Читать онлайн Дочь ярла

Глава 1

Холодный, как лезвие ножа, воздух ворвался в легкие Эйры вместе с запахами предрассветного боя: едким дымом тлеющих домов, медной вонью крови и кисловатым смрадом развороченной земли. Рассвет над Скарсхеймом окрашивал небо в грязно-багровые тона, будто само небо истекало кровью после ночной резни. Под ногами чавкала грязь, перемешанная с пеплом и чем-то темным, липким. Эйра вытерла тыльной стороной ладони брызги с лица – теплая, чуть липкая влага. Чья-то. Не ее. Пока что.

Она стояла на краю захваченной деревни союзников вражеского клана. Ее люди, суровые воины ее отца, ярла Торгрима, завершали разгром. Крики раненых сливались с грубыми командами, звоном стали о сталь и зловещим карканьем воронья, уже слетавшегося на пиршество. Эйра ощущала знакомую дрожь в руках – не страх, нет. Адреналин, ярость, горькое удовлетворение выполненного долга. Долга дочери ярла, воительницы, которой доверили вести авангард. Она доказала свое право быть здесь, в этой мужской пляске смерти, не словом, а мечом. Ее кольчуга, пропитанная потом и чужим дыханием, тяжело лежала на плечах, а в правой руке она сжимала рукоять меча – верного «Ледяного Зуба», клинок которого тускло поблескивал в скупом свете утра, запятнанный багрянцем.

«Ледяной Зуб» жаждал еще. И Эйра чувствовала это. Ее взгляд скользнул по хаотичной картине боя, выискивая угрозу, цель. Большая часть сопротивления была сломлена. Несколько вражеских воинов, отчаянно отбиваясь, отступали к черному лесу на склоне холма. И среди них… Эйра замерла. Один выделялся. Не ростом, хотя был статен и широк в плечах. Не доспехами – простые кольчужные рубаха и шлем. А манерой. Он не бежал. Он отходил, спокойно, расчетливо, прикрывая отступление других. Его движения были лишены паники, точны и смертоносны. Он парировал удар одного из воинов ее отца, коротким, резким движением запястья отправил клинок противника в сторону, а следующим – плавным, почти небрежным взмахом – открыл горло атакующему. Без лишних усилий. Как будто косил траву.

Слишком спокоен, – пронеслось в голове Эйры. Слишком умел. Такой не должен уйти. Он выкосит еще десяток, прежде чем его возьмут. Если возьмут.

Решение созрело мгновенно. Эйра рванула с места. Ее ноги, сильные и быстрые, легко несли ее по развороченному полю, огибая трупы, перепрыгивая через пылающие обломки. Она мчалась, как волчица на добычу, низко пригнувшись, «Ледяной Зуб» занесен для удара. Ее цель, казалось, почувствовал опасность. Он обернулся. Неспешно. Его взгляд скользнул по приближающейся фигуре, оценивая. Эйра увидела его лицо под сдвинутым на затылок шлемом. Молодое. Суровое. С резкими чертами, будто высеченными топором из дуба. И глаза… Серые, как грозовое небо над фьордом. Но не это заставило ее на мгновение замереть внутри. В них не было ни страха, ни отчаяния, ни даже ярости. Только вызов. Чистый, неразбавленный, ледяной вызов. И глубина. Такая глубина, что Эйра на миг почувствовала, будто падает в бездонный колодец.

Этот взгляд, полный презрения и какого-то странного, необъяснимого любопытства, вскипел в ней новой волной ярости. Кто ОН такой, чтобы смотреть на дочь ярла Скарсхейма как на равного? Как на достойного противника? Она – буря, она – смерть, несущаяся на него!

– За моего отца! За мой дом! – крикнула она, не сама ли для бодрости духа, но голос прозвучал хрипло, сорвавшись. Она вложила в удар всю силу ненависти, оскорбленной гордости и этого проклятого, гипнотического вызова в его глазах. «Ледяной Зуб» взвыл в воздухе, описывая смертоносную дугу.

Воин не стал уворачиваться. Он принял вызов. Его меч, короткий и широкий, как топор, встретил «Ледяной Зуб» с оглушительным лязгом, высекая сноп искр. Удар был чудовищной силы. Эйра почувствовала, как боль пронзила ее запястье, плечо, шею. Она едва удержала оружие. Он был силен. Нечеловечески силен. Его серые глаза вспыхнули. Не гневом, а адреналином, азартом. Он парировал, его клинок скользнул по ее, пытаясь уйти под гарду, к кисти руки. Эйра отпрыгнула назад, сердце бешено колотилось. Они кружили друг вокруг друга, как два хищника, мерили взглядами, дыхание клубилось паром на холодном воздухе. Вокруг них все стихло – ее воины, закончив с другими, наблюдали. Никто не смел вмешаться в поединок ярлин.

Он атаковал первым. Быстро, резко, серией ударов, заставляя Эйру отступать, парировать, чувствовать каждый мускул, каждое сухожилие. Он дрался не как викинг – с размаху, вкладывая всю мощь. Его стиль был точен, экономичен, смертоносен. Каждый удар был рассчитан на уязвимое место: шея, подмышка, пах. Эйра едва успевала. Ее щит был изрублен, кольчуга на левом плече порвана, теплая струйка крови текла по руке. Но и он получил – ее меч оставил длинную царапину на его кольчуге у ребер, и еще одну – на предплечье. Он лишь усмехнулся, будто не чувствуя боли. Его серые глаза горели холодным пламенем.

– Сильна, ярлин, – его голос был низким, хрипловатым, как скрежет камней. – Но яростна, как необъезженная кобылица. Гнев слепит тебя.

Его слова, его спокойный тон – это было хуже любого оскорбления. Эйра рыкнула, забыв про технику, про все, что знала. Она ринулась вперед, в яростном порыве, «Ледяной Зуб» занесен для сокрушительного удара сверху. Она видела, как он подставляет свой меч для парирования… но это был обман. В последний миг он сделал невероятно быстрый шаг в сторону, его тело будто растворилось из-под удара. «Ледяной Зуб» с воем вонзился в землю. Эйра потеряла равновесие, заваливаясь вперед. И в этот миг он был уже за ней. Его сильная рука обхватила ее за горло, прижимая к груди, обитой кольчугой. Горячее дыхание обожгло ее ухо.

– Сила есть, – прошептал он так тихо, что слышала только она, и его губы чуть коснулись мочки ее уха, вызвав странный, ледяной ожог по спине. – Но мастерство… требует холодной головы, женщина.

Ярость Эйры взорвалась белым светом. Она не думала. Она действовала. Резко откинула голову назад, ударила затылком ему в лицо. Он инстинктивно ослабил хватку, и этого было достаточно. Она рванулась вперед, выкручиваясь, и одновременно, с нечеловеческой ловкостью, выхватила из ножен на бедре короткий кинжал – «Косторез». Развернулась на пятках.

Он стоял в двух шагах, вытирая тыльной стороной руки кровь из разбитого носа. Его глаза… они уже не были просто серыми. В глубине зрачков, в самом их центре, горел крошечный, холодный синий огонек. Как звезда в ночи. Как… как лед под утренним солнцем. Эйра на миг оцепенела.

Но времени на раздумья не было. Он уже снова шел на нее, без меча, сжав кулаки. Его взгляд был прикован к ней с пугающей интенсивностью. Эйра сжала «Косторез» в кулаке. Она не даст ему снова схватить себя. Она пронзит его. Пронзит этот взгляд, полный вызова и этой чертовой синевы!

Он сделал выпад. Быстрый, как змея. Эйра прыгнула в сторону, ее кинжал блеснул, целясь ему в бок. Он парировал удар предплечьем – кольчуга звенела, искрилась от трения стали о сталь, но защитила. Его другая рука схватила ее за запястье с «Косторезом». Его пальцы были как стальные тиски, горячие даже через кожу рукавицы. Он потянул ее к себе, пытаясь лишить равновесия. Их лица оказались в сантиметрах друг от друга. Она видела каждую черточку его лица, разбитый нос, тонкий шрам через бровь, упрямый подбородок. И эти глаза… Синева в зрачках пульсировала, как живая. Его дыхание, горячее и учащенное, смешалось с ее. Запах пота, крови, железа и чего-то дикого, звериного, что исходило от него. Эйра попыталась вырваться, но он был невероятно силен. Она почувствовала, как ее тело прижалось к его, как кольчуги скрежещут друг о друга. Грудь к груди. Живот к животу. Странная волна тепла, смешанная с отвращением и… чем-то еще, промчалась по ней.

– Отпусти, тварь! – выдохнула она, пытаясь ударить его коленом.

Он лишь сильнее сжал ее запястье, заставляя вскрикнуть от боли. «Косторез» выпал из ослабевших пальцев. Его другая рука обхватила ее за талию, прижимая еще ближе. Она была в ловушке. В ловушке его рук, его тела, его взгляда.

– Ты убила моего брата, ярлин, – прошипел он, и его голос был как скрежет льдин. – Ты взяла его кровь. Теперь я возьму твою.

Его голова наклонилась. Он целился ей в шею, в незащищенный участок между шлемом и кольчугой. Чтобы вонзить зубы? Чтобы перекусить горло, как зверь? Эйра в ужасе зажмурилась, из последних сил пытаясь вырваться. Но его хватка была мертвой.

И тут громовой рев оглушил ее. Не человеческий крик. Рев ярости и боли. Эйра открыла глаза. Один из ее воинов, огромный детина по имени Бьярн, вонзил секиру в спину врага. Тот вздрогнул всем телом. Его стальные пальцы ослабли. Синие искры в его глазах вспыхнули ярко, почти ослепительно, и погасли, сменившись шоком и… невероятной болью. Его рот скривился в беззвучном крике. Хватка на запястье Эйры ослабла окончательно. Он отшатнулся, спина его была раскроена ужасной раной, кровь хлестала фонтаном, заливая кольчугу.

Эйра отпрыгнула назад, натыкаясь на Бьярна. Она задыхалась, сердце колотилось как бешеное. Она смотрела на врага. Он стоял на коленях, опираясь одной рукой о землю, другая бессильно свисала. Голова была опущена. Кровь стекала по его лицу, сочилась из носа и изо рта. Но он не упал. Он поднял голову. И снова посмотрел на нее. Серые глаза, теперь без синевы, были тусклыми, наполненными болью и все тем же вызовом. И еще чем-то. Не упреком. Не ненавистью. Словно предупреждением. Его губы шевельнулись.

– Ты… развязала… бурю… – прохрипел он так тихо, что Эйра едва разобрала. Кровь пузырями выступила у него на губах. – Которую… не… контролируешь…

Он сделал последний, судорожный вдох. Его взгляд застыл, устремленный куда-то сквозь Эйру, в кровавое небо рассвета. Потом тело медленно, как подрубленное дерево, рухнуло на бок в грязь. Неподвижно.

Тишина. Даже вороны замолчали. Эйра стояла, не в силах пошевелиться. Дрожь пробегала по ее телу – не от холода. От напряжения боя? От его прикосновений, которые все еще жгли кожу? От этого последнего взгляда? От его слов?

Бьярн тяжело дышал рядом, вытирая лезвие секиры о штанину.

– Сильный был, черт. Держался, как тролль. Прямо тебя, ярлин, чуть не…

– Замолчи, Бьярн, – отрезала Эйра, голос ее звучал хрипло, но твердо. Она заставила себя сделать шаг вперед, к телу. Нужно было убедиться. Убедиться, что этот… этот демон… мертв. Она подошла, глядя сверху вниз на его лицо. Теперь, в смерти, оно казалось моложе. Резкие черты смягчились. Кровь на губах и подбородке была почти черной в сером свете утра. Его глаза, все еще открытые, смотрели в небо, тусклые и пустые. Синевы не было и в помине. Наверное, ей померещилось. Адреналин, усталость, ярость боя.

Она опустилась на корточки, чтобы обыскать тело. Воин должен знать, кого убил. Может, знак клана, украшение… Ее пальцы, все еще дрожащие, скользнули по его кольчуге, пропитанной кровью – его и, наверное, ее воинов. На шее, под кольчугой, что-то блеснуло. Эйра отогнула металлические кольца. На простом кожаном шнурке висел… Не амулет в привычном смысле, это был обломок. Длинный, изогнутый, острый на конце. Цвета старой слоновой кости, но тяжелый, как камень. И гладкий, отполированный до блеска временем или прикосновениями. Обломок когтя? Но какого зверя? Медведя? Волка? Он был слишком велик, слишком неестественен. На ощупь он был теплым. Не так, как тело. А словно изнутри него шел слабый жар.

Эйра сорвала шнурок с шеи мертвеца. Обломок лег ей на ладонь, странно тяжелый для своего размера. Тепло пульсировало сквозь кожу рукавицы. Она поднесла его к глазам. На сломе, под странным углом, виднелись мельчайшие, почти невидимые прожилки синего цвета. Как те искры в его глазах. Она резко сжала находку в кулаке, словно обжигаясь. Что это? Трофей? Доказательство победы? Или… ключ к той «буре», о которой он хрипел?

– Ярлин? – окликнул ее Бьярн. – Все в порядке? Что это?

Эйра быстро сунула странный обломок в мешочек на поясе.

– Ничего. Трофей. Помоги убрать тела. Особенно этого. В клетку. Пусть все видят, что ждет врагов Скарсхейма.

Ее голос звучал жестко, властно. Голос дочери ярла. Но внутри все еще клокотало. Его руки на ней. Его дыхание. Его взгляд. И этот чертов теплый обломок когтя, жгущий кожу сквозь мешочек.

– В клетку? – Бьярн удивленно поднял брови. – Он же мертв, ярлин.

– Мертв? – Эйра резко обернулась к нему. Ее собственный взгляд, должно быть, пылал чем-то нехорошим, потому что огромный воин невольно попятился. – Пусть висит на всеобщее обозрение. Пока вороны не склюют. Чтобы запомнили. Чтобы боялись.

Она бросила последний взгляд на тело. На его пустые, устремленные в небо глаза. Ты развязала бурю, которую не контролируешь. Слова эхом отдавались в черепе. Она резко отвернулась.

– Убирайте этот сор! И ведите пленных. Отец ждет отчета.

Она пошла прочь, стараясь идти ровно, гордо, не оглядываясь. Но спину ее пронзал холодный пот. А в кулаке, сжимающем рукоять «Ледяного Зуба», все еще чувствовалось жгучее тепло странного трофея и призрачное давление пальцев врага на запястье. Ненависть к нему, к этому дерзкому мертвецу, пылала в ней ярким пламенем. Но где-то глубоко, под пеплом ярости, шевелилось что-то другое. Тревога? Предчувствие? Или притяжение к той нечеловеческой силе и загадке, что он унес с собой в могилу? Эйра сжала зубы. Нет. Только ненависть. Она будет ненавидеть его имя, его память. Она будет радоваться, что вороны выклюют ему глаза, в которых горел этот безумный вызов.

Но когда она взглянула на залитое багровым светом небо, ей на миг показалось, что где-то высоко, выше дыма и облаков, мелькнула огромная, изломанная тень. И сердце ее бешено заколотилось снова.

Глава 2

Скарсхейм, оплот ярла Торгрима, гудел как растревоженный улей. Возвращение военного отряда с победой, но потерями, всегда вызывало бурю эмоций. Радость победителей, оплакивающие вдовы, звенящие монеты дележа добычи – все смешалось в гулкий хаос перед длинным домом ярла. Но Эйра не слышала этого гула. Она стояла на деревянном помосте перед главным входом, спиной к шуму и веселью, и смотрела вниз, на центральную площадь поселения. Туда, где наспех сколоченная из толстых березовых стволов клетка уже приковывала к себе взгляды.

В ней, скрючившись из-за тесноты, висело тело. Его тело. Привязанное к жердям за запястья и лодыжки, обнаженное по пояс, чтобы все видели страшную рану на спине, нанесенную Бьярном. Уже почерневшую, облепленную первыми мухами. Голова бессильно свисала, волосы, слипшиеся из-за запекшейся крови, скрывали лицо. Вороны, осторожные, но наглые, уже кружили на соседних крышах, выжидая момента. По замыслу Эйры, это должно было быть зрелищем торжества. Наглядным уроком для всех врагов. Виселица как символ непобедимости Скарсхейма и жестокости его дочери.

Но почему же тогда у нее в горле стоял ком? Почему каждый раз, когда ее взгляд скользил по этому безжизненному силуэту, ее пальцы непроизвольно сжимались, будто снова ощущая стальную хватку на запястье, а кожа под кольчугой покрывалась мурашками от призрачного дыхания у уха? И этот проклятый обломок когтя, лежащий в мешочке у нее на поясе, казалось, излучал все больше тепла, навязчиво напоминая о себе. Ты развязала бурю, которую не контролируешь. Слова мертвеца эхом отдавались в тишине ее сознания, заглушая праздничный гам.

– Не впечатляет, ярлин?

Голос Хальдора, ее сводного брата, прозвучал прямо за спиной, едва не заставив ее вздрогнуть. Она не обернулась, не давая ему удовольствия видеть ее напряжение. Хальдор подошел вплотную, его плечо почти коснулось ее плеча. Он тоже смотрел на клетку. Его лицо, обычно носившее маску подобострастной учтивости перед отцом, сейчас было искажено неприкрытой злобой и удовлетворением. Он ненавидел этого пленника. Ненавидел за то, что тот чуть не убил Эйру. Или за то, что тот осмелился коснуться дочери ярла? А может, за ту силу, которую проявил? Хальдор ревновал к любой силе, кроме своей.

– Труп как труп, – холодно ответила Эйра. – Урок для глупцов.

– Урок? – Хальдор фыркнул. – Этот… зверь… убил троих наших лучших бойцов прежде чем Бьярн доконал его. И чуть не взял тебя. Не урок, ярлин. Это предупреждение. Его клан придет за ним. Или за местью.

– Пусть придут, – огрызнулась Эйра, чувствуя, как раздражение поднимается в ней. – Мы встретим их так же.

Хальдор повернулся к ней. Его глаза, узкие и светлые, как у хищной птицы, скользнули по ее лицу, выискивая слабину.

– Он говорил с тобой. Перед смертью. Что он сказал?

Эйра на мгновение заколебалась. Рассказать о «буре»? О странном когте? Хальдор тут же разнесет это по всему Скарсхейму, обрастая домыслами, и доложит отцу в самом невыгодном для нее свете.

– Предсмертный бред, – буркнула она, отводя взгляд обратно к клетке. – Угрозы. Обычное дело.

Хальдор не отставал.

– А этот… предмет? Что ты сняла с него? Я видел.

Эйра инстинктивно прикрыла рукой мешочек на поясе. Тепло когтя ощущалось даже сквозь кожу и ткань.

– Трофей. Ничего особенного.

– Покажи, – потребовал Хальдор, его голос потерял нотку фальшивой почтительности.

– Нет, – резко сказала Эйра, поворачиваясь к нему. Ее глаза встретились с его взглядом. – Моя добыча. Моя воля.

Между ними натянулась струна молчаливого противостояния. Хальдор ненавидел ее. Ненавидел за то, что она – дочь ярла от первой, любимой жены, наследница по крови. Ненавидел за ее боевой дух, за доверие отца. За то, что она была сильнее, и он это знал. Но открыто перечить ей он пока не решался.

– Как знаешь, ярлин, – он натянуто улыбнулся, но в глазах не было тепла. – Просто… будь осторожна. Некоторые трофеи несут проклятие.

Он бросил последний взгляд на клетку и скрылся внутри длинного дома, вероятно, искать отца.

Эйра осталась одна. Чувство тревоги не уходило, а только усиливалось. Предупреждение Хальдора, хоть и сказанное со злостью, задело что-то внутри. Она снова посмотрела на труп. Мухи гудели гуще. Пора было отдать приказ снять и сжечь его, пока вонь не расползлась по всему поселению. Она сделала глубокий вдох, собираясь позвать стражу, как вдруг заметила движение.

Показалось? Нет. Голова мертвеца… шевельнулась. Слабый, едва заметный рывок. Эйра замерла, впиваясь взглядом. Может, ветер раскачал клетку? Но ветра не было. Воздух был тяжелым и неподвижным. И снова – движение. На этот раз явственнее. Голова медленно, с нечеловеческим усилием, поднялась. Матовые, безжизненные волосы откинулись, открыв лицо.

Эйра почувствовала, как ледяная волна прокатилась по ее спине. Это было невозможно. Рана на спине… она была смертельной! Он истек кровью. Он был мертв! Она видела пустые глаза, устремленные в небо!

Но теперь эти глаза смотрели прямо на нее. Серая бездна. Живая. Сознательная. И в глубине зрачков – те самые крошечные, холодные синие искры, которые она видела в бою. Они пульсировали, как далекие звезды. Неуловимо, но они были. Он был жив. Чудовищно раненый, пригвожденный к клетке, но живой.

Он медленно перевел взгляд с Эйры на свою руку, привязанную к жерди. Мускулы на предплечье напряглись, как стальные канаты. Раздался сухой, кошмарный треск. Кости. Его большой палец неестественно выгнулся, затем с нечеловеческой силой вправился обратно. Он не издал ни звука. Ни стона, ни хрипа. Только его глаза, полные невыразимой боли и ледяной концентрации, оставались прикованными к своей руке. Он работал над вывихом, чтобы освободиться? Сейчас? При всех?

Эйра оцепенела. Ужас и невероятное, дикое восхищение перед этой чудовищной силой воли смешались в ней. Она должна была крикнуть. Поднять тревогу. Приказать добить его немедленно. Но ее голос застрял в горле. Она могла только смотреть, завороженная, как он, превозмогая агонию, один за другим вправляет пальцы, готовя руку к освобождению.

Их взгляды снова встретились. Синие искры в его глазах вспыхнули ярче, будто уловили ее замешательство. Его губы, потрескавшиеся, запекшиеся кровью, дрогнули в нечто среднее между гримасой боли и вызовом. Тот же вызов, что был в бою. Смотри, ярлин. Смотри, на что я способен. Даже сейчас.

Этот немой взгляд разбил ее оцепенение. Ярость, чистая и первобытная, хлынула ей в жилы. Как он смеет? Как он смеет жить? Как смеет смотреть на нее с этим проклятым вызовом, будучи пригвожденным к клетке как трофей? Она сорвалась с места, сбежав с помоста вниз, к клетке. Ее шаги гулко отдавались по утрамбованной земле.

– Жив?! – прошипела она, подойдя так близко, что чувствовала исходящий от него запах крови, пота и чего-то горелого, странного. – Чертов оборотень!

Он перестал возиться с рукой. Его голова повернулась к ней, с трудом. Глаза, все еще полные боли, но уже снова обретающие ту страшную ясность, уставились на нее. Синие искры плясали.

– Ярлин… – его голос был хриплым шепотом, как скрип несмазанных колес. Капли крови выступили на губах от усилия. – Простите… за беспокойство. Смерть… задержалась в пути.

Он попытался усмехнуться, но это превратилось в болезненный оскал.

Его наглость, его спокойствие в этом аду бесили ее сильнее любой угрозы. Она не видела страха. Не видела мольбы. Он смотрел на нее не как пленник на победителя, а как равный. Как гость, попавший в неловкую ситуацию. Это сводило с ума.

– Беспокойство? – Эйра захохотала резко, безрадостно. – Ты виснешь на кольях, как туша! Твои кишки скоро вывалятся наружу! И ты говоришь о беспокойстве?

Он медленно перевел взгляд на свою рану, как бы оценивая ее состояние.

– Вид… впечатляющий, согласен. Но… кишки пока… на месте. Благодаря… толстой шкуре. Или… кое-чему еще.

Его взгляд снова скользнул к ней, и в нем мелькнуло что-то насмешливое, знающее.

Эйра сглотнула. Она вспомнила невероятную силу его хватки, его скорость, его выносливость в бою. И этот синий огонь в глазах… Благодаря кое-чему еще. Что он имел в виду? Она резко встряхнула головой. Неважно. Он пленник. Он должен быть сломлен. Унижен. Она не позволит ему сохранять это проклятое достоинство.

– Стража! – крикнула она, не отрывая взгляда от него. Двое воинов, стоявших поодаль, поспешили к ней. – Снять его. Живого. И запереть в Морозную Яму. Цепями. И чтобы на нем не было ни тряпки! Пусть остынет.

Морозная Яма – это глубокий ледникный колодец, вырытый еще предками для хранения припасов. Даже летом там стоял лютый холод. Выжить там без теплой одежды и движения было невозможно. Должно было сработать. Должно было сломить.

Воинам было не по себе от приказа, но они не посмели ослушаться. Они осторожно подошли к клетке, с опаской поглядывая на пленника, который, несмотря на рану и положение, все еще излучал опасность. Они начали отвязывать веревки. Пленник не сопротивлялся. Он лишь закрыл глаза, когда его тело, лишенное опоры, рухнуло вниз, на грязную землю у подножия клетки. Он лежал ничком, не двигаясь, лишь прерывисто дыша. Кровь сочилась из раны, смешиваясь с грязью.

– Тащите! – приказала Эйра, чувствуя странное удовлетворение от его немоты и неподвижности. Наконец-то.

Но когда воины наклонились, чтобы схватить его под мышки, он вдруг открыл глаза. Синие искры полыхнули. Он резко, с неожиданной силой, оттолкнулся одной рукой от земли, перекатываясь на спину. Воины отпрянули, хватая за оружие.

– Спокойно, волки… – прохрипел пленник, его голос был слаб, но тверд. – Я… пойду сам.

Он попытался встать на колени, опираясь на одну руку. Его тело сотрясала дрожь от боли и усилия, пот струился по лицу, смешиваясь с грязью и кровью. Но он встал. Стоял на коленях, гордо подняв голову, глядя на Эйру не снизу вверх, а почти наравне. Его взгляд снова был полон того невыносимого вызова. Видишь, ярлин? Даже на коленях я не сломлен.

– Я… ваш гость, ярлин, – он выдохнул, переводя дыхание. Каждая фраза давалась ему ценой невероятных усилий. – И… как гость… прошу… воды. И… тряпку. Чтобы… не оскорблять ваш взор… своим видом.

Он кивнул в сторону своей раны и грязи.

Его слова, его просьба, сказанная с ледяным спокойствием, как будто он действительно был гостем, а не окровавленным пленником на краю гибели, взорвали Эйру изнутри. Ярость, которую она пыталась обуздать, вырвалась наружу.

– Гость?! – закричала она, делая шаг вперед. Ее рука сама потянулась к рукояти «Ледяного Зуба». – Ты – мясо! Мясо для ворон! Ты должен ползать и умолять о милости!

Он не отводил взгляда. Синие искры в его глазах казались ярче на фоне серой радужки.

– Ползать? – он усмехнулся, и капли крови снова выступили на губах. – Перед… тобой? Нет, ярлин. Ты… этого не заслужила. Ты сильна. Яростна. Но… пока… не более чем… щенок, кусающий за пятки.

Он перевел дух, его грудь судорожно вздымалась.

– Дай мне… воды. И тряпку. Это… по закону гостеприимства. Даже… для врага.

Закон гостеприимства. Священный для их народа обычай. Даже врагу, переступившему порог дома, полагалась пища, вода и кров, пока он гость. Но он не был в доме! Он был на площади! Он был ее пленником! Но его слова, произнесенные с такой уверенностью, как будто он действительно имел на это право, повисли в воздухе. Воины переглянулись, неуверенные. Эйра видела их замешательство. Он играл с ними. Использовал их же законы против них. Использовал ее ярость, чтобы доказать свое превосходство духа.

Желание выхватить меч и вонзить его ему в горло было почти непреодолимым. Но она не могла. Не перед своими людьми. Не после его слов о законе. Она была дочерью ярла. Она должна была быть выше. Сильнее. Мудрее. Но этот человек… этот демон… лишал ее этой силы одним своим взглядом, одной своей наглой просьбой.

– Воды! – рявкнула она одному из воинов, не в силах больше сдерживать дрожь в голосе. – И тряпку!

Она повернулась, чтобы уйти, не в силах больше выносить его взгляд, его спокойствие, эту чудовищную игру. Но он остановил ее.

– Ярлин… Эйра.

Она замерла, не оборачиваясь.

– Спасибо… – прошептал он так тихо, что услышали только она и, может быть, ближайший воин. – За… то, что не дала… воронам… начать пир… пока я дышу. Это… милостиво.

Это было последней каплей. Милостиво? Он благодарил ее за то, что она не позволила птицам клевать его заживо? За то, что отправит его замерзать в яму? Это была не благодарность. Это была насмешка. Изощренная, тонкая пытка. Она резко обернулась. Он все еще стоял на коленях, но теперь его взгляд был направлен не на нее, а на что-то за ее спиной. На длинный дом? На знамя ярла? На небо? Его лицо было бледным как смерть, но в глазах горел тот же неугасимый огонь. Синий огонь.

– Тащите его! – выкрикнула она, и на этот раз в ее голосе была настоящая истерика. – В Яму! Сейчас же!

Она почти побежала прочь, к длинному дому. Ей нужно было уйти. Спрятаться. Вымыть руки. Вырвать из памяти этот взгляд, этот голос, это невыносимое спокойствие. Но за спиной она услышала скрежет цепи, тяжелые шаги воинов и тихий, прерывистый, но совершенно отчетливый смех. Смех Пленника. Он смеялся. Сквозь боль, сквозь кровь, сквозь предстоящий ледяной ад. Он смеялся над ней.

Эйра ворвалась в полутемные сени длинного дома, прислонилась спиной к холодному бревну стены и зажмурилась. Сердце бешено колотилось. В ушах звенело. В горле пересохло. Она чувствовала жар от мешочка с когтем на поясе и ледяной холод страха и бессильной ярости внутри. Он был жив. Он был в ее власти. Но она чувствовала себя побежденной. Униженной. Он вел себя как гость, а не как пленник. И хуже всего было то, что где-то в глубине ее души, под слоями ненависти и страха, шевелилось червячком проклятое, неистребимое любопытство. Кто ты? Что ты такое? И какую бурю я на самом деле развязала?

А смех, тихий и победоносный, казалось, все еще витал в воздухе снаружи, сливаясь с праздничным гулом Скарсхейма, который вдруг стал казаться ей фальшивым и зловещим. Буря только начиналась.

Глава 3

Тьма в Морозной Яме была не просто отсутствием света. Она была живой, вязкой, леденящей субстанцией, пропитанной запахом старого льда, сырого камня и крови. Эйра стояла на верхней площадке узкой лестницы, вырубленной в вечной мерзлоте, и смотрела вниз, в черную пасть колодца. Факел в ее руке боролся с мраком, отбрасывая прыгающие, искаженные тени на покрытые инеем стены. Где-то внизу, на дне этой ледяной могилы, был он. Пленник.

Прошло три дня. Три дня, за которые Скарсхейм отпраздновал победу и начал забывать о кровавой цене. Три дня, за которые Эйра пыталась стереть из памяти его взгляд, его голос, его смех. Безуспешно. Он жил в ней. Как навязчивая мелодия. Как невылеченная лихорадка. Его образ – окровавленный, но непокоренный – преследовал ее в бодрствовании и во сне. И этот чертов коготь в мешочке на поясе он все время был теплым. Напоминанием. Вызовом.

Она пришла сюда не из милосердия. Не из любопытства. Она пришла за ответами. И чтобы сломить его. Окончательно. Раз и навсегда. Ярл Торгрим отбыл на совет вождей, Хальдор с группой воинов патрулировал границы. Скарсхейм был ее. И его судьба – тоже.

– Спускайся, – приказала она стражнику у входа в колодец, молодому парню по имени Эйвинд, чье лицо было белее снега от страха перед этим местом и его обитателем. – Жди внизу у лестницы. Не подходи и не слушай. Если я позову – поднимайся немедленно.

Эйвинд кивнул, слишком напуганный, чтобы возражать, и начал осторожно спускаться по скользким ступеням, держась за веревочное ограждение. Его факел скрылся за поворотом, оставив Эйру в почти полной тьме, если не считать слабого отблеска ее собственного огня сверху. Она ждала, пока его шаги затихнут внизу, и только тогда начала спуск.

Холод обжигал лицо, пробирался сквозь толстую шерстяную тунику и плащ. Дыхание превращалось в облака пара, тут же заиндевевавшие на ресницах. С каждым шагом вниз давление тьмы и холода нарастало. И чувство ожидания. Как будто сама Яма ждала ее.

Она достигла дна. Это была небольшая, грубо вырубленная пещера. Ледяной пол, покрытый слоем грязного снега, принесенного сапогами стражников. Каменные стены, сияющие ледяными кристаллами в свете факела. И в дальнем углу, прикованный к железному кольцу в стене толстой цепью, обмотанной вокруг торса поверх грубой рубахи из мешковины (ее минимальная уступка «закону гостеприимства» после его наглого требования), томился пленник.

Он сидел, подтянув колени к груди, обхватив их руками. Голова была опущена на колени, длинные спутанные волосы, покрытые инеем, скрывали лицо. Он не двигался. Могучие плечи, которые так яростно сражались, теперь казались ссутуленными, побежденными холодом. Цепь зловеще блестела в свете факела. Рядом стоял деревянный жбан с водой и лежал черствый ломоть хлеба – нетронутый. От него шел слабый пар – дыхание. Он был жив. Но едва.

Эйвинд стоял у подножия лестницы, в десяти шагах, отвернувшись к стене, стараясь не смотреть и не слышать. Его факел дрожал в руке.

Эйра сделала шаг вперед. Снег хрустнул под ее сапогом. Звук гулко отдался в ледяной гробнице.

Голова пленника медленно поднялась.

Эйра едва сдержала вздох. Три дня в аду. Рваная рана на спине (она знала, что перевязки были минимальными и грубыми). Лютый холод. Голод. А он… его глаза. Они горели. Не метафорически. В глубине расширенных от темноты зрачков пульсировали те самые синие искры, ярче, чем когда-либо. Как два крошечных холодных пламени, пылающих во тьме. Они приковались к ней с такой интенсивностью, что Эйра почувствовала физический толчок в груди. Ни страха, ни боли, ни отчаяния. Только все тот же вызов. И ожидание. Как будто он знал, что она придет.

– Ярлин… Эйра… – его голос был тихим, хриплым шелестом, как ветер по мертвым листьям. Он попытался улыбнуться, но губы, потрескавшиеся от холода, лишь дрогнули. – Не ожидал… столь позднего… визита. Или… это мое последнее… свидание?

Каждое слово давалось ему с усилием, изо рта вырывались клубы пара.

Эйра остановилась в двух шагах от него. Она держала факел так, чтобы свет падал прямо на его лицо, подчеркивая впадины на щеках, синеву под глазами, обмороженные кончики ушей. Но не слабость. Никогда не слабость.

– Свидание? – ее собственный голос прозвучал неестественно громко в гробовой тишине. – Скорее, допрос, пленник. Ты должен ответить.

– Допрос? – он медленно, с видимым усилием, выпрямил спину, опираясь на ледяную стену. Цепь звякнула. – Огнь… и воду… уже предложили? Что дальше?

Синие искры в его глазах мерцали, отражаясь в ледяных кристаллах стен.

Его издёвка, даже в полумертвом состоянии, задела за живое.

– Говори, зверь! – резко сказала она, делая еще шаг, сокращая дистанцию. Запах – холод, сырость, кровь и под ними тот же дикий, звериный шлейф, что был в бою – ударил ей в ноздри. – Кто ты? Откуда эта сила? Что искал твой брат? Что за «бурю» я развязала? И что это?!

Она резко выхватила из мешочка обломок когтя. Теплый, тяжелый, он лежал у нее на ладони, странно пульсируя в такт синим искрам в его глазах.

– Говори, или я брошу тебя гнить здесь до весны!

Пленник посмотрел на коготь. На его лице не было удивления. Только усталое понимание.

– Мой брат… – он начал медленно, переводя взгляд с когтя на ее лицо, – был… искателем. Искал… правду. О… забытых гнездах. О… спящем гневе.

Он замолчал, переводя дух. Дыхание было прерывистым, хриплым.

– Сила… – он слабо махнул рукой, браслет цепи звякнул. – Она… не всегда… дар. Чаще… проклятие. Как… и знание.

– Какие гнезда? Какой гнев? – Эйра наклонилась, приближая факел и свое лицо к нему. Жар пламени смешивался с ледяным дыханием Ямы. – Говори ясно! Или твои загадки тебе не помогут!

Он снова посмотрел ей прямо в глаза. Синие искры плясали.

– А… тебе… помогли? Твои… поиски? – спросил он вдруг, и его голос, хоть и слабый, обрел странную проникающую силу.

Эйра нахмурилась.

– Какие поиски? Я не ищу твоих драконьих сказок!

– Не драконьих… – он покачал головой, иней осыпался с волос. – Твоих. Поиски… себя. Дочь… ярла. Воительница. Но… кто ты… внутри? Под… доспехами. Под… гневом.

Он замолчал, его взгляд скользнул по ее лицу, будто видя не кожу, а то, что под ней.

– Ты… бежишь. От чего? От кого? От… пустоты… в отцовских глазах… когда смотрит на тебя… не на наследницу… а на… напоминание?

Слова ударили, как нож под ребра. Эйра отпрянула, как от физического удара.

– Молчи! – вырвалось у нее. Откуда он?! Как он посмел?!

– Или… от страха? – продолжал он, не обращая внимания на ее окрик. Его голос звучал настойчивее, синие искры горели ярче, гипнотизируя. – Страха… что ты… недостаточно… жестока? Недостаточно… мужчина… для него? Для них всех?

Он кивнул в сторону невидимого Эйвинда у лестницы.

– Страха… что однажды… гнев… тебя сожрет… изнутри? Как… он пожирает… твоего брата… Хальдора?

– ЗАМОЛЧИ! – Эйра взревела. Ярость, смешанная с паникой, захлестнула ее. Она не думала. Она занесла факел, чтобы ударить его, сжечь, стереть этот пронзительный взгляд, эти ужасные слова, копающиеся в самых потаенных, самых больных уголках ее души. Она никогда никому не говорила этого! Никто не смел об этом даже думать!

Но он не отпрянул. Он лишь прищурился от света пламени, поднесенного совсем близко к его лицу.

– Страх… – прошептал он, и в его голосе вдруг прозвучало нечто похожее на жалость – Он… парализует. Как… холод… этой ямы. Но… огонь… – он медленно поднял руку, несмотря на цепь, и коснулся тыльной стороной пальцев факельной палки, которую она сжимала в белой от гнева руке. – Огонь… может и сжечь… и согреть. Ты… боишься… своего огня… Эйра? Боишься… что он… сожжет тебя… когда ты… наконец… отпустишь поводья?

Прикосновение. Легкое, ледяное, сквозь рукавицу. Но оно ощущалось как ожог. Эйра дернула руку, как от укуса змеи. Факел дрогнул, искры посыпались на ледяной пол. Она отступила на шаг, задыхаясь. Его слова висели в воздухе, как ядовитый туман. Он не отвечал на ее вопросы. Он задавал свои. И они были страшнее любых пыток. Он видел ее. Видел сквозь нее.

– Ты… ничего не знаешь! – выдохнула она, ненависть в голосе смешивалась с отчаянием.

– Знаю… – тихо сказал он. Его рука опустилась. Он снова съежился от холода, но взгляд не отпускал ее. – Знаю… боль. Знаю… ярость. Знаю… как они… гложут душу. И знаю… что ты… сильнее… их. Глубже.

Он замолчал, сглотнув.

– Вода… – прошептал он вдруг, его голос сорвался. – Пожалуйста…

Его просьба, такая внезапная и человеческая после метафизических пыток, выбила ее из колеи. Она машинально посмотрела на жбан с водой у его ног. Он был в полушаге. Она могла подать. Унизительно. Или не подать. Показать свою власть. Но его глаза… в них не было мольбы. Только усталость и все та же непостижимая глубина.

Сжав зубы, Эйра резко наклонилась, схватила жбан и с силой поставила его перед ним, так что вода расплескалась на лед.

– Пей и говори! О гнездах! О буре! Назовись!

Он медленно, с видимым усилием, протянул руку к жбану. Пальцы дрожали от холода и слабости. Он зачерпнул воду, поднес ко рту, жадно глотнул. Вода стекала по подбородку, смешиваясь с грязью. Он отпил еще, потом поставил жбан обратно.

– Буря… – начал он, вытирая рот рукавом мешковины. – Она… уже здесь. Ты… чувствуешь?

Он посмотрел вверх, будто сквозь каменный свод.

– Древние… просыпаются. Их… дыхание… в ветре. Их гнев… в земле. Коготь… – он кивнул на артефакт в ее руке, – это… ключ. И… приманка. Для них… и для… тех… кто служит Тьме.

– Кто служит Тьме? – настаивала Эйра, чувствуя, как холодный ужас пробирается по спине, несмотря на ярость. – Эти «Крылья Ночи»? Ты с ними?

Пленник усмехнулся, горько и устало.

– Служить? Нет. Но… кровь… зовет кровь. Они… ищут меня. Как… ищут… тебя… теперь.

Его взгляд снова стал пронзительным.

– Ты убила… носителя ключа. Ты взяла… его силу. Ты… в игре… ярлин. Нравится… тебе это… или нет.

Эйра сжала коготь в кулаке. Он горел.

– Что им от меня нужно?

– Все, – просто сказал он. – Твою жизнь. Твою силу. Твою… душу. Чтобы… разбудить Спящего. Чтобы… открыть Врата.

Он замолчал, снова закашлявшись. Кашель был глубоким, болезненным.

– Я… не могу… сказать больше. Не… здесь. Не… сейчас.

Он посмотрел на нее, и в его глазах вдруг мелькнуло что-то, кроме вызова и боли. Предостережение?

– Уходи… Эйра. Пока… не поздно. Эта Яма… не самое… опасное место… для тебя… сейчас.

Его слова, его тон… они звучали не как угроза, а как совет. Эйра растерялась. Этот поворот был неожиданным. Он только что копался в ее душе, а теперь… предупреждал? Игра? Или правда?

Она хотела крикнуть, потребовать больше, пригрозить… но внезапно почувствовала странную слабость. Головокружение. Тошноту. Тепло от когтя в руке сменилось внезапным жаром, разливающимся по всему телу. В глазах помутнело. Факел в ее руке вдруг показался нестерпимо тяжелым. Она пошатнулась.

– Что… – начала она, но голос предательски дрогнул.

Рагнар мгновенно изменился в лице. Все следы усталости и игры исчезли. Его тело напряглось, как у хищника, почуявшего опасность. Синие искры в глазах вспыхнули ослепительно ярко, освещая ледяную пещеру на мгновение жутким, холодным светом.

– Эйра? – его голос стал резким, командным. – Что с тобой?

Она не могла ответить. Горло сжалось. Сердце бешено колотилось. Жар сменился ледяным потом. Она сделала шаг назад, к лестнице, но ноги не слушались. Факел выпал из ослабевших пальцев и с шипением погас в грязном снегу. Тьма навалилась мгновенно, густая, удушающая. Только синие глаза пленника горели во мраке, как два призрачных факела.

– Яд… – прошептал он, и в его голосе прозвучало нечто похожее на ужас. – В воде… или…

Эйра услышала его движение. Цепь звякнула. Он рванулся вперед, насколько позволяли оковы. Его рука вытянулась к ней сквозь тьму.

– Эйвинд! – закричал он, и его голос, полный нечеловеческой силы и власти, грохнул в ледяном склепе.

– ВЫХОД! ВЕДИ ЕЕ НАВЕРХ! СЕЙЧАС ЖЕ!

Шаги Эйвинда застучали по лестнице, его факел забрезжил впереди.

– Ярлин?!

Но Эйра уже падала. В холодную, вязкую тьму. Последнее, что она увидела перед тем, как сознание поплыло, были два синих пламени его глаз, пылающие в черноте с невероятной яростью и… страхом? За нее? Невозможно.

И последняя мысль, пронзительная и ужасная: Он знал. Он знал о яде. А вода… он пил первым… но он… не отравился?

Тьма поглотила ее. Смех пленника в ее памяти сменился тиканьем невидимых часов. Буря, которую она развязала, только что обрела новое, смертоносное измерение. И враг, сидящий в ледяной яме, внезапно стал единственным, кто увидел в ней не дочь ярла, не воительницу, а… человека. И, возможно, единственным, кто попытался ее спасти.

Глава 4

Сознание возвращалось обрывками, как пламя, вспыхивающее и гаснущее в сильном ветру. Сперва – всепоглощающий холод. Ледяные иглы под кожей, в костях, в легких. Потом – жар. Неистовый, иссушающий, будто ее бросили в раскаленную кузнечную печь. Тело металось, не находя покоя, кусали спазмы мышц, горло сжимала невидимая рука. Сквозь кошмар пробивались голоса: глухой, обеспокоенный рокот отца; тонкий, змеиный шепот Хальдора; испуганный писк служанки. Капли чего-то горького и вязкого на язык. Холодные компрессы на лоб, сменяемые почти сразу, будто испаряясь от ее жара.

Потом – провал. Глубокая, беззвездная тьма. И из этой тьмы – огонь.

Не просто свет. Живое, пульсирующее пламя. Оно не жгло, оно ласкало и согревало. Сначала это было лишь ощущение тепла, разливающегося по замерзшему телу, оттаивающего лед в жилах. Потом тепло обрело форму. Руки. Большие, сильные, с шершавыми подушечками пальцев. Они скользили по ее коже, но не по кольчуге, не по грубой ткани туники. По голой коже. Чувствительной. Каждое прикосновение оставляло за собой дорожку мурашек и странное, сладкое томление внизу живота.

Нет… – мысль пробивалась сквозь туман сна. Это неправильно… Он враг…

Но тело не слушалось. Оно выгибалось навстречу этим прикосновениям, жаждало их. Руки скользили вверх по бедрам, обходили талию, плыли по ребрам к груди. Груди, которая вдруг стала тяжелой, чувствительной, а соски затвердели, будто от ледяного ветра, а не от этого иссушающего жара. Пальцы коснулись одного, легонько сжали. Эйра застонала. Не от боли. От невыразимого, запретного удовольствия. Голос ее собственный звучал чужим – низким, хриплым, полным желания.

Рагнар…

Имя пронеслось в сознании беззвучно, но с такой ясностью, что она вздрогнула. И он появился. Не окровавленный, не прикованный, не насмехающийся. Ее пленник, он был над ней. Его лицо – те же резкие черты, шрам через бровь, но без крови, без грязи. Его глаза – серые бездны, но в них не было синих искр. Там горело другое пламя. Теплое. Золотистое. Жаждущее. Оно притягивало, как пропасть. Его губы… они были так близко. Она чувствовала его дыхание – горячее, пахнущее дымом и чем-то диким, первозданным. Не отталкивающим. Манящим.

– Твой огонь…– прошептал он во сне, и его голос был не хриплым скрежетом, а низким бархатом, вибрирующим у нее в костях. – Он прекрасен… Не бойся его…

Его губы коснулись ее шеи. Легко, словно крыло мотылька. Но это прикосновение обожгло сильнее любого удара. Эйра вскрикнула. Не от боли. От шока, от наслаждения, от ужаса перед этим наслаждением. Его губы скользили вниз, к ключице, оставляя влажный, горячий след. Его рука снова легла на ее грудь, ладонь сжимая ее всю целиком, большой палец вновь и вновь проводил по твердому соску. Волны жара накатывали снизу, из таза, сливаясь с жаром его прикосновений. Она была мокрой. Готова. Жаждала…

– Дай мне… – его губы нашли ее ухо, зубы легонько сжали мочку. – Дай мне твой огонь, Эйра…

Его рука скользнула с груди вниз, по животу, к тому месту, где пульсировало и горело. К бедрам. К самому центру жары. К…

– АААРГХ!

Реальный крик боли, дикий и хриплый, разорвал сладкий плен сна. Не ее крик. Его. Рагнара. Из ледяной ямы. Крик, когда Бьярн вонзил ему секиру в спину.

Эйра взорвалась в реальность, словно ядро из катапульты. Она вскочила на постели, задыхаясь, сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Холодный пот заливал тело, пропитывая тонкую ночную рубашку, прилипая к коже. Дрожь била ее, как в лихорадке. Но это был не холод. Это был жар. Тот самый жар из сна. Жар стыда. Жар ярости. Жар неутоленного, постыдного желания.

Нет. Нет, нет, НЕТ!

Эйра огляделась диким взглядом. Она была в своей горнице, в длинном доме. Тусклый свет раннего утра пробивался сквозь щели ставней. На стуле у кровати дремала служанка Инги, вздрагивая от каждого ее движения. На столе стояли пустые чаши от снадобий, мисочка с водой, тряпки для компрессов. Запах лекарственных трав смешивался с едким запахом ее пота и… и с запахом дыма. Слабый, но отчетливый. Как после костра. Но костра в горнице не было.

Эйра судорожно сглотнула. Горло болело, было сухим, как пустыня. Тело ломило, будто ее били палками. Отравление. Яма. Пленник. Его слова. Его взгляд. И этот… этот кошмар! Этот сладкий, унизительный, предательский кошмар!

Ярость нахлынула волной, смывая остатки слабости. Она ненавидела его! Ненавидела за то, что он сделал с ней в яме! За то, что он видел ее слабость! За то, что он жив! За то, что он осмелился прикоснуться к ней в ее же снах! За то, что ее собственное тело откликнулось на этот призрачный кошмар с таким постыдным пылом!

– Воды! – прохрипела она, и голос ее был как скрежет железа по камню.

Служанка вздрогнула, вскочила.

– Ярлин! Вы проснулись! Слава богам!

Она засуетилась, наливая воду из кувшина в чашу. Руки ее дрожали.

Эйра схватила чашу, отпила большими глотками, не обращая внимания, что вода проливается на рубашку, обрисовывая контуры груди. Груди, которую он… Нет! Она швырнула пустую чашу в стену. Глиняный осколок со звоном разлетелся. Инги вскрикнула.

– Одежду! – приказала Эйра, срывая с себя мокрую рубашку.

Она не могла выносить прикосновение этой ткани. Ощущение его призрачных рук было слишком реальным.

– Доспехи! И меч! Сейчас же!

– Но ярлин… вы же больны… Вёльва сказала… – залепетала служанка.

– СЕЙЧАС ЖЕ! – рев Эйры заставил девушку попятиться и броситься к сундуку.

Эйра вскочила на ноги. Голова закружилась, в глазах потемнело. Она ухватилась за стол, чтобы не упасть. Слабость. Проклятая слабость! От яда? Или от этого… этого сна? Она чувствовала себя оскверненной. Загрязненной его образом, его прикосновениями, даже если они были лишь игрой ее отравленного разума. Она должна была смыть это. Сжечь. Уничтожить его. Сейчас.

Она насильно заставила себя выпрямиться, игнорируя дрожь в ногах. Инги помогла ей надеть нижнюю тунику, штаны, затем кольчугу. Каждое движение отзывалось болью. Каждое прикосновение служанки заставляло вздрагивать – оно было чужим, не тем. Не его. Эйра стиснула зубы. Безумие. Это было чистейшее безумие.

Когда Инги подала «Ледяной Зуб», Эйра схватила его с таким чувством, будто хваталась за якорь в бушующем море. Твердая, знакомая тяжесть стали в руке. Реальность. Сила. Это было ее. Настоящее. Не эти сны. Не этот жар между ног, который, к ее ужасу, все еще тлел, несмотря на ярость.

Она двинулась к двери, походка была шаткой, но решительной. Она должна была увидеть. Увидеть его. Убедиться, что он – всего лишь жалкий пленник в яме. Что он сломлен. Что он не способен на те прикосновения, что снились ей. Что он не смеет смотреть на нее с тем пламенем в глазах.

Она вышла из длинного дома, вдохнула полной грудью холодный утренний воздух. Он обжег легкие, но был чистым. Без запаха дыма. Во дворе кипела жизнь: кузнец бил молотом, женщины несли воду, дети гоняли кур. Все замерли, увидев ее. Смотрели с опаской, с любопытством. Эйра проигнорировала их, направляясь к зловещему темному провалу Морозной Ямы. Ее шаги крепли с каждым пройденным метром. Ярость давала силы.

Стража у входа – уже не Эйвинд, а двое более опытных воинов – вытянулась, увидев ее.

– Открыть! – приказала Эйра, не останавливаясь.

Они переглянулись, но послушно откинули тяжелую деревянную крышку колодца. Вверх ударил волна леденящего воздуха и запаха – лед, камень, и теперь… слабый, но отчетливый запах гноя. Рана. Он был всего лишь человек. Смертный. Раненый.

Эйра взяла у одного из стражников зажженный факел и, не колеблясь, начала спускаться по скользким ступеням. На этот раз она не чувствовала страха перед тьмой. Ее пожирала ярость. Ярость на него. На себя. На этот сон.

Дно Ямы предстало перед ней в прыгающем свете факела. Все так же: лед, камень, цепи. И он. Рагнар.

Он лежал на боку, спиной к ней, прикрываясь своим жалким мешковатым капюшоном. Цепь натянута. Он не двигался. Казалось, не дышал. Но Эйра знала – он жив. Он всегда жив. Чертова живучесть.

– Встать, пленник! – ее голос гулко отдался в ледяном склепе.

Никакой реакции. Ни единого движения.

– Я сказала – ВСТАТЬ! – она бросила факел на пол рядом с ним.

Огонь вспыхнул ярко, осветив его фигуру. Он вздрогнул, но не обернулся.

Эйра подошла ближе. Запах гноя усилился. Она пнула его сапогом в бок, туда, где не было страшной раны от секиры. Не сильно. Но достаточно, чтобы заставить отозваться.

Он застонал. Глухо, болезненно. И медленно, с нечеловеческим усилием, начал поворачиваться. Сперва она увидела его руку, вцепившуюся в ледяной пол. Пальцы были синими от холода, с обмороженными суставами. Потом плечо. Лицо…

Эйра сдержала вскрик. Он был неузнаваем. Лицо осунулось, почернело от грязи и, возможно, начинающейся гангрены на щеке и скуле. Губы растрескались в кровь. Но глаза… Когда он поднял веки, Эйра отшатнулась. Синие искры. Они все еще были там. Тусклые, едва теплящиеся в глубине мутных, запавших глазниц, как угольки под пеплом. Но они были. И они смотрели на нее. Не с вызовом. Не с насмешкой. С пугающей, животной болью и с пониманием. Будто он знал. Знает, что ей снилось. Знает, почему она здесь, в ярости и доспехах.

Этот взгляд был хуже любой насмешки. Он обезоруживал. Сжигал ее ярость дотла, оставляя лишь пепел стыда и какого-то нелепого сострадания, которое она тут же возненавидела.

– Зачем… ты пришла… Эйра? – его голос был едва слышным шепотом, как шорох крыльев смерти. – Чтобы… убедиться… что твой кошмар… нереален? Или… чтобы… увидеть… его… во плоти?

Его слова попали в самую точку, как нож. Эйра ощутила, как кровь отливает от лица. Он знал. Черт возьми, он знал! Или догадывался? Играл на ее слабости?

– Молчи, зверь! – выдохнула она, но в голосе не было прежней силы. Только хрип. – Ты… ты ничего не знаешь!

Он попытался усмехнуться. Это превратилось в гримасу боли.

– Знаю… что ты… видела. Чувствовала… – он закрыл глаза на мгновение, собирая силы. – Знаю… что огонь… он не только… сжигает… Он… согревает… даже… во льдах…

Он не договорил. Кашель снова сотряс его тело, страшный, надрывный, с хриплым бульканьем в груди. Он согнулся, выплевывая на лед что-то темное и вязкое.

Эйра смотрела на него, и ее ярость таяла, как снег под неожиданным солнцем. На смену ей приходило что-то холодное и тяжелое. Отвращение? К нему? К себе? К этой бессмысленной жестокости? Он умирал. Медленно. Мучительно. И все ее могущество, ее гнев, ее доспехи были бессильны перед этим. И перед правдой его слов. Она видела. Чувствовала. И этот огонь… он горел не только в нем. Он горел в ней. И он пугал ее больше любой битвы.

Она не могла больше здесь находиться. Запах смерти, его немой вопрос во взгляде, этот тлеющий уголь стыда внутри… Она резко развернулась и пошла к лестнице твердой походкой. Но спину ее пронзал холодный пот, а рука, сжимавшая рукоять «Ледяного Зуба», дрожала.

– Эйра… – его шепот догнал ее, цепкий, как холодный палец. – Берегись… пламени… Оно… внутри… и… снаружи…

Она не обернулась. Поднялась наверх. Стража молча закрыла крышку Ямы. Гулкий стук дерева о камень прозвучал как похоронный звон.

Эйра стояла на площади, вдыхая чистый воздух, но он не приносил облегчения. В горле стоял ком. В ушах звенело. А внизу живота… там все еще тлел тот самый огонь. Запретный. Постыдный. И неутоленный.

– Ну как, сестрица? Убедилась, что твой зверь еще дышит? Или решила прикончить его сама?

Голос Хальдора прозвучал слишком близко и слишком громко. Эйра вздрогнула, резко обернувшись. Он стоял в нескольких шагах, прислонившись к стене амбара. На его лице играла привычная ядовитая полуулыбка, но глаза… его светлые, хищные глаза были пристально устремлены на нее. Они скользнули по ее доспехам, по ее бледному, потному лицу, по дрожащей руке на мече. И в них читалось не просто злорадство. Читалось знание, подозрение и расчет.

– Он умирает, – хрипло сказала Эйра, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Вороны скоро будут пировать.

– Умирает? – Хальдор усмехнулся. – Слишком медленно для моего вкуса. И для твоего спокойствия, похоже. Ты выглядишь… взволнованной, Эйра. Словно увидела призрак. Или… кошмар?

Его слова ударили с пугающей точностью. Он наблюдал. Всегда наблюдал. И, возможно, видел слишком много. Видел ее замешательство после ямы. Видел ее лихорадочный бред. А теперь видел ее выход из Ямы – взвинченную, бледную, в доспехах на больном теле.

– Озаботься своими делами, Хальдор, – отрезала она, пытаясь пройти мимо. – Или патруль границ проспал?

Он ловко шагнул, преградив ей путь.

– Мои дела – это благополучие Скарсхейма. И нашего отца. И его наследницы, – он намеренно сделал паузу. – Которая вдруг проявляет… нездоровый интерес к опасному пленнику. К тому, кто чуть не убил ее. К тому, кто, по слухам, связан с темными культами и драконьей скверной.

Его голос понизился до опасного шепота.

– Что он сказал тебе в яме, Эйра? Что за «бурю» ты развязала? И почему он смотрит на тебя… как на что-то большее, чем на тюремщика?

Эйра почувствовала, как по спине бегут мурашки. Хальдор был опасен, он учуял слабину. И он не упустит шанса использовать ее против нее.

– Он бредил! – резко сказала она, глядя ему прямо в глаза, вкладывая в свой взгляд всю ненависть, на которую была способна. – Бредил драконами и бурями. Как и ты сейчас. Отойди. Или я напомню тебе, кто здесь ярлин.

Она двинулась вперед, плечом задев его. Хальдор нехотя посторонился. Его лицо исказила злоба.

– Ярлин… пока что, – прошипел он ей вслед. – Но отец вернется. И я позабочусь, чтобы он узнал. Узнал о твоих ночных визитах к пленнику. О твоих разговорах. О том, как ты смотришь на него. Как на мужчину, а не на врага. Он не одобрит, сестрица. Не одобрит твою… слабость.

Эйра не обернулась. Она шла к длинному дому, чувствуя его ненавидящий взгляд у себя за спиной. Слова Хальдора жгли, как раскаленные угли. «Смотришь как на мужчину, а не на врага…» «Твоя слабость…»

Она вошла в прохладную полутьму дома, прислонилась к стене и зажмурилась. В ушах снова зазвучал его хриплый шепот из сна: «Дай мне твой огонь, Эйра…» Она сжала кулаки до боли. Нет! Никогда.

Она поднялась в свою горницу. Инги уже убрала осколки. Воздух все еще пах лекарствами, служанкой и дымом. Все тем же слабым запахом дыма. Эйра подошла к окну, распахнула ставни. Чистый воздух ворвался в комнату. Но запах дыма не исчез, он словно был внутри. В ее волосах? На коже? Или… в самом ее дыхании? Как в его?

Она подошла к медному полированному щиту, висевшему на стене – подарок отца за первую победу. И увидела свое отражение. Бледное лицо. Темные круги под глазами. Растрепанные волосы. И глаза… В них горело что-то дикое. Неузнаваемое. Страх? Жажда? Ярость? Или… тот самый огонь?

«Берегись пламени… Оно внутри… и снаружи…»

Эйра с яростным рыком схватила кубок со стола и швырнула его в свое отражение. Медь прогнулась с глухим стуком, исказив черты ее лица до неузнаваемости, превратив в чудовищную гримасу.

Она ненавидела его. Ненавидела Хальдора. Ненавидела отца за его отсутствие. Ненавидела этот проклятый запах дыма. Ненавидела свои сны. Ненавидела свое тело за его предательство. Ненавидела этот огонь внутри, который не гас, а только разгорался, угрожая сжечь все, что она знала, все, чем она была. Дочь ярла. Воительница. Хельгин Эйра.

И больше всего в этот момент она ненавидела себя. За слабость. За страх. За то, что враг в ледяной яме, умирающий и изувеченный, видел ее насквозь и, возможно, был единственным, кто понимал бурю, бушующую в ее душе. Бурю, которую она сама развязала, вонзив «Ледяной Зуб» в грудь его брата. И которая теперь грозила поглотить ее целиком.

Глава 5

Три дня. Три дня Эйра провела в плену собственной горницы, словно затравленный зверь. Слова Хальдора, его ядовитые намеки на ее «слабость» и «нездоровый интерес», висели в воздухе тяжелее запаха дыма, который все еще преследовал ее, слабый, но неистребимый. Он был везде: в складках одежды, в волосах, на подушке по утрам. Она стирала кожу до красноты, меняла рубахи, окуривала комнату шалфеем и можжевельником – бесполезно. Дым был внутри. Как тот огонь. Проклятый, сладкий, постыдный огонь, разожженный призрачными прикосновениями во сне и подпитанный его последними словами в Яме: «Берегись пламени… Оно внутри… и снаружи…»

Она избегала окна, выходящего на площадь, где стояла клетка. Избегала разговоров. Даже Инги получала лишь односложные приказы и чувствовала на себе ледяной взгляд. Эйра тренировалась. Яростно, до изнеможения, во внутреннем дворике за длинным домом, где ее не могли видеть чужие глаза. «Ледяной Зуб» гудел в ее руках, рассекая воздух, рубил соломенные чучела в клочья, оставлял глубокие зарубки на толстом дубовом столбе. Она вкладывала в каждый удар всю свою ненависть – к Рагнару, к Хальдору, к отцу, к самой себе. К своему телу, которое все еще помнило сон. К своей душе, которая смутно откликалась на боль в глазах пленника. К этому чертову амулету, который она не решалась выбросить, но и прикоснуться к нему боялась – он лежал в дальнем углу сундука, заваленный тряпьем, но его тепло, казалось, просачивалось сквозь дерево.

Физическая активность притупляла ярость, но не могла изгнать тень. Особенно ночью. Сны вернулись. Не такие яркие, не такие откровенные. Но он был в них. Его глаза. Синие искры во тьме. Его голос, шепчущий о буре, о ключе, о Спящем Гневе. И ощущение… связи. Как будто тонкая, раскаленная нить протянулась между ее грудью и темной глубиной Морозной Ямы. Она просыпалась с криком, с бешено колотящимся сердцем, с мокрым от пота телом и жгучей пустотой между ног.

На четвертый день пришел отец. Ярл Торгрим вернулся из поездки по случаю совета вождей. Его возвращение огласил гул боевых рогов и топот конницы. Эйра, стоя у окна своей горницы (на этот раз не выходящего на площадь), видела, как он въезжает во двор – огромный, седой, в сверкающей кольчуге и медвежьей шкуре на плечах. Его лицо, обычно суровое, как скала фьорда, сейчас было озабоченным, даже мрачным. Вести с совета были недобрыми. Она знала это по его осанке, по тому, как он коротко кивнул встречавшему Хальдору, не останавливаясь для разговора.

Сердце Эйры сжалось. Хальдор не терял времени. Он шел рядом с конем отца, что-то говоря быстро, горячо, указывая рукой… в сторону Морозной Ямы. Потом – в сторону ее окна. Ярл поднял голову. Его взгляд, тяжелый и не читаемый издалека, встретился с ее взглядом. Эйра инстинктивно отпрянула вглубь комнаты, как пойманная на воровстве. Он знает. Хальдор уже все рассказал. Про ее визиты к пленнику. Про ее «слабость». Про драконью скверну.

Час спустя ее вызвали в залу для пиров – длинное, просторное помещение с резными столбами, дымным очагом посередине и высоким сиденьем ярла на возвышении. Отец сидел там, ссутулившись, одной рукой опираясь на рукоять огромного боевого топора, стоявшего рядом. Перед ним на столе стоял кубок с медовухой, но он не пил. Хальдор стоял чуть поодаль, с лицом паяца, изображающего озабоченность, но в глазах светилось злорадство. В зале было несколько старейшин и военачальников. Все смотрели на нее.

– Дочь, – голос Торгрима был глухим, усталым. – Садись.

Эйра села на скамью напротив возвышения, спиной к двери. Она держала голову высоко, но внутри все сжалось в комок страха и гнева.

– Хальдор рассказывал мне… о странных вещах, – начал ярл, не глядя на нее, а разглядывая пламя в очаге. – О твоих… беседах с пленником. О его словах про бурю, драконов, древний гнев. О том, что ты… часто навещала его в Яме. – он сделал паузу, тяжелую. – И о том, что после одного из таких визитов… ты чуть не умерла от яда.

– Он лжет! – сорвалось у Эйры, но отец резко поднял руку.

– Не перебивай! – его голос грохнул, как обвал. – Я слушаю обе стороны. Ты знаешь закон. Ты знаешь цену словам. Хальдор говорит, что пленник – носитель скверны, связанный с запретными культами. Что его слова – не бред, а угроза. И что ты… поддалась его влиянию. Что он видел твою слабость.

Ярл наконец посмотрел на нее. Его глаза, цвета зимнего моря, были холодны и проницательны.

– Что скажешь в свое оправдание, Эйра?

Оправдание? Как оправдать кошмары? Как оправдать жар, который не гаснет? Как оправдать этот… этот интерес, который заметил даже Хальдор? Эйра сжала кулаки под столом. Она не могла говорить о сне. Никогда. Она должна была атаковать.

– Хальдор ищет повод опозорить меня, отец! – ее голос звучал резко, но звенел от напряжения. – Он всегда завидовал твоему доверию ко мне! Пленник бредил! От холода, от боли, от потери крови! Я допрашивала его, как военнопленного, чтобы узнать о его клане, о его намерениях! Да, он говорил безумные вещи! Но это не значит, что я им поверила! А яд… – она сделала глубокий вдох, – …яд мог быть подсыпан кем угодно! Может, тем, кто хочет меня устранить?

Она бросила убийственный взгляд на Хальдора.

Тот не смутился. Напротив, его губы растянулись в тонкой улыбке.

– О, сестрица, как ты предсказуема, – он покачал головой с ложной печалью. – Всегда виноват Хальдор. Но факты упрямы. Ты была одна с ним в Яме. Ты вышла оттуда отравленной. А он… – он сделал театральную паузу, – …он не просто жив. Он выжил. В ледяной яме. Со смертельной раной. Без еды. Без тепла. Это не просто сила, Эйра. Это нечеловеческая сила. Скверна. И ты… ты позволила ей коснуться тебя. Буквально.

Он кивнул в ее сторону.

– Спроси ее, отец, о талисмане! О странном артефакте, который она сняла с мертвеца! Который она прячет! Который, я уверен, теплый на ощупь!

Эйра почувствовала, как земля уходит из-под ног. Как он узнал?! Эйвинд? Кто-то из стражников, обыскавших Рагнара после боя? Предатель среди слуг? Она невольно коснулась пояса, где раньше носил мешочек, и этот жест был красноречивее любых слов. Она увидела, как взгляд отца стал еще холоднее. Как старейшины переглянулись, шепча что-то.

– Что за талисман, дочь? – спросил Торгрим. Его голос был тише, но опаснее.

Эйра замерла. Признаться – значит подтвердить слова Хальдора о странном трофее, о скверне. Солгать… но коготь могли найти при обыске. А Хальдор явно знал.

– Это… трофей, – выдохнула она. – Снят с убитого врага. Ничего особенного. Просто… диковина.

– Покажи. – потребовал ярл.

Эйра медленно поднялась. Все глаза были прикованы к ней. Она чувствовала жар стыда и ярости на щеках. Она вышла из залы, поднялась в горницу. Рука дрожала, когда она открыла сундук, разгребла тряпье и коснулась… гладкой, теплой поверхности обломка когтя. Тепло пульсировало в такт ее бешено колотящемуся сердцу. Она судорожно сжала его в кулаке и понесла вниз.

В зале воцарилась гробовая тишина, когда она протянула коготь отцу. Тот взял его, взвесил на ладони. Его брови сдвинулись. Он провел пальцем по гладкой поверхности, по слому с синими прожилками.

– Теплый… – пробормотал он. – Как живой…

Он посмотрел на Эйру, потом на Хальдора.

– Вёльва. Позовите вёльву Грид.

Легендарная провидица Скарсхейма, старая, как скалы, слепая, но видящая больше зрячих, пришла, опираясь на посох из черного дерева. Ее лицо было покрыто татуировками древних рун, а пустые глазницы казались бездонными. Запах сушеных трав и чего-то древнего, пыльного, шел от нее. Ярл молча протянул ей коготь.

Вёльва взяла артефакт дрожащими руками. Поднесла к безглазым глазницам. Провела по нему пальцами, губы ее беззвучно шевелились. Потом прижала коготь к груди, к сердцу. И замерла. Минуту. Две. Зала затаила дыхание.

Потом вёльва закачалась. Из ее горла вырвался тихий, леденящий душу стон. Она уронила посох. Коготь выпал у нее из рук на соломенный пол с глухим стуком.

– Кровь!.. – прошипела она, ее голос был как скрип ветвей на морозе. – Древняя кровь… Проклятая кровь!..

Она задыхалась, хватая ртом воздух.

– Пламя… под снегом… Глаза во тьме… открываются!..

Она повернула свою слепую маску к Эйре.

– Ты… принесла его!.. Ты разбудила Тень!.. Он… зовет! Он… в тебе!.. Огненная нить… связь… смерть или… погибель!..

Вёльва забилась в припадке, ее тело сотрясали судороги. Старейшины в ужасе отпрянули. Хальдор побледнел, но в его глазах читалось торжество. Ярл Торгрим встал, его лицо было каменным.

– Унесите ее! Успокойте! – приказал он. Слуги бросились к вёльве. Поднялся шум, гам. Но Торгрим не сводил глаз с Эйры. Его взгляд был тяжел, как глыба льда.

– Ты слышала, дочь?

Эйра стояла, окаменев. Слова вёльвы вонзились в нее, как ледяные кинжалы. «Он… в тебе!.. Огненная нить… связь…» Она чувствовала это! Эта нить во сне, этот жар! Это было реально? Не бред? Не воображение? А коготь… он был проклят!

– Отец, я… – начала она, но он резко перебил.

– Молчи! – Он указал на коготь, валявшийся на полу. – Эту скверну – в огонь! Немедленно!

Воин поднял коготь, но бросить его в очаг не успел. Дверь в залу распахнулась с грохотом. Вбежал запыхавшийся стражник, лицо его было искажено ужасом.

– Ярл! Клетка! Пленник!

Все повернулись к нему. Эйра почувствовала, как сердце остановилось. Рагнар.

– Что с ним? – рявкнул Торгрим.

– Он… он не умирает! – выпалил стражник. – Рану… она… она заживает! И… и глаза! Богами клянусь, ярл, глаза у него… горят! Как синие угли!

В зале повисла мертвая тишина. Даже вёльва затихла в углу. Все смотрели на Эйру. С осуждением. Со страхом. С отвращением. Она принесла это. Она принесла скверну в Скарсхейм. И она была с ней связана.

Хальдор громко сглотнул.

– Видите, отец? – его голос дрожал от напускного ужаса. – Скверна! Она уже действует! Он восстает из мертвых! А она… – он указал дрожащим пальцем на Эйру, – …она знала! Она чувствовала! Она не дала добить его! Она защищает его!

– НЕТ! – крик Эйры сорвался с губ, полный отчаяния и ярости. Она рванулась к Хальдору, забыв обо всем. – Ты лжешь! Я хочу его смерти! Я ненавижу его!

Но ее остановил железный взгляд отца. Он поднялся с высокого сиденья. Казалось, он вырос на глазах, заполнив собой всю залу. Его лицо было страшным в своей ледяной ярости.

– Достаточно! – его голос потряс стены. – Пленник выжил вопреки всему? Значит, боги или иные силы хранят его для чего-то. Мы не будем искушать судьбу. И не будем сжигать артефакт… пока. Вёльва коснулась его. Мы должны знать что это. И зачем оно ему.

Он посмотрел на коготь в руках воина, потом на Эйру. Его взгляд был как удар топора.

– А ты, дочь…

Он не договорил. Шум снаружи внезапно усилился. Крики. Топот. Звон оружия. Дверь снова распахнулась. Ворвался Бьярн, его лицо было в саже, кольчуга порвана.

– НАПАДЕНИЕ! С юга! «Крылья Ночи»! Они прорвались через заслон! Горят склады!

Хаос. Ярл схватил свой топор. Старейшины и воины бросились к оружию. Хальдор выхватил меч, его страх мгновенно сменился боевой яростью. Эйра автоматически схватилась за рукоять «Ледяного Зуба». Адреналин заглушил все – стыд, страх, ярость на Хальдора, мысли о Рагнаре. Враг у ворот! Скарсхейм в опасности!

Она выбежала из длинного дома следом за отцом. Воздух был горьким от дыма – настоящего, густого, черного. С южной окраины поселения, где стояли амбары и кузница, вздымались языки пламени, оранжево-красные на фоне серого неба. Слышался дикий боевой клич, звон стали, крики раненых. Фигуры в черных плащах с вышитыми серебром стилизованными крыльями на спине метались в дыму, сражаясь с воинами Скарсхейма.

– Ко мне! – ревел Торгрим, ведя своих верных воинов к месту боя. Эйра бросилась следом.

Но проходя через центральную площадь, она невольно бросила взгляд на клетку. И замерла.

Рагнар стоял. В своей тесной, грязной клетке, он стоял во весь рост, держась за жерди. Его рана… она была видна сквозь разорванную рубаху. И она… действительно затягивалась. Не полностью, но ужасный разрыв от секиры Бьярна покрылся темной, блестящей коркой, воспаление спало. Но не это было самым страшным.

Он смотрел. Не на бой. Не на пожар. Он смотрел прямо на нее. Сквозь дым, сквозь расстояние. Его глаза… Бьярн не соврал. Они горели. Не крошечными искрами. Яркими, холодными синими пламенами, освещающими его изнутри. Как два осколка полярного сияния, вставленных в глазницы. И в этом взгляде не было ни боли, ни вызова. Было… предвкушение. И знание. Как будто он ждал этого нападения. Как будто знал, что «Крылья Ночи» придут. За ним? За когтем? За ней?

Их взгляды встретились. И в этот миг Эйра почувствовала это снова. Ярче, чем когда-либо. Тонкую, раскаленную до бела нить. Она протянулась от его синих пламен прямо к ее груди, к самому сердцу. И по ней ударил ток – не боли. Жары. Силы. Желания. И страха. Дикого, первобытного страха.

«Он… зовет! Он… в тебе!» – эхом прозвучали слова вёльвы.

Рагнар медленно, едва заметно, кивнул ей. Как союзнику. Как сообщнику по этой безумной связи. И губы его шевельнулись, формируя беззвучное слово: «Буря…»

– ЭЙРА! – рев отца вырвал ее из гипноза. – ВПЕРЕД! ИЛИ ТЫ С НИМ ЗДЕСЬ ОСТАНЕШЬСЯ?

Она рванулась прочь от клетки, от его пылающего взгляда, от этой жгучей нити. Она бежала к огню, к крикам, к врагу, которого видела, которого могла убить. Бежала от врага невидимого, который был внутри нее и в клетке на площади. От связи, которая была страшнее любого меча. От запретного влечения к тому, кто должен был быть только ненавистью и смертью.

Но бежать было бесполезно. Она знала. Буря, которую она развязала, наконец накрыла Скарсхейм. И Рагнар, пленник с горящими синими глазами, стоял в самом ее эпицентре. А она была с ним накрепко связана огненной нитью страха, ненависти и чего-то еще, бесконечно более опасного. Их битва только начиналась и ставки в ней были выше жизни и смерти.