Читать онлайн Страшные сказки. Выпуск 3

Невидимый

Поздним зимним вечером она бежала через парк с работы домой, холодный ветер, казалось, проникал прямо в душу, снежинки, словно маленькие лезвия, кололи щёки и глаза. Она грустила: вчера её предал любимый человек, сказав, что любит другую. Да и на работе было не лучше: давили, требовали, кричали. Так и хотелось убежать на край земли, выкинуть телефон, просто слушать тишину и быть самой собой, ни под кого не подстраиваясь, оттачивая навыки дипломатии и дежурно улыбаясь тем, кого просто хотелось от души послать к чёрту.

«Деньги, деньги, деньги. Такое чувство, что все сошли с ума, они стали средоточием мира, – думалось ей. – А хочется просто жить и наслаждаться жизнью, ловя каждый момент и радуясь первому солнечному лучу, а не жить на работе в формате „надо“ и „обязан“ не замечая ничего вокруг, едва помня себя…»

В парке грустили засыпанные снегом аттракционы да берёзки, согнувшиеся под порывами ветра, как будто сочувствуя девушке… Казалось, они безмолвно стонали, моля о пощаде: «Спасите!» Фонари, освещавшие главную аллею, как стражники, стояли, стараясь подарить ощущение безопасности, но им это с трудом удавалось. Стало тихо, внезапно погасли фонари, погружая всё вокруг в кромешную тьму. Девушка, дезориентированная в пространстве, остановилась: «Куда идти? Куда бежать?» Сзади послышались шаги, включился фонарь, находящийся недалеко от неё. Она обернулась, следы на снегу были видны отчётливо и приближались к ней. Она хотела сбежать, но не смогла сделать и шагу. «Что происходит?» – мелькнула мысль, красивые карие глаза расширились от ужаса, хотелось закричать, но она не могла… Девушка почувствовала, что её обнимают, словно сжимая в тисках, но как ни странно, эти объятия навевали покой и умиротворение. Она расслабилась, хотя казалось, что это ей уже давно недоступно в спешке и суматохе дней, которые будто со скоростью света сменяли друг друга.

У Невидимого было горячее дыхание…

Напевая песню, больше похожую на урчание, он приблизился к шее… В какой-то момент повеяло ледяным холодом и выключился фонарь. Девушка пробовала пошевелиться, но не смогла. В шею как будто бы вонзились тысячи маленьких острых иголок, одновременно стало очень больно, силы покинули, и она, словно в замедленной съёмке, стала опускаться на землю, покрытую белым холодным ковром…

Невидимый выкачивал из несчастной жизненные силы вместе с кровью… «Возможно, он делал это во благо: вместе с жизнью уходили боль и отчаянье, больше никто не предаст и не обидит, – проносилось в её ускользающем от действительности сознании. – А это ли не счастье?»

Наступил рассвет, первые лучи зимнего холодного ясного дня обняли землю. Снегири, клевавшие на дереве гроздья рябины, увидели на белом снегу прекрасную девушку с длинными тёмными локонами, которые беспорядочно разметались. Она была бела как мел, но прекрасна как ангел, изгиб губ, как и алый цвет, – совершенен. На шее слева еле виднелись две алые точки. Большие карие глаза с длинными изогнутыми ресницами смотрели в небо, лицо озаряла счастливая улыбка. Ничто мирское её более не волновало…

«Спасибо…»

Нина

В старых домах живут не только воспоминания…

«Когда-то я лежала в этой кровати и мечтала наконец-то вырасти, стать взрослой… Не ходить в садик, а потом в школу!» – грустно улыбнулась Нина, уютно закутываясь в толстое ватное одеяло.

На стене перед её глазами висел старый бабушкин ковёр. В детстве она частенько водила пальцем по его извилистым узорам, прежде чем заснуть. Она представляла себе, что это запутанные дорожки в некоем лабиринте, а ей нужно найти самый короткий путь из темноты в светлую солнечную сказку. Она выучила их наизусть, когда вечерними часами пыталась заснуть у бабушки в гостях. «Теперь мне так не хватает всего этого! Не хватает бабули, очень не хватает!»

Старый дом вдали от центральной дороги почти совсем утонул в снегу. Нина проехала от главной трассы до деревни, а после поворота от сельского магазинчика остановила машину, чтобы не застрять в сугробе. Смеркалось – было уже 5 часов вечера. Увязая по колено в снегу, девушка еле доплелась до забора. Дальше, к крыльцу, и вовсе пришлось ползти на четвереньках. Хорошо ещё, что дверь открывалась вовнутрь.

С тех пор как не стало бабушки, они с мамой всё реже и реже приезжали сюда: шутка ли, больше 100 километров от города! Но вчера Нина решила наконец-то навестить старый дом – мама давно просила её съездить и посмотреть, всё ли хорошо. Закрыты ли ставни, не сорван ли замок, не течёт ли с потолка. Но всё оказалось нормально. Бабушкин дом хоть и начал дряхлеть и косить в сторону, но был ещё вполне крепок и пригоден для проживания.

Сумерки сгущались, пора было возвращаться домой – Нина не собиралась оставаться в деревне ночевать. Соседи давно уехали в город, и рядом никого из знакомых не было. Однако погода стала резко портиться. Сначала за окном грациозно закружились, затанцевали редкие снежинки, а потом вдруг налетел и пронзительно засвистел суровый февральский ветер. А ещё через каких-то 10 минут и вовсе разбушевалась, завыла, завьюжила метель. Ехать в такую погоду по безлюдной тёмной трассе было опасно. Завтра был выходной, и Нина решила остаться. Затопив печку, она долго смотрела на пляшущие язычки пламени, вспоминая дни, проведённые у бабушки в гостях. Её добрую улыбку, заботу, её ласковый голос. Нина достала из комода старый деревянный гребень, расчесала и заплела себе волосы, как её учила когда-то бабушка. Ей было уютно и удивительно хорошо. Как будто она вернулась в детство. И как будто бабуля была рядом…

Нина вздохнула и перевернулась на спину. Кровать привычно скрипнула. Снаружи, казалось, стало ещё хуже: ветер не затихал, снежные вихри метели превратились в настоящий буран. Девушка уже почти заснула, как вдруг услышала странный звук – будто что-то упало со стола. Нина насторожилась и открыла глаза. В комнате стояла непроглядная тьма. Она вдруг почувствовала, как лёгкий поток холодного воздуха, словно дуновение ветерка, коснулся её лица. За окном как будто застонали тихим жалостливым голосом. «Это ветер или мыши, – успокаивала себя Нина, натянув повыше одеяло. – Мне не страшно. Здесь никого нет. И не может быть».

Она пыталась подумать о хорошем и приятном. Вспомнила долгие летние вечера, когда бабушка читала ей сказки, рассказывала о разных лесных травах и кореньях, когда и как их собирать и сушить. Однако тревога и ощущение чьего-то присутствия нарастали. Девушку охватил озноб. В комнате опять что-то зашуршало. Странно, но даже сквозь шум бушующего ветра Нина отчётливо расслышала чьи-то медленные вкрадчивые шаги. Сердце опять заколотилось, как птица в клетке. Страх мгновенно сковал её руки и ноги. Нина как будто оцепенела – она лежала с закрытыми глазами и не могла пошевелиться. Теперь она уже явственно услышала звук передвигаемой чашки, оставленной на столе. Девушка попыталась унять ужас, взывая к своему разуму: «Дверь в дом закрыта, никого здесь нет, а призраки не топают ногами – они парят в воздухе. Мне всё это кажется! Надо меньше смотреть эти триллеры в интернете».

Но успокоиться у неё не получалось. Ледяные щупальца страха верно и безжалостно проникали в её сознание, оплетая и парализуя каждую клеточку её тела. Теперь она была уже уверена, что рядом кто-то есть. Оно стоит и смотрит на неё. Нина попыталась открыть глаза, но у неё ничего не получилось.

Внезапно ей стало трудно дышать. Ей показалось, что какое-то неведомое существо село ей на грудь и всей своей тяжестью вдавило её беззащитное онемевшее тело в кровать так, что каждый глоток воздуха теперь давался ей с невероятными усилиями.

«Бабушка! Помоги! Ты всегда меня защищала! Даже тогда, когда меня ругала мама!» – в отчаянии взмолилась Нина, стараясь перебороть панику.

Вдруг что-то произошло. За окном стало тише, свист ветра почти прекратился. Дышать стало намного легче. В комнате потеплело. Нина всё ещё лежала неподвижно и прислушивалась к слабым, еле уловимым шорохам. Ленивое безразличие и умиротворение пришли на смену ушедшему всепоглощающему ужасу. Ей даже показалось, что рядом кто-то беззвучно смеётся, и это не вызвало в ней ни страха, ни тревоги.

«Спокойной ночи, Нинушка! Спи! – тихо прошептал неведомый голос. – И не забывай, что в старых заброшенных домах живут не только воспоминания…»

«Бабуля…» – счастливо улыбнулась Нина и тотчас заснула.

Утро было солнечным. Ночная непогода сменилась лёгким морозцем и безветрием. Проснувшись, Нина долго лежала в кровати, вспоминая свои вечерние ощущения.

«Что это было?» – мучительно думала она. Несмотря на то, что она отлично выспалась, вставать не хотелось. Повалявшись ещё полчаса, Нина встала и подошла к столу. Чашка была на месте, а вот любимой бабушкиной расчёски почему-то не было. Нина всё обыскала, даже заглянула под стол и под кровать – старинный деревянный гребень бесследно исчез.

– Доброе утречко! – окликнул Нину возле магазина пожилой мужчина в меховой шапке и в валенках.

– Здравствуйте, дядя Коля! – радостно поприветствовала его девушка.

– Погостить приехала? А где мама? – спросил её сосед.

– Я одна, уже уезжаю. Вчера приехала, пришлось заночевать из-за непогоды.

– А чего бледная такая? Заболела?

– Нет, всё хорошо. Только сон вчера приснился страшный. Как будто душил меня кто-то, – пожаловалась соседу девушка.

– Да… Мара вчера разбушевалась! – покачал головой дядя Коля.

– Кто?

– Мара. Неужто тебе бабушка не сказывала? Мара злится: уходит её время, скоро весна наступает. Вот она и рыщет по старым избам, ищет себе жертву. Ты её видела?

– Нет, просто дышать было трудно…

– Это хорошо, что она тебе не показалась. Могла и до смерти запугать. Задобрить её надо было! – посоветовал дядя Коля. – Лучше вином красным. Или свежим мясом. А ещё лучше – кровью…

– Задобрить? Где ж я возьму свежее мясо? Я и ночевать-то тут не собиралась, – вздохнула Нина. – Вспомнила! У меня расчёска пропала! Старая, бабушкина! Она её очень любила!

– Так, видать, твоя бабка Татьяна и отдала её Маре. У Мары волосы длинные, косматые, неприбранные… Повезло тебе, девка! Заступилась за тебя Татьяна. Она хорошей знахаркой была. Меня мальчишкой с того света, можно сказать, вытащила, когда я заболел, – усмехнулся дядя Коля, закурив папироску.

Когда Нина выехала на трассу, вдруг резко «проснулся» телефон. Сообщения о непринятых СМС и звонках сыпались одно за другим. Девушка остановилась, вышла из машины и перезвонила маме.

– Нина, что случилось? Почему ты не отвечаешь?! – нервно прокричала в трубку мама.

– Мама, всё хорошо! Я в деревне ночевала, в бабушкином доме. Ты же знаешь, там связи нет. Не решилась ехать в такую сильную метель, – успокоила её Нина.

– Какую метель? Что ты выдумываешь? На улице тишина и спокойствие. Луна светила в полнеба. Я точно знаю – всю ночь не спала, тебя ждала!

– Странно, – проговорила девушка. – А здесь стихия разбушевалась. Ещё мне кошмар приснился. Как будто по дому кто-то ходит, а я пошевелиться не могу! С тобой такое бывало?

– Бывало! Конечно, бывало! В молодости. Это обыкновенный сонный паралич. Ничего страшного! С возрастом пройдёт! Ты на спине лежала? Так вот, больше так не делай! Давай возвращайся! Жду тебя! – прокричала мама в трубку.

– Еду, – коротко ответила Нина и села в машину.

«Если это был ночной паралич, то куда пропала расчёска? – думала девушка по дороге домой. – Видно, бабушка права – в старых домах живут не только воспоминания…»

Детский парк моих кошмаров

Уже почти двадцать лет детский парк небольшого городка средней полосы России стоял закрытым. Мощные чёрные неприступные кованые ворота, стянутые для большей надёжности между собой толстой цепью, на которой висело сразу три огромных замка, тщательно охраняли вход. Высокий, плотный, без единой щели трёхметровый забор венчал ряд смертоносной колючей проволоки. Некогда изящные вычурные красочные фигурки на металлическом заборе сплошь покрылись едкой ржавчиной, представляя в зависимости от освещения то крайне печальное, то чрезвычайно пугающее зрелище. Тут и там, чуть ли не через каждые несколько метров, на ограде встречались большие таблички, на которых крупными красными пугающими буквами виднелись следующие надписи: «Не входить! Опасно для жизни!»

После последних печальных событий, связанных с детским парком, прошло шесть лет, но все без исключения местные жители не переставали содрогаться, если им волей-неволей приходилось проходить мимо него.

Всё началось с несчастного случая, произошедшего восемнадцать лет назад, когда пожилая женщина попала под колёса детского паровозика, вёзшего по парку весёлую гурьбу вчера ещё совсем малышей, а сегодня уже счастливых и серьёзных, довольных и расстроенных первоклассников. Непонятно, как так получилось, но водитель миниатюрного состава не только не заметил промелькнувшее почти у самого его носа удивлённое лицо старушки, чьё тело мгновенно исчезло под колёсами, но и не обратил никакого внимания на крики множества людей, сообщавших ему об этом. Впрочем, возможно, это и не слишком удивительно, когда у тебя за спиной наперебой галдит орава громкоголосых маленьких первоклашек. Поезд протащил старую женщину пару десятков метров, прежде чем до старика-водителя дошло, что произошло, и он остановился. Разумеется, старушку спасти не удалось. К счастью, никто из детей также ничего не заподозрил и не заметил. А ужаснуться было отчего: бабушку знатно намотало на колёса, так что, даже когда толпа мужчин с трудом перевернула паровозик, старую женщину всё равно долго не удавалось отскрести и отсоединить от днища.

Об этом страшном инциденте быстро забыли, и уже спустя несколько дней паровозик как ни в чём не бывало вёз новую партию своих маленьких посетителей. Но на этот раз произошла действительно ужасающая трагедия.

Прямо под весёлые детские мелодии, раздающиеся из динамика аттракциона, из двигателя вдруг повалил густой дым. Спустя считаные секунды оттуда вспыхнуло яркое алое пламя, быстро распространившееся и на остальную часть паровозика. Именно в тот день по злому стечению обстоятельств владелец состава в целях безопасности оборудовал все сидения ремнями, которые плотно закреплялись на маленьких тельцах, не давая им не только вывалиться за борт и пошевелиться, но и самостоятельно отстегнуть себя. Огонь распространился настолько быстро и был такой страшной силы, что жар от него просто не позволял никому из заламывающих руки и дравших на себе волосы родителей и обычных прохожих приблизиться к нему. Все только метались в ужасе вокруг, а кто-то просто стоял и смотрел с округлёнными от страха глазами, из которых ручьями текли слёзы, как заживо горели старик-водитель и маленькие дети. Детские истошные вопли заглушались весёлой песенкой, продолжавшей доноситься из динамика паровозика. Высоко вверх клубами валил густой чёрный дым, разносившийся по всему парку вместе с отвратительным запахом горелого человеческого мяса. Детские косточки зловеще потрескивали на этом адском кострище, ничьих воплей уже не было слышно, и только всё такая же громкая, но словно уже потусторонняя мелодия продолжала разноситься по округе из динамиков паровозика…

После этого страшного происшествия парк на время закрыли. Владелец аттракциона был осуждён на пожизненное заключение. Как оказалось, ни одного планового техосмотра его детский локомотив не прошёл. Весь город пребывал в трауре, когда его потрясла новая трагедия, произошедшая с детьми.

В том самом парке были найдены мёртвыми трое детей. По-видимому, они перебрались через забор или, что было ещё легче, залезли в одну из дыр в нём. Так или иначе, причина смерти мальчишек так и не была установлена. Признаки насильственной смерти отсутствовали, в то время как глазницы малышей были пустыми. Глаза не были вырезаны, никаких кровоподтёков, даже малейшей царапины, они как будто просто… исчезли! Это странное обстоятельство, а также тот факт, что многие жители окрестных домов утверждали, что со стороны парка они время от времени начали будто бы слышать некие мелодии, напоминающие детские песенки, которые играли во время той ужасной трагедии в паровозике, привели к тому, что всеми любимое место отдыха было решено окончательно закрыть. Дыры в заборе были залатаны, но на этом всё и кончилось, никаких дополнительных мер безопасности введено не было, в городе и так большая нехватка бюджетных средств, заявил мэр.

В течение нескольких месяцев никто не осмеливался приблизиться к зловещему детскому парку. Но вот наступил день, когда пропал маленький мальчик, живший неподалёку. Его мать заявляла, что она только отвернулась на мгновение, а его уже не было рядом. Спустя несколько дней поисков малыша, на этот раз без языка и ушей, нашли там, где ещё недавно бушевал страшный пожар. И снова никаких признаков насильственной смерти, как и следов возможного убийцы. Не говоря о том, что, как и в первом случае, отделённые от плоти удивительным бескровным способом органы так и не были найдены. На этот раз администрация города снизошла до того, что повесила на хлипких воротах предупредительную надпись.

Как это ни странно, но этого хватило на достаточно долгое время, пока в районе заброшенного места, один за другим, снова не начали исчезать дети, которые, в отличие от первых двух случаев, вообще так и не были найдены.

Последней каплей и без того до смерти запуганных горожан стал жуткий случай, произошедший с подростками.

Тогда группа старшеклассников решила прогуляться по закрытой территории и, перелезши за ограду, смело устремилась в вечернюю тьму. На следующее утро проходящие мимо пешеходы заметили одного из них, привалившегося к забору. Куртка мальчика была вся забрызгана кровью, лицо обезображено множественными ранами и царапинами, но хуже всего было его психическое состояние. Парень был настолько не в себе, что первое время от него никто не мог добиться ни одной хотя бы мало-мальски связной фразы. Позже, уже находясь в больничной палате, Игорь, говоря крайне разрозненно, сбивчиво и то и дело то впадая в апатию, то истерично крича, рассказал безумные и кошмарные вещи. Он заявлял, что в детском парке обитают тёмные силы, которые стремятся завлечь к себе и самыми страшными способами уничтожить тело и поглотить душу попавшего к ним в лапы. По его словам, все его друзья были мертвы и только он чудом смог спастись. Жители города обшарили каждый уголок проклятого места, но никаких следов восьми пропавших без вести подростков так и не нашли. Только тогда администрация города как следует взялась за парк, увеличив высоту забора, вдобавок добавив ещё и колючую проволоку, а также поменяв ворота и через каждые несколько метров разместив предупреждающие знаки. С тех пор прошло шесть лет, дети перестали пропадать, а Игорь Измайлов, сделавшись постоянным обитателем психиатрической больницы, предположительно оставался единственным свидетелем, который что-то видел и при этом смог спастись…

Уже вечерело, когда четверо неразлучников, как все называли в школе эту небольшую группку восьмиклассников, подошли к восточной части забора детского парка. Трое из них нерешительно переминались с ноги на ногу, с опаской поглядывая в сторону печально известного места, туда, откуда только что с громким зловещим карканьем взлетела стайка чёрного воронья. Геныч, он же Геннадий Трофимов, с кривой насмешкой глядел на своих друзей, временами демонстративно позёвывая, всем своим видом показывая, что его задумка – пустячное дело, сущая ерунда, от которой даже тянет в сон.

– Ну чё? Мы идём или нет? – наконец раздражённо спросил он, обращаясь ко всем сразу.

– Я как-то даже не знаю… Думаешь, стоит? – не переставая глядеть за забор, где, несмотря на порывистый ветер, верхушки уже полностью голых деревьев оставались совершенно недвижимыми, неуверенно отозвался Фрол, он же Олег Фролов, высокий худой мальчик в круглых пластиковых очках с достаточно толстыми линзами.

– Блин, ты ещё спрашиваешь?! Ты чё?! Мы же уже всё решили, обо всём договорились! Я же вам говорю, дело верняк. Мы там поснимаем клёвых видосиков, потом запилим их везде, где только можно. А уже на следующий день, глядишь, мы будем в топе просмотров во всех соцсетях! Такой шанс упускать нельзя, это дело на мил-ли-он!

– Хм… – неоднозначно ответил только Фрол, но судя по его лицу, он уже почти готов был идти.

– Херня эта твоя затея, лично я иду домой, – вдруг резко выступив вперёд, заявил Рыжий, он же Константин Попов.

– Аха-ха-ха, фу-у-у, Рыжий зассал, Рыжий засса-а-а-ал! – закричал Геныч, разразившись громким смехом и тыкая в него пальцем.

И без того весь покрытый веснушками, с огненной, ярко-оранжевой шевелюрой мальчишка залился густой краской, так что стало похоже, будто он вовсе не человек, а огненный дух.

– При чём здесь зассал, при чём здесь зассал, а?! – заорал, сжав кулаки, готовый в любую секунду наброситься на друга Костик.

– А чё тогда? – вызывающе спросил Геныч, пренебрежительно скривив рот.

– Ты ещё спрашиваешь?! Тебе не хуже меня известно, сколько в этом чёртовом парке народу пропало! А ещё те дети без глаз, тот мальчик без ушей и языка! Чёрт подери, а как насчёт того жуткого пожара?! С этим парком явно что-то не так!

– Пожар, пожалуй, был, а всё остальное – фигня полная. Ты ведь не лох, Рыжий, так зачем веришь в россказни бабок, сидящих целыми днями на лавочках возле подъезда и сочиняющих их от делать нечего?! Короче, кто не идёт, тот просто зассал! Я всё сказал!

Трое школьников быстро переглянулись между собой.

– Ладно, я иду, – сказал наконец Рыжий.

– Да-да, я тоже, – вслед за ним быстро повторил Фрол.

– Ну-у, я тоже пойду, только давайте побыстрее, скоро стемнеет, – косясь на медленно катящийся к горизонту жёлтый светящийся овал, впервые вступил в разговор Витёк, он же Виктор Буденко, низкорослый, кареглазый, болезненного вида мальчик.

– Хорошо, – хмыкнул Геныч и ободряюще потрепал Витька по плечу.

Четвёрка неразлучников приблизилась вплотную к кажущейся неприступной стене. Главарь отряда с озабоченным видом начал шарить руками по ржавой поверхности забора, что-то явно пытаясь отыскать.

– А ты точно уверен, что это здесь? – задал вопрос Фрол.

Ответа не последовало, Геныч, не оборачиваясь, продолжал копошиться возле забора, озадаченно тыкая руками в стену.

– И с чего ты вообще взял, что этот странный старик не соврал? С какой стати он вдруг тебе заявил, что тут насквозь проржавела стена и если немного постараться, то можно пробраться внутрь? Может, он пошутил или ещё чего! – не унимался растрёпанный восьмиклассник, у которого на голове в разные стороны, словно рожки, торчали волосы, а на подбородке уже пробивалась маленькая козлиная бородка.

– Не соврал! – торжественно воскликнул Геныч, когда его рука по самый локоть вдруг провалилась внутрь сказочной фигуры русалки, красующейся на заборе.

Трое мальчишек мгновенно обступили его, толкая друг друга и с интересом вглядываясь в образовавшуюся небольшую дыру в заборе.

– Вроде ничего особенного, – пожав плечами, заявил Рыжий, вглядываясь в пустынные дорожки, заваленные осенней листвой, и голые деревья, мирно дремавшие тут и там.

– Да, только едва ли в эту маленькую дырочку мы сумеем пролезть. Может, пошли отсюда? – сказал Фрол. Ему всё не давали покоя эти странные деревья, которые всё так же, несмотря на достаточно сильный порывистый ветер, ни капельки не колыхаясь, стояли по стойке смирно, замерев в словно бы неестественных, а порой даже жутких позах.

– Эту проблему мы сейчас мигом решим, – ответил ему Геныч, плотный, крепко сложённый парень с большими ушами-лопухами и короткой стрижкой, схватив лежавшую поблизости толстую палку.

Пару раз хорошенько ткнув ей в края образовавшейся дыры, он с лёгкостью смог значительно увеличить её в размерах, так что она уже вполне позволяла протиснуться в неё любому из собравшихся.

Со словами «кто последний, тот ссыкло вонючее» он юркнул внутрь прорехи. Остальные быстро, стараясь опередить друг друга, не задумываясь, пыхтя и толкаясь, последовали за ним.

– Блин, я о край дыры новую куртку порвал, чую, дома мне влетит, – были первые слова, произнесённые Фролом, сказанные на той стороне. Его слова, однако, странным образом словно утонули во мраке детского парка. Кроме того, у всех было такое ощущение, что здесь словно застыло время. Не говоря уже о дважды упомянутых раскоряченных застывших голых деревьях, тут было полно других странностей, сразу бросавшихся в глаза. Сам воздух здесь был каким-то томительно-сонным и тягучим, похожим на отвратительную жидкую клейкую массу, которую размазали по всему окружающему фону. А ещё эта жуткая зловещая тишина, не нарушаемая ничем. Все звуки города, жизни остались за стеной, ни один звук снаружи не проникал сюда. К тому же, несмотря на всё ещё сияющее солнце на горизонте за забором, тут царил потусторонний полумрак.

– Ерунда, забудь ты о своей куртке, лучше посмотри, какая тут нереальная красота! Сущая жесть! Это именно то, что нам нужно! Ребята, запомните этот день, потому что он тот самый, когда мы станем, мать его, миллионерами! Мы запилим здесь такие бомбические видосики и фоточки, что на нас неминуемо обрушится вся слава великого Интернета! О нас будут говорить, нас будут на коленях умолять появиться хоть на секунды в кадре все телеканалы страны! Да что там страны – всего грёбаного мира! Фрол, я лично тебе куплю три сотни новых курток, чтоб ты сам и твои сварливые родичи ими подавились! – пребывая в неописуемом восхищении, говорил взахлёб Гена Трофимов, ученик восьмого «Б» класса средней школы номер четырнадцать.

Его товарищи переглянулись между собой, после чего расплылись в довольной мечтательной улыбке.

– Ладно, пошли уже скорей снимать, – сказал Фрол.

– Не-е, для начала мы тут с вами осмотримся, подберём подходящие места для съёмок и всё такое. Погнали! – крикнул он, махнув рукой, увлекая за собой друзей в заваленные опавшей листвой дебри заброшенной территории. Они немедленно последовали за ним по пятам, бодро шагая по вороху жёлтых обмякших листьев, при соприкосновении с которыми вместо громкого привычного хрустящего звука раздавался только лёгкий, приглушённый, едва слышимый шумок, напоминающий чьи-то вкрадчивые голоса.

Восторгу мальчиков не было предела, когда одна за другой им попадались потрясающие мрачные локации. Они уже побывали в зловещей комнате кривых зеркал, где потускневшие стёкла были усыпаны трещинами и сколами, выдавая ещё более причудливые и уродливые изображения. Ребята излазали сломанную карусель, где кареты с облупленной краской и худой крышей были запряжены тройками безголовых, безглазых, бесхвостых и безобразных лошадей. Наконец они вволю повеселились и покривлялись на дырявой сцене, где из-под полов остриями вверх, словно колья, торчали доски, а половина крыши вместе с правой колонной обвалились.

– Ништяк, ништя-я-як! – кричал лопоухий мальчуган, натыкаясь на всё новые и новые обезображенные временем и силами природы объекты. Его товарищи от него не отставали, уже давно отдавшись на волю захватившего их целиком безумного веселья.

Они шли по одной из заброшенных пустынных дорожек, над которыми, согнувшись, протягивая свои уродливые когтистые лапы к земле, склонились голые ветви тёмных застывших деревьев. Вдруг сзади подул слабый, заунывно воющий ветерок, мгновенно закруживший впереди адским хороводом ворохи полусгнивших бледно-жёлтых листьев. Они кружились и кружились, зловеще перешёптываясь между собой, двигаясь вперёд, маня и увлекая за собой заворожённо застывших на тропинке детей. Они, словно зачарованные, немедленно последовали за ними дальше.

Вдруг дорожка кончилась и восьмиклассники вышли на округлую полянку, посреди которой стоял красочный и блестящий, словно новенький… детский паровозик…

– Во дела-а-а! – вскричал Геныч.

– Я думал, что он тогда сгорел, – почесав подбородок, проговорил Фрол. Удивлённым взглядом он окидывал представший перед его глазами, окрашенный во все цвета радуги миниатюрный состав с локомотивом и четырьмя красочными вагончиками для маленьких пассажиров. Мальчик поражённо взирал на кабину водителя, где возле словно только что примятого кем-то сиденья белел сделанный словно из кости, большой круглый руль, а над ним висел шнурок гудка.

– А выглядит вполне себе так, как будто его только вчера новый с завода привезли, – сказал успевший уже обойти паровозик вокруг Константин, машинально приглаживающий свою рыжую шевелюру назад и неотрывно смотрящий своими яркими зелёными глазами на чудесный сияющий аппарат.

– Да не-е-е, это явно не тот, может, какой другой, – подал голос Витёк, которого немного потрясывало от холода.

– Откуда тут другому взяться? Парк уже восемнадцать лет как закрыт! Да и я видел старые фотки, говорю вам, это точно он! – ответил ему Олег.

– Ещё одно доказательство, друзья мои, что это бабки на лавочках всё навыдумывали, стократно преувеличив одно небольшое происшествие и раздув из него такую кошмарную историю, что запугали ей даже весь город, – усмехнувшись, обратился ко всем Геныч.

– А ведь и правда, похоже на то, – улыбаясь вслед за ним и даже проведя рукой по гладкой поверхности паровозика, чтобы убедиться, что он действительно реальный, проговорил Рыжий.

– Ладно, хватит дурью маяться, доставайте уже свои пикалки, будем снимать, – решительно заявил, потирая руками, Геныч.

– Блин, я свой на сцене забыл, – вдруг раздался голос Олега.

– Ну так иди за ним, чего стоишь? Можешь не беспокоиться, тут его никто забрать не мог, – ухмыльнулся Геныч. – Возьми с собой Витька, если хочешь, – добавил он.

– Хорошо, – сказал Фрол, и они вместе с Витьком, две совершенно разные фигуры, самый маленький и самый высокий из четвёрки, быстро скрылись в опустившемся на парк едком густом тумане.

– Не хочешь прокатиться? – подмигнув товарищу, спросил Геныч, указывая на паровозик, когда двое друзей скрылись из виду.

– Ты серьёзно? В нём же дети тогда сгорели… – резко ответил Костик.

– Да когда это было, и было ли вообще? – махнув рукой, протянул Геныч и полез во второй вагончик.

Поколебавшись пару секунд, Рыжий полез за ним следом.

Вытянув ноги вперёд, по-барски развалившись на детских сиденьях, оба восьмиклассника сидели, уткнувшись в телефоны. Со спокойной душой они дожидались возвращения ушедших.

Где-то за забором, в городе, там, где кипела жизнь, начался восхитительный по своей красоте оранжево-розовый закат. Здесь, в детском парке, не было видно даже его слабых отблесков. На него словно бы ложилась сумрачная пелена, окутывающая своей зловещей тенью всю территорию, над которой начинал стремительно разноситься в разные стороны какой-то смрадный запах.

– Фу, чё за вонь?! – оторвавшись от мобильного, заявил Геныч и тут же остолбенел, увидев, что в кабине водителя кто-то сидит.

Гена осторожно ткнул пальцем своего друга. Тот зашевелился, посмотрел вперёд и тоже замер от удивления.

– Блин, так это же тот самый дед, что мне про проржавевшее место в заборе рассказал! Как он тут оказался, да ещё так незаметно прокравшись?! – достаточно громко вслух сказал Гена Трофимов.

Старик, до этого момента смирно сидевший боком к ребятам, зашевелился и оглянулся. Его безжизненное и бледное, как будто бы лишённое крови лицо расплылось в широкой улыбке, обнаживший беззубый рот.

– Какого… – начал было говорить вожак группы, но тут его голос резко оборвался, потому что он почувствовал, как его тело что-то очень сильно и больно стиснуло, буквально вжав в детское сиденьице вагончика.

Лицо старика, немигающим пустым взглядом смотрящего на них, расплылось в улыбке ещё больше. Бледная кожа его вдруг начала стремительно чернеть, шипя и обугливаясь.

Оба мальчика, пребывая в состоянии безумного ужаса, попытались вскочить со своих мест. У них ничего не вышло. Их тела крепко-накрепко, вдавившись уже внутрь кожи настолько сильно, что начала течь кровь, опоясывали ремни безопасности.

Они что есть мочи закричали, но ни единый звук так и не пронзил воздух. Они беспомощно открывали рты, словно рыбы, выброшенные на сушу, но их крик тонул в леденящем безмолвии. Они изо всех сил рвались вперёд и назад, влево и вправо, но ремни только всё сильнее стискивали их тела.

Дрожащими, еле двигающимися руками мальчики, попавшие в ловушку, пытались разомкнуть их. Ничего не выходило, они всё так же оставались пристёгнутыми.

По их глазам текли ручьи слёз, их грудные клетки сотрясало безмолвное рыдание, но это был ещё не конец. Вдруг они почувствовали, что под ними словно бы что-то шевелится. Расширенными вдвое от ужаса глазами они увидели, что из-под сидений на четвереньках выползают маленькие обугленные дети. Потом они заметили, что, свесившись с крыши, на них взирают и другие, с пустыми глазницами и оскаленными хищными зубами. А потом разом все они двинулись на них. Устремившись из-под сидений и с крыши, они медленно приближались, злобно шипя: «Идите к нам, идите к нам». Затем они бросились на восьмиклассников, разрывая их плоть острыми маленькими зубками, царапая кожу своими маленькими ручками с крошечными зазубренными коготками. Гена и Костик безумно кричали, моля о пощаде и взывая о помощи, но ни единого звука не вырывалось из их ртов. Их терзали на части десятки маленьких рук и ртов, безудержно кромсая свежую живую плоть так яростно и сильно, что в разные стороны ошмётками летели целые куски мяса и кожи, ручьями брызгала ещё тёплая алая кровь.

Вернувшиеся наконец Олег и Костик рассеянно замотали головами в разные стороны. Их друзей нигде не было видно.

– Куда делись эти два дебила? – задал вопрос Фрол.

– Ясное дело, решили нас разыграть, затаившись где-то поблизости, чтобы потом напугать, – ответил ему друг. – И ведь не поленились же даже где-то раздобыть зелёный брезент, чтобы накрыть паровоз, – он указал на детский состав под тёмно-изумрудным покрывалом.

– Придурки, – хихикнув, сказал Фрол.

– Да, только мне уже это всё совсем надоело. Ты как хочешь, можешь их искать, а я домой, уже поздно, – заявил Костик, развернувшись и пойдя в обратную сторону.

Олег проводил его взглядом, а сам направился прямиком к укрытому брезентом паровозику.

– Бьюсь об заклад, что они затаились там внутри и только и ждут, чтобы, когда я его раскрою, сказать своё «бу-у-у!».

Подойдя уже почти вплотную, Фрол засомневался, некое беспокойство электрическим током пронзило всё его существо.

«Ой, да ладно», – сказал он себе и, схватившись за край, резким мощным взмахом руки сдёрнул покрывало.

То, что он там увидел, повергло его в шок. Весь заляпанный кровью паровозик, где тут и там виднелись множественные следы маленьких ручек и ножек, был сверху донизу забит остатками тел. На сиденьях в беспорядке лежали оторванные руки и ноги, с крыши свешивались, словно вязанки сосисок, длинные сети кишок, пол был забит мерцающими кучами бледных костей, а на ручках дверей красовались, вися закатившимися глазницами вниз, мёртвые головы.

Выпучив глаза, задыхаясь от омерзения и ужаса, Олег не мог заставить себя сдвинуться с места. С ещё большим ужасом спустя мгновение он обнаружил, что всё это начало шевелиться. Стрелой пронзившая всё тело молния заставила его прийти в себя. Фрол резко развернулся и бросился назад.

Но не успел он сделать и шага, как вдруг внезапно оказавшаяся здесь будто специально коряга подвернулась ему под ногу. Фрол кубарем покатился по сырой земле, оказавшись в конце концов на пятой точке. Навстречу ему беспорядочно двигались оторванные конечности и злобно клацающие зубами головы. Он беспомощно обмяк и закрыл глаза. Спустя мгновение над ним сомкнулось омерзительное мёртвое море.

Витя уже прошёл половину пути до отверстия, которое они проделали в заборе, когда вдруг почувствовал, что земля под ним как будто бы слегка дрожит. Он в испуге обернулся. В темноте вдали вроде бы что-то светилось, быстро двигаясь навстречу ему. Школьник покрутил головой, потом пригляделся. Было похоже на две светящиеся фары… Но как?! Тут?!

Дрожь, пробиравшая его уже достаточно давно, только усилилась, становилось ещё холоднее. Зато рассудок начинал работать всё яснее.

«Неужели им удалось запустить этот паровозик?» – мелькнула мысль у него в голове.

Он сузил глаза и постарался присмотреться получше. Очень скоро ему это даже не понадобилось, потому что и без того уже среди мрачного полумрака ясно различался силуэт мчавшегося паровозика. Его фары, словно огни преисподней, ярко горели, а из динамиков… вырывалась отчётливая мелодия некой детской песенки…

Витя не стал искушать судьбу и дожидаться приближения локомотива, что-то подсказывало ему, что нужно… бежать!

И он бросился вперёд, стараясь как можно быстрее перебирать своими хилыми ножками. Сбросив на ходу с себя дешёвую поношенную курточку, мешавшую ему, задыхаясь, Витя мчался вперёд. В его груди всё клокотало, из горла рвался удушающий кашель, слабые лёгкие, ещё не до конца восстановившиеся после перенесённой месяц назад пневмонии, с трудом обрабатывали поглощаемый взахлёб то ртом, то носом холодный влажный воздух.

Адский детский паровозик с мертвецами на борту с каждой секундой становился всё ближе. Время от времени мельком оборачивающийся назад школьник с ужасом замечал призрачные фигуры, наполнявшие его. Призраки, тянув к нему руки, заунывными голосами звали его к себе. Им вторил звук весёлой детской песенки, разносившейся из динамика. Раскалённые докрасна фары ослепительным светом ударяли по глазам и жгли спину.

До заветного прохода оставалось уже немного, совсем чуть-чуть. Мальчик попытался напрячь все свои слабые, хилые силы, прибавить шаг. Но тут навстречу ему в лицо резко ударил поток сильного ветра вместе с дьявольски кружащимися гнилыми листьями, больно хлещущими по щекам и забивающими рот и нос. Он и без того задыхался, а теперь совсем захлёбывался от этого внезапного препятствия.

Паровозик уже почти достиг его, тянущиеся к нему руки мертвецов были уже совсем близко, но ещё ближе был спасительный выход наружу. Заветная прореха в заборе была в двух шагах. Ветер, не прекращая, хлестал по лицу вместе с проклятыми гнилыми листьями, расцарапавшими уже всю кожу и забив весь рот и нос.

Но вот последний шаг – и он спасён! Витёк бросил последний взгляд на напирающий на него сзади детский поезд и… вдруг остановился. Он увидел среди мертвецов своих друзей. Геныч, Рыжий и Фрол с умоляющими взглядами звали его к себе. Витя заплакал. Нос паровоза распахнулся, разверзся, превратившись вдруг в огромную жуткую пасть, и поглотил его в своих горящих адским пламенем недрах. Потусторонний состав пополнился четырьмя новыми маленькими пассажирами.

Мимо парка, куда-то спеша, торопливо шла молодая мать. За ней следом, немного позади, но стараясь не отставать, шёл маленький мальчик лет шести. Вдруг он остановился, очевидно, что-то увидев. Мать, не заметив это, продолжила свой быстрый ход. Малыш с интересом вглядывался в небольшую прореху в заборе. Там, двигаясь плавно и не спеша, ехал по земле дивный детский паровозик. Блестящий, яркий и красочный, он, словно магнит, притягивал к себе. Из его динамиков раздавалась весёлая мелодия. Новенькие, разукрашенные во все цвета радуги вагончики были полностью забиты счастливыми, радостными и прелестными здоровыми детьми, приветливо машущими руками остановившемуся перед забором малышу. Они весело кричали ему: «Иди к нам! Присоединяйся! Прокатимся! Смотри, как у нас здесь хорошо!»

Келе

Ворон Кутх, творя мир, ронял слёзы, и из них рождалось как зло, ток и добро.

Келе называют людей тюленчиками и гадают на их черепах: «Келе приходит ночью к человеческому жилищу, раскидывает свои сети у входа, просовывает длинные шесты под стенки шатра и выгоняет маленькие души спящих из-под тёплого покрова спального полога. Поймав душу, он рассекает её на куски, варит в котле, кормит ею своих детей».

Чукотская мифология

В школьные годы я мечтала стать художницей. Особенно нравился мне ворон Кутх, создатель нашего мира, демиург. О христианском Боге, само собой, я ведать не ведала. В школе на окраине нашего крохотного промышленного города появился художественный кружок. Начиная с шестого класса я просто в нём пропадала, освоив буквально все техники рисования. Разумеется, перейдя в восьмой класс, я уже твёрдо знала, кем буду, а картины мои то и дело попадали на различные выставки и получали дипломы. Но особенно я любила рисовать героев наших чукотских и якутских легенд и сказок. Благо, что мои дедушка-чукча и бабушка-якутка жили в недалёком оленеводческом посёлке и буквально были переполнены ими.

Но настал момент, когда на мою жизнь опустилась тень великого страха. События, случившиеся в ту далёкую весну 1986 года, позже заставили меня раз и навсегда покинуть Якутию, и даже упоминание о ней не вызывало ничего, кроме спазма. В итоге своё якутское имя Саина я поменяла на Светлану, всё ради того, чтобы мрачная тень Келе не маячила за моей спиной.

Светлый и тёплый весенний день, от которого не ждёшь подобного, навсегда разделил мою жизнь на до и после.

В тот раз я задержалась в кружке: мной овладела задумка создать картину, как ворон Кутх творит мир.

Леокадия Петровна долго ждала, когда я закончу, но, не выдержав, сделала замечание:

– Саина, я не допущу, чтобы ты шла по темноте домой, закругляйся, очень поздно.

Не поняв, что она имела в виду, я кивнула, закрыла незаконченный этюд с вороном, только через него Кутх бился в моём разуме, не давая ему отдохнуть.

– Саина, – строго сказала Леокадия Петровна, – тут в школе задержалась Айта из десятого класса, а по-моему, вам в одну сторону. Иди с ней, мне будет спокойнее.

От школы до моей панельки пройти нужно было два квартала, автобус в мою сторону не ходил. Вообще, я привыкла к этой дороге, но было одно место на пути, которое меня пугало.

Такие города, как наш, были расположены близко к лесотундре. Днём ещё ничего, но сумерки делали их совсем мрачными и крайне неуютными. Подобные города возникали из-за промышленных объектов, необходимых стране, и представителей иных наций в них было гораздо больше, чем якутов. После смерти папы мама увезла меня в большой город, в середине восьмидесятых ещё была работа, детские сады, школы. Но сейчас точно знаю, что город этот покинут и мёртв, девяностые внесли лепту.

Айту я, конечно, знала, её вся школа знала. Она была красавицей, и даже пацаны из младших классов по ней сохли. Кроме того, она была дочерью директора шахты, дающей работу всему городу, по тем временам мажорка.

– А разве её не забирают на машине? – наивно спросила я.

Леокадия Петровна обернулась ко мне с каким-то неодобрением.

– Её папу недавно сняли с должности, всё, какие ещё вопросы? Иди, она ждёт.

Вздохнув, я вышла из класса, портфель казался неестественно тяжёлым. Всю дорогу вниз по школьной лестнице меня занимала одна мысль: Кутх.

«Ну вот почему этот древний ворон так овладел моей несчастной головкой?»

В эти часы школа, конечно, была уже пуста, лишь только терпеливая гардеробщица тётя Мирра вязала носок, ждала, когда мы трое покинем школу, чтобы её закрыть.

Леокадия Петровна всегда задерживалась допоздна. Но её-то, кажется, забирал на «Жигулях» муж, а вот мы, бедные якутские девочки… Впрочем, Айта была чукчей, насколько я знала, наполовину. Её папа был казах, достигший больших высот в начальствующих сферах. А мама как раз из далёкого стойбища чукчей. Хотя такой же метиской была и я: дед – чукча, баба – якутка.

Айта стояла, повернувшись к школьному окну. Ох и роскошные у неё были косы, хотя к тому времени из моды они уже вышли. Я, кстати, тоже их по-прежнему носила, несмотря на насмешки одноклассниц. Как я поняла по облачку дыма, девушка курила «Беломор».

Я застыла, очень стеснялась её красоты, того, что она всё-таки десятиклассница. Тётя Мирра со своего места бросила на нас осуждающий взгляд и вновь углубилась в вязание. Айта резко повернулась и насмешливо оглядела меня.

– Леокадия просила тебя не бросать, любимая ученица. Сейчас папин шофёр приедет, но вынуждена огорчить: мы его отпустим. – Она смяла пустую пачку сигарет, щелчком отбросила её. – Идейная? Комсомолка? Не куришь?

– Только вступила, – смутилась я. – Очень боюсь того места, где подступает лес. Можно на машине?

В ответ она протянула руку, коснулась моих волос, и всё нутро пронзило разрядом тока. В этой девушке таилась невероятная энергия.

– Нет, пешком. Не бойся, никто со мной не тронет. По линии мамы дед – чукотский шаман, по линии папы тоже всего хватает, поверь.

Мы попрощались с тётей Миррой и вышли на улицу. До наступления сумерек было уже недалеко. Тут же лихо подкатила «Волга», шофёр, молодой парень, высунулся по пояс, весело выкрикнул:

– Айта Арстамбаевна, такси подано!

– Ну хорошо, – она оглянулась на меня. – Володя, вези к двум панелькам, к глазу Келе!

Я умоляюще заломила руки, но нужно было знать Айту – кремень!

Молодой шофёр, который ей явно симпатизировал, рванул машину с места. С заднего сидения я со смущением и горечью наблюдала, как его наглая рука елозит по её коленке, открытой из-за короткого платья. Айта обернулась, почувствовав мой взгляд, и сбросила Володину руку.

– Соображаешь? У нас ребёнок в машине.

Володя остановился у двух незаселённых панелек, между которыми чернела лесотундра с чахлыми деревьями. И выглядело всё жутко, хотя темно ещё не было.

– Справа и слева жилые кварталы, а эти дома построили, но не заселили. Почему? – спросила я.

– Всё дело в том, что этот лес испокон веков считался проклятым, – ответил Володя. – В давние времена там творили свои страшные ритуалы шаманы. Следы их капищ до сих пор там. Их задача была не допустить его к стойбищам. Нет, дома эти заселили, но люди отказывались жить здесь, так близко к проклятым местам: летала посуда, происходили самовозгорания, и стали пропадать дети. Власть пошла на уступки, жителей переселили.

– Володя, мы пойдём туда? Ну Володечка, – Айта чуть ли не прижималась к нему.

«Как чукотская девушка, комсомолка может вести себя так?» – с неодобрением думала я, и немного, кстати, с завистью.

Также я думала, что мне по первое число влетит от мамы, но оторваться от Айты я не могла: нечто притягательное было в этой разнузданности. О Келе я слышала от дедушки и бабушки, но в тот момент он был для меня не более чем сказкой, страшной легендой – но всё-таки легендой.

– Келе расплодились от слёз ворона Кутха, когда он горевал по несовершенству мира, – выдала я. Володя и Айта, переглянувшись, рассмеялись.

Мы вошли в темнеющее жерло подъезда, поднялись по пыльной, полной нечистот лестнице на второй этаж в одну квартиру.

– Саина, предупреждаю: если мы услышим пение дудочки Келе, то пойдём на эти звуки, как заворожённые, – произнесла Айта. – А Келе – людоед. Особенно вкусное блюдо для него – хорошенькие школьницы, пухленькие.

Тут я покраснела, потому что почти такой и была.

– Келе – выдумка, – отмахнулась я.

Квартиры, по планировке типичные хрущёвки, были завалены хламом. Я молилась, чтобы мы быстрее ушли из этого жуткого места.

– Ну всё, всё, – Айта наконец заметила моё состояние. – Сейчас выкурим по сигарете – и домой, нам тоже неуютно.

Володя и она встали спинами к окну, задымили. Я же стояла к нему лицом. Каким же жутким всё-таки был вид из него в тот момент! Редеющий и крайне чахлый лес, замученный почти вечной мерзлотой, напоминал чем-то городское кладбище. Я не представляла, чем руководствовались те, кто строил здесь жилой район. Жить здесь было можно только, вероятно, постепенно сходя с ума, смотря на эту мёртвую полосу.

И тут голова моя будто бы взорвалась, пронзённая неумолимым карканьем ворона. Я вжалась в стену с облезшей штукатуркой, чтобы не упасть. Стало невыносимо жарко, словно тебя заживо засунули в пылающую печь. Я, путаясь, поспешно стала расстёгивать пуговки на вороте школьного платья, руки дрожали, а жар, поднимаясь от пяток, жёг неумолимо.

– Девчонки, да что с вами?! – произнёс испуганный Володя.

Я взглянула на Айту и поняла, что кошмарный жар настиг и её. Она оторвалась от Володи, несмотря на его попытки удержать.

– Да погоди ты, – произнесла она. – Видишь, плохо ей, горит она. Бабушка говорила, приближение Келе вызывает жар, но только у девочек. Я сама теперь его чувствую. Беда, Володя.

Сквозь набежавшую на глаза пелену я видела, что Айта, пошатываясь, вышла на середину комнаты, и её тоже нестерпимо душил жар, но полностью расстёгнутое теперь платье не спасало, так же как и меня.

Я оттолкнулась от стены, хотя ноги были ватными, в надежде приблизиться к девушке. Парень стоял возле окна, ошеломлённый произошедшим, а мы с Айтой встретились на середине комнаты: она – спиной к окну, я же – лицом, разумеется. Я всё и заметила первая: чётко увидела, как сгустившийся сумрак разрезался, принял очертания чего-то бесформенного и белого, отделившись от мёртвого леса, и двинулся к домам. Полностью белая бесформенная фигура с массой недоразвитых отростков, отдалённо напоминающих руки. Лицо же с чудовищным ртом-воронкой и вовсе блуждало по всему телу: оно проявлялось то там, то здесь.

Как же дико я заорала тогда! Сирены пожарных машин точно были бы намного тише.

Парочка, видимо, и понять ничего не успела. Неведомая сила выбросила Володю через окно, гнилые рамы разлетелись в труху. Мы услышали звук удара тела о землю. Боже, жив или нет?! Вопя дурными голосами, мы понеслись к выходу. Я сразу забыла, что только что чувствовала слабость.

В темноту улицы выскочили одновременно. Вдали белела ставшая, увы, бесполезной «Волга» – водить мы обе не умели. Те кварталы, что были жилыми, горели огнями справа и слева от нас. Но до них не добежать так быстро. Бесформенная тварь заполнила весь проём между двумя панельками. Слева и справа жилые кварталы, где люди отдыхают, пьют, едят, а мы застряли посередине между мирами, где царствует один только кромешный ужас. В попытке убежать мы видели, что где-то там, вдалеке, торопятся по своим домам люди. Мы пытались привлечь их внимание, но не вышло.

Отростки вытянулись из тела чудовища и пленили нас, засунув в подобие большого мешка, проявившегося на животе. Похоже, Келе всё, что нужно, извлекал из самого себя.

Куда он нас тащил и как долго, мы не могли понять, потому что от страшного смрада и духоты внутри этой дряни мы обе мгновенно отключились.

В забытье я пробыла недолго. Хруст костей, очевидно Володиных, под пятою Келе пробудил разум.

– Айта, Айта, проснись, ну проснись же!

Красивые глаза открылись.

– Келе захватил нас, тащит к себе! Давай что-то делать, они же людоеды, Айта!

– Ты чё, дура? Какой Келе?! Конец двадцатого века, ты вообще серьёзно? Ты же вот утверждала, что Келе – выдумка. И я говорила о нём, но не всерьёз.

– Серьёзнее некуда, – проворчала я.

И тут только, видимо, до неё дошло, что это тот самый, от которого мы убегали.

Снаружи слышалось хлюпанье болотной жижи под ногами Келе.

– А теперь я верю в Келе, – призналась я, – потому что мы в его мешке, кругом непроходимые топи. Это же очевидно, что не так?

– Ничего не понимаю, – огрызнулась Айта.

Между тем снаружи прекратилось хлюпанье болотной жижи. Затем Келе вытряхнул нас из мешка на пол своей пещеры. Он нависал над нами всей своей бесформенной массой. Тело его, не имеющее чётких форм, плыло, текло, изменялось ежеминутно. Лица плавали по нему от макушки до пят, появляясь в разных местах. Я вскрикнула от нахлынувшего ужаса, продравшего, процарапавшего всё нутро.

Когтистый недоразвитый отросток лапы протянулся к нам, и я заслонила собой Айту. Но передо мной Келе отдёрнул свои лапы-крючья, словно в испуге: что-то во мне привело его в ужас. Он прорычал нечто невразумительное, указав нам обеим на грубо сколоченное подобие клетки. Мы сразу поняли, что нам сидеть там, пока нас не съедят.

Айта не меньше меня дрожала от страха, но покорно вошла в клетку, и дверца захлопнулась. Я кинулась было за ней, но Келе указал на другой угол пещеры. Там было чисто: ни грязи, ни груды разбросанных костей. Я растерялась: «Что, почему? Почему одной – в клетку, а другой – в хоромы?» – но подчинилась. Айта стояла, прислонившись к прутьям клетки, в её взгляде читался безмерный страх от всего происходящего.

Покорившись, я отошла в дальний конец пещеры, с удивлением разглядывая покрывающие её стены петроглифы. О том, что они называются именно так, узнала, конечно, гораздо позже, уже выбравшись из плена Келе. Но в тот момент у меня реально захватило дух. Как будто вся якутская и чукотская история, начиная с ворона Кутха, отразилась здесь.

Изображён здесь был и Келе, в основном в охоте на людей. Рисунки были такие древние, что любой археолог душу бы отдал, лишь бы это увидеть и изучить. Но мою голову всё равно больше занимали мысли о побеге и о том, как освободить Айту.

Келе приблизился, он указал когтем на одно из помещений, видимо, тайное, скрытое занавесом из шкур. Подчинившись, я откинула занавес и ахнула: небольшая пещерка была завалена одеждой, причём не современной, а в основном национальной, всех размеров. Оружие было всех мастей и видов. Мой взгляд сразу приметил якутский охотничий стилет, он узок, его легко спрятать в одежде. Келе, заглянув мне через плечо, указал на одно из платьев, но я решительно отказалась, понимая, что не смогу носить наряд, снятый с мёртвой девочки. К тому же старинные якутские платья настолько глухо закрытые, что в ужасной духоте и вони этой пещеры я бы задохнулась. Моё школьное хоть и совсем обтрепалось, но расстёгнутый на все пуговицы ворот меня спасал. Я знаками дала знать Келе, что не согласна, и он, недовольно ворча, отошёл.

Я успела прихватить стилет и сунуть его под соломенную подушку на выделенной мне кушетке.

Более всего я ждала, наступит сон у Келе или нет. Спят ли они вообще? Они же не люди – непознанные духи природы.

Как подходить к ним с человеческими мерками? Но вот Келе удобно устроился на полу, подогнал лицо на то место, где ему, собственно, и положено быть, достал дудочку и заиграл мелодию необыкновенной красоты. Я видела, что у Айты распахнулись глаза, как и у меня самой: такое мерзкое чудовище – и такие божественные звуки. В голове не укладывалось.

Но оказалось, что Келе будто бы убаюкивал сам себя: вот он выронил дудочку из лап-крючьев, свалился на бок и захрапел.

Медленно я начала подбираться к нему и к клетке. У Айты, прижавшейся к деревянной решётке, появилась такая надежда в глазах, что они засветились. Я подошла совсем близко к бесформенной туше Келе, хотя понимала, что значит ударить ножом живое существо, пусть даже подобное. Но Келе проснулся. Взревев, он выбросил крючья-отростки и стал подтягивать меня к жуткой пасти, проявившейся в теле. Она была усеяна такими острейшими зубами, что я закричала от страха и, уж извините за подробности, описалась. Но жрать он меня не стал – просто швырнул в тот же дальний угол пещеры, как мячик. Ударившись головой, я потеряла сознание.

Утром же меня ждало самое страшное: пещера наполнилась, видимо, родственниками Келе всяких размеров. Я поняла – они собираются на пиршество. И главным блюдом в нём станет Айта. На меня же никто совсем не обращал внимания. Ничего на тот момент не зная о телепатии, я сосредоточилась на подруге, пытаясь внушить ей одну мысль. Я догадывалась, что Келе не трогают меня из-за ворона Кут-ха: каким-то образом они видят его проявления во мне. Айта же пуста, в ней ничего нет, кроме страха, поэтому, если не сделать хоть что-то, она обречена.

«Впусти в себя ворона Кухта, впусти, – как молитву повторяла я, – миленькая, впусти!» И Айта будто почувствовала что-то, исходящее от меня, приободрилась, но, к сожалению, было уже поздно.

Её вывели из клетки, поставили в круг, и собравшиеся Келе устроили вокруг неё безумные ритуальные пляски. Твари не имели чётких очертаний, и вид этих комков потусторонней слизи с лицами, плавающими по всему телу от пят до макушки, внушал отвращение и безмерный ужас. Сам хозяин пещеры играл на дудочке. Но теперь мелодия не была красивой – она царапала мозг, как ножом по тарелке.

Айта стояла в центре круга, и вид её был ужасен: тёмные круги под глазами, распущенные и растрёпанные волосы ниже пояса. Белый форменный передник, который она, в отличие от меня, не сняла, выглядел неуместно. Из распахнутого ворота вывалилась не совсем ещё сформировавшаяся грудь, но она была такая красивая, что не нужен был этому совершенству никакой лифчик.

У меня закололо сердце, я думала: «Всё, конец не только Айте, но и мне».

И вот настал момент, когда, доведя себя до экстаза, чудовища набросились на неё. Я думала, твари сожрут её живьём, однако я ошиблась: да, они убили Айту, но я стала свидетельницей чего-то более страшного.

Я, выращенная в атмосфере глубокого атеизма, стала свидетелем того, чему до сей поры не могу найти описания. Келе расступились, оставив жалкие истерзанные останки моей подруги на полу пещеры. Но в лапах-крючьях одного из них билась призрачная девушка. Да, это была она, та самая душа, и весь мой атеизм рухнул в необъятную пропасть. Какой, к чертям, атеизм?! Рок, миром правит только зловещий рок.

Жуткие предсмертные крики моей подруги терзали меня потом долгие годы.

В какой-то момент этот ужас прекратился. Келе один за другим покинули пещеру, утаскивая останки и душу Айты с собой, непонятно, конечно, для чего, может, для каких-то страшных ритуалов. Не появлялся и хозяин пещеры, я осталась в её мраке одна. Кое-как, очнувшись, на ватных ногах я добрела до места, где её растерзали. Там валялись ошмётки её форменного платья, и больше никаких следов.

Келе должны были с неё это платье снять, чтобы отнести в кладовку, нет, решительно ничего не понятно. И стоя над этим местом, я вдруг почувствовала, как ворон Кутх бьётся в моём сердце, это было невероятно. И ноги, и руки укрепились, в сознание вошла уверенность, я уже поняла, чего хочет мой великий прародитель – он хочет сделать меня воином.

Сжимая стилет, я прошла через анфиладу пещерных комнат, никого не встретив.

Только в одной дальней пещерке я обнаружила то, что осталось от Айты, – снятую с неё кожу и лежащие отдельно кости скелета. Внутренности, видимо, сожрали твари. Как будто укоряя, её череп с пустыми глазницами смотрел на меня, на нём ещё сохранились остатки некогда роскошных волос. Я вышла из пещеры к окружающей её трясине без всяких препятствий и здесь, за скрюченным болотным кустарником, затаилась.

Ждать пришлось недолго. Услышав шлёпанье ног возвращающегося Келе, я, глубоко вздохнув, собралась с силами. Пусть это всего лишь неведомая тварь, всё равно убить её ещё нужно решиться! А эта мразь, возвращаясь, что-то там ещё и напевала и, как я поняла, тащила мешок с очередной жертвой. И не иначе ворон Кутх сам направил мою руку: я выскочила прямо перед Келе, как грозный дух мщения, и – надо же! – попала прямо в блуждающее лицо, точно в глаз! Он лопнул, словно воздушный шар, наполненный дерьмом. Вся эта вонючая слизь окатила меня с ног до головы, но это было уже неважно!

Я бросилась к мешку, стилетом разрубила узел, оттуда протянул ко мне ручонки маленький мальчик лет пяти, перепуганный до ужаса. Мы вернулись в пещеру, но там ждал неприятный сюрприз. Меня сразу же атаковала, видимо, жена Келе, судя по наличию у неё груди. Щупальцами-отростками она сумела выбить стилет и отобрать мальчика, эту потерю я не могу простить себе до сей поры. Затем она опутала меня своими крюками-отростками, захватила и, подтащив к выходу из пещеры, швырнула меня в топь как можно дальше, выкрикивая проклятия на своей тарабарщине. Но я встала из топи и решительно начала двигаться вперёд. Как хватило сил, вообще непонятно, сутки с момента похищения я ничего не ела. Примерно столько же шла вдоль топи, удаляясь от пещеры Келе, и видела весь путь белого ворона. Понимала – он хранит меня.

Я вышла к суше настолько покрытая грязью, что встретившиеся охотники изрядно напугались, а уж якутских охотников ничем не удивишь.

– Эге, мужички, погодите, да это же одна из двух пропавших девочек! Бьём тревогу!

Но тут силы окончательно оставили меня, и я рухнула, как подкошенная, без сознания. Очнулась я вовсе не дома: открыв глаза, я увидела трёх внимательно наблюдающих за мной шаманов. Они очень сильно дымили в своём чуме, взгляды у всех были мудрые, пробирающие до костей.

Я, спохватившись, оглядела себя: чистая, одета в национальное платье, правда, не якутское, а чукотское.

– Прежде чем ты отправишься в город, дочь ворона, – начал говорить, видимо, старший, – дай слово, что будешь молчать о Келе. Келе – большая тайна, и они много знают о нас, но если люди появятся в их мире, им придёт конец.

Я поднялась. Ну что же, что же им ответить? Ведь я просто девчонка. Но я видела извлечение живой души! Значит, она есть, и она бессмертна!

– Но они же убивают, едят людей, детей, как же можно?! Они вытаскивают из нас…

Шаманы переглянулись, судя по всему, им тоже было нелегко.

– Дочь ворона, предоставь суд над Келе нам и живи спокойно в городе. Мы здесь, в стойбищах, зависим от них, они зависят от нас. Это мудрость Кутха, мудрость сотворённой им природы, и ты наполнена ею тоже. Но тайна Келе должна остаться тайной, без них что якуты, что чукчи обречены.

Я оглядела эти чеканные лица. Сколько же в них вековой мудрости…

– Не мне, девчонке, спорить с вами, – сказала я. – Но пройдут годы – и я вернусь, и с этим вы ничего не поделаете.

Я вышла из чума и увидела вдалеке машину моего отчима, он и мама ждали меня. Раскинув руки, я побежала к ним навстречу и бросилась в объятия мамы.

– Мамочка, больше никакой Якутии, мама, давай уедем, – всхлипывала я.

К счастью, мама и отчим прислушались к моим доводам, и мы вскоре уехали из Якутии.