Читать онлайн Ральф 124С 41+. Роман о жизни в 2660 году

© О. В. Волков (наследник), перевод, 2025

© ООО «Вимбо»

Предисловие к первому изданию

«Ральф 124С 41+» появился на свет в 1911 году в «Модерн электрикс», первом журнале, который издавал автор. Изначально журнал был посвящен исключительно вопросам радио. Повесть писалась во времена, когда слово «радио» еще не вошло в обиход. В те годы мы пользовались термином «беспроволочная связь».

Учитывая прогресс науки за годы, истекшие со времени, когда был написан «Ральф», и желая представить книгу для гораздо более широкого круга читателей, автор был вынужден внести в нее многочисленные поправки и кое-что переписать заново. Однако первоначально заложенные в повесть идеи и концепции не подверглись сколько-нибудь существенному изменению.

Автор всегда помнил о том, что предсказания и прогнозы в большинстве случаев принимаются за фантастику. Так было с «Наутилусом» в известном романе Жюля Верна «80 000 километров под водой». В то время его концепция подводной лодки была объявлена смехотворной. Однако пророчество сбылось. Более того, воображение этого писателя значительно отстало от того, что фактически достигнуто наукой на сегодняшний день.

Если вы полагаете, что автор забрел чересчур далеко в область чистого воображения, представьте себя на миг среди ваших далеких предков, которым бы рассказали о паровозе, пароходе, рентгеновских лучах, телеграфе, телефоне, фонографе, электрическом освещении, радиосвязи и тысяче других обыденных принадлежностях наших дней. Разве прадеды не сочли бы такие предсказания верхом безумия и нелепости?

По отношению к предсказаниям, содержащимся в этой книге, вы находитесь точно в таком же положении, как и ваши отдаленные предки. Открыв через семьсот пятьдесят лет, то есть в эпоху, описанную в повести, эту книгу, наши потомки посмеются над отсутствием у автора достаточного воображения, чтобы угадать самые элементарные достижения первой половины следующего века!

Возможно, заслуживает упоминания то обстоятельство, что некоторые из сделанных автором в 1911 году предсказаний уже стали реальностью. Тут в первую очередь следует указать устройство, которое автор назвал гипнобиоскопом и которое имеет целью приобретение знаний во время сна. Автор был немало изумлен, когда ознакомился с результатами опытов Джеймса Финни, начальника радиослужбы военно-морского флота США, испробовавшего на себе в 1923-м новый метод и затем применившего его практически в морском училище в Пенсаколе, штат Флорида. Можно наблюдать, как курсанты спят на длинных кушетках с чем-то вроде шлема на голове. В шлем вмонтированы два телефонных приемника, по которым спящему передаются радиосигналы. Было установлено, что во сне курсант быстрее запоминает азбуку Морзе, чем если учить его другим способом. Это потому, что подсознание человека никогда не спит. Курсанты, не выдержавшие экзамен, успешно сдали его после обучения указанным методом.

Научная концепция автора, или его видение мира таким, каким тот станет через семьсот пятьдесят лет, является проекцией суммы научных знаний сегодняшнего дня. Развитие науки происходит усиленным темпом, и если это поступательное движение продолжится, можно с полным основанием предположить: то, что будет фактически достигнуто через семьсот пятьдесят лет, далеко превзойдет описанное в этой книге.

Хьюго Гернсбек3 сентября 1925 года

1

Лавина

Вибрации в лаборатории не успели стихнуть, как со стеклянного стула поднялся человек и посмотрел на сложный прибор, стоящий на столе. Теперь работа над ним закончена, последняя деталь встала на свое место. Человек взглянул на календарь. Первое сентября 2660 года, канун знаменательного и хлопотливого дня, когда предстоит проверить конечную фазу длившегося три года эксперимента.

Он зевнул и потянулся всем своим могучим телом. Это был крупный мужчина, значительно выше среднего роста его современников, куда ближе к росту великанов-марсиан.

Однако выдающееся телосложение этого человека не шло ни в какое сравнение с его огромным умом. Это был Ральф 124С 41+, величайший ученый своего времени, один из десяти живущих на планете людей, которым было разрешено прибавлять к своему имени знак +.

Ральф подошел к укрепленному на стене телефоту, нажал несколько кнопок, и через некоторое время экран аппарата засветился. На нем появилось чисто выбритое и довольно привлекательное лицо мужчины лет тридцати. Узнав в своем телефоте Ральфа, он с улыбкой поздоровался:

– Привет, Ральф!

– Здравствуй, Эдвард. Приходи завтра утром ко мне в лабораторию. Покажу нечто исключительно интересное. А впрочем, лучше взгляни-ка сейчас!

Ральф посторонился, чтобы его приятель мог увидеть прибор на столе. Прибор этот находился футах в десяти от экрана телефота.

Эдвард подошел поближе к своему экрану, чтобы лучше разглядеть изображение.

– Так ты его доделал! – воскликнул он. – А как же твой знаменитый…

В этот момент голос Эдварда пресекся, и одновременно померк экран Ральфа. Что-то случилось на центральной станции телесвязи. После нескольких тщетных попыток восстановить работу устройства раздосадованный Ральф уже собирался отойти от стола, но тут экран снова ожил. Однако вместо своего друга Ральф увидел миловидную девушку. На ней было вечернее платье; рядом на столе горела лампа.

Появление незнакомого лица на экране поразило девушку, и она вскрикнула. Ральф поспешил объясниться:

– Извините, пожалуйста, но на центральной снова что-то перепутали. Мне придется подать жалобу на плохое обслуживание…

Ответ незнакомки показал, что в этот раз неполадки на центральной были не совсем обычными: Ральф оказался соединен с межконтинентальной линией. Наконец он уловил фразу:

– Pardon, monsieur, je ne comprends pas[1].

Ученый тотчас повернул маленький светящийся переводной диск, установив стрелку против надписи «Французский».

– Такая досада с этими неполадками на линии, – произнесла девушка теперь уже на безукоризненном английском языке и тут же спохватилась, что она не слишком любезна с этим приветливо улыбающимся мужчиной приятной наружности. – Но иногда центральной станции можно простить ее ошибки. Конечно, все зависит от великодушия и деликатности другой пострадавшей стороны, – добавила она.

Ее попытка смягчить тон, чуть приправленная кокетливостью, не осталась незамеченной Ральфом. Он поклонился в знак признательности.

Незнакомка приблизилась к экрану и с любопытством взглянула на открывшуюся перед ней лабораторию – одну из лучших в мире.

– Какое странное помещение! Что это? Где вы находитесь?

– В Нью-Йорке, – протянул в ответ Ральф.

– Это очень далеко отсюда, – сказала она весело. – А вы можете угадать, откуда я говорю?

– Пожалуй, могу, и довольно точно, – кивнул Ральф. – Во-первых, прежде чем я включил аппарат для перевода, вы говорили по-французски, так что надо полагать, вы француженка. Во-вторых, в вашей комнате горит лампа, а в Нью-Йорке сейчас только четыре часа пополудни. Вы в вечернем платье… У вас, очевидно, уже вечер, а так как часы на вашем камине показывают девять, я могу заключить, что вы находитесь во Франции, ведь нью-йоркское время опережает французское на пять часов.

– Толково, но не совсем верно. Я не француженка и живу не во Франции, а в западной Швейцарии – в моей родной стране. Вы, должно быть, знаете, что швейцарское время почти совпадает с французским.

И они оба засмеялись.

– Ваше лицо кажется мне знакомым, как будто я где-то вас видела, – внезапно прозвучали ее слова.

– Вполне возможно, – смутился Ральф. – Вы, вероятно, видели мою фотографию.

– До чего же я недогадлива! – воскликнула она. – Почему не узнала вас сразу!.. Ведь вы знаменитый американский изобретатель Ральф 124С 41+.

Ученый улыбнулся, а девушка продолжила:

– Ваша работа, несомненно, очень интересна. Как мне повезло, что я с вами познакомилась так необычно! Подумать только – знаменитый Ральф 124С 41+, который всегда избегает общества!.. – И после минутного колебания она вдруг решительно произнесла: – Вы не сочтете меня нескромной, если попрошу у вас автограф?

К своему удивлению, Ральф заметил, что ему понравилась эта просьба. Обычно он отвечал женщинам – охотницам за автографами вежливым отказом.

– С удовольствием, – сказал он. – Но хотелось бы, однако, узнать, кому я его даю.

– Вот как, – с некоторым смущением сказала она. – А для чего вам это нужно?

– Для того, – ответил Ральф со смелостью, удивившей его самого, – чтобы мне не пришлось потом разыскивать вас по всей Швейцарии.

– Хорошо… В таком случае, – проговорила она, краснея, – я, очевидно, должна назвать себя. Я Элис 212В 423, живу в Вентальпе.

Ральф подключил к своему телефоту телеавтограф, девушка сделала то же у себя. Когда оба прибора были соединены, ученый написал свое имя и увидел, как его подпись тут же появилась на аппарате в Швейцарии.

– Спасибо от всей души! – воскликнула Элис. – Как я горда, что получила ваш автограф! Ведь, насколько я знаю, вы впервые дарите его женщине, не так ли?

– Вы совершенно правы, и должен признаться, что для меня огромное удовольствие преподнести его именно вам.

– Как чудесно! – восторженно продолжала она, разглядывая автограф. – Мне еще никогда не приходилось видеть подлинной подписи с плюсом… Просто невероятно, что я вдруг сделалась обладательницей автографа одного из десяти…

Благоговение и восторг светились в ее темных глазах. Ральфу стало немного не по себе. Девушка почувствовала это и попыталась как-то оправдаться.

– С моей стороны просто бессовестно отнимать у вас время, – заговорила она снова. – Но видите ли, последние пять дней не с кем было словом перемолвиться и теперь до смерти хочется отвести душу.

– Продолжайте, пожалуйста, я слушаю вас с удовольствием. Почему вы одна?

– Дело в том, – объяснила она, – что мы с отцом живем на середине высоты горы Монте-Роза, и вот уже пять суток здесь бушует такая ужасная метель, что нашу виллу буквально засыпало снегом. И ни один воздухолет не смог приблизиться к ней. Я в жизни не видала ничего подобного! Мои отец и брат отправились в Париж, рассчитывая в тот же день вернуться, но в пути произошла авария и брат повредил коленную чашечку. Это заставило их задержаться вблизи Парижа, а здесь тем временем повалил снег. Телесвязь нарушилась – где-то в долине сошла лавина, и первый, с кем меня соединили за эти пять дней, были вы. Не возьму в толк, как это центральная соединила меня с Нью-Йорком. Прямо загадка!

– В самом деле, удивительно. А что с вашим радио?

– Обе мачты – силовая и передаточная – были сорваны одновременно, и я осталась вовсе без средств связи. Наконец мне с трудом удалось временно установить легкую магниевую силовую мачту; я вызвала телепередаточную станцию и просила снова направить сюда энергию, как вдруг оказалась соединенной с вами.

– Я так и подумал, что произошла какая-то авария, когда увидел в вашей комнате старомодный «Рэйдиаламп»[2], но не вполне уяснил себе, в чем дело. Вам стоит проверить энергию – полагаю, ее уже успели направить. Во всяком случае, люминор должен работать.

– Вы скорее всего правы, – ответила Элис и тут же громко и отчетливо скомандовала: – Люкс!

Чувствительный механизм детектофона люминора тотчас отозвался на ее приказание: комната наполнилась чудным холодным розоватым светом, исходящим от тонкого провода, протянутого под белым потолком вдоль четырех стен помещения.

Однако свет показался Элис слишком интенсивным, и она потребовала:

– Убавь яркость!

Механизм сработал и на этот раз: излучение проводов люминора ослабело, и комната погрузилась в приятный нежно-розовый сумрак.

– Теперь лучше, – улыбнулась девушка. – И калориферы стали нагреваться. Ведь я до костей промерзла! Только подумайте: пять дней без отопления! Право, я иногда завидую нашим предкам, которые, насколько мне известно, отапливали свои жилища печами, сжигая в них куски дерева или необычного черного камня.

– Да уж, попали вы в переделку! Просто ужасно оказаться отрезанной от всего мира, и это в наши дни, когда научились управлять погодой. Уникальный опыт, что ни говори. Но мне все же непонятно, что могло вызвать метель в середине лета?

– К сожалению, несколько месяцев назад губернатор нашего кантона не поладил с четырьмя инженерами погоды, и они объявили забастовку. Потребовали, чтобы власти значительно улучшили для них условия, а получив отказ, включили четыре метеобашни разом на максимальное повышение давления и скрылись, оставив ток высокого напряжения бесконтрольно излучаться со страшной скоростью. Это произошло вечером, а к полуночи весь наш кантон, окруженный четырьмя метеобашнями, был покрыт слоем снега толщиной в два дюйма. Эти инженеры специально установили на башнях дополнительные, обращенные вниз разрядники, с тем чтобы снег засыпал метеобашни. Они все предусмотрели. К башням нельзя было подойти в течение четырех дней. Наконец их пришлось разрушить при помощи энергии, направленной из сорока остальных метеобашен. Затрачено этой энергии было столько, что наши четыре башни расплавились и рухнули. Я полагаю, что скоро заработают запасные метеобашни и понизят давление в нашем кантоне. Но так как они расположены довольно далеко от нас, понадобится около суток, чтобы растопить снег и образовавшийся лед. Задача не из легких. Накопившийся в нашем кантоне снег вызовет метеорологические неполадки в примыкающих кантонах, так что с этих башен придется выправлять погодные условия не только у нас.

– Какое необычное происшествие! – проговорил Ральф.

Элис приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, как вдруг раздались удары электрического гонга. Такие сильные, что их звук долетел до лаборатории Ральфа – за четыре тысячи миль.

Выражение лица Элис мгновенно изменилось: только что весело блестевшие глаза наполнились ужасом.

– Что случилось? – встревоженно спросил Ральф.

– Лавина. Она только что стронулась и через пятнадцать минут доберется сюда. Что делать? О, что делать! Я беспомощна! Скажите, что мне делать?

Сознание ученого реагировало молниеносно.

– Отвечайте быстро! – воскликнул он. – Ваша силовая мачта на месте?

– Да, но разве это поможет?

– Не важно. Длина волны?

– 0,629.

– Частота?

– 491,211.

– Вы сможете ее направить?

– Смогу.

– А взять обломок вашей передаточной мачты длиной в шесть футов и прикрепить его к основанию силовой мачты?

– Конечно смогу, ведь мачта очень легкая, сделана из аломагния.

– Отлично. Действуйте быстро! Бегите на крышу, прикрепите к основанию силовой мачты обломок передаточной и направьте его концом к лавине. Затем поверните директоскоп точно на юго-запад, а антенну силовой мачты на северо-восток. Идите – остальное я беру на себя.

Ральф видел, как девушка повесила трубку и убежала от телефота. Он тотчас по стеклянным ступеням лестницы взобрался на верхнюю площадку и повернул установленную там большую антенну на юго-запад.

Затем ученый настраивал директоскоп, пока не зазвонил миниатюрный звонок. По этому сигналу он определил, что прибор отрегулирован в унисон с аппаратом в далекой Швейцарии – стрелка директоскопа повернулась точно на северо-восток.

– Ну что ж, пока все идет нормально, – проговорил он с удовлетворением. – Пора пускать ток!

Ральф бегом спустился в лабораторию и повернул рубильник. Затем ногой перекинул другой и одновременно руками в резиновых перчатках крепко зажал уши. Раздался ужасающий вой, потрясший все здание. Это голосила сирена на крыше дома, ее можно было услышать в радиусе шестидесяти миль. Она предупреждала население о необходимости держаться подальше от больших металлических конструкций или по крайней мере изолироваться от контактов с металлами.

Ральф включал сирену дважды по десять секунд, предупреждая этим, что будет направлять ультраэнергию в продолжение двадцати минут и что в это время необходимо соблюдать осторожность.

Не успела отзвучать сирена, как Ральф увидел в телефоте Элис. Она показывала знаками, что выполнила его инструкции.

Он крикнул девушке, чтобы изолировалась, и она тотчас забралась с ногами на высокий стеклянный стул. Сидела мертвенно бледная, не смея шелохнуться. Ральф видел, как Элис зажала уши руками, чтобы не слышать грохота приближающейся лавины.

Ученый снова поднялся на верхнюю площадку и стал вращать большой стеклянный штурвал, чья ось была соединена с ультрагенератором.

Ральф взглянул на часы. С того момента, когда он услышал гонг, прошло ровно девять минут. По его губам скользнула холодная улыбка: он знал, что не опоздал.

При первых же поворотах штурвала раздался оглушительный рев. Словно миллионы чертей вырвались на волю. Повсюду запрыгали искры. Мелкие металлические части, не заключенные в свинцовые кожухи, расплавились. Из предметов с острыми гранями вынырнули длинные языки голубого пламени, тогда как все закругленное окуталось белым сиянием, похожим на ореол. Железные части настолько намагнитились, что те, которые помельче, перелетали между крупными, от одной к другой. Цепочка часов раскалилась так сильно, что пришлось отбросить ее вместе с часами.

Ральф продолжал крутить штурвал. Рев усилился, и чтобы он не терзал барабанные перепонки, ученый был вынужден надеть резиновые наушники-присоски. Дальнейшее вращение штурвала повысило тон ультрагенератора до частоты, соответствовавшей собственной частоте колебаний здания, построенного из стилония, новейшего заменителя стали.

И вдруг все здание «запело» на такой пронзительной ноте, что можно было услышать за двадцать миль.

Ему вторило другое здание, обладающее такой же собственной частотой. Так один камертон заставляет на расстоянии звучать другой, созвучный ему.

Но вот еще несколько поворотов штурвала – и «пение» прекратилось. Зато теперь генератор издавал все более резкие, все более высокие звуки, пока этот визг не сделался непереносимым.

Внезапно шум прекратился.

Частота колебаний перешла за двадцать тысяч герц, то есть за предел, выше которого человеческий слух перестает воспринимать любые звуки.

Ральф повернул штурвал еще на несколько делений и остановился. В наступившей тишине было слышно только, как сталкиваются на лету металлические детали да шипит пламя, исходящее от острых предметов. Даже мириады искр вокруг вспыхивали бесшумно.

Ральф посмотрел на часы. С первого удара гонга прошло ровно десять минут.

Он повернул колесо еще на деление, и комната мгновенно погрузилась во мрак.

Для того, кто не был знаком с потрясающей силой, которой распоряжался Ральф 124С 41+, но у кого хватило бы смелости, обезопасив себя изоляцией, понаблюдать с соседней крыши за лабораторией ученого, открылось бы необычайное зрелище.

Едва Ральф пустил энергию ультрагенератора в антенну, как она начала метать свистящие языки пламени в юго-западном направлении.

По мере того как Ральф увеличивал мощность генератора, длина языков росла и шипение становилось все громче. Массивные иридиевые провода большой антенны нагрелись докрасна, затем стали желтыми, потом ослепительно белыми, и наконец добела накалилась вся мачта. Свист вырывающегося пламени сделался невыносимым и вдруг прекратился, а вся окружающая местность погрузилась в темноту – такую кромешную еще никому не приходилось видеть. Нельзя было различить руку, поднесенную к глазам. Точно так же исчезла из виду и антенна, хотя наблюдатель по-прежнему ощущал бы, как она излучает могучую энергию.

Что же произошло? Антенна на крыше лаборатории стала давать особо мощное излучение, которое влияло на эфир примерно так же, как воздействует на атмосферу вакуумный насос.

Антенна так быстро притянула к себе эфир, содержавшийся в радиусе порядка сорока миль, что вновь заполниться им с достаточной скоростью эта область не смогла.

Поскольку прохождение световых волн в пространстве обусловливается наличием эфира, вся территория, на которую распространилось действие антенны, окуталась мглой.

Наблюдателю, никогда не бывавшему в безэфирной яме, в так называемом отрицательном вихре, довелось бы в течение следующих двадцати минут испытать необычайные ощущения.

Хорошо известно, что тепловые волны не могут распространяться без посредства эфира, точно так же как голос звонка, помещенного в вакуум, не будет слышен, потому что звуковые волны не могут распространяться без своего носителя – воздуха.

Тотчас по наступлении темноты наблюдателем овладели бы оцепенение и вялость.

Его организм, оказавшийся в отрицательном поле, мгновенно перестал бы стареть, так как всякое горение и переваривание происходит только при наличии эфира. Этот человек больше не ощущал бы ни тепла, ни холода. Курительная трубка, которую он считал до этого момента горячей, теперь не казалась бы ему ни теплой, ни холодной. Тело не могло бы зябнуть, потому что прекратилась бы отдача тепла атмосфере. Даже если бы человек сидел на льдине, его тело не остыло бы, так как без эфира тепловое излучение не может передаваться от одного атома другому.

Наш воображаемый наблюдатель на крыше несомненно вспомнил бы, что смерч в своем эпицентре создает частичный вакуум и человеку, угодившему туда, покажется, будто из его легких внезапно выкачали весь воздух. Он мог бы вспомнить и рассказы о безвоздушных ямах, где нет ничего, кроме эфира (обусловливающего прохождение света). Здесь же, в отрицательном вихре, имело место обратное явление: человек продолжал слышать и дышать, потому что эфир не влияет на эти функции, но лишался зрительных ощущений, а также осязания тепла и холода, поскольку не было посредника, через который все это могло бы проникнуть в эфирный вакуум[3].

Отец Элис, узнав о забастовке инженеров метеобашен, тотчас подумал о тяжелом положении дочери и поспешил вылететь из Парижа на своем воздухолете. Он развил предельную скорость, как будто инстинктивно чувствовал надвигающуюся катастрофу. Когда наконец по курсу показалась вилла, кровь застыла у него в жилах: по склону горы прямо на дом, в котором находилась его дочь, низвергалась огромная лавина.

Уже явственно доносился жуткий грохот обвала, сметающего все на своем пути. Отец Элис с ужасом осознал собственное бессилие: даже если он вовремя долетит до виллы, все равно уже ничем не поможет – там ждет верная гибель! Он обречен стать зрителем трагедии, которая неминуемо разыграется через какое-то мгновение.

И в эту минуту произошло то, что представилось обезумевшему от ужаса человеку чудом.

Его взгляд случайно упал на силовую мачту на крыше дома: иридиевые провода антенны, направленные на северо-восток, внезапно сделались красными, затем желтыми… А чуть позже Ральф обнаружил, что началось мощное эфирное возмущение – от всех металлических частях воздухолета отскакивали искры. Он снова взглянул на антенну и увидел обломок передаточной мачты, вероятно, случайно упавший к подножию силовой антенны. Обломок лежал точно в направлении лавины, выбрасывая гигантские языки пламени. Они становились все длиннее и длиннее, издавая все более пронзительные звуки. Огонь на конце обломка напоминал громадную струю воды, бьющую из брандспойта под мощным давлением.

Эта струя имела длину порядка пятисот ярдов и диаметр около пятнадцати футов. Дальше пламя разбрасывалось веером. Отец Элис заметил, что не только обломок передаточной мачты, но и силовая антенна накалены добела, и это говорило об огромной энергии, направленной туда. Между тем лавина уже почти достигла зоны бушевавшего пламени.

И тут произошло невероятное. Едва снег соприкоснулся с пламенем, он начал стремительно таять. Жар был такой, что, пожалуй, и айсберг моментально превратился бы в воду. Огромная белая глыба превратилась в поток кипящей воды и клубы пара.

По склону горы побежали горячие ручьи – вот и все, что осталось от грозной лавины. Причиненные ею разрушения оказались незначительны.

После того как был ликвидирован обвал, излучение антенны стало слабеть, а через несколько минут пламя и вовсе исчезло.

За четыре тысячи миль от швейцарской виллы, в Нью-Йорке, Ральф 124С 41+ выключил ультрагенератор.

Он спустился по стеклянной лестнице, подошел к телефоту и увидел Элис, стоявшую у своего аппарата.

Девушка смотрела на Ральфа, улыбающегося ей с экрана. Охваченная радостным волнением, Элис силилась что-то сказать, но ей изменил дар речи.

– Опасность миновала, – добрался наконец до Ральфа ее дрожащий голос. – Что вы сделали с лавиной? – Она изо всех сил старалась говорить внятно.

– Я ее растопил.

– Растопили! – Это прозвучало как эхо. – Я не…

Она не успела договорить: дверь с шумом распахнулась и в комнату вбежал трясущийся от пережитого ужаса пожилой мужчина. Элис бросилась в его объятия.

– Папа!..

Ральф 124С 41+ благоразумно выключил телефот.

2

Два лица

Ральф чувствовал, что необходимо выбраться на свежий воздух – последние полчаса были очень напряженными. Он вышел из лаборатории, по короткому лестничному маршу поднялся на крышу и сел на скамью под вращающейся антенной.

Снизу доносился слабый гул большого города. Небо беспрерывно пересекали воздухолеты. Время от времени с едва слышным жужжанием проносились трансатлантические и трансконтинентальные воздушные лайнеры.

Иногда огромный воздухолет пролетал совсем близко, ярдах в пятистах, и пассажиры вытягивали шею, чтобы лучше разглядеть дом, если можно так назвать это сооружение. Оно представляло собой круглую башню максимальным диаметром тридцать футов и высотой шестьсот пятьдесят. Построенная из кристаллического стекла и стилония, башня являлась одной из достопримечательностей Нью-Йорка. Город признал гений Ральфа и оценил его заслуги перед человечеством. В честь ученого и была воздвигнута громадина на том месте, где несколько веков назад лежал Юнион-сквер.

Диаметр верхней части башни вдвое превосходил диаметр основания. Наверху размещалась исследовательская лаборатория, известная всему миру. Комнаты были круглые, и лишь с одной стороны, где находилась труба электромагнитного лифта, эта форма нарушалась.

Ральф погрузился в размышления, заставившие его забыть обо всем окружающем. Из головы не выходил образ девушки, которую ему только что удалось спасти. В ушах все еще звучал ее нежный голос. Ученый был настолько увлечен работой, что женщины в его жизни не играли никакой роли – он просто о них не думал. Наука была его возлюбленной, а лаборатория – жилищем.

Но эти последние полчаса заставили его по-новому смотреть на мир. Темные глаза Элис, ее чарующие губы, ее голос взволновали Ральфа до глубины души…

Он провел рукой по лицу. «Нет, не мне думать об этом. Ведь я лишь инструмент – инструмент для развития науки на пользу человечеству. Я не принадлежу себе, я принадлежу правительству, которое кормит меня, одевает, чутко заботится о моем здоровье. Я плачу дань за присвоенный мне плюс».

Да, в его распоряжении есть все, чего он хочет. Достаточно сказать слово, и любое желание исполнится – при условии, что это не повредит работе.

Временами ограничения, которым подвергали Ральфа бдительные врачи, тяготили его, и хотелось отдать дань маленьким дурным привычкам, которые так разнообразят жизнь. Например, покурить запретный табак. Иногда возникало жгучее желание побыть простым смертным.

Ральфу не разрешалось самому проводить опасные опыты, которые могли бы поставить под угрозу его жизнь, бесценную для правительства. Для таких экспериментов он мог брать из тюрьмы осужденного на смерть преступника. И если преступник не погибал, казнь заменялась ему пожизненным заключением.

Но как всякому истинному ученому, Ральфу хотелось самому производить опасные опыты. Пусть риск – ведь без него жизнь утрачивает свой интерес. Возмущенный, он отправился однажды к правителю планеты, у которого в подчинении было пятнадцать миллиардов человеческих существ, и попросил освободить его от работы.

– Мое положение невыносимо! – горячо жаловался он. – Необходимость подчиняться всем этим ограничениям сводит с ума. Я чувствую себя угнетенным.

Правитель, человек мудрый и доброжелательный, нередко лично навещал Ральфа, и они подолгу обсуждали этот вопрос. Ученый протестовал, а правитель его уговаривал.

– Я самый настоящий арестант! – выпалил однажды Ральф.

– Вы великий изобретатель, – улыбнулся правитель, – и значите много для мирового прогресса. Для человечества вы бесценный знаменитый ученый. Вы принадлежите миру, а не себе.

Ральф вспомнил, как часто повторялись эти беседы в последние несколько лет, как много раз правителю – тонкому дипломату – удавалось убедить ученого, что его предназначение в самопожертвовании, в посвящении себя будущему человечества.

Размышления Ральфа прервал его слуга.

– Сэр, – обратился он, – вам следует показаться в передаточной студии.

– Что еще? – спросил ученый, досадуя на то, что нарушили его покой.

– Сэр, люди узнали, что произошло час назад в Швейцарии, и хотят выразить вам свою признательность.

– Что ж, я, вероятно, должен подчиниться, – со скукой произнес ученый, и они оба вошли в круглую стальную кабину электромагнитного лифта.

Дворецкий нажал одну из двадцати кнопок из слоновой кости, и кабина стремительно, без шума и трения, устремилась вниз. Лифт не был оборудован ни тросами, ни направляющими – кабину держал и приводил в движение один лишь магнетизм. На двадцать втором этаже она остановилась, и Ральф вошел в передаточную студию.

Едва ученый переступил порог, как раздались аплодисменты и приветственные возгласы сотен тысяч людей. Все это создавало такой шум, что Ральф вынужден был зажать уши.

А ведь в передаточной не было ни души.

Зато все стены были заняты громадными телефотами и громкоговорителями.

Несколько веков назад, чтобы приветствовать знаменитость, народ собирался где-нибудь на площади или в большом зале. Знаменитость должна была появиться лично, иначе никакой овации не было бы. В общем, способ был достаточно громоздким и неудобным. В те времена люди, жившие в отдаленных местах, не видели и не слышали ничего, что происходило в мире.

Подвигу Ральфа газета посвятила специальный выпуск и предложила своим читателям встретиться с ученым в пять часов пополудни, чтобы выразить восхищение.

Естественно, все, у кого было свободное время, попросили компанию по предоставлению телеуслуг соединить их с магистралью изобретателя. Теперь эта просьба выполнялась.

Ральф 124С 41+ вышел на середину комнаты, чтобы его все хорошо разглядели, и поклонился. Поднялся оглушительный шум, и так как он не только не стихал, но и становился все громче, ученый умоляюще поднял руки. В несколько секунд аплодисменты смолкли, и кто-то крикнул: «Речь!»

Ральф коротко рассказал о происшедшем, поблагодарил зрителей за внимание и вскользь упомянул о спасении юной жительницы Швейцарии, подчеркнув при этом, что он не рисковал жизнью и потому не может быть назван героем.

Однако громкие крики «нет, нет!» сообщили ему, что никто не соглашается с тем, как скромно оценивает он свой подвиг.

Как раз в этот момент внимание Ральфа привлекли два человека. На каждом экране было по нескольку тысяч лиц, которые к тому же все время двигались, так что их изображение было довольно расплывчатым. Ученого, напротив, зрители видели хорошо, поскольку каждый настроил свой аппарат так, чтобы в фокусе находился лишь один объект.

Ральф уже давно привык к этим искаженным и нечетким изображениям своих зрителей.

Ему не раз приходилось появляться перед народом, желающим выразить свою признательность за какую-нибудь оказанную им необычайную услугу или за очередное поразительное научное открытие. Ральф сознавал необходимость подчиняться этим публичным чествованиям, но в душе несколько тяготился ими.

Ни толпа, ни отдельные люди его особенно не занимали. С каждого экрана глядело множество незнакомых лиц, и ученый даже не пытался отыскать среди них своих друзей.

И все же из всех людей, отображенных на экранах телефотов, два человека несколько раз привлекли внимание Ральфа, пока он произносил свою короткую речь. Каждое из этих лиц занимало по целому экрану, и хотя внешне они мало походили друг на друга, в выражении замечалось поразительное сходство. Казалось, эти двое тщательно изучают великого ученого, словно хотят твердо запечатлеть в памяти его черты. Хотя Ральф и не чувствовал неприязни в их пристальном, почти гипнотическом взгляде, он ясно понимал, что они смотрят на него совсем не так, как остальные зрители. Было впечатление, словно эти незнакомцы разглядывают его в микроскоп.

Одному из них было лет тридцать. Его можно было бы назвать красивым, но внимательный наблюдатель нашел бы, что глаза посажены близковато друг к другу, а в линиях рта угадывается хитрость и даже порочность.

Другой был явно не уроженец Земли, а марсианин. Жителя Марса всегда можно было узнать безошибочно. Большие черные лошадиные глаза на удлиненном меланхоличном лице и длинные заостренные уши служили верным признаком марсианского происхождения. Таких гостей в Нью-Йорке было не так уж мало, и присутствие одного из них не могло вызвать особенного интереса. Многие марсиане постоянно проживали в городе, хотя на Земле, как и на Марсе, существовал закон, запрещающий браки между уроженцами этих двух планет, и это удерживало марсиан от массового переселения на Землю.

Аплодисменты, последовавшие за окончанием речи ученого, совершенно затмили в его памяти эти две пары испытующих глаз. Но в его подсознании, в этом чудесном механизме, не способном ничего забывать, лица запечатлелись неизгладимо, как фотографические снимки. Ральф поклонился и ушел под долго не смолкавшие овации толпы.

Лифт доставил его прямо в библиотеку, и он попросил принести дневную газету.

Слуга подал ему на подносе кусочек материала, прозрачного и гибкого, как целлулоид, размером не больше почтовой марки.

– Какой выпуск? – спросил изобретатель.

– Пятичасовой «Нью-Йорк ньюс»[4], сэр.

Ральф взял «газету» и вставил ее в металлический держатель, вправленный в откидную крышку небольшого ящика. Захлопнув крышку, он повернул выключатель на боковой стенке. Тотчас же на противоположную белую стену комнаты спроецировалась страница «Нью-Йорк ньюс» в двенадцать столбцов, и ученый, удобно откинувшись в кресле, принялся читать.

В ящик была вставлена микроскопическая копия газеты. Увеличенная мощной линзой, она становилась удобочитаемой.

В газете было восемь полос, как это практиковалось и сотни лет назад, но полосы эти были напечатаны буквально одна на другой. Печатание производилось электролитическим способом, исключавшим применение типографской краски или чернил. Этот способ был изобретен в 1910 году одним англичанином и усовершенствован в 2031-м американцем 64Л 52: благодаря ему стало возможным печатать за один прием восемь разных текстов, накладывая их послойно.

Эти восемь оттисков становились видимыми лишь при облучении разными цветами – каждый цветовой луч выявлял один из текстов «газеты». Использовались все семь цветов радуги, а белый применялся для выявления напечатанных фотографий в их натуральном цвете. Таким способом можно было напечатать газету, в десять раз превышающую объем любой газеты XXI века, на кусочке пленки размером с почтовую марку.

Все издания выпускали газеты через каждые полчаса, и тот, кто не имел собственного проекционного аппарата, мог прочесть интересующий его номер, вставив пленку в особый карманный прибор с крупной лупой. Непосредственно под линзой находился вращающийся цветной диск, при помощи спектра можно было прочесть любую из восьми страниц.

Просматривая заголовки, Ральф 124 С 41+ обнаружил, что его последнему деянию уделено много места. Были напечатаны снимки корреспондента, сумевшего заснять низвергавшуюся с горы лавину. Фотографии были посланы телерадиографом тотчас после происшествия в Швейцарии, и «Нью-Йорк ньюс» отпечатала репродукции в живых красках уже через двадцать минут после того, как Ральф выключил в Нью-Йорке ультраэнергию.

Эти фотографии с виллой и альпийским пейзажем привлекли внимание ученого, бегло просматривавшего газету. Цветное изображение горы с грозным обвалом производило потрясающее впечатление.

Ученый сменил цвет проектора на зеленый, чтобы высветить техническую страницу газеты, представлявшую для него наибольший интерес.

Ральф очень быстро прочитал все, что его занимало, и так как до обеда оставался свободный час, начал «писать» лекцию «О продлении органической жизни посредством π-лучей».

Для этого он прикрепил к голове двуслойную кожаную ленту. Круглые металлические бляхи на ее концах плотно прилегли к вискам. От каждого диска тянулся изолированный провод к небольшой квадратной коробке – менографу, прибору для записи мыслей.

Ральф тронул выключатель – послышалось легкое жужжание; одновременно две лампочки засветились мягким зеленым флуоресцентным светом. Он взял в руку кнопку, соединенную гибким тросиком с менографом, и поудобнее уселся в кресле.

После нескольких минут размышлений он нажал кнопку, и тотчас на узкой, похожей на телеграфную, белой ленте возникла волнистая линия.

Лента быстро двигалась, перематываясь с одной катушки на другую. Как только возникало желание записать свои мысли, ученый давил на кнопку, включавшую одновременно механизм и самопишущий прибор.

Менограф был одним из ранних изобретений Ральфа 124С 41+, полностью вытеснившим употребление перьев и карандашей. Чтобы сделать запись, достаточно нажать кнопку; если же нет нужды фиксировать приходящие в голову мысли или требуется время, чтобы подумать, кнопку надо отпустить.

Вместо письма посылалась испещренная знаками лента, а поскольку меноазбука была универсальной и известной всем (дети обучались ей с самого раннего возраста), это изобретение Ральфа считалось одним из величайших достижений человечества: менограф записывал в двадцать раз быстрее, чем при старом способе письма, требовавшем значительного физического усилия. Это изобретение упразднило также пишущие машинки. Отпала надобность и в стенографии, поскольку мысли наносились непосредственно на ленту, которую пересылали точно так же, как столетия назад отправляли письма.

Ральф, как обычно, проработал несколько часов в лаборатории и в полночь отправился спать. Перед сном он надел на голову кожаную ленту с височными металлическими бляхами, похожую на ту, которой он пользовался для менографа.

Затем ученый позвал слугу и велел ему «поставить» на ночь «Одиссею».

Питер – так звали слугу – спустился на пятнадцатый этаж в библиотеку и снял с полки коробку с этикеткой «”Одиссея” Гомера». Из коробки он вынул большую плоскую катушку узкой пленки. Эта пленка была черного цвета, с белой прозрачной волнистой линией посередине.

Возвратившись в спальню Ральфа, Питер вставил катушку в кассету, а конец пленки заправил в гипнобиоскоп. Этот удивительный прибор, изобретенный Ральфом, передавал импульсы волнистой линии непосредственно в мозг спящего, и тому снилась «Одиссея».

Уже издавна известны способы воздействия на мозг спящего человека. Так, человек будет видеть во сне, что у него на груди тяжелый предмет, если положить ему такой предмет на грудь. Если прикладывать к руке горячее или холодное, человеку приснится, что ее жгут или замораживают.

Ральф работал над усовершенствованием гипнобиоскопа, передававшего сведения в спящий мозг спящего, чтобы пользователь на следующее утро вспомнил их в малейших подробностях.

Ученый добился своей цели – импульсы непосредственно и результативно воздействовали на мозг. Другими словами, им был применен с некоторыми дополнениями обращенный вспять принцип менографа.

Поскольку мозг человека в пассивном состоянии гораздо восприимчивее к внешним впечатлениям и поглощает их легко и механически, что-нибудь «прочитанное» при помощи гипнобиоскопа во время сна врезается в память гораздо глубже, чем в состоянии бодрствования.

На протяжении веков человечество непроизводительно тратило половину своей жизни на сон. Изобретение Ральфа произвело коренной переворот в этой области: никто уже не терял зря ни одной ночи, если только позволяли условия. Теперь книги прочитывались во сне. Большинство людей приобретали знания во время сна, некоторые изучали таким образом до десяти языков. Дети, которые днем плохо усваивали уроки, становились успевающими учениками, если повторяли их ночью.

Утренние выпуски газет передавались по проводам в пять часов утра. Крупные газетные фирмы располагали сотнями гипнобиоскопов, к которым подключались подписчики. Те уведомляли издание, какого рода новости их интересуют, и получали желаемую информацию. Когда подписчик выходил к завтраку, он уже был в курсе последних известий и мог обсуждать их со своей семьей, члены которой также пользовались гипнобиоскопами газеты.

3

Победа над смертью?

На следующий день, примерно в час, у входа в лабораторию раздалось осторожное покашливание.

Через несколько минут кашель повторился к великой досаде ученого, который раз навсегда распорядился ни при каких обстоятельствах не беспокоить его во время работы.

При третьем покашливании ученый поднял голову и пристально посмотрел в дверной проем. Самый убежденный оптимист не прочел бы в этом взгляде ни малейшего радушия.

Питер, вытягивавший из-за дверного косяка шею, пока один его глаз не встретился с взглядом хозяина, поспешно спрятал голову.

– Что все это значит, в конце концов?! – донесся резкий, сердитый голос из лаборатории.

Питер, уже начавший на цыпочках отступать, повернулся и осмелился снова выглянуть из-за косяка. По выражению его лица можно было понять, что ни за какие блага в мире он не отважится выйти из своего укрытия.

– Простите, сэр, но пришла молодая…

– Не желаю никого видеть!

– Но, сэр, эта молодая леди…

– Я занят, ступай вон!

Питер с отчаянием выкрикнул:

– Молодая леди из…

В этот момент Ральф нажал находившуюся у него под рукой кнопку, чем привел в действие электромагнит, и соскользнувшая вниз тяжелая стеклянная дверь, загородив проем, едва не задела Питера по носу. Разговор мгновенно прекратился.

Обезопасив себя таким образом от возможных вторжений, Ральф вновь обратился к большому стеклянному ящику, где можно было сквозь зеленоватые пары виднелась собака, к сердцу которой была прикреплена плоская стеклянная коробка, наполненная металлообразным веществом.

Этим веществом был радий-К. Радий уже сотни лет был известен ученым как металл, обладающий непостижимым свойством в течение тысячелетий излучать тепло, не разрушаясь при этом и не получая энергии извне.

В 2009 году Анатоль М610 В9, великий французский физик, установил, что радий все-таки берет энергию из внешнего источника – из эфира, заполняющего пространство. Он доказал, что этот элемент является одним из редких веществ, родственных эфиру. Ученый установил, что радий сильно притягивает к себе эфир и что тот, циркулируя через него, заряжается электричеством, обнаруживая при этом все свои известные свойства.

Анатоль М610 В9 сравнивал влияние радия на эфир с воздействием магнита на железо. Свою теорию ученый доказал, исследовав кусок чистого металлического радия в безэфирном пространстве, где тот повел себя как обыкновенный металл.

Радий-К, использованный Ральфом, представлял собой не чистый металл, а сплав радия с аргоном. Такой сплав обладал всеми обычными свойствами радия и выделял большое количество тепла, но не вызывал ожогов органических тканей. Обращение с ним не требовало особых предосторожностей.

Ровно три года назад Ральф 124С 41+ в присутствии двадцати видных ученых продемонстрировал живую собаку. Затем выкачал из нее всю кровь, пока ее сердце не перестало биться и она не была признана мертвой. После этого Ральф наполнил пустые кровеносные сосуды слабым раствором бромистого радия-К и зашил большую артерию, через которую в тело поступала жидкость.

Наконец к сердцу собаки был прикреплен плоский контейнер с радием-К и ее поместили в большой стеклянный ящик, заранее наполненный пермагатолом – зеленым газом, обладающим свойством бесконечно долго сохранять животные ткани. Стеклянный контейнер с радием-К предназначалась для поддержания температуры тела собаки на постоянном уровне.

После того как ящик заполнили газом, его стеклянная крышка была запечатана так, что нельзя поднять, не сломав печатей. Ученые условились встретиться через три года при вскрытии ящика.

Внутри его помещалось несколько точных приборов, соединенных проводами с установленной снаружи записывающей аппаратурой. Показания приборов Ральф проверял ежедневно, два раза в сутки. За три года у «мертвой» собаки не сокращался ни один мускул, температура тела не изменилась ни на сотую градуса и дыхательные органы не выказали никаких признаков деятельности. Собака во всех отношениях была мертва.

Приближалось время завершающей фазы эксперимента, который Ральф считал величайшим делом своей жизни. Три года назад, заканчивая первую стадию опыта в присутствии коллег, ученый ошеломил их, заявив, что собака, которую они все признали мертвой, будет возвращена им к жизни нисколько не измененной, не поврежденной, сохранившей свой прежний нрав, привычки и характер, как если бы она ненадолго вздремнула.

В продолжение трех лет опыт Ральфа 124С 41+ неоднократно освещался в научной прессе, был предметом обсуждения на страницах множества газет и журналов, и, пожалуй, не было на свете человека, который бы не ждал с нетерпением финала этого удивительного эксперимента.

В случае удачи открылась бы возможность продления человеческой жизни на сроки, о которых на протяжении всей прежней истории человечества нельзя было и мечтать. Люди были бы избавлены от преждевременной смерти, за исключением несчастных случаев.

Удастся ли ученому его дерзновенный опыт? Или он пытается добиться недостижимого? Не бросил ли он вызов природе только для того, чтобы потерпеть поражение?

Эти мысли нет-нет да и вторгались в сознание Ральфа, пока он занимался подготовкой великого эксперимента, назначенного на вторую половину дня. Он выкачал пермагатол, и зеленоватый туман исчез бесследно. Затем ученый со всей осторожностью ввел в ящик небольшое количество кислорода. Измерительные приборы, регистрирующие работу дыхательных органов, показали, что собака стала дышать, едва кислород попал в легкие.

Ограничившись этими приготовлениями, Ральф нажал кнопку, поднимавшую стеклянную дверь, затем другой кнопкой вызвал Питера.

Слуга не замедлил явиться. На этот раз его лицо выражало еще большее уныние, чем обычно.

– Ну, любезный Питер, – весело заговорил Ральф, – сцена для опыта подготовлена; по поводу его будут спорить и ссориться во всем мире. Однако у тебя невеселый вид. Чем ты расстроен?

Питер, очевидно чувствовавший себя обиженным после того, как у него перед носом опустилась дверь, ответил с видом ущемленного достоинства:

– Прошу прощения, сэр, но молодая леди все еще находится внизу.

– Что за леди, Питер? – спросил Ральф.

– Та самая, из Швейцарии, сэр.

– Откуда?..

– Из Швейцарии, сэр. Вот уже полчаса, как она ждет вместе с отцом.

Взрыв бомбы не мог бы поразить Ральфа сильнее, чем слова Питера.

– Она здесь!.. И ты ничего мне не сказал! Питер, мне иногда хочется вышвырнуть тебя вон.

– Простите, сэр, – твердо ответил слуга, – я осмелился предположить, что приезд молодой леди вас заинтересует, и хотел зайти в лабораторию, чтобы доложить…

Но хозяин уже не слушал, на ходу сбрасывая с себя халат. Питер, с не покидавшим его чувством собственного достоинства, подошел к двери в тот момент, когда кабина лифта уже скользнула вниз и исчезла в колодце.

Сердце у Ральфа сильно билось, он был похож скорее на школьника, чем на почтенного доктора наук. Одной рукой он поправлял галстук, другой нервно приглаживал волосы, то и дело с беспокойством поглядывая на себя в зеркало лифта. Обнаружив пятно на щеке, он остановил лифт между этажами и тщательно вытер лицо носовым платком.

Спустившись до нужного этажа, ученый проворно выскочил из кабины и поспешил в приемную. У одного из окон сидели Элис 212В 423 и ее отец. Они повернулись в его сторону. Девушка поднялась с места и с необыкновенной женственностью протянула к Ральфу руки.

– Мы были обязаны приехать, – сказала она смущенно на безупречном английском языке. – Вчера вы лишили нас возможности поблагодарить вас, а кроме того, нам казалось, что по телефоту нельзя как следует выразить признательность. Вот отец и решил, что нам следует сделать это при личной встрече… Да и я так же думала. Мне очень хотелось вас увидеть… – Тут Элис запнулась, сообразив, что ее словам можно придать совсем иной смысл, покраснела, опустила глаза и быстро добавила: – Разумеется, чтобы поблагодарить.

– Это очень мило с вашей стороны, – ответил Ральф, продолжая удерживать ее руки и даже не замечая, что она осторожно пытается их высвободить.

В это мгновение он совершенно забыл об окружающем и не видел ничего, кроме нее, пока голос отца не вернул его к действительности и не заставил вспомнить, что они в комнате не одни.

– Я полагаю, что нам не нужно представляться друг другу, – сказал отец Элис. – Меня зовут Джемс 212В 422. Я должен извиниться за то, что мы отнимаем у ученого время, но я чувствовал себя обязанным лично выразить вам признательность за оказанную нам обоим огромную услугу. Элис моя единственная дочь, сэр, и я очень ее люблю. Очень…

– Я вполне разделяю ваши чувства, – сказал Ральф с жаром, что заставило Элис, к этому времени уже вполне оправившуюся от смущения, вновь вспыхнуть и потупиться.

– Боюсь, дорогой папа, – произнесла она, – что мы слишком задерживаем занятого человека. Ваш слуга, – добавила она, повернувшись к Ральфу, – сказал, что вы ставите замечательный опыт и не можете от него оторваться.

– Я? Не могу оторваться? Вовсе нет, – ответил Ральф не моргнув. – Вас нельзя было заставлять ждать ни минуты, и я очень сержусь на Питера! Ему следовало взломать мою дверь!

– О, пожалуйста, не браните его из-за нас, – попросила Элис, в душе довольная вниманием ученого.

– Вчера я пользовался аппаратом для перевода, – сказал Ральф, – но оказывается, вы отлично говорите по-английски. Это для меня большое облегчение, потому что я неважно владею французским. Скажите пожалуйста, каким образом вы так быстро сюда добрались? Дневной воздушный лайнер прибывает позднее, а ведь не прошло и двадцати четырех часов, как вы отправились из Швейцарии.

– Нам выпала честь стать первыми пассажирами туннеля под Атлантикой, – объяснил Джемс 212В 422. – Как вы, несомненно, знаете, регулярное пассажирское сообщение начнется лишь на следующей неделе, но поскольку я участвовал в прокладке электромагнитного туннеля в качестве одного из инженеров-консультантов, мне было позволено совершить вместе с дочерью первое путешествие на Запад. Оно прошло вполне благополучно, хоть и было связано с незначительным риском, так как на некоторых участках туннеля еще есть недоделки.

– Мы хотели попасть сюда как можно скорее, – вставила Элис, глядя на ученого.

– Считаю, что вам не следовало подвергать опасности вашу жизнь в неопробованном туннеле! – воскликнул Ральф. Но в ту же минуту в нем заговорил ученый. – Расскажите, как это было. Занятый по горло, я не мог пристально следить за строительством туннеля и потому не знаком с подробностями.

– Это очень интересная работа, – начал Джемс 212В 422. – Мы считаем ее результат огромным достижением в области электротехники. Новый туннель идет от французского Бреста до Нью-Йорка. Если бы мы его прокладывали непосредственно на дне океана, протяженность из-за сферической формы Земли составила бы от трех тысяч шестисот до трех тысяч семисот миль. Чтобы сократить длину, туннель проложили сквозь земной шар по прямой, и вышло три тысячи четыреста семьдесят миль. Впрочем, вы поймете все гораздо лучше, если взглянете на этот чертеж. – Развернув лист, он продолжил объяснять тонкости конструирования туннеля. – Наибольшие трудности встретились строителям примерно на середине дистанции. Это место находится в четырехстах пятидесяти милях от центра Земли, и температура там значительно выше. Пришлось установить в определенных местах мощные аппараты с жидким воздухом для охлаждения, и теперь, проезжая этот отрезок пути, вы не чувствуете жары. В Бресте ровно в полночь мы сели в просторный цельнометаллический вагон, похожий на толстую сигару, и высадились в Нью-Йорке сегодня в двенадцать ноль ноль. Была только одна остановка в нескольких сотнях километров от Бреста из-за замыкания тока на части электромагнитов. Вагон не имеет колес, его приводит в движение магнитное поле. В туннеле установлены с промежутками в триста футов цилиндры длиной порядка тридцати футов и достаточного диаметра, чтобы вагон мог пройти сквозь них. Каждый из этих мощных электромагнитов тянет к себе вагон – единственный стальной предмет в туннеле. Вагон устремляется к электромагниту, расположенному за триста футов, и в тот момент, когда до цели остается не более двух футов, ток автоматически выключается, вагон проносится через пустое пространство внутри катушки и тут же подпадает под действие следующего электромагнита. Инерция, придаваемая вагону силой притяжения, движет его со все возрастающей скоростью, и после двадцать пятого электромагнита она достигает трехсот миль в час. Затем скорость уже не увеличивается до конца пути. Поскольку сила магнитов поддерживает вагон в подвешенном состоянии, практически отсутствует трение и нет надобности в колесах или рельсах. Есть только трение о воздух, поэтому вагон имеет двойные стенки, между которыми создан вакуум. Следовательно, внутри вагона всегда сохраняется надлежащая температура. Мы прекрасно отдохнули в своих купе, спали не хуже, чем дома на пружинных кроватях. Нас не беспокоили ни шум, ни толчки, ни укачивание – словом, мы путешествовали со всеми удобствами, и нужно признать новый туннель большим успехом!

– Все это просто замечательно! – с энтузиазмом подхватил Ральф. – Новый туннель произведет революцию в межконтинентальных сообщениях. Полагаю, недалеко время, когда утомительные двадцатичетырехчасовые путешествия отойдут в область преданий. Скажите, – обернулся он к Элис, с интересом слушавшей разговор, – а вам понравилась поездка по туннелю?

– Она чудесная! – воскликнула девушка. – Так быстро и так спокойно! Я была в восторге… Право, хотелось, чтобы путешествие продлилось дольше.

Пока Элис говорила, Ральф приглядывался к ней. Помимо понравившейся ему живости, он чувствовал сильный характер и несомненный ум. Да что там – в этой девушке его привлекало абсолютно все.

– Я так рада снова увидеть Нью-Йорк, – продолжала гостья. – Мне давно не приходилось здесь бывать. В последний раз я была так мала, что ничего не запомнила. Отец много раз обещал свозить меня, – добавила она с шутливым упреком, – но понадобилась лавина, чтобы мы наконец собрались.

– Боюсь, я не был достаточно чутким отцом в последние годы, – признался Джемс. – Работа не позволяла мне отлучаться. Сам рад находиться здесь и предвижу, что наш визит будет интересным вдвойне: насколько я понимаю, вы готовы завершить сегодня великий опыт с собакой. Мы в гостинице получим самые свежие новости.

– Я не могу допустить, чтобы вы находились в гостинице, – запротестовал Ральф. – Вы мои гости. Да-да, – добавил он, заметив, что ему собираются возразить. – Никакие отказы не принимаются. Я покажу вам город, а что до опыта, то мне доставит огромное удовольствие, если вы будете присутствовать в моей лаборатории сегодня в четыре часа. – Ученый нажал кнопку. – Пошлю кого-нибудь за вашими вещами, а Питер проводит вас в ваши комнаты.

– Вы необычайно любезны, – ответил Джемс. – Для нас это так неожиданно, и не скрою, в высшей степени приятно. А присутствовать в вашей лаборатории во время проведения эксперимента – большая честь для нас, сэр, и мы очень благодарны за приглашение.

Тут в приемную вошел Питер. Ральф распорядился насчет размещения гостей, а затем проводил отца с дочерью до лифта и вернулся в лабораторию.

Точно в четыре часа Ральф приветствовал многочисленную группу коллег, съехавшихся со всех концов мира, чтобы лицезреть завершение знаменитого опыта с «мертво-живой» собакой. Толпа репортеров разместилась вдоль стен. Элис и ее отец сели возле Ральфа.

Несколько ученых из тех двадцати, что присутствовали на опыте три года назад, с сомнением поглядывали на стеклянный ящик, а у одного или двух репортеров, явно не испытывавших священного трепета перед собравшимися в лаборатории мужами, семь из которых имели знак +, был такой вид, словно они предвкушали веселый спектакль.

Когда все приготовления были закончены и два ассистента встали по бокам стеклянного ящика, молодой ученый обратился к аудитории.

– Дамы и господа, вы собрались здесь, чтобы увидеть финальный этап моего эксперимента с собакой. Его начало вы наблюдали ровно три года назад в этой комнате. Печати, нанесенные вами тогда, целы и невредимы, вы можете их увидеть на прежних местах. В тот день я высказал предположение, что мертвое животное может быть оживлено, или, если угодно, в него можно вдохнуть новую жизнь при условии, что тело не подверглось разложению и ни один внутренний орган не претерпел никаких изменений. Мной было установлено, что редкий газ пермагатол обладает свойством сохранять животные ткани и органы; если же его применять вместе со слабым раствором бромистого радия-К, смешанного с антисептическими солями, тело животного может сохраняться многие годы. В дальнейшем удалось выяснить, что мертвое тело необходимо содержать при определенной температуре; это возможно при помощи сплава радия-К. Теперь я готов доказать вам мою теорию.

По знаку ученого ассистенты сломали печати и сняли стеклянную крышку с ящика.

Наступила глубокая тишина. Взгляды присутствующих были устремлены на собаку.

Ральф переложил ее на операционный стол, неторопливо снял бинты и ремни. Стол был хорошо виден со всех мест.

Затем ученый и его ассистенты стали действовать быстро. Сначала у собаки вскрыли большую артерию и выпустили из нее раствор бромистого радия-К. В лабораторию внесли козленка, привязали к столу и, вскрыв у него артерию, соединили ее с артерией собаки. За несколько секунд тело собаки наполнилось свежей и теплой кровью, и ученый начал приводить животное в чувство. Собаке дали большую дозу кислорода и посредством электрического вибрационного аппарата заставили пульсировать сердце.

Одновременно ассистент приставил к темени собаки полую трубку – катод, из которого в ее мозг хлынул поток излучения Ф-9. Почти сразу это излучение – один из самых мощных стимуляторов мозговой активности – оказало свое действие: собака стала подавать слабые признаки жизни. Сначала дернулась задняя нога, затем слегка поднялась грудь – животное попыталось вздохнуть.

Спустя несколько минут по телу собаки прошла судорога, мышцы начали сокращаться. Затем последовал глубокий вздох, и животное открыло глаза, словно пробуждаясь от длительного сна.

Еще через несколько минут собака оперлась на лапы и принялась лакать молоко. Ральф снова обратился к аудитории.

– Дамы и господа, эксперимент окончен. Как мне кажется, состояние животного служит убедительным подтверждением моей теории.

Репортеры наперегонки бросились вон из помещения, торопясь к ближайшим телефотам, чтобы сообщить новость, которой ждал весь мир. А ученые тесно обступили Ральфа, и один из них, седовласый старец, считавшийся деканом ученых со знаком плюс, обратился к нему от имени коллег.

– Ральф, ваше открытие – один из величайших даров, которыми наука наградила человечество. Ведь проделанный с собакой опыт вы можете повторить с человеком. Я очень сожалею, что вас не было на свете и вы не поставили этот эксперимент, когда я был молод. Бессмертие, возможность наблюдать чередование веков и поколений – я бы непременно захотел получить то, что вскоре благодаря вам станет доступно для всех.

Перед учеными, наблюдавшими за опытом своего коллеги, открылись настолько головокружительные горизонты, что каждый из них покидал лабораторию, погруженный в думы о будущем, и едва не забывал проститься с хозяином.

Нервное напряжение утомило Ральфа, и он удалился в свою спальню, чтобы отдохнуть несколько часов. Но едва смежил веки, как перед ним возник образ девушки с ласковыми темными глазами, лучившимися восхищением, доверием и еще чем-то, что вызывало в душе ученого чувства, доселе им не изведанные.

4

Фернанд

На следующий день за завтраком Ральф послал Питера узнать у гостей, в котором часу они пожелают отправиться на экскурсию по городу.

Ученый, имевший привычку просыпаться на рассвете, ожидал увидеть Элис и ее отца не раньше полудня и был очень удивлен, когда Джемс вошел к нему через несколько минут после того, как Питер отправился с поручением.

– Вижу, вы, как и я, любите вставать с петухами, – сказал Ральф после обмена приветствиями.

– Как и моя дочь, когда она дома. Но путешествие и волнения вчерашнего дня утомили ее. Если разрешите, я позавтракаю с вами, а затем уйду – у меня назначена встреча с одним из главных инженеров туннеля.

– Значит, вы не примете участия в прогулке по городу?

– Не приму, но это не должно расстроить ваши планы. Не сомневаюсь, с вами Элис будет в безопасности, – улыбнулся отец, – а кроме того, мне кажется, что вы, молодежь, можете прекрасно обходиться без нас, стариков.

– Очень сожалею, – ответил Ральф, но в душе был рад тому, что сможет провести целый день наедине с девушкой, которая за считаные часы завладела его воображением.

Возможно, эта мысль как-то отразилась на его лице, потому что Джемс 212В 422 снова улыбнулся.

Когда возвратился Питер, его хозяин сидел за столом вместе с гостем. Их разговор перескакивал с одного на другое без особой связи, пока наконец отец Элис, складывая салфетку, не сказал:

– Прежде чем уйти, я должен обратиться к вам с просьбой, которая может показаться странной. – Он сделал паузу, словно колебался. – Я уже выразил уверенность в том, что с вами Элис будет в безопасности. Это не просто слова. Признаюсь, у меня есть причина беспокоиться за нее. Молодой человек по имени Фернанд 600 10 в последнее время ведет себя очень глупо. Он просил ее руки уже несколько раз, и Элис ему отказывала. Теперь он буквально не дает ей прохода – его ухаживания стали смахивать на преследование. Дня четыре назад он даже опустился до угроз. Не знаю точно, что произошло между ними, однако вижу, что Элис, хоть и обращает все в шутку, изрядно напугана. Я даже допускаю, что он может похитить мою дочь, если не добьется согласия, и хотя в наше просвещенное время это кажется абсурдным, я не могу избавиться от тревоги. Вроде он остался в Швейцарии, но кто знает, что на уме у этого сумасброда? Если последует за Элис, если возобновит свою возмутительную слежку, я заключу, что мои страхи имеют некоторое основание.

– Как выглядит этот Фернанд?

– У него приятная наружность, по крайней мере, так считают женщины. Мне он не нравится. Фернанд высокого роста, брюнет, и он из тех типажей, которые со всеми враждуют. У него взгляд исподлобья, рот обличает слабую волю. Между прочим, у Элис есть еще один поклонник, безобидный малый, находящийся здесь временно. Это марсианин Ллизанор СК 1618. Он влюбился в нее безнадежно, но, как я уже сказал, это очень достойный молодой человек, уважающий законы, которые запрещают браки между марсианами и жителями Земли, и Элис он никогда ничем не докучал. Они большие друзья, и я даже не уверен, догадывается ли она, что паренек питает к ней не только дружеские чувства.

Пока Джемс говорил, в памяти Ральфа всплыли лица множества приветствовавших его людей, и среди них лица тех двоих, что разглядывали его так пристально с экранов телефотов. Если эти мужчины, каждый по-своему, неравнодушны к Элис, неудивительно, что оба всерьез заинтересовались им, человеком, спасшим ее от неминуемой смерти. Пожалуй, увидели в нем соперника.

Он рассказал про этот случай Джемсу, и тот признал, что подозрения ученого могут оказаться справедливыми.

Хозяин и гость расстались до вечера, причем у гостя отлегло от сердца – теперь он знал, что Ральф будет беречь его дочь так же, как бережет ее он сам.

Около одиннадцати часов появилась Элис, веселая и бодрая после хорошего отдыха. Улыбаясь, попросила прощения за опоздание, и они тотчас вышли из дома.

– Мы, ньюйоркцы, – сказал ей Ральф, – странный народ. Любим свой город, только когда находимся от него далеко или же водим по нему иностранцев и описываем его чудеса. Уверяю вас, что коренной, стопроцентный уроженец Нью-Йорка ненавидит свой город и живет в нем лишь потому, что приворожен им и не в силах сбросить чары.

Приведя свою спутницу в вестибюль цокольного этажа, Ральф попросил ее сесть на стул и подождать. Ученый дважды нажал кнопку, и слуга тотчас принес нечто похожее на роликовые коньки.

Это были телемотороллеры, изготовленные из аломагния; каждый весил не более полутора фунтов. Роллер имел три обрезиненных колесика – один спереди и два сзади. Между колесиками помещался электромоторчик не крупнее лимона. Этот двигатель работал от тока высокой частоты и при своих малых размерах развивал мощность до четверти лошадиной силы.

Ральф показал спутнице, как пользоваться роллерами. Они крепились к обуви при помощи остроумного приспособления, которое позволяло надеть их меньше чем за пять секунд. Покончив с этим, оба выехали на улицу. От каждого роллера шел вдоль спины к головному убору тонкий изолированный провод. Он был присоединен к коллектору – прямому стержню около восьми дюймов в длину, слегка выступавшему из шляпы или кепки. Принимаемый коллектором электрический ток высокой частоты передавался на моторчики, приводившие роллеры в движение. Чтобы регулировать скорость, достаточно было приподнять носок роллера; этим не только выключался ток, но и автоматически тормозились оба задних колесика.