Читать онлайн Легенды квилетов

© Невельсон О., текст, 2025

© Шур А. И., иллюстрации, 2025

© Издательство АСТ, 2025

Введение

Данное издание было подготовлено по итогам этнографической экспедиции исследователей антропологического факультета Университета штата Вашингтон. Члены экспедиции занимались изучением быта и культуры индейского племени квилетов, проживающего в резервации на полуострове Олимпик в устье реки Квиллают. В создании этой книги принимали участие руководитель экспедиции, доктор социально-антропологических наук Марисса Ротье и исследователь устного фольклора, доктор исторических наук Элизабет Уилсон. Именно им принадлежала идея подготовить сборник устных легенд и преданий на основе собранного материала.

Точными сведениями о том, как давно племя квилетов проживает в дождевых лесах возле тихоокеанского побережья, наука пока не располагает. Результаты археологической экспедиции, предпринятой специалистами из Колумбийского университета в 1923 году, указывают на то, что квилеты уже занимали эти территории в I веке н. э. Вероятно, до прихода испанских колонизаторов во второй половине XVIII века культурно-бытовой уклад квилетов не претерпевал изменений на протяжении двух тысячелетий.

Первые попытки исследовать историю племени и его материальную культуру предпринял в 1903 году профессор кафедры антропологии Принстонского университета Виктор Дефо[1]. Основополагающим трудом об истории племени принято считать работы социального антрополога и лингвиста Гарри Лэнгли, который провел в резервации около трех лет, с марта 1921 по апрель 1924 года.

Религиозные воззрения квилетов пока остаются слабо изученными. Наиболее подробные сведения, которые удалось собрать об этом вопросе, содержатся в статье антрополога и лингвиста Лео Иоахима Фрахтенберга «Эсхатология индейцев племени квилетов», опубликованной в 22-м томе журнала «Американский антрополог» за 1920 год.

Также нельзя не отметить работы доктора исторических наук Джолин Бишоп. Особый интерес представляет «Этнографический очерк народного быта племени квилетов» ее авторства, выдержки из которого публиковались в «Журнале современной этнографии» с 1947 по 1949 год[2]. Несмотря на то что автор не успела закончить работу, на данный момент ее можно считать наиболее полным исследованием традиций и уклада племени.

При создании этого сборника авторы опирались на труды всех вышеперечисленных ученых, а также на материалы предыдущей экспедиции антропологического факультета Университета штата Вашингтон, которая началась в июне 1941 года и должна была продлиться до февраля 1942 года, но была прервана за два месяца до окончания. Легенды и сказки, вошедшие в эту книгу, были собраны в октябре 1950 года на территории резервации Ла-Пуш.

Территория, которую издревле заселяли квилеты, находится в зоне умеренных дождевых лесов. Климат в этих местах преимущественно океанический. Для местных племен это означало необходимость приспосабливаться к жизни в условиях повышенной влажности и бесснежной зимы.

Бо́льшую часть года квилеты проводили за охотой и собирательством. Охотились в основном на морских млекопитающих (тюленей и китов), ловили рыбу (самые распространенные виды – лосось и палтус), собирали клюкву, морошку и голубику, заготавливали на зиму корнеплоды. Для охоты на реках и в океане квилеты изготавливали каноэ; один из сохранившихся образцов можно увидеть в музее, расположенном в городе Форкс. Каноэ могли быть рассчитаны как на одного человека, так и на целый десяток: их часто использовали для китобойного промысла.

В свободное время квилеты ткали одеяла из собачьей шерсти и плели корзины, способные удержать воду. Скотоводством квилеты никогда не занимались, а вот собак разводили как раз для того, чтобы использовать их шерсть в ремесленных целях. Плетением корзин занимались в основном женщины.

Основным материалом для строительства жилищ и создания предметов домашней утвари выступало дерево, чаще всего кедр. Из него делали длинные зимние дома, посуду и одежду.

Квилеты верили, что у каждого человека, животного и даже неодушевленного предмета есть душа. Отделенная от тела, она сохраняет его облик. Можно сказать, что квилеты верили в привидений – как в жутких мстительных духов, так и в тени умерших, которые не могли обрести покой в загробном мире. Они полагали, что смерть души не всегда влечет за собой физическую смерть[3], а также допускали, что дух может странствовать отдельно от тела.

В квилетской фольклористике можно выделить целый корпус легенд, связанных с волками. Так, представители племени приписывают себе происхождение от волков, а также способность вселяться в них и даже превращаться самостоятельно.

Обычай рассказывать истории во время традиционных праздников (сами квилеты называют подобные мероприятия «потлач») имеет глубокие исторические корни. Современные квилеты уже не используют слово «потлач», а традиционные пиршества устраивают только вожди. Еще в XIX веке, до подписания договора с квинолтами, подобные празднества на территории племени проводили регулярно: по случаю свадеб, похорон и совершеннолетия. Организовать потлач мог любой член племени; единственное, что от него требовалось, – накрыть стол и в течение всего пиршества развлекать гостей. Далеко не всегда семья, в которой произошло знаменательное событие, могла позволить себе накормить досыта всю деревню. В таком случае в ход шли самые скромные угощения и основной упор делался на развлечение гостей.

Квилеты высоко ценят умение рассказывать истории. Профессиональные сказители очень артистичны: они легко меняют высоту и тембр голоса, разыгрывают сценки прямо в процессе рассказа, имитируют звуки, о которых говорят (голоса птиц, рычание волков). Речь их насыщена средствами художественной выразительности и очень образна. Передать впечатление, которое производит такой рассказ на слушателя, дословно его процитировав, невозможно. Еще одну трудность для реконструкции представляют ярко выраженные различия между английским и квилетским языками (последний относят к чимакунской группе). В связи с этим составители сборника приняли решение художественно обработать легенды, учитывая особенности речи и устную традицию квилетов. Читатель сможет не просто ознакомиться с классическими сюжетами, но и получить впечатление, которое надеется произвести на слушателя рассказчик.

Девять легенд, отобранных для сборника, относятся к более позднему квилетскому фольклору, зародившемуся не ранее XIII века. Специально для членов экспедиции квилеты провели традиционный потлач, во время которого поделились воспоминаниями о том, как наблюдали подобные пиршества в детстве и слышали о них от прадедов. Все они нашли отражение в одноименной главе книги. Основными источниками материалов для книги послужили беседы с женщинами племени Элис Хуаута и Рут Улей, которым авторы выражают глубокую признательность за долгие часы разговоров.

Членам экспедиции также удалось пообщаться с современным представителем племени, который знаком с легендами, принадлежащими к самому древнему пласту устного творчества квилетов. В конце книги мы поместили записи разговоров с одним из старейшин племени Джоном Атеара. Мы выражаем ему глубокую благодарность за разрешение опубликовать эти материалы.

Сказки Старой Асиге

Кожа у Старой Асиге как кедровая кора – кажется, и нож ее не возьмет. Волосы блестят на солнце, что чешуя на брюхе у рыб. Десятую зиму видят Маква и Вагош, а только такой ее и помнят. И отец их, Гичи, на исходе третьего десятка зим зовет Асиге Старой, будто такой она на свет и явилась.

В отблесках костра Маква и Вагош завороженно следят за руками старухи, что из раза в раз повторяют движение, простое, неуловимое – понять бы, какое. Сами собой переплетаются нити, срываются с пальцев узлы – ткется ковер, узор уж видать.

Старая Асиге чувствует на себе их взгляды, но глаз не поднимает, все улыбается. А толку их поднимать? Каждому в племени ве́домо – слепа она, и никто уж не помнит, как давно слепа. Гичи, когда брал сыновей летом в море, говорил, что не годы тому виной, а негодница Даския, погубительница детей, с водорослями в волосах. Увела она Асиге из племени еще малышкой, хотела на костре изжарить, а чтоб девочка не боялась, залила ей глаза смолой. Вырвалась та, избежала страшной судьбы, да так слепой и осталась.

– Долго еще молчать будете? – Если кожа Старой Асиге – кедра кора, то голос – скрип могучих ветвей на ветру. – Чего вам рассказать?

– А правда, что тебя в детстве Даския увела…

Маква пихает брата локтем – боится старухиного гнева, но Вагош продолжает:

– …и смолой глаза залила?

– Правда… Кто б той смолы вашему отцу на язык капнул! – притворно злится Старая Асиге.

Маква вжимает голову в плечи, Вагош хихикает.

– Не хочешь про Даскию, про Ворона расскажи! – решается Маква.

– Про Ворона…

Теперь Вагош пихает брата локтем и недовольно шипит:

– Ты еще про Куати и первых людей вспомни! Не надо, Асиге, про Ворона мы всё знаем. Расскажи нам что-нибудь новое!

– Что-нибудь, чего мы не знаем, – вторит брату, окончательно сдавшись, Маква.

– Чего вы не знаете… – Старуха на секунду отрывается от работы, чтобы почесать крючковатый нос. – Начни я вам рассказывать все, чего вы не знаете, мы, поди, до середины не дойдем, как лето встретим.

– Да ну! – возмущается Вагош.

– «Да ну», – передразнивает его Старая Асиге. – Вот известно вам, например, отчего я тку одеяло из собачьей шерсти?

– Чтоб под ним было тепло? – робко спрашивает Маква.

Вагош фыркает, но она не дает ему и рта раскрыть:

– Правильно, Маква. Потому что надежней одеяла из шерсти греет только костер. Но в те времена, о которых пойдет мой рассказ, эти земли не знали огня. Слушай внимательно, Вагош. – По плоским губам Старой Асиге скользит улыбка. – В те времена эти земли не знали даже людей, только волков…

I. Первая сказка

Было это в те времена, когда Куати еще не пришел в наши земли, а животные были подобны людям. Кедры еще не касались облаков, а по берегу океана бродили только ветер и серые тени наших предков. Еще не легло на их плечи бремя людских невзгод – в свете звезд они славили пеньем луну, а от солнца спасались во мраке скальных пещер. Но от забот не скрыться и там.

Вначале пришел шторм, а с ним впервые явилась зима. Долго она добиралась до этих мест: пустилась зима в путь с другого конца Великой Воды. Не бывала она до той поры в наших краях, но как увидела песчаные откосы, да прибрежные скалы, да зеленые леса, так и прикипела к ним душой. Не хотела зима уходить: вцепилась ледяными пальцами в берега и, впервые почуяв запах хвойных деревьев, принялась жадно дышать. Вдохнет – и опадут иглы с сосен, выдохнет – и заволочет все туманом…

Тяжко пришлось нашим предкам. Покинула их охотничьи угодья вся дичь, все ближе подбиралась затянувшая землю ледяная корка к стенам родных пещер. Делать нечего, пришлось вожаку увести стаю. Нелегко ему далось это решение: не только тоска по родным местам терзала его сердце, но и судьба младшей жены, которой накануне прихода зимы случилось ощениться.

Звали ее Песня Рассвета. Глаза ее были что первые звезды, а полосы шерсти на спине – ярче воды на горизонте, из которой подымается алое солнце. Была она совсем еще юна, впервые явила на свет волчат и боялась, что не перенесут они дороги. А если уж жить им не суждено, пускай остаются навеки в родном краю. В любви к своей земле Песня Рассвета была непреклонна, так и осталась с зимой один на один. Не может хороший вожак обречь на гибель всю стаю, даже ради той, которую ценит превыше прочих.

Шло время, осваивалась зима. Застыли ручьи, замолкли птицы, покрылись инеем песчаные берега. Песня Рассвета кормила волчат собственной кровью и согревала дыханием. День за днем лед проникал вглубь пещеры, и детеныши слабели. Зима подбиралась все ближе.

«Одной из нас суждено уйти», – поняла Песня Рассвета и решила: пусть это будет зима.

Отправилась она к океану.

– Ты привел в наши края недобрую гостью. Незваную гостью. Жестокую гостью. Довольно ей пировать, пусть уходит туда, откуда пришла!

Заворчал тот, попробовал встать на дыбы, да так и замер, скованный льдом.

– Не моя в том вина, но и заслуги здесь нет. Пришла зима по дороге хо́лода, да так полюбила твой край, что скрыла ее от тепла. Сыщешь дорогу – вернется к вам лето.

Глубоко задумалась Песня Рассвета: не мысль переплыть Великую Воду ее страшила – боялась она надолго оставить волчат.

– Я приду к тебе завтра, – ответила она океану и вернулась домой.

Долго думала Песня Рассвета, чем помочь своим детям. Тонкая корка льда на стенах пещеры росла день ото дня, и только теплый мех матери спасал волчат от смерти.

«Так тому и быть», – решила Песня Рассвета и сбросила шерсть. Укутала в нее волчат, а сама бросилась к берегу океана и растворилась в его водах.

Долго странствовала она по Великой Воде, но нужную дорогу отыскала. Вернулось лето в наши края, прогнало зиму, да так здесь и поселилось. Стережет дорогу к нему Песня Рассвета, которой в награду за подвиг океан разрешил стать своей частью.

А детеныши ее выжили, потому что теплее материнской любви нет ничего в мире. Выжили и первыми встретили Куати – стали людьми.

С тех пор народ нашего племени оборачивается в волчью шерсть, чтобы выжить, а в собачью – чтобы согреться…

Пока не смолкал голос Старой Асиге, не прерывали движения и ловкие ее пальцы. Ткалось одеяло, складывалось из нитей, узлов и слов, но Маква и Вагош давно про него забыли – они и как дышать вспомнили, лишь когда старуха замолчала.

– Песня Рассвета говорила с океаном?! – потрясенно спросил Маква.

– Она его переплыла?! – воодушевился Вагош.

– И это все, что вы вынесли из моего рассказа?! – возмутилась Старая Асиге, а потом коротко вздохнула. – А впрочем… Если запомните хоть это, уже прок будет. Да, Песня Рассвета говорила с океаном, и да, переплыла его, и подозреваю, что не единожды. И все ради своих волчат.

– А почему океан больше с нами не говорит? – Глаза Маквы влажно блеснули в свете костра.

– Было бы о чем! – фыркнула Старая Асиге. – С вами и волна болтать не станет.

– Волна тоже умеет разговаривать? – прищурился Вагош. – Ты это придумала, Асиге!

Тут бы ей разозлиться и наградить его подзатыльником, но она снова вздохнула. На этот раз протяжно и с присвистом.

– Может, и придумала, да только не я. Слушайте же…

II. Вторая сказка

Жила-была в племени девушка, которую все называли не иначе, как Лукавой Сиху. Была она до того хороша, что солнце задерживалось на небосводе, чтобы полюбоваться ее красотой. Тени кедров, на закате простиравшиеся до самого океана, завидовали длине ее кос. Ночь не могла соперничать с их чернотой. Цвет ее кожи был нежнее персикового оттенка, который принимает вода на рассвете. В лесу не сыскать было молодого деревца со стволом тоньше талии Лукавой Сиху. А веками омываемые водой камни, как ни старались, не могли стать округлее ее бедер.

Не было во всем племени девушки красивее Лукавой Сиху, смешливее и талантливее. Корзины, сплетаемые ее тонкими пальцами, были прочнее скал и изящнее побегов молодых трав.

Больше всего на свете Лукавая Сиху любила петь. А больше, чем петь, – юного Нуто. Он же любил ее и того сильнее.

Лукавая Сиху мнила себя счастливее всех на свете. Не знала она, что есть у нее соперница – не одной ей запали в душу черные глаза Нуто, не одна она мечтает соединить с ним судьбу.

Соперницей Лукавой Сиху была Прибрежная Волна.

Давно заприметила она Нуто, давно познакомилась с его силой и принялась украдкой баюкать в прибое. Прибрежная Волна бережно несла вдоль берега его кедровое каноэ, услужливо выбирала для него самую жирную рыбу и подавала прямо в руки прекрасные перламутровые раковины. А Нуто собирал из них ожерелья для Лукавой Сиху.

Как могла снести такое Прибрежная Волна?

Однажды Нуто случилось задремать у самого края берега. Сморила его тяжкая работа, привлек к себе прогретый солнцем песок. Улучила Прибрежная Волна момент – да и слизнула юношу в пучину. Насилу Нуто боролся с течением, впустую напрягал немалые свои силы, зря старался перекричать рокот – и выплыть не мог, и ко дну не шел.

Пришло ему на помощь любящее сердце Лукавой Сиху: шепнуло оно ей, что грозит Нуто опасность.

Не помня себя, прибежала она на берег и видит: бьется ее любимый в жестоких объятиях Прибрежной Волны.

Бросилась Лукавая Сиху на колени, воздела руки к небу и прокричала:

– Проси чего хочешь, о Прибрежная Волна, только отпусти Нуто!

Вспенилась та, забурлила, швырнула в лицо девушке пригоршню мелких камней.

– Ничего мне от тебя не надобно! Его хочу!

Возмутилась Лукавая Сиху:

– Да как же это? Невеста я ему! Отдавай мое по праву!

Поднялась Волна и того выше, а потом вдруг опала и ласково зарокотала о берег:

– Не гневайся попусту, Лукавая Сиху. Знаешь ли ты, что это я загоняла к нему в сети лучшую рыбу? Отдай мне Нуто, и я буду каждый день выбрасывать ее для тебя на берег.

Девушка призадумалась: не одолеть ей соперницу силой, только хитростью.

– Ты славно потрудилась для нас, Прибрежная Волна, но я вовсе не ем рыбу. Посмотри, как тонка моя талия: Лукавой Сиху достаточно грибов и ягод. Верни мне Нуто!

Волна опять вспенилась, ощетинилась дикой кошкой, но чуть погодя вновь опала.

– Как блестит на твоей шее ожерелье из раковин! Знаешь ли ты, что это я вылавливала их для Нуто? Уступи мне жениха, и я буду выбрасывать на берег чистый жемчуг!

Лукавая Сиху сняла ожерелье с шеи и положила на берег.

– Благодарю тебя за дары, но я принимала их лишь затем, чтобы не обидеть Нуто. Посмотри на мои косы: Лукавая Сиху прекрасна и без жемчуга. Верни жениха!

Поднялась волна до того высоко, что закрыла собою солнце. Потемнел берег, поднялся ветер, заскрипели вековые сосны.

– Не видать тебе больше Нуто! Проси, чего хочешь взамен, – вот и все твое право!

Гордо поднялась с колен Лукавая Сиху, мотнула головой, только косы по спине хлестнули.

– Ничего ты не можешь дать Лукавой Сиху, Прибрежная Волна, всё у нее есть! Но так уж и быть: не хочешь вернуть жениха, так хоть корзину омой – по дороге сюда я уронила ее в песок. Пусть и от тебя будет польза!

Разъярилась Волна пуще прежнего, униженная перед Лукавой Сиху.

– Уговор есть уговор, неси сюда корзину!

А Лукавой Сиху только того и было надо. Не успела Прибрежная Волна успокоиться и согнать с себя белую пену, как девушка вернулась с корзиной, на ходу ее доплетая.

– Вот, да хорошенько ее омой!

Взревела волна так, что скалы вдали зарокотали, ударила со всей силы по дну корзины… да так в ней и осталась.

Потому что не было во всем племени девушки красивее Лукавой Сиху, смешливее и талантливее. Чтобы спасти любимого, сотворила она настоящее чудо – сплела такую корзину, сквозь которую и вода не смогла пройти.

– Будешь знать, как воровать чужих женихов! – воскликнула Лукавая Сиху и понесла корзину к лесу.

Взмолилась тут прибрежная волна:

– Не губи меня, Лукавая Сиху! Свободен твой Нуто, не трону я его больше!

– Нуто не тронешь, а племя голодом заморишь! Знаю я тебя: затаишь обиду, и не видать нам рыбы!

Лукавая Сиху знай себе шла прочь от берега.

– Буду пригонять косяки вдвое больше прежнего!

– А жемчуг и раковины? Все себе заберешь, нам ничего не оставишь! Все тише становился рокот океана – Лукавая Сиху шла вперед без оглядки.

– Ты женой не успеешь стать, а я тебе на каждую волосинку по жемчужинке отыщу!

Остановилась Лукавая Сиху в паре шагов от леса.

– Так уж и быть, отпущу тебя, но помни: мой Нуто!

…До сих пор слагают легенды о свадьбе Нуто и Лукавой Сиху – о столах, что ломились от рыбы с икрой, и о косах невесты, до того увитых жемчугом, что пришлось подружкам их придерживать.

Тем подружкам жемчужины и достались: со дня свадьбы и до самой смерти не притрагивалась Лукавая Сиху к рыбе и не носила на шее раковины – не могла Прибрежная Волна подарить ей ничего дороже их жизни с Нуто.

Оставила после себя Лукавая Сиху красивую сказку, добрую память и секрет плетения корзин, которые не то что воду – счастье удержат.

Дочь Тандербёрда

Юный Кватко поднимался все выше и выше в горы. Остались позади родной скалистый пляж и ровный гул океана. Закончились ельники, по которым ему так нравилось пробираться, ощущая, как пружинит под ногами усыпанная иглами земля. Давно исчез запах дымка́ от деревень, лишь ветер дул ему в лицо, иногда принося медовый аромат цветочных полян.

Кватко шел вперед и боролся с собой. Больше всего ему хотелось схитрить и повернуть назад. Ну кто об этом узнает?.. Неужели оно стоит того – замерзнуть здесь, сбиться с пути и одичать из-за глупого спора?

Подумаешь, пообещал, что изготовит себе копье из ветви самой высоко растущей сосны! Сосен этих вокруг – не перечесть, махнул топориком – и в обратный путь. Кватко еще мог представить, что Лони и Макки увязались за ним следом, чтобы убедиться: он точно ушел, а не обманул их и спрятался в скалах. Но вот что они полезут за ним в горы…

«Кто узнает? Я! Я буду знать», – снова и снова повторял себе юноша, забираясь все выше.

Не получится верного копья, если начать его со лжи. Пока вырезать будешь, всю кожу с ладоней снимешь. А потом оно подведет, непременно подведет: мимо врага пролетит да соплеменнику в спину вонзится… и добро бы тем соплеменником оказался Лони. А если отец или брат?

Нет, Кватко – дурак, конечно, что в спор этот ввязался, но попусту рисковать не станет.

Вот и взбирался юноша все выше в горы. Ночами жег костры и укрывался листьями папоротника, днем шел, опираясь на выпрошенную у старого кедра палку. Нельзя лес калечить без спросу – этому Кватко еще в детстве крепко выучили. Если дерево гибнет, чтобы из него дом возвели или каноэ построили, – это доброе дело. Старая сосна, зная, что под корень ее рубят ради того, чтоб новую жизнь подарить и почести ей оказать, не разозлится. Весло само станет ложиться в руку, стены дома надежно сберегут от ветра. А вот если дереву просто так сучья ломать да ветви рубить, оно обидится, и будут стрелы мимо цели лететь, а каноэ – воду черпать. Надо с деревом поговорить сначала, про нужду свою рассказать, помочь ему чем: рассохшуюся ветвь бережно срубить, короеда спугнуть. Вот и посох свой Кватко не силой взял, а добротой: птенчика у земли нашел и в гнездо вернул. И птичке меньше забот, и кедру – старики малышей любят, это все знают.

Очередной день пути клонился к вечеру, когда в нос Кватко впервые за долгое время ударил очень знакомый, а оттого совершенно неожиданный запах: где-то поблизости жарили мясо. Юноша застыл на месте в нерешительности – соплеменникам здесь делать нечего, один он такой дурак, а людям племени нутка и подавно. Вражда между ними и квилетами давно себя исчерпала, и бояться Кватко было вроде нечего – что с него взять, кроме рубахи со штанами и топора? Но все равно юноше было не по себе.

– Эй! Есть тут кто?

По горам разошлось эхо, вспорхнули в воздух испуганные птицы, закатное солнце скользнуло чуть ниже, и лучи его ослепили юношу. Кватко выронил посох и зажмурил слезящиеся глаза, а когда наконец проморгался, то обнаружил, что на тропе он стоит не один.

Словно из ниоткуда – наверное, из расселины между скалами – появилась девушка. Одета она была в бесформенную мужскую рубаху, болтавшуюся на ней мешком и едва прикрывавшую колени. В распущенные темные волосы были вплетены цветы и перья. Кожа у девушки была слишком светла, чтобы заподозрить в ней квилетку или нутка. В первый миг Кватко принял ее за одну из Хладных, но рассмотрел на обнаженном плече легкие разводы загара и выдохнул с облегчением.

– Тут есть я. – Девушка все это время тоже пристально его рассматривала. – Тебе нужна помощь?

Кватко смутился.

– Нет, мне показалось, что пахнет мясом…

– Ты голоден?

Она говорила с ним так, словно они давно знакомы и в их встрече нет ничего удивительного, и это сбивало юношу с толку. Ему бы спросить, кто она и как здесь оказалась, но язык отказывался ему подчиняться. Незнакомка была совершенно не похожа на девушек, которых он каждый день видел у себя в племени.

Она была куда красивее.

– Ты будешь есть? – все так же невозмутимо, но чуть более настойчиво спросила девушка. – У меня есть оленина.

– Буду. А звать тебя как?

– Звать? – Чем-то ее этот вопрос насмешил. – Зови меня Доли, если хочешь.

– Меня зовут Кватко. Благодарю тебя за щедрое приглашение и доброе угощение, Доли.

Девушка захохотала в голос.

– Откуда тебе знать, что оно доброе? Может, олень был старый, и я нашла его уже мертвым?

Кватко смутился и насупился.

– У нас в племени принято благодарить хозяев. Ты ведь не знала, что я приду, и готовила мясо для себя. Зачем тебе есть мертвого оленя?

– Может, я люблю мертвечину? – Доли оскалила зубы.

– В таком случае мне нечего опасаться, раз я еще жив.

– Это дело поправимое, Кватко.

На этот раз он рассмеялся, а вот Доли даже не улыбнулась.

В ее пещере юноша довольно быстро расслабился. Где-то неподалеку гремел водопад – соскучившийся по плеску волн Кватко был рад присутствию рядом любой воды. Каменные своды уходили ввысь и терялись во тьме, но в отблесках костра он успел заметить, что стены пещеры покрыты копотью – видимо, Доли живет здесь постоянно. Когда глаза привыкли к полумраку, Кватко различил в расщелинах скал крохотные огоньки – возле самой земли камни были покрыты мерцающим мхом.

Вокруг витал умопомрачительный запах мяса и сушеных трав.

– Это твой дом? – Утолив голод, Кватко попытался разговорить свою новую знакомую.

Доли не скупилась на слова, но толку от них было немного.

– Не дом и не мой. Но я здесь живу, и ты можешь остаться, если захочешь.

– А чей это дом?

– Я же сказала, это не дом, – терпеливо, как маленькому ребенку объяснила ему Доли. – Это пещера в горе. Если бы гора не хотела, чтобы ты приходил, она бы уже дала знать. Камнепадом, например.

Кватко поежился. Хорошо, что гора была не против.

– Ты останешься? Я постелю тебе постель из мха, и засыпая, мы будем слышать, как падает вода. Срываясь с вершины, она поет песни, которые по ночам подхватывают звезды. Тебе понравятся песни водопада, Кватко.

Костер, разделявший их, почти потух. Во мраке пещеры алели угли, и Доли перешагнула через них – на Кватко дохнуло теплом угасающего огня и ее едва прикрытого сползшей рубашкой тела.

– Ты останешься, – утвердительно сказала Доли. – Я пою лучше любого водопада.

Кватко пролежал без сна всю ночь, тщетно обдумывая все случившееся и прислушиваясь к рокочущему водопаду. Никаких песен он не услышал. Может, оттого что их заглушало ровное дыхание девушки, спящей у него на плече?

Юноша – или теперь он был вправе называть себя мужчиной? – все никак не мог до конца поверить, что это не сон. Встреча с Доли на узкой тропе, ее приглашение разделить ужин, тлеющие угли в костре и обжигающие прикосновения ее кожи к его собственной – неужели это действительно произошло с Кватко? С глупым мальчишкой, который позволил подловить себя на слове и, как дурак, не спросясь ни отца, ни вождя, отправился за ветвью самой высокой сосны в горы на ничейных землях?

А если все правда, что же ему теперь делать? Он лежал и думал о том, что самое правильное – молча уйти. Раз уж ему не спится, надо выйти из пещеры и загнать для Доли еще одного оленя в знак благодарности.

До этой ночи Кватко никогда не был с женщиной, но и наивен он тоже не был: Доли явно не впервые… привечала гостей.

Самым правильным будет встать и уйти.

Девушка завозилась во сне и скользнула рукой по его груди. В предрассветной мгле он впервые сумел в деталях рассмотреть ее лицо. Странное оно было – ослепительно прекрасное, но как будто бы… неправильное. Высокие тонкие брови изогнуты полумесяцем, длинные ресницы касаются щек. Нос почти такой же, как у него самого: хищно изогнут птичьим клювом. Полные губы, прикосновение которых к своему животу Кватко ощущал даже спустя много часов. Округлые щеки, а скулы не намечены совсем. Прекрасное лицо, но чужое.

Встать и уйти. Доли странная и наверняка не обидится. А если и да… не силой же он ее брал! Сама предложила и должна была понимать, что он не просто так по горам гуляет, а держит путь…к высокой-высокой сосне.

«Дурак ты, Кватко».

Доли открыла глаза, холодные и голубые, как брызги водопада, песен которого юноша так и не услышал.

– Ты уйдешь? – Голос ее звучал отстраненно и безразлично, но ему показалось, что под конец он чуть дрогнул.

«Да, но сначала поймаю тебе оленя».

– Нет.

Нимало не стесняясь, девушка приподнялась с лежанки и потянулась. Кончики темных прядей мазнули по нежно-розовым соскам.

– Я рада, но теперь нам понадобится вдвое больше еды. Ты сможешь поймать мне оленя?

Поначалу Кватко еще считал дни, но на исходе семнадцатого бросил. Изо дня в день, открывая глаза, он первым делом думал: сегодня уйду. Кватко заставлял себя вспоминать лица матери и отца, братьев и друзей детства. Он даже Лони и Макки представил так отчетливо, что рука к топору потянулась. Пора возвращаться. Оставить мечту о копье родом из горных вершин, признать себя проигравшим, поунижаться перед парнями и забыть о Доли навсегда.