Читать онлайн Последний танец в Лоахене

Пролог

Серые клубы сигаретного дыма взмывали вверх и льнули к фонарю, освещавшему электрическим жёлтым светом холм, с которого открывался вид на ночной город. Одинокие огни, спрятавшиеся в окнах таких же одиноких квартир, вместе с покинутыми фонарями подсвечивали улицы Лоахена, который потакал желанию своих жителей спрятаться ото всех, а в первую очередь от себя. Двое стояли на холме и наблюдали за полуспящим городом, испытывающим в любое время дня лишь одно неприкрытое, нескрываемое желание – поглотить его жителей и низвергнуть их существование в тлен. Лоахен был жесток, как и люди, населявшие его. Эти же двое с высоты своего высокомерия и надменности, обдуваемые жестоким ветром, скучающе наблюдали. Мужчина и женщина. Он и она. Старая история, рассказанная множество раз. Они оба кутались в длинные бежевые плащи, которые должны были бы защищать их от ветра, но он не был им страшен – пустоголовая стихия, подчинённая их желаниям. Женщина затянулась, вдыхая густой дым. А после отняла сигарету, испачканную ярко-красной помадой – кровавой меткой, которую она оставляла на всём, к чему прикасались её пухлые губы. Мужчина усмехнулся и сказал:

– Ты продолжаешь курить? Это же вредит здоровью.

– Здоровью? – Она усмехнулась, отбрасывая окурок на землю. Мужчина проследил за его медленным падением – грустной судьбой, которая была уготована всем любимчикам Эйлис. – Твои опасения смехотворны.

– Здоровью других, – добавил он, пряча руки в карманы атласных чёрных брюк.

Наверное, со стороны они выглядели странно – двое, разодетых с иголочки, готовых отправиться в какой-нибудь ночной клуб Лоахена, а вместо этого застрявшие на пригородном холме. Но это было единственное место, где они могли поговорить начистоту, не таясь и не боясь быть услышанными.

– Для богини, сотворившей этот мир, ты слишком беспечна к своему творению.

– Как и ты, Шейн. Как и ты. – Она приблизилась к нему, и тонкие пальцы пробежались по шее вверх, касаясь острыми ногтями подбородка. – Мы оба устали от этого мира. Он погряз в отчаянии, готовый поглотить сам себя. Он уже поглощает себя.

– Ты опять про это?

– Конечно. – Ногти коснулись его губ и очертили линию. – Нам давно пора уже решить, что делать, – она отняла руку – вздох разочарования вырвался из его груди, – и махнула в сторону Лоахена, – с этим.

– И что ты предлагаешь? Прошлая попытка с треском провалилась.

– Но теперь некому нам мешать. – На её лице появилась хищная улыбка.

– Я так не думаю…

– Моя ошибка. – Она засмеялась. – Ты не согласен, что здесь стало слишком скучно?

– Возможно. – Он наклонил голову набок, смерив её внимательным взглядом. – И что ты предлагаешь?

– Игру.

– Игру?

– Именно. – Она потянула его воротник, заставляя нагнуться. – Сыграем в игру. Твой избранник против моего. Они-то и решат судьбу мира.

– Так просто?

– Так просто. Разве ты не находишь это будоражащим?

Её глаза блестели в свете фонаря. Их цвет ускользал, в зависимости от освещения они могли быть и голубыми, и серыми, и зелёными, и карими. Настоящие глаза безумца. Но разве они оба не были безумцами, вынужденными повторять из столетия в столетие один опостылевший ритуал: они влюблялись, порождали, растили, наблюдали, а после, заскучав от мира, решали, что с ним делать.

– Но почему ты не хочешь бросить всё, оставить на откуп судьбе? Люди сами уничтожат себя или монстры помогут им.

– А как же забота о своём творении? – Она усмехнулась. – Шейн, это безответственно пускать всё на самотёк.

– А устроить игру – это про ответственность?

– Уж какая-то забота, – процедила она сквозь стиснутые чарующие губы.

– И какие правила? Как мы выберем избранников? Одарим ли их? – Он усмехнулся.

– Пусть решит случай – ведь он сильнее нас.

– Не слишком ли много неопределённости?

– Но ведь именно она и волнует. Отдадимся на волю случая.

– А что с дарами?

– Куда без них? – Она ухмыльнулась. – Так будет интереснее.

– Ты коварна.

– Как и ты.

– Ну что? Готов сыграть?

Он не ответил, лишь притянул её к себе и поцеловал, крепко, жадно. Как целовал в каждую их встречу. Ей этого было достаточно. Как и всегда. Ещё одна старая история, связавшая их неразделимое бессмертное существование.

Глава 1

Палец лежал на металлическом затворе камеры, ожидая момента, когда можно было бы спустить его, как цепного пса на противника. Внутри Сирши всё сжималось от предвкушения. Она по привычке кусала губы, пребывая в полнейшей сосредоточенности, отрешившись от мира, благо никто её не видел, зато она видела всё. Она обожала моменты, когда дни и недели слежки заканчивались, но ещё больше она обожала моменты, когда наконец-то находила доказательства. Сирша пряталась за высоким деревом, росшим в сквере школы совершенной Микаэлы для девочек, где когда-то училась сама. Стоял приятный осенний день, когда природа ещё не впала в уныние, решив, что пора медленно угасать. Кожу ласкал ветер, а солнце из последних сил поднималось, чтобы подарить прощальные тёплые поцелуи. Объект – рыжеволосый мужчина сорока лет, за которым Сирша следила неделю, – облачённый в костюм тройку, поглядывал на наручные часы и отбивал ему одному ведомый ритм правой ногой. Он спешил, желал, чтобы время текло быстрее, но его желание не исполнялось, потому что противоречило заведённому порядку вещей.

Раздался пронзительный школьный звонок, который поразил тишину дня. Сирша крепче обхватила камеру и проверила ещё раз настройки. Она не могла смазать кадр, не могла испортить доказательство. Фотография всегда была для неё чем-то большим, чем просто способом запечатлеть реальность. С её помощью она общалась с миром, могла поделиться своим острым видением, обнажить чувства, что прятала глубоко внутри. В момент, когда снимала, она знала, что всё ещё жива, несмотря ни на что.

Сирша задержала дыхание, когда из школьных дверей повалила толпа первоклассниц в одинаковых клетчатых юбочках, белых блузках и чёрных жакетах. Она внимательно всматривалась в их лица. Они вылетали словно пташки, ищущие свободы вне стен школы, только оперившиеся и ещё не понимающие, как устроен суровый мир взрослых. Первые разочарования впереди, а пока мир раскрывает им свои объятия, тщательно пряча шипы. Когда они осознают их существование, будет поздно – урон уже нанесут.

В толпе Сирша выхватила рыжую голову и крепко сжала губы. Среди воспитанниц первого класса рыжей была только одна девочка. Та, что и была ей нужна. Её медная макушка стала путеводной звездой. Она внимательно наблюдала, как девочка замерла на лестнице, увидев мужчину. Она улыбнулась во весь рот, обнажая щербинку между передними зубами, и, раскачивая портфель в одной руке, побежала к нему навстречу. Когда девочка запрыгнула в крепкие объятия отца, Сирша спустила затвор и сделала снимок. И ещё один. И ещё. Отец кружил дочь на тайной встрече, не зная, что за ним наблюдают. На последнем фото отец крепко поцеловал дочь в щёку. От этого сердце Сирши заныло, воскрешая в голове отчаянную тоску по прошлому. Проглотив ком, рвавшийся наружу, она медленно покинула школьный двор. Триумф, который она так долго предвкушала, был нещадно отравлен.

Красный свет успокаивал Сиршу, дарил ощущение безопасности. Ведь именно под ним она творила свою магию. Харриет всегда считала процесс чрезмерно механическим, отдающим техникой, а не творчеством. Но Сирша никогда с ней не соглашалась. Фотография была единственной темой, где Сирша оставалась при своём мнении и не терпела возражений. Это была её территория, огороженная от реального мира.

Она подхватила щипцами фотографию из кюветы с проявителем и отправила её в стоп-ванну, сняв остатки раствора. Поменяв щипцы, Сирша переложила отпечаток в закрепитель и продолжила ждать, когда магия завершится.

Процесс печати фотоснимков дарил успокоение, которое смешивалось с лёгким покалыванием в животе. Каждый раз, когда она запиралась, чтобы творить, Сирша отстранялась от мира и проблем, которые преследовали её каждый день. В проявочной всё было предсказуемо, последовательно, а магия ожидаема. Её сердце замирало, когда в кювете с проявителем после первых секунд на бумаге появлялись неловкие очертания фотографии, а с каждой следующей секундой они становились всё отчётливее и отчётливее. В красном свете время переставало давить и из противника становилось союзником, теряло свою болезненную суть. Его неумолимый бег замирал, и оно больше не отдаляло Сиршу от катастрофы, не убивало её воспоминания. Харриет часто говорила ей, что время лечит, но она была с ней не согласна. Сирша не могла согласиться, ведь с течением времени видела, как младший брат растёт и всё больше забывает родителей. Каждая минута, каждый час, каждый день, каждая неделя, каждый месяц, каждый год превращали родителей в незнакомцев из семейного альбома. Она всеми силами старалась сохранить крупицы воспоминаний брата, но те просачивались сквозь пальцы. Когда-то Сирша думала, что воспоминания – это драгоценные жемчужины, твёрдые и незыблемые, но они оказались солёной водой, ускользающей и растворяющейся в океане жизни.

Сирша вытащила снимок из закрепителя и отправила его промываться в раковину под струю проточной воды. Её шум нарушил тишину, царившую в красной комнате, напомнив, что вне этих стен существует мир, к которому она должна была вернуться. Сирша щёлкнула выключателем, и комната погрузилась во мрак. Она вышла из проявочной, и дневной свет тут же ослепил её. Она прикрыла глаза рукой и прищурилась, часто моргая. Офис быстро приобрёл очертания, и Сирша поймала внимательный взгляд своего начальника Дезмонда Морана. Его привычные тёмно-карие, почти чёрные, глаза цепко рассматривали её, словно читали как открытую книгу. За два года и восемь месяцев совместной работы Сирша так и не привыкла, как внимательно мог смотреть Дезмонд. Его взгляд обжигал, заставлял наделять смыслами, которых в нём не было, но израненное сердце искало и надеялось. Её влюблённость была безопасной игрой, которая не требовала от неё душевных усилий, а лишь будоражила воображение. В ней нельзя было проиграть и пораниться, потому что Сирша никогда бы не открылась объекту своей любви. Ведь она всегда находила причины не делать этого: Дезмонд был её начальником и другом; вряд ли он видел в ней женщину; ей было страшно; она не уверена в своих чувствах; сейчас не время и не место; она должна заботиться о брате. Десятки отговорок, чтобы не расставаться с приятной и безопасной неизвестностью. Ей было этого достаточно. О большем она не привыкла просить, да и не хотела. С тех пор как три года назад погибли её родители, Сирша уяснила одну вещь: её желания не так и важны, потому что реальность всегда вносит свои коррективы. Так какой смысл надеяться на взаимность? И что-то для этого делать? Ей точно не повезёт.

Дезмонд прятал руки в карманы идеально выглаженных синих брюк в тончайшую чёрную полоску – его костюмы всегда отдавали роскошью, которая, по идее, была недоступна простому частному сыщику, но тем не менее. Дезмонд Моран состоял из загадок, которые Сирша любила разгадывать, подмечая новые грани своего начальника. Он принял на работу девушку с ребёнком на руках – хоть тот и был её младшим братом, – когда все остальные отказали ей, всегда был вежлив и корректен и прекрасно оплачивал её работу. Не начальник, а мечта, которую она портила бессмысленными чувствами. Дезмонд постукивал носками туфель и прищёлкивал языком, словно искал слова, чтобы начать разговор. Взгляд Сирши зацепился за ямочку на его подбородке, которая придавала ему излишнее очарование. Возможно, именно из-за неё Сирша и влюбилась. Маленькая деталь, которая разбавляла грозный вид, присущий Дезмонду.

– Они отпустили его? – спросила Сирша, придав своим словам некоторую деловитость. Сейчас не время для фантазий. – Что решили в суде?

– Что у обвинения недостаточно улик, – выдохнул Дезмонд, закатив глаза. Он вытащил руку из кармана и провёл ею по чёрным волосам, взлохматив их. – Это конец. Дело закрыто.

– Но мы предоставили обвинению улики! – Сирша вскинула руки, ощутив, как щёки покраснели. Ей не хватало воздуха, а внутри закипал жар. Три месяца расследования, бессонные ночи, поиски улик, сбор показаний – и всё оказалось впустую. Разбилось в суде. – Но почему?

– Они решили, что все улики против Коулмана косвенные…

– Но показания девочек? А записи? Снимки? – Сирша сглотнула и сжала крепко кулаки, надеясь унять злость, которая овладевала ей.

Эван Коулман был учителем в школе совершенной Микаэлы, преподавал литературу и растлевал своих учениц. Три месяца назад к ним обратилась миссис Макгиди, чья дочь покончила с собой. Миссис Макгиди была убита горем, но больше чем жалеть себя, она желала возмездия, которое Сирша и Дезмонд надеялись ей подарить. Беспокойные дни, запутанные поиски жертв и убеждение их, что нужно подать иск, вытрясли всю душу из Сирши, как и из Дезмонда. У них не было доказательств, только показания пострадавших. Их слово против слова уважаемого учителя, который обучал не одно поколение лоахенских школьниц. Всё изменилось, когда слежка за Коулманом, показала, что он взялся за новую девочку. Теперь у них были фотографии, записи разговоров и свидетельские показания, но даже этого оказалось мало. Этого оказалось мало, чтобы монстр заплатил за свои злодеяния.

– Почему? – выплюнула Сирша вопрос, прожигающий её изнутри.

– Суд посчитал, что доказательства были сфабрикованы, а слова пострадавших – это их желание отомстить строгому учителю, – слишком спокойно произнёс Дезмонд. Со стороны могло показаться, что ему всё равно, но это было не так. Каждое слово отзывалось в нём болью, Сирша видела это по тому, как дёргались мускулы его лица, как он перебирал волосы в пальцах и делал лишние паузы. – Вам повезло, что вы не видели это. – Дезмонд вздохнул. – Зрелище было мерзким.

– Обвинение подаст апелляцию?

– Да, но вряд ли суд её рассмотрит. Адвокаты Коулмана разнесли дело в пух и прах. – Дезмонд запрокинул голову, заставив Сиршу задержать взгляд на его шее. – Это конец.

– И кто был его адвокатом? – Сирша скрестила руки на груди. – Кто-то из «Бреннан и сын»?

– Сам Себастьян Бреннан, – имя главы самой большой адвокатской конторы Лоахена, специализирующейся на всех видах права, Дезмонд выплюнул с нескрываемым отвращением.

– Я не понимаю, как можно быть таким конченым ублюдком! – Сирша вновь вскинула руки. – Как он спит по ночам? Ему не жалко девочек? А будь это его дочь или внучка? Как бы он поступил?

– Сказал бы, что ему это не грозит, потому что все неприятности выдуманные. – Дезмонд прошёл к столу и сел в коричневое кожаное кресло. – Я не знаю, что делать. Закон бессилен, как и мы.

– Может, выудить из Коулмана признание? Надавить на него или запугать?

– Не выйдет. Он полностью ощущает свою безнаказанность.

– Но разве суд не должен был заставить его остановиться? Поумерить пыл? – Сирша бросалась предположениями, в которые хотела верить, но умом понимала, насколько наивны они.

– Если он и затаится, то на время. Пока не уляжется скандал. – Дезмонд открыл ящик стола и выудил из него бутылку с виски. – А потом вновь его позовёт плоть. – Он поджал губы и глубоко задумался.

– Но разве мы ничего не можем сделать? Что-то же должно его остановить?

– Кастрация. – Дезмонд зло усмехнулся. – И то я не очень уверен, что он не найдёт способа вредить девочкам. Только смерть его остановит, – сказал он и наполнил два бокала янтарной жидкостью.

В кабинете повисло молчание, которое нарушало бешено стучащее сердце Сирши. Ей казалось, что Дезмонд может слышать его. Секунды ползли медленно, словно спотыкаясь. Всё замерло в кабинете, пока Дезмонд и Сирша смотрели друг другу в глаза, размышляя над случайно сказанным словом. Смерть. Коулман был мерзавцем, ублюдком. Человеком, калечащим детей, которых должен был оберегать и защищать. Долгие пятнадцать лет, а может и больше, ведь они не могли поручиться, что нашли всех искалеченных девочек, его жертвами становились светловолосые, не по годам развитые старшеклассницы. Он действовал по одному сценарию из раза в раз: ставил жертву в безвыходную ситуацию, а потом предлагал решение… Тошнотворный ком подступил к горлу, когда она представила себя на месте одной из девочек. Коулман преподавал у неё. Она никогда не любила его уроки, считая их неструктурированными и бессмысленными. Он красовался перед девочками, подстёгивая своё раздутое эго. Коулман купался в лучах обожания учениц, потому что был красив, умён и одним из немногих мужчин в женском коллективе. Его манера и подача материала отталкивала Сиршу. Она ненавидела, когда он осматривал класс своими кристально чистыми голубыми глазами, которые совершенно не ассоциировались с грязью и развратом, таящимися в его душе. Теперь она понимала, что это был за взгляд – взгляд хищника, осматривающего свои угодья. Омерзительно… Мог ли он сделать этои с Эми или нет? Может быть, в этом была причина, что она перестала общаться с Сиршей и Харриет.

– О чём вы думаете, Сирша? – спросил Дезмонд, предлагая наполненный бокал.

– Что я хотела бы, чтобы Коулман страдал каждый день, как страдали его жертвы. – Она взяла бокал и отхлебнула из него. Виски обжигал, но не дарил успокоения, лишь усиливал праведный гнев, что Сирша ещё пыталась сдерживать. – Но в Лоахене это невозможно. Как, видимо, и в этой жизни.

– Так вы согласны, что он должен понести наказание? – Глаза Дезмонда потемнели, придав ему опасный вид. Он что-то решил, придумал. Сирша была в этом уверена.

– Да, но как этого добиться?

Сирша сделала ещё один глоток и бросила взгляд за спину Дезмонда. Из окна их офиса открывался вид на вечерний Лоахен. Жёлтые фонари манили, но одновременно и настораживали, напоминая, что в ночи таятся опасности. Лоахен был пропитан опасностями, которые поджидали на каждом шагу. Город не щадил своих обитателей, ему не было знакомо сострадание. Возможно, дело было в богах, которые бросили своё творение на откуп случаю, а, может быть, их никогда и не было, а всё существование – это череда нелепых случайностей и условностей, которые имели роковое влияние на каждого человека. Есть ли вообще судьба? Сирша усмехнулась, три года назад она поняла, что если судьба и существует, то у неё она печальная.

– Есть способ, – выдержав паузу, сказал Дезмонд. – На днях я был в больнице и узнал, что у Коулмана слабое сердце. Очень слабое сердце.

– Вы подкупили его лечащего врача? – Сирша усмехнулась. Дезмонд уже заранее знал, что обвинение проиграет дело.

– Гипотетически, так могло и быть. Или это была медсестра, а может быть, это знают в школе. – Дезмонд впился взглядом в Сиршу, изучая. Видимо, не найдя на её лице тень испуга, он продолжил: – В общем, гипотетически, его слабое сердце могло не выдержать ту тяжесть, что выпала на него в суде. Ведь его, лучшего учителя школы совершенной Микаэлы, – Дезмонд вскинул левую руку, а голос изменил, теперь он был похож на голос Коулмана, чересчур воодушевлённый, – обвинили в изнасиловании его драгоценных учениц. Разве может он быть таким монстром? – Дезмонд осушил бокал большим глотком и скривился. – Это отвратительно. Гипотетически, суд мог даться ему тяжело. Он мог стоить ему…

– Жизни, – закончила Сирша за него. Они неотрывно смотрели друг на друга, словно без слов понимали мысли, разделяли общие чаяния. Именно в такие моменты Сирша убеждалась, что влюблена и без ума от Дезмонда. А может быть, виной был адреналин, охватывающий её. – Это не так сложно. – Она поймала грозный взгляд Дезмонда и добавила: – Гипотетически.

– Я не смею вас просить о таком…

– Но я готова разделить эту ношу, – перебила его Сирша. – Нам нужна самая малость, подстроить сердечный приступ. Я подберу… – Она на мгновение замялась, по спине пробежал холодок, а руки покрылись мурашками. Они не просто обсуждали яды, а планировали настоящее убийство, хоть и убеждали себя, что всё это лишь гипотеза. Сирша покачала головой, вспоминая взгляды миссис Макгиди, других девочек, искалеченных женщин, чьи жизни уничтожил монстр. Если судьба и существовала, то Сирша предпочитала вершить её своими руками. – Я подберу лекарство.

– Тогда я найду способ, чтобы оно дошло до Коулмана.

– Это могли бы быть конфеты от благодарных учеников, которые не верили в виновность своего учителя.

– Или какой-нибудь напиток.

– Алкоголь усилил бы воздействие.

– Но всё это гипотетически, Сирша. – Уголки губ Дезмонда вздёрнулись, а Сирша прикусила внутреннюю сторону щеки.

Гипотетические мысли будоражили, заставляли сомневаться в правильности, но разве Коулман считал, что поступал неправильно? Нет, он верил в свою безгрешность. Так почему бы и Сирше не уподобиться негодяем Лоахена, если это единственный способ вершить правосудие в городе, погрязшем в грехе. На мгновение она задумалась, чтобы сказали её родители, узнав, что она готова убить человека. Но мысль быстро потухла, не успев ранить её. Если бы они хотели, чтобы она оставалась хорошим человеком, то им не стоило умирать. Возможно, тогда бы она не занималась этим, а следовала за своими мечтами и желаниями.

Сирша осушила бокал и поставила его на стол. Она оперлась на него и, улыбаясь, сказала:

– Давайте посмотрим, что из этого выйдет.

Г