Предисловие
Это не исповедь.
Не мольба.
Не терапия.
Это просто история того, кто был слишком мягким, чтобы не сломаться.
История того, кто любил – не зная, куда складывать свою любовь, если её не берут.
История человека, которого ты не знал.
Или знал.
Или – читаешь сейчас, как будто бы впервые, хотя тебе давно следовало почувствовать в каждом слове своё отражение.
Но пока – просто слушай.
Не бойся соприкоснуться.
…
Всё было очень тихо.
И всё стало слишком поздно.
Пролог
Я никогда не знал, где заканчивается слово «я».
Я пытался рисовать его на коже.
В запястьях – резкими линиями.
В рёбрах – затаённым дыханием.
В зрачках – отражением чужого лица.
Но каждый раз, когда я смотрел на себя – мне казалось, что я вижу кого-то другого.
Того, кто молчит. Того, кто ждёт.
Того, кто всё ещё надеется, что его заметят, даже если он исчез.
Я не знаю, как лучше начать.
Возможно, с пустоты. С той самой, что появляется между двумя словами, когда ты ждёшь ответа, а он не приходит.
Возможно, со звука: того, как хлопает дверь, когда ты уходишь слишком тихо, чтобы это казалось трагедией.
Или с мысли, что кто-то, где-то в мире однажды прочтёт всё это – и подумает, что знает, о ком я пишу.
Но он ошибётся.
Потому что я не пишу о нём. Я пишу тебе.
Ты читаешь.
Ты здесь.
И ты думаешь, что это письмо предназначалось кому-то другому.
Что ты – просто свидетель. Сторонний, холодный, чуть сочувствующий.
Это удобно. Быть тем, кто наблюдает боль, не проживая её. Быть тем, кому доверяют самое хрупкое – и кто ничего с этим не делает.
Удобно – думать, что ты случайный. Что ты пришёл посмотреть, а не поучаствовать.
Но ведь ты открыл эту книгу.
Ты взял её в руки.
Ты захотел знать.
Ты захотел быть ближе.
Возможно, из жалости.
Возможно, из интереса.
Возможно, потому что сам когда-то любил того, кто не любил тебя.
Или потому, что ты сам был тем, кого так любили – до ломоты, до самоуничтожения.
Мне неважно. Я пишу это не для прощения. Не для понимания. Не для мести.
Я пишу, потому что внутри меня есть голос. Он звучит, даже когда я сплю. Даже когда я смеюсь. Даже когда кажется, что мне лучше.
Этот голос говорит:
«Ты всё ещё там.
Ты всё ещё не ответил.
Ты всё ещё держишь меня в себе, не называя по имени.»
И знаешь что?
Мне не больно. Мне просто страшно,
что ты читаешь – и всё равно…
ничего не делаешь.
I. Фаза тишины
«Когда ещё можно было не понимать»
Глава 1. Ключ
15 марта 20XX
Ты, наверное, думаешь, что я это пишу кому-то другому.
Что ты просто читаешь – случайно, мимоходом, как записку, найденную в чужом кармане.
Что это – история не про тебя.
Но ведь ты держишь это письмо в руках.
Значит, всё не так просто.
Ты читаешь – а значит, ты остался.
Или – ещё не ушёл.
Я сегодня нашёл ключ. Старый, с шершавыми боками, немного ржавый.
Он лежал в коробке с тем, что не открывают: билетами без даты, пуговицами без рубашки, письмами без получателя.
Ключ – без замка. Как сердце, у которого давно отобрали вход.
Я держал его, как держат вещь, в которой есть память.
Не в ней самой – в её невозможности.
Я не помнил, откуда он. Но он был важным. Ты знаешь это чувство?
Когда что-то осталось в тебе, но ты не можешь вспомнить, зачем.
Иногда мне кажется, что ты – и есть этот ключ.
Маленький, незначительный с виду.
Но с весом. С тайной.
С тем ощущением, что внутри тебя зажата дверь, которую лучше было бы не открывать.
Ты никогда не спрашивал:
«Можно войти?»
Ты просто был рядом – и этого хватало.
Ты не трогал меня руками.
Ты трогал присутствием.
Ты был рядом, и потому я не мог дышать.
Ты молчал – и я слышал каждую черту твоего лица.
Я помню момент, когда ты впервые появился в моей жизни.
Ты стоял в лифте, держал кофе, что-то говорил кому-то по телефону.
Я не слушал слова. Я слушал, как ты существуешь.
Ты вошёл, как свет входит в окно – не спрашивая, не обещая остаться.
Сегодня в офисе было шумно.
Коллеги обсуждали проект, спорили о сроках, смеялись.
Кто-то хлопнул меня по плечу – я даже не помню кто.
– Ты в порядке?
– Всё хорошо, – сказал я и улыбнулся.
Улыбка была как ключ, повернутый в пустом замке.
Щелчок – и тишина.
Иногда я думаю, что весь мой мир – это замкнутая система.
Что я хожу по кругу одной и той же комнаты.
Что ты был дверью – но я не знал, как тебя открыть.
Я положил ключ обратно в коробку. На его месте осталась вмятина.
Тяжесть, которая не исчезает, даже если ты уходишь.
Письмо (неотправленное)
Я не знал, от чего ты меня запер.
Может, от себя?
Может, от правды?
А может, я просто держал ключ,
забыв, что дверь ты закрыл сам.
Глава 2. Потолок
16 марта 20XX
Иногда я думаю, что потолок знает обо мне больше, чем ты.
Он видел, как я лежал без сна. Как я застывал посреди ночи, вглядываясь в трещины, будто в рукопись, написанную кем-то, кто умер.
Он знает, где я дышу чаще. Где мне тяжело.
Где я шепчу твоё имя – беззвучно, будто боюсь, что оно сломает меня окончательно.
Сегодня я проснулся в 5:43. Потолок был белый. Чуть серый у углов.
Одна трещина – новая. Она пересекала старую, как чужой след на твоём лице.
Я лежал, не двигаясь.
Тело было тяжёлым, как будто за ночь в него всыпали бетон.
Ты снился мне.
Ты стоял в моей комнате, держал чашку с чаем.
Говорил что-то простое, будничное, как будто всё в порядке.
Но ты был в обуви.
Ты никогда не заходил в мою комнату в обуви.
И я понял: ты – не со мной.
Ты – образ.
Ты – вторжение.
Я остался.
Остался с потолком.
Он – не предаёт.
Он просто есть.
Он не обнимает, не зовёт. Но он – смотрит назад.
Как и ты.
Комната у меня обычная.
Постель на полу, подоконник с книгами, лампа, которая мигает, если дотронуться слишком резко. Я часто думаю, что если бы ты пришёл – ты бы сказал:
«Ты тут как в пещере».
А я бы ответил:
«Это не пещера. Это укрытие».
И хотел бы, чтобы ты остался.
Но ты бы не остался.
Ты – не для остаться.
Ты – для проходить.
Я снова смотрю на потолок.
Одна трещина похожа на линию судьбы.
Прерывистая. Пьяная. Ещё одна – на шрам у меня на колене.
Я ударился в детстве, упал с качели, а мама не заметила.
Сказала: «Ничего, мужик – не реви».
Я запомнил.
С тех пор не реву. Только трескаюсь – изнутри.
Ты когда-нибудь смотрел на потолок так долго, что начинал видеть в нём лица?
Я видел твоё.
Потом – своё.
Потом – пустоту.
Письмо (обрывок)
Мне кажется, ты живёшь вверху.
Там, где нет звука, только свет.
А я всё ещё тут.
Лежу.
Смотрю вверх.
И надеюсь, что ты посмотришь вниз.
Глава 3. Твои руки
18 марта 20XX
Иногда я думаю, что всё, что у меня осталось от тебя – это память о твоих руках.
Не запах, не голос, не взгляд.
Руки.
Как они держали ложку. Как опирались на стол.
Как висели вдоль тела, когда ты был уставшим.
Как однажды легли на мою спину, будто случайно.
Ты не был нежным.
Но и грубым – не был.
Ты просто… не задерживался.
Твои пальцы умели быть точными.
Ты знал, как касаться предметов.
Людей – нет.
Ты тронул меня один раз – неуверенно, скользко, как будто проверяя, можно ли тут стоять.
Я тогда даже не дышал.
Думал: вот, сейчас.
Сейчас начнётся что-то.
Но ты отдёрнул руку.
Сказал:
– Извини.
Я кивнул.
Хотя не было за что извиняться.
Ты не любил прикосновений.
Я привык.
Я стал тенью.
Чтобы не мешать твоей коже быть только твоей.
Иногда мне хотелось просто…
не знаю.
Сидеть рядом.
Быть плечом, к которому можно прислониться.
Быть тёплым местом.
Но ты говорил:
– Не надо. Это мешает.
Я начал запоминать всё, что ты трогаешь.
Бокал.
Своё колено.
Руль.
Губы – свои, не мои.
Ты не дотрагивался до меня, но ты жил в моём теле.
Ты поселился там. Без спроса.
И я не знал, как выселить тебя оттуда.
Был вечер.
Ты попросил одеяло.
Я передал его тебе, наши пальцы встретились.
Ты ничего не сказал, а я сутки потом прокручивал это прикосновение.
Не потому, что оно было особенным.
А потому что оно – было.
Я смотрю на свои руки.
Они не умеют забывать.
Кожа помнит, даже если сердце уже сдалось.
Письмо (скрытое в черновике)
Я не знаю, как тебе сказать:
я не хотел объятий.
Я хотел просто быть на расстоянии руки.
Не как преграда.
Как то, за что можно держаться.
Но ты никогда не держался.
Ты только отпускал.
Теперь, если кто-то трогает меня —
я вздрагиваю.
Не потому, что больно.
Потому что я слишком долго был нетронут.
Глава 4. Как ты вошёл
22 марта 20XX
Я не понял сразу. Не осознал, что в этот момент ты вошёл в мою жизнь.
Я просто стоял в очереди за кофе – и уронил ключи.
Ты поднял их.
Улыбнулся.
Сказал:
– Похоже, ты устал.
Я ничего не ответил. Просто кивнул.
И ты ушёл.
Смешно, да?
Не взгляд, не поцелуй, не фраза, которую потом можно цитировать в романах.
Просто: ты – с ключами в руке.
Я – с замиранием в груди.
И этот момент, который ничем не был, почему-то остался.
Потом мы снова пересеклись.
В лифте.
Ты держал телефон, говорил с кем-то, улыбался. Я стоял рядом и слушал, как ты дышишь.
У меня было ощущение, будто ты не существуешь на самом деле.
Слишком чёткий, слишком собранный, как персонаж, который не бывает настоящим.
Ты пах мятой и улицей. Ты смотрел в экран, но я почувствовал, что ты знаешь: я рядом.
Ты просто – не смотрел.
Я не знаю, почему я пошёл тогда на ту выставку.
Ты упомянул её вскользь:
– Завтра будет прикольная штука, арт какой-то. Придёшь?
Ты даже не смотрел на меня, когда говорил это. Ты говорил в воздух. Но я пошёл.
Там был зал.
Чёрная картина с красной линией посередине.
Всё остальное – пустота.
Я стоял перед ней долго.
Смотритель спросила, не слишком ли я завис.
Я сказал:
– В ней что-то есть.
Она пожал плечами и ушла.
А я стоял.
И думал о тебе.
Ты появился за моей спиной.
– Нашёл себя?
Я не понял – ты про картину или про меня.
Ты улыбнулся, и я сказал:
– Почти.
Ты тронул меня за плечо.
И снова ушёл.
Ты вошёл в мою жизнь, как входят в комнату, где давно не было света.
Без стука.
Без намерения остаться.
Я оставил дверь приоткрытой.
Ты оставил меня в темноте.
Письмо (без конверта)
Ты не сказал: «я пришёл».
Ты просто был рядом.
А потом – исчез.
Как будто не ты вошёл.
А я – вышел из себя.
Глава 5. Слово, которого я боялся
22 марта 20XX
Я не говорил тебе одного слова.
Того самого, которое всё меняет, делает уязвимым, нелепым.
Слово, которое звучит как слабость.
Как проигрыш.
Как приговор.
Я его чувствовал – ещё тогда, когда ты смеялся не со мной.
Когда ты держал свой телефон крепче, чем мою тишину.
Когда ты гладил кота на улице, но меня не трогал даже взглядом.
Это слово – «люблю».
Я боялся его.
Не потому, что оно большое.
Потому что оно просит.
А ты не любил, когда тебя просят.
Ты говорил:
– Не требуй. Не навязывайся.
– Люди сами должны понимать.
Я пытался понять.
Каждый раз, когда ты не отвечал. Когда игнорировал. Когда задерживался с кем-то ещё.
Я молчал.
И молчание стало словом.
Тем, которого я боялся ещё больше.
Иногда я хотел тебе зла.
Правда.
Я представлял, как ты плачешь.
Как тебя тоже не замечают.
Как ты пытаешься дотянуться – а тебя отталкивают.
Я думал: пусть тебе будет так же.
Но сразу же – задыхался от вины.
Ты не обязан был любить меня.
Я знаю.
Я ведь был тебе удобным.
Ты говорил:
– Ты классный. Просто не «мой человек».
Как будто я – вещь, не подходящая под интерьер твоей жизни.
Как будто любовь – это стиль, а не плоть.
Однажды я увидел, как ты улыбаешься ему.
И почувствовал, как в груди что-то скрутилось.
Я подумал:
«Хочу быть им. Или… пусть он исчезнет.»
Это была плохая мысль.
Она пришла быстро.
И осталась.
Я тогда ушёл.
Побрёл домой, медленно, специально, чтобы ты догнал.
Ты не догнал.
Я пришёл и сел на пол в прихожей.
Мокрая обувь.
Тишина.
Одна перчатка потерялась – символизм какой-то, смешно.
Я шептал то слово, но без звука.
Потому что, если сказать – ты не ответишь.
И это убьёт меня.
Письмо (зачёркнутое, но всё ещё читаемое)
Я люблю тебя.
Это не просьба.
Это не жалоба.
Это – просто факт.
Ты не обязан.
Но я обязан был это сказать.
Хотя бы себе.
Хотя бы сейчас.
Глава 6. В комнате, где пахло пылью
26 марта 20XX
В комнате пахло пылью.
Не свежестью, не кофе, не жизнью.
Пылью.
Как будто здесь давно никто не был.
Даже я.
Я хожу, дышу, двигаюсь.
Но не живу.
Я просто… не исчезаю.
Я раньше хотел завести кота. Такого большого и белого. Просто чтобы был кто-то, кто ждёт, кому всё равно, читаю ли я между строк.
Но потом испугался.
Испугался, что он привяжется.
Что я его подведу.
Что однажды он убежит, а я снова останусь – в тишине, где даже шагов нет.
Теперь нет ни кота.
Ни тебя.
Ни даже меня настоящего и стоящего.
Только пыль.
Я заметил, как на подоконнике осела тонкая полоска света.
Она пересекала стекло, книги, мои колени.
Я не двинулся.
Мне хотелось, чтобы она осталась.
Как ты – если бы захотел.
Моя комната маленькая.
Кровать у стены.
Книги в два ряда.
Старый стул, с резной спинкой, на котором ты не сидел.
Половина вещей – пустая декорация.
Рубашка, которую я надел бы, если бы ты вдруг сказал:
«Выходи, я рядом.»
Кружка, в которой ты мог бы пить чай.
Лампа-фонарик у кровати – зачем, если ты никогда не ночевал здесь?
Я пытался пригласить тебя.
В мыслях. В интонациях.
Но ты не слышал.
Или не хотел.
Ты говорил:
– Я не про дом. Я про движение.
А я – про остаться.
Про "здесь".
Про "наконец-то".
Иногда я ложусь и не выключаю свет.
Как будто кто-то должен ещё зайти.
Как будто если будет темно – ты не найдёшь меня.
Иногда включаю музыку, но тихо, как фоновую жизнь.
Я боялся, что, если ты когда-нибудь всё-таки окажешься в этой комнате,
ты скажешь:
– Тебе нужно навести порядок.
А я скажу:
– Я оставлял этот беспорядок, чтобы ты понял – здесь кто-то живёт.
Я пытаюсь жить.
Письмо (оставленное на подоконнике):
Если бы ты когда-нибудь пришёл, я бы показал тебе, как выглядит ожидание.
Оно пахнет пылью.
Оно тёплое, но не греет.
Оно не злится.
Оно просто… остаётся.
Глава 7. Детство, которого не было
28 марта 20XX
Мне всегда казалось, что детство – это то, что бывает у других.
У тех, у кого есть альбом с фотографиями, у кого мама смеётся, у кого есть шкаф, в котором можно прятаться – от игры, а не от страха.
У меня не было шкафа.
Только комната, в которой лучше было не шуметь.
Я не люблю запах табака.
Он въелся в память сильнее, чем имена.
Табак, смешанный с потом.
С кухней, в которой никогда не готовили.
С голосом, который всегда был слишком громким.
И ладонью, которая никогда не была просто ладонью.
Я не помню лицо.
Только силу.
И то, как хотелось исчезнуть.
Однажды я услышал фразу:
– Тебя же не убили. Значит, не ной.
Я тогда замолчал. И не ныл.
И с тех пор – так и не заговорил.
Я не кричал.
Кричать было бессмысленно.
Стены были тонкие.
Но никто не заходил.
Иногда я мечтал, что кто-то постучит.
Что просто скажет:
– Я здесь.
Ты не один.
Но никто не пришёл.
Только потом, много лет спустя, ты.
Ты пришёл, когда я уже знал: молчание спасает.
Когда я уже научился прятать тело – в теле.
Желания – во сне.
Память – в вещах.
Ты пришёл, когда я уже не умел просить.
Ты пришёл – и тоже не спросил.
Я боялся касаний не потому, что ты – не он.
А потому, что я не знал, какие касания бывают ещё.
Ты говорил:
– Не зажимайся. Я ничего плохого не сделаю.
А я внутри хотел закричать:
«А если ты не сделаешь – я не поверю».
Но я просто улыбался.
Ты не знал, что у меня было детство, в котором нельзя было плакать, но можно было молчать вечно.
И я молчал.
Даже когда ты приходил, любил, уходил, отталкивал.
Ты не виноват.
Ты просто пришёл слишком поздно.
Когда я уже стал мебелью.
Стеной. Пыльной гардиной. Игрушечным зайцем за диваном.
Ожиданием без запроса.
Ты не знал, что даже в любви я ждал, что будет больно.
Потому что, если не больно – значит, не по-настоящему.
Письмо (записано на клочке школьной тетради):
Я не умею быть счастливым.
Я умею быть тихим.
Сильным.
Удобным.
Ты говорил:
– Ты сильный, это классно.
А я хотел, чтобы ты увидел:
я стал сильным, потому что никто никогда меня не защищал.
Глава 8. Молчание как доказательство
30 марта 20XX
Ты говорил, что я слишком тихий.
Слишком закрытый.
Что со мной сложно, потому что я «не говорю, что чувствую». Молчу.
А я хотел сказать тебе: я говорил всегда.
Просто не вслух. Просто не так, как ты привык слушать.
Я говорил глазами, когда ты опаздывал и не извинялся.
Я говорил телом, которое напрягалось, когда ты закидывал на меня руку и говорил:
– Да ладно, не дуйся.
Я говорил отсутствием.
И ты называл это пассивной агрессией.
А это была последняя попытка быть понятным без слов.
Ты просил:
– Говори прямо.
А я пытался.
Честно.
Но всякий раз, когда я говорил:
«Мне больно»,
ты отвечал:
«Ты всё слишком воспринимаешь».
Я замолчал не потому, что хотел наказывать.
А потому что ты всё равно не слышал.
Ты не понял: молчание – это не молчание.
Это доказательство.
Что я пытался и устал.
Что я был.
А ты – нет.
Я молчал, когда ты говорил, что всё хорошо.
Хотя я видел – ты уже был не здесь. Далеко, но близко.
Я молчал, когда ты забыл про мой день рождения.
Когда ты сказал, что не хочешь «обязываться».
Когда ты попросил:
– Давай просто не будем это усложнять.
Ты уже тогда всё упростил до пустоты.
Я просто… ушёл внутрь.
Смешно, но ты всегда хотел «искренности».
А когда я был искренним – тебе стало неудобно.
Ты хотел правду?
Вот она:
Я ждал тебя, надеялся.
Я мечтал, чтобы ты задержался.
Я любил. Замолчал. Устал.
Я жив.
Я ещё здесь.
Письмо (неотправленное, но не порванное):
Я молчу не потому, что нечего сказать. Я молчу, потому что ты все равно ничего не услышишь.
Иногда тишина – это не обида.
Это доказательство, что я, несмотря ни на что, всё ещё пытаюсь остаться.
Глава 9. Первый день, когда ты не пришёл
1 апреля 20XX
Я проснулся раньше будильника.
Иногда так бывает – тело знает, что день важный, ещё до того, как разум успел включиться.