Читать онлайн Кто придумал землю? Путеводитель по геофилософии от Делёза и Деррида до Агамбена и Латура

О чем эта книга

В первую очередь о наших отношениях с пространством и планетой. Затем – о том, каким образом мы понимаем землю, как менялось это понимание и какое влияние на наше мышление оказывали география, геология, картография и другие науки. Вокруг земли построена своя история идей, и в этой книге она раскрывается через рассказы о мыслителях прошлого и настоящего, в числе которых Жиль Делёз, Бруно Латур, Фридрих Ницше, Тимоти Мортон, Иммануил Кант, Фридрих Шеллинг, Донна Харауэй.

Мы можем заметить, насколько пристальное внимание эти авторы в своих текстах уделяли теме земли, которая становится для них не просто отдаленным объектом изучения, а полноценным и сложным концептом с большой историей. Внимание к этой теме стремится сохранить и эта книга. Она сосредотачивается на геофилософии как особом союзе земли и мышления – и именно геофилософия будет для нас главным помощником в путешествии по ландшафтам идей.

Земля как тело, начало опыта, живой организм, источник законов, пространство для путешествий, вечный дом и даже «ужасный Другой» – эти (и не только философские) образы земли мы встретим в процессе нашего рассказа. За этим многообразием скрывается простой смысл: земля – это не фон для жизни человека и не природа, куда можно поехать отдохнуть в выходные. Земля – это важнейшая тема философии и нашей повседневности. Мы вынуждены ежедневно изобретать и переизобретать землю, чтобы продолжать жить на ней, а она в свою очередь изобретает нас, непосредственно влияя на культуру, науку и философию. Подобным геофилософским «изобретениям» и посвящена эта книга.

Как появилась эта книга

Эта книга написана на основе курса «Введение в геофилософию», который был прочитан в одноименном проекте, однако содержание ее отличается от содержания лекций. Материал был переработан и расширен, в него было добавлено больше источников и исследований, которые появились за последние пару лет.

Для меня как автора было важно сохранить структуру курса и одновременно сделать его более интересным для чтения в виде цельного текста, то есть не терять динамичность живой речи, но придать ей немного стилистической строгости и основательности. Сам курс я не раз называл курсом мечты, потому что давно хотел рассказать, что философская история земли намного масштабнее и закрученнее, чем кажется на первый взгляд. В самом курсе – а теперь и в этой книге – моя мечта полностью осуществилась.

Я не встречал ни на русском, ни на иностранных языках исследований, которые целостно рассказывали бы о том, как философы изучали и изучают землю. Эта книга является попыткой хотя бы немного заполнить эту лакуну, аккумулировав разборы самых различных текстов и идей мыслителей, для которых земля становилась главным героем книг или статей. В большей степени это авторы прошлого и нынешнего веков – однако, чтобы разобраться с истоками их идей, мы будем обращаться и к более далекому прошлому.

Для кого эта книга

Как и у любой философской книги, написанной для широкой аудитории, у этого текста нет идеального читателя. Его главная цель – сделать сложные и порой герметичные философские идеи более доступными и понятными. За время своего существования в записи курс по введению в геофилософию собрал более 8000 слушателей. Конечно, тяжело представить, что всех их интересовали исключительно философия или геофилософия в частности. Тем более я нередко получал слова благодарности и сообщения, что их заинтересовала тема, от людей, которые не специализируются на философии. Это были географы, геодезисты, социологи, литературоведы, художники, поэты, менеджеры, курьеры, урбанисты, учителя начальных классов и нейробиологи – в общем, люди с самым разным бэкграундом, для которых геофилософия не самая очевидная тема. Поэтому книга стремится развивать эту линию все дальше, делая землю неожиданным персонажем философских приключений, а геофилософские тексты – частью повседневного чтения. Как обычно пишут в старых изданиях, эта книга будет интересна специалистам, студентам и широкому кругу читателей.

О термине: Земля или земля?

Момент, который хотелось бы прояснить в самом начале, касается слова «земля». В этой книге оно будет писаться по-разному – с прописной и со строчной букв. Чтобы не возникло путаницы, необходимо обозначить небольшое, но существенное смысловое различие между двумя вариантами написания. Итак, земля – это более общее понятие, которое может быть синонимом природы, ландшафта или пространства, а также может обозначать, например, стихию земли или родную землю. Написание со строчной буквы означает, что речь идет о самом концепте; он самостоятелен и многозначен. В случае же Земли речь идет о планете, и это ограниченное понятие. Между землей и Землей есть прочная связь, потому что Земля как планета и объект изучения науки может легко стать философской землей – идеей, которая также включает в себя и Землю как планету. В тех случаях, когда сами философы выбирают писать «Земля» или «земля», мы будем следовать за ними, но иметь в виду, что одно понятие может легко перетекать в другое.

Как устроена эта книга

Книга состоит из 10 лекций. Первые две лекции рассказывают о присутствии земли в истории философии и появлении самого понятия «геофилософия» в 1991 году, когда его ввели Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Далее повествование переходит к отдельным авторам – в основном современным, а также мыслителям ХХ века. (К слову, именно в ХХ веке многие авторы обращались к земле как концепту, однако делали это, не используя понятие «геофилософия».) Книга построена так, чтобы показать философские исследования земли с самых разных сторон, обращая внимание на такие области знания, как феноменология, политическая теология, метафизика, философия природы, экология и критическая картография.

Темы геофилософии и философских исследований земли охватывают целое множество достаточно интересных вопросов: каковы наши отношения с пространством? Почему нас тянет путешествовать? Почему наши дома и жилища устроены именно так, а не иначе? Почему у нас есть желание осваивать новые земли? С чем связано появление государственных границ и территорий? Как выжить на Земле в условиях катаклизмов и катастроф? Наконец, как геофилософия помогает объяснять популярную культуру? В контексте последнего вопроса давайте обратимся к примеру.

В рамках геофилософии мы можем сравнить образ пустыни в истории мысли (у таких философов, как Кьеркегор, Ницше, Делёз[1]) и в современных фильмах. Как известно, Фрэнк Герберт посвятил свою «Дюну» геологам пустыни и сделал ландшафты песчаной планеты одними из главных героев книги – и это отлично показано в последних экранизациях. Схожее главенство планеты и ее геологических сил можно увидеть в медиафраншизе «Безумный Макс», которая оказывается своеобразным экологическим манифестом австралийских пустошей. Геофилософия помогает найти слова, чтобы описать недавнюю тенденцию повышенного интереса к пустыне и к «обожженным» территориям: от освежающего снежного ландшафта «Игры престолов» мы переходим к пустыням и жаре в больших блокбастерах, будто бы следуя нагреванию самой Земли из-за современных природных катаклизмов. Но почему такие, на первый взгляд, далекие области, как кино и философия, вдруг фиксируют этот переход и новый интерес?

Рассказывая о философии земли, мы будем отвечать на эти и многие другие вопросы, а также поймем несколько ключевых моментов, которые касаются не только философского взгляда на землю, но и наших отношений с обширным рядом явлений – природой, планетой, ландшафтом, ископаемыми ресурсами, родным домом и, конечно, самой землей.

Вот что нас ждет в первом сюжете:

1. Мы дадим определение понятию «геофилософия».

2. Узнаем, как геофилософия связана с геополитикой и геоисторией.

3. Разберемся, какими были философские исследования земли до геофилософии.

4. Обратимся к истории и посмотрим на то, как ученые и философы понимали землю в Античности, Средние века и Новое время.

5. Проанализируем, как соотносятся геофилософия и современная философия в лице разных интересных «-измов» – нового материализма и постгуманизма.

Определение геофилософии

Давайте начнем с определения. Изначально термин «геофилософия» ввели французские философы Жиль Делёз и Феликс Гваттари в 1991 году в книге «Что такое философия?». Эту книгу Делёз, по сути, пишет в одиночку. Их сотрудничество с Гваттари на тот момент уже было не таким активным, как раньше, при создании других работ – например, двух томов «Капитализма и шизофрении». Тем не менее Делёз просит издателя упомянуть Гваттари на обложке – в знак уважения к их творческой дружбе. В книге «Что такое философия?» есть глава, которая так и называется – «Геофилософия». Об истории отношений Делёза и Гваттари и об их книгах мы будем подробнее говорить в лекции 2.

Важно, что Делёз и Гваттари говорят: «Философия – это геофилософия»[2], а перед этим упоминают, что мысль осуществляется через соотношение территории и земли (можно сказать, что геофилософию интересует именно это соотношение). На первый взгляд, здесь нет разделения. Нельзя сказать, что геофилософия – это просто одна из областей философии как таковой. Поэтому 1991 год – это, конечно, не год рождения геофилософии. Земля как тема философского исследования появлялась задолго до этого. Тема Земли вообще и Земли как концепта, Земли, которая начинает действовать в философии, поднимается Делёзом и Гваттари еще в 1980 году – просто тогда они еще не ввели само понятие. Земля активно присутствует в их книге «Тысяча плато», где ее противопоставляют территории и где есть целая глава (плато) под названием «10 000 до нашей эры: геология морали (за кого ее принимают, эту землю?)»[3]. В будущем мы еще не раз будем говорить о геофилософии до геофилософии.

Давайте зафиксируем: Делёз и Гваттари были первыми, кто ввел понятие геофилософии и концептуально обосновал его. Их определение имеет конкретный исторический контекст: они обращаются к геофилософии в связи с Античностью и Древней Грецией, а также в связи с проблемой ограничения свободы мышления и оппозиции земли и территории. Это темы, которые интересуют их в работе «Что такое философия?». В нашем случае при разговоре о геофилософии мы будем иметь в виду более широкий контекст, включающий почти все философские попытки осмыслить землю – в современности и в прошлом. Исходя из этого, можно дать более широкое определение, и оно будет звучать следующим образом:

Геофилософия – это совокупность подходов, включающая различные гуманитарные и естественно-научные дисциплины, которые обращаются к земле как концепту, геологическому объекту и предмету научных изысканий. Иными словами, геофилософия – это все, что касается связки «земля – мышление», то есть: мышление о земле (наука, философия), земля мышления (Древняя Греция), мышление земли (вопрос о нечеловеческом восприятии и природном разуме) и, наконец, земля в мышлении (как закон, как фактор мысли или как самостоятельный концепт).

В нашем рассказе мы будем сталкиваться с различными смысловыми оттенками этой связки, но все они будут укладываться в рамки четырех этих вариантов. Чтобы лучше все запомнить, давайте представим их в виде небольшой схемы:

Помимо оригинального определения геофилософии от Делёза и Гваттари и нашего определения, которое мы будем использовать в течение курса, есть и другие. Это те определения, которые давали авторы уже после Делёза и Гваттари. Они, конечно, имели в виду наследие французских философов, но предлагали свою интерпретацию. Например, у современного философа, исследователя натурфилософии и ужаса Бена Вударда есть статья, которая называется «О(бо)снования и безосновности геологического разума», в которой он дает свое определение геофилософии. По сути, это статья о Делёзе и Шеллинге – о трансформациях, которые происходили с понятием «геологического» в их философии. Но именно в этом контексте появляется нужное нам определение. Вудард пишет:

Геофилософия – это не философия Земли или соответствие ей, но серьезное отношение к тому, как Земля обуславливает мышление в его способности мыслить не только саму Землю, и то, как мышление концептуализирует миры на Земле и за ее пределами. Это означает, что необходимо воспринимать знания как нечто, что следует из природы и Земли, а не только как инструмент контроля или ухудшения состояния земли и материального мира в целом[4].

Вудард полагает, что геофилософия не тождественна философии Земли. Мы не будем придерживаться этой точки зрения, но запомним этот посыл: геофилософия – это явление, конечно, более масштабное, чем просто философия Земли. В этом Вудард прав: как понятие геофилософия ближе скорее к философским исследованиям земли, то есть к тому многообразию, которое выходит далеко-далеко за пределы одной философской дисциплины. Если угодно, геофилософия – более междисциплинарное явление, чем сама философия. Поэтому Вудард тоже говорит о множественном числе тех философских и воображаемых миров, которое мышление о Земле может концептуализировать. Вместе с этим мы не будем радикально отказываться от словосочетания «философия земли» – его можно использовать для удобства или большей понятности, но будем держать в уме те смыслы, о которых было сказано выше.

В своем определении Вудард показывает, как выстраивается корреляция между землей и тем, как она обуславливает мышление. Это прямое включение земли в эфир мышления. Земля врывается, земля громко стучит в двери. Даже если мы говорим, что не думаем о земле вообще, она все равно где-то рядом. Это всегда некоторая близость, встроенность. Вудард отлично это показывает, и его определение можно назвать удачным. Он один из тех современных авторов, кто очень внимательно относится к теме земли. Но как философия ХХ века пришла к геофилософии и вообще к тому, что мышление вдруг оказалось связано с землей? Ведь, согласитесь, это не самая ожидаемая связь: мышление, абстракция, нечто максимально возвышенное в смысле своей оторванности от жизни – и вместе с этим земля, материальность, физически ощутимый мир, требующий заземления самого мышления. Давайте разбираться.

Геополитика, геоистория и геофилософия

Отчасти ответу именно на этот вопрос и будет посвящена наша книга. Мы будем говорить о современном состоянии геофилософии и тех метаморфозах, которые происходили с философскими исследованиями земли в прошлом столетии (до того момента, как Делёз и Гваттари открыли для мира свою геофилософию). Но перед этим, безусловно, следует сказать, что появление геофилософии – не внезапность, а часть той тенденции или даже моды, которая была у разных авторов в ХХ веке.

Все начинается с понятия геополитика, которое в 1916 году впервые ввел шведский политический теоретик и социолог Рудольф Челлен. Особое внимание Челлен уделял влиянию географических условий на жизнь и возможности государств. Понятие «геополитика» он впервые использовал в своей работе «Государство как форма жизни». (Немалое влияние на создание этой книги оказали идеи Фридриха Ницше.) Челлен утверждал, что устойчивость и развитие государства зависят от его способности адаптироваться к окружающим природным и пространственным факторам, поэтому и геополитика, по Челлену, должна изучать, как географическое положение влияет на управление, экономику и оборону страны. Сейчас геополитика – вполне понятное для нас слово, мы часто слышим его в новостях, но для того времени такое сочетание звучало не совсем привычно.

Необходимо заметить, что геофилософию достаточно часто путают с геополитикой. Стоит сказать «геофилософия», и у многих сразу же возникает ассоциация с чем-то геополитическим: «А, ты занимаешься геополитикой! Ну понятно, это что-то про континенты и баллистические ракеты, которыми друг друга атакуют» (интересно, что саму геополитику нередко понимают именно в агрессивном ключе). Сейчас это слово приобрело весьма милитаристский окрас. Связь геофилософии и геополитики дает нам обрамление в виде того, что мы учитываем разные факторы мышления: определенная страна, определенная местность, определенная часть карты, где осуществляется политическая свобода или несвобода. Например, так об этом говорил Делёз, рассматривая Древнюю Грецию. Но если говорить в общих чертах, то геофилософия и геополитика все же достаточно далеки друг от друга.

Сам Челлен во многом опирался на труды немецкого географа Фридриха Ратцеля, который разработал знаменитую концепцию жизненного пространства. Ратцель утверждал, что государства похожи на живые организмы. Они вынуждены расти и расширять свое пространство, чтобы выживать. Эти идеи легли в основу взглядов Челлена, однако он подошел к вопросу более системно. Он выделил пять дисциплин, каждая из которых изучает отдельные аспекты жизни государства: геополитика, демополитика (анализ демографии), экономическая политика, социополитика и кратополитика (изучение власти и управления). Если вы откроете книгу «Государство как форма жизни» Челлена, то увидите, что почти каждая отдельная глава посвящена одному из этих аспектов. В такой системе геополитика играет ключевую роль, поскольку именно она определяет условия, в которых выстраивается связь между пространством и государством. В одной из глав Челлен дает определение геополитики:

Геополитика является учением о государстве как о географическом организме или явлении в пространстве, о государстве как о земле, территории, области или, точнее всего, – как о территориальном господстве[5].

Географический организм – интересное словосочетание, вполне в духе геофилософии. Между ней и геополитикой есть сходство, но опять же геофилософия предстает более общим понятием, и это, конечно, положительный момент. Мы вернемся к геополитике, когда будем говорить об экологических идеях французского социолога Бруно Латура. Пока же отметим, что 1916 год – это то время, когда приставку «гео-» начинают использовать в отношении негеографических дисциплин.

Продолжением этой тенденции становится геоистория – понятие, которое разработал французский историк и представитель школы «Анналов» Фернан Бродель. Во время Второй мировой войны он оказался вдали от учебных аудиторий и библиотек: в 1940 году лейтенант Бродель попал в немецкий плен. Как у многих других пленников в то время, судьба Броделя могла сложиться трагично, однако он оказался в офлаге – лагере для военнопленных офицеров. Женевская конвенция давала им право на чтение книг и ведение корреспонденции – и в дополнение к этому не допускала принудительный и каторжный труд, поэтому условия в офлаге были легче.

Давайте представим достаточно драматичную и в то же время вдохновляющую картину: за колючей проволокой, среди унылых казарм, Бродель часами сидит за грубым деревянным столом. В руках – карандаш, перед ним – тетрадь. За окном шумит холодный ветер, охранники мерно шагают вдоль забора, а вокруг – война, страх и неизвестность. Но в мыслях Броделя разворачивается совсем другая картина: медленное, величественное течение истории, где не сражения и герои определяют судьбу мира, а горы, реки, моря и бесконечный ход времени.

Именно в плену у Броделя появляется идея геоистории. Он начинает размышлять о том, как сама природа – рельеф, климат, ресурсы – медленно, почти незаметно формирует судьбы целых цивилизаций. В ситуации, где каждая минута может стать последней, Бродель думал о времени совсем иначе: века и тысячелетия стали для него рабочими единицами. Он понял: чтобы объяснить прошлое, нужно смотреть на историю шире. Нужно видеть не только события, но и географию, в которой эти события происходят; время, которое течет в разном темпе; и структуры, которые медленно, но верно формируют жизни людей.

Находясь в плену, Бродель написал часть своей докторской диссертации, которую затем защитил в Сорбонне в 1947 году. Спустя два года его труд был опубликован под названием «Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II». Там Бродель предложил анализ истории через призму географии и отношений человека с природной средой[6]. В это же время он пишет заметки о геоистории, которые будут опубликованы в качестве статьи уже после его смерти под названием «Геоистория: общество, пространство и время».

Основная идея работы Броделя «Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II» заключалась в том, что для глубокого понимания исторических процессов необходимо учитывать долговременные факторы, среди которых, собственно, география, климат и природные условия. Если вы откроете первый том этого масштабного труда, то стазу увидите, насколько там все строго и одновременно поэтично: французский историк подробно описывает различные геологические объекты (горы, острова, равнины, холмы) и их роль в историческом процессе. Подобную сводку можно было бы сделать и для геофилософии, однако попытка представить мышление геологическими объектами (вместо концептов, например) еще ждет нас впереди.

Геоистория представляет собой наиболее устойчивый слой времени, который изменяется крайне медленно и незаметно. Для Броделя это важный момент, поскольку он опирается на многие идеи французского географа Видаля де ла Бланша, который рассматривал географию как ключевой элемент понимания истории. Однако Бродель расширяет это понимание и утверждает, что история как наука должна охватывать не просто территорию, а весь природный контекст, включая ландшафты, моря и горные хребты. Подход Броделя основан на сложной динамике между устойчивыми природными структурами и «временными» действиями людей.

Термин «геоистория» мы вспомним еще не раз. Его будут активно использовать не только Делёз и Гваттари, но и Бруно Латур – в контексте необходимости отказаться от исключительно человеческой истории и сменить взгляд на историю земли и природы. Делёз и Гваттари будут писать:

Почему философия возникает в Греции в такой-то момент? Вопрос ставится так же, как у Броделя вопрос о капитализме: почему капитализм возникает в таких-то местах и в такие-то моменты, почему не в такой-то другой момент в Китае, благо там уже было налицо столько его составляющих? География не просто дает материю переменных местностей для истории как формы. Подобно пейзажу, она оказывается не только географией природы и человека, но и географией ума[7].

Вопросы Броделя и Делёза с Гваттари имеют сходство, которое замечают и сами французские мыслители. «Почему философия возникает в Древней Греции?» и «Почему капитализм возникает в Европе?» Отчасти, опираясь на схожесть обоих вопросов, Делёз с Гваттари и вводят свое понятие геофилософии – и тем самым подводят итог всем тем философским изысканиям XX века по поводу земли. Надо сказать, что этих изысканий, поисков, идей было действительно немало – и о многих мы будем говорить в нашем курсе. Особое внимание уделим тем, которые получили новые интерпретации в современной философии, – Шмитту и Гуссерлю, Мерло-Понти и Лавлоку, наконец, самим Делёзу и Гваттари. Но пока мы не перешли непосредственно к современности (то есть к основной части нашего курса), давайте поговорим о том, как философы видели и осмысляли землю до ХХ столетия.

Геофилософия до геофилософии

История наук о Земле и история философии на самом деле ближе, чем кажется на первый взгляд. Долгое время – вплоть до институализации науки и появления геологии как отдельной научной дисциплины – философы регулярно обращались к земле. Они рассматривали ее в том числе с научной точки зрения, будучи учеными и интеллектуалами в широком смысле этих слов. Каждая эпоха знает таких личностей, труды которых можно отнести не только к истории философии. Их достижения и интересы выходят далеко за пределы любви к мудрости. Например, у Аристотеля мы найдем работы и о небе, и о метеорологии, и о метафизике; у Августина Блаженного – наблюдения о камнях; у Лейбница – текст под названием «Первоземля»; а у Канта – статьи о землетрясениях и физической географии. Работы всех этих авторов традиционно относят к истории философии, однако у них есть труды и заметки о Земле, географии и даже геологии. Можно ли назвать идеи в этих текстах геофилософией до геофилософии?

На самом деле этому есть понятное объяснение: до XIX века философия и наука были связанными областями западного познания. Философ – это почти, как говорится, «универсальный человек», который занимается далеко не только философией. Безусловно, все начинает меняться с научной революцией в XVI веке и доходит до современного состояния к началу XIX века. Лучше всего мы можем увидеть, как формировалось это современное состояние разделенности науки и философии, на примере двух авторов – Канта и Шеллинга, – которых обычно относят к одной традиции: немецкой классической философии. Несмотря на видимую близость, в их подходах к рассмотрению земли есть существенная разница.

Так, в раннем периоде творчества Канта можно увидеть, какое влияние на него оказало Лиссабонское землетрясение 1755 года, поставившее под вопрос идеалы Просвещения и вдохновившее молодого интеллектуала написать статьи на тему Земли. Обратите внимание: Кант пишет их не как философ, а как ученый (в нашем понимании) и, можно даже сказать, публичный ученый. (Известна история, как после Лиссабонского землетрясения Кант прочитал лекцию для жителей Кёнигсберга, чтобы успокоить их и убедить, что землетрясение в их городе не повторится.) В статье под названием «О причинах землетрясений» мы можем найти размышления Канта о том, как по поведению животных понять, что скоро начнется катастрофа:

Зачастую уже за несколько часов до начала землетрясения наблюдается покраснение неба или другие признаки изменения состояния воздуха. Животных незадолго до этого охватывает ужас. Птицы ищут спасения в домах. Крысы и мыши выползают из своих нор[8].

В другой статье под названием «Вопрос о том, стареет ли Земля с физической точки зрения» Кант пишет о возможном будущем нашей планеты со ссылкой на других «естествоиспытателей»:

Мнение большинства естествоиспытателей, создававших различные теории Земли, сводится к тому, что плодородие Земли постепенно падает, что Земля медленными шагами приближается к тому состоянию, когда она станет необитаемой и пустынной, и что наступление полной старости и смерть природы от истощения сил есть лишь вопрос времени[9].

Другие тексты Канта того периода тоже носят прекрасные названия – например, мы можем встретить у него «Новые замечания для пояснения теории ветров» или же «Всеобщую естественную историю и теорию неба». Согласитесь, весьма непривычно, учитывая то, что чаще всего мы представляем Канта как человека, который был воплощением самой философии.

Тема Земли у Канта на этих текстах не заканчивается. К счастью, у нас есть план лекций, которые Кант собирался читать по физической географии. На манер настоящего геофилософа он предлагает три точки зрения, с помощью которых можно рассматривать Землю: согласно первой, математической, Земля – почти шарообразное, свободное от существ небесное тело. Вторая – политическая (мы бы могли сказать «геополитическая») – дает представление о народах Земли и о том, как их жизнь определяют форма правления, торговля, взаимные интересы, религия и обычаи. И наконец, третью точку зрения на Землю, пишет Кант, предлагает нам физическая география. Она берет во внимание моря, сушу, горы, реки, атмосферу, человека, животных, растения и минералы. В конце этого перечисления он добавляет: «Все это не с полнотой и философской точностью в деталях – сие дело физики и естественной истории, – а с разумной любознательностью путешественника, который повсюду ищет примечательное, особенное и прекрасное»[10]. Мне нравится характеристика подхода, данная самим Кантом: разумная любознательность путешественника. Это именно то, что нам пригодится в разговоре о геофилософии и в путешествии по ее концептуальному ландшафту.

У Канта легко найти вполне наукообразный взгляд на Землю. Но что мы можем найти у Шеллинга? Этому будет посвящена наша лекция 3, а сейчас обозначим важный момент: говоря о Земле, Шеллинг выступает совсем не как ученый, а исключительно как философ. Образ Земли у него хоть и отталкивается от науки и открытий в области геологии его времени, но все равно остается более поэтичным и романтическим. Земля для Шеллинга – скорее часть философии природы, нежели самостоятельный объект научного изучения. Так, например, Шеллинг называет Землю книгой, которая составлена из обломков разных времен. Он продолжает: «Каждый минерал есть истинная филологическая проблема»[11]. Согласитесь, это уже совсем иной взгляд: Шеллинг вводит Землю в контекст литературы, филологии и культуры, а геологию видит как способ создать летопись планеты. Землю он делает основой для других своих идей: о природе, Боге и даже любви. Но почему отношения философов и земли меняются столь значительно? Тому есть несколько причин.

Первая и самая важная причина: изменяется взгляд на саму природу, и вследствие этого – на землю. Для XVIII столетия природа, вслед за эпохой Просвещения, видится в свете рациональности и механистичности. Многих мыслителей вдохновляли успехи Ньютона, Галилея, Декарта, которые рассматривали мир как огромный механизм, работающий по единым и универсальным законам. Просветители были убеждены, что природа подчиняется этим законам, которые разум человека способен легко открыть. Научная революция дала веру в прогресс и неограниченные возможности человеческого познания. Эти убеждения стали сходить на нет с Лиссабонским землетрясением и Французской революцией, но развитие научного знания было уже не остановить. Романтизм возникает отчасти как реакция на просветительские идеалы (и мощный ход промышленной революции) и наполняет природу темнотой и чувственностью, делая из нее повод для ностальгии; условно романтики говорят: как было бы хорошо покинуть душные города и вновь оказаться в пасторальной местности. Тут важно учесть, что романтик – это чаще всего городской житель, причем житель большого города. Неслучайно Делёз и Гваттари будут писать: «Если же мы пытаемся кратко определить романтизм, то увидим, что все меняется. Звучит новый крик: „Земля, территория и Земля!“»[12]

Романтизм меняет отношения с природой и Землей. Шеллинг и то, как он пишет о Земле, – часть этой тенденции. Ряд исследователей называют ее поэтической философией природы и через нее определяют саму геофилософию. Подобный взгляд сохраняется вплоть до ХХ века, когда интерес к Земле со стороны философии и других гуманитарных дисциплин вновь возрастает. Выше мы уже говорили о геополитике и геоистории; в нашем курсе мы будем говорить об обращениях к Земле со стороны феноменологии, постструктурализма, политической теологии, экологической и социальной философии.

Земля и природа в Античности, Средние века и Новое время

Теперь, когда мы кратко сравнили взгляды на природу и землю в эпоху Просвещения и романтизма, давайте подробнее поговорим о том, как философы и ученые видели землю до этого. Без такой генеалогии будет сложно понять современные отношения земли и философии, и в более широком смысле – отношения философии и науки.

Античность. В Античности Земля становилась частью космологий и вписывалась в целостную систему представлений о мире и окружающей природе. Древнегреческий натурфилософ Анаксимандр стал первым, кто отказался от мифологических и вавилонских представлений о Земле, предположив, что она – это объект, парящий в пустоте. Неслучайно современный физик-теоретик Карло Ровелли называет Анаксимандра настоящим революционером в области представлений о Земле[13]. Он обращает внимание на важный момент в космологических идеях Анаксимандра: традиционное представление о небосводе как замкнутой границе мира уступает место восприятию бескрайнего космического пространства. В представлениях древних Солнце, Луна и звезды двигались по равномерно удаленной небесной поверхности, своего рода «потолку». Однако Анаксимандр впервые интерпретировал небеса как открытую область, в которой светила находятся на разных расстояниях от Земли.

В своих работах Анаксимандр упоминает конструкции, подобные колесам, с определенным количеством спиц для Солнца, Луны и звезд. Принципиальная важность этих чисел заключается не в их конкретных значениях, а в возможности интерпретировать их как элементы упорядоченной системы. Такой взгляд представляет собой коренной переход от восприятия Вселенной как закрытой структуры, напоминающей коробку или комнату с потолком, к осознанию ее как части внешней бесконечности. Анаксимандр формирует концепцию космоса как открытого и необъятного пространства и в целом изменяет взгляд на взаимодействие между человеком, землей и космосом. Это интересно еще и потому, что имя Анаксимандра вы с легкостью встретите в любом курсе по античной философии, однако его открытия выходят далеко за пределы только философского знания. Они знаменуют собой появление европейской учености и отказ от мифологического мышления.

Представьте, каково это – быть современником таких изменений и осознавать, что небеса не просто свод и не покрывало, натянутое над нашими головами, а бескрайнее пространство, уходящее в неведомую глубину. Когда небесный свод еще казался нерушимой границей между человеческим и божественным, идеи Анаксимандра меняли многие мировоззренческие постулаты. Однако с удивлением приходил и страх: если мир не замкнут, если он не защищен сводом, как думали до этого, то что удерживает его от падения в хаос? Ведь Анаксимандр утверждал, что небесные тела движутся не по прикрепленным путям, но присутствуют в огромной пустоте, где нет ни опоры, ни предела.

Вместе с этим в открытии древнегреческого философа есть и своя гармония. Космос для греков был не просто пространством – он означал порядок, противоположный хаосу. Анаксимандр, даже разрушая старые представления, не отвергал этой идеи: его «космос» оставался устроен по числовым соотношениям и законам, которые могли быть постигнуты человеком. Теперь это был вызов – попытаться осознать себя в пустоте без оснований (в виде воды, например, как это предлагал Фалес).

На Анаксимандра ссылается другой античный философ – Аристотель в трактате «О небе», где описывает собственные наблюдения насчет формы Земли и того, какое место она занимает в пространстве[14]. Об Анаксимандре Аристотель говорит:

Но есть и такие [философы], кто полагает, что Земля покоится вследствие «равновесия», как, например, среди старинных [философов] Анаксимандр. По их мнению, тому, что помещено в центре и равно удалено от всех крайних точек, ничуть не более надлежит двигаться вверх, нежели вниз или же в боковые стороны. Но одновременно двигаться в противоположных направлениях невозможно, поэтому оно по необходимости должно покоиться[15].

Логика здесь кристальна, и Аристотель вполне точно (как мы можем судить сейчас) пересказывает идеи Анаксимандра. Но до Аристотеля представления о Земле встречались и у других философов. Например, пифагорейцы считали, что Земля имеет форму сферы, а Платон в диалоге «Федон» говорит о размерах Земли, представляя жизнь Афин как теснение на маленьком пространстве[16].

К сожалению, до нас дошли далеко не все труды географов и астрономов того времени. Сведения о развитии географической мысли в Античности сохранились лишь в немногих источниках. Наиболее полные из них – труд Страбона «География», где первые две книги дают обширное представление о географах эпохи эллинизма, и краткий обзор «Очерк географии», принадлежащий Агафемеру, который, вероятно, был современником Страбона. Другой позднеантичный автор – Птолемей, судьба текстов которого была схожа с судьбой работ Платона и Аристотеля: труды этих авторов были переведены с греческого на арабский, а потом – с арабского на латынь в начале XII века. Именно после этого «География» Птолемея стала одним из самых популярных произведений латиноговорящего мира – настоящим бестселлером своего времени.

В общем, греки писали о Земле часто, и не менее часто о ней писали именно философы. Отношения с Землей выстраивались на манер отношений с природой, под которой в Древней Греции понимали почти одушевленный, близкий и упорядоченный космос – место самой жизни, самого существования, не отделенное от человека[17]. Природу воспринимали как все сущее: мир, пространство, сущность человека. Например, в Древней Греции было модным писать поэмы, называя их «О природе». Фрагменты одной такой поэмы дошли до нас в немалом объеме – речь о знаменитой поэме Парменида.

Конечно, Парменид в поэме не пишет о полях, горах и лужайках, вопрос «о природе» для него – это в некоторой степени вопрос об устройстве самого мира или, точнее, бытия. В этой поэме Парменид делает весьма революционный для философии жест: он говорит, что мышление и бытие суть одно и то же. Как пишет современный немецкий мыслитель Петер Слотердайк, «этим изречением мысль совершает тигриный прыжок в открытый центр мира», а сам Парменид «открывает пространство философов как пустой колоссальный простор»[18]. И все это – по линии разговора о природе, изучение которой позволяет найти успокоение в апокалипсисе пространства. В этом контексте нам нужно понимать, что, когда и другие античные философы пишут о Земле (то, что нам интересно в истории геофилософии), это тоже своего рода высказывания и об устройстве всего мира. Будем помнить об этом, а пока посмотрим, как изменятся образы природы и земли в следующую эпоху – в Средневековье.

Средние века. Раннехристианские авторы, а затем и средневековые богословы делали землю частью религиозной доктрины, помещая ее в сакральное пространство так называемой священной географии. Лучший пример, иллюстрирующий подобный взгляд на землю, – это средневековые карты, которые обычно называют mappa mundi. Сама идея таких карт – свидетельство особых отношений средневекового человека с пространством и землей. Эти карты не стремились к географической точности, а отражали религиозное и символическое восприятие мира. Карты типа mappa mundi часто представляли Землю в виде круга, в центре которого располагались Иерусалим или Рим. Карты иллюстрировали не только географические объекты, но и библейские сюжеты, мифических существ и аллегории, сочетая знания античных авторов, библейские тексты и средневековые легенды. Самая известная из дошедших до нас – Херефордская карта мира (около 1300 года) – ярко демонстрирует, как средневековый человек воспринимал устройство Вселенной, объединяя реальные и воображаемые элементы. Поэтому mappa mundi – это, безусловно, нечто большее, чем просто картографический документ эпохи.

Размышления о Земле можно найти и у Отцов Церкви. Например, Василий Великий в «Беседах на Шестоднев» пишет:

Так что не удивляйся, что вовсе не падает земля, занимая естественное для нее положение посреди [вселенной]: необходимо, чтобы она [скорее] оставалась неподвижной, чем смещалась с собственного места, совершая противное своей природе движение[19].

Мы видим здесь отголосок геоцентрической модели мира, которая господствовала еще в Античности. Важную роль в этом объяснении играла идея естественного положения тел: Земля как совокупность тяжелых элементов занимает центральное положение и не требует никакой опоры, чтобы оставаться на месте. Василий Великий развивает эту мысль, адаптируя ее к христианской картине мира. Он утверждает, что Земля не падает и не движется, потому что для нее естественно оставаться в центре. Это положение продиктовано божественным замыслом, а любое движение было бы нарушением этого порядка. «Беседы» Василия – отличный пример того, как представления о Земле могли совмещать воззрения астрономии и физики греческого мира с христианскими догматами.

Августин Блаженный тоже обращался к теме Земли. В тексте «О граде Божием» он пишет об антиподах – жителях другой стороны Земли:

Фигура мира шарообразна и кругла, из этого еще не следует, что та часть земли свободна от воды; да если даже была бы и свободна, из этого отнюдь не следует, что там живут люди[20].

Эти суждения Василия Великого и Августина (и других авторов того времени) объединяют два ключевых момента: во-первых, утверждение о ее сферичности; а во-вторых, геоцентрическую модель, то есть восприятие Земли в качестве центра мироздания. И тут тоже важно учитывать, какими были представления о природе в Средние века.

В средневековом мировоззрении природу воспринимали прежде всего как творение Бога, или, как это называлось, тварный мир. Эта идея основывалась на библейском учении о сотворении мира, где все сущее рассматривали как результат Божьей воли и замысла. Природа не существовала сама по себе и не обладала автономией, как это предполагалось в античной философии, а была полностью подчинена божественному порядку. Поэтому любое явление природы трактовали через призму религиозного смысла: урожай – как проявление Божьей милости; засуху или землетрясение – как наказания за грехи. Мир был наполнен символами, и каждое создание – от горных хребтов до малейшего насекомого – несло в себе скрытый духовный смысл, который человек должен был постичь. Такое восприятие природы сохранялось очень долго – даже когда случилось Лиссабонское землетрясение в 1755 году, по Европе пошел слух, что это наказание за великие грехи, которые совершались в городе (и это при том, что Лиссабон – один из главных религиозных центров Европы).

Однако вместе с восприятием природы как творения существовало и более напряженное отношение к материальному миру. Под влиянием христианского учения о первородном грехе и идей неоплатонизма в Средние века утвердился дуализм духа и плоти. Материальный мир воспринимался как несовершенный и даже греховный, в противовес духовному миру, который считался чистым и возвышенным. Земная природа напоминала о падении человека, о его склонности к соблазнам и слабостям. Поэтому главной задачей было не столько изучение природы ради любопытства или практической пользы, сколько поиск в ней следов высшей мудрости.

Новое время. Ситуация меняется с наступлением эпохи Великих географических открытий и коперниканского переворота, который стал началом научной революции. Характерно, что столь значимый для науки период начался именно с изучения Земли и перехода к гелиоцентрической модели. С одной стороны, это лишило Землю прежнего центрального положения в космологиях и философских учениях, а с другой – сделало ее центром научных споров, часто связанных с более общими и отвлеченными вопросами: о человеке, пространстве, бесконечности и так далее.

Несмотря на то что до появления геологии как отдельной научной дисциплины оставалось более двух столетий, именно с открытий Николая Коперника и первой научной революции начинается размежевание философского и научного взгляда на Землю. Со временем образ ученого принимает знакомые нам черты. Это уже не философ или богослов – у него появляется специализация и конкретный предмет исследования. Несколько веков развития научного знания показывают, что Земля не уходила из поля внимания самых различных авторов: от первых профессиональных картографов до Лейбница с его текстом «Первоземля». История наук о Земле вполне совпадает с историей других естественных наук, вписываясь в их общий контекст развития, а вот с философией начинает совпадать все меньше.

Меняются и отношения с природой. Как мы уже говорили, природу стали рассматривать как упорядоченную и рациональную систему, управляемую универсальными законами. Этот взгляд во многом сформировался под влиянием научной революции и работ Фрэнсиса Бэкона, Рене Декарта и Исаака Ньютона. Природу больше не воспринимали как одухотворенную или мистическую сущность, а понимали как сложный механизм, подчиненный логике и математическим законам. Рациональное восприятие мира стимулировало развитие наук, в частности – физики и механики, в которых природа стала объектом систематического изучения и объяснения. Одновременно с этим природу начали рассматривать как неисчерпаемый ресурс и пространство для освоения. Человек больше не ощущал себя частью гармоничного целого, но видел в природе источник богатств и возможностей. Неслучайно тот же Слотердайк заметил:

…главной идеей Нового времени оказалась идея Магеллана, а не Коперника. Ведь главный факт Нового времени состоит не в том, что Земля вращается вокруг Солнца, а в том, что деньги огибают Землю[21].

Рождается ресурсная история, которая становится возможна после радикальных изменений в отношениях человека и пространства, человека и природы – и, конечно, Земли. Похожие отношения с природой сохраняются и сейчас, несмотря на все попытки экологов изменить ситуацию.

Наше время. Как скажет Бруно Латур, теперь природа мертва – великий Пан умер, и это хорошо. В провокационных словах французского ученого скрыт простой смысл: концепт природы мертв. То есть восприятию, которое мыслит природу как единое беспроблемное целое, нечто простое для понимания и для научного препарирования, пришел конец. Обратимся к цитате Латура:

Когда неистовые экологи с дрожью в голосе восклицают: «Природа скоро умрет», то сами не знают, насколько они правы. Слава Богу, природа умрет. Да, великий Пан умер! После смерти Бога и человека природе тоже пора на покой[22].

Латур фиксирует очень важную для геофилософии вещь: после смерти Бога и человека природе тоже пора на покой… Латур говорит о природе в единичном числе, о Природе с большой буквы – именно она закончилась. Но можно ли сказать, что закончилась и земля? Пожалуй, да, но она закончилась (опять же, как концепт) совсем недавно, когда мы заговорили о нечеловеческой оптике философских исследований и идеи множества природы[23]. Это был конец единичной земли. Теперь ее понимание представлено во множественном виде – и это одна из ключевых точек, с которых начинается разговор о геофилософии в контексте современной мысли.