Читать онлайн Зрей с гордостью, Император том 2

Глава 1

Массивный, окрашенный в цвета летнего леса БТР мягко покачивался на кочках, несясь по разбитой дороге в лучах ультрамаринового солнца. Его броня напоминала шкуру хищника – покрытую глубокими шрамами, с уродливо затянувшимися дырами от клыков и пуль охотников, кому так и не удалось поймать свою добычу. И даже лежавшие на броне толстым слоем пыль и дорожная грязь не могли омрачить брутальный вид машины, вызывавшей удивление и страх в сердцах обычных людей, кому посчастливилось увидеть нас на разбитых дорогах их крохотных деревень.

Внутри стальной коробки стоит жуткая духота и приятный слуху гул шести звериных сердец, чья сила сравнима с мощью дизельного движка, рвущего воздух и жадно пожирающего сотни литров горючки внутри имперского танка, спроектированного и созданного моими инженерами для освобождения земель, терзаемых несправедливостью “Высших”, смотрящих на смертных как на жалкую скотину, которую рано или поздно всё равно придётся забить.

По распоряжению Югова мы мчали на север в сторону деревеньки Гуляйполе, где рассчитываем найти некоего Сергей Сергеевича. Загадочная личность, в чьих руках вдруг оказалась судьба моего отца. Меня это не могло не злить, но я успокаивал себя мыслью, что наша экспедиция не могла продлиться дольше суток, и уже совсем скоро мы вернёмся домой и немедленно отправимся на вызволение отца. Завтра, или послезавтра я увижу его лицо, пожму руку и крепко обниму.

Напротив меня сидит Зазуля. Её тонкие длинные пальцы занимаются довольно непривычной работой – забивают патроны в автоматные рожки. Конечно, я не мог остаться в сторонке: если есть возможно хотя бы немного развить мелкую моторику – никогда не откажусь.

Лежащий у наших ног цинковый ящик с патронами почти опустел. Зазу достаёт последние патроны, вгоняет их в рожок, скривив губы, и просит меня открыть новый. Куда ей столько? Мы что, на войну собрались? Три десятка забитых магазинов, столько мы не брали даже в прошлый раз, а тогда у нас было три автомата на четверых, и перспектива повстречаться с вооруженным противником. Что и произошло…

– У нас намечается война? – с улыбкой спрашиваю я у Зазули, выискивая взглядом в окружающем меня хламе новый цинковый ящик.

– Броня, она разве заканчивалась? – усмехнулась Зазу, запихивая полный магазин в подсумок на груди. – Мир еще не наступил.

Я не стал ничего отвечать, в её словах была правда. Отчасти, но всё же. Пока оружие в наших руках – гарант защиты, и существует “серая зона” – считай мы все на войне. Медленно тлеющей. Но стоит подуть сильному ветру – и вся земля взвоет стонами смертных в треске пламени.

Я наклонился вбок и запустил руку под плотный брезент, под которым на грязном полу хранились деревянные ящики, выданные нам со склада. В слабом свете нескольких лампочек разглядеть содержимое практически невозможно, только на ощупь. Цинковый короб должен быть прохладным, увесистым, но мои пальцы нащупывают дерево. Ящик в ящике, почти как та незамысловатая игрушка – матрёшка. Всегда любопытно, что там – в самом конце. И моё любопытство вынуждает откинуть крышку и запустить пальцы внутрь. О, это уже интересно. И знакомо.

До боли знакомо.

– Я возьму одну? – спрашиваю я Зазу. – На всякий случай.

– Это на какой такой случай? – переспрашивает она, ловя мой взгляд.

– На случай войны.

Зазу думала недолго, накинула улыбку и мягко произнесла:

– Возьми, – разрешила она. – С ними ты уже научился обращаться.

Граната ИВ-1, что расшифровывается как “Имперская Воля”. Хорошая вещь, два десятка метров разлёт осколков, увесистая. Можно и в лицо швырнуть, если вдруг противник будет стоять совсем рядом.

Я прячу её в кармане бокового подсумка на моём новом пластинчатом нагруднике из кровомида – отцовское наследство, пылящееся на полках. По опыту прошлой компании было решено подготовить меня получше. Помимо защиты груди, мои плечи обросли плотными наплечниками из нескольких слоёв всё того же кровомида. Гибкие пластины опоясали мой живот, защита паха свисала почти до самых колен. Защита рук и ног не предусматривалась – комбинезон из плотных нитей мог уберечь от осколков, если только граната взорвётся не у самого носа. От пуль он, конечно же не поможет, что в целом сей печальный факт особо меня не беспокоит. У меня своя защита, свой доспех, незримый для глаз смертных. А спину мне прикрывал мой любимый плащ из шкуры оленя, выручавший меня ни раз.

Похлопав лежащую в подсумке гранату, я достал еще один цинковый ящик. Вскрыл его, и протянул Зазуле горсть патрон.

На женском лице застыла хмурость. Улыбка сползла прочь, отбросив огромную тень строгости. Зазуля была закована в тяжёлый доспех камуфляжной окраски с массивными наплечниками и нагрудником из дюжины пластин кровомида. Её спину покрывал плащ из оленей шкуры с болтающимися тонкими наростами в форме обычных листьев. Уникальная и довольно редкая вещь, способная принять окрас окружающей среды. Подол её плаща лежал комом у неё за спиной, касаясь стальной стены БТРа и коричневой кожаной обивки откидного дивана. Получилось забавное сочетание цветов: грязно-белого и коричневого. Почти серо-белёсый. И этот оттенок совсем не подходил к прекрасному женскому лицу в тусклом свете лам, болтающихся над нашими головами.

Зазуля запихнула в подсумок еще один полный магазин и протянула мне ладонь. Я отсыпал ей горсть, не спуская с неё глаз. В её образе было кое-что еще, чего мне страшно не хватает, и от чего я бы точно не отказался. Рядом с ней на сиденье лежал автомат.

– Зазу, почему мне нельзя иметь свой автомат? – спрашиваю я, косясь на оружие.

– Броня, Олег строго-настрого запретил…

– Здесь нет Олега! – вырвалось у меня.

Я был удивлён своей наглости не меньше Зазули. Какой-то не обдуманный порыв эмоций вылез наружу, подталкиваемый злостью и чувством несправедливости. Зараза, сидит во мне, как какой-то паразит, не давая ощущать себя полноценным мужчиной. Мне бы выгнать его из себя, раздавить и забыть. Сейчас, поведя себя подобным образом, лишний раз демонстрируя свою непокорность, у меня нет никакого желания перечить ей. Раз Олег сказал – значит не просто так. Пока эмоции будут просачиваться сквозь пальцы сжатого кулака – я не имею права брать оружие в руки. Еще хорошо, что мне разрешили гранату взять с собой. Если кого и подорву, то только себя.

– Здесь есть мы, Броня. Наша безопасность тебя не волнует?

– В шахте вы выжили лишь благодаря мне.

– Ты выжил благодаря нам, а точнее – Палычу!

Её тон был грубоват, как и лицо. Острый подбородок, тяжёлый взгляд. Волосы собраны в хвост и убраны под капюшон плаща. Такой она мне не нравилась. Та Зазуля, что была пару дней назад, когда мы возвращались с ужина Югова, вот тогда она была куда привлекательней и сговорчивей. Нужно было пользоваться моментом и сразу обо всё договориться! Гляди, сейчас бы и автомат на груди висел и подсумки распирало бы от полных магазинов.

Понимая всю бесперспективность дальнейшего разговора, я проглотил остатки скисшей злости и принялся забивать рожки дальше. Когда они наконец закончились, других дел для меня Зазуля не нашла. Не став погружаться во внутреннюю тоску мрачной обстановки, я прильнул к триплексу. Хоть какой-то яркий лучик надежды и радости в этой пещере, где единственный просвет во внешний мир – тонкий кусочек стекла, на котором ярко отсвечивала жизнь снаружи.

Мы неслись по разбитой дороге через золотистые поля высокой ржи, в которой можно было разглядеть сгорбленные спины сборщиков урожая. В это время суток стоит невыносимая жара, и лишь блуждающий по полям порывистый ветерок мог унять раскалённую на солнце людскую кожу. В основной массе трудились женщины и дети, мужчины были заняты куда более сложной работой. Множество шахт, богатые углём и “слезами Императора” нуждались в уходе исключительно мужскими руками. А их охраной уже занимались такие как мы. Было ли это справедливо? Я всегда считал, что каждый должен выполнять свою работу. Что умеешь – то и делаешь! Зазуля мастерски владеет любым оружием, умеет зашивать плоть, разорванную осколками, и, наконец, останавливать сочащуюся кровь из страшных ран. Считаю, она на своём месте, в полях ей не найдут достойной работы.

В пути мы уже несколько часов. Наш пункт назначения – Гуляйполе. Небольшое посёлок, чья граница проходит вровень с границей серой зоны. Соседство не самое лучшее, но жизни местных жителей защищает закон Инквизитора. Люди могут спать спокойно, но до конца жизни будут вскакивать от малейших подозрительных звуков. Такова реальность.

Когда узкие лесопосадки, высаженные между полями для защиты от сильных ветров, сменились деревенскими домами, БТР сбавил ход.

Зазулина ладонь легла мне на плечо, возвращая в душную реальность машинного нутра. Я резко оторвался от триплекса и заглянул ей в глаза.

– Мы почти приехала, – говорит она, усаживаясь на своё место.

Видимо, пока я наслаждался красотами внешнего мира, она успела сходить к Палычу.

Остаток дороги любоваться её недовольным лицом в полумраке у меня не было никакого желания. Полоска света неприятно обожгла мои глаза, когда я снова прижался к триплексу. Позади машины тянулось облако пыли, а впереди – люди выстраивались на обочине дороги. Нас не приветствовали. Женские лица прятались в тенях ладоней, вскинутых для защиты от ультрамаринового солнца, но от моего взгляда не ускользнула их хмурость, поджатая крепкой усталостью. Дети выглядели не лучше. Пыльные мальчики и девочки прятали свои лица в родительских робах, боясь бросать свои взгляды на огромную машину, мчащуюся по дороге через их деревню.

– Их вид тревожит меня, – говорю я.

– А чего ты ожидал? Улыбки и рукоплескания?

– Их лица… они все будто измождённые.

– Работа в полях не щадит никого.

– Но не до такой же степени.

– Броня, что ты знаешь о работе в поле?

Многое. О работе в полях я знаю не понаслышке, но не стану же я сейчас что-то доказывать Зазуле. К сожалению, моё слово мало чего стоит в нынешнее время. И, к сожалению, уже привычным для меня действием в подобных случаях является – молчание. Невыносимое мучение, когда на языке крутится бесчисленное количество слов, о которых Зазуля может даже и не догадываться.

Машина заметно притормаживает, съезжает с дороги в неглубокий кювет и замирает окончательно.

– Приехали! – вопит Палыч с водительского кресла.

Облачаться в доспехи он не стал, всё его снаряжение лежит рядом со мной, ждёт своего часа. Югов назначил главной Зазулю – ей и вести все диалоги с вышестоящим руководством. И как раз сейчас начиналась её любимая часть.

Мы отпираем дверь БТРа. Первым выхожу я, за мной – Зазу. Палыч продолжает сидеть на своём месте, наблюдая за всем происходящем через узкий триплекс. Нечто похожее на улыбку скривило его изуродованное ожогами лицо.

– Полегче с ними, – вырвалось эхом из нутра машины, когда мы уже собирались пойти вперёд.

Зазуля усмехнулась и проорала Палычу в ответ:

– Включи рацию!

Висевшая на груди Зазули рация зашипела, из динамика прозвучал мужской голос:

– Включил.

– Молодец, – обронила Зазу в пустоту, и мы двинули прочь от БТРа.

Впереди на дороге начинался блокпост, по обе стороны от которого тянулись неухоженные лесопосадки, штурмовать которые я бы не рискнул даже на танке. У небольшой хибарки на краю дороги нас встречали два охранника. Ну как сказать “встречали”. Скорее прятались в тени козырька, развалившись на деревянной лавке. Они даже не встали, когда между нами оставалось шагов десять. Чуть привстали, чтобы разглядеть нас, и снова лениво уронили спины на спинку лавки. Если бы не шлагбаум, перегородивший нам дорогу, – возможно Палыч бы и пронёсся мимо, не притормаживая, чтобы не терять зря время. Поступок не самый умный, да и местные правила запрещают пересечение границы без предоставления документов. И мы – не исключение. Но даже если мы и нарушим закон – наказывать нас никто не станет. Конечно, Югов пожурит пальчиком, но это не сравниться с тем наказанием, что выпало на плечи Палыча совсем недавно. Да и Зазуле нравилось общение с подобными персонажами, с “пристрастием” наблюдающим за порядком на границе.

– Чьи будете? – спрашивает один из охранников, сплёвывая нам в ноги.

Зазуля потянулась к подсумку на поясе, в котором можно было уместить довольно увесистые предметы, в том числе и пистолет.

– Сейчас достану документы… – начала она, но её грубо прервали.

– Мы с бабами не общаемся! – рявкнул второй, с мерзким щетинистым лицом и узкими глазками.

Мне тут же захотелось ударить его в лицо своим грязным ботинком, да так, чтобы остался след от подошвы. Но, всему своё время.

– Встать! – взревела Зазу на охрану. – Когда с вами говорит старший по званию, вы обязаны поднять свои задницы и отдать мне честь!

Желание предъявить документы на проезд у Зазули быстро отпало.

– Может нам еще тебе в ножки упасть?

Они оба усмехнулись. Поёжились, но продолжали сидеть, игнорирую требование Зазули. Самый уродливый перетянул автомат со спины к себе на ноги и накрыл его своими крупными ладонями, не забыв криво улыбнуться.

– В моём уставе нет такой строки, где говорилось бы о том, что солдат должен падать в ноги перед вышестоящим руководством, – твёрдо произнесла Зазу, окидывая каждого охранника взглядом. – Или в вашем уставе это прописано? Прошу показать мне…

– Слышь, – дерзит второй, – ты глухая? Мы не будем общаться с бабой…

– Ну тогда вам придётся общаться со мной, – говорю я, выходя вперед.

Мои слова вызвали куда больше смеха. Я подозревал из-за чего.

– Малыш, – усмехнувшись, произнес мужик, поджав к себе автомат так, чтобы ствол смотрел мне в грудь, – ты у кого своровал своё шмотьё?

– Выстрели в меня, – говорю я. – И тогда я расскажу тебе, откуда они у меня.

– Чё? – протянул он. – Зачем мне патроны на тебя переводить.

Он резко вскочил с места, и грубо проревел:

– Видимо, твой папаня тебя не научили уважать взрослых! Тогда твоим воспитанием займусь я.

Он был затянут в плотный комбез, в котором потел как свинья. Запах скисшего пота разил не только от его кожи, тяжёлое дыхание сопровождалось порывами тлетворной вони, способной убить лошадь. Капли пота стекали по его скривившемуся от гнева лицу, и их стало куда больше, когда он рванул в мою сторону. Между нами было пару шагов, и не заметить его выпад в мою сторону было просто невозможно.

Я даже не дёрнулся. Даже не отступил и не пошевелил телом. Откинул голову вбок, давая вражескому кулаку пролететь мимо лица и только потом ударил в ответ.

Он чуть выше меня, чуть шире в плечах, но явно в разы глупее.

Мой плащ колыхнулся, когда я врезал этому ублюдку прямо в лицо. Кулак залетел ему в левый глаз, скользнул по влажной от пота плоти и разбил в кровь нос. Он истошно ухнул, и рухнул обратно на место. Одного удара было мало, чтобы свалить такую тушу – понадобиться еще три, быть может пять подобных выпадов, нацеленных точно в рожу. Но это если бить рукой.

– Ах ты…

Он быстро очухался и уже собирался снова кинуться на меня, когда Зазулин пыльный ботинок разбил ему губы. Удар оказался по истине хорошим. За глухим стуком послышалось мычание и стон, затем мужик перекатился по скамье и рухнул к нашим ногам. Он не вставал. Тяжело дышал, содрогался, но продолжал валяться, уткнувшись лицом в пыль.

Проснулся второй охранник. Лежащий на его ногах автомат быстро очутился в его трясущихся руках. Глаза вспыхнули гневом, однако его лицо было во власти страха; подбородок трясся, губы нашёптывали нечто неразборчивое для нашего слуха. Он успел передёрнуть затвор, а когда вскинул автомат, я уже стоял напротив. Моя ладонь обхватила ствол автомата и потянула вверх. Дуло я уткнул себе в шею, утопив пламегаситель глубоко в плоть.

– Стреляй, – говорю я, уставившись охраннику в глаза.

Он прищурился, пряча глаза от яркого солнца, пыльного ветра и моего гордого лица. Видимо он впервые попал в подобную историю, где тебя принуждают выстрелить в человека. Конечно же стрелять он не собирался, как бы его не напугали. Обычный трус, способный только языком воротить.

– СТРЕЛЯЙ! – рявкнул я, приблизившись к нему так близко, что в выступивших на его глазах слезах я мог видеть своё отражение.

Автомат вдруг отяжелел. Плечи охранника поникли, как и его лицо. Я дёрнул на себя руку, вырывая оружие из обмякших ладоней. Была мысль убрать его за спину, наверно, теперь оно моё, но… не тут-то было…

Зазуля показа мне жестом руки, чтобы я передал оружие владельцу. Пришлось вернуть автомат охраннику, предварительно вынув рожок и передёрнуть затвор, вытряхивая патрон из патронника.

Зазуля снова полезла в подсумок на поясе. Вынула бумагу, выданную ей Юговым, и сказала:

– Нас прислал Югов. Мы должны встретиться с губернатором Крябовым Михаил Борисовичем. Немедленно.

Принимая из моих рук автомат, охранник не обронил ни слова, только тупо глядел на наши лица. В его взгляде навсегда поселилась ненависть, и развеять её не смогут даже слова Зазули, несмотря на произнесённые громкие фамилии. Он прижимает автомат к груди, губы силятся произнести хоть что-то, но из-за мычащего в наших ногах первого охранника мы ничего не слышим.

Зазуля перевела взгляд на меня.

– И где он такой сброд понабрал, они даже оружие держать не умеют. А еще стерегут посёлок на границе с серой зоной, – Зазуля опускает глаза на валяющегося на земле охранника. – Помоги ему подняться, – просит она мне.

Особого желания возиться с этим телом у меня не было, но раз просит Зазуля – нужно выполнять. Хватаю его за шкирку и помогаю подняться. Он весь шатается, ноги трясутся, из разбитых губ и нося потянулись кровавые слюни. Если его не придерживать – снова рухнет. Усаживаю на скамью рядом с его дружком. Теперь они оба смотрят на нас, и в отличии от нашей первой встречи, готовы разговаривать без лишних шуток, чего и добивалась Зазуля. И как всегда – через силу.

– Ау! – Зазу щёлкает пальцами у их носов. – Вы слышите меня?

Один из охранников, что сидел в обнимку с автоматом закивал головой.

– Отпирай шлагбаум, – командует ему Зазуля.

– Не положено… – кряхтит он.

Я опешил. То, что его лицо еще не было разбито в кровь – исключительно наша заслуга. Только скажи лишки – и мой, или Зазулин ботинок снова найдёт цель, но столь очевидный факт не пугал охранника. Уж не знаю, за что он готов был стоять горой, но сейчас он проявил себя по достоинству. Могу допустить, что за пропуск на территорию посёлка кого попало светит только одно – смерть. Тогда его можно понять. Да и мы не беспредельшики, просто у нас есть простое правило: как вы нас встречаете – так мы себя и ведём.

Зазуля разворачивает сложенный пополам лист бумаги и почти тычет им в лицо охраннику.

– Читай, – говорит она. – И обрати внимание на печать.

Глазёнки того быстро заскользили по бумажке. И чем глубже они вчитывались, тем шире становились.

– Ну что же вы сразу бумагу нам не показали, – говорит он, уставившись оторопевшим взглядом на Зазулю.

Шутник.

Зазуля убрала пропуск обратно в подсумок, поправила плащ, скомкавшийся после удара ногой, и как вдруг оглушительно рявкнула на двух бедолаг:

– Встать!

После того, как нам открыли шлагбаум и указали дорогу, мы вернулись к БТРу, из которого доносился заливистый смех Палыча. Мужик сидел в водительском кресле в одной майке и всё никак не мог успокоиться. Впрочем, так было всегда. Так было везде, куда бы мы не приезжали с незваным визитом. Палыч никогда не выходил, он любил наблюдать представление через триплекс своего водительского места, подмечая каждый наш шаг и удар, а потом остаток дороги обсуждать их и смаковать подробности, которые ускользнули от его взора.

– Броня, ты почувствовал удовлетворение, когда он рухнул в грязь у твоих ног?

– Да, – честно ответил я. – Почувствовал.

Глава 2

Сила убеждения – лучший пропуск в наше время.

Проезжая шлагбаум, Палыч вжал педаль газа в пол, вынуждая огромные колёса БТРа поднять в воздух так много песка, что в одну секунду весь блокпост и два охранника скрылись в облаке зернистой пыли.

Впереди началась обычная деревенька. По обеим сторонам дороги протянулись бесконечные ряды одноэтажных домов из бруса с дощатыми крышами и печными трубами из красного кирпича. За каждым домом виднелась довольно привычная картина для здешних мест – стеклянные парники будто прятались за ослепительной вспышкой ультрамаринового солнца, из-за чего наблюдать за ними через триплекс было тем еще занятием; отражённый от парника луч бил прямо в глаз не хуже кулака. И меня давно уже не удивлял вид пустых ведер, занимавших большую часть свободной земли на участке. Видимо, если оставить ведро за пределами своей земли, после дождя забрать его без оружия в руках навряд ли получиться так просто.

Никогда бы не подумал, что вода станет настолько ценным ресурсом. Даже дождевая.

Ехали мы не долго, после шлагбаума дорога заняла минут пять. БТР катил медленно, стараясь не создавать местным жителям песчаную бурю. Палыч хоть и был отбитый на голову, но всё же при возможности старался оставаться человеком. В любом случае – спасибо нам никто не скажет, но мы останемся чисты перед самими собой.

Пока мы ехали, я крутил триплекс как заведённый. Моё внимание манили местные люди, блуждающие вдоль улиц. Одни женщины и дети, изредка попадались старики. Мои догадки оправдывались: здоровое мужское население занималось куда более сложной работой, чем сбор урожая в полях, или в парниках.

БТР заметно сбавил ход, затем съехал с дороги и окончательно замер.

– Приехали, – голос Палыча эхом пронёсся через нутро машины.

Я, наконец, отлип от триплекса. Зазу уже стояла у двери, держась за рукояти.

– Ты идёшь? – кричит она Палычу.

Шесть пульсирующих сердец внутри моторного отсека невозможно было заглушить. Глухие стуки раздавались всегда, даже ночью, приглушённые лишь толщиной металла. Переплетения труб над головой непрерывно гоняли через себя маслянистые жидкости для обеспечения равномерной работы сердцем. Эту машину невозможно было заглушить, и Палыч уже давно не рассматривал её как “машину”. Для него она давно стала живым организмом, что отчасти было правдой. Горячим, пульсирующим, и громко дышащем. Настолько громким, что общаться в утробе этого создания без криков было невозможным.

– Нет! – кричит Палыч в ответ. – Сами справитесь.

Зазуля лишь пожала плечами, затем опустила рукоять и распахнула тяжеленую дверь из толстенного металла.

Отшельническое поведение Палыча частенько вынуждало меня задуматься. Вот и сейчас у меня в голове постепенно складывалась мозаика, кусочками которой были его частые отсидки внутри машины. И нет, это никак не связано с его желанием наблюдать за происходящим через водительский триплекс в неудобном кресле. Сложно признать, но Палыч по-прежнему стеснялся своей внешности. И особо остро это проявляется в незнакомых местах, где любопытные глаза бродяг могут вызвать в нём неловкое чувство, что в свою очередь может понести за собой непредсказуемые последствия.

Мы вышли наружу и увидели трехэтажный дом – всё точь-в-точь как нам и описали те два охранника. Высокий глухой забор, плетёные металлические ворота, сквозь прутья которых можно было просунуть голову и без особых препятствий наблюдать за происходящим внутри участка губернатора. Только за своё любопытство можно получить палкой по голове от двух охранников, следящих за порядком у ворот.

Здесь уже намечалось что-то неладное. Начиная от ворот и вдоль дощатого забора, тянулась длинная очередь из одних женщин. Одетые в дешёвые льняные платья, они стояли под солнцем, держа в руках различную тару. В основном это были обычные бутылки, пустые. Видимо люди пришли за своей положенной суточной нормой воды, но ни в одной деревне губернатору не позволено доводить до таких огромных очередей. И, судя по всему, очередь только росла. Никого за ворота не пускали. Странно всё это. Югов будто чувствовал, что творится здесь что-то не ладное. Живущее во мне чувство справедливости заколотилось в груди сильнее сердца, требуя от меня разобраться в происходящем беспорядке.

Завидев двух охранников у ворот, мы двинули в их сторону. К моему удивлению в очереди царил покой и порядок, женщины терпеливо дожидались… дожидались чего-то в полном молчании, и никто даже с соседкой не перекинулся и парой слов, пока мы проходили мимо. Лишь переминались с ноги на ногу, бросая усталые взгляды в сторону охраны.

Пока мы шли, стоявший справа от ворот охранник принялся изучать нас. Он обратил внимание на наши нагрудники, плащи. А затем зацепился взглядом за лицо Зазы, и не отрывал его до тех пор, пока мы не подошли слишком близко. Не то, чтобы она ему понравилась, скорее ему приглянулись её напор и смелость. А может, они даже и знакомы, однако на лице Зазы подобного любопытство заметить было невозможно. Она смотрела на них пустым взглядом, как на обычный сброд, с которым ей приходиться сталкиваться каждый день.

Ничего не сказав, Зазуля лезет в подсумок на поясе за нашим пропуском. Пока её пальцы выуживали бумагу, этот охранник спрашивает:

– Вы записаны на приём?

Он почти на голову выше меня, гладковыбритая кожа лица и пытливый взгляд, пытающийся установить связь между нами и стоявшим в сторонке БТР. В отличии от своего напарника, не проявляющего никакого интереса к нашим персонам, он явно был заинтересован в решении любых острых вопросов. Облачённый в лёгкие доспехи из плотной кожи и кусков кровомида, он помялся на месте, поправил висевший на ремне автомат, и снова окинул нас взглядом. Его явно смущало наше молчание. Он заглянул мне в глаза, ожидая что я хоть что-то произнесу, но мои губы так и остались неподвижны.

Зазу достаёт пропуск, разворачивает его и показывает охраннику.

Тот слегка наклоняется, глаза бегают по бумаге, после чего он заявляет:

– Но вам в любом случае нужно записаться на приём.

Зря он так. Зря. Рация на груди Зазы включена, Палыч всё слышит и я уже представляю, как он устраивается поудобнее в своём кресле, готовясь увидеть новое представление. Зазуля, продолжая сохранять молчание, складывает листок и прячет его в подсумке.

– Вы видели печать на пропуске? – спрашивает она, с пристрастием осматривая огромную очередь из женщин вдоль забора.

– Видел.

– Кому она принадлежит?

– Я знаю, кому она принадлежит, – уверенно заявляет охранник, – но вам…

– Видимо, вы не знаете, кому она принадлежит. Мы прибыли сюда по приказу Югова Бориса Игоревича. Слышали о таком? Если нет, так вот я вам напомню…

– Я прекрасно знаю, кто…

– Не перебивай меня! – взревела Зазу на охранника.

Её выпученные глаза искрились гневом, и наконец охранник заполучил всё её внимание. Пока он молчал, губы Зазули кривились, и казались плотно сжатой пружиной, готовый в любой момент выстрелить.

Губы охранника дёрнулись, он уже собирался дать отпор, как Зазуля вновь оглушительно взревела:

– Ты обязан нас пропустить!

Он снова поправляет автомат, будто пытается нас запугать, но с нами такой фокус не прокатит, даже если он осмелится навести на нас ствол.

– Я повторяю, – произносит он спокойным тоном, – вы должны записаться.

Мне не хотелось стоять в сторонке и просто наблюдать. Мне нравилось разговаривать с людьми, общаться, докапываться до их нутра, и доставать наружу всё то, что они так долго и усердно прятали годами внутри себя.

– Знаешь, в чём наше отличие? – спросил я у него.

В обращённом на меня взгляде я уловил злость и недопонимание, мол почему этот юнец обращается ко мне. Но он промолчал.

– Если ты нам хоть что-то сделаешь, я имею ввиду вот эту игрушку, – я опускаю взгляд на его автомат, – то тогда в твоей жизни произойдут такие события, после которых тебе захочется убежать куда подальше. Так далеко, что сама АЭС тебе покажется лучшим местом, где бы ты смог спрятаться. А вот если мы здесь начнём вершить правосудие – нам ничего за это не будет. Понимаешь?

Его лицо дёрнулось, он часто заморгал. Вновь поправив автомат и весь поёжившись, он смачивает губы языком и продолжает на меня пялиться, делая вид, будто мои слова для него ничего не значат. Но уже поздно. Поздно! От меня не сумела ускользнуть тень страха, мелькнувшая в его взгляде. Даже подбородок… даже он выдавал сомнения своей редкой пляской. Но что-то слишком важное не позволяло ему взять и так просто пустить нас. Здесь явно творится что-то нечистое, и все запреты и препятствия, встречающиеся на нашем пути – всего лишь попытка замедлить нас или выиграть время.

– Видишь позади меня БТР? – вновь обращаюсь я к огромному охраннику в лёгком доспехе, для которого автомат – всего лишь аксессуар.

– Вижу, – бросает он.

– А теперь представь его мчащемся на тебя на полном ходу. Представил?

– Вы не посмеете… – мямлит он.

– Ты уверен? Ты точно уверен?

Улыбнувшись, Зазуля отходит в сторону, когда я уверенным шагом двинул в сторону нашей огромной машины. Я не залезаю внутрь. Запрыгнув на нос, я опускаюсь на колено рядом с приоткрытым люком, заглянув в который вижу обожжённое лицо Палыча с натянутой улыбкой.

– Ну что, – говорю я Палычу, – ребята требуют представления.

– Сейчас устроим.

Машина задрожала. Гул двух сердец раскатился внутри БТРа и вырвался наружу сквозь узкую щелку между люком. Массивный и тяжёлый кузов дёрнулся вместе со мной, машина выехала на дорогу и двинула в сторону ворот. Я сидел на самом носу и с наслаждение наблюдал за охраной. Левый охранник, что пребывал всё это время в полном молчании, уже успел отскочить в сторону вместе с разбегающимися женщинами, и даже позволил себе навести на меня автомат, когда второй – стоял как вкопанный. Он будто оцепенел, не двигался, автомат покоился в его руках, уставившись дулом в землю. Губы не шевелились, но его взгляд мог поведать мне куда больше простых слов. Он испугался. Испугался нарушить приказ, отданный ему кем-то властным. Однако, со здравым смыслом не поспоришь. Да и как спорить с многотонной махиной, которая не оставит от тебя и мокрого места. Хотя, почему же не оставит. Как раз то и оставит мокрую лужицу багрового цвета.

– Стойте! – вдруг взревел он дрожащими губами.

Я стукнул кулаком по люку – и машина замерла на месте.

Ну вот, сразу бы так. Почему всегда нужно прибегать к нестандартным решениям вопроса! Почему? Почему нельзя было сразу нас взять и пропустить, ведь у нас даже бумага имеется. Творящаяся на каждом углу несправедливость вызывала у меня лишь гнев, однако нельзя было скрыть тот факт, что наше положение дарило нам немалый простор для нашего “творчества”.

Я быстро спрыгнул с БТРа и пошёл в сторону охранника, к которому уже подошла Зазу. Наконец, после короткого диалога перед нами открылись ворота.

Металлическая створка лязгнула. Мы зашли на охраняемую территорию и под пристальным взглядом охраны двинул в сторону довольно симпатичного трехэтажного дома из белого кирпича, крышей из стальных листов и огромными окнами, позволяющих осматривать всю деревню целиком. Хоромы не как у Югова, здесь присутствовала скромность, но вкус и размах хозяин не мог скрыть. Быть может и не хотел, позволяя себе в полном одиночестве сравнивать себя с самим князем, чем грешили почти все поверенные Югова, стоило им дать чуть больше власти. Чуть больше дозволенности чем у обычного жителя деревни.

Крябов Михаил Владимирович был явно не готов к приёму гостей, да и вообще повёл себя слишком холодно, когда увидел закованных в доспехи незнакомцев в дверях своего кабинета.

Когда мы вошли в дом, охранник провёл нас на второй этаж по скрипучей лестнице и подвёл к двустворчатым дверям, выкрашенных белой краской в несколько слоёв, как и всё вокруг, кроме пола. Под ногами лежал жесткий ковёр, на котором уже красовались пыльные следы от наших ботинок.

В душном кабинете за огромным письменным столов с важным видом восседал щуплый мужчина в льняном костюме, таком же белом и мятом, как стены и потолок этого кабинета. Верхняя губа скрывалась за щёткой густых пепельных усов, по левой щеке к виску поднимался бледный рубец, прорубивший гладкую дорожку в двухдневной щетине. Острый нос и узенькие глазёнки. Он не выглядел каким-то мерзким или угрюмым. Скорее, он был красив, глаза блистали умом, к своим пятидесяти годам ему удалось сохранить большую часть волос, хоть те и выглядели как покрытый копотью снег. Осталось проверить его в деле.

Стоило мне шагнуть внутрь кабинета, как он тут же вскочил с деревянного кресла с высокой спинкой. Мужчина к тому же оказался еще и высоким.

– Игорь! – рявкнул мужчина. – Почему посторонние в моём доме?

За моей спиной послышался шорох. По полу застучали ботинки, и вперёд меня вышел охранник.

– Михаил Владимирович, – голос дрожит, охранник будто отчитывается перед строгим родителем, – у них пропуск. Гости требуют личной встрече с вами.

– Пропуск? – переспросил мужчина, переведя взгляд на меня. – Ну хорошо.

Деловитый мужчина вышел из-за стола и ладонью подозвал к себе Игоря. Охранник прильнул к нему как голодная псина к хозяину, наклонил голову, будто подставляя сальную макушку для поглаживания. Борис Михайлович наклонился к его уху и что-то быстро нашептал. Что именно – я не расслышал, но точно что-то важное. Важное настолько, что охранник бегом покинул кабинет, толкнув Зазулю. Нечаянно, конечно же, иначе по лестнице он грохотал не подошвой своих ботинок, а лицом.

– Меня зовут Крябов Михаил Владимирович, я глава посёлка Гуляйполе. Чем могу служить?

Наконец в кабинет вошла Зазуля. Она встала рядом со мной, представилась. Чтобы все формальности были соблюдены и не возникло лишних вопросов, она в который раз достаёт пропуск и даёт мужчине увидеть заветную печать. Пока он разглядывал бумагу, я обратил внимание на его стол. Среди ровных стопок бумаг, чернильницы из дорогого камня и деревянного светильника особое внимание привлёк серебренный поднос со стеклянным кувшином и бокалов, отбрасывающим на лежащую напротив кожаную папку солнечного зайчика. Стакан с водой, от которого я сейчас бы точно не отказался. Я неосознанно облизнул губы, за что немедленно себя отругал. Нельзя выдавать слабости, на них могут сыграть.

– Хорошо, – спокойно говорит мужчина. – Вы же приехали сюда не для того, чтобы тыкать пропуском мне в лицо?

– Мы ищем Сергей Сергеевича, – говорит Зазуля.

Мужчина немного помолчал, поочередно окидывая нас своим хитрым взглядом.

– У меня в посёлке проживает дюжина мужчин с похожим именем и отчеством. Можно чуть больше конкретики?

– Я думаю, вы прекрасно понимаете, за каким именно Сергей Сергеевичем мы прибыли.

Мужчина снова утих. Глубокие раздумья он ловко маскировал блуждающим взглядом по нашим доспехам, чьей целью было заставить поверить нас в его глубокое непонимание наших намёков. Но в очередной раз нарвавшись на строгий взгляд Зазули, он вдруг меняется в лице, становясь мягче и более разговорчивее.

– Зачем? – тут же спрашивает он, посмотрев на нас умным взглядом.

– Это вас не должно касаться. Просто скажите нам, где его найти.

Мужчина как-то странно отреагировал на слова Зазули. Вначале он будто подавился, а потом и вовсе залился смехом. Он даже уселся обратно в кресло, чтобы только успокоиться. Когда нездоровый смех наконец умолк, мужчина поднял стакан и начал пить. И пил до тех пора, пока последняя капля не упала на его губы.

Он облизывает губы, и говорит. Говорит уверенно, да так, что нельзя не поверить.

– Ваше требование невозможно.

– Поясните, – требует Зазуля, с трудом сдерживаясь, чтобы не повысить голос.

Мужчина ставит стакан, откидывается на спинку кресла. Он устало выдыхает, складывая пальцы рук домиком, а потом говорит:

– Сергей Сергеевич мёртв.

Неожиданно, но мы допускали подобное развитие ситуации. Слова Крябова не стали для нас сюрпризом. Живём в небезопасное время, в любой момент может случиться всё что угодно. И даже то, чего практически невозможно представить. БТР, сносящий тебя вместе с воротами. Или огромную медведицу, прыгающую на тебя с борта БМПэхи. Или как вам такое – вы уходите в поле чтобы справить нужду, а вам в штанину заползает сороконожка размером с вашу руку и оплетает ногу. Скорее всего это будет ваш последний выход в поле. Нужно всегда смотреть под ноги, особенно там, где садишься.

– Вы уверены? – спрашивает Зазуля.

– Абсолютно.

Лицо мужчины выражало спокойствие. Находясь в душном кабинете с двумя незнакомцами, он держался уверенно, я бы даже сказал – слишком. На его фоне глупцами казались мы, ведь это нам пришлось проделать весь этот путь и в конечном итоге услышать – вы опоздали.

Я посмотрел на Зазу. Женское лицо мялось рывками, с вязкой тяжестью переваривая услышанное. Внутри неё шла борьба, неравная, в которой смирение рано или поздно одержит победу. Мы не можем вернуться к Югову с пустыми руками. Мы обязаны во всём разобраться.

– Нам нужны доказательства, – потребовал я у Крябова.

Глава 3

Под доспехом быстро скопился пот.

Желание сорвать с себя нагрудник и расчесать когтями липкую кожу сводило с ума. Хотелось пить, но наши запасы воды остались в машине. Я кривил лицо, каждое движение вызывало зуд. Трезвость разума сохраняли новости о смерти Сергея, погрузившие меня в глубокие раздумья. Нет никакого смысла скрывать тот факт, что весть о смерти разыскиваемого нами человека меня огорчила. На кону жизнь Олега. И ниточка, ведущая к его спасению, вдруг оборвалась. А вдруг без этого Сергей Сергеевича нам ну никак не удаться спасти Олега? Неужели этот таинственный человек является неким ключом к спасению, и без него мы не сможем преодолеть ряд дверей, за которыми и прячут Олега?

Нет! Всегда есть другой выход, нужно искать лучше, придираться к каждой детали и, наконец, бросать взор не только к своим ногам.

– Душно сегодня, – произнёс Крябов, – надеюсь – к дождю. Я бы предложил вам присесть, но боюсь вы своими доспехами можете испортить мою мебель. Но я буду плохим хозяином, если не предложу вам водички?

Он вскидывает руку и указывает тонкой ладонью на графин с водой.

Я сглатываю слюнку. Комбинезон под доспехом кажется совсем мокрым. Вообще, предлагать свою собственную воду кому попало – непозволительная роскошь. Делиться водой не принято, только в экстренных случаях. Видимо, у графа дела с питьевой водой обстоят куда лучше, чем у местных, собирающихся с пустыми тарами в огромные очереди под палящим солнцем.

От предложенной воды мы отказались.

В своём чуть помятом костюме Крябов подходит к наглухо запертым окнам, за которыми открывается прекрасный вид на густые леса и водонапорную вышку, коих здесь дюжина, и каждая может собрать почти тысячу литров дождевой воды. Закряхтев, он раскрывает одну из створок, впуская внутрь кабинета лёгкий сквознячок. Первый же порыв ударяет в стол позади Крябова и срывает с верхушки стопки бумаг листок. Он еще не успел упасть на пол, как Крябов громко заявляет:

– Я подниму!

Он делает шаг нам на встречу, но Зазуля уже нагнулась и подняла листок с пола. Её глаза успели скользнуть по нескольким cтрокам, прежде чем листок был грубо вырван тонкими пальцами.

– Это мои документы, – говорит мужчина в мятом костюме и возвращается к столу. – Если вы успели прочитать содержимое – я буду вынужден вас ликвидировать. Военная тайна, иначе поступить я не могу.

Честно говоря, я напрягся. Моё лицо сжалось, а рука потянулась к подсумку с гранатой. Зазуля повела руку за спину…

Раздался хохот.

Мы замерли, переглянулись. За столом хохотал Крябов, всматриваясь в ниши лица покрасневшими глазами.

– Да шучу я! – слова с трудом просачивались сквозь плену больного смеха.

Продержалось бы молчание чуть дольше, и тогда бы нам всем было точно не до смеха. Даже не знаю, как бы выглядело его лицо при виде гранаты в моей ладони. Шутник, мать его…

Губернатор Гуляйполя поймал мой серьёзный взгляд и быстро успокоился. Кожа на его лице будто окаменела, да и весь его вид в миг стал серьёзным. Продолжая заглядывать ему в глаза, я говорю:

– Вернуться к Югову с пустыми руками мы не можем, нам нужны доказательства смерти Сергея Сергеевича.

– Доказательства какого рода вам нужны, у меня имеется свидетельство о его смерти.

– Нет, нам нужно что-то более существенное. Желательно останки тела. Подойдёт рука, а лучше – голова.

Пришло время наших шуток.

Граф напрягся. Нахмурив брови он спрашивает:

– Вы шутите?

– Нет, – отвечаю я. – Мы обязаны представить Югову хоть что-то. Понимаете?

Лицо Крябова дёрнулось от удивления, он кладёт руки на стол и пожимает плечами.

– Тогда вам придётся самим отыскать его останки, – говорит он. – и в этом я не смогу вам помочь.

– Отыскать? – переспрашивает Зазуля. – Он не был захоронен?

– В серой зоне людей не хоронят. Вы хотя бы в курсе, кого разыскиваете? Что князь Югов рассказал вам о нём?

– Югов предоставил нам исчерпывающую информацию, – отвечает Зазуля.

– Мне только любопытно… Можно я полюбопытствую?

Крябов складывает ладони мостиком и опирает на них свой острый подбородок, не спуская глаз с Зазули. Девушка кивнула ему, не утруждая себя лишней болтовнёй.

– Зачем Югову судить его в Мелитополе?

– Судить? – вырвалось у Зазули, и это точно было лишним.

– А что еще можно сделать с преступником? С бунтовщиком! И, наконец, с предателем!

Пришлось состроить серьёзное лицо, чтобы хоть как-то скрыть удивление от услышанного. Таких подробностей Югов нам точно не сообщал, и возникает вопрос: а сам князь в курсе обвинений, выдвинутых нашему поисковому объекту?

– Вы сообщали Югову? – спросил я.

– Нет. У нас каждый день происходят несчастные случаи на шахтах, случаются и летальные исходы. Мне что, теперь о каждой смерти оповещать князя? Или он был кем-то особенным для Югова?

Этот Михаил Владимирович начал копать в нашу сторону. Сейчас тот момент, когда мы должны сломить его напор и забрать инициативу в свои руки.

– Вы сказали, что он погиб, – утвердительно заявляю я. – Верно?

– Я сказал, что он мёртв, а при каких обстоятельствах наступила смерть – мне не ведомо. Да и нет никакого желания вдаваться в детали. Собаке собачья смерть.

– Допускаете ли вы, что его могли убить? – спрашивает Зазуля.

– Допускаю, – отвечает Крябов, бегая глазами по кабинету. – Я всё допускаю. Его могли убить. Он мог погибнуть. Его могли убить дикие звери. Он мог нажраться до беспамятства и захлебнуться собственной рвотой. И такое бывает. Мне доложили, что он мёртв. А при каких обстоятельствах – я не стал выяснять. Возможно, и зря, видя на ваших лицах непонимание.

– Почему вы назвали его предателем? – спрашиваю я. Для такого обвинения нужны довольно веские доказательства, видимо случилось действительно что-то существенное.

– Я на допросе? – уточнил у меня мужчина, утирающий платком пот со лба.

– Нет. – бросила ему Зазу. – Но вы же понимаете всю серьёзность происходящего. Нас послали не просто так. И если сейчас вы не на допросе, то это может произойти в скором времени.

– Он пытался захватить шахту, – выдохнул Крябов, поглядывая на нас исподлобья. – Собрал людей и устроил бунт. Его поведение… его поступок был неприемлем. Вопрос необходимо было решить в кротчайшие сроки. У меня люди каждый день должны получать воду по талонам! У меня, наконец, посевная в самом разгаре!

– И вы не доложили об этом Югову? – с удивлением спросила Зазуля.

– О чём? О чём я должен был доложить? О бунтовщике? Написать в депеше, что я жду дальнейших распоряжений и ждать ответа как минимум неделю?

– Мы добрались до вас за пару часов.

– Местная канцелярия работает куда медленнее.

И то верно. В принципе упрекнуть его не в чем, если всё, что он говорит – правда, то его поступок оправдан. Даже больше; его поведение в сложившейся ситуации можно расценивать как поведение настоящего губернатора, пекущегося за жизни вверенных в его руки местных жителей. Однако, у меня были подозрения. Его речь совсем не вязалась с мимикой лица и жестами рук. За свою долгую жизнь я научился без ошибочно отличать лжецов от тех, кто говорит правду. И вот этот Михаил Владимирович нам явно что-то не договаривал.

– И ваши люди убили его? – спросил я.

Мои вопросы начинали раздражать Крябова. Это было заметно в его поведении. Он встал из-за стола и начал наворачивать круги, то поглядывая в окно, то бросая на нас взгляд полного негодования. Его костюм заметно увлажнился, огромное мокрое пятно расползлось по спине и даже успело несколько раз подсохнуть, оставив на ткани белёсую тень солевого пота.

– Мои люди никого не убивали. Они должны были только решить с ним вопрос.

– И как они его решили?

– Ни как. Когда они прибыли на место, оказалось, что Сергей Сергеевич успел подорваться на мине. Рабочие указали место подрыва, но добраться туда оказалось невозможным. Минное поле. Понимаете?

– Прекрасно, – бросил я.

– И где это место? – спросила Зазуля.

– Я не знаю, – разводит руками Крябов.

– А кто знает?

– Боюсь, найти их будет не так просто…

– Мы постараемся.

– Нет, вы не понимаете. Мои люди постоянно находятся в серой зоне, занимаются охраной шахт. Конечно, есть ротация, кто-то приезжает сюда на отдых, кто-то, наоборот, уезжает. Искать тех, кто именно был на месте подрыва – это как искать иголку в стоге сена.

Дело дрянь. Найти свидетелей будет практически невозможно. Да я больше, чем уверен, найди мы хотя бы одного очевидца – и он точно не станет нам указывать точку. Граф всеми возможными способами пытается не допустить нашего присутствия в серой зоне, так что говорить о его людях. Немые, слепые, глухие. К сожалению, придётся признать, что поиски останков Сергея Сергеевича отнимут у нас столько времени, что Олег умрёт не от рук Фишеров, а просто от старости. Придётся Югову смириться с фактом смерти Сергея без веских доказательств.

Мне бы хотелось перейти к следующей теме нашего визита, но у меня еще оставалось немного вопросов, ну так, чтобы полностью убрать все пробелы.

– Когда узнали о его смерти? – спрашиваю я.

– Дней сорок назад.

– Как удачно мы приехали, на сороковой день, – улыбнулся я, однако Зазу не разделяла моего веселья, поглядывая на высокого мужчину в мятом костюме хмурым взглядом.

– Да, – тянет Крябов. – Мне жаль, что вы уезжаете с пустыми руками. Честно. Если бы я мог – я бы помог вам. Но сами видите, это невозможно.

– Но кое в чём вы нам все же поможете, – говорит Зазуля, чем вынуждает лицо губернатора накинуть искусственную маску глубочайшей заинтересованности.

– В чём же? – спрашивает он. – Еда, вода… просите что угодно.

– Спасибо, но припасов у нас вдоволь. А вот ваши документы я с удовольствием изучу.

– Мои документы? – голос мужчины дрогнул, тонкие брови потянулись друг к другу, бросая тень на блеснувшие в испуге глаза. – К моим документам вы не имеет права прикасаться…

– Имею, – заявляет Зазуля и сразу же достаёт из подсумка на поясе еще одну бумагу.

Взгляд Крябова наполнился ужасом, когда он увидел сложенный пополам листок, медленно тянущийся к его лицу. Дрожащими пальцами он забирает его, раскрывает. Видимо, мы нашли довольно слабое место, для него эта депеша куда хуже нашего вмешательства в дела с Сергеем. То, что мы откапали бы в серой зоне, куда меньше принесло бы проблем, чем содержимое этого письма.

Сложив листок пополам, Крябов протянул его обратно Зазуле. Ненадолго мы все погружается в тишину. Можно было бы даже услышать чужие мысли, если бы не жужжание маслянистых мух, кружащих рядом с окном и над поникшей головой Крябова.

– Хорошо, – нарушает молчание Михаил Владимирович. – Но вам не хватит дня на проверку всех документов. Плюс, мне нужно подготовить всё, а вам уже нужно уезжать…

– Мы остаёмся. Если нужно два дня – мы потратим два дня.

– Но у нас негде вас разместить.

– Не переживайте, – говори Зазуля, не скрывая улыбки, – мы переночуем в своей машине.

На лицо губернатора легко любопытство, он вскочил с кресла и подошёл к окну. Высунувшись наружу, голова мужчины принялась пристально что-то выискивать на улице, бросая взгляд во все стороны. Недолго он искал заинтересовавший его предмет. Присвистнув, он ввалился обратно в кабинет и повернулся к нам.

– Отличный БТР, на скольких сердцах работает? Или у Югова еще остались запасы топлива?

– Завтра я отберу четырёх жителей, – в голосе Зазы чувствуется тяжесть, она проигнорировала вопрос графа, или страстно желала, чтобы ответ он увидел в её тяжёлом взгляде. – Проведу короткий опрос – стандартная процедура. Вы должны быть в курсе.

– Да-да. Я всё пониманию, и, конечно же, препятствовать вашей работе не собираюсь. Мне нечего скрывать от вас, я живу по совести. Благополучие граждан и их процветание у меня на первом месте!

– Я и не сомневаюсь, – подмечает Зазу, – но можно узнать, что за очередь собралась у ваших ворот?

– Очередь? Какая?

– Из людей, – уточняет Зазу. – Точнее – из одних женщин.

– Ах, эти. Женщины… Они стоят у ворот с самого утра, ждут, когда приедет машины с водой. Всё как всегда, ничего не обычного.

Зазулю явно не удовлетворил ответ. Мы вместе видели этих женщин, и вид их мягко сказать был не здоровым, скорее болезненным: уставшие глаза, сухие губы, бледноватая кожа – что странно, с учётом постоянной работы на солнце.

– А по какой причине образуется очередь? – Зазуля всё же решила копнуть глубже.

Крябов опустился в кресло с видом очень заинтересованного человека. Поставил локти на стол, подбородок снова уронил на сложенные ладони.

– По причине того, – говорит он, растягивая слова, – что воды может всем не хватить. Но в этом нет ничего не обычного.

– Разве? – удивилась Зазу, да и я был удивлён не меньше.

Получается, что в посёлке люди могли страдать от жажды, а это может рассматриваться как саботаж на территории нашего княжества. Немыслимая халатность. Любой губернатор, столкнувшись с проблемами поставок воды, обязан первым делом уведомить Югова. Гуляйполе находится на границе с серой зоной и является неким плацдармом между нашем княжеством и землями Зверобоевых. А сейчас мы узнаём, что половина населения истощена! Они не то, чтобы оружие не смогут держать в руках, как они грядки будут полоть, как урожай собирать. А если об этом прознает враг? Отличная брешь в обороне наших земель.

– Я понимаю, что вы подумали, – начал оправдываться Крябов, – но повода для тревоги, я вас уверяю, нет. Третий день стоит изнуряющая жара, люди каждый день работают в полях, обильно потеют, а следовательно, должны обильно потреблять воду. К сожалению, на данный момент мы еще не успели выровнять поставки воды с уровнем потребления. Но я вас уверяю, в ближайшие дни мы всё уладим, и очередь у моих ворот больше никогда не образуется.

И снова слова графа звучат убедительно. На личной шкуре я ощутил наплыв жары, и сейчас больше переживал за наши запасы воды в БТРе, которые мы явно рассчитали неверно. Зазуля хочет задержаться на день – следовательно ночь нам придётся экономить воду. А еще еда…

– У вас будут еще ко мне вопросы? – спрашивает мужчина, разводя руки.

– Мы вернёмся завтра, – бросает Зазуля, и мы выходим из кабинета.

– Зайдите в столовую “Костяныча”, – кричит он нам в спину, когда мы уже спускались по лестнице. – Всё за мой счёт!

Выйдя на улицу, я сразу же замечаю перемены. Зазуля собирался поделиться со мной своими мыслями, но я был вынужден его остановить.

– Оглянись, – говорю я.

Зазуля покрутила головой, затем перевела взгляд на меня и кивнула головой в сторону БТРа. Напротив каждого деревенского дома стоял солдат с автоматом в руках. Они нам не угрожали, но их взгляды были явно обращены на нас. Не размыкая губ, мы подошли к машине и забрались внутрь. Когда дверь захлопнулась, погрузив нутро БТРа в душный мрак, Зазулин язык немедленно пустился в пляс.

– Какой мерзкий товарищ. Он лжёт нам. Ложь в каждом слове!

Её затрясло, на губах выступила слюна, блеснувшая в свете тусклых лам под потолком. Прохаживаясь между боковыми диванами, на одном из которых я уже занял место, она продолжала поносить Крябова:

– Он лгал мне. Он лгал нам. Лгал, смотря мне прямо в глаза! Я прям сейчас хочу взять автомат и вернуться к этому ублюдку…

– Присядь, – говорю я. – Тебе нужно успокоиться…

– Не смей мне говорить, что мне нужно, Броня!

– Зазуля, не тронь ребёнка.

К нам пробрался Палыч. Запах скисшего пота всегда двигался впереди него, вызывая лёгкое подташнивание. Самое страшное, что каждый раз мы привыкали к этому. Проходит меньше минуты – и вот ты уже дышишь полной грудью, не обращая внимания на вонь. С Палычем всегда так, и лучше с ним не расставаться на длительное время, иначе вновь придётся привыкать не только к его запаху, но и жуткому виду.

Диван напротив меня лязгнул под весом этой огромной туши, завалившейся на него всем своим телом.

– Что там у вас произошло? – интересуется он. – Где забирать клиента?

Зазуля дошла до середины машины, ботинком пнула деревянный ящик, и двинула обратно. Проходя мимо нас, она глянула на меня с надеждой, что все волнующие ответы Палыч должен услышать из моих уст. Надо – так надо.

– С клиентом будут проблемы.

– Какие? – тут же уточняет Палыч, положив свою мясистую голову на подставленную ладонь.

– Есть предположения, что он вообще мёртв, – уточняет Зазу.

– Мёртв? – удивляется Палыч.

– Скорее нет, чем да, – предположил я. – И тут наш губернатор тоже лгал, Зазу.

– Считаешь, он лгал?

– Однозначно одно – всеми правдами и неправдами он пытался отвадить нас от поисков его останков в серой зоне. Ему есть что скрывать, и это читалось на его лице как те цифры калибра патрона на ящике с боеприпасами. Однако печалит меня другое: даже если наш клиент жив, его нам не найти, так как местное управление очевидно против. И помогать нам никто не станет.

– И что мы скажем Югову? – спрашивает Палыч.

– Как есть. Скажем, что он мёртв. Михаил Владимирович подтвердит наши слова.

– Тогда едем домой? Жрать уже хочется.

Палыч спрыгнул с дивана и уже собирался двинуть в сторону своего водительского кресла, как Зазу рявкнула ему в спину.

– Нет. Сегодня мы никуда не едем.

Глава 4

Внутри стальной коробки было душновато.

Зазуля жадно допивала вторую флягу с водой, когда я себе позволил лишь смочить губы. Внутренняя тревожность, обострившаяся после разговора с местным губернатором, подсказывала мне, что мы здесь явно не на пару дней и воду необходимо экономить.

А вот спокойствию Палыча можно только позавидовать. Огромный мужик, утративший свой былой облик в пылающем танке, как ни в чем не бывало лениво поглядывал на нас лежа на боковом диване, сложенном из четырех откидных кресел, прикреплённых огромными стальными болтами к толстенному куску металла, обещающем выдержать… выдержать… Да ничего он не выдержит. Выстрел из автомата и разрыв гранаты под брюхом машины – единственные вещи, которые останутся в памяти экипажа как посторонние звуки, не более.

Вот и все их обещания.

Невозможно забыть ослепительную вспышку кумулятивной струи, добравшейся до экипажа машины сквозь толстенный лист метала.

В ушах застывает глухое эхо истошных воплей, в нос бьёт вонь паленой плоти, копоть в глазах и сладковатый привкус на язык окутавшей нас всех смерти.

Брызнувшие во все стороны раскалённые искры прожигали не только плотную ткань наших комбинезонов, поверх которых я и мои солдаты носили имперские доспехи. Кому посчастливилось уцелеть – остаток жизни носили на своих лицах уродливые отметины, доказывающие тот страшный факт, что стоящий перед тобой человек побывал в самом жерле ада. Гражданские по-разному могли обзывать уродливые шрамы, но для нас они навсегда останутся отметками силы и боли.

Я смотрю на Палыча, смотрю на его изуродованное пламенем лицо, и прекрасно понимаю, что этому человеку не чужда тревога или иные чувства, из-за которых его жизнь стала бы постоянной борьбой. Борьба Палыча давно закончена, в отличии от меня. Он победил. Одержал победу над жизнью, приняв награду в виде непоколебимого спокойствия. А я всё никак не мог избавиться от пожирающего меня изнутри чувства тревоги, постоянно накатывающей, чуть стоит мне оказаться внутри БТРа.

Палыч переводит всё своё внимание на Зазулю и спрашивает:

– Я могу расстилать кровать?

И протягивает к ней свою лапищу, прося поделиться с ним флягой. Получив желаемое, Палыч выливает остатки воды себе на покрытое шрамами и рубцами лицо и растирает ладонью.

– Мы здесь сваримся, – бросает он. – До ночи не высидим.

– Снаружи солдаты через каждые несколько метров, – говорит Зазу. – И они там только из-за нас.

– И что? – возмущается Палыч. – Теперь мне в машине мочиться из-за этого? Я жрать хочу.

– Он прав, – говорю я. – Пусть стоят, у них приказ, в отличии от нас. Нам никто не запрещал перемещаться по деревне.

Зазуля посмотрела на меня с удивлением. Она явно не ожидала услышать подобное из моих уст, но я до сих пор не понимаю, что её беспокоит.

– А вдруг они станут нас провоцировать? – вдруг выпалила она.

Палыч закряхтел, поднялся с дивана.

– Ну тогда я с удовольствием с ними пообщаюсь.

Его глаза упали вниз, на толстый кожаный ремень с подсумками, среди которых выделялась кобура с торчащей рукоятью пистолета. Пальцы Палыча нежно погладили её, а сам он широко улыбнулся и издал нечто похожее на «Ыыы».

– Мы здесь по приказу Югова. Вы, мои друзья, видимо не осознаёте всю серьезность нашей миссии.

– Ну опять ты начинаешь, – бросает Палыч и уходит прочь от нас.

Массивное тело, изогнувшись и скривившись двинуло в сторону водительского сидения, издавая ботинками металлические шлепки.

– И что ты предлагаешь? – бросает ему в спину Зазу.

Мужчина замер. Обернулся. В свете слабых ламп, висевших над нашими головами, мрачная физиономия Палыча ласково кривится, однако выглядит это всегда ужасно.

– Я предлагаю приготовить нам пожрать. На улице.

– Зазуля, тебе это не понравится, – говорю я. – Крябов разрешил…

– Молчи, – шипит она.

– Почему он должен молчать! – скалиться Палыч. – Броня, говори!

– Молчи!

Не знаю как Зазуля переживает чувство голода, но мой желудок уже давно просится наружу через глотку. При слове «жратва» к горлу подкатывает ком слюны, и молчать нет никакого желания.

– Крябов разрешил нам питаться в местной столовке.

Зазуля прикрыла глаза и тяжко выдохнула, будто я совершил какой-то ужасный и непоправимый поступок. Она явно была недовольна, в отличии от нашего друга. Глаза Палыча округлились, на лице нарисовалась улыбка.

– Так какого Императора мы паримся в этой бане!

– Палыч, – Зазуля обернулся к нему. – Ты не понимаешь?

– А что я должен понимать?

– Нас могут отравить, или вообще подставить.

– Броня прав, ты уже начинаешь переигрывать. Из-за голода тебе всюду мерещатся заговоры, все хотят тебя убить, или еще хуже – изнасиловать.

– Прекрати нести чушь!

– Ладно-ладно, – отшучивается Палыч. – Это не я, это мой голод вынуждает говорить меня всякие глупости. Прости. Но сидеть сложа руки я не буду.

– Зазуля, – говорю я ей в спину, – идем. Может нам повезет, и местные не смогут долго держать язык за зубами, да и сболтнут чего лишнего.

– Ну хорошо, если для вас голод важнее вашей безопасности – идёмте, наполним желудки не пойми чем, в окружении не пойми кого!

Когда встает вопрос безопасности, Зазуля всегда как не своя.

Где искать столовую – мы, конечно же не знали. Пришлось спросить у первого встречного солдата, пристроившегося почти вплотную к нашей машине. Получив исчерпывающую информацию, мы двинули в конец улицы, где на огромном участке стоял одноэтажный дом, похожий своей продолговатостью и наличием дюжины высоких окон больше на административное здание, чем на жилое. Стены вымазаны лепниной и выкрашены белой краской, пологая крыша из досок, к которым были прибиты листы металла, часть из которых свободно гуляла и скрежетала, когда до них добирался ветерок с огромного поля золотистой ржи.

Сойдя с песчаной дороги, мы шли к столовой по вытоптанной в траве ухабистой дорожке, окружённой со всех сторон бесчисленным количеством ведер для сбора дождевой воды.

А дождя уже нет третий день. Подняв глаза на колышущийся в магическом мареве ультрамариновый купол, я не увидел ни единого облачка в нашей атмосфере. За куполом картинка размывалась, но тени от проплывающих облаков в небе над землей всегда можно было различить по темным пятнам, ползущим по поверхности купола. В самый разгар лета дожди могут задерживаться и на месяц – в этом нет ничего страшного. Но всё относительно в этом мире.

Внутри столовой на удивление было довольно прохладно. Радовало отсутствие посторонних запахов, да и в принципе здесь полностью отсутствовали посторонние. Просторный зал был занят двумя десятками круглых столов, и все они пустовали, за исключение круживших над ними мухами. Прикормленные насекомые, чья жалкая жизнь парой бывает куда сытнее людской.

– Добро пожаловать! – раздался мужской голос где-то в стороне.

Мы повернули головы в левый дальний угол, где вдоль обшарпанной стены тянулась высокая деревянная стойка, из-за которой торчал мужской торс.

Дощатый пол, выкрашенный тёмно-оранжевой краской в несколько слоёв, заскрипел под нашими ботинками, когда мы двинули в сторону мужика. С потолка свисали голые лампы. Их было здесь штук двадцать, и каждая питалась от метрового белого провода. Когда в помещение прорывался порыв ветра, поляна проводов начинала раскачиваться, и даже раскручиваться, но какой бы силы не ударил ветер, лампочки между собой не пересекались. Дождь из стеклянных осколков был исключен.

Нас встретил мужчина пожилого возраста. Он был приветлив, широко улыбался, демонстрируя довольно здоровые зубы. Гладко обритая голова могла скостить ему лет десять, если бы не седая борода, тянущаяся по загорелой коже до самого кадыка, упирающегося во влажный, туго застигнутый на последнюю пуговицу воротничок рубашки.

Отерев влажным платком пот со лба, мужчина окинул нас взглядом. Приветливости в его глазах было почти ноль, но наигранная маска доброжелательности крепко сидела на его морщинистом лице.

– Чего изволите, господа?

Его взгляд замер на Зазуле, и он добавил:

– И госпожа, конечно же. Для всех я Константин Петрович. Для друзей и гостей Костяныч. И для меня честь, что сегодня… и завтра мою утварь будут оценивать столь высокопоставленные господа.

– Крыбов Михаил… – начала Зазу, но мужчина не мог скрыть своей осведомленности.

– Можете не утруждать себя, госпожа. Меня обо всем проинформировали, сегодня и завтра вы мои гости. Хочу подчеркнуть – вы мои гости, еда за счёт заведения.

– Как удобно! – воскликнул Палыч. – Но поверьте мне, моё лицо вы возненавидите уже завтра!

И они оба с мужиком засмеялись, вот только смех хозяина был натужным, фальшивым и подобострастным.

– Располагайтесь, – предлагает он, указав ладонью в сторону пустого зала. – Еде только-только из печи, горячая.

– А почему здесь нет никого? – любопытствует Зазуля, оглядывая зал.

– Какая разница, – влезает Палыч, – нам больше достанется и места и жратвы.

Улыбнувшись Зазуле, мужчина ответил:

– К вечеру вернутся мужики с шахт, и тогда здесь негде будет упасть даже капле пота. Какой душный день, – посетовал хозяин, обдувая ладонью своё лицо.

Но когда наступил вечер, картина в столовой ничуть не изменилась. Столы всё также пустовали, за окнами загорелись тусклые лампы, в свете которых не мелькнул ни одна людская тень. Зазу насторожилась. Когда она складывает руки на груди и дует щеки – это значит всё, спокойного вечера не жди.

Еда оказалась отменной, не ужин у Югова, но всё же. Мы ели варёную картошку, жаренную курицу, овощи с огородов, и нас даже напоили водой. Не то, чтобы утолить жажду, скорее чтобы никто из нас не подавился.

Зазуля оглядывается в угол зала, где по-прежнему за столом стоит хозяин с натянутой улыбкой, и украдкой косится в нашу сторону.

– Не нравится мне он, – повернувшись к нам, шепчет Зазу. – Местные не идут сюда из-за нас.

– Как тебе отравленная еда? – ухмыляется Палыч, обгладывая куриную ножку.

– Утром узнаешь, – бросает ему Зазу.

– Ты слишком подозрительна, Зазуль, – говорю я. – Не спорю, Крябов был несколько не убедителен в своих оправданиях, но…

– Несколько не убедителен? – иронизирует она. – Броня, ты серьёзно? Он открыто лгал, без стеснения улыбаясь нам в лица.

Женщины… во всем видят подвох, и каждая считает своим долгом обвинить подозрительного мужика во лжи.

– Ты понимаешь, какое наказание ему придётся понести, если я завтра в бумагах обнаружу нестыковки? Вплоть до смертной казни, если нарушения будут серьезными и несущие опасность для местного населения.

– Я считаю, он и сам это прекрасно понимает. Без нарушений не обходиться ни одна деревня, ни один поселок. Человеческий фактор отменить нельзя.

– Нет, – ворчит Зазу, – здесь явно происходят не банальные просчёты.

– А ты можешь просто закрыть глаза, – предлагает Палыч, – пролистать его бумаги, и мы со спокойной душей отправимся домой? Как тебе вариант?

– Омерзительный! – не сдержалась Зазу. – Вот из-за таких как ты и страдают люди. Нет, я не просто закрою глаза… я буду копать так глубоко, что Крябов ни за что в жизни не оправдаться за содеянные нарушения.

– Не накручивай себя, – говорю я. – Вполне возможно ты ничего и не найдешь. Если ему надо – он уже подчистил свою бухгалтерию. Пока мы тут сидим, трапезничаем за чужой счёт, все несостыковки в бумагах будут искусно замаскированы.

– А люди? Я опрошу людей с улицы, возьму их из очереди, и они то мне точно всё выложат подчистую.

– У меня есть подозрения, что здесь давно всех запугали, но это при условии, что руки Крябова действительно не чисты.

– Ты же знаешь меня, Броня, я смогу разговорить кого угодно…

Дверь в столовую неожиданно распахнулась. Вместе с уличным воздухом в помещение проникли мужские голоса. Громкие и возбуждённые.

– Костяныч, готовь холодное!

Отяжелевшие от усталости голоса заносили внутрь столовой хорошее настроение. Видимо, посещение подобного заведения у местных всегда несёт за собой тяжелый рюкзак смеха и развлечений. Подобное мне всегда нравилось, пьяные рассказы друзей за кружкой пива – лучшее средство от мрачной реальности, и лучшее лекарство, способное излечить липкое чувство неминуемой гибели в предстоящем сражении. Жаль, что после каждой битвы друзей становится всё меньше и меньше. И вот наступает день, когда подходит твоя очередь травить шутки и рассказываешь басни про то, как тебе удалось выжить в БТРе после наезда на противотанковую мину. В вывернутом восьмёркой стальном кузове, обещавшем выдержать прямое попадание снаряда, не выжил никто, кроме тебя. Друзей больше нет. За то их шутки будут еще долго звучать в стенах Имперских пивных.

Внутрь вошли четыре мужика. Они были в рабочих робах и кожаных куртках с эмблемами княжества Югова на спинах. Лица упитанные, тела поджарые. Сложно представить тех женщин, которых нам довелось увидеть на улицах в роли их жён. Болезненный вид женщин был не сопоставим со здоровым духом этих мужчин. Возможно, исключительно в этом поселке мужчине доставалось всё до последней крошки.

Тяжёлые рабочие ботинки забарабанили по полу, когда они двинули в сторону Костяныча.

Хозяин заметно засуетился. На его лице проявилась нервозность, быстрота рук была куда заметнее; нас он обслуживал куда медленнее.

Непростые гости пожаловали. Хоть и обычные рабочие.

Хозяин скрылся за спинами гостей. Застучало стекло, послышались звуки льющейся воды. Палыч как-то странно облизнул губы, словно собака, учуявшая мясо.

– Не пяльтесь на них, – прошептала Зазу, опустив глаза на стол.

Но мы с Палычем не слышали её. Любопытство выворачивало наши шеи в сторону незнакомцев. Я должен был их изучить. Должен был разглядеть каждую деталь, способную подтвердить мои доводы? Или опровергнуть.

Гости не нравились мне, но быть может просто подозрительность Зазули оказалась заразной, и теперь я тоже будут видеть во всем подвох?

Мужики повернулись к нам лицами и двинули в сторону столика у окна, недалеко от Костныча, но далековато от нас. В руках они держали бокалы. Огромные, стеклянные, со странной жидкостью внутри. Палыч снова облизывает губы, и вдруг произносит:

– Не понял?!

– Что случилось? – встревоженно спрашивает Зазу, не видя, что происходит за её спиной.

– Пиво! – выпаливает Палыч.

– Что?

– Пиво, – повторяю я, жадно проглотив подступившую слюну.

Взгляд Палыча словно прояснился после долго сна. Глазёнки забегали по столу, а потом перекинулись на его пояс. Тут же его ладони принялись шуршать по подсумкам, открывать их, залезать внутрь, а затем нырять в соседний. Палыч ругался, брюзжал слюной, чертыхался.

– Да что случилось? – не выдержала Зазу.

– Деньги! Где мои деньги! Зараза, оставил в машине!

Он вскочил со стула.

– Куда ты собрался?

В голосе Зазули зазвенела злость. Её губы сжались, да всё лицо скривилось от гнева, и не понимания поведения Палыча.

– Пойду в БТР, деньги возьму.

– Ты издеваешься? На улице темень!

– И что?

– Палыч, я прошу тебя, не беси меня. Не надо никуда уходить в такой момент.

– Какой момент?

– Палыч, – влезаю я, уже не в силах терпеть Зазулины уговоры. – У меня есть немного, пойдем, угощаю.

– Даааа, – тянет он, расплываясь в улыбке, – идём.

Костяныч встречал нас с вымученной улыбкой.

– Вам все понравилось? – спрашивает он.

– Да, очень вкусно, – отвечаю я, ни разу не солгав. Еда действительно оказалась вкусной, истинное наслаждение, подаренное пищей, хотелось ощутить и в местном пойле.

Я достал несколько купюр из подсумка и положил их на стойку. Хозяин был искренне удивлён моим поступком. Не притронувшись к купюрам, он говорит:

– Нет, ваши деньги мне не нужны. Ваша благодарность – лучшая плата.

– Нет, – говорит Палыч, облизывая губы, – плата не за еду. Это… А что налито в бокалах у тех мужчин?

– У них? Моё местное пиво.

Ладони Палыча, похожие на обглоданную хищниками плоть жертвы, потёрлись друг о дружку с неприятным влажным чавканьем. Затем разлепились, и правая ладонь ложиться на купюрыи двигает их ближе к хозяину.

– Это плата за пиво. Хватает?

Хозяин улыбается, раздаётся легкий смешок.

– Выпивка за счёт Крябова, вы забыли?

Палыч поменялся в лице, плоть над глазами съежилась.

– А что сразу не предложил?

– Так вы и не спрашивали.

Г