Читать онлайн Мужская Республика

Куала-Лумпур

Прежде чем я оказался в Индонезии, а именно на острове Суматра, где на озере Тоба есть остров Самосир, а на Самосире стоит лютеранская церковь, напротив которой возвышается холм, я сначала путешествовал по Малайзии.

Не то чтобы я был каким-то заядлым путешественником. На самом деле это была первая заграничная поездка в моей жизни. Первый раз выехал из страны вообще. До этого только родной город, максимум соседняя область. Просто в какой-то момент накрыло. Такое чёткое чувство возникло: я что, реально больше тридцати лет прожил и ни черта не видел? Ни страны, ни дороги, ни даже моря.

И чем дольше я об этом думал, тем сильнее пригорало. Работа, учёба, всё было в впритык. Я был анестезистом и параллельно дотягивал шестой курс по лечебному делу. Подрабатывал много, денег особо не было, помогал родителям, тянул сам. Из-за этого дважды брал академический отпуск. Ну и как-то не заметил, как затянуло. Очнулся, а мне уже за тридцать. И чувствовал я, что вся жизнь похожа на бесконечную смену, только не ночную, а такую, где даже когда не на работе, всё равно будто внутри больничных стен. Никакого воздуха. Просыпаешься уже уставшим. Выходные пролетают, как будто и не было их вовсе.

Глядел на старших коллег я все больше ловил себя на мысли «и это меня тоже ждет?». Дом, работа, у кого семья, у кого запои. Судебные повестки за умерших в реанимации, разговоры ни о чём в ординаторской, выгоревшие глаза. И я начал думать, а точно ли я этого хочу? Я ведь сюда шел? Или просто не развернулся вовремя?

Последней каплей стало расставание с девушкой. Три с лишним года вместе. Думал, будет по-другому но, не вышло.

И вот тогда я купил билет. Без особого плана. Просто понял, что если не поеду сейчас, не уеду уже никогда. Начнется этот замкнутый круг: халат, дежурство, поликлиника, похмелье, снова халат.

Почему именно Малайзия? Честно, сам толком не знаю. Просто наткнулся на пару видосов, увидел дешёвые билеты, там безвиз, и цены более-менее приличные. Не хотелось ехать по самым раскрученным маршрутам, где толпы туристов, и все как на конвейере. Хотелось чего-то не такого, попроще, но с приколом. В общем, просто так вышло.

Накопить денег было несложно. Я не из тех, кто тратится на новые телефоны, брендовые шмотки, не тусуюсь по кафешкам. Готовлю дома, в общем и целом живу скромно. А главное, как выяснилось, основная графа расходов была – бывшая. Когда расстались, стало как-то легче дышать. Ни подарков, ни вечеринок, ни звонков посреди ночи. Короче, нужная сумма собралась быстро, без особого напряга.

Первое, от чего я охуел – это воздух. Я ещё в самолёте что-то подозревал, но когда вышел из аэропорта, сразу ощутил. Это была не жара, а именно духотище. Как будто дышишь через мокрую тряпку. Не сказать, что прям невыносимо, но тело сразу начало потеть, и башка немного поплыла. Привыкнуть можно, но в первый день ходил как варёный. Влажный, уставший и слегка в шоке.

С языком оказалось вообще без проблем. Переводчик вывозил всё от табличек, разговоров, меню. Где-то фоткал, где-то набирал текст, где-то просто показывал экран. Народ в Малайзии спокойный, никто не психовал. Кто-то говорил на английском, кто-то просто кивал и делал, что просишь. Ни разу не было, чтоб кто-то отнёсся как к идиоту.

Сам отдых… да какой там отдых. Это не было похоже на поваляться на пляже с коктейлем. Просто куда-то ездил, смотрел, ел всякую фигню с рынка, пробовал дуриан и меня чуть не стошнило. Пил чай с молоком из пластикового пакета. Иногда просто садился где-нибудь и смотрел, как люди мимо ходят. Местами было красиво, местами странно. Но в целом было спокойно. Никто не дёргал, ничего не требовалось.

Были комары, был душ с холодной водой, один раз чуть не упал в канаву с какими-то рыбами. Но всё это не просто нормально, это было по кайфу. Потому что в голове наконец наступило облегчение, нет этих навязчивых мыслей, звонков, планов, которые постоянно крутятся и не дают расслабиться. Просто живёшь, идёшь туда, куда глаза глядят, ешь то, что дают, и не думаешь о том, что надо быть кем-то или делать что-то правильно.

Был один пляж, куда я добрёл случайно. Гугл-карты не работали, дорога до неё была кривая, а жара прибивала. Дошёл и сначала подумал, что попал в открытку. Вода была как стекло, пальмы под углом 45, и ни души. Даже собак не было. Ни мусора, ни бычков, ни ларьков с чипсами. Просто песок и вода. Тишина была какая-то особенная, не расслабляющая, а как в комнате, где кто-то недавно умер.

Сел, смотрю. Красиво, да. Но через десять минут стало стрёмно внутри. Не физически, а как будто мозг шептал "пиздуй отсюда". И вроде всё окей, и никто не угрожал но чувствовалось, что что-то не так. Как будто ты сел не на то место. Как в кино, когда персонаж улыбается, но ты понимаешь, что он сейчас кого-то прирежет.

Постоял ещё, покурил, и пошёл обратно. Даже не фоткал. Не хотелось уносить это с собой.

Я особо не следил за новостями тогда. Понятно было, опять кто-то кого-то бомбит, эти вечные разборки за власть, сферы влияния и всё такое. Просыпаюсь однажды и телефон не работает. Ставлю на зарядку, а там, света нет.

Потом понял, что электричества нет вообще, нигде. На ресепшене в отеле, где я остановился, творилась какая-то суета. Люди из разных стран суетились, пытались что-то выяснить, но я их почти не понимал, а они мне ничего толком не объяснили.

Собрался и пошёл в ближайший универмаг, вдруг там продают телефоны или что-то нужное. По городу полный хаос. Машины стоят прямо посреди дорог, люди бегают туда-сюда, туристы, местные и у всех в глазах паника.

Добрался до небольшого торгового центра, а он закрыт. Вообще повезло, что на него наткнулся, потому что привычной навигации не было, такси тоже не ходило. Внутри, разумеется, тоже темно – электричества нет.

Первая мысль это найти посольство и понять наконец, что вообще происходит. Но как его найти? А вдруг его здесь вообще нет?

Решил сначала найти хоть какой-то магазинчик, где принимают наличные, и взять минимум еды и воды ото мало ли что дальше будет. Потом, попытаться добраться до аэропорта. Там-то точно будут русские, и, может, получится понять хоть что-то.

Добрался до аэропорта с небольшим трудом, идти пришлось много, дороги частично перекрыты, транспорта никакого. Но всё же дошёл. Как и ожидалось, там тоже бардак. Люди толпятся, внутри было душно, кондеи не работали, воздуха почти нет. У всех на лицах паника, табло с рейсами все пустые, всё чёрное.

Тогда я и встретил первых русских. Возле стойки с логотипом знакомой авиакомпании шла оживлённая перепалка, на повышенных тонах, все взмокшие, красные от жары. Кто-то машет себе фантиками или паспортами, персонал бегает, пытается что-то объяснить, но было видно что они сами ничего не знают.

Подошёл ближе, обратился к плотному мужику, который как раз громче всех спорил:

– Слышь, а чё происходит вообще?

Он обернулся, вытер лоб и выдал:

– Кирдык. Нет электричества вообще. Говорят, даже самолёты не заводятся.

– В смысле? – переспросил я.

– Ну, электромагнитная буря, вроде. Или ещё какая хрень. Может, всё заработает скоро… а может и нет.

Голос у него был спокойный, но в глазах – тревога.

Делать было особо нечего, и я вернулся в отель. Благо воду и какую-никакую еду там пока ещё давали, хотя с горячим быстро стало понятно, на кухне всё электрическое, так что рацион упростился.

По городу начали появляться гуманитарные пункты – вода, сухпайки, что-то вроде первой помощи. Выглядело это всё не особо организованно, но люди старались. Местные, туристы, волонтёры – кто как мог.

Что бросилось в глаза, так это что на дорогах вообще не было современных машин. Всё, что хоть как-то ехало, выглядело как из прошлого века. Старые, дизельные, некоторые на грани развала. Что-то вроде «тойоток» восьмидесятых годов. Всё остальное – просто мёртво. Стоят и гниют.

Мне оставалось ещё три дня до окончания брони в отеле. И дата обратного вылета уже приближалась… если бы, конечно, был ещё хоть какой-то вылет.

Посадочного у меня даже не было, всё было в телефоне, а он теперь просто кусок пластика. Персонал в отеле старался, но толку от этого было немного. С английским у них так себе, а у меня ещё хуже. Всё общение сводилось к «хау мач» и «верез из энджин». Иногда понимали, иногда просто кивали и делали вид, что поняли.

Когда время брони вышло, мне без особых церемоний намекнули, что пора освобождать номер. Не грубо, но очень понятно. Да и я сам уже чувствовал что сидеть дальше нет смысла. Всё равно никакой информации, никакой связи, никаких новостей. Просто тишина и хаос вокруг.

Нужно было что-то решать. Сидеть в номере с бутылкой воды и сухой лапшой это не план.

Было бы, конечно, идеально как-то добраться до России. Ну хоть до Москвы, а там уж до Камчатки не так уж и далеко. Но когда я снова подошёл к аэропорту и увидел, что самолёты как стояли на своих местах, так и стоят, стало понятно, ничего не изменилось. И вряд ли изменится в ближайшее время. Я просто постоял немного, посмотрел на это всё… и развернулся. Пришло понимание, что путь назад пока закрыт.

Сначала я просто метался. В один день на рынок. На следующий к консульству. Потом снова к аэропорту, просто чтобы убедиться: всё ещё стоит. Ни новых лиц, ни движения, даже охраны как будто стало меньше. Только вонь нарастала.

Сначала казалось что все временно. День, два. Ну не может же так быть, чтоб весь мир выключился, как лампочка. Наверняка чинят, наладят, военные подтянутся, какая-нибудь экстренная эвакуация. Ага. Ни хрена.

Люди начали меняться. Местные будто сжались внутрь. Туристы наоборот, расползлись в панике. Кто-то ночевал прямо в аэропорту, кто-то пытался выкупить себе место в машине за бешеные деньги.

Пункты помощи начали закрываться раньше. Воды каждый день начали выдавать меньше. Один раз я увидел, как кого-то отогнали дубинкой за то, что он взял вторую бутылку. А ещё кто-то пошёл с ножом в магазин, утащил пару банок. Смешно, если б не было страшно: банка фасоли теперь как айфон, только полезней.

И в какой-то момент меня щёлкнуло оно реально началось. Тотальный армагеддон. Не в виде грибов и пепла. А вот так: медленно и тихо, по-животному. Люди уже не спрашивают "когда всё вернётся". Они ищут, где переждать. Где будет вода. Где можно лечь спать и не проснуться с ножом в боку.

Я понял, что город надо покидать. Он медленно, но уверенно проваливается в свою яму. Света нет, власти нет, инфы – ноль. А дальше будет только хуже. Болезни, мародёры, беготня. Всё по учебнику.

Если хочешь выжить – двигайся наружу.

В принципе, климат позволял многое – можно было спать на открытом воздухе, с едой вроде бы можно разобраться, либо самому что-то поймать, либо через бартер. У меня в ручной клади было:

• документы и сто баксов, ещё пятерка тысяч с копейками рублей, и немного местной валюты.

• нерабочий телефон и зарядка.

• три бутылки воды по поллитра.

• протеиновый батончик.порошок изотоник, рассчитанный на литр воды.

• лекарства: лоперамид, парацетамол, амоксиклав, таблетки драмина, спиртовые салфетки – штук пять, цетрин, SPF крем +25, баночка хлоргекседина.

• упаковка презервативов на всякий случай.

• небольшой складной нож, типа мультитула.

• зажигалка «Фёдор» и две пачки местных сигарет.

• мини-фонарик на Type-C, которым пользовался только в крайнем случае – зарядиться было неоткуда.

• очки солнцезащитные «Harley Davidson».

• ноунейм кепка белая.леска и крючки, которые недавно выменял у местного за две бутылочки Jack Daniel’s из мини-бара в отеле.

• бутылочка местной водки – тоже добытая из мини-бара.

• два плотных пакета из супермаркета.мыльно-рыльные свои, что взял с собой, и те, что подобрал в отеле.

• В общем, минимум, но на первое время хватало.

В багаже, помимо моих шмоток, которые я паковал как обычно – футболки, шорты, запас носков, нижнее бельё, лёгкая куртка «на всякий» лежал дуриан. Я его зачем-то купил накануне отъезда, так и не съел, и теперь он ехал со мной, медленно превращаясь в биологическое оружие.

Рядом пакет с сушёными фруктами, которые я когда-то купил в подарок, чтобы привезти домой, угостить друзей или просто поставить на полку, как сувенир "вот, мол, я был в Азии".

Там же валялись разные местные чаи чёрный, жасминовый, ещё какой-то с запахом, который мне самому уже перестал нравиться.

Плюс какие-то странные сладости, больше похожие на лекарства то ли от простуды, то ли просто так. Я их брал наугад на рынке, выглядели забавно: мелкие круглые, с твёрдой оболочкой, обёрнутые в тонкую цветную бумагу, как конфеты из детства.

В общем, набор туриста-дурачка, который хотел привезти "всякого азиатского", но в итоге таскал с собой полмешка ненужного. Сейчас, конечно, всё это вдруг приобрело другой смысл еда есть еда. Даже если она воняет как дуриан.

С утра я доел дуриан. Он уже начинал подванивать, но выбрасывать было жалко. Не то чтобы он внезапно стал вкусным, просто уже плевать. Организм будто говорил: ешь, не выёживайся, пригодится. И, что странно, ничего, зашёл. Даже вкус какой-то уловил, будто жареный лук, смешанный с подземным переходом. Ну и ладно.

С рюкзаком, багажом и плотным пакетом в руках я вышел на улицу. Было не то чтобы рано, скорее, когда жара ещё не успела схлопнуть весь кислород. Где раньше проезжали байки была пустота. Где стояли очереди то теперь просто тени на стенах. Изредка попадались одиночки, кто-то шёл налегке, кто-то с тележкой, кто-то просто сидел на тротуаре и жевал что-то.

До этого я ещё за день наткнулся на одного старого местного седой, с потрескавшейся кепкой и палкой вместо трости. Он, как и я, завис у одного из колодцев с ручной подачей воды таких немного, но они были.

Объяснялись на пальцах, по-английски он знал пару слов, я чуть больше, но этого хватило. Говорил, что за городом есть маленькие деревни, где люди живут попроще, без всех этих новых приблуд. Электричества у них и до этого не всегда было, зато есть колодцы, куры, и своя еда. Дорога туда вдоль шоссе, потом по старой тропе, километров двадцать или около того. Указал направление, потом сказал: "you walk, good people, rice, sleep". И улыбнулся, будто ничего не случилось.

Так что вот я пошёл. Не потому что знал, что там лучше, а потому что в городе оставаться смысла уже не было. Люди вокруг начали делиться на два типа: те, кто ждали, и те, кто собирался уходить. Я не хотел ждать.

Шёл не один, кто-то плёлся впереди, кто-то догонял, обгонял, махал рукой. Никто особо не разговаривал. Просто шли. Как будто вся эта цепочка людей уже знала в привычном мире что-то надломилось, и возвращаться некуда.

К вечеру ноги уже гудели. Асфальт плавился под подошвой, а спина прилипла к рюкзаку. Встречались и другие одиночки, группы по три-четыре человека. Шли молча, никто не пытался тормознуть, не просил помощи. Кто-то тащил детей, у кого-то были тележки, баулы, даже одна пара на велосипеде, один крутит, вторая держит всё, что не влезло в рюкзак.

На одной заправке, уже заброшенной, наткнулся на местных: парни лет по двадцать, сидели в тени и жевали лапшу из упаковки, сырую. У них был газовый баллон, и один котелок. Я показал бутылку водки, они оживились – на обмен дали немного риса, флягу с водой и старую армейскую ложку. Показали, что дальше по дороге будет старая школа, в ней вроде бы ночуют те, кто не успел уйти. Сказали « maybe safe, no problem».

Пошёл туда. Школа действительно оказалась, обшарпанная, с разломанными окнами, но внутри чисто. Кто-то подмёл, кто-то натянул верёвки для сушки вещей. Людей было немного, все уставшие, но без агрессии. Я примостился в коридоре на туристическом коврике, который подобрал в мусоре ещё в городе. Впервые за много дней не в отеле и спал спокойно.

Карта, конечно, дело хорошее, но ходить трое суток в никуда – сомнительное удовольствие. Тем более парень сказал "maybe safe", а может и не safe. Всё равно это чужая страна. Даже если тепло и пока есть чем питаться, одна ошибка и ты просто исчез где-то в кустах.

Вечером, когда он уже думал вернуться на ночёвку, увидел костёр. Не прямо чтоб в лесу, скорее в какой-то старой полуразрушенной беседке у дороги. Подошёл аккуратно. Там сидели четверо. Разговаривали по-русски.

Один – молодой, в шортах и с битой. Второй – мужик постарше, с седой щетиной, рядом стоял рюкзак, весь увешанный канистрами и пластиковой посудой. Ещё был парень с лысиной, похожий на айтишника, и девушка – крепкая такая, в треккинговой одежде, на лице усталость, но глаза цепкие.

Подошёл, молча сел рядом. Они посмотрели, никто не удивился.

– Наш? – спросил тот с битой.

– Наш, – кивнул я. – Я с центра шёл. Там совсем всё глухо.

– У нас тоже. Связи нет. Воды тоже считай, нет. Только с колодцев, но фильтровать надо. Электроника вся сгорела, даже повербанки. Двигаемся ближе к побережью. Там, говорят, ещё работают дизельные катера. Может, уйдём к Сингапуру.

– Или к Самосиру, – вставил лысый. – Я туда хотел изначально. Говорили, что там есть русские. Или туда двигают русские. Может, кто там и есть.

– К Самосиру? Это где? – переспросил я, вытирая шею от пота.

– Это в Индонезии, – ответил лысый, поправляя очки. – Озеро на острове, севернее. Там, говорят, безопаснее. И ещё… наши вроде туда двигаются. Типа база есть. Но всё на слухах.

– Меня Влад зовут, – сказал я, чтобы как-то перейти к делу.

– Петр, – кивнул парень с битой. – Я с севера шёл, из пригородов. Там пусто вообще.

– Олег, – представился лысый.

– Настя, – сказала девушка, коротко. Смотрела в сторону, будто уже была на полпути к Самосиру.

– А я Степан, – сказал мужик с рюкзаком. – Из старых. Живу тут давно. На пенсии. Был. Теперь фиг пойми кто.

– Ну, будем живы – не пропадём, – сказал я, немного растянуто. Присел ближе к костру. Жар от него хоть как-то отгонял сырой ночной воздух.

Немного помолчали.

– А чё вообще, чего произошло-то? – спросил я. – Я слышал, что это какие-то электромагнитные бури. Ну, типа солнце там выдало.

– Это сказки, – покачал головой Степан. – Если б только ЭМИ, то мы бы тут уже заново телефоны заряжали. А у нас даже генераторы не работают. Даже дизель не заводится, если с электроникой. Это не буря. Это что-то серьёзнее.

– Мне говорили, что Иран шмальнул ядеркой по Израилю, – вставил Антон. – А там цепочка пошла, по всем. Кто-то по Штатам, кто-то по нам. Ответка, и всё завертелось.

– Ничего конкретного, – вздохнул Олег. – Кто что слышал. Я, например, от одного беженца слышал, что Россия и Штаты теперь тишина. Ни одного сигнала. Ни одного сообщения. Пустота. Кто не успел – того нет.

– То есть как? – я уставился на него. – Прям совсем?

– Совсем, – спокойно сказал он. – И судя по уровню радиационного фона – вполне возможно. Ты йод пил?

– Нет. Коротко ответил я. – А надо?

Настя достала из бокового кармана маленький зип-пакетик, отсыпала пару таблеток и протянула мне.

– Пей. Это хотя бы немного поможет.

Я взял. Проглотил всухую. В горле немного запершило.

– Спасибо, – хрипло сказал я.

– Главное – не тормозить, – сказала она. – Мы двинем через пару часов. Пока темно. Днём будет хуже – жара, насекомые, и слишком заметны. У нас есть карта. Примерный маршрут. Ты с нами?

Я кивнул. А что еще остается делать?

По джунглям

После того как мы выдвинулись, разговор сам собой завёлся. Сначала осторожно, кто откуда, кто что слышал. Потом как-то оживились, стали делиться, вспоминать. Всё равно дорога дальняя, молчать тяжело.

Чаще всего говорили про причины сбоя. Электросистема, говорили, легла везде – от Бангкока до Владивостока. Кто-то верил, что это солнечные бури, кто-то всё списывал на ядерную заварушку. Лысый, гнул свою линию мол, это кибератака плюс ЭМИ, и вообще, мы живём в симуляции, которая пошла по швам. Его слушали в пол-уха, но не перебивали, мало ли что кто знает.

– А вернуться обратно в Россию – это вообще реально? – я не успокаивался, доставал Степана вопросами. Хотелось зацепиться хоть за какую-то надежду.

Он чуть усмехнулся, не сразу ответил. Степан Валерьевич, как я понял, был когда-то военным, может даже спецом каким-то. Но просил звать просто Стёпа. Без официоза. Так и прижилось – дядя Стёпа. Хотя, если честно, голос у него был совсем не сказочный. Хриплый, усталый, с жёсткими паузами. Но когда говорил – слушали.

– Вернуться… можно. Вопрос – куда. Если ты хочешь в конкретную Россию, где пятёрочки, маршрутки и бабки у подъезда – то туда не вернёшься. Там теперь всё по-другому. Если вообще что-то осталось.

– Но границы же есть. Кто-то ведь должен контролировать, – возразил я. – Или хоть что-то работает?

– Есть слухи, – сказал дядя Стёпа. – Про какие-то зоны. Где частично свет есть, где военные взяли под контроль. Может в Сибири, может ближе к Китаю. Но достоверно никто не знает.

– А если самолёт… или катер?

– Самолёты не заводятся. Катера – может быть. Если дизель и не сильно нашпигованы электроникой. Вот мы и идём. До воды добраться – глядишь, дальше поплывём.

Я замолчал. Всё равно в голове крутились картинки – родной город, люди, оставшиеся там, мама. Может, она вообще ничего не поняла, просто сидит сейчас на кухне без света, думает, что это опять авария.

Таблетки, которые вчера дала мне Настя, предназначались для защиты щитовидной железы от радиоактивного йода-131 – именно в первые часы после заражения. Тогда, в суматохе, я особо не вникал, просто принял их на веру, проглотил, не задумываясь. Сейчас же, немного остыв и переосмыслив происходящее, я понимал: время их действия давно прошло. Если заражение и было, йод в организме уже сделал своё дело. Тем не менее, ребята продолжали пить таблетки горстями, как ритуал, как будто это могло удержать хаос на расстоянии.

– Будешь? – спросил вдруг Олег, протягивая мне ещё одну таблетку калия йодида.

– Нет, а зачем? – удивлённо посмотрел я на него.

– Ну как зачем? Это же защита от радиации, – ответил он уверенно, будто повторяя выученное правило.

В его глазах не было сомнений. Он явно верил в то, что делает, и, кажется, был из тех, кто пойдёт до конца, доказывая свою правоту. Я не стал спорить. В этой новой реальности вера, пусть даже в таблетку, иногда важнее логики.

– Спасибо, не надо, – вежливо отказался я.

Олег действительно оказался айтишником, до всей этой заварухи работал удалённо: кодил, консультировал. Говорил немного занудно, но по делу. А Настя, его девушка. Молчаливая, сдержанная, крепкая. Видно было, что держится изо всех сил, но в глазах, контроль и расчёт. Не было паники и отчаяния, а был именно фокус. Такие люди не срываются в истерику, они выживают.

Петя тоже оказался парнем не промах. По его рассказам, он вроде как «отсиживался» в Малайзии, то ли от военкомата, то ли от каких-то неприятностей на родине. Сейчас уже неважно, кто кем был раньше. Всё, что имеет значение, кто ты теперь и на что способен.

На вид он был старше, но по сути, совсем пацан, лет двадцать от силы. Крепкий, жилистый. Биту из рук почти не выпускал, крутил её, перекладывал, вертел на пальцах, как будто это помогало ему сосредоточиться или просто успокаивало.

Я, в целом, неплохо вписывался в их компанию. Не турист, не нытик. Багаж знаний и навыков у меня тоже был. Да и за себя постоять могу, всё-таки кандидат в мастера по боксу. Правда, карьера пошла под откос из-за травмы сетчатки, а вдобавок: астигматизм, осложнённый, как назло. Так что в ринг – ни-ни. Но сейчас это всё, наоборот, работало на меня: внимательность, реакция, понимание дистанции, в новых условиях это пригодилось куда больше, чем диплом.

Вся группа собралась случайно. Сначала Стёпа встретил Петю, разговорились, пошли вместе. Потом уже, услышав русскую речь, к ним подтянулись Олег с Настей. Тоже искали своих, держались вместе.

Вот так и получилось: пятеро незнакомцев, объединившихся в тени пальм и рушащегося мира.

Мы шли дальше, вглубь зелёного и чужого мира, где не осталось антенн, сигналов и Wi-Fi, только дорога, редкие слова и осторожная надежда.

Шёл я по узкой, пыльной дороге, петляющей между влажными зарослями. С каждой стороны нас обступали зелёные стены: густая, сочная растительность, как будто она специально росла в беспорядке. Лианы переплетались с ветками деревьев, между которыми мелькали какие-то яркие птицы, а внизу сновали ящерицы с резкими рывками.

Запах стоял тяжёлый, земляной, сладковато-гнилой. Не сказать, что он был неприятный, но точно чужой. Где-то близко журчала вода, оттуда доносился стрекот тысяч насекомых. Комары липли ко всему к коже, к одежде, к мыслям. Я сбивался на шаг, то и дело хлопая по рукам и шее, а они будто игнорировали, привыкшие к борьбе.

Лицо постоянно мокрое: пот и влага сливались в одно. Иногда слышались крики каких-то обезьян или резкий треск, от которого сердце непроизвольно сжималось. Даже птицы тут звучали как-то тревожно, не мелодично, а резко, будто предупреждали: «Это не твоя земля».

Малайзийская природа она не для человека. Она для самой себя. Хоть она и старается быть красивой, но все же живет своей жизнью: растёт, шумит, ползёт, жужжит – без плана и без остановки.

Я привыкал к этому медленно. Сначала все дико раздражало: жара, насекомые, тошнотворный запах гниющего дуриана, свисающего с веток. Потом постепенно начал просто принимать. Потому что некуда было спешить. Потому что она часть новой реальности. Неотъемлемая. Хочешь жить – живи с ней.

Иногда попадались деревни или заброшенные посты там было тише, но тревожнее. Дома на сваях, следы недавней жизни, еда, оставленная на столах. Кто-то ушёл быстро.

Но чаще всего только зелень, комары, влажная жара и мои шаги по глиняной дороге. И каждый день как будто ты в самом сердце чего-то огромного, живого, не до конца дружелюбного.

На второй день пути мы снова наткнулись на деревушку. Та была, как и предыдущие, покинута в спешке. Непонятно, от чего люди убегали, или от кого-то? Или от чего-то? Уже появились мародёры?

Мы шагали по пыльной тропе между пустыми домами. Время тут остановилось: брошенные в траву детские игрушки, недоеденная еда на посуде, словно ещё час назад кто-то ужинал.

Мы решили проверить одну из хижин, вдруг там кто-то остался. Олег шёл впереди. Зайдя внутрь, он вдруг резко остановился, и я, не ожидая, с размаху врезался ему в спину.

– Эй, кого ты?.. – начал было я, но тут сам увидел.

В углу комнаты, на пластиковом стуле, сидел человек. Мужчина лет пятидесяти, в какой-то странной, неестественно расслабленной позе.

– Хеллоу? – позвал я.

Никакой реакции.

Я подошёл ближе, и почувствовал запах. Сладковато-гнилостный, знакомый всем, кто хоть раз бывал рядом с мёртвым телом. На коже: тёмно-фиолетовые пятна в местах соприкосновения с креслом. Он умер больше суток назад.

– Что с ним? – хрипло спросил Олег, не отрывая взгляда.

– Труп. Смотри на шею… Видишь след? – я кивнул на тонкую полосу под кадыком. – Странгуляционная борозда. Либо сам. Или ему помогли.

– Эй! Вы чего там застряли? – позвала Настя с улицы.

Через мгновение в комнату зашёл Степан. И тоже замер. Никто ничего не говорил. В этом доме стало очень тихо.

Бегло осмотрев дом, мы не нашли следов борьбы, всё выглядело как будто человек просто… ушёл из жизни. И всё же в этом месте чувствовалась физическая тревога. Воздух в комнате был спертым, тяжёлым, и он застыл в моменте чего-то неправильного.

Олег стоял, не двигаясь, как статуя, и всё смотрел на мертвеца. Тот сидел, странно согнувшись, с перекошенным лицом и выражением безмолвного ужаса. Будто увидел перед собой что-то такое, чего видеть не должен был.

– Настя, не заходи, – бросил я через плечо. Она кивнула снаружи, не задавая лишних вопросов.

Я подошёл ближе. На шее виднелся след от верёвки. Странгуляционная борозда. Но что-то не сходилось: на полу не было табурета или опоры, с которой он мог бы шагнуть. Не было даже верёвки. А глаза у него были… странно тёмные, почти чёрные, как будто затянулись дымом.

– Что у него в руке? – спросил Степан, наконец отмерев.

Я нагнулся и аккуратно разжал пальцы. В ладони был обычный почтовый конверт, смятый, с порванным краем. Внутри – лист бумаги, исписанный мелким почерком.

Я медленно развернул лист.

Текст был на английском. Почерк дрожал.

"If you’re reading this – consider yourself lucky.They come first in dreams. Then, in your eyes.Then, in your thoughts.You won’t notice when you start hearing them.When you start to believe it’s not just the radiation.

I saw my brother speak to a mirror.Then he was gone. Only his slippers left behind.

Don’t trust them.

Go inland. There’s an old church.They fear iron."

Хотя я и не понимал английскую речь на слух, прочитанное на бумаге оказалось вполне доступным, спасибо школьному образованию и старым песням с субтитрами. Слова были тревожные, пугающие, но написано просто, почти как в инструкциях по гражданской обороне, только с привкусом безумия.

Лучше всех из нас английский знал Олег. Он прочитал записку вслух, пробежал глазами ещё раз и помотал головой:

– Да бред какой-то. Бедолага, с катушек съехал.

– Что там, что там? – сгорая от нетерпения, вдруг возник Петя, будто из воздуха материализовался. Он выхватил записку из рук Олега, бегло прочитал и нахмурился.

– Храм, зеркала, железо… – пробормотал он. – Что это вообще значит?

Я не знал что ответить. Подошёл к двери, выглянул наружу. Палящее солнце заливало улицу деревни, пыль плавилась.

Я медленно шагнул назад, взял у Пети записку и сунул её в карман. Даже если это просто бред, лучше пусть будет при мне. Настя уже стояла у выхода, озираясь. Вид у неё был напряжённый.

– Пора двигать, – коротко бросил я. – Здесь неуютно.

– Согласен, – сказал Олег, поднимая рюкзак.

Мы быстро, почти без слов, начали выбираться из деревни. Двигались в том же порядке, в каком пришли: Олег шёл впереди, Настя следом, я держался ближе к Петру и Степану. Темп был быстрым, никто не предлагал задержаться или проверить ещё дома.

Воздух становился гуще, будто сама деревня не хотела отпускать. Было ощущение, что за нами кто-то наблюдает, не конкретно из окон, а отовсюду сразу. С холма, из травы, даже из-за спины.

Петя шёл молча, сжимая биту. Стёпа был бледнее обычного, и даже Олег, казавшийся раньше рациональней всех, всё чаще поглядывал назад.

Когда последний дом остался за спиной, я обернулся и вдруг понял, насколько деревня была мёртвая. Никаких звуков: ни птиц, ни насекомых, ни шелеста листвы. Только шаги по пыльной тропе.

– Мы не будем здесь ночевать, – твёрдо сказал я, нарушая молчание. – Уйдём подальше, километров на пять хотя бы.

Никто не возразил.

Немного отойдя, как физически, так и психологически, мы устроили привал в тени старого дерева. Каждый варился в своих мыслях, и только спустя добрых полчаса молчания кто-то решился заговорить.

– Чё, как думаете, что случилось-то вообще? – спросил Петя, теребя край своей майки и поглядывая то на нас, то в сторону брошенной деревушки.

– Да чё тут думать, – отозвался Степан спокойно, как будто обсуждал погоду. – Истерика. Видать, поубивали друг дружку и разбежались все. Люди в толпе как звери, особенно если голод и страх. Надо быть на чеку.

– Может это… новый вид оружия? – Олег сразу завёлся, глаза у него загорелись, как у школьника на уроке ОБЖ. – Типа с космоса идут удары, электромагнитные. Сидишь себе такой, чилишь – и тут бах, вся электроника дохнет, мозги плавятся, паника…

– Сказочник, – усмехнулся Степан, но без злобы.

Я сидел, облокотившись на колено, и молча смотрел в пыльную дорогу. Потом всё же выдохнул и поделился своими мыслями:

– Я думаю, это массовая истерия. Люди были на грани: ядерные слухи, новостной ад, слухи про войну, про какие-то удары… А потом бахнул ЭМИ. Может, это был взрыв, может, что-то космическое. Не знаю. Но мне кажется, удар пошёл не только по технике, а и по людям. По нервной системе. Всё слишком быстро рухнуло. А когда рушится привычное – психика не выдерживает.

На удивление, Олег не стал спорить. Наоборот, оживился:

– Слушай, вот! Я об этом же думал. Мне местный дед говорил, что в первые часы, когда всё вырубилось, люди жаловались на звон в ушах, на вспышки перед глазами, тревогу, будто сердце вот-вот выскочит. Даже коровы – представляешь? – перестали есть и мычали без остановки. Кто-то начал кричать про радиацию. Кто-то – что война началась. Всё это за пару часов превратилось в хаос. Город словно накрыла волна паники, как наводнение, только без воды.

Мы сидели молча. В каждом из нас крутилась мысль: если так легко человечество соскальзывает в пропасть, то что будет дальше?

Настя молчала, но глаза у неё были настороженные. Похоже, она тоже что-то чувствовала, что-то своё.

После ночёвки наступил третий день нашего пути. Встали как обычно, ещё затемно, когда воздух хоть немного прохладный и комары не так сильно донимают. Снаряжение за спиной, рюкзаки скрипят лямками, кто-то молчит, кто-то под шум листвы лениво чавкает очередной дуриан.

Степан шёл первым. Он всегда как-то шёл уверенно, будто знал дорогу, даже если не знал. Спокойный, невозмутимый, он вселял уверенность одним своим видом. И этого было достаточно, чтобы не паниковать и не задавать глупых вопросов.

Мы петляли по тропам, обходили пересохшие русла, заброшенные домики с вывесками на непонятных диалектах. Днем солнце било беспощадно, одежда прилипала к телу, ноги будто наливались свинцом. Но всё это воспринималось уже как норма. Мы втянулись.

С водой особых проблем пока не было. Иногда находили ручьи или заброшенные пластиковые баки у домов – фильтровали через бинты, таблетки были у Олега. Он тащил их как драгоценность.А на счёт еды, дурианы, хоть и воняли, но уже не казались такими уж отвратительными. Привыкаешь. Особенно если голоден. Иногда попадались бананы, пару раз нашли деревья с папайей. Запасы тоже помогали – кто-то подкидывал батончик, кто-то жевал сухофрукты.

– Кажется, скоро будет ещё деревня, – сказал Степан через плечо. – Видел на старой карте. Может, там люди остались.

– Лучше бы остались, – буркнул Петя. – Или лучше – не остались, если такие, как тот в бунгало.

Мы все вспомнили вчерашнюю сцену. Настя шла молча, взгляд цепкий, уставший. Я заметил, как она реже смотрит по сторонам, и чаще просто глядит в землю. Усталость. Или что-то ещё.

– Вам не кажется… – начал я, – что становится как-то… тише?

– В смысле? – обернулся Олег.

– Ну, нет звуков. Раньше были птицы, сверчки, шум листьев. А сейчас – как будто лес сам затаился.

Мы остановились. И правда – стояла странная, плотная тишина. Безветрие. Жара. Лес будто затаился, замер, как перед грозой. У меня внутри скреблось нехорошее ощущение.

– Тихо… – приглушённо скомандовал Степан и чуть пригнулся, жестом указывая нам остановиться.

Мы застынули. Слышался только глухой шум, приглушённый хруст веток и сухих листьев где-то за холмом. Ноги напряглись, дыхание стало поверхностным, будто сам воздух стал гуще.

Шум приближался. Я почувствовал, как сердце ускоряется, как будто пытается вырваться из груди. Все инстинкты кричали: «прячься или готовься».

Через мгновение из-за пригорка начали выбираться силуэты. Человеческие. Вышли на тропу – человек двенадцать. Местные. На первый взгляд обычные крестьяне: мужчины, пара женщин, один парень подросток. В руках – мачете, палки, один тащил ржавую бензопилу, неработающую, судя по виду.

Они остановились. Так же, как и мы.

Молчание.

Взгляды впились друг в друга. Не злобные, но колючие. Скорее настороженные. Пахло потом, пылью, напряжением. Кто кого первым дёрнет?

– Холд он! Ви а пиисфул! – выдал Олег, быстро подняв ладони вверх.

Один из местных что-то сказал на своём, тихо, но остальным. Те медленно осмотрели нас – сверху вниз, особенно рюкзаки, биту у Пети, мачете, торчащее у Степана за спиной. Кто-то шепнул что-то ещё, уже более мягко.

Местные постояли, будто выслушивали внутренний голос. А потом просто молча обошли нас стороной. Не спеша, но и без угрозы. Пара человек кивнула в нашу сторону. Кто-то смотрел прямо в глаза, без страха, но и без интереса.

Мы постояли ещё минуту после того, как последние фигуры скрылись за деревьями.

– Возвращаются, – сказал Степан. – Видимо, решили, что опасности нет. Или просто устали бояться.

– Хорошо, что не бить начали, – выдохнул Петя. – У меня уже мозг рисует сценарии, как нас тут насаживают на бамбук.

– Они нас тоже боялись, – заметила Настя. – У них глаза были как у перепуганных собак. Просто держатся вместе.

Я вдруг осознал: мы сами уже выглядим как банда. Пятеро выживающих, иностранцы, потные, вымотанные, с ножами и битами. Неудивительно, что люди нас опасаются.

Степан махнул рукой.

– Ладно, пошли. Ещё километров десять и возможно дойдем до большой воды.

Мы пошли дальше. Лес снова начал жить своей жизнью. Птицы не вернулись, но ветер зашевелил листву, а по дереву пробежала ящерица.

Чопиксы

Солнце, вечно беспощадное в этих широтах, вдруг отразилось не от мокрых листьев или глянцевых лиан, а от чего-то иного – от воды. Но не мутной речушки, к которым мы уже привыкли. От настоящей воды. Мы вышли к морю.

Сначала никто не поверил. Горизонт вдруг раздвинулся, стал глубоким, дыхание изменилось. Между деревьев заблестела чистая бирюза, будто кто-то пролил каплю синей краски в зелёный мир джунглей. Затем – солёный ветер, лёгкий, терпкий. Он коснулся лица, и сразу стало ясно: это не озеро, не бухта. Это был океан. Самый настоящий.

– ЕСТЬ! – заорал Петя, вылетев вперёд, как снаряд, держа биту, будто флаг победы. – Океан, блин! Это реально океан!

Мы ускорились вслед за ним, почти бежали. Вывалились на пляж, в ослепительный свет. Мелкий белый песок слепил глаза. Он хрустел под ногами, прилипал к мокрой одежде. Сквозь чистую воду у берега просматривались камни, обломки кораллов. Кое-где валялись ракушки размером с ладонь и пустые кокосы. В воздухе пахло йодом, теплом и чем-то затхлым – возможно, гниющими водорослями.

Мы стояли и дышали, не разговаривая. Для каждого это море означало одно: шанс. Возможность выбраться. Направление. Но надежда, как всегда, оказалась хрупкой.

По слухам, ближайший порт был километрах в тридцати отсюда. Если он вообще ещё существует. По пути нам не встретилось ничего живого – только мусор, выброшенные доски от лодок и сломанные весла. Пара раз попадались скелеты рыб, выжженные солнцем, и сброшенные спасательные жилеты.

Жара душила. Солнце било в затылок, как паяльник. Пить хотелось беспрерывно. Фляги становились всё легче, а разговоров было всё меньше.

Чтобы не терять время зря, решили попробовать добыть хоть какую-то еду. Рыбу. Я достал ту самую леску с крючками, которую ещё тогда, в Куала-Лумпуре, выменял у малайца за бутылку джека из минибара. Примотал к сухой палке, как в детстве на озере, по-деревенски. Насадили дуриан, так как ничего другого не было.

Прошло минут тридцать. Тишина. Ни одного движения в воде. Ни поклёвки. Волны лениво перекатывались через ноги. Петя стоял рядом, разглядывал горизонт и изображал бодрость:

– Ну… если она местная, может, она стесняется, – сказал он, почесав ухо.

Степан молча поднялся, подошёл, взял у меня леску, вытащил из рюкзака верёвку, нарезал её, сделал ловушку. Что-то вроде верши. Нашёл у берега мелководный участок, где под пальмой тень падала прямо на воду. Подложил кусок прокисшего дуриана.

– Тут всё на запах идёт, – буркнул он. – Если воняет – это хорошо.

Час спустя мы вытаскивали вершу. В ней барахталось нечто похожее на местного сома: склизкое, с кожей, как будто обтянутой слизью, и усами, как у ёжика. Жирный, тяжёлый. Плюс ещё пара мелких рыбёшек, похожих на бычков, с красными жабрами.

– Это чё, реальная местная рыба?! – Петя смотрел на неё как на инопланетянина. – Охренеть, как из учебника по биологии!

Мы развели костёр, наскребли немного сухого кокосового волокна, подожгли. Рыбу закоптили, всё делали кто как умел. Ели жадно, молча. Горячая, копчёная, она обжигала руки, но давала ту энергию, которой нам всем уже остро не хватало.

Но радость, как водится, продлилась недолго. Уже под вечер Настя вдруг сникла. Сидела с Олегом, что-то тихо обсуждали.

Я подошёл.

– Что-то не так?

– Говорит, знобит, – хмуро сказал Олег. – Голова кружится. Температура вроде поднялась.

Я присел рядом, дотронулся до её лба. Горячо.

– Ломота есть?

Настя кивнула. Медленно.

– Тошнота… немного. И слабость.

Симптомы – мутные. Это могло быть всё, что угодно. Переутомление, лёгкая ОРВИ, обезвоживание. Но и что-то хуже – лихорадка денге, малярия, отравление препаратом йода, что мы глотали вслепую. Или всё сразу.

– Пока рано паниковать. Парацетамол дам. Цетрин тоже, – сказал я, доставая лекарства. – Сыпи нет, рвоты тоже. Значит, шанс есть, что это просто… солнечный удар или ОРВИ.

Настя послушно выпила таблетки, запив их последними глотками из фляги. Лицо у неё было бледноватым.

Ночью она почти не спала. Дышала неровно, сбивчиво, пару раз вскакивала – попить. Но воды больше не было. К утру она просто лежала, почти не двигаясь.

А мы пошли дальше. Потому что не идти было нельзя. Песок обжигал ступни, будто ходим по живому углю. Солнце било в макушку, пот стекал по спине, мешая дышать. Тело превратилось в скафандр: липкое, уставшее, еле волокло себя вперёд.

Когда уже казалось, что вот-вот кто-нибудь рухнет – мы увидели их.

Вдалеке, прямо по линии берега, двигались две фигуры. Сначала казались просто силуэтами на фоне мерцающего горизонта. Мы тоже шли, не ускоряясь, просто продолжали идти, пока расстояние не стало сокращаться само собой.

Когда они подошли ближе, стало ясно, не местные. Светлая кожа, знакомые черты лиц. И вот тогда мы услышали:

– …смотри, вон ещё кто-то идёт.

Все одновременно замерли на секунду. Обернулись друг на друга, не нужно было слов. Этого было достаточно.

– О! Чопиксы идут?! – крикнул один из парней, когда мы вышли на открытый участок пляжа. Высокий, в тельняшке, с сигаретой в зубах и улыбкой до ушей, будто старых друзей встретил.

Мы переглянулись.

– Кто? – хмуро переспросил Петя.

– Да шучу я, – махнул рукой тот и подошёл ближе. – Здорово, мужики.

Когда расстояние между нами сократилось, стало видно: точно наши. Один – крупный, с налётом лысины и тяжёлым рюкзаком за плечами. Второй – пониже, загорелый, в армейской рубашке без погон и с внимательным взглядом.

– Наши, что ли? – уже серьёзнее спросил второй.

– Наши, – кивнул я. – Я Влад. Это Петя, Стёпа, Настя и Олег.

Парень в тельняшке прищурился:

– Влад, говоришь? О, тезка Резнякова.

Я нахмурился.

– Кто такой Резняков?

Наступила короткая, чуть напряжённая пауза.

– Ты серьёзно не знаешь? – переспросил второй.

– Первый раз слышу.

– Это ж Резняк… ну, блогер. Был. Ещё до всей этой заварухи толдычил про ядерку. Говорил: "Как ебанет – ищите меня на Самосире. В лютеранской церкви". Посты у него были. Как бахнуло, он походу реально туда ушёл. Там сейчас типа база.

– Вы туда идёте?

– Ну да. А вы разве не туда держите путь? – парень искренне удивился.

– Мы… просто шли вдоль берега. Выбираться думали. Не знали про это.

Тут встрял Олег, почесав затылок:

– Подожди… Так это этот чувак? Я читал у него в телеге посты про Самосир и ядерку. Думал, очередной шизоид.

– Шизоид? – усмехнулся здоровяк. – Ну, теперь у него, считай, собирается там личная армия.

Мы переглянулись. Настя сидела молча, опершись спиной о дерево. Солнце клонилось к закату, и на фоне гудящей в голове усталости это имя – "Резняков" – почему-то засело глубже, чем просто фамилия.

– Ну чё, с нами двинете? – спросил парень с рюкзаком. – Если выживать то там шанс есть.

– Ладно, – кивнул я.

Так мы впервые услышали о Резнякове.

Ребята были немного странные, но вполне адекватные. Говорили между собой о каких-то «слонах» и «бутылке». Сначала я подумал, что это какие-то внутренние шутки или прозвища, но потом стало ясно – нет, это у них всерьёз.

– Вы слышали что-нибудь о Бутылке? – вдруг спросил Тёма, глядя на меня.

– В смысле? – не понял я.

– Ну, подписан был?

Речь шла о каком-то блоге, прозвище которому было просто – «Бутылка». Я сначала не понял, но потом уловил: они говорят о том самом Резнякове, которого уже упоминали. «Слон» – так они называли и его, и ещё каких-то людей. Как я понял, это были не обычные слоны в привычном смысле, а что-то вроде условных титулов – фигуры, которые что-то значили в их системе. Те, кто вёл за собой.

– Так Резняков – он что, тоже «слон»?

– Ну да. Он наш слоняра, – с серьёзным лицом сказал Батор, будто это объясняло всё.

Олег что-то припомнил. Мол, видел когда-то этого чувака мельком в ленте, но не придал значения. А теперь получалось, что всё это было не шуткой. Люди вроде этих – реально двинули по маршруту, который тот описывал заранее. И мы – теперь, как бы сами того не зная, шли туда же. Только без всей этой бутылочной терминологии.

Когда Батор, загорелый и с мягким акцентом, вскользь упомянул, что он калмык, я усмехнулся:

– Почти родня. Я-то бурят.

Он посмотрел на меня и тоже улыбнулся.

К вечеру Насте стало заметно лучше. Температура начала понемногу спадать, вернулся слабый аппетит, и она даже немного повеселела. В какой-то момент завязался спор, мол, может, это отравление той самой рыбой, что мы поймали у берега. Но быстро стало ясно, что версия не сходиться: рыбу ели все, причём больше всех, Петя, и ему хоть бы хны. К тому же симптомы у Насти проявились слишком быстро, почти внезапно, и не походили ни на пищевую аллергию, ни на классическое отравление.

В итоге, когда спор начал заходить в тупик, Тёма отмахнулся и с ухмылкой выдал:

– Да это просто астгхаханская гхыбка.

Сказано было с таким выражением, будто это общеизвестный диагноз. Мы переглянулись.

Настя приподняла уголки губ, то ли поняла шутку, то ли просто сделала вид, но это была первая её реакция за сутки, не связанная с апатией. Даже такая слабая улыбка казалась хорошим знаком.

Это вселяло надежду, но расслабляться было рано. По характеру лихорадки болезнь не походила на малярию, ни приступов жара, ни резких волн озноба. Сыпи не было, давление в пределах нормы, живот мягкий. В целом, скорее всего, что-то вирусное, но, учитывая обстоятельства, исключить было нельзя вообще ничего.

Антибиотик оставался один, широкого спектра. Решил не трогать его, использовать можно будет только в крайнем случае. Пока обошлись жаропонижающим, антигистаминным и отдыхом. Настя держалась и жаловалась, просто лежала в тени и иногда отвечала односложно.

А вот Олег – не выдерживал. Его мотало. Он то и дело впадал в тревожные фантазии, срывался на бормотание, говорил, что у Насти "радиационное заражение", и что мы “мы все просто ещё не осознали, что умираем”.

– У неё просто медленная форма радиационной болезни, вы что, не видите? – говорил он всерьёз, глядя в никуда

– Олег, закрой рот, – тихо сказал Степан. – Пей воду и не дёргайся.

К счастью, здравый смысл всё-таки побеждал. Паника Олега не перетекала в остальных, и к Насте её мрачные фантазии не долетали.

Тем временем Тёма и Батор решили показать нам ручей, о котором знали. Он был в двухстах метрах, в низине, в тени широких деревьев. Вода оказалась прохладной, прозрачной, и, что самое главное, пресной. Мы наполнили фляги, умылись, смыли с лиц соль и пыль – и, кажется, впервые за всё это время по-настоящему выдохнули.

Когда солнце клонилось к закату, мы сидели у костра, доедая остатки рыбы, и обсуждали, что делать дальше. Самосир был далеко – по суше идти было почти невозможно, оставался только путь по воде.

Тогда Тёма, ковыряя палкой угли, как будто между делом бросил:

– Кстати, тут недалеко есть пара рыбаков. Мы к ним пару дней назад подходили, пробивали тему. У них катера есть – моторные, и на ходу.

– И что? – спросил я.

– Что-что… Хотят за него три тысячи баксов. Наличкой.

– Наличкой? – переспросил Олег. – Они вообще в курсе, что вокруг конец света?

– Видимо, не совсем. Или в это как раз и не верят, – пожал плечами Батор. – Типа, «пока бакс в руке, всё работает».

Наступила пауза. Мы переглянулись. Сумма по нынешним временам казалась абсурдной, но у каждого из нас что-то оставалось: кто-то брал кэш в дорогу, кто-то – ради страховки. Постепенно начали прикидывать, сколько у кого.

– У меня есть сотка, – сказал я.

– У меня больше, – добавил Олег. – девятсот с мелочью.

– У меня тысяча, но я думал держать её до крайнего случая, – задумчиво проговорил Петя.

– Так вот он и есть, крайний случай, – заметил Степан.

Тёма с Батором тоже оказались не с пустыми руками.

Когда пересчитали всё вместе, выходило как раз чуть больше нужной суммы.

– Ну, если без кидалова, – сказал я, – тогда это наш шанс.

– Без кидалова, – подтвердил Тёма. – Они нормальные, просто с заморочками. Но лучше катер за деньги, чем по берегу с Настей на руках.

И мы решили – утром выдвигаться. Рыбаки были в соседней бухте, час-полтора пути через джунгли.

Когда Тёма с Батором ушли к ручью, мы остались впятером у угасающего костра. Никто не говорил, но у всех на лицах читалось: пора разобраться, что мы вообще делаем.

– Ну что, двигаем за этим Резняковым? – негромко, почти шепотом, сказал Петя. – Или как?

Я посмотрел на остальных. Степан мял в руках пустую бутылку, задумчиво глядя в песок.

– Сложно сказать, – произнёс он наконец. – С одной стороны – план хоть какой-то. Лагерь, свои, может быть даже организованное что-то. С другой – мы вообще не знаем, что нас там ждёт.

– Мне не нравится, что всё это как будто… уже существует, – сказала Настя, тихо. – Как будто есть структура, кодовые слова, “слоны”, “бутылка”… А мы об этом ничего не знали.

– Но альтернатива какая? – пожал плечами я. – Шататься дальше по джунглям? Или искать спасение на удачу?

– Может, это вообще какая-то ерунда, – выдохнул Петя. – Ну сидит там этот Резняков в палатке. А дальше что? У него даже плана, по сути, нет. Только “приходите” и “ждите”. А потом чего? Молиться на него?

– Или воевать, – добавил Степан, всё ещё не поднимая головы. – Если “новое общество”, то рано или поздно начнётся делёжка власти.

Повисла тишина.

Настя вдруг подняла голову и посмотрела прямо на Олега:

– Слушай, Олег. А ты когда об этом всём узнал?

Он смутился.

– Ну… я слышал. Читал. Давно ещё. Он писал про Самосир, про план – что после ядерки будет ждать у лютеранской церкви, палатка, шестьдесят дней… Всё такое.

– И ты ничего не сказал? – в голосе Насти чувствовалась не только усталость, но и обвинение.

– Мы тут как идиоты, шли на наугад, а ты всё это знал?

– Да я не думал, что это реально. Ну серьёзно! Я думал, это для хайпа. Как все эти выживальщики, что про бункеры под Саратовом пишут!

– Ну а сейчас ты как думаешь? – сухо спросила она.

Олег замолчал. На лице читалась неловкость и испуг.

– Сейчас… Похоже, он знал. Или чувствовал. И… возможно, это и правда единственный шанс, хоть что-то похожее на общество.

Настя отвернулась, больше ничего не сказав.

К утру ей снова стало хуже. Температура вернулась, щеки запылали, дыхание стало сбивчивым. Аппетит, который накануне вроде бы пробудился, снова исчез. Она почти не разговаривала, только тихо стонала.

– Всё, – сказал я, ощупывая лоб. – Дальше ждать нельзя.

Я достал антибиотик, что берегли на крайний случай.

– Мы же не знаем, что именно у неё, – заметил Степан, не осуждая, скорее проверяя.

– Не знаем. Но если это бактериальная инфекция – он может спасти ей жизнь. А если вирус – не навредит.

Настя проглотила таблетку, запив её водой из фляги. Было видно, как это даётся ей с трудом.

Решили, что дальше пешком она не пойдёт. Из двух крепких веток и куска тента сделали импровизированные носилки. Лёгкие и простые, с задачей справлялись. Несли по очереди: сначала я и Петя, потом Степан и Батор, потом Тёма с Олегом. Два человека на ремнях, четверо отдыхали.

На удивление, скорость почти не упала. Мы двигались как колонна, без лишних разговоров. Ритмично, слаженно, как будто всё это, уже отрепетировано где-то раньше.

Настя лежала тихо, с закрытыми глазами. Иногда шевелила пальцами, будто что-то считала или вспоминала. Я шёл впереди и прислушивался к её дыханию. И пока оно было ровным – мы шли.

К обеду следующего дня мы добрались до небольшого городка. Таких по Малайзии разбросано много – что-то между сельскохозяйственным центром и пригородом от туристического кластера. Узкие асфальтовые улочки, лавки полусдвинутыми рольставнями, остатки вывесок на малайском и английском.

Место не выглядело брошенным, по сути было понятно что все стало гораздо тише чем должно быть.

Где-то мы слышали коров, кое-где кур, и даже музыка играла вдалеке, будто кто-то включил радио на старых батарейках.

Мы не стали заходить организованной толпой. Сначала Тёма с Олегом прошлись вдоль улицы, осмотрелись. Вернулись с вестями – город не враждебен.

Люди были, но общались мало. В местной лавке им удалось обменять часть найденных вещей на упаковку риса, немного лапши, бутылки с водой, пару банок сардин. Кто-то даже притащил мешок с чили и лаймами, местный золотой набор.

Ближе к центру стояла белая табличка с красным крестом, больница или, скорее, медпункт. Мы заговорили, стоит ли туда отвести Настю. Оттуда доносились голоса, иногда резкие, иногда будто плач. Пару раз слышался звук, похожий на металлический лязг – то ли каталка, то ли что-то упало.

Тёма сходил ближе, постоял у ворот, поговорил с кем-то. Вернулся задумчивый, не такой хмурый, как раньше, но и не радостный.

– Там вроде как кто-то есть… Врачи, может, и остались. Но всё на нервах. Суета, больных много. Без электричества. Всё вручную, всё долго. Короче, если туда попадём это будет надолго. И не факт, что Настю вообще примут.

– Может, хоть попробовать? – сказал Олег. – Ну а вдруг?

Настя уже сидела, привалившись к стене, и слушала. На её лице появилось то самое выражение, когда она начинала злиться.

– Нет. Даже не думайте. Я туда не пойду.

– Да подожди, может стоит хотя бы… – начал Олег, но она его перебила:

– Я сказала нет. С меня хватит. Сначала они будут выяснять, кто я, откуда, с чем пришла. Потом – с кем, зачем, куда дальше. На малайском, без света, без тестов. И что дальше? Оставят меня там, а вы уйдёте? Или все зависнем?

– Но ты же…

– Всё, – она закрыла глаза. – Я справлюсь. Уже лучше. Дайте просто немного поспать.

Наступила пауза. Никто не стал спорить. По тону было ясно – решение окончательное.

Мы только переглянулись, и всё как-то само собой сложилось: остаться здесь на ночь, найти место потише и продолжить утром.

Утром собрали всё быстро. Настя, хоть и выглядела ослабшей, держалась на ногах. Температура вроде не поднималась. Было решено не откладывать, двигаться к порту, о котором упоминали Тёма и Батор. Там, по их словам, можно было найти местных рыбаков, и один из них ещё пару дней назад соглашался отдать лодку за 3000 долларов.

Мы шли вдоль шоссе, потом тропкой через пальмовые посадки, и к полудню вышли к небольшому рыбацкому поселению. Пахло солью, топлёным бензином и сушёной рыбой. Берег был уставлен перевёрнутыми лодками, сетями, пустыми канистрами. На длинных шестах сушились водоросли.

Тот самый рыбак – коренастый, с вечной сигаретой в зубах и в футболке с логотипом Honda Marine – сразу узнал Тёму. Но, похоже, был уже не так расположен.

– Файв тхаузен! – сказал он, разводя руками. – Нью прайс!

– Подожди, как так? Было же три! – не выдержал Батор.

– Таймс чендж, мистер. Эвридэй эврибади хиар. Самосир, Самосир… Прайс ап!

Он говорил ломаным английским, но суть была ясна: слишком много желающих, лодка подорожала.Подвёл нас к своей «судоходной гордости» – и тут мы немного опешили.

Никакого катера, в привычном понимании, не было. Перед нами стояла длинная, некрашеная деревянная лодка, явно собранная вручную. Сзади – самодельная мотоустановка: мотор от бензопилы, закреплённый на длинной металлической оси с винтом. Всё это держалось на честном слове.

Особенно комично это смотрелось на фоне того, что по соседству стояли вполне настоящие катера: пластиковые рыбацкие лодки с подвесными «Ямахами», пару нормальных спидботов, и даже один старенький прогулочный катер с навесом. Но продавался – только этот.

– Это и есть "катер"? – недоумённо спросил я.

– Ну… ходит, – пожал плечами Тёма. – Главное, мотор заводится.

– А вот те? – я кивнул на нормальные лодки.

– Не их, – пожал плечами Батор. – Там хозяева или ушли, или сами двигают. Только этот дед готов что-то отдать.

Спорить не имело смысла. Лодка выглядела убого, но, при должной осторожности, могла доставить нас до Самосира. Осталось решить – платить, торговаться или искать план «Б».

Дед оказался хитрым. Когда Тёма попытался сбить цену, тот только фыркнул и, наоборот, поднял её до пяти с половиной тысяч. Он знал, что у нас почти нет альтернатив.

– Он просто видит, что мы на грани, – прошипел Олег. – Понимает, что пойдём на всё.

Мы отошли в сторону и начали совещаться. Решили: будем собирать всё, что может сойти за бартер.

У Пети на шее болталась приличная золотая цепочка, снял её без особых вопросов. Степан молча расстегнул часы – массивные, с тёмным циферблатом, «под швейцарские». Я добавил свои солнцезащитные очки Harley-Davidson – почти не царапанные. Всё это мы выложили аккуратно на брезент рядом с деньгами.

Дед посмотрел, прищурился, потыкал в цепочку, повертел очки, потом поднял голову и мотнул:

– Нот матч.

– Смысле «нот матч»?! Ю а крейзи?! – Тёма расправил плечи.

– Ноу, ноу, – дед мотнул рукой и начал отворачиваться, собираясь уйти.

– Стап! Стап! – не выдержал Тёма и кинулся за ним. – Вейт, ю олд фокс.

Он резко распахнул рюкзак, копался пару секунд, и на свет появился… глянцевый порно-журнал на малайском языке, с облезлой обложкой и явно видавший виды, но ещё целый.

– О! – сказал Тёма победно, подняв его двумя пальцами. – Ю лайк?!

Дед остановился. Помолчал. Подошёл, взял журнал, листнул пару страниц, задержался на одном развороте и… усмехнулся. Потом посмотрел на вещи, на журнал, на нас – и с явным удовольствием произнёс:

– Окей. Матч.

Сделка состоялась.

Сингапур

После того как мы договорились, дед показал всё, что знал. Объяснил, как заводить мотор, куда лить бензин, как рулить и что делать, если двигатель заглохнет посреди пролива. Дядя Стёпа, как человек с опытом, сразу включился в процесс, вместе с Тёмой и Батором, они вникали, крутили, проверяли, дергали ручку стартера, обсуждали что-то между собой. Видно было, что им это не впервой.

Мы с Олегом в это время занялись Настей. Уложили её в центр лодки, на груду наших вещей, чтобы хоть как-то смягчить жёсткое дно. Она почти не разговаривала, но глаза были открыты, немного следила за нами. Сами мы расселись по бортам – места впритык, локти цепляли друг друга. Воняло тухлой рыбой, в досках чувствовалась вековая сырость, но, в целом, всё выглядело прилично: сидеть можно, Настя в относительном комфорте, вода внутрь не поступала, лодка была не дырявая – а это главное.

Дед, хоть и был типичным деревенским хитрецом, оказался вполне порядочным. Залил в бак полный объём, чуть больше двух литров. Потом принес старую канистру: пластиковую, помятую, но целую, и налил туда ещё литров десять бензина. Мы переспросили, насколько этого хватит. Он прищурился, поднял палец вверх и сказал по-английски:

– Ту зе мун.

Мы переглянулись, кто-то усмехнулся. Похоже, он и сам не знал, насколько хватит. Но мотор при проверке урчал бодро, габариты у него были смешные, словно от садового триммера, но тянул он уверенно. По словам деда, если не гнать, может дотянуть хоть до самого Сиболги.

Мы шли со стороны Сиамского залива, ближе к Сингапуру. Отсюда путь до Самосира предстоял не близкий. Остановок решили не делать, только если край. Провизии мы собрали достаточно: мешок сушёной рыбы, немного риса, пара банок консервов, бананы, манго, несколько папай и бутылка местного сладкого сиропа, которым можно было слегка улучшить вкус воды. Олег с ходу сказал, что всё съедобно, калорийно, но главное – легко переносимо на жаре. С водой тоже не подвели – у каждого была фляга или бутылка, плюс одна канистра на всех. На три дня точно должно было хватить, а если повезёт, то и дождевую соберём по пути.

После ЭМИ всё, что работало на батарейках или имело чипы или конденсаторы, превратилось в бесполезный мусор. Мы ориентировались по старой туристической карте, которую Степан выудил у какого-то торговца. Она была порвана, на ней не хватало кусков, но направление было понятно. Берег – вдоль Суматры, потом пересечь Малаккский пролив, дойти до Тоба и дальше – на Самосир.

Дядя Стёпа разложил карту у себя на коленях, прижал флягой и принялся вымерять маршрут.– Главное – не уходить далеко от берега. Если что – на берег и с лодкой в кусты. Штормы, течения, люди – всё может быть. Но если аккуратно, можем добраться дня за три, буркнул он, больше себе, чем нам.

Мотор завёлся с первого рывка. За кормой поднялся запах бензина. Где-то высоко в небе пронеслась птица. Мы оттолкнулись от берега. Деревянная посудина, перегруженная людьми, рюкзаками и надеждой, медленно набирала скорость. Вокруг плескалась мутная вода, впереди – открытая даль, жар, пот, духота и неизвестность.

После старта всех немного захватила эйфория – сам факт, что мы, чёрт подери, действительно плывём, с Настей в центре, слаженной командой, по курсу в самый центр неизвестности. Волны мягко покачивали лодку, мотор бодро тарахтел, ветер в лицо – почти романтика, если забыть зачем мы вообще здесь.

Но уже через пару часов, когда море стало однообразным, а солнце начинало жарить в затылок, веселье быстро уступило место задумчивой обеспокоенности. Двигатель хоть и был бодрым, но явно не тянул как следовало бы, по ощущениям, максимум 15–20 км в час. Возможно, он и помощнее, чем казался, но гружёная лодка, ветер и течение всё съедали.

После первой дозаправки канистрой, которую дал дед, дядя Стёпа, глянув на уровень топлива и прикинув по карте, хмуро заметил:

– Нам бы и до Сингапура на этом не хватит. Это я тебе точно говорю.

Мы переглянулись. От разговоров «ту зе мун» не осталось и следа. Всё было куда прозаичнее: топлива мало, лодка тяжёлая, впереди – километры воды. Нужно будет искать топливо по пути, и желательно заранее.

Решили двигаться вдоль берега, не уходя слишком далеко в море – вдруг придётся срочно к суше. Карта хоть и старая, но давала общее понимание рельефа и ориентиров. Стёпа с Батором навскидку прикинули маршрут и начали чертить на полях. Так и пошли: по солнцу, по береговой линии, стараясь приглядываться к любым следам цивилизации.

К вечеру топливо подходило к концу. Мотор начинал чихать, и Стёпа, не дожидаясь полного слива, приказал искать место для причала.

За прибрежными зарослями действительно начиналось что-то похожее на поселение или даже город, редкие домики на сваях, старые вывески, выгоревшие пластиковые тенты и заросшие тропинки. Настоящее малазийское захолустье: кое-где виднелись следы жизни: подвешенная на бамбуковом шесте одежда, пустые пластиковые бутыли, следы свежих костров.

– Это уже не просто хижины, – сказал Стёпа, – может, даже рыбацкий городок.

Олег тут же вызвался идти с группой.

– Давайте я с ними, я по-малайски хоть пару слов знаю, вдруг местных встретим, – сказал он, вскидывая сумку.

Я посмотрел на Настю. Она спала беспокойно, дёргалась, лоб был горячий.

– Лучше останься, – сказал я твёрдо. – Посиди с Настей, присмотри. Мы с Петей пойдём. Нас четверо – больше шансов, что хоть где-то будет бенз.

Олег недовольно кивнул, но не спорил. Настя стоила того, чтобы остаться.

Так мы и двинулись: я, Петя, Батор и Тёма. у двоих канистры. У Темы – фонарь и нож, у Батора – складной ломик. Местность вокруг была как в кино про заброшенные тропики: кокосы, мокрая жара, и подозрительная тишина. Мы шли, стараясь не шуметь, прислушиваясь – к каждому скрипу, к каждому жужжанию.

Цель была простая: найти машину, мотоцикл, бак от генератора – всё, откуда можно высосать топливо. И где-то поблизости – ручей или хоть какая-то система водосбора. Мы знали, времени немного.

Наступала ночь. А значит, в городке могло быть не только пусто, но и небезопасно.

Город встретил нас молчанием. Мы сошли на берег без лишней скрытности, вроде всё было тихо, дома стояли будто нежилые, окна – пустыми глазницами. По улицам гулял ветер и пыль, издалека пахло солью, навозом и прогорклым пальмовым маслом.

Местные попадались, кто вдалеке, кто за шторами, кто за решётками окон. Глядели настороженно, не приближались, но и не убегали. Мы старались не показывать агрессии, просто шли по делу, как будто всё это обыденность.

Возле старого автобуса, покрытого пылью и ржавчиной, Петя осмотрел бак и поморщился.

– Фигня. Не высосать так. Защита стоит. Надо снизу.

Он лёг на землю, полез под днище, щёлкнул мультитулом. Через минуту в канистру уже текла мутная, маслянистая струя бензина. Мы затаились, осматривая улицу. Всё шло как по маслу. Первая десятилитровка наполнилась. Потом пятилитровая, в которой до этого была вода. Петя вылез, втирая мазут в штаны, и кивнул:

– Всё, уходим.

Но Тёма с Батором задержались.

– Там дом один, – сказал Тёма. – Как будто пустой, двери нет. Ящики стоят. Может, там вода или что-то съестное.

– Быстро только, – буркнул я. – Не нарывайтесь.

Они скрылись за углом, а мы с Петей пошли к пирсу. Через пару минут раздался крик. Затем – грохот и звон стекла. Я выругался и рванул обратно. Тёма уже выскочил с каким-то мешком, за ним – Батор, лицо поцарапано. Из дома выбежали трое местных – один с мачете, второй с палкой, третий – просто с камнем.

Скандал был на языке, которого мы не знали, но эмоции были универсальны: ярость, страх, защита.

– Назад! – крикнул я.

Один из мужчин попытался схватить Петю – он отпихнул его, но в пылу паники задел пожилую женщину, выбежавшую сзади. Она упала, глухо ударившись об угол стены. Всё замерло на мгновение – кто-то закричал, кто-то схватился за голову.

Мы не стали дожидаться продолжения. Батор схватил вторую канистру, и все мы рванули обратно к лодке. Тёма плевался кровью – кажется, получил по зубам. За спиной слышались крики, но никто не преследовал.

Когда мотор завёлся, и лодка начала уходить от берега, мы оглянулись.

На пирсе стояли люди. Молчаливо, с мрачными лицами, смотрели вслед. Женщина сидела на коленях рядом с той, что лежала. Остальные просто смотрели.

– Это плохо, – выдохнул Петя. – Мы только что…

– Вот дерьмо, – отрезал Батор.

И лодка, оставляя за собой лёгкий след пены, уносилась прочь.

Мы отплыли на десять километров, пока на горизонте окончательно не погас свет последнего городского огня. Когда уверились, что за нами никто не следует, вывели лодку к тихому безлюдному берегу, заваленном водорослями и обломками пальм. Тут и решили остановиться на ночлег.

Развели огонь на песке: маленький, тусклый, чтоб не видно было издалека. Настю устроили чуть в стороне, она дремала, закутавшись в куртку. Мы же молча сидели у огня, кто жуя фрукты, кто просто глядя в темноту.

Дядя Степа заметно понимал, что что-то произошло, но вслух не спрашивал. Он просто деловито проверял канистры, пробу бензина, мотор.

А вот Олег, наоборот, сразу начал сыпать вопросами:

– Что за кипиш был? Там кто-то пострадал? Кто кого ударил?

– да ничего такого, – отмахнулся я.

– Вы вообще понимаете, во что вляпались? – не унимался он. – Мы теперь, типа, беглые?

Никто не ответил.

Петя сидел отдельно, у самого края костра, свесив голову. Он казался растерянным, будто только сейчас начал по-настоящему понимать, во что всё это превращается.

Я сел рядом.

– Петя, ты чего?

Он долго молчал, потом выдал:

– Я её ударил, понял? Она просто вышла… я махнул, и она грохнулась. Это… блядь, это не нормально.

– Ты никого не бил, – сказал я спокойно. – Ты просто пытался уйти и это была самозащита. Никто этого не хотел.

– Да хоть как это назови, – прошептал он. – Это было. Я видел, как она упала. Если она не встанет?

– Слушай… – я потёр лицо. – Мы не знали, что там кто-то есть. Никто не шёл туда убивать. Мы просто… хотели немного еды. Воды. Бензина. Мы не мародёры, Петя.

Он усмехнулся горько.

– А кто мы тогда? Люди, которые случайно избивают старух в чужом доме?

Тут в разговор вклинился Батор, стоявший чуть в стороне:

– Привыкай, – сказал он тихо, будто сам себе. – Это будет всё чаще. Ты хочешь выжить – привыкай.

– Да пошли вы! – вспыхнул Петя. – Кто вас вообще просил туда лезть? Можно было просто с бензином уйти! Всё было нормально!

Тёма пожал плечами:

– Нормально? А если бы там были запасы воды? Или консервы? Мы бы три дня плыли без еды? Тут больше нет магазинов, Петя. Есть только “спиздил – живёшь”.

Батор кивнул:

– Мы ещё слишком добрые. Пока.

Петя встал, отошёл от огня. Я посмотрел на его спину, на темноту, в которую он уставился. Он всё ещё пытался быть человеком.

Раньше мы ещё пытались держаться за остатки цивилизации. Принципы, нормы, “правильно” и “неправильно”. А теперь… теперь если что-то нужно, мы идём и берём. Даже если это чужое. Даже если за это придётся толкнуть старушку на пол. Пусть и случайно.

И главное – никто даже не сказал: “так нельзя”.

А путь ещё впереди – долгий, тяжёлый, непредсказуемый. Где-то там, на Самосире, мираж нового мира. Но чтобы туда добраться – ещё не раз придётся идти на край.

И если не мы – то нас.

Здесь уже по-другому нельзя.

Утром, ещё затемно, мы снова вышли в путь. Мотор урчал ровно, вода была спокойной, но внутри всё гудело. Мы плыли молча, Настя лежала в центре лодки, закутавшись в одежду и покрывала. Её дыхание было неглубоким, лоб снова был горячий.

Сначала всё шло тихо, пока Олег, как обычно, не начал.

– Мы же просто ничего не делаем! – почти выкрикнул он. – Она умирает, а вы сидите! Надо в больницу. В Сингапур. Там точно есть помощь.

Никто не стал спорить. Все понимали – в чём-то он прав. Просто вариантов всё меньше.

– Ладно, – сказал я, – давай попробуем. До Сингапура недалеко. Попробуем зайти, поискать хоть что-то.

Когда мы приблизились к побережью, стало ясно – дело плохо.

Огромные клубы дыма поднимались над городом. Огни давно не горели, на горизонте – ни одного корабля, ни огонька. Только гул и пепел. Город был гигантский, бесконечный. Плыли вдоль – конца не видно.

– Похоже, что-то конкретное случилось, – пробормотал Тёма. – Как будто война прямо тут шла.

Я молчал, глядя на Настю. Её лихорадка не проходила. Губы были сухими, движения – вялые, почти без сознания.

– Это малярия, – сказал я тихо, скорее себе, но все услышали.

– Так мы же давали антибиотик, – подался вперёд Олег. – Он же должен был помочь?

– Если бы это была бактериальная инфекция, – ответил я, не отводя взгляда. – А это, похоже, редкий вид малярии, который водится в этих широтах. С атипичной лихорадкой. Надо было догадаться раньше. Нужны антималярийные препараты. Хлорохин или что-то похожее.

Олег опустил голову. Больше он не спорил.

– Мы пойдём, – сказал я. – Я, Петя и Тёма. Попробуем зайти в город. Нужно топливо и лекарства. Без них – она не протянет.

Сингапур встретил нас как мёртвый колосс. Вдоль причала, разбитые лодки, чёрные обгоревшие машины. Мы шли быстро, держась тенью. В городе слышались одиночные выстрелы. Иногда – крики. Людей было мало, но те, что попадались, вызывали тревогу: кто-то вооружён, кто-то просто смотрел звериным взглядом из-за угла. Здесь больше не было порядка. Ни полиции, ни скорой. Только выживание.

Несколько аптек уже были разграблены. Стёкла выбиты, полки пустые. Мы шли, проверяли всё подряд. На третьей – повезло. В углу, за прилавком, среди разбросанных упаковок я увидел нужное.

– Гидроксихлорохин, – сказал я почти шёпотом, схватив несколько блистеров. – Есть.

– Бинты, возьмём всё, что может пригодиться, – добавил Тёма, сгребая в сумку антисептики, жаропонижающие, ещё антибиотики.

Петя прикрывал нас у входа, держа в руках биту. Он явно был на взводе.

– Давайте быстрее. Здесь долго нельзя.

Мы ещё нашли пару бутылок воды, пару консервов. И уже собирались выдвигаться, когда Тёма заметил стоящую в переулке старую «Тойоту». Машина выглядела покинутой, но почти не повреждённой. Проверили – бак был заперт, но Петя уже наловчился.

Он снова лёг под днище и, матерясь сквозь зубы, при помощи мультитула открутил сливную пробку. Мы поставили под неё десятилитровую канистру а ту на пять литром мы оставили ибо в ней уже был бенз. На удивление, топлива оказалось достаточно – как минимум, на следующий этап пути точно хватит.

– Вот теперь точно всё, – сказал я, плотно закрывая крышку.

С этим добром мы и рванули назад, не оглядываясь. Город сзади продолжал дымиться, как гигантская туша после бомбардировки.

Мы вернулись к лодке как привидения. Никто особо не разговаривал, просто молча разложили медикаменты, пополнили воду, залили в бак остатки топлива. Тихо оттолкнулись от берега и пошли дальше, в сторону открытого моря. Солнце только начинало подниматься, но ощущение было такое, будто мы выжили не одну ночь, а целую войну.

Я сразу начал давать Насте гидроксихлорохин, по памяти, как примерно должна идти схема. Не скажу, что был уверен до конца. Но выбора у нас не было. Она дышала тяжело, с перерывами, но глаза оставались живыми. Видно было, что она всё понимает. Подложили ей под голову куртку, накрыли пледом. Температура то спадала, то снова поднималась. Настя почти не говорила.

Часа через три медленного хода Тёма заметил остров. Небольшой, поросший пальмами и густой растительностью, но с широким ровным пляжем. Решили остановиться. Не только ради Насти – сами выдохлись. Подтащили лодку к берегу, кое-как вытянули её на песок, устроили простой лагерь. День был душный, но после всего, что случилось, жара уже не раздражала. Просто была. Как звук прибоя или ветер в листьях.

Мы сидели в кругу у костра: я, Тёма, Петя, Батор, Олег и дядя Стёпа. Настя лежала под навесом из брезента. Я время от времени подходил, проверял пульс, смотрел на зрачки. Она держалась. Я надеялся, что не поздно.

– Ну всё, – первым нарушил молчание Тёма, глядя на горизонт. – Теперь уж точно. Это не сбой. Это конец.

– Раньше ещё казалось, – пробормотал Петя, – ну, типа, через неделю всё устаканится. Армия, помощь, новости по радио. Ага. Щас.

– В городах полный пиздец, – хрипло вставил Батор. – Сингапуре полный пиздец.

Мы замолчали. Слышно было, как волны шлёпают берег, костёр потрескивает, да кто-то из нас хрустит сухарём.

– Если даже в Сингапуре такая жесть, – сказал я, – в одном из самых защищённых мест в мире… Тогда всё. Назад дороги нет.

– А ты когда понял? – спросил Петя у Тёмы.

– У аптеки, – сказал тот, не моргнув. – Когда какого-то мужика выволокли из соседнего здания и начали бить прямо на улице. Вот тогда.

– А теперь мы сидим на острове, – усмехнулся Олег, – как какие-то выживальщики. Без связи, без чёткой цели, с Настей, которая еле дышит.

Тут добавил я:

– Держится. Температура немного снижается. Если не запоздали – вытянем.

Все молчали. Каждый понимал, что это хрупкая надежда, но лучше хоть она, чем ничего.

– Мы же знали, что так будет, – сказал дядя Стёпа. – Просто не хотели в это верить. Как пассажиры в самолёте, у которого двигатель горит, а ты такой: «Ну, может, пронесёт».

– Только никто не говорил, что делать потом, когда уже самолет упал, – вырвалось у меня.

– Значит, будем учиться, – пожал плечами Тёма. – По ходу дела.

Думай

Я остался в лагере. Настя начала идти на поправку, и я не мог рисковать её состоянием. Петя, Тёма и Батор вызвались разведать остров – нужно было понять, одиноки ли мы здесь, и есть ли хоть какие-то ресурсы поблизости: пресная вода, фрукты, хижины, кто-то живой. Дядя степа дам им бинокль, нож и договорился: максимум два часа.

Пока они уходили в сторону джунглей, я остался у костра. Настя лежала под тентом, лицо всё ещё было бледным, но жар, казалось, начал спадать. Она уже могла нормально пить воду, не закашливаясь. Я дал ей ещё одну таблетку, надеясь, что не ошибаюсь.

– Всё норм, да? – вдруг раздался голос Олега за спиной.

Я обернулся.

– Лучше, – сказал я. – Ещё день – и будет ясно.

– Лучше? – он фыркнул. – Лучше было бы сразу понять, что у неё малярия. А не гадать, когда она уже в полубреду была!

– Ты думаешь, я специально проморгал? – я повернулся к нему. – У неё не было сыпи. Ни на руках, ни на спине, ни на ногах. Как я должен был догадаться?

– А проверить нормально нельзя было? Ты же типа врач, да? – в его голосе уже было раздражение, переходящее в ярость. – А ты сидел, глядел на неё как дурак!

Я почувствовал, как у меня сжимаются кулаки.

– Расслабься, Олег. Я делал всё, что мог. Это не грипп – и у неё симптомы были не по книжке. Мы и так на грани, мне не нужно, чтобы ты сейчас…

– Да ты ни черта не сделал! Если бы я не настоял, она бы уже не дышала!

И тут заговорила Настя. Голос был хриплым, но жёстким.

– Ты сказал мне молчать про сыпь. Ты приказал не показывать.

Олег вздрогнул, как будто его ударили.

– Что?..

– Ты идиот, – чётко выговорила Настя. – Я могла умереть из-за тебя.

– Я… я всё это время был рядом!

– И только мешал. Паниковал, шипел на Влада… и заставил меня промолчать, потому что нельзя такое показывать незнакомцу, – бросила Настя.

Я опустил глаза и ничего не сказал. Не хотел влезать в их ссору, но в голове всё равно крутилось объяснение.Я не вдавался тогда в подробности, но, как я понял, речь шла о сыпи. О той самой, что появляется при некоторых формах малярии, особенно тропической. Я упомянул её почти наугад, скорее как догадку, чем уверенность. И, честно говоря, нам чертовски повезло, что гидроксихлорохин сработал.

Хотя до конца я всё равно не был уверен. Настоящий диагноз ставится по мазку крови, под микроскопом, с окрашиванием. Или ПЦР, если техника работает.

– Ну да! Мы же… – он запнулся, бросив на меня косой взгляд. – Я просто не хотел…

– Ты не хотел думать, что всё серьёзно! А если бы Влад не взял всё в свои руки – я бы уже не лежала тут. Меня бы закопали!

– Я… – Олег опустил взгляд. – Я просто боялся…

– Ладно! – я шагнул ближе. – Всё, хватит! Не время сейчас…

И тут раздалось "бах-бах-бах!"

Пока я судорожно натягивал рюкзак, из леса вылетел Петя – за ним Батор и Тёма. Лица перекошены, глаза бешеные.