Читать онлайн Последний шанс

Глава 1

Лиза до упора повернула замок в ванной, открыла кран с водой и опустила крышку унитаза. Обнаружив на ноге тёмный жёсткий волосок, она попыталась схватить его и вырвать из бледной кожи. Другой рукой она держала нагревшийся смартфон. Динамик трещал, когда голос матери соскальзывал на верхние октавы. «Какие крепкие лёгкие», – подумала Лиза, насчитав сотню слов в минуту. Елена Андреевна словно пыталась побить рекорд третьеклассника по скорости чтения. Лиза взглянула на экран – поток сознания длиною в семь минут. Чуть меньше, чем у Джойса.

«Знаешь что дорогая не надо мне отвечать так будто ты испахалась на своей работе тоже мне нобелевский лауреат твою мать ты шатаешься там на своих тупорылых шоу это не дает тебе повода так разговаривать со мной будто я перед тобой виновата теперь не жалуйся на жизнь какого чёрта ты мне огрызаешься когда между прочим ты живешь в моей квартире и да это я покупала вазу которую ты разбила пока веселилась со своими придурками кстати я же тебе говорила что надо держаться подальше…» – вся эта тирада звучала как дождь в середине марта – громко и промозгло. Его капли назойливо стучат в окна, от этой дроби не скрыться ни за закрытой дверью, ни под одеялом. И вдруг наступает тишина. Солнце игриво скалится за облаками и мир оживает до тех пор, пока ливень не начнётся снова. Без предупреждений и прогнозов синоптиков. «Мамочка, пожалуйста, прекрати».

«Может, у неё синдром Туретта?» – подумала Лиза, когда в несвязной речи начали невпопад проскальзывать ругательства и оскорбления в адрес всех, кого только могла припомнить Елена Андреевна в эту минуту. «Мамочка, умоляю, остановись».

Елене Андреевне скоро пятьдесят. На её кукольном лице или, как она называла, «бэбифейсе» уже значились заметные морщины, а осиная талия заплывала килограммами, с которыми женщина боролась слезами, упрёками и обещаниями. Однажды она позвонила Лизе, чтобы пожаловаться на то, что снова съела целую плитку шоколада на ночь. Лиза же по неосторожности напомнила о неутешительной цифре на весах. Тогда разразился скандал, ведь «соплячка лезет не в своё дело». Лучше бы за собой следила. В другой раз Лиза на подобную реплику ответила, что шоколад повышает настроение, и вообще, её мама в прекрасной форме – не хуже, чем десять лет назад. Но и такой подход не устроил Елену Андреевну. Она обвинила дочь в неприкрытой лести и очевидной дурости. Лиза страшно боялась, что однажды мама сойдёт с ума. Совсем как бабушка. И прабабушка. И сестра прабабушки. Всё начиналось именно так – сначала беспочвенные скандалы, за ними – маниакальные действия, например, бабушка любила до блеска натирать зеркало в прихожей, пока оно наконец не треснуло. Затем – клиника, в народе известная как «психушка», а в конце пути – смирение и тотальное одиночество.

По пятницам Елена Андреевна любила выпить шампанского. «Я что, по-твоему, алкашка подзаборная? Это Клико!» – оправдывалась мама перед дочерью, которая наотрез отказывалась разговаривать с ней после трёх бокалов. «Мамочка, пожалуйста, хватит». Этот день пора помечать в календаре, думала Лиза. Ведь именно по пятницам ей приходилось подбирать правильные слова сильнее, чем в любой другой день. Это нужно было для того, чтобы вовремя остановить Елену Андреевну, которая норовила поделиться секретами своей сексуальной жизни – девушку буквально воротило от подобных разговоров. И если эта тема не устраивала дочку, тогда мама переходила к своей любимой – начинала отчитывать Лизу за неправильный выбор карьеры: «Кому нужны твои тексты, однажды эти социальные сети лопнут как воздушный шар…» и прочее. Но наиболее близкими к воздушному шару были нервы Лизы – вот уж они точно могли лопнуть в любой момент. Она давно научилась придумывать убедительные причины не созваниваться и не встречаться с матерью в выходные. Чаще всего сваливала на вымышленные встречи с людьми, которых Елена Андреевна не считала мудаками, придурками и идиотами. К счастью, их было не так уж и мало – как правило, все они занимались чем-то «нормальным» и получали «нормальные» деньги, а не фантики, которыми рассчитывались с Лизой, как иногда шутила мама.

Елена Андреевна стала матерью в двадцать два, через два года после того, как вышла замуж за отца Лизы – Михаила Сергеевича, который был старше Лены на десять лет. Тогда у Мишани, как называли его близкие, уже был свой небольшой автосервис, который позднее разросся до промышленных масштабов и превратил Мишаню сначала в упитанного Михаила, а затем – в седеющего Сергеевича. Лена была красавицей и заядлой экстремалкой – каждый год она сплавлялась по живописным рекам, зимой каталась на лыжах, летом погружалась с аквалангом и даже несколько раз прыгала с парашютом – об этом гордо свидетельствовали начищенные до блеска рамки с фотографиями. Любовь внесла свои коррективы. Совсем скоро Лена отказалась от активного образа жизни в пользу борщей, лепки пельменей, уборки и воспитания дочки. Лиза родилась больным ребёнком – они с Леной пролежали в роддоме около двух месяцев, борясь поочерёдно то с краснухой, то с дерматитом, то с отитом, то с рахитом. Болезни, которые одолевали маленькое тело малыша легко можно было составить в четверостишие и повесить на первом этаже поликлиники. В два года Лизе диагностировали тяжёлую форму астмы и Елена Андреевна оказалась прикованной к коробке с лекарствами, медицинскому справочнику и расписанию на холодильнике. Почти каждый час их жизни отмечался таблетками, витаминами и уколами, благодаря чему к тринадцати годам Лизы они смогли отказаться от дюжины препаратов в пользу поддерживающей терапии. Тогда у Лизы начались панические атаки, но они казались смешным недоразумением по сравнению с тем, что приходилось переживать семье раньше.

Михаил Сергеевич подарил дочке квартиру на её восемнадцатилетие за успехи в учёбе – она легко поступила на филологический факультет МГУ и была образцовым ребёнком, который больше всего в жизни стремился к независимости и сепарации от по привычке гиперопекающей матери. Отпустить дочь в самостоятельное плавание было нелегко, и Елена Андреевна согласилась на это только с тем условием, что Лиза каждый день будет созваниваться с ней. «Окей!», отмахнулась Лиза, ведь тогда они были почти подружками. Несмотря на то, что Елена Андреевна могла часами говорить о платьях, выбирая прикид на очередной праздник, или о морщинах, которые отравляли ей жизнь, Лиза с уважением слушала и впитывала каждое слово мамы.

С самого детства Лизу окружали любовь и забота добрых, крутых родителей. Одноклассники ей завидовали, у них-то предки были заняты своей жизнью. Однажды Лиза поймала себя на мысли о том, что ей скучно жить без драмы,– вот бы устроить бунт и сбежать из дома! Но родители почему-то чувствовали свою вину за то, что организм Лизы то и дело сбоил как старый компьютер, который жалко выкинуть, и соглашались почти на любое пожелание дочери. Их сочувствие не знало границ: Лизе никогда не запрещали гулять с друзьями, смотреть допоздна кино или читать книги с фонариком. Они старались воплощать для неё даже самые бредовые затеи. Михаил Сергеевич любил вспоминать, как водил дочку на занятия конным спортом после того, как она вдохновилась им в каком-то американском фильме. Похожие истории были со сноубордингом, фотографией, актёрским мастерством, теннисом, фигурным катанием и прочим. Единственное, что удалось Лизе довести до конца – это класс фортепиано в музыкальной школе. Сейчас она иногда садилась за инструмент, чтобы наиграть вступление из «I Will Survive».

Близкие отношения Лизы с матерью начали портиться по мере взросления одной и увядания другой. Елена Андреевна отчаянно глупела в статусе домохозяйки и всё чаще срывала обиду за унылую жизнь на дочери. Она ждала, что Лиза вот-вот станет самой успешной женщиной мира, а Елена Андреевна сможет похвастаться – всё это благодаря ей и её заботе. Лиза всё сильнее хотела оправдать надежды мамы и вскоре это чувство начало уничтожать её изнутри. Масла в огонь подливали психологи – «Ты никому ничего не должна», говорили они. Да нет, блин. Должна.

– Лизик, ну что, когда маме дачу подаришь? – ехидничала Елена Андреевна, когда Лиза жаловалась на усталость. Дача у них вообще-то была, но маме всегда хотелось что-то получше.

– Займись ты уже чем-нибудь нормальным, а, – с усмешкой протягивала Елена Андреевна, когда Лиза пыталась оправдаться.

«Сама займись чем-нибудь нормальным», – проговаривала про себя Лиза. Она несколько раз намекала матери на то, что той стоит найти какое-нибудь занятие, даже предлагала подарить абонемент в фитнес-зал или оплатить курсы французского. Эти разговоры раздували маленькое тело Елены Андреевны до вселенских масштабов – она была готова взорваться от злости и разреветься от подобной неблагодарности. «Забыла, что ты жива благодаря мне?», в истерике обращалась она к Лизе.

Каждый скандал Лизы и Елены Андреевны начинался из воздуха – матери всегда казалось, что она не сказала «ничего такого», а Лиза опять не может держать язык за зубами. Вот только всё, что делала Лиза на протяжении всей своей жизни лучше остальных, – это держала язык за зубами. Почти на любую просьбу или приказ матери она послушно отвечала «Да, мам», «Ты права», «Как скажешь, мамочка».

«Согласись, но сделай по-своему» – таким было кредо Лизы, которое позволило ей быстро найти подход не только к собственной вспыльчивой матери, но и к работодателям. Где бы ни работала Лиза, она всегда была ценным сотрудником, выполнявшим на «отлично» все свои задачи. Она не перечила указаниям, буквально читала мысли и стеснялась просить премии. Так одна работа сменялась другой, а имя редактора Лизы Смирновой кочевало из одного издания в другое. Когда она получила должность SMM-редактора в одной из старейших программ федерального канала, была уверена, что это и есть то самое начало большого пути. Мужчины и женщины в дорогих костюмах и просторных кабинетах одобрительно кивали, когда Лиза просила повышения, но дальше кивков дело никуда не двигалось. Она ждала повышения как манны – наконец она сможет порадовать маму и доказать самой себе, что она достойна большего. Но время шло, а дачу на берегу речки для родителей Лиза до сих пор не могла себе позволить.

Мир буквально рухнул перед её миниатюрным лицом с аккуратным носиком, когда генеральный продюсер объявил о знакомстве с новым шеф-редактором. Лиза рассчитывала, что ни с кем знакомиться не придётся, ведь шеф-редактором должна была стать она. Лиза послушно провела встречу, представила своих коллег и, конечно, снова промолчала. Это в иллюзорном мире социальных сетей она говорила много – только теперь ещё и обезличенно. В её задачи входило трогательное описание долгожданных встреч, ими Лиза заставляла комментаторов тыкать на плачущие жёлтые рожицы. В реальности Лиза была одной из самых молчаливых девушек, каких только можно встретить сегодня. Она чувствовала, что должна изменить что-то, крикнуть во весь голос: «Я здесь!», но как только она собиралась это сделать, к горлу подкатывал ком и баллончик, послушно выпавший из сумки, снова заставлял молчать. На всякий случай, чтобы не задохнуться. Ты инвалид. Инвалиды молчат и радуются тому, что живы. Так успокаивала себя Лиза. Впрочем, инвалидом она не была. Она была маленьким человеком в огромной куртке, которая помогала ей выглядеть сильнее, выше, увереннее. Чёрт возьми, думала про себя девушка, почему моя мать не боится нести пургу и её всегда все слушают, а я… Долгий и нудный самоанализ приводил к простому, но неутешительному выводу – Лизе нужно было сделать что-то, что изменило бы её жизнь раз и навсегда. Что заставило бы Елену Андреевну уважать её. Тогда она бы действительно стала сильнее, выше, увереннее… Только что?

В пятницу вечером Лиза пришла с работы, налила в стеклянный стакан колы без сахара и листала меню доставки итальянской кафешки. Раздался звонок, на экране высветилось имя – «Мамочка». Они несколько минут обсуждали гардероб на зиму, болтали о погоде, рассказывали друг другу последние новости. Елена Андреевна ругалась на начальство Лизы за то, что они снова не поставили её на должность шеф-редактора, и Лизу так подкупила эта поддержка, что она решила поделиться с мамой тем, что беспокоило её уже несколько лет.

–Мам, слушай, хотела посоветоваться. Как думаешь, может быть, мне новую работу поискать? Ну, что-то более…весомое что ли.

–А что случилось? Надоело джинсы просиживать? – как она это делает, подумала Лиза. Как её матери удаётся одним смешком вонзить в тело дочки острый кинжал самобичевания?

–Да нет, просто думаю, я могла бы достичь большего. Может быть, в рекламе или…

–Лизик, я не знаю. Тебе уже не восемнадцать… Держись за место, уж какое есть. Тем более, вроде тебе нравилось? – Лиза чувствовала, что матери этот разговор кажется скучным. Да найди же в себе силы поддержать, мысленно умоляла она мать.

–Да, мне всё нравится. Просто думаю, что я могу больше, чем просто писать посты… – Лиза буквально наводила мать на правильные слова: «Да, конечно, ты можешь больше!», неужели это так сложно?

–Ну, Лиз, я давно говорила, что надо работать, работать, работать… Но ты же у нас слабенькая.

– Ладно, забей.

–Так вы же там людей ищите. Вот попробуй найти кого-то, как Женька, коллега твоя. Вон у неё как хорошо получается, и бабулек находит, и детишек, даже в новостях я слышала про неё, помнишь? Она, конечно, молодец… Слушай, а ей помощники не нужны?

–Мам, ну… Я совсем другим занимаюсь.

–Что ты от меня хочешь? Твои соцсети эти – курам насмех. Ты сама говорила, что хотела бы попробовать искать людей. Но только там ведь на стульчике не посидишь, там работать надо…

–Да, да. Я поняла. Спасибо, мамуль, – Лиза хотела положить трубку, заказать себе еду и включить любимый сериал.

–Ты представляешь, я тут платье увидела, помнишь, когда в Испании были пару лет назад, я себе покупала зелёное с белыми цветочками, помнишь, да? – Елена Андреевна уже мчалась в своих мыслях где-то по солнечной Барселоне.

–Угу, – промычала Лиза, едва ли уловив мысль матери.

–Так вот, слушай, нашла новый магазинчик, там сейчас коллекция новая, очень похожая на ту! Я вот думаю, может мне примерить сгонять? Поедешь со мной?

– Мамуль, я устала, хочу поужинать и спать, ладно? Поговорим потом?

– А где ты упахалась так? – дружелюбный тон матери сменился на язвительный лад.

–Устала на работе, – Лиза чувствовала, что начинала раздражаться и держать себя в руках становилось всё сложнее.

–Мм, устала. Ты бы говна жрала поменьше. А то здоровья и так нет, ты ещё пичкаешь себя мочой этой газированной. Спать ложись раньше, от сериалов своих всё равно не умнеешь…

– Мамуль, давай ты тоже отдохнёшь? – Лиза попыталась потушить пламя, которое разгоралось со страшной силой, но в тот же миг осознала, какую допустила ошибку. Она вспомнила, что сегодня пятница. Лиза почувствовала, как по телу пробирается жар и начинает пульсировать в висках. Мама молчала. Лиза надеялась, что сейчас она отрежет короткое «Ок» и положит трубку. Но на том конце провода продолжали молчать. Через мгновение в трубке раздалось: «Знаешь что дорогая не надо мне отвечать так будто ты испахалась на своей работе тоже мне нобелевский лауреат…».

Тёмный волосок выскальзывал из запотевшей руки и никак не хотел покидать бледную кожу.

Глава 2

Густой хвойный лес окружал деревню Кыштынайку манящим запахом и звенящей тишиной. Вдоль леса протекала река Кыша, которая мелодично разделяла города Наул и Кышта. Несмотря на близость к природе, городские редко выезжали на пикники и дачи в этом направлении – здесь часто шёл дождь и не было гипермаркетов. Про эти места в городах давно ходили легенды – в них и бабайки, и волки-великаны, и обычные педофилы. В общем, Кыштынайка была чем-то вроде пропасти на карте – не ходите, дети, в Кыштынайку гулять, шутили местные. Тем не менее, деревня тихо, но всё-таки жила. Более того, населяли её не только старики. Близость к городу позволяла работать там и при этом не тратить деньги на жильё – построить дом в Кыштынайке было многим дешевле, чем купить городскую квартиру. Однако не все выдерживали монотонный ритм разбитой дороги, поэтому ближе к полтиннику отказывались от городских должностей и пускали корни в деревенскую землю – устраивались в местный детский сад, начальную школу, на лесорубку.

Нрав кыштынайских жителей отличался от их соседей необъяснимым самолюбием. Каждый из них считал себя на голову выше и лучше соседа. Зависть перерастала в откровенную злобу, поэтому лучшее, на что могли надеяться новые жильцы Кыштынайки – на безразличие со стороны местных. По крайней мере, это означало, что на тебя плевать. По крайней мере, до тех пор, пока не появится предмет зависти или повод для сплетен – здесь их особенно любили и уважали.

Чете Гаубердиных вот уже больше пяти лет удавалось оставаться в тени деревенских сплетен и скандалов. Алия и Искандер переехали сюда из другой деревни под Наулом, что стояла в сотне километров от Кыштынайки. Что у них там случилось – никто не знает, но ходили слухи, что у Алии родился мёртвый ребёнок, и ей было больно возвращаться в родной дом, который пришлось продать. Между прочим, сыну министра по каким-то там городским делам, так и говорили. Здесь же они с мужем построили новый, небольшой, но крепкий одноэтажный домик, малюсенькую баню и соорудили пасеку. Искандер был завидным строителем – говорили, что его друзья по молодости – большие люди в городе. Они помогали бывшему товарищу находить наиболее выгодные заказы. Правда, ради них ему приходилось на пару месяцев, а то и на полгода уезжать в строительные командировки. Небольшой отпуск проводил дома и опять на стройку. Гаубердины жили тихо, в конфликты не вступали, сплетни старались обходить стороной, разводили пчёл, торговали мёдом. Продажа шла легко – Гаубердины всегда охотно шли на торг. Это подкупало соседей – они старались не портить отношения с теми, от кого была польза. Несмотря на это, тучная Алия то и дело давала повод для судачеств. Говорили, что она сумасшедшая. Особо смелые крутили пальцем у виска за спиной соседки.

Родоначальницей слухов о невменяемости стала смерть собаки Гаубердиных. Искандер привёз жене в подарок щеночка дворняги, которого назвали Лайкой. Построили ей будку рядом с домом, много игрались. Но как только Искандер уезжал на стройку, Алия в тот же миг словно забывала о существовании питомца: переставала кормить и обращать на Лайку какое-либо внимание. Лайка жалобно скулила сутками напролёт и вглядывалась в лица прохожих, как бы умоляя спасти. Она рычала на хозяйку, приносила ей в зубах почерневшую миску, а Алия как не замечала. Как будто и нет никакой собаки. Через год Лайка умерла. Искандер тогда уехал всего на пару месяцев, а Лайка залезла в будку и померла – видели, как Искандер выволакивал труп и рыдал. Рыдал, закапывая исхудавшую тушу под яблоней, стоявшей прямо посреди участка.

На Лайке странности не закончились. Следующий эпизод случился примерно через полгода. Соседка купила у Гаубердиных мёд, открыла банку и увидела, что прямо на поверхности густой жёлтой жижи лежало стекло. Она побежала разбираться, кричала, размахивала осколком перед лицом Алии, которая лишь пожала плечами, развернулась и закрыла дверь прямо перед носом пострадавшей. С тех пор мёд стали покупать реже, и то, только в присутствии Искандера. Тщательно проверяли банки, брали с собой ложки и елозили ими по дну.

Невменяемость и нелюдимость Алии соседки объясняли потерей ребенка. Это ж горе какое – в двадцать восемь лет завести первенца и тут же потерять его, не успев приложить к груди. Этим и объясняли покорность мужа Алии – Искандер заботился о ней, ухаживал, ласково обнимал, за что быстро схлопотал себе нелестное прозвище подкаблучника мегеры. Здесь таких не любили и не уважали. На местные праздники, свадьбы, похороны никто Гаубердиных не звал, а они и не рвались.

Несколько раз в год к Гаубердиным приезжали друзья – пара из Кышты. Рустам служил старшим лейтенантом в отделе милиции, а его жена – тонкая и летящая Гузелька – сторожила домашний очаг. Гузель с Рустамом гостили в Кыштынайке одни выходные, а потом возвращались в город. Как только их машина подъезжала к дому Гаубердиных, выбегал радостный Искандер – обнимался с Рустамом, как будто десять лет не виделись. Алия при встрече с Гузель тоже расцветала на глазах. Она выходила встречать подругу в чистом ярком платье, которое скрывало её массивные ноги и общую тучность. Густые чёрные волосы Алии почти всегда были собраны в толстую косу. Конечно, она выглядела так, будто могла раздавить Гузель одной правой, но всё же старалась быть ей ровней – так же много улыбалась, смущалась и немного сутулилась.

Местным эта парочка долго не давала покоя – кто они и как связаны такие опрятные городские со «странными» Гаубердиными? Вскоре выяснили, что Рустам с Искандером дружили ещё со школы. Как-то Искандер разговорился с соседом, которому строил баню, расчувствовался и всё рассказал. Оказалось, когда Алия была беременна, Рустам много помогал им – договорился в больнице, помог переехать на время в город, в квартиру тётки, а Гузель не давала Алие скучать, пока Искандер был на заработках. После того, как Алия родила мёртвого малыша, они предложили Гаубердиным насовсем перебраться в город – обещали помочь и с квартирой, и с работой. Убеждали, что от потери в городе будет легче оправиться. Гаубердины предложения не приняли, но о переезде задумались – не в город, а в Кыштынайку.

Алия набрала в весе, мешки под глазами спали, ушёл сероватый оттенок лица, который держался на ней года три после переезда. Однако в ряды местных красавиц войти ей всё-таки не удалось – те отличались особой ехидной улыбкой, беличьими глазами и лисьей плавностью движений. Алия же была топорной, редко улыбалась, а в тёмных глазах всегда таилось нечто отталкивающее. Соседи говорили, что на всех неугодных она наводила порчу – иначе как ещё объяснить, что у одной соседки отнялась нога после того, как попробовала мёд Гаубердиных, а у другой и вовсе перестал видеть левый глаз. «При чём тут водка? – яростно кричали местные, – это всё гадина эта – Алиюшка!».

Всё изменилось в конце марта. На дорогах уже почти растаял снег. Природа становилась светлее, зеленее, ярче. Вместе с ней преобразилась и Алия – стала радостно со всеми здороваться, улыбаться, а двух соседок даже пригласила в гости на чай, одной из которых подарила целую бутылку кумыса. Такие изменения не могли остаться незамеченными и повлекли за собой ворох сплетен. Кто-то предположил, что это обострение психического заболевания, кто-то объяснял жизнерадостность соседки водкой, а кто-то пустил слух, что Алия беременна. За эту догадку все мигом ухватились и стали под любым предлогом напрашиваться к Гаубердиным, чтобы внимательно посмотреть на живот Алии. Надо отметить, что и Искандер как-то преобразился – выпрямился, расцвёл. Щедро угощал мёдом, а кое-кому даже замок бесплатно починил.

Искандер уехал на стройку в Наул, когда Алия была примерно на восьмом месяце. Она каждый день листала книгу о родах и беременности, которую привезла для неё Гузель. В свободное время шила костюмчики, чепчики, носочки. В её душе всё трепетало от радости – скоро она станет мамой. Своих родителей Алия почти не помнила. Её мать умерла во время родов, а отец после её кончины допился до смерти. Воспитывала Алию нанайка, которая не отличалась чуткостью и сердобольностью. Жизнь в деревне с ней была похожа на прислуживание. Тупое, монотонное и бесхарактерное исполнение обязанностей в глухой, забытой богом деревне. Нанайка умерла, когда Алие исполнилось восемнадцать. Соседи уважали Флюзу Хасановну при жизни, поэтому самостоятельно организовали ей похороны и помогли устроить Алию в местную школу учительницей математики. Вскоре она познакомилась с Искандером, который нашёл в деревне пристанище и помогал по строительству местным. Позже Искандера стали вызывать на строительство в города – до этого они с Алиёй жили в скромной избушке умершей нанайки. Алия вела хозяйство, работала в школе и как примерная жена поддерживала мужа, заботилась о нём, пекла губадию, беляши, варила куламу и пыталась забеременеть. В город Алия не рвалась – боялась бандитов, нищеты, людей. Бабушка приучила Алию к труду и к смиренному принятию женской доли, научила вести хозяйство, доить коров, готовить. Гнетущая рутина почти отточила сердце в камень, поэтому Алие хотелось скорее познать простые женские радости – тяжесть большого живота,      боль схваток и нежное прикосновение младенца. Ожидание первенца было таким мучительным и таким сладким одновременно – Алия сшила кучу одежды, засушила полевые цветы, чтобы украсить ими так называемую «детскую», договорилась с соседями об обмене двух бутылок свежего кумыса на ненужную детскую кроватку.

В роддоме, когда узнали возраст Алии, едва ли не схватились за голову: «Двадцать восемь и рожать? С ума сошла? Где вас только таких находят…», – запричитала медсестра, когда старородящая Алия доковыляла до сестринской, чтобы спросить, почему у неё идёт кровь.

Алию моментально увезли в родовую палату и заставили рожать. Тогда девушка не знала, что роды мёртвого ребёнка проходят почти так же, как и живого. Только врачи общаются более грубо – торопятся, чтобы помочь живому малышу в соседней палате.

«Тридцать три». «Мне тридцать три года». «Я не смогла родить пять лет назад, почему я решила, что смогу сейчас?». «Искандер обещал приехать». Все эти мысли кружились в голове Алии, затмевая одна другую. Однако она всячески пыталась отогнать их от себя, гладила низ живота и пыталась утихомирить неутешительное предчувствие. Она молилась Аллаху, просила у него пощады за все грехи. Алия размышляла, почему Аллах распорядился её телом так, чтобы оно не смогло выносить ребёнка? Чем она это заслужила? Мысли прервал стук капель воды о деревянный пол.

Алия смотрела на вытекающую из её промежности кровь, на деревянный пол, покрывающийся густыми тёмными каплями. Она вдруг вспомнила об Искандере— за что ему это всё? А может быть, дело в нём? Это не она, а он не заслуживает их ребёнка! Алия стояла посреди комнаты и не знала, за что хвататься. У неё уже был план, но он был слишком рискованным. И, тем не менее, это был последний шанс.

Появись подобная мысль у любого другого человека, он бы моментально её отбросил и перекрестился. Слишком страшно, слишком жутко. Но Алия привыкла к жути за свою деревенскую жизнь. Всё пространство крохотной душонки в массивном теле занимала обида – на всевышнего, природу и человечество в целом. Кто-то уезжал жить свою красивую жизнь в город, а кто-то – подписал приговор горбатиться всю жизнь в деревне. Но жизнь и тех, и других всегда украшала семья. Детишки, праздники, столы, ломящиеся от угощений, соседские внимание и поддержка. У Искандера и Алии не было ни малейшего шанса стать частью этой идиллии. По крайней мере, так думала Алия, оправдывая свой план. Алия подсчитала, что муж должен был вернуться домой через два месяца. Не много и не мало – действовать надо было очень быстро. Она самостоятельно приняла у себя      роды,       достала маленький трупик между окровавленных и запотевших ног, пролежала так около часа. Потом заставила себя встать, переодеться и уложить маленькое тело в коробку из-под рыночной обуви. И чего она так боялась, плакала? Та же мёртвая собака. Алия      бешеными глазами осматривалась вокруг. Ей нужен был ребёнок. Иначе она наложит на себя руки – какой в ней толк, если она не может даже того, что остальным удавалось едва ли не по щелчку пальцев. Взять живого ребёнка можно было только в городе. Но как попасть в город? Обезумевшая, грязная, вспотевшая Алия обернула вокруг живота несколько тряпок, подложила небольшую подушку и с ноги открыла дверь. В руках она держала обшарпанную коробку. С ней же она обошла дом, схватила лопату, которая стояла здесь для расчистки снега и начала как сумасшедшая выкапывать небольшую яму под накрытой яблоней. Держите, яблочки, цветите, яблочки, приговаривала Алия. Её никто не видел – на улице темнело, соседи грелись по домам, распивали чай, кто-то даже смотрел телевизор. На расстоянии полутора метров под яблоней была похоронена Лайка – Алия увидела кости, её стошнило. Она попыталась взять себя в руки, но перед глазами всё плыло и мерцало. Она кинула коробку между костями и принялась неуклюже закапывать. Через час, раскрасневшаяся, она выбежала со двора и начала стучаться к соседям – Ниязовым. Соседская машина давала ей алиби – вот, мол, сами везли в больницу.

–Резеда Фахитовна, Резеда апай! – ворковала Алия перед окнами Ниязовых.

Шаркая, чавкая, разжёвывая булку, громоздкая Резеда Фахитовна открыла дверь, взглянула на соседку.

– Алиюшка, что такое? – спросила соседка и изо рта посыпались крошки.

– Резеда апай, попросите Айдара в город отвезти! Рожаю, кажись! – голос Алии не дрожал, но заискивал – такую манеру очень любят местные.

–Аллах! Айдар! Айдар! – Резеда Фахитовна хлопнула дверью, не предложив роженице пройти внутрь.

Через считанные секунды из дома выбежал Айдар, мужчина, который был раза в три меньше своей жены. Он запихивал руки в коричневую телогрейку прямо по пути к машине.

– Садись, кызым! Чего стоишь? Едем-едем!

Айдар ехал быстро. Их даже остановил сотрудник ДПС, но Айдар крикнул, что его дочь рожает. До ближайшего роддома в Кыште добрались минут за тридцать. Айдар помог выйти Алие из машины и хотел проводить соседку, но та его остановила.

– Спасибо, Айдар абый! Дальше я сама, – Алия придерживала рукой живот, выходя из машины, стонала, будто и правда рожает.

– Да как же сама? Ни в коем случае! Что я Искандеру скажу? Бросил его жену?

– Всё в порядке, в порядке. Что тут идти-то! А врачи позвонят Искандеру. Вы не волнуйтесь!

–А когда ж забирать тебя с дитём-то?

–Да не надо, я у Рустама с Гузелькой поживу. Помните их?

–Конечно, помню! Ну, смотри мне! Мне потом век не оправдаться. Алиюшка, ты только не волнуйся, слышишь… Алия прервала Айдара жалобными стонами, махнула рукой и медленно поплыла к роддому. Она прислушивалась к движениям за спиной – хлопнула дверь «Жигулей», завёлся мотор. Алия слушала, как Айдар разворачивается и уезжает. Звук двигателя растворился, Алия выпрямилась и направилась в противоположную от роддома сторону. Она старалась отвлечь себя, чтобы не вспоминать могилу для своего ребёнка. Очень скоро она нашла оправдание – это был не её ребёнок, а Искандера – второй испорченный, прямо как отравленные яблоки.

Какой хозяин, такой и урожай… Она найдёт своего малыша – чистенького, здоровенького, живого. Девочку. Искандер хотел мальчика, но его мальчик покоился под уродливым деревом. «А как бы я назвала малышку?, – думала Алия – может быть, Дилара? Диля. Нет, так звали бабкину корову. Очень скоро Дилю вспороли и пустили на шашлыки на чью-то деревенскую свадьбу. Не подходит…».

Глава 3

Марина гладила тонкие волосы двухмесячной Веры. Светленькая девчушка с большими глазами-блюдцами смотрела на маму и жадно жевала пустышку. Марина лежала напротив и старалась запомнить запах маленького ангела – она пахла как нежная молочная пенка. Девушка гладила кроху и на глаза наворачивались слёзы.

«Так вот оно, какое ты, счастье» – приговаривала девушка. Она нежно касалась гладкой кожи Веры, а в душе ей хотелось крепко-крепко прижать её к себе и никогда-никогда не отпускать. Вот так и носить всё время с собой. Каждое движение Марины было тонким и изящным, словно она боялась оставить след на этой белой кожице. Как только Вера начинала хныкать, Марина тут же при- кладывала её к полной, порозовевшей груди. Эти моменты были для неё большим, чем просто кормлением. Она чувствовала себя по-настоящему живой и счастливой. Мир замирал вокруг и обдувал тёплым воздухом эту вселенскую любовь мамы к дочери. Она услышала, как в прихожей щёлкнул замок.

«А вот и наш папочка…» – прошептала дочурке Марина. Она слышала, как Саша прошёл в уборную, вымыл руки и направлялся в спальню. В дверь сначала заглянула лохматая рыжая голова, а уже потом вошёл весь Саша – в белоснежной рубашке, выглаженных брюках и с широкой улыбкой на веснушчатом лице.

– Ну, как тут мои девочки? – спросил он шёпотом и подкрался к кормящей жене. Он поцеловал её в щеку, наклонился к Вере и тихонько коснулся губами её маленького лба.

– У нас всё хорошо, – прошептала Марина и улыбнулась.

– Я сейчас переоденусь и пойду приготовлю нам чего- нибудь, хорошо?

– А я уже всё приготовила. Макароны с томатами на плите, – Марина снова улыбнулась мужу, будто знала, что за этим последует.

– Ну, зачем ты так? У тебя Верка на руках, тебе вообще больше ничего не надо делать, – Саша любил пожурить Марину за такие «проступки». Когда только у них появилась Верочка, он как заботливый муж взял слово с жены, что она будет заниматься только ребёнком, а работу по дому он возьмёт на себя. Не хотел, чтобы Марина впала в послеродовую депрессию – он мельком слышал о таком и старался сделать всё, чтобы снять с её плеч груз домашней ответственности.

Для Саши семейная жизнь была островком спокойствия в огромном бушующем море. Он часто рассказывал Марине, как мечтал о крепкой семье с самого детства. Его отец ушёл от матери, когда маленькому Сане едва исполнился год, мама пахала на двух работах, а за Сашей следила бабушка, которая не испытывала особой нежности к шумному мальчишке. Уже в восемь лет Саша начал влюбляться в девчонок. Детская любовь угасала так же быстро, как вспыхивала. До тех пор, пока в двадцать он не встретил в институте белокурую Марину.

Они жили в одном общежитии, поэтому расставались только на ночь – с утра вместе шли на занятия, потом проводили время в уютной комнате Марины, пекли печенье и много разговаривали, изучая друг друга. Жить вместе они начали через год, когда Саша получил работу в местной киностудии – сначала он рисовал афиши, потом вырос до мультипликатора и создавал простые мультфильмы для детей. Ему выделили квартиру и предложили достойный по меркам молодого художника оклад. Марина тоже работала – после института пошла преподавать английский язык в местную школу. Их размеренная жизнь стала для Саши едва ли не пределом мечтаний. Через год Саша сделал Марине предложение. На пышную свадьбу в ресторане были приглашены институтские друзья, коллеги – учителя, художники и актёры озвучания – и редкие родственники.

Через год после свадьбы Марина забеременела желанным ребёнком. На рождение Веры родители Марины подарили семейству автомобиль. «Не гоже моей внучке на автобусах по врачам колесить!», самовольно ухмылялся офицер Геннадий Петрович. Марина автомобиль не водила, а Саша до работы добирался пешком, чтобы лишний раз не привлекать внимание коллег.

Вера родилась крепкой девочкой и хорошо спала – давала родителям время поужинать и поделиться событиями уходящего дня. Саша каждый вечер мыл посуду, а Марину просил рассказывать о новых достижениях их дочурки.

–Знаешь, мне показалось, что она мне улыбнулась, мечтательно проговорила Марина.

–Ты серьезно? – Саша обернулся, чтобы посмотреть на жену. Он расплылся в улыбке, как будто узнал, что выиграл в лотерею. Их глаза встретились, Марина легко кивнула. – Я не смогла это снять на твою видеокамеру. Если честно, даже не вспомнила про неё, – Марина виновато посмотрела на Сашу, но при этом словно дразнила его тем, что она видела чудо, а он всё пропустил.

– Да ничего страшного. Это ведь не последняя её улыбка. Думаю, и для меня там что-то останется, – он сделал шаг к Марине, держа в руках мокрую намыленную тарелку, и поцеловал жену в лоб. Капли воды падали на пол.

–Ай! Осторожно, ламинат вздуется… – Марина звонко рассмеялась и легко оттолкнула мужа.

Казалось, не было на этом свете ничего такого, что могло бы как-то пошатнуть эту идиллию. Даже мать Саши – Жанна Ефимовна – несмотря на долгие попытки уберечь сына от этого брака, оставила эту затею. Она убеждала себя, что сын ещё одумается и найдет кого получше. Ведь всегда есть тот, кто лучше. Когда Марина забеременела, а Жанна Ефимовна узнала об этом по телефону от довольного сына, первое, что она сказала, было: «Я вам не бабушка. Меня зовут Жанна». Саша не стал рассказывать об этом разговоре Марине, чтобы не огорчать, но Марина уже тогда всё понимала – на тёплые отношения со свекровью надеяться не приходилось. Когда она спросила у Жанны Ефимовны, каким был Саша в детстве, чтобы настроить диалог на дружелюбный лад, свекровь злобно буркнула: «Это был ад. Готовься, и тебя это ждёт». С тех пор Марина старалась всячески избегать встреч с Жанной Ефимовной. Да и сама она в гости к детям не стремилась – на приглашения сына отвечала, что у неё слишком много работы. Маленькую Веру она так и не увидела.

Утро Марины и Саши всегда начиналось в разное время – до рождения Веры Марина успевала отоспаться перед занятиями – уроки английского всегда ставили ближе к обеду. Саша же уже в половину восьмого выходил из дома, а перед этим всегда целовал спящую жену. Марина отшучивалась, что, конечно, не замечает этого, но она замечала всё. Она даже чувствовала по этому нежному поцелую, в каком настроении Саша уходит на работу. Если поцелуй был быстрым, она слышала в этом тревогу: «Опаздываю, надо бежать, сегодня надо закончить серию…». Если же Саша прикасался губами к щеке Марины и задерживал их на пару секунд, она понимала, что всё идёт ровно, спокойно, без нервов. Оба эти сигнала Марина принимала как вызов – если поцелуй-сигнал был тревожным, она непременно готовила на ужин что-то горячо любимое мужем. Например, макароны по-флотски с сыром и пекла блинчики на завтрак. Если же тревоги не было, Марина старалась удивить Сашу каким-нибудь новым очередным рецептом. На завтрак она пекла сырники. Саша всегда удивлялся, как это жене так удаётся угадывать, что ему нужно именно сегодня. На самом же деле, никаких догадок не было. Просто Марина любила Сашу так, как, казалось, не смогла полюбить никого другого. Кроме, конечно, их ребёнка.

В то утро Саша нежно поцеловал спящих Марину и Веру. Девочки спали крепко и проспят так ещё около часа. Потом Марина будет носить Верку на руках, осторожно придерживая её головку, сварит себе кофе в турке, придумает, что приготовить на ужин. Потом Вера снова уснёт, и Марина спокойно позавтракает, приберётся в квартире, дочитает ещё одну главу англоязычного детективного      романа. Вера      проснётся, Марина покормит её, ещё полчаса будет любоваться ей, петь песни и гладить по нежной головке. Затем она аккуратно натянет на агукающую Веру фланелевый костюмчик, сверху шерстяной комбинезон и укутает в одеяло. Сама соберется по-армейски – за полминуты. Коляска Веры стоит у двери в подъезде. В неё Марина положит дочку и пойдёт во двор – подышать воздухом и поболтать с соседкой, у которой тоже маленький ребёнок – годовалая Маруська. Осталось только преодолеть небольшой, но затруднительный для колясок лестничный пролёт между цоколем и первым этажом, на котором останавливался лифт.

Марина с Алёной встретились у подъезда. Соседка явно торопилась домой, придержала дверь Марине с коляской и быстро объяснилась:

–Дорогая, прости, пожалуйста, никак не могу выйти. Свекровь приехала с Маруськой посидеть, я вон за тортиком сбегала, – Алёна подняла вверх белый торт, щедро украшенный сливками.

–Да ничего, ничего… Мы тогда с Веркой в магазин сходим. А то у нас как-то неожиданно всё закончилось.

–Погоди! Давай я Пашку попрошу привезти? Он должен на обед заехать через часик.

–Алён, не нужно, ты чего. Верка всё равно сейчас уснёт, я с ней схожу. Спасибо вам. Свекрови привет!

–Аккуратно там, – Алёна улыбнулась и побежала к лифту, споткнувшись на ступеньке.

Вера уснула практически сразу, как только почувствовала морозный воздух. Марину охватила лёгкая паника – она поняла, что оставила кошелёк в прихожей. Ну, как же так? Что нам с тобой делать? Девушка оглядела пустой снежный двор. Всё веяло спокойствием… Марина даже не помнила, как эта мысль пришла ей в голову. Она подвинула коляску к дереву на углу дома, внимательно посмотрела на Веру, убеждаясь, что ребёнок спит сладким долгим сном. Она не могла разбудить это чудо! В конце концов, Марине не хотелось мучаться с подъездной дверью, придерживать её ногой, чтобы закатить тяжёлую коляску, а потом снова тащить её по ступенькам. Она решила быстро подняться в квартиру за кошельком и спуститься – вопрос одной, двух минут. Марина поправила шерстяное одеялко дочки и пулей вбежала в подъезд. Через две минуты она запыхалась и вернулась к коляске. Марина не поверила своим глазам. Всё было на месте. Коляска стояла в том же положении, в котором она оставила её. Но Веры не было. Марина огляделась вокруг. Верочка испарилась, исчезла. Так объясняла Марина милицейским в форме, приехавшим на место со служебными собаками, через пару минут, захлёбываясь слезами.

Глава 4

В понедельник Лиза без стука вошла в кабинет шеф-редактора, чтобы заявить о том, что она присоединяется к отделу с поисками. Дело было совсем не в том, что так сказала её мать – Лизе просто отчаянно хотелось сделать хоть что-то, что заставило бы чувствовать её нужной этому миру. В кабинете было пусто. Только блестящие статуэтки свысока оценивали обстановку. Лиза мечтательно разглядывала их: «Лучший сюжет», «Лучший выпуск», «Лучший сценарий»… Вот бы и ей однажды получить эту золотую безделушку.

«Компас» начал выходить, когда Лизе было всего лишь пять лет. Редакторы собирали письма о пропавших людях со всей страны, проверяли их, отсылали запросы волонтёрам, общались с полицией. Если редакторам попадалось письмо, в котором женщина просила найти мужа, они звонили на указанный номер и узнавали, что муж давно вернулся – помирились. С детьми была похожая история – они возвращались чаще, чем пропадали. Но ни одно письмо не было выброшено в помойку – проверялась каждая заявка. Шоу выходило раз в неделю и один выпуск охватывал две или три трогательные истории. К концу 2010-х, когда у людей появились социальные сети, новое руководство набирало более активных и молодых редакторов, поиски стали проходить резвее, а огласка у шоу стала выше – во многом благодаря спецвыпускам с героями, которые искали своих «потеряшек» – блогеров или артистов. Шоу стремительно превращалось в хорошо поставленную пьесу. Особенно остро это ощущалось тогда, когда за неимением громких сюжетов редакторам приходилось превращаться в сценаристов и выдумывать истории с нуля, находить актёров и оттачивать слезливые реплики.

Лиза взяла с полки одного из золотых человечков и мысленно проговаривала благодарственную речь, представляя себя в шикарном платье у микрофона в огромном зале премии, где ей вручат самую большую, самую блестящую статуэтку за невероятный прорыв. Ну, или хотя бы за лучший сюжет. Дверная ручка щёлкнула и вернула Лизу на землю. Она вздрогнула и быстро вернула статуэтку на место – лицом к стене. В кабинет вошёл высокий, худощавый шеф с тёмными блестящими волосами – прямая осанка, ровные белоснежные зубы выдавали в нём школьного задиру-троечника, который умудрился подняться вверх по карьерной лестнице и плюнуть из своего ментолового рта на всех отличниц, которые когда-то смотрели на него как на последнего придурка. Они просто недооценивали связи его семьи.

–Привет! Ты же Лиза?

–Угу, здравствуйте, – Лиза протянула руку новому шефу. Его ладонь была мягкой – словно этот человек не делал руками ничего кроме того, что раздавал свои увлажнённые кремом рукопожатия вышестоящим лицам.

–А я Денис…Сергеевич, если помните, – молодой шеф самодовольно улыбнулся. Кажется, он впервые на том месте, где к нему следовало обращаться по имени-отчеству.

–Угу, – снова промычала Лиза. Шеф улыбнулся и Лиза невольно подумала: «Да прекрати ты уже, ослепну».

– Какие-то вопросы?

–Вообще-то да, – Лиза скрестила руки на груди, вцепившись пальцами в розовое худи, – я не успела обговорить это с прошлым шефом, но мне бы хотелось получить ещё какие-то задачи для шоу, ну и… увеличить гонорар.

–Ого! Зайти не успел, а уже прибавки требуют, – Денис Сергеевич усмехнулся, – Ладно, ладно. Я тут пока освоиться не очень успел… Чем бы ты хотела заниматься?

–Находить людей и продюсировать сюжеты, – уверенно ответила Лиза.

–А, ну так находи. Кто мешает?

–Никто, – Лиза опустила глаза и почувствовала себя очень глупо. Она уставилась на свои кроссовки и ссутулилась сильнее, чем обычно.

–Тогда вперёд, – Денис Сергеевич посмотрел на свои отполированные до блеска часы, затем снова перевёл взгляд на забавную сотрудницу, – кстати, скажи там всем, что летучка в четыре. К съёмкам всё готово?

–Да, готово, но летучки мы обычно проводим в три.

–Значит, в три. Спасибо, – Денис Сергеевич выпроводил Лизу, бросив взгляд на стеклянную дверь.

Лиза вышла из кабинета и направилась в другой конец коридора – в светлый и просторный опенспейс с десятками ноутбуков, за которыми работали редакторы. Рабочее место Лизы не отличалось особым уютом. На кресло был накинут старый бежевый кардиган, на столе перед ноутбуком стояла кружка с незатейливым узором (та, которую не жалко было забрать из дома и если что потерять на работе). И всё же было кое-что, что делало уголок редактора особенным – подарок мамы – обложка журнала The New Yorker пятьдесят второго года в тонкой серебристой раме оттеняла уродство кардигана и кружки. На обложке девушка-репортер в розовом платье курила сигарету и выстукивала длинными пальцами клавиши на печатной машинке. Такой себя иногда видела Лиза, и всегда – её мама. Она была уверена в том, что у Лизы просто не могло быть проблем на работе. Сидит себе и пишет тексты в своём замызганном кардигане. Мечта бездельника.

Лиза плюхнулась в узкое кресло из кожзама. Смартфон издал короткий писк – «Поешь нормально». Почти каждый день Елена Андреевна присылала Лизе это напутствие, в котором крылась не то, чтобы забота, а скорее напоминание о себе. Вот, мол, поешь нормально там, раз к нам не заходишь. Следом пришло другое сообщение: «Позвонишь как сможешь?». Лиза открыла чат и написала в диалоговом окне: «Поела салат с курицей, позвоню после работы». Вообще-то единственной её едой на сегодня были крекеры с кофе.

В детстве Лизу от других детей отличало умение фантазировать. Или просто врать. Она обманывала родителей по самым странным и нелепым поводам. Например, в третьем классе пришла со школы и сказала маме, что к ним приходил Дима Билан и похвалил её голос. В пятом отпросилась покататься на велосипеде вокруг дома, а сама укатила с «плохой подружкой» в другой район на два часа. За это, кстати, получила поучительную оплеуху. В шестнадцать лет несколько раз оправдывалась, что во время урока разболелся живот и она просидела два часа у кабинета врача, а на самом деле сбежала в кино. Родители беспокоились, что эта бесконтрольная ложь может обернуться чем-то опасным для самой Лизы. На самом же деле, страсть к фантазиям помогала Лизе жить свою лучшую жизнь. Ей казалось, что она суперпопулярный писатель, как какая-нибудь Жаклин Уилсон, которая рассказывает классные истории о девочках-подростках. Ничего такого Лиза не писала, зато мастерски сочиняла небылицы в рифмованных строчках. Назвать это стихами язык не поворачивался. В них она тоже врала – про несчастную любовь, какой у неё никогда не было, про суицидальные мысли, которых не было тем более, про жизнь в Арктике, которой, конечно, тоже не было. Любовь к небылицам и начитанность помогли Лизе пару раз придумать увлекательные сюжеты для «Компаса». И хотя дальше идеи дело не пошло, Лиза чувствовала, что она могла бы этим заниматься. Вот бы найти крутую историю и самой её спродюсировать – круто же? Без всех этих блогеров-пустышек и милых старушек. Лиза направилась к уголку редакторов, которые разбирали электронную почту.