался у продавца». Анна не слышала. Да и не слушала. Она тихо горела внутренним светом к науке, хотя иногда в мечтах, как любая другая женщина, представляла себя красивой невестой, любимой женой и счастливой матерью.
Но как обычно это бывает на этом белом свете, в один роковой вторник, когда воздух в лаборатории густел от скучных вычислений, случилось нечто необычное. К заведующему лабораторией, профессору Игнатию Петровичу, старому ворчуну и гению кристаллографии, пожаловал гость. Одноклассник, Полный ноль в науке молекулярного синтеза. Зато – Он, Марк Волынский, Великий Живописец с большой буквы. Это вам не простой художник который бездарно тратит своё дарование и пишет миленькие пейзажи для частных гостиных, а тот, чьи полотна, покупали на престижных аукционах, чьё имя произносили с придыханием и опаской, ибо как говорили искусствоведы, видел он не глазами, а какой-то иной, внутренней пронзительной сутью. Говорили, что он мог, бросив на человека один единственный взгляд, набросать точный портрет его души, чем угодно и на любом предмете который попадётся ему под руку.
Профессор завёл друга в лабораторию – похвастаться новым рентгеноструктурным анализатором. Марк рассеянно кивал, его острый, как скальпель, взгляд скользил по приборам, стеллажам… и вдруг замер. Замер на Анне, склонившейся над микроскопом. Она, погружённая в тайны кристаллической решётки, и не заметила этого взгляда. А взгляд был подобен лучу мощнейшего лазера в кромешной тьме.