Читать онлайн Бот

Внимание!

Данное произведение содержит нецензурную брань, грубые выражения, сцены курения, насилия, упоминания о попытках суицида и ряд противоречивых альтернативных теорий и гипотез, которые являются неотъемлемой частью художественного повествования и характеров персонажей. Автор использует подобные средства исключительно в художественных целях для более точного воссоздания атмосферы описываемых событий и достоверной передачи особенностей речи персонажей.

Уважаемые читатели!

Просим с пониманием отнестись к тому, что подобные сцены могут вызвать у вас эмоциональный дискомфорт.

Курение вредит вашему здоровью и является причиной множества серьезных заболеваний.

Любые формы самоповреждения требуют немедленного обращения за профессиональной психологической помощью.

Важно!

Если содержание книги может спровоцировать у вас негативные эмоции или вызвать болезненные воспоминания, настоятельно рекомендуем воздержаться от прочтения.

Данное произведение носит исключительно развлекательный или исследовательский характер и не является руководством к действию или призывом к каким-либо действиям.

Автор призывает к критическому мышлению и самостоятельному анализу представленной информации.

Автор не несет ответственности за возможные негативные эмоциональные реакции читателей на содержание произведения. При возникновении тяжелых эмоциональных состояний просим незамедлительно обратиться за помощью к специалистам.

Посвящается всем, кто не спит…

Черная глава

Я открыл глаза, тело страшно ломило, будто кто-то долго колотил меня ногами. Без разбору. Наотмашь. Со всей пролетарской ненавистью. Какая-то острая боль блуждала в груди. Было больно вдыхать. Либо легкие закончились, либо ребра. Хотелось бы, конечно, чтоб второе, но мокрый кашель убивал мое желание. На правом локте зудела здоровенная ссадина, откровенно намекающая на асфальтную болезнь. Шея хрустела сильнее, чем обычно, отчего при резких поворотах из глаз сыпались обильные искры.

Часы оповестили меня, что время остановилось на отметке 23 часа 58 минут и 31 секунда. Что я вчера пил? С кем? Почему так болит голова, а рвотные массы пытаются покинуть тело? Что за странное место? Э-э-э-э! Есть кто? Что за притон? Пришлось собрать все силы в кулак, чтобы встать с кровати. Панцирная сетка недружелюбно заскрипела и отыграла назад. Тусклый свет жалкой лампочки заставил настроить фокус зрения. Огляделся. Вокруг мерзко и убого. Все черным черно… В углу унитаз, встроенный в пол по самый ободок… На такой пристроиться разве, что в позе орла. Знатно поржавевший черный умывальник, на нем черный тюбик с зубной пастой и черный тубус от щетки. На криво висящем ржавом крюке черное полотенце для лица и черное полотенце для тела. В другом углу ногомойник, тоже черный, над ним из стены торчит труба, в стене два вентиля с красным и синим кружочками. Возле кровати – распахнутые створки от шахты небольшого лифта. Под потолком красным миганием обозначали свое присутствие несколько камер видеонаблюдения. Черная металлическая дверь… Я толкнул ее. Без результата. Закрыто.

– Это тюрьма? За что? – наивное удивление сменилось недовольством, что распирало меня изнутри, пришлось даже бахнуть со всей дури тыльной стороной кулака по железу, оно глухо убило вибрацию посланного в нее снаряда. – Это какая-то ошибка! Вы меня принимаете за кого-то другого! – приложив ухо к двери, ничего не услышал на той стороне, тогда заорал, что было мочи: – Это какая-то ошибка! Вы меня принимаете за кого-то другого! Откройте! Откройте, пожалуйста! Давайте поговорим! Мне нужно вам все объяснить! – А в ответ снова тишина. Так и простоял я у двери минут тридцать или около того… Время в заточении имеет какой-то относительный характер… Периодически орал, чтоб открыли, но увы и ах.

Кто-то переодел меня в соответствии с моим новым статусом заключенного. Все черное. Штаны. Футболка. Носки. Пиджак на одной пуговице. Даже трусы и тапочки. В этой камере все имело сей мрачный цвет. Черные полы. Черные стены. Черный унитаз. Черная раковина. Черная подушка. Черная простынь. Черная наволочка. Так тоскливо на душе стало, от этого мрака, будто в могилу бетонную погрузили. А, может, и, правда, это могила? А камеры тогда зачем?

Я подошел к одной из камер, их было четыре, по одной на каждый угол, и долго смотрел внутрь, пытаясь увидеть что-то внутри. Естественно, погрузиться в зазеркалье не вышло. В голове образовалась каша из мыслей, контраст их пугал. Идея то взлетала в небеса, то падала в крутом пике, гоняя кровь по телу. Люди страдают, потому что им чего-то не хватает. Тепла… Любви… Заботы… Сейчас мне не хватало свободы… Как воздуха… Ком подступал к горлу… Давление в голове зашкаливало, еще чуть-чуть и ее разорвет, как детский шар, что, очевидно, будет черного цвета. В тон происходящему.

– Как много вопросов и как мало ответов? Кто тут герой, а кто злодей? Кто же вы? Зачем похитили? И какова цель? Убить? Издеваться? Или еще чего?

– Так тебе они и рассказали! – ответил мой внутренний голос.

– Кто это они?

– А я почем знаю?

– Я снова начал разговаривать сам с собой? Какой ужас!

– А с кем тебе еще тут разговаривать? Я больше никого в радиусе десяти метров не вижу.

– Замолчи! Ты вообще ничего не видишь. Не мешай мне думать!

– А чего тут думать? Дверь закрыта. Расслабься и получай удовольствие!

– А если через лифт? – голова моя оказалась в шахте, где было еще темнее, чем в камере, да и узко, так что не пролезть, – Лю-ю-ю-ю-ю-ди! Лю-ю-ю-ю-ю-ди! – В ответ лишь эхо, – Помоги-и-и-и-и-те! Помоги-и-и-и-и-те!

– Орешь чего? Твоя плоскость мышления меня пугает!

– Годы подарили мне идею, что я не готов тратить время на то, что не хочу делать, а находиться здесь не входит в мой список желаний.

– Годы ему подарили… Ох, как заговорил! Старец! Тебе тридцать пять!

– Эх, юность-юность… Хорошо быть юным, ибо мир полон открытий… С годами жизнь тускнеет, а полученные знания перестают приносить истинную радость. В молодости люди красивы телом и душой, а к старости большинство не доносит ни того, ни того. С первым понятно… И со вторым… В принципе тоже… Я чувствую лишь запах умершей любви на фоне общественного смрада, доносящегося из гнилых душенок масс… Потому-то и заимел право считать себя важным мыслителем, что прошел через годы…

– Ты сейчас серьезно? Ты вообще себя слышишь? Что ты несешь, Виталий Александрович?

– Да, кто тебя вообще спрашивает? Ты – проекция моих же мыслей, тебя нет. Это все иллюзия. Побочная реакция на одиночество.

– А нечего было жену выгонять из дома…

– Она сама ушла.

– Но вернулась же? А там что?

– Любовь проходит, она не вечна…

– Любовь рождает жизни, не разрушает их!

– Да, и какая вообще любовь? Ты посмотри, в каком мире мы живем? Мужички ищут куртизанок для блажи тела и души, но жениться хотят исключительно на девах приличного сорта и хранения. А где их взять, коль вымирает сей класс к финалу второго десятилетия любой жизни… Да и они, желающие простоты существования, ищут лишь покровителя с тугим кошельком, потому и бродят в слишком коротких платьях, выгуливая Матильдочек, требующих приключений и статуса полового партнера. Институт семьи умирает… Интересное время, интересные нравы… Миром управляют две величайшие силы – деньги и любовь. Вместе… По отдельности они больше не ходят… А что я? Я – ничто… Ни денег, ни славы… Выкидыш современного мира… Фразы становились дежурными, секс необязательным… Пепелище любви, ей богу… Вот и сбежала, моя ненаглядная жена…

– То есть ты как бы и не виноват вовсе? Веяние времени?

– А ты догадлив, друг мой!

– Хватит врать себе!

– Это все иллюзия! Иллюзия!

– Иллюзия говоришь? Помощи, больше не проси, даже если будешь валяться в луже крови.

– Да-да-да, помру я, помрешь и ты! Забыл эти прописные истины?

– И что? Лучше умереть, чем слушать тебя. До свидания!

– Вот и созвонились с головой, а она еще и обиделась. Дожили, Виталий Александрович, дожили…

Уложив обратно свои бренные телеса на скрипучую кровать, что провалилась и приняла в объятия, я начал гонять мысли о насущном. Стоило разобраться в ряде вопросов, благо на думы времени, хоть отбавляй, ибо мои похитители не спешили показываться. Что за странная тюрьма и кто за этим стоит? Версий было много, но самой очевидной была та, что с коршунами, кружащими над моим тельцем, выжидая, когда сложить крылья и рухнуть на землю. Когти их уже готовы были войти в мою плоть, но и я не робкого десятка… Они хотели втянуть меня в отмывание денег, а я их всех сдал… Некрасиво, согласен, но не плевать ли на мнение улиц, когда хищники пытаются разорвать тебя на части? Люди из криминальных кругов не прощают такого. Вердикт один – смерть. Снова она… Правильного выбора не было и не будет, отчего приходится уворачиваться от карающих взмахов палачей… Непонятна лишь цель моего заключения… Могли бы и в подворотне прирезать… Дернуть кошель и списать все на бытовое ограбление. В Люберцах это обычное явление. Никто бы и разбираться не стал, а моя фамилия просто пополнила бы статистику нераскрытых дел. А тут похищение! А ведь опер из ФСБ Гробов, которому я пожаловался на сложности взаимоотношений с криминальными элементами, обещал, что всех посадит и будет все, как раньше. А ты, Виталий Александрович, поверил! Как всегда… Люди – зло! Им нельзя верить. Никогда и нигде. Сколько раз уже наступал на эти грабли? Бом! Бом! Бом! Слышишь? Это черенок снова стучит по твоему лбу. Из раза в раз. Бом! Бом! Бом! И когда дойдет? Никогда? Ты же каждый раз обещаешь себе, что больше не будешь наступать на грабли, но снова прыгаешь на них с разбегу. Не доходит? А Гробов тебя попользовал и все. Дальше сам. Ему сейчас, наверно, на Лубянке главный чекист медальку вешает на китель «За поимку ОПГ I степени». Остальные хлопают, поздравляют его. Он гордо отвечает им. Потом маме фотографии шлет с наградой. Та умиленно плачет, соседям рассказывает, что сын ее – настоящая гроза преступного мира, мол, воспитала мужчиной. А я лежу на скрипучей кровати в непонятной конуре и вою на Луну, которую даже не вижу. Просился ведь в программу защиты свидетелей. Уверен, что такая есть. Он лишь простодушно посмеялся. Мне что-то сейчас не смешно в этой коробке бетонной… Уголовнички еще и в камеры на меня зыркают прямо из тюрьмы и думают, как лучше убить. Чую, издеваться будут. Быстрая смерть – это подарок судьбы. Предателям положено нечто другое. Спросите у Люцифера, он знает в этом толк. Вариантов масса… Газ дадут нервнопаралитический, чтоб я на полу валялся в смертельной агонии, выплевывая свои внутренние органы… Или объявится какой-нибудь доктор с добрыми молодцами, что меня скрутят, а он начнет резать на органы… Ржавым скальпелем… Без наркоза… Я, конечно, побрыкаюсь, но долго в сознании быть не получится. И что я увижу в последний момент? Какие-то рожи с наголо бритой головой? М-да-а-а-а, не так я себе представлял свою смерть. Я перевернулся на другой бок, лампочка хоть и тускло горела, но все же резала по глазам, пришлось встать, снять маленькое полотенце с крючка, чтобы намочить его и накинуть на лицо. Кран издал страдальческие стоны, затем плевался сгустками какой-то жижи и только потом пошла вода. Рыжая. С четко выраженным гадким запахом. Так-то лучше. Тяжелой голове стало явно легче, правда вонючая вода добавила неприятных ароматов, но это не особо мешало, ибо в Люберцах всегда чем-то воняет, я привык уже. Давай еще усни, и тебя этим же полотенцем придушат, а потом разделают на органы. Хотя, чего с меня взять? Печень и почки пропиты. Легкие прокурены. Вон уже какая-то боль блуждает по ним. То тут, то там колит. Скорее всего это рак. Я знаю. Я чувствую. Желудок с гастритом, а может и с язвой, давно уж не проверялся. Да и мотор барахлит. Состояние такое, что сейчас жахнет инфаркт… Или инсульт… Честно говоря, симптомов не знаю, но так кажется. Сейчас бы телефон с интернетом и все болезни были бы выявлены с особой точностью. Там не врут, там все знают. Глаза если только вырежут, они вроде еще ничего, видят, хотя и зрение уже пошло на убыль. А чего ты ожидал, Виталий Александрович, высиживая сутками у компьютера? Нет, тут как-то по-другому убьют. Как свинье горло перережут здоровенным тесаком и все… Без понтов… Просто убийство… Жестокое и целенаправленное… Какой-нибудь недобрый молодец в черной балаклаве, черном фартуке, да криминальной росписью на телесах сделает свое дело, за что получит некие плюшки… Какие? Да я почем знаю. Не думаю, что за меня много дадут. Так пряничков миндальных к чаю, да пару пачек сигарет, не более… А яд мне вкололи? Точно. А теперь в камеры ждут, когда подействует. Конвульсии… Пена изо рта… Тряска… Страх в глазах… Смерть… Шикарное зрелище… Для них… В какой момент убийство стало шоу, о коем с трепетом вещают из всех труб? Я, конечно, видел людей, кончающих в ожидании судного дня… И плевать, что будет потом, главное – долбануть по мифическим врагам… Истинных врагов они не видели в упор, считая их своими друзьями… Больные ублюдки! Меня же трясло, как осенний лист на порывистом ветру. Я не хотел умирать. Столько еще впереди дел. Я хотел жить. Голова шла кругом. Потряхивало. Кидало в озноб. Финалом бурного сопротивления организма стало извержение желудочных масс. Сначала вышло, видимо, то, чем я питался вчера вечером… Какие-то ошметки колбасы, помидоров и огурцов… Затем еще и закрепилось желудочным соком. Решил умыться. Кран снова издал страдальческие стоны и на этот раз без плевков жижи дал воды, пахнущей еще хуже, чем в первый раз. Принюхался… М-да-а-а-а… Далеко меня везти не стали… Судя по знакомым ароматам водицы, я все еще в Люберцах… Хоть какие-то хорошие новости скрасили мою жизнь… Правда, ненадолго… Желудочный сок снова явился миру. После таких страданий я бы закурил. Всегда делаю так, когда плохо. От никотина могло стать еще хуже, но мне было уже плевать. Похлопав себя по карманам, осознал, что придется мучиться и от никотиновой ломки. Она меня не убьет, но хорошего в этом мало. Почувствовал, как отрава бежит по моей кровушке. Смерть стала ближе, чем стоило… Старая обозначилась скрежетом косы по бетону. Она уже идет за мной. А, может, это сон? Просто плохой сон? Ущипнул себя за бок, похлопал потными ладонями по щекам. Боль чувствуется. Не сон. Жаль. Как говаривал кто-то из великих: «Реальность пугает». В моем случае еще и убивает. М-да-а-а, картина маслом «Доплыли»… Несколько дней назад ты был человеком, которого кто-то уважал, может, даже любил. Ты чем-то занимался, возможно, варил суп, читал что-то, смотрел, а теперь бац – и лежишь в гробу морозным утром. Холодный и бледный. В летней одежде. Лицо припудрено, губы подкрашены, глаза полузакрыты. Вокруг стоны и вопли. Последний взор. Больше не увидеть тебя. Никогда. Стук молотка. Три щепотки земли. Три щепотки земли. Три щепотки земли. На этом все… Не думаю, что народу будет много… Далее работа лопат. Хотя, о чем это я? Кто ж меня родственникам-то отдаст? Прикопают в леске и забудут. Соседи потом вопросы позадают недельку, мол, куда это я пропал, а потом им станет плевать, ведь без меня им даже лучше… Никто не блюет в подъезде, не ссыт… Да это и не я в принципе, но они все почему-то грешат в мой адрес. Было-то разок, ну два, не более того… А эти все помнят… Там и без меня бесов хватает… Что дальше? А дальше родне сообщат, что я без вести пропал… Быть может даже бывшей жене… Они все погрустят-погрустят и перестанут. Квартиру мою продадут. Заедут новые жильцы. Приличные. Сделают ремонт, за что их также будут ненавидеть местные аборигены… И все! Пропал в летах Виталий Александрович Штольман. Забыт, как многие… Увы! А я же не написал свой главный роман. Мне жаль, что прожил фальшивую жизнь, а не ту, какую мог бы. Мечты так и остались мечтами, а величайшая сила, что таилась где-то в темном чулане, там и осталась. Жаль. Не успел. Посмертной таблички на доме не ждите. Хотя… У дома моего немногочисленные поклонники объявятся, даже что-то хорошее скажут обо мне, напомнят этим выродкам, с коими я был вынужден сосуществовать, мол, жил-был писатель… Виталий Александрович Штольман… Широко известный в узких кругах… А мимо будет проходить какой-нибудь деляга, что зацепится за сию новость, затем расскажет друзьям и разнесется слава моя по всей стране. От полустанка к полустанку пойдет молва, что погиб самый настоящий творец. Уже представляю заголовки статей: «В Люберцах трагически скончался писатель Виталий Штольман». Фотографию найдут, где я светил зубным составом на московской книжной ярмарке. Вот он, смотрите! Великий и неповторимый… Глас народа! Для зумеров эта информация затеряется в смешных видео с кошечками и собачками, а для людей постарше, станет триггером для чтения. И тут-то слава вселенского масштаба. Польются дифирамбы, мол, так ярко горел и сгубили ироды. Потом и табличку на доме все-таки повесят. Может, даже с бюстом. Надеюсь, в кепке. Без кепки не то совсем. И с сигареткой. Курить-то как охота. Не могу, хоть вой. Могли бы и перед смертью дать выкурить одну, а лучше две. Соседи вообще обалдеют, особенно бабки, что свои телеса на лавке полируют и вешают ярлыки на проходящих. Для них я ж бездарь и алкоголик… От таких жены уходят… От меня и ушла… И правильно сделала… Бедная девочка… А ты – хмырь и ханыга, Виталий Александрович! Но всеобщее признание же… Кому попало табличку не вешают на дом, хоть и посмертно… Утритесь, нелюди! Я вас ненавижу! Правда, потом все равно всем станет плевать. Металл окислится, а бюст засрут голуби. Но мне было бы приятно, что читать начали.

Мысли о смерти утомляют, отчего я провалился в сон, что был пуст. Лишь тьма. Проснувшись, я посмотрел на часы, они по-прежнему стояли и показывали 23 часа 58 минут и 31 секунду. А сколько вообще время за бортом моей чудной тюрьмы? Долго я тут? Как понять-то? Ни окон, ни дверей, только тусклая лампочка и все. Мои биологические часы уже потерялись. Когда спать? Когда есть? Кстати, а когда здесь обед? Или завтрак? Сейчас бы закинуть чего в желудок, а то уж издает он истошные вопли. А потом покурить бы! М-да-а-а!

К моему великому счастью довольно-таки скоро заскрипел лифт и легким дзиньканьем оповестил, что приехал. Я открыл створки. На черном подносе стояла черная посуда с черными пельменями, черным тортом и черным чаем. Уж было хотел наброситься на них, но мысль об отравлении опустила руки. Мало ли они мне малую дозу вкололи, а теперь решили увеличить дозировку. Ну уж нет, откажу своим поработителям в зрелище. Слюна выделялась все сильнее. Лифт постоял какое-то время, предательски благоухая по всей камере, а затем снова заскрипел и увез наверх так и нетронутый обед… Или завтрак… А если не отравлено было? Я отказался от пельменей, получается? Эх, сейчас бы ощутить их нежное тесто, обнимающее начинку. Интересно, что там было? Свининка? Говядинка? Или курица? Сметанки бы еще… М-м-м! И торт, наверно, с бисквитом… И с сиропом… А, может, и с вареньем! Вишневым! Или смородиновым. Так, все! Отставить разговоры о еде. Но как о ней не думать, если хочется? Тайна, скрывающаяся за шоколадным ганашем, сводит с ума. Мне с голоду умереть? Все сводится к смерти, черт побери! Поешь – умрешь, не поешь – умрешь. Я понял, почему все черное. Цвет смерти. Ясно-понятно. Эти гады решили пропитать символизмом мою казнь. Что ж… Спасибо за стиль… Хоть тут не подвели!

Мне стоило отвлечься. Можно было бы попить воды, но от этой чистейшей ржавчины, получится опробовать позу орла в туалете, что возвышались над бетоном в моих апартаментах, а я не хотел сего. От нечего делать мое тело упало обратно на шконку. Сколько еще лежать? А чего делать-то? Занять себя в четырех стенах сложно, но я справился. Этим навыком еще с детства обладаю. Родители оставляли меня в манеже, полном игрушками, и забывали о моем существовании на часы. Фантазия благо работала всегда. Судьба с малых лет решила, что я стану писателем.

Меня выручили тараканы. К слову, они тоже были в тон комнате. Черные. Правда, у некоторых на голове были желтые точки. Такую особенность я отнес к тусклой лампочке, висящей под потолком. Символизм должен быть во всем. Точных знаний в энтомологии у меня не было, но надо же как-то их систематизировать, потому тех, что с точками я отнес к дамочкам. Пусть будут особенными. Вокруг одной прекрасной самки ошивался дохлый проходимец. Он наворачивал круги, пытаясь оседлать ее. О, это же я и Женька, моя бывшая жена! Все как в жизни. Сейчас ее папенька-генерал должен объявиться и испортить свадьбу. Вон-вон жирный бежит! Ну точно папенька! Тараканий генерал! Таракан, тараканище! Будет атаковать мою проекцию? Ага! Вот уже готовится! Удар! Еще удар! Ну-ка, Виталий Александрович, газуй по жизни… Чего ты стесняешься? Дохлый таракан отскочил, но маневрировал вокруг своего обидчика, пытаясь зайти с тыла. Я начал болеть за него. Малый наступал. Иногда бил, чаще получал, но не сдавался! Правильно, надо бороться за свою любовь. Хотя… Кто бы говорил? Ты сам-то боролся? Это Женька боролась, а ты все портил. Пил, писал, да тунеядствовал. Мнил себя великим, но им не являлся. Чтобы стать писателем нужна дисциплина и собранность… У меня же не было ни того, ни другого. До сих пор ума не приложу, как я написал все это… Чудо какое-то… Локальное, но все же чудо… Она тащила и быт, и финансы. А ты что делал? Пытался все разрушить? И разрушил. Это у тебя лучше всего получается. Портить и ломать! Ломать и портить! Бег в колесе за счастьем утомлял тебя, потому-то одним днем она собрала вещи и уехала. Хотел ли ты что-то исправить? Хотеть-то хотел, но ничего для этого не делал, впрочем, как и всегда. Она же потом ради тебя, дурака, и вашего будущего ребенка вернулась. И что увидела? Притон. Самый настоящий притон. Да-да, похоть плохо сочетается с верностью. Ты не пытался обуздать хаос, что вокруг, а еще и подкидывал дровишек в его огонь. И знал ведь, что, если не сможешь все остановить это убьет тебя. Медленно и методично. Ножом, вырезающим по кусочку сердце, трясущееся от взгляда в полные ужаса Женькины глаза. Еще и бабу молодую притащил в ваш дом… В ваше гнездышко… В ваш уютный уголок… Повелся на молодые телеса юной блудливой девы, да? Да-да, Виталий Александрович, таинственное влечение к лярвам и дофаминовая инвалидность испортили тебе всю жизнь! А кто в этом виноват? Они? Не-е-е-ет, это ты мой друг… Это ты! Что вообще для тебя нормальная жизнь? Детский сад, школа, институт, армия, работа, семья, дети, пенсия, внуки, смерть? Нет? Восемьдесят лет в десяти существительных и одном прилагательном как-то скучновато, не так ли? Ох, уж эти синтетические суждения… Тем временем толстый таракан задавил тощего. Ты пытался, брат! Ты пытался! Вот и в жизни папенька-генерал победил… Сейчас, наверно, в восторге от нового Женькиного мужа, что тоже десантник, как и он сам… Не то, что ты… Баляба… Шатун… Ханыга… Ладно, хватит этого театра! Я топнул и разогнал всех насекомых по норам.

Вернемся к главному. Почему я здесь? Почему? Что было вчера? Давай вспоминай, Виталий Александрович! Так, так, так, истина где-то рядом, но где? Я выписался из больницы. Как я там оказался? Сначала меня сбил с ног бандитский нож, а затем поставил обратно медицинский. Это все последствия того криминального болота, в которое затянуло мою авантюрную натуру. Хоть Гробов не сплоховал, могли и прирезать окончательно, а тот спас, пристрелил убийцу… Скатертью дорога в ад тому. А я уж наивно подумал, что на этом все, мафия в тюрьме, мирному люду жизнь, и расслабился, а надо было текать, куда подальше, чтоб не нашли. К родне в Черноречинск… Хотя там бы нашли… Еще куда подальше… В Белосветск. В этом богом забытом граде меня бы точно никто и никогда не нашел, а уж друзья-то у меня там есть. Санечек Кольцов бы приютил. Я в свое время о нем книгу написал, он мне теперь по гроб жизни обязан… Или я ему… Да это и не важно, главное, что мы повязаны одной историей, факт остается фактом. Есть социальная драма, есть обывательский интерес, есть мои заслуги… Такие как Санечек не забывают об этом… Так ладно! Что было дальше? Я пришел домой, раскидал вещи. Что потом? Что же было потом? Бинго! Пришел мой лепший кореш Левчик Коновалов извиняться. Мы с ним слегка повздорили на фоне разногласий в философии жизни. Что ж… Я умею прощать, а он умеет извиняться… Было две бутылки коньяка… Для того дня я сделал много, выписался из больницы, отчего весьма заслужил пойло… Вселенная меня услышала и послала гонца… Спасибо! А дальше что? А дальше не помню! Совсем. Дыра в памяти. Как так-то? Клофелин? Лев Платонович, что-то это на тебя совсем не похоже! Странно в целом… А не работаешь ли ты на Виктора Палыча, главаря этих уродов, что меня сюда посадили? Взять тебя, Лева, в оборот проще пареной репы. Ты слишком падок до красивых женщин. Подложили тебе голубоглазую блондинку с упругими формами, а потом сообщили, что ей нет шестнадцати? Или рыжую? Сбылась мечта идиота, жаждущего ведьму? А в паспорт к ней заглядывать кто будет? Ясно ж, что никто! Девицы-то сейчас какие пошли. Есть такие, которым смело лет двадцать пять дашь. Вот она и дала тебе, Лев Платонович… Так дала, что не унес, да? Друга променял за миг прекрасный, что стонами юной девы был ознаменован? Ну и ну… Не ожидал… Осуждаю! Даже осуждаю в квадрате! Я думал, ты выше всего этого… Современный мир настолько пал, что если бы потоп был сейчас, то Ной не попал бы на свой же ковчег, зато вот все олени и бараны уцелели бы точно. А что было дальше, Лева? Переговоры с уголовничками, мол, либо ты на нас работаешь, либо в тюрьму? Кто ж сидеть-то хочет по 134-й статье УК РФ? Там за решеткой за такие дела быстро дырок в теле нашпигуют… Ну, Лев Платонович, ну скот, понимаю, попался, но размышлял ли ты над другим развитием событий? Рассказал бы мне все, подумали… Может, и нашелся какой выход, а ты сдал меня со всеми потрохами этим уголовным рожам… После долгих лет нашей дружбы… Как дешево ты поступил, Коновалов, как дешево! В голове что-то засвистело… А-а-а-а… Этого мне еще не хватало! Свист в ушах не появляется сразу. Сначала он тих, затем громче и только тогда ты понимаешь, что сей эффект имеет место быть, а уже следом происходит его исследование. Да-да, гадания в каком ухе громче, в каком тише, где источник… И только потом принимаются меры по его устранению… Свист не исчезает, пока ты не поймешь его полностью. Также и с дружбой… Сейчас блевану, чую уже, как желудочные массы покидают свое обиталище. А как иначе при реакции с этим миром? Уж редко найдешь место, где люди улыбаются по-настоящему. Ты его другом считал, а он тебе нож в спину. Эх, Лева-Лева, Публий Сервилий гордился бы тобой.

От мыслеизвержений сон снова взял верх. Тьма. Очнулся от прибывшего лифта, что дежурно дзынькнул. В тишине такие звуки сродни раскатам грома. Посмотрел на часы. Время по-прежнему 23 часа 58 минут и 31 секунда. Хоть что-то в моей жизни стало иметь постоянство. Я открыл створки. На подносе черные макароны с неведомой мне черной рыбой, от которой еще шел пар. В кружке черный чай. Горячий. Только с плиты, наверно… А балуют ли так узников? Не балуют. Тут точно яд. Если раньше не отравили, то хотят сейчас. Точно! Они хотят, чтоб я наслаждался, а затем мучился, выплевывая свои органы. Каскад эмоционального и физического восприятия. Ну уж нет! Но запах сложно сводил меня с ума, ибо желудок уже прилип к спине, особенно учитывая наши с ним блевотные приключения. Ладно, маленький кусочек рыбки. Может, в нем и яда-то нет… А если и есть, то концентрация настолько мала, что и не помру. Фарт – мое второе имя. Так хоть знать буду, отравлены яства или нет? Отломил маленький кусочек и направил его в рот, он буквально растаял. Такую порцию серотонина я не получал никогда. Все гастрономические оргазмы мира сейчас находились на какой-то недостижимой низине. Вытащил поднос и положил на край шконки, сам сел с другой стороны. Смотрю. Жду. Мгновения тянутся вечность. А через сколько обычно действует яд? Сейчас бы интернетом воспользоваться на пять минут, вопрос был бы разобран на атомы. Сиди тут, вспоминай! В кино вроде быстро, но там цианистый калий. А у меня какой? Он сто процентов долгоиграющий. Эти больные ублюдки у экранов хотят, чтобы я долго мучился, а они наслаждались действом. Подождал еще. Походил по камере. Запах распространился уже на все помещение, а слюна выделялась водопадом и разъедала желудок. Мозг отчаянно сопротивлялся. Мозг отчаянно уговаривал меня. Вот где настоящие пытки! Я вернул поднос обратно в лифт, закрыл створки. Лифт начал приходить в жизнь, отчего в мгновение ока, я распахнул дверцы и буквально выдернул оттуда поднос. Чай был пролит, однако рыба с макаронами были зверски растерзаны голодом. А теперь можно и умереть! Еще бы сигареточку! Но кто ж даст? Было б слишком гуманно… Они же хотят расправиться со мной жестоко и под запись. Будут потом другим показывать, чтоб неповадно было. Чувствую, как яд расходится по моему телу. Осталось совсем чуть-чуть. Тишина угнетает. Мне кажется, что тикают часы. Посмотрел. Время по-прежнему 23 часа 58 минут и 31 секунда. Почудилось. Бывает и такое, когда яд в тебе. Похоже, начались галлюцинации. Прождав еще немного, появилось недомогание со слабостью, пульс и дыхание стали чаще, заболела голова, в животе забурчало. Ну вот и все! Привет, смерть! Надо попить, может, муки станут не такими сильными. Из крана артезианской не полилось, а жаль! Пить расхотелось, зато отвлек себя мытьем посуды. Одна тарелка. Одна кружка. Одна вилка. Тряпки не было… А могли бы и дать! Руками сбил остатки еды и оставил там же. Все как в тумане. Лег. Обострилась никотиновая ломка. Курить хотелось больше, чем жить. Пытаясь отвлечь себя, встал, походил по камере. Заинтересовался трубой, что торчит из стены. Покрутил вентили. Из обоих шла все та же холодная ржавая вода. Снял носки, намочил ноги. Взбодрило. Лег. Приготовился к приходу старой с косой. Она запаздывала. Так, а что с моим ядом? Он будет меня убивать или нет? Как-то отпустило. Может, атака паническая или что-то модное из психологии? Сроду не было и вот те нате. На тридцать шестом году жизни. Что дальше? Биполярка? Психозы? Спасибо, но нет! Я взглянул на одну камеру, затем на вторую, третью и четвертую, что безмолвно мигали красными лампочками. Сколько интересно я уже здесь? Сутки? Больше? Да, нет! Надо бы поспать, вдруг завтра кто-то соизволит обозначить свое похищение. Здесь, конечно, уютно и кормят хорошо, но хотелось бы ясности. Может, выкуп затребуют. А что мне им дать? У меня ж и нет ничего. Когда бедность закрадывается в твой дом, то понтовые печеньки из рекламы меняются на деревянные пряники. То, с чем ты пьешь чай – показатель… В моей жизни не было и этого… Лишь оставленная бабкой в наследство квартира. Ее заставят переписать? Не самый лучший район для таких манипуляций. Кто меня сюда определил и что ему нужно? Или ей? А если это женщина? Тамара, например, моя соседка. Она ж все меня женить на себе хочет, а я бегаю! Ну разные мы с ней, разные! Душами разные! Интеллектами разные! Да, хороша она для своих лет, не поспоришь, манит телом. Нет в ней той дерзкой красоты юности, но есть нечто иное… Изысканное… Она как старое вино, что обрело вкус. Ни грамма пластмассы… Все свое… Все настоящее… От природы-матушки… А та ее наградила о-го-го чем… Обложка, что надо… Да, пользуюсь иногда, в уши лью слова прекрасные, она цветет и течет, и все, я прощен, а потом опять бегаю от нее. А как не бегать? Ну разные мы с ней, разные! Есть такой порог в жизни, когда женской красоты недостаточно для того, чтобы влюбиться как юнец. Нужно что-то еще… Что-то цепляющее… Грациозное… Чарующее… Вряд-ли это можно объяснить словами, это нужно чувствовать… Ты поймешь, когда встретишь… Ты поймешь… Вот Женька у меня была в кассу, но я все просрал. Жалею? Первое время жалел, а теперь-то что? Поздно уж! Не до меня ей, да и мне не до нее. Жизнь подворотной богемы не для нервов хорошей женщины. Тамаре же было все время плевать, что я думал о философии отношений, она просто хотела быть со мной… А я бегал! Да не, она, конечно, крутая барышня, градообразующий человек, в ЖЭКе работает, в ее власти много подвалов, но это перебор даже для нее.

Поспать не вышло. Знаете, как бывает? На спине неудобно, на одном боку долго не можешь, на другом – тоже. Так и крутишься пол ночи, а я ж еще и выспался, да и кровать эта с пружинами далека от ортопедического матраса. Встал, снова начал ходить кругами. Как меня это все достало! Ожидание смерти или еще чего-то утомляет. Вот бы раз, и все! А тут мучайся ходи, думай, что и как? Подсказку какую-нибудь дали бы. Чего им надо? Они меня скукой решили затравить? Книжку бы дали какую. От Чехова я бы не отказался, ну или Салтыкова-Щедрина на край. Сейчас стоило разбавить убивающую хтонь чем-то позитивным… Например, водкой… Итальянцы говорят, что водка – это вульгарно. Вульгарно? Когда ты живешь на берегу Средиземного моря, легко сказать, что угодно, а теперь переместим их в сереющую российскую тоску.... Ну как? Все еще есть силы мыслить о стиле распития? Как же скучно… Чего я тут без дела сижу? Дайте блокнот и ручку… Попишу фельетоны на людей, что меня достали… А таковых много… Так и времени у меня достаточно… Хотя под такой лампой ничего и не разглядеть. Все зрение только посадишь, если долго в этой тюрьме пребывать… А каков мой срок? Неизвестно… Слыхал я про маньяков, которые людей в подвалах и по 20-30 лет держали. Что ими движет? Если это бандиты, которых я сдал, то понятно, месть затмила разумы, а если кто другой? Лишь экспертиза покажет… Судебно-медицинская… На предмет причин, механизма и времени наступления смерти… Что у моего похитителя вообще на уме? А если извиниться? Но что сказать? Надо что-то сказать… Молчать – не выход!

Я подошел к камере, зачем-то постучал в нее: «Прием-прием! Здравствуйте! Не знаю, как вас там зовут, но будьте добры передать Виктору Павловичу, что я ни в чем не виноват. Виктор Павлович, если вы все же смотрите, то обращаюсь к вам лично, – туловище мое зачем-то низко поклонилось, – я ни в чем не виноват. Когда сгорела «Барбара», то есть наш… ваш бар «Бар», меня там даже не было. Я пришел, а уже горело все. Не моя смена была… Я только выходить собирался… Честное слово… А кто виноват в том, что Вас и Ваших компаньонов посадили, я не знаю, я делал все, как вы мне говорили. Я ценю нашу дружбу. Помните, как у нас состоялась беседа в квартире Вашей маменьки? Вы, наверно, не помните, ибо человек занятой, а я все помню… Вы тогда сказали: «Виталий Александрович, мы же все еще друзья. Не расстраивай меня…» И я не расстраивал, я делал все, как говорили мне ваши поверенные люди. Без вопросов и упреков. Хотя какие могут быть упреки от меня в Ваш адрес. Простите! Просто без вопросов жил… Ни шага вправо, ни шага влево. Простите меня, Виктор Павлович, и отпустите, я ничего не знаю, а что знал, все рассказал… В смысле Вам… Я никому ничего не скажу ни об этом чудесном месте, ни о Вас, ни о чем… Давайте я уеду куда-нибудь далеко-далеко, и Вы меня больше никогда не увидите. Спасибо за то, что выслушали, Виктор Павлович, простите, что посмел Вас отвлечь от столь важных дел, коими Вы всегда занимаетесь… Я ни в чем не виноват… Надеюсь на понимание!»

Пятясь задом, я вернулся в горизонтальное положение. Контрастные мысли посещали мой мозг, ибо поспешное решение могло наделать только хуже. А не переборщил ли я с лизанием жопы? Как они вообще могли догадаться, кто их сдал? Все было шито-крыто. Гробов сказал, что на меня никто и не думает. Там вариантов ненадежнее было и без меня достаточно… Эти рожи уголовные особо и не палились! Возомнили себя королями мира, которым все дозволено. Они не знают, кто их сдал! Сто процентов не знают! Знали бы, уже убили… Может, они меня сюда и посадили, чтоб я раскололся? И я раскололся. Как молодой карасик попался на прикормку и свежего червячка. Какой позор, Виталий Александрович! И при твоем-то опыте в манипуляционных играх… Какой позор! Не отмыться! А теперь они думают на тебя. Ты мог еще пожить, пока они не услышали желаемого. А теперь все… Они точат ножи. Подписал ты себе приговор! Готовься!

Страшные мысли бушевали в голове. Уснуть не мог. Как только глаза закрывались, всплывала суровая фигура Виктора Палыча, что подносил к моему носу свой крепкий кулак, украшенный синими перстнями и говорил: «Чуешь, чем пахнет?» Чую-чую! Больницей! Даже кладбищем.

Громогласный скрип разрезал тишину, затем звон обозначил прибытие лифта. Открыв створки, взору моему предстал лишь черный йогурт. Я поменял его на старую посуду и уселся на кровать, чтобы испробовать десерт. Яда уже не ждал, ибо был уверен, что убьют меня каким-то другим способом… Менее гуманным… Тон, соответствующий комнате, предавала кисловатая смородина в йогурте. Недурно! Вспомнил детство, как с бабкой ездил на бывшие колхозы и ел ягоды прямо с куста, правда, потом вышибало пробку. Недалече от тех же кустов. Яство было шикарным… Я бы не отказался от еще одной порции или двух, но их поэтому выпускают в маленьких баночках, потому что от большего счастья можно обосраться.

Появилась ясность о хронологии дня в моем отеле. Лифт приезжал трижды, а значит, это завтрак, обед и ужин. Стало быть, сейчас вечер и я провел здесь около суток.

Не успел я доесть йогурт, как банка вывались из рук, следом последовала чайная ложка, звонко разрезав тишину своим звоном, а меня буквально начало вырубать в моменте. Рано ты расслабился, Виталий Александрович! Все-таки отравили. Я закрыл глаза, ибо не мог держать резко отяжелевшие веки. Тьма.

Зеленая глава

Утро было тяжелым, если можно его было таковым считать. Часы по-прежнему показывали 23 часа 58 минут и 31 секунду. Я еле встал, надел черные тапочки и отправился к умывальнику. Надежда, что из крана польется чистая вода, умерла последней. Ржавчина. Во рту не хуже. В черном тубусе оказалась черная зубная щетка с черным ворсом. Потрогал. Мягкая. Ну хоть десны целыми останутся. Из черного тюбика вышла черная зубная паста. Долго чистить не стал. Так, чтоб перебить один запах другим. Белые зубы бывают только в кино, рекламе и ящике. По сути жизнь выглядит, как та часть яйца, что не чищена «Blend-a-med». Лучше бы и не начинал. Вкус ржавчины невыносим.

Следом отправился в душ, вернее в трубу, что торчала из стены. Выкрутив красный вентиль на максимум, подождал, вдруг чудо случится. Я в этом деле специалист, я же в Люберцах живу. Коммунальные услуги у нас на уровне беспечной грусти. Если пролить знатные объемы воды, то возможно пойдет и тепленькая. По счетчикам мне тут не платить, потому плевать. Чуда не случилось, ибо краны были подключены к озеру Коцит. Залетев под струю, заорал и сразу вылетел. Кажется, я стал еще грязнее. От меня теперь отдавало еще и тиной. В дело вступило большое черное полотенце. Оказалось, оно не новым… И не особо чистым… От него воняло чужим потом… Ненавижу!

Настроение исправил лифт, что, отскрипев, задорно дзинькнул. За створками оказался поднос с черным кофе и черным куском торта. Недурно! И сахара положили. Кажется, две ложки. Прям, как я люблю. Кто же ты такой, мой похититель? Откуда ты все знаешь? Или совпадение? Все казалось странным, ибо жил я в самой настоящей тюремной камере, а кормили меня из ресторана. Ничего не пойму! Вообще ничего! Кто так вообще людей похищает? Сигаретку бы еще под кофе, тогда б вообще курорт.

Если подумать, то я оказался вдали от людей, коих ненавижу всем сердцем. Меня кормят от пуза. Не надоедают. Присматривают за мной. Женщину бы еще красивую для утех приводили, да ноутбук дали, чтоб я писал, так сам бы тут остался тут. Стоп! А где истории из жизни брать, коль ее нет? Так не пойдет. Что за стокгольмский синдром, Виталий Александрович? Ты начинаешь симпатизировать своим похитителям? Дожили… М-да-а-а-а… Валить отсюда надо при первой же возможности… Но как?

Врата в мою тюрьму щелкнули. От неожиданности я аж куском торта чуть не подавился. Меня выпускают? На этом все? А зачем тогда сия процедура? Какой в ней смысл? Я поставил кофе на пол, тарелку с недоеденным десертом на кровать и ломанул к двери. Может, это шанс? Сбой у них там какой или еще чего? Или действительно меня хотят выпустить? Да, плевать! Свобода – есть свобода! Как же я рад…

Яркий неоновый зеленый свет ударил мне в глаза. После моих потемок это было сродни взгляду на солнце… Зеленое солнце из дальней галактики… Бывают же зеленые звезды? Не знаю. В кино, точно, бывает. Спустя какие-то мгновения зрение начало возвращаться. Свободой здесь и не пахло, ибо откуда-то тащило сероводородом. Я зашел в другие апартаменты, что явно имели больше звезд по сравнению с предыдущими. За мной автоматически захлопнулась дверь.

– Э-э-э-э, я кофе не допил вообще-то, и торт, – воскликнул я в сторону первой попавшейся камеры, да-да, следить за мной не перестанут, – О таком вообще-то предупреждать надо! Когда тут обед? И это… Сигареточек еще можно, да? Спасибо.

Огляделся в своем новом жилище… Поприятнее… В углу унитаз, встроенный в пол по самый ободок. Железный умывальник, на нем зеленый тюбик с зубной пастой и зеленый тубус от щетки. На ровно висящем зеленом крючке зеленое полотенце для лица и зеленое полотенце для тела. Подошел, потрогал… Новые… Пахнут дешевой синтетикой… Обрадовался! В другом углу ногомойник, над ним из стены торчит полноценный душ с лейкой, в стене два вентиля с красным и синим кружочками, и, внимание, зеленая клеенка. Теперь можно мыться, не боясь, что кто-то в камеры будет лицезреть твои телеса. Горячая вода есть? Открыл красный вентиль, полилась тепленькая водица, стало приятнее на душе. Снял носки и намочил ноги. А жизнь-то налаживается! Кровать та же, с панцирной сеткой, но исполнена в тон этой комнаты. Зеленая наволочка. Зеленая простынь. Зеленое одеяло. На нем лежит аккуратно сложенная форма, тоже зеленая. Под кроватью зеленые тапочки. Возле кровати – створки от шахты лифта. Порадовали и оборудованием. Кроме камер, что также обитали по углам, появился еще здоровенный телевизор и колонки. Кажется, мне добавили опций. Можно сериалы смотреть целыми днями. Правда, сейчас телевизор украшал ярко-зеленый прямоугольник, а из колонок доносился шум города. Я начал скучать по тишине. Ну ничего, человек – тварь приспособленческая, потому и к этому всему можно привыкнуть. Напротив двери, через которую я вошел, была еще одна, дернул ручку… Закрыта.

На экране появилась надпись: «Старую одежду снять и положить в лифт, новую надеть!»

– Да, вы что? Мы теперь разговариваем? Хотя бы так, уже хорошо! Спасибо!

Я последовал указаниям. Съев мою одежду, лифт отправился наверх. Без скрипа. Кино так и не включили, потому пришлось завалиться на скрипучую кровать. А что еще делать? Поискал тараканов. Нет их. Жаль. Надо было с собой взять, но кто ж знал, что так все выйдет? Они, наверно, мой торт сейчас доедают, им не до меня, у них пир на весь тараканий мир. Дань бога в лице меня… Я бы им, конечно, и не отдал свой десерт, просто так вышло… Эх, а это был самый вкусный торт в моей жизни. Скука смертная. Чем заняться вообще? Снова спать? Да сколько можно? Я за всю жизнь столько не спал, сколько здесь. Вонища эта еще! А что если меня через сутки в новую комнату отправят? Вот же дверь! Там уже и вонять не будет и обстановочка поинтереснее? И курить дадут? Было бы неплохо! А что за прикол с цветами? Та вся черная была, эта зеленая. Что все это значит? Чернота – это смерть, а зелень – жизнь? Или что? Я часто сидел в тюрьмах в своих снах, виной тому становились отлежанные конечности, но подобные контрастные заведения в моей сознательной жизни впервые. Непонятно, ничего непонятно!

Сейчас бы ящик посмотреть, да превратиться в зомби, что предпочитает потратить свое драгоценное время на жвачку, льющуюся с экрана. А что мне еще тут делать, кроме как деградировать? Да-да, прям стать адептом рекламы и чужих мыслей, потом еще их за свои выдавать с умным видом и мериться размером кошелька, шильдиками на одежде, крутостью машины и квадратными метрами бетонных коробок с такими же падкими на бабки. Эпоха потребления и пустое существование в одном флаконе. Они и сейчас заставляют мечтать меня лишь о материальном: торт повкуснее, сортир почище, да передачек веселых вместо этого зеленого экрана. Каковы причины гибели разума? Где мысль? Где? Зачем мне все это? Я не хочу, но они принудили меня думать лишь об этом? Жратва… Сигареточки… М-да-а-а, от сигареточки я бы не отказался. Вот до чего ты себя довел, Виталий Александрович… Сдался, а мог сопротивляться! Если б объявился сейчас Люцифер и предложил сделку, то ты легко бы согласился с любым его предложением за пачку «Мальборо» с золотым теснением. Откройте для себя золотой стандарт наслаждения… Вкус свободы в каждой затяжке… Элегантность, проверенная временем… Такова цена твоей души, дешевка! Мое презрение! А еще сильной личностью он себя считал. Посмотри на себя! Правда сера, а ложь полна ярких красок? Не прикидываться больно? Слюна аж потекла при одной лишь мысли о тонкой палочке табака, завернутой в бумагу. А если еще и огонька? Чувствуешь этот запах? Чувствуешь? Как сладостна эта затяжка… М-м-м-м… Да ты сейчас и за одну сигаретку душу продашь. Чем дольше желаешь чего-то, тем дешевле готов слить свое никчемное естество? А что еще у тебя есть? Ничего! Лишь дьяволу ты интересен на краткий миг, а что потом? Плевать ты хотел! Главное здесь и сейчас! Это они сделали тебя таким. Ты сам себя уговариваешь, что не такой, как все, но нет, ты еще хуже их. Мечтаешь уже перейти в следующую комнату, где бумага будет помягче, вода потеплее и не пахнет тухлыми яйцами? Они сломали тебя, сломали! Всю жизнь ты играешь роль в социальной драме, пытаясь получить одну бумажку за другой, чтоб потом циферки на счету прибавлялись два раза в месяц. Бот должен иметь цель для существования и ему ее дали при помощи иллюзорных побрякушек, что выделяют его в серой массе. Люди хватаются за любую возможность показать свое превосходство… Люди гонятся за окружающей красотой… Местами… Одеждой… Спортивными машинами… Дизайнерскими квартирами… За красотой души не гонятся… Продолжают гнить… Гниль тоже бывает красивой, но они и этого не замечают… Смрад окружает их… Но они продолжают улыбаться… Ты понял, как устроен мир, но скрываешь ото всех, ибо они упекут тебя в психушку. Отказываясь от правды, снова начинаешь верить в ложь… Быть собой небезопасно, за волю бьют рабы, ее не познавшие… Испугался? Я вижу, что боишься… Ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему. Темная сторона уже в тебе. Ты и есть темная сторона. Ты мне противен! Чего рожу кривишь? Ох, уж эти люди… Как творить говно, то аж очередь выстраивается, а как услышать о том, что натворили, так все неженки. Ты – раб идей, навязанных теми, кто когда-либо казался умнее и сильнее… Самый настоящий бот, действующий в соответствии с кодом… Когда огонь небесный накроет землю, то не спасет ни серебро, ни золото… И в великий день суда ты будешь брошен в жар, ибо для таких как ты нет мира… Пробуждение от иллюзий происходит снова и снова, и каждый раз все больнее, не так ли?

Телевизор моргнул и зеленый свет сменился картинкой. Я заинтересовался. Комната. Стол. Стул. Зеленый свет. Такой же, как и в моей камере, режущий по глазам. Звук из колонок усилился, как и запах. Я закрыл глаза и представил крупный город. Питер. Других я не знал, где воняет сероводородом. Метро где-то на окраине. Утро. Люди спешат на работу, совсем не обращая внимания на происходящее. Кто-то раздает флаеры. Кто-то торгует ширпотребом. Бомж нагло требует денег на пойло. Брынькающие престарелые музыканты жалко требуют денег на пойло. Вонища усилилась. Народ хлынул с электрички, чтобы пересесть в метро и отправиться дальше в человеческое месиво, уже под землей.

Я открыл глаза на экране была все та же статичная картинка. Комната. Стол. Стул. Зеленый свет. Такой же, как и в моей камере, режущий по глазам. В кадре никто не появился, но кого мы ждем? Моего похитителя? Сейчас он скажет, что делать, например, квартиру переписать, приедет нотариус, риелтор или еще кто-то, пришлет мне бумажки в лифте, я подпишу и все! До свидания! Ваша миссия выполнена. Сигаретку дали бы. «Мальборо» с золотым теснением. Раз уж такое дело. Могу же я квартиру на золотой стандарт наслаждения поменять? Если жив останусь, точно уеду домой. К родителям. В Черноречинск. Свет всегда возвращается к источнику. Жить-то мне тут больше негде, да и незачем. А там мою комнату хранят в первозданном виде. Потускневшие зеленые обои с большими цветами. В углу кровать с махровым покрывалом. Стол с дедовским светильником. Он его еще по своей молодости с завода спер. Деда уж нет, а светильник все пашет и пашет. Советское качество… На века… Шкаф, где мать до сих пор хранит мои старые вещи. На стене все еще висит моя коллекция сигаретных пачек. В детстве в них я сигареты прятал, пока батя не поймал и не отоварил, как следует… Эх, детство-детство, куда же ты ушло! Как хорошо было тогда… А что сейчас? Разбитые мечты, хтонь, да тоска по временам, оставшимся в далеком прошлом… Начну жить с чистого листа. Пойду к Бориске, сыну бывшего мэра, мы с ним когда-то в одном классе учились, он в Черноречинске уж развернулся во всю, пристроит поди старого друга. А, может, и не пристроит. Буржуи-то лишь языком треплют, а как до дела доходит, то теряются из вида… На годы… Если думаешь, что люди в твоей жизни навсегда, то у меня для тебя плохие новости. Выполнив свою роль, они останутся лишь именем в титрах, чаще даже не в главной роли… Да и плевать! Сяду в своей комнате, включу дедовский светильник, открою скрипучую форточку, закурю «Мальборо» с золотым теснением, ощутив вкус свободы в каждой затяжке, и начну писать о том, как докатился до такой жизни. Жизни, полной драмы и трагедии. А что мне еще делать? Были б деньги, то уехал бы на край света. В лес. В горы. Подальше от людей. И там бы писал. Но денег нет, потому дороги все ведут в дом – милый дом.

Что же за кино мне сейчас покажут?

«Давай уж выходи! Чего ждать? Стоит расставить точки над «i». У меня масса вопросов накопилась», – завышенным голосом я обозначил свое сокровенное желание.

И что? И ничего… Ждал… Ждал… И ничего!

Только я начал терять интерес к экрану, как в нем началась какая-то активность, а городской шум стих. В кадр зашел высокий крупный человек в черной мантии, все его лицо закрывала пластиковая белая маска с вырезами и нарисованным на лбу символом в форме черного глаза в черном треугольнике. Он сел на стул, положил руки на стол… И все! Целые сутки я гадал, кто меня похитил, за что и почему? А он сел и сидит. Смотрит. Деляга!

«Это что еще за чертовщина? Меня похитили сектанты? Э-э-э-э, ты кто такой? Чего от меня надо? Ты не от Викторы Палыча! На него иллюминаты не работают. Или работают?», – голос мой старался не выдавать волнения, но не шибко получалось.

Человек в маске продолжал безмолвно сидеть и наблюдать, как мой рот извергает на него самые яростные проклятия. А в этом я хорош… Безумно хорош… За бренные годы существования сей навык обрел изящные формы, оттаиваясь в баталиях с кассиршами из «Пятерочки» и представителями ЖКХ… Без скверного словца нынче никуда…

– Да здравствует узник! – выдал спокойным металлическим голосом человек в маске.

– Ты серьезно? – Я начал истошно орать, – Вот так разговаривать будешь? Это что за реалити-шоу? Кому надо было меня похитить? За что?

– Agere sequitur esse!1

– Чего? Какого бытия? Что ты мне лепишь? Так, стоп! Почему я понимаю этот язык? Это что? Латынь? – Слова вылетали из меня, как пули из пулемета, – Этого нет! Мне это снится! Я снова отлежал руку… Мне это снится! Такого просто не может быть! Какая латынь? Что за бред? Кто ты? Отпускай давай меня!

– Почему ты здесь?

– А-а-а-а, что за фальшивая учтивость? Ты сам-то не догоняешь? Потому что ты меня тут запер, это же очевидно. Что за примитивизм?

– Ты всегда был в тюрьме, сейчас лишь она обрела границы.

– Ты слыхал когда-нибудь за свободу передвижения, свободу воли и всякое такое? Нельзя человека просто взять и поместить в тюрьму без суда и следствия. Да какое следствие? Я ничего не сделал. Ну да, разгонял теории заговоров, а кто не разгонял? Это же чертовски весело! И что ж теперь, иллюминаты обиделись? Я имею право выбирать, как жить! Я имею право выбирать, что говорить!

– Каждый сам волен выбирать свое заточение…

– Ты хочешь сказать, что это мой выбор оказаться в тюрьме?

– Мощь и неудержимость бытия разрушили не одну посредственную душу.

– Я не выбирал разрушение… Никогда!

– Разве?

– Я не выбирал, понял? Жизнь выбрала за меня…

– А есть ли выбор вообще?

– Есть… Выбор есть всегда, даже если незримы варианты…

– Ты думаешь, что ты другой, не так ли?

– Другой… Дальше что?

– Ты думаешь, что тебя окружают безвольные боты, а ты не такой, ты проснулся?

– Хватит копаться в моей голове. Говори, чего надо от меня?

– Кто-то всегда двигает фигуры на шахматной доске, ты не исключение. Сложно выиграть партию в шахматы, когда ты пешка, да?

– Пешка может стать ферзем.

– Но и ферзем кто-то двигает.

– Кто?

– Тот, кто влияет на твой иллюзорный выбор.

– Когда выбор состоит из двух вариантов, стоит отказаться от выбора. Понял? Игра сломана! Я победил!

– И этот ход был предначертан тем, кто двигает фигуры. Пока ты увлечен выживанием, он управляет миром. Пешки не видят дальше доски. Это прекрасная иллюзия, позволяющая пустить на смерть любого во имя победы в партии. Так почему ты здесь?

– Если ты думаешь, что жизнь – это партия в шахматы, то я тебя расстрою. Доска та же, только играют на ней в «Чапаева», и чем дальше, тем сильнее щелчки.

– Не важно, что за игра, главное – какова в ней твоя цель.

– Хватит ездить мне по ушам. Я вижу, что происходит за границами доски.

– Сознание – источник реальности. Тот, кто наблюдает за всем, создает миры. Когда ты поймешь это, все изменится. Раз и навсегда.

– Хватит изъясняться загадками!

– Dolendi modus, timendi non item!2 – Экран дернулся под звук старого модема, картинка сменилась зеленым фоном.

– Э-э-э-э, ты куда там делся? Что за манеры? Кто уходит по середине разговора? Я знаю, ты еще меня слышишь. Так почему я здесь? И почему я должен думать над ответом? Голова сейчас разорвется… Границы моего мира – эти стены. Что за ними? Моя жизнь или что-то еще? Кто наблюдатель? Что было до того, как он меня увидел? Ничего? Статистические вероятности существования частиц? Хватит задавать мне наводящие вопросы, от них загадок становится только больше. Дай мне лучше сигарет. Не могу без них думать… Ломает… Вот мой выбор, понял? Есть он! Вот он. Хочу сигарет и точка! И огня! – Я подошел к камере и заорал, – «Мальборо» с золотым теснением, зажигалку и пепельницу. Поторопись там. Мое терпение на исходе.

На экране появилась лишь фраза, написанная красивым прописным шрифтом черного цвета: «Реальность – не тюрьма, это лабиринт с сотней, тысячей выходов. Главное – найти нужный!».

«Да, пошел ты! – вырвалось из меня, – Сигарет дай. «Мальборо». Открой мне золотой стандарт наслаждения, и я отстану!»

Не думаю, что у меня было право что-то требовать в данной ситуации, но щемящие чувства несправедливости и отчаяния заставляли истерить. Куда я попал? Кто этот человек? Что я сделал иллюминатам? Почему он прячется под маской? Что у него с голосом? Что за фразы на латыни? Почему я их понимаю? Чего ему надо от меня? Нет, это не бандиты Виктора Палыча, это кто-то посерьезнее. Сектанты, не меньше! Кто двигает фигуры на этой шахматной доске? Партия мира меня совсем не интересует, а вот локальная, что отправила в сии казематы, очень даже. Он ничего не требовал, а нес лишь какую-то дичь о выборе, предначертаниях, границах, сознании и прочем дерьме.

Я наворачивал круги по камере. Вопросов с каждой секундой становилось все больше и больше, а вот ответов, как не было, так и нет. Что делать? Что делать? Что делать? Муравей тут явно не поможет… Да и нет ни одного… Даже тараканы остались в черной комнате… Что делать? Как минимум выжить… Нужно просто быть удобным, так можно приспособиться к любой системе, правда, это ломает нутро. Да и черт с ним! Конформизм отключает мозг, это к лучшему, постоянный мыслепоток сводит с ума. Главное – выйти отсюда. Что он там чесал? Вспоминай, Виталий Александрович. Мы играем в какую-то игру… В шахматы! Нет, шахматы – это всего лишь оболочка. Что внутри? Какие правила? Так, стоп! История активно убеждает нас, что цель жизни – это победа, накопление и следование по пути предков. А таков ли этот путь? Ты действительно хочешь сыграть, Виталий Александрович? В неизвестный тебе вид спорта? И выиграть шоколадную медальку? И накопить их столько, чтоб заполнилась полка? Думаешь, тебя потом выпустят? Или придется вешать еще одну полку? Неудобная истина упирается прямо в лоб человеку, но он всеми силами старается ее не замечать. Так? Ты в тюрьме! Тебя похитили! Тебя убьют! В этой игре нельзя выиграть… Твоя реальность искажена внешними воздействиями в пользу чьих-то внутренних убеждений. Но чьих? Знать бы! Кто он? Не задавая вопросов, ты будешь вынужден руководствоваться чужими ответами. Так сейчас и произошло! Он просто игнорирует все, о чем не хочет говорить… Прям как моя бывшая. А зачем? Чтоб я кушал большой ложкой их лживые факты и покорно мыслил? Куда идти и что делать? Что будет завтра? Новая комната с новым светом и каким-то извращенным запахом? Кто их вообще выбирал? Что они значат? Я попал в ад? Доигрался! Зачем ты вот, Виталий Александрович, призывал бесов на землю, да заигрывал со старухой с косой. Еще и в нелицеприятном свете их выставлял. Банальная обида подземных сил, что прорвались наверх? Или это я внизу? Почему Данте решил, что в аду девять кругов? Не три… Не пять… Не пятнадцать… Почему там кровавые реки, чудища и монстры, что истязают грешников? Почему замороженные в ледяной бездне страдают от вечного холода? Он же все это придумал. Сомневаюсь, что Люцифер отправил посланников и те нашептали ему истину. А что если подземное царство смерти выглядит вот так? Чем эта бетонная коробка не могила? Дожили! У дьявола пропала ирония? Обиделся? Серьезно? И решил меня вот так покарать? Я понял, цена игры – душа. А зачем играть, если можно просто купить? Так интереснее? Что же ты задумал, Люций? Что?

На экране появились «гличи» в формах каких-то объектов, отдаленно напоминающих людей. Они были нечеткими, а цвета избыточными. Случайные пиксели своим мерцанием убивали и так неясную картинку, что постоянно прыгала и распадалась на куски. Из колонок раздавался треск… Следом подъехал лифт… Остановился… Дзынькнул… Я открыл створки, но даже не успел рассмотреть, что тот привез, как он резко дернулся вверх… На метр… Остановился… Постоял секунду… И вернулся обратно… Что за сбои в матрице? Я ж только убедил себя, что это некая форма ада. Теперь будешь мне разгонять версию с программным миром? Матрица, которая сбоит? Ты серьезно? Черт побери, что ж за жизнь-то у тебя такая, Виталий Александрович? Даже тюрьму и ту с глюками создали. Свет резко погас. На мгновение наступила тьма, затем что-то громко пискнуло и вернуло электричество во все приборы. Камеру снова озарило зеленое свечение, а вот экран больше не загорелся… Видать, сгорел…

В лифте стоял поднос, по которому расплескался зеленый крем-суп. Я вытащил, попробовал жижу. Щавель, оливки и еще что-то… Есть это было невозможно. Они во мне вегана увидели? Или в зеленой комнате нет мясу? Что за издевательства?

– Эй, что за сопли? – я поднес тарелку к одной из камер. – Слышишь, ты, дай нормального чего-нибудь! Сосисок что ль каких! А где сигареты? Я сигарет просил. «Мальборо». Я хочу золота, которое никогда не подводит… В отличии от вас… Сложно было купить? Заслал бы клерка какого до ларька. Я уверен, у тебя есть помощники. В секте всегда есть, кто на подхвате. Я жду. Слышишь?

Тарелка с грохотом полетела в лифт, расплескав по его стенкам зеленый суп, а в финале приземлившись и разлетевшись на осколки. Не знаю, уловил мой похититель послание или нет, но существовать в отрицании и дальше без сигарет было моей четкой и настойчивой позицией. Я упал на кровать. Закрыл глаза и начал погружаться в городской шум, льющийся из колонок. Мысли снова вернулись на мою станцию метро, где среди людей почему-то стало так спокойно. Они куда-то спешили, а я просто стоял незамеченный. Да-да, можно быть невидимкой в большом городе, ибо прятаться надо у всех на виду, там вряд ли искать будут. Всем плевать, чем ты занят… Во что одет… И прочее… У каждого своя жизнь! Никто не открывает своих карт, никто не заглядывает в чужие. И тогда ты обретешь свободу! Вот она истина! Она конкретна! Она здесь и сейчас. Она имеет место и время. Я смотрю на нее, хоть и она в моей голове. У маленького человека маленькая правда. Ему нет дела до вселенских материй, лишь окружающий социум волнует его. Меня, вероятно, еще какие-то глубокие душевные вещи, но это от прозрения… Я знаю ответы на многие вопросы… Мне так кажется, что знаю, но ни черта не скажу тебе, ибо не хочу лежать в дурке. Ты не готов к ним, потому-то и побежишь строчить кляузу на бумаге, а я не хочу туда. С людьми в белых халатах у меня свои счеты.

Будто по щелчку пальцев, все люди на станции исчезли. Тишина. Я огляделся. Как резко изменилось это место. Стало пусто. Мрачно. Зловеще. Муравейник без муравьев. Брошенное жилище. Забытая дорога. Иногда привычное удивляет! Открыв глаза, я снова оказался в заключении.

А, может, я никогда и не покидал этой камеры? Вся моя жизнь, как существование в этой тюрьме. День меняет день, неделя – неделю, месяц – месяц. Я жру, сру, сплю и копаюсь в своей голове. Поменялась лишь локация. Все это не имеет никакого смысла. Что меняется в тебе? Ментальные травмы? Пф-ф-ф… У меня их столько… Еще с детства… Кажется, меня готовили в серийные убийцы! Кем станешь, когда вырастешь? Маньяком, ясно ж! Людей буду по пакетам фасовать! Но как-то сдержался… Писанина спасла! Когда не было сил терпеть этот мир я прятался во внутреннем. Так и жил в иллюзорной плюшевой утробе… Менялось ли что-то когда-то? Нет, не думаю. Обыденность, как убивала людей, так и убивает. Все – это ничего, а ничего – это все… Просто и одновременно сложно… Как ни крути жизнь со всех сторон задница. Жирная… Целлюлитная… Дряблая… Многим еще нравится ее целовать… Клятые фетишисты! Сначала ты задорно смеешься, жрешь, что попало, залипаешь в кино, игры и всякое такое. Ты думаешь, что все это детские шалости, достающие твои гормоны счастья наружу, а потом бац и уже плотно увяз в этом дерьме. Деградируя, пускаешь слюни, желая еще и еще. Да-да, ты подсел на этот наркотик, мой друг! И так до тех пор, пока реальность не выключит свет.

О, знаки!

Из колонок снова раздался треск, затем свет поморгал…

И в жизни так раз за разом. До гальюнов. Привет, разрушающийся мозг! Едем дальше или выходим? Сейчас самое время остановиться, коль не готов к прозрению…

Я отвернулся к стенке, чтобы камеры не видели мое лицо, да еще и лампочки эти на них красные… Достали… Зеленый неон тоже нервирует. Все! В пекло! Неровности стены загоняли мысли, отчего глаза сами по себе закрылись, но какая-то неведомая сила не давала заснуть. Щелкнул замок. Дверь открылась. Новая комната или выход? Почему так рано? Кажется, в черной комнате я пребывал дольше… Или это снова игра? Они хотят показать мне, что нельзя систематизировать их действия?

Пытать судьбу я не стал, отчего резко поднял свои телеса и зашел в дверь. К моему удивлению, там не было новой камеры с новым бесящим светом. Тупик! Неожиданно… Удивили, не поспоришь! Сзади громыхнула железная дверь. Снова? Жизнь ничему тебя не учит, Виталий Александрович! Опять попался на чужие манипуляции. Добрый вечерочек! Хотя скорее добрый день, ведь еду приносили лишь раз. Время обеда. Но как дадут его, если лифта нет? Лишь стол, стул и окно, ведущее в какую-то допросную. Я видел такие в детективных сериалах. Стены, выкрашенные холодной серой краской. Массивная дверь. Стол и стулья, как в моей комнате. Видать, с одного склада им выдавали. И камера, установленная под потолком. Да-да, такая же, как у меня. С мигающей красной лампочкой. Они там вообще не хотят заморачиваться над дизайном? Слабаки! Предполагаю, что с той стороны зеркало, чтобы преступник меня не заметил.

А что, если разбить стекло? Вон же выход! Вдруг та дверь открыта? А если это квест, который надо разгадать? Нужно всего-то добраться туда, и все – воля! Я схватил стул и засадил им в стекло. Мое орудие глухо отскочило, чуть не зарядив по бестолковой голове. Побег был провален. Жаль!

Усадив свои телеса за стол и подперев ими подбородок, пришлось развлекаться пультом на столе. Хотя, чего тут развлекаться? Один тумблер. Два положения – «Звук вкл.» и «Звук выкл.» Так и щелкал туда-сюда в разной ритмике. Какая-никакая, а музыка. А чем еще заняться? Хотелось обратно… Там хоть полежать можно было. Из плюсов – здесь не воняло сероводородом, никакого шума и камер. Зачем меня отправили в слепую зону? Чтобы что? Он играет со мной? Почему человек в маске сделал такой ход? Зачем я здесь? Что сейчас будет? Допрос? А кого допрашивать будут? Когда? Долго ждать? Я спать. Уснул на столе, проснулся оттого, что отлежал руку. За стеклом уже во всю шло театрализованное действо, в основе которого лежали лучшие традиции Кафки. Подозреваемый – мальчонка лет семи пухлой консистенции с красными от волнения щеками, напротив брутальный опер с подмышечной кобурой и усищами на половину сурового лица. Стало дико интересно.

«Звук вкл.»

– Ну я же вам все уже рассказал, как взаправду было, – всхлипывал мальчишка, – чего вы еще от меня хотите?

– Я тебе не верю! – гаркнул на него страж правопорядка, стараясь запугать подозреваемого, и у него это явно получалось.

– Да, пра-а-а-авда же! Мальчик из другого класса махал ногой и случайно задел меня в живот. Я заплакал. Больно было.

– Из какого класса? – не сбавлял оборотов усач, басовито повышая голос к концу фразы, – Ты его знаешь?

– Не знаю! – мальчишка скрестил руки на груди, надул губы и отвернулся.

– Встал! – заорал опер.

– Что, и посидеть нельзя? – обиженно воскликнул подозреваемый.

– Встал, я сказал!

Мальчишка встал из-за стола.

– Конвой! – снова заорал усатый.

Через пару мгновений ключ в двери обозначил свою жизнь, и в комнату зашел тощий паренек в черной форме с лычками сержанта… С автоматом наперевес… М-да-а-а! Даже если я б разбил стекло, сбежать не вышло… Но версия была хороша…

– Стул забрал! – скомандовал усач, сержант лишь послушно кивнул и выполнил указание.

Как только дверь закрылась, допрос продолжился.

– Руки по швам! – спокойно, но все еще угрожающе выстреливал опер своими словами.

– Да я же все вам рассказал, чего вы от меня хотите? – мальчонка рыдал навзрыд.

– Он тебя ударил, ты ответил, да? Завязалась драка?

– Да, то есть нет.

– Не юли!

– Да правда! Он ударил меня, а я ему говорю: «Ты зачем меня ударил?» – он извинился и предложил ударить в ответ, ну я и ударил, только не сильно.

– Ты же сказал, что ты заплакал от боли.

– Ну потом заплакал.

– То есть терпел?

– Да, терпел, а потом уже не мог терпеть.

– Ты к учителю подходил?

– Подходил.

– А она что сказала?

– Что надо было просто отойти.

– Так и сказала?

– Так и сказала! Ну я же вам всю правду говорю, – мальчишка начал ковыряться в ногтях.

– Руки по швам! – заорал опер.

– Ну что, нельзя и в ногтях поковыряться?

– Ты глухой?

– Нет, я не глухой.

– Как учителя звать?

– Валентина Владимировна.

– Фамилия?

– Я не знаю.

– Как это не знаешь?

– Ну я раньше знал, а потом забыл.

– Завтра идем в школу. Поговорим с твоей учительницей.

– Не надо.

– Почему это не надо?

– Ну не надо и все тут.

– Завтра идем.

– Не надо.

– Почему не надо?

– Я не хочу, чтоб кому-то плохо было.

– А тебе сейчас хорошо?

– Нет.

– Тогда пойдем завтра в школу.

– Не надо! – мальчишка изобразил умоляющий жест, слезы с новой силой вырвались из глаз.

– Ты подходил к учительнице?

– Нет, не подходил.

– То есть она тебе такого не говорила?

– Не говорила!

– А зачем соврал?

Тишина. Мальчонка лишь пусто смотрел на меня через зеркало и перебирал пальцы.

– Что мне сказать ему, Виталий Александрович? – вымолвил подозреваемый в мой адрес, отчего я чуть не упал со стула от неожиданности.

– Как такое вообще возможно? – пролетела мысль у меня в голове, – Я не знаю, чем помочь тебе, малыш… Так, стоп! Откуда ты знаешь, как меня звать? Ты видишь меня? А этот не видит? Что вообще происходит?

– Руки по швам! – завопил опер.

– Да, не знаю я, как ответить, – мальчонка отвернулся в противоположную от окна стену.

– Ответь, как есть! Пора бы уж выложить все карты на стол!

– Не знаю. Нет у меня никаких карт.

– Не подумал?

– Не подумал.

– А про мальчика, который тебя ударил, ты тоже выдумал?

– Нет.

– Тогда рассказывай, как было.

– Мальчик из другого класса махал ногой и случайно задел меня в живот, а я ему говорю: «Ты зачем меня ударил?» – он извинился и предложил ударить в ответ, ну я и ударил, только не сильно. А потом стало больно в животе. Я заплакал.

– Как он выглядит, запомнил?

– Нет.

– Как это нет? Ты его не видел?

– Видел.

– Значит запомнил?

– Запомнил.

– Так как он выглядит?

– Не знаю, как сказать!

– Завтра, значит, идем к директору, и с ней пойдем по классам, будешь смотреть этого мальчика. Как узнаешь, пальцем в него ткнешь!

– Не надо к директору.

– Почему?

– Ну, пожалуйста! Не надо. Я не хочу, чтоб кому-то плохо было.

– Он тебя ударил, а ты переживаешь? Какая вообще разница, ты же его даже не знаешь.

– Ну чуть-чуть знаю.

– Ты же сказал, что не знаешь.

– Ну видел пару раз.

– Это хорошо. Значит, ты его узнаешь.

– Не надо! – мальчишка разрыдался, – Не хочу, чтоб плохо кому-то было.

– Твой драчун вообще существует?

– Нет-нет-нет! – закричал подозреваемый.

– А это уже интересно! А зачем ты его выдумал? Еще и учительницу приплел.

– Если я скажу, вы будете смеяться.

– Никто не будет над тобой смеяться.

– Будете!

– Говори!

– Я ударился об угол стола.

– А зачем все это придумал?

– Не знаю! – мальчишка закрыл красное от слез лицо руками.

– Ты хотел, чтобы тебя пожалели?

– Не знаю.

– Говори!

– Да!

– Пожалели?

– Нет!

– Почему?

– Не знаю!

– Все тайное становится явным. Понял?

– Понял!

– Конвой, стул!

Дверь открылась, тощий сержант вернул стул на место и сразу же скрылся.

– Сел!

– Я постою.

– Сел, я сказал! – мальчишка повиновался, – Ты все понял?

– Да!

– Что ты понял?

– Что если врать, то может кто-то пострадать.

– И в первую очередь ты.

– И в первую очередь я.

– Будешь еще врать?

– Не буду.

– Никогда-никогда?

– Никогда-никогда.

– У каждого действия, есть свои последствия, понял?

– Понял!

– Конвой, уведите!

Снова зашел сержант и грубо выдернул подозреваемого со стула. Мальчишка чуть не упал на бетонный пол, а затем защелкнулись наручники за его спиной. Конвойный прихватил под руку обвиняемого и утащил прочь.

Опер достал пачку «Мальборо» с золотым теснением. Закурил. У меня аж слюна начала выделяться от сего зрелища. Крепко затянувшись, он выпустил дым через нос и посмотрел прямо мне в глаза, будто меж нами и не было никакого тайного окна.

– А ты куда собрался? Чего на дверь смотришь? Сбежать думал, а закрыто? А сейчас открыто, но не знаешь, как разбить стекло? Я тебе помогу это сделать, но увы, твой выход только в могилу! – полицейский басовито рассмеялся, резко достал пистолет из кобуры и выстрелил в меня.

Я даже понять ничего не успел, а лишь резко дернулся. Тьма. Свет. Огляделся. То же помещение. Лишь стол, стул и окно, ведущее в какую-то допросную. В ней никого. Рука, на которой лежал, страшно затекла, отчего простреливала, будто иглами в нее засаживали. Всегда снится всякая дичь, когда отнимаются конечности. Зарекался не делать так, но дюже удобно.

Дверь в зеленую комнату открылась. Мне в лицо ударил свет, который преградил человек годов сорока. Стриженный под короткую насадку. Запавшие щеки. Круги под глазами. Глубокие морщины. Кожа желтоватого оттенка. Кепка таксиста. Майка-алкоголичка. Треники с оттянутыми коленками. Спичка в желтых зубах.

– Ну, здорово, Виталий Александрович! Вольному воля!

Я опешил.

– Ты еще кто?

– Как это кто? Шурик. Герасин Шурик. Уличный поэт. Гений современности. Философ. Дьявол откровений.

– Кто-о-о-о?

– До слез слаб и сломлен. Слез с лести бес и был уволен за мысли вслух с позором, – он задорно перекинул спичку из одного угла рта в другой, – Ты обратно пойдешь, а то дверь тяжело держать?

Я молча прошел мимо моего гостя, но резко повернулся и хотел было ткнуть в него пальцем, но Шурик отскочил.

– Ты чего, баламошка? За личные границы слыхал? Люди не любят, когда их трогают.

– Хотел проверить, настоящий ты или нет!

Поэт задорно расхохотался, что аж выронил спичку из зубов.

– Ну вот, – Шурик поднял спичку с пола, подул на нее и снова пихнул в зубы, – Приняв позу для розг, воспринял угрозы всерьез и словил невроз. Разбит. Раздавлен. Разрыв. Ветры дождались зимы…, – поэт упал на корты, прислонившись к грязной стене, – Ну ты, брат, даешь! Ты лучше присядь, а то упадешь еще ненароком.

– Постою!

– Да не, ты присядь, коль ничего не понимаешь? – названный гость захлопнул дверь.

– Я все понимаю! Ты у меня в голове. Тебя не существует, ибо я тебя выдумал. Ты – герой моей повести, которую я в стол отправил.

– Смытые мылом мысли зависли на массе мозга в мороз.

– Прекрати со мной рифмами говорить, мы не внутри пьесы Шекспира…

– Сложное вдруг стало простым. Обмяк. Остыл. Стыд.

– Хватит!

– Ладно-ладно. Уговорил!

– Докатились, – от отчаяния мое тело грохнулось на кровать, – Со мной говорит персонаж моей книги. Дожили! У меня расслоение личности?

– Скажем так, мы дружно существуем в этом мире.

– В моей голове?

– Ну да. Мы как черепашки-ниндзя, только без Сплинтера, но со своим Шредером, сильным и могущественным.

– Это ты про этого, что в маске?

– Возможно, а возможно и нет.

– Ты пытаешься найти интересные метафоры происходящему? Мне сейчас вообще не до этого, я как бы слегка похищен и в плену.

– Так о том и говорю ж. Ты постоянно со мной разговариваешь, я иногда тебе отвечаю. Вот такое воплощение твоего голоса в голове. Не ожидал?

– Мне нужно в дурку лечь. Это уже не выносимо. Голова сейчас взорвется.

– Ты хочешь убить меня? А кто тебе стихи писать будет?

– Сам и буду. Раньше ж как-то получалось. Я и тебе стихи написал в повесть. Помнишь?

– Лихо ты, брат, лепишь! А ты помнишь, как их писал? – Шурик вызывающе улыбнулся.

– Хватит щериться!

– Соврать себе хотел, но уже не смог. Торг. Гнев. Принятие. Убогий эпилог.

– Ты можешь помолчать?

– Тоска.

– Я серьезно!

– Хозяин – барин!

Я задумался. А ведь и правда, когда я писал стихи? Они появлялись после пьянок, когда ничего и не помнилось. Думал, что вдохновение на рифмы приходит в синей яме.

– Ну вот!

– Что ну вот?

– Виталий Александрович, не делай вид, что не знаешь, как устроено расслоение личности! Я знаю, о чем ты думаешь.

– И о чем же?

– Это я написал стихи, и я же засунул себя в повесть. Заметь, я же не влияю на основной сюжет, я – фон, меня могло бы и не быть, но со мной же лучше. Колориту добавляю, так сказать…

– Ну да, ну да. С невнятным поэтом-алкоголиком, который выпилился с крыши… Сразу стало лучше, но не настолько, чтобы публиковать.

– А вот и зря! Хватит мариновать рукопись в столе! Покажи ее миру! Я хочу, чтоб мои стихи прочитали.

– Да, какие там у тебя стихи? Бред величия!

– Ты меня расстраиваешь! – Шурик встал, по лицу его пробежала злоба, – Говорить творцу, что он написал дерьмо, это оскорбительно.

– Если ему об этом не говорить, то как же он узнает, что пишет дерьмо?

– Оскорбительно в квадрате!

– Да? Мне постоянно так говорят. Что-то ни разу не оскорблялся.

– Потому что ты знаешь правду!

– Может и знаю, но я и знаю, что и стихи твои – слабенькая пародия на Бродского с нотками Маяковского.

– Чего-о-о-о? – поэт подорвался к моей шконке и с верхотуры своего роста саданул мне кулаком прямо в грудь, отчего я начал задыхаться, крутиться, вертеться. Упал с кровати прямо об пол. Перед падением зажмурил глаза, что было силы. Когда открыл, то снова лежал на шконке, ощупал горизонталь. И правда, я на мягеньком. Зеленый свет. Городской шум. Сероводород. Я протер глаза. Осмотрелся. Шурика не было. Экран снова горел своим светом. Странно… Кто его починил? Ну да ладно… Мне все это приснилось? Выдохнул, но неприятный осадочек остался. Моя голова умела показывать мрачное абсурдное кино с полным погружением. Я не сошел с ума. Это всего лишь сны. Это всего лишь сны! Проекция мозга. Побег от реальности, что сводит с ума. Да все это пугает и выводят из себя! Грань меж реальностью и потусторонним миром стирается. Что это? Шизофрения? Мои персонажи из книг обретают форму. Как Шурик Герасин стал реальным человеком? Пусть даже во сне… Он существовал лишь в тексте. Зачем мозг воссоздал его, как субличность? Этот гад еще и козыряет этим, мол, это я стихи писал, это я заставил тебя вставить себя в повесть. Такого просто быть не может. Люди жалуются на то, что не могут влиять на сны, а на жизнь они как будто влияют. Смех! Если выберусь отсюда, то точно покажусь психиатру. Отрицать болезнь уже невозможно, она прогрессирует, мне явно нужна помощь серьезных специалистов. Устроить пожар в своем разуме – не такая уж и плохая идея, как казалось бы… Предать огню накопленную за годы срань и начать все сначала, вот это, я понимаю, жизненная перезагрузка… Правда, тут без напалма не обойтись, нужно знатное пламя… А посему… Пусть врачеватели накачают меня препаратами и заставят пускать слюни, я готов, если этот поток в сознании прекратится.