Читать онлайн Дом призрения для бедных сирот

Глава 1

– Сударыня! Сударыня, вам дурно? – приятный баритон прорвался сквозь окружающую темноту.

Я попыталась разомкнуть веки. Получилось далеко не с первого раза, будто я забыла, как это делать. А разлепить одеревеневшие губы, чтобы ответить, оказалось и вовсе невозможно.

Организм, словно чужой, отказывался подчиняться.

– Дайте ей что-нибудь под голову, – велел всё тот же баритон.

Почти сразу я почувствовала, как осторожно приподнимают мою шею, подкладывая под неё что-то мягкое. Вслед за этим вернулось ощущение рук и ног. А затем я открыла глаза.

Пространство вокруг было тесным и тёмным, а ещё раскачивалось, то и дело подпрыгивая. Будто я ехала в старой легковушке по бездорожью. Но ехала не одна. Надо мной склонились трое – двое мужчин и женщина.

– Поднесите фонарь поближе! – снова приказал баритон.

В полумраке я не могла разглядеть лица мужчины, только абрис, но воображение дорисовало аристократический нос и красиво очерченные губы. Слишком привычно он отдавал приказы, будто не сомневался, что их исполнят незамедлительно.

Полумрак разогнал жёлтый свет фонаря. Да, мужчина действительно оказался хорош собой. Его тёмные глаза, смотревшие прямо на меня, завораживали.

– Вот, выпейте, – он ненадолго отвлёкся, а затем приложил к моим губам горлышко термоса.

Я уловила пряный аромат трав и ещё что-то сладкое, но смутно знакомое. Послушно сделала глоток горячего чая, мгновенно пробежавшегося теплом по замёрзшему телу. Несколько мгновений спустя тепло сменилось жаром, а затем пламенем лесного пожара.

Я резко села, открыла рот и жадно задышала, стараясь хотя бы немного охладиться и погасить пламя. Но тщетно.

– Перцовый чай даже мёртвого поставит на ноги, не то что худосочную барышню, – усмехнувшись, мужчина отсалютовал мне термосом и убрал его в сумку.

Мне не понравилась эта усмешка, откровенно-снисходительная, без грамма сочувствия. Так на меня уже кто-то смотрел, но я не могла вспомнить кто. Я вообще ничего не помнила. Ни имени, ни места, ни даже куда направляется это транспортное средство. Только поняла, что это не машина. Слишком просторно, вместо сидений – деревянные лавки.

Я сумела забраться на одну из них, рядом с женщиной. Напротив сидели мужчины. Тот, с приятным баритоном, но неприятным характером, исподволь меня рассматривал. Сам при этом делал вид, что уснул. Ага, за полминуты.

Откуда-то мне были знакомы подобные уловки. Я их не любила, но тоже использовала. Память ворочалась с трудом, будто огромный каменный жернов. Я толкала его изо всех сил, но всплывали лишь смутные детали, из которых невозможно понять главное – кто я и как здесь оказалась.

Попутчики выглядели странно, словно сошли с экрана исторического фильма. Век так девятнадцатый. Неприятный тип был одет в длинную дублёнку без пуговиц, под ней виднелось серое двубортное пальто, брюки в клетку и высокий воротничок белой рубашки, прихваченный галстуком. На втором я разглядела чёрное пальто с пелериной на спине. А на голове – цилиндр.

У соседки слева я видела только подол тёмного платья, достававший почти до пола, а сверху – то ли мантия, то ли накидка. Чтобы разглядеть, мне пришлось бы повернуть голову. А я, по примеру неприятного типа, делала вид, что сплю, и наблюдала за незнакомцами сквозь прикрытые веки.

Уже в последнюю очередь догадалась рассмотреть свою одежду. Она тоже мало походила на современную. Платье светлее, чем у соседки. Мне показалось, что ткань поистёрлась от частых стирок. На бедре, где заканчивались колючие шерстяные чулки и начинались панталоны, что-то царапало кожу, то ли край заплатки, то ли неровно заштопанная прореха. Поверх платья на мне был плащ с капюшоном и завязками у горла. Слишком лёгкий по сравнению с одеждой других пассажиров. Как впрочем, и обувь явно не по погоде.

Я ощутимо мёрзла. Изображать спящую становилось всё сложнее, так и хотелось сунуть руки под мышки, чтобы хоть немного согреться.

Поэтому приходилось отвлекаться, чтобы не выдать себя ненароком и не нарваться на беседу. Инстинкт и рефлексы подсказывали не общаться с попутчиками. Они меня не знают, но, если начнут задавать вопросы, я наверняка ошибусь.

Я пыталась вспомнить, какую одежду предпочитала прежде, раз эта кажется мне устаревшей. В памяти, увы, ничего не всплывало, кроме слова «джинсы», ни о чём мне не говорящего. Зато физически я ощущала полную гармонию, словно носила это платье долгое время, почти не снимая.

То, что происходило со мной, казалось до того странным и нелогичным, что напрашивалось одно-единственное разумное объяснение – это сон. Ну разумеется, сон. И как я раньше не догадалась? Во сне не действуют законы логики и вообще никакие законы.

Скоро я проснусь, и не будет ни этой тряски, ни холода, ни пристального взгляда типа напротив. Решив, что я уснула по-настоящему, он разглядывал меня, уже не таясь. Ну и пусть, во сне это не имеет никакого значения.

Вскоре мне стало теплее, и я улыбнулась. Ну вот, что и требовалось доказать – это был дурной сон. Утром сварю кофе и залезу в интернет, чтобы посмотреть, к чему может сниться такая ерунда.

Транспорт резко дёрнулся, и я проснулась. В последнюю секунду сумела удержаться на лавке, чтобы не свалиться прямо к ногам неприятного типа.

Фонарь уже не горел. В этом не было необходимости. Сквозь занавески пробивался свет наступившего утра.

Я была накрыта дублёнкой с пряным мужским запахом и ароматом дорогого парфюма. Так вот почему согрелась во сне.

– Спасибо, но не следовало, – смутившись, стянула дублёнку и отдала мужчине.

Он равнодушно пожал плечами и положил её на колени, даже ничего не ответив. Ну и зачем это сделал, если ему всё равно? Испугался, что я замёрзну до смерти, и придётся ехать рядом с трупом?

Я тоже пожала плечами – мысленно. У меня были проблемы поважнее.

Попутчики уже подхватили вещи и собрались выходить. Мужчина в цилиндре первым отодвинул занавески и открыл дверь, которая оказалась ровно между окошками.

На меня пахнуло морозной свежестью. Белое сияние снаружи не оставляло сомнений – на улице сейчас царит самая настоящая зима. Не знаю, почему я так легко одета, но это явное упущение. Может, и не стоило сразу возвращать незнакомцу тулуп.

Однако снова одалживать его я не стала, да и не успела бы. Незнакомец тоже ушёл. Я осталась одна. Осмотрелась. На лавке рядом со мной стоял саквояж. Красивый такой, старинный, кожаный, с бронзовыми заклёпками. Настоящий раритет. Правда, сильно потёртый. Им явно часто пользовались.

Раз его не забрали, значит, мой. Я открыла саквояж, чтобы посмотреть, что внутри. Вдруг увижу свои вещи и что-нибудь вспомню. Однако ничего особенного не нашла. Смена белья, ещё одно платье, гребень.

Так, а это что? Я вытащила на свет прямоугольный свёрток. Обёрточная холстина перевязана бечёвкой. Попыталась развязать узелок, но непослушные от холода пальцы плохо сгибались. Никак не удавалось справиться.

– Так, барышня! – от окрика свёрток упал на пол. – Долго ты тут рассиживать собираешься? Мне разгружаться надобно и дальше ехать.

В распахнутую дверь заглянул мужичок в тулупе и лохматой шапке в тон такой же лохматой бороды.

– Извините, – я подобрала свёрток, подхватила саквояж и по скрипучим ступенькам спустилась на улицу.

И остановилась, рассматривая нечто, одновременно похожее и не похожее на карету. Она вовсе не напоминала сказочную. Ни тебе изогнутых рессор, ни колёс с тонкими спицами, ни королевского герба на двери.

Больше всего это походило на большой короб, поставленный на длинные полозья. В эту недокарету были впряжены три лошади, тоже совсем не сказочные – серые, грязные, с выражением тоскливой усталости на мордах.

– Отойди от кибитки! Не ровён час зашибу! – крикнул мужик.

Я испуганно отскочила, поскользнувшись на взбитом копытами и полозьями снегу. Едва сумела удержать равновесие. Кибитка пронеслась мимо, обдав меня снежным крошевом.

Передо мной открылось большое бревенчатое здание в два этажа. Брёвна потемнели от времени, но наличники на окнах радовали белизной. Надпись на длинной широкой доске гласила «Почтовая станция «Сосновый бор».

Из труб на крыше шёл полупрозрачный дымок. Значит, внутри тепло.

Подумав о тепле, я тут же ощутила, как мороз пощипал щёки, огладил вдоль талии, прошёлся по ногам. Вот какой умник придумал зимой чулки носить вместо колготок? Платье, хоть и было длинным, совершенно не грело.

Я перехватила окоченевшими пальцами саквояж и направилась к небольшому крылечку. Металлическая ручка на двери была обернута тряпкой. Меня порадовало это ноу-хау для тех, кто путешествует без перчаток. Не хотелось бы примёрзнуть и остаться на крыльце, в двух шагах от тепла.

Я потянула дверь на себя. В ноздри ударили запахи свежей сдобы и кофе. Сделала шаг и остановилась на пороге, не уверенная, что мне стоит сюда заходить.

Если это кафе, то придётся что-то купить. А я не знаю, есть ли у меня деньги. Даже думаю, что их нет.

Конечно, можно уговорить сотрудников, чтобы позволили мне посидеть в уголочке, погреться. Если повезёт, может, и кипятка нальют.

Однако я не уверена, что выдержу пытку ароматами. Судя по всему, я не ела со вчерашнего дня или даже дольше. Желудок требовательно заурчал, подтверждая.

– Не стойте на пороге, барышня, тепло выстудите, – произнёс из помещения певучий женский голос.

Это приглашение войти или требование выйти? Я решила истолковать в свою пользу, всегда можно сказать, что ошиблась.

Стоило закрыть за собой дверь, как меня окутало блаженное тепло.

Помещение было просторным, рассчитанным на большую компанию. Из него вели две двери, если считать ту, через которую я вошла, то три. У стены стояла массивная русская печь с лежанкой. Из-за занавески торчала чья-то босая нога.

Печная заслонка была отодвинута, и полная женщина в цветастом платье, подпоясанном передником, перемешивала угли длинной кочергой.

– Проходите, барышня, садитесь, я скоро управлюсь и подойду, – тем же певучим голосом предложила она.

Я с радостью воспользовалась её предложением и заняла ближайшую к печи лавку. Саквояж поставила на пол, а свёрток положила на колени, обхватив руками.

Как начать разговор, я не знала, поэтому молчала, продолжая рассматривать помещение.

Вдоль стены рядком стояли вёдра с водой. На открытых полках – глиняная посуда. С потолка свисали вязанки чеснока и лука, а ещё душистые травы.

Поворошив угли, женщина отошла к столу, на котором лежал большой, обсыпанный мукой кусок теста. Подхватив уже заполненный противень, она поставила его в печь и задвинула заслонку.

Утерев со лба пот тыльной стороной ладони, хозяйка обернулась ко мне.

– Добро пожаловать, барышня, чаёвничать будете, али обеда подождёте?

Я хотела отказаться, признаться, что у меня нет денег, поэтому я тут тихонько посижу, если она позволит. Однако сногсшибательный аромат, идущий от стоящего на подоконнике медного таза, заполненного уже готовой выпечкой, лишил меня силы воли.

– Я почаёвничаю, спасибо, – а потом, может, и обед подожду. Надо разобрать саквояж. Вдруг там всё же найдётся немного денег.

– Проходите в горницу, – женщина кивнула на одну из дверей. И сама пошла вперёд, чтобы её открыть.

Чуть промедлив, я послушалась. Подхватила вещи и двинулась за ней.

Горница оказалась светлой комнатой с тремя окнами. На подоконниках в горшках чахли герани или что-то на них похожее. В простенке уместился буфет. Вдоль стен вытянулись широкие лавки. А по центру стоял покрытый скатертью стол с подвинутыми к нему стульями.

– Вы располагайтесь, пока самовар не поспел, – женщина неопределённо махнула рукой, предлагая положить вещи, куда мне захочется.

А сама убрала к стене два стула из четырёх, оставшиеся немного отодвинула, чтобы садиться было удобнее. Достала из буфета две чайные пары, поставила на стол. Окинула натюрморт внимательным взглядом, поправила сбившийся край скатерти и направилась к выходу, пояснив:

– Меня Асиньей зовут. Зовите, не стесняйтесь.

Оставшись одна, я положила вещи на лавку. На одном её краю уже лежала большая, неопрятная куча одежды, покрывающая дорожную сумку. Вторым гостем станции явно был мужчина. Только они умеют быстро создавать художественный беспорядок.

Я расположилась на другом краю лавки, благо она была длинной. Сняла плащ, аккуратно сложила. Достав из саквояжа гребень и маленькое зеркальце, поправила волосы. Ещё бы умыться с дороги, а то я так растерялась, что забыла спросить Асинью, где это сделать.

Однако сначала нужно посмотреть, что в свёртке. Может, удастся пролить свет на происходящее.

Я развязала бечёвку, развернула холстину. В ней оказалась большая тетрадь в твёрдом переплёте. Раскрыв её на первой странице, увидела надпись, сделанную по диагонали от руки, крупными красивыми буквами: «Моей драгоценной Иде».

Следующая страница начиналась словами «Моя дорогая Лайса», написанными другим почерком. Дальше шли пустые страницы. Похоже, некая Лайса сделала подарок Иде, чтобы та вела дневник и фиксировала всё, что с ней происходит. Однако что-то помешало.

На всякий случай я пролистала тетрадь, из неё выпало ещё несколько листов.

Сверху лежал конверт, адресованный градоначальнику Соснового бора, некоему Берриану Монту. Я отложила его в сторону и тут же выбросила имя из головы.

Взяла первый лист, вверху которого крупными буквами было написано «ПАСПОРТ». Общая информация напечатана типографским способом, а индивидуальные данные владельца вписаны от руки. Бумага была плотной, с гербом в виде незнакомого мне животного в короне. Паспорт много раз складывался вчетверо и выглядел довольно потрёпанным. Мне казалось, что такой документ должен быть книжкой, а не просто листком бумаги, пусть и плотной. Однако придираться я не собиралась. Если паспорт обнаружился в моём саквояже, значит, он мой. И я наконец узнаю, кто я такая и как меня зовут.

Аделаида Вестмар, двадцать пять лет, волосы светлого колера, глаза голубые…

Я снова достала зеркальце. Из отражения на меня смотрела девушка с таким описанием. Следовательно, меня зовут Аделаида.

Ещё в паспорте указывался рост, вес, место рождения, образование…

Хм, оказывается, я окончила Женскую гимназию Министерства народного просвещения. Было сложно осознавать себя учительницей, но паспорт – документ серьёзный. Интересно, какой предмет я преподаю?

Следующий листок являлся назначением Аделаиды Вестмар директрисой дома призрения для бедных сирот Сосновоборского уезда с… завтрашнего дня. То есть я буду руководить детским приютом?

Час от часу не легче.

Последней была подорожная, выданная всё той же Аделаиде Вестмар для проезда от столицы до Соснового бора. Чтобы попасть сюда, я преодолела путь почти в триста вёрст и получила на проезд девять серебряных и шесть медных монет. Деньги мне выдали ровно до почтовой станции «Сосновый бор», а отсюда меня заберёт приютский возница.

Это известие меня обрадовало. Значит, деньги на обед вполне могли быть. Нужно только поискать получше.

Я выложила из саквояжа содержимое и принялась исследовать карманы и кармашки. Затем развернула платье, шаль, заштопанную во многих местах. Перетряхнула и нижнее бельё, каждую вещицу по очереди.

Что ж, похоже, деньги у меня действительно были только ДО этой станции. А дальше следует ждать возницу из приюта.

Наверное, мне нужно всё же отказаться от выпечки и подождать транспорт. Не стоит попадать в некрасивую ситуацию в первый же день. Репутацию приютской директрисы стоит беречь. Мне ещё письмо мэру относить.

Я начала сворачивать сорочку, чтобы положить в саквояж, и именно в этот неудачный момент открылась дверь. В горницу вошёл тот самый неприятный попутчик, который то помогал мне, то насмехался.

Глава 2

Он окинул меня быстрым взглядом, который задержался на сорочке, а затем приподнял левую бровь и усмехнулся.

– Нет, благодарю, я бы предпочёл полотенце, – полотенце ему действительно пригодилось бы.

Незнакомец явно нашёл, где умыться. С влажных волос стекали капли, бежали по шее и груди, верх которой виднелся в распахнутом вороте рубашки.

Я не сочла нужным отвечать на очередную насмешку и отвела взгляд. Смотреть на незнакомца не хотелось. Точнее хотелось, потому что он был привлекателен, хорошо сложён, и ещё эти капли так дразняще скользили по коже.

Я раздражённо закинула в саквояж одежду единой кучей, сунула бумаги в тетрадь и бросила её сверху. Резко закрыла сумку и села рядом, отвернувшись к окну.

Тип подошёл к другому концу лавки, где лежала та самая неопрятная куча из одежды. Ну конечно, это его вещи. Не зря он мне сразу не понравился. Невоспитанный неряха.

Впрочем, сейчас у меня в сумке примерно та же картина…

– Асинья! – гаркнул тип так, что я подскочила на лавке и повернулась к нему.

– Ну что вы кричите?! – возмутилась. – Нельзя ли вести себя потише?

Незнакомец мои слова попросту проигнорировал, что возмутило ещё больше. Правда высказаться я не успела.

Спустя секунду дверь распахнулась, и к нам заглянула хозяйка.

– Где этот бездельник? – тип с ходу начал предъявлять претензии. – Я же просил развесить мои вещи! И полотенце принести!

– Сейчас, господин Монт, сию секунду! – Асинья поклонилась и исчезла за дверью.

Значит, незнакомца зовут Монт. Ой, извините, «господин Монт» – мысленно я произнесла это противным голосом, ещё и рожу скорчила. У меня этот «господин» не вызывал никакого уважения и вообще положительных эмоций. А излишний пиетет Асиньи только добавлял праведного возмущения.

Запугал женщину грубым поведением, вот она и кланяется.

– Я слышала, что воспитанные мужчины ведут себя вежливо, – сказала словно бы сама себе, но громко и с ядовитым сарказмом.

– А я слышал, что воспитанные женщины помалкивают, пока их не спросят, – отбрил тип раздражённо, и тоже не глядя на меня.

Я аж задохнулась от возмущения. Что он вообще себе позволяет? Нахал! И только набрала воздуха, чтобы сообщить, что думаю о его поведении, как дверь открылась снова.

В комнату вбежал босой мужичонка с всклокоченными волосами и бородой. В коротких, до щиколоток, несуразных штанах с заплатками и широкой длинной рубахе, к которой так и просился пояс. В руках он держал полотенце. С порога мужичонка начал кланяться, а как подбежал к типу, бухнулся на колени. Полотенце при этом поднял вверх, протягивая мерзавцу.

– Простите великодушно, господин Монт! Нечистая меня свалила, не иначе. Ждал, ждал, да и уснул! – мужичонка, приподнявшись, чтобы выдать оправдательную тираду, снова склонился к полу, но перестарался и крепко приложился лбом.

Даже я услышала, как он крякнул от боли. Однако тип никак не отреагировал на унижение и травму человека, продолжая копаться в своей дорожной сумке. Как будто именно это было сейчас самым важным.

– Как вам не стыдно так себя вести!? Ему же больно! – я бросилась к мужичонке.

Подхватила под руку, помогая подняться. Он вяло сопротивлялся и смотрел на меня полным недоумения взглядом. Как будто происходящее было самым что ни на есть естественным ходом вещей, и это я сейчас нарушала его права, а не мерзавец Монт.

Как можно довести живого человека до такого состояния?!

– Вставайте, уважаемый, нечего стоять на коленях перед этим… – я сделала паузу, пытаясь подобрать слово политературнее, но так и не договорила. – Надо осмотреть вашу голову. Наверняка шишка выскочит, вы так бумкнулись об пол. Как бы сотрясения не было.

Поднять его на ноги мне удалось, а дальше произошло и вовсе немыслимое. Мужичонка вырвался, подскочил к неприятному типу и спрятался за его спиной.

– Господин Монт, чаво это с ней? – расслышала я.

И растерялась. Со мной что? Это что с ними?

– А это, – тип язвительно усмехнулся и смерил меня оценивающим взглядом, – сударыня изволит демонстрировать модную нынче в столице идею о всеобщем равенстве и братстве.

– Чаво? – переспросил мужичонка.

– А того, брат Стешка, – серьёзным голосом, полным сарказма, ответил Монт, – что сударыня считает, будто между нами нет разницы. И относиться к нам с тобой следует одинаково. Даже, я бы сказал, к тебе получше должно быть отношение, судя по строгой отповеди, высказанной мне.

– Ой, барышня, – Стешка покачал головой, словно услышал нечто из области фантастики, – замуж бы вам надо, да деток побольше. Тогда все эти идеи из головки-то повылетят, как делом займётесь.

Сам он, высказывая мне эту точку зрения, наконец подал Монту полотенце и принялся разбирать его одежду, аккуратно складывая в саквояж. А затем поклонился и исчез за дверью.

Поведение обоих меня ошарашило и на время выбило из колеи. Может, действительно я не права, и люди не должны быть равными во всём. Я ведь совсем ничего не помню. Хотя в глубине души зрела уверенность именно в моей правоте. Заблуждались эти двое. Однако обосновать это я пока ничем не могла, поэтому промолчала.

Монт же будто забыл обо мне. Он вытирался, не торопясь, основательно. Лицо, шею, руки сначала промакивал, затем тщательно растирал. Я поймала себя на том, что слежу за ним, словно загипнотизированная этими движениями.

И тип это тоже заметил. Его довольная ухмылка послужила мне ушатом ледяной воды.

Я сделала вид, что вовсе не пялилась, а выжидала удобный момент, чтобы спросить:

– Не подскажите, где здесь можно умыться?

Сжала кулаки, внутренне готовясь дать отпор. Если он ещё раз усмехнётся, я за себя не ручаюсь. Неприязнь к Монту, вызванная постоянным напряжением, росла в геометрической прогрессии. Не знаю, встречались ли мне раньше настолько раздражающие попутчики, но уверена, что этот точно занял бы призовое место.

К счастью, тип не стал усугублять и просто махнул полотенцем.

– Проходите сени насквозь, за следующей дверью – умывальня.

Я уже собралась вежливо его поблагодарить, как Монт добавил:

– Вряд ли вам понравится, но тут у нас не столица. Почему вы уехали так далеко от дома? От кого-то бежите? Полиция? Жених? Муж?

– Нет! – я возмутилась таким нелепым подозрениям.

В паспорте значилось, что я незамужняя. Да и с полицией у меня вряд ли есть проблемы. Конечно, стопроцентной уверенности не было, но я не чувствовала себя преступным элементом.

– Тогда что вы здесь делаете? – не отставал Монт.

Я задумалась. Стоит рассказать о своём назначении или обойдётся? Этого типа я не знаю, он мне не нравится, значит, я не обязана ему что-либо рассказывать.

Поэтому я отправилась умываться, оставив вопрос без ответа. За спиной послышалось негромкое хмыканье, но оборачиваться, чтобы убедиться в этом, я не стала.

Умывальня мне действительно не понравилась. Монт оказался прав. Не знаю, к чему именно я привыкла, но это мрачное сырое помещение внушало опасения.

Окошко было маленьким и находилось почти под потолком. Мне показалось, что оно не застеклено, поскольку оттуда сильно тянуло холодом. Помещение выстыло. Я коснулась небольшой чугунной печи. Сегодня её точно не топили.

Деревянный пол был мокрым, приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться. Половицы при каждом шаге скрипели и прогибались, под ними что-то хлюпало.

В конце помещения, как раз под окошком располагалось возвышение с широкой крышкой посередине. Интуитивно приподняв её, я поняла, что угадала. Это были «удобства».

Забираясь на возвышение, я чувствовала себя эквилибристом, балансирующим на тонком канате. Одно неверное движение – и рухну вниз. Вот господин Монт посмеётся, когда меня будут вытаскивать из ледяной ямы.

К счастью, всё завершилось благополучно. Немного повеселев, я приступила к умыванию. Здесь оказалось проще.

На широкой лавке стояла деревянная бадья, почти до середины заполненная водой, по поверхности плавал ковш. В глиняной миске я нашла застывший мыльный раствор с резким запахом.

В стоящей рядом деревянной шайке с большими «ушами» для хватания была налита вода. Не успела я порадоваться заботе, как разглядела мыльную пенку по краям. Этой водой уже кто-то умывался. И я знала, кто именно.

Разумеется, господину Монту не по статусу самому выливать воду из таза.

– Он ведь лучше всех нас, выше, сильнее, умнее, и вообще путешествующий инкогнито принц, – раздражаясь всё сильнее с каждым словом, я выплеснула обмылки на пол и прополоскала шайку.

Вода была ледяной. Пальцы свело от холода. Однако я тщательно вымыла руки и лицо. Хотелось бы искупаться полностью, но в таких условиях – это самоубийственно. Потерплю до приюта.

Теперь и передо мной встала проблема с полотенцем, точнее его отсутствием. А всё этот Монт виноват – отвлёк своими расспросами.

Чувствуя, как намокают рукава, и холодные капли стекают за ворот, я скорее покинула умывальню. Уже в дверях столкнулась с Асиньей.

– А я вам полотенчико несу, – женщина, улыбаясь, протянула мне вышитую холстину.

– Спасибо, – я не была господином Монтом, поэтому не считала зазорным благодарить и улыбаться в ответ.

– Вы заканчивайте и идите в горницу, холодно тут. Для женского здоровья неполезно.

Асинья снова быстро ушла, и я не успела признаться в своей безденежности. А может, нарочно медлила, надеясь на чудо.

Комкая в руках полотенце, вернулась в горницу.

Господин Монт, к моему неудовольствию, никуда не исчез. Он сидел за столом.

А на столе… поблёскивая широкими медными боками, шипел горячий самовар. На нём крепился заварочный чайник, из-под которого вился лёгкий парок. На большом блюде высилась приличная горка ароматной сдобы. Пространство вокруг занимали пиалы и вазочки. Их содержимое от двери было не разглядеть, но наверняка там что-то вкусное и сладкое.

Во рту собралась голодная слюна, желудок, казалось, прилип к позвоночнику.

Я взяла себя в руки и прошла к своим вещам, стараясь не коситься на стол. Ничего страшного, если не поем сейчас. Голодать – полезно для фигуры.

Эти спорные утверждения проносились в голове, возникая из недоступной мне памяти и снова растворяясь в ней. Усмирить голод они никак не помогали.

Я повернулась к столу спиной, медленно, очень медленно складывая полотенце. Расстёгивая сумку, перебирая в ней вещи. Я изо всех сил делала вид, что сильно занята, а сама ждала звук наливаемого в чашку чая и довольное чавканье Монта. Такой неряха в моём представлении обязательно должен чавкать.

– Ну что вы там возитесь?! – вместо этого я услышала его недовольный голос. – Мне ещё долго вас ждать?

Я обернулась, готовая резко ответить на грубость. И вдруг до меня дошёл смысл сказанных слов. Он меня ждёт? В подтверждение этого чашка Монта всё ещё была пуста, а горка выпечки не тронута.

Горло свело спазмом, но я сумела выговорить:

– Спасибо, я не голодна.

– Не мелите ерунды, – раздражённо перебил он. – Я сидел напротив всю дорогу и видел, что после Светлой рощи вы ничего не ели. А это было вчера утром.

Значит, прошло больше суток, быстро подсчитала я. И всё равно, гордость не позволяла признаться в полной финансовой несостоятельности. Однако и оставаться с Монтом здесь больше не стоит. Заберу вещи и попрошусь у Асиньи посидеть у печи, пока за мной не приедут.

Я снова отвернулась, чтобы закрыть саквояж.

– Прекратите вы это глупое жеманство! – стул резко проскрипел по половицам, значит, Монт встал, а потом добавил угрожающе: – Или вы садитесь за стол сами, или я сажаю вас силой.

Я опешила от изумления и страха. Судя по выражению лица, мужчина намеревался исполнить свою угрозу.

Он подошёл ко второму стулу, расположенному ближе ко мне, и демонстративно отодвинул его.

– Вы привыкли добиваться своего при помощи насилия? – голос почти не дрожал, даже удалось добиться презрительной интонации.

– Да! – рыкнул он, продолжая держать спинку стула. – И если мне придётся насильно кормить одну невыносимую девицу, я это сделаю.

«Сам ты невыносимый», – подумала я, обречённо подходя ближе и заставляя себя не радоваться слишком откровенно тому, что наконец поем.

Я принципиально села на самый краешек стула, но Монт резко подвинул его к столу, и меня вместе с ним.

– Я уже понял, что вы манкируете всем женским, поэтому не буду просить вас взять на себя обязанности хозяйки. Вы, наверное, и слово это за оскорбление считаете?

Я покраснела, но промолчала. Уверена, он высмеет любой мой ответ. К тому же я не знала, как именно считаю. Пока меня больше заботило решение жизненно важных вопросов, во взглядах позже разберусь.

Монт занял своё место, снял с самовара заварочник, налил тёмной, насыщенной, даже на цвет терпкой заварки в свою чашку. А затем остановил на мне выжидательный взгляд.

Я упрямо рассматривала узор на скатерти. Ну что ему ещё надо? Чего уставился?

– Вы не соизволите подвинуть свою чашку? – насмешливо произнёс Монт.

И я покраснела ещё больше. Этот человек действует на меня отупляюще. Я совсем перестаю соображать и веду себя как идиотка.

Я переставила чайную пару ближе к нему. Поблагодарила, когда он налил заварки и мне. Надо брать себя в руки. Видно же, что Монту нравится смущать меня. А когда я реагирую на его провокации, он почти открыто радуется.

Поэтому я села поудобнее, чуть расслабив спину. И немного развела уголки губ, надеясь, что это похоже на лёгкую улыбку, а не на гримасу.

Впрочем, Монт не реагировал, он был увлечён процессом. Поставил пару на блестящий, явно только что вычищенный поднос, где стоял самовар. Открыл краник и наблюдал за тонкой струйкой кипятка.

Кажется, самовар давно не чистили от накипи. Вода едва протекает. Это ж сколько чай ждать придётся? Я так слюной изойду. Кстати, она и то течёт быстрее.

Разумеется, эти мысли озвучивать я не собиралась. Ещё и старалась, чтобы на лице у меня не отражалось нетерпение. Этот тип и так считает меня невоспитанной особой. Ни к чему давать ему лишний повод.

Наконец обе чашки были наполнены душистым чаем, и одна стояла передо мной.

– Выбирайте, – Монт великодушным жестом протянул мне блюдо с выпечкой, предлагая взять первой.

Я не стала размышлять, потянулась к ближайшей, стараясь только, чтобы движения не были слишком резкими. Остатки самоуважения требовали не показывать, насколько я голодна.

– Приятного аппетита, – пожелал Монт, отломил маленький кусочек сдобы и отправил в рот.

– Благодарю, и вам приятного аппетита, господин Монт, – пожелала я в ответ и сдержанно – не описать словами, каких сил мне это стоило – последовала его примеру.

То есть не впилась зубами в булку, откусывая сразу половину, а отщипнула крошку. Медленно и аккуратно положила её на язык, ещё и начала жевать. Хотя она растаяла сразу в море слюны, наполнившей рот.

Монт смотрел на меня внимательным взглядом. Мне показалось, что там промелькнуло уважение, но уверенности в этом я не испытывала. Может, просто выдавала желаемое за действительное. Однако и насмехаться надо мной он перестал.

– Должен заметить, что у вас есть характер, сударыня, – всё-таки уважение там действительно мелькнуло, даже если лишь на крохотное мгновение.

– Рада, что вы это заметили, – я отщипнула ещё крошку, мысленно уже проглотив сдобу целиком.

– Тогда предлагаю не чиниться и нормально поесть. Вы не возражаете?

– Вы сами начали.

– Хотел вас испытать.

– Это низко, сударь.

– Прошу простить, сударыня.

С каждой фразой меня всё сильнее охватывало раздражение. Его признание вывело из себя. Испытатель, блин.

– Не прощу!

– Будьте же милостивы, – он снова смеялся.

На глаза попалась вазочка с вареньем. Забыв себя от гнева, я потянулась к ней.

Нашу перепалку прервала открывшаяся дверь и Асинья с блюдом пирожков.

– С мясом, как вы и заказывали, господин Монт, – хозяйка с улыбкой поставила тарелку на стол. Голова закружилась от аромата. Ещё немного, и я просто сойду с ума от голода.

Решив, что хватит с меня испытаний, схватила пирожок с тарелки. Откусила, сколько смогла, и начала жевать, открывая рот и втягивая воздух, чтобы было не так обжигающе горячо. Проглотила, чувствуя ни с чем не сравнимое удовольствие, откусила ещё.

Монт с лёгкой улыбкой наблюдал за мной. Однако меня это больше не трогало. Пирожки были восхитительны. Мясо идеальной готовности, сочное, в меру солёное, без кожи, косточек и прожилок.

Дождавшись, когда я съем первый пирожок и возьму в руки второй, Монт с ленцой поинтересовался у хозяйки.

– С чем пирожки, Асинья?

– С мясом, – она удивилась, – вы ж сами велели.

– Мне интересно, чьё это мясо? Не собачатина часом?

Мне резко подурнело. Я почувствовала тошноту, второй пирожок выпал из ослабевших пальцев, звякнув блюдцем о стол.

– Господин Монт! – воскликнула Асинья, всплеснув ладонями. – Ну что вы как ребёнок, ей-богу. Смотрите, как барышню перепугали.

Я увидела, что этот подлец посмеивается, и озверела.

– Вам должно быть стыдно так жестоко подшучивать над девушкой!

– Должно быть, – согласился мерзавец, тут же добавляя: – Но не стыдно. Вы так забавно реагируете, что я просто не могу сдержаться.

– Кушайте, милая барышня, кушайте, не обращайте внимания, – успокаивала меня хозяйка, пока я дрожащей рукой отпивала из чашки, чтобы хоть как-то прогнать неприятный привкус во рту, образовавшийся после слов Монта. – Это свинина. Стешка позавчера кабанчика забил.

Тошнота немного отступила, но пирожки всё равно потеряли свою привлекательность. Я съела пару булочек, поочерёдно сдабривая их вареньем, мёдом и сливками. А на шутника намеренно не обращала внимания.

– Скажите хотя бы, как вас зовут, – попытался он снова завязать беседу. – Неужели я не заслужил знать хотя бы эту малость, пригласив вас на чаепитие?

– Нет, не заслужили, – отбрила я. – Вы не просто невоспитанный, вы ещё и меркантильный, господин Монт.

– Почему же? – на этот раз он удивился по-настоящему.

– Потому что вы пригласили меня за стол из корыстных соображений, чтобы выведать личную информацию.

Монт захохотал. А я доела последний кусочек булочки, сдержав желание ещё пару сунуть в карман, допила последний глоток чая и поднялась.

– Благодарю, господин Монт, за чудесное чаепитие. Если оставите свой адрес, я вышлю вам деньги за него.

Ещё до того как он успел ответить, схватила саквояж, перекинула через руку плащ и быстрым шагом, стараясь не перейти на бег, направилась к выходу. Схватившись за ручку двери, я обернулась. Мужчина смотрел на меня нечитаемым взглядом.

– Прощайте, господин Монт. Было неприятно познакомиться.

Глава 3

В кухне всё было по-прежнему. Асинья возилась с пирожками. Стешка (я решила, что это именно он, больше некому) спал на печи, и его босые пятки так же выглядывали из-за занавески.

– Накушались уже, барышня? – кухарка бросила на меня быстрый взгляд, отвлекаясь от своего занятия.

– Да, спасибо, было очень вкусно, – я не покривила душой, хоть и запнулась на секунду, вспомнив глупую шутку Монта.

– Ну и на здоровьичко, – откликнулась хозяйка, возвращаясь к пирожкам.

– Асинья… – я подбирала слова, чтобы звучало не слишком жалко. – За мной должны приехать, но я не знаю во сколько. Могу я подождать здесь?

– Само собой, – хозяйка даже удивилась такой просьбе. – Почтовые станции для того и стоят на трактах, чтобы пассажиры передохнуть да погреться могли. Ступайте в горницу, там всё и устроено для этого.

В горницу, легко сказать.

– А нельзя ли ещё где-то подождать?

– Нумера есть, – Асинья снова отвлеклась и отёрла лоб тыльной стороной ладони, – разные. Семь медяков за место в общем или два серебряных за отдельную комнату.

– Это за неделю? – наивно поинтересовалась я.

– За ночь, милая барышня, – Асинья потеряла ко мне интерес, явно раскусив мою неплатёжеспособность.

Я понятия не имела о ценности денег и не знала, какую зарплату буду получать в приюте, но за отдельный номер в захудалой гостинице заплатить наверняка смогу? По крайне мере, мне хотелось на это надеяться. И я рискнула спросить, хотя и было ужасно стыдно.

– Асинья… а нельзя ли мне снять номер… в долг? – самое трудное выговорила, а дальше затараторила, стремясь изложить свои доводы до того, как хозяйка откажет: – Я еду в Сосновый бор. У меня назначение в сумке, могу показать. С первой же зарплаты я вышлю вам необходимую сумму или даже сама привезу.

– Простите, барышня, – Асинья выслушала до конца, но выражение лица у неё было такое, что я сразу поняла – откажет. И не ошиблась. – В долг не могу, не положено. В горнице можно без денег сидеть, сколько надо, а в нумера не могу. Уж не гневайтесь.

Я вздохнула. Находиться в одной комнате с Монтом и слушать его идиотские подколы, медленно закипая от ярости, не хотелось совершенно.

– А можно я здесь посижу? Обещаю, что не буду мешать.

– Посидите, – хозяйка пожала плечами. – Только уж не трогайте ничего.

– Обещаю.

Я опустилась на лавку в том же самом месте, где сидела сразу по приезду. Поставила рядом саквояж, плащ положила на колени и обняла его. Надеюсь, транспорт из приюта не заставит себя долго ждать.

В тепле, после сытной еды меня разморило. Веки опускались, голова клонилась назад, норовя опереться на стену, приходилось прикладывать усилия, чтобы сидеть ровно. Очень хотелось снять опостылевшее платье, принять душ и лечь в постель с чистым бельём. Впрочем, достаточно и просто лечь. Остальное можно уже после.

– Вы храпите во сне, – услышав этот голос, я вздрогнула и открыла глаза.

Разумеется, Монт, кто ещё не может пройти мимо, не сказав гадость.

– Что вам нужно? – недружелюбие звучало столь явственно, что кто-то другой, менее толстокожий, давно бы ретировался. Но не Монт. Ему мои огрызания были нипочём.

– Я еду в Сосновый бор, – неожиданно серьёзно ответил он. – Давайте подвезу, куда вам надо.

– Нет, спасибо, с вами я точно никуда не поеду, – я почувствовала, как переполнилась чаша моего терпения. И даже если бы захотела остановиться, уже не смогла: – Я вообще, надеюсь больше вас никогда не встречать. Вы ужасный тип, и я вас ненавижу, хотя совсем не знаю. Я лучше пешком пойду по сугробам, чем сяду с вами в одну карету.

– Сани, – поправил он, словно всего остального и не слышал.

Моё раздражение утихло так же быстро, как и возникло. Этот человек абсолютно непрошибаем, тратя на него свои нервы, я ничего не выиграю. Поэтому всё же оперлась затылком на стену и прикрыла глаза. А ещё опустила ладонь на саквояж в красноречивом жесте. Мол, мало ли кто вокруг шастает, ещё украдёт мои ценные вещи.

Когда я решилась открыть глаза, Монта уже не было. Поздравив себя с победой, но абсолютно не ощущая от этого радости, я переместилась обратно в горницу.

Здесь уже не осталось никаких следов недавней трапезы. Только аромат сдобы ещё витал в воздухе, заставляя жалеть, что Асинья поторопилась всё убрать.

Я примостилась на лавке, разглядывая на стене пятно увядающего солнечного света. Когда уже за мной приедут? Я устала сидеть на деревянном сиденье. Вот бы позвонить в приют и спросить, долго ли мне ещё ждать. Жаль, что мобильника в саквояже я не обнаружила. Да и на станции телефона не видела. Есть ли они здесь вообще?

Я очнулась так резко, что от движения стукнулась затылком о стену. Телефон? Мобильник? В моей памяти не было никакой информации ни об этих штуках, ни о том, как с их помощью можно связаться с приютом.

Однако чем дальше, тем больше казалось, что во мне слились две личности. Для одной было естественно всё окружающее, и она ехала в дом призрения, чтобы стать его директором. А другая… Для другой были естественны как раз эти неведомые «телефоны».

Надеюсь, я не сошла с ума, и это не проявления шизофрении. Хотя вроде обострения должны быть весной и осенью, а сейчас зима.

Я невесело хмыкнула. Нахожусь на почтовой станции в глуши без единой монетки. Не знаю, когда меня заберут отсюда и заберут ли вообще. И куда мне идти, если всё же случится худшее.

Но при этом размышляю о возможном раздвоении личности. Действительно забавно.

Я просидела так до глубоких сумерек. Света в горнице не было, поэтому здесь темнело одновременно с улицей. Я то задрёмывала, проваливаясь в ту, нереальную реальность, то возвращалась в реальность настоящую.

Когда всё кругом стало тёмно-серым, дверь отворилась, и в неё проник жёлтый свет свечи.

– Барышня, – позвала меня Асинья, – идёмте со мной.

– Куда? – спросила я, но она уже скрылась за дверью.

Чуть подумав, я накинула плащ, подхватила саквояж и двинулась следом. Асинья ждала меня в другом конце сеней, рядом с дверью, что вела в умывальню.

Замкнутое пространство, да ещё и освещённое лишь колеблющимся огоньком свечи, внушало беспокойство.

Я здесь одна. Никто не знает, что я приехала. Если вдруг пропаду, даже искать не станут. Да, меня видел невыносимый Монт, но хозяйка всегда может сказать, что барышня отбыла в неизвестном направлении.

Что если Асинья со своим Стешкой связаны с преступным миром? Может, они грабят и убивают таких одиноких беззащитных барышень, как я? Или ещё хуже – не убивают, а, например, продают каким-нибудь мерзавцам.

Меня прошиб холодный пот. По спине побежали колючие ледяные мурашки.

Как же я жалела, что отказалась ехать с Монтом. Уж лучше бы послушала его грубости, зато прибыла в приют в целости и сохранности. А теперь из-за своей гордыни я рискую головой.

Я замерла. В голове проносились мысли, складываясь в варианты дальнейших действий. Вывод следовал один: надо бежать.

Дверь в кухню была приоткрыта, и горевшая в углу лампадка позволяла угадать очертания предметов. Если заскочить туда, закрыть дверь и подпереть её, то возможно получится выгадать время до утра. По свету я могу попытаться уйти.

Я уже почти шагнула к кухне, как оттуда донёсся сдавленный кашель. Стешка! Лежащий на печи второй член банды перекрыл мне этот путь.

Возвращаться назад в горницу я не рискнула. Там двойные створки и никакого запора. Пока подтащу тяжёлую скамейку, меня десять раз догонят и скрутят.

Оставалась только входная дверь. Правда на улице мороз и темень. Я скорее всего замёрзну, застряв в ближайшем сугробе, или попаду в зубы лесным хищникам. Однако это виделось мне более предпочтительным, чем оказаться в руках негодяев.

Я бросилась к двери, дёрнула на себя ручку, потом толкнула створку, навалившись на неё всем телом. Она не поддавалась ни в одну сторону. Входную дверь Асинья предусмотрительно заперла.

Выхода отсюда не было.

Но сдаваться я не собиралась. Сжала крепче ручку саквояжа. Сейчас спокойно подойду к хозяйке, дождусь, когда она отвернётся, и огрею сумкой по голове. В идеальном варианте Асинья потеряет сознание на несколько минут, а я заберу у неё ключи от входной двери и сбегу.

Я подошла ближе. Даже при неясном, колеблющемся свете было видно, как странно она на меня смотрит.

– Вы чего дверь-то дёргали, барышня? Али проверяете за мной? Так я вечор всегда на замок запираю, коли почтовики все проехали. А сами которые по себе, так они достучатся. Да и слышно лошадок-то издалека по колокольцам. Тут у нас тишина такая по ночам, что всё слыхать.

Асинья говорила обиженным тоном. Кажется, её задело моё недоверие касательно запертой двери. Я засомневалась. Может, поспешила с выводами? С чего я вообще взяла, что она преступница? Просто испугалась и нафантазировала.

Осталось узнать главное:

– Куда вы меня ведёте?

– Дак в нумер. Ночь на дворе, не сидеть же вам в горнице. Наутро спины не разогнёте.

– Вы говорили, что номер стоит две серебряных монеты, а у меня нет даже медной. Что изменилось? – спросила я подозрительно.

– Господин Монт сказал, если за вами до ночи не приедут, подготовить вам нумер получше. И серебрушек оставил, – нехотя призналась хозяйка.

Я опешила. Он оставил денег? Вот так просто? Позаботился о девице, которая только и делала, что огрызалась на него?

Мне даже стало стыдно. И за свои мысли о хозяйке, и за отношение к Монту. Не такой уж он и неприятный. Особенно, когда его нет рядом, и каждое слово не вызывает всплеск раздражения.

Асинья открыла дверь. За ней оказался маленький тамбур и узкая лестница с тонкими деревянными перилами.

– Вы лучше стены держитесь, – посоветовала хозяйка, глядя, как я схватилась за перила.

Она поднималась первой и старалась освещать мне путь. Однако света не хватало. Приходилось сначала нащупывать ступеньку ногой, а потом уже наступать на неё.

К счастью, нам пришлось преодолеть всего один пролёт. На втором этаже Асинья остановилась и открыла ещё одну дверь. За ней был короткий коридор с двумя номерами. Для меня приготовили ближайший.

Хозяйка вошла первой. Зажгла от своей стоящую на столе свечу в подсвечнике, пожелала доброй ночи и оставила меня одну.

Первым делом я задвинула засов на двери. Затем скинула вещи на сундук у стены, а сама в изнеможении опустилась на кровать. Руки и ноги ещё подрагивали от пережитого. Вот это я нафантазировала. И сама перепугалась, и Асинью в ступор ввела своими прыжками.

Однако и ругать себя за развитое воображение не спешила. То, что в данном случае мои страхи оказались выдуманными, вовсе не отменяло рискованности предпринятого мною путешествия.

Одинокая привлекательная девушка. Без сопровождения. Без денег. Отправилась в лесную глухомань. Думаю, что название «Сосновый бор» говорит само за себя.

Как я вообще решилась на подобную авантюру? Почему я одета не по сезону? Да и вещей с собой почти нет.

Теперь, обретя некое подобие убежища, пусть и всего лишь на ночь, я немного расслабилась. Взамен мыслям о насущном пришли размышления о прошлом. Здесь вопросов тоже было намного больше, чем ответов на них.

Но это ничего. Я всё выясню. Нужно только время, чтобы вспомнить прошлое и разобраться в настоящем.

Я стянула покрывало с высокой кровати. Постельное бельё пахло свежестью, будто недавно принесено с мороза. Матрасов было несколько. Или это перины? Уложенные друг на друга, они создавали довольно мягкое ложе. Плотно набитая пером с пухом подушка, тёплое одеяло, что ещё нужно, чтобы хорошенько выспаться?

Я бы съела ещё пару пирожков. Пусть даже с тем самым мясом, которое противный Монт обозвал собачатиной.

Желудок оказался неблагодарным и не помнил съеденное несколько часов назад.

Однако рассчитывать на ужин не приходилось. Спасибо и на том, что незнакомец позаботился о моём ночлеге. А то провела бы ночь на лавке в общей горнице, куда в любой момент мог зайти ещё кто-то из путников. Пусть Асинья и утверждала, что по темноте мало кто решается путешествовать.

Я начала расстёгивать платье. Отметила, пуговицы располагаются спереди, значит, я привыкла одеваться и раздеваться сама. Впрочем, учитывая мой наряд и моё финансовое положение, сложно представить, что у меня могла быть горничная.

Под платьем обнаружилась видавшая виды сорочка. Я долго думала, но всё же решила сменить её. После четырёх суток пути хотелось хотя бы чего-то чистого.

Я повесила её на спинку стула и скинула прежнюю. От резкого движения пламя свечи колыхнулось, вместе с ним тени. И я заметила, что на столе лежит нечто, накрытое полотенцем. Забыли прежние постояльцы, а хозяйка пропустила при уборке?

Я подняла полотенце и почувствовала, что сейчас расплачусь. Это был ужин, о котором я только что мечтала. На блюде лежали три куска хлеба, пласты ветчины и варёные яйца. А в углу подоконника стоял кувшин с водой, ледяной, как и само заиндевевшее стекло.

Если бы случайно не заметила, так и легла спать голодной. Крутилась бы с боку на бок, слушая бурчание своего живота. И только утром обнаружила, что мучилась исключительно из-за своей невнимательности.

Я с удовольствием поужинала, прямо так, в одной сорочке, поджимая босые ноги, мёрзнущие от стылых половиц.

Два яйца и один бутерброд убрала в саквояж, завернув в вырванный из дневника лист. Небольшой запас еды мне не помешает.

Когда доставала тетрадь, что-то из неё выпало. Спохватившись, я проверила свои документы. Всё было на месте: паспорт, назначение, подорожная. Наверное, показалось.

Задув свечу, нырнула под одеяло. В комнате было довольно тепло, но я всё равно укуталась по самый подбородок. К утру центральная печь остынет, и холод от окна распространится по помещениям.

Перед рассветом я всегда мёрзла. Я этого не помнила, но откуда-то точно знала.

Впечатлений за сегодняшний день накопилось с вагон и маленькую тележку. Думала, не засну, перебирая в мыслях и анализируя крупицы доступных мне знаний. Но ошиблась. Я уснула в ту же секунду, как закрыла глаза.

Утро встретило меня громким стуком и ярким светом. Невысокое зимнее солнце светило ровно в окно.

– Барышня, вы завтракать будете али так, чайку попьёте? – раздался из-за двери голос Асиньи.

Я вспомнила об отложенном бутерброде и порадовалась, что он так и останется запасом. Если не прошлая жизнь, то эта дорога научила меня заботиться о хлебе насущном.

– Буду! – крикнула я хозяйке.

– Тогда вставайте, почти всё готово. Воду я за дверью поставлю, умоетесь.

Я услышала удаляющиеся шаги и откинула одеяло. С удовольствием потянулась, чувствуя, что прекрасно выспалась, отдохнула и готова дальше разбираться в хитросплетениях моей таинственной жизни.

За дверью стоял медный таз и большой кувшин с тёплой водой. Сначала я умылась, почистила пальцем зубы, а потом не сдержалась. Достала из саквояжа небольшой брусочек серого мыла с резким запахом. Вчера он вызвал у меня брезгливость из-за непривлекательного вида и аромата. Зато сегодня обрадовалась ему как родному.

Поставила таз на пол и обмылась, насколько хватило воды. Это подарило ощущение свежести, а ещё улучшило настроение.

Возможно, всё не так и плохо, как мне вчера показалось. И у того, что из приюта за мной не приехали, есть причина. Дождусь попутчика в Сосновый бор и уговорю взять меня с собой. Или же пристроюсь на задке почтовой кареты, то есть кибитки, когда возница отвернётся. Снаружи, конечно, будет холодно, зато доберусь до места.

Выход всегда есть, из любой ситуации, какой бы безвыходной она ни казалась. Нужно только поесть, выспаться и вымыться – сразу будущее заиграет яркими красками.

Я не спеша оделась, напевая незнакомый мотивчик. Конечно, платье и остальная одежда были не первой свежести, но я не позволила себе на этом зацикливаться.

Всё будет хорошо. Просто чуть позже.

Уже на лестнице уловила аромат жарящейся яичницы с салом. Ну вот, я же говорила, что жизнь налаживается.

– Доброго утречка, барышня, – поприветствовала меня Асинья, возившаяся у печи. – Вы в горницу проходите, сейчас накрою.

– Да я могу и здесь, если вы не возражаете, – я кивнула на стол, где уже скворчала сковородка, заставляя сглатывать набегающую слюну.

– Ну, если не побрезгуете, садитесь здесь, – хозяйка смотрела на меня удивлённо, а потом достала из печи ухват и поставила себе на ногу. Зашикала, зашипела и выругалась: – От окаянная! А всё нерадивость моя. Как чуть забудусь, так курьёз какой приключается. Вы садитесь, садитесь, не обращайте внимания.

Я сделала что-то не так? Надо было завтракать в горнице? Но здесь теплее, к тому же я хотела расспросить Асинью о других путешественниках. Надо же мне как-то добраться до города.

Яичница оказалась сытной и вкусной. Я даже съела все кусочки жареного сала, быстро проглатывая, чтобы не растекались жиром по зубам. Тут и помнить не надо, это точно не моя любимая еда. Но я не в том положении, чтобы перебирать. А если представить, что каждый кусок – это лишний день жизни, то и вовсе отвращение отступает.

К тому же хозяйка не предложила мне добавки, даже когда увидела, как я подчищаю куском хлеба тарелку. Видимо, у оплаченных Монтом услуг был предел.

Однако я не собиралась роптать. Напротив, была благодарна. В желудке поселилась приятная сытость. Я обхватила ладонями глиняную кружку, куда Асинья подлила горячего чая. И задала вопрос, который теперь больше всего меня волновал:

– Как ещё я могу добраться до города?

Хозяйка меня не обрадовала. Ближайший почтовик будет вечером, а сами по себе путники не докладываются. Могут через пять минут приехать, а могут и несколько дней носу не казать.

– Вы не отчаивайтесь, барышня, кто-нибудь да проедет, – утешила меня Асинья, громко отхлебнув.

Для неё чаепитие представляло настоящий ритуал. Сначала она переливала чай в блюдце, макала туда кусочек сахара с острыми неровными гранями. Ждала, пока он немного размокнет, затем откусывала и клала на стол. Поднимала блюдце, ставила на растопыренную пятерню и цедила его маленькими глотками.

Потом ставила блюдце на стол, громко отдувалась, вытирала выступивший пот и снова бралась за сахар.

Кажется, для хозяйки почтовой станции утреннее чаепитие было одним из главных удовольствий в жизни.

Несмотря на то, что перед Асиньей стояла креманка с колотым сахаром, мне она не предлагала. Просить я не стала. И так спасибо, что ночлег предоставили да накормили.

Громкий стук в дверь прервал ритуал на середине – хозяйка только поставила блюдце на растопыренные пальцы. Она посмотрела на дверь, затем бросила говорящий взгляд на печь, а потом перевела его на блюдце, из которого не успела отхлебнуть.

– Стешка! – позвала она. На печи послышалось невнятное шевеление, чуть качнулась занавеска, и всё стихло. Асинья укоризненно покачала головой: – От паразит! Енто ж он у нас смотритель станционный, а всем мне заправлять приходится. Ленивец…

Она тяжело вздохнула, собираясь отставить блюдце.

– Сидите, Асинья, я открою, – я легко вскочила из-за стола, не дожидаясь её ответа, и направилась к двери.

– Задвижку дёргай сильней, заедает! – крикнула мне жена станционного смотрителя, переходя на «ты». – А как щеколду откинешь, за гвоздик зацепи, спадает она.

Видимо, сев с ней за один стол и потом отправившись за неё открывать дверь, я автоматически перешла из барышень в служанки. Я усмехнулась. Недолго же в госпожах продержалась.

Засов действительно сидел в пазах плотно. Дёрнув несколько раз, я навалилась всем весом, и он неохотно пошёл в сторону. Щеколда представляла собой огромный кованый гвоздь с квадратным сечением, согнутый в форму крюка.