Читать онлайн Чужая ноша

Иллюстрация на переплете Юрия Щербакова

Оформление серии Александра Андреева

Редактор серии Анастасия Осминина

© Крамер М., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все совпадения случайны,

имена и места действия вымышлены.

От автора

Кабина большегруза напоминала эпицентр взрыва – внутри все было разворочено, перерыто, нехитрые вещи вывернуты и валяются под колесами. Огромное кровавое пятно на лобовом стекле, брызги на оплетке руля, на приборной панели, на приклеенной к ней фотографии молодой женщины с ребенком на руках…

Полина еще раз окинула взглядом место преступления и взялась за папку с протоколом. Эксперт Зайченко уже закончил осмотр трупа и теперь упаковывал тело широкоплечего мужчины в окровавленной тельняшке и спортивных брюках в черный мешок.

– Отчет завтра, – буркнул он, снимая перчатки, и Полина кивнула.

– Слушайте, а ведь должен быть второй водитель, – вдруг произнесла она, оторвавшись от протокола, и Зайченко пожал плечами:

– Наверняка. Шестой случай – всегда водителей было двое. Но может, этот один ехал, так тоже ведь бывает?

– Лёнчик, а вещи-то в кабине разные по размеру, разве ты не заметил?

– Заметил. Ну и что?

– То есть потерпевший возил с собой комплект одежды, явно не подходящий ему по размеру? И кроссовки, кстати, тоже не его. Второй водитель точно был.

Полина поднялась с раскладного стульчика, одолженного у того же Зайченко, и направилась к курившим у «дежурки» оперативникам.

– Вадим Григорьевич, надо прочесать лес хоть по краю, – сказала она, обращаясь к старшему.

– Распорядился уже, ждем подмогу из города. Тоже заметили, что исчез второй водила?

– А вы могли бы и сразу мне сказать, что так думаете.

– А опаздывать не надо на место происшествия.

Полина почувствовала, что закипает – отношения с Двигуновым всегда складывались сложно, они часто работали вместе, но никак не могли делать это мирно. Капитан Двигунов вообще слыл в отделе женоненавистником, а уж женщин-следователей не любил особенно. Полина много раз хотела попросить начальство не давать ей дел, по которым работает его группа, но всякий же раз отказывалась от этой идеи, потому что в профессиональном плане Двигунов был безупречен.

Со временем старший следователь Каргополова сумела выработать в себе умение пропускать колкости и язвительный тон капитана между ушей, чтобы не отвлекаться от рабочего процесса.

«Так, стоп! – одернула она себя и сейчас. – Вдох и выдох, медленно… вот так… еще раз… Главное – найти второго водителя, остальное мелочи».

– Сюда смотрите, – Двигунов поманил ее за собой в сторону неглубокой канавки, отделявшей лесополосу от проезжей части. – Видите – вот тут глубокие следы, как будто человек выпрыгнул из кабины и во влажную почву провалился? Четкие следы, похоже на армейские ботинки, протектор характерный.

Полина присела, чтобы рассмотреть следы:

– Ненавижу приезжать на место позже опергруппы… Все приходится дважды осматривать…

– Вам бы водителя сменить, – хмыкнул Двигунов. – Костя ваш вечно все пробки в городе соберет, пока доедет.

– Боюсь, вы правы… Сегодня даже «мигалка» не помогла, в центре просто какой-то ужас творится.

– Так марафон же весенний, ну? – напомнил капитан, и Полина хлопнула себя по лбу:

– Точно! Мне ведь Лева сказал, когда я выходила…

– Любит наш мэр побегать.

– Ну, традиция-то неплохая, просто очень не вовремя сегодня.

– А чего? Суббота, нормально. Кто знал, что именно сегодня наши волки опять на охоту выйдут. – Двигунов закурил очередную сигарету. – Из фуры, кстати, часть груза пропала.

– А что там было?

– Бытовая техника – мелкая, чайники там, утюги, кофемашины. Надо по документам еще сверить, но визуально не хватает нескольких единиц, это точно – так груз не пакуют, чтобы бреши оставались между коробок, болтаться же будет, – сказал Двигунов, выпуская облачко дыма.

– Надо уточнить.

– Сделаем, – кивнул он. – Так вот… лес прочесывать сейчас начнем, привлекли местную полицию и волонтеров, район большой, сами не справимся. В общем, мы сейчас двинем своими силами, а помощь подъедет – присоединятся. Если водитель ранен, например, мог далеко и не уйти.

– А могли ведь догнать и добить, если ранен. Они до сих пор не прокалывались и в живых никого не оставляли, – напомнила Полина.

– Их спугнул кто-то. – Двигунов посмотрел на кончик сигареты. – Там на дороге след от колес – как будто занесло машину, похоже, кто-то ехал, увидел и поддал газу.

– Плохо, что камер нет…

– Камера тут есть, метров пятьсот не доезжая, можно попробовать отсмотреть машины, проезжавшие здесь, когда примерно было совершено преступление. Ну, плюс-минус час. Не думаю, что ночью здесь был аншлаг, возможно, удастся что-то зацепить.

Двигунов спрятал окурок в металлическую коробку, которую всегда таскал в кармане, вызывая тихие насмешки сотрудников, и повернулся к операм, о чем-то разговаривавшим у машины:

– Ну, что? Пойдем потихоньку? Один налево, другой направо, а я по центру.

Проводив оперативников взглядом, Каргополова вздохнула и вернулась к осмотру места происшествия.

Полина

Четвертый день рождения сына планировали отмечать широко – муж считал, что в этом возрасте ребенок уже способен запомнить то, как происходит празднование, а не только с интересом разбирать гору подарков.

Полина не спорила – ей и самой хотелось устроить Ванечке сюрприз с аниматорами в костюмах его любимых мультяшных героев, с большим вкусным тортом, шариками, друзьями из детского сада и прочими прилагающимися к такому празднику вещами.

«Если бы еще мои подследственные, подозреваемые и свидетели прониклись моими заботами и хоть на пару дней отложили свои дела», – со вздохом подумала Каргополова, выбираясь из машины у здания детского развлекательного центра, где они со Львом решили отмечать день рождения сына. Предстояло выбрать зал, обсудить все с организатором и внести предоплату.

Муж уже ждал ее в холле у зеркала.

– Привет. – Полина чмокнула его в щеку. – Что-то я твою машину просмотрела…

– А я ее на мойку загнал, тут за углом, – объяснил Лев, обнимая жену за талию. – Ну что, идем? Где-то здесь нас должна ждать девушка Кира со списком всего, что нам предстоит одобрить или отклонить.

В сумке у Полины зазвонил телефон, но она, словно почувствовав, как напрягся муж, не стала отвечать. Ничего особенно важного произойти не могло, она перезвонит позже.

– А Ваню Инна заберет? – спросила она, бросив взгляд на часы.

– Она его возьмет с собой в театральную студию, а я, как здесь закончим, заеду и заберу его.

– Он им там устроит репетицию, – пробормотала Полина, представив, как вертлявый и непоседливый Ванечка носится по сцене дворца культуры между начинающими артистами.

Дочь Инна параллельно с увлечением журналистикой внезапно решила окунуться в мир театра, который давно ее интересовал. Она и в журналистику пошла как раз потому, что мечтала стать театральным обозревателем, но за три года втянулась так, что решила попробовать себя и на сцене. Главных ролей ей пока не давали, но пара второстепенных ей, на довольно предвзятый взгляд Полины, определенно удались. Ее очень радовало, что дочь вместо обычных «радостей» подросткового возраста занята делом, успевает неплохо учиться и даже помогать родителям с заботами о младшем брате.

«Если бы не Лёва, – думала Полина, шагая вслед за мужем по лестнице на второй этаж. – Если бы не он, у меня никогда ничего не получилось бы. Определенно я не смогла бы разорваться между работой и двумя детьми… Да что там – я и Ванечку бы не родила, если бы не Лёва. Какой мужчина согласится сидеть с годовалым ребенком и работать из дома, чтобы жена могла продолжать работать на следствии? А мои ночные отлучки, мои командировки? Если бы не Лёва…»

Она так увлеклась, что не заметила, как муж остановился, и влетела прямо в его спину.

– Опять задумалась? – хмыкнул он, оборачиваясь, и Полина виновато посмотрела ему в лицо:

– Да…

– Сложное дело?

Каргополова только махнула рукой:

– Не хочу про это вообще… Топчемся на месте, а дальнобойщиков убивают… Все, Лёва, мы пришли организовать ребенку праздник, давай этим и займемся. Вон, кажется, и Кира. – Она кивнула в сторону приближавшейся к ним высокой девушки в широких джинсах и распахнутом коричневом пиджаке. На ее шее болтался на длинном шнурке бейдж с фотографией и именем, написанным яркими крупными буквами.

– Добрый вечер, – приветливо поздоровалась девушка, прижав к груди темно-синий планшет. – Меня зовут Кира, я организатор праздников. А вы, видимо, Лев и Полина, родители Ивана, которому через неделю исполнится четыре года?

То, что она произнесла все три имени, даже не заглянув в планшет, как-то сразу расположило Полину к ней.

– Да, это мы, – ответил Лев, рассматривая девушку.

– Отлично. Тогда я вам расскажу, что мы предлагаем в подобных случаях, а вы сможете что-то выбрать, а от чего-то отказаться, – предложила Кира. – Давайте присядем вот сюда. – Она показала на мягкий уголок с журнальным столиком, на котором стоял поднос с чашками и стаканы для воды. – Чай, кофе, минералка?

Полина отказалась, улыбнувшись:

– Еще чашка кофе – и я превращусь в вечный двигатель.

Телефон в сумке снова зазвонил, но Полина опять проигнорировала, внимательно слушая то, о чем начала рассказывать Кира. Лев коротко глянул на жену, но та никак не отреагировала.

Определившись с набором услуг и записав все, что требовалось от них как от родителей, Полина с сожалением поднялась из удобного кресла:

– Лёва, ты предоплату внесешь? Я пойду машину заведу.

– Да так и скажи, что перезвонить нужно, – рассмеялся он, тоже вставая. – Иди, лови своих преступников.

И Полина заметила, с каким интересом на нее посмотрела девушка Кира.

Выйдя на крыльцо, Каргополова вынула сигареты и зажигалку, но, вспомнив, что стоит у детского учреждения, быстро сунула все в карман пальто и пошла к парковке, завела двигатель и достала телефон. Оба пропущенных звонка оказались от капитана Двигунова, оперативника, работавшего с ней по делу об убийствах дальнобойщиков на трассе Хмелевск – Осинск.

Полина набрала номер и почти сразу услышала недовольный голос:

– Вам, Полина Дмитриевна, мобильный зачем? Чтобы чехольчики на нем менять?

– Вадим Григорьевич, у меня после работы могут быть какие-то свои дела, – огрызнулась она. – А кроме того, могли бы за столько лет заметить, что я на телефон чехлы вообще не надеваю.

– Согласен, прокололся, – признал Двигунов хмуро. – Но суть не в том. Вы от комитета далеко?

– А что?

– Возвращайтесь. Мы, кажется, их все-таки вычислили.

– Кого? – не поняла Полина.

– Тех, кто дальнобоев на трассе потрошит.

Она почувствовала, как закололо в кончиках пальцев – так всегда случалось в ситуациях, требовавших ее немедленного вмешательства. Это было то самое дело об убитых на трассе дальнобойщиках, количество которых увеличивалось с ужасающей скоростью, а зацепок так и не появлялось.

Повезло только в последнем, как надеялась Полина, случае – они все-таки нашли в лесу тяжело раненного водителя, но допросить его как следует сразу не удалось, а по дороге в больницу он впал в кому и до сих пор так и находился в отделении реанимации. Единственное, чего смогла добиться от него там, в лесу, Полина, – это пара отрывистых фраз с информацией о присутствии в банде молодой девушки и высокого, плотного мужчины с обритой наголо головой и длинным шрамом на левом виске. Но это было все, что с огромным трудом выдавил раненый дальнобойщик, прежде чем потерять сознание.

Только сегодня она получила очередной выговор от начальства за слишком медленно продвигающееся расследование – и вдруг Двигунов с такой новостью. Подозреваемые, которых они так тщательно вычисляли и разрабатывали почти полгода, неожиданно где-то мелькнули, и, возможно, их даже удастся задержать. Да что там – удастся, их просто необходимо задержать.

– Я еду, – коротко сказала Полина и, сбросив звонок, тут же перезвонила мужу: – Лёва, извини…

Но тот перебил:

– Я понял. Ты надолго?

– Не знаю, – честно призналась Полина, садясь за руль. – Двигунов туманно сообщил, что известно место, где могут быть подозреваемые, в общем, как пойдет…

– Я понял, – еще раз повторил Лев. – Я за Иваном и домой, Инка сама приедет. Не волнуйся, делай, что должна.

Бросая телефон на сиденье, Полина почувствовала, как защипало в носу – в очередной раз, когда работа отрывала ее от каких-то мирных, домашних дел, муж спокойно брал все на себя, не высказывая никаких претензий, и она ощущала острое чувство благодарности за понимание и поддержку. Так было всегда – Лев совершенно естественно принимал ее работу и связанные с этим трудности в жизни, он не считал возможным поставить жене ультиматум и заставить выбрать между семьей и карьерой.

– Я не понимаю, почему именно ты должна выбирать – дом или работа? – всякий раз говорил он, если Полина заводила разговор на эту тему. – Мы оба получили образование, оба нашли ту работу, которую хотели. Но почему именно ты должна отодвинуть все это на второй план ради семьи? Почему это не могу быть я? Только потому, что «у людей так не принято»? Нам с тобой эти люди чужие, да и близким я не позволю критиковать мой образ жизни. Кстати, мне даже удобнее – моя работа позволяет делать ее из дома. Так что прекрати терзаться и работай спокойно. Эти дети и мои тоже, если помнишь.

Полина прокручивала его слова в голове и приходила к выводу, что муж прав, хоть его взгляд на семейную жизнь и распределение в ней обязанностей очень отличается, например, от взглядов мужа ее сестры-двойняшки Виталины. Нет, Степан Витку любил, много помогал, но основные заботы о семье, доме и детях лежали все-таки на Виталине. Она ухитрялась еще и Льву помогать в то время, когда Ваня был совсем маленьким, а Полина вышла на работу.

Но сейчас ей необходимо было выбросить из головы все, что не касалось расследуемого дела, и сосредоточиться на мелочах, из которых нужно будет делать какие-то выводы. Потому что ничего, кроме этих самых мелочей, в деле дальнобойщиков не было. Шесть случаев нападения, одиннадцать трупов и один уцелевший, но в коме – и страшные истории, распространявшиеся в городе и окрестностях с космической скоростью. Но при этом совершенно никаких зацепок, никаких версий и подозреваемых, кроме лысого мужчины со шрамом на левом виске и молодой девушки. Даже словесного портрета составить не получилось.

Полина понимала, что дело вот-вот зависнет, а если убийства не закончатся, ей лично точно не поздоровится, начальник уже намекнул сегодня. Но собственные грядущие неприятности заботили ее мало, волновало то, что могут появиться новые убитые.

В здание комитета она буквально вбежала, заметив в холле чуть ссутуленную мужскую фигуру в коричневой мешковатой куртке – это Двигунов только что миновал турникет. На ходу показав дежурному удостоверение, Полина догнала оперативника:

– Вадим Григорьевич!

Он развернулся:

– Быстро вы. Я думал, придется ждать.

– Я была не очень далеко. У сына день рождения, выбирали место…

– Ну, извините, что оторвал.

– Да не в этом дело, – с досадой отмахнулась она, отмыкая кабинет. – Рассказывайте лучше, что случилось.

Двигунов уселся за стол, вынул блокнот, открыл и, проведя по сгибу кулаком, пробормотал:

– Было бы хорошо, если бы это оказалось то, что нам надо.

– То есть? – Полина успела снять пальто и убрать его в шкаф и теперь пыталась стянуть с шеи длинный шелковый шарф, зацепившийся сзади за застежку цепочки. – Черт…

– Давайте помогу. – Двигунов поднялся и, обойдя Полину, отцепил ткань шарфа.

– Спасибо. Так что вы имели в виду?

– Помните, ориентировки рассылали по всем придорожным кафе, базам отдыха и мини-отелям, которые расположены по трассе Хмелевск – Осинск?

Полина только скривилась – какие там ориентировки… «Бритый наголо широкоплечий мужчина, возраст 30–40 лет, на левом виске шрам». Очень призрачная надежда на то, что кто-то обратит внимание, да и надень подозреваемый шапку или бейсболку – и все.

– А вот лицо вы такое зря сделали, – заметил капитан. – С базы отдыха «Озеро Синее» позвонила администратор. Сегодня в два часа к ним на пять дней заселилась компания, в которой как раз и обнаружился мужчина со шрамом на виске. Я отправил туда Лисина, пусть покрутится денек-другой, пока мы соберемся и бумажки получим нужные.

– А если это совершенно не те, кто нам нужен?

– Я ведь сказал – Лисин там, он опер хороший, посмотрит-послушает. Последнее нападение было неделю назад, значит, они пока не планируют новую операцию, деньги есть. Скорее всего, заехали отдохнуть, расслабиться.

– Если это они, – упрямо давила Полина, понимая, чем обернется для нее обыск на базе отдыха в случае, если они с Двигуновым ошибутся и компания окажется просто обычными отдыхающими.

– Ждем звонка от Захара.

Захар Лисин перевелся в отдел Двигунова полгода назад откуда-то из Осинска, был неразговорчив, ни с кем близко не сходился, зато почти сразу показал себя хорошим профессионалом. Полине нравилось работать с ним, Захар умел подмечать такие мелочи, которые сразу не бросались в глаза, а на них иной раз строилось все дело.

– Хорошо, ждем, – вздохнула она. – Но что-то мне подсказывает…

– Ой, бросьте, Полина Дмитриевна, – отмахнулся Двигунов. – Почему вам всегда нужно сомневаться?

– Да потому, что в сомнениях истина и рождается, – пошутила Полина. – И потом – лучше всегда быть готовой к тому, что план не сработал, и иметь запасной.

– А я почти уверен, что ваш запасной план, которого, кстати, наверняка еще нет, не понадобится в этот раз.

– Хорошо бы… хорошо бы… – пробормотала Каргополова, не совсем согласная со словами оперативника.

Анфиса

Сколько себя помнила, Анфиса была старшей. Старшей сестрой, старостой класса, потом старостой сперва группы, а затем курса в институте. И это влекло за собой определенные обязательства, которые порой приносили больше проблем, чем пользы.

«Анфиса у нас гиперответственная, – любил пошутить отец. – Если ее попросить что-то сделать, она всегда сделает чуть больше, чем нужно».

На самом деле она просто стремилась сделать жизнь других людей удобнее – в меру своих сил.

Родители работали – папа преподавал психиатрию в медицинском институте, мама заведовала отделением в одной из психиатрических клиник, люди они были очень занятые, и все заботы о младшей сестре автоматически ложились на Анфису. Восьмилетняя разница в возрасте дочерей позволяла Тамаре Андреевне не беспокоиться о том, накормлена ли младшая, забрали ли ее из детского сада, а позже – из школы.

Анфиса успевала все – отлично учиться, участвовать во всех классных мероприятиях, присматривать за Олесей, содержать в чистоте большую квартиру и даже готовить ужины на всю семью. Кроме того, она очень любила читать, хотя на это хобби почти не оставалось времени. Но Анфиса выкручивалась – читала по ночам, зачастую жертвуя сном ради интересной истории.

Второй ее страстью было фигурное катание – не просмотр соревнований по телевизору, а возможность скользить по льду катка самостоятельно. Кататься она научилась лет в пять, сама, на хоккейной коробке за домом. Но даже в любительскую секцию ее не взяли – ростом и комплекцией Анфиса пошла в родню отца, где все женщины были крупные, видные, и в пять лет она запросто сходила за восьмилетку. На просмотре тренер только головой покачала и, отведя Тамару Андреевну в сторону, долго что-то объясняла, а Анфиса, внимательно следившая за выражением лица матери, четко поняла, что ее не возьмут.

– … да, она катается, а не стоит на коньках, как большинство, но вы ведь понимаете – генетика… ее не обманешь. Ваша девочка просто не пройдет по параметрам, ей никогда не выиграть даже любительского турнира с такими данными, – услышала Анфиса и, вместо того чтобы разрыдаться, что было бы нормально для ребенка ее возраста, подошла и взяла мать за руку:

– Пойдем, мама. Я уже не хочу быть фигуристкой.

Тамара Андреевна обескураженно последовала за дочерью к выходу и все ждала, когда же Анфиса заплачет. Но – нет. Уже в пять лет Анфиса Жихарева приучила себя не показывать эмоций никому, а уж публично размазывать по лицу слезы считала делом постыдным.

…Ночью, проснувшись от жажды, она пошла в кухню и, пробегая на цыпочках мимо спальни родителей, вдруг услышала, как мама говорит папе:

– Лёня, я до сих пор не могу отделаться от этого чувства. Меня словно не пятилетний ребенок за руку взял, а умудренная жизнью тетка… Это было так страшно… она ведь совершенно по-взрослому отреагировала, да что там… не каждый взрослый бы так смог. Она же так хотела быть фигуристкой – и вдруг…

– Томочка, у нашей дочери иначе работает мозг. Она умеет здраво оценивать свои шансы – что в этом плохого? Ну, была мечта, но она разбилась под влиянием обстоятельств непреодолимой силы, понимаешь? Анфиса никогда не будет хрупкой и воздушной, и, к счастью, ее это пока не беспокоит. Главное – не взрастить в ней комплексов по поводу внешности.

Вернувшись в свою комнату и совершенно забыв о мучившей жажде, Анфиса забралась под одеяло и принялась обдумывать то, что услышала. Придя к совершенно недетскому выводу о том, что есть вещи, не поддающиеся ее контролю, такие, как, например, рост или ширина плеч, она впоследствии сумела избежать подростковых комплексов и сопровождающих это неприятностей в виде расстройств питания, нарушений психики и тому подобного. Собственная внешность не была для Анфисы «не такой» – она научилась принимать и любить себя, попутно выставив на первый план достоинства, за которые ее любили и ценили. И отбоя от поклонников у нее не было никогда.

Институт она тоже выбрала такой, чтобы не разочаровать родителей – подала документы в медицинский и без проблем выдержала приличный конкурс. Отец, кстати, сразу сказал, что даже пальцем не пошевелит, чтобы помочь – у него был принцип никогда не протаскивать своих и «блатных». Но по поводу поступления дочери ему можно было вообще не переживать, Анфиса училась прекрасно, окончила школу с медалью, имела максимальные баллы, потому, конечно, поступила.

Праздника по этому поводу в семье не было – все прошло так, как должно, словно никто не допускал даже мысли о том, что Анфиса может провалиться. Это был единственный раз, когда Анфиса испытала что-то похожее на укол обиды – ей вдруг очень захотелось родительского внимания и хотя бы минимальной похвалы. Однако, взяв себя в руки и трезво все оценив, она пришла к выводу, что все правильно – не произошло ничего незаурядного, она сделала то, что была должна, так что и хвалить ее не за что. Людей ведь не хвалят каждый раз за хорошо сделанную работу, делать которую они априори обязаны хорошо.

Объяснив это себе, Анфиса больше не ждала одобрения от родителей, а потому и не разочаровывалась всякий раз, когда ее достижения проходили в семье незамеченными. Она окончила институт с красным дипломом, ее пригласили на работу в три престижные клиники, и ей оставалось только выбрать ту, что даст больше перспектив. Довольно скоро она написала и защитила кандидатскую диссертацию по сложной и спорной теме, и вот тут отец, возглавлявший кафедру в институте, пригласил ее на должность преподавателя. И Анфиса удивила его, отказавшись от предложения.

– Но… почему? – не понимал Леонид Николаевич. – С твоими данными тебе прямая дорога в науку, ты могла бы…

– Нет, папа, мне это не интересно, – перебила Анфиса, глубоко в душе очень переживавшая, что ее отказ обидит отца, но готовая отстаивать свою точку зрения. – Я закрыла для себя тему с наукой, мне больше нравится практическая сторона.

– Я не думал, что тебя так увлечет судебная психиатрия.

– Она ничем не хуже того, чем занимаешься ты. Мне всегда было интересно понять, что именно происходит в голове человека, решившегося на убийство.

– Эта тема, кстати, тоже перспективна для разработки, – заметил отец, но Анфиса только головой покачала:

– Папа, ты меня совсем не слушаешь? Я ведь сказала, что в науку не хочу, меня практика интересует.

– Делай как знаешь, – сдался отец, и в его голосе дочери послышались раздраженные нотки – он продолжал считать, что Анфиса должна идти по его стопам и писать докторскую диссертацию.

У нее же были совсем другие планы на собственную жизнь. Однако в этой жизни все пошло совершенно иначе.

Полина

Оперативник Лисин позвонил Двигунову ночью, а тот, конечно, не стал дожидаться утра и тут же набрал номер Каргополовой.

Полина выбралась из постели, чтобы не разбудить спавшего рядом Льва, и на цыпочках прошмыгнула в ванную, включила воду и проговорила в трубку:

– Да, я слушаю.

– Полина Дмитриевна, извините, что ночью, – раздался приглушенный голос Двигунова. – Звонил Лисин. Компания расположилась с комфортом, весь вечер жарили шашлыки, напились, теперь спят. Он потихоньку обшарил одну из машин, которая на сигнализации не стояла…

Повисла пауза, и Полина ощутила, как от напряжения все дрожит внутри:

– Ну?!

– Что – ну? В багажнике обрез, в стволе следы пороховой гари.

– Погодите… но в деле фигурируют два пистолета, про обрез речи не было.

– А где-то стоит запрет преступникам поменять оружие по ходу дела? – возразил Двигунов. – Вообще даже странно, что они столько раз с одними и теми же пистолетами на дело выходили, сразу видно – дилетанты.

– Ну да, а мы этих дилетантов год поймать не можем, – вздохнула Полина. – И что-то мне подсказывает, что и на базе отдыха тоже не те, кто нам нужен. Обрез, конечно, улика серьезная, но…

– Так что, мы проверять не будем?

– А основания? Я прокурору что скажу?

– Да прокурор от радости зайдется – сами же говорите, год ищем, а тут шанс, – не отставал Двигунов.

«Разумеется. Не ты же потом будешь отговариваться за ошибочно проведенный обыск и задержания», – раздраженно подумала Полина, понимая, что отделаться от оперативника не сможет и придется получать санкцию, заказывать ОМОН и ехать на базу отдыха. И делать все это надо сейчас, потому что все-таки есть вероятность, что отдыхающие на базе люди могут оказаться теми, кого они ищут.

– Хорошо, – сдалась она. – Я сейчас соберусь и буду звонить.

– Может, за вами подскочить? – предложил Двигунов.

– Нет, спасибо, я на своей, – отказалась она. – Встретимся в отделе.

Закончив разговор, Полина встала под холодный душ, надеясь, что процесс пробуждения как-то ускорится. Она всегда просыпалась с трудом, могла разговаривать по телефону, но при этом организм все еще находился в полудремотном состоянии, и только вода заставляла его взбодриться и начать функционировать наравне с головой.

Лев посмеивался над такой особенностью ее организма, говоря, что это даже хорошо – тело продолжает отдыхать, хотя голова уже напрягается.

Сегодня это умение оказалось совсем некстати, Полина никак не могла заставить себя выйти из душа и хотя бы сварить кофе. Хотелось обратно в постель, под одеяло, а не на улицу, где пробрасывал мокрый снег.

«Когда уже зима закончится?» – думала она, шмякнув на конфорку джезву и бросив в окно тоскливый взгляд.

Март выдался снежный, не хуже декабря, снег то и дело укрывал все вокруг, а потом таял почти до основания, оставляя грязные лужи, через пару дней внезапно превращавшиеся в миниатюрные катки, образовывавшиеся за ночь на морозе. Такая погода не добавляла оптимизма, уже хотелось весны и солнца, а их все никак не было.

Бросив взгляд на часы, Полина подумала, что можно уже и позвонить начальнику – тот как раз в это время выходил на утреннюю прогулку с собакой, так что нарушить сон она не боялась. Зато хорошо представляла реакцию, если вдруг окажется, что обыск на базе отдыха проведен зря.

– Ладно, выбора все равно нет, – пробормотала она негромко и взяла телефон.

Уладив все формальности и выслушав напутственную речь, содержавшую разные пожелания и – внезапно – просьбу «поберечь себя и не переть на рожон», Полина допила кофе и пошла в гардеробную, на ходу пытаясь решить, в чем удобнее ехать. Форму она не любила, чувствовала себя в ней какой-то слишком официальной, даже говорить начинала иначе, да и перспектива мерзнуть весь день в сапогах и колготках склонила чашу выбора к брюкам и свитеру с высоким горлом.

– Перчатки возьми, – раздалось за спиной, когда она уже застегивала теплый длинный пуховик в прихожей.

– Что? – Она обернулась и увидела мужа, стоявшего в шаге от нее с перчатками в руках.

– Перчатки, говорю, возьми и шапку тоже надень.

– Я на машине.

– Ну и что? Там не будешь из машины выходить, что ли? Не лето еще.

Возражать дальше смысла не имело, потому Полина взяла протянутые перчатки и даже вынула с полки вязаную шапку, которую натянула по самые брови.

– Так годится?

– Вполне, – рассмеялся Лев и шагнул к ней, притянул и поцеловал: – Теперь совсем хорошо. Мы тебе не звоним, но ты, если задерживаешься…

– …обязательно позвоню, – закончила она и взялась за дверную ручку. – Детей поцелуй, спроси у Инки про уроки.

– Ей сегодня в школу еще, – напомнил Лев, и Полина, хлопнув себя по лбу, сказала:

– Точно… суббота же… как замечательно работать без выходных… Все, Лева, я побежала.

Пока прогревалась машина, Полина успела еще раз позвонить Двигунову. Тот уже ждал ее у здания Следкома, о чем, конечно же, сообщил недовольным тоном:

– Я, между прочим, дежурил с четверга на пятницу, мне бы поспать.

– Ну, так не мне вас учить – пока ждете, есть время прикорнуть, – не осталась в долгу Полина. – Я буду минут через двадцать. Вам кофе привезти или что-то на перекус? У меня в доме хорошая кофейня, она уже работает.

– Тогда… что-нибудь с мясом и кофе самый большой, – сменил гнев на милость оперативник. – И сигарет, если где-то ларек попадется. – Он назвал марку, и Каргополова хмыкнула:

– Ну, это я знаю, не первый день знакомы. Хорошо. ОМОН перехватим по дороге, сегодня Якутов дежурит, договорились, что возле поста ГИБДД встретимся.

– В общем, шевелитесь, Полина Дмитриевна. – Двигунов зевнул так громко, что Полине даже показалось, будто она слышит хруст челюстных суставов.

Она выбралась из машины и поспешила в кофейню – маленькое уютное заведение, которое открывалось ровно в семь утра каждый день без выходных.

Девушка за прилавком улыбнулась, приветствуя раннюю покупательницу:

– Доброе утро! Вам кофе, чай, какао?

– Мне два больших черных с собой, четыре «улитки» с мясом, четыре пирожка с абрикосовым джемом и… – Полина на секунду замерла, оглядывая витрину с выпечкой. – А, вот, четыре слойки с творогом.

Девушка быстро упаковала в пакет ее заказ, сварила кофе и перелила его в большие стаканы с фирменной этикеткой, поставила в специальный поднос с углублениями:

– Хорошего дня!

«Вот это вряд ли», – подумала Полина, забирая заказ, но вслух поблагодарила:

– Спасибо! И вам.

Основательно подготовившись к встрече с Двигуновым, она выехала с парковки и направилась в центр.

– О господи, вот оно, счастье… – пробормотал капитан с набитым ртом, держа в руке надкушенную «улитку». – Умеют же люди…

– Вы ешьте, пока теплые, – заметила Полина, отпивая кофе.

Они расположились с завтраком в ее кабинете, ожидая звонка майора Якутова, командира ОМОНа, который волшебным образом оказывался дежурным именно в тот день, когда Полина собиралась сама выехать на задержание. Над этим странным совпадением уже давно подшучивали все в Следкоме – мол, Якутов просчитывает ходы Каргополовой на три месяца вперед, потому дежурства берет только пару раз и никогда не ошибается.

На самом деле Полина была знакома с Александром очень давно, они жили в одном дворе, и Якутов даже пытался за ней ухаживать, а она, пользуясь тем, что с сестрой Виталиной они были просто одно лицо, частенько водила будущего омоновца за нос, назначая свидания и отправляя на них Витку. Когда же Александр наконец догадался об этом, то страшно обиделся и несколько лет вообще игнорировал коварную Полину. Однако спустя годы они помирились, и теперь, когда выпадало работать вместе, оба были довольны, потому что доверяли и хорошо понимали друг друга.

Двигунов наелся и совершенно откровенно клевал носом, сидя на диване. Полина посмотрела на его серое от недосыпа лицо и подумала, что одинокий Вадим совершенно не следит за собой в плане отдыха и питания, так и заболеть недолго.

Они общались строго на «вы» и по имени-отчеству и с большим трудом преодолели возникшую с первого дня неприязнь. Двигунов терпеть не мог женщин-следователей, а Полина не любила, когда ее профессиональные способности ставили под сомнение из-за половой принадлежности. Но со временем они смогли наладить какое-никакое общение и начать уважать друг в друге профессионализм. Если отбросить эмоциональную сторону, то Полина даже рада была работать с группой Двигунова, на него можно было надеяться и не нужно было проверять и подпинывать, а это снимало многие вопросы в ходе расследования.

Ее телефон зазвонил в сумке, и Полина, вытащив его, сразу сняла с вешалки куртку – звонил Якутов:

– Привет, Дмитриевна, мы выдвинулись, догоняй.

– Хорошо. На посту встречаемся, мы тоже поехали.

На слове «поехали» Двигунов открыл один глаз и потянулся:

– Уже?

– Да, просыпайтесь, Вадим Григорьевич. Предлагаю ехать на моей машине, чтобы две не гнать. – Она уже надела куртку и сняла с зарядки пауэрбанк.

– Не хватало еще! – вмиг проснулся окончательно капитан. – Я что, смертник, в одной машине с вами ехать?

– А что не так с моей машиной? – открывая дверь кабинета, поинтересовалась Полина.

– С машиной вашей все так, меня водитель смущает.

– Ну, так сами ведите, я ж не против, – пожала плечами Каргополова, вставляя ключ в замок и дожидаясь, пока оперативник выйдет в коридор. – Сразу не предложила, потому что подумала – вы устали, спать хотите, а ехать за город.

Двигунов внимательно оглядел ее с ног до головы и спросил:

– Я чего-то не понимаю – подвох в чем?

– Никакого подвоха. Если хотите за руль – вот ключи.

Полина протянула ему ключ от машины, но Двигунов, помедлив, отрицательно покачал головой:

– Похоже, вы правы… не надо бы мне за руль, усну еще, чего доброго… Вырубает на ходу прямо. Может, посплю, пока едем…

«А тобой не так сложно управлять, если знать, на какие кнопки давить, – ухмыльнулась про себя Полина. – Маленькая женская хитрость – и получаешь то, что хочешь. Удивительно, что я так долго шла к этой простой мысли».

Двигунов действительно забрался на заднее сиденье, скинул куртку и, свернув ее, подложил под голову, скрючившись в неудобной позе. К моменту, когда Полина вырулила на центральную улицу, он уже крепко спал.

До поста ГИБДД, где должен был ждать микроавтобус с омоновцами, было около тридцати километров, но дорога оказалась свободна, потому доехала Полина довольно быстро. Якутов в бронежилете под расстегнутой форменной курткой и задранной на макушку балаклаве курил с начальником поста у входа в здание, кто-то из его подчиненных разговаривал с сотрудниками, кто-то просто разминался – словом, вели себя расслабленно, и это в который уже раз удивило Полину. Как будто люди совершенно не придавали значения тому, куда и зачем едут и что может произойти. Просто такая работа, на которой могут и ранить, и убить, но думать об этом перед заданием никто не хотел.

Заметив ее машину, Якутов бросил окурок в урну и поспешил навстречу. Полина припарковалась и вышла, оглянувшись на даже не шелохнувшегося Двигунова.

– Привет, – еще раз поздоровался Александр. – Опера твои где?

– Двое на месте, начальник в машине вон спит, – кивнула она назад. – Саша, на базе, кроме обреза в машине, может быть другое огнестрельное оружие, имейте в виду. Лисин видел только обрез, но это ничего не значит. Если это те, кого мы ищем, у них наверняка есть что-то еще.

– В каком смысле – «если это те»? – переспросил Якутов, щурясь.

– Я в этом не уверена, – вздохнула Полина. – Но не проверить мы не можем, там один подходит под описание, данное выжившим дальнобоем… ну, как – «под описание»… он же говорить толком не мог, когда мы его нашли, только вот про шрам на голове и сказал да про девушку.

– То есть мы едем потрошить людей только потому, что кого-то из них когда-то по башке огрели так, что шрам остался? – уточнил Якутов с улыбкой.

– Что, скажи, тебя так веселит? – вдруг разозлилась Каргополова. – Я бы тоже туда не поехала – на шрам и обрез, но ты ведь понимаешь – меня за горло взяли, шесть эпизодов, куча трупов… Может, это и правильно, лучше перебдеть… Ой, короче! – отмахнулась она. – Поехали, там разберемся. Если что – извинюсь, не расстреляют.

– Не дай бог, – вдруг серьезно произнес Якутов. – Ты это, Полька… не лезь там никуда, поняла?

– Когда я лезла? – все еще раздраженно отозвалась она. – Все, заканчивайте. Я вперед, вы за мной. – И пошла к своей машине.

– И это называлось «когда я лезла», – глядя ей вслед, покачал головой Якутов и заорал своим: – По коням! Поехали!

Анфиса

Судебную психиатрию Анфиса выбрала не случайно и не потому, что выросла в семье психиатров. С первого курса ее мутило от препарированных трупов, позже – от проводимых на цикле оперативной хирургии манипуляций. Терапия вообще казалась каторгой. Зато вот в группе она оказалась единственной, кому не было страшно заходить в здание психоневрологического диспансера и оказываться в большой общей комнате, где проводили свободное время пациенты. Ее не пугал вид палат, запирающихся снаружи специальными ключами, решетки на окнах и бродившие по коридору люди с пустыми взглядами и навязчивыми монотонными движениями. Она могла подолгу слушать бредовое бормотание, умело вычленяя из него то, что необходимо для постановки диагноза. Надо ли говорить, что студентку Жихареву сразу заметили на кафедре вовсе не из-за фамилии…

Родители не вмешивались в процесс ее учебы. Но Анфисе их вмешательство не требовалось, она училась отлично, преодолевая временами то, что казалось ей невыносимым. Она понимала, что без большинства предметов просто не обойтись, знать основы необходимо врачу любой специальности, потому зубрила ночами и умудрялась сдать экзамены на «отлично». Красный диплом не был самоцелью, но хотелось все-таки иметь какой-то козырь при поступлении в ординатуру.

В редкие свободные минуты Анфиса увлеченно читала все, что попадалось по судебно-психиатрической практике, даже статьи на английском, которым владела неплохо. Ее все больше увлекали темные коридоры мозга убийц, в которых рождались порой весьма изощренные в своей жестокости преступления. Она хотела понять, можно ли как-то распознать таких людей на раннем этапе и каким-то образом воздействовать на их психику, чтобы предотвратить возможное преступление. За таким совсем не развлекательным чтением Анфиса могла проводить ночи напролет, даже если назавтра нужно было с утра ехать в институт или на практику.

Кроме того, Анфиса старалась как можно меньше оттягивать на себя родительское внимание, которым сейчас полностью владела младшая сестра Олеся.

Впрочем, так было с момента ее рождения. Анфисе исполнилось восемь, когда у нее появилась младшая сестра, и она почти сразу почувствовала ответственность – ведь теперь ей нужно было помогать маме, а когда Олесе исполнилось три, почти все заботы о ней легли на плечи Анфисы. Она водила сестру в детский сад – все равно он находился по дороге в ее школу, так зачем маме или папе делать крюк перед работой. Она же забирала ее вечером, потому что это было весело и как бы выделяло ее среди подружек – у тех были старшие братья и сестры, а у Анфисы – младшая.

Анфиса научилась варить кашу так, как нравилось Олесе, и только ее кашу девочка теперь предпочитала по утрам в выходные. Она заплетала сестре тонкие волосы в косички, читала ей книжки на ночь, обрабатывала разбитые в кровь коленки и защищала от обидчиков.

Когда Анфиса поступила в институт, времени на сестру ожидаемо стало намного меньше, и родителям пришлось несладко. Характер у младшей дочери оказался совершенно не таким, как у Анфисы, уже в пять лет казавшейся абсолютно взрослым и разумным человеком. Олеся была взбалмошной, капризной, если чего-то хотела – добивалась любыми средствами, вплоть до истерики в магазине с катанием по полу или угроз уйти из дома.

Тамара Андреевна хваталась за голову – прежде у нее и в мыслях не было, что младшая дочь вырастет настолько избалованной и не терпящей вообще никаких критических замечаний. Она не хотела учиться, ничем не увлекалась, предпочитала пропадать где-то до позднего вечера, дружила с компанией сомнительных, по мнению родителей, ребят, а к тринадцати уже вовсю гуляла с мальчиками.

Анфиса пыталась как-то повлиять на сестру, но тут вмешался отец:

– Ты живешь свою жизнь, а она должна жить свою, даже если нам всем эта жизнь кажется неправильной.

– Папа, но тебе не кажется, что Олеся вот-вот сделает тебя дедушкой? – осторожно поинтересовалась Анфиса во время очередного такого разговора, и Леонид Николаевич только отмахнулся:

– Значит, таков ее выбор.

– Я не понимаю… такое впечатление, что тебе вообще все равно, что она делает и как живет. Папа, так ведь нельзя!

– По-твоему, можно только так, как ты? У каждого человека свой путь, Анфиса.

– Но если мы видим, что этот путь неправильный, что в конце его пропасть – мы что же, должны молча смотреть, как человек движется к катастрофе? – возразила она, не соглашаясь со словами отца.

– Если ему суждено упасть, он непременно упадет, даже если ты будешь его удерживать. А если не суждено – он остановится и развернется в обратную сторону.

Поняв, что спорить бесполезно, Анфиса перестала заводить такие разговоры с Леонидом Николаевичем.

Но и мать ее тоже не поддержала, встав на сторону отца:

– Не трогай сестру. Потом она будет обвинять нас в том, что мы ей что-то запретили.

– То есть вы боитесь каких-то предполагаемых обвинений? А тебе не приходило в голову, мама, что Олеся в любом случае станет обвинять вас – будет в ее жизни все хорошо или плохо? Вы будете виноваты, что все разрешали и ничего не запрещали, неужели ты не понимаешь?

Но все эти слова натыкались на непроницаемую стену, и в конце концов Анфиса отступила – делайте как хотите.

Олеся теперь ее игнорировала, не приезжала в гости, не звонила, делала вид, что сестры не существует. Она почему-то считала, что Анфиса предала ее, когда стала студенткой и не смогла уделять столько внимания, как прежде. Никакие попытки поговорить с сестрой и что-то ей объяснить успеха не имели, и Анфисе пришлось принять и это.

К третьему курсу института у Анфисы появилась собственная квартира – умерла бабушка, мать Тамары Андреевны, и ее большая квартира в центре по завещанию досталась внучкам. На семейном совете было решено квартиру продать и купить две меньших, для девочек.

Анфиса с этим согласилась сразу, а вот Олесю тогда никто не спросил, и спустя несколько лет она, конечно, предъявила претензии родителям – ее квартира находилась в Новых Черемушках, а Анфисина – в Хамовниках, и сестра требовала как-то уровнять эту, по ее мнению, вопиющую несправедливость. И никакие доводы отца о том, что ее квартира была отремонтирована за родительский счет для живших там квартирантов, а Анфиса свою ремонтировала сама, да и досталась она ей далеко не в лучшем состоянии, на Олесю не действовали. Она была очень трудным подростком, договориться с которым не мог никто.

Возможно, это удалось бы Анфисе, но тут родители оказались непреклонны – не лезь и займись своей жизнью. Анфиса поняла, что все ее попытки хоть как-то влиять на Олесю будут восприняты в штыки не только капризной и избалованной сестрой, но и отцом с матерью, а потому сделала то, что казалось ей единственно возможным в сложившейся ситуации, – отступила.

У нее сразу после окончания ординатуры появилась собственная семья, и родителям выбор дочери нравился – или они поступали с ней так же, как с Олесей, то есть просто не мешали делать то, что она хочет, даже если это неправильно.

А это и было неправильно, как выяснилось позже. Но даже поговорить об этом Анфисе оказалось не с кем.

Полина

К базе отдыха «Озеро Синее» подъехали довольно быстро, но сразу на территорию решили не заходить. Сама база располагалась в низине, к ней вела единственная дорога, пролегавшая через лес. На небольшой поляне справа их ждал Захар Лисин – сидел в открытой машине и курил, прихлебывая что-то горячее из крышки термоса.

– Притормозите-ка, Полина Дмитриевна, – попросил Двигунов и, не дождавшись, когда машина окончательно остановится, выпрыгнул и направился к оперативнику.

Из микроавтобуса позади Полины вышел Якутов, тоже зашагал к припаркованной машине Лисина.

– Ты посиди, грязно здесь, – бросил он в приоткрытое окно, проходя мимо.

– Конечно! – возмутилась Полина, выходя из машины прямо в грязь. – Я вам что, Наполеон, чтобы за битвой с пригорка наблюдать?

– Да типун тебе на язык, Полька! – возмутился Якутов, подавая ей руку и помогая преодолеть колдобины на дороге. – Какая битва еще? Надо все тихо-мирно.

– Здравствуйте, Полина Дмитриевна, – поприветствовал ее Лисин, уже убравший термос и вылезший из машины. – Решил тут вас встретить, сейчас покажу, как подъехать, чтобы на базе не сразу увидели.

– Ну, в бега не кинутся, мы дорогу-то перекроем на всякий случай, не зря «Лиану» с собой вожу, – хмыкнул Якутов. – Проедем, пацаны растянут – и привет, никто целым не выедет, если что.

– Ага, потом только смотать не забудь, а то и сами тут зависнем с проколотыми шинами, – буркнул Двигунов.

– Лишь бы трепаться, – покачал головой Якутов.

– Трепаться?! – развернулся к нему оперативник. – А год назад, не помнишь, брали поджигателя? Он еще на старенькой «Ниве» удирал? Твои орлы ленту не смотали, так мы со всего маху налетели, когда обратно поехали!

– Ну а вам кто виноват? Смотреть же надо было, – рассмеялся Александр. – Забыли, бывает – в спешке чего только в голове держать не приходится. И ваш водитель мог бы предусмотреть, один ведь черт ничего не делает, в машине сидит, пошел бы и смотал – минутное же дело…

– Вы подеритесь еще, – предложила Полина, внимательно смотревшая на схему базы отдыха, нарисованную Захаром в блокноте.

– Хочешь посмотреть, как я опера твоего в грязи изваляю? – снова хохотнул Якутов, и Двигунов показал ему кулак. – Ну, что там у вас, показывайте.

– Вот в этих трех домиках, – Захар обвел пальцем три квадратика на самом отшибе, над обрывом, – они и остановились. Машины стоят у забора, на базу запрещено заезжать, поэтому оставляют так, чтобы было из окон видно. Хотя… сами же видели, тут до ближайшей деревни пятнадцать километров по бездорожью в такую погоду, кому надо… Обрез я нашел в самой крайней тачке, ее, видимо, забыли закрыть, потому что две другие на сигналке стоят. А эта открытая – наверняка, когда вещи разгружали, оставили. Ну, вот в багажнике и лежит, в одеяло замотанный. Нагар в стволе есть, я проверил аккуратно.

– Можно как-то незаметно подойти, чтобы не всполошить всю базу? – спросила Полина, и Захар отмахнулся:

– Да тут, к счастью, только они да еще какие-то работяги, двое, они живут вообще в другой стороне, там стоит вагончик утепленный. Я вчера с владельцем базы переговорил – помогают ему с ремонтом да пару новых домиков еще ставить будут, тут место популярное, хоть и дорога плоховата, в непогоду вообще не проехать. От главных ворот те три домика не просматриваются, можно обойти еще и по берегу, только спускаться нужно, а потом в горку, там обрыв.

– Ну, это мы осилим, – отозвался Якутов, оглядывая другой берег озера, который сейчас было плохо видно. – Народа сколько там?

– Две бабы и четверо мужиков, разошлись по двое по домикам. Те мужики, что без баб, похоже, отец и сын, парень совсем молодой, лет шестнадцать. У одного из мужиков действительно шрам на левом виске – большой рубец, его издалека видно. Среди женщин одна помоложе, одна постарше, но не похоже, чтобы мать и дочь, разница в возрасте визуально небольшая, – отчитался Лисин, и Полина спросила, по-прежнему глядя на листок в блокноте:

– Кто где ночевал?

– Вот тут отец с сыном. – Лисин ткнул пальцем в самый крайний домик. – А остальных, извините, проморгал. Но молодой выходил ночью из среднего домика и туда же вернулся.

– Ясно. Значит, будем исходить из того, что молодой со шрамом представляет наибольшую опасность, – сказала Полина.

– Предлагаю близко к базе не подъезжать, машины оставить так, чтобы их видно не было, – произнес Двигунов, глядя в сторону небольшого леска.

– Мы их здесь все равно не спрячем, лес-то голый, все равно видно, – возразила Каргополова, тоже посмотрев на голые деревья.

– Так и скажите, что грязь месить пятьсот метров не хотите, – буркнул оперативник.

Она ничего не сказала, только покачала головой – Двигунов в своем репертуаре, с этим приходится мириться, так как сделать ничего все равно нельзя.

– Значит, сделаем так, – подвел итог Якутов. – Мы пойдем вперед, у базы разделимся и возьмем всех, а вы пока потихоньку дойдете.

– Я с вами, – сразу сказал Двигунов, проверяя обойму пистолета. – А Захар Полину Дмитриевну подстрахует.

– Хорошо, – отозвалась она. – Всех подозреваемых рассредоточить по одному, народа у нас достаточно. Только давайте без грубостей, очень прошу. А то дров наломаете вы, а извиняться потом, как обычно, буду я.

– Все-таки думаешь, что это не те? – спросил Якутов, опуская балаклаву на лицо и давая своим знак выходить из автобуса.

– Скажем так – не исключаю такой возможности. Саша… – Она выразительно посмотрела на Якутова, и тот кивнул:

– Да понял я. Все, мы побежали.

Анфиса

Гриша Большаков казался Анфисе идеальным – и это ее настораживало. Не бывает так, чтобы человек оказался начисто лишен каких бы то ни было недостатков. Большаков же был словно собранием всех положительных качеств, которые только существуют в природе. Плюс к этому – Гриша был болезненно аккуратен и пунктуален, что зачастую вносило в жизнь определенные неприятные моменты. Он требовал не только от себя, но и от других неукоснительного соблюдения правил, а люди далеко не всегда согласны с таким подходом.

Анфиса первое время не обращала на это внимания – ну, любит человек, чтобы все подчинялось какому-то регламенту, что в том такого? У всех свои странности. Зато Гриша надежен как швейцарские часы, на него всегда можно рассчитывать, он не нарушает обещаний, не опаздывает, не врет.

Они начали встречаться еще на шестом курсе института, и Большаков как-то быстро отвадил от Анфисы всех конкурентов, коих было достаточно. Гриша выглядел очень внушительно, был широкоплеч, высок и физически силен, потому желающих поспорить с ним за место возле Анфисы не нашлось.

Он провожал ее домой после лекций, приглашал в кино, на выставки – словом, развлекал. Анфисе же очень нравилось просто гулять с ним где-нибудь в парке или на ВДНХ, разговаривать обо всем или просто слушать, как Гриша читает стихи, которых он знал огромное количество. Это особенно располагало к нему Анфису – мало кто из сверстников так увлекался поэзией, а она стихи любила.

Понравился Гриша и родителям, да как он мог не понравиться – с такими манерами, с грамотной речью, открытым взглядом и совершенно очевидным обожанием, с которым смотрел на Анфису.

– Хороший парень, – обронил отец, когда раскрасневшаяся от волнения Анфиса вернулась из прихожей, проводив гостя. – Кем быть собирается?

– Хирургом. – Анфиса взяла чашку с недопитым чаем и сделала глоток.

– Ну-ну…

– Ой, да зануда обычный, – фыркнула развалившаяся на диване Олеся. – Правильно, Фиска, выходи за него замуж – у вас в квартире даже насекомых не будет, все от скуки перемрут.

– Тебя не спросили, – отрезала задетая за живое Анфиса.

– А зря! – Сестра показала ей язык и захрустела стянутой со стола вафлей.

– Не кроши на диван, – велела Анфиса. – Как пропылесосить, так тебя нет.

– Вот-вот, я же говорю – вы друг другу подходите. Ты такая же зануда. Будете на входе в квартиру бахилы выдавать и облучать кварцевой лампой, – не осталась в долгу Олеся, встала и, демонстративно стряхивая крошки на пол, ушла в свою комнату.

Поженились они после окончания ординатуры, пышную свадьбу не устраивали – расписались в ЗАГСе и провели вечер в ресторане с родственниками. Родители Гриши приехали для этого с Урала и были рады знакомству с новой родней. Родители Анфисы держались запросто, и по отцу даже не было понятно, что он занимает высокий пост в институте и имеет множество регалий в медицинском мире – Анфиса очень опасалась, что отец «включит профессора», как называла это младшая сестра, но нет, Леонид Николаевич общался с родителями Гриши на равных.

Жить молодые стали, естественно, в квартире Анфисы – не селиться же в общежитии института, где проживал молодой супруг. Она считала такое положение вещей нормальным, потому что – ну, какая разница, кому принадлежит жилплощадь, главное же быть вместе.

Гриша сразу переделал в квартире многое так, как казалось удобным ему, и Анфиса не возражала. Он мужчина, ему виднее. Кроме того, Гриша все умел делать сам, своими руками, и это тоже казалось ей положительным качеством, выгодно отличавшим его от многих сверстников.

Первое время все было прекрасно, как в сказке. Они совершенно не ссорились, как будто не имели повода даже для мелкой размолвки. Анфиса сумела примириться с почти маниакальной аккуратностью и педантичностью мужа, научившись даже находить в этом рациональное зерно. Куда удобнее, когда туфли и сапоги вымыты и просушены с вечера и утром не приходится перед выходом искать губку для обуви. Намного приятнее пить утром кофе из красивых чашек, а не из разномастных кружек, невесть откуда взявшихся в посудном шкафу. У каждой вещи, даже самой мелкой, есть свое место, потому не приходится всякий раз тратить время на поиск нужного предмета – щетки для одежды, расчески, баллончика с лаком для волос. Это ведь и время экономит, и нервы.

Анфиса не замечала, как Гриша, взяв из шкафа чашку, сперва всегда тщательно осматривает ее и протирает полотенцем, прежде чем налить чай. Как он инспектирует вилки, ножи и ложки, перед тем как убрать их в ящик. Как проводит утром пальцами по подоконнику и внимательно рассматривает их, как повторяет эту манипуляцию вечером.

– Постельное белье нужно менять раз в два дня, – категорично заявил он молодой жене на вторую неделю совместной жизни.

Анфиса не возразила и стала делать так, как хотел Гриша, ей было нетрудно, а ему спокойно. Надо отдать Григорию должное – он всегда разделял с женой домашние обязанности, не гнушался и посуду помыть, и полы, так что назвать его тираном и деспотом никто не решился бы. Он и после своей уборки в кухне точно так же разглядывал пыль на подоконнике и проверял чистоту столовых приборов, так что Анфиса понимала – дело не в ней, а в том, что Гриша вот такой, и надо принимать его именно таким.

Через полгода совместной жизни Анфиса забеременела, и эта новость привела обоих в приподнятое и радостное настроение. Они очень хотели ребенка, давно выбрали имена, даже распределили обязанности. Григорий взял на себя большую часть домашних дел, чтобы Анфиса могла отдохнуть после работы. Сам он успевал и дежурить в стационаре, и вести хозяйство, и бегать в магазин, но делал это все с желанием и всякий раз мягко отстранял Анфису то от мойки, то от стиральной машинки:

– Ты бы полежала лучше. Я сейчас сам все сделаю, и пойдем гулять.

Каждый вечер, если не дежурил, Гриша выводил Анфису на прогулку, читал ей стихи совсем как в те времена, когда ухаживал за ней, рассказывал о своей работе, советовался по поводу диссертации, которую начал писать, но отложил, чтобы помочь жене с ребенком.

– Тебе нужно пока уйти из стационара, – сказал как-то Григорий за ужином.

– Почему? – удивилась Анфиса, устраивая на придвинутой к стулу табуретке отекшие за день ноги.

– Вот поэтому, – кивнул на табуретку Гриша. – Ты весь день на ногах, у тебя отеки, это плохо. Может, попросить Леонида Николаевича, чтобы помог тебе пока в поликлинику на прием уйти? Временно, – уточнил он, заметив, как нахмурилась жена.

– Я не собираюсь сидеть на приеме в поликлинике, мне это неинтересно. У меня пациенты, с которыми я работаю с первого дня, не могу же бросить их, правда? В психиатрии смена врача часто отбрасывает пациента на несколько шагов назад, я не хочу…

Но Гриша перебил:

– Но ты ведь все равно уйдешь в декретный отпуск, и твоих пациентов неизбежно отдадут кому-то другому, так какая разница, когда это произойдет, сейчас или через несколько месяцев?

– Нет, Гриша, мы не будем обсуждать мой уход в поликлинику, – твердо заявила Анфиса. – Тем более мы не станем приплетать сюда папу, потому что он не имеет никакого отношения к моей карьере, ты ведь знаешь. И я не собираюсь сейчас просить его о чем-то, раз не делала этого прежде.

Большаков пожал плечами. В глубине души он не был согласен с этим и вообще считал странным, что профессор никак не помогает дочери в развитии карьеры.

«Будь у меня такой отец, я бы далеко пошел», – думал он, жалея, что Леонид Николаевич не хирург, а психиатр и, следовательно, зятя продвинуть не может никак.

Григорий не был талантливым, он был усидчивым и упорным, все ему доставалось только путем огромных усилий, затрачиваемых сперва на учебу, затем на попытки утвердиться на рабочем месте. Работу он любил, но давалась она ему нелегко. Его нельзя было упрекнуть в рассеянности или в халатности, потому что делал все Большаков тщательно, перепроверяя во время операции швы по нескольку раз, чем откровенно веселил всю бригаду. Его считали чудаком не от мира сего, зацикленным на неукоснительном соблюдении правил, и часто над этим подшучивали. Григория это очень задевало, но он старался быть ровным в отношениях с коллегами.

«Большаков никогда не наложит ни на шов больше, всегда ровно столько, как в учебнике говорится» – эта шутка ходила по больнице, где он работал.

Анфисе ее рассказала бывшая одногруппница, работавшая там же анестезиологом, и Жихарева почувствовала обиду за мужа. Да, Григорий, может быть, бывал излишне педантичным, но разве для врача это плохо? Ведь лучше проверить несколько раз, чем недосмотреть и потерять больного.

Однажды отец вдруг отвел ее в сторону на дне рождения матери и негромко спросил:

– Тебе не кажется, что у Гриши психическое расстройство?

– Что?! – удивилась Анфиса. – Ты с чего это взял?

– Ты совсем не замечаешь, как он себя ведет?

– Папа, да в чем дело? Нормально он себя ведет, всегда таким был.

– Это меня и настораживает, – вздохнул Леонид Николаевич. – Он пересчитывает приборы на столе, стаканы, тарелки – ты не видишь?

– Человек хотел убедиться, что стол накрыт правильно и никто из гостей без прибора не останется.

– Это ресторан, Анфиса, и ресторан дорогой. Тут не ошибаются.

– Конечно! – огрызнулась она, неприятно задетая словами отца. – Можно подумать, тут не люди работают и не могут лишний прибор поставить или наоборот.

– А то, что он обувь всегда ставит носками к двери? – не отступал отец.

– Он с детства так привык, мне его мама рассказывала. Зато удобно – сразу обулся и вышел.

– Анфиса, ты напрасно так яростно защищаешь Гришу, я ведь не нападаю. Просто… ты ждешь ребенка, а…

– Папа! – перебила Анфиса. – Я не желаю продолжать этот разговор! У Гриши нет никакого расстройства, это все просто особенности характера, не более. И перестань намекать на то, что наш ребенок может быть нездоров, это не так!

– Хочешь я попрошу Ильина поговорить с Гришей? Просто побеседовать неформально, это ни на что не повлияет, – не сдавался, однако, Леонид Николаевич.

– Ильина?! Пап, ну, ты не услышал, что ли? Гриша нормальный, нор-маль-ный! – отчеканила Анфиса по слогам. – И в консультациях твоего ассистента не нуждается, какими бы они ни были – формальными или нет! И оставь уже Гришу в покое, очень тебя прошу!

Она не хотела признаваться отцу, что и сама замечает за мужем такие странности. Гриша пересчитывал даже кусочки сахара в сахарнице, мог точно сказать, сколько их там было утром, когда он закончил завтракать. Пересчитывал спички в коробке – вроде как между делом, думая о чем-то, но делал это всякий раз, едва коробок попадал в поле его зрения.

Сперва это ее не очень настораживало, но теперь, когда отец сказал ей об этом открыто, Анфиса задумалась.

«А что, если это действительно проявление психического расстройства? И наш ребенок может унаследовать это… Почему мы не обсудили с Гришей такую возможность? Почему он скрыл, если действительно болен? Но с другой стороны, он ведь проходил медкомиссию при поступлении… Нет, папа просто излишне придирчив, он привык подозревать всех в психическом нездоровье, это такая профессиональная деформация…»

Эти мысли начали преследовать Анфису днем и ночью, она стала внимательнее присматриваться ко всему, что делал муж, и с каждым днем находила все новые симптомы, но заговорить об этом с Гришей не решалась.

«Как я могу сказать любимому человеку – иди, проверься у психиатра? Ну, вот если бы мне такое сказали, что я бы почувствовала, что сделала? – думала она, сидя утром в трамвае и прислонившись лбом к стеклу. – Это ведь обидно, да что там – просто оскорбительно… Но с другой-то стороны, я ведь должна как-то себя успокоить, я же теперь не только за себя, я же и за ребенка несу ответственность… надо с мамой посоветоваться, пожалуй».

Не то чтобы Анфиса очень уж надеялась на задушевный разговор или – тем более – совет от матери, они никогда не были особенно откровенны друг с другом, но и носить в себе такой груз она тоже больше не могла.

Тамара Андреевна ее выслушала, помолчала и произнесла:

– Олеся связалась с какой-то дурной компанией, по-моему. Не ночует дома…

Анфиса не верила своим ушам – она впервые за много лет пришла поговорить о себе, а мать снова переводит разговор на сестру. Она тяжело поднялась из-за стола, оставив чашку с недопитым чаем и нетронутый кусок торта на блюдце, и вышла в коридор, начала одеваться.

– Анфиса! – донеслось из кухни. – Ты так и не сказала, как мне быть с Олесей. Может, ты с ней поговоришь?

«Разберись уже хоть с чем-то сама! – рвалось у Анфисы из глубины души. – Это твоя дочь, а не моя! И это вы ее так воспитали, что теперь даже рот открыть боитесь! А у меня своих проблем полно, как выяснилось, и даже поговорить о них мне не с кем, я сама должна все решать, со всем разбираться и за все отвечать!»

Но она по привычке ничего не сказала, вышла на лестничную площадку и закрыла за собой дверь. Почему-то заболел живот, Анфиса машинально положила на него руку и пробормотала:

– Не волнуйся, малыш, я никогда не заставлю тебя нести ответственность за мои решения. Даже если я рожу потом тебе сестру или брата, ты не будешь заменять им меня, обещаю.

Полина

Она не любила эту часть работы – наблюдать за тем, как происходит задержание. Ей всегда казалось, что ребята из ОМОНа действуют жестко, даже если подозреваемые представляли реальную опасность.

Полина понимала, что на самом деле все не так страшно, как выглядит, что кто-то из задерживаемых может оказать сопротивление, ранить или даже убить кого-то из сотрудников, потому все действия оправданы, а излишнюю жесткость всегда пресекает тот же Якутов, но внутри все равно оставалось это неприятное ощущение.

Сегодня все прошло как раз по этому сценарию, если не считать трех выстрелов, прозвучавших из крайнего домика – того, где, по сведениям Лисина, ночевали отец и сын. Якутов брал их сам, вместе с двумя бойцами они ввалились одновременно в окна и дверь и через пару минут уже выкидывали на улицу скрученных мужчин.

– Ты смотри, падаль малолетняя, – пробурчал оказавшийся рядом с Полиной Дергунов.

– Это что – молодой стрелял? – удивилась она.

– А то! – сплюнул оперативник. – Снять бы штаны – да по голой заднице ремнем!

– Никого не зацепило?

– Нет. Он в дверь стрелял, Якутов успел спиной к стене встать, а то бы аккурат в броник прилетело.

– Да ладно, не гони, – отмахнулся подошедший Александр. – Нормально. Все, Дмитриевна, они твои, с кого начнешь?

– А вот с молодого и начну, его сейчас хорошо колоть, он напуган. Давайте его в пустой домик, – распорядилась Полина.

– Я с вами, – заявил Дергунов, но она покачала головой:

– Я справлюсь. Вам второй, тот, что с ним был. С остальными позже поговорим, надо этих двоих по горячему разматывать.

В домике за столом сидел совсем молодой парнишка – лет шестнадцати-семнадцати, вряд ли больше, и это Полину очень расстроило. Она терпеть не могла дел, где фигурировали подростки и дети, это всегда дополнительные сложности с психологами и разными формальностями.

– Можете выйти, – сказала она охранявшему задержанного бойцу.

– Но…

– Он же в наручниках. Я справлюсь. – И боец, пожав плечами, вышел, попутно сообщив:

– Я на крыльце.

Когда за ним закрылась дверь, Полина, сев напротив парня, посмотрела ему в лицо:

– Ну что, воин? Пострелял? Знаешь, сколько суд даст за такие выходки?

– Я не убил никого, – огрызнулся парень, и Полина поняла – нет, не боится.

– А хотел?

– Нет…

– Тогда зачем стрелял?

– А вы не стреляли бы? – снова огрызнулся он. – Кто-то в домик ломится, мало ли…

– Тебя же предупредили – работает ОМОН, что непонятно?

– А вы всегда на слово верите? Вот будут к вам в дверь ломиться, скажут – ОМОН, вы и откроете, что ли?

– Ну, за ружье точно не схвачусь. Разрешение есть, кстати?

– Это батино, он охотник, у него и разрешение, и билет охотничий.

– Ладно, разберемся. Давай к формальностям. Меня зовут Полина Дмитриевна Каргополова, я следователь по особо важным делам. А ты? – Она придвинула протокол.

– Куличенков Даниил Михайлович, – буркнул парень.

– Лет сколько?

– Семнадцать.

– Как оказался на этой базе отдыха?

– С батей на охоту приехали.

– Охотничий сезон давно закрыт.

– Ну… – Парень умолк, глядя в пол.

– Кто еще с вами на охоту приехал?

– Друзья батины.

– Имена, фамилии есть у друзей?

– Да у них и спросите, чего я-то сразу?

– Давай-ка, Даниил Михайлович, не будем усугублять твое положение хамством, хорошо? Я и у них спрошу, когда время придет. Сейчас с тобой разговариваем. Не наматывай себе срок больше, чем можешь получить.

– Срок?! Да за что?! – взвизгнул парень, вставая со стула, но Полина, подняв глаза от протокола, негромко велела:

– Сел на место. Быстро, я сказала. Истерики будешь папе закатывать. На вопрос отвечай.

– На какой?

– Кто неделю назад стрелял в дальнобойщиков на трассе?

– Это не я! Меня там в этот раз не было вообще… – И парень умолк, в испуге округлив глаза и приоткрыв рот.

– В этот раз не было, а в какой – был? – ровным тоном продолжала Полина, в душе радуясь, что опера не ошиблись и, похоже, извиняться перед невинными людьми ей не придется, а дело об убийствах на дорогах наконец-то сдвинется с мертвой точки. – Давай-давай, Даниил, рассказывай. Чем больше выложишь, тем меньше получишь. Тут так – кто первый рот открыл, тот и выиграл.

Парень вдруг уронил голову на стол и заплакал:

– Я… я не хотел… я не знаю ничего… батю спросите…

– И батю спрошу, но пока давай-ка с тобой разберемся. Тебе совершенно ни к чему строить из себя героя и играть в молчанку. Мы не на фронте, я не фашистка и ты не партизан. Смотри – вы убивали и грабили абсолютно мирных, ни в чем не виновных людей только ради наживы, ведь так? Вы забирали деньги, ценности, товары из фур. Какая цель была у вашего мероприятия? Деньги? Не многовато ли убитых ради вашей красивой жизни? – Она чуть наклонилась и дотронулась до волос рыдающего на столе парня. – Даня… ведь мама наверняка так тебя зовет?

– Она… умерла… семь лет назад… – прорыдал тот.

– Сочувствую. Но она хотя бы не узнает, в какого зверя вырос ее маленький мальчик.

– Если бы она была жива… я бы… я бы никогда…

– Так, все. На вот, вытри сопли, и будем разговаривать как два взрослых человека, – сказала Полина, протягивая парню упаковку носовых платков.

Тот неловко взял ее скованными руками, кое-как вынул платок и принялся вытирать лицо.

– Наручники мешают, – пробормотал он.

– Привыкай. Ты теперь будешь носить их часто – ты ведь особо опасен, да к тому же оказал сопротивление при задержании, а это только усугубит твою вину.

– Я ведь не убил никого… наверное…

– Наверное? – Полина снова подняла глаза от листка и посмотрела в заплаканное лицо парня.

– Ну, я не уверен… понимаете, там ведь… ну, когда стрельба начиналась… там же не разобрать, кто попал, кто нет… я вообще всегда с закрытыми глазами стрелял…

– Боялся, значит?

– Боялся, – шепотом признался он, облизывая губы. – И убить боялся, и батю боялся, что заметит и накажет…

– Суровый, выходит, батя у тебя?

– Да… мама от него ушла, когда я маленький был, мы в другом городе жили. А потом, когда… ну, когда мама… он приехал и меня забрал сюда. Чтобы не в детдом, понимаете?

«Наверное, это та ситуация, когда лучше бы в детдом», – вздохнула Каргополова про себя.

– Он тебя бил? – спросила она вслух, и Даниил вздрогнул:

– А то… с первого дня, как забрал… всегда говорил – это для твоего блага, чтоб ты человеком вырос…

«Что-то не так пошло… или понятие о человечности у твоего отца сильно разнится с общепринятыми», – снова вздохнула Полина.

– Ладно, Даня, давай продолжим. Когда ты лично впервые участвовал в нападении на фуру?

– Да я всего три раза…

– То есть в половине налетов участвовал, как я понимаю?

– Не знаю… меня только в последний раз не взяли, я ногу повредил немного, быстро бежать не мог, батя решил, что я им помешаю.

– Кто, кроме твоего отца, принимал участие в нападениях?

– Я фамилий не знаю, – сразу сказал Даниил. – Честное слово, не знаю, только клички – Меченый, Огонек и Царица. Меченый за главного был…

– Меченый – это тот, что со шрамом на виске? – спросила Полина, пытаясь утвердиться в версии о главенстве именно этого человека, которого смог описать выживший дальнобойщик.

– Да…

– А женщины?

– Что? – не понял парень.

– Кто те женщины, что с вами тут отдыхают?

– А… так это Царица и Кошка… Одна из них вроде не при делах… ну, в смысле – она только кому-то сбывала то, что мы с фур натаскать успевали, через магазины вроде потом реализовывали.

– А вторая?

– Так она Царица и есть… я не знаю, как их зовут, честное слово, – прижав обе руки к груди, проговорил Даниил, глядя на Полину широко распахнутыми, покрасневшими от слез глазами. – Они между собой даже по кличкам… Огонек кого-то раз Катей назвал… но я далеко был, не услышал точно, кого именно… Меня же батя с собой недавно стал брать… а за один стол с ними вообще садиться не разрешал, говорил, что не дорос еще… – Парень шмыгнул носом.

«Ну да – за один стол не дорос, а вот в людей стрелять вполне созрел», – отметила Полина, а вслух произнесла:

– Ну, допустим. А у тебя какая кличка была?

– Мелкий… – опустив голову, пробормотал Даниил. – А у бати – Чистильщик. Он всегда проверял, чтобы… ну, чтобы живых не осталось… А в последний раз, видно, не успел или еще что… Они вернулись, и Меченый так орал, так орал… мол, твой косяк, теперь менты на хвост сядут… ну, как в воду глядел… ой, извините…

Полина кивнула, быстро записывая сказанное парнем.

– Сколько лет твоему отцу? – спросила она, и Даниил недоуменно уставился на нее:

– Что?

– Сколько лет твоему отцу? – повторила Полина, специально задававшая вопросы, не имевшие никакой связи между собой – она видела, что они сбивают Даниила с толку, и тот не может сосредоточиться и выстроить хоть какую-то связную линию поведения, а именно этого в итоге она и добивалась. Запутавшись, он будет говорить правду, даже не желая того, потому что слаб и слишком неопытен.

– Ему сорок семь…

– А Меченому?

– Я не знаю… вроде лет тридцать или чуть больше… а что?

– Ничего, это я так, для себя.

«Это очень интересно. Взрослый мужик с явно непростым характером подчиняется парню, годящемуся в дети? Что здесь не так?» – подумала она, сделав пометку не в протоколе, а в своем блокноте, лежавшем рядом.

В это время на улице вдруг раздался выстрел, затем другой, Полина вскочила из-за стола, а в дверь тут же ввалился охранявший их боец, бросился к Даниилу и повалил на пол вниз лицом.

– Что случилось? – спросила Полина.

– Да задержанный… больно шустрый оказался, напал на Игоря, покатились по полу, он как-то сумел пистолет выдернуть у Игорехи, из домика выскочил, а тут майор… – пробурчал прижимавший задержанного коленом к полу боец.

– Что с Якутовым? – похолодела Полина.

– В плечо зацепило, но он успел выстрелить, кажется, в голову попал.

– Убил?

– Да я видел, что ли? – огрызнулся боец. – Надо было везти их всех в СИЗО и там миндальничать, а не…

– Отставить, товарищ сержант, – негромко велела Полина, набрасывая пуховик и направляясь к двери. – Задержанного в автобус. И смотрите, как бы и у вас чего не вышло.

– Я тебе сразу жбан прострелю, – пообещал боец, поднимая Даниила на ноги. – Даже рыпнуться не успеешь.

Он вывел парня из домика, Полина вышла следом и быстрым шагом направилась к соседнему домику, возле которого суетились несколько омоновцев и Двигунов с Лисиным. Якутов сидел на крыльце без куртки, в бронежилете и сдвинутой наверх балаклаве, на левую руку ему уже накладывал повязку кто-то из подчиненных, а вот задержанный лежал на земле неподвижно, вытянувшись всем телом и неестественно подвернув под себя руки. Неподалеку, тоже прямо на земле, сидел боец с перебинтованной головой. Из соседнего домика доносился протяжный женский вой.

– Как это получилось? – спросила Полина, подойдя к нему, и тот огрызнулся:

– Своего начальства хватит выяснять обстоятельства.

– Не груби следователю, – тут же отозвался Якутов с крыльца. – Прошляпил – ответишь.

– Да товарищ майор, кто знал-то? Он в наручниках же!

– Ну, судя по всему, он и в наручниках с оружием справился лучше тебя, – отрезал Якутов. – И дело не в моей руке, Игореха, а в том, что нельзя вот так халатно относиться, понимаешь? Да заткните уже ее кто-нибудь, сил нет! – раздраженно попросил Александр, оглянувшись на запертую дверь домика.

– Жена? – спросила Полина, подойдя к нему и осмотрев повязку.

– Да. Сильная такая баба… когда брали, кинулась бойцу под ноги прямо, он чуть всю морду не расквасил себе.

– Жить захочешь, не так еще кинешься, – буркнул Двигунов. – Медицинский вертолет пришлют сейчас.

– Вы и это организовали? – удивленно спросила Полина, и оперативник кивнул:

– Ну, не все ж бумажками заниматься. Набрал прокурору, обрадовал и сразу огорчил, ну, вот он и распорядился.

– Вечно вы впереди паровоза, Вадим Григорьевич, – недовольно сказала Полина. – Еще непонятно ничего…

– Да что непонятно-то?! – гаркнул Двигунов. – Они это! И сейчас только нажать – расколются.

– Я бы не надеялась. Но давайте грузить тех, кто может ходить, пусть ребята в город везут, а мы дождемся вертолет и поедем сами. Этот-то живой? – Она кивнула в сторону раненого задержанного, и Двигунов кивнул:

– Дышит.

– Так переверните на спину.

– Если его вдруг тошнить начнет, он захлебнется.

– А с чего его тошнить будет? – удивилась Полина. – Насколько я знаю, такие повреждения не вызывают… – Но Двигунов перебил:

– Короче, Полина Дмитриевна, пусть оно так и лежит, это тело, понятно?

– Непонятно, – буркнула Каргополова, отходя и вынимая из кармана пачку сигарет. – Но вам, видно, лучше знать, Вадим Григорьевич.

– Все, хорош базарить, – гаркнул Якутов, поднимаясь с крыльца. – Автобус подогнали? Выводите по одному.

– Куртку надень, – сказала она, но Якутов только махнул здоровой рукой, и ей пришлось отступить.

Полина, закурив, прислонилась боком к перилам домика и наблюдала за тем, как из соседних по одному выводят сперва мужчин, потом женщин. Самый старший, видимо, был отцом Даниила, второй, соответственно, носил кличку Огонек. А вот женщины…

Полина не смогла понять, кто из них та самая Царица – скорее, рослая, с темными густыми волосами, падавшими на плечи, и пронзительными, яркими синими глазами, зло смотревшими на окружающих. Вторая вообще не произвела на нее никакого впечатления, поэтому Каргополова про себя отвела ей роль жены Огонька. Женщина была маленькая, худенькая блондинка с вьющимися волосами и очень миловидным лицом. Полина затруднилась определить возраст, решила, что той лет тридцать, а то и меньше.

«Ладно, буду допрашивать – определюсь», – подумала она, выбрасывая окурок.

Анфиса

К исходу седьмого месяца беременности Анфиса решила уходить в декретный отпуск. Ей не очень хотелось делать это, потому что все неприятные симптомы токсикоза давно исчезли, чувствовала она себя прекрасно, испытывала прилив сил и постоянно пребывала в отличном настроении, но родные в голос твердили, что пора, пора больше отдыхать и заботиться не только о пациентах, но и о себе и будущем ребенке. Анфиса решила прислушаться и посидеть до родов дома, так что в тот день она ехала в клинику передать своих больных новым врачам и устроить «отвальную» перед декретом.

В половине двенадцатого ее вызвали в отделение – случился припадок у ее больного, и Анфиса поспешила туда. До обеда все больные находились в общей просторной комнате, где занимались какими-то вполне обычными делами – читали, играли в настольные игры, разговаривали друг с другом. Это было отделение с «легкими» больными, тут не содержались пациенты в критическом состоянии, с обострениями или вновь поступившие. Большинство из них числились постоянными клиентами, которых персонал уже знает не только по именам, но и хорошо изучил характер, манеру поведения, моменты, которые запускают у больного негативные реакции.

Здесь все было устроено так же, как и во всей клинике – и двери, запиравшиеся снаружи на ключ, и окна без ручек-открывалок, зато с решетками, и длинный темноватый коридор с выкрашенными зеленой краской панелями. Это, кстати, всегда удивляло Анфису – ну, как можно находиться в помещении с такими стенами и реально не сойти с ума? Ей всегда хватало обхода, чтобы потом остаток дня чувствовать себя неуютно, а пациенты проводили здесь от тридцати дней и больше.

– Анфиса Леонидовна, скорее! – Ей навстречу торопилась медсестра Настя. – Там Кадкин что-то…

Анфиса обратила внимание, что общая комната уже пуста – во время приступов у кого-то из больных всех остальных санитары тут же разводили по палатам и запирали, чтобы не включалась цепная реакция – чужой бред и агрессия запросто провоцировали такое и у кого-то еще.

Илья Кадкин, совсем еще молодой парень, забаррикадировался от санитаров в конце коридора, у балконной двери, тоже зарешеченной снаружи и запертой. Перед Ильей стояла невесть как оказавшаяся в его владении металлическая тележка с флаконами от растворов – тяжелыми бутылями на четыреста миллилитров, и Илья, перехватывая бутыли за горлышки, швырял их, как гранаты, в уворачивавшихся санитаров.

– Не возьмете! Живым не дамся! – Очередная бутыль летела в пытавшегося приблизиться санитара, и тому приходилось отскакивать назад.

– Как он каталку в коридор выкатил? Сказано же – держите в процедурном, запирайте дверь, – сказала Анфиса, шагая рядом с Настей в сторону балкона.

– Напарница новенькая у меня, он ее напугал и каталку выкатил, а ее саму в процедурке запер. У него ключ в кармане где-то, – с раздражением ответила Настя. – Ничего не понимаю – ну что, они не знают, куда работать идут? Здесь не санаторий! Зачем идти туда, где тебе уже заведомо страшно? Она ведь от каждого больного шарахается, я замучилась совсем, специально ее в процедурный сунула, думала – там меньше контакта, а вот поди ж ты… Наверное, Лешка отвернулся, он же сегодня должен был за процедуркой следить.

– Не отвернулся я! – громыхнуло сзади, и Анфиса поморщилась:

– Алексей, что вы кричите? – Повернувшись, она увидела, что санитар прижимает к лицу марлю. – Что это у вас?

– Зацепило, – буркнул санитар, убирая руку, и Анфиса заметила длинный глубокий порез на лбу. – Аж звездочки полетели, – пожаловался он. – А что Кадкина прошляпил… так меня позвали в третью палату, а Кадкин… ну, он же тихий, никогда никаких инцидентов… да и на выписку ведь шел, да, Анфиса Леонидовна?

– Да, через неделю должны были выписать… теперь даже не знаю… – огорченно сказала Анфиса, останавливаясь. – А что случилось, никто не знает?

– Да он разве ответит? – опять раздраженно бросила Настя и крикнула: – Илья, ну-ка прекращай, доктор пришла!

– Живым все равно не дамся! – рявкнул Кадкин, хватая новую бутыль.

– Вы бы, Анфиса Леонидовна, близко не подходили, – покосившись на ее живот, сказал санитар.

– Отойдите все! – бесновался Кадкин. – Только с доктором буду говорить! Отойдите, сказал! – полетела новая бутыль.

– Там много еще? – негромко спросила Анфиса у Насти.

– А то! С выходных вывезти не успели, да сегодняшние.

– Вот черт… Илья! – громко позвала Анфиса, обращаясь к больному. – Илья, ты меня слышишь?

– Слышу, Анфиса Леонидовна.

– Илья, давай поговорим. Мы ведь с тобой всегда хорошо разговаривали. Мне бы хотелось узнать, что случилось. Тебя кто-то обидел?

Кадкин замер, слушая Анфису, санитары начали осторожно, по стенкам, приближаться к нему, но тот краем глаза уловил движение и снова метнул бутыль:

– Уйдите все! Я хочу с Анфисой Леонидовной разговаривать! Я только с ней буду разговаривать, не мешайте мне!

– Настя, наберите препарат, я попробую с ним договориться, – негромко сказала Анфиса, обращаясь к медсестре, и та фыркнула:

– Где? Процедурка заперта, ключ у него.

– Ну, спуститесь вниз, попросите там.

Настя пошла к выходу, а Анфиса, не сводя взгляда с больного, продолжила:

– Илья, сейчас ребята отойдут, а ты выходи, пожалуйста, ко мне. Мы пойдем в холл и присядем.

– Анфиса Леонидовна… – начал санитар Леша, но она покачала головой:

– Дайте ему пройти. Я справлюсь.

Санитары отошли ей за спину, и она осталась лицом к лицу с Кадкиным, который нерешительно топтался за тележкой, обдумывая, видимо, дальнейшие действия.

– Илья, идем. Тебя никто не будет трогать, я обещаю.

– Мы поговорим, да? – с сомнением спросил больной, и Анфиса кивнула:

– Конечно. Мы просто поговорим – так, как мы с тобой всегда разговариваем.

Парень сделал пару нерешительных шагов из-за тележки, и Анфиса протянула ему руку:

– Вот и хорошо. Идем. Так что случилось?

– Все говорят, что вы от нас уходите.

– Кто говорит?

– Ребята говорят… в палате… и медсестры вчера тоже говорили… вы меня бросаете, да? – Илья покосился на нее.

– Я тебя не бросаю. Просто теперь у тебя будет другой доктор, но это ведь всего на несколько дней, ты же домой поедешь на следующей неделе.

– Я не хочу домой, – вдруг сказал Илья. – Можно я тут останусь?

– А почему ты не хочешь домой? – спокойно спросила Анфиса, заходя в холл, где стоял мягкий диван и два кресла.

– Там… там… – Илья начал лихорадочно чесать затылок, как будто ему внезапно что-то начало там мешать.

Движения его становились все быстрее, голова наклонилась к левому плечу, а взгляд сделался затуманенным и совершенно расфокусированным – в таком состоянии его привезли для госпитализации месяц назад.

– Илья, посмотри на меня, – попросила Анфиса. – Посмотри на меня и убери от головы руку. Вот так… все, не чешется?

– Н-нет… но я домой не поеду! – выкрикнул вдруг Кадкин, сжимая кулаки, и Анфиса, умевшая держать себя в руках в подобных обстоятельствах, неожиданно испугалась. Это был страх не за себя – она не думала, что Илья накинется на нее, нет – она боялась за будущего ребенка, который именно в этот момент зашевелился так сильно, что Анфиса непроизвольно охнула и положила ладонь на живот.

– Почему ты не хочешь ехать домой, Илья? – спросила она, вспомнив, что ни разу за все время, что провел здесь, Илья в разговорах с ней не упоминал ни дом, ни родителей.

«Как же я могла это упустить?» – подумала она, внимательно глядя на пациента и не убирая руки с живота.

– Там… там… Он! – Илья показал пальцем в потолок.

– Кто – он? Твой отец?

– Мой отец там. – Палец опустился вниз, указывая в пол. – А он – дома… я туда не хочу, не хочу, не хочу! – выкрикнул Кадкин, сжав кулаки и делая шаг к Анфисе.

Она непроизвольно отступила, хотя понимала, что делать этого нельзя, нельзя показать ему, что она боится. Но прежде Илья никогда не проявлял никакой агрессии, скорее – всегда был чуть заторможен, потому Анфиса сейчас не могла понять, что послужило причиной такой вспышки.

Она увидела, что вернулась Настя, показывает ей за спиной Ильи шприц с препаратом, но отрицательно покачала головой – не хотела, чтобы парня сейчас скрутили и накачали лекарством до состояния овоща. Ей необходимо было разобраться, понять, что она упустила, чтобы новый врач смог это исправить.

Но в этот момент за спиной Ильи, оттолкнув в сторону Настю, появился санитар Леша, и Илья, обернувшись на звук и увидев его, сделал рывок в сторону Анфисы, повалил ее, не успевшую никак отреагировать, на пол, навалился сверху и закричал:

– Я вас спасу, доктор! Спасу! Только лежите тихо!

На помощь Анфисе уже спешили санитары, Илью в буквальном смысле оторвали от нее и уволокли в палату, следом убежала и Настя, а санитар Леша, склонившись, спросил:

– Анфиса Леонидовна, вы как?

Она попыталась сесть, но тут же охнула от резкой боли в животе.

– Где болит, рукой покажите, – не отставал санитар, и она, не в силах произнести ни слова от все не отпускавшей ее боли, обвела рукой живот, чувствуя, как внутри словно что-то разорвалось. – Да елки-палки… погодите… Да вы рожаете, Анфиса Леонидовна! – рявкнул вдруг Леша. – У вас же воды отходят!

Не доверять ему она сейчас не могла, все-таки он уже оканчивал институт и практику в акушерстве и гинекологии давно прошел. Да и ощущение было как раз такое, каким его себе и представляла Анфиса, думая о предстоящих родах.

– Н-нет… мне рано… мне еще рано… – простонала она, понимая, что изменить уже ничего нельзя.

Леша поднял ее на руки и потащил из отделения, на ходу крича кому-то, чтобы немедленно вызывали «Скорую». Анфиса чувствовала, что вот-вот потеряет сознание – настолько сильной оказалась разрывавшая все тело боль. Последнее, что она увидела, перед тем как отключилась на диване в ординаторской, было лицо отца – обеспокоенное, встревоженное и какое-то растерянное.

Полина

Двигунов дремал на заднем сиденье, и Полина с завистью бросала на него взгляды в зеркало – человек умел отключаться от всего в любых условиях. Ей же приходилось сосредотачиваться, чтобы не упустить из вида автобус с омоновцами, за которым она ехала. Повалил мокрый снег, щетки «дворников» еле успевали смахивать мгновенно налипавшие заново островки с лобового стекла, видимость упала настолько, что Полина едва различала габаритные огни идущего впереди микроавтобуса. Такая погода совершенно не располагала к поездкам по загородной трассе, сейчас хорошо бы было оказаться дома на диване, под теплым пледом и с чашкой горячего чая в руках, а приходилось напрягать зрение и изо всех сил держать руль, чтобы машину не заносило на мокрой дороге.

Двигунов безмятежно похрапывал, и это в какой-то мере действовало успокаивающе и на Полину – в кои-то веки недоверчивый капитан расслабился в ее присутствии и не опасается за собственную жизнь, усадив ее за руль.

Беспокоил Якутов, которого она чуть не силой затолкала в вертолет санавиации вместе с задержанным. Майор категорически отказывался лететь в больницу, считая рану на руке пустяковой, но Полина думала, что лучше перестраховаться:

– Ты свое дело сделал, лечись теперь.

– Я бы и с парнями доехал, – упирался Александр. – Чего врачей отвлекать почем зря, царапина же…

– Хороша царапина! Навылет же пуля прошла, пусть хоть рентген тебе сделают, вдруг кость зацепило?

– Если бы кость зацепило… – начал было Якутов, но Полина вдруг затопала ногами:

– Я здесь старшая, я решаю, кто куда поедет, ясно вам, майор Якутов?!

– Это ты на месте преступления старшая, а тут я командую.

– Мне ты не начальник! – отрезала Каргополова, устав сражаться. – Быстро в вертолет, кому сказано?

– Саня, да вали ты уже действительно в вертолет, – устало протянул Двигунов. – Сколько можно тут торчать? Надо ехать, допрашивать, а мы тебя уговариваем.

И у Якутова не осталось выбора, но, уже сидя в вертолете, он погрозил Полине кулаком, и она отмахнулась.

– Настырный, черт… – пробормотал Двигунов, глядя, как вертолет набирает высоту.

– С детства такой был. Мы в одном дворе выросли, – объяснила Полина удивленно глянувшему на нее капитану. – Ну все, растолкали всех, кого куда, можем и сами ехать.

– Интересно, довезут нам юношу живым? – по-прежнему глядя в небо, произнес Двигунов, и Полина наморщила лоб:

– В каком смысле?

– Да я не про майора. Я ж про задержанного.

– А… довезут. Врач сказал – сразу на стол, пуля вроде в глазнице. Как Сашка умудрился…

– Ой, да где там было время разбирать, куда стрелять? – отмахнулся Двигунов, направляясь вслед за Полиной к подогнанной кем-то из бойцов к забору базы отдыха машине Каргополовой. – Хорошо сам в голову не получил – из двух-то выстрелов один всяко мог не в руку попасть… Правда, теперь затаскают его по инстанциям, замучается отписываться.

– Что здесь отписываться? Сопротивление при задержании.

– Ой, Полина Дмитриевна, вы как вчера работать устроились. Это мы с вами знаем, как было, а ведь найдутся родственники, адвокатов наймут, те начнут доказывать превышение – задергают Сашку, – махнул рукой Двигунов. – Знаете же, как усердствуют адвокаты тех, кто совершил особо тяжкие? Им дай волю – они б всех вокруг обвинили, чтобы подзащитного от пожизненного уберечь.

– Здесь свидетелей полно. – Полина села за руль и расстегнула пуховик, сбросила шапку на сиденье рядом.

– Какие это свидетели? Сплошь ведь заинтересованные лица – подчиненные майора Якутова, – забираясь назад, продолжал Двигунов, и Полина почему-то рассердилась:

– Вадим Григорьевич, хватит, а? Такое впечатление, что вы не опер, а адвокат задержанного, в самом деле, а Якутов выстрелил вашему подзащитному в голову просто потому, что ему так захотелось!

Двигунов хмыкнул, устраиваясь на сиденье горизонтально:

– Это я вам так, для примера. Понятное дело, Якутова никто в обиду не даст, но ведь бывает всякое. Мы ж, по сути-то, и не знаем, кто этот задержанный на самом деле. Вдруг у него папа министр?

– Только этого не хватало, – пробормотала Полина, выезжая на проселочную дорогу, по которой впереди уже шел микроавтобус с бойцами и задержанными.

– Я, пожалуй, подремлю минут шестьдесят, пока ехать будем, – сонным голосом сообщил Двигунов и уткнулся лицом в спинку сиденья.

Теперь он спал, а Полина не переставала крутить в голове все, что успела узнать от самого молодого участника банды. Ей казалось, что надо бы надавить на парня посильнее, припугнуть – и он расскажет что-то еще, хотя главное он уже сказал, подтвердил, что именно эти люди, задержанные на базе отдыха «Озеро Синее», виновны в нападениях на дальнобойщиков.

«Хорошо бы еще, чтоб скорее пришел в себя выживший водитель, тогда можно опознание проводить, вдруг он узнает тех, кого успел описать словесно, – думала Полина, вцепившись руками в оплетку руля. – И хорошо бы, чтоб ничего серьезного с задержанным – ведь это он, скорее всего, и есть главарь этой банды. Надо разрабатывать тех, кто уже есть, нечего надеяться на чудо… ведь мы их, в конце концов, задержали, теперь убийства прекратятся, это же самое главное. Люди останутся живы. А этих я дожму, теперь точно дожму».

Двигунов вдруг резко сел, и Полина от неожиданности едва не слетела в кювет, непроизвольно дернув машину вправо.

– Вы чего, Вадим Григорьевич?

– Приснилось, что не тех взяли, – хмуро признался оперативник, взъерошивая волосы рукой. – Аж мурашки побежали…

– К счастью, это только приснилось. Но вы, похоже, были правы…

– Сейчас вот они как в отказ пойдут все – мы побегаем тогда, доказывая причастность, – так же хмуро отозвался Двигунов.

– У меня есть показания этого молодого… Куличенкова. Я его сегодня и дожму на те эпизоды, где он участвовал.

– Да, с ним легче всего работать будет, парень неопытный совсем, запуганный – заметили?

– Отец бил его, – сказала Полина, удивившись тому, что оперативник, видевший Даниила всего несколько минут, сразу понял, что у парня проблемы с нервами.

– Да, батя там серьезный, надо пробить, не судим ли, сейчас доедем – займусь. Да и этого, второго, тоже по базам прогнать надо и пальцы глянуть.

– Может, вы домой поедете? – спросила Полина, глянув в зеркало на серое от недосыпа и усталости лицо оперативника. – Дежурили ведь…

– Да ладно, день-то уже к вечеру, доделаем хотя бы что-то, а там и домой можно. Вас-то, поди, муж ждет?

– Он привык, – вздохнула Полина. – Дочь вроде тоже нормально относится, а сын… ну, он маленький еще, скучает.

– С мужем повезло вам, – буркнул Двигунов. – Другой бы доставал постоянно – почему не дома, да с кем в выходной на машине гоняешь.

– Нет, Лёва понимает… хотя вот сестра моя говорит точно как вы.

– Поменьше сестру слушайте. Раз мужик так себя ведет, значит, его устраивает все. Мы ж такие… чуть что не так – и никакие дети не удержат.

– Вы так говорите, как будто опыт был, – заметила Полина, знавшая, что капитан никогда не был женат и детей тоже не имел.

– А у меня отец так от матери ушел, – спокойно отозвался Двигунов. – Она хирургом работала, ее часто то среди ночи дергали, то из-за праздничного стола. Ну, он терпел-терпел, да и собрал вещички свои в портфель, сказал – в командировку, и с концами, больше мы его и не видели. Ну а я, имея пример перед глазами, сразу решил, что и пробовать не стану – с опером жить тоже склад характера нужен, зачем кому-то жизнь портить.

«Ну, теперь становится понятно, почему ты так к женщинам относишься, – подумала Полина про себя. – Просто на всякий случай, вдруг они все неверные и надеяться на них нельзя».

Покосившись в зеркало на снова задремавшего капитана, она набрала номер мужа и, когда Лев ответил, негромко произнесла:

– Ну, вы там как?

– Мы в порядке. Пообедали, Ванька спит, надо будить уже. Инка вернется – пойдем гулять. А ты что?

– А я, похоже, надолго, – призналась Полина, дотягиваясь до пачки сигарет. – Допрашивать надо, пока по горячему…

– О, все-таки поймали? – обрадовался муж.

– Ну, похоже, что так. Но теперь…

– Да понял я, понял, – перебил Лев. – Теперь будешь колоть, пока кто-то не признается, а это время. Ночевать-то придешь?

– Ночевать приду, ночью допрашивать нельзя.

– Ну, все, я понял, – повторил муж. – Ты хоть поела?

– Когда? – вздохнула Полина. – Ладно, Лёва, я подъехала, буду будить Двигунова, он на заднем сиденье спит.

– Ну, удачи, – рассмеялся Лев и сбросил звонок.

Полина докурила, чуть приоткрыв окно, и только после этого повернулась назад, высовываясь между сидений:

– Вадим Григорьевич, подъем, пора работать.

Анфиса

Открывать глаза было больно – как будто веки изнутри склеили, и теперь нужны огромные усилия, чтобы их разодрать.

Анфиса уставилась в потолок, пытаясь поймать в фокус длинную матовую лампу, но она вращалась, и от этого вращения еще и подкатывала тошнота. Снова зажмурившись, Анфиса полежала пару минут и попыталась опять открыть глаза. Вторая попытка оказалась более успешной, во всяком случае, лампа перестала вращаться. Несколько глубоких вдохов и выдохов отогнали тошноту, и Анфиса почувствовала, что почти пришла в норму. Огляделась вокруг, не совсем понимая, где находится, и только заметив две пустые кровати, заправленные белым бельем, дверь с наклейкой в виде душевой лейки и стоящую рядом с ее кроватью стойку капельницы, поняла, что лежит в больничной палате.

В голове сразу щелкнуло, рука машинально опустилась вниз и не обнаружила там того, что сопровождало ее вот уже семь месяцев. Сердце заколотилось, стало вдруг очень жарко, как будто ее окатили кипятком, Анфиса часто задышала, стараясь взять себя в руки и трезво разобраться в том, что произошло, но это никак ей не удавалось. Она начала задыхаться, попыталась сесть и случайно нажала кнопку вызова медсестры, находившуюся на раме кровати. Буквально через минуту в палату вбежала девушка в розовом сатиновом костюме и белых сабо:

– Что случилось? Вам плохо?

– Где… что… – выдавливала Анфиса между спазмами. – Что… с ребенком?..

– Анфиса Леонидовна, успокойтесь, пожалуйста, – быстро набирая у открытого шкафчика в шприц какой-то препарат, попросила медсестра. – Я сейчас вам укольчик сделаю и врача позову, она все расскажет, хорошо? А вы постарайтесь расслабиться, дайте препарату подействовать… вот так… – Она ловко ввела канюлю шприца в катетер, установленный в левом запястье Анфисы, и потихоньку начала надавливать на поршень.

Анфиса почувствовала, как ее тело расслабляется, дыхание выравнивается, а в голове начинает приятно шуметь. Она снова откинулась на подушку и закрыла глаза, а когда снова их открыла, увидела рядом на стуле мать.

Тамара Андреевна неотрывно смотрела в лицо дочери, и по ее щеке медленно ползла слезинка. Заметив, что Анфиса смотрит на нее, Тамара Андреевна легким жестом смахнула влагу и натянуто улыбнулась:

– Ну, как ты, Анфиса?

– Мама… что случилось? – хрипловато выдавила она, пытаясь взять мать за руку.

Тамара Андреевна уловила это движение, сама перехватила руку дочери и сжала:

– Все будет хорошо, все наладится… ты еще молодая, у тебя все впереди…

Эти слова снова как будто окатили Анфису горячей водой, вызвав самые страшные подозрения, подтвердить или опровергнуть которые почему-то никто не спешил, даже мать.

– Скажи честно…

– Что сказать, Анфиса?

– Скажи, что я… что я… потеряла… – Договорить помешал ком в горле.

Тамара Андреевна помолчала, потом набрала в грудь воздуха так, словно собиралась нырнуть, и выдохнула:

– Да, доченька… к сожалению, твой врач ошибся со сроком, ребенок оказался меньше, чем должен был, и его легкие не успели сформироваться до конца… мне очень жаль… держись, пожалуйста, ты ведь у нас сильная… все еще непременно будет.

– Это… это был… мальчик? – стараясь сдержать рыдания, спросила Анфиса.

– Да… доченька, не думай об этом сейчас, не надо. Ты полежишь здесь немного, отдохнешь, придешь в себя… а потом вы с Гришей сможете…

– А где Гриша? – перебила Анфиса. – Он знает?

– Да, к нему поехал папа.

– Ему можно сюда пройти?

– Конечно, если ты хочешь.

Она кивнула, почувствовав, что не может произнести больше ни слова, иначе просто разрыдается и уже не сможет остановиться.

– А с врачом поговорить ты не хочешь? – осторожно спросила Тамара Андреевна, по-прежнему сжимая руку дочери, и Анфиса отрицательно потрясла головой. – Я поняла… как скажешь, это можно сделать и позже. Ты отдохни, я посижу с тобой.

Гриша не пришел к ней ни вечером, ни на следующий день. Телефон тоже молчал, Анфиса пыталась пару раз позвонить, но мобильный мужа был выключен. Все это только усугубляло состояние Анфисы – она все сильнее испытывала вину за произошедшее, а молчание Гриши словно служило ей наказанием.

«Он ведь просил меня уйти с работы, – думала Анфиса, глядя в противоположную стену. – Он хотел, чтобы я сидела до родов дома и занималась только собой и ребенком. Я ведь могла прислушаться, ну, что мне стоило? В конце концов, мои пациенты получили других врачей, а я… а я потеряла своего сына. Разве оно того стоило? Разве я не могла избежать этого? Будь я дома, и ничего бы не случилось, конечно, Гриша имеет право злиться».

К вечеру второго дня снова пришла Тамара Андреевна, принесла какую-то домашнюю еду, но Анфиса не могла заставить себя проглотить ни ложки, ни глотка. Она не ела уже двое суток, но совершенно не испытывала голода, от одной мысли о еде ей становилось дурно.

– Ты так с кровати не поднимешься, – вздохнула Тамара Андреевна. – Анфиса, так нельзя. Прекрати себя винить.

– С чего ты это взяла?

– У тебя на лице все написано. Но послушай, что я скажу – твоей вины в случившемся нет. Это могло произойти где угодно, может, даже хорошо, что случилось в больнице, что тебя успели привезти сюда, что роддом находится всего в квартале от твоей работы. Все это – кирпичики, из которых сложилось твое везение. Ты ведь могла истечь кровью, да мало ли что еще…

– Я могла уберечь своего сына.

– Ты этого не узнаешь. – Мать снова, как в первый день, взяла ее за руку. – Анфиса, я понимаю, ты сейчас переживаешь не самый легкий момент, но это все пройдет. Вы с Гришей еще родите ребенка, все будет хорошо.

– Он тоже считает, что я виновата во всем. – Анфиса закрыла свободной рукой лицо. – И он прав, мама! Он просил, чтобы я ушла с работы…

– Прекрати, – попросила мать. – Не накручивай себя, он ни о чем таком не говорил.

– Да? А почему тогда он не пришел и даже трубку не снял ни разу?

– Он сегодня дежурит.

– А вчера? Где он был вчера, когда был так мне нужен?

– Анфиса, ты не можешь требовать от человека тех эмоций, что хочешь. Гриша переживает случившееся по-своему…

– А ты говоришь как папа, – чувствуя, как подкатили слезы, пробормотала Анфиса.

– И папа прав. Не нагнетай, все будет хорошо.

Анфиса, к своему ужасу, совершенно не чувствовала от матери какой-то теплоты, участия – словно Тамара Андреевна говорит нужные фразы, те, которые принято говорить дочери в подобной ситуации, но не пропускает их сквозь себя, не вкладывает в них ничего душевного.

«Случись такое, не дай бог, с Олеськой, и мама вела бы себя иначе, – думала Анфиса ночью, лежа в темной палате и глядя на тонкую полоску света, пробивавшуюся в помещение из-под двери, ведущей в коридор. – Она знает, что я сильная, что сама справлюсь, потому и выдает дежурные фразы… А я совсем расклеилась, мне нужна поддержка…»

Она снова попыталась дозвониться до мужа, но его телефон все так же не отвечал, хотя не был отключен. Анфису охватила тревога – вдруг с Гришей что-то случилось, потому он и не перезвонил.

«Я завтра же отсюда уйду, – думала она, глядя в потолок. – Раз со мной все в порядке, то и нечего тут время убивать. Не могу слышать эти крики младенцев… – При воспоминании об этом она почувствовала, что вот-вот заплачет, на глаза навернулись слезы, но Анфиса сильно зажмурилась и загнала их внутрь – понимала, что, заплакав, не сможет остановиться. – Надо жить дальше, мама права, это не конец. Просто так случилось в этот раз… бывает… Но я это переживу».

Утром она решительно потребовала у пришедшего на обход врача выписку. Тот удивился:

– Вы здесь всего третьи сутки.

– Я чувствую себя хорошо, нет смысла занимать кровать.

– Но, Анфиса Леонидовна, ваш отец…

И она перебила:

– Мой отец психиатр, а не гинеколог. Даже если он вас о чем-то просил, это не имеет значения. Я хочу отсюда уйти – и уйду, с выпиской или без.

Полина

Начинать она решила сразу с козырей, не размениваясь на мелочь вроде повторного допроса Даниила, и вызвала ту женщину, что показалась ей Царицей.

Екатерина Дмитриевна Огнивцева, тридцати трех лет, образование среднее специальное, профессия товаровед – так было записано при оформлении, и Полина вдруг почувствовала беспокойство. Появилось ощущение, что она ошиблась и эта женщина вовсе не Царица.

«Ладно, сейчас определимся», – решила она, поднимая голову на звук открывающейся двери.

– Задержанная Огнивцева, – доложил дежурный, пропуская в кабинет высокую брюнетку.

– Проходите, присаживайтесь, Екатерина Сергеевна, – предложила Полина.

Женщина села на стул, закинула ногу на ногу.

– Я не понимаю, за что меня задержали. Мы с мужем отдыхали…

– Так, давайте по порядку, – перебила Каргополова. – Задержали вас по подозрению в нападении на дальнобойщиков. Одиннадцать убийств, грабежи – так понятно? Вот на эту тему мы с вами и будем разговаривать. Я старший следователь по особо важным делам майор юстиции Полина Дмитриевна Каргополова, веду это дело.

– Но я ничего не знаю ни о каких дальнобойщиках! – В тоне Огнивцевой ничего не изменилось, выдержка у нее была хорошая, и весь этот набор казенных слов большого впечатления на нее, видимо, не произвел. – Мы приехали на базу отдыха с мужем и друзьями…

– Не трудитесь, Екатерина Сергеевна, один из ваших друзей уже дал признательные показания. – Полина вынула из папки листок с показаниями Даниила Куличенкова. – Ознакомьтесь.

С деланым равнодушием Огнивцева бросила взгляд на листок и вдруг, очевидно, найдя свою кличку, пошла красными пятнами:

– Гаденыш!

– То есть все-таки что-то знаете? – уточнила Полина, возвращая лист в папку. – Будем разговаривать предметно или продолжите отпираться? Я ведь все равно докажу вашу причастность, и вы своими отговорками только усугубите положение.

– Можно сигарету? – спросила Огнивцева, и Полина протянула ей пачку и зажигалку. – Спасибо, – затянувшись и выпустив дым, пробормотала Екатерина. – Давайте так. Я расскажу все, что знаю, а вы поможете нам с мужем выпутаться.

– Выпутаться окончательно вам не удастся, Екатерина Сергеевна, вы ведь не хуже моего это понимаете, и обнадеживать вас напрасно не стану. Муж ваш, насколько я выяснила из показаний Куличенкова, принимал самое активное участие в нападениях. Да и вы…

– А что – я?! – выкрикнула Огнивцева. – Я никого не убивала, я с ними даже не ходила никогда! Я только помогала продавать то, что они приносили – ну, технику там, вещи какие-то… и все! Но убивать… Буду я еще на себя чужое брать, сейчас, а как же! Мне лишние годы в тюрьме не нужны, у меня двое детей! Оформляйте мне явку с повинной, я все расскажу!

«Так, а вот где-то я прокололась, – подумала Полина. – Почему я посчитала, что Царицей Куличенков назвал ее? Хотя… это не он, это я так спроецировала – она яркая, броская женщина, может, поэтому… Ой, Каргополова, ну, ты и курица, конечно… Огнивцева – жена того, чья кличка Огонек, это же элементарно… Хоть бы Двигунов не узнал, засмеет же…»

– Так, Екатерина Сергеевна, – чуть откашлявшись, начала Полина. – Давайте определимся. Вы сбывали краденое – так? – Огнивцева кивнула. – Напишете, кому, куда, когда, сколько? – Снова кивок. – Как давно вы состоите в этой банде?

– Да года два назад к нам с мужем приехал его дружок школьный… попросил сперва в гараже подержать какие-то вещи – коробки были большие, я не знаю, что в них лежало. Ну, Вовка не отказал, у нас гараж большой, дом частный. Эти коробки месяца три у нас простояли… Можно еще сигарету?