Читать онлайн Жизнь не-Ивана

Оформление обложки и иллюстрация на обложке Сергея Орехова

© Белла Арфуди, 2025

© Оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Азбука®

Сердцам, что бьются чаще в горах

• Тебе, Кавказ, суровый царь земли,
• Я посвящаю снова стих небрежный.
• Как сына ты его благослови
• И осени вершиной белоснежной;
• От юных лет к тебе мечты мои
• Прикованы судьбою неизбежной,
• На севере – в стране тебе чужой
• Я сердцем твой – всегда и всюду твой…

М. Ю. Лермонтов

Кадр 1. Когда я стал Иваном

– Как тебя зовут? – спросила меня белокурая девочка, с которой мы уже второй день играли в догонялки, но до сих пор не познакомились.

Я назвал ей свое имя. Ее большие голубые и почти прозрачные глаза сощурились. Губы скривились, не доведя попытку произнести непонятные звуки до конца. Из ее груди вырвался легкий вздох.

– А как это по-русски? Как тебя зовут на русском?

Я знал, что покраснел, но моя смуглая кожа никогда меня не выдавала. Не имея понятия, как мое имя звучало бы «на русском», я назвался Иваном. Это имя точно было русским.

– Иван.

– Ванька, значит, – звонко сказала она и шлепнула меня по руке. – Теперь твоя очередь водить.

Хохоча, она убежала, оранжевое закатное солнце освещало ее удалявшуюся фигуру. Я пустился следом, перекатывая на языке новое имя.

Это был день, когда я стал Иваном.

Это был день, когда во мне что-то надломилось.

Я родился темным зимним днем в ауле, где никто не имел точного адреса. В советских паспортах местных жителей просто значилось «село Н.». Видимо, называть улицы в месте, где каждый приходился друг другу родственником, не было необходимости. Зачем Магомеду знать улицу, на которой живет его четвероюродный брат, если он может сразу указать на дом? В этом ауле я жил до восемнадцати лет, пока не уехал учиться в большой город. Белокурая девочка, ставшая моей подельницей по играм на короткие две недели, была внучкой нашего муллы. Его сын умудрился жениться на русской, что подорвало авторитет муллы среди односельчан на долгие годы. Девочка не появлялась ни до, ни после того лета, но благодаря ей я испытал первое чувство стыда – стыда за то, кто я есть.

Как я выгляжу.

Как меня зовут.

На каком языке я говорю.

И что я способен натворить.

Девочку звали Асей. Ее лицо сплошь покрывали веснушки, а волосы были совершенно белые – это очень выделяло ее среди детей, живших в нашем ауле, чернобровых и смуглолицых. Она приехала словно профессор, желающий понаблюдать за жизнью зверей, которых он изучает. Ее мать была такая же белокурая и с веснушками и бесконечно всем улыбалась, хотя держалась отстраненно. Казалось, что к мулле приехала не невестка, а строгая комиссия из Москвы, которая проверяет, не слишком ли он усердствует в своих религиозных делах.

Ася, в отличие от матери, местных не чуралась, но что говорят – не понимала. У нас в ауле до сих пор многие не особо хорошо знают русский – слишком мало практики. Ася приспособилась бегать к соседям, единственным, кто хоть как-то мог с ней общаться, и вдобавок каждый раз ее там угощали то халвой, то вареньем. Там же она нашла и меня. Зыркнула в мою сторону, взяла за руку и сказала: «Давай дружить?» И мы начали дружить. Если так можно было назвать мое служение этой маленькой разбойнице, из-за которой за две недели мы получили множество взбучек от моих и ее родных. То она таскала сметану из дома, чтобы покормить бездомных котов; то рвала цветы с клумб местных кумушек; то пыталась усесться на барашка, отставшего от стада. Ей в голову приходили миллион неожиданных идей, и в каждом случае обязательно требовалась моя помощь. Очарованный ею и тем, что из всей местной детворы она выбрала именно меня, я даже не думал с ней спорить. Нужно отвлечь барана? Хорошо. Принести еще сметаны для котенка? Уже бегу с блюдцем, стараясь не разлить ее. Ася лишь смеялась и придумывала нам новые приключения.

Заставить ее хоть немного усидеть на одном месте могла лишь моя мама. Она рассказывала о мудрой Шахерезаде, много ночей подряд водившей за нос жестокого султана, и Ася замирала в благословенной тишине.

– Что было дальше? – не унималась Ася, когда мама заканчивала одну историю, пытаясь следовать заповедям Шахерезады и не выдавать все за один вечер.

– Это ты узнаешь уже завтра, – отвечала мама, раскатывая тугое тесто для лепешек.

Ася надувалась, как шар, смешно выпячивая нижнюю губу. Сложив руки на груди и насупив брови, она отказывалась покидать жарко натопленную кухню. Мама закатывала глаза, обращаясь к Всевышнему, засовывала в печь очередной противень с тестом, начиненным зеленью и сыром. Затем вытирала руки о передник и продолжала рассказ.

Одну из историй мы просили повторять снова и снова, в ней говорилось про шута султана, который подавился от смеха рыбьей косточкой. Не желая оказаться виновными в смерти любимца султана, горожане передавали мертвое тело друг другу, делая вид, что шут еще жив, мол, просто приболел или дремлет.

– Почему они не бросили его на улице? – спросила Ася.

Мама пожала плечами:

– Наверное, боялись соседей. Они могли сказать потом, что видели, как шут зашел в такой-то дом, но не вышел из него.

– Может, он вышел, когда все уже спали.

– Как ты это докажешь? – спросил я, представляя, что из меня вышел бы отличный сыщик. Как из фильма, который я видел по телевизору, еле-еле ловившему два-три канала.

– Это ты докажи, что было не так. – Ася ткнула розовым пальчиком прямо мне между ребер.

Мы начали с ней перекидываться предположениями о том, как можно было бы скрыть смерть шута, пока мама не устала от нас и не прогнала кухонной тряпкой.

– Идите отсюда, – махала она на нас. – Играйте во дворе.

Кадр 2. Игра

В тот день мы нехотя поднялись и отправились слоняться по селу, как делали всякий раз, оставшись без развлечения. Местный пастух быстро понял, что у Аси буйная голова, и старался держаться от нас подальше. Не находились для игр и уличные коты, попрятавшиеся от дневного пекла. Мы бродили по извилистым пустынным улочкам аула, изнемогая от скуки и жары, пока у Аси не появилась очередная затея – соорудить башню, наподобие тех, что встречаются по всему Кавказу и именуются родовыми. Ася считала их развалинами средневековых замков и не верила, когда я говорил ей, что в них никогда не жили рыцари.

Мы отправились к каменщику Мусе, чей дом находился почти на самом краю утеса, чтобы спросить, как закладывать фундамент. Я слышал это умное слово в разговоре взрослых, когда они обсуждали новую пристройку к нашему дому, и убедил недоверчивую Асю, что без фундамента нам никак не обойтись.

– Я тебя на два года старше, а значит, и умнее. Тем более я мальчик.

Ася фыркнула и упрямо выставила подбородок:

– Я не хуже любого мальчика.

– Но я тебя старше, – продолжал я настаивать.

– Это только пока. Когда мы станем взрослые, то будет все равно, кто старше. У взрослых это не важно, они все взрослые.

– Но пока мы не взрослые, я старше.

Ася молча кивнула и поплелась вслед за мной к Мусе. Откровенно говоря, я его всегда немного побаивался, но желание соорудить собственную башню взяло верх над страхом.

Очутившись у двора Мусы, мы с Асей стали искать, есть ли кто дома. Кричать и звать каменщика у нас не хватало духа. Кто знает, может, уже через пять минут мы бы отправились прочь, если бы не услышали мычание. Оно было таким жалостливым, будто его издавало животное, оказавшееся в беде.

– Это корова, – заявила Ася уверенно. – Наверное, он забыл ее выпустить.

– Пастух Шамиль сам собирает всех коров. Он никогда никого не забывает.

– Но это же корова, – настаивала Ася, пытавшаяся разглядеть все строения во дворе каменщика.

– Нет здесь никакой коровы, – сказал я, хотя и не был до конца уверен. – Все знают, что каменщик молоко покупает. У него даже жены нет. Кто бы доил ему корову?

– Он сам. – Ася всегда находилась с ответом.

Я махнул на нее: что понимает в нашей жизни эта городская веснушка? Не станет мужчина сам доить корову. Для этого жена нужна. В ауле каждый знал, что у каменщика она давным-давно умерла, а новую брать он не захотел.

– Я проверю. – Ася быстрыми шагами пошла к каменному дому. Я пытался схватить ее, остановить, но она искусно вырывалась из моих рук. Пробравшись к дому каменщика, она уткнулась в окно.

– Никого не вижу.

– Уходи оттуда, – шептал я ей. – Вдруг кто-нибудь нас увидит. Мало ли что подумают. Уходи!

Ася лишь морщилась от моих слов, которые ее отвлекали. Она передвинулась к соседнему окну. Вдруг снова послышалось мычание. Оно было уже ближе, явно раздавалось из дома.

– Слышишь?

– Слышу, – отвечал я, чувствуя, что сегодня получу от родителей взбучку. – Давай уйдем, пока еще не поздно.

Ася отпрянула от окна и растерянно уставилась на меня:

– Это точно не корова.

Я схватил ее за тоненькую руку, едва покрытую легким загаром, и потянул за собой. Она шла, задумчиво покусывая губу.

Когда вечером ее мать спросила нас, чем мы занимались целый день, Ася ответила:

– Слушали сказку, а потом кормили котят.

– И только? – не особенно интересуясь подробностями, уточнила у нее мать. Она разливала нам с Асей по тарелкам самый красный борщ из всех, что я когда-либо видел.

– Ага, – буркнул я. Кажется, это было первый раз в моей жизни, когда я сознательно солгал. Почувствовал, что мы с Асей делали сегодня что-то неправильное.

– Чем займетесь завтра?

Ася исподлобья смотрела на меня в поисках поддержки.

– Наверное, пойдем с пастухом гонять овец и коров на пастбище.

Мать Аси кивнула, удовлетворившись моим коротким ответом.

– Не забудьте прикрыть головы, чтобы не напекло.

Конечно же, ни к какому пастуху Ася идти не собиралась. На следующий день я уже с утра готовился к ее просьбам вновь пойти к каменщику. Ей обязательно нужно было понять, что за таинственные звуки раздавались из его дома.

– Наверное, он держит кого-то в заложниках. – Ася уверенно взбиралась по крутой дорожке, ведущей к дому каменщика.

Бросив попытки ее остановить, я просто следовал за ней, надеясь, что в случае чего смогу схватить ее и убежать куда подальше.

– Точно тебе говорю. С этим домом что-то не так, – распалялась Ася.

– Дом как дом, – отвечал я, хотя сам считал, что с ним что-то не так.

– Обычные дома не мычат.

Добравшись до отвесной части скалы, мы увидели, как каменщик вышел из дома с большой сумкой, из которой торчали рабочие инструменты. Было ясно, что он уходит к очередному заказчику и, скорее всего, надолго. Мы с Асей прятались за развалинами старой мельницы, чтобы он нас не заметил. Стоило каменщику отойти достаточно далеко, как Ася тут же бросилась к дому. Я поспешил за ней, по пути обещая Аллаху: если мы останемся живы, то я больше никогда в жизни не опоздаю ни на один намаз.

Ася, поднявшись на цыпочки, вновь пыталась рассмотреть в окна, что же творится в доме каменщика. Никакого мычания слышно не было.

– Ничего, – проговорила Ася. Я заметил, что она расстроилась.

– Наверное, в прошлый раз нам послышалось. – Я пытался убедить Асю бросить эту странную слежку за подозрительным домом.

Ася, словно меня не слыша, направилась к задней стороне дома.

– Надо посмотреть и в эти окна.

Они находились чуть выше лицевых.

– Я не могу дотянуться. Окна слишком высоко. Подсади меня.

– Не буду.

– Подсади! Мы уже здесь.

Я нагнулся, она встала мне на спину. Недовольно пыхтя, я надеялся, что на этом все кончится и мы спокойно отправимся домой.

– Там что-то есть, – услышал я шепот Аси.

Она замолчала на несколько секунд.

– Там мальчик. Он идет в другую сторону. Побежали к передним окнам.

Быстро спрыгнув, Ася схватила меня за руку и потащила за собой. Мы вместе обогнули дом и подошли к первому окну. Ася стала в него стучать.

– Что ты делаешь? – Я испугался и отвел ее руки от окна.

– Это мальчик, – сказала Ася, широко улыбаясь, – просто мальчик.

Я повернул голову к окну. На меня в упор смотрел мальчишка моего возраста. Он точно не был старше лет девяти-десяти. Однако его взгляд показался мне странным. В нем было что-то непонятное.

– Привет, – крикнула Ася и помахала ему. – Я Ася, а это Ваня. А как тебя зовут?

Мальчик молчал, таращась на нас.

– Может, он не понимает? – Ася подтолкнула меня. – Спроси его имя на вашем языке.

Я обратился к мальчику, чувствуя неладное.

В ответ он замычал. Улыбка на лице Аси превратилась в гримасу не то жалости, не то ужаса. Ася не могла двинуться от страха. Мальчик продолжал мычать и стучал по стеклу. Он растянул губы в попытке улыбнуться. С подбородка у него стекала слюна.

– Давай уйдем отсюда, – сказал я едва слышно.

Вдруг мальчик замолчал. Подняв руки вверх, он пытался что-то нам объяснить. Снова и снова. Поняв, что это бесполезно, он вновь начал мычать. Не зная, что еще делать, я бросился прочь, уверенный, что Ася пойдет за мной, побоявшись остаться одна. Я не ошибся.

До ее дома мы шли в полной тишине. Каждый из нас пытался переварить увиденное. Позже, устроившись на крыльце, мы решали, что делать дальше.

– Как ты думаешь, это сын каменщика?

– Наверное, да. – Я сомневался. – Но я никогда не видел его раньше.

– Думаю, он его никуда не выпускает… – Голос Аси сорвался. – Мальчик целыми днями сидит совсем один и скучает.

Мы провели еще какое-то время, думая, как нам быть, пока Ася не выдала:

– Надо пойти к нему завтра и позвать гулять с нами.

Я поразился одновременно ее смелости и безумию.

– Нельзя! Нам нельзя больше туда ходить!

– Он же совсем один!

– Вдруг нас кто-то застукает. Тогда нам попадет.

Ася схватила меня за руки и посмотрела в глаза, словно пытаясь убедить меня пойти на самую важную битву в моей жизни.

– Наверное, каменщик очень-очень злой и жестокий, раз никуда его не пускает. Мы должны освободить мальчика.

Я не хотел помогать Асе, поэтому решил на следующий день притвориться больным. Мама удивилась тому, что я чувствую себя плохо в такую жару и хочу остаться в кровати, но не спорила. Подоткнув одеяло, она спросила через плечо:

– Асе что говорить, когда она придет?

– Что я заболел.

Мама усмехнулась:

– Пускать хоть к тебе можно?

Поразмыслив пару секунд, я решил великодушно, что Ася может поиграть со мной в комнате.

Когда она явилась, разъяренная моей болезнью, я уже был готов к бою.

– И когда ты успел заболеть?

– Вот вчера, пока спал. По ночам в горах холодно. Мама сказала, что меня, наверное, продуло.

Ася обогнула кровать и плюхнулась рядом со мной. Склонив голову набок, она смахнула волосы, закрывавшие ей лицо, и обратилась ко мне тоном учительницы:

– А я думаю, ты врешь!

– Ничего не вру! – Я покашлял для убедительности. Второй раз за неделю уже соврал. Раньше такое за мной не водилось.

– Да ты струсил снова к каменщику идти.

Желая показать Асе, что она не права, я пожал плечами и стал гладить кошку, прыгнувшую в постель. Сосредоточенно чесал у нее за ушком и ждал, когда Ася вновь заговорит. Я чувствовал ее недовольство.

– Когда ты выздоровеешь, мы пойдем к каменщику снова.

Я замер, что явно не понравилось кошке. Своим мяуканьем она требовала продолжения.

– Не пойду, – выпалил я, пока еще был полон решимости. – Не нравится мне все это.

– Мы должны спасти мальчика.

Я не был уверен, что Ася знает значение слова, которое она явно услышала от деда, но ее сомнение в моей мужественности меня задевало.

– Нельзя спасать человека от его папы.

– Можно, если папа никуда тебя не пускает, – не сдавалась Ася. – Если ты такой трус, то я пойду завтра одна.

Соскочив с кровати, она направилась к двери.

– Мне помощники не нужны.

Такие обвинения я стерпеть не мог. На следующий день с утра я сам пошел к дому, где гостила Ася, и терпеливо дожидался, пока она появится на пороге.

– Передумал? – послышался ее голос.

– Решил, что одна ты не справишься.

Ася хмыкнула и, перепрыгнув сразу через несколько ступенек, оказалась рядом со мной. Наряженная матерью в синее ситцевое платье, она выглядела как заграничная кукла, о которой мечтали все девочки.

– Я знала, что ты не трус.

Дорога до дома каменщика не заняла у нас много времени. Намного дольше мы разбирались с тем, как отпереть дверь. Ключ, лежавший под навесом (мы видели, как каменщик его оставил перед уходом), достать удалось далеко не сразу. Открыв дверь, мы прошли внутрь. Ася тут же стала звать мальчика. Не знаю почему, но тогда мне не казалось, что я совершаю преступление, врываясь в дом к чужому человеку. Я даже не уверен, что знал тогда такое сложное слово, как «преступление».

– Где ты? – звала Ася, идя впереди меня.

За диваном показалось лицо и тут же спряталось. Мальчик нас испугался. Он явно не привык видеть дома чужих. Ася двинулась в его сторону. Как только он понял, что мы его обнаружили, тут же стал издавать громкое тоскливое мычание. Он словно звал на помощь и отчаянно жаждал спасения.

– Мы тебя освободим, – тихо сказала Ася, пытаясь успокоить мальчика. Она легонько коснулась его головы, но он тут же дернулся и отполз в угол.

– Мне кажется, он не хочет никуда идти.

– Он просто не понял, что мы не плохие. – Ася вынула из кармана два барбарисовых леденца и показала их мальчику. Тот моментально замолчал, но не подпускал нас ближе.

– Это тебе. – Ася бросила конфету мальчику прямо в руки. – Моя любимая. Очень вкусная.

Он улыбнулся, но есть не стал. Тогда Ася подошла к нему ближе и протянула руку. Он не отстранился, как прежде. Ася сделала еще пару шагов. Мальчик разрешил ей сесть рядом. Она отдала ему вторую конфету.

Мы приходили к нему в течение недели, пока мальчик полностью не привык к нам. Между собой мы звали его Пиратом – секретным именем, которое никто не знает. Удивительное дело, но никто даже не догадался, что мы постоянно ходили навещать Пирата, даже его отец. Наши же с Асей родные просто радовались тому, что мы нашли себе какое-то занятие и прекратили бесцельно слоняться, мешаясь у всех под ногами и донимая пастуха. Вероятно, никто и никогда не узнал бы о нашей тайне, если бы Асе не пришла в голову новая идея: не просто навещать Пирата, но взять его на прогулку по горам.

– Нельзя, нас увидят, – сопротивлялся я.

– Мы будем совсем близко от его дома. Если хочешь, даже от его двора далеко отходить не будем. Разве тебе совсем не жалко Пирата? Он же целыми днями сидит запертый дома.

Говорят, дети умеют добиваться своего. Так и есть. Они искусно давят на жалость и вынуждают тебя делать то, что тебе не по душе. Даже если ты сам такой же ребенок.

Мы вывели Пирата во двор. Я смотрел за ним в оба и не отпускал его дальше чем на пару метров от меня. Ася на это соглашалась первые три-четыре дня. Затем она начала уводить нас с Пиратом все дальше и дальше от его дома. Это не могло кончиться ничем хорошим. И это нехорошее случилось даже скорее, чем я ожидал. В одну из наших прогулок Пират исчез.

Кадр 3. Когда я расстался с Верой

– Я же говорила тебе: купи вино! Ты снова забыл?

На телефон пришло сообщение. Звук разнесся по комнате короткой трелью.

– Чего ты молчишь?

Я стоял и просто смотрел на нее.

– Так, ладно. Ничего. Забыл и забыл. Сбегай сейчас, пока Таня с Сашей не пришли. Магазин за углом работает до двенадцати.

– Они не придут.

– Кто не придет?

– Таня с Сашей не придут.

– Вань, не выноси мне мозг. За вином спустись. И поскорее.

– Ты всегда так! Ты всегда так!

– Да что с тобой?

– Говорю тебе, Таня с Сашей не придут.

– Да почему они не придут?

– Потому что они час назад расстались. Они не придут. И вино им твое не нужно.

– С чего ты взял, что они расстались?

– Таня написала.

– Тебе написала?

– Мне написала.

– Почему тебе?

– Потому что мы теперь вместе.

– А как же вино?

– Вина не будет. И нас не будет.

Это было мое самое идиотское расставание. Такое же идиотское, как заявление о том, что мы с Таней теперь вместе. Брякнул по глупости, чтобы Вера прекратила снова и снова говорить про вино.

Вера вошла в мою жизнь так же спокойно, как наступает утро. В мой первый рабочий день в новом офисе она прошествовала за мной в столовую для сотрудников, заказала себе пюре с жареной рыбой, а затем села напротив меня.

– Я Вера из юридического отдела. Программист?

Я кивнул, ковыряясь вилкой в гуляше. Мясо было жестким.

– Как тебя зовут?

– Абдулмаджид, но можно просто Ваня.

– Абдул… как? Это на каком? – Она улыбнулась одними губами.

– Ни на каком. Просто Ваня.

– Хорошо, просто Ваня. Мы по пятницам ходим в бар после работы. Пойдешь с нами?

– Я не пью.

Она откинулась на спинку стула.

– Пить и не надо. Можешь просто смотреть на меня.

Так у нас с Верой все и началось. Не от большого желания, но от явной скуки что с моей, что с ее стороны. Началось с вина, вином и кончилось.

Имя Вера удивительно шло ей. Она верила во все: от народных примет до знаков, которые могли явиться в любую секунду.

– Я поставила будильник на одиннадцать часов и одиннадцать минут. Хочу загадать, чтобы в этом месяце была премия, – заметила она однажды, пока мы ехали на работу. Мое скептическое выражение лица она стойко игнорировала.

– Думаешь, это так работает?

– Смейся-смейся, посмотрим в конце месяца, кто был прав.

Премии Вера получала исправно. Она отличный юрист и непререкаемый авторитет для генерального директора, хотя и наивно продолжала верить, что дело в числах, звездах и кофейной гуще, но точно не в ней самой и ее способностях.

Я шел домой, думая о ней. Если Вера права в своем вечном поиске знаков и смыслов, то, может, и встреча с ней – это знамение? Вера для того, кто веру потерял.

Кадр 4. Когда я снова испытал стыд

Пирата искали всем селением до самого вечера и нашли забившимся в щель в скале, где он, дрожа от холода и скрипя зубами, провел несколько часов. Испуганный и заплаканный, он не мог показать на своих обидчиков, а мы с Асей боялись назваться сами. Я уперся глазами в хлопковую скатерть на столе и время от времени толкал хинкал с одной стороны тарелки на другую. Отец своими огромными руками накладывал в тарелку отварную говядину, от которой шел пар, и удивлялся:

– Не мог же мальчик сам выбраться оттуда, если Муса каждое утро запирает дверь перед уходом?

– Может, отвлекся и забыл закрыть. – Мать подала отцу чесночный соус. – С кем не бывает! Мальчика жаль, конечно. Совсем одичал.

Я слушал их и боялся дышать. Выходит, они все это время знали, что у каменщика дома заперт ребенок. Это не было ни для кого тайной. Только мы с Асей по глупости и наивности не были в курсе.

– Вот кого по-настоящему жаль, так это Мусу. – Голос отца всегда звучал так, словно у него болело горло. – Жена умерла, а единственный сын оказался немощным. Убереги, Аллах, от такой судьбы.

– Ты чего не ешь ничего? – Мама только сейчас заметила мой нетронутый хинкал.

– Кажется, я не голодный.

– Снова заболел? – Мама приложила ладонь к моему лбу. – Не горячий.

– Просто не голодный, – повторил я, боясь даже смотреть ей в глаза. Мне казалось, что я в любой момент могу не выдержать и рассказать им, какой я ужасный сын и человек.

Но первой сдалась Ася. На следующее утро ее мать явилась к моим родителям вместе с заплаканной дочерью. Лицо Аси было красным и опухшим. Веснушки практически не были видны. Мать Аси была одета в легкое ситцевое платье, чего местные женщины себе не позволяли. Ее голову прикрывала соломенная шляпа. Взгляд казался холодным и очень грозным. Может, из-за синего цвета глаз, а может, потому, что она была зла на дочь и на меня – ее подельника.

– Мы не хотели, – услышал я плач Аси и тут же понял, в чем дело. Мои уши горели. Меня начало знобить, а кончики пальцев онемели. Я совсем их не чувствовал. Еле передвигая ногами, я вышел на крыльцо, где мать Аси уже успела все выдать моим родителям.

– Я не знаю наверняка, кому из них пришла в голову эта совершенно идиотская мысль, но считаю необходимым сообщить вам.

Мой отец молча выслушал тираду. Он не сказал мне ни слова, пока мы не оказались дома. Его тяжелый взгляд прошелся по мне больнее любого ремня. Я вновь испытал чувство стыда за то, кто я есть.

– Не думал я, что мой сын лжец и трусливый шакал.

Я боялся что-либо ответить и просто молчал, глотая соленые слезы, которые мне не удалось сдержать.

– Мужчина должен нести ответственность за свои поступки. – Отец оттянул мне ухо и выдохнул прямо в лицо. Его глаза налились кровью. – Скажи спасибо, что я не скинул тебя со скалы.

Я мучился от боли, мое ухо горело, но надо было терпеть. Я знал, что заслуживаю намного большей кары.

На следующий день Ася с семьей уехала из аула и больше никогда в него не возвращалась, ее каникулы оказались короче, чем предполагалось. Меня же отец повел к каменщику и отдал в услужение до конца лета. Я шел к нему с криками первых петухов и помогал ему до тех пор, пока ночь не покрывала горы.

К чести Мусы нужно сказать, что он не был со мной строг. Он понял, что наша детская шалость не от зла, и простил меня, но к своему сыну больше не подпускал.

Кадр 5. Свеча

От Аси остались только воспоминания. От Веры – бутылки. Мы с ней не съезжались, но каким-то непонятным для меня образом вечеринки с ее друзьями всегда происходили у меня. Она говорила, что у меня просто больше места. Наверное, так и есть.

В бутылке из-под вина догорала длинная белая свеча. Тоже осталась от Веры. Я зажег ее, чтобы не сидеть в темноте. В доме снова отключили электричество, уже третий раз за неделю. Это напомнило детство, когда мы сидели без света часами. Мама доставала самодельную толстую свечу, ставила ее на металлическую тарелку и зажигала, превращая ее в центр нашего мироздания. Вечер всегда был беззаботным и тянулся бесконечно. Казалось, что минуты в горах протекают иначе.

Комнату наполнял зыбкий свет и погружал меня в сон. Я боялся ему отдаться – опасался, что тогда ночью меня настигнет бессонница. Я вышел в кухню, светя перед собой фонариком на телефоне. Соорудив нехитрый бутерброд из трехдневного хлеба и халяльной колбасы, я принялся за него. Мысли накатывали, как огромные волны во время цунами, названного «Неудачник», и хотели меня снести. Строго говоря, по современным меркам неудачником меня назвать было нельзя. Я умудрился окончить университет, устроиться на работу и даже купить квартиру. Пусть мне и предстояло выплачивать за нее ипотеку ближайшие тридцать лет. Отец до сих пор мне это припоминал, считая кредиты харамом.

– Игры со временем не приведут ни к чему хорошему, – говорил он, пока я делился планами закрыть ипотеку всего за семь лет. – Наша молодежь совсем обрусела.

Не уверен, что нынешних двадцатилетних можно назвать обрусевшими, скорее наоборот. Мое поколение – допустим, но следующее – другое. Парни отращивают бороды, девушки носят никабы. Молодые поучают стариков, которые из года в год наряжают елку на Новый год. Но спорить с отцом еще и об этом мне не хотелось.

– Это первый и последний раз, – пообещал я ему. – Больше никаких кредитов. Но сейчас я должен купить квартиру.

Я осознавал, что отцу сложно понять меня. Ему не приходится при каждом поиске жилья морщиться от объявлений «сдаем только славянам» и надеяться, что если тебя посчитают «хачом», то хотя бы «хачом» интеллигентным. Каждый раз при звонке владельцам квартир я ждал заветного вопроса: «А вы откуда?» – и честно отвечал на него, замирая на несколько секунд. Эти секунды длились для меня бесконечно, и так же бесконечно я их ненавидел. Наверное, из-за постоянного унижения и накатывающих волн стыда я работал больше других. Я хотел как можно быстрее выйти из замкнутого круга одобрения, когда незнакомый человек решал, будет ли у меня жилье на ближайшее время. На фоне квартирного безумия вопрос со страхованием машины раздражал чуть меньше, но был не менее странным аспектом моей жизни. Однажды, когда я поделился с Верой новостью о том, что очередная страховая компания отказала мне из-за моей прописки, она подняла брови и воскликнула:

– Подожди, но ведь это же Россия! – Она никак не могла осознать то, что было вне ее реальности.

– Добро пожаловать в мой мир, – рассмеялся я, хотя мысленно крушил все вокруг и вел себя именно так, как от меня ожидали все эти снобы, морщащие нос при виде страницы с отметкой о регистрации в моем паспорте.

Вера еще пару дней возмущалась и рассказывала всем на работе о дискриминации, на которую ей открыли глаза. Потом все забыла, как забывает любой светлокожий и светловолосый человек, который выглядит как русский в понимании поп-культуры. Такому человеку не нужно задумываться о том, что такое расизм, ведь в его мире этого понятия просто не существует.

Кадр 6. Ловец джиннов

Электричества не было до самого утра, а сон решил меня покинуть в отместку за то, что я не поддался ему раньше. Решив не тратить время попусту, я потянулся за ноутбуком. Включив его, увидел, что зарядки чуть больше восьмидесяти процентов. Хватит, чтобы написать хотя бы тысяч пять знаков. Я стал печатать, погружаясь в это странное состояние, когда история льется сама. Она как будто уже существует отдельно от тебя. Ты просто должен успеть ее записать, пока она не сорвалась с крючка.

Так утром я обнаружил, что начал повесть. У нее есть начало, но еще нет внятного конфликта. Вполне сгодится для того, чтобы хоть что-то показать куратору курса по литературному мастерству, на который я исправно ходил уже два месяца.

Текст Абдулмаджида

Турпал очень плохо помнил дом, в который они с семьей воротились после долгого отсутствия. Несколько лет, что он пустовал, как будто бы сделали его безжизненным и совсем чужим. Разгребая многолетнюю листву и ветки, Турпал с отцом то и дело находили гильзы. Следы от пуль виднелись не только на доме, испещрен дырами был и высокий забор. В детстве Турпал наблюдал, как отец наставлял рабочих при его установке. Те больше недели складывали кирпичи, жарясь под палящим солнцем Грозного, пока не приварили петли к массивным воротам. У вайнахов ворота имеют особое значение. Они не только защищают дом от врагов, но и сообщают о том, что кто-то нашел в этом доме последнее пристанище. Если ворота отворены, значит хозяева приглашают всех проститься с усопшим и выразить соболезнования.

Сейчас ворота стояли наглухо закрытыми, а дом за ними выглядел грустным свидетелем прошедших боев. Турпалу с его отцом предстояла долгая и тяжелая работа.

Турпал брался за дело ни свет ни заря: то чинил кровлю, то косил траву, то латал дыры… В суете бесконечных заданий подросток не сразу заметил, что временами ветер как будто с ним играл. Он мог укатить кисти, разложенные для покраски забора, или, наоборот, вернуть утерянные вещи. Турпал решил, что это проделки джиннов.

– Может, и они, – вторила ему религиозная мать. – Держись от джиннов подальше. Они вселяются в людские тела, если влюбляются.

Турпал сторонился игривого ветерка. Тот же, будто становясь все человечнее, подбрасывал своему любимцу то сорванный цветок, то конфету в блестящей обертке, украденную из чьей-то вазы, стоявшей у открытого окна. Турпал старался подарков не замечать и относиться к ним как к обыденным явлениям.

– Джинн этот – молодая девушка, – шептал ему старший двоюродный брат, – явно глаз на тебя положила. Давай к мулле обратимся, пока не поздно.

– Да ну, – отмахивался Турпал.

– Зря ты, джинны всегда своего добиваются. Да и как ты без муллы справишься. Джинны просто так не уйдут. Они ведь тоже здесь живут, просто скрытно от наших глаз. У них есть свои семьи, дети. Они даже могут быть верующими и совершать намаз. Но большинство ведет себя плохо.

Турпал слушал, да не придавал словам брата большого значения. Проделки джинна казались ему безобидными, пока в один день с ним не приключилась беда.

Идея с рассказом про Турпала пришла мне, когда я вспомнил сказки матери. Они всегда были полны джиннов и дэвов. В детстве я был совершенно очарован этими существами. Силился понять, как же это они умудряются жить параллельно с нами – людьми – и при этом оставаться неосязаемыми. Я ходил за мамой по пятам, требуя объяснений.

– Джинны не поддаются познанию человеческими органами чувств. – Мама взмахнула рукой. – Видишь? Возможно, сейчас моя рука прошлась по картине в доме джиннов, но я этого не знаю. Ты не знаешь. Никто не знает.

– Но ведь они видят нас? Они же понимают, что мы есть?

– Они – да.

– Почему тогда мы не можем видеть их?

– Так решил Аллах. – Мама возвела руки к небу. – Нам остается только довериться Его мудрости.

– Я очень хочу увидеть джиннов, – произнес я после недолгих раздумий. – Может, я попробую их поймать?

– Не стоит. – Мама погладила меня по щеке. – Вдруг они унесут тебя с собой?

– А они могут? – Я испугался, представив, что никогда больше не увижу родителей.

– Они лишают человека разума. И тот перестает находиться в нашем мире.

Мысль о том, что, кроме нас, на этой планете живут другие существа, никогда не оставляла меня в покое. После знакомства с Пиратом я стал думать, что он одержим джиннами, которые увели его в свой мир. Именно по этой причине в нашем мире он не может произнести ни слова, только бесконечно мычать.

Сейчас в свои тридцать лет я верил в джиннов так же убежденно. Хотя не мог сказать наверняка почему: из-за сказок, с которыми я рос, религиозных догматов или желания как-то объяснить для себя несправедливость, приключившуюся с сыном Мусы.

Кадр 7. Преподавательница

Я шел на занятия по Чистопрудному бульвару в сторону дома, построенного в начале двадцатого столетия. Каждое воскресенье в одно и то же время я выходил из своей квартиры, несмотря на снег, падавший то мягкими хлопьями, то осколками, царапающими лицо. Ненастная погода казалась мне воплощенным препятствием на пути к мечте, о которой я не говорил никому, – стать писателем. Откровенно говоря, я до конца не признавался в этом и себе. Решил, что всего лишь завел хобби. Кто-то ходил на футбол или выставки, а я садился в допотопное кресло, доставшееся мне от прежней хозяйки квартиры, и писал. Ноутбук открывал тайные миры, в которые я погружался, приходя с работы. Внутреннего писателя кормила та часть моего мозга, которая отвечала за счет. Забавно, что эту часть не любил не только писатель во мне, но и собственный отец. Он успокоился, только когда я сменил харамную работу в банке (нельзя мусульманину работать среди людей, выдающих кредиты) на должность в рядовой компании.

Открыв тяжелую входную дверь, я быстро пробежал три пролета и оказался в темном помещении, освещаемом лишь скупым оранжевым светом старой лампы. Сегодня Мария Петровна принимала своих подопечных по одному. На каждого она отвела строго не больше одного часа. Периодически поглядывая на часы с коричневым кожаным ремешком, она недовольно цокала, если студент начинал ее задерживать. Я к таким не относился. Быстро скинув с себя тяжелое и влажное от снега пальто, я прокашлялся, чтобы дать знать о своем присутствии.

– Получила ваш набросок рассказа, – раздался не по возрасту звонкий голос Марии Петровны. – Что же с Турпалом случится?

– Пока не знаю. – Я сел напротив нее и потер переносицу. – Иногда я совсем не могу придумать, чем кончится история.

Мария Петровна чуть сдвинула очки, чтобы посмотреть мне в глаза не через них.

– А если начнете с конца и будете знать итог, то не потеряете интерес к истории и допишете ее?

– Думаю, да. – Я не был уверен, так как истории никогда не приходили мне в голову с финальной сцены.

– Давайте предположим, что возвращение Турпала в Грозный – это финал. Он заходит в дом, который стал непригодным для жизни после произошедших событий. Возможно, он испытывает грусть. Может быть, растерянность. Но что было с ним до этого? Где Турпал провел все эти годы до возвращения?

– Скорее всего, в Ингушетии.

Мария Петровна явно не ожидала, что я назову конкретное место.

– Почему там?

– Обычно туда уезжали беженцы из Чечни на время войны.

– Откуда вы знаете?

– Друг рассказывал, что отец отвез их в Ингушетию, а сам вернулся в Чечню.

– Воевать?

Я кивнул.

– Турпал – ваш друг?

– Нет. Просто в голове соединились его история и легенда про джиннов. Подумал, что было бы интересно.

– А по какому принципу вы планируете объединить рассказы в сборнике?

– Я напишу истории разных людей. Одна история – один человек. И все герои родом из разных кавказских республик.

– Интересно, – неспешно протянула Мария Петровна. – Уже есть идеи для всех историй?

– Пока лишь наброски. – Я начал увлеченно рассказывать о том, какой вижу концепцию будущего сборника.

Она внимательно меня слушала, время от времени делая пометки в блокноте.

– У вас необычный язык. Вроде написано на русском, но конструкции нетипичные.

Я молчал. Она продолжала:

– Все истории о мужчинах.

– Что?

– Я говорю, все ваши истории о мужчинах. На Кавказе разве не живут женщины?

– Живут, конечно. – Я смутился.

– Добавьте одну историю и о ней. Пусть картина станет более полной.

– Но ведь в моих рассказах присутствуют женщины.

– Да, но как матери или бессловесные жены. Пусть будет история и о судьбе женщины. До следующего занятия успеете набросать черновик?

Моя голова утвердительно качнулась, хотя истории о женской доле в ней начисто отсутствовали.

Кадр 8. Муса

К концу третьей недели моего служения Мусе он надо мной сжалился и разрешил проводить часть времени не помогая ему, а как захочу. Я стал таскать книги из дома и читать их, пока Муса обтачивал камни. Издания были потрепанные и много раз мною уже читанные, но других у нас не было. Раз за разом я читал об индейцах и радовался тому, что наказание за мой проступок оказалось не таким страшным, как я представлял. Муса же время от времени косился на меня, проверяя, не исчез ли я со своего места. Я махал ему рукой и снова возвращался к чтению, пока не наступало время обеда. Тогда мы могли перекинуться парой фраз.

– Голова не болит от того, что так много читаешь?

Я смутился и чуть опустил голову:

– Я люблю читать.

– Читать нужно Коран, – сказал Муса, закидывая в рот кружки́ пупырчатого огурца с собственного огорода. – В нем есть ответы на все твои вопросы.

Я закончил жевать лепешку с козьим сыром и пожал плечами:

– У меня нет вопросов. Я просто хотел почитать про приключения. Здесь же совсем нечего делать.

– Пока девочка была, ты хоть в ауле показывался, а так дни напролет дома сидишь?

– Читаю. – Я вытер рот рукой и взял дольку помидора.

– Как же у такого начитанного человека не возникает вопросов?

Я не знал, что сказать, и чувствовал, что любой мой ответ будет не к месту.

– А сам хочешь когда-нибудь такую написать? – Муса кивнул на открытый том приключений Тома Сойера.

Я покраснел и напрягся. Мне казалось, что Муса хочет проникнуть мне в голову.

– Хочешь, значит, – цокнул он. – Если станешь писателем когда-нибудь, обо мне сочини. Пусть от меня хоть что-то останется.

Я издал в ответ какой-то невнятный звук, удивляясь тому, что кто-то действительно верит, будто я смогу писать романы наподобие тех, которыми сам зачитывался.

– И про наш край напиши. – Муса посмотрел на горы. Они были покрыты пожелтевшей от солнца травой. Воздух был чистым и слегка разреженным. – Эти места достойны пера великого поэта.

Я себя не то что великим, но даже самым обычным поэтом не считал. Но мне понравилась мысль о писательстве. Она даже захватила меня на несколько лет, пока не пришло время последних классов в школе. Тогда, поддавшись голосу разума, я решил выбрать профессию, которая могла бы кормить меня и мою семью. Мечта о писательстве пока ждала своего часа.

Кадр 9. Женская доля

История о женщине пришла ко мне странным образом. Я ехал в такси. Путь в аэропорт, находящийся на другом конце города, казался изматывающим, но мне нужно было встретить отца. Снова шел противный мокрый снег, от которого дороги становились грязными, а настроение – паршивым. Может, чтобы развеять собственную скуку, а может, из вежливости таксист обратился ко мне:

– Без чемодана едете, встречаете ко-го-то?

– Отца, – ответил я кратко, не желая быть вовлеченным в разговор.

– Откуда прилетает?

Я назвал ему республику, думая, что на этом наш диалог закончится. Неожиданно оказалось, что это лишь начало.

– О, Кавказ! – оживился водитель. – Я недавно вез клиента, который мне тако-о-ое рассказал. О том, как познакомился с женой. Тоже на Кавказе. Вы не поверите!

И он почти как Шахерезада погрузил меня в историю, у которой была завязка, но не было финала – мы слишком быстро доехали. Однако теперь у меня в голове был набросок рассказа о женщине. По крайней мере, начало длинной нити повествования.

Черновик Абдулмаджида

Ибрагим, как обычно, стоял на вверенном ему перекрестке. Красуясь в новой форме, он зорко глядел вдаль, поджидая машины. В воздухе пахло сиренью. Ее аромат прошелся хозяином по всему городу, знаменуя для каждого жителя его собственную новую веху: окончание школы или университета, скорую свадьбу или рождение ребенка.

На дворе был июнь 1983 года, Ибрагиму минул двадцать шестой год. Уже не первый месяц мать настойчиво напоминала ему, что время беспощадно:

– Оглянуться не успеешь, а у всех уже внуки. Один ты остался неприкаянный.

Ибрагим воле матери перечить не намеревался, да никак не находилась девушка, что пришлась бы ему по душе. Кого бы мать ему ни рекомендовала, он отвергал, находя изъяны. У одной нос длинноват, у другой коротковат, а третья и вовсе не хотела за Ибрагима замуж.

Через полгода тщетных попыток женить отпрыска у матери опустились руки. Она наказала сыну самому найти себе жену, да поскорее. Уже пора второго сына женить, а сватать его раньше старшего нельзя, не по правилам это. Так и маялся младший сын Исмаил со своей невестой уже второй год, периодически подгоняя брата:

– Сколько девушек в городе живет, а ты одну найти не можешь! Еще говорят, что женщинам нравятся мужчины в форме.

Ибрагим на ворчание родных мало обращал внимания, пока его друзья не начали обзаводиться детьми. Посмотрит, бывало, на новоиспеченного отца, и такая тоска сердце сжимает, а поделать ничего не может. Не жениться же и в самом деле на первой встречной. Так, может, и мучился бы Ибрагим годами, не приключись с ним одна история.

Вглядываясь в тот летний день в бессмысленный и бесконечный поток машин, он не сразу заметил, что у пешеходного перехода остановилась миниатюрная горянка. Вальяжной походкой он направился к ней.

– Не нравлюсь тебе? – заулыбался Ибрагим.

Как только загорелся зеленый, девушка ушла, оставив Ибрагима без ответа.

Возмущенный Ибрагим застыл столбом. Картина повторялась изо дня в день уже неделю. Ибрагим был уверен, что уж сегодня оборона черноволосой наконец будет сломлена, но увы.

– Разве я не идеальный жених? Холостой, не урод, с отличной работой, – возмущался он в беседе с друзьями. – И чего ей только надо?

– Ты хоть узнал о ней что-нибудь? – подал голос один из товарищей. – Кто такая, откуда?

– Так, не спрашивай ее, – прервал друзей самый младший из компании. – Умыкни гордячку, а там уже разберешься и с тем, кто она, и с тем, почему знакомиться не хотела.

Идея Ибрагиму сначала показалась совершенно идиотской. Ему ли, образцовому советскому гражданину, красть девушку? Однако, поразмыслив пару дней, пришел к выводу, что обычаи предков были придуманы не зря. И не ему их отменять, если даже советская власть с этим не справилась.

Сказано – сделано.

Оказавшись связанной и закинутой в машину одного из товарищей Ибрагима, девушка лишь выпалила, что ее следует немедленно вернуть домой.

– Если хочешь жениться, приходи и проси моей руки.

– Ты же откажешь. – Ибрагим не мог довериться.

– Я не выйду замуж за того, кто украл меня, словно мешок картошки, – не сдавалась горянка.

– Да и не нужно. Довезу тебя сейчас до моего дома, там и останешься.

– Я не выйду замуж за того, кого даже не знаю.

– Как будто родные найдут тебе твоего знакомого! – фыркнул Ибрагим.

Кадр 10. Снова преподавательница

Мария Петровна пытливо смотрела на распечатанный лист с моим черновиком.

– И что дальше? Снова нет конца?

– Есть. Он украл девушку.

– И что с ней будет?

– Она станет его женой.

– И все?

Я смотрел на нее и не мог понять, какого ответа она ждет от меня. Я вытер вспотевшие ладони о джинсы и скрестил руки на груди.

– После они будут жить вместе, рожать детей. И может, даже умрут в один день. – Я попытался свести все к шутке. – На Кавказе многих девушек крали. После этого не происходило ничего невероятного.

Мария Петровна потерла виски, глубоко вдохнула и поставила на листе огромный вопросительный знак.

– Так не пойдет. В чем конфликт?

– Но вы же сами говорили, что в современных произведениях не обязательно должно быть три стандартных акта и ровное течение событий. Может, все закончится именно на том, что он ее просто украл.

– Хорошо. Тогда спрошу иначе. Какая у произведения идея? Какую мысль вы хотели донести?

Я молчал. Не хотелось говорить, что я просто впечатлился историей таксиста и додумал ее на свой лад.

– Допустим, Фатима действительно осталась с этим мужчиной. Что было дальше? Полюбила ли она его или ненавидела всю жизнь?

– Наверное, полюбила.

Мария Петровна закатила глаза:

– Других вариантов у нее нет, я полагаю?

Преподавательница подчеркнула пару фраз в тексте:

– Вот здесь удачные моменты. Здесь фраза лишняя. Надо убрать.

Я слушал ее комментарии и мысленно правил текст вслед за ней.

– Над концом подумайте еще.

– Хорошо.

– Будьте креативны. У героя всегда больше опций, чем вам кажется.

Я шел домой по темному бульвару. Снег по нашей с ним доброй традиции хлестал меня в лицо. Руки без перчаток покраснели, карманы не спасали от холода. Еще один поворот – и я дойду до припаркованной машины. Что же случится с Фатимой, я все еще не придумал.

Кадр 11. Фатима и Вера

Текст Абдулмаджида

Выходя с работы, Фатима не заметила старенькую «Волгу», которая стояла неподалеку и дожидалась ее уже второй час. За затемненными окнами едва можно было различить очертания троих мужчин, о чем-то активно споривших ровно до того момента, как они увидели девушку. Фатима поправила на плече ремешок сумки и пошла дальше по переулку. Погруженная в собственные мысли, она не заметила, что за ней кто-то идет. Вдруг ее схватили и перебросили через плечо, она стукнулась подбородком о спину незнакомца и, вырываясь, стала звать на помощь.

– Не кричи, – хлопнул ее по ногам незнакомец, не скрывая раздражения. – Тебя не убивают.

Скрутив Фатиме руки, двое мужчин затолкали ее в машину. Третий сидел за рулем и ждал знака, чтобы рвануть с места. Фатима сыпала проклятиями и кричала, несмотря на попытки мужчин заткнуть ей рот. Укусив одного из них за ладонь, она расплакалась:

– Что вы творите? Зачем?

– Успокойся, ты просто выходишь замуж.

Наконец мужчины завязали рот девушке не очень свежим носовым платком и поехали к намеченной цели.

Фатима силилась понять, кто же решил ее выкрасть, кто пошел на такую низость, зная, что он ей не мил. Перебирая в памяти лица женихов, приходивших к ней свататься за последний год, она не могла ни за кого зацепиться.

– Приехали, – буркнул один из похитителей. – Скоро увидишься со своим женихом.

В глазах Фатимы искрились слезы. Поняв, что ее привезли в обычный жилой дом в несколько этажей, девушка испытала облегчение. Если она станет кричать, кто-то из соседей ее обязательно услышит.

– Не вздумай кричать, – словно прочитал ее мысли один из мужчин, взглянув на нее в упор. – Сейчас мы аккуратно зайдем в квартиру, а там уже все решим.

Сняв с Фатимы повязку, мужчины улучили момент, пока во дворе никого не было, и быстро занесли девушку в квартиру на четвертом этаже. Там ее уже ждал злополучный жених. Взглянув на него, Фатима даже не сообразила, кто перед ней стоит.

– Не узнаешь? – рассмеялся тот.

– Нет, – словно выплюнула девушка.

– Оно и к лучшему. Считай, что мы сегодня заново знакомимся.

– Отец и братья придут за мной.

– Когда наступит утро, уже не придут, – заверил он, подходя к девушке.

Отступив к стене, она обняла себя за плечи:

– Если притронешься ко мне, клянусь, я убью тебя.

– И не собирался, – засмеялся ее мучитель. – Когда наступит утро, тебя и так никто не станет забирать. Они не будут разбираться, было между нами что-то или нет.

Принеся девушке поднос с едой и водой, он запер ее в комнате, намереваясь спокойно дожидаться следующего дня.

– Если вздумаешь кричать, говорю сразу, никто тебе не поможет. Невест крадут постоянно, не диковинка.

Оставшись в комнате одна, Фатима огляделась в поисках того, что бы помогло ей выбраться. К одной из стен была приставлена широкая кровать, у второй был небольшой комод. Девушка проверила каждый его ящик: все они оказались пустыми. Фатима была заперта практически среди голых стен. Промаявшись так пару часов, то крича, то пытаясь найти выход, девушка от изнеможения легла на кровать и свернулась клубком. Фатима увидела лепешки и сыр на подносе. Живот неприятно урчал. Чтобы вновь не расплакаться, Фатима потянулась к еде. Она медленно жевала лепешку, кусок за куском, и думала о своей жизни. Неужели это ее судьба – стать женой незнакомого и до дрожи отвратительного ей человека? Стоило ли тогда быть такой непримиримой с другими женихами? Может, ее гордыня сыграла с ней злую шутку и то, что произошло, – это кара за грех?

Сквозь поток смешанных чувств и мыслей Фатима услышала детский смех. Сначала она подумала, что этот смех звучит в ее голове, пока не поняла, что ее взгляд упирается в узкое окно напротив кровати. Тут же отбросив еду в сторону, Фатима подбежала к нему. Оно было запертым, но форточку оставили открытой. И наконец внизу появился прохожий. Покопавшись в сумке, Фатима достала записную книжку и вырвала из нее несколько листков. Быстро начеркав на них пару предложений о том, что ее украли и где предположительно она находится – благо горе-похитители не додумались завязать ей глаза во время поездки, – Фатима превратила листы в бумажные самолетики, на их «крыльях» она указала адрес родительского дома. Аккуратно разглаживая каждую складку, она надеялась на спасение.

Выпустив в открытую форточку не меньше десяти самолетиков, девушка улыбнулась в надежде, что помощь уже близко. Соорудив из лепешки и сыра бутерброд, она села на край кровати и стала есть.

Тем временем ее родные забили тревогу. Обзвонив всех ее подруг и коллег, обеспокоенные братья разъезжали по Нальчику.

– Если с ней что-то сделали, клянусь, я убью этих мерзавцев, – обещал старший брат Фатимы, впиваясь пальцами в руль.

– Будем надеяться, она в порядке, – неуверенно отвечал младший. Его самого сжигало желание расправиться с тем, кто посмел причинить вред его сестре.

Отец и мать Фатимы оставались дома на тот случай, если дочь внезапно вернется. Ризван ходил по комнате, сцепив руки в замок за спиной. Голова его была опущена, в глазах стояла тревога.

– Все будет хорошо, – произносила его жена снова и снова. – Все обязательно будет хорошо.

Ризвану было невыносимо от мысли, что он не уберег свою дочь.

– Зря я потакал всем ее прихотям и позволял ходить на эту чертову работу, которая заканчивается в темень.

– Все будет хорошо, ты не виноват, – повторяла жена. Сжавшись в кресле в углу комнаты, она теребила свитер дочери.

– Что бы с ней ни сделали, я ее заберу. Даже если пройдет не одна ночь, а сотни. – Мужчина сжал кулаки, вены на его руках взбухли. – Моя дочь не будет жить с тем, кого не выбрала сама.

Ночь прошла для всей семьи Фатимы без сна. Не спала и Фатима. Распростершись на чужой кровати, она смотрела на звезды, видневшиеся в окне, и жалела о том, что это не сон.

Ее похититель, уже гордо именовавший себя будущим мужем, несколько раз заходил к ней спросить, не проголодалась ли она. Получая в ответ равнодушное молчание, он тяжко вздыхал и произносил:

– Лучше смирись, Фатима. У тебя все равно нет выбора.

Фатима кусала губы и молчала. Ей казалось, что ничто не кончено, пока никто не знает, что ее украл этот варвар. Отец ее обязательно заберет, и все будет как прежде. Если поползут слухи о том, что она уже не чиста… Ну и что с того! Фатима фыркнула, разозленная тем, что ее жизнь могут определять чужие разговоры. Участь горянки никогда не была легка.

Рассвет окрасил город в розово-персиковые цвета. Люди спешили на работу, дети медленно тянулись к школам. У дома, где словно в темнице пребывала Фатима, наконец нашли ее записку. Первоклассник, едва умевший читать, увидел в кустах бумажный самолетик. Бросившись к нему, он получил от матери нагоняй за то, что нельзя отвлекаться на ерунду, когда они опаздывают в школу.

– Что за непреодолимое желание подбирать на улице все подряд?! – возмущалась она, подталкивая сына вперед.

Мальчик же, очарованный самолетиком, играл с ним всю дорогу. Лишь у входа в школу мать отобрала его у него, сказав, что в школе надо учиться, а не играть. На самолетике женщина увидела буквы, составляющие одно-единственное слово на крыле – «помогите». После секундного замешательства она медленно развернула сложенный лист и уставилась на послание, не веря своим глазам: кто-то из ее соседей умыкнул девушку!

Вера прочитала отрывок вслух.

– Почему ты никогда не говорил мне о том, что пишешь, пока мы были вместе?

– Тогда я и не писал особо, да и стеснялся немного.

Она наклонила голову и снисходительно посмотрела на меня.

– А теперь мы не вместе и меня можно не стесняться?

– А теперь мы не вместе и можем просто быть друзьями, – сказал я примирительно. – Сама же знаешь, что сойтись было плохой идеей. С самого начала.

Вера тряхнула рыжей копной волос и вынужденно согласилась:

– Ты прав. Я даже не посмотрела бы в твою сторону, если бы Толик не бросил меня за неделю до этого.

– Ну вот видишь. Да и не нужны тебе ни я, ни Толик, – сказал я совершенно искренне. – Найдешь ты свое счастье.

Она пытливо смотрела мне в глаза – так долго, что я уже занервничал.

– Вот умеете же вы заливать! Прямо верить хочется.

– Так верь. – Я растянул губы в улыбке. – Ты же Вера.

Вера фыркнула. Мои банальные шутки никогда ей не нравились, что было совершенно справедливо.

– Что насчет рассказа?

Вера показала мне большой палец:

– Отличный. И мужик бесящий. Прямо вот то, что надо!

– Ты бы такое читала?

– Думаю, да.

– Тогда продолжаю.

– Продолжай, даже если бы я сказала, что это отвратительно.

– Спасибо, Вера. Вера мне важна, – решил я снова скаламбурить.

– Боже! Да прекрати ты уже! У тебя вообще нет чувства юмора! – не оценила она. И была права.

Кадр 12. Аслан

В конце лета и моей работы на Мусу мне снова довелось побывать у него дома. На этот раз он лично меня пригласил. Я входил в дом, оглядываясь по сторонам, словно впервые, хотя и я, и Муса знали, что это не так. Вдоль стен была расставлена грубая мебель, часть которой была сколочена хозяином дома. На одной из стен висел даргинский[1] ковер. К нему была приколота чья-то старая черно-белая фотография. Наверное, это родственник Мусы, возможно отец, подумал я. Хозяин дома тем временем заваривал травяной чай и расставлял на столе чашки. В его рабочих руках с мозолями и потемневшими ногтями они казались слишком белыми и хрупкими.

В комнату вошел Пират, которого я не видел с того самого дня. Он прошел мимо, как будто никогда меня не знал. Отец потрепал его по голове и только на им понятном языке жестов спросил, будет ли тот чай. Пират кивнул и сел на табуретку напротив меня. Заметив, что я на него смотрю, он отвернулся. Но периодически поглядывал в мою сторону, пытаясь скрыть улыбку рукой. Все же узнал. Я тут же почувствовал себя неуютно. Казалось, что стул покрылся иголками.

– Наконец познакомитесь нормально, – сказал Муса, поставив передо мной тяжелую хрустальную вазочку с рафинадом.

Я стал потихоньку отхлебывать горячий чай, обжигающий язык, лишь бы чем-то занять руки.

– Это Аслан, – обратился сначала он ко мне. – А это Абдулмаджид. Будете знакомы.

Я кивнул Аслану. Он улыбнулся мне, поняв по движениям рук отца, что тот нас знакомит.

– Он все слышит и почти все понимает, – продолжил Муса. – Аллах отнял у него лишь речь.

Я не знал, что ответить.

– Если хочешь, приходи к нам в гости и играй с Асланом иногда. Он одинок, как и ты. Может, ты мог бы иногда читать ему свои книги. Он любит, когда ему что-нибудь рассказывают.

Я не был уверен, что захочу еще когда-либо увидеть Аслана, но не стал спорить с Мусой.