Читать онлайн Вечеринка в саду

Katherine Mansfield

THE GARDEN PARTY AND OTHER STORIES

© Рахманько А., перевод на русский язык, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Вечеринка в саду

Погода все-таки выдалась идеальной. Лучшего дня для праздника в саду нельзя было выдумать. Безветренно, тепло, ни единого облачка. Синева окутана легкой золотистой дымкой, как это бывает в самом начале лета. Садовник на ногах с рассвета – подстригал газоны и подметал их, пока трава и темные плоские клумбы с маргаритками не засияли. Что же касается роз, то они всем своим видом демонстрировали: они – единственные цветы, которые производят впечатление на садовых вечеринках; единственные цветы, которые знакомы всем. Сотни, без преувеличения, сотни роз распустились за одну ночь; зеленые кусты кланялись словно перед архангелами.

Еще не успели закончить завтрак, как пришли люди по поводу павильона.

– Мама, где ты хочешь поставить павильон?

– Дитя мое, меня бесполезно спрашивать. В этом году я твердо решила предоставить это вам. Забудьте, что я ваша мать. Относитесь ко мне как к почетной гостье.

Но Мэг не могла сейчас следить за тем, как ставят павильон. Она перед завтраком помыла голову и сидела в зеленом тюрбане, с темным мокрым локоном на каждой щеке, с чашкой кофе. Джоз напоминала бабочку, она по привычке спустилась к завтраку в шелковой нижней юбке и накидке-кимоно.

– Лора, придется пойти тебе: ты у нас творческая личность.

Лора тут же сорвалась с места с кусочком хлеба с маслом в руке. Ей нравилось есть не за столом, и, кроме того, она любила что-то организовывать; ей всегда казалось, что у нее это получается намного лучше, чем у других.

Четверо мужчин в рубашках с длинными рукавами топтались на садовой дорожке. Они держали шесты с намотанными рулонами брезента, а на спинах у них висели большие сумки с инструментами. Выглядело все это весьма впечатляюще. Лора пожалела, что взяла с собой кусок хлеба с маслом: положить его было некуда, но и не выбросишь ведь. Она залилась краской и, приблизившись к мужчинам, постаралась притвориться строгой и чуточку близорукой.

– Доброе утро, – произнесла она, подражая голосу матери. Но приветствие прозвучало так взволнованно, что ей стало стыдно. Запинаясь словно маленькая девочка, она произнесла: – Ах… вы пришли… насчет павильона?

– Все верно, мисс, – ответил самый высокий из рабочих, долговязый, усыпанный веснушками. Он поправил на спине сумку с инструментами, приподнял соломенную шляпу и улыбнулся Лоре. – Насчет него.

Его улыбка была такой легкой и дружелюбной, что Лора пришла в себя. Какие у него красивые глаза, маленькие, но такие ярко-синие! Теперь она осмелилась обвести взглядом и остальных – они тоже улыбались. «Не бойтесь, мы не кусаемся», – казалось, говорили их улыбки. Какие милые рабочие! И какое прекрасное утро! Но не стоит говорить о погоде; нужно вести себя по-деловому. Павильон.

– Может, на той лужайке с лилиями? Подойдет?

И она указала на лужайку рукой, свободной от бутерброда. Мужчины развернулись, устремив взгляд в этом направлении. Невысокий толстячок выпятил нижнюю губу, высокий нахмурился.

– Я не в восторге, – сказал он. – Малоприметное место. Видите ли, такую штуку, как павильон, – он повернулся к Лоре все в той же непринужденной манере, – нужно поставить там, где она будет словно пощечина, если вы понимаете, о чем я.

В силу своего воспитания Лора на миг задумалась, насколько уважительно со стороны рабочего было говорить с ней о пощечине. При этом она точно поняла, что он имеет в виду.

– Угол теннисного корта, – предложила она. – Правда, в другом будет играть оркестр.

– Значит, вы пригласили оркестр? – спросил другой рабочий – изможденный и бледный, он не сводил своих темных глаз с теннисного корта. О чем он, интересно, думал?

– Совсем небольшой, – мягко сказала Лора. Возможно, они не станут возражать, узнав, что музыкантов будет немного. Но тут вмешался высокий мужчина.

– Послушайте, мисс, вот здесь. У этих деревьев. Здесь. Лучше не найти.

Рядом с деревьями караки[1]. Тогда самих деревьев не будет видно, а ведь они так прекрасны, с их широкими мерцающими листьями и гроздьями желтых плодов! Они похожи на деревья, растущие на необитаемом острове, гордые, одинокие, возносящие свои листья и плоды к солнцу в своем безмолвном великолепии. И теперь их спрячут за павильоном?

Но другого выхода нет. Мужчины уже взяли в руки шесты и направились в ту сторону. Все, кроме высокого. Наклонившись, он отщипнул веточку лаванды, поднес щепотку к носу и вдохнул запах. Глядя на это, Лора напрочь забыла о деревьях, поражаясь тому, что он вообще обращает внимание на подобные вещи – на запах лаванды. Кто из знакомых ей мужчин мог бы сделать подобное? «Как же необычайно милы эти рабочие», – подумала она. Почему бы ей не дружить с рабочими вместо глупых мальчишек, с которыми приходилось танцевать и обедать по воскресеньям? С такими друзьями она бы гораздо лучше ладила.

«Во всем виноваты, – подумала она, глядя, как высокий мужчина чертит что-то на обратной стороне конверта – что-то, что нужно укрепить или повесить, – эти дурацкие классовые различия». Со своей стороны Лора их не чувствовала. Ни капельки! И вот до нее донесся стук деревянных молотков. Кто-то свистнул, кто-то пропел: «Ты здесь, дружище?» Дружище! Как это мило… Чтобы доказать, насколько она счастлива, чтобы показать высокому рабочему, как ей это близко и как она презирает глупые условности, Лора откусила большой кусок хлеба с маслом, разглядывая его чертеж. Она чувствовала себя настоящей рабочей девчонкой.

– Лора, Лора, ты где? Тебя к телефону, – донесся громкий голос из дома.

– Иду! – Она бросилась по лужайке, по дорожке, по ступенькам, через веранду и на крыльцо. В передней ее отец и Лори чистили шляпы, чтобы отправиться в офис.

– Лора, мне кажется, – быстро сказал Лори, – тебе стоит взглянуть на мой фрак. Проверь, не нужно ли его отутюжить.

– Обязательно, – ответила она и, внезапно не сдержав себя, бросилась к Лори и быстро сжала его в объятиях. – О, я так люблю вечеринки, а ты? – на одном дыхании произнесла Лора.

– Я против них не возражаю. – Голос Лори звучал тепло и совсем по-мальчишески. Он обнял сестру, после чего слегка подтолкнул ее. – Беги к телефону, старушка.

Телефон. «Да, да. Ах да. Китти? Доброе утро, дорогая. На обед? Приходи, пожалуйста. Конечно, буду рада. Правда, еда будет на скорую руку – корки от сэндвичей, сломанные меренги и то, что осталось. Да, не правда ли, чудесное утро? Твое белое? Ох, конечно, должно быть. Секунду, побудь на линии. Меня зовет мама. – Лора отодвинулась от трубки. – Что, мама? Я не расслышала».

Голос миссис Шеридан донесся сверху:

– Попроси ее надеть ту миленькую шляпку, в которой она была в прошлое воскресенье.

– Мама передает, чтобы ты надела ту миленькую шляпку, в которой приходила в прошлое воскресенье. Хорошо. В час. До встречи.

Лора положила трубку, вскинула руки над головой, глубоко вздохнула, потянулась и опустила их. «Уф», – выдохнула она, тут же быстро села и замерла, прислушиваясь. Казалось, все двери в доме открыты. Он ожил от мягких быстрых шагов и переливающихся голосов. Дверь в кухню, обитая зеленым сукном, распахнулась и захлопнулась с глухим стуком. Вдруг что-то неприятно заскрипело. Это двигали тяжелый рояль на ржавых колесиках. Но воздух! Неужели она раньше не замечала и воздух всегда был таким? У окон и дверей легкие дуновения ветерка играли в пятнашки. И два крошечных солнечных зайчика – один на чернильнице, другой на серебряной рамке для фотографии – тоже играли. Милые маленькие зайчики. Особенно тот, что на крышке чернильницы. Такой теплый. Теплая серебряная звездочка. Лора была готова расцеловать ее.

Зазвенел колокольчик входной двери, на лестнице послышался шорох юбки Сэди. Что-то пробормотал мужской голос; Сэди беспечно ответила:

– Уверена, что не знаю. Подождите. Я спрошу миссис Шеридан.

– Сэди, в чем дело? – Лора вошла в переднюю.

– Пришел флорист, мисс Лора.

И в самом деле. На пороге – широкий неглубокий поддон, заставленный горшками с розовыми лилиями. Ничего другого, только лилии – сорт «канна», с крупными розовыми цветами, распустившимися, сияющими, почти пугающе живыми на ярко-малиновых стеблях.

– О-о-о, Сэди! – простонала Лора. Она присела, словно желая погреться у пламени лилий; ей казалось, что они на ее пальцах, губах и даже растут в ее груди.

– Это какая-то ошибка, – едва слышно произнесла она. – Никто столько не заказывал. Сэди, найди маму.

И в этот момент появилась миссис Шеридан.

– Все в полном порядке, – спокойно сказала она. – Это я их заказала. Не правда ли, они прекрасны? – И она сжала руку Лоры. – Я проходила вчера мимо цветочной лавки и увидела их в витрине. И решила, что хотя бы раз в жизни могу позволить себе много лилий. Вечеринка в саду – отличный для этого повод.

– Я думала, что ты не хотела ни во что вмешиваться, – сказала Лора.

Сэди уже ушла. Флорист по-прежнему стоял на улице рядом со своим фургоном. Лора обвила мамину шею руками и нежно укусила ее за ухо.

– Мое милое дитя, неужели ты хочешь, чтобы твоя мама следовала логике? Ну прекрати! Сюда идет флорист.

Он принес еще один поддон лилий.

– Поставьте их прямо перед дверью, по обеим сторонам крыльца, пожалуйста, – сказала миссис Шеридан. – Ты согласна со мной, Лора?

– Ах, конечно согласна, мама.

В гостиной Мэг, Джоз и милый малыш Ханс наконец-то смогли передвинуть пианино.

– Может, подвинем диван к стене и вынесем из комнаты все, кроме стульев?

– Вполне себе.

– Ханс, унеси эти столы в курительную комнату и захвати метелку, чтобы убрать мусор с ковра и… подожди, Ханс… – Джоз обожала раздавать указания прислуге, а они любили ей повиноваться. Она всегда заставляла их чувствовать себя так, словно они играют в какой-то пьесе.

– Передай маме и мисс Лоре, чтобы они немедленно пришли сюда.

– Хорошо, мисс Джоз.

Она повернулась к Мэг.

– Я хочу послушать, как звучит рояль, – на случай, если меня попросят сегодня что-нибудь спеть. Давай попробуем This Life Is Weary[2].

Бум! Та-та-та… Ти-и-та! Рояль зазвучал с таким неистовством, что Джоз изменилась в лице. Она сжала руки и бросила грустный загадочный взгляд на мать и Лору, уже стоявших на пороге комнаты.

– Жизнь несносна… Слеза и вздох… Любовь проходит… И жизнь несносна… Слеза и вздох… Любовь проходит… И… прощай!

На слове «Прощай!», несмотря на то что рояль зазвучал отчаяннее, чем когда-либо, она расплылась в сверкающей и довольно неприятной улыбке.

– Мамочка, не правда ли, я сегодня в голосе? – произнесла она, не переставая широко улыбаться. – Жизнь несно-осна… Надежда умрет… Очнешься ото сна.

Но Сэди перебила их.

– Что стряслось, Сэди?

– Если вы позволите, мэм, кухарка спрашивает флажки для сэндвичей.

– Флажки для сэндвичей, Сэди? – повторила миссис Шеридан мечтательно. По ее тону детям стало ясно, что флажков у нее нет. – Сейчас подумаю. – Она решительным тоном сказала Сэди: – Передайте кухарке, что они будут у нее через десять минут.

Сэди вышла.

– Лора, – быстро сказала мать, – пойдем со мной в курительную комнату. У меня где-то на обратной стороне конверта есть список. И тебе нужно будет подписать флажки. Мэг, сейчас же поднимись наверх и сними с головы эту мокрую штуку. Джоз, немедленно беги одеваться. Если вы не будете меня слушаться, дети, мне придется рассказать об этом вашему отцу, когда он вернется. И еще, Джоз, успокой кухарку, когда заглянешь на кухню, ладно? Сегодня она наводит на меня страх.

Конверт в конце концов отыскался за часами в столовой, хотя миссис Шеридан понятия не имела, как он там оказался.

– Кто-то из вас, дети, должно быть, стащил его из моей сумки, потому что я отчетливо помню… сливочный сыр и лимонный крем. Это ваших рук дело?

– Да.

– Яйца и… – Миссис Шеридан сощурилась, пытаясь разобрать слова на конверте. – Похоже на «мыши». Но это невозможно, ведь так?

– Маслины, – ответила Лора, подглядывая через ее плечо.

– Ну конечно же маслины. Звучит ужасно – яйца и маслины!

Они наконец-то разобрались с этим, и Лора отнесла список в кухню. Там она встретила Джоз, успокаивающую кухарку, которая, впрочем, не выглядела расстроенной.

– Мне еще ни разу не доводилось видеть такие изысканные сэндвичи, – с восхищением произнесла Джоз. – Сколько здесь разных видов, вы сказали? Пятнадцать?

– Пятнадцать, мисс Джоз.

– Прекрасная работа, поздравляю!

Кухарка смахнула корки длинным ножом и широко улыбнулась.

– От Годберов доставка, – объявила Сэди, выходя из кладовки. Она заметила, как мимо окна прошел какой-то мужчина.

Это означало, что привезли профитроли. Годберы славились своими профитролями. Никто и не думал готовить их самостоятельно.

– Принеси их и положи на стол, моя девочка, – приказала кухарка.

Сэди выполнила поручение и снова направилась к выходу. Естественно, Лора и Джоз вышли из того возраста, когда увлекаются подобными вещами. Но, так или иначе, они не могли не согласиться с тем, что профитроли выглядят аппетитно. Даже очень. Кухарка принялась перекладывать их на блюда, стряхивая излишки сахарной пудры.

– Они напоминают о прошлых праздниках в саду, не правда ли? – спросила Лора.

– Предположим, что именно это они и делают, – ответила практичная Джоз, которой не нравилось возвращаться к прошлому. – Должна признаться, они выглядят такими легкими и воздушными.

– Съешьте по одному, мои голубушки, – запросто предложила кухарка. – Ваша маменька ничего не узнает.

Это невозможно. Профитроли почти сразу после завтрака! Они вздрогнули от одной только мысли об этом. Тем не менее уже через две минуты Джоз и Лора облизывали пальцы с таким удовлетворенным видом, который бывает, только если имеешь дело со взбитыми сливками.

– Пойдем в сад, но через черный ход, – предложила Лора. – Я хочу посмотреть, как рабочие устанавливают павильон. Они ужасно милые.

Но к задней двери было не пробраться: там стояли кухарка, Сэди, человек от Годберов и Ханс.

Что-то явно стряслось.

Кухарка кудахтала словно беспокойная наседка. Сэди прижала ладони к щекам, как будто страдала от зубной боли. Лицо Ханса искривилось в попытке хоть что-то понять. Казалось, только рассыльный от Годберов доволен собой: это была его история.

– В чем дело? Что случилось?

– Произошел несчастный случай, – сказала кухарка. – Убился человек.

– Убился? Где? Как? Когда?

Рассыльный от Годберов не собирался позволить увести историю прямо у себя из-под носа.

– Знаете небольшие домики там внизу, мисс? – Знает ли их Лора? Разумеется, знает. – Там живет молодой парень по имени Скотт, он извозчик. Сегодня утром его лошадь налетела на тягач на углу Хоук-стрит, и его отбросило, и он ударился затылком. Насмерть.

– Насмерть! – Лора уставилась на рассказчика.

– Когда за ним приехали, он уже был мертв, – со смаком произнес рассыльный Годбера. – Когда я пришел, уже забирали тело. – Он обратился к кухарке: – У него остались жена и пять малюток.

– Джоз, иди сюда. – Лора поймала сестру за рукав и потянула через всю кухню, по другую сторону зеленой двери, после чего оперлась на нее спиной.

– Джоз! – в ужасе произнесла она. – Во что бы то ни стало мы должны все отменить!

– Отменить все, Лора! – воскликнула удивленная Джоз. – Что ты имеешь в виду?

– Праздник в саду, естественно.

Почему Джоз разыгрывает непонимание? Теперь она выглядела еще более удивленной:

– Отменить праздник в саду? Моя дорогая Лора, не говори глупостей. Конечно же, мы ничего подобного не сделаем. Никто от нас этого и не ждет. Не сходи с ума!

– Но мы не можем устраивать вечеринку в саду с мертвецом у ворот.

Это и впрямь было странной идеей, ведь маленькие лачуги стояли в улочке у самого подножия крутого подъема, который вел к их дому. Их разделяла широкая дорога. На самом деле они были не так уж и близко, но оскорбляли глаз, насколько это было только возможно, и вообще не имели права находиться в этом районе. Это были маленькие убогие домишки, выкрашенные в шоколадно-коричневый цвет. На огородных грядках не имелось ничего, кроме кочанов капусты, больных кур и жестянок из-под томатного соуса. Даже дым, выходящий из тех труб, был убогим. Жалкие лохмотья, клочки дыма, так не похожие на огромные серебристые шлейфы, вырывающиеся из труб семейства Шеридан. В переулке жили прачки, подметальщики улиц, сапожник и человек, чей дом был увешан крошечными клетками для птиц. Повсюду кишели дети. Когда Шериданы были маленькими, им запрещалось ходить к лачугам из-за гадкого языка, на котором там говорят, и заразы, которую там можно подхватить. Но, повзрослев, Лора и Лори во время своих прогулок стали заглядывать туда. Там было мерзко и грязно. Они вечно выходили оттуда, охваченные дрожью. Но ведь нужно побывать везде, нужно все увидеть, поэтому они продолжали это делать.

– Только подумай о той несчастной женщине, что с ней станет, когда она услышит звуки оркестра? – сказала Лора.

– Ох, Лора! – Джоз начала по-настоящему раздражаться. – Если ты собираешься отменять выступление оркестра каждый раз, когда случается несчастье, то ты сильно усложнишь себе жизнь. Я не меньше тебя сожалею о произошедшем. Сочувствую так же, как и ты. – Ее взгляд ожесточился. Она смотрела на сестру так же, как раньше, когда они дрались друг с другом в детстве. – Своей сентиментальностью ты не вернешь к жизни пьяного рабочего, – спокойно сказала она.

– Пьяного! Кто тебе сказал, что он был пьян? – Лора яростно развернулась к Джоз. И заявила, как у них было принято в подобных случаях: – Я сейчас же расскажу обо всем матери.

– Пожалуйста, дорогуша, – проворковала Джоз.

– Мама, можно к тебе? – Лора повернула большую стеклянную ручку двери.

– Конечно, дитя мое. В чем дело? Почему ты такая бледная? – Миссис Шеридан отвернулась от трюмо. Она примеряла новую шляпу.

– Мама, погиб мужчина, – начала Лора.

– Не в саду, надеюсь? – тут же перебила ее мать.

– Нет, нет!

– Ох, как же ты меня напугала! – Миссис Шеридан выдохнула с облегчением и, сняв огромную шляпу, положила ее на колени.

– Но послушай, мама, – сказала Лора. Задыхаясь, она пересказала ту ужасную историю. – Естественно, мы не можем устраивать праздник, не так ли? – умоляюще спросила она. – Оркестр и столько гостей. Они услышат нас, мама, они ведь почти что наши соседи!

К удивлению Лоры, мать повела себя точь-в-точь как Джоз, и это оказалось еще хуже, потому что все выглядело так, будто маму это развеселило. Она отказывалась воспринимать Лору всерьез.

– Дорогая, но ты сама подумай! Мы, можно сказать, случайно узнали об этом. Если бы кто-то умер там – а я вообще не понимаю, как им удается выживать в тех убогих лачужках, – мы бы не стали отменять вечеринку, не так ли?

Лора была вынуждена согласиться, хотя это все еще казалось ей неправильным. Она села на диван и теребила бахрому на подушке.

– Но разве это не бессердечно с нашей стороны, мама? – спросила она.

– Дорогая! – Миссис Шеридан поднялась и подошла к ней, держа в руках шляпу. Прежде чем Лора успела выразить протест, она надела шляпу на нее. – Дитя мое! Эта шляпа просто создана для тебя. Я слишком стара для нее. Я никогда не видела, чтобы ты так прекрасно выглядела. Только взгляни на себя! – И она подняла свое ручное зеркальце.

– Но, мама, – снова принялась за свое Лора. Она не могла смотреть на себя в зеркало и отвернулась.

На этот раз миссис Шеридан вспылила точно как Джоз.

– Ты ведешь себя совершенно нелепо, Лора, – сухо отчеканила она. – Те люди не ждут от нас никаких жертв. И это некрасиво с твоей стороны – портить праздник остальным.

– Я не понимаю, – сказала Лора и быстро отправилась в свою спальню. Совершенно случайно первым, что она там увидела, стало отражение в зеркале – очаровательная девушка в черной шляпе, украшенной золотыми маргаритками, с длинной черной бархатной лентой. Она и представить себе не могла, что может так выглядеть. «Неужели мама права? – промелькнуло у нее в голове, и теперь она стала надеяться, что мама права. – Я веду себя нелепо? Возможно, это и вправду так». На мгновение у нее перед глазами появилась та бедная женщина и маленькие дети, а также тело, которое заносили в дом. Но картинка казалась размытой, нереальной, как фотография в газете. «Я вернусь к этому после вечеринки», – решила она. И почему-то это показалось ей самым лучшим планом…

Обед закончился в половине второго. Спустя час все уже были в боевой готовности. Приехали музыканты в зеленых фраках и заняли один из углов теннисного корта.

– Милочка! – воскликнула Китти Мейтлэнд. – Тебе не кажется, что они напоминают лягушек, если так можно выразиться? Вам стоило расставить их вокруг пруда, а дирижера – в центре, на листе.

Приехал Лори и, поздоровавшись, пошел переодеваться. Увидев его, Лора снова вспомнила о несчастном случае. Ей захотелось рассказать обо всем брату. Если Лори будет одного мнения с остальными, значит, все в порядке. И она последовала за ним в переднюю.

– Лори!

Он уже успел подняться на несколько ступенек, но обернулся и, заметив Лору, вдруг надул щеки и вытаращил на нее глаза.

– Подумать только, Лора! Ты потрясающе выглядишь, – сказал Лори. – Какая совершенно великолепная шляпа!

Лора еле слышно произнесла: «Не правда ли» – и улыбнулась Лори, так и не рассказав о происшествии.

Вскоре после этого начали прибывать гости. Заиграл оркестр, нанятые официанты сновали между домом и павильоном. Куда ни глянь, повсюду прогуливались парочки, наклонялись к цветам, здоровались и шли дальше по лужайке. Они напоминали пестрых птиц, слетевшихся в сад Шериданов на один день, но по пути куда? Ах, какое это счастье – быть рядом с людьми, такими счастливыми, пожимать им руки, прижиматься друг к другу щеками, улыбаться, глядя в глаза.

– Милая Лора, как же чудесно ты выглядишь!

– Как идет тебе эта шляпа, дорогая!

– Лора, ты очень похожа на испанку. Мне еще не доводилось видеть тебя в таком великолепии.

И Лора, сияя, тихо отвечала:

– Вы уже пили чай? Не хотите ли мороженого? Мороженое из маракуйи – это действительно нечто особенное. – И, подбежав к отцу, она умоляюще спросила: – Папочка, дорогой, а можно дать музыкантам что-нибудь выпить?

Идеальный день медленно созревал, медленно увядал, медленно закрывал свои лепестки.

– Не припомню лучшего праздника в саду… – Да, это успех… – Самый-самый…

Лора помогала матери провожать гостей. Они стояли бок о бок на веранде, пока все не разъехались.

– Все закончилось, все закончилось, слава небесам! – сказала миссис Шеридан. – Позови остальных, Лора. Пойдемте выпьем свежего кофе. Я совершенно без сил. Да, все прошло очень хорошо. Но эти праздники! Почему вы, дети, настаиваете на том, чтобы их устраивать?

И они все вместе уселись в опустевшем павильоне.

– Милый папа, съешь сэндвич. Это я подписала для него флажок.

– Спасибо. – Мистер Шеридан один раз откусил от сэндвича, и того тут же не стало. Тогда он взял еще один. – Предполагаю, вы не слышали об ужасном происшествии, которое случилось сегодня? – спросил он.

– Дорогой, – сказала миссис Шеридан, жестом останавливая мужа. – Мы слышали. И это почти испортило праздник. Лора настаивала, чтобы мы отменили его.

– Ну что ты, мама! – Лоре не хотелось, чтобы над ней подтрунивали из-за этого.

– Так или иначе, это ужасно, – сказал мистер Шеридан. – Парень был женат. Жил чуть ниже, в переулке, говорят, что остались жена и полдюжины детей.

Повисло неловкое молчание. Миссис Шеридан крутила в руках свою чашку. Действительно, это было довольно бестактно со стороны отца…

Неожиданно она подняла взгляд. Стол был заставлен сэндвичами, тортами, профитролями – почти все нетронутое, и все это предстояло выкинуть. Вдруг ее посетила очередная отличная идея.

– Я придумала, – начала миссис Шеридан. – Давайте соберем корзину. И отправим этим несчастным созданиям что-нибудь из нашей превосходной еды. В любом случае это очень порадует детей. Вы со мной согласны? К вдове наверняка придут соседи и так далее, а тут все уже готово… Лора! – Она вскочила. Принеси большую корзину из шкафа под лестницей.

– Мама, ты серьезно считаешь, что это хорошая идея? – спросила Лора.

Как странно. Она вновь почувствовала свое отличие от других. Собрать объедки после их праздника. Неужели это может понравиться той несчастной женщине?

– Конечно! Да что же с тобой сегодня такое? Еще час или два назад ты настаивала на том, чтобы мы проявили сочувствие, а теперь…

И впрямь! Лора побежала за корзиной. Мама наполнила ее доверху.

– Отнеси сама, дорогая, – обратилась она. – Отправляйся прямо в чем есть. Нет, погоди, возьми с собой лилий. Люди из этого сословия так любят лилии.

– Стебли могут испортить кружевное платье, – заметила практичная Джоз.

Она сказала это как раз вовремя.

– Тогда только корзину. И, Лора! – Мать вышла за ней из павильона. – Ни в коем случае не…

– Что мама?

Нет, лучше не вбивать такие мысли в голову ребенку!

– Ничего! Ступай.

Когда Лора вышла за ворота сада, уже начало смеркаться. Мимо, словно тень, пробежал огромный пес. Дорога блестела, а в низине стояли во мраке небольшие лачуги. И так тихо после сегодняшнего шумного дня… Лора спускалась с холма, шла туда, где лежал мертвый человек, и не могла этого осознать. Почему не могла? Она остановилась на миг, и ей показалось, что поцелуи, голоса, звяканье ложек, смех, запах примятой травы каким-то образом были внутри нее. Там не хватало места ни для чего другого. Как странно! Она подняла взгляд на бледный небосвод, и на ум пришла единственная мысль: «Действительно, праздник удался на славу».

Она пересекла широкую дорогу. Начался переулок, закопченный и мрачный. Мимо спешили женщины в шалях и мужчины в твидовых кепках. Мужчины прислонялись к столбам, дети играли на пороге домов. Из маленьких убогих лачуг доносился низкий гул. Кое-где мерцал свет и тень, похожая на краба, двигалась в окне. Лора склонила голову и поспешила дальше. Она пожалела, что не надела пальто. Как блестело ее платье! А большая шляпа с бархатной лентой – если бы только на ней была другая шляпа! Смотрели ли на нее люди? Должно быть. Зря она пришла, она знала, что это ошибка. Может, стоит вернуться?

Нет, слишком поздно. А вот и тот самый дом. Должно быть. На улице мрачно толпились люди. У ворот сидела на стуле старуха с костылем и пристально наблюдала за происходящим. Под ногами у нее лежала газета. Стоило Лоре приблизиться, как голоса умолкли. Толпа расступилась. Как будто ее ждали, как будто знали, что она придет.

Лора ужасно нервничала. Перекинув бархатную ленту через плечо, она спросила у стоявшей рядом женщины:

– Это дом миссис Скотт?

– Да, девочка моя, – ответила та, странно улыбнувшись.

Ох, как же ей захотелось очутиться подальше отсюда! Она произнесла «Господи, помоги», прежде чем пройти по узенькой тропинке и постучать в дверь. Только бы оказаться подальше от этих пристальных взоров, только бы прикрыться чем-нибудь, хоть одной из этих женских шалей. Она решила просто оставить корзину и уйти. Не дожидаясь, пока ее опустошат.

Дверь отворилась. Невысокая женщина в черном вышла из темноты.

– Миссис Скотт? – спросила Лора, и, к ее ужасу, женщина сказала:

– Проходите, пожалуйста, мисс.

И Лора оказалась в узком коридоре.

– Нет, – ответила Лора. – Я не буду заходить. Я всего лишь хотела бы оставить вот эту корзину. Мама передала…

Невысокая женщина в темном коридоре, кажется, не расслышала ее слов.

– Сюда, пожалуйста, мисс, – угодливо произнесла она, и Лора последовала за ней в маленькую убогую кухню с низким потолком, освещенную закопченной лампой. У огня сидела женщина.

– Эмма, – произнесло маленькое существо, впустившее ее в дом. – Эмма! Это молодая госпожа. – Она повернулась к Лоре и многозначительно сказала: – Я ее сестра, мисс. Вы ведь извините ее, правда?

– О, конечно! – сказала Лора. – Пожалуйста, не мешайте ей. Я только хочу оставить…

Но в этот момент женщина, сидевшая у огня, обернулась. Ее лицо, одутловатое, покрасневшее, с опухшими глазами и губами, выглядело ужасно. Казалось, она не понимала, что Лора делает здесь. Что это все значит? Почему эта незнакомка стоит на кухне с корзиной? Что все это значит? И бедное лицо снова сморщилось.

– Хорошо, моя милая, – произнесла ее сестра. – Я поблагодарю молодую госпожу. – И она вновь принялась за свое: – Вы уж не серчайте на нее, мисс. – И ее лицо, тоже одутловатое, исказилось в жалкой попытке изобразить угодливую улыбку.

Лора хотела только одного – выйти отсюда, уйти. Она снова оказалась в коридоре. Дверь открылась, и она прошла прямо в спальню, где лежал мертвый мужчина.

– Вы ведь хотели взглянуть на него, не так ли? – сказала сестра Эммы и, обойдя Лору, подошла к кровати. – Не бойтесь, милая. – Теперь ее голос звучал ласково и льстиво, и она с нежностью стянула простыню. – Он выглядит как живой! Никаких следов. Не бойтесь, моя дорогая.

Лора подошла ближе.

Там лежал молодой человек, крепко спавший – так крепко, так глубоко, что казалось, он находится где-то далеко-далеко от них обеих. О, так далеко, в таком спокойном месте. Он видел сон, от которого не очнуться. Его голова тонула в подушке, глаза были прикрыты; они ничего не видели под опущенными веками. Он полностью отдался своему сну. Какое значение имели для него садовые вечеринки, корзинки и кружевные платья? Он был так далек от всего этого. Он был красив, прекрасен. Пока они смеялись, пока играл оркестр, это чудо свершилось. «Счастлив… счастлив… Все хорошо, – как будто говорило это спящее лицо. – Все так, как и должно быть. Я доволен».

Но, так или иначе, Лоре не удалось сдержать слез, и она не могла покинуть комнату, не сказав ему хоть что-то. Она по-детски всхлипнула.

– Простите мне мою шляпу, – сказала она. И, не дожидаясь Эмминой сестры, вышла из дома. Она вернулась к воротам по тропинке, стараясь не смотреть на темные людские фигуры. На углу переулка она встретила Лори. Он вышел из тени.

– Лора, это ты?

– Да.

– Мама уже начала волноваться. Все в порядке?

– Да, вполне. Ох, Лори! – Она взяла его за руку и прижалась к нему.

– Ты же не плачешь? – спросил ее брат.

Лора кивнула. Она плакала.

Лори обнял ее за плечи.

– Не плачь, – произнес он своим теплым, любящим голосом. – Это было настолько ужасно?

– Нет, – всхлипнула Лора. – Это было так чудесно. Но, Лори… – Она остановилась и подняла глаза на брата. – Разве жизнь, – заикаясь, произнесла она, – разве жизнь не… – Но что такое жизнь, она объяснить не могла. Неважно. Он все понял.

– Так и есть, дорогая, – сказал Лори.

Блаженство

Несмотря на то что Берте Янг уже исполнилось тридцать, у нее все еще случались такие моменты, когда хотелось помчаться вприпрыжку, начать пританцовывать по тротуару, катать обруч, подбрасывать что-нибудь в воздух и снова ловить или стоять и смеяться – ни над чем, совершенно ни над чем – просто так.

Что делать, если вам тридцать, но сто́ит свернуть за угол собственной улицы, как вас вдруг охватывает чувство блаженства – абсолютного блаженства! Вы словно проглотили яркий кусочек позднего полуденного солнца, и оно горит в груди, рассыпаясь искрами по каждой вашей частичке, вплоть до кончиков пальцев…

Неужели нет иного способа выразить это, кроме как будучи «пьяной и неприличной»? До чего же глупа цивилизация! Зачем же тогда тело, если его нужно держать взаперти в футляре, как ценную скрипку?

«Нет, со скрипкой я не то имела в виду, – подумала Берта, взбегая по ступенькам и пытаясь нащупать в сумке ключ (она, как обычно, забыла его) и хлопая крышкой почтового ящика. – Это не то, что я имела в виду, потому что…»

– Спасибо, Мэри. – Она вошла в переднюю. – Няня уже вернулась?

– Да, мэм.

– И фрукты доставили?

– Да, мэм. Все на месте.

– Принесите фрукты в столовую. Я разберусь с ними, прежде чем подняться к себе.

В столовой было темно и довольно прохладно. Но Берта все равно сбросила пальто: она не могла больше терпеть его тугую застежку. Холодный воздух окутал руки. Но в ее груди все еще горело то яркое пламя, из которого летели маленькие искры. Это было почти невыносимо. Она едва осмеливалась дышать, боясь раздуть его еще сильнее, но все же дышала – глубоко-глубоко. Она едва осмелилась взглянуть в холодное зеркало, но все же взглянула, и в нем отразилась женщина, сияющая, с улыбающимися дрожащими губами, с большими темными глазами, в которых читалось ожидание чего-то… чудесного, что должно произойти… что, как она знала, должно произойти… непременно.

Мэри принесла поднос с фруктами, а еще – стеклянную чашу и голубое блюдо, очень милое, с необычным блеском, словно его окунули в молоко.

– Включить свет, мэм?

– Нет, спасибо. Мне хорошо видно.

Перед ней лежали мандарины и яблоки клубнично-розового цвета, парочка желтых груш, гладких, как шелк, чуть-чуть белого винограда, покрытого серебристым налетом, и большая гроздь фиолетового, выбранного в тон новому ковру в столовой. Да, это звучало довольно надуманно и нелепо, но именно поэтому Берта его и купила. В лавке ей пришла в голову мысль: «Нужно взять фиолетового винограда, чтобы ковер перекликался со столом». И тогда это показалось вполне логичным.

Когда она разделалась с фруктами, возведя две пирамидки из ярких круглых предметов, то отошла подальше от стола, чтобы оценить эффект: он действительно оказался очень любопытным. Темный стол словно растворился в сумрачном свете, стеклянная чаша и голубое блюдо, казалось, парили в воздухе. Конечно, в ее нынешнем настроении это выглядело особенно красиво… Она залилась смехом.

– Нет, нет. Это уже похоже на истерику. – Она схватила сумку и пальто и взбежала по ступенькам в детскую комнату.

Няня за низким столиком кормила Малышку Би после ванной. На крохе было белое фланелевое платьице и голубая шерстяная кофточка. Темные нежные волосы убраны в смешной пучок. Подняв голову и завидев маму, малышка принялась подпрыгивать.

– Милая, сначала доешь, как полагается хорошей девочке, – сказала няня, скорчив уже знакомую Берте гримасу: мать снова пришла в неподходящий момент.

– Как она себя вела, Нэнни?

– Она была очень послушной весь день, – почему-то шепотом сказала Нэнни. – Мы ходили в парк, там я села на скамью и достала малышку из коляски, к нам подошел огромный пес и положил голову мне на колени, а она дергала его за уши. Видели бы вы!

Берта хотела поинтересоваться, не опасно ли позволять ребенку хватать чужую собаку за уши. Но ей не хватило смелости спросить. Она молча наблюдала за ними, держа руки по швам, словно маленькая бедная девочка перед богатой подругой с куклой в руках.

Малышка снова подняла на нее взгляд и не отводила его, после чего улыбнулась так обворожительно, что Берта не сдержала слез:

– Ох, Нэнни, позвольте мне докормить ее, пока вы будете наводить порядок после купания.

– Мэм, не стоит передавать ее из рук в руки, пока она ест, – снова прошептала Нэнни. – Это обеспокоит ее и, скорее всего, расстроит.

Какой абсурд! Почему малышку нужно держать пусть и не в футляре, как в случае с редкой скрипкой, но в руках другой женщины?

– Но мне это очень нужно, – сказала она.

Явно обидевшись, Нэнни уступила ребенка.

– Но не веселите ее после ужина. Вы всегда так делаете, мэм. А мне потом с ней мучиться!

Слава богу! Нэнни вышла из комнаты с полотенцами.

– Наконец-то мы с тобой наедине, моя дорогая малышка, – сказала Берта, когда ребенок прижался к ней.

Девочка с удовольствием ела, тянула губки к ложке, размахивала ручками. Иногда она не выпускала ложку, а иногда, едва Берта наполняла ее, отмахивалась.

Когда суп был доеден, Берта перебралась поближе к камину.

– Ты такая сладкая! – сказала она, целуя свою теплую малышку. – Как же я тебя обожаю. Просто души в тебе не чаю.

И действительно, она так любила Малышку Би – ее шейку, когда та наклонялась вперед, ее изящные пальчики на ножках, когда они прозрачно блестели в свете камина, – и к ней снова возвращалось чувство блаженства, и она снова не знала, как его выразить и что с ним делать.

– Вас просят к телефону, – сообщила Нэнни, с триумфом выхватив у нее из рук Малышку Би.

Берта бросилась вниз. Это Гарри.

– Ох, это ты, Бер? Послушай, я буду поздно. Возьму такси и приеду, как только смогу, но, пожалуйста, отложи ужин минут на десять. Хорошо?

– Да, конечно. Ох, Гарри!

– Да?

Что она должна была сказать? Ей было нечего сказать. Она всего лишь хотела прикоснуться к нему на мгновение. Не могла же она нелепо закричать: «Сегодня был чудесный день, не правда ли»

– Что? – повторил негромкий голос.

– Ничего. Entendu[3], – ответила Берта и повесила трубку, вновь подумав о том, как глупа цивилизация.

К ужину ожидались гости. Были приглашены супруги Норман Найт – очень солидная пара (он собирался открыть театр, а она страстно увлекалась оформлением интерьеров), молодой человек Эдди Уоррен, который только что опубликовал небольшой сборник стихов и которого все мечтали заполучить на ужин, и одна «находка» Берты по имени Перл Фултон. Чем занималась мисс Фултон, Берта не знала. Они познакомились в клубе, и Берта просто влюбилась в нее, как всегда влюблялась в красивых женщин, в которых было нечто странное.

Но кое-что досаждало: несмотря на то, что они проводили вместе время, несколько раз встречались и вели глубокие беседы, Берта никак не могла ее разгадать. До определенного предела мисс Фултон была на редкость откровенна, но существовал этот определенный предел, и дальше него она не пускала.

Скрывалось ли что-нибудь за этим? Гарри говорил, что нет. Он считал ее глупой и «бесчувственной, как это свойственно блондинкам, возможно с признаками анемии мозга». Но Берта с ним не соглашалась, во всяком случае пока.

– За этой манерой сидеть слегка склонив голову набок и улыбаться точно что-то кроется, Гарри, и я должна выяснить, что именно.

– Скорее всего, хороший аппетит, – отвечал Гарри.

Он тут же подхватывал ее размышления, добавляя что-нибудь вроде «печень, моя дорогая девочка», или «чистый метеоризм», или «болезнь почек»… и так далее. По какой-то странной причине Берте это нравилось и даже вызывало восхищение.

Она прошла в гостиную и разожгла огонь в камине, а затем собрала одну за другой подушки, которые так тщательно разложила Мэри, и принялась бросать их обратно на кресла и диваны. Это все изменило: комната сразу преобразилась. Она собиралась бросить последнюю подушку, но, к своему удивлению, прижала ее к себе крепко-накрепко. Хотя и это не погасило пламя в ее груди. Напротив!

С балкона гостиной открывался вид на сад. В дальнем конце, у ограды, росла высокая стройная груша; сейчас она была в пышном цвету и казалась идеальной, словно застывшей на фоне нефритово-зеленого неба. Берта даже издалека чувствовала, что на дереве нет ни одного бутона или увядшего лепестка. Внизу, на клумбах, красные и желтые тюльпаны с приближением сумерек склоняли к земле свои тяжелые головки. По лужайке, волоча брюхо, ползла серая кошка, а за ней – черная, как ее тень. Вид этих зверей, целеустремленных и быстрых, вызвал у Берты странную дрожь.

– Какие гадкие существа эти кошки! – пробормотала она и, отвернувшись от окна, принялась расхаживать по комнате.

Запах нарциссов заполнял теплую комнату. Слишком сильный аромат? Ох, нет. И вот, словно побежденная, она рухнула на диван, прикрыв глаза руками.

– Я слишком счастлива, слишком! – прошептала она.

Под ее веками словно отпечаталось изображение прекрасного грушевого дерева в полном цвету – символ ее собственной жизни.

У нее действительно было все. Она была молода. Гарри и она любили друг друга как никогда, прекрасно ладили и были хорошими друзьями. У нее была очаровательная малышка. Им не нужно было беспокоиться о деньгах. Они владели великолепным домом с садом. Их друзья – современные, интересные личности – писатели, художники и поэты, люди, не остающиеся в стороне от социальных вопросов, – именно такие, какие им были нужны. А еще были книги и музыка, и она нашла замечательную портниху, и летом они ездили за границу, а их новая кухарка готовила самые превосходные омлеты…

– Я – нелепа. Нелепа! – Она села, почувствовав вдруг головокружение, некое опьянение. Должно быть, все из-за весны.

Да-да, из-за весны. Она ощутила такую усталость, что с трудом смогла заставить себя подняться наверх и переодеться.

Белое платье, нить нефритовых бус, зеленые туфли и чулки. Это был экспромт, пришел в голову за несколько часов до того, как она оказалась у окна гостиной.

Ее платье, как лепестки, мягко шелестело во время ходьбы. В передней она поцеловала миссис Норман Найт, которая снимала причудливое оранжевое пальто с вереницей черных обезьян по подолу и вверх по груди.

– …Почему, ну почему средний класс так чопорен и совершенно лишен чувства юмора? Дорогая моя, я добралась сюда по счастливой случайности – Норман стал этой случайностью, защитив меня. Мои дорогие обезьянки так расстроили пассажиров поезда, что один из них поднялся с места и просто пожирал меня взглядом. Он не смеялся – ему было не до этого, хотя я бы не возражала. Нет, он просто таращился на меня, и это вызвало у меня скуку, смертельную скуку.

– Но соль этой истории в другом, – сказал Норман, вставляя в глаз большой монокль в черепаховой оправе. – Ты ведь не возражаешь, если я расскажу об этом, Личико? – (Дома и в кругу друзей они называли друг друга Личиком и Мордочкой.) – Соль в том, что, когда ей это надоело, она повернулась к женщине рядом и спросила: «Вы тоже никогда не видели обезьяну?»

– Ах да! – залилась смехом миссис Норман Найт. – Разве это не бесподобно?

И еще забавнее было то, что теперь, когда она сняла пальто, то действительно выглядела как очень умная обезьяна, которая сама сшила это желтое шелковое платье из банановой кожуры. А ее янтарные серьги болтались в ушах как маленькие орешки.

– «Эта грустная, грустная осень! – сказал Мордочка, остановившись перед коляской с Малышкой Би. – Когда коляска заезжает в зал…» – Он не стал продолжать цитату.

Раздался звонок. Это пришел худой и бледный Эдди Уоррен в состоянии острого тревожного расстройства (как обычно).

– Я ведь по адресу, не так ли? – спросил он.

– Думаю, да, надеюсь, что да, – живо нашлась Берта.

– У меня случилась такая ужасная история с шофером. Он был очень зловещим. Я не мог заставить его остановиться. Чем громче я стучал и звал на помощь, тем быстрее он ехал. А в лунном свете его несуразная фигура с приплюснутой головой, склонившаяся над небольшим рулем…

Он вздрогнул, снимая огромный белый шелковый шарф. Берта заметила, что носки у него тоже белые – просто очаровательно.

– Как ужасно! – воскликнула она.

– Да, было действительно ужасно, – вторил Эдди, следуя за ней в гостиную. – Я чувствовал, что путешествую сквозь вечность на вневременном такси.

Он был знаком с семейством Норман Найт. На самом деле он даже должен был написать пьесу для них, когда все сложится с театром.

– Ну что, Уоррен, как там пьеса? – спросил Норман Найт, опустив монокль, чтобы дать глазу на короткое мгновение вынырнуть на поверхность, прежде чем снова прикрыть его.

И миссис Норман Найт добавила:

– Ах, Уоррен, что за прелестные носки!

– Я рад, что они вам понравились, – сказал он, уставившись на свои ноги. – Кажется, они сильно побелели с тех пор, как взошла луна. – И он обратил свое худощавое грустное лицо к Берте. – Знаете, луна взошла.

Ей захотелось прокричать в ответ:

– Конечно же взошла и делает это часто-часто!

Он на самом деле был очень привлекательным человеком. Как и Личико, сидевшая у камина в своей «банановой кожуре», и Мордочка, куривший рядом… Стряхнув пепел, он произнес:

– «И как жених замедлил…»[4]

– А вот и он.

Входная дверь с грохотом хлопнула. Гарри крикнул:

– Приветствую вас. Встречаемся через пять минут внизу.

И они услышали, как он взлетел вверх по лестнице. Берта не могла сдержать улыбку: это было в его духе. В конце концов, что изменят какие-то пять минут? Но он притворялся, что они важны сверх всякой меры. Потом он приложит все усилия, чтобы войти в гостиную идеально спокойным и собранным.

Гарри так любил жизнь. О, как же она это ценила. И его страсть к борьбе со всеми препятствиями, которые вставали перед ним на пути, к очередным проверкам силы и мужества – это она тоже понимала. Даже если иногда он казался людям, плохо знавшим его, чуточку нелепым. Правда, бывали моменты, когда Гарри бросался в бой там, где никакого боя и в помине не было…

Берта болтала, смеялась, и только когда в комнату вошел Гарри – идеально спокойный и собранный, как и ожидалось, она вспомнила, что Перл Фултон до сих пор не появилась.

– Может, мисс Фултон забыла?..

– Вполне вероятно, – сказал Гарри. – У нее есть телефон?

– Ах! Подъехал кэб. – И Берта улыбнулась улыбкой собственницы: она всегда испытывала нечто подобное к подругам-находкам, которых не удавалось разгадать. – Она просто живет в такси.

– Ну если так, ей грозит ожирение, – спокойно ответил Гарри, позвонив в колокольчик, чтобы подавали ужин. – Серьезная угроза для блондинок.

– Гарри, прекрати! – предупредила Берта, подняв на него смеющийся взгляд.

Они еще немного подождали, смеясь и разговаривая, но уж слишком непринужденно, чересчур равнодушно. И тут вошла мисс Фултон, вся в серебре, с серебряным ободком, сдерживающим ее светлые волосы, и улыбнулась, слегка склонив голову набок.

– Я опоздала?

– Нет, вовсе нет, – ответила Берта. – Проходите. – И она повела ее под руку в столовую.

Что же было такого в прикосновении этой прохладной руки, способной раздуть пылающий огонь блаженства, с которым Берта не знала, что делать?

Мисс Фултон не смотрела на нее; впрочем, она вообще редко смотрела на людей. Ее глаза были полузакрыты, и странная легкая улыбка то появлялась, то исчезала с ее губ, словно она предпочитала слух, а не зрение. Но Берта неожиданно поняла – как будто между ними случился самый долгий, самый откровенный взгляд, как будто они сказали друг другу: «Вы тоже». Она поняла, что Перл Фултон, помешивающая великолепный красный суп в серой тарелке, испытывает то же самое.

А что остальные? Личико и Мордочка, Эдди и Гарри, их ложки мерно поднимались и опускались, они подносили к губам салфетки, крошили хлеб, управлялись со столовыми приборами и вели беседы.

– Я увидел ее – это престранное маленькое создание – на «Альфа-шоу». Она не только обрезала свои волосы, но, кажется, еще и отхватила довольно большой кусок от ног, рук, шеи и даже от своего маленького носика.

– Вроде бы у нее интрижка с Майклом Оутом.

– Это который написал «Любовь и зубные протезы»?

– Он задумал пьесу для меня. Один акт. Один актер. Герой решается покончить с собой. Он приводит все доводы за и против. И лишь только он принимает решение, делать это или нет, как занавес опускается. Весьма неплохая идея.

– И как же она будет называться? «Расстройство желудка?»

– Кажется, я читал нечто похожее в одном французском журнале, совершенно не известном в Англии.

Нет, они не разделяли ее чувств. Они были ей до́роги, ей нравилось принимать их за своим столом, угощать вкусной едой и вином. Ей так хотелось поделиться с ними, рассказать, насколько они восхитительны, какую изысканную компанию они составляют ей, как они дополняют друг друга и напоминают героев пьесы Чехова!

Гарри наслаждался ужином. Это было ему присуще – хотя не то чтобы он таким родился или воспитал в себе привычку разглагольствовать о еде и упиваться своей «бесстыдной страстью к белому мясу омара» и «фисташковому мороженому – зеленому и холодному, как веки египетских танцовщиц».

Он поднял на жену взгляд и сказал:

– Берта, суфле восхитительно!

От радости она была готова заплакать как дитя.

Почему сегодня она испытывает столько нежности ко всему миру? Все было хорошо, все было в порядке. Что бы ни происходило, все, казалось, лишь добавляло блаженства в и без того переполненную чашу.

И все же в глубине сознания цвело то грушевое дерево. Сейчас, в свете луны бедного Эдди, оно должно быть серебряным – серебряным, как мисс Фултон которая вертела мандарин в своих тонких пальцах, таких бледных, что, казалось, они источали свет.

Она просто не могла понять, как ей удалось так точно и мгновенно угадать настроение мисс Фултон, – это казалось чудом. Да, она никогда не сомневалась в своей правоте, и все же на что здесь опереться? Совершенно не на что.

«По-моему, такое очень редко случается между женщинами. И никогда между мужчинами, – подумала Берта. – Но пока я буду готовить кофе в гостиной, возможно, она “подаст знак”».

Что в точности имеется в виду, она не знала, как и не могла представить, что произойдет после.

За этими мыслями она заметила, что разговаривает и смеется. Ей приходилось говорить, чтобы не расхохотаться в полный голос. Я должна засмеяться, иначе я умру.

Когда Берта заметила забавную привычку Личика прятать что-то в корсаж платья, как будто она хранила там крошечный потайной запас орехов, пришлось впиться ногтями в ладони, чтобы не залиться слишком громким смехом.

Наконец все закончилось.

– Пойдемте, я покажу вам свою новую кофеварку, – предложила Берта.

– Мы покупаем новую кофеварку всего лишь два раза в месяц, – сказал Гарри.

На этот раз Личико взяла ее под руку. Мисс Фултон, склонив голову, последовала за ними.

В камине угасало пламя, превращаясь в красное полыхающее гнездо с птенцами фениксов, как выразилась Личико.

– Погодите, не включайте свет. Здесь так мило… – И она снова склонилась над камином. Мерзнет без своего красного шерстяного жакета, подумала Берта.

В этот момент мисс Фултон «подала знак».

– У вас есть сад? – спросила она спокойным и даже сонным голосом.

Это было так изысканно с ее стороны, что Берте не оставалось ничего другого, как повиноваться. Она прошла через всю комнату, раздвинула шторы и открыла большие окна.

– Вот! – на выдохе произнесла она.

Теперь они стояли бок о бок и не сводили взгляда со стройного цветущего дерева. И хотя дерево было неподвижно, казалось, что оно, подобно пламени свечи, тянется вверх, устремляется ввысь, трепещет в ярком воздухе, становится все выше и выше, пока они следят за ним, – почти что касается края круглой серебряной луны.

Как долго они так стояли? Обе, как бы пойманные в круг неземного света, прекрасно понимающие друг друга создания из другого мира, гадали, что же им делать в этом мире, со всем этим блаженным богатством, которое горело в груди и опадало серебряными цветами с волос и рук?

Навсегда, на мгновение? Мисс Фултон пробормотала:

– Да. Именно так.

Или Берта все это выдумала?

Но вот включили свет, и Личико сделала кофе, а Гарри произнес:

– Дорогая миссис Найт, даже не спрашивайте о моей малышке. Я совсем ее не вижу. И я не буду испытывать к ней ни малейшего интереса, пока у нее не появится ухажер.

Мордочка на мгновение освободил глаз из-под стекла, но тут же снова спрятал его, а Эдди Уоррен допил кофе и отставил чашку с таким страдальческим выражением лица, словно увидел паука.

– Я хочу дать молодому поколению шанс. Я убежден, что в Лондоне избыток первоклассных ненаписанных пьес. И я всего лишь скажу им: «Вот театр. Вперед!»

– Кстати, дорогой, я займусь декорированием комнаты для семьи Джейкоба Нэйтена. Ох, как бы мне хотелось сделать это в стиле «жареной рыбы» – спинки стульев, изогнутые в форме сковородок, вышитые ломтики жареного картофеля на шторах…

– Беда наших молодых писателей в том, что в них все еще слишком много романтики. Невозможно пуститься в плавание, не испытав морской болезни и не побегав в поисках тазика. Так почему же они не наберутся смелости и не возьмут с собой эти тазики?

– Ужасное стихотворение о девочке, изнасилованной безносым попрошайкой в лесу…

Мисс Фултон опустилась в самое низкое и глубокое кресло, и Гарри предложил ей сигарету.

По тому, как он стоял перед ней, тряс серебряным портсигаром и резко спрашивал: «Египетские? Турецкие? Виргинские? Тут есть разные», – Берта поняла, что мисс Фултон ему не только наскучила, но и очень неприятна. И по тому, как мисс Фултон ответила: «Нет, спасибо, я не хочу курить», – можно было заключить, что гостья это почувствовала и оскорбилась.

«О Гарри, не надо так! Ты сильно ошибаешься на ее счет! Она такая замечательная! И, кроме того, разве можно иначе относиться к человеку, который так много для меня значит? Сегодня вечером перед сном я постараюсь рассказать тебе о том, что произошло. О том, что мы обе почувствовали».

При этих мыслях в голове Берты промелькнуло нечто странное и даже пугающее. И это что-то, слепое и улыбающееся, прошептало ей: «Скоро эти люди уйдут. В доме станет тихо-тихо. Погаснет свет. И ты останешься с ним наедине в темной комнате, в теплой постели…»

Она вскочила со стула и подбежала к роялю.

– Как жаль, что никто не играет! – воскликнула она. – Как жаль, что никто не играет.

Впервые в жизни Берта Янг желала своего мужа. Она любила его – точнее, она была влюблена в него во всех других отношениях, но только не в этом. И еще она, конечно, понимала, что он – другой. Они так часто это обсуждали. Поначалу ее ужасно беспокоило осознание, что она холодна, но через некоторое время это перестало казаться важным. Они были полностью откровенны друг с другом – такие близкие друзья. В этом проявлялась их современность.

Но сейчас – страсть! «Страсть»! Это слово жалило ее горячее тело! Неужели именно к этому вело ощущение блаженства?

– Моя дорогая, – внезапно произнесла миссис Норман Найт, – вы знаете, как нам стыдно, но мы живем в Хэмпстеде, и мы заложники времени и железнодорожного расписания. У вас было очень мило.

– Я провожу вас, – сказала Берта. – Так рада, что вы пришли. Но вам не стоит опаздывать на последний поезд. Это было бы ужасно, не так ли?

– Найт, бокальчик виски на дорожку? – предложил Гарри.

– Нет, спасибо, старина.

Берта, пожимая на прощание его руку, крепко сжала ее в знак благодарности за такой ответ.

– До свидания, доброй ночи, – прокричала она с верхней ступеньки, чувствуя, что прежняя ее сущность прощается с ними навсегда.

Когда она вернулась в гостиную, остальные гости тоже собирались уходить.

– …Можете поехать с нами в такси.

– Я буду очень признателен, если мне удастся избежать необходимости снова ехать одному после той жуткой истории.

– Такси на стоянке в конце улицы. Буквально несколько метров.

– О, как удобно. Сейчас, я только надену пальто.

Мисс Фултон направилась в переднюю, и Берта последовала было за ней, но Гарри практически оттолкнул ее.

– Позвольте за вами поухаживать.

Берта поняла, что он сожалеет о своей грубости, и не стала ему мешать. Иногда он был таким мальчишкой – таким импульсивным, таким простым.

Они остались вдвоем с Эдди у камина.

– Интересно, читали ли вы новую поэму Билкса «Табльдот»? – тихо спросил Эдди. – Она замечательна. В последнем выпуске «Антологии». У вас он есть? Мне бы очень хотелось показать вам эту поэму. Она начинается с невероятно красивой строки: «Почему всегда должен быть томатный суп?»

– Да, у меня есть этот выпуск, – ответила Берта. Она бесшумно подошла к столу напротив входа в гостиную, и Эдди так же бесшумно последовал за ней. Она взяла небольшую книгу и передала ему, никто из них не издал и звука.

Пока он искал поэму, Берта повернула голову в сторону передней. И увидела… Гарри с пальто мисс Фултон в руках. Мисс Фултон повернулась к нему спиной и склонила голову. Он бросил пальто в сторону, положил руки ей на плечи и яростно развернул ее к себе. С его губ сорвалось: «Я обожаю вас», а мисс Фултон прикоснулась своими пальцами с их лунным светом к его щекам и улыбнулась сонной улыбкой. Ноздри Гарри вздрогнули, губы мучительно скривились, и он прошептал: «Завтра», и мисс Фултон в знак согласия опустила веки.

– А вот и она, – произнес Эдди. – «Почему всегда должен быть томатный суп?» Как это глубоко, не правда ли? Поистине, томатный суп – это ужасающая вечность.

– Если хотите, – зазвучал нарочито громкий голос Гарри, – я могу заказать вам такси прямо к нашей двери.

– Ну что вы! В этом нет надобности, – ответила мисс Фултон и, подойдя к Берте, подала ей свои тонкие пальцы.

– До свидания. Благодарю вас.

– До свидания, – ответила Берта.

Мисс Фултон на мгновение задержала ее руку в своей.

– Ваше прекрасное грушевое дерево, – прошептала она.

И она ушла, и Эдди последовал за ней, как черная кошка – за серой.

– Я закрою, – сказал Гарри, демонстративно спокойный и собранный.

– Ваше прекрасное дерево, дерево, дерево! – Берта бросилась к высоким окнам. – Что же теперь будет? – закричала она.

Но груша в саду стояла неподвижно, прекрасная, как и прежде, в полном цвету.

Прелюдия