Читать онлайн Грета

Глава 1. Утро в Унтертюркхайме

Утро в доме на пахнущей липами окраине Унтертюркхайма всегда начиналось с двух звуков: далекого, басовитого гудка с сортировочной станции, где правил отец, и тихого шелеста страниц, доносившегося из комнаты матери. Для Греты эти звуки были двумя полюсами мира, между которыми она жила. Гудок был символом незыблемой, как стальной виадук, реальности. Шелест страниц – обещанием миров, которые лежали за пределами этой реальности.

– Снова засиделась вчера? – голос отца, Вильгельма, был ровным и основательным, как шпалы на его железной дороге. Он не смотрел на дочь, сосредоточенно намазывая масло на толстый ломоть хлеба. Его руки, большие и уверенные, могли успокоить вибрацию стотонного моста, но казались неловкими в обращении с такой мелочью, как масленка. – Глаза испортишь со своими книжками.

– Это не книжки, папа. Это конспекты, – Грета отпила глоток кофе, горького и крепкого, как её собственная решимость. – По термодинамике.

Вильгельм хмыкнул.;– Термодинамика… Вот паровоз – это термодинамика. Мощь. Надежность. Его слышно за пять километров. А ваши эти автомобили… игрушки. Тарахтят, ломаются.

Грета промолчала. Спорить было бессмысленно. Для её отца, инженера-железнодорожника старой школы, мир делился на настоящее и несерьёзное. Железная дорога была настоящей. Автомобили, самолеты, вся эта лихорадочная гонка за скоростью – несерьёзным.

– Не сердись на него, – прошептала мать, когда отец вышел, чтобы завести свой старенький мотоцикл. Эльза, бывшая учительница словесности, была тихой союзницей. Она не понимала чертежей дочери, но чувствовала её голод. – Он просто боится за тебя. Это мир мужчин, дитя моё.

– Я справлюсь, – коротко ответила Грета.

На заводе Daimler-Benz она пока была лишь винтиком в огромной машине. Секретарь в приёмной конструкторского бюро. Она печатала приказы, носила чертежи, отвечала на звонки. Но каждый раз, входя в святая святых – огромное, залитое светом помещение КБ, – она чувствовала, как внутри всё замирает. Она вдыхала его запах – смесь карандашной стружки, аммиака с синек и того самого, волнующего, запаха горячего металла и машинного масла.

Она знала всех его обитателей. Вот Ганс, бывший гонщик, чье тело было картой переломов, а язык – источником бесконечного цинизма. Он вечно подшучивал над ней, но в его глазах она иногда видела тень уважения. Вот молодой Эрих, талантливый инженер, который краснел каждый раз, когда она проходила мимо, и смотрел на неё с благоговением щенка. А вот герр Штайнер из отдела двигателей, седой, похожий на мудрого филина, который единственный говорил с ней не как с секретарём, а как с коллегой, задавая каверзные вопросы по её конспектам из вечерней школы.

Сегодня она несла папку с расчетами по новому компрессору.

– Фройляйн Грета, вы сияете, как свежеотлитый поршень, – бросил ей Ганс, не отрываясь от чертежа. – Неужели влюбились?

– Я изучаю циклы Карно, герр Ганс, – отрезала она. – Это гораздо интереснее.

Эрих поднял на неё восхищенный взгляд. Герр Штайнер одобрительно крякнул.

Возвращаясь на своё рабочее место, она проходила мимо доски почета. Фотографии победителей гонок. И в центре – он. Рудольф Караччиола. Его лицо на снимке было спокойным, сосредоточенным. Лицо человека, который не играет со скоростью, а работает с ней. Он был её тайным кумиром. Не героем, а мастером. Таким же, как её отец. Только его стихией были не рельсы, а асфальт.

Вечером, вернувшись домой, Грета долго стояла у себя в комнате перед единственной фотографией на стене. Её брат Курт, в лётной форме Luftwaffe, улыбался ей своей бесшабашной улыбкой победителя. Он был другим. Он был из породы Роземайеров этого мира, тех, кто искал в небе не работу, а восторг и свободу. Он научил её не бояться высоты. Он показал ей, что есть мир за пределами надёжных отцовских виадуков.

Курта больше не было. Но его улыбка осталась. Она была обещанием.

Грета села за стол и открыла учебник. Она станет инженером. Она будет строить самые быстрые машины в мире. Она докажет отцу, что это не игрушки. И она сделает это не ради славы, как сделал бы Курт. А ради совершенства. Как сделал бы Караччиола.

Глава 2. Полет валькирии

В комнате Греты, на стене над столом, висела единственная фотография. Курт. Её старший брат, в идеально сидящей форме пилота Luftwaffe, смотрит не в объектив, а куда-то вверх и вправо, наперекор всему. Его улыбка – дерзкая, уверенная, полная той безрассудной веры в будущее, которую отняла у Германии Великая война и подарила новая, еще более безрассудная эпоха.

Грета часто ловила себя на том, что разговаривает с этой фотографией. Не вслух. Это был внутренний диалог, спор, который она вела с ним с того самого дня, как официальный конверт лег на кухонный стол, разрушив мир матери тихим шелестом бумаги.

Она помнила его последний приезд. Лето 1933-го. Он ворвался в дом, как порыв свежего ветра, принеся с собой запах кожи, бензина и озона. Он был на два года старше, но казалось, что на целую жизнь. Он не ходил – он летал над землей.

– Сестренка! – он подхватил её на руки и закружил по комнате, пока она не взмолилась о пощаде, смеясь и пытаясь вырваться. – Собирайся. Сегодня ты увидишь мир моими глазами.

Отец хмуро наблюдал за ними из своего кресла.

– Опять свои фокусы, Курт? Небу не нужны игрушки. Небу нужна надежность.

– Небо, отец, – ответил Курт, ставя Грету на пол, – не терпит тех, кто ползает. Оно для тех, у кого есть крылья.

Он повез её на маленький аэродром за городом. Там, на траве, стоял их самолет – легкий, похожий на стрекозу Klemm L25.

– Садись, – он помог ей забраться в переднюю кабину. – Сегодня ты – моя валькирия.

Мотор чихнул, закашлялся и взревел. Земля под ногами задрожала. Грета вцепилась в борта кабины. А потом самолет рванулся вперед, подпрыгнул раз, другой, и земля вдруг ушла из-под ног.

Страха не было. Был только восторг. Чистый, первозданный восторг, от которого перехватило дыхание. Внизу их дом, заводские трубы, отцовская железная дорога – всё превращалось в игрушечный макет, в карту, которую можно было накрыть ладонью.

– Нравится? – донесся до неё голос Курта через треск мотора.;– Здесь… здесь всё понятно, – крикнула она в ответ. – Всё логично!

Курт рассмеялся

– Логично? Нет, сестренка. Здесь всё – против логики. Вот что прекрасно! Человек не создан летать, но он летит. Он побеждает гравитацию, свой страх, саму свою природу!

Он заложил крутой вираж, и Грета вскрикнула, когда земля накренилась и встала сбоку. Она почувствовала, как её тело вдавило в кресло. Она знала, что это называется перегрузкой, она читала об этом. Но знать и чувствовать – это были разные вселенные.

– Хочешь попробовать? – спросил он.

И он показал ей, как легкое движение ручки меняет мир. Как самолет слушается её воли, как крылья становятся продолжением её рук. Она вела машину всего несколько минут, но за эти минуты она поняла о механике и аэродинамике больше, чем за год в вечерней школе. Она поняла, что машина может быть не просто набором деталей. Она может быть живой.

Когда они приземлились, и рев мотора сменился тишиной, она долго не могла вымолвить ни слова.

– Вот ради чего стоит жить, Грета, – сказал Курт, кладя ей руку на плечо. Он больше не улыбался. Он был серьезен, как никогда. – Чтобы хотя бы на миг почувствовать себя богом.

Именно в тот момент она поняла. Она смотрела на его профиль на фоне закатного неба, на его уверенные руки, всё ещё лежащие на ручке управления, на его глаза, которые, казалось, отражали всю глубину неба. И она поняла, что если бы он не был её братом, она бы, не колебляся, отдала ему свою жизнь, вышла бы за него замуж, пошла бы за ним на край света. Потому что он был единственным человеком, который понимал её голод. Он не пытался его утолить или осудить. Он разделял его.

Она отвела взгляд от фотографии и вернулась в свою реальность 1934 года. Она знала, что её любовь к Курту была не любовью женщины к мужчине. Это была любовь к идеалу. К той части самой себя, которую она боялась и которой восхищалась.

Он был «Роземайером». Он искал в риске свободу.