Читать онлайн Полковник Ермаков из Ростова. Книга 2

Книга II: «Босфорские интриги»

Хронология: Стамбул, начало XX века (параллели с 1905); вспоминая Кавказ 1880–1882.

Глава первая: Открытие: похороны погибшего в Ростове и тревога в городе

Пятнадцатое января 1905 года, утро. Ростов-на-Дону был окутан трауром, словно чёрным саваном, сотканным из дыма и скорби, который накрыл город от самых его окраин до шумного центра. Небо над городом было серым и низким, тяжёлые, свинцовые тучи нависли над куполами церквей и крышами домов, словно предвещая не только дождь, но и новые беды. Моросил мелкий, холодный дождь, его капли бесшумно стучали по мокрым мостовым, по зонтам редких прохожих, добавляя мрачности общей картине, словно сама природа скорбела вместе с людьми, оплакивая невинные жертвы. Воздух был пропитан запахом сырости, прелых листьев, которые гнили под ногами, и чего-то ещё, неуловимого, но давящего – запахом страха, который, казалось, проник в каждый камень мостовой, в каждую щель старых зданий, в каждую душу.

Похороны молодого агента Петра, погибшего на Железнодорожном вокзале, собрали множество людей. Не только его немногочисленные родственники, чьи лица были искажены горем, и коллеги из Третьего отделения, чьи лица были бледны и осунувшиеся от бессонных ночей и нервного напряжения, но и простые горожане, потрясённые недавними событиями, пришли отдать дань уважения, их лица были полны скорби и сочувствия, а глаза – невысказанного ужаса, который они тщетно пытались скрыть. Толпа стояла молча, лишь редкие всхлипы женщин, прижимавших к себе детей, и приглушённый стук дождевых капель по зонтам нарушали тишину, которая висела в воздухе, тяжёлая и осязаемая, словно невидимый груз.

Ермаков стоял у свежевырытой могилы на городском кладбище, среди старых, покосившихся крестов и мраморных надгробий, покрытых мхом. Его фигура была неподвижна, словно высечена из камня, его плечи были опущены, а руки крепко сжаты в кулаки, ногти впивались в ладони, оставляя красные полумесяцы. Его лицо было бледным и осунувшимся, глаза ввалились, выдавая бессонные ночи и внутреннее напряжение, которое терзало его безжалостно, не давая покоя ни на минуту. Он чувствовал тяжесть потери, боль от того, что не смог защитить этого молодого, полного жизни человека, который только начинал свой путь, мечтая о карьере и служении Отечеству, о великих делах и подвигах. Но ещё сильнее – жгучее, почти физическое желание возмездия, которое горело в нём, словно огонь, обжигая изнутри, превращая его в раскалённый уголь. Он сжимал кулаки, его ногти впивались в ладони, оставляя красные следы, словно он пытался сдержать свою ярость, которая грозила вырваться наружу, сметая всё на своём пути.

Он вспоминал Петра: его наивность, его горящие глаза, его непоколебимую веру в справедливость, в то, что добро всегда побеждает зло. Пётр был из тех, кто ещё не успел познать всю грязь и цинизм этого мира, его душа была чиста, его идеалы – незыблемы, его вера – непоколебима. Он был символом того, что Ермаков когда-то потерял в себе. И вот теперь он лежал здесь, под сырой землёй, жертва чьих-то чужих, тёмных игр, чьих-то безжалостных амбиций. Ермаков чувствовал себя ответственным. Он, опытный волк, прошедший огонь и воду, должен был предвидеть, защитить, предотвратить. Но он не смог. Он не уберёг. И это жгло его сильнее, чем любая рана, сильнее, чем любое физическое страдание. Чувство вины, словно тяжёлый камень, давило на его грудь, не давая дышать.

– Мы не можем оставить это так, Василий Силыч, – прошептал Заур, стоявший рядом, его голос был низким и глубоким, словно он говорил из самой души, из самых глубин своего существа. Он положил руку на плечо Ермакова, его прикосновение было твёрдым и надёжным, словно он передавал ему свою силу, свою поддержку, свою нерушимую верность. – Они должны ответить. За Петра. За всех, кто погиб. За кровь, пролитую на этой земле.

Заур, как всегда, был немногословен, но каждое его слово проникало в самую душу Ермакова. Он был единственным, кто понимал его без слов, кто чувствовал его боль, его гнев. Заур, чьё лицо было мрачным и серьёзным, смотрел на могилу Петра, и в его глазах читалась та же решимость, та же жажда возмездия. Он, горец, чья жизнь была пропитана законами чести и кровной мести, понимал Ермакова как никто другой.

Ермаков лишь кивнул, его взгляд был устремлён на сырую землю, куда опускали гроб, словно он видел там нечто большее, чем просто могилу – он видел там будущее, полное борьбы и опасностей, будущее, которое он должен был изменить. Он знал, что это только начало. Нити заговора тянулись далеко за пределы Ростова, в самые тёмные уголки Европы и Востока, где плелись тайные интриги, где сталкивались интересы великих держав. Он чувствовал это своей кожей, своей интуицией, которая никогда его не подводила. И он не мог позволить себе остановиться. Он был должен Петру, был должен себе, был должен Родине, которая в этот смутный час нуждалась в защите, как никогда прежде.

После похорон Ермаков и Заур вернулись в штаб Третьего отделения. Атмосфера там была тяжёлой, словно воздух был пропитан свинцом, давящим на лёгкие. Все чувствовали себя подавленными, но в то же время была и решимость, которая объединяла их, словно невидимая нить, связывающая их в единое целое. Ермаков собрал своих людей в небольшом, душном кабинете, где свет тусклой лампы едва разгонял мрак. Его голос был тих, но в нём звенела сталь, словно он был готов к битве, к последнему, решающему сражению, которое могло определить судьбу России.

– Мы не сдадимся, – произнёс он, обводя взглядом лица своих подчинённых. Он видел в их глазах усталость, но и верность, готовность идти за ним до конца. – Мы найдём их. Где бы они ни прятались. И они ответят за всё. За кровь, за страх, за хаос, который они посеяли.

Он чувствовал, что его ждёт долгий и опасный путь. Но он был готов. Его душа, израненная потерями, теперь была закалена, словно сталь, готовая к любым испытаниям. Он был готов к любой жертве, лишь бы докопаться до истины и восстановить справедливость.

В городе царила тревога. Каждый шорох, каждый незнакомец вызывал подозрения. Люди смотрели друг на друга с опаской, шёпотом передавая слухи о новых терактах, о заговорах, о приближающейся революции. Газеты пестрели заголовками о «террористической угрозе», о «врагах Отечества», о необходимости «жестоких мер», которые могли бы остановить это безумие. Но за этими словами скрывался страх, который пропитал улицы, дома, души людей, словно невидимый яд, медленно, но верно убивающий веру и надежду. Купцы боялись за свои товары, за свои склады, за свои лавки, которые могли в любой момент взлететь на воздух. Чиновники – за свои места, за свою репутацию, за свою жизнь. Простые рабочие – за свои жизни, за свои семьи, за своё будущее. Экономика города, обычно процветающая, начала давать сбои. Торговля замедлилась, инвестиции сократились, люди боялись выходить на улицы после наступления темноты, предпочитая сидеть дома, за закрытыми дверями.

Ермаков видел это. Он видел, как страх парализует город, как он разъедает его изнутри, словно ржавчина. И он понимал, что это именно то, чего добивались те, кто стоял за взрывами. Они хотели посеять хаос, подорвать доверие к власти, подготовить почву для чего-то большего. Для революции. Для смуты. Для полного разрушения.

Он провёл остаток дня, изучая донесения, которые продолжали поступать. Слухи, сплетни, отрывочные сведения – всё это складывалось в единую, но пока ещё не до конца ясную картину. Он видел упоминания о новых лицах в городе, о тайных встречах, о подозрительных переводах денег через подставные фирмы. Все нити, казалось, вели в одно место – за границу. В Стамбул.

Заур принёс ему карту. Старая, потрёпанная карта Османской империи, её края были изорваны, а линии границ – стёрты. Ермаков разложил её на столе, его взгляд скользил по названиям городов, по линиям границ, по горным хребтам и морским путям. Стамбул. Город на двух континентах, перекрёсток миров, где сталкивались интересы великих держав, где плелись самые изощрённые интриги. Он знал, что именно там, в этом лабиринте интриг и тайн, он найдёт ответы.

– Нам нужно ехать, Василий Силыч, – произнёс Заур, его голос был тих, но в нём чувствовалась решимость, которая была присуща ему. – Чем раньше, тем лучше. Пока они не нанесли новый удар. Пока не стало слишком поздно.

Ермаков кивнул. Он чувствовал это. Он чувствовал, что время истекает. Он был готов к этому путешествию. Он был готов к любой опасности, которая могла подстерегать его на пути. Он был готов к новой битве.

Он отдал приказ о подготовке к отъезду. Все должно быть сделано в строжайшей тайне, без лишнего шума. Никто не должен знать о его планах. Он понимал, что его жизнь будет висеть на волоске, но он не мог иначе. Он был должен Петру. Он был должен себе. Он был должен Родине.

Глава вторая: Сбор доказательств: тайник с пометками финансирования

Шестнадцатое января 1905 года, день. Ростов-на-Дону, ещё не оправившийся от скорби по погибшим на вокзале, продолжал жить своей суетливой, но теперь уже приглушённой жизнью. Под этой привычной оболочкой скрывалась тревога, которая, словно невидимая болезнь, разъедала город изнутри, проникая в каждый дом, в каждую душу. Улицы, обычно шумные, казались притихшими, а лица прохожих – более хмурыми и настороженными, их глаза часто скользили по сторонам, выискивая невидимую угрозу. Ермаков и Заур, чьи фигуры, казалось, сливались с тенями в этот серый январский день, продолжали расследование, следуя по едва заметным следам, которые, казалось, ускользали от других, словно невидимые нити в огромном, запутанном клубке. Их усилия, методичные и упорные, привели их в заброшенный дом на окраине города, в старом, полуразрушенном районе, где время, казалось, остановилось. По слухам, это место, давно покинутое и забытое, служило убежищем для революционеров, местом для тайных собраний и хранения запрещённой литературы, а возможно, и оружия.

Дом был старым, покосившимся, его фасад, когда-то украшенный изящной лепниной и коваными балконами, теперь был покрыт глубокими трещинами и облупившейся штукатуркой, сквозь которую проглядывали кирпичи. Выбитые окна зияли чёрными провалами, словно пустые глазницы, смотрящие в никуда, а обвалившаяся крыша, казалось, вот-вот рухнет, погребя под собой все тайны, что хранились в его стенах. Когда-то это был особняк богатого купца, чья семья разорилась или сбежала в смутные времена, оставив после себя лишь остатки былой роскоши: обветшалые, выцветшие обои с потускневшими узорами, пыльные люстры, с которых свисали паутина и обломки хрусталя, разбитые зеркала, в которых отражались лишь призраки прошлого, искажённые и неясные. Воздух внутри был тяжёлым, пропитанным запахом плесени, пыли, гниения и чего-то ещё, неуловимого, но зловещего, что витало в воздухе, оседая на всём, словно невидимая завеса забвения. Каждый скрип половиц под ногами, каждый шорох, вызванный сквозняком, казались зловещими, создавая ощущение присутствия чего-то невидимого, словно призраки бывших обитателей всё ещё бродят по комнатам, оплакивая своё утраченное величие и несбывшиеся мечты.

Они осторожно вошли внутрь, их шаги эхом отдавались в пустых комнатах, создавая жуткую, давящую тишину. Ермаков, с его методичным подходом, внимательно осматривал каждый угол, каждую трещину в стене, каждый закоулок, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, хоть малейший намёк на то, что здесь происходило. Он проводил рукой по пыльным полкам, заглядывал под обломки мебели, простукивал стены, прислушиваясь к каждому звуку, пытаясь уловить скрытые полости. Заур же, словно опытный охотник, обнюхивал воздух, прислушивался к малейшим шорохам, его глаза были острыми и внимательными, он замечал то, что ускользало от обычного взгляда, то, что могло выдать скрытое. Он двигался бесшумно, его шаги едва слышались на скрипучих половицах, словно он был частью самой природы, её невидимым духом, способным сливаться с окружающей средой.

Они провели в доме несколько часов, методично прочёсывая каждую комнату, каждый этаж. В одной из них, где когда-то, вероятно, располагалась библиотека, Ермаков заметил странность. Одна из книжных полок, казалось, была немного смещена, её край не совпадал с линией стены. Он толкнул её. Она сдвинулась с места, открывая за собой небольшую нишу в стене, искусно замаскированную под груду кирпичей и мусора, словно её создавал настоящий мастер, который знал толк в конспирации.

Внутри тайника были не только старые газеты и листовки с призывами к свержению монархии, их бумага пожелтела и рассыпалась от времени, но и небольшой кожаный блокнот, его обложка была потрёпана, а страницы пожелтели от времени, словно они хранили давние тайны, ожидающие своего часа. Блокнот был исписан цифрами, странными символами и едва различимыми пометками. Это были записи о финансировании, указывающие на крупные суммы, поступающие из-за границы. Цифры были аккуратно выведены, а рядом с ними стояли инициалы и названия, которые Ермаков пока не мог расшифровать, но чувствовал, что они были ключом к разгадке, к пониманию всей картины.

Помимо блокнота, в тайнике лежали и другие предметы, которые могли дать подсказки. Несколько старых газет, изданных в Женеве и Лондоне, с подчёркнутыми статьями о политических событиях в Европе и Турции, о деятельности революционных групп. Среди них была статья о «Дашнакцутюн» и её связях с анархистами, а также о неких «финансовых потоках из-за моря». Ермаков почувствовал, как его сердце сжалось. Это подтверждало его подозрения. Также там были засушенные цветы, словно кто-то, кто прятал эти документы, хотел сохранить что-то личное, что-то дорогое, что-то, что связывало его с прошлым. Возможно, это был намёк на чью-то личную историю, на чьи-то чувства, на чью-то утраченную любовь. И, наконец, небольшой предмет, который привлёк внимание Ермакова: пуговица с необычным гербом, который он никогда раньше не видел. Герб был сложным, с изображением льва, держащего в лапе корону, но без каких-либо опознавательных знаков, которые могли бы указать на его происхождение.

– Вот оно, Василий Силыч, – сказал Заур, его голос был полон предвкушения, словно он нашёл сокровище, которое искал всю жизнь. Он передал блокнот Ермакову, который осторожно взял его в руки, чувствуя его тяжесть, его значимость, его потенциал. – Нити ведут в Стамбул. Я чувствую это.

Ермаков пролистал страницы. Имена, даты, суммы. Всё указывало на то, что за взрывами стояли не просто местные фанатики, а мощная международная сеть, хорошо организованная и щедро финансируемая, словно огромная корпорация, которая действовала по своим законам, имея свои каналы, своих людей, свои цели, свои интересы. Он видел упоминания о «контрабанде», о «переводах через третьи руки», о «поставках материалов» (возможно, взрывчатки или оружия). Это был не просто терроризм, это была целая индустрия, которая работала по своим законам, имея свои каналы, своих людей, свои цели.

– Это не просто деньги, Заур, – произнёс Ермаков, его взгляд был сосредоточенным, словно он пытался увидеть невидимое, проникнуть в самую суть дела. – Это целая система. Они используют подставные фирмы, банки, которые готовы закрыть глаза на происхождение средств. Это очень опасно.

Заур кивнул.

– Чем больше денег, тем больше влияния, Василий Силыч. Они покупают людей. Покупают совесть. Покупают власть.

Ермаков сжал блокнот в руке. Он понимал, что этот блокнот – ключ к разгадке. Он содержал информацию, которая могла привести их к тем, кто стоял за всей этой операцией. Он чувствовал, как азарт охотника разгорается в нём, холодный и расчётливый. Теперь у них была цель. И эта цель находилась в Стамбуле.

Они провели в доме ещё несколько часов, тщательно изучая каждый документ, каждую запись. Ермаков пытался расшифровать шифры, используя свой опыт и знания. Некоторые записи были сделаны на разных языках, что говорило о международном характере организации. Он видел имена, которые, казалось, были кодовыми, но некоторые из них были настоящими, и они были знакомы ему по дипломатическим сводкам, по данным агентуры. Среди них мелькали фамилии европейских финансистов, турецких чиновников, армянских революционеров.

Он обнаружил запись о крупном переводе денег из банка в Женеве на счёт некой фирмы в Стамбуле. Рядом с записью стояла пометка: «для нужд Кавказа». Ермаков почувствовал, как его сердце сжалось. Кавказ. Его прошлое. Это было связано.

– Они используют Кавказ как плацдарм, – пробормотал Ермаков. – Для дестабилизации России. Для разжигания конфликтов.

Заур кивнул.

– Там всегда были те, кто готов воевать. За деньги. За идею. За свою землю.

Ермаков понимал, что эта сеть была гораздо сложнее, чем он мог себе представить. Она охватывала не только Россию, но и Европу, и Османскую империю. За этим стояли очень влиятельные люди, которые имели свои интересы в регионе, свои цели, свои амбиции. Он чувствовал, что ему придётся столкнуться с очень могущественными силами, с теми, кто привык действовать из тени, оставаясь невидимыми.

Он принял окончательное решение. Он должен отправиться в Стамбул. Он должен докопаться до истины. Он должен остановить их.

– Мы едем в Стамбул, Заур, – произнёс Ермаков, его голос был твёрд, как сталь. – Как можно скорее.

Заур лишь кивнул. Он был готов. Он всегда был готов идти за Ермаковым до конца, куда бы ни вела их дорога.

Они собрали все найденные документы, тщательно упаковали их в непромокаемый свёрток. Они знали, что это их единственный шанс. Они знали, что их ждёт очень опасное путешествие, полное неизвестности и рисков. Но они были готовы к этому. Они были готовы к любой цене, которую им придётся заплатить за справедливость.

Глава третья: Переезд в Стамбул, встречи в Султанахмете

Двадцать пятого января 1905 года, вечер. Ростов-на-Дону остался позади, его огни медленно таяли в ночной мгле, словно угасающие надежды, оставляя после себя лишь смутные воспоминания. Ермаков и Заур, закутанные в плотные пальто, чтобы защититься от пронизывающего ветра, стояли на палубе парохода, который медленно скользил по тёмным водам Дона, направляясь к Азовскому морю, а затем – к бескрайнему Чёрному. Воздух был холодным и влажным, напоённым запахом реки, угля, который доносился из машинного отделения, и едва уловимым ароматом мазута. Ермаков чувствовал, как его душа, привыкшая к суровым пейзажам России, готовится к встрече с новым, незнакомым миром, полным загадок и опасностей.

Пароход, старый, но надёжный, с его скрипучими деревянными палубами и медленно вращающимися колёсами, назывался «Святой Николай». Он был гружён товарами: мешками с зерном, штабелями леса, тоннами угля, которые составляли богатство России. На его палубе теснились пассажиры: купцы, паломники, рабочие, студенты, их голоса сливались в неразборчивый гул, создавая фон для их путешествия. Ермаков наблюдал за ними, пытаясь уловить в их лицах что-то необычное, что-то, что могло бы выдать их, но все они казались обычными людьми, занятыми своими делами, своими заботами.