Читать онлайн Неупокоенные кости

Эксгумация

^{Апрель, 2023}

Падал бесконечный дождь. Братья Бенджамин и Рафаэль Дювалье работали на экскаваторе у подножия горы Хемлок – на берегу озера, тонувшего в густом промозглом тумане. Они пытались извлечь из земли остатки бетонного фундамента небольшой и довольно старой деревянной часовни, которая имела вид А-образного финского домика с крестом над острым коньком. Саму часовню, построенную много лет назад на территории лыжного курорта «Хемлок», предполагалось перенести выше по склону – ближе к вершине, чтобы освободить место под строительство новой гостиницы для туристов. Только-только начинало светать, и температура колебалась в районе нуля по Цельсию. Позади братьев карабкался по склону горы лес, между стволами темных пихт и елей вились белесые языки тумана. Сиденья лыжного подъемника неподвижно свисали с тросов, исчезавших в низких облаках.

Бенджамин несколько раз хлопнул перчаткой о перчатку, пытаясь восстановить кровообращение в замерзших руках. Этот влажный холод действовал на него гораздо сильнее, чем нормальный, честный мороз. Впрочем, его брату, сидевшему в кабине экскаватора, вряд ли было намного теплее, но он не жаловался. Бенджамин смотрел, как Рафаэль орудует рычагами, разворачивая кабину, чтобы вывалить из ковша бетонные обломки и мокрую землю в кузов самосвала. Под тяжестью новой порции грунта мощная машина слегка качнулась и просела на рессорах.

Тыльной стороной перчатки Бенджамин стер с лица дождевую воду и махнул рукой, показывая брату, где копать. Стрела экскаватора поплыла в воздухе в обратном направлении. Рафаэль потянул рычаг. Ковш опустился, острые зубья на его передней кромке вонзились в черную землю. Снова движение рычага – экскаватор набирал очередную порцию грунта.

Неожиданно зубцы ковша зацепили какой-то предмет, выдернули его из земли, и от нехорошего предчувствия у Бенджамина екнуло сердце. Он торопливо шагнул вперед, пытаясь рассмотреть, что же это такое.

– Эй, стоп! Стоп!!! – заорал он и, вскинув над головой руку, опустил ее резким движением. – Да стой же ты!!!

Рафаэль остановил стрелу. Выскочив из кабины, он побежал к брату, который, присев на корточки возле ковша, что-то рассматривал, подсвечивая себе фонариком. Подойдя ближе, Рафаэль увидел, что Бенджамин осторожно стряхивает землю с какого-то длинного и тонкого предмета, извлеченного ковшом на поверхность. Вот брат поднял голову, посмотрел на Рафаэля, и у того тоже часто забилось сердце.

Перед ними лежали на земле две больших коричневых кости. Они точно не принадлежали животному, потому что торчали из смятого голенища старого сапога. Женского сапога на давно вышедшей из моды танкетке…

Джейн

Сержант Джейн Мунро с трудом заставила себя сосредоточиться на словах изможденной, худой блондинки, сидевшей напротив нее в церковном подвале вместе с другими участниками группы взаимной поддержки.

– …Я устала, – говорила блондинка. – Смертельно устала. И эта усталость не проходит. Я чувствую ее постоянно, каждую минуту своей жизни…

Блондинку звали Стивени. Она была матерью… или уже не была? Как назвать женщину, чей ребенок исчез, пропал без следа?

– Подруги говорят, что мне нужно вернуться на работу, но я не могу.

Стивени стиснула в руке измятый платок. Выглядела она под стать своему голосу – хриплому, чуть слышному, надломленному. Глаза ее покраснели, веки опухли от слез. Да, такова главная особенность всех групп поддержки: на их собраниях много и охотно плачут.

Джейн это только напрягало. Она была полицейским, и не просто полицейским, а опытным полицейским, ветераном отдела по расследованию убийств. Всю свою жизнь она училась не плакать, во всяком случае – не на людях, и сейчас ее тело и разум восставали против обстановки этого сырого (во всех смыслах) подвала. Хотя она и сочувствовала Стивени, ей не хотелось из-за этого терять контроль над собственными эмоциями. Джейн не могла позволить себе сломаться. Нельзя поддаться горю. Если это случится, все, что сейчас у нее внутри, выплеснется наружу, и тогда… В общем, она не была уверена, что ей удастся снова спрятать свое горе от чужих глаз.

– …Я даже боюсь куда-то уходить, потому что каждый раз думаю: вдруг Джейсон вернется, а меня не будет дома? – проговорила Стивени, громко хлюпая носом. – И он не будет знать, где меня найти!

Она шумно высморкалась в свой мокрый, мятый носовой платок, который комкала в руках. Остальные члены группы забормотали что-то неразборчивое, очевидно, в знак согласия.

Насколько Джейн успела узнать, Джейсоном звали восьмилетнего сына Стивени. Он бесследно исчез четырнадцать месяцев назад, исчез среди бела дня, и с тех пор о нем не поступало никаких известий.

Если не считать Джейн, их было семеро – семь женщин и мужчин, объединенных общей бедой, которые сидели на расставленных полукругом оранжевых пластмассовых стульях лицом к психологу-волонтеру. Собиралась группа раз в неделю в помещении общественного клуба, действовавшего под эгидой церкви Богоматери залива. Снаружи шел холодный весенний дождь, низкое небо затягивали сплошные черно-серые облака, но в церковном подвале, под излишне яркими флуоресцентными лампами офисного вида, было жарко и душно, а в спертом воздухе витали запахи прогорклого кофе и пережаренных пончиков. Участники группы поддержки отличались друг от друга и по возрасту, и по жизненному опыту, но их объединяло то особого рода горе, которое охватывает человека, чьи близкие и любимые пропадают без вести. Не умирают – просто пропадают.

Только недавно они жили рядом, вели совершенно обычную жизнь и вдруг в одно мгновение исчезли, словно их и не было на свете. Исчезли, но оставили после себя живую, пульсирующую пустоту, которая никак не заполняется. И она болит. Болит постоянно и не дает жить. Неизвестность – это не ад, это гораздо хуже. Ожидание, не имеющее конца, предела, конечной точки. Большинство людей, которые подобного не испытали, просто не могут понять, каково это – ждать и ждать, не имея почти никакой надежды.

– Я хорошо вас понимаю.

Это сказал мужчина, сидевший справа от Стивени. Его звали Кристофер – делясь всем, что считали возможным высказать вслух, члены группы обращались друг к другу только по именам, без фамилий. Джейн, однако, испытывала с этим определенные трудности. Она не просто стеснялась делиться своими сокровенными переживаниями с совершенно посторонними людьми; ей была не по душе сама идея, хотя остальным группа поддержки, возможно, чем-то помогала.

Взять того же Кристофера… Строитель или дорожный рабочий, он носил плотные джинсы, а его грубые башмаки со стальным подноском были испачканы в глине. Огромные руки представляли собой настоящую коллекцию шрамов и ссадин самых разных размеров и форм. Как и Джейн, Кристофер, вероятно, пришел на занятие группы в свой обеденный перерыв. Несколько ранее он упомянул, что ему исполнилось пятьдесят пять, но выглядел он лет на десять старше. Два года назад его восемнадцатилетняя дочь отправилась с друзьями в ночной клуб в центре города и больше не вернулась домой. Ни Кристофер, ни его жена не знали, что с ней случилось. В конце концов они развелись. Как и Стивени. Как и многие другие участники группы. Бесплодное и безнадежное ожидание не может не сказываться на семейной жизни. Оно раскалывает даже самые прочные семьи. Разрывает дружеские связи. Убивает доверие. Мешает работе. Мешает ощущать себя личностью.

В том, что горе мешает работе, Джейн убедилась на собственном опыте. После недавнего инцидента на службе, в результате которого едва не развалилось нашумевшее дело об убийстве, ее временно перевели в «отдел специальных расследований» – полицейское подразделение, состоящее по сути из нее одной, – где ей предстояло заниматься давними висяками. Поначалу шеф и вовсе хотел отправить Джейн в длительный отпуск и даже предлагал ей уйти в декрет пораньше, но она не согласилась. Ее охватывал ужас при мысли о том, что придется торчать дома совершенно одной, наедине с собственными мыслями. Джейн нуждалась в работе, чтобы не сойти с ума, и в конце концов шеф пошел ей навстречу, хотя и настоял на курсе психологических консультаций. Вот так она и оказалась в душном церковном подвале – сидела на неудобном оранжевом стуле и слушала Стивени, Кристофера и других людей, которые так и не сумели ничего решить для себя и вряд ли сумеют помочь ей.

– …Мне кажется, я не могу даже горевать как следует! – говорил Кристофер. – Потому что горе – это как капитуляция, как предательство. Ты сдался, поднял белый флаг, а весь мир движется дальше, но уже без тебя.

Он посмотрел на свои изуродованные руки и тихо добавил:

– Порой я чувствую себя как плевок зубной пасты, который прилип к раковине. Прилип, присох и никак не смывается в канализацию.

Джейн невольно сглотнула. Она хорошо знала статистику и понимала: шансы Кристофера снова увидеть свою дочь живой практически равны нулю. Ему и его бывшей жене крупно повезет, если где-нибудь когда-нибудь случайно найдут кости их ребенка. Только в этом случае можно будет попрощаться с ней как положено, похоронив останки или предав их кремации. То же самое относилось к Стивени и ее маленькому сыну, да и ко всем остальным… Глаза Джейн внезапно защипало, и она машинально повернулась к подвальному окну в поисках выхода. Глядя на грязное, в потоках дождя стекло, Джейн крепко сжала кулаки, изо всех сил стараясь не заплакать. «Держись, – твердила она себе. – Держись и терпи. И не ляпни какую-нибудь глупость. Не реви. Злись. Злись изо всех сил. Это проще. Это поможет победить боль».

– …Я только хочу знать, что случилось с моим ребенком. Только это! Пусть даже он никогда не вернется ко мне, я хочу знать… – Стивени в очередной раз вытерла нос своим насквозь мокрым платком.

«Да выкинь ты к черту эту свою сопливую тряпку!» – неожиданно подумала Джейн, чувствуя, как у нее поднимается давление. На столике перед Стивени лежит целая пачка «Клинекса» – что ей мешает взять чистую салфетку? Она что, их не видит? Почему так цепляется за свой платок?.. Над верхней губой Джейн проступила испарина, в груди шевельнулась паника. Казалось, у нее вот-вот начнется приступ клаустрофобии – совсем как у человека, которого собираются похоронить заживо. Никогда, никогда она не сможет вырваться из этого душного подвала, никогда не избавится от вони прогорклого кофе, от этих жалких людей…

– …завершение, – произнес еще кто-то. – Нам всем нужно завершение, катарсис. Либо мы должны оплакать наших близких как полагается, либо пусть они вернутся домой.

Стивени кивнула и попыталась развернуть свой измятый платок. Психолог наклонилась вперед и придвинула к ней поближе коробку с «Клинексом». Слава богу, Стивени протянула руку и взяла чистую салфетку.

– В подобной ситуации крайняя физическая и психологическая усталость совершенно нормальны, – сказала психолог. – Когда близкий человек исчезает физически или, как бывает при болезни Альцгеймера, психологически, это очень тяжелая потеря, которая приводит к сильному стрессу. Вопросы без ответов. Неизвестность. Неопределенность. Отсутствие финала, конечной точки. Все это вызывает психическую реакцию, сходную с посттравматическим стрессовым расстройством. И вы абсолютно правы: общество в целом не всегда способно правильно оценить всю глубину ваших страданий. Как вы все отметили, мир движется дальше, тогда как вы не способны двигаться вместе с ним, что порождает чувство несовместимости и изоляции. Именно поэтому такие группы, как наша, очень важны. Делиться… сопереживать… сочувствовать… знать, что ты не одинок. Ощущать себя членом тесного сообщества людей, способных понять, что ты испытываешь. Необходимо знать и другое – то, что случилось с каждым из вас, имеет свое специфическое название. В психологии это называется «неоднозначная потеря» или «неопределенное горе»…

Психолог посмотрела на Джейн.

– Может, кто-то еще хотел бы высказаться?

Джейн опустила взгляд и уставилась на собственные колени. Она почувствовала, как вспыхнули уши, когда внимание группы переключилось на нее.

– Может быть, вы, Джейн?.. – спросила психолог.

Джейн слегка откашлялась, но продолжала рассматривать собственные колени.

– Джейн?..

Она резко вскинула голову.

– Послушайте, мы все хорошо знаем статистику. В нашей провинции самое высокое количество без вести пропавших людей на душу населения. В одной только Британской Колумбии ежегодно пропадает около тринадцати тысяч взрослых и почти пять тысяч детей. И, как показывает практика, большинство пропавших никогда…

– Джейн!.. – На этот раз в голосе психолога послышались резкие предостерегающие нотки. – Быть может, вы лучше начнете с того, что привело вас в группу?

– Нет. Я… Все в порядке. Спасибо, я…

Вся группа продолжала смотреть на нее, но Джейн молчала.

С самого начала она собиралась посетить только одно собрание – и ничего не говорить. Но вот она не удержалась, открыла свой чертов рот, и эмоции тотчас рванули к выходу. У нее аж нос заложило от подступающих слез, а гортань словно свело судорогой – такие невероятные усилия она прилагала, чтобы сдержаться, чтобы промолчать. Ведь стоит ей только произнести имя Мэтта вслух, и она утонет в слезах, превратится в насквозь промокшую, измятую тряпку наподобие платка Стивени.

Она медленно, глубоко вздохнула и сказала очень спокойно и тихо:

– Я еще не готова.

– Мы понимаем. Все в порядке, – сказала психолог. – Это естественно.

Худощавый, хорошо одетый темноволосый мужчина, сидевший справа от Джейн, слегка наклонился вперед. Взгляд, которым он ее окинул, был мягким, сочувственным и одновременно властным. Подобную властность Джейн знала и за собой.

– Мне тоже понадобилось время, прежде чем я нашел в себе силы заговорить о своей потере вслух, – начал он. – С тех пор как бесследно исчезла моя жена, прошло уже четырнадцать месяцев, но я по-прежнему покупаю продукты на нее. Постоянно ищу ее в толпе. Иногда мне кажется, что я видел ее в поезде надземки, и мое сердце сразу начинает биться быстрее, хотя мозг подсказывает: это не она, не может быть она. Я вздрагиваю каждый раз, когда звонит мой мобильник и… – Он глубоко вздохнул. – И я постоянно злюсь. Очень быстро закипаю и вымещаю раздражение на всех, кто хочет мне просто помочь. Мне кажется, ни один из этих людей не в состоянии сказать правильные слова…

Мужчина сделал небольшую паузу и добавил:

– …потому что таких слов просто не может быть.

– Завершение, – пробормотала Стивени. – Нам всем нужно завершение. Определенность.

«Мне не нужна твоя определенность, – раздраженно подумала Джейн. – Я хочу найти Мэтта. Найти живым. Он не умер, это просто невозможно. Я не сдамся, я буду искать и найду, потому что сердце мне подсказывает: он не мертв».

– Нам всем необходимо иметь в виду, – подала голос психолог, – что в контексте неопределенной потери такая вещь, как завершение, – миф. Очень легко поддаться давлению общества, которое требует от нас именно этого – достичь завершения, катарсиса и вернуться к обычной жизни. Этого требуют от нас средства массовой информации, этот шаблон активно навязывают фильмы и книги, отголоски этого требования звучат в обращенных к нам словах родственников и друзей. Мы живем в обществе, которое высоко ценит решенные проблемы, найденные разгадки, преодоленные трудности, причем особое значение придается также скорости этого преодоления. Но когда общество сталкивается с проблемой исчезновения людей, она вызывает своеобразный разрыв шаблона. Большинство просто не представляет, как следует обращаться с теми, чьи близкие пропали без вести, как вести себя в ситуациях, которые попросту не имеют решения. Нет, друзья, стремление к завершению под давлением извне, поиск завершения ради завершения является с нашей стороны серьезной ошибкой, – предупредила психолог. – На самом деле нам нужно научиться существовать с нашими сложными чувствами и никогда не забывать, что подобные реакции абсолютно нормальны и естественны.

Она снова посмотрела на Джейн.

– И, уж конечно, они не являются признаками личной слабости.

Джейн подумала, что психолог ей скорее не нравится. Не нравятся ее заумные теории. Сама она была по характеру человеком действия: решала проблемы, находила ответы на вопросы, ловила плохих парней, закрывала дела и отправляла виновных за решетку. Видела в теориях инструмент, а не лекарство.

В кармане Джейн завибрировал телефон, поставленный на беззвучный режим. Сначала она не хотела брать трубку. Одно из правил участия в группе поддержки гласило: никаких телефонов во время собрания. Но он все звонил и звонил, обещая избавление. Приоткрыв клапан кармана блейзера, Джейн мельком взглянула на экран и почувствовала, как сердце забилось чаще. Это был не звонок, а сообщение от шефа.

«Перезвони. Обнаружены человеческие останки. Старые. Не исключена смерть при подозрительных обстоятельствах».

Джейн вскочила, чувствуя прилив радостной энергии.

– Прошу прощения, но мне нужно позвонить.

– У нас правило: никаких телефонов! – резко сказала Стивени.

Не обратив на нее внимания, Джейн быстро пошла к вешалке у входной двери. Она чувствовала, как все смотрят на нее, и невольно ускорила шаг, испытывая иррациональный страх, что ее могут задержать, могут снова усадить на глупый оранжевый стул. Сдернув с крючка куртку, Джейн шагнула к двери, но замешкалась на пороге, чувствуя себя немного виноватой. Обернувшись, она сказала:

– Прошу прощения, но это действительно срочно.

– В самом деле?.. – На этот раз голос Стивени звучал насмешливо и сердито. – Что, кто-то умер?

Но Джейн уже просовывала руки в рукава.

– Вообще-то да, умер, – ответила она, хватаясь за ручку двери, но вытянувшиеся, как у муравьедов, лица участников группы снова заставили ее замешкаться.

– Мне очень жаль, – тихо сказала она, распахивая дверь.

Поднявшись по лестнице, Джейн вышла из церкви. Холодный, сырой воздух ворвался в ее легкие, бодря и возвращая силы. Стоя под входной аркой, она несколько раз глубоко вздохнула и, почувствовав, что снова владеет собой, набрала номер своего босса – начальника отдела по расследованию убийств Королевской канадской конной полиции в Суррее. Он взял трубку уже на втором гудке.

– Джейн? Ты слушаешь? Сегодня утром на лыжной базе курорта «Хемлок» парни, проводившие там какие-то строительные работы, наткнулись на человеческие останки, довольно старые. Коронер и эксперт-антрополог уже на месте. Я хотел поручить это расследование тебе…

Джейн почувствовала приступ возбуждения и невольно сжала телефон в руке. В голосе шефа ей послышались сдержанные нотки; очевидно, он по-прежнему питал на ее счет определенные сомнения – как она справится и справится ли? Джейн постаралась не выдать своего энтузиазма.

– Состояние останков указывает на насилие? – уточнила она самым деловым тоном.

– Будем считать это преступлением, пока не доказано обратное. Когда ты сможешь прибыть на место?

Джейн бросила быстрый взгляд на часы.

– Минут через двадцать или даже быстрее…

На самом деле нет. Поездка до лыжной базы могла занять гораздо больше времени, но Джейн отчаянно нуждалась в этом расследовании. Хотя бы потому, что оно избавит ее от необходимости возвращаться в подвал с оранжевыми стульями.

– Возьми в помощники Муртага. Расследование будете вести из полицейского участка Северного Ванкувера – там вам приготовят кабинет. И держи меня в курсе.

На линии воцарилась тишина.

Джейн крепко зажмурилась и, прижав телефон одной рукой к груди, положила другую на свой округлившийся живот, в котором рос ее ребенок. «Спасибо! Спасибо! Спасибо! Я справлюсь!»

Потом она надвинула на голову капюшон и, выйдя под дождь, быстро зашагала к своему автомобилю. На ходу Джейн думала о том, что ей надо сделать. Первым делом, решила она, следует заехать домой и взять резиновые сапоги. На стройке наверняка грязно, возможно, на Хемлоке даже лежит снег. Ее квартира как раз по пути. Она сняла машину с сигнализации, забралась внутрь и включила мотор. Дожидаясь, пока прогреются запотевшие стекла, Джейн позвонила капралу Дункану Муртагу и велела ждать ее на лыжной базе. Закончив разговор, она опустила противосолнечный козырек, на внутренней стороне которого в прозрачном кармашке держала фотографию своего жениха Мэтта Росси. Мэтт улыбался ей с фотографии, и Джейн погладила снимок кончиками пальцев. Загорелый, подтянутый, широкоплечий, Мэтт выглядел таким живым, что у нее сжалось сердце.

– Мэтт… – прошептала она и снова подняла козырек.

Вырулив с парковки, Джейн втиснулась в плотный поток транспорта и поехала по направлению к мосту, ведущему на Северный берег. Там она свернет на восток и двинется вверх по извилистому серпантину прямо к горе Хемлок.

Джейн очень надеялась, что дело, которое ей поручили, окажется убийством. Ей это было совершенно необходимо.

Джейн

Джейн ехала по горной дороге, понемногу углубляясь в старый густой лес Хемлок-парка. По крыше машины монотонно барабанил дождь. Языки тумана, просачиваясь между покрытыми мхом стволами, выползали на дорогу, и Джейн зажгла противотуманные фары. Чем выше она поднималась, тем темнее становилось вокруг – и холоднее. Пришлось включить обогреватель, но промозглая сырость все равно проникала ей в самые кости. Окружающий пейзаж выглядел диким и пустынным, одиночество обступало машину со всех сторон, и казалось, будто большой многолюдный город находится на расстоянии тысяч и тысяч миль. Понемногу мысли Джейн снова обратились к Мэтту, который пропал где-то в таком же диком и первобытном месте.

Непроизвольно она крепче стиснула руль. Мэтт пропал в конце сентября, не вернувшись из одиночного пешего похода в горы Каюш. С тех пор миновало уже больше полугода, и с каждым днем их общий ребенок у нее во чреве становился чуточку больше. Мэтт даже не знал, что она в положении, когда отправился в поход, да и сама Джейн обнаружила это только после его исчезновения. Так ее живот превратился в живые часы, отсчитывающие дни и часы разлуки. Теперь по его размерам каждому было видно, как давно пропал ее жених, и это порождало ненужные разговоры, которых Джейн предпочитала избегать. Сама она не раз спрашивала себя, постарался бы Мэтт вернуться во что бы то ни стало, если бы знал, что она беременна? Был бы осторожнее? Он всегда хотел иметь детей, хотел большую семью, и сейчас Джейн горько жалела, что с самого начала предлагала ему подождать с ребенком хотя бы пару лет. Ну а теперь… только посмотрите на нее. По велению каких-то высших сил она все-таки забеременела – забеременела вопреки всем своим стараниям. Если бы Мэтт знал, он бы просто умер от смеха. И в то же время был бы рад. Очень рад.

В горле Джейн встал комок, и она с трудом сглотнула. «Соберись».

Из тумана выплыл желтый указатель: «Граница лыжного курорта «Хемлок», а спустя несколько минут она увидела с правой стороны дороги первую автопарковку для туристов. Дождь припустил сильнее. Дворники сердито стучали и скрипели по лобовому стеклу, пока Джейн ехала к верхней парковке напротив турбазы «Три кедра». Окна базы, построенной из толстых сосновых бревен, светились уютным желтоватым светом, рядом был припаркован прицеп – мобильный офис строителей. Здесь же стояло несколько грузовиков с логотипом «Братья и сыновья Дювалье» на дверцах, три патрульных машины Королевской канадской конной полиции, внедорожник коронера и большой белый фургон с эмблемой Криминалистического института Университета Сеймур-хиллз.

Джейн припарковалась рядом с машиной коронера. На приборной доске она разглядела гавайскую сувенирную куколку, а это означало, что сегодня дежурным коронером была Дарби Уильямс.

Заглушив двигатель, Джейн несколько мгновений сидела неподвижно, переключаясь в рабочий режим. Но прежде чем она успела полностью собраться с мыслями, в окно машины кто-то постучал.

Повернув голову, Джейн прищурилась, вглядываясь в залитое водой стекло. Дункан Муртаг. Уже на месте. И, как всегда, буквально пышет энтузиазмом.

Негромко выругавшись, Джейн отстегнула ремень безопасности, взяла с соседнего сиденья бейсболку и, нахлобучив ее на голову, подхватила сумку на длинном ремне, в которой лежали ее мобильный телефон, несколько блокнотов и карандашей, запасные перчатки для осмотра места преступления и прочие необходимые мелочи. Распахнув дверцу, она неуклюже выбралась наружу.

Дункан Муртаг был высоким, крепким мужчиной. Завсегдатай тренажерного зала, он сидел на низкоуглеводной диете и регулярно пытался обратить окружающих в свою веру. Как в большинстве случаев, когда ему приходилось работать на месте преступления, Дункан был одет в модном стиле теквир[1] – черный комбинезон со множеством ремней, пряжек и карманов и черные высокие кроссовки делали его похожим не то на робота, не то на современного ниндзя. Капельки дождевой воды сверкающими шариками собирались на его черной куртке из гортекса и скатывались вниз. Темно-рыжие волосы Дункана выбивались из-под черной бейсболки с эмблемой «Хищников». Кожа у него была настолько бледной, что казалась почти прозрачной – особенно на фоне аккуратно подстриженной рыжей бородки. Улыбнувшись так широко, что стала видна щель между крупными передними зубами, Дункан протянул Джейн высокую термокружку с крышкой.

– Кофе, – сообщил он.

Этого хватило, чтобы раздражение, которое испытала Джейн при виде напарника, мигом улеглось. Взяв у него кружку, она сделала большой глоток и посмотрела в светло-серые глаза Дункана.

– Он еще горячий.

– Так это же хорошо, правда? Я захватил запасную кружку специально для вас, шеф. Кофе я купил на заправке рядом с поворотом – просто не знал, будет ли здесь, на базе, что-нибудь горячее, ведь лыжный сезон уже закончился.

Джейн сделала еще глоток. Сахара в кофе было именно столько, сколько нужно, хотя сам Дункан никогда не пил сладкий кофе, называя сахар «белой смертью».

– Спасибо, – сказала Джейн, причем совершенно искренне, а не просто из вежливости. Горячий кофе пришелся весьма кстати.

– Я поговорил с патрульными, прибывшими на вызов, – доложил Дункан. – Останки были найдены в неглубокой могиле в конце тропы, которая начинается от дальнего края парковки. Они находились под фундаментом старой часовни для лыжников.

Взмахом руки он показал направление.

– А куда девалась сама часовня? – спросила Джейн.

– Руководство лыжного курорта решило перенести ее на новое место. Насколько я знаю, часовню построили здесь в середине шестидесятых. Сейчас она стоит на палетах вон там, позади шатра экспертов. Как мне сказали, ее собирались установить поближе к вершине, в альпийской зоне, когда снег там окончательно растает. Двое из братьев Дювалье занимались тем, что извлекали из земли остатки бетонного фундамента, когда их экскаватор неожиданно зацепил предмет, похожий на берцовую кость человека с остатками обуви. Они сразу остановили работу и вызвали полицию. На вызов прибыли патрульные КККП и коронер, следом за ними подъехал судебный антрополог из Университета Сеймур-хиллз.

Слушая Дункана, Джейн внимательно оглядывала окрестности. Она видела кресельный подъемник, заслонивший горы плотный туман, двух патрульных в форме, которые о чем-то разговаривали возле своего автомобиля с выключенной мигалкой. Переведя взгляд туда, где в тумане угадывалась нижняя парковка, Джейн заметила большой белый внедорожник с круглым красным логотипом на крыше, как раз въезжавший на площадку. Не сдержавшись, Джейн выругалась вслух и окликнула обоих патрульных.

– Не пускайте телевизионщиков, – указала она на белый внедорожник. – Перекройте дорогу, чтобы на верхнюю парковку не попали ни журналисты, ни посторонние гражданские. Весь этот район объявляется местом преступления, доступ сюда должен быть закрыт до тех пор, пока мы не разберемся, с чем имеем дело. Огородите район полицейской лентой, поставьте дежурных.

Патрульные бросились исполнять приказ.

– Опять эта чертова Анжела Шелдрик со своим дрессированным оператором, – прошипела Джейн и, держа в руке кружку с кофе, зашагала к началу ведущей на берег тропы. Дункан поспешил догнать начальницу.

– Где сейчас братья Дювалье? – спросила Джейн не оборачиваясь.

– На лыжной базе, ждут, пока у них возьмут показания.

Когда они приблизились к установленному в конце тропы шатру, Джейн услышала тарахтенье электрогенератора. В рябившей от дождя поверхности озера отражалось пасмурное небо. Рядом с тяжелым самосвалом, кузов которого был наполовину заполнен мокрой землей и обломками бетона, неподвижно застыл желтый экскаватор, чем-то похожий на доисторического ящера. За шатром-навесом Джейн разглядела А-образную часовенку – та стояла на деревянных поддонах, готовая к перевозке на другое место.

– Экскаватор и грузовик Дювалье оставили в том же положении, в каком они были в момент обнаружения костей, – сказал Дункан.

– Спасибо Господу за маленькие радости, – пробормотала Джейн, рассматривая похожую на шалаш часовню. – А я ее помню, только раньше она выглядела, гм-м… поновее.

Она кивком указала напарнику на крошечное здание.

– Отец пару раз приводил меня сюда, только это было давно…

Джейн ненадолго прикрыла глаза, вспоминая… Где-то в доме у матери, в старых фотоальбомах, до сих пор хранился выцветший полароидный снимок, запечатлевший, как десятилетняя Джейн Мунро в ярко-алом лыжном комбинезоне скармливает арахис канадским кукшам[2]. Утро тогда стояло погожее, ослепительно-солнечное, и Джейн отчетливо помнила лучи света, которые, проходя сквозь витражную панель с изображением Богоматери с младенцем в задней стене часовни, окрашивались в синие, красные, зеленые и золотые цвета.

Прежде чем мысли Джейн обратились к ее собственному ребенку, она свернула и направилась к шатру, установленному над местом, где раньше стояла часовня. У входа в шатер под небольшой полотняной маркизой, с которой тонкими струйками стекала вода, дежурил патрульный в форме. Рядом с ним на шатком складном столике стояли контейнеры с комбинезонами из нетканого полотна, пластиковыми бахилами и нитриловыми перчатками.

Джейн и Дункан предъявили патрульному удостоверения. Он записал имена, отметил время и только потом кивнул в знак того, что детективы могут войти. Поставив кружки с кофе на столик, они надели комбинезоны и натянули на ноги бахилы. Комбинезоны следовало носить поверх одежды, и потому они были достаточно просторными, но Джейн застегнула свой с некоторым трудом – все-таки ее живот стал уже довольно большим. Дункан тоже обратил на это внимание, и она почувствовала себя неловко. Напарник, в свою очередь, смутился, но поспешил взять себя в руки. Откашлявшись, он быстро сказал:

– Антрополог-криминалист уже подтвердила, что найденные кости вне всякого сомнения принадлежат человеку. Вероятнее всего…

Он не договорил. Вход в шатер распахнулся, и оттуда вышла коренастая женщина в таком же комбинезоне, как у них.

– Привет, Джейн! Я так и думала, что это ты. Привет, Муртаг.

Коронера Дарби Уильямс (для друзей – Дарб) Джейн хорошо знала и любила. Той было чуть за шестьдесят, но она отличалась подвижностью и живостью ума, а на смуглом лице неизменно играла улыбка, ставшая чем-то вроде ее фирменного знака. Помимо всего этого, Дарби Уильямс неизменно оставалась дружелюбной, искренней и обладала огромными знаниями и опытом. Во всех полицейских отделах по расследованию убийств ее хорошо знали и уважали.

– Привет, Дарб, – сказала Джейн.

Взгляд Дарби на мгновение переместился на ее увеличившийся живот, и улыбка на лице коронера стала чуть менее лучезарной.

– Как делишки, Джейн?

Вопрос был, что называется, с двойным дном, и Джейн остро почувствовала присутствие Дункана. Ей даже показалось, что голоса в шатре сделались тише, да и патрульный явно прислушивался. Напряжение стиснуло ей грудь тугим обручем.

– Все отлично. – Джейн кивнула в направлении входа. – Что там у нас?

Вместо ответа Дарби откинула в сторону входной клапан и провела Джейн и Дункана внутрь шатра, где ослепительно сияли укрепленные на стойках софиты, запитанные от генератора. В шатре было намного теплее, чем снаружи, и в воздухе висел густой мускусный запах свежераскопанной земли.

За годы службы в полиции Джейн отточила свой собственный порядок работы на месте происшествия. По прибытии она первым делом сосредоточивалась на теле или телах и только потом начинала осмотр окрестностей, медленно двигаясь от центра к периферии, мысленно подмечая и запоминая малейшие детали. Так ей было удобнее, к тому же этот подход неизменно приносил результаты. Вот и сейчас она первым делом направилась туда, где в неглубокой яме во влажной, темной земле виднелись кости. Они были испачканы глиной и от времени стали темно-коричневыми. Довольно большие по размеру, кости торчали из земли под углом градусов в тридцать. Большая и малая берцовые, подумала Джейн. На них болтался высокий, явно женский сапог на клиновидной платформе-танкетке. Рядом выступали из земли частично расчищенные командой экспертов-антропологов ребра, чуть выше грудной клетки желтел свод черепа.

Джейн почувствовала, как по телу пробежала нервная дрожь, и постаралась успокоиться, сконцентрировать внимание на том, что она видит. Почти сразу ей бросилось в глаза, что берцовые кости были скелетированы полностью, тогда как забитая землей грудная клетка выглядела частично сохранившейся. Ребра покрывало что-то вроде клочков потемневшей, сгнившей ткани, которая приобрела густой оранжевый оттенок, напоминавший ржавчину. Череп был лишен мягких тканей полностью. Широко открытый в беззвучном крике рот забила земля, но в нижней челюсти виднелись неповрежденные зубы. Землей были забиты и глазницы: незрячий свидетель, тщетно пытающийся выкрикнуть известную лишь ему одному страшную правду.

Вокруг неглубокой могилы, разбитой на квадраты с помощью колышков и натянутой между ними бечевки, работали три человека в белых комбинезонах. У самого края ямы сидела на перевернутом ведре какая-то женщина, вычерчивавшая на миллиметровой бумаге подробный план раскопок. Женщина помоложе рулеткой измеряла расстояние между колышками и сообщала результаты напарнице. У дальнего от Джейн края могилы стоял на четвереньках молодой человек. Наклонившись как можно ниже, он выстукивал черенком лопаты землю вокруг ямы и прислушивался, пытаясь по звуку уловить различия в плотности почвы, чтобы точнее определить границы захоронения.

Женщина на перевернутом ведре подняла голову. Ярко-зеленые глаза, бледную кожу густо покрывают веснушки, волосы небрежно собраны в пучок. На вид ей было лет пятьдесят с небольшим.

– Это доктор Элла Квинн из Криминалистического института Сеймур-хиллз, – представила ее Дарби. – Раньше работала в университете Данди. А это ее студенты-выпускники: Хаким Ахтар и Сьюзен Фреймонт.

Джейн коротко кивнула.

– Что вы можете сказать, доктор Квинн? – спросила она.

Рядом полыхнула лампа-вспышка – Дункан достал фотоаппарат и начал снимать.

– Зовите меня просто Элла, – сказала доктор Квинн. – Что касается вашего вопроса… Пока еще рано делать какие-то выводы. Сомнений не вызывает только одно: перед нами человеческие останки.

Голос у нее был хрипловатый, уверенный, но достаточно мягкий. Кроме того, Джейн уловила в нем легкий акцент.

Элла показала кончиком карандаша на нижние конечности скелета.

– Ковш экскаватора зацепил именно эти кости, большую и малую берцовые, и извлек их из земли вместе с обувью – женским сапогом примерно седьмого размера.

Она пристально посмотрела на Джейн.

– Сапог на танкетке.

– Это я вижу, – спокойно отозвалась Джейн, хотя ее сердце снова забилось чаще.

Она никогда бы не призналась вслух, но каждое новое дело – и каждое новое тело – возбуждало в ней легкий азарт. Джейн готова была поклясться, что любой хороший детектив из отдела убийств покривил бы душой, если бы заявил, что не испытывает ничего подобного. А сейчас ей особенно хотелось, чтобы эта смерть была подозрительной, чтобы это было убийство, требующее для раскрытия ее опыта, ее умения и других качеств. Ей хотелось, чтобы эти таинственные кости вызволили ее из душного подвального кабинета, где она копалась в пыльных коробках и папках в поисках старых дел, которые можно возобновить и раскрыть с помощью новейших современных технологий и ДНК-анализа.

– Кости принадлежат женщине? – спросила Джейн.

– Обувь явно женская. С учетом ее размера, длины большой и малой берцовых костей, а также особенностей лицевых костей черепа и общего состояния костей и зубов, можно предположить, что это была молодая женщина. Что еще?.. Ну, скорее всего, она принадлежала к белой расе. Телосложение худощавое, рост, по предварительным прикидкам, около пяти футов и шести дюймов.

– То есть перед нами останки молодой здоровой женщины, которую похоронили в неглубокой могиле в подвале часовни, так?

– Могила могла быть и достаточно глубокой, – возразила Элла Квинн. – Я хочу сказать, ее могли похоронить здесь еще до того, как на этом месте выкопали котлован для фундамента и поставили часовню.

– Часовню построили в шестьдесят шестом, – подсказала Дарби Уильямс. – Если нашу покойницу зарыли здесь раньше, значит, она пролежала в земле пятьдесят семь лет или дольше. В общем, больше полувека.

– Но, – возразила Джейн, – насколько я вижу, грудная клетка скелетирована не полностью.

– Не полностью, – согласилась Элла Квинн. – Это адипоцир, или жировоск[3].

Она поднялась со своего ведра и, шагнув в могилу, присела на корточки. Показывая на торс трупа карандашом, Элла сказала:

– Видите это беловатое воскоподобное вещество здесь и здесь? И вот эти светлые полосы?

Джейн тоже наклонилась, хотя живот изрядно ей мешал.

– Трупный воск.

– Как только мы принялись извлекать грунт вокруг скелета, – подал голос Хаким, – в могилу начала поступать вода. Земля здесь насыщена влагой, вероятно, вследствие близости к озеру. Влияет также поднятие уровня воды в результате сезонных циклов замерзания-таяния. Высокая влажность в сочетании со щелочной почвой и отсутствие доступа воздуха создают благоприятные условия для сапонизации, или омыления, то есть для превращения жиросодержащих тканей человеческого тела в специфическое воскоподобное вещество.

– И сколько времени требуется для этого превращения? – уточнила Джейн, пока Дункан увлеченно щелкал фотоаппаратом.

– Мы еще не знаем всех особенностей процесса сапонизации, однако в большинстве случаев он занимает достаточно продолжительное время.

Глаза Эллы Квинн ярко блеснули, и Джейн поняла, что профессор тоже испытывает что-то вроде азартного возбуждения.

– С другой стороны, образовавшийся жировоск защищает от разложения мягкие ткани и некоторые другие органические материалы, так что они могут сохраняться практически в неизмененном виде в течение десятилетий, а иногда даже столетий.

Некоторое время все молчали. Джейн неотрывно смотрела на останки в земле. Наконец она спросила:

– Разве в начале шестидесятых уже носили сапоги на танкетке?

– Кажется, да, – отозвалась Сьюзен, на минуту оторвавшись от измерений. – Но действительно популярной такая форма каблука стала в семидесятых.

Она улыбнулась.

– Я увлекаюсь винтажной модой и часто бываю в магазинах поношенной одежды. В таких вещах я неплохо разбираюсь.

Джейн еще некоторое время рассматривала сплющенный и испачканный землей сапог, пытаясь представить его на ноге молодой, еще живой женщины.

– Как скоро вы сумеете доставить тело в лабораторию? – спросила она.

Элла Квинн слегка скривилась.

– День или два уйдет только на то, чтобы полностью расчистить останки. Это дело небыстрое, тем более что в земле рядом с трупом могут находиться какие-то улики. Кроме того, процесс извлечения останков из земли искажает общую картину, поэтому нам понадобится время, чтобы установить и задокументировать точное положение каждой косточки и сохранить все следы и улики. Только так мы впоследствии сможем реконструировать все особенности погребения. Пока мы установили, что, судя по следам, могилу выкопали с помощью обычной садовой лопаты с закругленным, а не прямым лезвием. Тело уложили в яму на спину, а не на бок, причем уложили достаточно аккуратно, а не просто закатили. Как видите, руки трупа были сложены на груди…

– Как у мумии, – сказал Дункан.

– Как у человека, который был кому-то небезразличен, – предположила Джейн.

– Возможно, – согласилась Элла. – Как только полностью расчистим останки, исследуем их и зафиксируем все особенности погребения in situ[4], мы попытаемся поместить труп в мешок для транспортировки вместе с пластом земли…

Теперь профессор обращалась не только к детективам, но и к своим студентам.

– Ни в коем случае мы не должны удалять остатки одежды или пытаться залезть в карман в надежде обнаружить там бумажник с документами или записку с именем убийцы. Наша задача заключается в том, чтобы изъять тело вместе с находящимися на нем или при нем предметами и доставить в лабораторию или в морг. Только там мы будем разбираться, какое отношение к телу имеют – или не имеют – найденные нами предметы.

– Прямо как в сериале «Место преступления»! – заметил Дункан, делая еще один снимок.

Сьюзен приглушенно вскрикнула:

– О, профессор, взгляните-ка на это!

Кисточкой, которую держала в руке, Сьюзен показала на дальнюю от детективов сторону черепа, очищенную ею сейчас от земли.

Элла Квинн быстро обогнула яму и снова присела на корточки, чтобы лучше рассмотреть, на что указывала ей студентка. Вскинув голову, она сказала:

– Пойдите сюда, детектив. Я думаю, вам это будет небезынтересно увидеть…

Джейн выпрямилась, почувствовав, как хрустнули колени. Она прижала ладонь к ноющей пояснице и двинулась в обход могилы, а оказавшись рядом с Эллой, тяжело наклонилась. Рукой в перчатке профессор смахнула в сторону землю, обнажив отверстие неправильной формы в левой височной кости. Оно было размером с мяч для гольфа, и от него во все стороны разбегались извилистые трещины.

– Серьезная травма, – пробормотала Элла Квинн и наклонилась еще сильнее, чтобы лучше видеть. – Судя по всему, повреждение прижизненное…

Она бросила острый взгляд на Джейн.

– И я думаю, этот удар мог стать причиной смерти.

Анжела

Анжела Шелдрик и Рауль Басра сидели в принадлежащем КТКС-ТВ внедорожнике и смотрели, как патрульные натягивают по периметру верхней парковки черно-желтую ленту, преграждая доступ к лыжной базе. Дождь барабанил по крыше машины, потоки воды сбегали по стеклам. Двигатель продолжал работать, и обогреватель нагонял в салон теплый воздух, но все равно не мог одолеть проникавшую с улицы промозглую сырость. Рауль поежился. Анжела протерла ладонью запотевшее оконное стекло и, прищурившись, вгляделась в сгущающуюся темноту.

– Это та же самая женщина-детектив, которую показывали по телевизору прошлой осенью, – сказала она негромко. – У нее в Каюшских горах пропал жених.

– Ты уверена? – спросил Рауль.

– Конечно, я уверена. Ее зовут сержант Джейн Мунро. И она в положении – жених успел заделать ей ребенка перед исчезновением.

– Хреново, – заметил Рауль. – Тяжело ей будет.

Анжела обернулась к нему.

– Знаешь, что это означает? – спросила она, показывая на светящийся в тумане белый шатер. – Они установили этот навес над местом преступления, чтобы защитить его от дождя… и от посторонних глаз. От наших глаз, Рауль! И, скорее всего, речь идет об убийстве, недаром же здесь появилась эта Мунро.

– И что ты собираешься делать?

Анжела ответила не сразу. Некоторое время она обдумывала различные варианты, продолжая пристально следить за полицейскими, которые входили в шатер и выходили. Одетые в белые комбинезоны, они напоминали пришельцев, прибывших на Землю с другой планеты. Дождь усилился, а поскольку температура продолжала падать, можно было не сомневаться, что скоро пойдет мокрый снег.

– Ты видел этих ребят-строителей, которых отвели в здание базы, когда мы подъехали? – спросила она наконец.

– Ну?

– В перехваченном сообщении говорилось, что строительные рабочие нашли человеческие останки, так? Мне нужно попасть в здание базы и пообщаться с этими двумя. Возможно, именно они и обнаружили тело.

– Тебя туда не пустят. Копы…

– Жди здесь.

Прежде чем Рауль успел ответить, Анжела выскользнула из машины и, надвинув на голову капюшон, побежала через парковку к двум полицейским в форме, стоявшим возле патрульных автомобилей. Заметив ее, один из копов шагнул вперед.

– Сюда нельзя, мэм. В связи с полицейским расследованием территория временно закрыта.

– Ух ты! Значит, это место преступления? Вся эта площадка?

– Да, мэм. И если вы…

– А само здание… сама база – она тоже закрыта?

Анжела начала переминаться с ноги на ногу. Желтые полицейские ленты качались и трещали на ветру. Небо становилось все темнее, холодный воздух и туман скатывались по склону горы к базе «Три кедра», оборачивая ее в серо-белый саван.

– Уходите, мэм. Или держитесь за ограждением.

– Ладно, хорошо, сейчас уйду, только… если на базу не запрещено заходить, я бы… В общем, мне нужно воспользоваться дамской комнатой. Вы понимаете, о чем я?

Полицейский оглянулся через плечо на здание базы. Судя по его реакции, база не относилась к «месту преступления» и «территории полицейского расследования». Стремясь усилить впечатление, Анжела прижала руки к животу и согнулась чуть ли не вдвое.

– Ехать обратно слишком долго, офицер! К тому же на мосту и на шоссе, как всегда, затор. Пройдет, наверное, часа полтора, прежде чем я доберусь до… Вы, ребята, можете пописать под каждым кустиком, но мне необходима дамская комната, понимаете? Может быть, вы все-таки позволите мне заглянуть на базу? Я быстро! В конце концов, это же общественное здание, не так ли?

Патрульный был молод. Очень молод – гладкое и по-детски нежное лицо наводило на мысль, что парень только недавно начал бриться. К ее просьбе он отнесся с явным сочувствием, и Анжела решила поднажать.

– Я правда ненадолго! Мой оператор и все оборудование остались в машине, так что я все равно не смогу ничего снять или записать. Ну, офицер?!. Я всего на минуточку зайду и сразу обратно.

И она устремила на него свой самый проникновенный взгляд. Глаза – и Анжела отлично это знала – были ее самой привлекательной чертой, частью телеобраза, фирменным знаком. Ее глаза, ее взгляд знали тысячи зрителей, и она часто пользовалась этим, чтобы играть с ними, манипулировать ими, внушать им то, чего ей хотелось. Разумеется, сильнее всего этот ее взгляд действовал на мужчин, и Анжела не колебалась, когда нужно было пустить в ход свой главный козырь. Если они хотят, чтобы их поступками руководили не мозги, а члены, гормоны – да будет так. Это проблема мужчин, не ее. Кроме того, Анжела прекрасно понимала, что она не всегда будет молода и привлекательна, поэтому ее девизом стало: «Пользуйся тем, что есть – и пока есть».

– Только не задерживайтесь слишком долго, мэм. И не заходите на парковку. Держитесь стены.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – быстро выдохнула Анжела, изображая крайнюю степень благодарности. Голос был еще одной частью ее образа, и весьма ценной, – низкий, чуть хрипловатый, хорошо запоминающийся.

Анжела проскользнула под ленту, которую полицейский галантно приподнял, пропуская ее к вожделенной дамской комнате. Дальше журналистка шла не оглядываясь и вскоре оказалась под навесом крыльца. Поднявшись по ступенькам, она открыла массивные двойные двери.

В здании было довольно тепло, но не очень уютно из-за слишком яркого освещения. Скинув с головы промокший капюшон, Анжела окинула быстрым взглядом просторный зал, оценивая обстановку. Вдоль стен стояли пластиковые обеденные столы со скамьями, стекла давно не мытых окон покрывал толстый слой жирной грязи и копоти. Поблескивающие прилавки кафетерия в углу были пусты, огромный камин в дальнем конце зала зиял остывшим черным жерлом. Пол покрывала густая сеть царапин, оставленных тяжелыми лыжными ботинками туристов, в сезон толпами носивших подносы с гамбургерами, картошкой и дымящимся чили от кафетерия к столам. У стены рядом с дверями туалетных комнат темнело несколько отключенных торговых автоматов. В зале никого не было, если не считать двух одетых в строительные спецовки мужчин – они сидели за столом у дальнего окна.

Анжела перевела дух, выпрямилась и решительно зашагала в их сторону. Мужчины заметили ее почти сразу. Увидев, что они повернулись в ее сторону, Анжела широко улыбнулась.

– Привет, ребята! Это вы нашли эту штуку?

Мужчины быстро переглянулись.

– А ты кто? – спросил один.

«В десятку!»

– Меня зовут Анжела Шелдрик, я – криминальный репортер КТКС-ТВ, или «Север-ТВ».

Говоря это, она отработанным жестом откинула с плеч густые влажные волосы. Мужчины вновь переглянулись, но от нее не укрылся огонек интереса в глазах парня, который был помоложе. К тому же он не носил обручального кольца, поэтому именно на него Анжела направила свою фирменную улыбку мощностью в миллион киловатт.

– Вы работаете в строительной фирме «Дювалье», не так ли? – Она показала пальцем себе за спину. – Я видела логотип на вашем вагончике. Вы перевозили на новое место старую часовню, верно? Тогда-то вы и нашли… тело?

Мужчины молча разглядывали ее.

– Слушайте… – Анжела порылась в кармане и, достав пару визитных карточек, вручила их строителям. – Разговаривать с прессой вовсе не запрещается. Это не преступление, тем более ваша история может оказаться весьма интересной для зрителей. Сообщение мы перехватили с помощью сканера частот. Мы следим за переговорами полиции, пожарных, скорой помощи и других аварийных служб, к тому же нам не составляет труда перехватывать разговоры по рации, которые ведут служащие курорта. Эту часовню построили еще в шестидесятых, правильно? Просто поразительно, что все эти годы под ней – прямо под ногами молящихся – был спрятан труп. Никто об этом даже не догадывался, пока вам не посчастливилось на него наткнуться.

Она немного помолчала, давая обоим возможность осознать значимость своего положения.

– Я надеюсь, вы расскажете мне, как нашли тело, что бросилось вам в глаза в первую очередь и что вы при этом чувствовали. Кстати, почему вы решили, что останки принадлежат человеку?

Засыпая их вопросами, Анжела полагалась на свой излюбленный, неоднократно испытанный прием. Раз они ничего не отрицают, значит, все, что она говорит, более или менее соответствует истине.

– Мой брат первым заметил кости, – сказал мужчина, который был постарше. – Я работал на экскаваторе.

– Так вы братья? – Она улыбнулась. – Те самые «Братья Дювалье»? Это потрясающе! Странно, что я не заметила этого сразу, но теперь вижу, как вы похожи.

– Меня зовут Бенджамин Дювалье, – представился младший.

– Рафаэль, – назвался женатик.

Анжела торжественно пожала обоим руки. Большие, грубые, рабочие руки, которые казались такими сильными, теплыми, надежными. Хорошие парни. Она чувствовала это интуитивно, а интуиция еще никогда ее не подводила. Анжеле в своей работе нередко приходилось опираться на чутье.

– Мы пока не давали официальных показаний полиции, – сказал Рафаэль. – Нас просили ждать здесь, и… я не уверен, что нам можно делиться информацией с посторонними.

Анжела слегка напряглась. Время уходило, каждую минуту в зал могли войти детективы.

– Значит, это следователи просили вас подождать? – сказала она небрежно. – Ну, им пока не до вас. И, как я уже сказала, разговаривать с прессой – не преступление. Ваша история представляет огромный интерес для публики. Вы оба – очевидцы, видели труп или останки своими собственными глазами, и я могла бы пригласить вас в студию, чтобы взять интервью в прямом эфире. А если ваша история окажется достаточно интересной, мы могли бы даже сделать реконструкцию событий…

– Да каких там событий!.. – отмахнулся Бенджамин. – Раф работал на экскаваторе, а я стоял снаружи и показывал, где копать. Когда ковш зацепил что-то похожее на человеческие кости, я крикнул, чтобы он остановился, вот и все.

– То есть вы сразу поняли, что останки принадлежат именно человеку, а не, скажем, какому-то большому животному?

– Я охотник, мисс, и хорошо знаю, как выглядят кости животных. Кроме того, животные не носят сапоги.

– Сапоги? – насторожилась Анжела, чувствуя, как сердце в груди забилось чаще.

Бенджамин кивнул.

– Мы, правда, видели только один – сапог, я хочу сказать…

– Как он выглядел? Он был очень старый? Вы можете его описать?

Бенджамин открыл было рот, но тут в зал вошел высокий рыжеволосый полицейский с аккуратно подстриженной бородкой. В дверях он на мгновение остановился, потом заметил группу в углу и решительно двинулся к ним. Пульс Анжелы участился еще сильнее.

– Опишите мне этот сапог! – настойчиво повторила она, слегка подаваясь вперед.

– Он был весь в грязи. Высокий такой, почти по колено, – сказал Бенджамин.

– На каблуке, – добавил Рафаэль.

Детектив был уже совсем рядом. Анжела прикусила губу.

– На каком каблуке? – спросила она тихим, горячим шепотом.

Рафаэль посмотрел на брата.

– Высокий такой каблук. Но не отдельный, а сплошной. Как бишь они называются?..

– Танкетка, – подсказал Бенджамин.

– Значит, это был женский сапог на платформе или на танкетке? – уточнила Анжела.

– Эй! – окликнул ее рыжий викинг-полицейский. – Как вы сюда попали?

– Ну вот и ваш следователь, – сказала Анжела, мило улыбаясь. – А мне пора. Большое спасибо вам обоим. Я еще свяжусь с вами… попозже, – шепотом пообещала она, вставая со скамьи.

– Эй ты!.. – крикнул ей вслед коп, но журналистка не стала ни останавливаться, ни даже оборачиваться.

Как можно быстрее, но не бегом, она направилась к двери черного хода рядом с туалетами. В ее крови бурлил адреналин, но движения были быстрыми и четкими. Толкнув дверь (слава богу, не заперто!), Анжела выскользнула на улицу и сразу накинула на голову капюшон. Вот так удача! Для раздела срочных новостей в сегодняшней вечерней программе материала было вполне достаточно, надо только попросить Рауля заснять ее возле вывески лыжного курорта «Хемлок», чтобы была картинка. Кроме того, у нее в мозгу промелькнула блестящая идея, которую следовало как можно скорее воплотить в жизнь. Сегодняшний материал можно было бы использовать в качестве первого эпизода ее собственного реалити-шоу, основанного на последних криминальных новостях. Общую концепцию она продумала довольно давно, оставалось только получить одобрение программного директора КТКС-ТВ Мейсона Гордона. Что ж, значит, разговор состоится прямо сегодня. Сразу после того, как ее репортаж выйдет в эфир.

Анжела вернулась к машине и распахнула дверцу, чувствуя, как кровь быстрее течет по жилам. Она не знала, с чем можно сравнить то горячее возбуждение, которое охватывало ее каждый раз, когда ей в руки попадал новый захватывающий материал – в особенности если он был связан с убийством. А она совершенно не сомневалась, что сегодняшний сюжет – это именно убийство. Иначе откуда бы взялись под часовней человеческие останки?

Джейн

Было уже совсем темно, когда Джейн поднялась по металлической лестнице строительного вагончика. Капли дождя, попадая в луч ее фонаря, отсвечивали голубым серебром. Дункан пошел на турбазу, чтобы взять показания у братьев Дювалье, доктор Элла Квинн и ее команда продолжали свою кропотливую работу в шатре. Как только все будет готово для перевозки останков в институтскую лабораторию, Элла ей позвонит – но не раньше.

Джейн уже собиралась постучать в дверь вагончика и вдруг заметила, что белый внедорожник КТКС-ТВ все еще стоит в тени могучих елей на дальнем конце нижней парковки. Опустив руку, Джейн присмотрелась внимательнее. Мотор машины работал, и лучи фар вгрызались в темноту двумя желтоватыми туманными конусами. Потом в свете фар мелькнула какая-то фигура, закутанная в длинную куртку с капюшоном. Обогнув автомобиль, фигура распахнула дверцу с пассажирской стороны и скрылась в салоне.

Джейн нахмурилась, потом все-таки постучала.

Дверь ей открыл приветливый мужчина лет шестидесяти, который представился как Фред Дювалье. Несомненно, компания «Братья и сыновья Дювалье» была процветающим семейным предприятием. Коренастый, подвижный, с могучей шеей, Фред носил клетчатую фланелевую рубаху, футболку и джинсы. Лицо у него было красноватым, обветренным, а в иссиня-черных волосах Джейн не заметила и намека на седину. Закатанные рукава обнажали мускулистые волосатые руки.

– Присаживайтесь, сержант.

Фред Дювалье показал Джейн на стул напротив маленького столика. Говорил он с отчетливым франко-канадским акцентом.

– Хотите чаю или кофе? Или просто воды? Кажется, у нас где-то оставалась кола, если только Бен ее не вылакал.

– Нет, спасибо, ничего не нужно…

В вагончике было тепло, но Джейн не стала снимать куртку, не желая лишний раз привлекать внимание к своей беременности. Никакого рационального объяснения этому не существовало, и Джейн понимала это, однако каждое поздравление и каждый благожелательный вопрос грозили лишить ее самообладания. Она же предпочитала удерживать внимание собеседников на темах, имеющих непосредственное отношение к расследованию, и не давать им задумываться о том факте, что перед ними – беременная женщина, жених которой вот уже полгода как пропал без вести.

Опускаясь на предложенный стул, Джейн мельком бросила взгляд на прикрепленные к стене планы и схемы.

– Это план обновленной базы? – спросила она, показывая на них рукой.

– Точно. – Фред сел за стол напротив нее. – У нас довольно плотный график, так что времени терять нельзя. Нужно завершить земляные работы до того, как снова пойдет снег, и каждая задержка может нам дорого обойтись. Не скажете, когда нам разрешат возобновить расчистку участка под часовней?

– Полное обследование места преступления может занять несколько дней, – ответила Джейн, качая головой. – Так что извините – пока ничего не получится.

– Значит, это преступление? Убийство?

– Расследование покажет, – уклончиво ответила Джейн.

Достав карандаш и открыв блокнот на чистой странице, она записала точное время и имя свидетеля, а затем приступила к допросу.

– Насколько я помню, часовня не является собственностью компании, владеющей лыжным курортом. Она находится всего лишь под управлением этой организации. Скажите, кто заключил с вами договор о переносе часовни на новое место?

– Мы проводим наши работы в соответствии с контрактом, который заключили с компанией «Хемлок» и Христианским объединением любителей лыжного спорта. «Хемлоку» требуется свободное пространство для строительства новой гостиницы, но Общество лыжников пожелало сохранить часовню. В конце концов было решено перенести ее на другую площадку выше в горы – туда, где проложены многодневные маршруты для лыжников и пеших туристов. – Фред провел пятерней по волосам и вполголоса выругался по-французски. – Персонал базы болтает, что в часовне появляются призраки.

Джейн вскинула взгляд.

– От кого именно вы это услышали?

– Точно не скажу. У меня сложилось впечатление, что эта история передается из уст в уста уже довольно долгое время. Призрака якобы видел охранник, который много лет работал на базе ночным сторожем. Сотрудники базы говорили моим парням, дескать, охранник несколько раз замечал, будто по ночам вокруг часовни кто-то бродит. Кое-кто даже утверждал, что она появляется там до сих пор.

– Она?

Фред слегка пожал плечами:

– Так говорят. Тень или призрак женщины. За годы работы на базе охранник видел ее раз десять или около того. По его словам, светящаяся фигура женщины в развевающихся одеждах появлялась возле часовни главным образом в туманную погоду. Или в полнолуние над озером. Иногда это сопровождалось странными звуками, доносящимися из леса.

Джейн окинула Фреда внимательным взглядом. По опыту она знала, что самые дикие слухи и легенды часто несут в себе рациональное зерно, опираются на вполне реальные факты и события. А если учесть обнаруженные под часовней женские останки, была вероятность, что история о призраке возникла на основе давнего происшествия, которое когда-то давно действительно имело место.

– Вам известно, как звали этого сторожа… или охранника?

– Кажется, кто-то мне говорил, что его звали Генри… или Гарви… что-то в этом роде. А-а, нет!.. Гуго! Гуго Глюклих, точно. Он, правда, давно на пенсии – сейчас ему, должно быть, уже за семьдесят.

– Вы не подскажете, где можно его найти?

– Понятия не имею.

Джейн сделала пометку в блокноте. Если ее команде удастся выяснить, откуда пошли слухи о призраке, это может придать расследованию новое неожиданное направление.

– Вы не знаете, кто возглавляет Христианское общество лыжников?

– Члены семьи Уокер. Часовня с самого начала служила чем-то вроде молитвенного центра для приверженцев самых разных религий. Ее построили в память молодой лыжной патрульной, которая работала в «Хемлоке» в шестидесятых. Она погибла под лавиной, когда прокладывала лыжную трассу в удаленном горном районе.

У Джейн перехватило горло. Слегка отдышавшись, она спросила:

– Как ее звали?

– Венди Уокер. Остальных членов группы откопали, и они выжили, но Венди так и не нашли. В тех местах слишком много глубоких расселин, трещин. Считается, что ее тело унесло лавиной в одну из таких щелей и завалило толстым слоем снега. Ее отец, Джеральд Уокер, тоже работал в «Хемлоке». Он был финансовым директором компании. Джеральд и основал Христианское общество лыжников, а «Хемлок» предоставил участок, на котором на средства общества была построена часовня.

– Вам известно, почему для ее строительства было выбрано именно это место на берегу? – спросила Джейн. – Возможно, оно имело для кого-то сакральное значение? Было связано с сентиментальными воспоминаниями?

– Об этом вам лучше поговорить с Уокерами. Они здешние, живут в Ванкувере.

– Часовня была сооружена в тысяча девятьсот шестьдесят шестом?

– Да, летом шестьдесят шестого.

– Вы уверены?

Фред кивнул.

– Это все, что мне известно о строительстве. Вся архитектурная или инженерная документация, если она вообще существовала, сгорела в восьмидесятых, когда на базе произошел большой пожар. Южное крыло, где размещалась администрация «Хемлока», выгорело полностью. В огне погибли все документы компании, относящиеся к периоду до восьмидесятых.

– Что вы можете рассказать об устройстве фундамента часовни?

– Под ней располагался технический подвал – пространство, наверное, футов пять высотой. Сама часовня довольно маленькая, восемнадцать на тридцать два фута. Этого, впрочем, хватало, чтобы установить несколько скамей, маленький алтарь и, главное, очень красивый витраж в задней стене с изображением Богоматери с младенцем.

– Можно ли было попасть в подвал снаружи?

– Да. Туда вела отдельная дверь и несколько ступенек.

– Вы сказали, подвал был высотой пять футов. Значит, там можно было свободно перемещаться?

– Ну как свободно… Человеку нормального роста приходилось нагибаться, но в целом… Там же не было никакого оборудования, если не считать насоса, который включали, когда грунтовые воды поднимались слишком высоко.

Показания Фреда подтверждали слова Эллы Квинн о причинах и обстоятельствах превращения части мягких тканей трупа в жировоск, и Джейн сделала в блокноте еще одну пометку.

– Этот отливной насос… Он, вероятно, нуждался в обслуживании, починке?.. – предположила она. – Не мог же он работать без ремонта и замены с середины шестидесятых.

– Не мог, конечно. Только его установили не при постройке часовни, а гораздо позднее.

– Когда именно, не припомните? – заинтересовалась Джейн.

– Думаю, в Обществе лыжников должны храниться записи с указанием точной даты. Я так полагаю, насос установили тогда же, когда в подвале устроили бетонный пол. Бетонирование и установка насоса наверняка предназначались для борьбы с избыточной влажностью и грунтовыми водами.

– То есть раньше пол в подвале был земляным?

– Скорее всего.

– Но вы не знаете точно, когда именно проводились эти работы?

– Ну, нам такие подробности не сообщали, да и ни к чему они! – рассмеялся Фред. – Впрочем, если бетонный пол сделали в восьмидесятых, вы наверняка найдете соответствующие записи, потому что финансировало работу религиозное общество, община. Если же раньше… Как я уже говорил, документы могли сгореть при пожаре, поскольку хранились в офисе отца Венди Уокер в южном крыле лыжной базы.

Джейн записала и эту информацию.

– Скажите, прежде чем вы начали демонтаж фундамента, не заметили ли вы признаки каких-то несанкционированных работ? Быть может, повреждения пола или, наоборот, свежие бетонные заплаты?

Фред Дювалье пожал плечами:

– Я, конечно, к нему не особенно приглядывался, но, на мой взгляд, пол был целехонький. Никто там не ковырялся.

Джейн почувствовала нарастающее волнение. Если бетон действительно не повреждали, как утверждал Фред, это означало, что неглубокая могила была вырыта непосредственно в земляном полу, до того как подвал залили бетоном и установили насос. Если удастся узнать точную дату, когда появился новый пол, это поможет сузить интервал для определения времени захоронения.

Поблагодарив Фреда, Джейн вышла из вагончика. Уже на обратном пути к своей машине она бросила еще один взгляд на установленный на склоне шатер, светившийся в тумане, словно диковинный воздушный шар. Скорее всего, университетская команда проработает там допоздна, подумала она, садясь в салон. Устроившись на водительском кресле, Джейн снова опустила противосолнечный козырек. В очередной раз коснувшись кончиками пальцев фотографии Мэтта, она мысленно поблагодарила того, кто закопал неизвестные кости в земле под часовней. Если ей не удастся добиться завершения для себя, она приложит все силы, чтобы узнать, чьи это останки, и постарается вернуть погибшую молодую женщину ее семье.

Мэри

Мэри Меткалф сидела в офисе своего ландшафтно-садового центра на Марин-драйв в Северном Ванкувере и проверяла бланки текущих заказов на кашпо и горшки с рассадой весенних цветов. Заказов было много: услугами ее центра охотно пользовались отели и рестораны, а также некоторые муниципальные учреждения. Все они хотели пышные, яркие растения, которые можно выставить на верандах, в патио и вдоль дорожек, как только наступит теплая погода. Мэри всегда радовалась, когда приходило время отправлять клиентам подобные заказы: для нее не было ничего приятнее весны. В это время года на душе у Мэри становилось легко и радостно, и она с удовольствием встречалась с покупателями и даже помогала рабочим грузить готовую рассаду в доставочные грузовики. Самый вес корзин и горшков, их фактура, запах земли, аромат молодой зелени и готовых раскрыться бутонов, улыбки, появлявшиеся на лицах клиентов при виде готовых к отправке поддонов, – все это наполняло ее жизнь смыслом и содержанием.

У ног Мэри дремали две ее собаки – Бо и Джефферсон. На стенах офиса висели фотографии образцов ландшафтного дизайна, выполненного садовым центром как для частных лиц, так и для корпоративных клиентов – включая живописный сад, который был подвергнут умелому ревайлдингу[5], и оформленную в баварском стиле территорию горнолыжной базы в горах. Ландшафтным дизайном Мэри тоже занималась увлеченно и с удовольствием и не возражала, когда во время работы над каким-нибудь интересным проектом приходилось задерживаться в офисе допоздна, пусть даже просто для того, чтобы разобрать документацию или закончить какие-то административные дела. Она любила свою работу и не представляла себя без нее – особенно теперь, после того как четыре года назад ее ближайшая подруга умерла от рака груди. Единственная дочь Мэри, Хедер, уже давно жила отдельно, поэтому в последнее время компанию ей составляли только собаки и цветы.

Подумав о дочери, женщина оторвалась от бумаг и улыбнулась.

– Скоро, – негромко сказала она Бо и Джефферсону.

При звуке ее голоса оба пса синхронно подняли головы и выжидательно уставились на хозяйку.

– Скоро в нашей жизни появится новый маленький человечек, – пояснила Мэри.

Бо в ответ застучал хвостом по полу, Джефферсон зевнул и снова уронил морду на лапы.

Два года назад Хедер подала документы на усыновление. Это был длительный и сложный процесс, требующий немалого терпения, и только недавно стало известно, что вопрос решился положительно. Одно время дочь Мэри очень переживала, что ей могут отказать из-за того, что она – одинокая женщина, которая сама зарабатывает себе на жизнь, но заявление неожиданно одобрили по всем пунктам. По закону право на усыновление в Британской Колумбии имел каждый человек старше девятнадцати лет, отвечающий основным базовым требованиям, но Хедер, будучи крайне мнительной, все равно волновалась.

Но вот волнениям и ожиданию настал конец. Радостная весть пришла сразу после того, как Хедер узнала, что является главной претенденткой на пост директора элитарной частной школы для девочек «Броктон-хаус», готовившей своих студенток к поступлению в университет. В глубине души Мэри не одобряла раздельное обучение, но Хедер была просто в восторге. Если ее рекомендации понравятся нанимателям (а Мэри не сомневалась, что так и будет) и родительский совет одобрит ее кандидатуру, Хедер уже осенью выйдет на новую работу.

Пост директора частной школы означал хороший доход, бесплатное жилье, высокий общественный статус. В частности, Хедер сможет позволить себе няню с проживанием, так что с ребенком, когда он появится, никаких проблем не будет. Да и сама Мэри собиралась помогать дочери, и не время от времени, а регулярно. За последний год она подготовила и обучила двух отличных менеджеров, которые обожали садоводство и ландшафтный дизайн не меньше нее самой.

Да, чтобы достичь всего, что у нее было, Мэри потребовалась целая жизнь. Теперь она могла в полной мере насладиться состоянием мира и полного довольства, которое в значительной степени компенсировало ей и трудные подростковые годы, и катастрофу поспешного брака.

Продолжая перебирать квитанции, Мэри краешком уха прислушивалась к происходящему за окном, поскольку ждала приезда курьера с заказанной пиццей. Маленький телевизор в углу был настроен на местный новостной канал, но работал без звука – вместо него негромко играл джаз. В углу журчал декоративный фонтан, а в воздухе витал аромат жасмина.

Неожиданно в заднюю дверь офиса постучали. Привезли еду, и живот Мэри громко заурчал. Поднявшись со стула, она шагнула к двери, но тут в нижней части телеэкрана появилась бегущая строка.

«Срочные новости: несколько часов назад в неглубокой могиле под старой часовней на территории лыжного курорта “Хемлок” были найдены останки неизвестной женщины, обутой в сапоги на платформе».

Мэри словно приросла к полу. В течение нескольких мгновений она не могла пошевелить даже пальцем. Никаких мыслей у нее тоже не было, словно в мозгу произошло что-то вроде короткого замыкания. Не успела она перечитать сообщение, как показали корреспондентку – темные волосы, густая челка, большие выразительные глаза. Анжела Шелдрик. Мэри не слышала ни слова из того, что журналистка говорила в свой микрофон, ведь звук телевизора по-прежнему оставался выключен, но тут на экране появилось изображение похожей на шалаш часовни. Выглядела она точно так же, как и много лет назад. Фокус камеры сосредоточился на большом деревянном кресте над острым коньком крыши.

В дверь снова постучали – громче, нетерпеливее, и сердце Мэри подпрыгнуло в груди. Не отводя взгляда от телевизора, она шагнула вперед, открыла дверь и приняла от курьера заказ, потом спохватилась, что забыла чаевые. Неловко сунув руку в карман, она нашарила там десятку, сунула доставщику в руки и захлопнула дверь прямо перед его носом. Швырнув горячую, в жирных пятнах коробку с пиццей и пад-таем на стол, Мэри схватила пульт от телевизора, увеличила громкость, потом перемотала сообщение на начало и нажала воспроизведение.

«Сегодня на рассвете, – говорил ведущий КТКС-ТВ, – бригада строителей, производившая работы по переносу исторической часовни на другое место, наткнулась на захороненные в земле человеческие останки. Наш репортер уголовной хроники Анжела Шелдрик побывала на месте преступления».

На экране снова возникла Анжела с микрофоном у рта. Она стояла под вывеской лыжного курорта «Хемлок», освещенная только накамерным светом. Капли дождя в его луче сверкали, словно серебряные пули. Вывеска была видна достаточно хорошо (название читалось без труда), но все остальное терялось в темноте и тумане.

«Что вы можете рассказать нам, Анжела?» – обратился к ней ведущий.

«В темные предутренние часы на склоне горы Хемлок строительные рабочие Бенджамин и Рафаэль Дювалье сделали страшную находку, – бодро начала Анжела. – Братья Дювалье занимались демонтажем старого фундамента, на котором ранее стояла часовня Общества лыжников, когда их экскаватор неожиданно зацепил какой-то странный предмет, прежде скрытый под землей. Бенджамину Дювалье показалось, что это человеческие кости, и он подал брату сигнал остановить работы. Убедившись, что перед ними действительно кости нижних конечностей человека, братья Дювалье немедленно связались с властями. На вызов прибыли патрульные Королевской канадской конной полиции и местный коронер, к которым некоторое время спустя присоединилась бригада судмедэкспертов Криминалистического института при Университете Сеймур-хиллз. Впоследствии на место происшествия приехали двое детективов из отдела по расследованию убийств, что весьма любопытно. Вся территория за моей спиной… – тут Анжела обернулась и широко взмахнула рукой, – …была объявлена местом преступления и оцеплена полицией. Ни представители КККП, ни сотрудники коронерской службы пока не сделали никаких официальных заявлений, однако уже сейчас ясно, что предстоит серьезное расследование. К сожалению, нас не допустили на территорию лыжной базы, однако мы сумели побеседовать с братьями Дювалье, выкопавшими из земли эти старые кости».

«Братья Дювалье совершенно уверены, что это были человеческие кости?» – спросил ведущий, изображение которого появилось на левой половине разделенного надвое экрана.

«Да, – подтвердила Анжела. – Бенджамин Дювалье сказал мне, что является опытным охотником и хорошо знает, как выглядят кости крупных животных. Он утверждает, что найденные под часовней кости принадлежат человеку. Его слова подтверждает и тот факт, что нога жертвы была обута в высокий сапог на платформе».

«Вы имеете в виду женскую обувь?»

«Да, сапог был на танкетке – “на клиновидной подошве”, как описали ее братья. Необходимо отметить, однако, что ни полиция, ни коронерская служба пока не подтвердили тот факт, что под часовней найдены именно женские останки».

«Известно ли вам, когда построили эту часовню?» – задал новый вопрос ведущий.

Прежде чем ответить, Анжела заглянула в блокнот. Порывы ветра трепали ее волосы, и она то и дело поправляла их рукой с зажатым в ней микрофоном.

«Да. Ее воздвигли летом тысяча девятьсот шестьдесят шестого года в память юной сотрудницы лыжного курорта, без вести пропавшей в горах, которые вы видите за моей спиной».

«Вы хотите сказать, что тело неизвестной женщины было захоронено на этом месте непосредственно перед постройкой часовни или, возможно, еще раньше?»

«На данный момент ничего нельзя утверждать со всей определенностью. Территория лыжной базы остается местом проведения полицейского расследования. Подождем официальных заявлений представителей власти, – сказала Анжела. – Как только у нас появится какая-то дополнительная информация, мы немедленно познакомим с ней зрителей в одном из наших экстренных сообщений».

Мэри моргнула. Снова перемотала запись на начало и прослушала еще раз.

«Это не может быть она!»

Да, время захоронения не совпадало. Но в ту ночь, когда исчезла ее лучшая подруга, она действительно была обута в сапоги на танкетке. И… Настоящее вдруг расплылось, растаяло, и Мэри мысленно вернулась в прошлое – к воспоминаниям, которые, как казалось, давно и надежно похоронила. Но нет… Всего одно мгновение понадобилось, чтобы перенестись на много лет назад, в ту ясную, прохладную осеннюю ночь, когда ей было шестнадцать…

Это было в сентябре семьдесят шестого – в пятницу накануне длинного уик-энда по случаю Дня труда. Мэри шла домой с вечеринки вместе со своей лучшей подругой, с которой дружила с детского сада. На часах было уже около одиннадцати, воздух сделался довольно прохладным, а в небе сиял среди звезд молодой месяц. На ногах подруги красовались новенькие сапоги на танкетке – она заработала на них летом, трудясь официанткой в закусочной «Лучшие пончики» на Марин-драйв. По пути девочки болтали о том, как они рады, что учиться осталось всего год, обсуждали одежду для первого дня в школе, который начинался уже во вторник. Потом разговор вернулся к недавней вечеринке – к тому, как все было хорошо, пока не ввалилась толпа пьяных ребят с Эмблсайд-бич. Хозяйка вечеринки, шестнадцатилетняя Роза Таттл, не сумела справиться с незваными гостями; боясь, что они разнесут дом и что родители убьют ее на месте, когда вернутся в воскресенье, Роз вызвала полицию. Приехавший наряд прекратил вечеринку и разогнал всех. Несколько подростков, впрочем, решили купить еще выпивки и продолжить праздновать в другом месте. Среди них была и группа школьных друзей Мэри, но сама она решила, что пойдет домой и заодно проводит подругу, которая жила недалеко от нее. Конечно, подруга отлично дошла бы и сама, но Мэри хотелось обсудить один неприятный инцидент, произошедший в самом начале вечеринки, – так сказать, снять тяжесть с души.

– Я думаю, – проговорила она, – парни, которые явились с Эмблсайд, это в основном друзья Зана. А Зан узнал о вечеринке от Рокко. Я уверена, это Рокко всем разболтал.

По улице пронесся порыв ветра, шурша опавшими листьями. Где-то вдали заухала сова, и почти сразу Мэри услышала ворчание мотоциклетного двигателя. Мотоцикл приближался, и она машинально втянула голову в плечи, когда некто в черном шлеме с грохотом обогнал девочек. За то время, пока они шли домой, Мэри видела этого парня уже в третий раз. Он как будто выслеживал обеих, и Мэри непроизвольно пошла быстрее.

– Куда ты несешься? – крикнула подруга, в свою очередь ускоряя шаг, чтобы догнать Мэри. На вечеринке она выпила лишнего, и ноги ее слегка заплетались. Как и язык, впрочем.

– Этот тип на мотоцикле… Говорю тебе, он нас преследует. Я уже видела его в двух кварталах отсюда – на той улице, по которой мы шли раньше.

Подруга захихикала.

– Что тут смешного? – сердито отозвалась Мэри.

– Ты! Ты смешная. Наша Крупная Мэри испугалась!

Это было обидно. Мэри была крупной девочкой и стеснялась этого. «Толстушкой» ее дразнили еще в детском саду.

– Мэри-Все-Наоборот, не танцует, не поет, занимается борьбою и про мальчиков все врет! Забоялась, забоялась!.. Трусишка!

– Ты пьяная.

Мэри зашагала еще быстрее. Слова подруги больно укололи ее. И какая злоба!.. Нет, это было совсем на нее не похоже. От этих мыслей Мэри захотелось как можно скорее попасть домой.

– Ты что, ревнуешь? – крикнула сзади подруга.

Мэри даже не замедлила шаг. Говорить о том, что случилось в начале вечеринки, перехотелось. Не будет она никого утешать и успокаивать, хватит благотворительности. В конце концов, должен же хоть кто-то подумать и о ней?

– Надо мне было остаться с парнями, но нет – поперлась домой, да еще с кем? С трусливой неудачницей Мэри!

Мэри остановилась и круто обернулась.

– Что с тобой? В последние несколько месяцев ты просто на себя не похожа! Ты как будто нарочно злишь своих друзей, высмеиваешь их! Ты оттолкнула от себя почти всех, включая меня! – Слезы обожгли глаза Мэри, а голос сел. – Не знаю, что я тебе сделала и что ты пытаешься доказать, но у меня такое впечатление, будто ты просто хочешь, чтобы я тебя возненавидела! Знаешь, что сказал Дэррил, когда подошел ко мне на вечеринке? Он просил отвести тебя домой, потому что беспокоится за тебя. А еще сказал, что ты слишком много пьешь и что… В общем, Дэррил видел, как ты занималась сексом в кустах за домиком у бассейна. И ты была не с Робби!

От этих слов Мэри ее подруга встала как вкопанная. Она не шевелилась, и только ветер раздувал ее длинные светлые волосы. Мертвые листья шуршали и хрустели на мостовой. Где-то лаяла собака и гремела жестяная крышка мусорного бака.

– Дэррил это сказал?

– Да. Он хороший парень и действительно беспокоится за тебя.

– Да пошел он куда подальше со своим беспокойством! И ты вместе с ним. Ненавижу!!!

– Что?!

– Ты слышала, что я сказала. Я буду трахаться с кем захочу, а на вас мне наплевать. Это не ваше дело!

– Но ведь Дэррил – твой друг! Он просто…

– Он мне не друг. Он просто мой гребаный репетитор по математике!

– Послушай…

– Нет, это ты послушай!..

Пошатываясь, девушка медленно двинулась вперед. Палец на поднятой руке качался из стороны в сторону в такт шагам.

– Мне не нужна ничья дружба! В том числе твоя, трусишка Мэри! Я буду жить так, как сама захочу. Захочу – вообще уеду из этого города. Собственно говоря, я уже решила… Уеду на хрен из этой вонючей помойки, только меня и видели. А хочешь, скажу, с кем я сегодня трахалась у бассейна? С Клодом, вот с кем! И уже не в первый раз, если тебе интересно!

У Мэри от изумления сам собой открылся рот. Она не могла думать, не могла даже пошевелиться. Когда она попыталась заговорить, из горла вырвалось какое-то сиплое карканье.

– С Клодом?

– Да, с Клодом. С твоим ухажером! Ну что, Мэри-Все-Наоборот, все еще хочешь быть моей подругой?

– Ты лжешь!

Глаза Мэри наполнились слезами. Подруга подошла ближе.

– Я знаю, почему ты гуляешь с Клодом, Мэри. Точнее, делаешь вид, будто гуляешь. Потому что хочешь, чтобы от тебя все отвязались. Ты его не любишь! Просто парни есть у всех, и, если у тебя парня не будет, ты станешь выделяться еще больше. Да-да, Мэри, ты – чертова трусиха, которая боится школьных дразнилок. Поэтому-то и решила, что, если начнешь трахаться с Клодом Бетанкуром, никто не догадается, какая ты на самом деле жалкая! Даже сам Клод так говорит!

Мэри затрясло.

– Это неправда. Неправда! Ты все врешь!

Но подруга только расхохоталась ей в лицо.

Жаркий гнев охватил Мэри. Рванувшись вперед, она схватила подругу за волосы и с силой толкнула…

Сердце Мэри сжалось от острого чувства вины.

Все, о чем она только что вспоминала, было вечером в пятницу. А уже в понедельник вечером стало известно, что ее лучшая подруга так и не вернулась домой. После этого вся жизнь Мэри пошла наперекосяк.

Мейсон

Мейсон Гордон, программный директор КТКС-ТВ, сидел в своем кабинете в центральном офисе телерадиокомпании. Было уже довольно поздно. Только недавно он просмотрел репортаж Анжелы Шелдрик о найденных на горе Хемлок останках, и теперь его мутило. Это ерунда, твердил он себе. Полная ерунда. Это не может быть она! В своем репортаже Анжела упомянула, что часовню построили в шестьдесят шестом. Несомненно, тело было закопано на этом месте раньше, чем началось строительство. Не исключено, что часовню воздвигли специально, чтобы как можно надежнее спрятать останки, и что единственным ее предназначением было чье-то желание навсегда скрыть всякие следы своего преступления. А может, речь шла вовсе не о преступлении? Вдруг это совершенно официальное захоронение в бетонной крипте под полом здания религиозного назначения. Ведь хоронят же всяких святых и монахов под полом церквей? Вполне возможно, что это именно такой случай.

Но почему же тогда на место прибыли детективы из отдела по расследованию убийств?

Желудок снова свело судорогой. Опираясь на стол, Мейсон с трудом поднялся и, подойдя к застекленному шкафчику в углу, достал початую бутылку бурбона. Он чувствовал себя на взводе, и ему очень хотелось как-то справиться с бродившими в душе навязчивыми страхами. Не успел он, однако, наполнить свой бокал, как в дверь громко постучали. От неожиданности Мейсон вздрогнул, виски выплеснулось ему на руку. Выругавшись, он поспешно поставил бутылку на место и сделал из бокала хороший глоток, за ним еще один. «Теперь весь кабинет провоняет», – мелькнула у него мысль, и, вооружившись бумажной салфеткой, он тщательно вытер руку.

Стук в дверь повторился.

Мейсон быстро перешел к дивану, стоявшему напротив панели телевизионных экранов, и сел, держа бокал с остатками виски в руке.

– Войдите!

Дверь отворилась, и внутрь заглянула Анжела Шелдрик, одетая в обтягивающее платье кроваво-красного цвета. В руке она держала тонкую офисную папку.

– У вас найдется минутка?

Мейсон машинально посмотрел на часы.

– Да, конечно. Входи и закрой дверь. Хочешь выпить?

Войдя в кабинет, Анжела бросила быстрый взгляд в сторону шкафчика, где стояла бутылка. Анжела была красивой женщиной. Молодой, умной, честолюбивой. Разумеется, Мейсон давно выступал в другой возрастной категории, но, оставаясь мужчиной, вполне мог по достоинству оценить открывшуюся ему картину.

– Нет, спасибо. Хорошо, что я вас застала… Мне хотелось кое-что обсудить.

Разумеется, она его застала. После недавнего развода – уже третьего по счету – Мейсон не испытывал никакого желания возвращаться домой, в свою новую, пустую и холодную квартиру. Дошло до того, что он нередко оставался ночевать на диване в кабинете. Мейсон понимал, что должен взять себя в руки, снова начать ходить в тренажерный зал, нормально есть, работать не больше восьми часов в день и воздерживаться от спиртного, иначе он очень скоро скатится в ту самую пропасть, откуда с таким трудом выкарабкался. Одному богу известно, чего ему это стоило!..

– Вы видели мой материал? – спросила Анжела, усаживаясь напротив него.

– Отличная работа.

Он отсалютовал ей бокалом и сделал третий глоток, чувствуя, как мчатся наперегонки мысли. Почему она спрашивает? Что ей нужно? Неужели она что-то подозревает?

Анжела закинула ногу на ногу, проделав это нарочито медленно и тщательно. Помимо своей воли Мейсон проследил за ее движением, и она это заметила. Дождавшись, пока он снова поднимет взгляд, Анжела сказала:

– Да, у меня неплохие ноги.

Мейсон почувствовал, как у него запылали щеки. О господи, да что это с ним? В конце концов, он же не мальчишка!

Анжела слегка усмехнулась.

– Ну а если серьезно, то… Интуиция мне подсказывает, что у этой истории может быть продолжение. Весьма интригующее продолжение.

Она чуть подалась вперед, и ее глаза возбужденно заблестели.

– В общем, мне хотелось бы использовать этот сюжет с трупом под часовней в качестве заглавного эпизода реалити-шоу, основанного на самых сенсационных криминальных новостях. Мы с вами это уже обсуждали, помните? И мы договорились…

– Это ты обсуждала, Анжела, я просто слушал. И сейчас могу только повторить то же, что сказал тогда. Мы не располагаем достаточным бюджетом, чтобы…

– Но это ведь превосходный сюжет! И он подходит нам просто идеально! Только представьте: я буду следить за ходом расследования и каждый вечер сообщать зрителям о новых обстоятельствах и уликах. Одновременно мы постараемся привлечь внимание к серии эксклюзивных видеопрограмм, которые для начала можно запустить на стриме в нашем приложении. Для станции это будет первый полностью документальный сериал, основанный на животрепещущих новостях о расследовании реальных преступлений! Можно назвать сериал «Кто-то всегда знает» или «Безмолвный свидетель». В нем мы будем давать по-настоящему подробный и глубокий анализ этого и других громких дел. В пилот я планирую включить интервью с экспертами-криминалистами, следователями, психологами, криминологами, писателями-документалистами, с друзьями и родственниками жертвы, с адвокатами и так далее. Постараюсь также познакомить зрителей со всеми сторонами работы по установлению имени жертвы, попутно затронув не только технические, но и чисто гуманистические аспекты проводимого расследования. Будет очень интересно показать, как старое преступление годами и десятилетиями продолжает влиять на людей, на их судьбы. Можно также создать специальный раздел для комментариев, куда зрители под своими именами или анонимно будут присылать отзывы и, возможно, какие-то подсказки – например, важную информацию, которой нет у полиции. Такова в общем плане моя концепция. Ну как, неужели вам не нравится?

Пока она говорила, Мейсон почувствовал, что ее энтузиазм, ее воодушевление захватили и его, но они не могли противостоять противному сосущему ощущению где-то под ложечкой, которое становилось все сильнее и сильнее. И чем бо́льшую горячность проявляла Анжела Шелдрик, тем меньше ему все это нравилось. Недобрые предчувствия охватили его с такой силой, что он поморщился, но она ничего не заметила и продолжила наседать:

– Я уверена, босс, что таким образом мы сумеем привлечь сотни и тысячи новых подписчиков, – добавила журналистка. – И, кстати, руководству компании не нужно беспокоиться о больших финансовых вложениях. Чтобы запустить мое шоу, потребуются минимальные расходы. Вы же сами видите – это совсем простая задача, которая не несет никакого риска.

– Это дело… Оно может оказаться совершенно заурядным, – сказал Мейсон, с трудом разлепив губы. – Обычное захоронение в церковном подвале.

– Я очень сомневаюсь, что это захоронение обычное. – Анжела начала загибать пальцы. – Смотрите сами… Это человеческие останки, причем, скорее всего, принадлежат женщине. Найдены они были под крошечной часовней-симультанеумом[6], построенной в память другой женщины, которая погибла много лет назад. Одного этого достаточно, чтобы взволновать зрителей. Я имею в виду то обстоятельство, что тело жертвы много лет находилось под полом здания, где люди ходили, молились, справляли праздники, совершали мемориальные службы, венчались или крестили детей. Вам, безусловно, известно, что лыжный курорт «Хемлок» знаменит своими традициями – многие люди приезжают туда из года в год, приезжают целыми семьями. Поколения детей с Северного побережья учились кататься на лыжах в этих горах. Таким образом, курорт и часовня являются неотъемлемой частью исторического прошлого района. Кроме того, этим делом занимается не кто иная, как сержант Джейн Мунро, ветеран подразделения по расследованию убийств, – та самая Джейн Мунро, о которой прошлой осенью так много говорилось в программах новостей, когда ее жених Мэтт Росси – местный житель, альпинист, спасатель-доброволец и популярный на Северном побережье булочник – пропал в Каюшских горах севернее пика Карри. И, наконец, – Анжела загнула последний палец, – Джейн Мунро носит ребенка этого самого Мэтта Росси. Сейчас она примерно на шестом месяце. Да одного этого достаточно, чтобы вызвать у зрителей интерес и сочувствие!

Мейсон потер подбородок. Воспоминание шевельнулось у него в голове, острое и холодное, словно осколок стекла, – шевельнулось и отозвалось мучительной болью.

Он крепко сжимает в руке увесистую монтировку. Стемнело, и он никак не может сообразить, где находится. Похоже на какой-то гараж или автосервис… что-то в этом роде. Потом он поднимает тяжелый металлический стержень над головой и с силой опускает. Металл наталкивается на что-то, хрустит кость, горячие ошметки летят на руки. Он снова поднимает монтировку и бьет. Крики. Кто-то страшно кричит. От этого крика просто душу выворачивает. От крика и от запаха. Он чувствует запах свежей крови. Он весь в крови.

И когда на следующее утро он проснулся в своей постели, кровь на его руках засохла, но никуда не исчезла.

Что-то горькое и жгучее подкатило к горлу Мейсона. Подмышки промокли от пота, и от них шел сильный запах. Воняло чем-то кислым и едким. Так пахнет страх, пахнет вина. Все остальное – черная пустота, заполнившая память о подростковых годах. И в этой пустоте метеорами вспыхивают лишь разрозненные фрагменты, образы, ощущения, которые ему никогда не удавалось выстроить по порядку, соединить, создать логичную, целостную картину. Обычно Мейсон предпочитал считать, что эти обрывочные воспоминания – всего лишь фантазии, кошмарный бред, порожденный его отравленным алкоголем мозгом. Все это он просто вообразил. На самом деле с ним ничего подобного не происходило! Но в глубине души Мейсон твердо знал: что-то ужасное с ним все-таки случилось. Случилось на самом деле.

Он слегка откашлялся.

– Ты сказала, на трупе были сапоги?

– Да, я упомянула об этом в репортаже. Братья Дювалье видели высокий сапог, из которого торчали кости.

– Они уверены, что это был женский сапог?

– Сапог был на танкетке. Правда, мужчины тоже иногда носят обувь на платформе, но…

Мейсон уставился на нее. Анжела лукаво улыбнулась.

– Вот видите? Эта история зацепила даже вас! Вы начали интересоваться, задавать вопросы. Я абсолютно уверена, что подписчиков мое шоу просто загипнотизирует!

Мейсон попытался припомнить времена, когда сам бывал в часовне. Подростком он часто катался на лыжах в тех местах. Летом того переломного года они с друзьями совершили несколько пеших походов по проложенным через горы туристическим маршрутам. Боб и Кара венчались в этой часовне, а он был у них на свадьбе. Все были.

Кроме нее. Потому что она исчезла.

– Думаю, лучше всего назвать наш проект «Кто-то всегда знает», – сказала Анжела. – Потому что не бывает преступлений без свидетелей. Всегда кто-то что-то знает, кто-то что-то видел… В этом и заключается главная изюминка подобных программ: они действительно могут помочь раскрыть старые дела, которым уже много лет. Время меняет людей, меняет обстоятельства. Свидетель может внезапно заговорить, чтобы наконец-то снять груз с души.

Мейсон одним глотком допил бурбон. Рывком поднявшись с дивана, он подошел к шкафчику, снова достал бутылку. Наливая себе новую порцию, Мейсон лихорадочно думал. Он надеялся, что сюжет Анжелы станет проходным и скоро забудется, а дальше все пойдет по-прежнему. Но она захотела копнуть глубже, рассмотреть все детали под микроскопом. И кто знает, что может открыться тогда?

Он повернулся к корреспондентке:

– Вот что я тебе скажу… Твое «криминальное реалити-шоу» – это просто новое название для самой обыкновенной серии криминальных репортажей, а их и так полно на каждом канале. С чего ты взяла, что сумеешь сделать что-то… выдающееся, не похожее на то, что уже существует?

– Я намерена работать в жанре тру-крайм[7], босс. Моими главными козырями будут документализм, внимание к деталям и обратная связь со зрителями, которые получат, так сказать, осязаемый результат. Уверена, я смогу это сделать.

– И какой именно результат они получат?

Несколько мгновений Анжела пристально изучала его лицо.

– Завершение, – сказала она негромко. – Освобождение. Катарсис. Нам всем это необходимо – в том или ином виде.

Мейсон выдержал ее взгляд. Кому-кому, а ему катарсис действительно необходим. Завершение. Очищение. Финал… Но, с другой стороны, именно этого он больше всего боялся. Вдруг ему станет известна правда о том, что он совершил в шестнадцать лет? А раз так, то на самом деле сейчас ему нужно только одно – держать Анжелу Шелдрик с ее взрывоопасным расследованием под постоянным контролем. Он должен первым узнавать все, что ей удастся выкопать. И, если это будет возможно, Мейсон не позволит этой информации никому навредить. А если невозможно – просто запретит публикацию.

– Что ж, – проговорил он как можно спокойнее, – поглядим, как у тебя пойдут дела.

Анжела слегка нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Продолжай работать. Собирай информацию, подключай источники. Свое предложение подай в письменном виде – и распиши все поподробнее. Сообщай мне обо всех новых обстоятельствах и поворотах в деле, а я тем временем потрясу наших денежных парней наверху.

Анжела поджала губы.

– Нам нужно действовать как можно быстрее, босс. Мы и оглянуться не успеем, как эта история попадет во все социальные сети. И уже завтра медиакомпании с бо́льшим бюджетом возьмут все под свой контроль. Мы не должны упустить шанс первыми оседлать волну.

– Я поговорю с руководством, – повторил Мейсон. – А ты со своей стороны сделай все, что в твоих силах.

– Разрешите мне хотя бы открыть на нашем сайте раздел для комментариев и организовать горячую линию.

– Хорошо, хорошо.

Анжела встала.

– Спасибо, босс, – сказала она спокойно, но, выходя из кабинета, захлопнула за собой дверь чуть громче, чем следовало образцовой подчиненной.

Мейсон выждал несколько секунд, желая убедиться, что Анжела не собирается снова ворваться к нему в кабинет и привести какой-то новый, только сейчас пришедший ей на ум довод. Допив вторую порцию виски (Анжела так и не вернулась), он достал телефон и нашел в памяти номер, по которому в последний раз звонил лет десять назад. Немного помешкав, он нажал вызов.

Слушая гудки в трубке, Мейсон рассматривал свое искаженное отражение в темном оконном стекле, по которому сбегали струйки дождя, и гадал, что, черт побери, он здесь вообще делает? Когда на том конце взяли трубку, Мейсон вздрогнул и едва не прервал звонок.

– Алло?

Он откашлялся.

– Привет, Боб, это я. Давненько мы не виделись… Найдется минутка? Нам нужно срочно поговорить.

Джейн

Джейн повесила мокрую куртку на стул в гостиной своей крошечной квартирки. Бросила взгляд на часы. Было уже очень поздно, и она совершенно вымоталась. После разговора с Фредом Дювалье она вернулась к Дункану, и тот сообщил, что Анжела Шелдрик успела переговорить с братьями, нашедшими останки. Сказать, что Джейн пришла в ярость, значило ничего не сказать. Новости, с которыми вышла в эфир журналистка, наверняка подхватили другие каналы и социальные сети, и теперь Джейн ожидала звонка начальника, который, несомненно, будет очень недоволен тем, что его не ввели в курс дела до того, как информация о женских останках и сапоге на танкетке прозвучала по телевидению.

Тяжело вздохнув, Джейн заглянула в холодильник. Внутри не было ничего съедобного, если не считать пучка увядшего салата, заплесневелого сыра и бутылки дорогого пино гри, которую Мэтт купил в сентябре прошлого года. Поглядев на нее, Джейн испытала приступ бессильного отчаяния. Они собирались выпить это вино после возвращения Мэтта из его путешествия, но… Джейн снова вздохнула и, захлопнув холодильник, поставила на огонь чайник, потом достала из буфета пакет супового концентрата. Пока она высыпала содержимое в кружку, ее мысли вернулись к Мэтту. Когда они жили вместе, еду всегда готовил он – и готовил неплохо. У него в жизни было три главных увлечения: альпинизм, работа в добровольной спасательной организации и здоровое питание – тщательно сбалансированное таким образом, чтобы поддерживать силы и выносливость во время занятий тем же альпинизмом и другими видами экстремальной активности. С Мэттом Джейн познакомилась полтора года назад, когда его группа спасателей-добровольцев принимала участие в поисках тела, фигурировавшего в деле, которое она тогда вела. По профессии Мэтт был кондитером, и каждый раз, когда Джейн завершала очередное сложное расследование или возвращалась после утомительного и долгого бдения в участке, он готовил для нее что-нибудь вкусное. Ей это очень нравилось. Он умел создавать такую уютную атмосферу, что рядом с ним она чувствовала себя дома.

Их небольшая квартира находилась на втором этаже здания, прямо над помещением принадлежавшей Мэтту пекарни-бутика, носившей название «Хлебный пит-стоп». Через два месяца после того, как он пропал в горах, Джейн пришлось закрыть пекарню и уволить немногочисленных работников. Точнее, отправить их в бессрочный неоплачиваемый отпуск, но какая, к чертям, разница?.. Сейчас банк требовал платежа по закладной, и у Джейн не было таких денег, а это означало, что через месяц-другой придется объявить о банкротстве. Терять принадлежащую Мэтту пекарню ей не хотелось, и она надеялась, что удастся что-нибудь придумать, как-то выкрутиться. Самым простым и логичным выходом из ситуации казалась продажа пекарни, но для этого требовались соответствующие юридические полномочия, а получить законное право распоряжаться бизнесом своего даже не мужа – жениха, которого к тому же пока не признали мертвым в судебном порядке, было той еще задачкой. Джейн лучше других знала: когда кто-то пропадает без вести, все очень запутывается. Она пока не могла найти в себе силы хотя бы попытаться разобраться в ситуации. Да что там – она до сих пор не могла признаться себе, что очень скоро станет матерью-одиночкой, воспитывающей ребенка, который, возможно, никогда не увидит отца.

На мгновение она замерла, стараясь справиться с очередным приступом горя, которое жгло ее изнутри как огонь.

«Будь ты проклят, Мэтт. Как ты смел поступить так с нами обоими? Никогда тебя не прощу!»

Джейн залила кипятком суповой концентрат и, держа в руках кружку, перешла на диван. Включив телевизор, она выбрала в меню программу новостей КТКС-ТВ, которая автоматически записывалась каждый вечер, и перематывала запись до тех пор, пока на экране не замелькало лицо Анжелы Шелдрик. Остановив перемотку, Джейн нажала «Воспроизвести».

«В темные предутренние часы на склоне горы Хемлок, – бодро вещала Шелдрик, – строительные рабочие Бенджамин и Рафаэль Дювалье сделали страшную находку…»

– Приве-ет… Кто-нибудь дома?

Джейн выронила пульт и резко обернулась, едва не пролив на себя горячий суп.

– Господи, мама! Какого черта? Как ты вошла?

Ее шестидесятичетырехлетняя мать, одетая в спортивный костюм, держала в руках бумажный пакет с эмблемой ближайшего продуктового магазина. Отвечая на вопрос, она потрясла в воздухе связкой ключей.

– С помощью ключа, который ты мне дала. Ты хотела, чтобы я поливала цветы, пока…

Она не договорила, но несказанные слова отчетливо звенели в воздухе. «Пока ты ездила в горы искать Мэтта».

– Я бы постучала, – добавила мать, водружая пакет на столик возле мойки. – Однако… Ты не отвечала на звонки и сообщения, и я решила, что ты, вероятно, по горло увязла в этом деле… – Она кивнула на экран телевизора. – Думала, задерживаешься на работе, и собиралась просто занести тебе ужин, чтобы ты могла его разогреть, когда вернешься…

С этими словами мать Джейн достала из пакета пластиковый контейнер с едой. В воздухе тотчас распространился острый запах говяжьего фарша, карри и специй, и у Джейн потекли слюнки. Сначала она рассердилась и хотела выпроводить мать, но сейчас передумала. Запах подсказал, какое именно блюдо та ей принесла, и Джейн мгновенно догадалась, чего она добивается. Мать хорошо знала, что Мэтт всегда готовил для нее, когда она работала над делом, и попыталась заполнить пустоту.

– Почему ты не отвечала на мои звонки? – спросила мама, открывая контейнер и доставая из буфета тарелку. Найдя в ящике нож и вилку, она положила их на стол.

– Я была занята. Как ты сама сказала, у меня новое дело.

– Оставь этот суп. Сядь за стол и поешь как следует. У тебя будет ребенок, ты должна и о нем подумать.

При этих словах Джейн снова почувствовала себя девятилетней, и, как ни раздражала ее навязчивая материнская забота, маленькая девочка, которую она спрятала на самое дно души, по-прежнему хотела, чтобы ее нежили, ласкали и говорили, что все обязательно закончится хорошо.

– Боботи, – прокомментировала мать Джейн, выкладывая на тарелку порцию классического южноафриканского кассероля. Над тарелкой поднялся ароматный пар. – Помнишь, в детстве ты любила боботи больше всего – даже больше всякого шоколада. Это блюдо утешало тебя лучше, чем мороженое! Твой отец всегда покупал боботи в бистро «Кейп вайндз» возле доков.

– Да, я помню. – Джейн грустно улыбнулась. – Он говорил, что это единственное место в городе, где в боботи и самосы кладут все, что полагается.

– Саму́сы, – поправила мать. – Хендриксы называют их «самусы». Это совсем не то, что самосы. Они меньше и обжарены до хруста – очень похоже на спринг-роллы.

– Хорошо.

Джейн взяла вилку и, отправив в рот порядочный кусок, зажмурилась от удовольствия. Еда была божественной.

– Как поживает мистер Хендрикс? – спросила она. – Я давно не заходила в «Кейп вайндз».

– Нормально поживает. Он, правда, очень стар и к тому же совершенно ослеп, но… Уверена, мистер Хендрикс твердо решил, что не умрет, пока не отыщет сына, который пропал много лет назад. Теперь всем бизнесом управляет его дочь, Даниэлла. Помимо бистро Хендриксы занимаются выездным обслуживанием банкетов и прочих мероприятий, сотрудничают с крупными продуктовыми импортерами и промышленной кухней – той, что находится близ Марин-драйв. У них много богатых клиентов.

Джейн отправила в рот еще немного боботи и показала вилкой на контейнер.

– А ты не хочешь перекусить?

– Сегодня вечером у меня книжный клуб. – Мать посмотрела на часы. – Ну вот, я уже опаздываю. Я не собиралась задерживаться – хотела просто занести тебе ужин.

Джейн опустила вилку.

– Спасибо. Нет, правда, боботи пришелся очень кстати…

Мать посмотрела ей в глаза.

– Когда ты ко мне зайдешь? Я хотела бы пригласить родителей Мэтта и… Как насчет воскресенья?..

– Мам, я…

– Они тоже по нему скучают, Джейни. К тому же это и его ребенок… Для них будет большим утешением знать, что в их жизни скоро появится внук…

Слезы неожиданно затуманили Джейн зрение.

– Я… я сейчас не могу. Может, попозже…

– Я ни на чем не настаиваю. Просто подумай об этом. Когда у тебя будет перерыв в расследовании…

Мать отвела взгляд. Несколько мгновений она смотрела на экран телевизора, потом вздохнула и снова повернулась к Джейн:

– Я тут подумала… Что, если отремонтировать половину нашего дома, превратить ее в отдельную квартиру? Ты и ребенок могли бы…

– Нет. – Джейн решительным движением положила вилку на стол. – Мой дом здесь. Мой и Мэтта.

Покачав головой, мать присела на табурет возле кухонной стойки.

– Тебе нужно что-то делать с его пекарней.

– Знаю.

– И вообще, пора начать планировать будущее, Джейн. Ради ребенка. Теперь ты заботишься не о себе одной, нужно думать и о малыше… Наверное, тебе кажется, что три месяца – очень большой срок, но, поверь мне, это не так. Ты и оглянуться не успеешь… В общем, о таких вещах лучше позаботиться заранее, потому что потом у тебя просто не будет времени. Кстати, ты уже написала заявление на отпуск по уходу?

– Напишу, когда буду готова, – отрезала Джейн. – Они там ждут не дождутся, пока я это сделаю, до того им не терпится сбыть меня с рук. Потому-то меня отправили перебирать древние висяки… И, уж конечно, никто не рассчитывал, что не пройдет и недели, как я получу это дело. «Смерть при подозрительных обстоятельствах», если пользоваться официальной терминологией.

Мать некоторое время молча ее разглядывала, потом нерешительно откашлялась.

– Если ты переедешь ко мне – в ту отдельную квартиру, которую мы для тебя обустроим, – я могла бы помочь с ребенком, если тебе захочется вернуться на работу до окончания отпуска. Можно, к примеру, сделать между квартирами дверь…

– Я вернусь на работу как можно скорее. Я не могу не работать, – перебила Джейн.

Мать кивнула.

– Я знаю. Поэтому и предлагаю свою помощь. Воспитывать ребенка в одиночку невозможно – для этого нужна община, клан, семья. И в этом нет ровным счетом ничего зазорного… Я знаю, у тебя непростая работа, вижу, как она на тебя действует – и это сейчас! А когда появится ребенок, когда ты станешь матерью… Нужно быть честной с собой, Джейн, нужно уметь смотреть правде в глаза. Позаботься обо всем заранее, и тогда потом тебе будет легче.

– Господи, мама, может, хватит?!

– Я хорошо тебя знаю, Джейн, – невозмутимо продолжала мать. – Ты никого к себе не подпускаешь и терпеть не можешь, когда кто-то видит твою слабость. Помнишь, в детстве ты не разрешала смотреть, как учишь уроки, – сразу начинала кричать и топать ногами. Но сейчас тебе нужны друзья. Нужны как никогда. Тебе нужны твои родные. И тебе, и твоему ребенку.

– У меня есть друзья, – сухо заметила Джейн.

– Владелица похоронного бюро, медсестра паллиативного отделения и доула для умирающих?[8] Все незамужние? Прямо «клуб мертвых девушек»[9] какой-то!.. – Мать встала с табурета и кивнула в сторону телевизора. – Ты уже знаешь, сколько времени она пролежала под часовней?

– Пока нет.

Некоторое время мать молча смотрела на экран.

– Я думала, тебе пора в книжный клуб, – напомнила Джейн.

– Да, уже ухожу. – Мать потянулась к сумочке, но замешкалась. – Позвони как-нибудь родителям Мэтта, хорошо? Им тоже больно.

Наконец она ушла. После ее ухода Джейн почувствовала себя окончательно выжатой. Усталость, впрочем, не мешала ей испытывать сильнейшее раздражение из-за того, что мать лезет не в свое, как она полагала, дело. Вместе с тем Джейн не могла не признать, что та во многом права. Ей действительно пора начать думать о ребенке. Начать планировать собственную жизнь. Да и позвонить родителям Мэтта тоже не помешает…

Завтра, решила она и, плюхнувшись обратно на диван, запустила материал Шелдрик с самого начала со звуком. Доедая боботи, Джейн внимательно слушала репортаж и громко выругалась, когда журналистка сообщила про обнаружение женского сапога.

Похоже, на время расследования чертова Шелдрик станет ее персональным проклятием. Уже стала. А значит, Джейн придется очень постараться, чтобы постоянно опережать журналистку хотя бы на один шаг.

Боб

Погожее и ясное весеннее утро вставало над островом Сомерсби. Легкий океанский бриз проносился над виноградником, шелестя листьями. Боб Деви́нь в сопровождении двух своих бордер-колли медленно шел вдоль виноградных кустов, высаженных на сравнительно узком участке земли между океаном и величественным гранитным утесом. Виноградник, понижаясь, упирался в стоявший возле самой воды особняк, где они с Карой поселились сравнительно недавно. С архитектурной точки зрения особняк был выстроен в стиле Западного побережья: стены из кедрового бруса и высокие окна, выходящие на океан. Небольшой частный пляж заканчивался длинным причалом, выступавшим далеко в сверкающую воду. У причала была пришвартована его моторная лодка, а в небольшом эллинге хранились легкие прогулочные каяки. Пролив Баундари отделял принадлежащие США острова Сан-Хуан от канадских островов Галф, и в ясную погоду со здешнего берега можно было увидеть американский остров Уолдрон.

Бобу очень нравилась эта часть Сомерсби. Живописный ландшафт острова дополнялся сухим и солнечным микроклиматом, влажным океанским бризом и плодородной почвой – глинистой, но с высоким содержанием морских осадочных пород, придававшей его винограду специфический приятный вкус, характерный для всего региона Селиш[10]. Именно этот уникальный терруар[11] обуславливал неповторимый букет сортовых вин, производившихся в усадьбе Девинь, – пино нуар, гевюрцтраминер, пино менье, мускат и гаме.

Собаки убежали далеко вперед и рыскали между шпалерами, гоняясь за мелкими зверьками или вынюхивая следы диких коз. Боб и его жена Кара купили это поместье год назад, когда, уходя в отставку, он передал дела своим коллегам по юридической фирме, где много лет был ведущим адвокатом, специализировавшимся на делах, связанных с мошенничеством. Помимо жилого дома и виноградника, в поместье имелись винодельня, небольшое кафе, коттедж, где жил главный специалист-винодел, хозяйственные постройки и службы, винодельческое оборудование и техника. Увольнять прежнего винодела они не стали, зато наняли нового шеф-повара, который превращал местную баранину, сыры и прочее в изысканнейшие блюда. Все продукты на острове были экологически чистыми, выращивались без использования пестицидов, да и самые методы обработки земли способствовали сохранению окружающей среды. В результате вина усадьбы Девинь могли похвастаться отменным качеством и тончайшим букетом.

Пять месяцев назад Кара и Боб окончательно переселились на остров. Их сын и невестка взяли на себя управление кафе, которое называлось «Бешеный козел». Трое внуков Боба учились в местной начальной школе. Дочь с мужем занимались на материке маркетингом произведенных на острове вин и прочими организационными вопросами. В короткие сроки усадьба Девинь стала процветающим семейным предприятием, как мечтали когда-то он и Кара. И сегодня Боб чувствовал себя так, словно это весеннее утро знаменовало собой начало некоей новой эпохи, которая будет длиться до конца его жизни. Наконец-то он может спокойно отдыхать, наслаждаясь плодами собственных многолетних трудов… Но его беспокоила одна проблема.

Боб наклонился, чтобы выдернуть из земли какую-то сорную травинку. Да, все шло слишком хорошо. Настолько хорошо, что просто обязано было закончиться плохо.

Выпрямившись, он обтер ладони о джинсы, мысленно возвращаясь к вчерашнему вечеру. Звонок стал для него полной неожиданностью, да и последовавший разговор показался ему по меньшей мере странным.

«Привет, Боб, это я. Давненько мы не виделись… Найдется минутка? Нам нужно срочно поговорить».

Они действительно давно не виделись и не созванивались. С момента их последнего разговора с Мейсоном – он же Рок или Рокко – прошло лет восемь. Или даже больше.

Машинально сорвав с лозы засохший листок, Боб прокрутил в голове вчерашний разговор со старым приятелем.

«Видел сегодняшние вечерние новости по КТКС-ТВ? Ну, насчет строительных работ в “Хемлоке”?»

«Нет, а что?»

«Они там демонтировали фундамент старой часовни и нашли человеческие останки».

«Что-о?!..»

«Вот именно. Строители нашли тело. Кто-то закопал его под фундаментом».

Сейчас Боб набрал в грудь побольше воздуха и медленно выдохнул, стараясь успокоиться, но нервный, хриплый голос Мейсона продолжал звучать в его сознании:

«Помнишь ту часовню? Ну конечно, помнишь: вы с Карой там венчались… Скажи, Боб, какова вероятность… – Последовала длинная пауза. – Куда ты его спрятал, Боб?»

«Не понимаю, о чем ты».

«Все ты отлично понимаешь. Я говорю о той ночи… о трупе… Куда вы его дели?»

«Ты что, спятил? На что ты намекаешь, черт бы тебя драл?»

«Вы так и не сказали мне куда. Может, вы хотели…»

«Послушай меня, Рок, послушай внимательно. Эти… эта находка не имеет к нам никакого отношения. Никакого, понятно?.. Часовню построили в шестидесятых. Если тело нашли под ней, значит, закопали его в конце пятидесятых – начале шестидесятых. Нас тогда еще и на свете не было, не сходи с ума, ладно? Держи себя в руках. Ты меня понял?»

И снова Рок долго молчал. Боб отчетливо слышал, как позвякивают кубики льда в стакане. Значит, Рок снова пьет. В школе он был абсолютно неуправляемым, буйным подростком – таким же, впрочем, как и его старший брат Зан. Обоих «воспитали» до неприличия богатые, но не слишком внимательные родители, которые совершенно искренне полагали, что родительские обязанности заключаются в предоставлении чадам полной свободы и регулярном снабжении их крупными суммами «на карманные расходы». Неудивительно, что братья довольно быстро перешли в состояние, так сказать, свободного падения, слетели с нарезки. Кончилось это, разумеется, плохо. Зан погиб на шоссе Ситускай, когда, мчась на своем мотоцикле на бешеной скорости, не вписался в поворот и врезался в каменную стенку. Рокко начал злоупотреблять алкоголем. Ему потребовалось больше десяти лет, в течение которых он несколько раз попадал в специализированную реабилитационную клинику, чтобы взяться наконец за ум и распрощаться с прошлым. К настоящему моменту он уже довольно долгое время жил более или менее нормальной жизнью (так, во всяком случае, казалось Бобу и Каре). Сначала Рок нашел себя в музыкальном бизнесе, потом перебрался на телевидение, став программным директором одной из местных телерадиовещательных компаний. И все же годы злоупотребления алкоголем не прошли даром: он постоянно нервничал без всякого повода, мог сорваться на пустом месте и вообще вел себя совершенно непредсказуемо. Была и еще одна причина, по которой Боб предпочитал держаться подальше от старого школьного приятеля. То, что Рокко помнил – или не помнил – о роковом вечере семьдесят шестого года, давно стало бомбой замедленного действия под жизнью каждого из бывших одноклассников.

«Мы дали клятву, Рок, – сказал он ему. – Мы шестеро… Прошлое должно остаться в прошлом».

«Да, конечно, мы дали друг другу слово, но вы ведь так и не рассказали, что же случилось после того, как я…»

«Не торгуйся. Мы ничего и никому не расскажем, Рок. Ни сейчас, ни потом. Никто из нас не проговорится, понятно? Что касается тебя… чем меньше ты будешь знать, тем лучше. Мы же о тебе заботимся! То, чего ты не знаешь, не может тебе навредить!»

«Вот что, Боб… Журналистка отдела уголовной хроники нашей станции собирается подробно описывать это расследование. Вцепилась в него как клещ… Она задумала сделать криминальное реалити-шоу, посвященное останкам из-под часовни, и…»

«Я же сказал тебе – расслабься! Это дело не имеет к нам никакого отношения».

«Ну хорошо, хорошо… Я… я просто хотел убедиться. Чтобы потом не было никаких сюрпризов».

«Их не будет, старик. Можешь быть спокоен».

Но как только Рок дал отбой, Боб поспешил к компьютеру, чтобы посмотреть репортаж. Барабаня по клавиатуре, он с неудовольствием заметил, что его руки дрожат, а во рту пересохло. Из новостей он узнал, что найденные останки, по всей вероятности, принадлежат женщине и что на ногах трупа были сапоги на танкетке.

«Совсем как у моей подружки в тот день, когда она исчезла…»

Ночью Боб плохо спал. Он ворочался с боку на бок, потом ненадолго погружался в сон, но жестокие кошмары заставляли его просыпаться в холодном поту. Телефонный звонок Рока открыл в его мозгу запертую дверь, выпустив на свободу воспоминания, которые, как Боб думал, давно похоронены в мрачных глубинах разума. И вот они снова выползли наружу – бледные, скользкие, гадкие, корчащиеся… Словно личинки, оказавшиеся на ярком свету и стремящиеся снова уползти обратно в свои сырые, мрачные норы под землей. Неужели Рок прав? Неужели после долгих лет забвения страшная находка на горе Хемлок снова оживит прошлое, взорвет их спокойное и приятное бытие?

Глядя на освещенные солнцем ряды идиллических виноградных лоз, Боб невольно сглотнул. Это Кара захотела, чтобы они венчались в той дурацкой часовне для лыжников.

На мгновение он со всей отчетливостью представил себе Кару в фате и белом платье. Солнечные лучи проходили сквозь разноцветное витражное стекло в стене за алтарем, отбрасывая на нее красные, голубые и золотые зайчики, и казалось, что разноцветное сияние исходит от нее. Он тогда подумал, это высшие силы благословляют Кару, благословляют их союз. После церемонии они устроили пикник в лесу на склоне горы, откуда открывался потрясающий вид на город и заливы, сверкающие далеко внизу. В тот день с ними были родители, родственники, близкие друзья. Нанятые музыканты играли допоздна, оглашая сумерки мелодичными импровизациями, оранжевые искры маленьких костров поднимались высоко в небо, а они танцевали вокруг них, словно средневековые друиды, поклоняющиеся заходящему солнцу, наступающей ночи, вращению Земли и движению звезд по небосводу. Праздновали начало новой жизни – безмятежной и долгой, как они свято верили. Каким счастливым и свободным он тогда себя чувствовал! Можно было подумать, на него и впрямь снизошло благословение Господне.

Ее родители, греки по происхождению, хотели, разумеется, чего-то другого, не столь похожего на языческое празднество. Супруги Константайн настаивали на пышном приеме в их роскошном клубе на Холиберн – традиционном приеме с угощением и праздничной программой, на котором могли бы присутствовать все члены клана. Но Кара считала, что венчание в крошечной часовне будет гораздо романтичнее. И, как и во многих других случаях, сумела настоять на своем. Это символично и важно, объясняла она родителям. Во-первых, они будут венчаться в соответствии с греческой традицией, отдав таким образом своеобразную дань корням (правда, ее родители давным-давно не были верующими, но этот аргумент они нашли достаточно убедительным). Ну а во-вторых, сказала Кара, она и Боб очень любили посещать «Хемлок» – кататься на лыжах, ходить на снегоступах или совершать дальние пешие походы по лесам и долинам. Они действительно ездили туда постоянно еще с тех пор, как в одиннадцатом классе начали регулярно встречаться.

И тут же в голове Боба возникло другое, не слишком приятное воспоминание о том, при каких обстоятельствах они стали парой. Это случилось после сентябрьской ночи семьдесят шестого, когда бесследно исчезла прежняя постоянная девушка Боба, которая была подругой Кары. Он и Кара нашли друг в друге утешение; точнее, это она утешала его, и настолько успешно, что с ней Боб начисто забывал о горе, растерянности и сожалении. Ее нерассуждающая любовь дарила ему покой и чувство безопасности. А кроме того, ему очень нравилось, что ради него Кара готова на все, в том числе и на ложь.

Только благодаря ей он нашел в себе силы жить дальше. Общие страдания упрочили их связь, сделали ее неразрывной. Их верность друг другу еще больше укрепил страшный секрет, который он, Кара, Джилл, Рокко, Мэри и Клод поклялись беречь от всего мира. Боб не мог разорвать узы брака, связавшие его с Карой, и точно так же она не могла уйти от него. То, что ей было известно, могло уничтожить его. То, что знал он, могло погубить Кару. Это касалось и остальных – шестерых друзей, шестерых одноклассников, которых накануне последнего учебного года накрепко связала одна сентябрьская ночь. Каждый из них мог разрушить жизни другим. Стоило кому-то проговориться, и взаимное уничтожение было гарантировано. Особенно сейчас… Если бы правда выплыла наружу, катастрофа коснулась бы не только их самих, но и их детей, внуков и других родственников. Да, теперь они могли потерять гораздо больше, чем когда им всем было по шестнадцать.

Встряхнувшись, Боб отогнал от себя тревожные мысли. Он больше не хотел думать о прошлом. Свистнув собакам, он забрался в свой внедорожник. Один пес запрыгнул на переднее сиденье рядом с ним, второй растянулся сзади. Боб завел мотор и помчался по грунтовке к своему дому у воды. Все будет в порядке, твердил он себе. Прошлое прошло.

«Вот только порой оно догоняет настоящее», – отвечал ему тихий голос откуда-то из подсознания, и Боб почувствовал холодок в костях. У него появилось ощущение, что он оказался на пути неостановимой лавины, которая рано или поздно похоронит его под собой.

Джейн

– Ну что ж, давайте начинать, – сказала Джейн.

Она прикрепила фотографии человеческих останков к большой доске в рабочем зале полицейского участка. Старомодно, но Джейн нравилось, когда фотографии жертв и потенциальных свидетелей день за днем глядели на членов ее маленькой группы, напоминая им, зачем они здесь и в чем заключается их работа. Подарить справедливость родственникам и друзьям пострадавших. Установить и задержать преступников. Защитить мирных граждан от повторения подобных преступлений.

В настоящее время в распоряжении Джейн была команда из четырех детективов, включая Дункана. Все они прибыли в полицейский участок Северного Ванкувера рано утром и потратили первый час рабочего дня, обживая выделенный им кабинет. Группа была, конечно, совсем небольшой, но шеф наделил Джейн правом не только увеличить ее численность, если возникнет такая необходимость, но и пользоваться всеми ресурсами КККП, включая лабораторные исследования и сложные экспертизы.

Кроме нее самой и Дункана в группу входили седой ветеран убойного отдела Тэнк Копер, новоиспеченный детектив Юсра Гайт, которая родилась в Египте и свободно говорила на арабском и фарси, а также Мелисса Бранд – администратор и специалистка по компьютерам.

В почтительном молчании группа рассматривала фотографию черепа с широко открытым ртом, из которого как будто рвался наружу беззвучный крик.

– Наша Джейн Доу[12], – пояснила Джейн, показывая на снимок.

– То есть уже установлено, что жертва – женщина? – тотчас уточнил Тэнк.

– С большой долей вероятности, – сказала Джейн. – Так утверждает доктор Элла Квинн, эксперт-антрополог, руководящая раскопками.

Она прикрепила к доске еще одно фото, на котором был изображен облепленный глиной сапог с торчащими из голенища костями.

– А вот женский сапог седьмого размера…

– На высокой танкетке, – прокомментировала Юсра.

Джейн прикрепила новый снимок – на нем было хорошо видно отверстие или, точнее, пролом в черепе.

– Доктор Квинн сказала, что эта травма, скорее всего, была получена при жизни. Велика вероятность, что именно из-за нее и погибла наша неизвестная.

– Если она скончалась от травмы головы, – сказал Тэнк, – то тут два варианта. Либо причиной травмы стал несчастный случай, либо она – следствие удара. В этом случае мы имеем дело с убийством. Есть ли какие-то записи о легальном захоронении под часовней?

– Я пытаюсь это выяснить, но пока ничего, – подала голос Мелисса, не выпускавшая из рук ноутбука. – Сразу после нашего совещания я зайду в интернет-сообщество Христианского объединения любителей лыжного спорта, узнаю, кто там вертит всеми делами, и выясню подробную историю часовни. Не исключено, что место, где она построена, имеет какое-то историческое, традиционное или, возможно, даже легендарно-мифологическое значение, которое объясняет, почему там решено было кого-то похоронить.

Джейн тем временем прикрепила к доске несколько фотографий маленькой часовни, сделанных в разные десятилетия. Она нашла их прошлой ночью в интернете, когда – в который уже раз – ее разбудил кошмар: Мэтт, застрявший с переломанными ногами в каком-то узком ущелье, тщетно взывает к ней о спасении. Снимки она разместила в хронологическом порядке. На одном из них была запечатлена свадьба хиппи: у входа в часовню стояла толпа длинноволосых, бородатых молодых людей босиком или в сандалиях на ремешках и с гирляндами цветов в руках. Кожаные жилеты, развевающиеся юбки, прямые длинные платья с вышивкой, дети на руках и младенцы в колясках. На другом снимке была рождественская служба: закутанные в куртки и пальто люди с горящими свечами в руках выходили из дверей часовни под снегопад. Третий снимок явно претендовал на художественность. Он запечатлел, как солнечные лучи проходят сквозь витражное окно с изображением Богоматери с младенцем на руках и цветными пятнами ложатся на выскобленный пол часовни. Еще один снимок был сделан, скорее всего, под Новый год: почти полностью погребенная под снегом часовенка едва светилась крохотными окошками, а на заднем плане неслись вниз по горному склону лыжники, каждый из которых держал в руках по паре красных фальшфейеров. Их пламя освещало заснеженный склон недобрым багрово-малиновым светом, на фоне которого четко выделялся крест на крыше часовни.

На других снимках была свадьба (по случаю зимы невеста облачена в белые меха) и лыжники, кормившие каких-то птиц арахисом. Судя по покрою их спортивных костюмов и пластиковым лыжам, воткнутым в сугроб у входа в часовню, этот снимок относился уже к середине восьмидесятых. Последняя фотография запечатлела торжественно-мрачную поминальную службу. Если судить по одежде присутствующих, снимок сделали в конце девяностых.

– Я надеюсь, что в самое ближайшее время останки доставят в лабораторию Криминалистического института Сеймур-хиллз, – сказала Джейн, машинально бросив взгляд на часы. – Утром мне звонила доктор Элла Квинн. Она и ее студенты работали всю ночь. По ее словам, не могли позволить себе прерваться, поскольку чем глубже они копали, тем быстрее прибывали грунтовые воды, и им не хотелось повредить улики. Как только останки окажутся в институте, мы получим более точное представление о времени, прошедшем с момента смерти. Пока нам известно только, что бетонный пол в техническом подвале устроили спустя несколько лет после сооружения часовни в шестьдесят шестом – изначально пол там был земляным. Вскоре после того, как бетон схватился, в подвале установили дренажный насос. Фред Дювалье, бригадир строителей, занимавшихся демонтажем фундамента, не заметил в подвале никаких следов того, что бетонный пол был взломан, а затем снова отремонтирован. Следовательно, жертву похоронили в мягком грунте еще до того, как земляной пол залили бетоном.

– А когда именно это было сделано, неизвестно? – спросил Тэнк.

– Пока нет. Возможно, с поиском соответствующих документов возникнут проблемы из-за пожара, уничтожившего административное крыло лыжной базы, где хранилась документация Общества лыжников, относящаяся к периоду шестидесятых-семидесятых годов.

– Этот сапог, в который была обута жертва… – нерешительно начала Юсра, сосредоточенно грызя карандаш. – На мой взгляд, он относится, скорее, к семидесятым. В те времена сапоги на платформе носили буквально все – начиная от школьниц и заканчивая рок-певцами.

Дункан подошел поближе к стенду и встал, внимательно разглядывая фотографии часовни.

– Дренажный насос… он ведь работает от электричества? – спросил он наконец.

– Разумеется, – кивнул Тэнк. – И что нам это дает?

– А вот что… – Дункан показал на ранние снимки. – Эти фото сделаны ночью. На них хорошо видно, что часовня освещена только свечами.

– Это не означает, что там не было электричества, – возразила Мелисса. – Свечи создают романтическую атмосферу, и они могли…

– Верно, – согласился Дункан. – Но вот другие снимки. Судя по ним, с начала восьмидесятых в часовне уже было электрическое освещение. – Он постучал по одному из снимков кончиком пальца. – Я почти уверен, что бетонный пол и водяной насос появились, когда в часовню провели электричество. Ну или чуть позже. Без надежного подключения к электросети дренажный насос бесполезен.

– Прихожане могли использовать генератор, – сказала Мелисса.

– Могли. Но если бы я был азартным человеком, я бы побился об заклад, что нашу Джейн Доу зарыли в подвале до того, как в начале восьмидесятых были сделаны эти фото.

– Итак, – прервала Джейн. – Давайте начнем с поиска участников Христианского общества лыжников. Быть может, кто-то из них хранит записи, из которых можно узнать, когда именно часовню подключили к энергоснабжению и когда забетонировали подвал и поставили насос. В случае удачи мы можем хоть немного сузить временной интервал, в который было произведено захоронение. Нужно также связаться с руководством лыжного курорта – у них могли сохраниться какие-то документы с интересующей нас информацией. В частности, я хочу знать, кто осуществлял бетонные работы в подвале. Кроме того, Фред Дювалье сказал мне, что раньше на лыжной базе работал ночным сторожем некто по имени, предположительно, Гуго Глюклих. Его контактные данные также могут быть у руководства базы. И еще…

Засигналил ее телефон, и Джейн бросила быстрый взгляд на экран. Звонила доктор Элла Квинн, и Джейн подняла вверх ладонь в знак того, что ей нужно принять этот вызов.

– Мунро слушает.

– Сержант? Говорит Элла Квинн. Мы забрали тело в лабораторию.

Джейн почувствовала прилив адреналина.

– Хорошо. Выезжаю.

Она дала отбой и повернулась к своим людям.

– Нашу Джейн Доу перевезли в лабораторию Криминалистического института Сеймур-хиллз, – сказала она. – Я сейчас еду туда. Дункан, ты со мной. Поедем каждый в своей машине, чтобы не зависеть друг от друга. Мелисса, займись Обществом лыжников и сведениями, касающимися часовни. Тэнк, на тебе руководство курортом. Постарайся выяснить у них, где искать этого Глюклиха. Ну а ты, Юсра, начинай работу с базами данных пропавших без вести.

– Вы хоть представляете, сколько там имен в этих базах? Каждый год в стране пропадает несколько тысяч человек, а мне придется просмотреть данные за несколько десятилетий. Да проще отыскать иголку в стоге сена! Я…

Она резко замолчала, и в рабочем зале воцарилась напряженная тишина. Все взгляды были устремлены на Джейн.

– Я представляю, – спокойно сказала та.

– Извините, шеф.

– Начни с середины шестидесятых, – распорядилась Джейн. – Я позвоню, если появится какая-то информация, которая позволит уточнить период поиска.

Она немного помолчала, по очереди глядя в глаза каждому члену своей команды.

– Ну, за дело. Давайте поскорее узнаем настоящее имя нашей Джейн Доу, найдем родных и вернем ее домой, потому что кто-то, быть может, до сих пор ее ждет.

Фейт

Возвращаясь домой с занятий инь-йогой[13], Фейт Блекберн включила в машине радио, чтобы послушать новости. Йогу она терпеть не могла, но это было все же лучше, чем пилатес и потогонные кардиотренировки. Физические упражнения прописал ей врач. Он сказал, что Фейт нужно следить за собой как следует, иначе ее ждет беда.

В этом году ей исполнилось пятьдесят шесть. Несколько десятилетий она провела, сгорбившись перед компьютером, и это не могло не сказаться на ее здоровье. Потом была пандемия (что само по себе стало довольно сильным стрессом), работа на удаленке и развод с грубым, привыкшим распускать руки мужем (с последующей продажей их общей квартиры). Когда же пандемия закончилась и все работники начали понемногу возвращаться с удаленки в офисы, Фейт неожиданно уволили, и ей пришлось, как ни унизительно это было, переехать к пожилым родителям в дом, где прошло ее детство. Теперь Фейт страдала от избыточного веса, который отравлял ей жизнь. Кровяное давление у нее то и дело подскакивало до потолка, а выглядела она чуть не на двадцать лет старше, чем было на самом деле. Какого черта, не раз думала Фейт, окружающие советуют ей зарегистрироваться на сайте знакомств? У них что, совсем нет глаз? Да ей и за тысячу лет не найти себе партнера. Не теперь. Она уже отработанный материал.

Воспользовавшись знакомым съездом с шоссе, Фейт поехала по сравнительно свободным улочкам Северного Ванкувера, где в самом конце тупиковой Линден-стрит, на границе парка и леса, стоял дом ее родителей.

Диктор внезапно объявил о выпуске срочных новостей, и Фейт, заинтересовавшись, сделала звук погромче.

«…Человеческие останки, найденные в неглубокой могиле под старой часовней на горе Хемлок, скорее всего, принадлежат молодой женщине. Об этой страшной находке впервые сообщила вчера вечером корреспондентка КТКС-ТВ Анжела Шелдрик. На данный момент известно, что останки были извлечены из земли группой криминалистов-антропологов из Криминалистического института при Университете Сеймур-хиллз. Расследование возглавляет детектив отдела по расследованию убийств Королевской канадской конной полиции. До сих пор, однако, ни полиция, ни коронерская служба не опубликовали никакого официального заявления, касающегося личности жертвы, которая остается неизвестной. По сведениям источника, близкого к расследованию, на ноге погибшей женщины был высокий сапог на платформе».

Сердце Фейт рванулось и замерло, а грудь стиснуло с такой силой, что она едва могла дышать. Казалось, ее придавило к земле тяжелой наковальней. Напрягая все силы, Фейт ткнула пальцем в клавишу «Выкл.». В салоне сразу стало тихо, и она крепче стиснула руль внезапно вспотевшими ладонями.

Нечто подобное она испытывала всякий раз, когда где-нибудь находили неопознанное тело, и неважно, где это было – здесь, в Британской Колумбии, в соседних провинциях, в Канаде или по другую сторону границы, в Штатах. Стоило сообщению об очередной находке прозвучать по радио, мать Фейт срывалась в штопор и снова начинала пить. А пить ей было, мягко говоря, не полезно. С тех пор как в начале сентября семьдесят шестого года старшая сестра Фейт неожиданно исчезла неизвестно куда, прошло без малого пятьдесят лет, и все это время – каждый день каждого проходящего года – ее мать тосковала, и мучилась, и ждала, что ее дочь найдется. Ее нервы были расшатаны десятилетиями бесплодного ожидания, сосуды никуда не годились, печень пошаливала, да и возраст давал о себе знать. Теперь малейшее потрясение могло стать для нее фатальным. К счастью, на отца Фейт подобные новости больше не действовали – так, во всяком случае, ей казалось. После инсульта у него развился синдром изоляции (некоторые врачи, впрочем, диагностировали бодрствующую кому, но Фейт так и не смогла взять в толк, в чем тут разница), и он почти перестал реагировать на внешние раздражители, а прогрессирующее старческое слабоумие понемногу разрывало и без того призрачную связь с окружающей действительностью. Отцу Фейт почти завидовала. Ей и самой хотелось ничего не чувствовать, не замечать, а главное – ни о чем не думать.

Когда пропала ее старшая сестра, Фейт было всего девять, но этот случай изменил все – ее детство, юность, взрослую жизнь. Изменил кардинально и навсегда, и такие новости, как сегодняшнее сообщение по радио, могли только разбередить старые раны и сделать острее боль потери, определившей жизнь их маленькой семьи после исчезновения сестры, обрекшего их на неопределенность, незавершенность, неразрешимость, неизвестность. Как ни назови – таков их жребий, от которого не избавиться никакими силами. И даже сегодняшние новости не сулили облегчения. Напротив, они могли сделать их положение еще хуже, еще безнадежней. Хотя куда уж хуже…

Больше всего Фейт не нравилось упоминание о женском сапоге на танкетке. Именно такие сапоги были на ее сестре в день исчезновения. Она купила их за считаные дни до начала учебного года на деньги, которые принесла ей подработка в пончиковой на Марин-драйв.

Свернув на Линден-стрит, Фейт медленно ехала к своему дому, молясь, чтобы мать пропустила это сообщение. Заехав на подъездную дорожку, она остановила машину и, выключив мотор, долго смотрела на крошечный, жалкий домишко, остро нуждавшийся в ремонте, покраске, уходе; казалось, он так и остался в семидесятых, тогда как все вокруг изменилось, обновилось, стало другим.

«Нужно с этим покончить, – подумала Фейт. – Но как?!»

Она выбралась из машины и, стараясь производить как можно меньше шума, вошла в дом. В прихожей поставила на пол свою сумку с одеждой для йоги, сняла куртку и повесила на крючок, потом стащила с ног кроссовки. В одних носках Фейт прошла в гостиную. Отец, как обычно, спал в кресле перед телевизором: из открытого рта доносится тихий храп, в уголках губ скопилась блестящая, вязкая слюна. Здесь все спокойно, и Фейт направилась в кухню, где мать пекла кексы. При ее появлении та подняла голову. Вид у нее был усталым.

– Привет, детка. Как прошло занятие?

– Хорошо, – солгала Фейт. – Как у тебя дела? Все в порядке?

«Ты видела новости?» – вот что подразумевали ее слова.

– Твой отец сегодня чувствует себя хуже. Кроме того, он ошпарил руку, когда открыл в ванной кран с горячей водой вместо холодной. Я смазала ему кожу мазью от ожогов и дала аспирин. Теперь он спит.

Хорошо, они ничего не видели. Пока. А потом, быть может, все как-нибудь обойдется – смертельная пуля пролетит мимо, и они не пострадают.

– Я сейчас спущусь к себе – мне нужно проверить электронную почту и принять душ. А потом помогу тебе вымыть посуду, ладно?

– Спасибо, милая.

Мать слабо улыбнулась и добавила:

– Все-таки хорошо, что ты вернулась к нам.

Через силу ответив на ее улыбку, Фейт поцеловала мать в сухую, словно пергаментную щеку. Выйдя из кухни, она решительно пошла к себе, но у лестницы в подвал заколебалась. Не в силах справиться с искушением, Фейт беззвучно двинулась дальше по коридору, в конце которого была дверь в комнату сестры.

Тот, кто никогда не терял близких, вряд ли понял бы мать Фейт, которая превратила спальню пропавшей дочери в музей, памятник прошлому, святилище. Все здесь оставалось точно таким же, как в роковом сентябре семьдесят шестого. Казалось, комната терпеливо ждет возвращения молодой девушки, которая бесследно пропала сорок семь лет тому назад.

Стоило Фейт перешагнуть порог, и она как будто переместилась во времени. Со стен на нее глядели постеры с изображением шотландской поп-группы «Бэй Сити Роллерз», гремевшей в первой половине семидесятых, – их еще называли «клетчатой сенсацией» за то, что музыканты использовали в своих костюмах шотландские традиционные мотивы. Над кроватью висел постер юного Шона Кэссиди – длинноволосого, улыбающегося, бесконечно очаровательного. С внутренней стороны на входной двери болтался пожелтевший, потрепанный постер с лицом двадцатиоднолетнего Джона Траволты, сделавшегося кумиром подростков, когда начал выходить ситком «Добро пожаловать назад, Коттер!».

В изголовье кровати, прислоненная к подушке, сидела Тряпичная Энни[14], которую сшила для старшей дочери мать. Фейт тоже хотела такую куклу, но матери, похоже, хватило сил только на одну. Вообще, в их семье старшей из дочерей доставалось все – подарки, внимание, даже небольшие карманные деньги, хотя они всегда жили небогато. Фейт «доставалось, что осталось», а это было очень мало – почти ничего. Когда сестра исчезла, девятилетняя Фейт и вовсе превратилась в невидимку: родители глубоко погрузились в свое горе и почти не замечали, что у них есть еще один ребенок. Когда же Фейт вступила в подростковый возраст, она стала настолько похожа на свою старшую сестру, что родители просто боялись на нее смотреть. Натянутость в отношениях, которую испытывали все трое, угнетала настолько, что о проявлении каких-либо нормальных чувств нечего было и мечтать. Это почти сверхъестественное сходство пугало даже прежних одноклассников ее сестры – в особенности тех, кто входил в тесно спаянную группу ее ближайших друзей, которых пресса окрестила «шестеркой из Шорвью», поскольку все они учились в старшей школе Шорвью. После исчезновения сестры всех шестерых допрашивала полиция, и далеко не все их знакомые были уверены, что они говорят одну только правду.

Несколько выцветших полароидов, где сестру сфотографировали с ее шестерыми друзьями, были заткнуты за раму зеркала на туалетном столике, и Фейт, подавшись вперед, пристально вгляделась чуть близорукими глазами в их молодые улыбающиеся лица. Вот Робби – высокий, гибкий, загорелый, с густыми темными волосами. Его ярко-голубые глаза сверкают, точно алмазы, из-за сработавшей вспышки. Вот грудастая Кара с ее жесткими обесцвеченными волосами. Вот Джилл в полосатом топике улыбается фотографу, и на ее щеках проступают симпатичные ямочки. Мэри – крупная, громоздкая, с непослушными кудрями – напротив, насупилась и глядит исподлобья. Рядом с ней – Клод, типичный мачо и лучший в школе хоккеист. Жилистый, длинноволосый, со впалыми щеками Рокко одет в черную майку, которая только подчеркивает его худобу. А вот и сестра – самая красивая из всех – широко улыбается в объектив, демонстрируя превосходные белые зубы, и светлые блестящие волосы волной падают ей на плечи. Фотографии были сделаны всего за пару недель до ее исчезновения.

За прошедшие годы Фейт не раз предлагала матери вынести из комнаты старые вещи, может быть, даже продать дом, чтобы попробовать начать все сначала в другом месте. Тщетно.

«Что, если она вернется? – спрашивала мать. – Что, если она вернется и не найдет нас на прежнем месте? Ключ от дома у нее есть, она может войти в любой момент».

Кажется, мать сама в это верила. Во всяком случае, она не разрешала выключать свет в прихожей, и тот горел день и ночь, пока в конце концов не закоротило проводку, которую потом пришлось менять.

Как бы там ни было, они никуда не переехали, ничего не начали сначала. Они остались в своем старом доме на Линден-стрит и только смотрели, как продают, перестраивают и сносят соседние дома, как город, перешагнув пролив, наступает на горы Норт-Шор шеренгами высотных стекляшек, как лес в конце улицы становится все выше, гуще и непроходимее и как бледнеют и исчезают воспоминания о прошлом – у всех, кроме них. Забытая семья пропавшей девушки, они затерялись в сутолоке неумолимого прогресса.

Но теперь все могло измениться. Если найденное под часовней тело действительно принадлежит ее сестре, кошмар начнется сначала. Расследование, назойливое внимание прессы, боль, – все повторится. И вопросы… Бесчисленные вопросы. Неужели того горя, от которого они так и не избавились, было слишком мало?

Фейт тихо прикрыла дверь и пошла наконец в свою комнату в подвале. Там она опустилась на четвереньки возле кровати и вытащила из-под нее картонную коробку. Усевшись рядом на полу и открыв крышку, достала оттуда сделанную из шерстяного носка потрепанную обезьянку и небольшой красный рюкзачок. В рюкзаке хранилась тетрадь в плотном переплете, и, положив ее на колени, Фейт ласково погладила гладкую пластиковую обложку.

Секретный дневник – 1976

Она наугад открыла тетрадь. Страницы были исписаны сильно наклоненным почерком сестры – довольно затейливым, но аккуратным: буквы и слова выведены точно по линовке. Записи велись нерегулярно – иногда целые недели и даже месяцы проходили без единой строчки, но потом в жизни сестры происходило что-то интересное, и тогда она возвращалась к дневнику почти каждый день. Устроившись поудобнее, Фейт начала читать. Делала она это уже не в первый раз, так что в памяти ее сохранились довольно большие отрывки текста, и при необходимости она могла воспроизвести их слово в слово. Как и всегда, чтение вызывало в ней нарастающее напряжение, которое овладевало ею все полнее, и Фейт всякий раз вздрагивала, когда порыв ветра раскачивал снаружи ветки кустов, и их сучки и колючки начинали скрести и стучать по стеклу подвального окна. Сестра любила давать своим друзьям и знакомым прозвища, но Фейт, читая дневник, сумела расшифровать большинство из них. «Сиська» – это, конечно, Кара. «Патлатый» – длинноволосый Рокко. «Смурф» – это Робби, потому что «смурф» похоже на «серф», а Роб раньше жил в Южной Калифорнии и хорошо катался на доске. Клод получил прозвище «Гретцки» из-за его увлечения хоккеем. «Все-Наоборот» – Мэри. Для Фейт остался загадкой лишь некто, скрывавшийся за инициалами ГШ.

Сегодня ГШ снова пришел к нам в «Пончики» после смены. За неделю это уже пятый раз подряд! Между прочим, на два раза больше, чем на прошлой неделе. Он говорит, что любит пончики. (Ха-ха!) Я рассказала об этом Все-Наоборот, и она спросила, уж не заигрывает ли со мной ГШ. Я только засмеялась в ответ, но на самом деле, думаю, я ему нравлюсь. Еще Все-Наоборот спросила, красивый ли он, и я сказала – не знаю, еще не решила. На самом деле ГШ скорее привлекательный, чем красивый. И сексуальный! Даже если не глядишь на него, его присутствие все равно ощущается, если вы понимаете, что́ я имею в виду. То, как он ходит слегка враскачку, как жестикулирует… в этом чувствуется что-то опасное. Или, может быть, запретное. В нем есть какая-то тайна. Да-да, именно так. Например, он носит на пальце обручальное кольцо, но никогда про это не говорит. И он не рассказывает, где работает, чем занимается. Совсем!.. Я, конечно, не спрашивала (нам это запрещено), но другие мужчины всегда рассказывают, когда хотят произвести впечатление. Он, в общем, совсем немногословный, но мне это даже нравится. Еще мне нравится, как сверкают его глаза. Они буквально вспыхивают, когда он смотрит на меня, и тогда я чувствую, как мое сердце начинает биться быстрее. Я просто таю внутри!.. Ошизительное чувство! Теперь, когда вижу в окно, как он подъезжает к нашей пончиковой, я начинаю внутренне дрожать, да. Правда, пытаюсь этого не показывать (надеюсь, что не показываю), но… В общем, я стараюсь держаться как можно спокойнее, когда принимаю у него заказ, но ведь ГШ тоже не бесчувственный чурбан. Наверняка он что-то видит, о чем-то догадывается, хотя, конечно, не говорит, и тоже старается ничего не показывать.

Заказывает он, кстати, всегда одно и то же: пончики в медовом сиропе (и это так мило, потому что сам он такой большой и сильный – настоящий суровый мужчина, который должен заказывать только бифштекс с кровью или на худой конец двойной бургер). А к пончикам берет огромную чашку кофе, и я приношу ему дополнительную порцию сливок в этих маленьких восьмиугольных пакетиках.

Однажды я сказала ему, что он пьет очень много кофе, а он ответил, что ему нравится заказывать кофе у меня, и поэтому он готов пить его столько, сколько потребуется. «Потребуется для чего?» – спросила я, но он только улыбнулся и пропел строчку из одной популярной песни, где говорится о «сексуальной штучке» и «вере в чудеса».

За дверью комнаты Фейт послышался какой-то шорох, и она замерла. Негромко хлопнула дверца сушилки – это мать забрала белье. Слушая, как она поднимается со своей ношей наверх шаркающей артритной походкой, Фейт почувствовала себя виноватой.

Потом она закрыла тетрадь и сунула ее в рюкзак. Убрала его обратно в коробку, положила туда же потрепанную обезьянку и, снова встав на четвереньки, задвинула коробку как можно дальше под кровать. Она сожжет дневник, непременно сожжет… Нужно только дождаться очередного визита отца к врачу. Фейт отвезет родителей в больницу – это недалеко, а потом вернется домой, разожжет огонь в камине, разорвет тетрадь на страницы и побросает в огонь. Все должно закончиться, закончиться раз и навсегда. Достаточно ее мама страдала! Как и все они.

Кара

Кара негромко напевала себе под нос, готовя поздний завтрак для мужа, который поехал осматривать виноградники. Ей очень нравились эти новые ритуалы и традиции, подтверждавшие лишний раз: в их жизни начался спокойный этап. Много лет и она, и Боб работали, не щадя сил, и вот наконец получили награду – более чем заслуженную.

Кухню освещал маслянисто-желтый свет утреннего солнца, в открытую форточку врывался аромат свежемолотого кофе из единственной на острове кофейни, а с ближайшей фермы ветер доносил запах поджаренного бекона и дрожжевого хлеба, который выпекали там еще по бабушкиному рецепту.

Кара выпустила на сковородку несколько яиц (естественно, органических, экологически чистых), и они зашипели и зашкворчали в раскаленном жире. Позади нее стояла на рабочем столике медная ваза с букетом только что срезанных нарциссов из собственного сада; в ящиках на подоконнике зеленели ароматные травы, а за окном сверкал и искрился утренний океан.

Потом Кара услышала звук мотора. Внедорожник Боба приближался к дому по гравийной подъездной дорожке. Вот двигатель, чихнув, затих, и она уловила приглушенное повизгивание собак. Поспешно выпрямившись, Кара глянула на себя в зеркало и заправила за ухо прядь волос. Окрашивание давно пора было освежить, и уже сегодня, сразу после завтрака, она собиралась сесть на паром и отправиться на материк, чтобы посетить салон, куда записалась заранее. Заночевать она планировала у старой школьной подруги Джилл. Та как раз устраивала большую выставку картин с последующим банкетом и благотворительным аукционом, который был ее излюбленным детищем. Вырученные в рамках программы «Миссия “Мозаика”» средства должны были пойти на то, чтобы помочь беженцам из Азии и Африки как можно скорее адаптироваться в канадском обществе, и Кара предложила подруге свою помощь.

Если честно, лицемерная благотворительность Джилл изрядно раздражала Кару, но она никогда не говорила об этом вслух. Изо всех сил изображая сочувствие и интерес – хотя бы ради сохранения дружеских отношений, – в глубине души она верила, что Джилл действует отнюдь не из альтруистических побуждений. Кара вообще сильно сомневалась в существовании истинного альтруизма. Ни один человек не способен на действительно бескорыстные поступки, потому что люди изначально устроены так, чтобы действовать в своих интересах и ради своей пользы. Инстинкт выживания, заложенный природой, – вот единственная реальность. А те, кто играет в благотворительность, поступают так ради «спасения души», как это трактуется в большинстве религиозных систем, хотя само по себе «спасение» тоже нужно им для выживания, разве нет? Некоторым просто хочется, чтобы все видели, как они направо и налево творят добро. А есть еще такие, которым благотворительность нужна, чтобы заставить замолчать свою совесть, успокоить назойливое чувство вины, вызванное давними неблаговидными поступками или привилегированным положением в обществе.

Входная дверь со стуком отворилась.

– Завтрак готов! – крикнула Кара.

В тот же миг в кухню влетели собаки. Было слышно, как в специальном отделении прихожей Боб снимает грязные ботинки. Кара уже расставляла приборы на кухонном столе, за которым они любили завтракать, когда муж наконец вошел.

– Доброе утро. – Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку. – Пахнет вкусно.

Кара посмотрела на него и улыбнулась в ответ. Некоторых мужчин возраст только красит, и это как раз относилось к Бобу. Его черные волосы все еще были густыми и блестящими, и только на висках виднелась очень импозантная седина. Глаза не изменились с юности, сохранив и прежний блеск, и ярко-синий цвет. Фигура ничуть не расплылась – он был все таким же подтянутым, широкоплечим, загорелым и сильным. Впрочем, и старым он не был; чем старше становилась сама Кара, тем сильнее ей казалось, что шестьдесят с хвостиком – никакая не старость.

В Робби Девиня она влюбилась с первого взгляда. До сих пор Кара помнила день, когда в их седьмом классе появился новичок – загорелый, гибкий парнишка-серфингист с длинными черными волосами и веселым взглядом ослепительно синих глаз. Оглядев ряды парт, он увидел свободное место рядом с ней и сел. Потом он посмотрел в ее сторону и улыбнулся. Этого хватило – он покорил ее в одно мгновение. И тринадцатилетняя Кара Константайн тут же решила, что этот парень должен принадлежать ей. Любой ценой. И плевать, что за ним увивались все девчонки, в том числе и из старших классов. Даже то, что сам Робби предпочел не ее, а Аннелизу Дженсен, стройную блондинку с красивыми длинными волосами, не имело значения.

Сама Кара выглядела, увы, не так эффектно, как Аннелиза. Миловидностью, как ее лучшая подруга Джилл Уэйнрайт, она тоже не отличалась, а ее родители не были ни такими богатыми, как родители Джилл, ни такими знаменитыми, как родители Клода. Но зато у Кары была самая большая в классе грудь. Рано созрев, девушка довольно быстро обнаружила, какую важную роль играет сексапильность в тесном школьном мирке, где пубертатными подростками правят исключительно гормоны. Нагло выпирающая грудь была козырем, которым она очень быстро научилась пользоваться. Имелось у нее еще одно достоинство, не столь явное, с которым, впрочем, заинтересованным лицам приходилось рано или поздно познакомиться: Кара обладала просто невероятным для подростка терпением. Благодаря ему она никогда и ни в чем не проигрывала и не терпела неудач. Кара Константайн всегда получала то, что хотела, причем большинство окружающих пребывало в уверенности, что инициатива исходит от них.

Она хотела Боба – и она его получила. А в придачу она получила богатую и комфортную жизнь, завидное положение в обществе, получила детей и внуков и, наконец, эту ферму-виноградник.

– Что собираешься делать на большой земле? – шутливо спросил Боб, усаживаясь за стол.

– Первым пунктом программы значится обед с Джилл в «Шестом причале» на Лонсдейле, – ответила Кара, наливая мужу кофе. – Вечером у меня сеанс в салоне красоты. – Она придвинула кружку поближе к Бобу. – Потом ужин у Джилл: нам нужно обсудить этот ее благотворительный аукцион. Я заночую у нее, чтобы утром попасть на маникюр, а потом сразу назад.

Боб ничего не ответил, и она озабоченно повернулась к нему:

– Что-нибудь не так?

Плотно сжав губы, он рассеянно смотрел в окно. Неприятный взгляд – отстраненный и тревожный. Впрочем, заметив внимание жены, Боб поспешно улыбнулся и поднес кружку с кофе к губам.

– Что случилось? – снова спросила Кара, садясь напротив него.

– Так, ничего…

– Не обманывай, я же вижу. Твои мысли… где-то далеко. О чем задумался?

– Ни о чем особенном, честное слово! Наверное, я просто не выспался.

– Боб…

– Что?

– Мы не такие.

– Какие – такие?

– У нас никогда не было друг от друга секретов, – сказала она. – И мы никогда друг другу не лгали.

Он долго смотрел ей прямо в глаза, и Кара внезапно почувствовала, как между ними нарастает какой-то странный холодок, причину которого она назвать не могла. Да, то, что она сказала насчет честности, было верно, однако Кара всегда знала – в основе их отношений лежит один ужасный секрет, говорить о котором избегали оба. Больше того, Боб понятия не имел, что у жены имеется и собственная тайна. Однажды она солгала. Если бы не это, ничего бы не было, ничего бы не произошло. Ее ложь стала тем толчком, который привел в движение все последующие события.

– Вчера вечером мне звонил Рокко, – ответил наконец Боб.

Эти слова подействовали на Кару как сильнейший удар в живот. Она опустила вилку.

– Рокко? Что ему нужно?

Боб откусил от своего тоста с яйцом.

– Он сказал, по телевизору передавали какие-то новости, касающиеся той старой часовни, где мы с тобой венчались. Курорт расширяется, и часовню решили перенести на другое место. Работы уже начались и… В общем, под часовней нашли тело, точнее, скелет. Он был похоронен под фундаментом.

– Что-о?!

– Странно, правда? – Боб откусил еще кусок и стал медленно жевать. – Подумать только – мы клялись друг другу в вечной любви и верности, фактически стоя на могиле, в которой много лет лежал труп.

– Господи, какой ужас! Но как такое возможно?.. Неужели это была настоящая, нормальная могила? То есть, я имею в виду… человек умер своей смертью, и его решили похоронить под часовней. Но почему?!

– Я заглянул в интернет, хотел почитать последние новости. Полиция пока не делала никаких официальных заявлений, но расследование ведут детективы из убойного отдела.

– Из убойного отдела?

На мгновение их взгляды снова встретились. Боб ничего не отвечал, и Кара нервно откашлялась.

– Но почему Рокко позвонил и сообщил обо всем этом тебе?

– Он волнуется. Беспокоится.

Боб снова занялся тостом, который теперь резал на тарелке на мелкие кусочки.

– Он не звонил нам уже лет десять, и…

– Не десять. Восемь.

– Пусть так, восемь. Какая разница? В общем, через много лет он решил позвонить тебе и поделиться забавной историей о скелете, который нашли под часовней. И?.. Почему же это известие так его взволновало?

На этот раз муж явно избегал ее взгляда.

– Боб! Посмотри на меня, черт тебя дери!

Он поднял на нее глаза, и Каре очень не понравилось то, что она в них увидела.

– Это ведь не имеет никакого отношения к нам? – спросила она негромко.

– Разумеется, нет.

– Тогда зачем он звонил?

– Наверное, боится, что эта новость может иметь отношение к чему-то, чего он не помнит.

– Но на самом деле это не так, правда?

– Конечно, это не так. Тем не менее эта находка может вызвать вопросы, способные разбередить старые раны. Ты же знаешь Рокко. Он до сих пор трусит как заяц, к тому же он, кажется, снова пьет.

Кару затошнило. Рокко был частью общего прошлого – заряженное ружье в пьесе, которое в конце концов обязательно выстрелит. Прямо в них.

Она потянулась к своему кофе и отпила глоток. Постепенно ею овладевал гнев. Казалось несправедливым и неправильным, что какие-то идиотские новости о каком-то идиотском скелете способны так обеспокоить и напугать их – особенно сейчас, когда только-только началась спокойная и размеренная жизнь. То давнее происшествие Кара надежно похоронила в своем подсознании и была уверена, что оно никогда не всплывет. Она почти забыла о нем. Привычка раскладывать все по полочкам, разделять на «до» и «после» помогла Каре убедить себя, что тот давний кошмар не имеет к ней никакого отношения. Это случилось не с ней, а с какой-то малознакомой шестнадцатилетней девушкой, которая существовала на земле больше полувека назад, да так и осталась в прошлом. Плохие вещи всегда случались с кем-то другим, но не с ней, и вот теперь… Теперь этот идиот Рокко смеет звонить им и будить впавшее в спячку чудовище, способное всех уничтожить, тогда как разумнее всего было бы оставить его в покое.

Кара и Боб попытались закончить свой поздний завтрак как обычно, но даже звон ножей и вилок по фарфору казался обоим слишком громким, раздражал и заставлял нервничать. Есть им тоже не хотелось, но они продолжали машинально отправлять в рот кусочки тоста, булочки с маслом, крошечные канапе с оливками. Время от времени Кара исподтишка косилась на мужа, думая о том, что и он, похоже, не сказал ей всей правды о том вечере. Ее это не особенно беспокоило – ведь это было в прошлом, а прошлое давно похоронено. Но, возможно, Рокко все-таки звонил из-за этого? Возможно, ему известно что-то, о чем она не подозревает? Что-то такое, что Боб продолжает скрывать от нее?

– Все в порядке, Кара. Все будет хорошо. Это пустяки.

Она резко выпрямилась и почти швырнула вилку и нож на стол. Громко звякнул фарфор.

– Вот как? И ты можешь в этом поклясться?

Боб накрыл ее руку своей и пристально посмотрел в глаза.

– Я клянусь.

Кара кивнула, но в глубине души она знала: это ложь. Просто знала, и все. Чувствовала. Видела в его блестящих синих глазах.

Джейн

Джейн и Дункан рассматривали лежащий на столе пластиковый мешок с останками. Рядом стояли доктор Квинн и трое ее студентов-выпускников, одетые в белые костюмы, шапочки, перчатки и пластиковые фартуки.

Антропологическая лаборатория Криминалистического института при Университете Сеймур-хиллз была оборудована по последнему слову науки и техники. Институт – любимое детище эксцентричного миллиардера-благотворителя – финансировался из специальных фондов, которые казались бездонными, и формально представлял собой научное и учебное учреждение, что, однако, не мешало ему оказывать помощь полиции, покуда соблюдался основной принцип: студенты работают в лаборатории бок о бок со своими научными руководителями.

Мешок, в котором перевозили останки Джейн Доу, был расстегнут. Вокруг тела валялись комки подсохшей земли, мелкие камни и прочий мусор, из которого предстояло выбрать все, что могло иметь отношение к расследованию. Череп лежал чуть в стороне от скелета; сквозь отверстие в виске было хорошо видно, что черепной свод все еще плотно забит землей. Не до конца скелетированные верхние конечности были аккуратно сложены на странно широкой груди, частично сохранившейся вследствие процессов сапонизации мягких тканей. Ее все еще прикрывали полуистлевшие обрывки одежды. Ноги и оба сапога лежали в куче земли отдельно.

– Вот все, что у нас есть, – заметил Дункан. – Мешок с костями.

– Не совсем так, – возразила Элла Квинн, обращаясь одновременно и к детективам, и к своим студентам. – Это не просто кости. Перед нами безмолвный свидетель какой-то давней трагедии. Кости – это последнее, что от нас остается, даже сотни лет спустя они способны довольно много рассказать о человеке: кем он был, как жил и, в ряде случаев, как умер. Кольца на древесных спилах могут многое поведать о дереве, а наша жизнь записана на костях. И если знать, как читать эти записи, – она посмотрела на студентов, – кости способны заговорить даже века спустя. Был ли человек здоровым, сильным, мускулистым или, напротив, слабым и больным – все это можно узнать по костям. При правильном подходе можно выяснить даже, был ли человек пескетарианцем[15], вегетарианцем, всеядным или мясоедом, пил ли он материнское молоко и когда именно закончилось грудное вскармливание. Кости расскажут, подвергался ли человек при жизни насилию, был ли искалечен в результате несчастного случая, где жил и чем занимался, а также как и при каких обстоятельствах закончил свой земной путь.

– С чего вы планируете начать, доктор? – спросил Дункан, украдкой глянув на привлекательную темноволосую студентку, которая улыбнулась ему в ответ. При виде этого обмена взглядами Джейн с трудом подавила досадливое восклицание, готовое слететь с ее губ.

– Останки in situ, то есть вместе с мешком и землей, уже были взвешены, так что можно, пожалуй, переходить к дальнейшей экспертизе. Мы также сделали ИРТ и КТ-сканирование останков и способны более точно оценить прижизненный рост и вес жертвы. Томографическое исследование повреждений черепа уже дало кое-какие любопытные результаты. В целом, я думаю, можно подвести первые итоги и оценить общую сохранность тела. Сканы наших исследований выведены на мониторы наверху, мы перейдем к ним в самое ближайшее время, а пока… Следующим нашим шагом будет дальнейшее удаление и просеивание почвы, в которой могут содержаться мелкие косточки, артефакты и улики. Кое-что мы уже нашли, эти предметы находятся вон там…

Элла Квинн показала на стол с яркой лампой, над которым склонились еще двое студентов в халатах, шапочках и фартуках.

– Также весьма важно сохранить для экспертизы сапоги и фрагменты одежды. – Пальцем в перчатке профессор коснулась желтоватых ребер. – Все необходимо тщательно исследовать. Только после этого можно переходить непосредственно к останкам. Мы удалим адипоцир, отделим кости и разложим их в соответствии с человеческой анатомией, что позволит выявить отсутствующие части скелета, если таковые имеются. А может, – она посмотрела на детективов, – мы обнаружим и что-то лишнее.

– Как насчет ДНК? – спросила Джейн.

– Через несколько дней у нас будет полный ДНК-профиль, который вы сможете сравнить с образцами, хранящимися в полицейских базах данных.

– Что вы скажете нам по поводу самой жертвы? Хотя бы предварительно?..

– Пол – женский. Это я готова подтвердить. – Элла взглянула на студентов. – Следует иметь в виду, что в нашей области термин «пол» используется исключительно для обозначения генетического строения индивидуума, а именно наличия у него X или Y-хромосом. Не следует путать этот термин с понятием «гендер», относящимся к социальному или культурному конструкту. Ну и кроме того, можно утверждать, что жертва была хрупкого сложения и имела рост примерно сто шестьдесят два сантиметра, или пять футов и четыре дюйма.

Темноволосая студентка, которая приглянулась Дункану, спросила:

– Верно ли, что наш рост способен изменяться в течение дня и что вечером мы можем быть на полдюйма ниже, чем утром?

Элла Квинн улыбнулась.

– Это действительно так. В течение первых трех часов после пробуждения хрящи позвоночника сжимаются под нашим весом, и межпозвонковое расстояние уменьшается. В результате к концу дня мы действительно становимся ниже ростом, чем были утром, когда только что встали. В случае, когда у найденного трупа сохранились мягкие ткани, мы просто измеряем его длину. Если мы имеем дело со скелетом или разрозненными костями, прижизненный рост вычисляется на основе измерений самых длинных костей: бедренных, берцовых, плечевых, лучевых и локтевых. При этом используются специальные формулы, которые учитывают среднестатистические отклонения в соответствии с полом и происхождением жертвы. В итоге мы получаем достоверную оценку прижизненного роста с погрешностью плюс-минус три или четыре сантиметра.

– А как у нашей Джейн Доу с происхождением? – поинтересовался Дункан.

– Жертва принадлежит к европеоидной расе, – сказала Элла Квинн. – Здесь, как и в случае с половой принадлежностью, следует иметь в виду, что в антропологии термин «происхождение» используется для обозначения принадлежности к той или иной расе. Слово «раса», однако, имеет негативные коннотации, поэтому его следует избегать. Проблема выяснения принадлежности человека к той или иной расе или национальности представляет значительный научный интерес, но для полицейского следствия этот вопрос далеко не всегда имеет первостепенное значение.

– Почему же? – удивился кто-то из студентов.

– Потому что происхождение предков жертвы, на протяжении поколений живших в такой многонациональной стране, как Канада, вряд ли сможет подсказать нам, на каком языке говорила наша Джейн Доу и в какой именно группе или диаспоре – русской, польской или иранской – детективам следует разыскивать ее ближайших родственников.

– Но происхождение может подсказать внешний облик жертвы, – возразил Дункан.

– В некоторых случаях – да. Но компьютеризированная криминалистическая лицевая реконструкция, как правило, дает более точную картину, – возразила темноволосая студентка, бросая на детектива быстрый взгляд.

– Вы сказали, наша Джейн Доу, скорее всего, была довольно молодой, – снова вступила в разговор Джейн, которой очень хотелось поскорее получить хоть что-то, с чем можно работать. – Нельзя ли поточнее?..

Отвечая, Элла Квинн обращалась больше к студентам, чем к детективам, как требовали того институтские обязанности профессора.

– Установление возраста взрослого человека является достаточно сложной задачей. После окончания детского и подросткового возраста корреляция между фактическим возрастом и специфическими возрастными особенностями костей в значительной степени ослабевает. Взрослые люди стареют, если можно так выразиться, с разной скоростью, которая зависит от стиля жизни, наследственности и воздействия окружающей среды. В раннем детстве, напротив, наблюдается прямая связь между возрастом, внешностью, размерами и пропорциями тела. С наступлением подросткового возраста эта связь начинает слабеть, но остается все же достаточно заметной.

Рукой в перчатке она осторожно коснулась торчащей из земли берцовой кости.

– У девочек головка бедренной кости окончательно срастается с трубчатым диафизом в возрасте между двенадцатью и шестнадцатью. Еще через год происходит замещение хрящевой ткани большого вертела. Завершает формирование костной структуры, характерной для взрослого человека, замещение костной тканью дистальной части колена, что происходит у девушек в возрасте шестнадцати-восемнадцати лет. В этот период, кстати, человек достигает своего максимального роста.

Замолчав, она бросила взгляд на останки на столе, потом снова подняла голову. В ее глазах что-то мелькнуло, и Джейн это заметила.

– Нашей жертве было от двенадцати до шестнадцати лет, – уверенно заявила Элла Квинн.

При этих словах у Джейн болезненно сжалось сердце.

– То есть это фактически… еще ребенок?

Элла мрачно кивнула.

– Есть еще кое-что, но сначала я хотела бы поговорить о травме черепа. Подойдите, пожалуйста, сюда, к мониторам.

Когда и детективы, и студенты собрались у панели экранов, показывавших какие-то медицинские сканы, гистограммы, разрезы, у Джейн появилось ощущение, что она вот-вот узнает некую чрезвычайно важную деталь. Элла Квинн явно чего-то недоговаривала.

– Сарья, – сказала Элла студентке, которая работала у мониторов, – будь добра, объясни детективам, что мы здесь видим.

Щеки Сарьи слегка порозовели.

– Конечно…

Девушка показала на первый монитор, на котором виднелось что-то похожее на обычный рентгеновский снимок черепа.

– Компьютерное сканирование показало два перелома черепной кости, каждый из которых мог привести к смерти жертвы.

– То есть жертве нанесли не один, а два удара? – Джейн наклонилась ближе.

– Один удар был нанесен сюда…

Сарья обратила их внимание на пробитый левый висок. Эту травму Джейн уже видела на месте обнаружения останков.

– Второй удар, нанесенный сзади тупым тяжелым предметом, пришелся на основание черепа и привел к перелому кости.

Студентка направила кончик карандаша на нужное место на экране.

– И какой из них был нанесен раньше? – подсказала Элла Квинн.

Сарья слегка откашлялась.

– Первый удар был нанесен сюда, – сказала она, показывая на левый висок. – Чем бы он ни был нанесен, этот предмет не имел выраженных углов, выступов или ребер жесткости. Удар в основание черепа был нанесен чем-то, обладающим жесткой гранью.

– Вы уверены, что удары были нанесены именно в таком порядке? – не утерпел Дункан.

– А вот смотрите… Первый удар пробил кость. От этого места разошлись во все стороны трещины – вот, вот и вот… – Сарья обвела рукой темные извилистые линии, расходившиеся от неправильной формы отверстия, как лучи от звезды. – Второй удар тоже вызвал растрескивание кости, но эти трещины короче, так как импульс частично поглощался пустотами в тех местах, где черепная кость треснула в результате первого удара.

Студентка посмотрела на Дункана и Джейн.