Читать онлайн ЭХО 13. Род, которого нет. Книга 1

Пролог. Глава 0 Ну как всегда…

Иногда мне кажется, что вся моя жизнь – это затянувшийся пролог к чужому триумфу.

Я был вундеркиндом, одним из тех, кого любят газеты. В 16 лет – диплом с отличием, в 17 – публикации в международных журналах. Математика, химия, физика, нейросети, инженерка – всё давалось так, будто я знал это с рождения. Я не просто учился, я чувствовал алгоритмы, чувствовал формулы, схемы и схемы схем.Глупо начинать рассказ с возраста, но он – моя новая граница. Рубеж, который я не перешёл. Сегодня мне 40.

К 18 я был в «Гелиоса» – корпорации, которую боялись даже те, кто её финансировал.

Я стоял в туалете бизнес-центра “Альфа”, умывался холодной водой и смотрел в зеркало. Оттуда на меня глядел человек, который всё ещё надеется. Надеется, что вот-вот, через пару минут, Владимир выйдет на сцену и скажет:Разрабатывающей технологии нового поколения: оружие, медикаменты, усилители, интерфейсы для госструктур. Весь мой мозг – был их.

– Это не я. Это он. Это Аристарх.

Я даже костюм купил. Чёрный. Классика. Сидит на мне, как на чужом теле – вроде мой, а будто не про меня. Волосы уложены. Борода подровнена. Даже носки сменил – уже достижение, учитывая моё стандартное состояние: “сутками работаю над проектом, который в итоге назовут чужим”.

Помните имплант «Мнемос» – нейроинтерфейс, который теперь в каждом солдате спецназа? Я его написал за шесть ночей. Или автономный энергоконтур, который позволил «Северу» держать оборону 32 часа в осаде? Мой расчёт. И новый прототип боевого стабилизатора с ЭМ-ядром – тоже мой.– Ты гений, Аристарх, – пробормотал я отражению. – В три года читал. В пять – решал квадратные уравнения. В шестнадцать – закончил университет. В восемнадцать – устроился в корпорацию мечты. В сорок – стоишь в туалете и надеешься, что кто-то скажет «молодец». И ведь надеялся. Думал, что он хотя бы раз проявит человечность. Ведь он знал – мой день рождения. Знал, что именно этот проект я готовил и отдал всю душу. Всё было готово: черновики, схемы, видеофиксация. Я хотел выложить всё. На сцене. Перед всеми. Доказать, что все его «проекты» – мои.

Я выдохнул, вытер руки и вышел в зал.

Зал назывался “Альфа”. Не потому, что для альф, а потому что для первых. А я – не первый. Я просто мимо проходил.

Минимум четыреста человек. Камеры. Свет. Министры. Журналисты. Президент в списке гостей. Всё как надо. Я участвовал в логистике – знаю, где должна быть охрана. А вот один у стойки кофе и второй у гардероба – явно не по протоколу. Я сам помогал в логистике мероприятия. Эти позиции не предусмотрены. Оба смотрят в мою сторону.

Меня пасут.

На сцену вышел он.

Владимир.

Красивый. Высокий. Статный. Костюм сидит идеально. Голос – уверенный, бархатный. Улыбка – как визитка: отрепетированная, под каждого. Он умеет нравиться. Министрам. Их жёнам. Их детям. И если надо – их собакам. Он не просто харизматичен – он точно знает, с кем и когда быть нужной версией себя. Владимир – это человек, который умеет вылезти из любой жопы сухим, а потом ещё выставить это достижением года.

Он вышел под аплодисменты и начал:

– Сегодня мы презентуем миру технологию, которая изменит будущее…

“изменит будущее…” Ты максимум, что мог изменить в этом проекте – это сорт кофе в офисе.

– Этот проект стал для меня личным вызовом…

Личный вызов? Для тебя вызов – это выбрать галстук под цвет носков.

– Мы работали над ним днём и ночью…

Ты ночью максимум пил с «партнёрами» в сауне, пока я, на обезболе и с температурой, писал ядро, рисовал графики и собирал схемы.

– И благодаря нашей команде…

На экране появились мои слайды. Мои схемы. Мои пометки “дописать позже”. Даже заголовок в черновике, который я забыл стереть.

Он не редактировал. Он просто выгрузил папку и пошёл на сцену.(А может даже не сам он а его секретарша которая часто делает ему омлет)

Я сделал шаг вперёд. И тут же перед до мной появился охранник

– Нам приказано вас сопроводить. Пройдемте с нами, пожалуйста, – сказал один, вежливо, но с пустым взглядом.

Я хотел выйти. Хотел сказать правду. Но уже знал: поздно.

Я не стал спрашивать “куда” и “зачем” – ответы были очевидны. Второй охранник уже стоял сзади. Всё организовано. Чётко. Без шанса.

Вот где я просчитался. Я увидел охрану. Я знал, что что-то не так. Я мог уйти. Мог дождаться. Мог не идти в зал.

Но я переоценил себя. Я – аналитик, да. Умный, да. Только вот мое мнение не всегда бывает правильным, и сейчас оно подвело меня: я всегда считал Владимира поверхностным пустышкой. Напыщенным ублюдком с лицом для ТВ. А он меня переиграл. Или хотя бы – предугадал.

Меня мягко взяли под руки и повели в сторону кулис.

– …я горжусь тем, что возглавляю этот проект…

А я горжусь, что не выхватил у охранника пистолет и не выстрелил тебе в колено, чтобы ты больше не мог путешествовать.

Меня сопроводили в кабинет за сценой. Маленькая комната. Кожаный диван. Пустые стены. Ни слова. Я сидел и ждал, больше мне ничего не оставалось, дверь закрыли с той стороны.

Минут через десять – дверь открылась.

Вошёл он.

Владимир.

Даже сейчас – безупречен. Костюм сидит. Запах дорогой. Лицо уверенное.

– Аря, ты ведь не думал, что тебя пустят на сцену? – сказал он, будто между делом, будто обсуждает погоду, а не мою жизнь.

– Ты знал. Ты всё знал.

– Я знал, что ты слишком умен, чтобы влезать в шоу. Но вдруг у тебя слабость. Вдруг ты поверишь, что мир честен. Ты – не публичный. Ты – код. Формулы. Схемы. А я – люди.

Он положил руку мне на плечо. Почти бережно. Почти по-отечески.

– Ты уволен, Аря. Но… спасибо тебе. Искренне. Без тебя бы не получилось.

– Это мой проект. Все они были моими…

– И всё же теперь – они мои. И, кстати… с днём рождения.

Он ушёл.

А я остался. Под дождём. Без слов. Без сил.

А потом – бар.

Бурбон. Второй. Коктейль. Третий. Мир плыл, и я плыл вместе с ним.

– Ты ведь хочешь, чтобы всё закончилось? – спросил кто-то рядом.

Я кивнул.

И выпил.

А потом – вишня.

Чёртова вишня с косточкой. Села поперёк горла, как правда, которую я не успел сказать.

Скорая не доехала. Пробки. Презентация. Перекрытия. Мой проект стал событием. Это был и вправду мой финальный проект. Из-за него – я и умер.

Как идиот.

Тьма.

Стук молотка.

Голос:

– Решено.

Что решено?.. Я даже не…

Даже после смерти кто-то решает за меня.

Нет. Хватит. Больше – никто.

Теперь – я сам буду решать.

Глава 1: Пробуждение ну как обычно

Сначала – ничего. Ни звуков, ни голосов, ни мыслей. Пустота. Не страх, не боль – отсутствие. Словно меня вырезали из мира. Не стерильный вакуум, а серая бесконечность.

Это не смерть. Я понял сразу. Потому что если смерть существует, она должна хоть что-то завершать. Завершение – это структура. А здесь нет ни структуры, ни границ. Ни начала. Ни конца. Только точка. Факт: я есть.

Это стало моей первой мыслью.

Мысли начали течь в голове. Медленно. Словно пробирались сквозь вязкость. Сначала – неосознанно. Потом – оформленнее. Я начал осознавать себя. Я был – не просто механизм, не слепой поток импульсов. Я начинал становиться собой. Не одни импульсы, не только реакции. Сознание возвращалось.

Я начал вспоминать. Не образы – факты. Я был гением. И не в том смысле, как это говорят в прессе – а буквально: ум, доведённый до предела. Рациональность. Анализ. Системы. Это не просто память – это инструмент, который включился сам.

И первым выводом стало: что-то произошло. Что-то резкое. Не катастрофа – конец. Я умер. Это был не вывод – импульс. Осознание, которое невозможно отогнать. И в то же время – я здесь. Думаю. Значит, жив? Но как?

Возможно, это рай. Хотя странный. Где встречающие? Где свет? Где клише? Я не верил в рай. И в ад – тоже. Но и небытие не объясняет мыслей. Если я мыслю – я не пустота. Надо ждать. Смотреть. Собирать данные. Пока только начало.

Сколько времени прошло – я не был уверен. Но я почувствовал перемену. Какой-то сдвиг. Намёк на возвращение чувств. До этого я мог только мыслить. Теперь появилось ощущение. Вдох.

Я почувствовал, что дышу. Не метафорически – физически. Тело втягивало воздух, и он шёл глубоко, ровно.

Вдох – длинный. Выдох – тоже. Стабильный. Ровный. Я осознаю: не могу этим управлять, но могу это чувствовать. Не я дышу – оно дышит само. Я просто наблюдаю. Оно дышит – не по моей воле, но ритм кажется родным. Чужое – но не чуждое. Моё – но не подвластное. Как отлежанная рука: своя, но пока не слушается. Не я управляю – я фиксирую. Пока – только так.

И тут – не мысль, не воспоминание – а странное внутреннее несоответствие. Я действую сам, но ощущения – чужие, не такие, как были раньше. Я начал анализировать дыхание. Оно отличалось. Сначала казалось – просто чище, стабильнее. Но по мере наблюдения я всё яснее понимал: лёгкие работают идеально. Ни кашля, ни напряжения. Это было не дыхание сорокалетнего офисного жителя мегаполиса. Это были лёгкие молодого парня. Как я это понял? Всё просто: я не чувствовал той тяжести и усталости при дыхании, которые сопровождали меня в последние годы. Это было похоже на то, как я дышал, когда мне было десять – до того как мегаполис начал разрушать мою систему изнутри. В те редкие дни, когда я оказывался за городом, я чувствовал, как воздух входит свободно, глубоко. И сейчас – то же самое. Даже лучше. С точки зрения физиологии, такие лёгкие могут быть только у человека, который почти не жил в загазованной среде. Всё слишком чисто, ровно, сбалансировано.

Я сопоставлял ощущения, отслеживал детали. Всё говорило о том, что это не моё тело. Не просто обновлённое – другое. Даже пересадка не дала бы такой идеальной работы. Я знал это не понаслышке – сам работал с медициной. Участвовал в исследованиях, видел, как организм реагирует на имплантацию, как органы сопротивляются, как адаптируются. А здесь – ничего. Ни отторжения, ни инородности. Эти лёгкие ощущались так, словно они всегда были моими. Или я – их. Это был новый элемент. Новый пазл. Его нужно сохранить. И анализировать дальше.

Я понял – я могу считать вдохи и выдохи. А раз могу считать, значит, время идёт. А если оно идёт, я в нём. Я жив. Больше, чем мёртв.

Я начинаю считать вдохи.

Один… два… три…

Каждый – как якорь. Как подтверждение того, что мои мысли – это реальность, а я действительно существую. Что есть время. Что оно идёт. Это не мантра – просто способ понять: я внутри линии, не точки. Времени. Пространства. Течения.

Я продолжаю. Десять. Тридцать. Семьдесят. Примерно на сотом вдохе – сдвиг. Сначала едва заметный: воздух изменился. Я больше не просто фиксировал дыхание – начал его осознавать. Это было уже не просто движение лёгких. У воздуха появился вкус, появилась плотность. Возвращение обоняния стало очевидным – к четырёхсотому вдоху оно раскрылось полностью.

Я начал распознавать запахи, и их было слишком много. Слишком точно. Я никогда не чувствовал такого раньше. Вероятнее всего, мои старые рецепторы были сожжены мегаполисом, испорчены неудачными химическими экспериментами, в которых я сам участвовал. Тогда, возможно, я сжёг себе часть обоняния. А здесь всё было иначе. Полнота, насыщенность, яркость.

Я различал десятки оттенков – кислые, тёплые, пряные. Воздух словно стал видимым. Он имел форму, объём, настроение. Я понимал, что могу дать фору даже самому Жан-Батисту Греную. Не просто уловить аромат, а разобрать его на молекулы. Я начинал восстанавливаться. Но уже ощущал разницу – восприятие было точнее, чище, глубже, чем раньше. Это не прежняя притуплённость. Что-то изменилось. И хотя выводы делать рано, разница была очевидна.

Что-то сдвинулось – и в какой-то момент мозг перестал сопротивляться, приняв новую картину мира без лишнего анализа. Запахи стали расшифровываться. Это не больница. Не лаборатория. Не аптека. Я знал, как они пахнут. Это – другое.

Это точно не моя квартира. Здесь – жилое, но не личное. Воздух – мягкий. Влажность – стабильна. Ткань. Дерево. Немного пыли. Травы. И – люди. Их запахи меняются. Кто-то приходит. Кто-то уходит.

Людей было немало. Мужчины, женщины. Но чаще всего – одни и те же. Особенно она. Молодая. Вероятно. Запах духов – лёгкий, дешевый, но не раздражающий. Не знал аромата, но знал: это женщина. Это она меня мыла. Это она приносила еду. Это она оставляла после себя едва уловимый след уходовых средств, мыла, еды. Пища не была ресторанной – скорее, домашней. Супы, бульоны, каши. Иногда – фрукты, иногда – что-то похожее на смузи. Но пахло насыщенно, ярко, вкусно. Настолько, что я чувствовал это телом. Вероятно, меня кормили четыре раза в день. Утром, чуть позже – молочное или кисломолочное, как полдник. Потом обед. И вечером – снова.

Она ухаживала хорошо. Минимум дважды в день меня мыли. Наверное, это было утром и вечером. И всегда была она.

Второй – мужчина. Регулярный, но не по часам. Единственная закономерность – он появлялся каждый вечер, через примерно полчаса после мытья. Как я понял? По числу вдохов. Я считал. Всегда считал. Это был ориентир.

Были и другие. Уборщица. Пахнет средствами, но не агрессивными. И чуть-чуть – пылью. Вероятно, потому что убирается и в других помещениях. Здесь – чисто. Очень чисто. Не стерильно – но аккуратно. Пыль не оседает. Её тут же стирают.

Иногда я чувствовал чьё-то присутствие. Постоянное. Кто-то находился в комнате. Не подходил. Но был. Это не врачи. Не медики. Алкоголь, чеснок, лук – бытовое. Простое. Вероятно, охрана. Надзиратели. Или наблюдатели.

Это – не квартира. Не лаборатория. Не подвал. Это – ухоженное, изолированное пространство. И оно – для меня. Это многое объясняет. Но порождает ещё больше вопросов.

Так и шло время. По моим подсчётам – два, может, три дня. Я не уверен. Но достаточно, чтобы ощутить следующее: звук. Сначала – не слышал, а чувствовал. Вибрация. Как низкий бас в клубе, когда ты ещё снаружи, но подходишь ближе. Он проходит сквозь тело. Пульсом. Эхо. Волной.

Слух возвращался не вспышкой – слоями. Постепенно. Ощущения возвращались одно за другим – медленно, послушно, словно кто-то невидимый включал их вручную. Сначала – шаги. Кто-то топал. Кто-то шуршал. Кто-то ступал так мягко, что звук терялся. Но всё это я начал различать. Появилась структура.

А ещё – подтверждение: тот самый вечерний визит. Мужчина, приходящий через полчаса после мытья. Он не шумел. Он не говорил. Но я знал, что он рядом. Не только по запаху – по присутствию. Нечто, что не передаётся словами. Я просто знал, что он стоит рядом. Может быть, оттого, что не вижу. Может быть, потому что кожа молчит. И тогда всё остальное – обостряется.

Моя логика дня и ночи подтвердилась. После его визита звуки затихали. Всё замирало. Это была ночь. Самое странное – я не слышал ничего извне. Ни города, ни природы. Складывалось ощущение, что комната изолирована идеально. Полная звукоизоляция. Я не мог определить, где нахожусь – в мегаполисе или за городом. Это настораживало. Но не пугало.

Девушка двигалась иначе. Легко. Иногда – каблуки. Иногда – мягкая обувь. Входила, замирала, и почти всегда – шептала. С кем-то. Я не слышал слов. Казалось, говорить в моей комнате было нельзя. Запрещено. Или – опасно. Словно я спал. Или должен был спать. Но это был не сон. Я знал. Я считал вдохи. И знал: я в этом мире. И он – вокруг меня.

Первый голос я различил, когда заговорила девушка, ухаживавшая за мной. К этому моменту я уже был уверен: это именно она. По шагам. По запаху. И теперь – по голосу. Он был мягкий, обволакивающий, бархатный. Она сказала: «Господин, выздоравливайте».

Меня это удивило. Обращение «господин» звучало непривычно. В наше время так не говорят. Оно разрезало воздух – остро, внятно. И в то же время не вызвало отторжения. Звучало естественно. Как если бы это действительно касалось меня. Хотя мысль эта пришла словно извне, будто навязанная. Не совсем моя. Странно. Но я зафиксировал. И запомнил.

Они говорили редко – и всегда шёпотом. Но однажды что-то изменилось. Сначала я уловил запах – алкоголь, табак, перегар. Один из тех, кто всегда находился в комнате, явно выпил. Разговор стал громче, впервые – почти обычный голос.

– Господин Яков велел ждать, – голос был хриплый, сдержанный, с хрипотцой, в нём чувствовался возраст и тяжесть службы. – Всё идёт, как он сказал. Говорит, ЭХО стабилизируется – по крайней мере, он так считает

– Да стабилизация, стабилизация… – фыркнул второй, резкий, моложе. – А если он так и будет лежать? Если овощ? Я ж не для того меч в зубы взял, чтоб над бездыханным торчать. Пусть Яков сам с ним возиться.

– Я бы на твоём месте рот прикрыл, – бросил старший с раздражением. – Он может и лежит, но не мертвяк. Придёт в себя – узнает, что ты тут пасть разевал – сам тебе высадит без слов.Я видел, как Яков его гоняет. Ты рядом с ним ноль, пацан. Так что заткнись и молись, чтоб никто этого не слышал. А то потом по полу зубы собирать будешь – поломанной рукой.

– Я понял… – голос младшего стал тише. – Просто… он уже третий день как лежит. Дышит, да. Но не двигается. Ни жеста, ни шороха. Как будто в коме. Жутковато. Вроде живой – а будто пустой.

– Он дышит. Значит, не мёртвый. И молись, чтоб не слышал. Или чтоб не вспомнил.

Пауза. Потом снова – тишина и шёпот. Они начали переговариваться, но я снова не мог разобрать слов. Шепотки, обрывки, оттенки – но не содержание. И всё же этого было достаточно.

Их слова складывались в цепочку. “Господин” – снова и снова. Не только в отношении ко мне, но и к некому Якову. Это настораживало. Значит, нас как минимум двое, кого здесь считают старшими. Но нюанс в интонации: ко мне – с почтением, даже с благоговением, особенно со стороны старшего. К Якову – скорее с подчинением, как к начальнику. Как будто он – исполнитель, а я – приоритет. Будто он подо мной. Логика подсказывает: если это правда, то я действительно оказался в чужом теле. И, возможно, не просто в чужом – а в теле господина.

Это не наш мир. В нашем мире так не говорят. Среди моих знакомых было три Якова, но ни один из них не был ни господином, ни командиром охраны. И уж точно не вызывал такого страха. Здесь – другой порядок, другая система.

Из их разговора я уловил главное: мной раньше занимались. Меня готовили. Не к экзаменам, не к выступлениям, а к настоящим боям. Это была военная подготовка. Строгая, методичная. Старший сказал, что меня гонял Яков. А это значит, что Яков – тоже воин. И, судя по уважению в голосе, не последний. Возможно, инструктор. Возможно, командир. В любом случае – человек с опытом, который знал, как обращаться с бойцом.

А тот, молодой – по голосу ясно: силён, резок, не из слабых. Энергия, мощь, натиск. Но именно ему старший сказал: “Он тебя сам вывернет, если узнает, что ты его обсуждал”. Без метафор. Без сомнений. Как факт. Как предостережение. А старший явно знал, о чём говорил. Это не бравада. Это опыт. Он слышал, как Яков меня гонял. Он видел. И он знает, на что я способен.

А я… Я в своей жизни максимум таракана тапком – и то с шансами 50 на 50. Иногда даже таракан побеждал и убегал в щель. А тут – бойцы, которые сами опасны, говорят, что меня лучше не злить. Что я – угроза. Значит, это не моё тело. Не может быть. В этом теле – сила. Реальная. Настоящая. Подтверждённая теми, кто эту силу знает.

Это ещё одно подтверждение: я не в своём теле.

Все указывает на одно: я – не я. Или, точнее, не в своём теле. Это переселение? Подмена? Реинкарнация? Сценарий из фэнтези, манги, фантастики? Звучит как бред. Наука это не объясняет. Но факты не спорят: тело – молодое, лёгкие – свежие, слух и обоняние – обострённые, окружение – уважительное. И я – не пастух с деревенского луга. Всё указывает на новое тело. Новый мир. Новую роль.

Я ещё не знал, что происходит, но мог фиксировать детали. И одно повторялось чаще других: ЭХО. Это слово возникало снова и снова. Я не понимал, что оно значит, но чувствовал: в нём – суть. Возможно, это и есть ключ к происходящему.

И ещё кое-что. Прозвучало слово – «Эхо». Не как звук, не как отражение голоса в пустой комнате. Оно звучало иначе. Плотнее. Весомее. Я почувствовал это почти физически: все три буквы будто нависли в воздухе. Не просто слово – нечто, что нельзя было написать с маленькой буквы. Это было имя. Термин. Не звук – а целая система. Я понимал: здесь, в этом мире, слово «ЭХО» значит гораздо больше. Возможно, это и есть местная магия. Или её основа. Или нечто ещё более фундаментальное – то, что невозможно выразить ни наукой, ни логикой.

Я понял, что именно оно – ЭХО – стало причиной моего состояния. Не сон, не травма. Что-то внутри меня – связанное с этим словом, этой силой – вышло из-под контроля. Оно нестабильно. Оно не в балансе. И, возможно, именно из-за него прежний обитатель тела… исчез. Потому что не справился. А теперь справляться должен я.

Это первый ключ. И я должен его запомнить.

А потом – вспышка. Нет, не света. Не звука. Вспышка знания. Чужого, но странно знакомого. Как будто не я что-то вспомнил – а тело. Будто в меня ворвалась память, которая всегда была здесь, но только ждала сигнала. Это не было похоже на мои обычные воспоминания. Мой мозг почти ничего не забывал. А это – было забыто. Или запечатано. Но вдруг стало доступно.

Я помнил, как поклониться. Сколько шагов оставить до другого аристократа. Как правильно стоять, как держать спину. Кто кому подчиняется. Я знал, как вести диалог. Как пользоваться приборами. Как смотреть, как молчать, когда молчание – оружие. Это не было знанием из книг. Это была муштра. Телесная память. Привычка, выдолбленная годами. Меня учили. Меня готовили. Это тело знало, как жить среди аристократии – потому что оно в ней выросло.

Значит, я не просто в чужом теле. Я в теле аристократа. И это ещё один кусок мозаики.

Я не успел как следует это обдумать, как в комнате что-то изменилось. Вошла девушка – та самая, что обычно ухаживала за мной. Она что-то прошептала охраннику и подошла ближе. В этот момент я впервые почувствовал прикосновение. Мягкое, осторожное – тряпка? платок? губка? Что-то коснулось моего лба и начало протирать. Омывать.

И тогда я понял, откуда доносится запах. Это был запах трав. Тех, что были в настое, которым меня обтирали. Это было не просто мыло – настой. Тёплый, пряный, терпкий. Не ромашка, не мята – ничего знакомого. Но тело, что удивительно, реагировало на него с благодарностью. Оно знало этот запах. Оно любило его. И каждый раз, когда девушка была рядом, моё дыхание становилось ещё ровнее, как будто организм сам распознавал заботу и отвечал на неё.

Если принять, что я в другом теле – и это тело аристократа – то всё начинает сходиться. Возможно, я попал в альтернативный мир. Мир, где есть алхимия. Где травы не фольклор, а наука. Где нет таблеток… Хотя нет, вру. Мне уже пихали в рот таблетку – горькую, как предательство. Обычную. Горечь ощущалась на уровне инстинкта. Я не мог контролировать действия, но тело проглотило её автоматически. Как будто знало, что делать.

То есть ко мне вернулись все чувства. Это же прекрасно. Я слышу, улавливаю запахи, различаю вкус – и, стоп, я чувствую своё тело. Не абстрактно, не как схему из учебника анатомии, а реально ощущаю каждый орган, мышцу, связку. Я понимаю, где у меня печень, в каком состоянии сердце. Это невозможно – и в то же время происходит. Как будто в теле установлена система внутреннего мониторинга.

И да, это точно не моё прежнее тело. Потому что я чувствую мышцы, их упругость. Размеры конечностей. Девушка мыла меня – и мне стало стыдно. В старой жизни я был скромен, с девушками – как с ураном: держался на безопасной дистанции. А тут… она мыла мне ногу, и я понял: она слишком длинная. Эта нога – не моя. Я был метр шестьдесят пять с кепкой. А сейчас – минимум на пятнадцать-двадцать сантиметров выше.

И тело… спортивное. Не лабораторно-офисное. Не закостенелое от сидячей работы. А подвижное, тренированное. Сильное. Теперь слова охранников, их интонации, их уважение – всё это обретает смысл. Не только логический. Физический. Телесный. Я чувствую, что это тело может. А я – в нём.

И это самое странное чувство: когда тело уже твоё, но ты ещё не привык. Когда ты в нём – но всё ещё не до конца управляешь. Когда ты знаешь, что это теперь – твоё. Что бы это ни было.

Но не успел я это зафиксировать, как в голове – ещё один взрыв. Ещё одна волна. Ещё больше воспоминаний. Но не картинок. Не фильма. Это были отзвуки в теле. Мышечная память. Я чувствовал, как меня тренировали. Как меня гоняли. Как били и поднимали снова. Это не были тренировки для галочки. Это была подготовка к выживанию. К войне. Меня учили убивать. Эффективно. Молниеносно. Я знал, как ударить так, чтобы человек больше не встал. Я знал, как ударить даже подручным предметом – и этого бы хватило. Звучит смешно, но тело не смеётся. Оно помнит.

Теперь я чувствовал себя как Нео, впервые вышедший из эмуляции и сказавший: «Теперь я знаю карате». Разница лишь в том, что я даже не прошёл загрузку. Всё уже встроено. Просто активируется по частям. И это… пугающе. В этом теле – не только сила. В нём – навык. Опасный, как скрытый клинок.

И тут моё сознание погасло. Впервые. Я уснул. Не может быть – но, похоже, это был мой первый и единственный сон в этом состоянии. Как я узнал позже, это был момент, когда мой разум окончательно встроился в новое тело. И после этого всё изменилось.

Интерлюдия 1. Имя, которое нельзя скрыть

Я проснулся поздно. Впервые за многие годы.

Сквозь шторы пробивался солнечный свет – живой, настоящий, почти тёплый. Не тот серый утренник, что обычно встречал меня. Сегодня солнце было… добрым. Или мне просто дали выспаться. Впервые. Яков не стал будить меня, как всегда. Я знал – сегодня день обряда. День, когда Эхо может откликнуться. Или не откликнуться.

Для простолюдина это переход: либо останешься никем, либо станешь магом, вступишь в род, начнёшь обучение. Для меня – это попытка переломить шестисотлетнюю безмолвную стену. Роду с таким прошлым, с такой силой тела, не хватало лишь одного – отклика.

Мы были бойцами. Упёртыми. Умелыми. Без магии – но с волей. Шесть веков без мага – и всё ещё аристократы. Пусть на краю Империи, пусть с обветшалым гербом, но – стоим. Не сдались. Не растворились.

Наше производство делало детали. Простые. Из железа. Мы были кузнецами нового века – не с молотками, а с автоматикой. Это не было престижно. Не приносило славы. Пока другие работали с артефактами и магическими зверями, мы точили сталь. Нам хватало. До тех пор, пока всё не сгорело.

Восемь лет назад. Разлом дал больше монстров, чем обычно. Наш доход тогда был прост – убивали тварей, продавали остатки, кое-что шло на нужды рода. Разлом был слабым, не опасным. Давал травы, давал ресурсы. А в тот раз – дал прорыв.

Монстры хлынули лавиной. Пока родители пытались добраться обратно из столицы, воины удерживали оборону. Удерживали деревню. Пали. Но не сдались. Родители не успели – зато спасли жителей окрестностей. Наши люди выжили. Они – нет.

Хуже всего было не это. Хуже было – знать, что соседи, которые могли помочь, были рядом. Видели. Слушали. Ждали. Но не вмешались. Проблемы чужого рода – не их забота. Один барон минус – значит, одна земля плюс. Они пытались забрать её. Не смогли.

После этого Яков больше не покидал наш дом. Он тренировал меня. Готовил. Чтобы я не подвёл. Чтобы я был не хуже. Чтобы я был сильнее.

В двенадцать лет у меня уже открылся путь силы. Он открылся рано. Мы скрывали это. Обычно отзыв Эхо приходит в шестнадцать. Мне хватило двенадцати.

Я развивался. Быстрее сверстников. Не потому, что был одарён – потому что выбора не было. Всё, что у меня осталось, – это брат, Яков и развалины рода.

И тогда пришли соседи. С «помощью». Предложили взять в аренду наши заводы. Я был маленьким, Яков пытался остановить меня. Но я хотел быть взрослым. Хотел решать.

Я подписал. На условиях, которые были ближе к дарению, чем к сделке. Заводы – их. Копейки – нам.

Теперь у нас почти ничего не осталось. Только мы. Только этот день.

А теперь – всё в этом дне. В этом шаге. В этом отклике.

Я подошёл к зеркалу в ванной. На меня смотрел высокий, стройный, в меру симпатичный парень. Не смазливый, но тот, кого называют «с характером». Многие говорили, что я мог бы быть популярен среди принцесс и баронесс – если бы не ходил к разлому, не охотился на монстров, не пах железом и кровью.

После той сделки у нас осталась возможность восстановить часть сгоревшего посёлка. Вернуть дома подданным. Поместье уцелело – старое, но живое. Единственное, что осталось, когда род перестал получать магию. Почему – я так и не узнал. Ни в хрониках, ни в сети, ни в церковных архивах – ничего. Будто наш род просто… появился. Из ниоткуда. Без прошлого.

Я перестал забивать себе голову этим. Было слишком много другого. Деревня, подданные, дети, налоги. Мы не бедствовали. Не голодали. Жили скромно, но честно. Старые машины, старая техника. Последний транспорт купили ещё тогда, при продаже завода – не роскошь, а необходимость. Чтобы вывозить людей, перевозить туши, патрулировать границы. Иногда твари прорывались – и туша весом в четыреста килограмм не катится сама.

Я вышел из ванной и столкнулся с Сергеем. Парень, только ставший на путь силы. Недавно с нами. Найден случайно – на закупке в крупном городе. Попал под удар, выжил чудом. Мы помогли. Он остался.

– Доброе утро, ваше благородие, – тихо произнёс Сергей, выпрямившись. – Сегодня важный день. Мы все это знаем. И держим за вас кулаки.

Я кивнул, спокойно. Я знал его характер – борзый, быстрый, ещё не обточенный. Мы вытащили его из передряги, когда он вляпался с какой-то местной бандой. Боец он неплохой, но пока ещё молодой и горячий. Хотя… я сам – тоже ещё молод.

Но почему-то начал думать, как старик. Похоже, все эти годы, все эти решения и ответственность – давят на меня сильнее, чем я хочу признать. Может, и вправду стоило хоть раз ответить на приглашение на ужин. Познакомиться с какой-нибудь девушкой. Попробовать просто пожить. Почувствовать себя молодым.

А я всё решал. Всё планировал. Всё спасал. Всё взрослел.

Я чуть усмехнулся.

– Спасибо, Сергей. Я тоже знаю. И надеюсь, что всё пройдёт успешно.

– Вам спасибо, что приняли меня, и помогли тогда, – тихо добавил он.

Я заметил: в голосе его проскользнула странная нота. Не благодарность – почти прощание. Словно он не был уверен, увижу ли я его снова. И, честно говоря, я тоже не знал.

Иногда после обряда не возвращаются. Не погибают – просто не возвращаются теми, кем были.

Я снова усмехнулся. По правде говоря, мы особо и не помогли. Он сам отлично справился. Просто моё появление с дружиной не дало банде дождаться подкрепления. Он бы выкарабкался и без нас. Потенциал у него сильный. Я уверен, со временем он сможет возглавить отряд.

– Ты Якова не видел? – спросил я.

Сергей покачал головой:

– До скорого, Сергей, – кивнул я. – Я пойду искать Якова.

Сергей коротко поклонился и ушёл по своим делам. А я двинулся по поместью. Это был замок – да, не тот, что в сказках о принцессах и драконах, но вполне себе настоящий. Камень, толстые стены, тяжёлые арки. Только внутри – никакой готики, никакой мишуры.

Наши предки – дед, прадед – начали переделывать интерьеры ещё десятки лет назад. Ушли от псевдоаристократической показухи, сделали всё сдержанно. Современно. Уютно. Если не знать, что это замок – подумаешь, просто хорошо сделанная квартира.

Старые гобелены – переделаны в магические панели, стены – отштукатурены, свет – от ламп, а не от факелов. Атмосфера – не дворцовая, но честная.

Только портреты напоминали, кто мы. Предки. Картины сражений. Монстры. Боль. Память, от которой невозможно отказаться. И не нужно.

Я прошёл мимо портрета деда – тот смотрел строго, будто сам собирался на ритуал вместе со мной. Потом – прадед, один из тех, кто пережил первую Мировую Войну. Я всегда чувствовал, что они за мной наблюдают. Не как призраки – как ожидание.

Якова я нашёл в нижнем зале. Он стоял у колонны, как будто был там всегда. Руки за спиной, взгляд прямой.

– Вы готовы, господин? – спросил он.

Я кивнул.

Он не сказал больше ни слова. Просто повернулся и повёл меня через галерею, вниз по лестнице, вглубь старого фундамента. Там, где камень ещё хранил запах древности. Где магия рода когда-то дышала.

Комната была небольшой. Круг. Плиты. Светящиеся нити, выложенные по полу. Тихо. Чисто. Обрядовый зал не использовался десятилетиями, но был идеален. Как будто его ждали.

Странная особенность: простолюдину для пробуждения Эхо требовался священник или императорский пробудитель. Кто-то, кто оценит, вмешается, даст шанс. А у аристократов – свои залы. Закрытые. Древние. Никому не нужные, кроме рода. И почему-то они были всегда. Даже если поместье не строилось с таким залом, он появлялся. Сам. Как будто был частью крови, а не камня.

Этот зал – именно такой. Замок изначально был местом отдыха от суеты столицы. Но остался последним оплотом рода. И зал здесь – был. Ждал.

Яков остановился у входа, не перешагивая черту.

Мне отец когда-то сказал: "Когда придёт время – ты поймёшь. Только помни: Яков не сможет быть с тобой". Тогда я не понял. Сейчас – понял.

Он стоял на границе, и я впервые видел в нём… не страх, нет. Что-то глубже. Как у зверя, который чувствует, что дальше – не его территория. Что-то, что не пускает. Что может причинить боль.

– Здесь только вы. И Эхо, – сказал он, не поднимая взгляда.

Я вошёл.

Камень под ногами отозвался глухим звуком. Я встал в центр круга. Смотрел перед собой. Не дышал.

Ритуал начался.

А потом – темнота.

Без перехода. Без вспышки. Без боли.

Просто… я уже там.

Тьма. Не глухая, не пустая – тишина, в которой кто-то дышит рядом. Я чувствую себя. Целым. Но отделённым. Как будто я внутри себя – и одновременно снаружи.

– Ну вот ты и пришёл, – сказал голос. Мужской. Старый. Не грубый, но с весом. Спокойный, как камень, лежащий веками.

Я не понял, где нахожусь. И не вспомнил, как сюда попал.

– Кто ты? – спросил я.

– Ты знаешь. Просто не до конца.

Тьма не отвечала. Но не была враждебной. Она будто ждала. Меня. Или его. Или нас обоих.

– Ты был близок, – снова сказал голос. Не упрёк. Констатация. – Тело было готово. Разум почти. Почти. Но почти – не достаточно.

Я хотел что-то сказать, но язык словно не слушался. Мысли плыли. Я знал, что что-то пошло не так. Но не мог вспомнить момент.

– Это не конец, – голос стал глубже. – Род не обрывается. Просто меняет голос.

Я замер. Что это значит?

– Я нашёл замену, – продолжил он. – Теперь – он. Точнее… вы. Он будет вами. А вы – им. Так будет проще. Так род выживет.

Внутри что-то сжалось. Понимание подступало, но цеплялось за края.

– Кто ты?.. – прошептал я.

– Один из. Ты тоже был. Почти стал.

Слова звучали, как из пепла. Как из гробницы. Как из памяти, которой нет в голове, но есть в костях.

– Имя больше не спрячешь, – добавил он чуть тише, почти с грустью. – Оно должно снова звучать. Аристарх. Так звали тебя. Так будут звать его. Теперь – одно целое. Теперь – не ты. Теперь – мы.

Я не понял. Или не хотел понимать. Но в этих словах чувствовалось что-то большее, чем просто имя. В них звенела древность. Ответственность. Приговор. И надежда. Всё сразу.

Фамилия рода больше не будет шепотом. Она вернётся. Громко. Через другого. Через меня. Или через того, кто стал мной.

Глава 2 Ты кто, блядь?

Сначала был сон.

Не воспоминание. Не образ. Сон. Это важно. Потому что он был неосознанным, неуправляемым. И только просыпаясь, я понял: да, это было сном.

Голоса. Не лица – только звуки. Как будто кто-то говорил сквозь толщу воды. Мужской голос – старый, спокойный, как камень. Потом женский. Потом – шёпот.

Фразы звучали разрозненно. Не связаны логикой – но сливались в одно чувство:

– Ты не готов…

– Он должен встать…

– Ещё рано…

– Я нашёл замену…

– Теперь – он. Точнее… вы…

– Так род выживет…

Я не понимал, к кому они. Или обо мне ли. Но ощущение было, будто эти слова не впервые звучат. Будто я уже их слышал. Или должен был.

Сон ускользал, но я знал точно – он был. Не бред. Не галлюцинация. Не память. Именно сон. И именно в нём впервые появилось ощущение: **я – здесь**. Не там. Не тогда. А **здесь и теперь**.

И только потом – глаза.

Я открыл их не как в кино – без вспышки, без света, без всепоглощающего белого. Просто… открыл. Будто бы моргнул после долгой паузы. Будто тело само решило: пора.

Мир оказался тусклым. Не мрачным – глухим. Цвета были, но будто приглушённые. Как старая фотография: не выцветшая – выждавшая. Я не сразу понял, где нахожусь. Но понял, что это **не больница**.

Потолок – ровный, гладкий, не оштукатуренный. Потемневшее дерево. Не фанера. Настоящее. Возраст чувствовался в каждой щели, но не было ощущения запущенности. Всё – крепкое, плотное, живое. Стены – в тон. Без обоев. Без картин. Только тень от оконной рамы и срез света, падающий под углом.

Окно было приоткрыто. Штор не было – только плотная занавесь, отодвинутая вбок. За ней – зелень. Но не яркая. Не газон и не сад. Скорее – лес. Или заросли. Видно было немного, но хватило, чтобы понять: я далеко от мегаполисов.

Я осмотрелся.

Комната выглядела роскошной. Я чувствовал: это по-настоящему аристократическое пространство. Но внутри меня было две линии восприятия – моя собственная и чужая, чьё тело теперь стало моим. Для меня – это роскошь. Для него – привычный обиход. Здесь не играли в историю. Здесь жили, как принято жить в роду. Спальня, совмещённая с небольшим кабинетом, без показного пафоса, но с привычкой к дорогому и качественному.

У окна стоял массивный письменный стол. На стене – светильник, внешне напоминающий лампу, но явно не электрическую. Скорее – магическую. Я не знал, почему так подумал, но второе сознание внутри словно подтвердило: да, это магосвет. Я не знал, как он устроен. Не знал названия. Но знал – он работает.

Так было и с остальными вещами. Я смотрел – и узнавал. Не умом. Телом. Опытом, который мне не принадлежал. Привычки чужие, а восприятие – уже моё. Мысли шли наперекрест.

На столе – ручка. Шариковая. Современная. Почти как Parker – тяжёлая, металлическая, с характерной гравировкой. Удивительно. Значит, здесь прогресс дошёл до такого уровня – как минимум. Это уже не намёк. Это подтверждение. Мир – современный. Не средневековье. Может, он и не мой по культурному коду, но здесь точно уже делают статусные вещи. Шариковая ручка – пусть и мелочь, но показатель. У нас первые появились в 1938 году, а здесь – явно дошли до премиум-сегмента. Значит, технологический уровень не ниже.

И тут пришла мысль. Я узнаю предметы, но не понимаю, как они работают. Знаю названия – но не принципы, не систему. Почему? Вероятно, потому что прежний владелец этого тела был… ну, не то чтобы совсем глуп, но явно не гений. Отличный аристократ, неплохой боец – но не любознательный. Не стремился разбираться в устройстве вещей. Его всё устраивало как есть. Меня – нет.

Мы это исправим.

Радость радостью, но пора переходить к делу. Я вижу, анализирую – хорошо. Но могу ли я шевелиться? Глаза двигаются – уже плюс. Значит, паралич отступает. Логично предположить, что и остальное должно слушаться.

И тут, как назло, в голове всплыла голливудская банальность: «попробуй пошевелить большим пальцем ноги». Я бы рассмеялся, если бы не было так абсурдно. Но самое смешное – палец действительно дёрнулся. Живой. Рабочий. Я едва не выкрикнул в пространство: «Оно живое!» – иронично. Но сдержался.

Так – хорошо. Тело реагирует. Значит, я могу идти дальше. Начал напрягать мышцы по очереди – от шеи до лодыжек. Всё отзывалось, всё включалось. Медленно, но верно. Я ещё не знал предела, но уже знал: оно работает.

И тут – фиксация. Время. Я начал его ощущать. Не по часам, а по теням. Солнечный свет изменился. Угол, тень, преломление – пошло смещение. Значит, солнце движется. Одно солнце. Не два, не статичное небо, не хаос. Законы работают. Астрономия жива. Не моя планета? Может быть. Но точно не фантазия без правил. Физика – здесь есть. Или то, что её имитирует.

Значит, мои знания – будут полезны.

По моим расчётам, осталось не так уж много вдохов до обеда. А значит, скоро появится она – девушка, которая приносит еду. И, возможно, вместе с ней – наблюдатели. Охранники. Слуги. Кто угодно.

Пока их нет – это шанс. Со временем я смог почувствовать всё тело – каждую мышцу, каждый сустав. Я даже приподнялся, сел – тяжело, но не от слабости. Просто тело было не моим. Как будто я в аватаре: другие пропорции, другая длина рук, ног, баланс. Нужно привыкать.

У этого тела, кстати, неплохой набор. Даже орган – вполне достойный. Как я узнал ? Потрогал. Не из праздного интереса – просто надо знать, с чем работаю. Тело не просто живое – оно крепкое, ухоженное и, судя по всему, привыкшее к нагрузкам.

Я начал понимать, что могу функционировать. Осталось выяснить, кто и что будет, когда они узнают: я очнулся. Возможно – изоляция. Возможно – ликование. Возможно – расчёт.

Но сейчас их нет. Время вышло. Я быстро лёг обратно, в то же положение, из которого поднимался. Закрыл глаза. Притворился. Сейчас это было куда сложнее, чем раньше – потому что мне хотелось смотреть. Хотелось изучать. Хотелось жить.

Я наконец понял: да, это не моё тело. Но я жив. Чёрт побери, я жив.

И, как назло – я оказался прав почти до секунды. За дверью послышались шаги. Неуверенные, с хрустом – похоже, кто-то наступил неудачно или несёт что-то тяжёлое. Судя по звукам – девушка. Та самая. Не привыкшая носить подносы, но приученная делать это аккуратно. Щелчок замка, движение двери, тень в проёме.

Желание вскочить, распахнуть глаза и спросить: «Где я? Что за мир?» – было почти невыносимым. Но я удержался. Я – не идиот. И не самоубийца. Я умею сдерживаться. Я терпеливый. Я дождался её прихода – и теперь придётся ждать следующего окна. Это ещё не финал.

Если я хочу узнать больше, мне нужно играть дальше. Притворяться. Наблюдать. Искать следы, подсказки, ошибки. Потом – окно. Новый цикл. Подойти к окну, проверить географию, небо, солнце. Вдруг всё-таки – Подмосковье. Или база спецслужб. Или дача какого-нибудь генерал-майора с фантазией и доступом к биотехнологиям.

Мечты. Надежды. Логика говорила обратное.

Потому что магосветильник на столе – это не декорация. Я не знаю, как он работает, но я знаю, что он не электрический. И я это ощущаю так же ясно, как ощущаю кожу, мышцы, баланс тела. Это – не просто знание. Это – восприятие.

Я видел галлюцинации. Я работал с разными людьми – под препаратами, после срывов, в рамках испытаний. Один с разбегу пытался выйти в стену – думал, что это выход к морю. Другой бегал со стулом на спине, утверждая, что он черепаха. Хотя черепахи, к слову, не кричат – максимум рычат. Но ни один из них, при всех своих искажениях восприятия, не описывал таких ощущений, как я испытываю сейчас.

Даже когда мы тестировали сыворотки для ускорения мозговой активности – военные разработки, тяжёлые штуки – девять из десяти уходили на тот свет в течение пяти минут. И даже тогда, даже под тяжелейшими стимуляторами, никто не говорил о восприятии магии. О чувстве структуры мира, неуловимых линий, о том, что ты ощущаешь предмет как энергию, а не как форму.

А я ощущаю. Значит, это – не иллюзия. Это не препарат. Это – новый уровень реальности. Просто другой. И теперь – мой.

Пока я об этом всём размышлял, она уже подошла. Услышал, как подвинула табуретку – характерный звук. В комнате были хорошие стулья, но она снова выбрала именно его. Почему? Возможно, привычка. Возможно, указание. Но я знал точно: это табуретка. Потому что моя память зафиксировала, где стоял каждый предмет, и звук шёл оттуда.

Она села. Начала процедуры. Всё как всегда. Сначала – лоб. Потом – виски. И вдруг… пауза. Рука зависла. Неужели заметила? Чёрт. Когда ложился обратно, по привычке вытер лоб рукой. Автоматически. Мелочь, но она могла это заметить. Ведь, по разговорам, она ухаживает за мной четвёртый день. За это время любой внимательный человек запомнит детали.

Я замер. Внутри всё сжалось. Не страх – концентрация. Оценка. Если она заметила – возможны варианты. Если нет – повезло. Но в следующий раз надо быть точнее. Без случайностей. Без следов.

Но она лишь убрала руку и встала. Взяла тазик с водой, отошла к двери и заменила его на поднос с едой – я слышал, как ставит. Поднос она оставила у входа, не неся его ко мне сразу. Всё шло по схеме.

И тут я поймал себя на мысли: моя рассудительность дала трещину. На её место полез мальчишеский максимализм. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг сел. Просто так. Без причины. Спустил ноги с кровати, повернулся к ней

Увидел её…

И первая мысль была:

«Фу, блядь».

Едва не вслух. Я сдержался. Я видел разное. Людей после аварий, болезней, побочек от препаратов. Но здесь всё было… не так. Девушка – молодая, да. Стройная. Но лицо… Оно не было просто некрасивым. Оно было чужим. Не человеком.

Не шрамы. Не гематомы. Кожа напоминала змеиную. Не маска – структура. Под глазами – чешуя. Глаза – слишком вытянутые, с вертикальными зрачками. Нос – то ли пятачок, то ли нечто неопределённое. Как будто кто-то собрал черты из разных видов и забыл остановиться.

Я попытался рассмотреть руки. Там что-то шло по коже. Неясно: то ли шерсть, то ли роговая структура. Я не видел близко, но даже на расстоянии было понятно – это не просто болезнь. Это не мутация. Это что-то другое.

И вот теперь я был уверен окончательно: я не в своём мире. У нас такого говна не водится.

И тут тот самый мальчишеский максимализм опять взял вверх. Я не выдержал. Выдохнул сквозь сжатые зубы, почти шепотом:

– Ты что… или кто, блядь, такое?

Глава 3: Я просто тронул, честно

Мгновение – и тишина. Не снаружи – внутри.

А потом я осознал, что только что что-то сказал.

Голос. Молодой – что, впрочем, ожидаемо. Не сиплый, не простуженный, не прокуренный. Даже чем-то похож на мой прежний. Сушняк – да, присутствует, но без трагедии. Ни тебе кома в горле, ни сипения, ни этой обязательной сцены из всех книг и манг, где герой просыпается и хрипит, как умирающий дед.

Я даже поймал себя на мысли: а где, собственно, клише? Где надрыв, где дрожь, где попытка выдавить из себя звук, будто я три года молчал в саркофаге? Нет. Просто встал. Просто сказал.

И, что странно – уверенно и спокойно. Словно я вовсе не вывалился из другого мира и не провалялся в коме, а просто проснулся. Даже где-то внутри я ожидал этого сценического клише – надрыва, сипа, дрожи. Но их не было. Всё было… естественно.

Всегда ненавидел эту фальшь в книгах. Ну не так это работает.

Значит, связка "я+тело"синхронизировались. Но не только тело – и сознание.

Я начал думать иначе. Не кардинально – но определённо моложе. Как будто сбросил лет двадцать пять. А если быть честным – все тридцать. Потому что в десять я уже мыслил, как взрослый, с этим своим вечным рациональным перекосом.

Теперь же – мысли скачут, гормоны дергают, и, честно говоря, каждый раз, когда эта девушка подходила ко мне… да, начинались мысли. Мысли, которых в прежней жизни я давно не испытывал. И вот опять. Думаю, как подросток. О девушках. О вещах, о которых давно не думал. Возможно, срабатывает биология. А может, и остатки характера этого тела.

Кстати, про девушку. Она ведь просто стоит и смотрит на меня. Улыбнулась даже. Не испугалась. Не убежала. Не потянулась за ножом. Что-то в этом странное. Я бы на её месте точно… Ну, впрочем, неважно.

И тут – новое ощущение. Моё тело… обиделось. Да-да. Не на девушку. На меня. Потому что, как оказалось, вся моя пафосная “резкость” и “молниеносность” встать и повернуть голову – для тела были черепашьим марафоном. Оно знало, что может быстрее. Точнее. Резче. А я… мешал. Задерживал.

И вот теперь в голове начинается бардак. Мысли скачут, как нервные искры, и я уже не уверен, какие из них мои. Это не просто я – это ещё и отголоски характера прошлого владельца. Я не боюсь. Я не боюсь эту девушку. Хотя должен бы. Она – полу-змея, полу-человек, полу-чёрт знает что. Но я смотрю и понимаю: не страх. Даже не отвращение. Скорее… готовность. Готовность драться, если потребуется.Убивать?

Слово "драться"раньше вызывало у меня аллергию. Я проектировал оружие, да, но всегда избегал даже спаррингов. Не смотрел бои, не любил агрессию. А сейчас – спокойствие. Холодная готовность. Этот разум влияет на меня – и мне это одновременно нравится и не нравится. У него, безусловно, не хватало ума – это чувствуется. Но его хладнокровие и знание этого мира могут оказаться полезными. Единственное, что действительно тревожит – я не могу получить всю его память. Она всплывает фрагментами.

Вот, например, я понимаю: он знал эту девушку. Знал, но я не могу точно сказать, как её зовут, кто она, что она для него значила. Мысли прошлого владельца – редки и чужды. Формулировки, обрывки фраз, структура речи – не мои. Даже язык… вроде русский, но звучит по-другому. Тем не менее, я его понимаю. И не только его. Я теперь знаю и другие языки – что-то похожее на китайский, японский, английский. Все будто бы созвучны, но не идентичны. Немного сдвинутые. Как отражения знакомых звуков в кривом зеркале.

Надо будет научиться его подавлять. Мне не нужны гормоны подростка. Я сюда не просто попал – меня сюда засунули. Но теперь я здесь. И если уж второй шанс выдали таким способом, то хотя бы в этой жизни я должен добиться того, чего не успел в той.

А вот когда добьюсь – тогда, может быть, и позволю себе немного подростковости. Хотя бы понарошку.

Понимаю, звучит как юношеский максимализм. И это тоже, скорее всего, отголоски его характера. Но если уж мы теперь делим сознание – я хотя бы зафиксирую, кто в этом теле отвечает за цели. Всё это пронеслось в моей голове буквально за три-четыре секунды, может, даже меньше. Всё это время мы просто смотрели друг на друга: я – на девушку, она – на меня. И я был рад. Не потому что нашёл ответы. А потому что понял – мой разум цел. Мои аналитические способности остались со мной. Я по-прежнему способен фиксировать, оценивать, структурировать.

И даже больше: я чувствовал, что стал быстрее. Острее. Мозг работал так, как не работал уже лет двадцать. К старости – а для меня сорок уже было глубокой старостью, потому что в десять я ощущал себя почти взрослым – я начал замечать, как мозг стал чуть-чуть подтормаживать. Не в плане забывчивости. Просто вычисления, которые раньше давались за секунду, теперь занимали две или три. Умножить шести-значное на шести-значное? Раньше – момент. Потом – пауза.

А сейчас – опять без паузы. Я чувствую себя, как в семнадцать. Только с одной разницей – у меня с собой весь накопленный багаж: знания, опыт, навыки. Всё, что я копил сорок лет.

Первой тишину нарушила она. То ли скрипнула, то ли едва слышно рассмеялась – звук был странным, как будто не до конца человеческим. Её лицо, изуродованное мутацией, не позволяло сразу считать эмоцию. Я пока не привык к этой мимике. Но уже начинал видеть в ней знакомые черты – не внешне, а поведенчески. Такие же, как у обычных людей.

И в этот момент я заметил ещё кое-что.

Вижу линии. Нити. Струны – это слово само всплыло в голове, и я сразу понял: да, именно так это и называется. Скорее всего, прежний владелец знал об этом, изучал или хотя бы слышал. Потому что вместе со струнами всплыло ещё одно слово: Эхо.

Нити были вплетены в участки мутаций на её теле. Я видел их – как второй слой, как надмирное наложение поверх плоти. Как формулы, как иероглифы, как пентаграммы. И как ни странно, понимал. Или начинал понимать. Это не просто символы.

Я изучал формулы. И сам их писал. Я изучал языки – древние и современные. Немного – археологию, хоть она и скучная: ползаешь по катакомбам, а находишь, что кто-то просто писал поэму возлюбленной или указывал, где сортир.

Я понял, что могу этим управлять. Этими струнами. Я могу их изменить, направить, перенастроить. Не знаю, почему – но это ощущается так же ясно, как я чувствую своё тело. Я чувствую, где у меня какой орган и в каком он состоянии. Например, сейчас сердце бьётся с частотой сорок восемь ударов в минуту – это не догадка, это знание изнутри. Так же и со струнами.

Это не просто визуальный эффект. Это язык. Или схема. Или нечто среднее. Я пока не до конца понимаю, что именно, но точно знаю – могу на это воздействовать. Это часть меня. И я начинаю это осознавать. Не разумом – чем-то глубже.

– Господин, вы очнулись… – сказала она вдруг, слегка поклонившись.

Интонация. В голосе было уважение – но не то, как у охранников. Оно звучало иначе. Сдержанно. Почти формально. Не фальшь – но как будто вынужденное. И в мимике – тоже. Я не мог точно разобрать эмоции, но чувствовал: она не боится. И не поклоняется. Это было что-то третье. Может, сожаление. Может… осторожность.

И я не чувствовал от неё угрозы. Ни телом, ни разумом. Это было интуитивное, почти инстинктивное ощущение: она не собирается нападать. Не сейчас. И, возможно, вообще никогда.

Я решил использовать самое банальное прикрытие – потерю памяти. По крайней мере, пока фрагменты прошлого не встанут на место. Лучше притвориться, чем быть разоблачённым. Лучше казаться дезориентированным, чем стать объектом устранения. Потеря памяти – удобный щит. Сыграем в амнезию. Чем меньше я знаю – тем больше они расскажут сами.

Так что… пора задавать вопросы. Как можно больше.

– Господин? – переспросил я, слегка морщась. – Я… а кто я? А ты кто? Где я? Что со мной произошло? Почему я полураздетый?.. Почему ты такая?.. – вопросы сыпались один за другим – умные, глупые, бессвязные. Специально.

Я сознательно притуплял бдительность. Играл в слегка потерянного болвана, чтобы выудить как можно больше информации. Впрочем, возможно, и не придётся сильно притворяться – на фоне моего мышления прежний обитатель тела действительно казался… простоватым. Не глупым – просто обычным. Особенно на фоне моего мышления. А пока – пусть думают, что я слаб. Пусть говорят. Я слушаю.

Но тут всё пошло не по плану. Она не стала отвечать на мои вопросы. Только коротко сказала:

– Я сейчас позову Якова. Он должен знать, что вы очнулись. Он очень волновался.

И развернулась, чтобы уйти. Всё произошло слишком быстро. Моё тело среагировало само. Я сорвался с кровати и схватил её за руку – ту самую, изуродованную. Я думал, что это чешуя, но это была не чешуя. Огрубевшая кожа, плотная, серая. Не человеческая. Ближе к коже крокодила или, может, бегемота – плотная, грубая, с сероватым оттенком, абсолютно не похожая на человеческую. Живая. Чужая. И в тот момент я снова увидел струны. Они вспыхнули вокруг участка мутации. Я не просто видел их – я чувствовал, как могу их тронуть. Изменить.

Это было не сознательное решение. Это было отвращение. Прикосновение к этой коже вызвало рефлекторный импульс, почти рвоту. И одновременно – активность.

Я изменил струны. Не понимаю как. Не понимаю до конца, что. Но ткань под моей рукой начала меняться. Кожа – серая, чужая – отступала. Рассыпалась.

Девушка вскрикнула. Я закрыл ей рот рукой – не из злости, а чтобы не всполошить охрану. И продолжал держать. Я видел, как меняется ткань. Как человеческое вытесняет чужое. Процесс был ужасен. Кожа рвалась, нарастала, сменялась на глазах. Под ней – мясо. Живое, тёплое. Меня шатало. Тошнило. Но я не мог отпустить. Я не хотел – не сейчас.

Очнулся я чуть раньше, чем ожидал. Солнце почти не сдвинулось – я зафиксировал его положение ещё до обморока. Значит, прошло не больше минуты, может, три.

Мы оба лежали на полу. Девушка рядом. Я поднял взгляд – её рука. Та самая. Уже не изуродована. Кожа – человеческая. Да, немного розоватая, будто после глубокой царапины, с тонкой коркой сукровицы. Но это была человеческая кожа. Обе её руки теперь были… нормальными.

Осталось лицо. И, возможно, что-то ещё. Я чувствовал: в ней всё ещё пульсируют струны Эхо. Их надо будет исправить. Но после этого… желания касаться их снова не возникало.

Я понял: я истощён. Потратил слишком много. Чего именно – не знаю. Наверное, кто-то назвал бы это маной. Или, если бы я был японским или китайским мудрецом, – жизненной силой, ци, ки или чем-то в этом духе. Но всё это не подходило. Это нечто другое. Глубже. Это был внутренний ресурс, для которого даже нет правильного слова. И тут в голове всплыло слово – Эхо.

Да. Эхо. Оно звучит слишком обширно, слишком вместительно. Но в то же время – точно. Наверное, это и есть оно.

И тут в голове всплыло слово – Эхо.

Когда я подумал о нём, я почувствовал внутри нечто – ядро, шар, вселенную. Я не знаю, как это правильно назвать. Это была моя душа, но не в привычном смысле. И я понял: у каждого оно своё. Уникальное.

Я посмотрел на девушку – у неё тоже было нечто похожее. Сгусток энергии, меняющийся, переливающийся. Он не имел одной формы: то шар, то круг, то пентаграмма. То, что внутри неё, постоянно менялось. Я попытался всмотреться – да, это шар. У него есть орбиты, как у планеты. Они вращаются. Они формируют узоры: треугольники, квадраты, многогранники. Но в одном месте что-то было не так. Один из узоров – что-то вроде звезды, составленной из квадрата и треугольника – был повреждён. Как будто его порвали. От него тянулись обрывки, неровные края, и они медленно пытались срастись. Нарушенный элемент искал сама себя. Пентаграмма срасталась сама по частям, как будто схема чинит себя.

Боюсь, в этом мне придётся разбираться куда дольше, чем я думал. Но чем больше я смотрел, тем отчётливее оно становилось. Ощущение, что Эхо подстраивается под меня, адаптируется, чтобы я мог его понять. Сначала это была просто клякса. Сейчас – вселенная.

Когда я начинал думать о нейкак о формуле, структура действительно начинала обретать форму. Шар оставался. Цвет – у девушки он был синим. А треугольники, квадраты, круги – превращались в знаки. Не математические. Что-то другое. Но если я всматривался достаточно долго – я начинал понимать, за что каждый отвечает. Например, вот этот – отвечает за её руку. А этот – за ногу.

Эхо несёт в себе информацию о человеке. Возможно, поэтому я интуитивно понимал, как работают мои органы. Откуда знал частоту пульса. Кстати, сейчас – около шестидесяти пяти. Похоже, начал нервничать.

Я заметил – её взгляд изменился. В нём появилась новая грань. Лёгкая надменность, которой раньше не было. Это удивило. Я не успел обдумать, откуда она взялась, потому что она тут же спросила:

– Ты что, блядь, сделал?

В её голосе больше не было прежнего уважения. Вместо него – смесь шока, недоверия, злости и чего-то, похожего на благодарность, сдержанную и неуверенную. Она смотрела не на меня – на свою руку. На ту самую, теперь уже человеческую. Взгляд дрогнул – в нём мелькнули и разочарование, и гнев. Неистовый коктейль чувств, который она, кажется, с трудом сдерживала.

– Ты знаешь, сколько стоило сделать эту руку такой прочной? – процедила она, не отрывая взгляда. – Как трудно было достать кожу горного клыкара? Как она вживлялась в меня… больно, до крика. До обморока. Я орала так, что сорвала голос. А теперь – ты всё это просто… стёр? – Она почти скрипнула, как будто собиралась заплакать. По лицу было трудно понять – слёз не было. Но голос дрожал. И пока она смотрела на свою руку, я продолжал наблюдать её Эхо – и видел, как знак, отвечающий за левую руку, наконец-то срастался. Становился цельным. Нормальным.

И всё же я заметил – в её взгляде мелькнуло нечто резкое. Почти как намерение. Как будто она хотела броситься на меня. Но не сделала этого. Что-то её удержало. Может, страх. Может, остатки разума. Или… интерес.

– Извини, – выдавил я, не узнав собственного голоса. Это прозвучало глупо, нелепо, но в тот момент – это было всё, что я смог.

Слишком много всего навалилось сразу. Даже мой мозг не справлялся переваривать всё это сразу. Слишком много информации. Слишком много новых данных. Слишком много того, чего я раньше не знал, и всё это пыталось встроиться в мои знания и расширить их одновременно. Это было странно – осознавать, что Эхо вроде бы как душа, но одновременно как мана, и ещё нечто большее. Связанное с магией, с формулами… которые я, кажется, знал и не знал одновременно. А рядом эта дура – плачет. То ли улыбается, то ли злится. Очень странная. И это раздражает. Я пытаюсь разложить в голове новую систему, разобраться в том, что такое Эхо, а она скачет по эмоциям, как будто не знает, кем хочет быть. И вдруг я понял: я слышу не только её голос – я ощущаю её эмоции. Какого чёрта? Это уже лишнее. Я всегда считал себя человеком с безупречной памятью и холодным, аналитическим умом, но столько новых сигналов за раз – даже для меня перебор. Всё это давило, лезло внутрь, пыталось встроиться в логическую модель. И тут начало темнеть в глазах. Я начал вырубаться.

Похоже, первое пробуждение после "магии"сработало на чистом адреналине. А теперь он закончился. Последнее, что я увидел – она смотрит на меня. Уже без слёз. И в этом взгляде… было что-то. Что-то вроде желания. Или ожидания. И тут я заметил: в углу зрения – слабое свечение. Струны. Эхо. У чёртова светильника на столе. Он и вправду магический.

Конечно.

Почему бы нет.

Глава 4 Не ты, но ты

Я сразу понял, что проснулся. Осознание пришло раньше, чем я успел открыть глаза. Поэтому я просто лежал, не двигаясь, с закрытыми веками – и начал использовать те чувства, которые развил, пока не мог пользоваться другими. Прислушивался: к дыханию, к шорохам, к запахам. И также решил обратиться к своему Эхо. Но ничего не произошло. Я не мог почувствовать его так, как в прошлый раз. Как будто оно ушло глубоко внутрь, спряталось, затаилось. Спит? Сломано? Истощено? Пока не знаю. Но точно – не исчезло. Просто не отзывается. С этим придётся разбираться позже.

А вот то, в чём я не сомневался – рядом со мной находится тот самый человек, который приходил каждый вечер. Стоял надо мной. Иногда дышал громче, чем нужно. Иногда просто был.

– Молодой господин, не притворяйтесь. Я чувствую, что вы проснулись, – сказал он спокойно.

Голос оказался моложе, чем я ожидал. Звонкий, бодрый, живой. Не юноша – нет. Но и не старик. Мужчина средних лет, и звучание его голоса вносило диссонанс в мой образ: по запаху, манере стоять, по присутствию – я представлял себе фигуру постарше. Но когда я открыл глаза, всё встало на свои места.

Лет тридцать? Сорок? Пятьдесят? Сложно сказать. Лицо – не старое, но и не юное. Морщины – есть, но неглубокие. Щетина – седая, но не унылая. Ни мешков под глазами, ни дряблости, ни усталости. Он выглядел… хорошо. Просто хорошо. Ухоженно, уверенно, спокойно.

Но при этом – что-то не давало расслабиться. Что-то от него исходило. Сила? Уверенность? Нет, не совсем. Это было ощущение давления, как будто само пространство признаёт за ним право быть. Моё тело напряглось, и я поймал себя на этом только через пару секунд. Это была не угроза – просто факт. Он рядом – и этого достаточно, чтобы собраться.

Я машинально попытался разглядеть его Эхо – и не смог. Хотя я уже знал, что вижу струны у других. Я видел их даже у чёртова светильника. А у него – ничего. Как будто спрятано. Или закрыто. Но я знал: оно есть. Я чувствовал его, как чувствуют гору в тумане. Не видно – но она там. Только вот какая – и где именно – понять не мог. Ну и хрен с ним. Сейчас надо продолжать играть роль. Амнезия, растерянность, стандартный набор. Я читал книги, смотрел фильмы – инструкции в голове есть. Так что я начал действовать:

– Где я?.. Кто я?.. Что со мной случилось?.. – нарочно растягивал паузы, придавая голосу растерянности. – Вы кто?..

Но он меня прервал, громко рассмеявшись, не дав договорить:

– Не стройте из себя дурака. – он ухмыльнулся. – Простите за резкость, молодой господин. – Он слегка склонил голову. – Я знаю, что вы – не тот, кем были три дня назад. Я понимаю, что вы хотели разыграть сцену с потерей памяти. И да – у вас и вправду нет памяти об этом мире. Вся ваша память – из другого. Как и вы сами. Я знаю, что сейчас в этом теле находится совсем другой человек. Мой господин, который был раньше в этом теле, погиб. Он не пережил ритуал.

Почему всё не как в книгах? Почему я не в фэнтезийной истории, где герою всё сходит с рук, где в потерю памяти верят с первого слова? Почему этот человек не удивляется, не путается, не задаёт вопросов, а просто констатирует? Откуда он знает? Кто он вообще такой? Архимаг? Архи-демон? Или… что-то ещё?Я заметил, что Яков немного погрустнел – глаза стали печальными, как у человека, потерявшего не просто ученика, а почти что сына. Похоже, их связывало больше, чем я мог себе представить.

Я хотел задать вопрос: откуда он знает, что я – не он? Что в этом теле теперь другая душа и почему я не вижу его Эхо? Но он не дал мне сказать. Просто продолжил говорить, будто заранее знал, что я собираюсь спросить. Словно читал мои мысли.

– Откуда я это знаю… – он сделал паузу. – К сожалению, сказать не могу. У меня есть свои ограничения на то, что я могу вам рассказывать. Но знайте: моё предназначение – помогать вашему роду. Не лично вам, а роду. Однако теперь вы – его глава. И это значит, что я буду служить именно вам.

Я видел в его глазах честность. Он не врал. Я чувствовал, что он предан. Может, не лично мне, но моему роду – точно. В нём была какая-то искренняя любовь к роду, почти как у собаки к хозяину, когда тот возвращается домой. Он смотрел на меня с тем же выражением – как будто я вернулся.

И мне казалось, что он знает, кто я. Не просто имя. Он знает, сколько мне лет на самом деле. Знает, что мой разум старше этого тела, что я умнее, чем могу сейчас казаться. И он принимает это.

Наконец-то он дал мне вставить слово:

– Приветствую. Меня зовут Аристарх. Рад знакомству. Я так понимаю, вас зовут Яков?

Он усмехнулся. Улыбка была почти печальной.

– Аристарх. Иронично. Хотя, наверное, логично.

И снова – пауза. И снова – не объясняет.

Почему всегда так? Почему не может быть просто, как в книгах: «Ты здесь, потому что…», «Перед тобой стоит…», «Жди вот этого…». Почему всегда тайны, завуалированные фразы, загадки? Почему не сказать прямо: Аристарх, ты попал туда-то, вот твоя задача, вот кто против тебя, вот кто за. А не вот это всё – иди туда, убей принцессу, спаси дракона, построй башню. Нет. Тут всё не будет так. Я это уже знал.

– Начнём, наверное, с основ. Что такое Эхо? – сказал он. – Хотя, как я понял, вы уже почувствовали это. Я видел по руке Ванессы. Вы её… излечили. Или, точнее, вернули в естественное состояние. Значит, что-то вы уже знаете. Или почувствовали. Или вспомнили. Давайте вы начнёте рассказывать, а я буду дополнять, где нужно. Так нам обоим будет проще.

– Хорошо, – кивнул я. – Я заметил, что Эхо – это что-то, что есть в каждом. В чём-то внутри. Сначала я думал, что это только у людей. Но потом… я начал видеть нити даже у деревьев. В саду. У почвы. У зданий – в следах биоматерии. Оно есть везде. В камне, в земле, в теле. Это сила. Структура. Или и то, и другое. Эхо управляет магией. Точнее… оно позволяет управлять ей.

Он кивнул:

– Верно. Эхо – это и есть источник магии. Чем больше его запас – тем мощнее и дольше вы можете действовать. Оно влияет на то, сколько энергии вы можете направить в заклинание. Сколько выдержите. Насколько точно удержите форму. Но у Эхо есть структура. Стихия. Ранг. У каждого – своя сигнатура. Эхо есть практически во всём – весь наш мир им наполнен. Если вы сильно сосредоточитесь, сможете заметить его даже в воздухе – тонкие, еле заметные струны.

Я напрягся – и правда, уловил пару нитей, скользящих в пространстве.

– Да, – сказал я, – я вижу. Струны. Они есть. И я понимаю, что это и есть то, что называют струнами Эхо.

– Абсолютно верно, – подтвердил Яков. – У каждого предмета, сделанного из биоматерии, или поднятого с земли напрямую, есть Эхо. Даже промышленно произведённые вещи несут его след, но не каждый способен его различить. Лишь сильные. Или одарённые. И у вас, молодой господин, есть одна особенность, которая отличает вас от других: вы можете не только видеть Эхо в вещах и существах. Ваше Эхо может на них воздействовать. Как вы сделали с Ванессой.

– Да… – я задумался. – Я тогда действовал инстинктивно. Когда прикоснулся к Ванессе, я не просто увидел мутацию – я увидел струны Эхо. Они были рваными, искаженными. И почему-то сразу понял, какими они должны быть. Просто знал – и начал менять. Я анализировал. Всё происходило быстро, но ясно. Я видел перед собой задачу – структуру, которую нужно было восстановить. Мой склад ума сам разложил это, как математическую формулу. Я понимал, как струны Эхо должны выглядеть в её руке, и просто начал их выправлять – не эмоциями, а логикой. Как инженер чинит схему, которую никогда раньше не видел, но сразу распознаёт её суть.

– Да, вы всё правильно заметили. И правильно понимаете, – кивнул Яков и улыбнулся. – Но к этому мы ещё вернёмся. Сейчас важно вернуться к основам. В нашем мире не каждый может быть магом. Если вы видели Эхо Ванессы, то, возможно, заметили: у неё около шести колец. – Он сделал паузу, чуть усмехнулся. – Она сейчас на шестом ранге… если не ошибаюсь.

Я уловил в его тоне лёгкую игру. Он знал точно. Просто не хотел раскрывать, насколько осведомлён. Возможно, чтобы не пугать. Возможно, чтобы не выдать, насколько много он знает. Но я знал, как читать людей. Я видел по глазам: он не ошибается. Просто держит часть информации при себе.

Что ж… будем играть по его правилам. Сейчас явно не та ситуация, в которой стоит давить. Я был гением, да. И я чувствовал, что в этом теле куда больше силы, чем у любого из тех, кого я знал в своей прежней жизни. Но рядом со мной был человек, который был в разы сильнее. Нет – не в разы. В сотни раз сильнее, чем я в своём нынешнем состоянии. Я ему не соперник. Может быть, физически я и смог бы что-то – убежать, уклониться. Но магически? Он бы уничтожил меня, и я даже не успел бы понять, как.

Ну и ладно. Я могу играть в эту игру.

Я отметил, как он сказал про круги. Но у меня их не было. И теперь я могу предположить, что все по умолчанию видят круги – потому что так устроена структура Эхо. Но я видел иначе. Возможно, потому что мне было так удобнее. Сначала – геометрические фигуры. Углы, формы, многогранники. Это был мой выбор, продиктованный привычкой. Мозг цепляется за то, что ему проще анализировать. Последний проект в моей прежней жизни был весь построен на чётких схемах. Я видел, где угол сбился, где форма искажена. И это работало.

Но со временем даже эти формы я начал превращать во что-то ещё – в символы. В алфавит. Новый, незнакомый, но куда более понятный. Потому что символ проще запомнить. Он целостен. Он образ. А вот многоугольник с углом, сдвинутым на два градуса… его надо анализировать, считывать. Даже мне – гению – это занимало лишние секунды. А символ – он просто есть. Он фиксируется в памяти как знак. И когда я снова встречаю этот же символ в другом Эхо – я узнаю его сразу. Я даже заметил его в чёртовой лампе на столе – такой же символ, как у Ванессы. Значит, структура повторяется не только в людях. Значит, этот язык куда шире, чем я думал. Может, это даже не просто язык. Может, это код. Но не код программирования – скорее, как кодовый замок, как схема от сейфа, где каждый символ имеет значение. А может, это и правда язык, как китайская письменность, где один знак – это целое слово, действие, команда. Что-то, что когда-нибудь удастся прочитать – как текст. Или как поэму.

– Это достаточно высокий уровень, – продолжил он. – Но далеко не максимальный. И я скажу больше – не каждый способен вообще стать магом.

– То есть, не каждый – маг? – уточнил я.

– Именно. У нас есть понятие магов. Так их называют и в других странах – пусть названия разные, суть одна. Но магия, основанная на Эхо, не дана каждому. Ваша способность видеть струны – уже редкость. Но способность воздействовать на них… куда выше.

Он сделал паузу и добавил:

– Если вы заметили у Ванессы шесть кругов, то посмотрите на светильник на столе. Сколько кругов вы у него видите??

Мне пришлось включить быстрый анализ. Символы – это удобно. Но в случае со светильником, возможно, круги были бы информативнее: мне сейчас не нужны были символы, отвечающие за его работу. Мне нужно было понять его ранг. У магических предметов тоже бывают ранги. И у светильника он был второй. Я пока не знаю, как именно формируются ранги у вещей, но чувствую – второй ранг для обычного прибора это немало. Вероятно, дорогая собака-светильник.

– У него второй ранг, – произнёс я вслух.

Яков посмотрел на меня с лёгким уважением и кивнул:

– Молодец. Быстро схватываете. Я думал, придётся объяснять дольше.

А я тем временем отметил кое-что ещё. Символ, который отвечает за работу светильника, питается от предмета, расположенного прямо под ним. Похоже, это и есть источник энергии – и именно он повышает ранг устройства до второго. Без него светильник, скорее всего, был бы первого ранга. Выходит, магические предметы тоже имеют свою иерархию. Энергия, которую они получают, и источник этой энергии напрямую влияет на их ранг. В случае со светильником – ядро под ним усиливало его свойства. Не просто источник питания, а словно усилитель, дающий вещам силу, выходящую за пределы обычного применения.

– Отлично. Если вы уже поняли, как определяется ранг, то знайте – у нас их тринадцать. – Яков слегка наклонился вперёд, будто собрался открыть нечто важное. – Чтобы было проще: на первом ранге маг может справиться с пятью-десятью обычными людьми. Даже с огнестрельным оружием. Его Эхо даёт ему не только магию, но и улучшенные рефлексы, быстроту реакции, силу. Та же Ванесса, например, уже на шестом ранге – и я уверен, она смогла бы справиться с двумя сотнями вооружённых противников.

– Впечатляет, – пробормотал я.

– Каждый новый ранг увеличивает количество струн, которыми вы можете управлять одновременно, – продолжил он. – А значит – сложность заклинаний, мощность, радиус действия. Чем выше ранг, тем больше вариантов и возможностей. Например, маги восьмого-одиннадцатого ранга – это князья. Их силу никто не знает точно, но я уверен: если бы захотели, они могли бы в одиночку уничтожить небольшую страну.

– А двенадцатый? – спросил я.

– Это Император. Его сила покрыта тайной. Он один на весь мир. А вот тринадцатый… – Яков на мгновение замолчал. – В истории он был лишь один. Первый Император. Говорят, он мог уничтожать города за секунды.

– То есть, это всё как в играх? Level up, прокачка: +к силе, +к выносливости, +к магии?

Яков усмехнулся:

– Примерно так. Только ты – немного другой случай. Ты уже сейчас видишь то, что большинство замечает только на восьмом уровне. И то – не все. Ты видишь струны мира. Взаимодействуешь с ними. И даже… замечаешь чужие Эхо. Такое встречается редко. Очень редко. Таких магов мы называем "Смотрящими в Эхо". Их единицы.

– Смотрящие в Эхо?.. – переспросил я. – Выходит, никто не видит чужое Эхо? Только своё?

– Именно. Большинство магов даже на двенадцатом ранге не способны увидеть Эхо другого. Почувствовать – да. Осознать присутствие – да. Но увидеть структуру, понять плетение… Нет. Это уникально. И это то, что отличает вас, господин, от всех прочих.

– Да. Маги, способные видеть Эхо других, не участвуют в боях. Чаще всего – они становятся теми, кто оценивает ранги. Если когда-нибудь ты захочешь поступить на службу в род или Империю – тебе придётся пройти проверку у такого мага. Он официально присвоит тебе ранг.

– То есть ты хочешь сказать, что тут всем заправляют маги? – Я нахмурился. – Тогда почему возле меня стояли обычные солдаты? И… почему я помню, что ты меня зачем-то тренировал? Ну, точнее, не меня. А того, кто был в этом теле до меня. Кстати… как его звали?

– Его звали Станислав Мечёв. Но это… не совсем настоящее имя. Не совсем настоящая фамилия. – Яков отвёл взгляд, будто решая, говорить ли дальше. – К этому мы ещё придём. Настоящее имя… ты его когда-нибудь услышишь. И оно – твоё. Потому что то имя было родовым. Настоящим. Забытым. И всё же… твоим. Аристарх.

Он произнёс моё имя второй раз за наш разговор – но в этот раз это было иначе. В первый раз он обратился к Аристарху, тем, кем я был в прошлом мире – сорокалетнему гению, умершему от косточки, тому, кто первым что заметил был этот чертов светильник. А сейчас… сейчас он произнёс имя не просто так. Он дал его силой. Как будто призвал ко мне моё настоящее имя – то, которое принадлежит мне здесь. Имя главы рода. Имя, которое должно было прозвучать именно от него. И когда я услышал это – моё имя, произнесённое голосом Якова, – внутри меня что-то дрогнуло. Прозвучал звон. Чистый, резонирующий, словно кто-то дотронулся до натянутой струны. Не в ушах, не в воздухе – глубже. Где-то на уровне, где исчезают мысли и начинается тишина. Там, где меня вроде бы нет, но я всё ещё чувствую. И это чувство… казалось до странного знакомым. Я понял: он не просто произнёс имя. Признал меня.

Я вспомнил книги. Про медитацию. Про эфирные миры. Про то, как имя может быть якорем. И это имя, произнесённое чужим голосом, будто зацепило за грань между мирами. Кто-то там ждал, чтобы его оно было произнесено. И когда это произошло, я – не здесь, а где-то глубже – услышал это и отозвался.

Мне это не понравилось. Я посмотрел на Якова – и понял. Он сделал это специально. Он знал, что произнесение этого имени запустит что-то. В его глазах я прочёл тревогу. Он уловил сигнал. Что-то изменилось. И он это понял. Он знал, что это имя вызовет отклик. И всё равно сказал его. Значит, он знал больше, чем говорил. Намного больше.

Я почувствовал, как внутри меня поднимается нехорошее предчувствие. Проблемы. Большие. Единственное, что успокаивало – рядом со мной был он. Этот человек. Этот монстр. Я почти не сомневался: десятый… нет, скорее одиннадцатый ранг. А может, и двенадцатый. Я не видел других магов такого уровня – но чувствовал, что он сильнее Ванессы в несколько раз.

Я только собрался спросить, что теперь. Что значит это имя. Что теперь будет. Что он скрывает. Почему мы никак не переходим к моему роду. Я уже чувствовал, как губы шевелятся, чтобы задать вопрос…

Блядь.

Ну конечно.

Как всегда – именно в тот момент, когда я почти узнал что-то важное. Вот прям вот-вот. И обязательно кто-то, сука, должен был постучать.

Яков моментально изменился. В одно мгновение исчез весь его напор, сосредоточенность, внутренняя тревога. Вместо них – привычная вежливость. Образ безупречного дворецкого вернулся на место, как маска на сцене. Он даже слегка склонил голову – почти извиняясь.

Всё. Разговор окончен.

По крайней мере, пока.

Интерлюдия 2: кто то, где то в диких землях

Что такое Дикие Земли? Честно? Хрен его знает. Почему так получилось? Да потому что туда просто не добрались. Когда начались разломы, все державы занялись тем, что было ближе, опаснее, требовало немедленного реагирования. А сюда – не поплыли. Не дошли. Не добрались.

Сейчас здесь уже есть цивилизация. Люди научились сдерживать разломы, строить базы, обустраивать охотничьи лагеря. Но официальной власти нет. Церкви нет. Порядка – только на том, кто сильнее.

Дикие Земли – это пёстрая карта раздробленных королевств, племён, личных армий и кланов. Сегодня правит Орлиный Глаз. Завтра – какой-нибудь бородатый тип, что вчера был никем, а сегодня принёс голову бывшего короля и кинул ее в толпу.

Здесь всё решается силой. Это не романтика. Это не варварство. Это просто жизнь.

Там, где монстры не прячутся – они хозяйничают.

Скалы, поросшие чем-то вроде мха, но живым. Густые заросли, в которых пиявка может быть размером с собаку. Разломы – как трещины в самой материи, дышащие, шепчущие, где ночь светлее дня и наоборот. Их здесь много. Больше, чем где-либо, кроме самой Земли Разлома – той, что всплыла из океана полторы тысячи лет назад. Или шестнадцать столетий. Некоторые говорят – даже раньше. Мало кто выжил с тех времён, но такие есть.

Разломы здесь никто не закрывал. Их и нельзя закрыть. Они росли. И вместе с ними изменялась сама земля. Изменялась. Эхо, что сочится из этих трещин, впитывалось в растения, в животных, в почву. Даже воздух здесь – не совсем тот. Он плотнее. Звонче. Тяжелее. Это не просто фон – это поток.

Здесь никто ничего не контролирует. Даже сам себя.

Именно сюда ушёл Он.

Сейчас он стоял над тушей убитого монстра – нечто между крокодилом и ящером, только не зелёное, а песчаное. Всё происходило в пустыне, и тварь успела сменить цвет. Без миллионов лет эволюции. Просто Эхо.

На ногах – кожаные сапоги. Один – по щиколотку вонзился в череп этой твари. Оттуда поднимался дым – едкий, кислотный. Первая мысль: «Чёрт, опять сапоги убил». Причём не абы какие – такие не должны так просто сдаваться. Но, похоже, придётся искать новую пару.

Он вытащил ногу, морщась, и пробормотал:

– Ну и кто тебе сказал, что пожрать тут легко, а?

Сапоги выстояли. И это порадовало. Он вытер подошву об камень и, не теряя времени, принялся за дело – разрезал ляжку убитого урода. Яда не было – только тёплое, плотное мясо.

«Ну вот и ужин», – подумал он, проводя по волокнам ножом, чьё лезвие больше походило не на металл, а на клык – вероятно, другого монстра.

Если бы не нормальная сумка за плечами, его можно было бы принять за дикаря. Но манера держать оружие, русская речь, чуждая этим землям, и движение плеч, выпрямленных без усилия – выдавали в нём нечто иное.

Он мог казаться бродягой – заросший, замотанный, в пыльной одежде, с лицом, скрытым тканью. Но даже сквозь маскировку было видно: это не бомж. И не скиталец. Это кто-то, кто знает, кем был. И, возможно, кем остаётся. Пусть сейчас и пьёт кровь вместо воды.

За спиной – тень скалы. Перед глазами – узор трещин, уходящих вглубь. Разлом. Неглубокий, но капризный. Из таких в основном лезут мелкие твари. Впрочем, «мелкие» – понятие относительное.

Он ел. Молча. Не торопясь. Как будто в жизни у него нет ничего срочнее.

Пламя костра потрескивало, воздух был сухим, жарким – всё, как всегда. Но внутри что-то дрогнуло. Не звук. Не запах. А именно – чувство. Как щёлкнувшая внутри пружина, которую давно считал сломанной.

Древнее. Забытое. Будто уже не должно было возвращаться. Но вернулось. Сперва он даже не понял, что именно ощущает – лишь тонкий сдвиг в пространстве, в себе. А потом понял.

Первая мысль была простая, как шепот:

«Ого… Всё-таки произошло. А я думал, не дождусь.»

Мир вокруг всё ещё был. Костёр потрескивал. Небо оставалось окрашенным в багрово-зелёное. Но что-то изменилось.

В сумке что-то дрогнуло. Незаметно, едва ощутимо – словно лёгкий внутренний толчок. Как вибрация не мышцы, а материи. Он замер.

Артефакт. Он начал пульсировать. Не светом. Не звуком. Внутренне. Словно принял сигнал – и начал отдавать его обратно.

Он не доставал его. Не трогал. Просто сидел у костра и чувствовал, как внутри сумки нечто древнее, забытое, снова вступило в игру.

Он выдохнул. Спокойно. Почти облегчённо.

«Значит… правда…».

Он не знал, к кому обращается. Или знал. Но всё равно сказал это про себя. Без голоса. Без интонации. Просто – как факт, который больше нельзя игнорировать.

И внутри – пришло ощущение. Спокойное. Тяжёлое. Как если бы кто-то огромный наконец открыл глаза.

Теперь всё будет иначе. Он чувствовал это каждой костью.

– Значит, ты проснулся, – сказал он тихо. – Я уже думал, что ты умер окончательно.

Кристалл не ответил. Но не нужно было. Это не был диалог. Это был контакт.

– Он жив… – пробормотал он. – Не просто жив. Он принял. Значит, кто-то… достойный. Или безрассудный. Хотя…

Он замолчал, глядя в костёр.

– Пожалуй, стоит посмотреть. Хотя бы издалека.

Он поднялся, стряхнул пепел с колен, накинул на плечи плащ. Издали – отшельник. Бородатый, крепкий, молчаливый. Говорит с костром, смеётся в лицо ветру. Но в движениях – точность. В осанке – привычка командира. В глазах – что-то старое, тяжёлое.

Он пошёл вглубь Диких Земель. Туда, где начиналась его собственная легенда – и могла закончиться чужая.

А может – начаться.

Ведь время работает на тех, кто умеет ждать.

Глава 5 1625 лет

Блядь. Ну конечно. Как всегда – именно в тот момент, когда я почти узнал что-то важное… кто-то, сука, должен был постучать.

Яков посмотрел на меня уже совсем другим лицом. Как он быстро изменился – как актёр. В его взгляде читалось то ли предупреждение, то ли просьба не открывать рот. Это был первый раз, когда я понял: говорить можно не словами. Достаточно взгляда.

– Войдите, – сказал он спокойно, размеренно.

Дверь открылась мягко, без скрипа. Не полностью – сначала появилось лицо парня, затем он вошёл целиком.

Я не сразу его узнал. Но потом – вспышка. То ли боли, то ли чего-то другого. Так срабатывала память прошлого владельца. Щелчок. И я понял, кто передо мной. "Вам спасибо, что приняли меня, и помогли тогда."Это он говорил. Тогда, в другом моменте, в другой жизни. Точнее, в другой сцене моего существования. Но это было. Уже было.

И тут же всплыли чувства парня, который занимал это тело до меня. Он тогда прощался. Не со мной. С ним. С тем, кем я стал – по ошибке или по замыслу.

Сергей не повёл и бровью, увидев меня. Будто знал, что я приду в себя. Хотя в прошлый раз прощался – не со мной. Может, просто поверил Якову. Вспомнился разговор охранников – тогда один из них сказал, что Яков уверен: всё будет в порядке.

Я был уверен: через час весь дом узнает, что я очнулся. Что Яков со мной уже говорит.

Он сделал шаг вперёд, вытянул руку – и я увидел чёрный плотный конверт с официальной печатью.

Я заметил, как у него чуть дрогнуло лицо – впервые. Он посмотрел сначала на меня, потом на Якова, потом снова на конверт.

– Господин Яков… ваше благородие… – сказал он, немного замявшись. – Тут письмо. Только для главы рода… или его заместителя.

Он явно не знал, кому именно его вручать. Я только очнулся – формально глава. Но Яков стоял рядом – как заместитель, и, похоже, куда более функциональный. Сергей не решался пойти дальше.

Яков, не растерялся. Спокойно шагнул вперёд, взял письмо и коротко сказал:

– Спасибо, Сергей. Можешь идти. Мы разберёмся.

Он кивнул, развернулся и вышел, прикрыв за собой дверь. Яков подошёл, закрыл её полностью и лишь тогда снова посмотрел на меня.

Я перевёл взгляд на конверт. Он был чёрный, плотный, с серебряной печатью и… с тонкими струнами Эхо, проходящими по краю. Они были слабыми, но настоящими. Не маг-носитель, конечно, но и не простая бумажка. Четвёртый ранг, не меньше. Что за хрень может быть внутри?

– Это что за конверт, Яков? – спросил я, как и полагается человеку, который стал вундеркиндом не от скуки, а от желания всё знать.

Он повернулся, и я сразу заметил: лицо изменилось. Когда он смотрел на Сергея, это был тот самый добрый дворецкий – мягкий, вежливый, почти тёплый. А сейчас – снова тот, кто разговаривал со мной всё это время. Сосредоточенный, собранный, с тем самым взглядом смотрел на меня как не на господина – как на задачу, которую нужно решить. Актёр, собака такая, снова переобулся в полёте.

– Вы заметили уровень конверта? – вдруг спросил Яков.

– Четвёртый, – ответил я. – Это точно не просто бумага. В ней что-то большее – будто письмо знает, кто его тронул.

Яков кивнул, удовлетворённо.

– Ну раз вы уже заметили, – Яков кивнул с лёгкой, почти одобрительной улыбкой, – давайте поясню.

Он чуть выпрямился и поднял конверт повыше, чтобы серебряная печать поймала свет.

– У каждого предмета есть свой ранг. Всё как у магов – от первого до тринадцатого. Чем выше, тем больше в нём силы Эхо, больше функций, или редкость материала. Иногда – всё сразу. Вон, помните ваш светильник? – Он взглянул на меня. – Сам корпус – первого ранга, а вот ядро – второго. Вот и вся математика: ранг считается по самому сильному элементу.

Я хмыкнул, кивнув. Ну хоть что-то логичное.

– А вот с этим конвертом всё иначе, – продолжил Яков, – бумага у него без ранга. Здесь главное – печать. Это проклятие, зашитое в структуру. Такие вещи делают на фабриках, не вручную. Машины, работающие на переработанных частях тварей из Разломов, пропитывают заготовки нужным уровнем Эхо. Потом церковь закупает такие партии, и при отправке активирует под конкретного адресата.

– То есть, – вставил я, – если вскроет кто-то не тот – оторвёт, к чёрту, руки?

Яков усмехнулся:

– Если бы это был ранг повыше, такая возможность тоже есть. Но с церковными письмами всё немного иначе. У них особая гордость, свои закидоны… Проклятие здесь действует иначе – оно не просто наказывает, оно вгрызается в Эхо. Становится занозой в системе. Чем выше ранг, тем сильнее воздействие. Иногда – до смерти.

Он сделал паузу, потом продолжил, почти как преподаватель:

– Понимаете, каждое такое проклятие не просто так срабатывает – оно заранее записано на печати. У каждой церкви – десятки, сотни таких готовых формул. Их наносят специальные люди, те, кто умеет связывать структуру Эхо с живой материей. Вы могли заметить, как нити Эхо расходятся по всему конверту?

Я медленно кивнул.

– Я понял, как это работает. Когда печать накладывают – вся конструкция становится единым артефактом. Конверт и печать больше неразделимы. И, судя по следам, в основе лежит биоматерия – части тварей из Разломов. Даже после обработки она жива. А значит, способна мимикрировать, связываться, сливаться. Это почти как симбиоз, только под контролем печати.

Я замолчал на секунду, и вдруг понял: я говорил это не думая. Просто знал. Как будто это было во мне изначально. Более того – мне казалось, я смогу это повторить. А может, и усовершенствовать.

Я наклонился ближе, провёл пальцем чуть в стороне от основной нити.

– Вот тут, – пробормотал я, – если струну пустить чуть иначе, ближе к краю… – я провёл взглядом по спирали, – …то можно не просто задать, кто имеет право открыть письмо, а ещё и записать, кто открыл. Имя, род, даже момент.

Яков кивнул, не перебивая, но я уже видел, как в его взгляде что-то прищурилось – то ли одобрение, то ли осторожность.

– А вот эта нить, – продолжил я, – отвечает за привязку к Эхо. Если её чуть изменить, можно избежать срабатывания проклятия. Или наоборот – усилить его. Например, если вплести вот сюда – оно соединится с моим Эхо, и я не только получу письмо, но и часть его силы.

– Это… – тихо выдохнул Яков, – звучит так, будто вы собираетесь переписать церковную механику с нуля.

– Нет. – Я усмехнулся. – Просто у них руки из жопы. Столько магов – и такие схемы. Даже тут халтурят.

Он усмехнулся в ответ.

Я поймал себя на мысли, что последняя моя фраза прозвучала слишком по-молодому для человека с таким острым складом ума, прагматичностью и возрастом. Странно. Словно тело медленно, но уверенно тянет за собой манеру говорить, жестикулировать, даже подбирать слова. Симбиоз, говоришь… Идёт не только от меня к телу, но и обратно. В какой-то мере – это даже пугает. Или наоборот – заводит. Потому что быть моложе, быстрее, сильнее – это удобно. Это шанс начать заново. Только вот… как будто я начинаю звучать моложе, чем думаю. Это звучало так, как будто мне не сорок… А кстати – а сколько мне лет? Я сразу решил выяснить.

– Яков, – бросил я, не отрывая взгляда от письма, – сколько мне лет?

– Около сорока, по-моему, – отозвался Яков и неожиданно рассмеялся вслух.

– Ха-ха, да ты издеваешься, – фыркнул я, глядя на него с прищуром. – Я не про себя спрашиваю. Я про того, кто был до меня. Сколько лет было этому телу, когда он, ну… того??

Яков не сразу ответил. В его глазах промелькнула едва заметная грусть. Он смотрел на меня – и не на меня одновременно. Взгляд, в котором было всё: признание, печаль, уважение.

– Шестнадцать, – сказал он тихо. – Молодому господину было шестнадцать, когда он пошёл на ритуал.

– Значит, шестнадцать… – повторил я вслух, обдумывая эту цифру. Возраст, с которого я, похоже, стал главой рода. Или должен был. – Подожди, Яков. А вообще… разве в шестнадцать можно уже быть главой рода? В моём мире такого, вроде, не практиковали.

Яков кивнул, даже не удивившись вопросу:

– У нас главой рода может стать и пятилетний ребёнок, господин. Главное – чтобы он смог удержать свою землю. У нас нет формального запрета на власть по возрасту. И, замечу, у нас нет запрета на убийство, если для этого есть основания. Не знаю, как в вашем мире, но у нас вы можете вызвать на дуэль почти любого, кто задел вашу честь, оскорбил род или как-то иначе перешёл черту. Сами понимаете, как это работает – не мне вам объяснять, как живут аристократы. А если вы откажетесь от дуэли – такое тоже бывает – оскорблённый род имеет право объявить вам войну. Так что да, пятилетний может быть главой. Если выживет.

Я перевёл взгляд на него, и, немного помедлив, спросил:

– А в каком возрасте мой предшественник стал главой рода? И почему род до сих пор жив?

Яков опустил глаза, и впервые за всё время в его голосе появилась едва уловимая тяжесть.

– Вы стали главой в десять лет, господин. И если позволите… давайте уже будем говорить о вас. Не будем больше вспоминать прошлого господина. Эти воспоминания… не самые приятные для меня. Они вызывают боль.

Он замолчал на мгновение, затем продолжил:

– Десять лет. Именно тогда вы потеряли родителей. Был большой прорыв монстров из разлома. Ваши отец и мать в тот момент находились в столице. Они пытались вернуться как можно скорее, но путь был долгим, а ситуация обострилась слишком быстро. Пока они добрались до окраин, монстры уже прорвались. Слишком много тварей вышло одновременно – их было не сдержать. И всё же они пытались. Встали на пути не одни – собрали четырех лучших бойцов рода, тех, кто ещё мог держать оружие. Это была не оборона, это была резня на выживание. Все они пали. Один за другим. Но успели. Удержали главную улицу, закрыли проход к центру, дали шанс деревне. Только вот вернуться уже не смогли.

Я помолчал – а потом задал вопрос, который крутился в голове с первой секунды:

– А ты, Яков… ты где тогда был?

Он не ответил сразу. Повернул голову чуть в сторону, будто слушал чей-то дальний голос. И только спустя паузу произнёс:

– Я не успел. Я пришёл только ко второй волне. Уже было поздно. Ваших родителей спасти было невозможно, – сказал Яков, и в его голосе не было ни капли оправданий. Только факт. Только тишина.

Я не ответил. Просто слушал. Эти родители не были моими – и я это прекрасно понимал. Но всё равно фиксировал, как тело будто бы напряглось, как мышцы замерли, как будто внутри вспыхнул чужой, не мой, но знакомый отклик. Это не была боль. Это была реакция. Отголосок.

И в этот момент снова вспыхнули образы. Не ясные, не точные – скорее, плотные тени в тумане. Но узнаваемые. Я знал: это были родители прошлого владельца тела. Отец и мать. Их силуэты, их ощущения, их… присутствие.

Мать. Худая, высокая, с алыми волосами с рубиновым отливом. Прямые, гладкие, будто стеклянные. Даже в воспоминании – ни грамма пошлости. Только точность. У отца был вкус, определённо.

Отец… чёрт. Он был громадный. Может, на самом деле – просто крепкий мужчина, но ребёнок видел его как великана. Почти два метра ростом, плечи, как у шкафов, чёрные волосы. Вспомнилась одна деталь: он всегда был рядом. Даже когда учил меня убивать монстров из разломов – самых мелких, на которых обычно не обращают внимания, – я знал, что меня не сожрут. Потому что он рядом. В этом было ощущение безопасности. Не слепой веры, а уверенности в человеке, который умеет держать удар.

Я не видел их лиц. Образ был – но лица размыты. Может, потому что я не он. А может, потому что даже он их уже начал забывать.

Я перевёл взгляд на Якова. Он продолжал говорить, но теперь – чуть тише, сдержаннее:

– Но я скажу больше: вы в десять лет уже могли вести себя как взрослый аристократ. Даже больше – вы стали примером. Все деньги, что удалось собрать после трагедии, вы направили на восстановление домов подданных. Вы сами настояли на ремонте дорог, на поддержке оставшихся семей.

Он усмехнулся, чуть склонив голову:

– Правда, вас тогда сильно обманули наши «доброжелательные соседи». Схема с арендой заводов… – Яков усмехнулся, но в этой усмешке сквозила едва заметная горечь. – Но уже хорошо, что не убили. Хотя, признаться, это и моя заслуга. Я… немного постарался.

Он улыбнулся, склонив голову чуть в сторону, словно хотел сбавить напряжение. Улыбка вышла мягкой – но слишком выверенной, слишком отточенной. В ней не было настоящей теплоты. Только мастерство.

Я отметил про себя: слишком правильная пауза, слишком уверенный тон, и даже дыхание выровнено. Он не сожалел – он играл роль. Скорее всего, тогда действительно что-то провернули. А может – и подстроили.

Я подался немного вперёд, голос стал мягче, но в нём появилась другая интонация – более академическая, почти лекторская:

– Но сейчас я здесь. И во мне база знаний прошлого мира. Я выучил законы всех крупных стран, особенности систем собственности, налоговые и торговые лазейки. – Я провёл пальцами по столу, будто рисуя схему. – Думаю, я смогу найти способ вернуть себе заводы рода. Не в лоб. Через их же правила. Через их же ошибки.

Я вдруг поймал себя на мысли: вернулась та самая ясность. Не импульсы, не вспышки – а полноценный анализ, как раньше. Как тогда, когда я жил в другом мире, и собирал сложные модели из казалось бы несовместимых фактов. Подросток отступает. Его всплески всё ещё внутри – но они больше не мешают. Наоборот: тело, рефлексы, манеры Барона дополняют логику. Пожалуй, мы с ним договорились. Симбиоз пошёл вглубь.

Если раньше это был конфликт двух сознаний – то теперь… теперь это похоже на обретение нового. Чего-то среднего. Может, двадцатипятилетнего. Но определённо – не ребёнка.

Я кивнул, будто сам себе, и повернулся к Якову:

– Хорошо, Яков. Я тебя понял. С этим мы разберёмся позже. А сейчас – давай вернёмся к роду и к письму. Может, откроем его? Узнаем, когда к нам всё-таки приедут гости. И чего от них ожидать. Расскажи, потому что пока в вашем мире память возвращается медленно. Но я могу тебе сказать одно, что…

– Да, я заметил, – перебил меня Яков мягко, но уверенно. – Ваши души начинают синхронизироваться. Я всё реже вижу в вас моего прежнего господина. И одновременно – всё чаще. Это странно, господин. Но, думаю, это и есть ваш путь.

Яков слегка наклонил голову, потом медленно развернул письмо и начал читать. Но не как секретарь. Он читал, будто зачитывал указ императора. Будто стоял в тронном зале. Голос стал торжественным, ровным, почти театральным:

– Завтра, пятнадцатого октября, в ваше родовое поместье прибудет официальный представитель Церкви Святого Эха для проведения проверки статуса барона Станислава Мечёва… —

– Стоп, – поднял я руку. – Пятнадцатого октября?.. Подожди, это что, сейчас октябрь? – Я чуть нахмурился. – Красноярск, октябрь… Тогда почему здесь так тепло?

Я посмотрел на окно, прищурился. Там был день, близился вечер. Окно было распахнуто, и оттуда тянуло теплом – не просто осенним, а по-настоящему летним. Такое ощущение, будто я не в Сибири, а где-то ближе к югу. Не прям юг – но близко. Не душно, не жарко, но удивительно комфортно – особенно для середины октября.

– Я помню, в моём мире в это время тут был уже почти минус, иней, дыхание превращалось в пар, щёки мерзли. А тут… мягкое солнце, зелень. Влажность будто с юга. Это, простите, что – субтропики? – я усмехнулся, чувствуя, как интонация уходит в привычную, душновато-аналитическую. Аристарх внутри меня потянулся, как кот на утреннем солнце.

Яков выдержал паузу, затем ответил спокойно, будто заранее знал, что я это замечу:

– Что вас удивляет, господин? Где живут люди – там климат всегда мягкий. Особенно в обжитых землях.

– Это как? – я чуть наклонил голову. – То есть весь регион вокруг стабильно тёплый? Даже в октябре?

Яков кивнул:

– Умеренно-тёплый. Почти без резких скачков. Осень, как правило, мягкая, зима – без лютых морозов. Вся Восточная часть Империи давно уже живёт в таком режиме. Равно как и Запад, и Центр. То же касается и других держав.

Я поджал губы, обдумывая. Слишком ровно звучит. Это не может быть просто климатическое чудо. Даже в моём мире при всех возможностях мы не добились такого.

– Значит, вы хотите сказать, что почти весь обитаемый мир… стал удобным для жизни? – Я посмотрел на Якова в упор.

– Практически, – тот ответил без пафоса. – Особенно там, где структура Эхо стабильна.

– То есть… Эхо влияет на климат? – я уточнил, уже зная ответ, но желая услышать, как он это сформулирует.

Яков чуть прищурился:

– Не напрямую. Но после… изменений, климат стал подстраиваться. Под людей. Под биомагическую структуру. Районы – особенно обжитые – получили почти идеальные погодные условия. Города – пригодными для жизни круглый год. Разумеется, есть исключения.

– Север, – подсказал я, получив очередной всплеск памяти. Судя по всему, прежний владелец тела был неплохо образован – по крайней мере, география у него была на уровне. Это дало мне нужную зацепку. Названия регионов, знакомые очертания – я понял: в этом мире топонимы изменились не сильно. В голове всплыли несколько городов, и я подтвердил свои догадки. Да, с географией проблем не будет.

– Именно, – подтвердил Яков. – Северное Королевство, регионы Заполярья, Ямал, крайний Восток. Там по-прежнему зима. Потому что это уже не просто климат. Это аномальные зоны. Объяснение этому никто толком дать не может. Церковь считает, что это Кара Эхо – мол, расплата за жадность северян, что черпают слишком много.

Яков при этом едва заметно усмехнулся, и в этой улыбке читалось больше, чем он хотел сказать. Словно знал, что истинные причины – иные. Но не спешил их озвучивать. Я отметил это про себя: жест, взгляд, тень иронии – всё говорило о том, что версия церкви, мягко говоря, не вся правда. Казалось, он знал больше, чем мог позволить себе сказать вслух. Может, даже знал правду – но скрывал её не от меня, а от самого мира.

– А это правда?.. – спросил я осторожно, с лёгким наклоном головы. – Что это кара Эхо?

Яков на миг задержал взгляд, затем будто невзначай отвернулся к окну. Его голос был ровным, но слишком отточенным:

Он сделал паузу, почти незаметную, но в этой тишине чувствовалась нота… не то иронии, не то презрения – А что есть правда, господин? То, во что верят миллионы, или то, что знают единицы?– Церковь так считает. Говорит о грехах, жадности, нарушениях баланса. Красиво звучит. Удобно.

Я уловил, как он сместил акцент. Он не ответил – он развернул вопрос обратно. Уклончиво, но не бессмысленно. Значит, правды церковной он либо не разделяет, либо знает другую.

– А учёные? – не отпуская, уточнил я. – У вас ведь они есть. Что говорят они?

На этот раз он ответил быстрее, но уже мягче:

– Они молчат. Разводят руками. Нет логики, нет модели. Разломы есть, но причин для стабильно сурового климата – нет. Всё работает как везде, только климат не меняется. Аномалия. – Он немного склонил голову, будто прикидывая, стоит ли говорить дальше. – Но люди там живут. Даже без Эхо. Приспособились. Эволюция сделала своё. А Эхо… только ускорило процесс. Даже яблони, – он усмехнулся, – научились цвести под снегом. Есть один сорт, редкий, морозный. Очень дорогой. Считается деликатесом. Вся северная знать охотится за ним.

Я медленно кивнул. То, что он говорил, укладывалось в логику. Но… слишком многое требовало уточнения.

– Получается, Эхо влияет не только на магию… – я прищурился. – Оно ещё и меняет климат? Или, скорее, подстраивает его под тех, кто здесь обитает? Под людей, животных, растения?.. Адаптация работает не в одну сторону, а в обе.

И тут я вдруг понял одну странность. Все эти описания – «там, где живут люди», «в обжитых местах», «в зонах с населением»… Яков постоянно делал на этом акцент. Словно Эхо не просто формирует климат, а формирует его только рядом с людьми. То есть, сама привязка происходила не к территории, не к географии, а к человеческому присутствию.

– Яков, – я повернулся к нему, – скажи, а что происходит с климатом дальше? Вот мы сейчас – под Красноярском. Вокруг тайга. И, насколько я понимаю, она тянется на сотни километров. Очевидно, что люди там не живут постоянно. Так климат в этих зонах – такой же стабильный, как здесь? Или меняется?

Яков чуть приподнял бровь, как будто и сам ожидал, когда я дойду до этого вопроса:

– Меняется. Чем дальше от присутствия людей, тем слабее воздействие стабилизированного климата. Возникает то, что мы называем «естественным доминированием». Если в зоне долгое время обитают звери или даже монстры – климат начинает мимикрировать под них. Иногда очень быстро. Особенно, если поблизости обитает мощный монстр с высоким запасом Эхо. Такое существо может задавать климатическую доминанту в регионе, перекрывая влияние всех остальных – даже если это глубинная тайга. В крайних случаях вокруг таких существ возникают целые микроклиматические зоны – от вечной мерзлоты до пустынь, если никто в округе не способен превзойти его по силе Эхо. Там условия могут становиться экстремальными – жара, холод, вечный дождь. Всё зависит от типа существ, их численности и энергии Эхо.

Я кивнул – слишком многое начинало сходиться. Пазлы собирались. Получалось, что Эхо не просто подстраивалось под разумных. Оно считывало сигналы среды – температуру тела, эмоциональные импульсы, структуру поведения – и адаптировало мир под них. Словно сама планета училась жить в симбиозе. Но если рядом не люди – она учится у других.

– А с курортами как? – спросил я, уже с лёгкой усмешкой. – Выходит, если везде комфортно, ездить на юг незачем?

Яков покачал головой:

– Как раз наоборот, господин. Курортные зоны сохранили свою привлекательность. Более того – стали ещё комфортнее.

На лице Якова мелькнула блаженная улыбка – он явно вспомнил что-то личное, возможно, отдых, который случился давно. Улыбка тут же стала чуть грустнее.

– Там всегда тёплая вода – если мы говорим о морях. Или пушистый снег – если о горах. Эхо будто знает, чего от этих мест ждут. Люди приезжают с одинаковым настроем: отдых, покой, восстановление. И Эхо не просто подстраивается – оно усиливает эффект. Создаёт особую атмосферу. Там даже сами монстры другие – менее агрессивные, мягкие, безопасные. Иногда их приручают – держат как питомцев.

Он сделал паузу, чуть опустив глаза:

– Есть мнение, что Эхо делает эти места местами отдыха не случайно. Что система мира как будто оставила нам уголки для передышки. Эмоциональные узлы, в которых человек может восстановиться. Эхо там даже другого фона – успокаивающего, восстанавливающего. Почти во всех регионах есть такие зоны. Где-то это отели, где-то санатории, где-то – целые города. Но попасть туда трудно. Очереди, конкуренция, политика. Ведь отдых – теперь не просто роскошь. Это часть системы равновесия.

– То есть… – я чуть замер, осознавая – и в то же время формулируя вслух, – Эхо улавливает не только наличие людей, но и то, чего они хотят от места, в котором находятся. Их ожидания. Настроения. Воспоминания. И строит климат, структуру, даже архитектуру частично – под это?

Яков слегка склонил голову, как будто подтверждая:

– Да, господин. Мир живёт в ответ. Именно так и устроена наша эпоха.

Я решил спросить Дворецкого напрямую – слишком многое не сходилось.Я задержал взгляд на Якове. Интонация, с которой он это произнёс, заставила меня насторожиться. Он говорил об этом с какой-то печальной уверенностью, будто за этими словами стояло больше, чем просто философия.

– Климат у вас всегда был таким? Или что-то произошло, что его изменило? – я задержал на нём взгляд. – Потому что, когда вы говорили о Севере, упомянули, что люди адаптировались. Но такая адаптация не происходит за столетия. Это требует миллионов лет. Это эволюция, а не просто привычка. Я могу поверить, что растения мутировали, что-то проросло за пару веков, но чтобы человек стал спокойно жить в условиях вечной зимы?.. Это не просто холод. Вы сами сказали – там по-настоящему сурово.

Яков слегка опустил глаза. Его ответ был коротким, но в нём чувствовалось что-то большее, чем просто знание.

– Нет, господин. Так было не всегда. Всё изменилось после Вспышки. Мир изменился. Мы изменились. И климат – тоже.

Он сделал паузу. Мне хватило времени, чтобы рассмотреть. Дворецкий говорил об этом всём так, словно видел это сам. Словно находился рядом, когда всё происходило. Это ощущалось не как пересказ чужой истории – а как воспоминание. Но не может же быть… На вид ему не больше сорока. Ну, максимум – сорок пять. А вспышка, если верить его словам, изменила мир полностью. Значит, это произошло давно. Достаточно давно, чтобы даже магия не могла замаскировать возраст.

Я перевёл взгляд на светильник. Чёртов светильник – он же не на электричестве, а на магических элементах. А это значит, что вся инфраструктура давно уже работает на Эхо. Значит, прошло не двадцать и не тридцать лет. Такую систему не строят за одно поколение. Это требует веков – как минимум. Даже у нас с электричеством ушло десятилетие на внедрение. А тут – магия. Архитектура. Образование. Повседневность. Всё говорит о том, что прошло столетие. А может – и больше.

А он продолжил говорить:

– Не сразу. Но со временем всё перестроилось. То, что вы видите сейчас – не естественный порядок. Это то, что осталось после.

– Подожди. Какая ещё вспышка? – спросил я, не сводя с него глаз.

Теперь он на миг замолчал. Но в этот раз – не так, как прежде. Раньше его паузы были выверенными, почти техническими – он давал мне время, чтобы переварить, или подбирал слова, как хороший актёр. Сейчас это было иное. Это была его пауза. Его воспоминание. Его внутренний момент. Он не прерывался ради меня – он нырнул в себя. И в этот миг я понял: мы играем. Всё это время – игра. Не битва, не дружба, не диалог. Покер. Он бросал карты – я смотрел на реакцию. Он щурился – я вычислял блеф. Я врал – он знал. Он лгал – я догадывался. Мы оба знали, что это поединок умов. И сейчас я впервые в жизни признал: передо мной игрок моего уровня. Человек, который мыслит так же точно, так же глубоко. И, возможно, так же одиноко.

Он заговорил. Голос изменился. Не просто стал тише – стал другим. В нём исчезла привычная маска. Он решил говорить прямо. Или решил, что я достоин знать. А может, это была его новая ставка. Игра продолжается.

– Была Вспышка Эхо. Катастрофа. Много лет назад. Тогда изменилось всё. Не сразу. Но необратимо. С тех пор наш мир стал другим.

– Точнее, – бросил я между делом. Слово вылетело почти как фраза между ходами. Но прозвучало иначе. Не как вопрос – как команда.

Я хотел просто уточнить. Поддеть. Взять паузу.

Но из меня заговорили двое. Барон, воспитанный приказывать, и я – привыкший давить точностью. Интонация сработала на автомате. Слово стало распоряжением. И сработало лучше, чем я рассчитывал.

Он выпрямился, как на плацу. Резко, чётко, без задержки.

– Пятого мая. После полудня. Тринадцать тридцать три.

Он сам понял, что подчинился. Усмехнулся уголком губ. В глазах мелькнуло лёгкое удивление – и, возможно, уважение. Он признал приказ. Признал того, кто его отдал.

Я почувствовал, как в теле что-то щёлкнуло. Барон внутри подтвердил: «Вот так и надо». И я не стал спорить.

– Ты знал точное время? – спросил я уже спокойным голосом, без нажима, но внимательно. Проверка.

Если он врёт – значит, лжёт и в остальном. Если нет… тогда мне придётся пересматривать всё, что я знал об этом мире.

Он не отвёл взгляда. Ответил спокойно, ровно.

– Я жил тогда.

Молчание.

Я вновь уставился на этот чёртов светильник на столе. Он бесил меня, как и раньше – спокойно, своими линиями Эхо. Я не хотел ни о чём думать.

Это пиздец.

Мужику – тысяча шестьсот двадцать пять лет. А выглядит он лучше, чем я в свои двадцать пять, в прошлом мире.

Да блять… куда я попал?

Глава 6 Завтра пойдем писать историю

– Я там был.

Фраза прозвучала спокойно, но расколола воз