Искусство – это ложь, которая помогает нам осознать правду,
– Пабло Пикассо
Небо над городом затянуло свинцовыми тучами, предвещая скорую грозу. Джахангир Абдуллаев сидел за своим рабочим столом, и его взгляд скользил по экрану, полному незаконченных строк. Слова не шли, а каждая попытка написать хоть что-то казалась мучительной. Это было не просто творческое выгорание – это было полное, отчаянное опустошение. Он закрыл глаза и откинулся на спинку стула, желая хотя бы на мгновение забыть о давящей тишине и требовательном мерцании курсора.
Внезапно комната поплыла. Сначала стены потеряли свои очертания, потом мебель растворилась в воздухе, а потом и сам пол исчез. Джахангир почувствовал невесомость, лёгкое покалывание, словно его тело превращалось в нечто эфемерное. Он не испугался, а скорее был заинтригован. Сквозь туманную пелену проступали очертания чего-то большого и старого, словно из другого времени.
Когда видение прояснилось, он оказался в огромном, залитом мягким светом помещении, напоминающем библиотеку или мастерскую. Полки до самого потолка были забиты книгами, которые, казалось, светились изнутри. В воздухе витал запах старой бумаги и чернил, и доносились тихие голоса, полные мудрости и вдохновения. Перед ним стоял человек, который, как оказалось, был Антон Павлович Чехов. Джахангир знал его по портретам и не мог ошибиться. Сердце забилось от волнения. Он очутился в Мастерской, в месте, где время и пространство не имели значения, а великие умы могли встретиться и творить вместе.
Чехов произнёс это тихим, немного хриплым голосом, и в уголках его губ заиграла лёгкая ирония. – А вот и вы. Долго я вас ждал. Невежливое это дело, право… заставлять себя ждать.
Джахангир, наконец, пришёл в себя. Слов не было, и он лишь протянул руку, будто пытаясь ухватиться за ускользающую реальность. Волнение перехватило его дыхание, и слова вылетали сбивчиво: – Я… я… Антон Павлович… Неужели это вы?
Чехов улыбнулся, но улыбка была едва заметна. – А кто же ещё? Лесной дух? Сюда, друг мой, только самые нетерпеливые попадают. Впрочем, и самые упорные. Присаживайтесь.
Чехов кивнул на старый, резной стул, стоявший рядом. Джахангир осторожно присел, оглядываясь. В этой Мастерской время, казалось, текло по своим правилам. Было так тихо, что слышалось, как шорохят страницы невидимых книг.
– Я… я так рад вас видеть! – голос Джахангира дрожал. – Я… я озвучил все ваши 603 произведения! Я так хотел, чтобы ваши слова звучали для людей, которые…
Он осёкся, чувствуя, что его речь слишком сумбурна. Чехов продолжал смотреть на него, и в этом взгляде было что-то, что позволяло прочитать чужие мысли.
Чехов кивнул, как будто это само собой разумеющееся. – Знаю. Мне докладывали. Неплохая работа. Чисто. Без ненужного пафоса. Хотя… – он замолчал, его взгляд ушёл куда-то в сторону, словно он прислушивался к далёким голосам, – …хотя порой казалось, что вы слишком стараетесь передать эмоцию. Не нужно, голубчик. Люди сами всё поймут. Когда слово идёт от сердца, оно само по себе звучит. А теперь, скажите мне… что привело вас сюда? Не просто же желание познакомиться с покойником.
– Я… я пишу. Я начинающий автор. Мой роман… «Парадокс Артура Эрнеста»…
Чехов перебил его, и в его голосе слышалась неожиданная живость. – Знаю, знаю. Сильный роман. Очень. Искренний. В нём есть… душа. Вы, право, удивили. Кажется, вам больше не нужны мои советы.
Джахангир был удивлён, и в его голосе зазвучал восторг. – Но… как вы можете знать о моём романе? Он ведь…
– Это Мастерская. Здесь всё становится… осязаемым. Каждое слово, каждая мысль, каждая… чувство. Так что не утруждайтесь. Главное – это не что вы знаете, а что чувствуете. Поймите… – Чехов сделал паузу, медленно, почти невидимо поправляя пенсне, – …главное – не сюжет. Забудьте про интриги, про сложные ходы. Жизнь сама по себе – лучший сюжет. Поймите, если вы хотите написать о человеке, не рассказывайте мне, какой он. Покажите мне, как он входит в комнату, как он молчит, как он смотрит на дождь. Пусть человек едет на телеге, и вдруг видит, как из окна дома вылетает кирпич. Пусть у этого кирпича есть своя история. А у человека, который его бросил, своя. А у того, кто идёт по улице и думает, что кирпич чуть не попал ему в голову, – третья. Не надо ничего объяснять. Читатель сам додумает.
Джахангир слушал, затаив дыхание, и казалось, каждое слово Чехова падало прямо в его душу. – Но… но как же быть с описаниями? Я иногда так теряюсь…
– Краткость – сестра таланта, – Чехов вздохнул, словно повторяя это в тысячный раз. – Это я вам уже говорил, но, видимо, придётся повторить. Не пишите о луне. Луна – это луна. Лучше напишите о блике, который луна оставляет на разбитом стекле. Или о том, как кто-то смотрит на луну и плачет. Вот это – жизнь. Вот это – глубина. Сюжет – это не что-то, что нужно выдумывать. Это то, что вы замечаете. Не бойтесь писать о простом. О том, как человек пьёт чай, как он смотрит на своего старого пса, как он ждёт автобус. В этих мелочах и кроется вся правда. Запомните: жизнь не терпит фальши. Чем проще, тем правдивее. Вот и всё.