Читать онлайн Барнабо с Гор

Dino Buzzati

Bàrnabo delle montagne

© Dino Buzzati Estate, 1933

© Перевод. О. Поляк, 2025

© Издание на русском языке AST Publishers, 2025

1

Никто уже не помнит, когда был построен дом лесничих возле Сан-Никола в долине Делле Граве, прозванный Домом Марденов. Отсюда расходились пять троп, и каждая из них вела в глубь леса. Первая тропа спускалась через долину в сторону Сан-Никола и, приближаясь к поселку, превращалась в настоящую дорогу. Остальные четыре шли вверх, петляя среди деревьев и становясь все тоньше и неприметнее, пока в конце концов не оставался один только лес – с иссохшим сухостоем и всем тем, что старше самой старины. Еще выше, к северу, белели ярусы ледников.

Солнце восходит над горными вершинами, прокатывается над Домом Марденов и садится за Зеленый хребет. Дует вечерний ветер, смахивая с земли еще один день. Дель Колле, главный лесничий, сегодня в славном расположении духа и охотно рассказывает длинные истории, какие помнит лишь он один. Но понадобится целая ночь, чтобы поведать их все, а потом еще утро, и все равно сказаниям не будет конца.

Вот рассказ об Эрмеде, богаче из Сан-Никола: «Шел он как-то раз из Валлонги вместе с тремя спутниками. И возле Голой вершины их накрыл туман. Эрмеда заплутал, подался вверх через расщелину и оказался у большой скалы чуть пониже Пагоссы. Сейчас, ночью, ту скалу не разглядеть, но я покажу вам ее завтра при свете дня. Как раз там Эрмеда и пропал, и никто уже не обнаружил его, хотя искали под скалами не один месяц. Давно это было».

Потом Дель Колле рассказывал о пороховом складе: однажды замыслили проложить дорогу, которая соединила бы Сан-Никола с Валлонгой. Власти возражать не стали. Руководить делом взялся старый Беттони. Дорога должна была подниматься через долину Делле Граве, затем сворачивать влево и идти вдоль скал Палаццо до горной цепи Пагоссы, а оттуда – прямиком до Голой вершины. Прокладывать путь начали из Сан-Никола. Делали все с размахом. Из Бассы приехали рабочие. Им предстояло взорвать часть горного массива. Они закупили вдоволь пороха и устроили склад под одной из скал Палаццо.

Но, когда они преодолели первое ущелье и собрались было взрывать породу, работа сорвалась. Ночью кто-то украл взрывное устройство. Внизу, в долине, поговаривали, что строительство дороги – затея безумная, лишь деньги на ветер. Нельзя нарушать покой гор. В Сан-Никола стали бить в колокола, чтобы прогнать злых духов.

Как-то ночью один из приезжих рабочих обворовал дом. Местные сложили вину на Беттони: он не следит за вверенными ему строителями. А между тем его соперник, который хотел возглавлять дорожные работы, но не получил этого назначения, решил подлить масла в огонь и пустил слух, что пороховой склад сговорились взорвать.

И вот тогда возле хребта, чуть ниже намеченной траектории дороги, местные находят грот и переносят туда запасы пороха, заваливают вход камнями и поручают лесничим охранять этот новый склад. Строительство дороги на зиму прекращается, ну а потом, когда решают возобновить работы, выясняется, что недостает денег. Успели проложить лишь небольшую часть дороги – она сохранилась по сей день и доходит до Палаццо, а дальше вьется тропинка, которая ведет к пороховому складу.

Позже в эти края явились чиновники с ревизией и увидели склад: надежное место, скрытое от посторонних глаз, и вдобавок неподалеку от границы. И смекнули, что нужно бы использовать его по назначению. Итак, они прячут в гроте еще взрывчатку и оружие. Лесничим по-прежнему велено охранять все это. Вот уже много лет они несут стражу. И сегодня тоже можно увидеть караульного с ружьем, который следит за входом в каменный грот. Каждый вечер дежурный отряд идет из Дома Марденов через лес – а это два часа пути, – и поднимается к гроту, рядом с которым ютится маленькая хижина. Пороховой склад лесничие охраняют по трое.

Дель Колле также рассказывал историю про Даррио, лесничего. «Где-то в горах скрываются воры, – все твердил Даррио. – Эти негодяи сбегают из тюрем и находят убежище среди скал. А потом настает день, и они спускаются в долину на промысел. Нужно бы разведать, где они рыщут». Утром Даррио отправлялся через лес к могучим ледникам, и одному только Богу известно, как он умудрялся карабкаться по отвесным ледяным склонам. «Там воры», – говорил он, но, может статься, сам не верил в свои слова. Он пропадал на целый день, все бродил над обрывами. И однажды этот отчаянный смельчак не вернулся. Его ждали, прочесывали лес, искали возле скал, трубили в рог, всполошив горы. Кажется, это Бертон, спускаясь от порохового склада уже через неделю, заметил дюжину воронов, которые кружили над высоким пиком? Как раз под Королевским Посохом. Кости Даррио и сейчас еще там, под узким выступом. Но ведь он сам шел навстречу смерти.

Двенадцать лесничих в зеленых шляпах, в которые кто-то воткнул по тонкому белому перу. На куртках вышит местный герб. Отрядом командует седоусый Антонио Дель Колле, преклонных лет, но по-прежнему ловко взбирающийся в гору, носит на спине тяжелый рюкзак, и никто вовек не видел, чтобы он промахнулся из ружья. Свое английское охотничье ружье Дель Колле хранит в кожаном футляре. На рукояти вырезана змея, свернувшаяся кольцами. Впрочем, он чаще носит с собой другое ружье, попроще и не такое увесистое, которое когда-то взял из родного дома. Ростом Дель Колле невысок; еще издалека его можно узнать по походке вразвалку; он то и дело останавливается, чтобы осмотреться вокруг. В горах он старожил. Умеет распознавать больные ели, знает голоса всех птиц, помнит все тропы, даже самые неприметные, как ниточки. Чует заранее, когда надвигается непогода. И видит насквозь своих товарищей: Джованни Мардена – верного помощника, а также его брата Паоло, и Джованни Бертона, и Пьетро Моло, и Франческо Франце, а еще Берто Дуранте, Анджело Монтани, Примо и Баттисту Форниои, Джузеппе Коллинета, Энрико Пьери и Барнабо, которого все зовут только по имени, однако потом он станет Барнабо с Гор.

Трудно сказать наверняка, откуда пришли все эти люди. Некоторые из них были сыновьями лесничих. Другие родились среди горцев, в патриархальных семьях. А иных принесло сюда издалека, из долины. Правда, потом они позабыли ее пыльные, бесконечные дороги, выбеленные солнцем. Там, внизу, не укрыться в тени, не почувствовать ветра, да и родников совсем мало. Все время бредешь вперед по прямой, и где-то далеко – тенистая крона дерева, сделай-ка еще последний рывок. Ноги налились свинцом, соберись с силами, ведь мы уже почти на месте.

2

Раньше этот дом принадлежал семье Марден, а потом в нем стали жить лесничие. Теперь он обветшал. Балки прогнили, ставни толком не закрываются. Как-то ночью Дуранте проснулся от холода. Встал и зажег свечу. Часть крыши сдуло ветром – вот так, беззвучно.

А в прежние времена этот дом был опрятным и ладным, под стать покоям новобрачных: на подоконниках горшки с цветами, все выкрашено яркими, сочными красками.

Беленые стены первого этажа облупились, почернели доски, которыми обит второй этаж. Год за годом крыша вела счет дождям, пререкалась с ветром и в конце концов устала, износилась, покрылась заусенцами, тес поредел, но никто не придавал этому значения. Со дня на день крыша могла обвалиться – достаточно было пустяка.

– Форниои, ты ведь плотник, взял бы да укрепил потолочную балку, – говорил Дель Колле. – Она скрипит по ночам, и не ровен час переломится.

«Начнем латать дыры завтра. Солнце засветит ярко, и работа будет спориться. А между тем время шагает своей поступью сегодня, – думал Дель Колле. – Завтрашний день еще не настал».

Дом Марденов старел, разваливался прямо на глазах, притом почти незаметно. А когда Дуранте обнаружил, что ветер снес кусок крыши, лесничие устроили совет.

– Пора перебираться в другое место, – говорил кто-то из них, – слишком далеко от порохового склада мы живем. Вдобавок тут, посреди леса, чересчур влажно. Все в доме отсырело, доски сгнили, нужно строить крепкий дом из свежих.

Эти толки были не по душе Дель Колле. Однако кухня вся почернела от дыма и копоти, и столько странных испарений пропитало стены.

«Вот незадача, – думал он. – Я живу тут двадцать с лишним лет. До сих пор помню день, когда я пришел сюда. Это было летом, шел дождь. Сказать, что вся моя жизнь протекла здесь, – все равно что ничего не сказать. Сейчас я по-прежнему тут, ружье висит на стене над кроватью, а меня совсем не тянет наживать богатство и селиться среди людей в долине. Их жизнь – пустышка. Правда, когда-то давно бывало, что в этом доме я сходил с ума и мне невыносимо хотелось спуститься с гор. Находились и те, кто в самом деле сбегал отсюда. Но осенью, когда Эрмеда открывал сезон охоты, здесь было раздолье. Жили припеваючи: сытные, изобильные ужины, старик Да Рин наяривал на скрипке. Потом приходили зимы, их сменяло лето, а затем снова все заносило снегом, и вот я уже старик, и настало время перебираться под другой кров».

Он вспомнил еще кое-что.

Спустя несколько месяцев после смерти Даррио Дель Колле срочно вызвали в Сан-Никола. Он спустился в долину к вечеру; небо заволокли тучи. В кабинете инспектора, которому подчинялись все окрестные лесничие, сидела худая женщина с четками в руках, она плакала, а рядом был совсем поникший, крошечный мужчина. Родители Даррио. Они хотели любой ценой отнять у гор тело сына. Втолковывать им, что это задача невыполнимая, было бесполезно. Отец хотел собственными глазами увидеть тело Даррио и то место, где он погиб.

Мать осталась в Сан-Никола. А крошечный господин с Дель Колле отправились на рассвете в путь, шли молча. У отца Даррио не было подходящей для гор обуви, и все же он упрямо и решительно карабкался вверх, стараясь не оступиться. Всю ночь шел дождь, трава была мокрой. Черные силуэты гор утыкались в завесу облаков. Спутники миновали ущелье, прошли сквозь лес, ни разу не остановившись передохнуть.

– Поднимемся так высоко, как только сможем, – настаивал старый отец Даррио, и Дель Колле повел его через ледники – туда, где вырастали отвесные скалы. Наверху, под узким выступом, который обрывался в пустоту на четыре сотни метров, были кости Даррио, переломанные и разметавшиеся по камням.

Спутники стали взбираться еще выше, цепляясь за выступы на стенах невероятно узкого прохода, который прошил скалы возле могучей вершины. И там, где ложбина сужалась, переходя в отвесную вертикаль, а со всех сторон высились неприступные скалы, они наконец остановились. Сверху, изнутри черного утеса, бил хрустальный ключ; рядом темнела влажная пещера, стиснутая мощными плитами. Останки Даррио виднелись где-то еще выше; их омыло дождем, и они медленно испаряли влагу обратно в воздух. Отец застыл в оцепенении, словно заколдованный, и все смотрел на скалы. А вода продолжала бить из расщелины и реветь, мягко плыли облака.

– Не вернуться ли нам, синьор? Сами же видите, добраться туда никак нельзя.

Старик не отвечал, а лишь смотрел не отрываясь на громады хребтов, набегавших друг на друга в небе. Дель Колле взглянул на часы: пора спускаться, до долины еще час, полтора, два часа пути, и опять начинается дождь. Уже поползли вечерние тени, а отец Даррио двинулся в обратный путь, только когда пришли лесничие и, взяв его под руку, втолковали, что уже смеркается. Он еще раз посмотрел на вершину. И стал спускаться без единого слова.

3

Новый дом для лесничих построили на склоне, сбегавшем в долину, с другой ее стороны, противоположной Дому Марденов. Эта постройка в общем и целом походила на старую. Зато все доски – свежие, а крыша обита цинковым листом. Как нельзя кстати было то, что новый дом стоял гораздо выше прежнего и ближе к пороховому складу, красуясь на просторном лугу, окаймленном лесом. Настал день новоселья.

По тропе, проложенной как раз для этого случая и проходимой даже для мулов, тянется вереница гостей. Воскресный июльский день, до краев полный солнца. На мужчинах праздничная одежда, женщины в ярких платьях. Лесничие с аккуратно подстриженными бородами щеголяют в новых форменных куртках. Дель Колле сидит на широкой скамье перед домом и рассказывает о тех временах, когда Эрмеда был еще жив и собирал по праздникам музыкантов.

– А потом его не стало – погиб в горах, вот музыканты и разбрелись кто куда. Нынче никто и не знает толк в музыке. Старый барабан канул в реку; его утопили возле рыночной площади; теперь у берега ржавеет лишь обод от него.

На лугу расстелился полдень, вокруг покой; лес что-то бормочет, четко просматриваются все основные хребты. Сегодня они белы, и легкие облака касаются их тенями: вот три вершины Сан-Никола, хребет Марденов, Королевский Посох, а правее, все в том же массиве, с запада на восток тянется Палаццо, рядом высится Пороховой пик, дальше – силуэт Пагоссы. Над всеми этими громадами царят Высокая гора и Срединный хребет с вершинами, похожими на четыре стройные колокольни.

Тем временем начинается праздник. Двое местных – из тех, которые прокладывали тропу к дому лесничих, – уже раздувают мехи аккордеонов, пусть гости пляшут. Все в сборе; пришли и мэр, и инспектор; звенит веселый смех. Переезд в новый дом – все равно что начало новой жизни.

До чего же лихо отплясывает Моло, кружа в танце дочь мэра. Выступает вперед и Бертон, раз-два-три, раз-два-три – смотрите-ка, он тоже умеет вальсировать: пожалуй, даже лучше остальных. Но почему Барнабо, такой молодой, стоит в стороне? Но вот и он подает руку девушке, и пара разделяет общее веселье. Внезапно аккордеоны смолкают.

Дель Колле сейчас сыграет что-то старинное, песню минувших лет, которых ему не забыть. Он взял аккордеон. Полуденный покой, в лучах солнца пестреют праздничные гирлянды; торжество только началось, впереди еще целый вечер.

Дель Колле начинает играть, все притихли и чутко слушают. Джованни Марден стоит рядом с Дель Колле, он улыбается и смотрит на пальцы своего капитана, которые встречаются с клавишами и движутся медленно, совсем медленно, но до чего прекрасную музыку пробуждают! Флажки на гирляндах перестали трепетать от ветра – он стих, потому что все молчат, когда льются старинные мелодии.

Браво, Дель Колле! Сколько у него пыла и задора. Ему пятьдесят шесть, это верно, но вы только послушайте, как он играет; и никогда не промахнется, стреляя со ста метров в бутылку. Аккордеон смолк, аплодисменты, восторженные возгласы. Солнце тем временем слегка склонилось к западу, но никто не заметил этого. Давайте спустимся в долину? Мэр и инспектор обещают угостить вином. Кто-то уже весело шагает вниз по дороге. И вот двинулись все. Погодите, а почему Дель Колле не пошел?

– Ступайте, ступайте, – отвечает он, – я догоню вас, только схожу в Дом Марденов за картами. Встретимся в Сан-Никола.

– Карты можно забрать и завтра. Давай с нами!

– Неужто вы и часу не можете подождать? Я ведь все равно приду. Это всем праздникам праздник.

Гости и лесничие ушли. Осталась лишь тишина, обнявшая все вокруг. Возвратился ветер и снова наполнил лес шорохами. «Чу… чу… чу…» – слышится вдалеке. Сейчас Дель Колле отправится в Дом Марденов. Дорога идет вниз, и это примерно час пути. Он запер новую дверь, выкрашенную зеленой краской. Осмотрелся вокруг, не спеша зашагал через луг. И у кромки леса постепенно растворился среди деревьев. Теперь в новом доме никого.

В глубине леса, где хозяева – ели и лиственницы, солнце робеет; еще немного, и оно закатится за Зеленую гору. С течением лет горы стали другими. В прежние времена в лесах жили крошечные существа вроде духов. Дель Колле видел их собственными глазами. Тонкие, невесомые, изумрудно-зеленые, точно луговые травы, – может быть, это они помешали строительству дороги? Ясно одно: ружейные выстрелы – сегодня один да завтра еще один, – суета рабочих, грохот орудий потревожили лесных духов, и те попрятались непонятно куда.

Дель Колле между тем пришел в старый дом; лес уже пропитался сумраком, густо-черным в переплетении ветвей. Дель Колле достает из кармана губную гармошку. Когда-то она славно делала свою работу. Духам нравились старинные мелодии, и когда опускался вечер, стоило только немного поиграть, как они показывались среди деревьев.

Дель Колле все играет, играет; село солнце. Слышится хруст – обломилась и упала ветка, коснувшись сухих, совсем истончившихся листьев, которые ковром устилают землю. Шорох. Неужто вернулись духи – те самые, невесомые, точно воздух, зеленолицые, не способные обидеть ни одно существо? Дель Колле чувствует, что в эти мгновения все совсем как во времена его юности. Дом Марденов в темноте кажется крепким и ладным, лес спокоен, раскрываются вечерние ароматы. Правда, тогда у Дель Колле не было ни бороды, ни вздувшихся вен, ни такого тяжелого дыхания. Он носил вышитую куртку, и у него, как у остальных, была любимая девушка – там, внизу, в Сан-Никола. На деревенских праздниках они пели вместе и, счастливые, ночь напролет бродили по долине.

Ветер качнул макушки елей, над поляной пронеслось едва уловимое бормотание. Что, если духи и правда испугались и покинули эти края? Навалилась тяжелая, грузная тишина, какую Дель Колле никогда еще не слышал в лесу. Насторожившись, он чует вдалеке шаги, вместе с которыми доносятся людские голоса. Лучше, пожалуй, спрятаться за деревом и затаиться. Сквозь плотный мрак старый лесничий видит, как из ельника появляются двое, у них ружья. Между ними какой-то разговор, но слов не различить. Один из незнакомцев подходит к дому и пробует открыть дверь. Значит, вот они, проклятые.

Дверь заперта, и он пытается выбить ее ногой. «Сейчас ты у меня попляшешь», – думает про себя Дель Колле, сердце у него гулко стучит. Он выходит из-за дерева и бесшумно крадется по траве. Один из проходимцев замечает его и, метнувшись в сторону чащи, кричит своему сообщнику:

– Берегись, нас накрыли!

Но Дель Колле уже схватил того за плечи, повалил на землю и придавил шею.

– Попался, жалкий вор! – произносит он, тяжело дыша, однако держит неприятеля по-прежнему крепко.

Ружейный выстрел. Между деревьями вспыхнула и погасла искра; эхо летит далеко, пахнет порохом. Дель Колле ранен в плечо; он падает. В горле клокочет кровь. Грабитель, чувствуя, что хватка лесничего ослабла, вскакивает, бежит прочь и исчезает в чаще. Дель Колле понимает, что кричать бесполезно: никто не услышит. Плечо горит от боли; лежа с открытыми глазами на сырой траве, он сознает, что в горле кипит кровь.

Убийцы скрылись. Дель Колле слышит, как лес снова забормотал и ветер – спокойный, мерный – наполнил собой пространство тишины. Где-то далеко внизу, в долине, его товарищи танцуют в широких конусах фонарного света; они танцуют, позабыв о Дель Колле. Впрочем, он уже стар, и его место среди стариков – лиственниц и гор. Он ранен подло, бесчестно, и теперь его кровь поит землю.

4

Они все ищут и ищут его; найти Дель Колле нужно непременно. Он сказал, что пойдет в Дом Марденов. Они обнаружат его утром на солнечном лугу уже мертвого. Барнабо пришел туда первым и, еще не успев приблизиться, понял, что капитан умер. Именно такую смерть и должен был встретить Дель Колле – здесь, возле дома; вместе с ним ушли все его рассказы и истории, пестрые, разноликие. Барнабо с щемящим сердцем смотрит на худую крышу старого дома, на почерневшие балки – долгим был его век; он смотрит на своего капитана, лежащего на изумрудной траве, а солнце между тем пробивается сквозь кроны. И вдруг Барнабо с удивлением понимает, что совсем не чувствует скорби. Но ведь умер же его командир, славный человек, добрая душа.

Дель Колле уснул, и наверное, в свою последнюю ночь он думал о том, сколько всего случилось на его веку и сколько верных друзей уже переступили порог жизни. Вот так он лежал, блуждая мыслями, и его жизнь утекала. Хорошая смерть на самом-то деле; но людям вряд ли понять это.

– Он умер! – крикнул Барнабо, заслышав шаги лесничих.

Впереди шел Джованни Марден, следом за ним остальные. А потом они все стояли возле тела Дель Колле, словно растерявшись. Чуть погодя они заметили на траве черное пятно. Куртка капитана тоже была в крови.

По макушкам высоких гор наверняка гулял ветер, в долине звенела река, а на опушке леса кто-то пел. Но там, на лугу, царила тишина. Отважный Дель Колле убит. Взгляды его товарищей бродили по горам вокруг, устремлялись к облакам, бескрайнему морю деревьев и возвращались к дому. Но разве со смертью Дель Колле что-то переменится?

– Как-то вечером, еще несколько месяцев назад (вы все разбрелись кто куда), – сказал Джованни Марден, – когда мы с Дель Колле завели речь о новом доме, он стал толковать о своей смерти. «За дочь я, по крайней мере, спокоен, – говорил тогда Дель Колле, – она замужем за достойным человеком. – И прибавил: – Ну а мне недолго осталось. Я покажу тебе место, где вы похороните меня, если, конечно, это не слишком хлопотно». А потом он рассказал, как они с отцом Даррио поднимались в горы, и поведал про ущелье, где они тогда стояли. «Наверху, в ледниках, – объяснил он, – на правой стене расщелины есть грот. Приметив его, я подумал: вот оно, твое место, Дель Колле: здесь ты упокоишься с миром». Так что теперь, братья, – обратился к лесничим Джованни Марден, – мы сколотим для него гроб – вернее, это твоя работа, Форниои, – и отнесем его к ледникам. Туда с час пути.

Итак, гроб готов, осталось лишь забить гвоздями крышку. Однако он получился тесным, стенки сдавливают плечи Дель Колле. Подняв гроб на плечи, лесничие несут своего капитана к ледникам; небо заполонили тучи, которые выше горных вершин. А что, если за этой процессией кто-то наблюдает? Притаился у кромки леса и подглядывает, опасаясь выдать себя? Нет, никто сейчас не видит лесничих. Вот они вошли в глубокое, глухое ущелье с отвесными стенами, стиснутое громадами скал. Сверху, стуча по уступам, скатываются камни; лесничие идут молча. Гроб стал гораздо тяжелее. Еще несколько метров, и они снимут с плеч ношу. С правой стороны расщелины и в самом деле есть грот, гроб как раз войдет туда. Зев грота сторожит большой валун.

Барнабо заметил, что Бертон куда-то направился, но он не решается окликнуть товарища и расколоть тишину. Бертон карабкается по крутому склону до самого верха ущелья. Чуть погодя его уже видят все: он взобрался на острые, рваные уступы к ледяной шапке. Лишь бы не случилась еще одна беда. Лесничие переглядываются, а Бертон между тем балансирует на вершине, с которой вот-вот сорвутся камни. У него в руке старая шляпа Дель Колле. Бертон протыкает шляпу гвоздем и загоняет его в трещину на самой макушке ледника. У подножия – тело Дель Колле, под небесами – его шляпа с пером. Именно такую гробницу он заслужил.

5

Весть о смерти Дель Колле облетела все окрестные долины. «В горах преступники, – стали поговаривать люди. – Чего же мы ждем? Их нужно найти и схватить». Местные думают, что убийцы Дель Колле пробрались со стороны Высокой горы, наверняка это контрабандисты, которые промышляют кражами. По ночам улицы Сан-Никола пустынны, и недавно рядом с часовней промелькнул чей-то силуэт. Иные из жителей снимают со стены свои ружья, смахивают с них пыль и запасаются патронами. Под гвоздями, на которых висели ружья, темнеют длинные пятна. Впрочем, хозяевам кажется, будто они стреляли из своих ружей только вчера. Но ствол внутри весь ржавый. Да, кажется, словно лишь один день пролетел, и все же на стене проступило это темное пятно – не спеша, крадучись. Именно так проходит время.

– Легко сказать: «Найдем их», – возражает инспектор. Дело идет к ночи, кафе на площади Сан-Никола почти опустело. – Не один месяц понадобится, чтобы прочесать все окрестные леса, да и кто отважится взбираться на хребты, где даже нет троп?

Сидя под скупым светом электрической лампочки, его собеседники молчат. Время от времени с мостовой доносятся шаги. Где-то стучит входная дверь. Тикают часы. В общем-то все вечера одинаковы: кофе, лица, которые каждый знает наизусть, и разговоры тоже одни и те же.

Площадь тускло освещают восемь фонарей, а дальше – темнота. На улицах, где не видно ни души, мрак хоть глаз выколи. В вышине, среди елей и лиственниц, носится ветер, и кто-то шагает по Пороховой долине, раз-два, раз-два, – путник идет всю ночь. Может быть, из облаков покажется луна, и тогда часовой насторожится, уловив – если ему не померещилось – за большим валуном какое-то движение. А луна плещет светом на новый дом лесничих, на поляну перед ним, на траву и на все каменистые тропы. Впрочем, никто не видит лунного блеска, ведь под небом только часовой, у которого едва не выпрыгивает из груди сердце (ночью его стук слышен особенно отчетливо).

Пороховой склад находится в устье долины, зажатый между Палаццо и Пороховой горой, над острым выступом, торчащим из ледника, отходящим от его правой стенки. Еще выше – отвесные скалы, они взбегают к небу на сотни метров. В кромешной глубине ночей то и дело бормочут падающие камни, что-то хрустит – и по ущельям прокатывается эхо.

– Бертон, – окликает Барнабо товарища, с которым он сегодня дежурит в сторожевой хижине. Бертон дремлет на соседней кровати; сквозь окно течет лунный свет и ложится пятном на пол. – Ты слышал? Шум какой-то был.

– А, так ты тоже не спишь? Наверное, камни сорвались вниз. Вряд ли те проходимцы умеют лазать по отвесным скалам. Да вдобавок ночью.

Тишина. Доносятся шаги Моло: он сейчас на часах.

– Слушай, – продолжает Бертон, – вот бы подняться на самую макушку ледника и посмотреть сверху на весь этот простор. Как тебе? Интересно же, что видно оттуда.

– Да ну тебя, – отмахивается Барнабо, – скажешь тоже. Безумная затея. Взбрело ведь тебе такое в голову. Погоди, ну-ка тише.

Но все будто бы спокойно. Только шелестят шаги Моло.

– Ты чего? Услышал что-то?

– Нет. Ничего. Померещилось.

6

Дождь. Вот напасть. Уже третий день не выйти из дома. Да и кому, в конце концов, захочется бродить среди мокрых деревьев, стряхивающих холодные капли, и шагать по сырым лугам? Горы укутаны белесой дымкой.

Вечер спускается незаметно, застигает врасплох. Лесничие все на первом этаже. Дела есть всегда: нужно смазать ружье, в доме прибраться, почитать книгу; в том углу, где полумрак, кто-то тихо напевает.

– Лампу бы зажечь, Коллинет, – говорит Джованни Марден, когда становится так темно, что ничего не разглядеть.

Коллинет зажигает керосиновую лампу, и лес за окном кажется теперь совсем черным.

– Есть вести с порохового склада? – спрашивает Пьетро Форниои.

– Скоро наши спустятся оттуда.

Или уже спустились? Хлопает входная дверь.

А, это свои. Моло вернулся из Сан-Никола, где покупал еду. Весь вымок под дождем.

– Проклятая погода, – говорит он. – Ниже по дороге, что ведет в долину, рядом с мостом, скатилась глыба, и если бы я не отскочил вовремя, она раздавила бы меня. Кстати, видел в кафе инспектора и местных, они по-прежнему толкуют о Дель Колле. Я сказал им, что нужно делать.

– Ну надо же: сказал, что делать.

– А ты думал. Между прочим, они ответили, что согласны со мной и поступят именно так. Завтра же утром они начнут поиски в Валлонге и одновременно обследуют другую сторону долины, вплоть до Крестового плато.

– И что они намерены искать? Что здесь вообще можно искать в этой-то глуши? – поддевает его Марден.

– Они проверят все хижины. Преступники наверняка прячутся в заброшенных домах. Загвоздка, по-моему, в том, что никто просто не хочет заниматься поисками. Дель Колле убит, а вы тут греетесь у камина.

– Что вообще, по-твоему, значит – обыскивать лес? – вмешался Барнабо. – На вершинах уже кое-кто побывал. И это обернулось бедой, разве не так? А между тем дело нечисто именно здесь, внизу.

– Ты что же, хочешь сам заняться поисками? – съехидничал Моло.

– Я этого не говорил.

– Разве не достаточно смерти Даррио? Ты намерен лезть туда же? И потом, где ты видел…

– В горах всего две дороги, – вмешался Форниои-старший. – Одна ведет наверх, другая – вниз. Сперва ты поднимаешься, после – спускаешься. Ну а затем пишешь: почтенный синьор инспектор, мы исполнили поручение…

– Да прекратите же балаган! – осекает его Марден, в то время как все смеются. – Завтра утром Моло и Дуранте отправятся на Голую вершину и обследуют те места – вплоть до Валлонги. А вы, Анджело и Примо Форниои, обыщите лес со стороны Крестового плато.

– Ступай-ка, Барнабо, на Высокую гору и запаси вдоволь камней, – говорит Моло, подойдя к Барнабо, и хлопает его по плечу.

Барнабо, разозлившись, оборачивается и хватает его за рукав.

– Затевать с тобой драку мне совсем не хочется, – говорит Барнабо. – Ты не знаешь, на что я способен, дружище.

Моло багровеет. Барнабо встает, товарищи прикрикивают на них:

– Хватит пререкаться, ссоры нам тут ни к чему! Лишь бы уколоть друг друга!

Но Моло уже накидывается на Барнабо; он сильнее, и Барнабо приходится несладко. «Когда Дель Колле играл на аккордеоне, все собирались вокруг, – думает Барнабо; в итоге ему удается схватить соперника за шею и сжать пальцы покрепче. – Конечно, ты сильнее, но сейчас я тебя повалю».

Барнабо начинает одолевать Моло: его рот скривился от боли. Вот это позор. На глазах у всех уступить юнцу. Барнабо понимает, что товарищу в самом деле больно, и делает вид, будто его руки соскользнули с шеи соперника, разжимает пальцы и отступает. Моло, пыхтя, поднимается на ноги. Он раздосадован и сердит.

– Ну что, ясно тебе теперь, что напрасно тягаешься со мной? – ворчит Моло.

Барнабо выходит на крыльцо. В темноте шелестит дождь. Из окон сочится свет, доносятся голоса лесничих, и смех тоже.

Ранним утром дом оживился. Погода наладилась? Пока непонятно, плотный туман лишь начал слегка редеть.

Моло, Дуранте, Монтани и Форниои собираются на разведку. Остальные пока не встали и дремлют под теплыми одеялами, прислушиваясь к шорохам дома и голосам на кухне, где варится кофе. Приглушенный шум шагов, звяканье посуды, потом снова тишина. Наконец четверо товарищей готовы в путь, снова доносятся их голоса, стучат сапоги по каменистой дорожке. И опять они перебрасываются словами, но что говорят – не разобрать. Голоса удаляются в сторону леса вместе с отзвуками шагов, увесистых и гулких.

Однако поиски ни к чему не привели. Три дня кряду четверо лесничих ходили по горам. Они обследовали почти всю цепочку хребтов, но следов преступников не обнаружили. Они не заметили подозрительной нитки дыма, не уловили ничьих голосов – разве что кукушек, воронов и ветра. Случалось, с седых отвесных склонов, нависших над лесом, скатывался камень. Никто не видел его; он сообщал о себе лишь раскатистым бормотанием, долетавшим издалека.

Целый день Дуранте шел по верхнему краю леса, то и дело паля в воздух дважды: один выстрел он выпускал из ружья, другой из револьвера – мол, пусть думают, что он вдвоем с товарищем. Тем временем Моло, слыша эти выстрелы, подкарауливал убийц на просеке рядом со старой хижиной, поскольку думал, что стреляют они и наверняка скоро спустятся сюда. Но никто не показывался. Ветра в тот день не было, и ухо различало даже самые дальние звуки.

Моло и Дуранте вернулись домой первыми, унылые и голодные. На следующий день незадолго до полудня пришли Монтани с Форниои. Неужели они напали на след?

– Вот и вся наша охота, – сказал Форниои, доставая из сумки подбитую птицу, большую окоченевшую ворону.

– Ворона? Ты ведь не собираешься есть ее?

– Отчего же? Сварим суп. Дичь как-никак.

7

В конце концов забыли и про Дель Колле. Его прославленное английское охотничье ружье с резным прикладом, солидное оружие, повидавшее немало на своем веку, перешло к Джованни Мардену вместе с обязанностью возглавлять отряд лесничих.

А время между тем продолжает идти, хотя никто толком не обращает на него внимания. Близится осень, и о многом уже позабыто. Те, кто снял со стены свои ружья, чтобы отправиться на ночной обход леса, в один прекрасный день бросают эту затею и остаются дома, повесив ружье на тот же гвоздь и прикрыв белесое пятно на стене, проеденное временем. Пока солнце описывает дугу по небу, наступает миг, когда лучи пробиваются сквозь окно и падают на стальной ствол: он словно вспыхивает. Все покрывается пылью. Сперва ее нет, но проходит несколько недель, и оказывается, что она запорошила все в доме: старые книги, карнизы, мебель, проникла внутрь часов с четырьмя циферблатами, что на вершине колокольни Сан-Никола. По ночам звонарь, бывает, прислушивается; ему кажется, что часы то и дело вздыхают. От их боя вздрагивает вся башня. А потом отголоски этого боя тают в воздухе, ветер уносит их вдаль.

Жизнь в Новом доме течет плавно; здесь все ладится, и у каждого лесничего есть даже своя стойка, чтобы упражняться в стрельбе, и латунные мишени. Но, говоря по правде, никто пока не обжился тут. И это понятно: дом новый, мебель из свежего дерева, на кроватях пружинящие сетки, в то время как на прежних койках под матрасами были только доски. В каждой комнате керосиновая лампа, пахнет только что обструганной елью, тикают часы. И есть еще что-то неуловимое – никто не смог бы объяснить, что это.

– Здесь явно не хватает Дель Колле, – сказал однажды вечером кто-то из лесничих.

Впрочем, нет, дело вовсе не в Дель Колле, а в том, что обитателей дома не покидает ощущение, будто с минуты на минуту кто-то должен явиться. Речь не о вторжении неприятелей, а о приходе незнакомца. Каков он, сложно сказать. То и дело лесничие бросают взгляды на гордые серые вершины, над которыми плывут тучи, тоже серые и одинаковые.

Через каждые три-четыре дня настает черед каждого дежурить у порохового склада. Смена караула обычно происходит в четыре часа пополудни перед входом в грот, расположенный на правом склоне громадного ледника, который зажат между Палаццо и Пороховой горой. Гарнизон из трех человек, передавший дежурство, уходит прочь по сыпучему каменистому спуску и вскоре исчезает из виду.

Пороховой склад: затеи глупее и вообразить нельзя. Склад забросили, когда строительство дороги заглохло. Пока шли работы, было понятно, зачем он нужен. Но есть ли смысл охранять его теперь, тем более что на складе совсем мало припасов?

– Лучше уж нести караул, – все повторяет Марден, – ведь если бы не пороховой склад, нам вверили бы какое-нибудь совсем уж бестолковое дело.

Метрах в пятидесяти от склада, над соседней скалой, торчащей в массиве ледников, угнездился домик для стражи. Тишина тех мест обычно очень глубока. Из домика сквозь узкое окно можно разглядеть часового, который вышагивает с ружьем у грота; перед самим складом и ниже, среди камней, видны остатки колючей проволоки, ржавые консервные банки и погнутый каркас порохового бочонка. Лесничие, дежуря, месяц за месяцем разглядывали все это и теперь знают наизусть каждую деталь пейзажа.

Барнабо любит коротать вечера в сторожевом домике, особенно когда с ним на дежурстве Бертон, ведь это значит, что можно часами напролет разговаривать в темноте.

– А представляешь, если они заявятся сюда сегодня ночью? – говорит Бертон со своей кровати; Барнабо лежит напротив. – Мы вовремя засечем их и прокрадемся из сторожки вон к той скале, за которой и спрячемся. Бам! Бам! Руки вверх! Преступники пойманы. Ну и удивятся же все!

– Дай-ка спички, хочу посмотреть, который час, – говорит Барнабо. Бертон ищет на своей кровати. Потом слышится постукивание спичек о стенки коробка. Барнабо зажигает одну: половина одиннадцатого. Спичка догорает и гаснет. Снаружи доносится посвистывание Монтани, который караулит вход в грот.

– Скажи честно, Бертон: когда ты дежуришь здесь не со мной, а с другими из наших, вы сменяете караул даже ночью, как положено?

– Ты же сам все знаешь, а? Вообще-то я не доверяю Монтани. Он не доносчик, нет. Но молчун. Редко обронит слово. Вот и гадай, что у него на уме.

– Он нас всех презирает, вот что у него на уме. Ясно же, что ему не по душе жить среди нас.

– А ты замечал, что…

– На днях я подошел к нему и спросил, нравится ли ему в Новом доме. «С чего ты взял, что он должен мне нравиться или, наоборот, не нравиться?» – ответил Монтани и отвернулся.

– Да я вот о чем: ты замечал, как он рад постоять на часах у склада?

– То еще словечко – «рад».

Бертон приподнялся и сел, кровать скрипнула.

– Эти проклятые одеяла совсем истрепались, – говорит он, расправляет одеяло, сопя, закутывается в него и замолкает.