Читать онлайн Образцовая дружба

Посвящается тем, кто боится стать фоновым шумом в чьей-либо жизни.

Я здесь.

И я тебя слышу.

Глава 1

Милли

Девственность.

Слово из тринадцати букв, в котором я никогда не видела смысла.

Я не берегла ее до счастливого брака и не планировала преподнести как подарок первому парню, в которого бы влюбилась.

Когда-то именно так и поступила моя мать. И в благодарность за тщательно оберегаемую невинность Господь отправил ей мужа, Серхио Мендеса. Супруга такого же замечательного, как и отца.

Девственность для меня была чем-то сродни рудименту. То лишнее, совершенно ненужное, чему стоило бы исчезнуть в процессе эволюции. Правда, в моем окружении есть люди, чье мнение в этом вопросе другое. К примеру, Сэм, моя лучшая подруга, оберегающая драгоценный цветочек для лучшего в мире, единственного в своем роде садовника.

Я собиралась лишиться девственности в пятнадцать, на одной из шумных школьных вечеринок. Отправилась туда с подругами, чьи мамы, как и моя, были уверены, что мы ночуем в доме одной школьной ботанички-святоши.

Я выбрала его с порога – длинноволосый брюнет с руками басиста, ростом баскетболиста, прокуренным голосом и улыбкой модели рекламы жевательной резинки. Но, увы, намеченный мной кавалер-дефлоратор решил, что ему интереснее совратить ту самую «святошу».

Вторая попытка была через полгода. Я так же нашла парня, с кем прицельно планировала пуститься в карусель разврата. Но встретила Даниэля Касаса, красивого испанца, чья внешность, хоть и отдаленно, но напоминала его однофамильца Марио, который когда-то мне нравился.

Вначале нас сблизили общие увлечения: мы одинаково фанатели по песням Адель и Арианы Гранде и без остановки могли обсуждать антиутопии, чья популярность схлынула несколько лет назад. Уже через месяц мы стали встречаться. Дан очень красиво за мной ухаживал и предложил переспать только на тридцать восьмом свидании. О да, это правда, я даже считала.

В день икс он снял для нас номер на имя старшего брата и подготовил романтический ужин, решив с пафосом похоронить мою девственность.

Накормил, напоил немного. Для храбрости. Довел до оргазма пальцами и пытался распробовать языком. Да так неудачно пытался, что мне до сих пор неприятно об этом думать…

Впрочем, технически Дан был не так уж и плох. Я слышала от девчонок о больших ужасах и долгое время считала, что мне повезло. Сейчас-то я понимаю, что та наша ночь стала полным провалом, но в тот момент я была… счастлива, глупо представляя совместное с Даном будущее. Идеальный сценарий, где лучший друг стал твоим первым официальным парнем. Он же – первым мужчиной, первым любовником. И остался единственным.

Боже, какой бред… Даже Сэм, будучи девственницей в двадцать один, выглядит не такой наивной.

Но мечты рухнули в ту же ночь. После долгих попыток протиснуться глубже своим небольшим членом, Дан едва ли не с лупой искал кровь на простыне.

Но ее там не оказалось.

Не знаю, была ли проблема в особенностях физиологии моего тела, или он просто не смог доказать мужественность на «супружеском» ложе, но той же ночью мы с Даном расстались. Точнее, он меня бросил. Одну в гостиничном номере. И заклеймил перед этим «грязной шлюхой общего пользования».

Быть может, именно в тот момент мой мозг зациклился на сценарии всех последующих отношений с парнями – «друг-любовник-разочарование-расставание», – но я не увидела в этом проблемы, решив, что Дан обыкновенный предатель.

После него в моей жизни было трое таких же «друзей-парней», но закономерность я вычислила только на Питере.

Джейсон Питер Паркер – брюнет с пронзительным взглядом, что с одинаковой легкостью может быть, как обжигающим, так и леденящим до дрожи. Заранее предупреждает, что отношения на столетие – не его формат. Девчонки, с которыми он встречается, обычно не прочь повторить традиционные для него две недели, но я не припомню, чтобы Пит повторялся.

Мы познакомились на втором курсе, когда мне понадобились услуги фотографа. Тогда я могла бы просто начать отношения без обязательств, минуя стадию дружбы. Потом расстаться без каких-либо разочарований и пойти дальше. Но шлейф бабника, тянувшийся вслед за Паркером, охладил меня с первой секунды знакомства. Я все же выбрала дружбу, изредка напоминая себе, что Пит и сейчас мне нравится, хоть и не так безнадежно, как в прошлом семестре.

Кстати, сейчас я стою в коридоре корпуса и гипнотизирую лоб Питера, пока этот козли… паук явно неровно дышит к однокурснице Джине. А та в свою очередь окучивает футболиста Эверетта.

Глядя на взгляд Питера, полный тоски, я понимаю, что быть частью многоугольника – это не то, что мне нужно.

– Привет, – подходит ко мне еще один симпатяга-брюнет, Спенсер, и салютует раскрытой ладонью, словно мы с ним закадычные друзья.

До прошлой субботы мы и здоровались-то в лучшем случае раз в полугодие, если оказывались в компании общих знакомых. Но он пригласил нас с Самантой на день рождения вместе с половиной курса и, кажется, мой подарок так сильно его впечатлил, что парень решил, будто я только и жду, когда же он подойдет ко мне в коридоре, чтобы поприветствовать лично.

– Привет, – тяну с неохотой, продолжая разглядывать погрязшего в меланхолии Паркера.

Решив для приличия обратить на Спенсера чуть больше внимания, чем на десятую доли секунды, я перевожу на него взгляд и с трудом сдерживаюсь, чтобы не вытаращить глаза.

Я знаю его с первого курса, но никогда не цеплялась взглядом больше, чем на три секунды.

Он был не в моем вкусе. Куча татуировок и пирсинга. Футболки, из которых при хорошей сноровке можно соорудить палатку. Штаны, в которые мы влезли бы на пару и еще осталось бы место. А неделю назад, в первый учебный день, он сразил меня наповал еще и прической.

Маллет? Серьезно?

Он бы еще усы отрастил… Хотя в этом случае они оттянули бы на себя все внимание от пары колец в верхней и нижней губе.

Он был как не очень удачный косплеер Бэкхена1 эры «Kokobop», и только еще не забытая любовь к EXO удерживала меня от желания пройтись ножницами по этому шедевру рук неумелого парикмахера.

И вот сейчас я смотрю на того забавного парня, но вижу совсем другого.

Он все же постригся. Убрал кольца из губ. Оставил одно крошечное в носу и штангу в брови. И на ушах их теперь не сто пятьдесят, а… чуть меньше.

Футболка в неоновом синем, но все же его размера – всего на один меньше, и была бы в облипку. И брюки! Господи, он носит прямые брюки! Не скинни, конечно, но в эти мы вместе уж точно не влезем. С моим выдающимся задом я не уверена, что вообще смогла бы их застегнуть.

Он словно сходил на «Шоу Волшебника Джея»2 и все его вещи жестоко, но справедливо обкромсали ножницами.

– Пожар? Потоп? – все-таки не удерживаюсь.

Странно, что он понимает сразу, и не задумывается ни на секунду, чтобы ответить:

– Родители.

– А раньше где были?

– Брэдфорд3. Западный Йоркшир.

– Ты не отсюда?

– Это так удивляет?

– Не больше, чем твой внешний вид, – бубню я под нос, на секунду вернувшись к созерцанию Паркера, который успел переключиться на блондинку с бритым затылком.

Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Но Спенсер, расслышав мой комментарий про внешний вид, уточняет:

– Субботний или сегодняшний?

– Уже и не знаю.

Наш диалог прерывается оповещением на моем телефоне.

Я поднимаю экран, вижу сообщение отправителя «Серхио Мендес» и с силой зажмуриваю веки.

Каким бы паршивым он ни был отцом, наш разговор накануне не мог оставить меня равнодушной. Я не плохая дочь, просто давно не считаю его… папой. Однако, когда человек, возможно, одной ногой на том свете, ты не понимаешь, как правильно реагировать.

Я вроде его и ненавижу, но в то же время мне сложно полностью вычеркнуть Серхио из памяти и разорвать все нити привязанности, ведущие к моему сердцу.

Людей ведь нужно прощать? Пусть и, казалось бы, кто-то из них не заслуживает прощения.

Впрочем, моя бабуля по материнской линии всегда говорила: «Если прощает Бог, как могут не прощать люди?» Не знаю, согласна ли я с этой точкой зрения, но Анна Герреро видела в жизни побольше меня, прежде чем умерла в семидесятилетнем возрасте.

Я успеваю открыть сообщение с результатами биопсии. Не фокусируясь ни на одной букве, быстро кручу экран вниз и нажимаю на блокировку.

Спенсер, заметив, как я изменилась в лице, сводит брови и, кажется, размышляет, стоит со мной говорить дальше или уйти.

Я нервно оглядываюсь, думая, куда спрятаться, чтобы побыть в одиночестве, а позже, набравшись смелости, открыть результаты.

Молча киваю Спенсеру и делаю шаг к развилке, откуда берут начало два длинных коридора к западному и восточному крылу.

И тут же встречаюсь нос к носу с подругой.

– Как встреча… с отцом? – спрашивает Сэм тихо, будто нас кто-то может подслушать.

Она в курсе, что мы с ним должны были встретиться в воскресенье. Я рассказала сама, хоть и обещала себе, что в эту проблему не стану никого вмешивать. Но почему-то сейчас я не решаюсь делиться с подругой переживаниями. Да, мне нужна любая поддержка, но я до сих пор в смятении и не хочу, чтобы кто-то другой видел, как я реагирую на новости о здоровье отца. Настолько боюсь собственных эмоций, что прячу их ото всех, и от себя в том числе.

Но все-таки Сэм есть Сэм. И опыт наших с ней непростых, хоть и с первых же дней искренних отношений, научил ее быть в этой дружбе настойчивой.

Мы пытаемся говорить друг с другом, обсуждать проблемы, советоваться. Не всегда с первого раза, но признаемся друг другу даже в самых ужасных секретах. Например, я не прочь была бы послушать ее признание в симпатии к нашему однокурснику Алексу, лучшему другу Спенсера. Но для начала ей необходимо признаться в этом самой себе.

Схватив меня за руку, Сэм решительно шагает к пространству под лестницей.

– Даже не знаю, с чего начать… – отзываюсь, надеясь, что прозвенит звонок и я найду повод сбежать на лекцию.

Но Сэм не просто настойчива. Она прет как танк.

И если, увидев ее чуть меньше минуты назад, я была уверена, что навру с три короба, то сейчас с ощущением, что нахожусь на каком-то гребанном шоу гипноза, я слету рассказываю ей правду, про то, что Серхио болен, не уточняя, чем именно.

Нет, я не жду от нее сочувствия. Это не то, что мне сейчас нужно. Возможно, сегодня мне было бы легче увидеть в ее лице равнодушие или просто вежливое участие. Но то, с какой жесткостью реагирует Сэм, меня удивляет. Я в курсе того, что почти половину своей жизни эта дуреха считала себя приемным ребенком в семье.

Подруга жила с этой мыслью так долго, ни разу не поделившись даже со мной, что, узнав, пару лет назад, я едва не прибила ее через экран телефона. Грозилась примчаться из Бостона и устроить им с предками очную ставку. Сэм обещала, что все расскажет, но в итоге тянула еще полгода. Возможно поэтому мысль об отце, бросившем родного ребенка, срабатывает на нее как триггер.

Не знаю, что происходит в мыслях подруги, но то, с какой неприязнью, почти ненавистью, она отзывается о человеке, которого знает по одному моему рассказу, так сильно меня удивляет, что я пытаюсь его оправдать. Возможно, впервые за все эти годы мне хочется защитить отца. Ведь у меня есть куда больше причин испытывать к нему неприязнь, жгучую как кислород, сковывающий легкие. Но, кажется, это чувство уже не такое сильное.

– Видела бы ты, на кого он похож, – не унимаюсь я, продолжая примерять на себя роль адвоката.

Но ей плевать. И это еще сильнее меня распаляет. Мое лицо нещадно печет. Я продолжаю с ней спорить, но не разбираю слов: ни ее, ни своих. Слышу, но воспринимаю как уйму бессвязных слогов, сваленных в кучу.

– Скажи, что простила его и отпусти с миром! – бросает Сэм, и я наконец понимаю каждое слово в ее реплике.

– Отпустить с миром? Куда? Он отец, а не предавший в прошлом любовник! У нас общая кровь, понимаешь?

– Это просто слова. Нет никакой общей крови. Не факт, что у вас даже группа совпадает.

И тут меня прорывает окончательно. Я не понимаю, что говорю. Пребываю в таком бешенстве, словно это она виновата в том, что случилось с Серхио. Я и сама не замечаю, как легко готова свалить на нее всю вину – даже за то, в чем она-то уж точно не приняла никакого участия.

Когда я не справляюсь и хочу выплеснуть этот скопившийся внутри ужас, мне становится проще обвинить в своих бедах того, кто попал под горячую руку.

Я вспыхиваю с полуоборота.

В школе именно Сэм называли Ведьмой, но, в отличие от меня, она никогда не показывала характер без повода. И даже сейчас я ощущаю ее спокойствие, хоть голос и стал выше на несколько децибел.

Но я не могу себя контролировать. Дергаю руки, высвобождаясь из крепкого захвата подруги и, не обращая внимания на окружающих, громко кричу:

– Я могу потерять его навсегда! Хоть это ты понимаешь?! – Лицо Сэм перекашивается. Я не осознаю, что собираюсь сказать, как слова бьют без промаха – в болевую точку подруги. – Ты даже представить не можешь, как это выбивает почву из-под ног! Понимание того, что близкого человека в один момент просто не будет! Нигде. Никогда. Он просто исчезнет, не оставив возможности хотя бы его ненавидеть!

Сведенные у переносицы брови, опущенные уголки губ, с усилием сжатые веки и шаг назад. Второй.

Нет.

Нет-нет-нет…

Я не это хотела сказать…

И раньше, чем Сэм произносит:

– Нет, Милли, я могу себе это представить, – мне хочется провалиться сквозь землю.

В то время как я не уверена, что отец при смерти, Сэм меньше года назад потеряла маму.

Боже, Рамирес, какая же ты идиотка.

– Сэ-э-эм! – окрикиваю я.

Провожаю подругу затуманенным взглядом, судорожно пытаясь найти правильные слова, чтобы оправдаться. Но какое вообще может быть оправдание, кроме того, что я эгоистичная дура?

Сэм уходит все дальше по коридору, превращаясь в размытую точку, и, когда я почти уговариваю себя шагнуть следом, боковым зрением замечаю высокого парня в яркой футболке, из-под которой выглядывают сплошные рукава наколотых на кожу рисунков.

Дрожь проходит по телу зыбкой волной.

Я ненавижу татуировки. Мне безразлично, с какой целью люди рисуют что-то на своем теле, но стоит мне только представить, как я делаю то же самое, и тело сжимается от страха, охватывающего нутро.

Терпеть не могу иглы, до истерик боюсь уколы. Даже проколы в ушах когда-то едва не закончились для меня потерей сознания.

Я не чувствую отвращения. Ни к татуировкам Спенсера, ни к многочисленным кольцам и могла бы спокойно дотронуться до его кожи, будь мне это необходимо.

Я просто его не понимаю.

Внезапно так хочется поговорить с ним об этом. Спросить о причине, которая заставляет его модифицировать тело. Не знаю зачем, ведь мы не друзья.

Возможно, мне хочется переключиться с проблем и тревог на что-то другое?

– Ты в порядке?

Моргаю несколько раз, позволяя слезам пробежаться ручьями по коже.

Я не прячу их, не пытаюсь смахнуть. Да, мне стыдно за то, что случилось, но я больше не чувствую себя виноватой.

Все будет в порядке, я знаю, что мы с Сэм справимся. Просто сейчас… Хочу выплакаться, отвлечься на что-то и успокоиться. Мне это нужно так же, как и моей лучшей подруге. Все еще лучшей, какую бы глупость мы не совершили, начав этот никому не нужный разговор.

Я закрываю глаза, собираясь с мыслями, и, успокаиваюсь, медленно выдыхая отчаяние, сдавливающее грудь.

– Мне нужно отвлечься, – повторяю вслух то, что появилось в мыслях. – Танцы, езда по городу, аттракционы, – да что угодно. Но лучше танцы.

– Танцы? – Спенс наклоняет голову ближе. – Сейчас? – Он с тенью сомнения в голосе переводит взгляд в сторону коридора, куда убежала Сэм. – Ты уверена?

Уверена. Иначе просто сойду с ума.

– Составишь компанию? – Я улавливаю замешательство во взгляде Спенсера. – Я была бы не против позвать Сэм, но, как видишь… – Закрываю глаза и позволяю пролиться очередному водопаду слез. – Мы в ссоре.

– Нашла проблему. – Спенс тянет меня к себе, приобнимает за плечи и гладит по волосам, успокаивая.

И жест этот кажется таким будничным, что я ни на секунду не одергиваю его, или хотя бы себя, мысленно напоминая, что мы с ним общаемся всего несколько дней.

– К завтрашнему утру помиритесь.

На парах мы с Сэм сидим в разных концах аудитории.

Я бросаю взгляды в ее сторону уже на первой лекции. Она сидит, глядя в блокнот и погрузившись в свои мысли.

Даже на расстоянии двадцати ярдов я вижу, как сильно припухло ее лицо, хоть Сэм и пытается скрыть его за длинными волосами.

Чертыхнувшись, я достаю телефон, с минуту думаю, стоит ли открывать файлы, отправленные отцом, но понимаю, что после ссоры с подругой мне хочется, чтобы результаты его биопсии провалились сквозь землю. Да хоть вместе с телефоном!

Я нахожу фотографии в галерее и, стараясь не вглядываться в экран, удаляю.

Я не прекращу с ним общаться, – пусть будет, что в благодарность за донорство сперматозоида – но знать ничего не хочу о его здоровье.

Сейчас меня больше расстраивает, что из-за него я еще и в ссоре с лучшей подругой!

Глава 2

Спенсер

В семье с первого моего вздоха мечтали, что я вырасту почти принцем с аристократическими манерами. Прямым, как линейка, вышколенным, воспитанным парнем, изо рта которого вылетают только цитаты Оскара Уайльда. Старшим ребенком, наследующим этот гребаный титул, который, казалось, пришел к моим предкам еще со времен мамонтов…

Но как итог, из меня получилось нечто с крашенными волосами и татуировками на половину тела. Не линейка, а транспортир. Еще и с речью под стать Маршаллу Брюсу Мэттерсу4.

Мало кто понимал мои вкусы и интересы. Воспринимал всерьез реплики на грани шуток, в которых по сути было три четверти правды. Всех веселили до колик в кишках мои увлечения. «Голимый к-поп, где поют одни педики», «фанат узкоглазых» и прочая расистская чушь, которой давно стоило бы исчезнуть с лица земли.

И только один человек в моем пестром, но узколобом окружении, на все сто процентов поддерживал мои взгляды на жизнь, увлечения и стремления.

Мы были похожи как брат и сестра. Родились с разницей в полгода и учились в одном классе. Она так же, как я, каждые три месяца красила волосы, и при первой возможности, не дождавшись совершеннолетия, сделала татуировку.

Я не сразу понял, что взгляд, которым Ванесса смотрела в мою сторону, был не дружеским и далеко не сестринским. Я ей нравился все это время, но признаться хватило смелости только в ночь своего совершеннолетия. В собственной же постели, куда я попал после нескольких выпитых рюмок текилы.

Место, где долгие годы мы с ней смотрели мультфильмы, перемежая дорамами. Почти что священный алтарь, где Несса решила внезапно испортить все то хорошее, что между нами было.

Типичный сюжет – дружбе настал конец, когда один из друзей влюбился, а второго устраивало то, что было.

Я бы смирился, не сделай она то, из-за чего я не мог смотреть ей в глаза, проснувшись под боком следующим утром.

Не знаю, как я вообще умудрился ее трахнуть. Почему я запомнил только красивое тело, а все остальное воспринимал, как в тумане? Почему Несса решила воспользоваться моей беспомощностью и отключкой, чтобы лишиться девственности?

Какой, на хрен, в этом был смысл?

Из воспоминаний меня вырывает голос, который едва пробивается через грохот вагона метро.

Чуть раньше, чем голос, я чувствую теплое дыхание возле уха.

– Не знала, что ты копируешь стиль бостонских бомжей, – первое, что произносит Милли, с момента как мы сели в старый вагон.

От затхлого запаха пота его не спасает даже ежедневная чистка – еще бы, такое количество пассажиров в час пик.

Смотрю на нее с молчаливым вопросом, на что Рамирес кивает в противоположный конец вагона, где на одной из скамеек вальяжно разлегся один из представителей бостонской уличной элиты.

Бомж в брендовых шмотках.

Я с грустью перевожу взгляд на свои штаны. Возможно, единственные, за которые я отвалил больше трех сотен баксов. Ладно, на самом деле я взял их на распродаже с семидесятипроцентной скидкой.

– А… – громко вздыхаю я, но получается еле слышно из-за шума вагона. – Это… Стоит мне только обзавестись новой вещью, и о ней знает весь Бостон. Тяжко быть законодателем стиля, знаешь ли.

Милли скептически выгибает бровь, но кивает, делая вид, что оценила шутку.

– Что мы вообще делаем в метро? – спрашиваю минуту спустя, все так же пытаясь перекричать грохот вагона. – Могли заказать Uber.

– Хочешь стоять в пробках?

– Странно слышать это от девушки, которая водит машину.

– А ты почему не водишь? – Облокотившись на спинку сиденья, она подпирает щеку ладонью, сжимает губы и часто моргает. – Не умеешь?

– Да что там уметь! – У меня это на лице написано? – Просто машина сейчас мне не по карману.

Пусть думает, что я нищий. Все лучше позорной истории, где в первую же поездку я умудрился разбить собственность автошколы и отправить инструктора прямо в больницу.

– Бери что попроще.

Я перевожу взгляд на табло, где мигает название следующей станции, и вижу, как у двери стоит женщина, глаза которой, подобно лазерам, простреливают мою голову.

Почему она выбрала жертвой меня, если я сижу дальше, чем минимум трое таких же, как я молодых мужчин?

Я бы встал, но, боюсь, что, пока я продвинусь хотя бы на шаг, ажиотаж вокруг моего места будет такой, словно в вагоне играют в музыкальные стулья.

– А твоя где? – Я отвлекаюсь на продолжение разговора с Рамирес.

– В мастерской. Полетел датчик нагрева.

– Так это ж дело минут двадцати.

– Водить не умеешь, а в сервисе разбираешься? – Взгляд Рамирес скользит от моих плеч к запястьям.

– Есть вещи, в которых мы гениальны в теории, но полные нубы в практике.

– Значит… – Правая бровь Милли поднимается, исчезая за длинной челкой. – Ты все-таки не умеешь водить?

Кажется, кто-то спалился.

– Ты удивишься, если я скажу, что не умею водить, но четвертый год не пропускаю ни одного Гран-при Формулы-1?

– А ты? – парирует Милли. – Удивишься, если скажу, что я почти десять лет жила в доме с отчимом-мексиканцем, но не переношу острое? Кстати, еще я фанатка корейской еды.

– Туше. Ты меня переплюнула.

Следующие две станции мы едем молча, изредка поглядывая друг на друга. За это время я успеваю послушать пару к-поп релизов этого года. Прокручиваю в голове несколько годных связок для хореографии и одновременно прикидываю, с кем мог бы воплотить их в реальность уже сегодня.

Первым же в мыслях проносится образ Субин. С ней мы пришли в школу танцев в прошлом году с разницей в две недели. Примерно в одно время нам предложили и подрабатывать здесь хореографами в начинающих группах. А в начале семестра я увидел ее во дворе кампуса и узнал, что теперь мы еще и учимся в одном универе.

Субин говорит, что до школы танцев была самоучкой, но, глядя на то, как она двигается, мне верится в это с трудом.

Может, она из тех редких людей, для кого чувство ритма и танец – это не просто навык? Скорее инстинкт, появившийся вместе с умением ходить. Выходит, это врожденное и передалось ей от предков на уровне генов. Интересно, такое возможно?

Если да, почему же я, как потомственный аристократ, и по сей день не запомнил, в какой руке принято держать нож, а в какой – вилку?

Милли

Когда я предложила Спенсеру составить мне компанию, то имела в виду самый обычный клуб, а не школу, где танцы… преподают.

Не то чтобы я была против. Скажу даже больше: когда-то профессиональные танцы были моей мечтой. Я хотела попасть в кавер-группу еще в школе, но четыре прослушивания закончились провалом.

Прошлым летом, отчаявшись, я прекратила попытки пробиться в сложившуюся группу с опытом самоучки. Раз не хватает навыков, значит, мне нужно искать место, где развивают именно то, чего я не знаю. Может, школа танцев – это как раз то, что мне нужно?

На месте школы с громким названием «Академия танцев» я ожидала увидеть два-три танцевальных класса с едва работающим освещением. Но когда мы со Спенсером поднимаемся на второй этаж неприметного шестиэтажного здания, и он тянет за ручку двери, открывая мне вид на коридор, то мне хочется придержать челюсть, чтобы не оказаться с позорно открытым ртом.

Просторный холл с темно-зеленым диваном из кожи. На полу – графитовый керамогранит, в тон которому выполнена стойка ресепшн. Темные стены отделаны дорогой штукатуркой, и в них же встроены прямоугольные зеркала в металлическом обрамлении. Общий свет в помещении приглушенный, но в рабочей зоне есть дополнительные источники освещения.

Здесь точно не обошлось без руки профессионала, и денег на это потрачено много. Без лишней скромности, я в этом разбираюсь. И не потому только, что недавно закончила в квартире ремонт. Учеба на курсе дизайна обязывает, хоть я не уверена, что, закончив университет, займусь интерьером.

Спенсер с широкой улыбкой кивает девушке с цветастым афро:

– Какой зал свободен?

– В тринадцатом занятие начнется через полчаса. Кстати, вроде, твое. – Девушка смотрит в компьютер и быстро стучит по клавиатуре. – Нет, не твое. Тут указан другой хореограф. – Она приближает лицо к экрану, секунду пристально вглядывается и машет головой. – Прости, никак не запомню ее имя.

– Пак Субин. – В глазах Спенсера пляшут искры, когда он замечает, с каким удивлением я смотрю на него, услышав фразу «другой хореограф». – Это Сабрина.

– Твое занятие? Ты не говорил, что преподаешь!

– Ты разве спрашивала?

– Сказав, что хочу танцевать, я имела в виду клуб, а не мастер-класс от профессионального хореографа.

– Ну не такой я пока еще профессионал. – Он дергает плечом и направляется в другой конец коридора. – Я начинал как любитель, в школу пришел полтора года назад, а преподаю с июля. Всего у двух групп, по одному часу два раза в неделю. Иногда больше. И кстати, – он резко оборачивается, покрутившись на носках белоснежных кроссовок, и, не успев сбавить скорость, я врезаюсь лицом прямиком в его грудь.

Во всем виноваты кроссовки, не будь его обувь такой ослепительно белой и притягивающей взгляд, я смотрела бы перед собой, а не на ноги Спенсера.

– Кстати? – Я отступаю на шаг, потирая место случайного столкновения.

– Я привел тебя не танцевать.

– Зачем же тогда?

– Пока только уговаривать на долгосрочную перспективу. Каждый новый ученик в группе – это плюс к моему заработку.

Он корчит странную мину, которая по задумке, наверное, должна напоминать морду кота из «Шрека», но, может, Спенс классно танцует, однако актер из него никудышный.

– Я тоже хочу есть, – продолжает с тем же лицом попрошайки-аристократа.

– Или купить машину, – я растягиваю губы в едкой ухмылке.

Мы идем до конца коридора, и только здесь я замечаю, что он разветвляется. Спенсер кивком указывает направо, я пораженно вскидываю брови, чувствуя, что даже для моей очень подвижной мимики столько активности за день – перебор.

А удивляться здесь есть чему… Длиной эта часть коридора еще больше, чем та, которую видно со стойки ресепшн. И почти настолько же он растянулся в другую сторону.

– Вы что, занимаете весь этаж? – Я замедляю шаг, позволив Спенсеру догнать меня и вести за собой.

Я вижу столько дверей, что не уверена в том, что смогу догадаться, в какую из них мы должны войти.

– Нет.

– Здесь что-то по типу офисов? – Я с интересом присматриваюсь к одинаковым дверям, на которых нет никаких вывесок, кроме номеров.

– Мы занимаем два этажа, – говорит он.

Ах, вот в чем дело…

Хмыкнув, я замедляю шаг, когда вижу, что Спенс достает связку ключей и приближается к предпоследней двери с числом 13.

– Это портал в ад?

– Я не суеверный. – Покрутив ключ в замке, он толкает дверь и хлопком по стене зажигает свет.

Я иду следом и на секунду задерживаюсь в дверном проеме. Уговариваю себя не позориться, в сотый раз за последние полчаса разевая рот, и приглаживаю лицо маской невозмутимости.

– Так ты не покажешь мне мастер-класс?

– Могу показать, как правильно сесть на шпагат. Остальное только за деньги. – Он стучит по карманам штанов, и шагает к ряду шкафчиков, расположенных вдоль стены.

Помещение здесь действительно впечатляющее. Не меньше четырехсот квадратных футов. Зеркала на всю стену, свежий ремонт.

– Мы закрывались на месяц, – говорит Спенсер. – Открылись неделю назад. Поэтому здесь все такое… – Он обводит руками помещение и поворачивается ко мне. – Новое.

– А ты умеешь?

Он трижды моргает, прежде чем осознает, что я говорю о шпагате.

– В танцах важна пластика. И растяжка. Конечно, умею.

Шагнув вглубь танцевальной комнаты и даже не обернувшись, я прикрываю за собой дверь.

– Покажи.

Я отхожу к длинной скамье у одной из стен. Сажусь, приготовившись к шоу. Касаюсь лопатками зеркальной стены, и, положив ногу на ногу, подпираю щеку ладонью.

– Что, правда умеешь?

– Да без проблем.

Он подходит к одному из шкафчиков, рядом с которым стоит небольшой стол, и кладет на него спущенный с плеч бомбер, оставаясь в одной футболке. Рисуется, шагая к самому центру комнаты и на ходу разминая руки.

Меня так и подмывает спросить, зачем для шпагата ему нужны руки, но я лишь склоняю голову набок и с нарастающим любопытством смотрю, как он останавливается в пяти шагах от меня, становится боком и, подняв руки вверх, плавным скольжением ног опускается на продольный шпагат.

Реально, чтоб его. Как чертов гимнаст на Олимпиаде. Ну или где они там еще выступают? Я мало слежу за спортивными состязаниями и видела раньше такое только во время трансляции Олимпийских игр.

Я готова вскочить со скамейки и, всплеснув руками, крикнуть ему: «Браво!», но Спенсер встает раньше меня. Причем, делает это так быстро, словно его гимнастические пируэты не больше чем выдумка моего галлюцинирующего мозга.

– Теперь верится? – лицом он напоминает ребенка, которого кто-то взял на слабо, а он с легкостью показал класс.

Я нахожусь под впечатлением и не могу выдавить из себя и слова. Однако Спенсер воспринимает мое молчание по-другому.

Нахмурив брови, он скрещивает руки у груди.

– Тогда покажу еще раз, – бросает прежде чем вновь растянуться передо мной в шпагате. В этот раз в поперечном.

Я вскидываю руку, пытаясь его остановить, приоткрываю рот, но тут же его захлопываю, услышав, как с громким треском разрывается ткань.

– Черт, – Спенс опускает голову, но, не обнаружив признаков повреждения спереди, оборачивается назад. – Триста, мать вашу за ногу, баксов. Хорошо, что достались со скидкой.

От избытка сдерживаемых до этой секунды эмоций, я не просто смеюсь, а взрываюсь от хохота. Держусь за живот, всхлипываю, икаю и, кажется, пару раз издаю громкий звук, похожий на хрюканье.

К исходу минуты непрекращающегося смеха я просто лежу, прижавшись лицом к скамейке, и сквозь застилающие лицо слезы, смотрю на Спенсера, который, махнув на меня, ковыляет к столику, прикрывая рукой приличную дырку на заднице.

Едва успокоившись, я вижу, как он тянет за ручку выдвижной полки, спрятанной под столешницей, и достает оттуда шкатулку. Уже через пару секунд в его руках нитка с иглой, а штаны ловким движением рук спускаются вниз, оставляя меня наблюдать за скульптурной задницей Спенсера, ослепляющей не только формой, но и белизной. К счастью, белизной не обнаженной кожи, а сидящих в облипку трусов.

Видно, штаны здешних танцоров уходят в отрыв регулярно. Иначе откуда здесь нитки с иголками?

– Решил трусами похвастаться? Раз уж штаны спер у бомжей, – хохочу я, ткнув пальцем в резинку с кричащим названием бренда.

Обернувшись, Спенс улыбается так, будто стоит сейчас не в трусах и футболке, а в костюме Brioni.

– Да, я купил их на распродаже, но я сейчас вроде опального принца. Вынужден экономить и уговаривать случайных знакомых записаться ко мне в группу, чтобы в конце месяца на моем счету было на пару десятков баксов побольше.

– Я сейчас расплачусь. – Вытираю с щеки воображаемую слезинку. – А трусы, я так понимаю, из далекого прошлого еще не опального аристократа? Они-то явно дороже твоих распродажных штанов.

– Еще одно слово, и я подарю тебе их на память. Будешь носить вместо пижамных шорт.

– Главное, не подари мне их прямо сейчас, – я пытаюсь смутить его, пристально изучая контуры ягодиц, отчетливо проступающих сквозь ткань.

Не скажу, что его подкачанный зад совсем меня не впечатляет, но что я, задниц не видела? На первом курсе я стажировалась в команде фотографа, который часто устраивал фотосессии обнаженных моделей. Видела столько всего, что смутить меня чьими-то ягодицами – задача со звездочкой.

– У вас с подругой один преподаватель на курсах сарказма? – Спенс вспоминает Сэм, и, говоря по правде, она в этом деле дала бы мне фору.

– Мы тренируемся друг на друге.

– Оно и видно.

Мы с четверть минуты обмениваемся взглядами. И я понимаю, что Спенсера не напрягает моя манера общения. Поэтому весь этот цирк с подколами, который в последнее время стал моим способом оценить человека как потенциального друга (как с ним дружить, если он не понимает юмор?), кажется лишним.

Он пластичный. Не только в танце, но и в общении. Уступчивый там, где нужно, и с адекватным юмором.

Я моргаю, молча признав свое поражение в этой игре в гляделки, и, сделав короткий вдох, встаю, чтобы протянуть ему руку и объявить, что готова открыть для него дверь в свой ограниченный круг хороших друзей.

Возможно, он удивится, ведь в универе за мной и без того закреплена слава души компании. Но мало кого из знакомых я назвала бы другом. Да, это странно, но почему-то Спенсера мне тоже хочется видеть в этом не слишком большом списке.

Встав со скамейки, я поправляю складки на брюках. Молча делаю пару шагов, заметив с каким подозрением он смотрит.

Расстояние между нами медленно сокращается, пока Спенсер бегает взглядом от моего лица к нижней части своего тела.

– Что ты задумала? – его голос звучит твердо, но напряжение заметно теперь не только в лице, но и во всем теле.

Я размыкаю губы, чтобы ответить, но оборачиваюсь, когда слышу, как открывается дверь.

Лицо Спенсера вытягивается так, словно явился как минимум президент. Правда, такой физиономии от меня удостоился бы разве что кто-нибудь из BTS.

В проеме стоит девушка. Высокая, худенькая, фигурой похожа на Барби. Волосы чуть ниже плеч, окрашены в карамельный. Пухлые губы, небольшой нос и темные, почти черные глаза.

Застыв у порога, она, как прибитый гвоздями столб, не двигается с места, пока за ее спиной растет число любопытных глаз.

Слышу, как кто-то свистит, пару хихикающих голосов и бас, от которого закладывает уши:

– Мисс Пак, кажется, мы не вовремя.

Я перевожу взгляд на Спенсера, все так же сверкающего трусами, и, закатив глаза, со свистом втягиваю воздух.

– Теперь ты обязан на мне жениться, – я разворачиваюсь, и, подмигнув своему несостоявшемуся учителю, иду к выходу из класса.

Вскидываю подбородок, дефилируя мимо ребят и, судя по всему, их преподавателя танцев. Все эти секунды, пока не исчезаю за дверью, я чувствую, как одна пара глаз прожигает меня встроенными в сетчатку лазерными лучами.

Глава 3

Милли

«Спенсер: Так что там насчет свадьбы?»

«Мне выбирать кольцо?»

Я лежу на кровати, закрывшись в своей старой комнате, где ночевала в последний раз несколько дней назад.

У родителей годовщина свадьбы, но я не помню, сколько именно лет. Все эти даты никогда не были для меня чем-то значимым.

Дата первой маминой свадьбы с Серхио подбиралась с такой скрупулезностью, что, наверное, должен был наступить апокалипсис, чтобы они разбежались. Но в результате брак продержался немногим дольше восьми лет. Не помогла ни идеальная дата рождения обоих супругов, ни исключительный гороскоп, ни дата свадьбы, что одобрили бы все существующие в мире религии и конфессии.

«Я: Если кольцо от Cartier…»

Горло царапнул смешок от закравшейся в голову мысли:

«Я: Выберем дату?»

«У мамы есть знакомый астролог. Многолетний опыт, но сомнительная эффективность».

«Как показала практика, браки, подобранные с его прогнозом, разваливаются через несколько лет».

Не знаю, зачем я пишу это Спенсеру. Едва ли ему интересен неудавшийся брак моих родителей.

«Спенсер: Плевать на астролога».

«Здесь дело в другом. Теперь ты сама должна за меня выйти…»

Я вскидываю брови, и, привстав с одеяла, удобнее располагаюсь в подушках. Хватаюсь за телефон и быстро стучу по экрану пальцами.

«Я: И как это понимать?»

«Спенсер: Я полгода пытался к ней подкатить. И все это время старался не сильно светить в компании девушек».

«Я: Стоп!»

«К НЕЙ?»

«Спенсер: Субин».

«Я: Корейская Барби?»

От напряжения я подбираю под себя ноги. Во мне включается кнопка «шиппер со стажем», которая тут же подбрасывает картинки Спенсера, стоящего с той миленькой кореянкой у алтаря.

«Спенсер: Она лучше Барби…»

И я почти слышу на месте трех точек вздох влюбленного восхищения.

«Я: Проблема-то в чем?»

«Судя по взгляду, которым она смотрела, ты ей интересен».

«Вряд ли она не поняла, почему ты стоял без штанов. Да хоть бы и не поняла. Ей будет любопытно, чем же таким мы планировали заняться, вспомнит все твои знаки внимания и подумает, почему ты в итоге выбрал меня».

Он никак не реагирует.

Я жду сообщения десять минут, пока не слышу, как кто-то тихо скребется в дверь.

– Входи! – Откладываю телефон в сторону и сажусь, скрестив ноги.

– Ужин готов, – улыбается мама и задерживается на пару секунд, чтобы рассмотреть комнату. Словно в мое отсутствие здесь что-то изменилось, а мама каким-то образом оказалась не в курсе.

– Спущусь через пару минут. – Я показываю ей «окей» и возвращаюсь взглядом к экрану.

Спенсера нет в сети. Сообщение не прочитано. Не знаю причину, но почему-то меня это раздражает. Думаю позвонить ему, но понимаю, что с вероятностью в 99% процентов могу показаться слишком навязчивой.

Так и не дождавшись ответного сообщения Спенсера, сползаю с кровати и отправляюсь ужинать.

– Вся семья в сборе! – звонко оповещает мама, расставляя бокалы.

Папа стоит у бара, разглядывая бутылки игристого, и, проследив за взглядом матери, оборачивается и тянет ко мне руки, чтобы стиснуть в крепких отцовских объятиях. Тех самых, что я не получала от Серхио последние лет пятнадцать. А может, и никогда. Я так плохо помню то время, когда он жил с нами. Мой настоящий, хоть и не генетически правильный отец смог затмить собой не только плохие воспоминания о Серхио, но и то немногочисленное хорошее, что в них было.

– Знал бы, что ты будешь приезжать так редко, растягивал бы с ремонтом как мог, – возмущается он по-доброму.

– Рано или поздно я бы все равно от вас упорхнула. – Я хлопаю его по спине, показывая, что объятия затянулись и я рискую вот-вот задохнуться.

Мы с папой подходим к столу, он одновременно отодвигает два стула и приглашает меня сесть.

Через секунду ко второму стулу подходит мама.

– Спасибо, Нестор. – Целует его в короткую щетину и улыбается так же ярко, как в первые дни знакомства.

В который раз я восхищаюсь тому, что даже спустя столько лет их отношения не меняются.

Так и должно быть, когда человек, пусть и не идеальный, но твой. Недостающий кусочек мозаики твоей жизни. Тот, кого для тебя создала Вселенная.

Встречу ли я такого же? Не уверена, что смогла бы вообще строить отношения без помощи специалиста, если бы мама не познакомилась с Нестором.

Я сломалась в том возрасте, когда дети должны расцветать. Стала сразу взрослее на несколько лет. Мне нравилось детство. Я хотела остаться ребенком как можно дольше, но разве кто-нибудь меня спрашивал?

Я с аппетитом уплетаю стряпню мамы, с тоской вспоминая, что в моем холодильнике нет ничего, кроме трупов позавчерашней доставки. За годы жизни в родительском доме я привыкла к роли любимой единственной дочери, до шестнадцати лет не подходившей к раковине, чтобы помыть за собой посуду. Что тут говорить о еде. И в самое трудное время, когда отец только-только ушел от нас и мама, едва выписавшись из больницы, уговорила бабушку переехать жить с нами, чтобы самой устроиться на работу, я ела все самое вкусное, не прилагая ни грамма усилий.

– Ты встречалась с Серхио?

Вперив в маму задумчивый взгляд, я застываю с вилкой у рта.

Маятником перевожу взгляд от мамы к отцу, понимаю, что в курсе оба и вся эта ситуация кажется странной одной только мне.

– Вы знали? – Вилка со стуком ложится на стол. Меня не беспокоит ни то, что кусок индейки запачкает белоснежную скатерть, ни то, что застрявший в горле комок не даст мне спокойно и с удовольствием поесть.

Я понимаю, чем закончится этот ужин. Вижу по лицам родителей, для чего мы на самом деле здесь собрались.

Годовщина. Ну конечно…

Только сейчас в голове появляется четкое воспоминание их свадьбы. Жених и невеста у алтаря, куча гостей, прогулка по красной дорожке.

Дорожке, усыпанной снегом.

И как я забыла эту деталь?

Едва ли такой снегопад мог выпасть в конце лета. Да, Новой Англии далеко до климата Калифорнии, но даже для этих широт снегопад в сентябре – экзотика.

Выходит, ей нужен был повод, чтобы обсудить со мной встречу с Серхио, и в голову не пришло ничего лучше годовщины свадьбы?

Сама-то она ее помнит?

– Это ты подсказала ему, как связаться со мной?

– Он нашел бы и без моей помощи. Но посчитал, что разумнее спросить у меня разрешения.

– Правда? С чего бы? – не выдержав, рявкаю я. – Я вроде три года как совершеннолетняя. Может, он и раньше по этой причине со мной не общался? Боялся, что ты не дашь разрешения?

Папа, закончив жевать индейку, неспешно вытирает рот, складывает перед собой руки и слушает, но на его лице читается мысленная дилемма: вмешиваться в конфликт или понаблюдать со стороны. Я сделала бы второе на его месте.

– Твой отец болен, – мама старается сохранять нейтральность, но в голосе слышится дрожь.

– Мой отец сидит здесь. Жив и здоров. Никаких других отцов я не знаю.

– Милли, поговори с матерью, – все-таки вмешивается папа.

– А ты как мог знать и смотреть на это сквозь пальцы? – Я хватаю салфетку и сминаю ее в руках.

– Ты ведешь себя как капризный ребенок, – сокрушается мать.

– Ребенок? Случайно, не тот, которого Серхио бросил? Семилетка, слишком рано узнавшая, что значит быть взрослой.

Когда-то любое упоминание об отце будило во мне приступ дрожи от воспоминаний.

Я никогда не мечтала о детях. Хоть и не отношу себя к ярым противникам, но не делаю из семьи и детей смысл существования.

Но было время, когда из-за ухода отца я воспринимала детей как проблему. Как маятник, способный пошатнуть порядок любой устоявшейся семьи. Как показатель, определяющий достойна ли ты любви и счастья с мужчиной, которому вдруг стало недостаточно только тебя. В нашем с матерью случае, недостаточно было еще и меня.

Он ушел из семьи, когда мне было чуть больше семи. Оставил нас с мамой за то, что она не смогла подарить ему сына. Бросил прямо в палате больницы, узнав, что она потеряла возможность родить вместе с ребенком, который не выжил.

Я была семилетним ребенком, и тогда уже многое понимала, но фраза отца, которую я услышала, стоя у приоткрытой двери в палату, так и осталась вне границ моего понимания.

«Ты больше не сможешь родить, Лилиана. Зачем мне вкладывать силы и средства в семью, где женщина не может иметь детей? Сейчас ты как дерево, не способное дать плоды. Подумай сама, для чего мне такое дерево? Чтобы смотреть на твою красоту? Наслаждаться прохладой, прячась в тени, пока сам умираю от голода?»

Серхио всегда говорил, как поэт, но единственное, на что пригодился его непревзойденный талант оратора – это преподавание в местном колледже, занимающем 53 строчку в рейтинге штата. Все, что Серхио Мендес нажил за тридцать шесть лет – однокомнатная квартира на окраине Уотербери и подержанный «Понтиак» 95 года выпуска.

Но и с таким незавидным имуществом он мечтал о наследнике. Мужчине, которому передаст свою скромную недвижимость в придачу с фамилией.

Дерево, не способное дать плоды…

Мама лежала в постели, худая, разбитая, изможденная. Она потеряла ребенка на тридцать восьмой неделе. Говорила с ним, чувствовала под сердцем, успела привыкнуть к мысли, что скоро услышит голос, увидит, как он улыбается.

И кто из них потерял больше?

Как Серхио пришло в голову говорить ей такое?

– Милли, ты уже взрослая девочка. – Мама прячет взгляд в гладкой поверхности пустой тарелки. – Должна понимать, что никто не застрахован от ошибок. И каждый заслуживает шанс на прощение. Особенно, если он болен и…

– Взрослая девочка? – Мой голос звенит, отражается эхом даже в заполненной мебелью комнате. Он не срывается ни на мгновение, но я чувствую, как по лицу бегут слезы. – Ты правда считаешь, что это нормально? Пустить его в нашу жизнь? После всего? Да он же… – мне хочется обозвать его всеми плохими словами, которые знаю и на английском, и на испанском, но, сжав кулаки, я выдаю сдержанное: – Чудовище!

– Я просто хотела, чтобы ты сама могла выбрать, прощать его или нет.

Терпеть не могу истерики на ровном месте. Возможно, если бы кто-то сейчас наблюдал за моим разговором с родителями, он бы назвал меня истеричкой. Но только я знаю, как тяжело нам было оправиться после предательства. Не появись в нашей жизни Нестор Рамирес, не знаю, смогла бы я вновь поверить, в здоровые отношения. Как воспринимала бы само слово «любовь» или «семья».

Я ненавижу Серхио Мендеса. И утром моя забывчивость сыграла со мной злую шутку. Сэм ведь была права, а я, вместо того чтобы слушать ее, сморозила бред, задевший чувства подруги.

– Я пойду.

Не дав никому из присутствующих вставить и слова, я выхожу из столовой и поднимаюсь в комнату. Хлопнув дверью, с разбегу падаю на кровать. Переворачиваюсь на спину и впиваюсь взглядом в экран, где мигают значки непрочитанных сообщений.

«Спенсер: Успокоила…»

«Тогда, может, бахнем фальшивые отношения? Проверим, начнет ли Субин ревновать;)»

«Ты еще здесь?»

Сообщение отправлено двенадцать минут назад.

«Я: Нет».

«Спенсер: А кто тогда отвечает?»

«Мистер Рамирес?»

Я набираю новое сообщение: «Это ответ на “фальшивые отношения”», но стираю его, решив посмотреть, что он напишет дальше.

«Спенсер: Надеюсь, вы понимаете, что фальшивые не подразумевают одну постель с вашей дочерью? Клянусь, я ее не трону…»

«Самое большее – поклюю в щеку и пару раз поцелую по-рыбьи».

Я быстро вживаюсь в роль, представив, как мой отец отреагировал бы на сообщение Спенсера.

«Я: По-рыбьи? Как это?»

«Спенсер: Знакомы с дорамами?»

Я тяну руку вверх, чтобы достать подушку и развлечься удобнее.

«Я: Допустим».

«Спенсер: Как думаете, пары, влюбленные по-настоящему, будут так целоваться?»

Я вспоминаю свой личный топ-10 дорамных поцелуев, среди которых нет ни одного рыбьего. И в противовес ему – антитоп. Тех самых, которые ждешь до победного, но, получив, понимаешь, что лучше бы их не было… После таких поцелуев обычно теряется весь интерес к главной паре. В моей фантазии это выглядит куда горячее.

«Я: Никаких фальшивых отношений».

«Спенсер: Боитесь, что влюбится?»

Вопрос ко мне или к папе?

«Я: Боюсь, что придется отстреливать твои яйца».

Какая нелепая фраза… Избитая, как марш Мендельсона на свадьбах.

Но мы ведь общаемся в шутку. Тут можно писать что угодно.

«Спенсер: И много вы видели отцов, отстреливающих яйца ухажерам своих дочерей?»

«Я: Минуту назад ты писал, что отношения фальшивые».

«Спенсер: Вот именно! Это вы зачем-то вспомнили про мои яйца».

«Не беспокойтесь, могу обещать, что без одобрения Милли, там вряд ли появятся ваши будущие внуки».

«А если бы я одобрила?» – внезапно проносится в голове мысль, но, быстро избавившись от нее, я набираю другое:

«Я: Поможешь мне помириться с Сэм?»

Глава 4

Спенсер

Мог ли я отказать ей в такой просьбе? Из всей той информации, что я знаю о дружбе Милли и Сэм, ясно, что это не тот тип отношений, которыми можно разбрасываться. В моем окружении тоже не так много по-настоящему ценных друзей. С которыми в воду, в огонь и на разведку. Да хоть бы и на Амазонку ловить на живца пираний. Правда, пираньи – не та разновидность рыбы, что интересует моего лучшего друга.

На парах я пропускаю мимо ушей большую часть информации, надеясь, что распознаватель речи, скачанный Хорнером мне на смартфон, законспектирует все без моего участия.

Я не уверен, что по окончании универа пойду в сферу строительства. Это была идея родителей слепить из меня инженера или архитектора, раз не сложилось с юристом. Я же пошел у них на поводу, только чтобы сбежать подальше от дома.

Единственный колледж, в котором я проходил по двум хореографическим направлениям, находился в Британии. В Америке же все варианты, куда я мог сунуться, требовали больших вложений. Но тогда родители отказались бы оплатить мне учебу. Пришлось выбирать: хореография, воспринимаемая мной в тот момент как хобби, или… свобода от их постоянной опеки, что обещала мне жизнь за океаном.

Думаю, тут все очевидно.

Приложение исправно работает, радуя высокой точностью распознавания. Изредка я отвлекаюсь на всплывающие в верхней части экрана сообщения.

Куча ненужных оповещений от приложений доставки еды, цветочного магазина, в котором я покупал букет всего один раз, и бесполезное сообщение от банка.

Я смахиваю одно за другим, пока не вижу окошко мессенджера с сообщением от Рамирес.

«Милли: Я хотела поговорить с ней, но, кажется, Сэм сейчас игнорирует всех, кроме лектора…»

«Я: Разберемся!»

К началу второй лекции я вспоминаю, что расписание Джастина Робертса, одного из ребят с секции плавания, брошенной мной еще на втором курсе, по многим предметам совпадает с парами Милли и Сэм.

Быстро строчу ему сообщение, где вкратце рассказываю, какая нужна будет помощь на лекции. Уверен, Джас сможет найти способ сесть Саманте на уши. Пусть и придется придумать нелепую отговорку или затеять спор на пустом месте.

Сам же пишу Милли, чтобы после лекции подождала меня в зале и никуда не отходила.

Пока я иду к залу, мысли возвращаются к Рамирес. Уверен, сама она даже не помнит, как мы впервые встретились на первом курсе.

Первая же неделя учебы, мои усилия влиться в ритм жизни американского кампуса. Такие же неудачные, как и попытка скрыть британский акцент.

У нас с ней была общая лекция. Предмет посещали немногие, и когда один из преподов заболел, нас объединили в один поток.

Было бы сложно ее не заметить, и дело тут вовсе не в том, что Милли пришла с опозданием.

Прическа, одежда, и в большей степени то, как она накрасилась, – казалось, Рамирес сошла прямиком со страниц аниме. Я провожал ее взглядом с того момента, как Милли появилась в лекционном зале, пока не нашла свободное место. По классике, место – прямо перед моим носом в нижнем ряду.

Длинные розовые волосы с подстриженной челкой, короткая юбка, свободная кофта и кеды на абсолютно голых ногах, при виде которых я вспомнил погоду на улице и съежился, чувствуя холод.

Я не умею описывать все эти штуки, которые девушки долгими ритуалами наносят на лицо, но помню, что макияж сделал глаза Рамирес огромными. Подозреваю, что там не обошлось без контактных линз, но, кстати, смотрелись они не так неестественно, как у косплееров.

Когда Милли заняла место и без лишнего шума достала тетрадь, я заметил, как на нее бросают косые взгляды и перешептываются. Почувствовал, как внутри нарастает тревога, и объяснил это излишней эмпатией к людям, сталкивающимся с той или иной формой травли. Уже к тому времени я успел ощутить кое-что на себе.

Однако она, казалось, не замечала или не придавала значения этим взглядам. Легким движением Милли откинула волосы, словно бросая вызов всем, кто осмеливался судить ее по внешности.

Она очаровывала своей твердой решимостью. Чего-то подобного мне иногда в себе не хватало – уверенности в самовыражении – в одежде, нательной живописи, как называл мои татуировки отец, и в образе в целом.

Профессор читал лекцию, студенты переключили внимание, но Милли все все еще занимала мои мысли.

Я заметил, как некоторые студенты продолжали бросать на нее косые взгляды. Она сидела на нижнем ряду, чуть левее, так, что я мог, немного скосив взгляд, наблюдать не только за ее волосами, но и за профилем. Взгляд Милли был сосредоточен на том, что происходило у кафедры. Скрестив руки, она внимательно слушала, не обращая внимания на перешептывание прямо над ней.

Вряд ли она не слышала. Это было так громко, что, выдержав ровно минуту, я развернулся всем корпусом в сторону двух говорливых сплетниц и впился колючим взглядом, заметив который девушки сморщились. И замолчали. Секунд на десять.

Я дал им еще минуту. В конце концов я не выдержал, поднял руку, привлекая внимание преподавателя и, не дожидаясь его отмашки, встал.

– Профессор, я отлучусь ненадолго? Сгоняю за карбофосом.

Кажется, в аудитории не осталось ни одного студента, который бы в эту секунду не обернулся в мою сторону.

– Это так срочно? – Мужчина поправил очки, вскидывая бровь.

– Я не могу слушать лекцию. В зал залетели мухи, и почему-то никак не хотят жужжать где-то подальше от моего места.

Хоть я и смотрел на препода, периферией зрения заметил, как Милли перевела взгляд на сидящих рядом со мной девушек и, отвернувшись, спрятала улыбку.

– А ты не слышал, что мухи летят на дерьмо? – прошипела одна из обиженных «мух», задетых мной за живое.

– Правда? – И такое бывает: иногда люди, решив блеснуть остроумием, сами себе копают могилу. – А я всегда думал, что на сладкое. Но такие как вы, видимо, во всем ищут дерьмо.

Я не смотрел в сторону Милли и так и не узнал, как она отреагировала. С трелью звонка в конце пары, она быстро схватила сумку и, не обращая внимания на окружающих, помчалась на следующую.

Больше мы так и не сталкивались. У нас не было общих лекций, я не видел ее больше недели, а уже на исходе первого месяца мои студенческие будни окрасились в красный цвет.

Ответ Джастина приходит быстрее, чем я успеваю хотя бы разок прокрутить в голове план перемирия Сэм и Милли, где я не придумываю ничего оригинальнее «запереть и заставить поговорить».

«Дори: Я собирался остаться дома и пропустить лекцию».

«Но ради тебя, Немо, пожертвую сном…»

«Я: Видел тебя в кампусе перед началом пар. Не знаю, сном какого из вторников ты собрался жертвовать, но для твоей памяти полагается скидка, поэтому ладно».

«Считай, что я оценил. Расплачусь, если к тому времени ты не забудешь, что я вообще тебе что-то должен».

Возможно, во всем универе, а может и в целом мире нет человека с таким количеством прозвищ, как у меня. Иногда мне кажется, что прозвище – это неотъемлемая часть моего общения с любым человеком.

Так повелось со школы.

Сейчас мне безумно стыдно, когда я вспоминаю, как в школе придумывал клички половине учеников и преподов, и в какой-то момент стал получать ответки.

Я был Клеопатрой для Цезаря, Изюмом для Булки (и нет, меня не за что обвинять в фэтшейминге, потому что Булкой она стала не за аппетитные формы) и Гермионой для Драко (кажется, это был тот самый случай, когда я сам чуть не стал героем фанфиков).

И эта традиция обмена прозвищами, покрывшаяся к выпускным классам паутиной трещин, как-то непостижимо перебралась вместе со мной за океан.

Так мой сосед по квартире Тейлор стал Свифти, за что я получил обращение «Ваше высочество», Джастин стал Дори, а я, хоть и не искал отца, но в ответ превратился в Немо.

А история наших взаимных подколок с Хорнером так вообще заслуживает отдельной книги. В конце концов мы остановились на Санта-Клаусе и Принцессе Диане. Лекс получил прозвище из-за второго имени Николас и бороды, которую он как-то отрастил сантиметра на два, превратившись в деда.

А вот Диана… Забудем.

Милли.

Подозрительный интерес Джастина к Сэм я замечаю еще с середины пары. Сидя передо мной, он то и дело оборачивается. И если на первые два раза я не обращаю внимания, то на третьем оборачиваюсь следом. И даже тогда понимаю не сразу, что объект его интереса – моя подруга.

Пока Джас не зовет ее гулким шепотом, чтобы спросить какую-то херню.

Оклики продолжаются, пока лектор не делает замечание и Джастин, наконец, затыкается.

На его счастье, пара заканчивается через десять минут, и тут остается лишь посочувствовать бедной Сэм.

Я остаюсь в аудитории, ожидая отмашки Спенсера и слышу, как дорвавшийся до Саманты однокурсник садится ей на уши.

Число студентов в аудитории стремительно уменьшается. Одним из последних уходит преподаватель. А эта парочка разговаривает в трех столах от меня, давая возможность слышать каждое слово.

– Я не договорил, а ты собираешь сумку! – внезапно выкрикивает парень.

Я оборачиваюсь и с любопытством смотрю, что будет дальше. Сэм замечает, как я поджимаю губы, чтобы не рассмеяться и, посмотрев на Джастина, закатывает глаза.

– Я настолько тебя раздражаю, что ты даже слушать не хочешь?

– Мне нужно идти, Джастин.

– Всего пару минут. Это важно. Я помню, как ты хорошо проявила себя на первой же лекции. Ответила почти на все вопросы профессора.

– Какие вопросы? Какому профессору? – взрывается Сэм. – Сегодня первая лекция по предмету! Тебе приснилось, что ли?

– О. – Джастин моргает в растерянности. – Выходит, я перепутал…

– Прикинь! – Всплескивает руками подруга, вставая со стула и быстро хватая сумку.

– Подожди-подожди. – Он преграждает ей путь.

– Чего ты пристал? Хочешь позвать на свидание, так и скажи, – морщится Сэм с таким безнадежным видом, словно ее раздражает сама мысль о свидании с этим занудой, но, чтобы избавиться от него прямо сейчас, она готова пойти даже на это.

– Возможно, было бы здорово, но у меня есть девушка.

– Сочувствую… – бурчит она, скрещивая руки под грудью.

– Мне или девушке? – невозмутимо интересуется Джас.

Но пока Сэм находится с ответом, он оглядывается по сторонам и, тут же делая шаг назад, быстро прощается, оставив нас с Сэм тупо моргать с выражением что-это-на-хрен-было на лицах.

И только когда дверь за Джастином закрывается, а я понимаю, что в аудитории мы остались одни, план Спенсера становится предельно понятен. Убеждаюсь я в том, что прилипший к Саманте Джас – дело рук Чарльза, уже через минуту. Сэм подходит к двери, дергает за ручку и хмурится.

– Не открывается? – спрашиваю я, сдерживая улыбку.

– Какого хрена, Робертс! – Сэм звонко хлопает по двери.

– Можешь отправить лучи благодарности Спенсеру, – хихикаю уже не пытаясь остановиться.

– А он тут причем?

– Ну…

– Рамирес? – и этот знакомый тон, которым Сэм будто бы говорит: «Колись, чего я еще не знаю».

Прикусив нижнюю губу я, машу головой – не дождешься, подруга.

– Милли!

Расслабившись, я открыто смеюсь. Вижу, как это ее раздражает, но делаю вид, что не замечаю.

– Убью тебя, – рявкает Сэм, напоминая знакомой фразой то, чем обычно заканчиваются для нас мелкие ссоры.

– Люблю тебя, – вырывается с моих губ по привычке.

Я всего на секунду пугаюсь собственных слов, и почти прижимаюсь ладонью ко рту, но, увидев, как выражение на лице Сэм молниеносно меняется, чувствую, как по телу прокатывается волна облегчения. Опустив уголки губ, разрешаю себе разреветься.

– Дура, – сдавленно шепчет Сэм.

– Ты тоже, – всхлипываю, бросая в нее обиженный взгляд.

– Прости.

– И ты меня, – киваю, не зная, какие еще слова нужно сказать, чтобы правильно извиниться.

Но Сэм, хоть и младше меня на пару-другую недель, оказывается мудрее и быстро находит слова, оправдывающие дурость обеих.

– Наверное, так бывает, когда живешь далеко и общаешься реже, чем хочется. Нас было мало в жизни друг друга последние шесть лет. Когда мы могли научиться тактичности? Да и вообще, мы разве с тобой общались когда-нибудь, задумываясь о том, что говорим?

Я киваю. Все так и есть, но раньше мы не затрагивали столь щекотливые темы, как отношения отцов и дочерей. Сэм просто не знала, какой безмозглой я могу становиться под влиянием аффекта. Да что там, я и сама не знала. Хоть это меня никак не оправдывает.

– Я не могу взять назад сказанные слова, – хнычу, теряясь в объятьях подруги. – Но точно скажу, что сожалею.

– Я знаю, – кивает она. – Но извини, Милли, мое мнение о твоем биологическом отце не изменилось. Твое к нему отношение – это твое дело. Я сожалею о том, что тебя осуждала, но для себя оправдать его не могу. И слава богу, что мистер-забыла-фамилию и близко не мой отец.

Одной из общих нашей с Самантой черт всегда была честность. Даже рискуя тем, что у меня может случиться очередной приступ отцезаступничества, Сэм говорит, как есть. И я безгранично ей благодарна за это.

Нам хочется говорить без остановки, будто мы были в ссоре не сутки, а по меньшей мере полгода. И словно каждая за это время успела обзавестись парнем, поймать его на измене и отомстить, переспав с его худшим врагом. Или лучшим другом? Даже не знаю, что хуже.

Но мы, как примерные ботанички, вспоминаем про пару и, сверившись со временем, подходим к двери. Я собираюсь звонить Спенсеру, но замок в этот раз оказывается открыт. В коридоре нас поджидает довольный Джастин, в то время как Спенсер стоит в двадцати шагах и делает вид, что ни при чем.

– Не делай вид, что не в курсе, что тут происходило, – громко фыркает Сэм, глядя на Спенса испепеляющим взглядом, после которого в коридоре уже должна была сработать пожарная сигнализация.

Спенс пожимает плечами, и отсалютовав довольному Джастину, идет на следующую пару.

– Не забудьте закрепить перемирие мизинцами! – неожиданно выкрикивает он, обернувшись. – Без них не засчитывается!

Переглянувшись, мы с Сэм улыбаемся и тянем друг другу мизинцы.

Глава 5

Милли

Да, Спенс не отличился оригинальностью, организовывая наше с Сэм перемирие, но было бы свинством не оценить то, что он для нас сделал. Он подключил одного из студентов, которого Сэм «обожает» так сильно, что конкуренцию Джастину в этом составил бы разве что Хорнер, с кем у подруги отношения не заладились с первого дня знакомства.

Кстати, насчет Хорнера. Я не причисляю себя к фанатам историй, где ненависть перерастает в любовь, но в случае с Алексом и Сэм, кажется, я впервые столкнулась с явлением, когда люди даже ругаются так, будто занимаются сексом.

Жаль, Спенсер не догадался использовать своего друга. Думаю, Сэм отвлеклась бы куда эффективнее. Вряд ли она вообще поняла бы, что кто-то закрыл дверь. Правда, тогда уходить, заперев аудиторию, пришлось бы не Хорнеру, а мне… Выходит, это наоборот хорошо, что Спенсер не подключил своего друга.

Наш разговор с Сэм на следующей лекции вышел открытым, но осторожным. Я сдерживала себя, чтобы не обнять ее снова прямо посреди пары и громко признаться, как тяжело мне дались эти сутки. Куда тяжелее тех нескольких месяцев пять лет назад, когда Сэм игнорировала мои сообщения и звонки после предательства первого в своей жизни парня.

Козлина Дайсон или Эйсер, – не помню, как его точно звали, но имя у парня точно созвучно с названием техники – едва не лишив ее девственности (хоть тут что ли пригодился бы), пошел разжигать огонь первобытной страсти в другую «пещеру».

Тогда я хотя бы знала, что время пройдет и подруга оправится. Звонила и передавала приветы ей через миссис Макдугал. Вчера же, поссорившись, я чувствовала безысходность, будто кто-то из нас двоих находится при смерти. Не знаю, куда унесло бы мои мысли, не отвлекись я вчера на поездку на танцы со Спенсером.

– О чем так усердно думаешь? – Спенс толкает меня плечом, я поворачиваю голову, и мы едва не сталкиваемся носами.

– Мы снова вместе едем в метро. – Я окидываю взглядом полупустой вагон. Столько свободных мест. И ни одного бездомного поблизости. – Куда делись твои подражатели?

Пожав плечами, Спенс без капли иронии отвечает:

– Время дневного сна закончилось. Пошли штурмовать бутики.

Быстро же у него выработался иммунитет на мои шутки.

– Ты определился с фильмом?

Хоть мы с подругой и помирились, в кино я еще вчера обещала пойти Спенсеру. Сказала, что отведу его на любой сеанс в качестве благодарности. И он выбрал…

– «Поезд в Пусан».

– Это старье? – на мой возглас три головы поворачиваются в нашу сторону и впиваются острыми взглядами.

– Вторую часть.

– Тоже старье, – бурчу, хоть сама же не так давно ругала себя за то, что не посмотрела его вовремя.

***

Сеанс начинается с опозданием. Мало того, что мы умудрились прийти на полчаса раньше, так еще и рекламу тянули почти сорок минут!

– Я усну сейчас, – наслаждаясь зевком, я тяну гласные.

Спенс с завидным спокойствием жует попкорн, удивляя еще и тем, что в него лезет второе ведро! Нет серьезно, это не то – самого маленького объема, не среднее и даже не привычное нам большое. Он купил нам попкорн в настоящем ведре. Будь этот монстр сделан не из картона, я могла бы заполнить его водой и мне хватило бы на неделю!

Качнув головой при виде того, как без устали работает его челюсть, я приближаюсь к ведру и вижу, что зернышек кукурузы осталось там чуточку больше, чем наполовину.

– Как называется этот размер?

– Кинг сайз. – Он невозмутимо хрустит попкорном, пока я пытаюсь сдержать смех от возникших ассоциаций.

– Сомневаюсь, что короли едят столько попкорна за раз.

Короли не едят, но рядом со мной сидит яркий пример исключения среди обычных людей.

– Сомневаюсь, что у всех королей хрен размером в бейсбольную биту, – все так же невозмутимо отвечает Спенс, не замечая косые взгляды парочки с переднего ряда.

– Сложно сказать, королей у меня не было.

– А много кто был?

– Немало.

– Меняешь парней как шмотки?

– Я сбилась со счета. Кто знает, может, парней я меняю чаще.

Я вглядываюсь в лицо Спенсера в ожидании реакции на мою шутку. И то, как он сосредоточен на экране, где после длинной рекламы начались титры, наводит на мысль, что Спенс избегает смотреть мне в глаза. Смущается? Или осуждает?

– Сомнительно, но сделаю вид, что поверил, – предупредив мой вопрос, он разъясняет: – Ты с первого дня учебы ни разу не приходила на пары в одной и той же одежде.

– Какой внимательный, – я адресую ему аплодисменты, тихие, чтобы не отвлекать других зрителей, и так же, как все, наконец, обращаю свой взгляд на экран.

С первой же репликой я понимаю, что фильм без озвучки.

– Субтитры?! – Спенс сводит брови и прекращает жевать от возмущения.

Мужчина с переднего ряда оборачивается, окидывая Спенса тяжелым взглядом, на что мой сосед благоразумно снижает голос до шепота:

– Ты не сказала, что будут субтитры.

– Я не сказала? – копирую его тон. – Ты же выбирал!

– Блин, точно, – кивает, вернувшись к попкорну. – Ладно, как-нибудь справлюсь. Школу ж закончил, в универе учусь. Один киносеанс – это мелочи.

Я кошусь на него с подозрением.

– В чем проблема? Ты читать не умеешь?

– Умею, но за субтитрами и бегущей строкой могу не успевать. У меня дислексия.

Что говорят в таких ситуациях? Выражают сочувствие? Вряд ли. Он взрослый парень. Судя по нашему короткому, но продуктивному общению, парень неглупый. Впрочем, навык быстрого чтения в наше время едва ли показывает уровень интеллекта.

– Как ты так быстро строчишь сообщения? – вместо того, чтобы молча смотреть на экран, где сюжет с первых минут держит в напряжении, я пялюсь на увлеченного фильмом Спенсера.

– Слепой набор, – он бросает зернышко кукурузы в воздух и ловит губами. – Слышала о таком?

– На твоем месте я не заморачивалась бы и отправляла голосовые.

– А еще слушала бы аудиокниги, включала на лекциях распознаватели речи. Ладно, этим и я иногда грешу. Или не иногда…

Он поворачивает ко мне голову, перестав наконец, как зомбированный, наблюдать за происходящим на экране.

– Я не слепой, Милли. И давно не вижу в этом большой проблемы.

– Но это простые блага цивилизации, созданные для облегчения жизни, – возмущенно парирую я.

– Куда уж легче. Скоро нам даже задницы подтирать будут машины, – фыркает Спенсер, возвращаясь к экрану. – Смотри фильм.

На заднем ряду раздается смешок.

Я сижу в том же положении, повернувшись к нему боком, и краем уха распознаю стандартные фразы, смысл которых понятен и без базовых знаний корейского.

Когда-то я пыталась взяться за самостоятельное изучение языка, но быстро остыла, решив, что просмотр дорам с субтитрами даст мне куда больше пользы, чем изучение языка без преподавателя.

– Зачем мне смотреть? Я и так понимаю, что там происходит.

Спенсер скашивает взгляд, наблюдает несколько секунд и, убедившись, что я не смотрю на экран, а слушаю, приподнимает брови.

– Реально понимаешь?

– Ага, – киваю с улыбкой.

– Пересказать сможешь?

– И отвлечь тебя от просмотра?

– Да пофиг, – он забавно машет рукой в сторону экрана и с блеском в глазах поворачивается ко мне, едва не снося своим телом ограничитель между креслами.

– У меня никогда не было близких друзей, понимающих по-корейски!

Я, конечно, сама только вчера рассуждала о возможности нашей близкой дружбы со Спенсером, но не думала, что в его голове это произойдет еще раньше.

С такой оперативностью к концу дня мы с ноги вылетим за пределы френдзоны, а уже через пару дней можно сыграть и свадьбу.

И я знаю только одно место, где можно сделать это по-быстрому.

– Интересно, билеты в Лас-Вегас сейчас дорогие?

Часто я и сама поражаюсь своей способности перескакивать с темы на тему со скоростью звука. Поэтому выражение непонимания на лице Спенсера не удивляет.

– Причем здесь Лас-Вегас? Столица Кореи – Сеул…

И сколько же в этом недавно еще пылающем взгляде потухших углей разочарования.

В ответ я расширяю глаза, словно слышу об этом впервые, но, к счастью, Спенсер догадывается, что это тоже одна из моих шуток, и, улыбнувшись друг другу, мы возвращаем внимание на экран.

С окончанием фильма, впечатлившего и вполовину не так, как первая часть, мы, не договариваясь, медленным шагом плетемся в кофейню через пару кварталов. По дороге непринужденно, словно знакомы всю жизнь, но не виделись пару лет, обсуждаем все, что приходит в голову.

Корейские фильмы плавно кочуют в дорамы. Оттуда меня уносит в любимые осты, и я вспоминаю, как в четырнадцать лет увидела ролик к дораме «Она была миленькой» под трек BTS «Butterfly».

Спенс резко тормозит, когда я с блаженным восторгом произношу корейское название группы.

– Какой это был год?

– Две тысячи пятнадцатый. Говорю же, мне было четырнадцать.

– Значит, ты олд?

– Ой, да какая разница! – отмахиваюсь, предвкушая очередной спор, какие фанаты круче, старые или присоединившиеся позже, когда группа стала известна во всем мире.

Когда-то именно это вывело меня из фандома. Я слушала песни, бесконечно крутила клипы, но избегала причастности к АРМИ5. Моя ранимая психика была не готова к спорам о том, у кого больше прав зваться истинным. Но еще больше я ненавидела сравнения между участниками. Да, у меня тоже был свой любимчик, но я не считала, что кто-то из парней лучше или хуже остальных. Именно их сплоченность и работа на равных тянула меня к группе. Поняв, что не выдержу споры внутри фандома, я решила, что быть одиноким поклонником лучше.

– Просто я тоже… – Спенс смотрит на меня, словно я не старейший фанат, а один из участников группы. Ну или по меньшей мере администратор корейского фан-клуба.

– Круто! – я равнодушно киваю. – У нас много общего. Если на старости лет оба останемся одинокими, сойдемся и будем жить вместе.

Он будто не замечает моей реплики. Хватает за локоть и тараторит, рассказывая о первом знакомстве с группой.

Так, в разговорах, шутках и теплых воспоминаниях мы не замечаем, как оказываемся в кофейне, между делом заказываем напитки, обсуждаем фанатские теории и взаимосвязь клипов «Run» и «Blood, sweat and tears» и уходим, только когда официантка напоминает, что заведение закрывается через полчаса.

– Завтра на пары. – Спенсер смотрит на часы, не скрывая разочарования.

Я улыбаюсь его непосредственности и простоте. Мне нравится то, как легко у нас складывается общение. Без неуместного флирта и надежд на что-то большее. В себе я уверена, а у Спенса, как помним, есть девушка, ради внимания которой он, пусть и в шутку, но предложил мне фальшивые отношения.

Я словно общаюсь с мужской версией лучшей подруги. При мысли о Сэм на мгновение сердце сжимается от тупой боли, но я вспоминаю, что мы помирились, делаю вздох облегчения и, улыбнувшись Спенсеру, снимаю со стула сумку.

– Тогда пообщаемся завтра.

– У нас есть еще путь до метро, – возражает он.

– Поздно. Я на такси.

Глава 6

Спенсер

Сообщение от Лекса я получаю, когда подхожу к локеру6 после душа.

«Хорни: Я во дворе».

Я прячу ухмылку, вспомнив, что Лекс записан как «Хорни» уже второй месяц, но до сих пор не в курсе, что каждый раз его сообщения поднимают мне настроение одними лишь буквами в верхней части экрана открытого чата.

Этот скромняга, которого хочет каждая третья девчонка в кампусе, умудряется быть популярным даже с миной страдающего хроническим запором.

Поэтому у его нового прозвища есть два значения: прямое – для слеповатой одной шестой части кампуса и еще одно, с жирной долей иронии, – для меня. Я-то на самом деле знаю, каким далеко не хорни он может быть.

«Я: Подожди меня, сладкий».

«Хорни: Яйца лишние отрастил?»

«Я: Для тебя отрастил бы хоть десять*поцелуй*»

Он молчит, но я почти уверен, что его глаза сейчас закатились так, что транслируют в мозг будущее постапокалиптического мира.

Забравшись в машину, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не стиснуть его в объятьях и увидеть тот редкий случай, когда у этого внешне спокойного парня клубится пар из ушей.

– Ты когда-нибудь вобьешь себе в голову, что я не таксист? – Лекс хмурится, но при этом не смотрит в мою сторону.

В последние дни, а если точнее, с начала семестра, он стал еще большей брюзгой, чем обычно. Не знаю, с чем это связано, хотя иногда он превращается в незнакомого мне абсолютно нормального человека, и мне даже верится, что его черно-белая жизнь заиграла красками. Более того, я догадываюсь, кто та художница, что раскрасила его серые будни. Но боюсь, если в очередной раз заикнусь Хорну о своих подозрениях, он всерьез испугается и начнет терять зрение каждый раз, как Саманта мелькнет перед его глазами.

– Ты говорил, что планируешь заскочить на работу, – я откидываюсь на кресло и пристегиваю ремень, показывая, что не намерен спорить или оправдываться.

– Я заскочил на пятнадцать минут! Освободился часа два назад.

– Ну и сказал бы, что не получится. Проблема-то в чем?

– И правда, – кивает, лишь на секунду задумавшись. – В следующий раз так и сделаю.

– Не сделаешь.

– Сделаю.

– Ты слишком меня любишь, – тяну я елейным голосом.

– Я хочу утопить тебя в бассейне.

Втянув голову в плечи, я касаюсь плечом бокового стекла и смотрю на него, выпучив глаза.

– Выходит, не зря я ушел с плавания…

Он медленно поворачивает голову, щурится, пытаясь сразить меня красотой айдола, и медленно выдыхает.

– Я не в настроении для остроумия.

– Я понял, – отзываюсь я бодро. – Весь свой запас остроумия ты изводишь на Сэм.

– Еще одно слово, и я призову второе дыхание.

Я поднимаю руки, жестом показывая, что сдаюсь, и, отвернувшись к окну, глумливо хихикаю, за что получаю локтем в плечо.

Очередной повод подколоть Хорнера он мне подкидывает уже сам. Следующим утром мы с Лексом и несколькими парнями с потока стоим на парковке перед началом пар, обсуждая зачем-то темы дипломных работ, до которых нам для начала не помешало бы пережить без потерь третий курс. Среди нас есть и те, кто едва дополз до пятого семестра.

Хорнер первые минут пять увлеченно рассказывает о проекте по градостроительству, но неожиданно замолкает, чрезвычайно внимательно вглядываясь за мою спину. Взгляд Лекса плавно движется слева направо, а на лице выражение такой показательной пустоты, что я с огромным трудом удерживаю на месте свою бровь. Осторожно, так, чтобы он не заметил, я поднимаю голову вверх, делая вид, что не знаю, куда деваться от скуки, и только потом смотрю туда, где сфокусирован взгляд друга.

Можно было и не стараться, он все равно смотрит так, словно страдает сужением полей зрения и видит сейчас только то, что ему интересно.

Вначале я замечаю Милли. Но я не дурак, чтобы не догадаться, какая ее компания вызывает у Алекса такой интерес.

Тревор, Майк и Оноре (который и без моей помощи с первого курса зовется Бальзаком) жужжат без остановки. А Хорнер как будто застыл в пространстве и времени, в то время как я представляю эту картину в сопровождении песни «My heart will go on».

Я перевожу взгляд с лица Хорнера на рыжие волосы, сверкающие и пружинящие, точно в рекламе шампуня, подмигиваю заметившей меня Милли и, возвращаясь к Лексу, задаю вопрос:

– Спорим, сейчас ты мечтаешь о том, как отпустишь локоны и покрасишь их в рыжий?

Он молчит, пропуская мимо ушей прямой вопрос. Пусть и бессмысленный, но мог бы хоть для приличия сделать вид, что слушает.

– Как думаешь, у нее Head&Shoulders? – делаю я вторую попытку.

Снова молчит.

– Да ты попал… – сокрушаюсь я, хлопая его по плечу.

Пульнув взглядом в мою сторону лишь на какие-то доли секунд, он возвращается к разговору с парнями.

На лекции я достаю из папки планшет и, включив верного помощника, распознаватель речи, отвлекаюсь на сообщения.

Переписки с Рамирес быстро стали для меня ритуалом. По дороге из дома, перед работой, на лекциях. Мы общаемся только четвертый день, но уже научились непринужденно подмигивать друг другу при встрече вместо приветствия.

И вот что странно, впервые после разрыва с Ванессой я так близко общаюсь с девушкой, не претендуя ни на что большее, кроме дружбы. Возможно, причина такой легкости в том, что у меня есть Субин.

Которая даже не в курсе о моих планах.

У меня есть Субин… Конечно же…

«Я: Ты когда-нибудь шипперила кого-то настолько, что переживала за их отношения больше, чем за свои?»

Ответ прилетает так быстро, словно все это время Милли сидела с открытым чатом и думала, как бы начать разговор.

«Милли: Еще бы! Сюзи-Сынги7 . Восемь гребаных лет… До сих пор шипперю, но надежды все меньше. Сомневаюсь, что он бросит свою невесту ради моих фантазий…»

Я смеюсь, на секунду забыв, что сижу на лекции и, поймав недовольный взгляд пожилого доцента, начинаю исступленно кашлять. На меня оборачивается весь зал. Хорнер, сидящий на заднем ряду, со всей дури хлопает меня по спине и причитает:

– Подавился, бедняга, – тут же снижая голос, добавляет чуть слышно: – Когда смотришь на фотки сисек и задниц во время лекции, не забудь сглатывать слюну.

– Это было всего один раз! – возмущаюсь так же негромко, зачем-то скрывая ладонью экран телефона.

Не то чтобы я безгрешен, но в том случае моей вины не было. Те фотографии отправил мне сосед по квартире Тейлор. Придурок хотел похвастаться новой девушкой и предложить тройничок.

Чего никогда не понять моему не прогрессивному мозгу: как может мужчина делить свою девушку с кем-то в постели? Я мог бы подумать насчет третьей девчонки, при условии, что ни с одной из них у нас не намечается ничего серьезного, но третий парень… Всегда лишний.

К счастью, лектор не раздувает из мухи слона, фокусируясь на моем поведении, и я спокойно возвращаюсь к переписке.

«Я: А если брать реальных людей?»

«Милли: Ну… Так и не вспомнить. Может, ты и корейская Барби?»

«Я: *закатываю глаза* Ты видела ее всего один раз».

«Милли: Но уже представляла вас у алтаря»

«Я: Боюсь спрашивать, где еще ты нас представляла…»

«Милли: Да иди ты. ЭТО я уже точно представлять не буду…»

Ее ответа мне недостаточно, поэтому я не прекращаю допытываться.

«Я: Может, кого-то еще?»

«Милли: Ты имеешь в виду кого-то определенного?»

Быть может, я чувствую себя, как тот бедолага, болеющий за непопулярный пейринг в фандоме, поэтому мне позарез нужно кого-нибудь на него подсадить.

«Я: Просто интересно».

После второй лекции я сверяю расписание пар с рабочим, прикидываю успею ли добраться до студии на метро и немного размяться перед уроком в сложной группе. Сложность в том, что группа не просто включает участников разных комплекций, возрастов и полов, но состоит из одних новичков.

Все логично: группы укомплектованы, и всех, кто приходит впервые, на время бросают в такой вот микс, где каждый учит основы и потихоньку вливается. Непонятно другое: почему их обучение доверили такому же новичку инструктору? Я и сам до сих пор посещаю занятия наших гуру танцев по воскресеньям, причем там бывает не только практика, но и теория, где в подробностях объясняют технику безопасности, разбирают механику движений, физику и анатомию. Не знаю, бывает ли программа обучения на других курсах такой же дотошной.

Я рассматривал хореографию как профессиональную деятельность, но не изучал этот вопрос настолько подробно. Может, в чем-то их тактика правильна. К чему тратить время опытных преподавателей на новичков, если базу может объяснить кто-то с меньшим опытом. Однако в моем представлении база – это фундамент, закладывающий основу дальнейшему обучению. И если объяснить ее плохо, на более сложных движениях ученик просто сольется, решив, что ничего не получается, и он не создан для танцев. Я просто надеюсь, что мне доверяют и видят хороший потенциал, а не пытаются сэкономить на низком тарифе, рассчитывая зарплату.

На выходе из ворот кампуса меня догоняет сосед по квартире. Я не реагирую на его оклик, пользуясь тем, что воткнул в уши беспроводные наушники, хоть в них и не играет музыка.

Почувствовав на плече руку, я почти разворачиваюсь, приготовившись въехать в табло Тейлора.

Ничего особенного, старый рефлекс. Забытый за неимением опасности, но, видимо, иногда те связи в нейронах, что отвечают за эту дугу, просыпаются, напоминая о прошлом.

Я успеваю лишь повернуться и вовремя одергиваю себя, остановив руку. Тейлор даже не замечает, что я делаю. Да и едва ли я смог бы достать до головы этого страуса, пока он не соизволит нагнуться.

Я задираю голову, чтобы показать взглядом, как он меня достал за то время, что ошивается дома. Мне грех жаловаться. Квартира, что мы снимаем, принадлежит его мачехе, сделавшей скидку отпрыску мужа от первого брака. Она досталась в два раза дешевле рынка и Тейлор, который с огромным трудом уживался с соседями, каким-то чудом наткнулся на меня.

– Чего тебе?

– Сегодня придет Ханна.

– И что? Мне взять наушники помощнее, чтобы не слышать, как вы орете на всю квартиру? Или не подходить к ванной?

Тейлор скалится и чешет затылок с самым тупым своим выражением лица. Мне остается гадать, что в этом придурке нашла Ханна…

– Надеюсь, в квартире… чисто?

И тут я взрываюсь.

Возможно, впервые так мощно за эти два года, что мы живем вместе. Взрываюсь так ярко, что чувствую, как у меня запылали уши, а тело местами точно прошили осколки.

– Чисто?! – Кажется, я готов прямо сейчас послать его на хрен, забрать вещи и пойти жить под мостом в компании местных бомжей. Больше скажу, если бы в эту секунду стоял выбор, остаться в его квартире или купить билет в одну сторону прямиком до Хитроу, я бы выбрал второе. – Это ты мне говоришь? Я тебе кто, долбанная уборщица? Мама твоя или сестра?

– У меня нет сестры.

– Оно и видно! Иначе ты знал бы, что в наше время даже сестры за братьями не убирают!

– Ну, все-все, остынь… – Идет на мировую. – Я сам съезжу пораньше и уберу то, что оставил вчера на кухне.

– И в ванной! – рявкаю я, чувствуя, как спадает напряжение с плеч. – И в прихожей.

– А там я что сделал?

– Ты присмотрись, может, заметишь.

– Окей. В прихожей я уберусь тоже.

Я трачу не больше секунды, чтобы остыть, когда понимаю: впервые за два года жизни с Тейлором, он уберется не просто в своей провонявшей носками и потными майками комнате, но и во всей квартире.

Мне верится в это с трудом, но вспомнив, какая чистюля его девушка (я никогда не находил ее волосы в сливе и после еды она не оставляет в раковине даже ложку!) я убеждаю себя, что сегодня парню придется включить этот уснувший навык быстрой уборки, чтобы очередное свидание с девушкой не стало для него последним.

Но тем же вечером дома меня ждет разочарование.

Еще у порога, когда, разуваясь, я поднимаю голову и вижу пылающий ненавистью взгляд Ханны, то понимаю: что-то не так. Квартира сияет. Даже обувь на полках разложена по цветовой гамме. Мне стоило догадаться, в чем дело, но я, видно, слишком наивен, раз верю, что у таких безнадежных людей, как Тейлор, может проснуться любовь к уборке.

Только пройдя в ванную, и заметив разложенные по высоте тюбики средств для ухода, среди которых стоят женские, я соображаю, что к порядку в нашей квартире приложил руку не Тейлор, а его девушка. И, судя по взгляду Ханны, который я смог прочувствовать так, словно она забросала меня ножами, Тейлор свалил всю вину за творящийся в нашей квартире срач, на меня.

Я не стал ждать прямого вопроса и нападения со стороны фурии. Приняв душ, надеваю на плечи халат, завязываю крепким узлом, чтобы не оказаться голым в первую же секунду, если дело дойдет-таки до драки с Тейлором, и выхожу из ванной.

Иду прямо к двери соседа. Дважды стучу и через мгновение вижу в проеме пару сверкающих гневом глаз.

– Пришел поблагодарить? – елейно поет блондинистая стерва.

– Пришел сказать твоему парню, что в следующий раз, когда он решит вызывать клининг, чтобы убрать собственное дерьмо, которое раньше всегда убирал я, пусть предупреждает: у моей обуви есть отдельная полка и раскладывать ее по фэншую необязательно.

На лице Ханны один за другим сменяется ряд эмоций. В начале веселье становится злостью на слове «клининг». Еще бы… Ее помощь только что приравняли к сфере услуг. На «собственном дерьме» она на какие-то доли секунд застывает в недоумении, которое тут же сменяет еще больший гнев, чем тот, что поначалу был адресован мне.

Чистюля Ханна узнала, что ее парень не просто засранец, но и бессовестный врун.

Делаем ставки, как скоро к ней снизойдет полное озарение?

Стоит отдать ей должное, Ханна не спорит со мной, не защищает бойфренда. Она не кричит, не возмущается, а просто подходит к стулу, на спинке которого висит ее сумка, одну за другой отправляет в полет тапочки и топает к выходу. В то время как Тейлор пытается осознать, что происходит, она успевает накинуть на плечи куртку, надевает туфли и неожиданно подходит ко мне.

Я слишком устал за прошедший день, чтобы догадаться, зачем она опускает ладони по обе стороны от моих плеч. Приподнявшись на носочках, Ханна улыбается и смачно целует меня прямиком в губы.

– Ты всегда нравился мне больше, чем твой сосед, – подмигивает она, пока мы с Тейлором смотрим то друг на друга, то на нее с отвисшими челюстями. – Можем продолжить, если захочешь, Спенсер. Я кину тебе запрос в соцсетях. А с тобой, Хадсон, мы расстаемся! – Бодро салютует она, уже оказавшись на пороге у открытой двери.

Вопреки моим ожиданиям, Тейлор даже не злится, когда дверь за его бывшей девушкой закрывается. Я тушуюсь, смущенно уставившись в пол не больше пяти секунд. В конце-то концов, я здесь причем? Повода целоваться со мной я ей не давал. Мы виделись-то настолько редко, что я удивлен, как Ханна запомнила мою внешность и имя.

– Забей, – Тейлор одним вздохом ставит жирную точку в наметившемся конфликте. – Она мне тоже не сильно нравилась. Но трахалась хорошо. И если бы не она, я и подумать не мог, каким крутым может быть секс втроем.

– Так вы все-таки…

– Ага, – скалится он. – Теперь я могу похвастаться, что трахал сразу двоих.

У меня нет желания уточнять, кто в их тандеме был третьим, но, заметив, как я скривился, Тейлор поспешно заверяет, что девушка.

Глава 7

Милли 

«Спенсер: Нужна твоя помощь…»

Сообщение Спенсера я открываю почти сразу.

В моем списке контактов не так много по-настоящему важных людей. Мама, папа, Саманта…

Пожалуй, все.

И важность этих людей проявляется в следующем: мне достаточно пары минут, чтобы открыть сообщение, прилетевшее от кого-то из них, прочитать его и ответить. Я никогда не задумываюсь, растянется ли диалог, попросят ли меня о чем-нибудь и сколько времени я потрачу, чтобы выполнить эту просьбу.

Я просто беру. Открываю. И отвечаю.

И только на шестой день близкого общения со Спенсером я замечаю, что его сообщениям не даю остыть даже минуты.

Открываю сразу. Словно жду, что же такого он спросит в этот раз. Что расскажет. Как рассмешит.

Удивительная способность этого парня поднимать мне настроение и смешить, самому оставаясь серьезным.

Поначалу я думала, что это тактика. Но сейчас больше склоняюсь к тому, что образ жизни.

«Я: Помощь? Подробнее?»

«Спенсер: Буду ждать тебя после пар, возле библиотеки. Долго не задержу, все подробности при встрече».

Я свожу брови, представляя какую помощь могу оказать ему возле библиотеки.

«Я: Подозрительно…»

«Спенсер: Кое-что насчет танцев».

Все равно странно… Почему мы не можем обсудить танцы в каком-то другом, более оживленном месте?

Я перевожу взгляд на подругу, задумчиво постукивающую карандашом по нижней губе и зависаю на мысли, что сегодня она выглядит непривычно… ярко. Дело не в макияже, хотя этот цвет помады на ней я вижу впервые, и он на пару тонов насыщеннее, чем обычно. Я удивилась бы, окажись на ней платье, но и одежда скорее напоминает стиль casual: рубашка, узкие джинсы, обувь на каблуке.

Тут яркость в другом: румянец на щеках, открытый, горящий взгляд, который искрится сильнее, когда Сэм погружается в свои мысли, стараясь при этом сдержать улыбку.

– У тебя сегодня свидание? – уточняю, пытаясь казаться безучастной.

Хотя. Когда это я была безучастной к тому, что происходит в жизни подруги? Даже когда мы жили в разных штатах и виделись в лучшем случае раз в полгода.

Сэм поворачивает голову и склоняется ее набок. Смотрит с вопросом и, встретив такой же в моих глазах, которые плавно скользят по ее одежде, передергивает плечами.

– Я разве не говорила? Собеседование.

– Где?

– Правда, не говорила? – пытается вспомнить она. – Впрочем, все может быть. Результаты конкурса объявили три месяца назад, я уже перестала ждать их звонка.

– Это те, из компании по производству мебели?

– По большей части дизайн и не только мебели.

Я киваю, чувствуя легкое разочарование от того, что повод для стильного образа Сэм – это работа, а не свидание.

А ведь ей стоило бы задуматься. Присмотреться к кому-нибудь наконец, а не страдать по фантому своего Эйсера.

Ну и не тратить драгоценное время, чтобы сорвать свидание парню, который ее бесит.

Впрочем, после того, что мы с подругой вчера провернули, чтобы Хорнер, живущий со мной в одном доме, удержал член в штанах, пока в гости к нему пожаловала другая девушка, сомневаюсь, что в неприязни Саманты не затесалось ядро скрытой симпатии.

Спенсер 

Я догоняю Милли у библиотеки. Она поднимает руку и тянется к дверной ручке, но я останавливаю ее, схватив за предплечье.

– Идем, – коротко бросаю я вскинувшей брови Рамирес.

Она недовольно сопит, но послушно семенит следом за мной. Подергав за несколько ручек, бросаю идею войти в кабинет и тяну ее дальше, к одному из свободных подоконников.

Когда я сажусь сам и хлопаю по свободному месту, скрестив руки у груди, Рамирес качает головой.

– Говори.

– Садись.

– Что за дела, Спенс?

– Вчера я кое-что сделал…

Она молча кивает, показывая, что готова слушать.

Сам не знаю, что заставляет меня признаться. Чувство вины? Ведь вчерашний секс с Надин Болтон Хорнеру обломали не только Саманта с Рамирес, устроившие комедию с вызванным на его адрес доставщиком пиццы, который, по словам Лекса, еще бы немного и снес с петель дверь.

Я настолько проникся обменами взглядов и химией между Сэм и Алексом вчера на обеде в столовой, что, догадавшись, к чему идет его разговор с Надин, решил… вызвать к нему домой копов. Посреди ночи. И судя по тому, что рассказал мне друг (не знаю, имею ли право звать его другом после случившегося), именно коп стал последней каплей, после которой отчаялась не только Надин, но и член Хорнера.

– Вчера? – Милли подходит чуть ближе, щурится, глядя в мое лицо, полное раскаяния.

– Кое-что, из-за чего у Сэм могут быть проблемы…

На связке слов «Сэм» и «проблемы» Рамирес напрягается еще сильнее.

– О чем ты? Какие проблемы? – вскидывается она, пока ее голос затапливает волна паники.

– Я в курсе прикола с доставщиком пиццы, но после него к Лексу в квартиру стучался коп. И это уже моих рук дело. Только вот Хорнер не знает и собирается поговорить по этому поводу с Сэм.

Милли, не произнося ни слова, разворачивается и торопливо шагает туда, откуда пришла минуту назад.

Я так же быстро ее догоняю, касаюсь ладонью плеча и разворачиваю к себе.

– Давай их оставим. Уверен, все обойдется без жертв, но я решил, будет честно сказать тебе сразу.

Ну да… Сказать честно, но умолчать, что в разговоре с Хорнером я сделал все, чтобы отвести от себя подозрения, тем самым подлив немного масла в огонь.

– Какого хрена, Чарльз? Сразу – это когда предупреждаешь еще до того, как заставил тащиться в библиотеку!

– Да, я дебил, – признаю очевидное. – Мне показалось, что им с Сэм нужен толчок, чтобы ребята признали уже то, что не заметили бы только слепые, поговорили и… подружились? – с сомнением тяну я, но все же киваю.

Пылающая от гнева Рамирес, услышав мое признание, на глазах расслабляется. В уголках губ прячется слабая, но с трудом сдерживаемая улыбка.

– Ты тоже их шипперишь? – щурится она, уже не скрывая улыбки. – Поэтому задавал тот вопрос в сообщении?

– Я никогда не шипперю тех, кто не дал мне повода, – самонадеянно заявляю я, умолчав, что порой поводом может стать элементарно один парный танец на вечеринке.

Не знаю, откуда во мне это? Но помню, что с малых лет шипперил минимум одну пару в каждом просмотренном сериале. Мечтал, чтобы Гайка вышла за Дэйла, Жади послала Саида и Лукаса и укатила в закат с Зейном.

– И все равно. Нам стоит пойти на разведку.

– Я пас. И тебе не советую.

– Я потихоньку, – шепчет Милли, оглядываясь по сторонам. – Посмотрю хоть одним глазком, вдруг там дошло до драки.

– Алекс не станет поднимать руку на девушку, – нервозность в моем голосе противоречит уверенности.

– А я сомневаюсь насчет Сэм.

Мы молча переглядываемся, синхронно хмурим брови и, махнув мне рукой, Милли все же разворачивается и возвращается к аудитории в противоположном крыле корпуса.

Милли

Всю дорогу от библиотеки до покинутой мной аудитории, я прокручиваю в голове сценарии картины, которую обнаружу, когда доберусь до подруги.

Пусть Спенсер и пытался меня успокоить, уверяя, что Хорнер не сторонник агрессии в сторону девушек, я действительно сомневаюсь, что сдержится Сэм.

Я поворачиваю к нужному крылу и вижу бредущего мне навстречу Паркера старшего.

– Привет. – Джейк загораживает дорогу.

Я прикидываю на ходу, что бы такое придумать в качестве повода убежать от него поскорее.

Мне не до тебя, сейчас, Паркер!

– Слушай, давай в следующий раз, я спешу.

– Случайно, не Сэм ищешь?

Присмотревшись к деталям его мимики – слегка прищуренным векам, еле заметной усмешке и взгляду, успевшему трижды за пару секунд метнуться куда-то за спину, – я понимаю: Джейк что-то знает. Сердце тут же слетает с катушек, танцуя бешеный танец, по ритму напоминающий тверк.

– Ты был там?

Мимо проходит пара девчонок с четвертого курса и, перешептываясь, смотрит на мою руку, которой я крепко держу воротник кофты Паркера.

– Где? – делает вид, что не понял, о каком именно месте я спрашиваю.

– В аудитории. Видел Сэм и…

Я закрываю рот, вспомнив, что Сэм влезла в какой-то там спор с Паркером, причиной которого стал ее конфликт с Хорнером.

– … ее новую сумку, – пищу, не придумав ничего правдоподобнее. – Она урвала где-то Birkin, а я даже не заметила. Я должна это видеть!

Хорошо, что он плохо знает мою подругу. Скорее замерзнет ад, чем Сэм будет гнаться за какой-то там брендовой сумкой, будь это хоть самая редкая сумка из кожи, содранной с задницы нильского аллигатора.

По лицу Джейка понятно, что я становлюсь все больше похожей на сумасшедшую. Он осторожно хватается пальцами за мою руку, стискивающую ворот его футболки, и пятится, увеличивая расстояние между нами.

– Ты странная. – Почему-то из уст Джейка очевидное звучит как невероятное.

– Я думала, ты в курсе, – я расправляю плечи и, вскинув голову, направляюсь к конечной цели, заканчивая предложение уже в нескольких ярдах от Паркера, – что я странная.

Дверь в кабинет нахожу приоткрытой и, решив, что прежде чем заходить внутрь, лучше прислушаться к происходящему, прижимаюсь ухом к матовому стеклу.

В аудитории тишина, и это пугает сильнее, чем если бы я услышала крики или любые другие звуки борьбы.

Скользнув пальцами по ребристому краю двери, я медленно тяну ее на себя, и увеличиваю зазор.

И в первую же секунду, опешив, едва не захлопываю дверь.

Пока я бежала сюда, чтобы спасти горячую голову Сэм от убийства в состоянии аффекта, тот самый аффект довел ее до того, за что, вероятно, убить ей захочется саму себя. Правда чуть позже, когда эйфория спадет и Сэм осознает, какой незаметной бывает грань между ненавистью и… страстью.

Мой рот раскрывается, глаза готовы вот-вот выпрыгнуть из орбит.

Я прихожу в себя, когда в аудитории раздается негромкий, но хорошо различимый стон. И самое странное, что я даже понять не могу, который из двух участников этой горячей прелюдии стонет.

Впрочем, через секунду к этой шокирующей предоргазменной симфонии присоединяется второй голос.

Охренеть.

Мой взгляд непроизвольно скользит к длинным пальцам подруги, вонзившимся в обнаженную спину Алекса, он в это время сжимает ладонями лицо Сэм. Их поцелуй упоительно-сладкий и жаркий. Мой низ живота тут же ноет при виде этой картины, напоминая, что интимная сторона моей жизни, слишком долго страдает от одиночества. Я прихожу в чувство, вспомнив, что передо мной не экран телефона или телевизора, а живая сцена пока еще легкой эротики с участием моей лучшей подруги.

Потом представляю, насколько острее сейчас ее ощущения, и тут же другое – она же девственница!

Тут-то я начинаю рассуждать здраво. Быстро выпрыгиваю из кабинета, с полминуты пытаюсь отдышаться, заодно размышляя, что могу сделать для предотвращения катастрофы. Ведь, если Сэм по своей дурости все же пойдет до конца…

Не пойдет ведь?

Я с силой сжимаю веки, пытаясь избавиться от мелькающих перед глазами кадров, но все же заглядываю в аудиторию, в надежде, что хоть у кого-то из них хватит мозгов остановиться. Пусть продолжают в другом месте, если так сильно неймется!

Но разочарование встречает меня в пальцах Хорнера, умело включившимся в процесс раздевания Сэм.

– Сэм, там какой-то шутник постарался…

Мой шаг и отчаянный выкрик – полная неожиданность. Не только для Сэм и Алекса, но и собственно для меня.

Но я чувствую ответственность, хоть и лезу, как сказал Спенсер, не в свое дело.

Хотя почему не в мое. Вся эта ситуация произошла в том числе и по моей вине. Мне не стоило убегать по первому зову Чарльза. Или нужно было хотя бы бежать обратно, когда поняла, что это чистой воды подстава.

Я смотрю поочередно то на подругу, то на ее… Попробуй пойми, кто там они друг другу теперь.

По выражению лиц понимаю, что продолжения точно не будет и нахожу способ сбежать, оставляя их разобраться в своих чувствах наедине.

– Вот это вы шустрые! Хоть двери заприте, вдруг кто из преподов завалится!

А дальше я ничего не помню. Просто бегу как ошпаренная кипятком в поисках способа охладиться. Быстро, стремительно, не озираясь. Бегу так, будто все, что минуту назад наблюдала со стороны, происходило со мной.

Кажется, мне становится жизненно необходимо, чтобы они были вместе. Бред какой-то. Нет, согласна, я переживала подобное и не один раз. Я не я, если стабильно раз в несколько лет у меня не появится пара из фильма или дорамы, которую я начинаю шипперить, как сумасшедшая. Но это ведь…

– Сэм… – я так же стремительно обрываю свой бег, останавливаюсь как вкопанная и чуть ли не плачу. – Я не хочу видеть в своих шипперских фантазиях еще и тебя. С кем бы то ни было.

Мне хочется упасть на пол, ползти к ближайшей стене и биться лбом о бетон, чтобы вытрясти всю эту хрень из головы.

Я ненормальная. Просто больная на голову. Или мне просто пора уже заняться собственной личной жизнью, чтобы не тратить все время на тех, кто разберется и без моей помощи.

Когда я поднимаю голову и возобновляю шаги, шаркая по полу платформой, из-за угла появляется Спенсер. Увидев мое лицо, напоминающее чертами одну из картин Сальвадора Дали, он застывает в проеме широкой арки и, не моргая, следит за бредущей навстречу фигурой.

Добравшись до Чарльза, я не удерживаюсь от всхлипа. Руками держусь за крепкие плечи, роняю потяжелевшую голову ему на грудь, наплевав на двусмысленность нашего положения, и громко вздыхаю.

– Убил?

Поднимаю к нему взгляд, дважды моргаю, выбираясь из гомона неразборчивых мыслей.

– А?

– Лекс ее убил? – он повторяет вопрос, добавляя в голос чуть больше паники.

Тряхнув головой, я возвращаюсь лбом к удобному месту на футболке Спенсера.

– Засосал.

Из горла Спенсера вырывается короткий смешок. Он давит его на подлете, но я отчетливо чувствую, как трясется его грудь.

– Как вампир?

– Почти… – хихикаю, уже не пытаясь сдерживаться. – Как порноактер.

А дальше, в последующие минут пять, я не различаю ни одной своей мысли. Отпустив себя и, убедившись, что вокруг нет ни одного свидетеля, мы стоим посреди коридора, с трудом переводим дыхание и ржем как ненормальные.

Кто знает, возможно, любое безумие легче принять, если разделить его с таким же, как ты, сумасшедшим.

Глава 8

Спенсер 

Кофейня в миле от кампуса – одно из лучших мест, если хочется убежать от шума и поболтать. Нам с Милли с первых же дней удалось найти общий язык и, говоря откровенно, давно я не находился в обществе человека, язык которого делает за день больше движений, чем мой.

Здесь знакомые официанты, почти все учатся в нашей параллели или на курс младше. Мы здороваемся с двумя, пока шагаем к свободному столику в отдаленном, но хорошо освещенном углу. Опустившись на стул, я беру кофейную карту – посмотреть, какой ассортимент напитков ждет нас сегодня. Милли же скрещивает руки под грудью, одним взмахом головы отбрасывает за спину волосы и кладет ногу на ногу, тут же взметнув воинственный взгляд на идущую к нашему столику официантку.

– Отбила твоего парня?

– Пф-ф, – фыркает, закатив глаза. – Хуже. В открытую хейтила моего биаса.

Девушка появляется у нашего столика, становясь между мной и Рамирес, и, натянув дежурную улыбку, спрашивает, что мы выбрали.

– У вас подают только кофе и чай? – обманчиво мягким голосом интересуется Милли. – Коктейли не предусмотрены?

– Коктейли? – повторяет девушка. – Если только безал…

– Так хочется «Смерти в полдень», – Милли нарочно перебивает ее на слове «безалкогольный».

– Чьей? – вырывается у меня неосознанно. Раньше, чем я соображаю, что даю ей повод продолжить.

– Хейтеров Шуги.

Девчонка в темно-зеленой форме плотно сжимает губы, стараясь не слишком явно показывать свое раздражение, я же тяну ногу под столом, чтобы остановить Рамирес.

К счастью, моя немного безумная спутница остывает так же быстро, как вспыхнула. Заказав два бабл ти с тапиокой, мы отпускаем девушку и продолжаем непринужденно болтать.

Я стараюсь меньше затрагивать в разговоре наших друзей, но вижу, как Милли хочется обсудить произошедшее между ними в аудитории.

– И все-таки пицца и коп оказались не лишними.

– Выходит, их сблизила наша стратегия. – Я отпиваю глоток холодного чая. – С таким талантом можно податься в Монцу и выбивать себе место среди стратегов «Феррари».

– Так хороши? – Милли тянет напиток из трубочки, глядя на меня с любопытством.

– Скорее наоборот, – ухмыляюсь, не зная, должен ли я смеяться или грустить. До середины сезона я еще мог надеяться на победу красных, но команда соперников слишком сильная, а мозгов у тех самых стратегов «Феррари» с каждым Гран-при только меньше.

– Ты не в первый раз вспоминаешь Формулу. По-моему, это единственная тема, в которой тебе со мной нечего обсуждать.

– У нас достаточно тем для обсуждения, – я заглушаю часть фразы глотком чая. – Пусть это будет той частью моей жизни, которой я мог бы наслаждаться один.

– Звучит как вызов. – Милли подмигивает, что тут же меня настораживает.

Мои старания показать лицом, что это плохая идея, терпят неудачу. И это видно по взгляду Рамирес, переполненному сочувствием.

Тогда я сдаюсь и говорю правду:

– Если ты по-дружески планируешь болеть за ту же команду, скажу сразу, не стоит. Чувствую, это когда-нибудь разобьет нам сердца.

Через час, когда, сидя в метро и почти забыв о разговоре с Рамирес, я листаю ленту с последними новостями, мне одно за другим прилетают сообщения с прикрепленными файлами.

Я отключил автоматическую загрузку файлов в мессенджерах, и, увидев, кто отправитель, в первую очередь думаю, что это забавные мемы, ставшие в нашем чате и добрым утром и пожеланием доброй ночи. Однако, нажав на первую же картинку, которая грузится дольше, чем комп на предпоследней версии Windows, я понимаю, что Милли все-таки выполнила свое обещание и залезла на полную слез и страданий тропу.

«Милли: Почему? Почему, Чарльз? ПОЧЕМУ ТЫ НЕ СКАЗАЛ МНЕ, КАКОЙ КРАСАВЧИК СИДИТ ЗА РУЛЕМ ЭТОЙ КРАСНОЙ МАШИНЫ????»

На фото оба пилота. Конечно же, в первую очередь я, как и сделало бы большинство, хоть немного знающих Формулу, думаю на Леклера.

«Милли: Его имя почти как твоя фамилия!»

– Только попробуй назвать меня Шарлем! – отправляю голосовое, намеренно раскатывая на языке букву «р».

– Шарль? Но я говорю не про француза, а про испанца. – отвечает она.

Я приглядываюсь к сидящему слева Сайнсу, вспоминаю, что оба пилота «Феррари» фактически тезки и, хлопаю себя по лбу.

– Он не француз, – замечаю, пытаясь избавиться от неловкости и заодно избежать очевидной реакции Милли на мое нежелание слышать французский вариант собственного имени. – Монегаск. Язык похож, разное гражданство.

«Милли: Это как американец и австралиец?»

В моем случае – британец.

«Я: Или испанец и аргентинец».

«Милли: Мне, кстати, без разницы, как меня называют. Мы все американцы, предки которых пришли из Европы. Может, это неправильно, но я никогда не выпячивала грудь, выкрикивая на каждом шагу, что мои предки выходцы из Аргентины. Все мы в конце концов люди».

Механический голос объявляет мою станцию. Убрав телефон в карман, я огибаю толпу у дверей в вагон и шагаю в поток людей, бредущих по направлению к выходу, опустив головы.

Сегодня занятие моей группы перенесли на час позже, и вместо того чтобы стоять в танцевальной комнате, репетируя с группой хореографию для нового кавера, я, не спеша, иду в сторону академии.

Телефон оповещает о шести непрочитанных сообщениях. Зная, как Милли любит делить предложения, я уверен, что в этих шести она разместила одно.

«Милли: Чем занимаешься?»

«Знаю».

«ТЫ»

«ЧИТАЕШЬ»

«МОЕ»

«СООБЩЕНИЕ».

Что ж, почти угадал.

«Я: Иду на работу».

«Милли: Что будешь делать?»

Может это и странно, но, читая ее сообщения, я всегда представляю, как она их произносит. Слышу голос и, кажется, даже могу представить, какое при этом у нее лицо.

«Я: Работать».

«Милли: Капитан очевидность, или как одним словом сказать человеку, что он тупой».

«Я: Я ничего такого не говорил».

«Милли: Имел в виду».

«Я: Не беспокойся, если я посчитаю, что ты ведешь себя как тупица, то обязательно сообщу».

«Милли: Точно?»

«Я: Точно».

«Милли: На 100%?»

«Я: Ладно. Ты тупица».

«Милли: Ты еще и мастерски посылаешь на хрен».

«Я: Помнишь, ты как-то говорила, что можно сойтись на старости, если к тому времени мы оба успеем похоронить супругов?»

«Забудь. Боюсь, я стану вдовцом в очередной раз. Уже через час после того, как мы съедемся».

«Милли: Я говорила не совсем так, но да ладно». 

«Так что у тебя сегодня по плану?»

Остановившись у пешеходного перехода, я краем глаза смотрю на мигающие красные цифры и возвращаюсь к переписке, не сдерживая широкую улыбку.

«Я: Будем разучивать кавер на песню Seventeen. У меня сегодня занятие в группе, состоящей как раз из тринадцати парней».

Милли забрасывает меня ворохом восторженных сообщений, задавая кучу вопросов о том, как давно я работаю с кавер-группами, сколько обычно уходит занятий на обработку одного танца, танцую ли сам, участвуют ли мои коллективы в конкурсах.

Вначале я отвечаю на каждый ее вопрос, раскинув, что до начала занятия еще минут сорок, но по итогу решаю свернуть разговор одним сообщением:

«Я: Если так хочешь знать, запишись в группу. Я предлагал;)»

«Милли: Окей, я подумаю».

«Но для начала…»

«Мне нужно увидеть и оценить товар, прежде чем платить деньги».

О чем она?

«Милли: Пусти меня на занятие группы в качестве зрителя. Не бесплатный пробный урок, где танцуют одни новички, а что-то покруче».

На секунду я предоставляю, как Милли приходит в класс, чтобы смотреть на танцующих парней, а потом я трачу почти весь урок, чтобы заставить этих парней собраться.

И решаю, что это плохая идея.

«Я: А что, если танец покажет не группа, а преподаватель?»

Это куда безопаснее для работы. Никто никого отвлекать не будет. Да и чтобы станцевать перед ней кавер нет необходимости приезжать в школу. Можно сделать это в любом месте, где есть небольшое пространство и возможность включить музыку.

«Милли: Ты же потом не отвертишься».

«Я: И пытаться не буду».

«Милли: Из-под земли достану».

«Я: Думаешь, нужно? Пусть мой стиль одежды – пример для бомжей. Живу я в квартире, а не в вагоне метро».

«Милли: Тогда я делаю скриншот переписки в качестве доказательства!»

«Я: Окей».

Я так и стоял бы у перехода, лыбясь как идиот во все свои тридцать два зуба. Скорее всего, пропустил бы мимо ушей сигнал загоревшегося зеленым светофора. Но грозная женщина позади без церемоний шлепает сумкой по моей заднице, подгоняя вперед со словами:

– Все глаза в телефоне! Скоро ослепнешь и будешь ходить по дороге с палочкой!

Обернувшись, я улыбаюсь ей той же широкой улыбкой, нередко действующей как безотказное средство добиться желаемого. Мне не раз удавалось с ее помощью даже самых отпетых и безнадежных ведьм превратить в божьих одуванчиков.

– Вас перевести? – предлагаю, протягивая ей руку. Женщине точно не меньше восьмидесяти и, как я и думал, моя улыбка действует моментально. – Тут такие придурки иногда ездят.

– Буду благодарна, – щебечет она вмиг помолодевшим голосом, подавая костлявую, но удивительно теплую руку для той, кто секунду назад казалась мне настоящей ведьмой.

Глава 9

Милли

Очередная встреча с Серхио Мендесом планировалась на предстоящее воскресенье. Еще в прошлые выходные мы договорились, что встретимся снова – после того, как придут результаты его тестов. Спокойно обсудим его дальнейшие планы, не будем ругаться и спорить.

Вечером понедельника, после ужина в доме родителей и признания мамы, я сомневалась, что встреча вообще состоится. Но за несколько дней, прошедших с момента того разговора, моя горячая голова все же успела остыть, и я решила дать Серхио шанс выговориться за все время, пока он молчал.

Лежа в кровати после общения со Спенсером, я понимаю, что мысли о танцах не дадут мне спокойно сидеть дома. Я точно сорвусь в какой-нибудь клуб или возьмусь соблазнять домоседку Сэм походом в кино.

Но в то же время я понимаю, что после произошедшего в аудитории ей нужно прийти в себя. Переспать с мыслью, что для начала ей хочется переспать кое с кем другим и только потом обсудить это со мной.

 Я знаю Саманту не первый год и понимаю: сейчас ее лучше не трогать. Только если подруга сама от переизбытка эмоций не захочет прямо сейчас или даже посреди ночи обсудить случившееся.

Ну и раз я планирую провести оставшийся день вне стен квартиры, почему бы не освободить воскресенье, встретившись с Серхио заранее.

На мое сообщение он отвечает сразу. Просит назвать место и дать ему десять минут на сборы.

Моя улыбка при виде его сообщения сочится сарказмом. Сейчас он готов бежать по первому зову, но, чтобы решиться на встречу с родной дочерью после разлуки, ему понадобилось четырнадцать лет.

Я набираю название первой пришедшей на память забегаловки в миле от жилого комплекса и, покрутившись у зеркала, решаю, что комплект выцветших домашних треников – самое то для этой встречи.

 До кафе добираюсь пешком за пятнадцать минут. На улице уже стемнело, и я спокойно останавливаюсь в стороне от витрины. Наблюдаю через стекло, как вошедший минуту назад мистер Мендес просит меню у официантки, разглаживает складки на пиджаке и брюках, затем оглядывается, будто ищет кого-то знакомого, и улыбается самому себе.

У отца потрясающая улыбка. Как бы я ни старалась избегать этих сравнений хотя бы вслух, но улыбаюсь я, поразительно точно копируя Серхио. И это единственное, что, несмотря на стопроцентную схожесть с отцом, я по-настоящему в себе люблю.

Люблю почти так же сильно, как ненавижу.

Потому что, какой бы прекрасной она ни была, именно эта улыбка впервые мне показала, что даже те, кто так искренне улыбаются, могут быть настоящими профи в умении разбивать сердце.

Через двадцать минут я понимаю, что мучаю не только свои ноги, но и мерзну в тонком домашнем костюме и короткой ветровке.

Отсчитав еще пять минут и успев насладиться тоской на лице мужчины, я шагаю к входу в кафе.

Серхио встречает меня на полпути к столику. Когда он оказывается на расстоянии вытянутой руки, я делаю шаг назад, поднимая перед собой ладони.

– Пожалуйста, без этого, – несмотря на то время, что я провела на улице, подготавливаясь и представляя, как буду вести себя при встрече, я оказываюсь… не готова.

Взгляд опущен на плитку, и я пытаюсь отвлечься, придумывая, какими цветами оформила бы кафе, если бы мне предложили взять на себя роль дизайнера.

В конце концов, для чего-то же я учусь.

Да, поначалу в моих планах было продолжение и расширение бизнеса мамы. Я с десяти лет мечтала пойти работать флористом, а в универ шла с масштабными планами обучиться ландшафтному дизайну. Но, как это и бывает часто, уже к середине учебы меня потянуло в другую сторону.

Серхио молча зеркалит мой жест и так же без слов приглашает меня к столу.

– Ты живешь рядом?

– Пару минут на электросамокате, – я с подчеркнутым безразличием вру, намекая на то, что и не думала поспешить и прийти пораньше.

– Давно съехала от родителей?

«Какая тебе разница?» – хочется сказать мне. Но сегодня я и без того растратила слишком много эмоций, а оставшейся батарейки едва хватит на то, что я собираюсь с ним обсудить в конце вечера.

– В июле, после…

Я замолкаю: не стоит напоминать то, что никогда для него не имело значения.

– Твоего дня рождения?

– Подготовился, – я все-таки позволяю себе одну, хоть и не самую острую шпильку.

– Я и не забывал.

– И как результаты тестов? – перевожу тему, стараясь и голосом, и расслабленной позой показать, что ответ меня интересует не больше прогноза погоды на Ближнем Востоке. – Ты отправлял в понедельник, но я еще не смотрела.

– Жить буду, – дернув плечом, он опускает обе руки на стол и подается вперед.

– Кто бы сомневался. – Я снова язвлю.

Прикусываю язык, чтобы остановиться, не опускаясь до публичного выяснения отношений.

– Закажем еду? – Заметив, как он напрягся и тяжело вздохнул, спешу отвлечься на рутинные действия.

Он долго не отвечает, скользит взглядом по моему лицу с раздражающе печальной улыбкой, и только когда я нахожу силы улыбнуться в ответ, его отпускает.

Тряхнув головой, мистер Мендес хватается за второй экземпляр меню и следом за мной погружается в изучение ассортимента блюд.

К счастью, нам не приходится утопать в неловкости из-за того, каким скудным оказывается запас тем для разговора. Серхио справляется сам, поражая меня бесстыдством, с которым пытается навязать абсолютно не интересующую меня информацию о его детях.

Называет своих дочерей моими сестрами. И среди всей этой пространной речи, единственное, что заслуживает внимания – тот факт, что у моего папаши, помешанного на наследниках мужского пола, так и не появился сын.

Мой язык едва держится за зубами, пока мысленно я злорадствую, позволяя себе эту слабость – побыть сволочью. Поблагодарить Господа за постигшее Серхио Мендеса наказание.

Но в то же время я ощущаю себя еще более опустошенной.

В той семье, с той женой он ведь так и не дождался наследника. Только их брак продолжался четырнадцать лет, пока инициатором развода не стала теперь уже мать семейства. Причем развод, из рассказа Серхио, она подала уже после того, как он узнал о болезни.

Что это, карма? Тогда почему чувство свершившейся справедливости не дает облегчения?

В кафе, за чашками кофе и порциями десертов мы проводим около часа. Последние двадцать минут я готова считать время посекундно. Серхио, разгадав мое настроение, наспех справляется со второй порцией чизкейка и предлагает пройтись по вечернему Бостону, заодно проводив меня до дома.

Молча кивнув, я позволяю ему оплатить счет, и поднимаюсь из-за стола.

На улице все так же молчу. Кажется, за последние лет десять я никогда не держала язык за зубами так долго, пока находилась в чьей-то компании. Сейчас же я делаю вид, что внимательно слушаю, хоть на самом деле выискиваю подходящий момент, чтобы сжечь те оставшиеся хлипкие балки подвесного моста, протянутого между нами.

За полмили до моего дома, когда за соседним зданием показываются знакомые окна, я наконец собираюсь духом и хочу взять оставшуюся часть разговора на себя, не давая ему вставить и слова.

Ты говоришь слишком много, Серхио Мендес. Непозволительно много для того, кто молчал большую часть моей жизни.

– Я хотела…

Он идет позади, в паре шагов от меня, с кроткой улыбкой разглядывая стоящие вокруг здания. Проносящиеся мимо автомобили заглушают мой голос, слишком тихий для той, кто планировала не просто ранить, а уничтожить словами.

– Кстати, это не печень, как мы думали вначале.

Я замираю посреди тротуара, стараясь держать на лице маску праздного любопытства.

– Не знаю, стоит ли говорить о таком… дочери, – тушуется он под моим взглядом, который при всем усилии показать безразличие горит тучей вопросов. – Это действительно рак. Вторая стадия, пока операбельная. Двусторонняя тератома яичек.

Сама не осознаю, как из груди вырывается истерический смех. Я ненавижу себя за эту реакцию, но меня так сильно колотит от эмоций, что остановиться кажется нереальным.

– Серьезно?

Его лицо похоже на безэмоциональную маску. Он не говорит ни слова, не реагирует ни единым движением мимики, пока я продолжаю дрожать от истерики.

– И что же теперь? Кем можно тебя окрестить в так любимой тобой поэтичной манере? Иссохший родник? Который не сможет полить даже дерево, неспособное дать плоды?

Из головы напрочь вылетает та тщательно подготовленная речь, которой я вот уже несколько дней мечтала его хотя бы немного задеть. Я громко смеюсь. Жестоко, до омерзения низко, испытывая какое-то извращенное удовольствие от того, как же метко в него попала пресловутая карма.

Уверена, я бы прониклась сочувствием, будь это заболевание любого другого органа, но понимая, что он получил именно то, от чего так отчаянно и далеко бежал, дает мне такое же извращенное… облегчение. Я даже готова простить его. Вряд ли ему это нужно после того, что он здесь увидел, однако…

– Я думал о том же, – с показательной грустью произносит он.

На доли секунды я ощущаю, как грудь сдавливает ощущение скорби, которой там не должно быть. Я в панике вспоминаю в подробностях тот день в больнице четырнадцать лет назад, избавляюсь от появившейся к Серхио жалости и снова чувствую облегчение.

– Но тебя ведь прооперируют. Останешься без сыновей, тут ничего не поделаешь, – вздыхаю с наигранным сочувствием. – А так… Люди спокойно живут и без некоторых половых органов. – Передергиваю плечами, последней фразой напоминая о маме.

Серхио тихо кивает и на глазах становится ниже. Опустив плечи и глядя под ноги, он произносит:

– Скоро я возвращаюсь в Сидней. Встретимся снова перед моим отъездом? Хочу попрощаться.

– Ладно, – я добавляю голосу отрешенность. – Пиши, когда определишься с датой.

И в очередной раз я чувствую к себе отвращение. Но теперь уже не за устроенное прямо посреди улицы представление, а за то, какой болью внутри отзывается слово «попрощаться».

Глава 10

Спенсер 

– Сыночек, ты, кажется, похудел, – воркует мама, спуская с носа очки и вглядываясь в монитор.

– Ага, похудел. На десять фунтов с последнего разговора. – Я с аппетитом жую сэндвич, сделанный наспех из того, что лежало в полупустом холодильнике.

Вообще я люблю готовить, но сегодня не тот случай. Слишком устал на работе, пока объяснял центральным, как правильно делать связку в начале припева.

– Если учесть, что последний наш разговор по видеосвязи был ровно сутки назад, можно считать, что я теряю вес катастрофически быстро. – Я задумчиво тру подбородок. – Может, у меня… Холера?!

Во взгляде мамы, привыкшей к моим шуткам, лишь на секунду вспыхивает паника.

Их с отцом гиперопека давно воспринимается мной как незыблемая часть жизни. Я взрослый, самостоятельный парень (пока не совсем, но сделаем вид, что так и есть) и больше не планирую страдать потому, что оказался первым ребенком после двадцати лет брака в семье никому на хер не сдавшихся каких-то там лордов. К тому же сейчас у них есть еще один отпрыск, которому повезло больше, чем мне, но это никак не умаляет моей благодарности к этой занозе в заднице.

Ричард спас меня от участи всю оставшуюся жизнь нести на себе бремя не просто долгожданного первенца, но и единственного ребенка. Не то чтобы у него спрашивали, хочет ли он появиться на свет, как, впрочем, и у меня, но один лишь факт, что, будучи сперматозоидом, он оказался таким настойчивым, что смог пробиться сквозь броню скучающей, возрастной яйцеклетки, уже авансом обеспечил Ричи пару десятков баллов.

Помню, как я был счастлив, узнав в восемь лет, что у меня будет брат. Счастлив настолько, что прибежал в школу, бросил портфель посреди коридора, где стояла толпа ребят, и кричал во все горло, что наконец-то свободен.

На слове «холера» отец заглядывает в экран, оценивающе скользит по моей довольно жующей физиономии и фыркает:

– Там скоро вылезет второй подбородок, какая холера.

– Раньше у него не было таких острых скул, – причитает мама.

– Это освещение, – отмахивается отец.

– Это инъекции ботокса, – каркает Ричард ломающимся голосом с другого конца комнаты.