Читать онлайн Огни Бездны: Песня Океании

Пролог Тень в Угольном Мешке

Холодная, почти жидкая гладь пульта учебного симулятора сливалась с нервными окончаниями пальцев Марка Соколова, передавая не только тактильные сигналы, но и едва уловимую вибрацию искусственной гравитации. Воздух здесь всегда пах стерильным озоном и пылью отфильтрованных системой рециркуляции частиц – запах абсолютного контроля. За виртуальным иллюминатором, обрамленным матовым черным пластиком, клубилась бездна туманности Угольный Мешок – космического левиафана, пожирающего даже призрачный свет далеких звезд. Его угольно-черная бархатистость, пронизанная редкими багровыми прожилками разогретого газа, казалась осязаемой, зловещей в своей неподвижности. Эта тьма была не пустотой, а сущностью, поглощающей надежду.

Его руки двигались над сенсорными панелями с безупречной точностью часового механизма, каждый жест отточен тысячами часов тренировок. Тактическая сетка, проецируемая прямо на сетчатку через нейроимплант, рисовала цифровые реки данных – векторы движения, энергетические сигнатуры, вероятностные модели угроз. Они сливались в единый, стремительный поток сознания, подчиняясь железной логике алгоритмов. "Курс 245 маркер 10. Цель «Альфа»: крейсер класса «Коготь». Расчет траектории уклонения: дельта-пируэт с коррекцией по оси Y на 0.3 радиана… Время до перехвата: 47.3 секунды." Голос симулятора был бесстрастен, как скрип пера на древнем пергаменте судьбы.

Логика царила здесь безраздельно. В стерильном вакууме симуляций, где ошибка стоила лишь перезагрузки и сухого щелчка системного сброса, он был богом. Он мог заставить корабль танцевать среди метеоритных роев, уворачиваться от сокрушительных залпов, находить единственную щель в неприступной обороне. Здесь его решения были кристально чистые, неомраченные. Но богом, чей стальной трон содрогнулся бы при мысли о настоящем вакууме, о настоящем огне, вырывающемся из развороченных переборок, о настоящем крике боли в наушниках, таком громком и близком, что он проникает сквозь шум двигателей и звон тревоги прямо в кости… Слабый пунктир этой мысли, как помеха на чистом сигнале, тут же был подавлен, загнан в самый дальний угол подсознания. Не сейчас. Не здесь.

Дипломат-пилот. Миротворец в броне звездного крейсера. Вот единственное уравнение, решением которого была его жизнь. Формула, выученная наизусть с детства, после того как война унесла родителей и оставила его в холодных стенах Академии Сириуса. Мир – высшая цель. Но мир, добытый силой и точным расчетом. Без слабости.

Рапорт о блестящих результатах лег на стол капитана Петровой бесшумным электронным призраком – строки безупречных цифр, графики идеальных маневров. Приглашение на борт «Гармонии», флагмана дипломатической флотилии, направляющейся к таинственной Океании, было не наградой, а неизбежным, логичным выводом этого уравнения. Следующим шагом в безупречной карьере. Глубины космоса манили беззвездным мраком Угольного Мешка и аквамариновым сиянием далекого водного гиганта. И лишь где-то в самой темной глубине его собственного существа, под слоями вымуштрованной дисциплины, таился холодный страх перед глубинами настоящими – перед чудовищным давлением океанских бездн Океании, которое могло сплющить корпус как скорлупу; перед абсолютной неизвестностью того, что скрывается под ее волнами; перед тем роковым моментом, когда холодный расчет может дать сбой под огнем, и тогда останется только животный ужас, парализующий волю. Страх, что он – всего лишь продукт симулятора, и в настоящем бою его уравнения рассыплются в прах.

Вспомнилось лицо старого инструктора по тактике, Громова, с его шрамом через левую бровь – подарком реального боя на Поясе Астероидов. "Симулятор, Соколов, – хрипел он, окутываясь едким дымом дешевой сигары, – он учит тебя что делать. Но не учит как это делать, когда тебе в уши орет умирающий наводчик, когда трясет так, что зубы вылетают, а по экрану течет кровь. Вот тогда и узнаешь, из чего ты сделан. Из стали или из трухи." Марк тогда лишь стиснул челюсти, уверенный в своей стали. Теперь же, глядя в бездну Угольного Мешка, он впервые почувствовал холодок сомнения. Труха. Может, он всего лишь труха?

Он резко встряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет. Уравнение работает. Он доказал это здесь. Он готов. Сдавив подлокотники кресла до побеления костяшек, Марк сделал последний ввод в систему. Симуляция завершилась триумфальным зеленым "Миссия выполнена". Но эйфории не было. Только тихая, навязчивая вибрация страха, идущая из глубин, где пряталась тень.

Глава 1 Лебедь над Аквамарином

«Гармония» плыла сквозь протопланетную пыль, подобно грациозному лебедю, вырезанному из лунного серебра и звездной стали. Ее длинные, плавные линии корпуса, лишенные агрессивных углов военных кораблей, отражали тусклый свет далекого солнца Океании, переливаясь холодным блеском. За ее широкими, изогнутыми иллюминаторами, сделанными из мономолекулярного прозрачного сплава, разворачивалась аквамариновая симфония. Гигантский водный мир, окутанный вуалью перламутровых облаков и опоясанный сияющими кольцами льда, дышал в лучах своей звезды. Его шторма были крошечными завихрениями белого на необъятном лазурном полотне, как мазки кисти на гигантском полотне. Воздух на мостике был прохладен, чуть ионизирован, с едва уловимым запахом технической смазки и свежего фильтрата – дыхание огромного, живого корабля.

На мостике царила сосредоточенная тишина, нарушаемая лишь тихим, басовитым гулом силового поля, защищающего корабль от микрометеоритов, и ритмичными щелчками контрольных панелей. Капитан Ирина Петрова стояла у главного экрана, ее поза – прямая, незыблемая – излучала спокойную, непоколебимую силу. Ее темно-каштановые волосы, собранные в тугой, безупречный узел, подчеркивали резкие, словно высеченные из гранита черты лица. Шрам, тонкая белая линия, пересекавший левый висок, был единственным намеком на бурное прошлое, не вязавшимся с ее нынешним статусом дипломата. Ее взгляд, острый и всевидящий, как у хищной птицы, скользнул по фигуре Марка Соколова, замершего у запасного пульта навигации. Он чувствовал этот взгляд на своей спине – оценивающий, взвешивающий, как на ладони. Взгляд, который видел не только курсанта с безупречным досье, но и того мальчишку, что дрожал где-то внутри.

«Первые контакты, курсант Соколов, – произнесла она, не отрывая глаз от водного гиганта. Ее голос был низким, уверенным, как гул двигателей «Гармонии», но в нем слышались обертона чего-то еще – усталости? Опыта? – «Это не балет с прописанными па. Никаких четких схем, выверенных протоколов. Это джаз. Импровизация на вечную тему “неизвестность”. Будьте готовы к диссонансу. К фальшивым нотам. К тому, что ваш инструмент, – она слегка кивнула в сторону пультов, – или вы сами, может подвести в самый ответственный момент.» Она повернулась к нему, и ее серые глаза, холодные и проницательные, встретились с его взглядом. «Страх – это нормально. Главное – не дать ему дирижировать оркестром.»

Рядом с капитаном, нервно перебирая тонкий кристалл с записью странных, пульсирующих световых сигналов, стояла Лена Ковалева. Ее темные, почти черные глаза, казавшиеся бездонными в приглушенном полумраке мостика, горели внутренним огнем нетерпения и восторга. Она была полной противоположностью Марку – где он искал порядок, она видела поэзию хаоса. «Они говорят светом, капитан! – вырвалось у нее, голос дрожал от волнения, срываясь на высокой ноте. – Как… как живое, дышащее северное сияние, но наполненное смыслом! Их базовые паттерны… это не просто сигналы, это фундамент сложнейшей коммуникационной системы!» Она прижала кристалл к груди, словно оберег, драгоценность. «Океания – это не просто планета. Это их… их библиотека, капитан! Их летопись, написанная светом в толще воды! Весь океан – это страница, а они – чернила и читатели одновременно!»

Марк наблюдал за ней краем глаза, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица. Ее энтузиазм был заразителен, как электрический разряд, но и чужд его собственному, строго контролируемому подходу. Эмоции. Субъективность. Ненадежные факторы. Его разум искал четкие алгоритмы декодирования, частотные диапазоны, цифровые словари соответствий. То, что можно вычислить, смоделировать, предсказать с точностью до миллисекунды. Лена же, казалось, говорила на языке интуиции и поэзии, пытаясь услышать музыку в хаосе мерцаний, прочувствовать ритм этой непостижимой симфонии света. Он вспомнил свои первые дни в Академии, где его рациональность столкнулась с подобным же энтузиазмом на курсе ксенопсихологии. Тогда он отмахнулся. Теперь же этот подход был ключом к контакту, и это его раздражало.

«Ваша задача, Лена, – сказала Петрова, поворачиваясь к девушке, – перевести не только слова. Слова – это просто ноты. Переведите намерения. Их “да”, их “нет”, их “опасно”. И особенно их “почему”. Без понимания “почему” любой контакт – это разговор глухих через толстое стекло.» Капитан снова посмотрела на Океанию, ее взгляд скользил по водным просторам, будто пытаясь проникнуть в тайну глубин. «А ваша, курсант, – ее взгляд, тяжелый и неумолимый, вернулся к Марку, – обеспечить, чтобы у Лены и у всех нас было время и безопасность для этого перевода. Даже если “джаз”, – она чуть заметно усмехнулась, – превратится в оглушительную какофонию.» В ее словах звучал невысказанный приказ: Будь щитом. Дай нам время понять.

Внезапно мягкий, почти апатичный голос оператора связи, старшины Костина, человека с вечно усталым лицом и пальцами, порхающими над консолью с нечеловеческой скоростью, разрезал тишину: «Капитан, фиксирую неопознанный объект на периферии дальнего сканирования. Сектор Гамма-7. За внешней гранью пояса астероидов спутника Цербер. Небольшой, низкая сигнатура. Тепловое и ЭМ-поле в пределах фоновых значений. Возможно, обломок. Ледяной булыжник.»

Петрова нахмурилась, тонкие брови сошлись у переносицы. «Траектория? Относительно Цербера и нашего курса.»

«Пассивная. Дрейфует со скоростью роя мелких фрагментов. Но… – Костин сделал паузу, его пальцы замерли над сенсором, – слишком… правильный для обломка. Эхолокация дает почти идеальную сферу. Размер – около тридцати метров. Аномально гладкая поверхность.»

На мостике повисла напряженная тишина. Даже гулы систем показались тише. Петрова не шелохнулась, но Марк уловил мгновенное напряжение в ее спине. «Держите на мониторах, – скомандовала капитан, голос стал жестче, режущим. – Усильте сканирование сектора Гамма всеми доступными средствами. Активную локацию не применять. Курс на Океанию сохраняем. Всем постам – повышенная бдительность. Старший Волков, проверьте готовность оборонительных систем в тихом режиме.» Ее лицо оставалось спокойным, маской профессионализма, но в глазах, когда она бросила быстрый взгляд на загадочную сферу, появившуюся на краю тактического экрана, мелькнула тень. Не страх. Предвидение. Диссонанс уже стучался в дверь, тихим, но настойчивым сигналом.

Марк почувствовал, как по спине пробежал холодок, несмотря на комфортную температуру мостика. Уравнение усложнялось. Добавилась новая переменная. Неизвестная. Идеальная сфера в хаосе астероидного пояса. Он посмотрел на Лену. Она тоже смотрела на экран, но не с тревогой, а с внезапным, острым интересом, как будто этот странный объект был еще одной загадочной буквой в световой книге Океании. Ее кристалл она сжала крепче. Марк же мысленно перебирал тактические сценарии, пытаясь вписать идеальную сферу в свои уравнения защиты «Гармонии». Щель была слишком узкой. Неизвестная угрожала свести на нет все его безупречные симуляции. Тень из Угольного Мешка, казалось, дотянулась и сюда, к аквамариновым вратам Океании.

Глава 2 Танец осколков

«Гармония» мягко, почти невесомо вошла в зону гравитационного влияния Океании, словно огромная птица, осторожно опускающая лапы на незнакомую землю. Гигантский водный шар заполнил все экраны мостика, его сине-зеленая мантия, испещренная вихрями облаков, казалась теперь бескрайней и бездонной, затягивающей взгляд. Воздух в отсеке сгустился от напряжения, запах озона от работающих на полную сенсоров смешивался с едва уловимым ароматом кофе из кружки старшины Костина – последний островок привычного мира. Спутник Цербер, мрачный, покрытый шрамами кратеров шар замерзшего метана и ядовитых синеватых льдов, висел рядом, как зловещий страж, отбрасывающий холодную тень на аквамариновый лик Океании. Его поверхность, постоянно сканируемая, напоминала гниющее яблоко – бурая, желтая, с пятнами мертвенно-белого. Именно от его радиотени, как стая голодных пираний, вынырнувшая из черной воды, появились «призраки».

Три корабля. Угловатые, лишенные опознавательных знаков, обтянутые матово-черным, поглощающим сканирующие лучи композитным покрытием. Их формы были лишены изящества «Гармонии» – это были кулаки из черного металла, тупые, функциональные, напичканные выступающими платформами орудий. Они материализовались внезапно, без предупреждения, используя естественные помехи от излучения Цербера и его астероидного пояса как идеальный щит. Их появление было ударом под дых. Идеальная сфера… Приманка? Или наблюдатель? – мелькнуло у Марка, но времени на раздумья не было.

«КРАСНАЯ ТРЕВОГА! ВСЕ ПО БОЕВЫМ ПОСТАМ! ЩИТЫ НА МАКСИМУМ! КОРРЕКЦИЯ КУРСА – ЭВАСИВНЫЙ МАНЕВР «ЗИГЗАГ-3»!» – Голос Петровой прогремел по общему каналу, резанув сталью, сокрушая тишину. Харизматичный дипломат мгновенно исчез, растворился. Остался только капитан боевого корабля, ее лицо стало каменной маской, глаза сузились до опасных щелочек, все внимание приковано к тактическому голографическому дисплею, где три кроваво-красных метки уже неслись к зеленому силуэту «Гармонии» с пугающей скоростью. Ее пальцы сжали спинку кресла так, что побелели костяшки.

Сигнал тревоги взвыл кровавым альтом, оглушая, вышибая мысли, заполняя все пространство мостика вибрирующей болью. Мягкое освещение сменилось на тревожное, пульсирующее багровое, отбрасывая зловещие, прыгающие тени на лица и панели. Первый залп плазменных зарядов ударил по кормовым щитам. Удар! Настоящий, физический удар! Не вибрация симулятора – сокрушительный толчок, сотрясающий кости, бросающий все незакрепленное на пол. Марка швырнуло на край пульта навигации. Грудная клетка ударилась о твердый пластик, выбив воздух. На экранах перед ним замелькали багровые предупреждения: «Щит сектора 7 ослаблен на 30%!», «Повреждения корпуса в отсеке 12! Утечка теплоносителя!», «Сенсорная мачта №2 – поражена!».

Хаос. Абсолютный хаос. Данные сыпались водопадом, сливаясь в нечитаемый поток. Крики по связи перебивали друг друга: «Отсек 4 – давление падает!», «Медпункт, готовность!», «Энергетика – перегрузка по контуру!». Рев сирен сливался с натужным гулом перегруженных щитов и скрежетом поврежденных конструкций где-то в глубине корабля. Логика… Где логика?! – пронеслось в голове Марка, пока он цеплялся за пульт, пытаясь встать, отплевываясь от солоноватого привкуса крови на губе (прикусил при ударе). Его пальцы, такие уверенные и точные в стерильном вакууме симулятора, предательски дрожали, скользили по сенсорным панелям. Экран перед ним мигал десятками значков угроз, траекторий, расчетов времени до столкновения. Он пытался сфокусироваться, вычленить главное, применить свои безупречные алгоритмы, но цифры и линии расплывались, прыгали, смешивались в кровавую кашу. Труха. Я труха. Как и предсказывал Громов. Холодный пот залил спину под униформой.

«Пилотный мостик поражен прямым попаданием! Пожар в отсеках 9 и 10! Пилот Калинин тяжело ранен! Системы жизнеобеспечения пилотного модуля нарушены! Эвакуация!» – донесся искаженный, полный статики и ужаса крик по связи. Голос второго пилота, лейтенанта Воронина, срывался на визг.

«СОКОЛОВ! НА МЕСТО ПИЛОТА! НЕМЕДЛЕННО!» – приказ Петровой врезался в сознание как раскаленный нож, перекрывая рев сирен и гул собственной паники. Он почувствовал, как ледяная волна чистого, животного страха накатила снизу, сжала горло, сдавила легкие. Нет. Не сейчас. Не готов. Не могу! Мысли метались, как пойманные мухи. Но тело, вымуштрованное годами тренировок, уже отреагировало. Ноги, будто чужие, понесли его по коридору, качающемуся от новых ударов. Багровое мигание аварийных ламп, звон разлетающихся осколков пластика где-то позади, приглушенные крики, доносящиеся из открытых люков, едкий запах гари, озона и… крови. Запах реальной войны.

Пилотный мостик был адом. Дым, едкий и густой, резал глаза, стелился по полу. Мигающие аварийные огни бросали судорожные тени на разбитые консоли, из которых били искры. На полу, в луже темной, маслянистой гидравлической жидкости, лежал старший пилот Калинин. Его скафандр ниже пояса был прожжен и обуглен, лицо под шлемом – мертвенно-бледное, рот полуоткрыт в беззвучном крике. Второй пилот, лейтенант Воронин, заливаясь кровью из глубокого пореза на лбу (кровь заливала ему правый глаз), отчаянно дергал штурвал, пытаясь удержать корабль от сваливания в штопор. Его лицо было искажено гримасой боли и концентрации, пальцы скользили по клейкой от крови рукояти. «Держи… курс, черт возьми!» – хрипел он, обращаясь к пустоте или к призраку Калинина.

«Держи курс!» – закричал Марк, не своим голосом, падая в свободное кресло Калинина. Руки схватились за штурвал – холодный, липкий. Он чувствовал дрожь «Гармонии» как свою собственную – глубокую, вибрационную боль гигантского раненого зверя. На главном экране – три черных кошмара, неумолимо сближающихся, их орудия уже светились готовностью к новому залпу. Куда уклоняться?! Дельта-пируэт? Но ось Y… коррекция… Паника, черная и липкая, как смола, заполняла сознание, вытесняя все расчеты, все уравнения. Он видел только красные метки смерти. Инстинктивно, в отчаянии, он дернул штурвал влево, наугад. Корабль застонал металлом, резко кренясь. Новый удар! Град осколков от близкого разрыва зазвенел по броне где-то внизу, как град по жести. Холодный пот залил спину, лоб. Он чувствовал каждый удар, как ножевой укол по собственным нервам. Это был не расчет. Это был животный ужас, парализующий разум.

«Эвакуационные капсулы в секторах 5 и 8 активированы!» – донеслось по связи. Потеряем людей. Потеряем миссию. Все из-за меня. Беспомощность душила сильнее дыма.

«Марк! Держись!» – голос Лены, резкий, испуганный, но невероятно четкий, пробился сквозь грохот и рев, как луч света в аду. Он увидел ее лицо на маленьком экране связи – бледное, глаза широко раскрыты, полные не паники, а острого, почти яростного сопереживания. Она была там, в своем лингвистическом гнезде, тоже под огнем, но ее взгляд говорил: Я верю. Действуй! Не логика. Что-то другое. Инстинкт выживания? Отчаяние? Или… эхо ее веры в иное понимание мира? Он увидел на экране тактики – Цербер. Мрачный, ядовитый, но… близкий. Укрытие.

Время замедлилось. Шум отступил. Он увидел не метки, а поток. Траектории атакующих. Положение «Гармонии». Гравитационное поле Цербера. Его руки, переставая дрожать, рванули штурвал вверх, пальцы с бешеной скоростью вводили команды. Одновременно он залпом выпустил серию ложных тепловых целей – яркие, кричащие маяки, уводящие в никуда. «Гармония» взвыла двигателями, рванувшись прочь от Океании, прямо к жуткому лику Цербера, используя его гравитацию как рогатку. Один из «призраков», ведомый на ложную цель, пронесся мимо, врезавшись в крупный астероид пояса. Второй выпустил заряд, который разорвался в пустоте, ослепительно вспыхнув. Третий, самый крупный, упрямо продолжал преследование, его черный корпус заполнял задние экраны.

«Щиты падают! Прямое попадание в двигательный отсек! Нестабильность реактора! Риск каскадного распада!» – доложил Волков, его голос, обычно спокойный, срывался на крик. На экранах энергетики плясали багровые языки аварий.

Цербер заполнил все экраны – мрачный, изрытый, окутанный желтой ядовитой дымкой, похожей на гной. Петрова приняла решение мгновенно, ее голос был ледяным и не допускающим возражений: «Курс на Цербер! Аварийная посадка! Цель – зона предполагаемых пещер на экваторе, координаты загружены! Всем, пристегнуться! Готовность к удару! Максимальное поглощение инерции! Волков – любой ценой стабилизировать реактор!»

Это была не посадка. Это было падение раненой птицы в ад. «Гармония», истекая плазмой и паром из пробоин, с ревущими, воющими аварийными сиренами, превратившимися в погребальный плач, врезалась в склон гигантского ледяного каньона на Цербере. Удар! Чудовищный, сокрушающий толчок, потрясший корабль до самого остова. Свет погас, оставив только багровое, судорожное мерцание аварийных ламп и страшную, оглушительную тишину, нарушаемую шипением поврежденных трубопроводов, треском остывающего металла и… стонами раненых, доносящимися из темноты. Марк отстегнулся, его руки все еще дрожали, но теперь не только от страха. От стыда. Горячего, жгучего стыда. Я подвел. Уравнение не сошлось. Калинин… люди в эвакуационных капсулах… Цена ошибки оказалась слишком высокой. Он уткнулся лицом в холодный пластик пульта, чувствуя, как по щеке скатывается соленая капля – смесь пота, крови и отчаяния. Бездна не только вокруг. Она была внутри, и она только что поглотила его уверенность. Цербер встретил их ледяным, ядовитым дыханием и гробовой тишиной.

Глава 3 Ад Цербера

Токсичные желтые туманы Цербера, похожие на испарения гигантской язвы, обволакивали разбитый корпус «Гармонии», словно ядовитое дыхание спящего дракона. Они стелились по ледяному склону каньона, цепляясь за выступы, просачиваясь через пробоины в обшивке – едкие, маслянистые, с запахом тухлых яиц и расплавленного пластика. Давление этого мира было не только физическим, но и моральным – тяжелым саваном, давящим на сознание. Воздух внутри корабля, несмотря на герметизацию уцелевших отсеков, был спертым, пропитанным гарью, едким озоном коротких замыканий и… металлическим привкусом страха. Повсюду царил полумрак, освещаемый лишь тусклыми, мерцающими аварийными фонарями, бросающими дрожащие тени на покореженные переборки, и редкими синими искрами от поврежденной проводки, шипящими как змеи. Звуковая картина катастрофы: приглушенные стоны раненых, доносящиеся из импровизированного лазарета; сдавленные разговоры выживших, сидящих на корточках у развернутых обогревателей; резкие, отрывистые команды медиков; монотонный гул аварийных генераторов, пытающихся удержать жизнь в умирающем корабле.

Капитан Петрова, с перевязанной головой (белая повязка контрастировала с сажей на лице) и запавшими, но не сломленными глазами, координировала спасательные работы из импровизированного командного пункта, развернутого в самом просторном уцелевшем месте – ангаре для малых шаттлов. Ее голос, хриплый от напряжения и едкого дыма, звучал как якорь посреди хаоса, единственная точка опоры: «Отчет по отсекам! Жизнеобеспечение? Реактор? Связь? Волков, докладывайте!» Она стояла у грубо сколоченного стола из ящиков, на котором лежала схематичная карта повреждений корабля, нарисованная химическим карандашом на обороте плаката по технике безопасности.

Старший инженер Волков, его лицо покрыто сажей и мелкими царапинами, униформа порвана на локте, подошел, тяжело дыша. Он казался постаревшим на десять лет. «Жизнеобеспечение – на минимальном уровне, капитан. Фильтры еле справляются с этой дрянью, – он кивнул в сторону иллюминатора, затянутого желтой пеленой. – Воздуха хватит на трое суток, если сидеть тихо и не дышать глубоко. Отопление – только в уцелевших секторах, и то чуть теплее нуля. Реактор…» Он сглотнул, его голос дрогнул. «Реактор заглушен, стабилизирован свинцовыми экранами и аварийным хладагентом. Взорваться не должен… пока. Но запуск… запуск под большим вопросом. Половина магистралей расплавлена или перебита. Внешняя связь – глушится помехами этой проклятой атмосферы и, судя по спектру, активным образом. Источник – точно искусственный, вероятно, спутник-глушитель на орбите Цербера. Внутренняя связь – работает с перебоями, как нервные тики. Потери…» Волков замолчал, опустив голову. Его руки, привыкшие к точной работе, сжались в кулаки. «Двадцать три погибших. Сорок один ранен, десять – в критическом состоянии. Доктор Миронов делает, что может…» Он назвал несколько знакомых Марку имен: техник Рудов, с которым они чинили симулятор; курсантка Васнецова, чей смех всегда был слышен в столовой… Известие о смертях обрело конкретные лица.