Читать онлайн Братья Морозы

Пролог. Глава 1 Пожелание или проклятье?

Пролог

Лошади были похожи на драконов. Не просто прыткие и резвые, а злые и сильные, словно чудовища! У всех троих из пасти и ноздрей валил ледяной азотный пар.

А время от времени их белые взмыленные спины поблёскивали чешуйками, как это бывает у гигантских рептилий, с тем лишь отличием, что их лошадиная чешуя имела причудливую форму снежинок, это было особенно заметно, когда они отслаивались и улетали. А ещё чудилось, что их гривы не просто разливаются на ветру, а они есть сама вьюга!

Копыта оглушительно цокали, сливаясь со звоном колокольчиков, и было непонятно, почему вообще слышен топот копыт, ведь лошади не бегут, а летят!

Если глянуть с земли, эта лошадиная тройка по силуэту могла напомнить трехголового Змея Горыныча, но метель была такая непроглядная, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, что уж говорить о том, чтобы разглядеть что-то на такой ужасной, почти космической высоте сквозь этот дьявольский безутешный снег…

Николай тоже почти ослеп от проклятой пурги, но ни страха, ни холода не чувствовал, а наоборот, его охватило какое-то разбойничье-лихое счастье, что если бы это было возможно, он бы запел, словно ямщик во хмелю с присвистом. Но ветер, бьющий в лицо, не давал даже вздохнуть нормально, какие уж тут песни. Казалось, что вьюга не просто выстудила его насквозь, а выдула из него всю душу, всю жизнь…

Но это Николая не пугало, наоборот, ему хотелось, чтобы ветер дул ещё сильнее, а лошади мчались ещё быстрей, единственное, чего он боялся и о чём беспокоился, это как бы успеть до полуночи раздать подарки всем хорошим мальчикам и девочкам, которые написали ему письма.

Работы у него ведь ещё непочатый край! Подарков в мешке было ого-го сколько! Он это буквально ж*** чувствовал, потому что сидел на своем волшебном мешке, это было не очень-то удобно, но, с тех пор, как он пару раз потерял мешок и пришлось унижаться перед гадкими Троллями, чтобы они помогли найти пропажу, Николай решил пожертвовать собственным комфортом и усаживался сверху на громадный мешок.

Хоть он и был из мягкого красного бархата, но сидеть на нем было жутко неудобно, игрушки внутри давили и кололи, а однажды, когда он задержался в тёплой квартире дольше, чем обычно, шоколадки в мешке растаяли, он не увидел и, усевшись на мешок, перепачкал себе штаны в сладкую коричневую субстанцию, так похожую на г***.

Хорошо, что Снегурочка не заметила этого конфуза! Эти обмороженные девицы первое время вообще мало вокруг себя чего замечают…

Про Снегурочек это люди придумали, будто они внучки Морозу, ну и правильно, а как ещё объяснить малышам, что со старым дедом якшаются красотки. Дед – Внучка, всё логично! Не скажешь же детям правду, что эта человеческая девушка, которую в ночь зимнего солнцестояния принесли в жертву зловещему духу холода Карачуну.

Николая и самого пугала эта странная традиция, но так было принято с начала сотворения времён, увы, менять традиции было не в его власти, а если бы мог, он бы с удовольствием отказался от Снегурки.

Тем более что в праздники от девчонки обычно толку не было никакого! Каждый год Снегурочки были разные, прежняя рассыпалась на миллиарды снежинок всякий раз, когда Карачун принимал в дар новую жертву.

Редко когда к 31 декабря человечий дух из девиц выветривался полностью, в основном Снегурки находились ещё в переходном состоянии из живых девушек в ледышки, потому были заторможенные и квелые, как будто после глубокого наркоза…

Всё, на что была способна девушка, пока ее сердце полностью не превратится в ледышку, это сидеть в санях рядом как истукан, да иногда невпопад выкрикивать: «С Новым годом! С новым счастьем!»

Вот и сейчас рядом с Николаем сидела такая же коматозная красавица. В шикарном синем платье, расшитом ледяными бриллиантами, а корона на ней была такая огромная, будто это и не корона вовсе, а хрустальная дворцовая люстра, свалившаяся ей на голову.

«Ничего-ничего! Через недельку другую, когда совсем окоченеет, обживётся в моём тереме и будет славная мне помощница!» – думал Николай. И был прав, после окончательного превращения Снегурки навсегда забывали свою прошлую жизнь и служили Морозу верой и правдой, до новой смены…

А пока Николаю оставалось лишь радоваться, что сани такие огромные и позволяют ему держаться подальше от этой полумертвой девицы.

Хотя иногда, когда сани заносило, ему даже хотелось придержать Снегурку за руку, чтобы она случайно не рухнула вниз. Девчонке ведь тоже приходилось сидеть на мешке, и было заметно, что она с трудом держит равновесие. Николаю еще никогда не доводилось терять в дороге Снегурочек, и ему не хотелось, чтобы эта была первой такой потеряшкой.

«Держись крепче за санки!» – переведя дух от сильного ветра, время от времени просил Николай свою бестолковую спутницу, но та, видимо, ещё боялась холода и прикасаться руками к ледяным саням не желала. На вид они были словно из резного серебра и бриллиантов, а на самом деле это лёд. Всё – лёд: и сани, и корона Снегурочки, и посох Николая – лёд!

В его царстве всё так – что не лёд, то снег, что не снег, то звёздная пыль, а что не то и не другое, того нету в царстве Мороза…

«Ой, мороз, мороз, не морозь меня…» – вдруг пискляво запела обычно бессловесная Снегурочка, и Николай испугался, вздрогнул и проснулся…

Глава 1 Пожелание или проклятье?

Сразу после пробуждения выяснилось, что народную песню поёт вовсе не Снегурочка, а будильник на телефоне.

Николай шутки ради установил себе именно эту песню на звонок и будильник, а как же иначе с такой фамилией! Ведь его полное имя – Николай Николаевич Мороз.

Поэтому подколки на зимнюю тематику преследовали его всю жизнь, в юности он раздражался, а с годами сам включился в «игру» и начал с удовольствием подшучивать на эту тему.

А песня «Ой, мороз, мороз» стала неотъемлемой частью его имиджа, как бы сказали, будь он кинозвездой. Но сам Коля считал свою профессию куда более полезной для общества, ведь он не какой-то экранный кривляка, а машинист специальной снегоуборочной техники, что, по его мнению, звучит гораздо солиднее, хотя некоторые далёкие от профессиональной темы обыватели предпочитали называть его дворником. Мороз не обижался, «на весь свет и солнышку не нагреть» ―Вспоминал он в такие моменты поговорку и не собирался никому ничего доказывать.

Николай по-звериному зевнул, вкладывая в зёв всю злость на дурацкий будильник, неуклюже сел на край кровати и стал на ощупь искать телефон на прикроватной тумбочке.

В комнате было чуть светлее, чем ночью, и можно было скорее подумать, что сейчас вечер, нежели утро.

Мужчина наконец-то отыскал свой допотопный кнопочный телефон и выключил будильник.

Его Nocia 8310 скорей был похож на пульт от кондиционера, чем на нормальный мобильник, его экранчик размером с чайный пакетик светился жутковатым жёлто-зелёным светом, будто волчий глаз.

Коля легко справился с крохотными прорезинованными кнопками, на которых когда-то были написаны цифры и буквы, а сейчас они были просто засаленными и безликими, но владелец телефона к этому давно привык и без труда выключил песню, которую аппарат не пел, а пищал, словно электронное насекомое, и при этом вибрировал так, что аж подпрыгивал.

Трещина на всю диагональ экрана была глубокой, но это не мешало разглядеть дату и время: «12.12.2024, четверг, 04:30».

Вставать в такую рань для Мороза было привычно, да и к тому же он терпеть не мог когда ему снятся такие яркие правдоподобные сны, поэтому Коля сейчас был вполне в благодушном настроении и уже почти не сердился на будильник.

Николай пошёл, чтобы открыть шторы в надежде, что будет хоть чуть-чуть посветлее и сонливость уйдёт быстрей.

Ноги прилипали к холодному голому полу, при этом получался противный чмякающий звук. Когда-то на полу валялся плешивый «бабушкин» половик, но за столько лет он истончился настолько, что стал больше похож на циновку для готовки суши, чем на палас.

Но Николай выбросил его не потому, что тот стал некрасивый, а потому, что эта «тряпка» стала очень плохо прилегать к полу и была очень скользкая.

Пару раз Коля так сильно упал, поскользнувшись на ней, что, будь он тогда трезвый, непременно сломал бы себе что-нибудь.

С того времени прошло уже года два или три, и Николай не раз порывался приобрести новый палас или даже ковёр. Но вспоминал он об этом лишь когда ему приходилось шагать по ледяному полу без носков и тапочек, в остальное же время он благополучно забывал об этом.

Если бы он был женат, то супруга наверняка позаботилась бы об этом, но Снежанна ушла от него сразу после того, как его уволили с работы.

А эту комнату в коммунальном браке он получил, устроившись работать в ЖКХ, и уют здесь наводить было некому…

Николай резко отдёрнул шторы. Вокруг стало ненамного светлее, но всё же свет, проникший из окна, позволял разглядеть обстановку в комнате; обои держались, казалось, только лишь из-за того, что их прижимает к стенам мебель.

Когда-то они были бордовые с золотыми цветами, но с годами обрели какой-то витаминно-оранжевый, «болезненный» цвет.

В тех местах, где куски обоев отставали, словно кожа с обгоревшего человека, на их обратной стороне было столько налипшей штукатурки, что становилось страшно, ведь создавалось такое впечатление, будто если обои отвалятся полностью, то стены в тот же миг все потрескаются и рухнут.

Советская стенка, полная каких-то несуразно-помпезных салатников, почему-то ассоциировалась у Мороза со смертью, наверное потому, что напоминала ему бабушку, а он с детства знал, что бабушки, увы, умирают…

Шкаф был ещё страшнее, чем стенка, даже при всем ее убожестве; с заляпанными стёклами, отбитыми ручками и рассохшимися, не закрывающимися дверцами, стенка все же была приятнее на взгляд, чем шкаф.

Который стоял в его комнате прямо напротив кровати, как мифический надзиратель-великан. Весь в завитушках, словно тульский пряник. Темно-коричневый, лакированный.

Он выглядел не как предмет мебели, а больше напоминал монумент, воздвигнутый здесь прямо в комнате в честь вечной памяти какого-то скорбного события или черной даты.

Этот здоровяк занимал львиную долю жилого пространства, но при этом был практически бесполезен, ведь все вещи Николая занимали всего-то две полочки, а его дубленка и осенняя куртка висели на вешалках в «большой половине» так далеко друг от друга, словно муж и жена на стадии развода.

Мороз был бы счастлив, если бы вместо этой бесполезной одороблы в его комнате стояла двуспальная кровать, но влезла только полуторка, и временами, засыпая на ней, Николай чувствовал себя малолетним воспитанником детского дома.

Обстановочка как-то сразу начала угнетать, «голая» лампочка без люстры на потолке, казалось, словно намекает на то, как хорошо бы на ее месте смотрелась удавка…

«Только знаешь, пошли их на х***, не умру я, мой друг, никогда!» Процитировал Коля Есенина, чтобы отвлечься, и тут же подумал, что из Сергея утешитель так себе…

И всё же стихи отвлекли от удручающей обстановки в комнате, и Мороз переключил своё внимание на происходящее за окном;

Снег шёл мелкий и густой, казалось, будто Господь осыпает их маленький городок белым перцем из перечницы.

Фонари не знали, что уже рассвет, и щедро светили коньячным светом, создавая сепия-эффект.

Но сумерки тоже не желали сдаваться, было видно, что, чтобы победить их, лампочки жгут на всю мощь своего накала, и эта борьба света и тьмы наводила на философские мысли о вечном противостоянии добра со злом.

Мороз с удовольствием пофилософствовал бы на эту вечную тему и глядел бы ещё как минимум минут десять на обшарпанную бочину дома напротив, на переполненные мусорные баки и на эту метель, сыплющуюся с неба, будто манна небесная.

Увы, нужно было бежать, пока в туалете не начала образовываться очередь, благо он вставал раньше всех, и не пользоваться своим преимуществом перед соседями было бы глупо.

Выйдя за порог своей комнаты, Коля на ходу обулся в резиновые шлепки, которые на ногах ощущались словно омерзительная, холодная жабья кожа.

Свет в коридоре был тусклый и безжизненный, казалось, что лампочка, как звезда, взорвалась еще тысячу лет назад, и сейчас люди видят лишь ее мертвенный, иллюзорный свет.

Может, это и к лучшему, и при таком тусклом освещении вся эта нищенская, казённая обстановка меньше бросалась в глаза.

Ведь обитатели барака ни в какой завуалированности уже не нуждались и без того воспринимали как должное; и обшарпанные, свисающие со стен обои, и гнилые полы, и ржавую сантехнику.

Лишь только аварийная проводка, которая время от времени искрилась, из-за нее частенько выбивало пробки, а едкая вонь потом ещё пару суток не выветривалась из коридора, действительно беспокоила жителей барака.

Да и то не всех, а самых бдительных, которыми здесь считались восьмидесятилетняя пенсионерка Галина Петровна Шкрябина и Анжела Галустян, мать-одиночка тридцати шести лет, которая жила здесь вдвоем с двенадцатилетней дочкой Аннушкой.

Всех остальных жильцов аварийное состояние барака беспокоило куда меньше, чем наличие или отсутствие в@дки и денег на оп@хмелку…

Николай Мороз о ремонте тоже беспокоился мало, но не потому, что пил, а потому, что много работал и в основном приходил домой только для того, чтобы переночевать, а ещё потому, что годы летели так быстро, что он, наверное, ещё даже не до конца успел осознать, что живет здесь уже восемь лет…

Коля работал пять дней в неделю и каждый рабочий день просыпается раньше всех, но всякий раз, когда ему удаётся посидеть в туалете без окриков соседей и первому принять душ, он чувствует себя немного супергероем, совершающим невозможное, и это чуток поднимало ему настроение. Так случилось и на сей раз.

Но, увы, тут же нашёлся повод для огорчения, ведь пена для бритья давным-давно кончилась, а новую он так и не купил. С бритвой тоже была беда; производитель указал на упаковке, что лезвие изготовлено из нержавеющей стали, но такая «психосоматическая» надпись на качество никак не влияла, и бритва не только затупилась, но ещё и знатно проржавела.

Но Мороз не собирался себя щадить и без колебаний провел лезвием по коже. Сначала в мыльной пене образовалась неширокая чистая полоска, но тут же испачкалась кровью от мелких порезов. Несмотря на это, Николай продолжал экзекуцию и шкрябал тупым лезвием по щекам, пока наконец не сбрил всю щетину.

Зеркало полностью запотело, и разглядеть сквозь белую пелену своё лицо не представлялось возможным, но Коля не особо-то нуждался в этом, он и без того знал, что выглядит вполне неплохо.

Первого декабря ему исполнилось 30, но годы до сих пор не стерли с его физиономии подростковое обаяние, хотя и красотой его природа тоже не наградила. Самая лучшая характеристика для его внешности – непримечательная: глаза карие, брови, как и волосы, густые и черные, нос длинный, но прямой – аристократичный, без горбинки.

За рост 170 в наше время могут и карликом обозвать, но охотников обижать Николая не находилось, ситуацию всегда спасала улыбка; ведь когда парнишка улыбался, то окружающим всегда казалось, будто он ухмыляется презрительно и горделиво. А подвижный кадык и манера говорить неспешно и тихо действовала на девушек гипнотически, и частенько многие из них начинали вожделеть этого костлявого паренька, почти нелепого и жалкого в своей худобе.

Выйдя из ванной, Коля подумал о завтраке, но тут же прогнал от себя эту мысль, ведь если он сейчас попрётся на кухню ставить чайник, то наверняка наделает столько шума, что поднимет на уши весь барак: «До обеда не умру!» – подумал Мороз и тем самым опять проявил к себе жестокость, ведь его желудок изнывал от голода.

Но всё же шуметь ему не хотелось, ведь в общежитии тишина – золото! И поэтому Коля, проснувшись на рассвете, радовался всякий раз возможности насладиться ею.

Вот и сейчас тишину нарушали лишь звуки из туалета, где давным-давно сломался сливной бачок, и теперь вода в унитазе текла неиссекаемым источником день и ночь. Ну, к этому звуку все давно привыкли, и за раздражающий шум его никто не считал.

Идеальной тишине не давал воцарится и Дядя Паша из второй комнаты. Он, как и многие выпивохи, был «жаворонком» и частенько завтракал ни свет ни заря, не забывая при этом пропустить рюмочку.

Он звенел тарелками и кастрюлями, ни капельки не смущаясь столь раннего часа.

Двери соседей были закрыты на советские ржавые замки, что выглядело особенно нелепо, потому что сами двери фанерные – тонкие межкомнатные, и поэтому такие массивные замки смотрелись глупо.

По звуку было слышно, что вторая комната не заперта, но всё же в душе Николая загорелась слабенькая искорка надежды, что всё-таки ему удастся проскочить мимо дяди Паши незамеченным, и хотя бы сегодня с утра не придётся разговаривать с этим назойливым пропитым мужиком, выслушивать его дурацкие шутки и нюхать перегар.

Проходя мимо, Николай принялся теребить пояс от своего байкового халата, делая вид, что задумался и совсем не замечает соседа, в надежде на взаимный игнор, но эта детская хитрость не сработала, едва Коля поравнялся с его комнатой, как дядя Паша выскочил перед ним, будто чёртик из шкатулки, и заорал так громко, как будто стоит не рядом, а пытался докричаться до него сквозь чащу непроходимого леса:

– О, Мороз! Че рожу отвернул? Че не здороваешься? – вместо доброго утра выпалил бесцеремонный сосед.

– Да у меня ещё глаза слипаются, – неумело попытался оправдаться Коля.

– Глаза-то ладно, главное, чтобы ж*** не слиплась! – пошутил Паша в своей манере и сам заржал, как будто ничего смешнее в жизни не слышал.

На самом деле «Дядя» – это прозвище, Павлика так называли все, на деле он был всего-то года на 3 старше тридцатилетнего Мороза, но из-за постоянных возлияний выглядел лет на шестьдесят! Почти беззубый, с одутловатым лицом и вечным п@рег@ром.

Седые грязные волосы на его башке скоксовались и стали похожи на серую шерстяную шапку.

Дядя Паша носил, не снимая, свой темно-синий спортивный костюм. Зимний вариант наряда отличался от летнего лишь тем, что в холодное время года он надевал под олимпийку тёплый свитер, а летом носил её же на рубашку с коротким рукавом.

Та же ситуация была и с кроссовками: зимой он напяливал их на шерстяные носки, а летом носил на босу ногу.

Несмотря на середину декабря, сейчас сосед предстал перед Николаем в летнем варианте, видимо, ночью стало жарко, и он снял с себя свитер, а быть может, от пь@нки уже забыл, какое нынче время года.

Но следующая фраза, произнесённая дядей Пашей, исключала последний вариант:

– С праздничком тебя! – с каким-то неуместным торжеством в голосе поздравил Мороза алк@ш.

– С каким? – искренне удивился тот в ответ.

– Как так с каким?! – в свою очередь не менее искренне ответил Павел, будто бы удивляясь такому незнанию и невежеству. – Сегодня ж 12 декабря! День Конституции!

– А… Понятно… – растерянно протянул Коля, уже предчувствуя, к чему приведет этот разговор. И попытался перевести тему, – Да ты ж не ори так, дядь Паш, ты ж весь дом разбудишь! Опять Валерка Потапов тебе морду набьёт.

Было видно, что дядя смутился при упоминании того случая, когда он получил в глаз от соседа за то, что громко орал и перебудил всех. Своё смущение униженный Павлик попытался прикрыть бравадой:

– Пусть попробует! Просто в тот раз я сильно пьяный был, а он скотина… А сейчас я его сам в реанимацию отправлю, козла вонючего!

Угроза выпивохи получилась какая-то робкая и беззлобная, поэтому Николай лишь улыбнулся в ответ и попытался отвязаться от соседа.

– Ладно, дядь Паш, я пойду, я на работу опаздываю уже…

– Какая работа? Ведь праздник же! – не отставал Павлик, разя собеседника перегаром наповал.

– Так у меня сегодня рабочий день…

– А… А я вот отпраздновать хотел, но не на что, может, выручишь, а? До пенсии?

Несмотря на молодой возраст, дядя Паша действительно получал пенсию, потому что когда-то работал в котельной, там произошла авария – котёл взорвался, и его сильно контузило, от чего бедняга почти оглох, поэтому и говорил всегда очень громко.

Коле, конечно, было очень жаль соседа, но участвовать в его деградации он не желал и потому ответил уже на ходу, всё же каким-то чудом сумев обойти «загранотряд» в лице одного единственного бух@рика.

– Меня б кто выручил, дядь Паш, я сам не знаю, как до зарплаты дотянуть.

– Так я ж немного прошу… Так просто, чтоб в праздник сухим не сидеть… Может, всё-таки выручишь, а? По-родственному…

Павел давно придумал эту дурацкую шутку насчет того, что они с Николаем родственники, потому что он – Снежко, а Коля – Мороз. Это совпадение никогда не помогало ему клянчить деньги, но он всё же очень любил подчеркивать сходство их фамилий.

Шутка не сработала и на сей раз, и Николай невозмутимо ответил:

– Нет… Правда, нету, дядь Паш, я тебе займу, а сам потом хлеба не куплю себе даже…

– Так перезайми и ты, ты ж человек приличный, тебе всякий даст, и меня выручишь, и сам деньгами разживешься…

– Нет, извини… Это не вариант…

После этих слов в спину ему посыпались возмущения соседа, который никак не желал «убавлять громкость».

И возмущался во всё горло на тему того, какая жизнь тяжелая стала, что, мол, это всё капиталисты проклятые, убили в людях дух товарищества, и люди стали злые и жадные.

Такие сердечные восклицания растрогали Николая, и он, чтобы хоть немного подбодрить бедолагу, пообещал ему:

– Не расстраивайся, дядь Паш, я как разбогатею, про тебя не забуду…

– Так, богатей быстрей! – почти потребовал огорченный сосед, и это его пожелание почему-то прозвучало как проклятье…

Глава 2 Богач и бедняк

***

Николай не обманул соседа, денег у него действительно не было. Когда-то он работал агентом по поставкам в крупной корпорации «Ыш-Мороз-Ель». Эта фирма имеет огромные плантации живых новогодних ёлок. С успехом и колоссальной выгодой поставляет новогодние деревья на ёлочные базары.

Николай устроился работать в эту фирму сразу после 11 класса. И в первые месяцы начальство относилось к нему с большой настороженностью и недоверием.

Но вскоре Николай смог доказать свою компетентность, и ему стали доверять большие контракты. Окрылённый таким успехом, самоуверенный юноша взял на себя ответственность и, не посоветовавшись с вышестоящими начальниками, заключил контракт с Китаем.

Наши вечнозеленые елочки там были мало кому нужны, ведь в этой стране принято наряжать мандариновое дерево, а не хвойную красавицу, как у нас.

Да и вообще Новый год там празднуют по лунному календарю, а значит, разница в датах весьма приличная, и наши елки к тому времени уже идут на утилизацию.

Но китайский партнёр, с которым договаривался Коля, оказался русским по происхождению. И он увидел Николая в том, что в Китае есть большая русская диаспора. И очень много людей, которые привыкли отмечать Новый год, соблюдая русские традиции, а значит, и ёлка им будет необходима!

Уже после того, как контракт был заключён, а ёлки были отправлены, выяснилось, что этот русско-китайский заказчик – обыкновенный авантюрист, пожелавший в праздники сорвать куш.

На самом деле никаких блатных связей с русской диаспорой он не имел, рынок как следует не изучил, а лишь понадеялся на мечту о том, что торговля будет бойкой и они с Николаем без особых хлопот разбогатеют.

В итоге продать удалось от силы штук двадцать. Потерпев такое фиаско, китайский партнёр перестал выходить на связь, а Николай остался должен своей фирме многомиллионный долг.

На самом деле Николая посадили бы в тюрьму, но его спасло то, что владельцем корпорации «Ыш-Мороз-Ель» был его родной старший брат – Мороз Кирилл Николаевич, о том свидетельствует и фамилия в названии этой ёлочной «империи».

Ыш – такое название носил их маленький городок, что в переводе с диалекта северных народов означает «возвышенность». Полвека назад три охотничьих посёлка объединили в один, в итоге получился городок, который в наше время довольно-таки разросся и сейчас, к концу 2024-го, был постоянной численностью в 29000 человек, а летом из-за приезжих дачников людей становилось ещё больше.

Когда Мороз-старший стал крутым бизнесменом, он подумывал переехать в Новосибирск, но потом всё же остался в родном городишке, ведь здесь он был очень влиятельным человеком.

Напрасно надеялся Николай на то, что старший брат пощадит его и не станет требовать долг, ведь он был человеком очень богатым, по местным меркам даже можно сказать сказочно богатым.

Но всё же подал на младшего брата в суд, и теперь бОльшая часть доходов Николая начислялась на счёт фирмы «Ыш-Мороз-Ель», а то, что в названии фигурировала его фамилия тоже, увы, никак не влияла на участь должника…

Когда приключилась эта история с братом, они разругались и больше с тех пор не общались. Хотя до этого прекрасно дружили и даже поженились в один и тот же день.

С той лишь разницей, что для старшего брата это был уже третий брак, а юный Коля женился впервые.

По забавному совпадению их избранницы носили зимние имена. Жену Кирилла звали Изольда, а Николай женился на Снежане. Что в сочетании с фамилией Мороз, которую обе девушки приобретали в замужестве, становилось ещё забавнее…

Супруга старшего брата Мороза, брюнетка Изольда, смуглая, с зелёными пышными губами и выдающимся бюстом, женщина громкая и суетливая, по темпераменту – чистая итальянка, казалась полной противоположностью низенькой хрупкой Снежанны, которую выбрал себе в жёны младший из братьев.

Но в то же время между девушками было и много чего общего – обе красавицы, обе нигде не работали, обе умели капризно надувать губки и виртуозно раскручивать своих мужей на подарки и путешествия.

Неудивительно, что, когда Колю уволили с работы, Снежана не пожелала падать вместе с ним в долговую яму и жить в прогнившем бараке. Она тут же развелась с ним! Коля до сих пор не мог простить, что упустил любовь всей своей жизни. А Кирилл и Изольда по-прежнему продолжали жить в своей шикарной резиденции, вскоре после свадьбы у них родилась девочка Кира, а это значит, что Кирилл Мороз стал отцом уже в пятый раз, если считать детей от предыдущих браков.

В общем, когда их бизнес не заладился, братья Морозы стали яркой иллюстрацией поговорки: «Кому бриллианты мелки, а кому щи жидки». Конечно, если бы были живы родители, то вряд ли бы допустили такую несправедливость по отношению к младшему брату.

Ведь они всегда учили своих сыновей, что семья – это самое главное в жизни, что братья должны жить дружно, что им повезло, что они есть друг у друга, ведь некоторым мальчикам приходится с трудом искать себе друзей, а им повезло, что они уже не одиноки…

Мама и папа с детства втолковывали сыновьям, что брат должен всегда прийти на помощь брату, и до поры до времени они оба чтили наставление родителей, несмотря на довольно-таки солидную разницу в возрасте 15 лет. Но всё-таки деньги стали непреодолимой преградой для их дружбы. К тому времени, когда Коля заключил этот злосчастный контракт, родителей уже не было в живых, и мирить братьев было некому….

Папа и Мама Морозы работали на скучных кабинетных должностях, они даже и познакомились на работе.

Чтобы как-то отвлечься от рутины, они развлекали себя походами. В те времена заниматься туризмом в Советском Союзе было очень модно. Тогда в походы ходили многие, и такое хобби вовсе не казалось каким-то экстремальным или опасным, но, к несчастью, одно из путешествий супругов стало для них роковым, и в одну злополучную ночь они погибли под снежной лавиной вместе с товарищами…

Тогда Коля ещё учился в школе, и старший брат стал его опекуном, а едва ему исполнилось 18, взял его на работу в свою уже тогда успешную фирму.

Обижаться на брата у Николая тогда не было повода, Кирилл доверил ему серьёзное дело и платил очень высокую зарплату. Но всё же не простил ему эту злосчастную сделку с мошенником и заставил выплачивать непомерно высокий долг. С работы его, конечно же, уволил…

С тех пор Николаю приходилось влачить жалкое существование, но богатого Клауса мало заботила судьба брата, он считал, что тот сам во всём виноват.

Клаус – это настоящее имя старшего из братьев. Их родители женились по большой любви и поэтому договорились, что назовут детей в честь друг друга. Тогда УЗИ ещё не делали, и по всем приметам выходило, будто у семьи Мороз родится девочка. Дочку решили назвать в честь матери Клавдия, но родился мальчик. Тогда мама была согласна наречь первенца в честь любимого мужа – Николаем.

Но роды были такие тяжёлые, и Николай так сочувствовал жене и так гордился ею, что она, несмотря на то, что она сама едва не умерла при родах, сумела родить ему здорового ребёнка, что всё-таки решил назвать его Клавдий, хотя это имя изначально и предназначалось девочке и, конечно же, должно было носить женскую коннотацию.

Но тогда никто не знал, будут ли в семье Морозовых ещё детки, и папа сказал так: «Клавдий – это тоже очень красивое имя! Да к тому же редкие имена – это хорошая примета, значит, и судьба у нашего малыша будет счастливая и необычная!»

Мама, конечно же, с радостью согласилась с доводами отца, но вот работница ЗАГСа оказалась куда более упрямой и принципиальной женщиной. Когда ребёнка пришли регистрировать, она заявила: «И что это за имя такое для мальчика – Клавдий! Его же все дразнить будут! Вы что, с первых дней хотите своему ребёнку жизнь испортить?! Нет, это дело, конечно, ваше, но я вам советую от чистого сердца, назовите лучше Клаус, оно вроде как и созвучно с маминым именем, раз уж вам так принципиально мальчика в честь мамы назвать, но и с другой стороны звучит по-мужски! Да и к тому же Клаус так романтично, по-западному… А Клавдий какое-то простецкое, ещё и бабское…».

Регистраторша ЗАГСа имела вид деловой, строгий, молодые родители тут же оробели перед натиском этой горластой женщины и согласились на её вариант. Но Клаус тоже не прижилось – имя мальчика либо забывали, либо дразнили его, и в конце концов малыша стали звать привычно – Кирилл, хотя по документам маленький Мороз по-прежнему оставался Клаусом.

Только лишь спустя 15 лет в их семье случилось чудо! Бог дал Морозам еще одного сынишку. На этот раз никаких чудачеств с именем новорождённого не предвиделось, и мальчика назвали Николай.

А история про необычное имя старшего брата стала их любимой семейной легендой. Хотя Клаус грозился, что как только получит паспорт, сразу официально изменит имя, но когда действительно повзрослел, то передумал.

«А вдруг отец прав, и необычное имя действительно приносит удачу?» – подумал он. И со временем, когда его дела действительно пошли в гору, и ему стало несказанно везти и в любви, и в деньгах, Клаус – Кирилл на полном серьёзе уверовал в магию своего необычного имени, и теперь о смене документов даже не помышлял!

***

Облачившись в рабочий комбинезон и пуховик с капюшоном, Николай вышел из дому. Едва он переступил порог барака и тут же захлебнулся от вьюги, которая разбушевалась ещё сильней, он почувствовал себя беспомощным, словно тряпка, попавшая в натруженные руки прачки, и его залило болезненной.

Несмотря на тёплый пуховик, холод был весьма ощутим. И Мороз подумал: «Как бы не заболеть!»

Но было в этой метели для Николая и что-то сакральное, почти чудесное.

Он прошёл всего-то квартал, от дома до остановки, но за это время ему уже показалось, будто и барак, и долги, и бывшая жена Снежана, и даже дядя Паша – всё теперь заметено снегом и будто-то бы навсегда осталось для него в далёком прошлом…

Ему показалось, будто бы сейчас вот-вот ещё чуть-чуть, и этот снег, словно канцелярская замазка, сотрёт и его, как ошибку, с белого листа зимы…

Фонари уже погасли, и теперь улица и весь город довольствовались белым холодным солнцем, которое светило издали сквозь облака, словно чадушная лампадка.

Ждать маршрутку не пришлось, он с трудом втиснулся в жаркий, пропахший бензиновой гарью салон. Большинство пассажиров были такие же работяги, как и он, тоже, и школьники.

Одетые в чёрные куртки и шапки, из-за чего мужчин было не отличить от женщин, женщин от подростков, а их, в свою очередь, можно было принять за зомби, такой у них был скучающий и безразличный ко всему вид.

Глядя в эти едва ли одушевлённые лица, Николай невольно вспомнил Снегурочку из своего сна. И мысленно выругался: «Вот чёрт! Приснится же ерунда какая-нибудь, а потом хрен отвяжешься!»

Он вспомнил присказку от плохих снов, которой его научила мама в детстве, и проговорил про себя 3 раза: «Куда ночь, туда и сон!»

Мороз сомневался в том, что мамин заговор действительно обладает волшебной силой, но как бы там ни было, с началом рабочего дня он не то что про сон забыл, он так упахался, ему было не до снов.

Работа на снегоуборочном тракторе – это тяжёлый труд, но Коля считал, что ему повезло, ведь у него, у меня вообще не было никакого образования, кроме школы, брат ведь по-родственному взял его в свою фирму, и тогда никто не думал, что они поссорятся так сильно и навсегда…

К счастью для Николая, в ЖКХ шли работать не очень-то охотно, и как только он получил права, соответствующие категории, его тут же приняли на работу без проблем.

Платили 50000, иногда чуть больше, холостяку Морозу этого хватило бы за глаза, если бы не долги перед братом…

«И зачем им мои деньги?! – частенько возмущался про себя несчастный должник. – Изольда тратит на костюмчики для своих шавок больше, чем вся моя зарплата за месяц! Неужели Кириллу приятно думать, что я пашу здесь как раб, а сам в итоге остаюсь без копейки! И за что со мной так, что я сделал?! Я что, нарочно хотел его кинуть?! Нет! Я что, украл у него деньги и разбогател?! Нет! Я что, пытался нанять киллера, чтобы убить его и забрать себе его фирму?! Нет! Так почему я должен десятки лет работать на него как каторжный?!»

Но всё, что оставалось бедному младшему брату, это возмущаться, видя беспомощный внутренний диалог с самим собой, никакой связи с Кириллом у него не было, а его охранники никогда бы не позволили ему явиться в резиденцию их всемогущего босса и начать выяснять отношения.

Поэтому Коля старался не бередить себе душу такими мыслями, и мысль о том, что ему хотя бы удалось избежать тюремного заключения, служила ему хоть слабым, но всё же утешением…

Вот и сегодня он старался ни о чём плохом не думать, благо работа у него была такая, что не заскучаешь: снегоуборщик в его краях – первый по важности человек!

Снег из города надо вывозить обязательно и в срок! И тут дело даже не столько в автомобильном трафике, что тоже очень важно, но это ещё и экология, и здоровье горожан!

Если грязный снег будет копиться слой за слоем, он всё больше и больше впитывает в себя реагенты, выхлопные газы, и пока он лежит, это ещё вроде ничего, если его не пытаться есть, а вот когда начнёт таять, тогда-то и случится «маленькая экологическая катастрофа», поэтому Мороз с коллегами относился к своей работе крайне ответственно, и они делали всё, чтобы этого избежать.

Но, несмотря на их самоотверженный труд, на коммунальщиков каждый год было очень много жалоб: «Весь город замело! Чистят плохо, не пройти, не проехать!» – возмущались скандальные граждане.

И мало кто задумывался о своём поведении: о том, что автомобилисты ставят свои машины где попало, а упёртые бабушки совсем позабыли предупреждение Василия Алибабаевича из советской комедии: «Эй, гражданин! Ты туда не ходи, ты сюда ходи. А то снег в башку попадёт. Совсем мёртвый будешь!»

С упорством, достойным лучшего применения, они желали пройти именно туда, где нельзя! Нередко бывало, что в самый разгар погрузки снега какая-нибудь пенсионерка, поленившись обойти в паре метров, обязательно норовила протиснуться в узком пространстве между трактором и самосвалом, даже не думая о том, насколько это опасно, ведь снег или лёд с ковша может упасть и прибить насмерть. А тот, кто попытается сделать замечание такому вот «божьему одуванчику», будет обруган как последний шелудивый пёс!

К обеду Николай уже изрядно вымотался, но усталость голод не притупила, наоборот, есть хотелось ещё больше, ведь с утра он не выпил даже чай.

Поэтому во время перерыва он решил смотаться в ближайший продуктовый, чтобы купить что-то на перекус. К этому времени метель уже унялась, но зато заметно похолодало. Особенно это чувствовалось в магазине из-за контраста температур, ведь как только Коля оказался внутри, на него пахнуло искусственным жаром на топливных батарей, тут царил одурманивающий запах свежего хлеба, и в животе у Мороза заурчало так громко, что, казалось, слышно даже через пуховик.

Оглядев прилавки и прицепившись, Николай с удивлением заметил, что цены стали ещё выше, чем пару дней назад.

В кошельке у него оставалось чуть больше тысячи, а до зарплаты было ещё 2 недели. Поэтому Николай несказанно обрадовался, когда увидел, что сегодня на смене его «подружка» – продавщица Лена Ромашова. Когда-то у них было по п@не пару раз, но, к счастью для Мороза, Елена – девушка замужняя, и поэтому расстались они без обид.

Менять мужа-вахтовика на дворника в планы Ромашовой не входило, и бывшие случайные любовники теперь общались просто по-приятельски:

– О, привет, Лен! Как дела?! – поздоровался Николай, особо не вкладывая в эту фразу никакого интереса.

– Привет… Нормально… А у тебя как? – ещё более безразлично спросила девушка.

Она была лет на пять, а то и восемь моложе Коли, ну, по её внешнему виду определить это было невозможно. Дородная, грудастая баба, с массивной золотой цепочкой и не менее массивным перстеньком, выглядела не моложе чем на полтинник.

Макияж, может быть, и мог бы спасти положение, но девушка предпочитала стиль «матрёшки», голубые тени и ярко-алые губы ещё никого не украшали…

Впрочем, к Ленкиному макияжу все привыкли, чего не скажешь о духах. Казалось, подойди к ней чуть поближе, и есть риск впасть в диабетическую кому от такого сладкого аромата.

– Пройдёт… Что, Славик твой опять в командировке? – ляпнул Мороз в надежде продолжить неклеющийся разговор.

– Да, а чё? – заметно оживилась девушка.

– Да просто спросил… – тут же остудил ее пыл Коля, который уже сам пожалел, что вспомнил про ее мужа. – Слушай, Лен, ты не могла бы мне в долг записать? – продолжил он, чуть понизив голос.

– А что тут записывать-то? Палка «Краковсковской», батон, 2 сырка «Дружба» и кофе, рублей на 350 вытянет всего-то.

– Да, но у меня сейчас с деньгами совсем туго, – уже привычно признался Мороз почти без стеснения.

– Может, ещё бутылку возьмёшь хотя бы?! – подала Ромашова резонную, на её взгляд, идею.

– Не… не надо… Мне только вот… – пододвинул к ней свои жалкие покупки Коля. Продавщица громко хмыкнула и посмотрела на него, как на маленького глупого ребёнка.

– Ну, тогда с Вас 369 р., – объявила она цену за продукты, напустив на себя при этом как можно более принципиальный вид.

– Ладно, считай ещё и бутылку! – согласился Николай. – Вечером дядю Пашу осчастливлю в честь праздничка, – пояснил он.

Продавщица победно заулыбалась и подала Николаю не самую-то и дешёвую в@дку вместе с теми продуктами, которые он уже выбрал.

На сей раз получившуюся сумму она озвучивать не стала, просто молча записала её в долговую тетрадь.

Коля поблагодарил, попрощался и ушёл.

За обедом работяга поглощал еду с куда большим рвением, чем то приличествует культурному человеку. И бутерброд, и самый дешевенький кофе «3/1» казались несказанно вкусными.

Он ещё не успел доесть, как на сотовый позвонил начальник:

– Мороз, ты сейчас где? – спросил он, не поздоровавшись.

– Здрасте, Михал Михалыч, – невпопад поздоровался Коля, дожёвывая бутерброд.

– Ты где есть?! – с ещё большим раздражением в голосе спросил его собеседник, снова проигнорировав правила приличия.

– Обедаю… – растерянно признался Мороз, громко прихлёбывая кофе, как бы в подтверждении своих слов.

– Вы на Тюленино сейчас? – сам обозначил местоположение своего подчиненного Михаил Михалыч.

– Да!

– С бригадой Никитина?

– Да, – снова согласился Коля и приуныл, ожидая взбучки из-за очередных жалоб от населения.

– Слушай, давай после обеда дуй в Бортниковский переулок. Здесь какой-то придурок уродскую статую слепил, надо срочно убрать!

– Не понял, как так статую убрать?

– Ну, здесь какое-то хулиганье то ли снеговика слепили, то ли ледяную фигуру поставили… То ли голого кого-то изобразили, то ли не знаю, что там… Езжай сам разберись, короче… Понял?

– Нет, не понял, я что, один должен ехать ломать, что ли?!

– Ну а что ты мне прикажешь, бригаду МЧС тебе в помощь вызывать?! Смотаешься сейчас, а мужики пусть работают, мы и так дай бог, чтобы за неделю разгреблись! – приправил свою последнюю фразу смачным матом Михалыч в адрес метели и ее матери.

– Хорошо… – ответил Мороз.

Начальнику, видимо, не понравился его неуверенный тон, и он со строгостью в голосе уточнил:

– Коля, ты давай там вату не катай! Мне из мэрии звонили, только что сказали срочно убрать! Срочно! Ты понял меня?!

– Да, понял! Уже еду…

Согласился Мороз, хотя в душе и был очень огорчён тем, что ему не удалось хотя бы ещё немножечко отдохнуть.

Тогда Коля еще не догадывался, что этот звонок начальника навсегда изменит его жизнь…

Глава 3 Ледяной чёрт

***

Снегоуборочный трактор – это не «Мерседес», поэтому на адрес, указанный начальником, Николай приехал только минут через сорок. Переулок Бортникова находился на пересечении с центральной улицей Ленина. Это главная в городе улица, здесь находились все самые значимые объекты, в том числе и местный дворец культуры.

Коля бывал здесь тысячи раз ещё с детства, здесь проходили многочисленные церемонии награждения, школьные балы, детские утренники, новогодние ёлки, со сцены ГДК выступали местные чиновники, а иногда приезжали знаменитые артисты из Новосибирска или даже Москвы.

Ишивчане называли это здание по-простецки – клуб. Видок у него был такой, что о концертах и других увеселительных мероприятиях думаешь в последнюю очередь.

Оно было выстроенное в стиле классицизма и, с одной стороны, вполне соответствовал своему званию «дворец» – массивное, бетонное, с колоннами. Но, с другой стороны, оно было как-то чрезвычайно вытянуто в длину, при этом казалось слишком низким для такого монументального строения, из серого бетона без отделки оно напоминало пачку гигантского сливочного масла в фольге, зачем-то воткнутую в центр города.

Казалось, архитекторы запутались между желанием подчеркнуть в своём строении всё величие и индустриальную мощь Советского Союза, но в то же время им явно хотелось лишить «дворец» всякой буржуазной помпезности. Поэтому колонны оставили, а про отделку забыли. Что косвенно свидетельствовало о том, что ГДК строился в эпоху Хрущева, но Коля мало что понимал в архитектуре и не так чтобы очень разбирался в истории…

Мороз помнил ещё со школы, что полы в здании обшарпанные, покатые, а некоторые участки и вовсе хорошо было бы обнести предупреждающей лентой, потому что если туда по незнанию кто-то наступит, то рискует застрять в дыре, переломав себе ноги. Но хуже всего было не это, больше всего пугали тонюсенькие стёкла в сгнивших плесневых рамах. Всякий раз, когда играла громкая музыка, стёкла нуждались в чуде, чтобы не выпасть и не треснуть от вибрации.

О том, чтобы открывать окна, когда жарко или чтобы помыть, речи вообще не шло. А в прохладную погоду зрителей, а иногда даже артистов просили не снимать верхнюю одежду, потому что по зданию гуляли сквозняки. И люди сидели в куртках, в пуховиках и польтах, что нарушало даже мало-мальский праздничный настрой.

Завклубом была 56-летняя Альбина Николаевна Золотько, женщина деятельная, активная и сердобольная.

Она искренне любила свою работу, любила детей, да и вообще была человеком неравнодушным ко всем людям, но её беда была в том, что она сама, как и архитекторы клуба, не определилась и металась в своей социальной модели поведения – иногда представала в роли интеллигентной гордячки, а когда ей приходилось решать бытовые вопросы, она легко трансформировалась в хабалку и материлась, как зэчка.

Ее вовсе не смущало, если свидетелями такого маргинального поведения вдруг становились какие-нибудь чиновники или дети…

Но, несмотря на это, Альбину Николаевну большинство граждан искренне уважали, и в упадническом состоянии клуба ее никто не обвинял.

Хотя время от времени ходили слухи о том, что деньги, выделенные на ремонт, она разворовывает, но за столько лет к Золотько так все привыкли, так сроднились с ней, что всерьёз обвинять эту женщину в воровстве никто не решался.

Старшее поколение к коррупции давно привыкло и убаюкивало свою бдительность дурацкой фразой: «Они воруют и нам воровать дают!». А молодым было всё безразлично, лишь бы интернет был.

А к реальной жизни они относились так, будто бы их просто заставляют делать всё это родители, а им приходится подчиняться только, чтобы они отстали…

Если раньше такое апатичное восприятие у подростков касалось только домашней работы или огорода, то теперь это стало почти всех аспектов жизни; от школы до похода на пикник…

Со своего выпускного вечера Николай больше не нашёл повода посетить ГДК. Театр он считал самой скучной затеей на свете. Концерты он терпеть не мог. Искренне не понимал, как люди могут тратить деньги на билеты в кино, хотя то же самое можно посмотреть по телевизору, да и ещё и удобненько устроившись при этом на любимом диване с п@вком и чипсами.

Дискотеки ему были не по возрасту. Детей у него не было, поэтому незавидная участь отбывать повинность на детских самодеятельных спектаклях его миновала.

Он знал, что время от времени здесь выступает его старший брат в качестве спонсора каких-нибудь московских артистов, но ему это тоже было абсолютно неинтересно.

Поэтому из культурной жизни их маленького городка он давно и без сожаления выпал. Как, наверное, из жизни в целом; работа-дом-телевизор – вот теперь его круг Сансары.

Эта мысль больно резанула ему по сердцу, когда он подъехал к площади, здесь когда-то давно они вместе любили гулять со Снежаной, фотографироваться у городской ёлки. Которую городу каждый год поставляла фирма «Иш-Мороз-Ель».

На минутку Николай вспомнил и бывшую жену, и брата, теперь уже, можно сказать, тоже бывшего…

Хотя тут же отвлёкся и профессиональным взглядом оценил качество работы своих коллег, и городская площадь, и территория у фасада здания были вычислены идеально. Но это по улице Ленина, а ему нужно было в переулок Бортникова, чтобы «избушка» повернулась к нему задом, так сказать, ведь там располагался чёрный вход в клуб.

Вот тут-то снега было по колено!

Через этот запасной выход имели право заходить лишь администрация, работники сцены и артисты, а зрители всегда входили с главного входа.

И, видимо, сегодня в ГДК намечалось какое-то мероприятие в честь Дня Конституции, иначе вряд ли кто-то бы вообще обеспокоился этой хулиганской выходкой.

Мороз и сам-то не сразу заметил ту ледяную статую, которую приехал уничтожать. «Наверное, побоялись у главного входа поставить, чтобы родителям штраф не припаяли… А может, камеры там…» – подумал Коля, немало удивившись тому, что обычно отмороженные подростки, стараясь привлечь к себе внимание, «гадят» на самом видном месте, а тут чего-то поскромничали и установили свою похабную ледяную скульптуру среди сугробов, в нелюдимом переулке, чтоб было на них совсем не похоже…

Коля вышел из трактора, прихватив с собой монтировку, в полной готовности приступать к демонтажу, но тут вдруг ему стало совестно оставлять переулок в таком заснеженном запустении.

На машине тут было не развернуться поэтому, Мороз беззолобно, но от всего сердца матюкнулся, взял лопату и пошёл бороться с сугробами в рукопашную…

Уже минут через 10 он вспотел и снял с себя пуховик.

Махал лопатой он с озорной удалью, не давая себе передышки, и это ему даже нравилось, он даже заметно взбодрился от такой вот зарядки, и послеобеденную апатию и сонливость как рукой сняло.

Закончив работу, он словно бы в бане побывал, а лицо его так распарилось, что он теперь соответствовал присказке «Мороз – красный нос».

Видя порядок. Коля остался доволен собой, он снова вернулся в кабину, поменял лопату на монтировку, снова надел пуховик и только теперь заметил пропущенный звонок на мобильном от напарника Семёна. Николаю хоть и было неохота, но он всё-таки перезвонил. И коллега тут же набросился на него с претензиями:

– Алло, алло, Мороз! Где тебя черти носят?! Ты что, забурился где-то и спишь, пока мы тут вкалываем?! Ты что, совсем обнаглел, что ли?! – Никитин использовал в своей речи куда более крепкие выражения, и Коля отвечал ему в той же манере: – Какой, блин, спишь! С хрена бы я спал?! Меня Михалыч послал на Бортникова, я тут разгребаюсь!

– А с какого перепугу ты на Бортникова должен убирать?! А где Туманского бригада? – Семён произнёс это с таким удивлением, что в его голосе даже проскочили нотки недоверия к товарищу, но Мороз говорил уверенно и серьёзно:

– А я откуда знаю?! Говорит, ему из мэрии позвонили…

– Во бляха-муха! А че меня с собой не взял?! Вместе бы подшабашили… – Никитин заметно расстроился, предположив, что начальник пообещал Николаю заплатить сверхъестественные.

– Да какой подшабашили! Он сказал, делов на пять минут, а тут оказалось снега по колено… – только и всего, что сказал Николай, не пожелав пересказать историю про вандалов и ледяную статую.

– И че, ты долго там ещё?! – Вопрос недовольного собеседника прозвучал как претензия, и Коля поспешил его успокоить:

– Да нет, ну… Через часок буду…

– Ладно, – недовольно буркнул Никитин и бросил трубку.

Николай уже сам на себя разозлился за то, что столько времени потратил на то, чтобы расчистить «чужой» снег, но что сделано, то сделано, не насыпать же сугробы по новой…