Читать онлайн Культ. Выжившая

Глава 1

Запомнить стоит лишь о том,

Что после тьмы всегда светло.

После тех событий прошло достаточно времени. Казалось, Лея смогла оправиться от прошлого и даже найти способ использовать его в своих интересах. Хотя это и сомнительно, ведь тени минувших дней никогда не исчезают бесследно – они скрываются в самых темных углах, терпеливо дожидаясь момента, чтобы напомнить о себе.

Став единственной выжившей жертвой кровавого культа, она мгновенно обрела бешеную популярность. Журналисты толпами преследовали Лею в попытке взять интервью, телевизионщики засыпали звонками и письмами, приглашая в свои шоу. Первое время такой ажиотаж вокруг ее личности пугал настолько, что Лее пришлось переехать и сменить номер телефона, но ее все равно не оставляли в покое. Она сходила с ума, не понимая, как настолько ужасная и страшная история может так интересовать людей, нравиться им и завораживать. Полиция раскрыла имена, лица, мотивы преступников и рассказала о том, что происходило, но люди все равно жаждали услышать все из уст самой жертвы.

Психотерапевт, который помогал Лее справиться с пережитым ужасом, делил людей на три типа. Первые – хищники. Они издеваются, унижают, уничтожают, упиваясь своей властью, социальным положением и наслаждаясь каждой минутой своей жестокости. Их жертвы – сломанные игрушки, теряющие свою привлекательность с каждым новым шрамом, синяком, надломом и отправляемые в утиль, как только в них перестает биться жизнь. Вторые – жертвы. Их место в этом мире предопределено, заключено в рамки и строго прописано в правилах этой жестокой игры. Третьи же, по мнению психотерапевта, самые жестокие и опасные – наблюдатели. Их безучастность – главное оружие, удовольствие, власть. Им не нужно прятаться, убегать или пачкать руки. Наблюдатели не вмешиваются, изучая каждый миг страдания, ловят каждую слезу, запоминают каждый предсмертный крик. Именно представители третьего вида не отпускали Лею, выжившую жертву хищника. Им было жизненно необходимо утолить свою ненасытную жажду жестокости, ужаса и боли.

А ведь и правда, насколько жестоким может оказаться даже самый хороший человек? Эмпатия, сочувствие и сопереживание являются лишь одной из норм, выученных наизусть. Это правило, негласный уговор между всеми существами, наделенными сознанием, позволяющий скрыть их истинную природу – животные инстинкты и жажду власти. Стоит человеку дать полную свободу, как его робость, скромность и эмпатия улетучиваются в считанные минуты, уступая место скрытой жестокости.

Благодаря времени и непрерывной работе над собой Лее удалось побороть панические атаки и всеобъемлющий ужас. Немалую роль сыграл Ян, ее любимый человек. Мысли о нем помогли ей выжить тогда, а его поддержка – справиться со всем и начать жить заново. Когда он предложил написать книгу о тех событиях, Лея сначала отказывалась, но потом поняла, что, возможно, он прав: книга поможет ей примириться с прошлым, а если повезет – угомонить пыл аудитории. Психотерапевт горячо поддержал идею, и спустя несколько месяцев мир увидел кровавую и жуткую историю. Пугающее повествование о глубине человеческой жестокости, безумства и о том, насколько легко люди привыкают даже к самому плохому и страшному, впоследствии не желая расставаться с ужасом. Публика ликовала. Лее это даже начало нравиться – внимание, популярность, восхищение.

Она стала не просто овечкой, сбежавшей из лап волка – Лея стала героем, примером для подражания. Ее история вдохновляла людей, призывала не сдаваться и бороться до последнего. Сотни писем с благодарностью ежедневно приходили на ее электронную почту. Тысячи слов поддержки и сочувствия, исповеди людей, переживших подобный ужас и не знающих, как справиться, но нашедших силы после прочтения ее книги. Но все не может быть гладко. Находились извращенцы, моральные уроды и психопаты, которые желали ей смерти, угрожали расправой или просто откровенно наслаждались, радовались тому, что она пережила это, жалея лишь о столь счастливом для нее конце. Со временем она перестала заходить на свою почту, и письмами стал заниматься Ян. Он отвечал на благодарственные письма, удалял угрозы и изучал приглашения на теле- и радиошоу, выискивая наиболее заманчивые, но почти все приглашения Лея отвергала. Ее отрешенность от мира только подогревала интерес, и приглашений с каждым днем становилось все больше. Но Лея не хотела быть шутом на потеху публике и отзывалась лишь на единичные, стоящие и серьезные интервью.

Ее жизнь шла своим, пусть и перевернутым с ног на голову, чередом. И казалось, что все теперь будет хорошо. Хорошо ровно настолько, насколько это возможно. Она верила в это или хотела верить.

Однажды, во время ужина, телефон Яна завибрировал. Пришло очередное письмо с приглашением на шоу. Ян отложил приборы и решил прочесть. Вечно он так делал – бросал одно дело и принимался за второе, а потом что-нибудь забывал, терял или упускал. Но Лею всегда умиляло его растерянное лицо, когда он отчаянно пытался вспомнить, на чем остановился, или что делал и то, каким сосредоточенно-счастливым он становился, вспомнив и вернувшись к прошлому занятию.

– Слушай, а это интересно, – сказал Ян.

– Что там? – спросила Лея.

– Приглашение на какое-то шоу, – ответил Ян, передавая телефон.

Бегло пробежав глазами письмо, Лея с удивлением отметила, что оно действительно заманчивое. Приглашение на популярное телевизионное шоу «Леденящие душу истории». Несколько раз она даже смотрела эту передачу. Туда приглашают людей, переживших, казалось бы, нереальные события, чтобы они поделились своими историями, опытом. Возможно, она отвергла бы и это приглашение, но шоу имело серьезную репутацию. Однажды туда пришла девушка с трагичной историей о том, как она попала в рабство. Никто не верил ей, ведь пленитель был богат и влиятелен. Но после огласки деньги не смогли его защитить, и правосудие восторжествовало. Однако был один минус – съемки программы, когда это представлялось возможным, проходили в том самом месте, с которым связана история гостя.

Лея никогда не понимала – как можно решиться и снова вернуться в то место, которое едва не лишило тебя жизни или сломало? Как эти люди могут спокойно рассказывать свои истории, находясь в стенах, которые были когда-то для них тюрьмой, грозящей стать последним пристанищем. Она не понимала, но восхищалась их силой и стойкостью. Ужасалась их проникновенным историям и с каждым разом лишь с большей опаской смотрела в лица прохожих.

Перед глазами вновь всплыли красные кирпичные стены темного заброшенного цеха, цепи, клетки, крюки для подвешивания туш, черные ленты конвейеров и лица тех, для кого завод «Красное Знамя» стал последним пристанищем, чьи души навеки застряли среди груд металла и кирпича, заточенные и неупокоенные. Страх снова пробудился, сердце сжалось. Но Лея твердо решила – она примет участие в шоу. Не просто расскажет о мнимых образах, а покажет наглядно, что там происходило, расскажет истории мучителей и тех, кто стал невинными жертвами. Это был шанс почтить их память и хотя бы на мгновение снова подарить им жизнь – пусть и только на словах. Пережить самой тот ужас и отпустить воспоминания, смириться с прошлым и идти дальше, оставив боль и страх далеко позади.

– Нужно дать им ответ. Напиши, что я согласна, – наконец сказала Лея, возвращая телефон.

На следующий день ответ был дан, билеты куплены, номер в гостинице забронирован. Они оба словно пребывали в невесомости. Не верилось, что они возвращаются туда по собственной воле. Ни Лея, ни Ян не чувствовали облегчения, охваченные странным предчувствием вновь надвигающейся угрозы. Как можно добровольно вернуться в место, которое стало символом их самого большого ужаса? Зыбкое равновесие, приобретенное упорным трудом и психотерапией, вновь покидало Лею. Она пыталась убедить себя, что приняла верное решение. Ян чувствовал ее смятение. Он старался не показывать сомнений, хотя сам боялся, что возвращение к призракам прошлого вновь сломает Лею, разобьет на осколки, которые больше никогда не удастся собрать. Но обратного пути не было. Только вперед. К прошлому. В объятия теней, продолжающих жить в стенах из красного кирпича.

Глава 2

Утро выдалось тревожным. Чемоданы наполнялись вещами, паспорта десяток раз доставались из рюкзаков и укладывались назад. Лея и Ян метались из угла в угол, пытаясь ничего не забыть. Заранее составленный список вещей где-то благополучно затерялся, и теперь им приходилось вспоминать пункт за пунктом, нервничая и боясь что-то упустить.

– Проверь паспорта. Главное – паспорта, – в очередной раз сказала Лея, и Ян в очередной раз достал паспорта, показал ей, чтобы она убедилась в том, что они на месте, и сунул обратно.

Поездка на такси до аэропорта казалась мучительно долгой, а посадка лишь усилила напряжение. Оба провели этот путь в полном молчании и не могли нарушить его, погрузившись в переживания.

Самый пугающий момент в перелетах – взлет. Именно тогда происходит самое большое количество авиакатастроф, так, по крайней мере, утверждает статистика. Лея сжала подлокотники с такой силой, что ее пальцы побелели, а суставы хрустнули. Разгон. Отрыв. Облегченный выдох. Выдох, который забрал последние силы и заставил тело обмякнуть. Голова беспомощно склонилась вниз, и она уснула.

Толчок вырвал Лею из сна. Она резко подняла голову, испуганный взгляд метнулся в иллюминатор. Рука Яна рывком отдернула девушку, успокаивающе придавив к спинке сиденья, словно вернув ее в реальность, пробуждая сознание.

– Мы просто приземлились. Наконец-то приземлились, – успокаивающе произнес он.

Разбитые и уставшие, они добрались до гостиницы. Уснули даже не раздевшись и не расправив постель. Просто отключились в неудобных позах, в которых при других обстоятельствах не позволили бы себе уснуть, жалея спину.

В сознании медленно выплывало, вырисовывалось лицо. Его пронзительные синие глаза, которые проникали внутрь и прожигали насквозь, пронизывая тело ледяными иглами. Он смотрел на нее с легкой ухмылкой. В его глазах отражался огонь. Приближаясь, пламя охватывало все вокруг. Обернуться Лея не могла. Не могла увидеть, насколько пламя приблизилось. Она могла уследить за огнем только в глазах напротив. Красные огни становились все больше, все ярче, все сильнее пожирали синеву глаз. Но Лея словно была парализована. И тут она четко ощутила, как язык пламени болезненно лизнул ногу. Боль помогла побороть оцепенение, вырваться и обернуться. Пламя ослепило, безжалостно хлестнуло жаром по лицу и тут… Она проснулась.

Тяжело дыша, покрытая липким холодным потом, она с облегчением осознала, что это был лишь сон. Пугающий, затягивающий, осязаемый, но все же сон. Взгляд метнулся на Яна. Он лежал в паре сантиметров, грудь его плавно вздымалась от спокойного дыхания. Из слегка приоткрытого рта выступала капелька слюны. И этот вид мгновенно вернул ей ощущение безопасности. Лея тихо улыбнулась, глядя на Яна. Его безмятежное лицо словно оберегало ее от навязчивых страхов, от призрачных теней кошмара, еще дрожащих на грани сонного сознания. Она осторожно протянула руку, чтобы коснуться его щеки, и ощущение настоящего, родного тепла окончательно успокоило.

Глава 3

Ян толкнул тяжелую калитку, и она со скрипом приоткрылась. Он обернулся, взглянув на Лею, показывая всем видом, что он рядом и не оставит ее без защиты. Затем взял ее за руку и сделал шаг вперед. Она всегда ценила в нем преданность и желание защитить от любой, даже малейшей угрозы. Дорожила готовностью разделить ее страхи, чувства и переживания, стремлением поддержать ее даже в момент погружения в столь мрачное прошлое.

Старая бетонная дорога, разбитая временем и покрытая паутинками трещин, вела их сквозь густую сосновую рощу. Тишину нарушали лишь скрипы измученных деревьев. Не доносилось ни шорохов животных, ни пения птиц – там, где обычно дикая жизнь бьет ключом, царила тишина. Вымерший, замерший другой мир и единственная дорога, давно заброшенная, но все еще исправно исполняющая свои обязанности и ведущая к месту назначения.

Извилистая дорога от ворот уходила вглубь чащи на два километра, а плотно растущие деревья скрывали завод от любопытных глаз. Путь занял около получаса, и вот лес расступился, открывая перед глазами огромную территорию и величественный комплекс зданий. Монументальные цеха из красного кирпича с окнами почти во всю высоту стен, ржавые, покатые крыши с давно уснувшими дымоходами. В этом месте дорога разветвлялась ко всем трем чудовищным корпусам и складывалась возле массивных ржавых ворот в кольцо. В центре этой кольцевой стояла статуя рабочего со знаменем, потемневшая от времени, покрытая толстым слоем патины, но все еще верно несущая свою агитационную службу. Глядя на эту скульптуру, в голове сразу всплывали знаменитые лозунги советских времен: «Каждый удар молота – удар на благо Родины!». Корпуса соединялись между собой длинными переходами, а над центральным входом по-прежнему красовалась надпись, выложенная таким же красным кирпичом: «Завод Красное Знамя». Лишь некоторые места сохранили следы от бушевавшего когда-то пожара.

Я помню его совсем другим… С потрескавшимися стеклами и черными от копоти стенами. Кто и зачем восстановил это уродливое, мертвое пространство?

Из приоткрытых ворот левого корпуса выскочила девушка с планшетом в одной руке и мобильником в другой. Явно с кем-то ругаясь, она быстро двинулась в сторону Леи и Яна, и уже поравнявшись с ними, сбросила звонок и натянула широкую улыбку, явно заготовленную для деловых встреч.

– А вот и вы, – сказала она, пригласив их жестом следовать за ней. – Начинаем через сорок минут, так что вы вовремя. Я проведу ммм… Лею к визажистам, а вы, молодой человек, посидите рядом с режиссером.

К Лее одновременно ринулась толпа людей: кто-то поправлял прическу, распуская ее локоны, кто-то обрызгивал лаком, кто-то пудрил лицо, чтобы не блестело на камеру. После всех процедур ее усадили на высокий, будто позаимствованный из ближайшего бара стул, и велели ждать.

– Начало через три минуты! – крикнул тот, кого представили режиссером. – Где носит этого заносчивого прохвоста? – крикнул он девушке с мобильником, явно недовольный чьим-то отсутствием.

В цех вошел высокий, подтянутый, смазливый молодой человек на вид лет двадцати семи. Отлично скроенный синий атласный костюм придавал ему деловой, уверенный вид. Уложенные белокурые волосы, слащавая улыбка, мелодичность голоса, четкость речи и уверенность каждого шага сразу выдавали в нем человека, которому легко удается добиться своего. Визажисты быстро подбежали к нему, напудрили лицо, поправили волосы, и он небрежно опустился на стул напротив Леи.

– Три… Два… Один… Начали! – прокричал кто-то из съемочной команды.

– Вы смотрите ваше любимое шоу «Леденящие душу истории»! И сегодня у нас в гостях автор нашумевшего бестселлера и удивительная девушка, пережившая ужасающие события – Лея, – поставленным голосом говорил он, глядя прямо в стеклянный глаз камеры, мгновенно войдя в роль ведущего. – Лея, добро пожаловать. Расскажите нам, что же произошло в этих зловещих стенах? Как вам удалось выбраться? И главное – как вы смогли пережить то, что сломило бы любого?

Свет приглушили, оставляя в центре внимания лишь Лею. Все камеры устремились на нее, фиксируя каждый жест, каждую эмоцию. Волнение разливалось дрожью по телу. Руки похолодели и онемели, а взгляд стал отстраненным и погруженным. Она медленно погружалась в воспоминания дней своего заточения, добровольно заточая себя в клетку под чутким взором призрачных наблюдателей. Выдохнув, она сжала пальцы в кулаки, собираясь с духом, и начала свой рассказ.

Глава 4

Этот отпуск мы планировали целую вечность. Случайно столкнулись три года назад, когда шли, оба уставившись в телефоны. Его зеленые глаза, кудрявые русые волосы и ямочки на щеках в неловкой улыбке тут же влюбили меня в этого парня. Он смущенно извинился и спросил, не знаю ли я, как пройти к выставочному центру, и я тут же сказала, что с радостью проведу его. Уже через секунду я растерялась и горько пожалела о том, что согласилась стать его проводником, ведь на самом деле я совершенно не знала, как туда попасть. Но отступать было нельзя. Мы вместе уставились в открытую на телефоне карту и, едва разобравшись, побрели дворами. Скромный разговор постепенно перерос в увлеченную беседу. Мы шли, вдохновленно разговаривая о литературе и живописи, горячо жестикулируя. И совсем не заметили, как ноги сами привели нас к нужному месту.

– Теперь ты мой компас, – с улыбкой сказал парень.

– Очень рада знакомству. Было интересно пообщаться, – с легкой нотой грусти сказала я.

Видимо, заметив эту едва уловимую грусть и, поняв, с чем она связана, он тут же протянул руку, словно что-то просил. Я с недоумением посмотрела на его ладонь, пытаясь понять, что он имеет в виду этим жестом.

– Дай свой телефон на секунду, – пояснил он.

Я протянула ему телефон, с любопытством наблюдая за его действиями. Он быстро ввел номер, нажал кнопку вызова и тут же сбросил.

– Теперь у тебя есть мой мобильный номер, и если захочешь поговорить, дай знать.

– А если я хочу, чтобы ты первым написал? – с легкой улыбкой сказала я.

– Пару часов я буду очень занят, но, если не получу от тебя сообщение, буду считать, что ты ждешь первого шага от меня, – с ответной улыбкой сказал он, возвращая телефон.

Еще несколько секунд глупо, растерянно и почти по-детски мы смотрели друг на друга, не зная, что теперь делать, а потом, видимо, не найдя лучшего решения, одновременно развернулись и шагнули в противоположные стороны.

Я совсем забыла, куда направлялась. Все мысли безраздельно заполнили изумрудные глаза и небрежно уложенные кудри. Решила зайти в магазин, купила поесть и вернулась домой. За окнами сгустилась тьма. Осенний промозглый вечер, морось стучала по оконному стеклу, свет фонаря пробивался в комнату, а я сидела и изучала его профиль. Только в этот момент поняла, что мы даже не узнали имена друг друга. В социальной сети он подписался именем Ян. В профиле была всего одна фотография. На ней он выглядел очень серьезным – зеленые глаза смотрели прямо перед собой, отражая свет, а кудри были так же неловко уложены.

– У него еще и на подбородке ямочка! Боже, да откуда он такой красивый и милый? – воскликнула я.

Не сумев устоять под напором этих глаз, я тут же написала банальное «здравствуй» и откинула телефон в сторону, в страхе отступить, удалить сообщение и больше не решиться написать.

Казалось, что ожидание длилось вечность. Я пыталась занять себя чем-нибудь, но все буквально валилось из рук. Сердце бешено колотилось в груди, вырываясь наружу. Каждый звук словно усиливал напряжение – дребезжание трамвая за окном, гул компрессора холодильника, шаркающие шаги прохожих по асфальтированным дорожкам за окном. Взглянула на экран – ничего.

А если он не ответит… – тревожное ожидание съедало изнутри.

Экран подсветился, и на нем появилось сообщение: «привет». Я тут же кинулась к телефону, открыла диалог и хотела что-нибудь написать, но мысли радостно плясали в голове, путаясь и сплетаясь, не давая вырвать ни единого слова. С облегчением вздохнула, увидев, что он что-то пишет, и решила просто подождать. Отвечать на полученное сообщение всегда проще. По экрану бегало одно и то же слово: «печатает… печатает… печатает…» и тут сообщение наконец пришло.

– Я очень рад, что ты написала. Сейчас я могу показаться идиотом, но я понял, что не знаю, как тебя зовут. Чем сейчас занимаешься? – написал он.

– Я как раз тоже об этом думала. Меня зовут Лея. Если честно… Я очень ждала твоего сообщения.

Переписка затянулась на всю ночь. Говорили обо всем и ни о чем, будто боялись прервать поток слов. Уже на следующий день я пригласила Яна в гости. Смотрели комедийные фильмы, смеялись, и в тот день я поняла, что не хочу его потерять. Нашлось много общего – мы любили одних и тех же писателей, слушали одинаковую музыку и оба мечтали съездить в отпуск в один город. Спустя всего месяц мы съехались и тогда же решили, что обязаны хоть раз в жизни побывать в Порт-Рогове. Этот край манил нас обоих: великолепные пейзажи, суровые скалы, отвесные обрывы, сменяющиеся густыми хвойными лесами.

Три долгих, напряженных года прошли в постоянной борьбе с финансовыми трудностями и бесконечными завалами на работе то у меня, то у Яна. Приходилось откладывать мечту снова и снова, но наконец мы решились. Купили заранее билеты, забронировали жилье, собрали чемоданы и, полные волнительного предвкушения, отправились в наше сказочное путешествие. Почти трое суток мы провели в пути. Пили литрами ароматный чай из граненых стаканов в старинных подстаканниках, заедая стропвафлями. Вроде бы такой же чай, как и дома, но в поезде и из такой посуды всегда вкуснее, ароматнее и горячее. Перекусами служили бесчисленные крекеры с морской солью и паприкой, а на больших остановках мы успевали прикупить шаурму или пиццу. Время пролетело незаметно, заполненное оживленными разговорами, смехом и музыкой. Железная дорога вела за горизонт, а поезд увозил все дальше от дома, пока за окном, озаренные яркими солнечными лучами, не появились завораживающие пейзажи Порт-Рогове.

Когда мы прибыли и сошли с поезда, не могли поверить, что наконец сделали это. Мечта стала реальностью. Мы стояли переполненные чувствами… и чаем. Казалось, еще мгновение, одно легкое движение, и волшебные ветра Порт-Рогове подхватят нас бережно, ласково, вознесут на небеса, вплетая в эту захватывающую дух сказку.

Эти несколько дней, что нам удалось провести вместе, были по-настоящему потрясающими. Мы почти не спали. Бродили целыми днями по улочкам города, изучая каждый закуток, впитывая каждую деталь атмосферы вокруг. Казалось, мы превратились в маленьких детей, потерявшихся в стране великанов – восторг сменял удивление, а мир вокруг становился бесконечной загадкой, которую хотелось разгадать.

Когда мы нашли смотровую площадку, восторг переполнил нас. Эмоции захлестнули с головой, сердце словно вырывалось из груди, а легкие наполнились хвойно-морским воздухом. Отсюда открывался потрясающий вид на весь город, и только здесь по-настоящему становилось ясно, почему он считается одним из самых удивительных мест на планете. Целый город, выросший на склоне отвесной скалы словно по воле природы. Казалось, что эти старинные домики, узкие улочки, каменные мостовые вот-вот соскользнут вниз и навсегда исчезнут под очередной морской волной. С другой стороны над домами нависал бескрайний хвойный лес, словно огромная зеленая стена, охраняющая город от времени. Порт-Рогове – старинный город, сумевший сохранить свою самобытную культуру и при этом стать современным туристическим центром. Но со смотровой площадки на фоне огромного, бескрайнего леса и моря он казался до удивительного маленьким, нереальным и почти искусственным. В реальность возвращали только дешевые панельки советских времен у самой кромки леса. Они выглядели как уродливый прыщ на прекрасном лице волшебного Порта-Рогове.

Мы наслаждались каждым прожитым днем, словно впервые познавали настоящую радость. Каждый новый рассвет раскрывал перед нами новые удивительные грани города. На утренних рынках яркие краски фруктов и душистых специй смешивались с ароматом свежего хлеба, создавая невидимые нити, тянущиеся к сердцу города. Местные жители, приветливые и искренние, охотно делились своими историями, делая нас частью их мира. Каждая беседа, каждое мгновение создавали атмосферу настоящего волшебства. По вечерам мы исследовали кафе, располагающиеся в старинных домах и хранящие дыхание времени. Наслаждались живой музыкой в парках и пили ароматный кофе. А по ночам любовались ярким небом, усеянным звездами. Мы мечтали однажды остаться тут навсегда, стать маленькой частичкой этого прекрасного, древнего города. Старались накопить как можно больше воспоминаний об этом чудесном месте. Мы предчувствовали, знали, что Порт-Рогове изменит нас навсегда, но даже не могли предположить, насколько.

В один из дней у Яна сильно болела голова, и я впервые вышла на улочки этого, тогда еще сказочного города, одна. Нужно было купить еды, какое-нибудь обезболивающее, и в целом хотелось немного прогуляться, увидеть его в другом свете. Порт-Рогове был погружен в пасмурную меланхолию. Дождь барабанил по крышам и окнам. Я оделась, закинула в рюкзак деньги, зонт и вышла на улицу.

Прогуливаясь в поисках аптеки и магазинчика, я наслаждалась свежестью воздуха, слушая звуки капель, сплетающихся в тонкие струи по водосточным трубам. Мимо меня проносились куда-то спешащие люди с цветными зонтиками, задранными воротниками. Я вдруг ощутила себя частью этого мира, его живой картины, запечатленной в дождливый день. Ноги сами привели меня в парк. Аккуратные лужайки, песчаные дорожки, молодые деревца и красивый пруд так и манили к себе. Я подошла к самой кромке пруда и села на крупный камень, наблюдая за утками, мирно рассекающими сквозь водную гладь.

Словно из ниоткуда появился парень. Высокий, атлетически сложенный, с пронзительными синими глазами. Он остановился рядом со мной и тоже устремил свой взгляд на уток. Безмятежная улыбка озарила его лицо.

– Кажется, что они не применяют никаких усилий и просто дрейфуют на поверхности воды, но на самом деле так забавно гребут своими лапками, – внезапно сказал он.

Его голос звучал мягко, располагающе, окутывая меня странным спокойствием. Люди с таким голосом могли бы заставить тебя сделать что угодно – их слова проникали глубже, чем казалось возможным. Я повернула голову и встретила его взгляд. В синих глазах блеснула игривая искра, словно он мог читать мои мысли. Я не могла отвести глаз от его лица. Его улыбка была заразительной, а слова, вылетающие из уст, казались наполненными какой-то магией, которую невозможно игнорировать. Каждый его жест был уверенным и легким, как будто он всегда знал, как вести себя, чтобы привлечь внимание. Я чувствовала, как сердце начинает биться быстрее, разгоняя по телу смесь любопытства и странной, почти неуместной тревоги.

– Вы ведь не из этих краев? – спросил парень.

– Нет, я приехала сюда в отпуск.

Мы еще немного поговорили о городе, о его жителях. Он рассказал мне о древнем храме, который должен посетить каждый турист, о пещерах с рисунками первобытных людей и о тех местах, которые не значатся в официальных путеводителях. Я поднялась, сказала, что мне пора идти, и успела сделать шаг к выходу… Как вдруг что-то резко обрушилось мне на голову, и мир растворился в темноте.

Не знаю, сколько я пробыла без сознания и как именно это случилось. Очнувшись, я увидела перед глазами ржавые прутья клетки.

Глава 5

Когда я очнулась, моя голова разрывалась от боли, словно по ней с глухим, мерным ритмом бил молот. Тяжелые волны тошноты накатывали, а взгляд беспомощно метался, не в силах сфокусироваться на чем-то конкретном. Паника вспыхнула в груди, и я резко дернулась, пытаясь подняться, но тут же с силой ударилась головой о нечто жесткое над собой. Глухой звук раскатами эха прокатился по окружающему пространству, а тело обмякло и вновь беспомощно рухнуло на пол.

Спустя пару минут я наконец смогла прийти в себя. Темный, бескрайний зал простирался передо мной, его тишину нарушали только отдающиеся эхом глухие капли, падающие где-то вдалеке. Судя по очертаниям, окна были закрыты ржавыми, изъеденными временем металлическими листами, прошитыми сквозными дырами, через которые просачивались тонкие, слабые нити спасительного света, едва разгоняя вязкую темноту. Я поняла, что нахожусь в ловушке, в какой-то клетке. Небольшой, старой, но очень крепкой клетке не больше полуметра на полметра. Мои глаза, уже привыкшие к мраку, начали различать призрачные силуэты таких же клеток. Тяжелые, беспощадные тени промышленных станков застыли в темноте, словно чудовищные стражи заброшенного завода. Конвейер мертвый и неподвижный, словно никогда не служил своей цели. Но особенный ужас охватил меня, когда я заметила два длинных ряда огромных крюков, свисающих под самым потолком, как клыки голодных хищных тварей в ожидании своей жертвы.

Наверное, на такие крюки вешают туши перед разделкой, – мелькнуло в голове, и леденящий страх сжал сердце в стальные тиски.

А затем в мозгу вспыхнуло страшное осознание. Я заперта в клетке, в зловещем, мертвом месте, где воздух пропитан пылью, ржавчиной и ужасом. А что, если эти крюки, когда-то державшие на себе туши перед разделкой, теперь будут держать над землей мое собственное тело, пока какой-то псих будет медленно отрезать от него куски плоти.

Страх затопил сознание вязкой тьмой. Я схватилась за холодные железные прутья и начала бесконтрольно трясти их, срываясь на крик, ударяя в стенки ногами, но они даже не скрипнули. Глухое эхо моего панического дыхания раскатилось по пустому пространству, возвращаясь ко мне усиленным ощущением безысходности. Я отчаянно прижалась к прутьям, но они остались недвижимыми, равнодушными к моему отчаянию. Спустя бесконечно долгие двадцать минут силы окончательно покинули меня, а мучительная, пульсирующая боль в голове вспыхнула с новой силой. Тяжело дыша, обессиленная, я рухнула на спину, впиваясь взглядом в темный потолок. Оставалось только ждать. Рано или поздно он придет. Похититель. Тот, кто решит мою судьбу.

Так, Лея, у нас с тобой три варианта. Первый – он просто тебя убьет. Вариант, конечно, не самый лучший, но, возможно, он сделает это быстро и ты не будешь мучиться. Второй – он будет требовать выкуп. Этот вариант уже получше, но все зависит от того, какую сумму он попросит и сколько даст времени. Третий – этот психопат будет издеваться над тобой мучительно и долго, пока ты сама не попросишь убить тебя. М-да уж… В любом случае наши с тобой дела плохи. Безумно плохи.

Я сама не заметила, как провалилась в сон. Не знаю, сколько я спала, но когда раскрыла глаза, сразу подметила, что солнечных лучей стало меньше; их тусклый, дрожащий свет слабо пробивался через дыры. Наверное, там, за окном, закат – прощальный и безмолвный. Красный круг солнца погружается за темные силуэты деревьев, поджигая своими алыми лучами верхушки. На короткое мгновение я представила этот мир снаружи – живой, свободный.

Головная боль уже совсем исчезла, оставив только напряжение. Глаза полностью адаптировались к темноте и теперь с поразительной ясностью выхватывали все новые детали. Теперь я могла разглядеть больше. На полу, среди пятен ржавчины и пыли, валялись какие-то обрывки старой, выцветшей бумаги с неразборчивыми символами, будто следы давно забытой истории этого места. Возле одного из массивных станков темнела разорванная ткань. На крюках под потолком кое-где виднелись темные подтеки, уже давно засохшие, но от них веяло чем-то зловещим. Казалось, что я слышу каждую крошечную вибрацию пространства, каждый едва уловимый звук, будто темнота сама нашептывала мне свои тайны. Где-то вдали слышались шаги – медленные, настороженные, голоса – тихие, приглушенные, и лязганье цепей, от которого по коже прокатилась ледяная дрожь.

Ну что же, ты тут не одна, дорогая моя. Значит, скоро тебя посетят. Судя по звукам, тебе предстоит беседа с несколькими гостями.

Опершись на ослабевшие руки, я с трудом подтянула свое тело и села, прислонившись спиной к ледяным прутьям клетки. Пульсация крови в затекших ногах отозвалась сотней иголок, впивающихся в кожу, но это было ничто по сравнению с тем ощущением, что мир вокруг замер в тревожном ожидании. Я замерла, напряженно вслушиваясь. Где-то далеко, за пределами моего заточения, жизнь продолжала свое бесстрастное течение. Когда солнце окончательно село за горизонт, уступая ночи, неспешные шаги начали становиться все громче и громче.

Там точно несколько людей. Двое или даже трое. Они идут сюда. Соберись!

Стоило мне об этом подумать, как в дверном проеме показались силуэты троих людей. Раздался звонкий щелчок выключателя, и под высоким потолком замигали тусклые лампы, постепенно освещая все пространство. Глаза, уже отвыкшие от света, резко заболели и покрылись пеленой слез. Я зажмурилась, отступая на секунду в темноту, но от этого было не легче – все вокруг теперь казалось расплывчатым, призрачным.

Эти трое, без лишней спешки, шаг за шагом приблизились к моей клетке. Несколько минут они молча стояли передо мной, словно специально выжидали, давая мне время вернуть четкость зрения и оценить их, рассмотреть каждую черту, каждую деталь. Тишина висела между нами, напряженная и давящая, как будто само пространство застыло в ожидании. Я чувствовала их взгляды – холодные, внимательные, изучающие.

Первой, кого я увидела, была невысокая, худощавая девушка с пепельно-серыми волосами, собранными в небрежный, тугой хвост. Ее безумный, пронзительный взгляд буравил меня, словно пытался проникнуть под кожу, вывернуть душу наизнанку. Губы едва заметно дрожали, но не от страха – скорее от нетерпения. Казалось, что она готова разорвать меня на части, выпотрошить без колебаний, без сожалений, но что-то невидимое держало ее, словно поводок, натянутый до предела.

Через секунду мой взгляд резко метнулся на второго гостя – высокого, широкоплечего мужчину, чья фигура казалась тяжеловесной, непоколебимой, словно высеченной из камня. Он будто сошел с картинок про скандинавских лесорубов или викингов. Рыжие волосы, как дикий огонь, ниспадали на массивные плечи, пышная борода и усы мягко прикрывали тонкую полоску губ, делая его лицо нечитаемым, скрытым под тяжестью густой растительности.

Непробиваемый, – подумала я, глядя на него.

– Пить хочешь? – спросил третий.

Худощавый парнишка с небрежно собранными в хвостик блондинистыми волосами. Его кожа была далеко не идеальной – шероховатая, с явными проблемами в виде угревой сыпи и красных пятен раздражения. Но когда я перехватила его взгляд, что-то внутри дрогнуло – глаза его оказались на удивление добрыми, глубокими, чувственными, полными чего-то живого, настоящего. Ни злобы, ни холодного расчета – только странная, смутная искра, едва заметная, но от нее веяло теплом.

– Хочу… – едва выдавила я.

Лесоруб молча протянул мне бутылку воды. Не раздумывая ни секунды, я вцепилась в нее, быстро открутила крышку и начала жадно пить. Вода оказалась холодной, резкой, обжигающей горло, но мне было все равно – жажда перекрывала все остальное. Я давилась, захлебывалась, жидкость стекала по подбородку. За несколько коротких секунд бутылка опустела, а я тяжело выдохнула, чувствуя, как меня обволакивает слабость.

– Сейчас мы откроем дверцу. Ты должна выйти и проследовать с нами. Если попробуешь убежать или напасть на кого-то из нас, мы тебя убьем. Ты поняла? – сказала хищница.

Я медленно качнула головой, показывая безмолвное согласие. Лесоруб без лишних слов достал из кармана увесистый ключ и со скрежетом снял замок с дверцы клетки. Повинуясь их требованиям, я осторожно, с дрожью вытащила свое тело из плена тесных, холодных прутьев. Как только мои ноги коснулись земли, их пронзили острые иглы боли – затекшие мышцы судорожно протестовали, отказываясь повиноваться.

– Оденься, – сказал лесоруб, протягивая мне аккуратно сложенный белый комплект одежды.

Я медленно натянула хлопчатобумажные брюки и рубашку. Это одеяние было больше похоже на какой-то хирургический костюм: отлично выглаженный, кристально белый и идеально подобранный по размеру.

Шаг. Глухой, осторожный, дрожащий. Затем еще один. Мы медленно прошли вперед, возвращаясь к мрачному проему, из которого они появились. Темнота за его границей была пугающе плотной, словно скрывала что-то за завесой тени.

За проемом оказался длинный, вытянутый застекленный коридор, его пыльные стекла тускло отражали редкие всполохи света, пробивающегося сквозь трещины. Пройдя его, мы вошли в огромное, гулкое помещение, которое явно служило центром всего комплекса – административным ядром, теперь погребенным под слоями пыли и времени. Коридоры тянулись вглубь комплекса, уходя в темные повороты, словно бесконечные щупальца старого, вымершего организма. Их стены были покрыты слоем пыли и пятнами сырости, местами потрескавшиеся, местами испещренные следами времени – царапинами, облупившейся краской, темными потеками на бетоне. Пол застилал слой мусора, обрывки бумаги, осколки стекла, куски металла, запутавшиеся в густых нитях паутины, как следы давно исчезнувших людей. В углах скопилась мертвая тишина, лишь редкие капли воды, падающие из неизвестного источника, разрезали воздух глухими ударами. Лампы, мерцающие под потолком, освещали пространство рывками, тускло, словно из последних сил. Тени, отбрасываемые дрожащим светом, двигались, ползли по стенам, создавая ощущение живого, наблюдающего за каждым шагом пространства. Закрытые двери кабинетов стояли ровными рядами, немыми стражами этой заброшенной тюрьмы. Их потертые, потрескавшиеся поверхности казались словно запертыми обещаниями прошлого – тайнами, которые ждали своего часа. В центре корпуса черным громоздким силуэтом возвышался старый, обветшалый, давно не работающий лифт. Перед ним серо-бетонной спиралью тянулась лестница, ведущая на неразгаданные верхние этажи.

Наша процессия двинулась вперед. Коридоры тянулись бесконечно, их стены были потрескавшимися, покрытыми пятнами сырости, будто само время пыталось стереть следы прошлого. По бокам висели советские агитационные плакаты – выцветшие, истлевшие, с облупившейся краской, но все еще цепляющиеся за свое место в истории. Лозунги на них были едва читаемыми, слова расплылись от времени, но все же угадывались: призывы к труду, дисциплине, верности идеалам. Тени от мерцающих ламп плавали по стенам, оживляя забытые плакаты, словно они вновь пытались заговорить, вновь выполнить свою задачу – вдохновлять, направлять, командовать. Мы петляли темными лабиринтами, сворачивая то в одну сторону, то в другую, а я старалась разглядеть как можно больше деталей. На полу, среди мусора и пыли, валялся смятый, пожелтевший план эвакуации. Когда я склонилась над ним и провела взглядом по сложным схемам коридоров, я поняла – это здание огромно, куда больше, чем казалось на первый взгляд. Многоэтажные блоки, длинные переходы, сектора, обозначенные разными символами. Казалось, что это место некогда кипело жизнью, но теперь превратилось в каменный лабиринт, погребенный под слоями забвения. Рассмотреть план детальнее мне не дали, ткнув в бок и указывая куда-то пальцем.

– Видишь свет? Тебе туда, – сказал худощавый.

Я сделала шаг, но они так и остались на месте, не последовав за мной. В воздухе висело молчание, густое, почти ощутимое. На секунду я остановилась, но, почувствовав их пристальные взгляды, холодные и непроницаемые, двинулась дальше.

Что за дверью? Там кто-то еще? И почему они не пошли со мной? – мысли перемешались с нарастающим напряжением.

Помедлив несколько секунд, я нервно взялась за гладкую, прохладную дверную ручку, почувствовала, как металл дрожит под пальцами. Стараясь дышать ровно, я повернула ее и осторожно шагнула в кабинет, залитый резким, неестественно ярким светом.

Глава 6

Свет снова ослепил меня. Инстинктивно зажмурившись, я почувствовала резкую боль в глазах. Несколько мгновений и они начали привыкать к яркости. Осторожно приоткрыв веки, я окинула взглядом пространство перед собой.

Передо мной раскинулся огромный кабинет, пропитанный атмосферой былого величия. В прошлом, вероятно, он принадлежал директору этого предприятия. Несмотря на запустение, в воздухе все еще витало ощущение власти и значимости. Возле правой стены стоял большой мягкий диван, приглашая своим уютом. Его теплый коричневый оттенок гармонично сочетался с рассеянным светом небольшого торшера, стоявшего рядом. Я тут же поймала себя на мысли: как же сильно мне хотелось просто рухнуть на этот диван и проспать не меньше суток. Рядом с диваном лежал красный пушистый коврик, приятно контрастируя с общим строгим интерьером. На нем беспорядочно разбросаны книги, будто кто-то совсем недавно перечитывал их, оставляя страницы раскрытыми.

Взгляд метнулся дальше. В самом центре кабинета расположился массивный деревянный письменный стол, потемневший от времени, с тонкой паутинкой трещин на лакированной поверхности. На нем стояла небольшая настольная лампа глубокого красного цвета, оттенком повторяя пушистый ковер у дивана. Ее тусклый свет мягко рассеивал тени, добавляя комнате еще больше загадочности. Перед столом выстроились две простенькие табуретки, скромные и явно не предназначенные для долгого сидения. Они, должно быть, служили местом для визитеров, вынужденных коротать минуты в напряжении перед тем, кто занимал главенствующую позицию. За столом возвышался предмет, который сложно было назвать просто креслом – это был настоящий резной трон, массивный, с тяжеловесными узорами на подлокотниках. Перед столом лежал еще один пушистый ковер, но значительно большего размера, покрывая большую часть пола. Уже заметно потрепанный, но все еще сохраняющий свой благородный цвет и мягкость, добавляющий уюта в атмосферу этого величественного, но холодного кабинета.

Кто-то явно питает слабость кроваво-алым оттенкам, – подумалось мне.

Взгляд плавно скользнул к левой стене, и я непроизвольно задержала дыхание.

Вот это библиотека!

Вдоль стены возвышался огромный книжный шкаф. Его массивные полки ломились от сотен книг: от классики до современных авторов. Художественные тома плавно перетекали в научные труды, а те, в свою очередь, уступали место философским размышлениям. Мой взгляд скользил по корешкам, пробегая названия, пока не остановился на одном – черном томике с золотыми буквами, уверенно гласящими: «Библия».

Забавно видеть здесь Библию, – промелькнула мысль, вызывая легкую усмешку. Она казалась неожиданным элементом среди всего этого собрания, будто оставленная кем-то для усыпления бдительности.

– Присаживайся, – раздался мягкий и до боли знакомый голос за спиной.

Я вздрогнула, ледяной укол пробежал по позвоночнику, заставив сердце сбиться с ритма. Медленно обернувшись, я встретила взгляд атлетичного, высокого парня с пронзительными синими глазами. Воспоминание больно ударило в голове.

Это ведь он подошел ко мне тогда возле пруда… Неужели это его рук дело?

Повинуясь приказу, я прошла к столу и села на одну из паршивых, неудобных табуреток. Она жалобно скрипнула под моим весом. Парень обошел стол уверенным, размеренным шагом и плавно опустился на трон. Несколько минут он внимательно изучал мое лицо, словно пытаясь разобрать слои мыслей, страхов и скрытых желаний. Его взгляд был не просто пристальным – он был проникающим, почти вызывающим.

– Меня зовут Ярослав, – сказал он мягким и успокаивающим голосом, все так же пристально всматриваясь в мое лицо. – Может, ты хочешь что-нибудь спросить?

Его губы едва заметно дрогнули, приподнимаясь в легкой улыбке. Наверное, он развеселился тем, как мое лицо исказила гримаса непонимания и изумления.

– Ты можешь спросить что угодно и получишь честный ответ, – настаивал он, его голос звучал уверенно, даже слегка вызывающе.

– Кто ты? – на удивление твердо сказала я, стараясь не показывать своего страха.

– Я поражен.

– Чем?

– Обычно первым делом люди, сидящие на твоем месте, спрашивают, убью ли я их, – Ярослав медленно склонил голову набок, улыбаясь уже куда более открыто, будто все это шутка или странный розыгрыш, но голос его оставался серьезным.

Я наблюдала за его лицом, за тем, как менялась его мимика, за едва заметными движениями бровей, уголков губ. Передо мной сидел поразительно красивый мужчина – с четко очерченными чертами, словно его лицо было вырезано из мрамора лучшими мастерами, желающими показать истинное совершенство. Насыщенные синие глаза проникали глубоко внутрь, вызывая ощущение, будто он читает меня, просматривает мысли, раскладывает их по полочкам. Его мягкий баритон внушал спокойствие, вкрадчиво проникал внутрь, располагая и… сбивая с толку одновременно. Я невольно ощутила странное желание провести ладонью по его коротко стриженным русым волосам. Они выглядели жесткими на ощупь, но в свете лампы отливали теплым золотом. Аккуратная ямочка на подбородке, выразительные скулы – все в нем казалось идеальным, но не искусственным, а пугающе настоящим. Темно-серая водолазка плотно облегала его тело, подчеркивая сильные плечи и развитую грудную клетку, словно сама хотела намекнуть – этот человек опасен, но невероятно привлекателен.

Ярослав положил руки на стол, скрестив пальцы. Он выражал абсолютное спокойствие. Каждое его движение было неспешным, размеренным, будто он контролировал не только свои жесты, но и сам ход событий. Создавалось жуткое впечатление, будто подобные встречи для него – лишь часть привычной игры. Он знал, что делать, знал, что говорить. И от этого становилось по-настоящему тревожно.

– Как я уже сказал, меня зовут Ярослав. Те, с кем ты уже успела немного познакомиться – мои друзья.

– Лесоруб, хищница и подлиза? – перебила я его и тут же замялась, поразившись своей безрассудной смелости.

Парень метнул в мою сторону короткий взгляд и вдруг рассмеялся – искренне, легко, почти добродушно.

– Да, они самые, – смеясь, продолжил Ярослав. – Удивительно точно подобраны прозвища, кстати. Ну а я обычный человек, который устал от грехов этого мира.

– Значит, вы хотите как-то повлиять на строй мира?

– Да, ты правильно поняла. И со временем ты поймешь наш замысел.

– Кто эти трое?

– Тот, кого ты назвала лесорубом – Александр. Ты знаешь, что значит его имя? – сказал он, открыв ящик стола и достав небольшую книжку. – Его имя означает «защитник». Уж поверь, его смелости и напору нет равных.

Ярослав неторопливо открыл следующую страницу книги, взгляд его был сосредоточен, но при этом совершенно спокойный, будто он давно привык находить глубинные смыслы там, где другие видят только поверхности. Я догадалась – он записывает характеры всех, кто его окружает, превращая людей в символы и знаки.

Видимо он во всем ищет скрытые символы и знаки, как какой-нибудь безумец, возомнивший себя Богом.

– Хищница, как ты ее назвала, – Виктория. Тут все просто, – он лениво перевел взгляд с книги на меня. – Она – победа. Безумная, властная. Вспыхивает за долю секунды, так что будь с ней поосторожнее. Я сам лишь недавно обуздал ее вспыльчивый нрав, – сказал Ярослав, подмигнув мне. – А подлизой ты назвала Павла. Самого юного, но безмерно талантливого моего компаньона. Скромность – его главная черта.

– Но ведь его имя значит «незначительный»?

– Откуда знаешь?

– Так звали друга. Он был повернут на теме астрологии, хиромантии, таро и всего, что с этим связано. Вечно рассказывал то о значении имен, то о роли линий на ладонях на судьбу и тому подобном.

Ярослав бросил пронзительный взгляд на мое лицо, уголки его губ поднялись, но он ничего не сказал. Я нахмурилась, взгляд невольно опустился к его рукам, словно они хранили еще больше тайн, чем его слова.

– Я знаю, что твое имя означает мудрый, сильный и яркий. И это очень заметно. Мне понятно, что большую роль для тебя играет символизм имен…

– Ты нравишься мне все больше. Жаль, что ты не повстречалась мне раньше, – перебив, сказал парень.

Он углубился в поиски чего-то в книге, листая страницы методично, не спеша. Несколько минут в кабинете царила тишина, прерываемая лишь шелестом бумаги.

– Так… А ты у нас Лея, – опустил глаза в книгу, задержавшись на строках. Его голос стал чуть ниже, мягче, словно он изучал не просто буквы, а самого человека перед собой. – По значению: овца, антилопа, голубоглазая. По характеру: резкая, упрямая, непредсказуемая.

Ярослав резким движением захлопнул книжку. Его взгляд снова остановился на мне – изучающий, наполненный едва скрываемой опасностью.

– Я вынужден закончить наш разговор, – сказал он спокойно, но в голосе чувствовалась тень задумчивости. – Безотлагательные дела. Но мы еще успеем вдоволь поговорить.

– Ответь на последний вопрос – зачем я тут? – сказала я и инстинктивно поежилась, чувствуя, что ответ мне не понравится.

Ярослав медленно встал из-за стола и прошел за мою спину. Его движения были плавными, четко выверенными, заранее продуманными. Он шагнул ближе, и прежде чем я успела среагировать, его горячие ладони легли на мои плечи. Я вздрогнула, но осталась на месте. Он наклонился, и его голова оказалась рядом с моей. Слишком близко. И мурашки пробежали по коже.

– Ты станешь частью великого замысла, – тихо, почти бархатно прозвучали слова у самого уха. – Поможешь создать новый, лучший мир. Благодаря тебе наш мир словно птица феникс сгорит и возродится из пепла новым, великим и прекрасным.

Сказав это, Ярослав медленно выпрямился, его пальцы еще мгновение оставались на моих плечах, а затем так же плавно скользнули вниз, оставляя после себя неясное ощущение тревоги. Он не спеша направился к выходу, его шаги звучали ровно, словно он был уверен, что я ничего не сделаю, не брошусь на него, не попытаюсь сбежать.

– Я возлагаю на тебя великие надежды, Лея.

Дверь закрылась, оставив меня в гнетущем одиночестве. Тело обмякло, не слушалось, будто все силы утекли вместе с его уходом.

Он псих. Законченный психопат. Но стоит признать, говорит он красиво – как священник для своей паствы. Милая моя, мы с тобой в полной заднице. Этот Ярослав не отпустит тебя. Договориться с ним – невозможно. Скорее он уговорит тебя пустить самой себе пулю в лоб» – мои мысли взрывались резкими обрывками анализа, но ни один не давал ответ, только хранили холодный ужас в груди. Анализируй… Думай… Что же делать…?

Внутренний монолог прервал скрип двери. Я резко повернула голову. В проеме стоял подлиза – Павел. Щуплый мальчишка, сгорбившийся, будто потерянный. Его невинные глаза цеплялись за меня, как за последнюю точку опоры.

Павел, значит… Наверное, ты был самой легкой его добычей.

Поднявшись со стула, я подошла к нему. Нутро подсказывало, что мне нужно следовать за ним, и оставалось лишь молиться о том, что наш путь не ведет назад в ту клетку.

Павел резко повернулся, будто что-то внутри него требовало спешки. Не говоря ни слова, он быстрым шагом направился вперед по коридору. Я подавила мгновенное желание спросить, куда мы идем – знала, что ответа не будет. Мы повернули к лестнице, и на миг страх возвращения в клетку ослабел. Но тут же сменился новым страхом – не попаду ли я в место, куда более жуткое? Проходя мимо одного из кабинетов, я заметила, что его дверь приоткрыта, и немного замедлилась, пытаясь рассмотреть, что же там внутри. Глаза уловили три или четыре мелькающих силуэта – тени, движущиеся в кабинете. Павел не остановился, и я, словно оторванная от размышлений, снова пошла следом.

Широкая бетонная лестница устремлялась вверх, плавно огибая шахту лифта. Судя по количеству пролетов, здание вмещало не более пяти этажей. Я замедлила шаг, непроизвольно задержавшись у лифта, который сразу привлек внимание. Вместо привычных дверей его охватывали кованные решетки – тяжелые, массивные, словно тюремная ограда, но не пугающие, а завораживающие. Металлические прутья переплетались в причудливые узоры, образуя странные, почти гипнотические линии, словно кто-то вложил в них скрытый смысл. Даже ржавчина не уродовала лифт, а наоборот – придавала ему особый шарм, превращая его в реликвию прошлого, хранящую в себе что-то важное. Шахта лифта повторяла ту же паутину узоров, уходя вверх в темноту. Внутри смутно виднелись истертые остатки красного коврового покрытия, потерянные во времени, но все еще сохранившие отголоски былой роскоши. На одной из стенок неуместно расположилась панель с позолоченными кнопками, блестящими, но словно чужеродными. Рядом с ними ждали два рычага, назначение которых оставалось неизвестным, но почему-то ощущалось важным.

Мы медленно поднялись на третий этаж. В разные стороны расползался темный лабиринт коридоров. Обстановка этого этажа угнетала еще сильнее. Если первый этаж казался приведенным в порядок, хоть на полу и валялся мусор, но дыры в стенах были заботливо зашпаклеваны, новые двери плотно закрыты, будто кто-то пытался вдохнуть в него новую жизнь, то третий возвращал нас в реальность – в руины, в заброшенное прошлое. Двери выглядели шатко, словно простое прикосновение могло выбить их из равновесия, а некоторые и вовсе отсутствовали, демонстрируя пустое нутро кабинетов. Под ногами скрипели прогнившие половицы, а осколки стекла хрустели под весом шагов. Местами с потолка свисали оборванные провода, дрожащие от едва заметного движения воздуха, словно напоминая, что здесь когда-то бурлила жизнь. Павел шел вперед, ведя меня все глубже в темноту коридоров. Каждый шаг казался шагом в неизвестность, и обстановка становилась только хуже.

За очередным поворотом я увидела свое новое пристанище. Несколько кабинетов с плотно закрытыми металлическими дверями, которые явно установили тут совсем недавно. Они выглядели массивно, непреклонно, словно сейфовые двери из банковского хранилища – толстые, тяжелые, встроенные в обветшалые, ободранные стены, казались чужеродными.

Интересно, а в тюрьмах такие же двери или даже преступников охраняют попроще?

Павел приблизился к дальней двери, достал из кармана увесистую связку ключей и уставился на меня, призывая подойти. Я замерла, чувствуя, как что-то внутри кричит, моля меня не следовать за ним, не делать этот шаг. Но, несмотря ни на что, я знала, что должна была это сделать.

Стоит переступить порог и со свободой можно распрощаться навсегда.

Осознание всего ужаса сложившейся ситуации нахлынуло внезапно, как ледяная волна, окатившая меня с головы до ног. Ком тревоги поднялся к горлу, перекрывая свободный доступ воздуха. Спина покрылась липким, холодным потом, а по рукам и ногам прошел неприятный разряд мурашек. Я смотрела на эту массивную дверь, не в силах пошевелиться, пока все напряжение, скопившееся в теле, не ушло резко, будто кто-то щелкнул выключателем. В глазах помутилось, затем все поплыло, как смазанный мазок на картине. Ноги подкосились, а тело, отчаянно пытаясь вдохнуть, вдруг потеряло способность дышать. Легкие будто отказались принимать кислород, а мир перед глазами начал распадаться на темные пятна. Я поняла, что падаю.

Я, как рыба, выброшенная на берег… – подумалось мне за секунду до того, как я рухнула.

Открыв глаза, я сразу поняла, что нахожусь по ту сторону зловещей двери. И я тут не одна.

Несколько минут я смотрела в облезлый потолок. Слой за слоем штукатурка свисала с него, словно старая, облупившаяся кожа. В разные стороны расползалась паутина глубоких трещин, будто здание само по себе медленно рассыпалось на части. В центре красовалась массивная люминесцентная лампа, излучающая ослепляющий белый свет. Она была слишком яркой, слишком холодной, казалось, что комната создана специально для пытки светом.

Я попробовала пошевелиться – и ноющая боль в спине тут же дала о себе знать. Наверное, я слишком долго лежала на металлической койке, больше похожей на тюремную, чем на что-то предназначенное для отдыха. Опираясь на дрожащие руки, я подтянула тело вверх, спустила ноги вниз и, наконец, села, принявшись разглядывать свое новое пристанище.

Догадки оказались верны. Я не была тут одна. На меня уставились три пары глаз. Три таких же, как и я, ничего не понимающих, испуганных девушки. Они сидели на своих койках, изучающе разглядывая меня, но никто не решался нарушить молчание. Несколько долгих минут мы просто смотрели друг на друга, пытаясь найти ответы в чужих взглядах. Пока одна из них, наконец, не решилась сказать первые слова.

– Как тебя зовут?

– Лея.

– А меня Аня, – сказала она, улыбнувшись.

Передо мной была пышная, краснощекая девушка с красивыми голубыми глазами и русыми волосами, мягко ложившимися на плечи. Классическая славянская внешность – словно сошедшая со страниц древних сказок. Ее улыбка внушала доверие, дарила утешение, а в глазах горел живой огонек – искренний, теплый. Голос был мягким, мелодичным, дополняя ее образ, словно последняя нота в гармонии. Сразу стало ясно: она – светлый, добрый человек. Человек, на лицо которого пала тень отчаяния, боли, страха и усталости, которые она изо всех сил пыталась скрыть.

– Та малютка – Маша, – сказала она, указывая пальцем на одну из девушек.

Я проследила за движением ее руки и увидела девочку, на вид не старше четырнадцати лет. Рыжие волосы легкой волной спускались на ее острые плечи, оттеняя ее бледную кожу, усеянную веснушками. Ее детские серые глаза были наполнены добром, но в них затаилась усталость, будто она слишком рано узнала, что такое страх. Кое-где на ее хрупком теле виднелись остатки синяков, царапин и порезов. В голову тут же закралась мысль: «Неужели эти сволочи издеваются над ребенком?»

– Это Вера, – продолжила Аня, переводя палец на другую девушку.

Я посмотрела на нее. Передо мной была очень красивая девушка, примерно моего возраста. Пышная белоснежная коса спадала почти до самых колен, а изумрудные глаза блестели, словно драгоценные камни в полумраке комнаты. Тонкая длинная, даже скорее лебединая шея, бледная кожа, точеные черты лица – она выглядела словно статуэтка.

Теперь нас четверо. Четыре ни в чем неповинные девушки в плену, и ни одна из нас даже не представляет, какие испытания подготовила для нас эта жизнь.

– Вы знаете, кто эти люди? – спросила я.

– Нет, – сказала Аня, покачав головой. – Они почти не говорят с нами. Иногда одну из нас забирают и ведут к Ярославу на беседу. Мы между собой окрестили эти беседы «проповедями». Он говорит о том, как этот мир прогнил, и как в этом виноваты мы все. Задает странные вопросы, словно это лекция по философии, но в его словах скрыто нечто большее. А потом нас снова приводят сюда.

– Постой, то есть вы сразу оказались в этой комнате?

– Да. Первой тут оказалась Маша. Потом тут проснулась я. Маша сказала, что меня принес здоровяк и положил на эту койку. Около недели назад тут появилась Вера, а сегодня притащили тебя.

– И сколько ты тут находишься? – спросила я у Маши.

– Я не знаю. Долго. Время спуталось, дни смешались. Может… несколько месяцев.

Я замолчала, опустив голову, внутренний холод окутал мысли. Зачем эта странная группа людей похитила нас? Почему они держат нас здесь? И самое главное – сколько еще это будет продолжаться? Если бы они были просто маньяками, эти девушки давно бы исчезли. Но они здесь. Что-то мешало мне поверить в худшее, но в то же время… В голове метались беспокойные, хаотичные мысли, как листья в бурном вихре. С одной стороны, я искренне верила в то, что мы обречены на мучительную гибель. Но с другой – внутри еще теплилась слабая надежда. Что, если они просто хотят выкуп? Что, если все это не более чем странная игра, в которой мы – пешки? Пока ничего не случилось. И это самое страшное – ожидание неизбежного.

– Он говорит, что мы избранные, часть великого замысла. Что благодаря нам мир станет лучше, – внезапно сказала Вера, ее голос звучал сдержанно, но в нем сквозило странное убеждение.

– Они просто психопаты! – почти вскрикнула Маша, голос ее сорвался на ноту гнева. – Наигравшись, они просто избавятся от нас!

– А вдруг не убьют? Тебя же до сих пор не убили.

Аня только вздохнула, ее взгляд был спокойным, примиряющим.

– Не обращай внимания, – сказала она мягко. – Вера у нас просто слишком доверчивая.

Сразу стало ясно, что такие споры случаются у них довольно часто. Вера искренне верит, что все закончится хорошо. Маша устала, ее глаза говорили больше, чем слова – она ждала самого худшего. Аня занимала место между ними – судьи, примирителя, того, кто слушает обе стороны, сдерживает, успокаивает. Но кто из них окажется прав?

Внезапно массивная дверь заскрипела и открылась. В проеме стоял Павел, а за его спиной грозной скалой возвышался Александр.

– Лея, – сухо произнес Павел, его голос был бесцветным, почти лишенным эмоций.

Девушки уставились на меня, и я поняла, что пора следовать за ним. Я встала. Шаги давались тяжело, будто ноги окаменели за время, проведенное в этой комнате. Мы минули коридор, подходя к повороту, и я обернулась в надежде увидеть подруг по несчастью. Александр без лишних слов взял подносы с едой, аккуратно поставил их на пол. Затем вышел из комнаты, и массивная дверь закрылась с глухим щелчком. Мне не оставалось ничего, кроме как следовать за Павлом.

Глава 7

Мы шли уже знакомым маршрутом, повороты сменяли друг друга в четко выверенном порядке: вперед, налево, затем два поворота направо, снова вперед, еще один поворот направо…  Я ожидала, что путь приведет к тому самому кабинету с библиотекой и красными коврами, но внезапно Павел свернул в сторону, минуя привычный коридор. Мы спустились в подвальное помещение, отделанное старой белой плиткой. Она местами потрескалась, пожелтела, словно впитала в себя дух времени и запах сырости. С потолка свисали одинокие лампочки, освещая длинные подземные коридоры холодным белым светом. По обе стороны тянулись плотно закрытые двери, скрывающие за собой неизвестность. Павел остановился у одной из них, взялся за ручку, помедлил несколько мгновений и нажал на нее. Дверь медленно распахнулась, и прежде чем я успела хоть что-то спросить, он легко подтолкнул меня внутрь. Комната была небольшой, обложенной той же белой плиткой и почему-то создавала впечатление стерильности. В центре пола виднелся сток, и только приглядевшись, я поняла, что весь пол наклонен вниз к нему. Прямо над ним висела огромная люминесцентная лампа, заливая все помещение болезненно-белым светом. Из стены торчал кран, к нему был прикручен длинный шланг, напоминающий пожарный, рядом находился вентиль. Помещение казалось странным, лишенным логики, и, главное, я не понимала, для чего оно предназначено. Внутри меня уже ждала Виктория, спокойная, уверенная, с планшетом в руках. За ее спиной возвышалась гора мышц Александра. Молчаливый, мрачный и грозный, он выглядел, как предвестник чего-то плохого. Пальцы Виктории неторопливо перелистывали страницы какой-то анкеты, словно она готовилась к давно запланированному разговору пока Александр продолжать стоять недвижимой статуей.

Она схватила меня под руку и провела в центр комнаты. Ее движения были резкими и грубыми. Поставив меня ровно в центре, она отошла и уместилась на шатком табурете в самом углу комнаты, погрузившись в изучение бланков какой-то анкеты. В этот момент Александр пришел в движение. В один шаг преодолев половину комнаты, он без лишних слов взял в руки одежду и разорвал ее прямо на мне, швырнув обрывки в сторону. Взгляд впился в мое тело, изучая каждый миллиметр, выискивая любой недочет, любую причину заклеймить меня словом «БРАК» и выбросить на помойку. Сердце стучало бешено, в ушах звенело. Я пыталась понять, что происходит, но мысли мешались, как хаотично разбросанные пазлы, и страх охватывал меня, сжимая грудь. Чувство беспомощности накатывало – внутри росло что-то тяжелое, удушающее, как будто меня тошнило не физически, а изнутри, от самой сути происходящего. Александр медленно обходил меня кругом, его движения были размеренными, но напряженными, словно он оценивал, взвешивал, делал выводы, которые известны только ему одному. Я ощущала, как холодный пот собирается на лбу, а внутри поднимается волна паники. Пытаясь произнести хоть слово, я поняла, что язык будто прилип к горлу, не давая мне ни защититься, ни спросить, что им нужно. Виктория пробежалась взглядом по планшету, а затем перевела его на меня, ее глаза искали что-то, чего я не понимала, что видели только они. Осмотрев тело поверхностно, Александр сказал мне раздвинуть ноги и терпеть. Его голос звучал грубо и неотесанно, словно каждое слово было для него в новинку, но при этом интонация была властной. Я не послушалась. Не хотела этого делать. Но Александр лишь вздохнул, будто устал объяснять, и спокойно откинул край своей майки, открывая спрятанный за поясом предмет – нож. Это не было демонстративной угрозой, скорее напоминанием, что у них всегда есть способ заставить слушаться. Я замерла, дыхание сбилось, а внутри разливался ужас, но не от предмета, а от самого факта его хладнокровия. Он решительно сжал кулаки, раздраженно отведя взгляд в сторону, и я поняла – его терпение на исходе.

– Это просто осмотр. Это необходимо, и я сделаю это в любом случае, —грубо процедил он.

Я ощутила, как потолок начинает опускаться, надвигаясь прямо на меня, чтобы раздавить, а стены сужаться. Каждый момент тянулся, как вечность, растягиваясь в мучительное ожидание чего-то неизбежного. Единственным выходом оставалась полнейшая покорность этой неизвестности, в которой никакие правила больше не работали. Лампа над головой горела слишком ярко, больно впиваясь в глаза, словно она следила за каждым моим движением. Это не просто освещение – это наблюдение, контроль, безмолвное присутствие, которое не оставляет шанса спрятаться. Я не могла понять, что именно было "необходимо" в этом странном, угнетающем месте, где каждый предмет казался бездушным, лишенным смысла, а каждый человек олицетворял целый легион чертей. Казалось, что все в мире испарилось, оставив только ослепительный свет и огромную фигуру Александра, возвышающуюся надо мной.

Он двигался хладнокровно, уверенно, его шаги были размеренными, полными скрытой силы. Медленно обошел меня кругом, обводя изучающим взглядом, высчитывая, оценивая, как будто я – объект, а не человек.

– Не двигайся, – коротко сказал он, не терпящим возражений тоном.

Я стояла ровная, как струна, каждый мускул протестовал, но мозг вопил о том, что нужно повиноваться. Пресловутый инстинкт самосохранения, толкающий на что угодно ради сохранения целостности шкуры. Александр все еще молчал, но его действия говорили громче слов. Он пробежался сильными, грубыми пальцами по моим рукам, словно проверяя упругость кожи, затем медленно скользнул взглядом ниже, выискивая недочеты, несовершенства, что могут поставить под вопрос мое существование здесь. Я не могла пошевелиться, страх расползался под кожей, холодным эхом отдаваясь в затылке. Его руки были ледяными с сухой, мозолистой кожей, и я впервые ощутила их настоящий вес. Он легко коснулась моей шеи, осторожно надавил на ключицу – короткий тест на гибкость, на реакцию.

– Дыши глубже, – отрезал Александр.

Я сделала вдох, но он вышел рваным, ненадежным. Александр кивнул куда-то вбок. Я все пыталась понять, кому он подавал сигнал, что это означало, но защитный механизм мозга продолжал упорно заполнять все пространство вокруг нас сиянием, не давая выхватить детали или хотя бы вспомнить, что таилось в том углу. Затем он поднял мою руку, проверяя напряжение мышц, медленно повернул запястье, словно оценивая, достаточно ли я послушна, достаточно ли легко поддаюсь управлению. Лампа над головой горела ослепительно, и я почувствовала, что ее свет не просто освещает, а словно допрашивает меня, требуя ответа. Александр прошелся  вокруг, затем замер, пристально глядя на меня.

– Раздвинь ноги, – его тон был ровным, лишенным эмоций.

Я не сделала этого сразу, не понимая, что именно он хочет увидеть. Александр снова кивнул куда-то вбок, затем глубоко вдохнул, будто готовясь к следующему шагу. Он все еще оставался позади, его дыхание стало тяжелым, но контролируемым. Я ощутила приступ паники, внутри все протестовало, хотело исчезнуть, раствориться, лишь бы не оставаться в этом холодном, стерильном пространстве. Александр склонился надо мной, его голос был тихим, но бескомпромиссным.

– Лучше не усложняй.

Подчинившись приказу, я раздвинула ноги. Александр положил руку мне на спину и настойчивым, резким движением наклонил. Внезапно я почувствовала, для чего нужны были эти странные манипуляции. Он каким-то глупым, и скорее всего, совершенно неинформативным способом обследовал мои половые органы. Это длилось несколько секунд – неприятных, ужасных и болезненных секунд. Его огромные пальцы проникли во влагалище резко и грубо, пытаясь нащупать что-то. Боль… Боль вспыхнула с невообразимой силой. Казалось, что он вот-вот разорвет меня пополам. Упершись в шейку матки, он проскользила по ней пальцами, будто убеждаясь в том, что она нормальных размеров и не имеет явных дефектов, после чего также резко выдернул руку. Я ощущала себя униженной. Всю промежность сковывала адская боль. Я ощущала, как чувствительная и нежная кожа треснула, разорвалась в нескольких местах. Как его острые, нестриженные ногти, словно лезвия, срезали тонкие слои внутри меня. Следующим пунктом проверки стала прямая кишка. Он запустил в меня большой палец, и это движение отозвалось новой вспышкой режущей боли. Надавливая, он прощупывала что-то, имитируя движения проктолога. От этих манипуляций мне жутко захотелось в туалет, но я понимала, что говорить об этом мне не следует. Закончив, снова кивнул и схватил меня за лицо. Его пальцы до боли впились в щеки, разжимая челюсть. Я поддалась и открыла рот. Ощутила себя лошадью или каким-то другим домашним скотом, который выбирают по зубам. Мне хотелось кричать, плакать. Хотелось убежать подальше или забиться в угол. Сделать хоть что-нибудь, чтобы прекратить это болезненное подобие осмотра. Но вот он отстранился. Мозг уловил этот жест и послал сигнал, позволяющий вновь вырисовываться объектам вокруг. Только тогда я наконец вспомнила, что в комнате была и Виктория. Вот кому он кивал, вот кто следил за всем этим. На ее лице красовалась довольная улыбка, а глаза сверкали хищными искрами.

Сделав еще две отметки, Виктория встала с табуретки, сунула планшетку за пояс и направилась к шлангу. Она разматывала его медленно, скидывая целыми кольцами на пол. Казалось, будто это не шланг, а какой-то необычный змей, свалившийся откуда-то и вышедший на охоту. Когда весь он был размотан, она взяла его за стальной наконечник, направила в мою сторону и повернула вентиль. Сильная, ледяная струя воды больно ударила меня в живот. Из-за неожиданного напора воды я согнулась пополам, пытаясь спрятать уязвимые участки тела, все напряжение внутри резко перешло в борьбу с шоком. Виктория, казалось, испытывала удовольствие от этого хаоса, наблюдая за моими реакциями с каким-то злобным удовлетворением. Вода стекала по телу, смешиваясь с холодным потом, вызывая острое чувство уязвимости. Я пыталась затаить дыхание, но страх разрастался, как черное пятно, поглощающее все вокруг. Легкие судорожно хватали воздух, но он казался чужим, не дающим облегчения. Сердце бешено стучало, удары отдавались глухим эхом внутри, заглушая все звуки, кроме монотонного капания воды. Слезы лились ручьями, смешиваясь с каплями, но их невозможно было остановить – как и страх, который пронзал меня изнутри. Весь мир сжался до этого мгновения: плитка под ногами холодная, как лед, стены давящие, словно застывшие в вечном ожидании. Голова кружилась, ноги подкашивались, а разум кричал, что выхода нет. В груди разливался липкий ужас, парализующий каждую мысль, каждый вздох. Меня словно засосало в вихрь, где нет ни верха, ни низа – только безграничное ощущение падения. Я сжимала руки, но пальцы казались чужими, лишенными силы удержать меня в реальности. Вода падала на меня с безразличной настойчивостью, ее ледяные прикосновения усиливали дрожь, делали панический страх осязаемым. Хотелось спрятаться, исчезнуть, чтобы не ощущать это удушающее чувство, но тело оставалось здесь – закованное в собственном бессилии. Я чувствовала себя беззащитной, разрываемой между инстинктом сопротивления и желанием подчиниться. Виктория, казалось, была удовлетворена своим «осмотром», и теперь ее внимание переключилось на шланг. Она начала направлять поток воды, словно изучая, как я реагирую на эту пытку. Я пыталась увернуться, извивалась, прикрывая наиболее нежные и чувствительные места. Она неустанно перемещала шланг, направляя струю туда, где мне было особенно невыносимо. Мой ум пытался найти выход – хоть какое-то оправдание, чтобы устоять перед ее атаками. Но оцепеняющий ужас лишь укреплял ее власть, а внутренняя борьба высасывала последние силы. Каждая секунда тянулась словно вечность, и наталкивала на мысль, что этому испытанию не может быть конца. Вдруг Виктория сделала шаг назад, оставив меня наедине с холодными каплями и собственными мыслями. Ее смех раздался в воздухе, как насмешка над моим положением и моей болью. Это было унизительно и ужасно, но даже в этом безумии я начала понимать: настало время найти в себе искру сопротивления, чтобы разорвать этот замкнутый круг страха и подчинения.

Вдоволь насладившись «пыткой» и красочным представлением, она повернула вентиль в другую сторону. Напор воды медленно уменьшался, пока вовсе не захлебнулся в шланге. Она неспешно наматывала тушу резинового змея на крепление, пока я безумно дрожала от холода. Руки и ноги совсем не слушались меня, пальцы скрючились, пытаясь спастись от отморожения, а само тело сжалось, стараясь занять как можно меньше места и как можно плотнее прижать части тела, чтобы попытаться согреться. Челюсть ходила ходуном, стучала и скрипела.

Я чувствовала, как холодный взгляд Виктории проникает вглубь меня, осуждая и провоцируя одновременно. Она внимательно смотрела на меня, как хищник на свою жертву. Внутри вспыхнуло непонятное чувство – тонкая нить силы и ненависти, пробивающаяся сквозь ужас. За какую-то долю секунды перед глазами пронеслась картинка, как мои пальцы обвиваются вокруг шеи Виктории и с силой сжимаются. Сейчас я мечтала что-нибудь сделать, дать отпор, но я знала, что единственное, чего я этим добьюсь – ее нож перережет мою глотку. В голове метались мысли, словно волны в штормовом море, раздирая мое сознание. Каждый взгляд Виктории, каждая искорка удовольствия в ее глазах подстегивала гнев и страх, но вместо того, чтобы сломаться, я ощущала, как поднимается во мне бунт. Я должна была найти способ вырваться из этого лабиринта ужаса, преодолеть все эти многочисленные унижения.

Виктория открыла дверь, за которой, держа в руках новый комплект такой же белоснежной одежды, стоял Павел. Они обменялись короткими взглядами, наполненными молчаливым пониманием, и Виктория, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Я слышала ее удаляющиеся шаги, отзвук которых постепенно растворялся в тишине, и страх понемногу отпускал меня. Павел шагнул ближе, протянул мне одежду и молча ждал, пока я, дрожа от холода, натяну ее на мокрое тело.

– Пойдем, – сухо сказал он, но не со злостью, а будто сам находится в том же положении, что и я.

– Куда? – спросила я дрожащим голосом.

– Ярослав тебя ждет.

Видимо, Ярослав решил сдержать обещание и закончить разговор со мной. Как бы он ни захотел закончить мою жизнь…

Мы вновь повторили путь по мрачным коридорам, ведущим в логово этого психопата. В начале коридора, ведущего к кабинету, Павел снова остановился и легким толчком заставил меня двигаться дальше. Из-за закрытой двери кабинета доносились приглушенные звуки музыки.

Войдя в кабинет, я застыла на месте. Ярослав заканчивал сервировку стола, а тишина сменилась звучанием великолепной музыки. Я сразу узнала Абеля Корженевского. Возможно… Это была мелодия Revolving Door. Свет не горел, и лишь два подсвечника с зажженными свечами отбрасывали танцующие в ритм мелодии тени на стенах. Все это казалось неестественным, неправильным и странным, будто горячечный бред. Ярослав, заметив мое появление, обернулся и улыбнулся, но в глубине его взгляда читалось нечто мрачное и тревожное.

Неужели этот псих решил устроить званый ужин?

– А вот и ты! – с улыбкой произнес он. – Прошу, располагайся.

Я подошла к столу и опустилась на стул. Ярослав неторопливо поставил передо мной тарелку, аккуратно разложил отполированные столовые приборы – нож справа, вилку слева. Затем он поставил безукоризненно чистый винный бокал и, не сказав ни слова, растворился в полумраке кабинета.

Ты можешь схватить нож и хорошенько врезать ему. Он, конечно, всего лишь тупой столовый нож, но если правильно рассчитать силу и место удара, то ты можешь причинить ему немалый вред. Например, в шею. Надо будет ударить сильно и метить в область сонной артерии, но ты можешь как минимум для начала сбить его с толку, а потом продолжить наносить удары. И лучше бить в глаза. Так он пострадает больше, а у тебя будет больше времени, чтобы среагировать и начать действовать дальше, – думала я, пристально глядя на блестящее лезвие тупого ножа.

Ярослав появился внезапно, выкатив из темноты тележку, на которой под серебряными калошами скрывались блюда. Поставив их одно за другим на стол, он нагнулся и достал с нижней полки две бутылки вина.

Ну вот, ты упустила идеальный момент для нападения.

– Красное или белое?

– Зачем это все?

– Пожалуй, красное. Великолепное вино. Пять лет выдержки, тонкий мускатный вкус. Тебе должно понравиться, – сказал он, извлекая пробку со знакомым щелчком штопора.

Он приблизился, вторгаясь в мое личное пространство настолько близко, что я ощутила его дыхание на своей шее. По коже пробежали странные мурашки, вызывая опасное смешение страха и умиротворения. Ярослав протянул руку к бокалу, тонкой алой струйкой наполняя его вином, затем налил вторую порцию и, поставив бутылку в центр стола, небрежным жестом опустился напротив, занимая собственный трон.

– Я обещал тебе закончить наш разговор. Почему бы не сделать это за ужином? Я выбрал для тебя несколько простых, но по-настоящему изысканных блюд.

Его рука потянулась к клошам, поочередно убирая их один за другим. Теплый кабинет наполнился потрясающими ароматами, разливаясь по воздуху густыми нотками запеченного мяса, свежих овощей и пряных специй. В ответ на это мой желудок издал протяжный стон, едва сдерживая требовательное урчание.

Во главе стола великолепно возвышалась тарелка с румяными запеченными перепелами, покрытыми подрумяненной кожицей, источающими запах маринада из апельсинового сока, розмарина, тимьяна и базилика. Следом открылся салат, овощная и сырная тарелки, а также блюдо с запеченным в мундире картофелем, сохранившим свой аппетитный золотистый оттенок.

– Попробуй перепела, он тает во рту – чистая магия.

Повинуясь его словам и своему желудку, я взяла маленькую тушку и положила ее на свою тарелку. Подняв вилку, я осторожно начала отделять мякоть от костей. Перепел оказался невероятно нежным и сочным, приправы придавали ему неповторимый аромат, насыщенный тонкими оттенками специй. Я закрыла глаза, наслаждаясь каждым кусочком, который таял во рту. Его волшебство действительно ощущалось в каждом укусе. На мгновение я даже забыла, что нахожусь в плену у психопата. Психопата, который уже через пять минут мог бы выпотрошить меня, разрезать на куски и запечь, как этих самых перепелов… а потом наслаждаться вкусом моего собственного мяса.

Открыв глаза, я увидела улыбку Ярослава. Он наблюдал за мной, внимательно изучая выражение моего лица, и, кажется, получал удовольствие от моего блаженства. Сделав глоток вина и положив себе немного салата и еще кусочек перепела, он принялся рассказывать о том, как важно наслаждаться мелочами и ценить каждый момент. В нынешних реалиях его слова звучали не просто правдиво, но зловеще, как предупредительный звонок, как предзнаменование чего-то необратимого. Находясь в плену у каких-то психов, без малейшего понимания, к чему это приведет, особенно важно сохранять самообладание и радоваться каждому прожитому часу. Я держала эту мысль в голове каждую секунду. Пыталась верить, что каждое мгновение может стать последним и кто-нибудь ворвется сюда, схватит этих ненормальных и освободит меня.

Закончив трапезу, он убрал тарелки, сделал музыку потише и в очередной раз пополнил бокалы.

– Давай продолжим наш разговор. О чем ты хочешь поговорить?

– Кто вы такие и зачем все это делаете?

– Знаешь, мы не какие-то фанатики. Не террористы, не безумцы. Мы – обычные люди, которым однажды пришлось проснуться и признать правду: этот мир больше не принадлежит нам. Мы все работаем, чтобы выживать. Живем по чужим правилам, под чужим диктатом, пытаясь хоть как-то сохранить достоинство. Нередко сводим концы с концами. А какие-то «большие дяди» и «тети» сидят в своих замках на личных островах и получают деньги не за труд, не за идеи, а просто потому, что уже родились с привилегиями. Твои налоги, твои действия и вся твоя жизнь обогащают их, словно ты лишь инструмент в их игре. Мировое правительство не управляет – оно паразитирует на обычных людях. Они не служат народу. Они играют в политиков, играют в войнушки, мнят себя богами, решающими, кому жить, а кого стереть с карты. И большинство людей покорно склоняют голову, принимая этот порядок вещей. Продолжать выживать и существовать под гнетом? Нет. Это не жизнь. Это рабство в золоченых цепях. Когда меня впервые посетила эта мысль, я постарался засунуть ее подальше и не вспоминать. Но мысли, которые правдивы, не исчезают. С каждым днем все больше злости и обиды наполняло мою голову, пока однажды я не встретил человека, который говорил вслух то, что мы все боимся признать. Я слушал его затаив дыхание. Его слова были огнем, а я наконец понял, что больше не хочу быть пеплом. Но со временем слов оказалось мало. Революция не рождается в теории. Она требует действий. И я решил действовать. Так же, как и тысячи других, кто устал смотреть, как этот мир гниет. Нас много, очень много. Ты даже не представляешь, насколько. Мы бросили вызов этому миру. И ты уже увидела первые признаки. Наша сеть расползлась по всему миру и начала действовать. Мы заставляем их почувствовать страх. Их спокойствие рушится, а с ним – их власть. Мы начали с того, что разрушили их репутации. Политики, судьи, бизнес-магнаты – они привыкли к неприкосновенности. А теперь их имена всплывают в заголовках. Подставы, разоблачения, утечки, грязные тайны – все это оказалось перед глазами публики. Мы заставляли их объясняться, оправдываться, терять влияние. А тем, кто считал себя элитой – самыми богатыми, самыми влиятельными, самыми недосягаемыми – мы показали, что их мир рушится. Их дома горели. Их рестораны закрывались. Их счета блокировались. Люди выходили на улицы с единственным требованием – справедливость. Когда богатые теряли свои привилегии, они впервые узнавали, что значит быть обычным человеком. Но это было не все. Мы брали их – тех, кто строил этот мир на костях людей. Банкиры. Коррупционеры. Судьи, продававшие правосудие. Они исчезали. Но не просто так. Мы заставляли их говорить. Они признавались в своих преступлениях, перед камерами, перед миром. Мы раскрывали схемы, показывали, как они обворовывали людей. И когда они исчезали навсегда, оставалось только их последнее признание. Люди наконец видели правду. И начинали действовать сами. Может, ты читала про обрушения станций Парижского метро? Они стали не просто катастрофой, а катализатором народного гнева. То утро началось как обычное: пассажиры спешили по перронам, спустившись в недра города, в бетонные коридоры, по которым ежедневно двигались миллионы людей. Но именно в тот день Париж вздрогнул. Три последовательных обрушения, произошедших в ключевых точках метро, буквально остановили движение столицы. Паника, крики, затопленные дымом переходы – это был хаос, который невозможно было игнорировать. Но главное произошло не после трагедии, а после того, как по всей сети появились видеозаписи. На них не было угроз, не было злорадства. Только правда. Финансовые махинации правительства, схемы банков, доказательства того, как политическая элита выкачивала деньги из страны, загоняя обычных людей в нищету. Особый упор был сделан на одном транспортном магнате, который и подмял под себя всю инфраструктуру. Он присваивал деньги налогоплательщиков, которые собирались на содержание и ремонт дорог, транспорта, совершал множество преступных махинаций, покупал людей для удовлетворения своих низменных потребностей и был просто жестоким человеком. Регулярно по его вине случались трагедии, но он умело заминал каждую шумиху, подкупая нужных людей и скрывая факты. А сколько невинных рабочих были осуждены и обвинены в кражах и халатности вместо него? Тысячи. Видео разлетелось мгновенно. Люди не просто смотрели – они впервые осознали, как глубоко их обманывали. Протесты начались в тот же день. Толпы вышли на улицы. Они не требовали объяснений – они требовали перемен. Требовали наказания. Полиция была перегружена, силовики пытались контролировать ситуацию, но недовольство росло, как волна, поглощающая все вокруг. Через сутки Париж горел. Баррикады на улицах, лозунги, плакаты, захваченные административные здания. Кто-то назвал это беспорядками. Но те, кто стоял в толпе, знали – это было начало революции. Власти пытались остановить протесты, но было поздно. Они могли отключить интернет, могли перекрыть дороги, могли бросить войска. Но идея уже проросла в сердцах тысяч. Но мало кто догадывается, что это все был лишь план, подстроенный и приведенный в действие нашей сетью. В тот день мы совершили первый крупный акт. Но это только начало. Лондон, Берлин, Нью-Йорк, Москва – мы начнем с крупных городов, не размениваясь на мелочи. Париж был репетицией. Удачной. Теперь мы перевернем весь оставшийся мир. Пламя вспыхнуло, и его уже не потушить.

– Это все ваших рук дело? Но как? Я не понимаю, – неуверенно сказала я, до конца не доверяя его словам.

В голове всплывали ужасающие кадры улиц Парижа, охваченных пожарами и наводненных бунтующими людьми. Я видела эту историю в новостях. Каждый источник СМИ пестрел заголовками. А количество погибших в стычках между бунтующими и полицией росло каждый день. Франция всегда отличалась вспыльчивым нравом и любовью к мятежу, но происходящее тогда действительно ввергало в ужас. А теперь Ярослав заявляет, что это их рук дело. Правда ли это? И если это так, тогда… на что еще он способен?

– Ты чувствуешь, как этот мир рассыпается? Он больше не работает так, как должен. Он устарел. Мы живем по старым правилам, которые должны были защищать нас, но они лишь служат тем, кто уже наверху. Религия и правительства, когда-то создававшие порядок, теперь лишь укрепляют хаос. Они больше не направляют человечество, не ведут его вперед, а только разделяют, заставляют мириться с несправедливостью. Но знаешь, что самое страшное? Люди привыкли. Они продолжают работать, продолжают бороться за крохи, которые им бросают, как будто это все, на что они способны. Но это ложь. Человек – не раб системы. Он не должен бояться говорить, бояться требовать лучшего, бояться мечтать. Мы – не крысы, выживающие в канализациях, мы – те, кто должны творить, строить, направлять мир. В нас заложен потенциал, куда больший, чем просто следование чужим указаниям. Именно поэтому мы начали действовать. Мы показали людям, что перемены реальны, что они могут требовать ответов, могут требовать справедливости. Первый шаг уже сделан – и теперь мир не сможет закрыть глаза на правду. Ты видела, что произошло. Люди проснулись. Они стали задавать вопросы. Они начали понимать, что их жизнь принадлежит им. Мы не разрушители. Мы не мстители. Мы – перемены. И мы уже здесь.

– Что ты сделаешь со мной и теми девушками?

– Мы всколыхнули этот мир, и он больше не сможет оставаться прежним. Мы показали людям трещины в системе, заставили их задуматься о главном. Какой мир они хотят? Где они хотят жить – в старом, насквозь прогнившем, или в новом, справедливом? Но есть еще один барьер, о котором мы не можем молчать. Религия. Когда-то она давала надежду, давала опору, напоминала людям, что они равны перед Вселенной и друг другом. Но время изменило ее. Сегодня она стала бизнесом, инструментом власти, способом управлять сознанием. Ты видишь этих пророков, которые говорят о духовности? Но что они делают на самом деле? Они богаты, владеют домами, самолетами, целыми империями. Они берут деньги за веру. Они превратили религию в товар. Но вера – это не рынок. Духовность не должна измеряться доходами. Истинные идеи не нуждаются в финансовых схемах, они принадлежат людям, а не тем, кто решил монетизировать их. Мы больше не будем молчать. Мы разрушим иллюзии, которые мешают человечеству двигаться вперед. При помощи правды. И если потребуется – мы не боимся жертв. Война невозможна без крови. Мир всегда строился на костях. А ты станешь частью этого нового мира. Ты увидишь, как люди начинают понимать. Как они пробуждаются. Как они наконец осознают, что их жизнь принадлежит им.

– Ты псих?

Он взглянул в мои глаза и засмеялся. Низкий, спокойный смех, будто он знал что-то, что мне было недоступно. Почему-то мне тоже стало смешно, но я приложила все силы, чтобы удержаться от этого странного порыва. Чувства смешались, закружившись водоворотом. Тревога растворилась, как дым, оставив после себя лишь слабый осадок. Страх больше не сжимал горло, не впивался в кожу ледяными иглами. Он остался, но превратился во что-то другое – в интерес. Это одновременно пугало, ведь я должна его бояться, ненавидеть и сторониться, но, с другой стороны, мне почему-то хотелось его слушать. Было в нем что-то неправильное, что-то, что противоречило всей моей логике, но я не могла оторваться. Интерес – это опасное чувство. Он может стать ловушкой, может подменить реальность. Я должна была бояться. Должна была чувствовать отвращение. Но вместо этого я наблюдала. Наблюдала за ним, за выражением его лица, за тем, как он говорил, будто раскрывал мне какую-то великую истину.

Я ощутила себя психиатром, что сидит напротив пациента, погруженного в свой собственный мир. Слушая его слова, я пыталась понять, насколько глубока эта бездна, в которую он смотрит.

Хорошо говорит, складно. Хренов пастырь нового мира.

– Все мы в разной степени психи, – сказал он наконец успокоившись.

Не согласиться с ним в этом невозможно.

– Этот мир тонет в хаосе, и, возможно, именно такие «психи», как мы, способны его изменить, сломать устаревшие догмы и привести человечество к новому будущему, – продолжил он, снова став серьезным. – Мы не хотим разрушать ради разрушения. Мы хотим освободить. Освободить людей от рабства, в котором они даже не осознают, что находятся. В тени лжи, под тяжестью лицемерия и алчности, они живут, считая это нормой. Но разве это нормально? Разве человек рожден для того, чтобы быть винтиком в чужой машине? Мы можем разорвать эти цепи, вернуть людям право выбора, их достоинство, их мечты о лучшем будущем. Конечно, это не будет просто. Это никогда не бывает просто. Но кто, если не мы? Кто скажет правду, если все вокруг боятся? Кто двинет историю вперед, если большинство только следует по проложенному пути? Мы можем стать голосом перемен. Мы можем стать теми, кто покажет путь. Но чтобы победить систему, недостаточно просто ее ненавидеть. Нужно понять, как она работает, как она манипулирует, как превращает человека в жестокое, слепое существо, ищущее лишь выгоду и наслаждение. Наш мир должен стать единым, цельным механизмом – не машиной угнетения, а организмом, работающим во имя всеобщего блага. Ты должна понять это. Открыться переменам. Очистить разум от навязанных догм и увидеть истину, – он постучал указательным пальцем по виску трижды, будто подчеркивая важность мыслительного процесса.

Я внимательно слушала его слова, чувствуя, как они проникают в мою душу и вызывают волну эмоций. В глубине души я понимала, что он прав. Что мир нуждается в перемене, что религия и политика стали орудием в руках корыстных людей. И возможно, именно в этом странном союзе «психов» находится сила и решимость изменить этот мир к лучшему. Но я не хочу быть частью этой силы. Не хочу делать выбор в чью-то пользу, лишая себя возможности потом менять точку зрения. И вообще, я всегда считала, что прекрасное свойство этого мира – балансировать на грани. Он всегда находится в состоянии хрупкого равновесия, мира и войны, процветания и разрушения. Высшее мастерство жизни – научиться балансировать над пропастью, идти по жизни, как по натянутому между двух небоскребов канату и идти уверенно, гордо подняв голову. Поэтому я не хотела делать выбор, не хотела позволять Ярославу посеять в моей голове сомнение. Не такой ценой.

А какой, собственно говоря, ценой? Ты до сих пор не знаешь, что он планирует, что собирается сделать с вами. Может, он промоет тебе мозги, всучит пояс смертника и отправит в какой-нибудь храм. И тогда виноват будет не он, а твоя внушаемость. А может, это все просто какой-то засекреченный эксперимент военных, и потом тебе сотрут память, отправив домой.

– Почему ты решил, что я хочу быть частью этого «великого плана» или какого-то «конца»?

– Увы, но у тебя нет выбора, – он усмехнулся. – Мир меняется, и мы меняемся вместе с ним. Каждый раз, когда случалось нечто подобное, приходилось чем-то жертвовать. И несогласных было много, но они были втянуты в это. Ты будешь благодарна, что оказалась на нашей стороне, на стороне нового мира. Пойми, перемены неизбежны. Не важно, хочешь ты этого или нет. Важно лишь то, какую сторону ты выберешь. Но я лишил тебя мучений выбора, и поверь, ты будешь благодарна. Ты цепляешься за привычный порядок вещей, потому что он кажется вечным, но разве история не доказала обратное? – произнес он, его голос стал мягче, но не менее убедительным. – Разве мир не менялся снова и снова, стирая старые границы и создавая новые?

– Я не верю в какие-то радикальные изменения, – сказала я, пытаясь сохранить непоколебимость. – Мир существует не первый день. Он видел империи, революции, войны, но всякий раз находил способ вернуться в привычное русло.

– А может быть, это не возвращение, а просто иллюзия стабильности? – он склонил голову, наблюдая за мной с легкой улыбкой.

– Но какой ценой? – продолжила я. – Каждый раз подобные тебе терпели неудачи. Вы думаете, что сможете изменить мир, но он упрям, он переживает потрясения, а потом затягивает трещины и продолжает существовать.

Его взгляд блеснул синими огоньками, и я почувствовала, как он оценивает каждое мое слово, подбирая ответ, который оставит след.

– Ты права в одном: человек должен сам выбирать свой путь и свои убеждения, – он скрестил руки, откинувшись назад. – Но разве ты правда думаешь, что в этом мире у людей есть настоящий выбор?

Я прикусила губу. Он слишком уверенно говорил, слишком хладнокровно разматывал нити моих доводов, подталкивая меня к сомнению.

– Если ты хочешь играть в эту игру и делать вид, что можешь что-то сделать, что ты что-то значишь – пожалуйста, – сказала я, глядя ему прямо в глаза. – Но я не хочу быть частью коллективного решения, которое может принести лишь боль и разрушение.

– Ты не понимаешь, что время индивидуализма ушло. Этот мир больше не принадлежит одиночкам, не подчиняется их воле. Мы связаны. Мы зависим друг от друга. Лишь вместе мы можем разрушить оковы старого порядка и создать что-то по-настоящему свободное. Новый мир, где нет места для лжи, для гнета, для бессмысленной борьбы за выживание. Только объединенные мы сможем построить его. Ты думаешь, что, оставаясь в стороне, сможешь сохранить себя? Что, избегая выбора, ты останешься незатронутой переменами? Нет. Перемены уже начались. Они уже здесь. Рано или поздно они затронут тебя. Рано или поздно тебе придется определить, на чьей ты стороне. Я просто избавил тебя от мучений выбора.

Я почувствовала, как тревога начинает накрывать меня волнами, как эти волны били меня ледяной водой по щекам, отрезвляя и возвращая в позицию жертвы, сидящей перед своим похитителем. Внутри звучал голос сомнения. Он был тихим, но настойчивым, не позволяя мне принять его слова как истину. Но что-то в них зацепило меня. Я знала: мир может быть лучше. Должен быть лучше. Но не таким способом. Нельзя лишать людей свободы выбора. Нельзя диктовать им, какой должна быть справедливость. Нельзя ломать старое, если новое строится на том же фундаменте. Я опустила взгляд, пытаясь унять хаос в мыслях. Все это было слишком – слишком странно, слишком непостижимо.

– Я не знаю, что будет дальше, – прошептала я. – Но важно не только изменить мир, но и сохранить человечность. Каждого человека. Его уникальность. Его право выбирать.

– Ты рассуждаешь так, будто мир – это набор отдельных кусочков, – сказал он, мягко, но твердо. – Но нет. Все связано. Каждое движение отражается эхом.

Я смотрела на него, пытаясь понять, действительно ли он верит в то, что говорит, или просто играет роль.

– Ты уже вовлечена в это, даже если не хочешь этого признавать.

Эти слова прозвучали не как угроза, а как факт – спокойный, холодный, неизбежный. Я закрыла глаза, чувствуя, как мысли накатывают, переплетаются, не оставляя выхода.

– Время покажет, – произнес он загадочно. – Но помни, что ты уже часть всего этого, даже если ты не хочешь этого признавать. Все предопределено.

Волна эмоций накрыла меня с головой. Злость, тревога, отчаяние – все сразу, тяжелыми пластами, безжалостной лавиной. Я физически ощущала, как эти чувства давят на меня, словно каменная плита. Попыталась вдохнуть, но воздух казался густым, тягучим, будто наполненным чем-то невидимым, тяжелым. Мои мысли метались, словно птицы в клетке – беспорядочно, с отчаянными ударами о прутья, но выхода не было. Гнев медленно поднимался из глубины, горячий, обжигающий, но лишенный выхода. Мне хотелось кричать. Выбросить наружу все это, избавиться от ощущения плена – внутри себя, в этом огромном здании, в его удушающих стенах. Но я лишь сжала кулаки, ощущая, как напряжение дрожит в пальцах.

Оставайся непоколебимой. Лея, ты скала. Не выдавай своих эмоций. Как только ты их выдашь – проиграешь. Он сожрет тебя с потрохами, – думала я, пока в сердце зрело отчаяние, словно грозовые тучи, закрывающее солнечный свет, проблески надежды. Чувство беспомощности жгло в груди. Внезапно я почувствовала себя маленькой и обиженной на весь мир. Вспомнились все неудачи, каждая ошибка, каждое предательство, все те моменты, когда казалось, что мир разваливается на куски, все оно обрушилось на меня в один миг. В голове появился самый важный вопрос.

– Ты не ответил на главный вопрос. Ты убьешь нас?

– Я вас освобожу, – с улыбкой произнес Ярослав.

В этот момент мне жутко захотелось врезать ему. Собрать все силы в кулак и стереть эту змеиную улыбку с его лица. Злость овладела мной. Дыхание участилось. Я буквально чувствовала, как она преобразуется в электрические импульсы, разбегается по нервным окончаниям и стремится к мозгу, давая команду «фас». Я сделала движение в его сторону, резкое, порывистое, но до конца не осознавала, что хочу сделать. Ударить? Схватить и попытаться задушить его? И именно в этот миг его взгляд вспыхнул интересом, неожиданным вниманием, будто он предугадывал каждый мой порыв, уже видел картину завершенной.

– Хочешь мне врезать? Выбить из меня всю дурь?

Импульс застопорился так и не добравшись до цели, захлебнулся где-то на половине пути, утонув в его спокойном голосе. Я остолбенела, но решимость не исчезла полностью. Она все так же была видна на моем лице и в сжатых кулаках.

– Хочу, – резко ответила я. – Мне жутко хочется врезать тебе и смазать твою самонадеянную, фирменную улыбку. Бить так долго и так сильно, пока зубы твои не останутся в моих кулаках, вонзившись осколками в кожу. Пока от твоего смазливого личика не останется лишь кровавое месиво, в котором никто из твоих дружков не признает своего лидера.

– Интересно. Мне нравится твоя решимость. Ты сделала первый шаг. Но ты все равно не ударишь меня.

А ведь он прав… Что ты сделаешь? Ударишь его? Даже если ты сможешь каким-то удивительным образом убить его, что ты будешь делать с остальными? Мне кажется, что их тут не четверо, а куда больше. Прячутся как крысы в темных углах, стараясь не издавать звуков и не выдавать своего присутствия. Не уверена, что мировая сеть психопатов существует, но тут их однозначно больше. Вспомнить даже тех, кто шастал в том приоткрытом кабинете. Зря ты сорвалась…

– Вот видишь, не ударишь. Мне нравится, как ты раскрываешься. У тебя большой потенциал. Не туши пламя внутри себя, возможно, оно изменит твою судьбу.

После этих слов Ярослав направился к выходу, оставив меня посреди комнаты, словно расколотую фигуру, пытающуюся собрать себя заново. Я чувствовала себя разобранной на части, чувствовала, что часть его слов все-таки осела в моей голове. В эту секунду я ненавидела себя за то, что я – человек, который умеет слушать и слышать. Человек, который, как и все другие, подвержен влиянию. В другой ситуации я бы только усмехнулась, махнула рукой, может, покрутила пальцем у виска. Но сейчас моя жизнь зависела от него. И как удержаться от того, чтобы не прислушиваться?

Когда Ярослав вышел, я осталась одна, и тишина комнаты обрушилась на меня, как холодный водопад. Взгляд устремился к окну, где за облаками скрывалось вечернее солнце. В его лучах я искала ответы, пытаясь понять, что же заставило его так говорить. Но внутренний голос шептал, что правды я не найду ни за стеклом, ни в собственных мыслях. Каждое слово Ярослава звенело в ушах. Я думала, как же легко ему это дается, сеять сомнения в сердцах и мыслях людей, переворачивать сознание людей с ног на голову. Он обладал огромным даром убеждения, смазливым личиком и какой-то ужасающе манящей харизмой.

Через несколько минут пришел Павел. Он не сказал ни слова – просто ждал, словно знал, что мне нужно время, чтобы собраться. Он снова был моим проводником в камеру. Шаги гулко раздавались в коридоре, но казались далекими, словно происходили не со мной. То и дело ему приходилось останавливаться и ждать, пока я догоню его, потому что ноги мои двигались медленно, будто утопая в вязкой реальности. Заплетаясь, спотыкаясь о ровный бетонный пол. Эмоции не просто нахлынули – они разрушали меня изнутри, сжимая, давя, оставляя в пустоте. Хотелось кричать. Разорвать эту тишину, выплеснуть напряжение, стереть следы чужих голосов из своей головы. Хотелось разметать все вокруг. Каждый кабинет, каждый угол этого здания, каждый след, оставленный теми, кто здесь жил, работал, принимал решения. Сжечь. Стереть. Забыть. Но вместо этого я просто шла вперед. И Павел снова остановился, давая мне время, которого не существовало.

Когда я вошла в комнату, тишина ударила по мне резче, чем любые слова. Девушки уставились на меня. В их взгляде смешалось изумление, тревога и что-то еще – будто они пытались понять, кто сейчас перед ними. Они не ожидали увидеть меня в таком состоянии. Павел молча ждал, пока я войду, затем сухо повернул ключ в замке, и массивная дверь захлопнулась за его спиной. Я села на койку, ощущая, как тело наконец сдается под тяжестью этого дня. Ноги больше не выдерживали. Аня с Машей заговорили сразу, перебивая друг друга, пытаясь вырвать у меня ответы, но я едва слышала их. Мысли проваливались в пустоту. Отчаяние накрыло меня волной, холодной, безжалостной. Бессилие пропитывало воздух, сковывало движения, мешало даже думать. Внезапно Аня подошла ко мне. Она просто молча взяла мою руку. Ее большая ладонь крепко сжала мою, теплая, живая, словно напоминание, что я все еще здесь. Это прикосновение… Мягкое, но уверенное, навеяло воспоминания о таких же руках. О маминых руках. О чем-то далеком, но родном. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Я – с отчаянием. Она – с утешением. И в этой секунде, среди хаоса мыслей, была точка опоры.

– Все будет хорошо. Прорвемся, – тихо сказала она.

Слезы полились по щекам горячими струями. Я легла, отвернувшись к стене, и наконец позволила эмоциям выйти хотя бы со слезами. Горячая рука Ани лежала на моем плече. Жест поддержки очень важный сейчас, но совсем не успокаивающий. Я чувствовала ее руку, пока обессиленная не провалилась в сон.

Воспоминания Яна

Стоя за пределами съемочной площадки, я изо всех сил пытался сдержать гнев. Гнев на себя – за то, что не смог защитить Лею. Гнев на шайку психопатов, возомнивших себя вершителями судеб. Она никогда прежде не рассказывала обо всем этом так подробно, а я… я не спрашивал. Не мог найти в себе смелость услышать ее историю. Не мог примириться с мыслью, что некоторые из этих тварей сбежали и живут сейчас обычной жизнью. Возможно, они уже готовят новое нападение – более жестокое, более продуманное. Я даже не смог прочесть ее книгу. Закрыл спустя пятнадцать страниц, не выдержав. Мне было больно. Страшно. Я сдался. Не смог тогда разделить ее боль. А теперь стою здесь, слушаю ее рассказ, и злость закипает в груди. Ненависть к каждому кирпичу этого паршивого здания разъедает меня изнутри. Боль рвет сердце. А она говорит так спокойно, словно это было всего лишь рядовое приключение.

Почему? Почему ты говоришь об этом так спокойно? Я ведь знаю, как тебе было плохо. Так покажи им, расскажи им. И мне. Я не осмелился узнать все раньше, но я разделю всю твою боль сейчас! – кричал я в своей голове, слушая пугающий рассказ самого близкого человека. – А ведь я помню те ужасные дни… Я ведь даже не догадывался, насколько все плохо… – эти мысли кипели внутри, но я не мог произнести ни слова. Мне казалось, что если я заговорю, голос предательски дрогнет, и она увидит мою слабость. Но разве это слабость? Или, наоборот, признак того, что я наконец готов услышать правду, принять ее, прожить вместе с ней? Я смотрел на Лею, слушал каждое слово, пропуская через себя ее боль, ощущая ее страх, который, казалось, застыл в воздухе между нами. Но она говорила спокойно, будто это была просто глава из книги, давно пройденная и оставленная в прошлом. Как? Как она могла? И почему я до сих пор не могу найти в себе силы спросить об этом вслух? Воспоминания гремели в голове пушечными выстрелами.

Я проснулся в настораживающей тишине. Казалось, весь мир застыл, исчезая в бескрайней пустоте. Головная боль еще давала о себе знать, но крепкий, долгий сон немного притушил ее остроту, оставляя лишь приглушенный след былой усталости. Я медленно поднялся с кровати, чувствуя слабость в затекших мышцах, и дрожащей рукой потянулся к шторам. Ткань мягко скользнула в сторону, открывая безмолвную картину ночи. За окном царила густая, непроницаемая темнота, лишенная даже отблеска звезд. Город, обычно наполненный огнями, казался поглощенным неизвестной пустотой, в которой терялись границы реальности.

– Лея, – позвал я, но никто не отозвался. – Лея!

В ответ звучала лишь тишина. Глухая, зловещая, заполняющая пространство призрачной пустотой. Тревожные мысли, словно змеи, скользнули в сознание, но разум изо всех сил старался их отогнать. Медленно подошел к прикроватной тумбочке, схватил телефон и посмотрел на экран. Полночь.

Ни одного сообщения. Ни единого звонка. Последний раз в сети – десять часов назад. Я знал: Лея почти всегда держит телефон под рукой, машинально проверяя мессенджеры каждые несколько минут. Не может прожить и часа без того, чтобы не написать мне хотя бы короткое сообщение, не отправить забавный смайлик, не сказать пару теплых слов. А теперь – пустота.

Тревога нарастала медленно, но неумолимо. Надежда, что она просто задержалась, гуляя по волшебным улочкам Порт-Рогове, познакомилась с кем-то и заболталась, сидя на лавочке в каком-нибудь живописном месте, засмотрелась на пейзаж, – все еще тлела внутри. Но что-то в глубине души подсказывало, что эта надежда – лишь спасательный круг во время шторма. Иллюзия безопасности, которая не спасет.

Я набрал ее номер, но сухой женский голос безучастно сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети. Второй. Третий. Десятый звонок. И каждый из них заканчивался одинаково. Тревога обрушилась в грудь волной паники. Сердце забилось глухо и больно, головная боль сменилась головокружением. В горле тяжело наливался ком, меня вот-вот могло стошнить. Нутро кричало, что с Леей случилось что-то ужасное. А я все еще отчаянно пытался держаться за призрачную надежду.

Еще час я названивал, отправлял сообщения, ждал. Ждал, что она появится, усмехнется и скажет, что все хорошо. Но с каждой минутой, проведенной в одиночестве в номере, пропитанном ее духами, наполненном нашими вещами, я все больше убеждался, что чудо не произойдет.

В час ночи я вылетел на улицы города, не имея ни малейшего понятия, где искать Лею. Я метался по пустым тротуарам, бросался из стороны в сторону, оглядывая каждую тень, каждый силуэт. Спрашивал у редких прохожих, не видели ли они ее, судорожно показывая фотографию на экране телефона. Заходил в каждое открытое заведение, вглядываясь в лица посетителей, надеясь увидеть ее за столиком с чашкой кофе. Представлял, как она могла забыться, потеряв счет времени в долгожданном отпуске, увлеченная разговором или мгновением. Но я знал – Лея никогда бы не позволила себе просто исчезнуть. Никогда бы не пропала без единой весточки. А значит… что-то случилось.

Ноги привели меня в парк. Он встретил меня тишиной, пустыми, безжизненными тропками, лишь слабый шелест листвы и редкие всплески воды нарушали мрачную гармонию ночи. Луна, словно равнодушный наблюдатель, отбрасывала серебряные блики на поверхность пруда, превращая его в живую рябь света. Я шел, не зная, куда направляюсь, пока ноги сами не привели меня к воде. Вдалеке, будто не замечая тревоги, плавали несколько уток, неторопливо скользя по глади. Я опустился на землю, обессиленный, опустошенный, захваченный отчаянием. Схватился за голову, пытаясь собрать мысли, выудить хоть одну логичную мысль. Но внутри царил абсолютный хаос.

Полиция! Надо идти в полицию! – пронеслась в голове здравая мысль.

Решимость ударила по сердцу внезапной, почти обжигающей волной. Я достал телефон, судорожно ища адрес полицейского участка. Уже собирался вставать, когда на краю зрения, во влажной от росы траве, что-то блеснуло, едва уловимым отражением света. Я потянулся, поднял предмет, и в тот же миг внутри оборвалось. Небольшой кулон в виде пушинки одуванчика на тонкой серебряной цепочке. Подсвечивая телефоном, я разглядывал находку, надеясь… не найти. Но гравировка была здесь – слегка потертая от постоянной носки, но все еще четко различимая на задней стороне зернышка. Звенья цепочки целы. Кто-то расстегнул застежку. Кто-то оставил ее здесь намеренно. Лея была тут. Теперь я знал это наверняка. Как и знал, что с ней был кто-то еще. Тот, кто снял эту цепочку. Ведь она никогда бы не оставила ее добровольно. Я сжал находку в кулаке, ощущая, как адреналин разрывает меня изнутри. Резко вскочил. И побежал.

Глава 8

Меня разбудил яркий свет, пробивающийся сквозь веки, словно безжалостное напоминание о реальности. Вселенская тоска накатывала волнами, тяжело оседая на груди. Она не давала подняться, не давала даже пошевелиться. Целый день я пролежала, глядя в стену, застыв в бездействии. Аня пыталась уговорить меня поесть, уговаривала, умоляла, но тщетно. Маша весь день сидела рядом, произнося тихие, успокаивающие слова, которые разбивались о глухую пустоту внутри. Я слышала, как кто-то из свиты Ярослава пришел и увел Веру на очередную проповедь этого поехавшего пастыря. Она ушла надолго, или мне так казалось. В запертом пространстве, в этом мучительном бездействии, время ощущается иначе. Оно тянется, как густой кисель, размывается, растекается, теряя очертания. День и ночь срастаются, образуя одну непонятную массу, иллюзию смены дней, которой на самом деле нет. А сами дни удлиняются, вытягиваясь, искажаясь, пока не превращаются в один бесконечный, мучительный момент – без начала и конца. Вполне возможно, что Веры не было всего десять минут. Мысли метались в голове, возвращаясь то в этот ужасный плен, то в приятные воспоминания с Яном.

Ищет ли он меня? Точно ищет! Ян не мог подумать, что я сбежала от него, не объяснившись. Не мог! А значит, он найдет меня! Ян! Найди меня…

Вернувшись, Вера буквально светилась возбуждением. Это скользило в ее голосе, отражалось в жестах, наполняло взгляд фанатичным блеском. Она заговорила – взволнованно, вдохновенно, уверяя, что Ярослав не причинит нам вреда. Что все это – лишь подготовка. Очищение. Спасение. Вера убежденно заявляла, что Ярослав лишь проверяет нашу стойкость, нашу веру. Что все это – испытание перед настоящим освобождением. Ее слова звучали, как манифест, пропитанный пафосом борьбы за свободу, духовное возрождение. Как молитва этих безумцев, настойчиво возвещающая их истину. Вера была готова ко всему, к любым испытаниям, любым жертвам. И ее совершенно не волновало, какой окажется цена этого обещанного освобождения.

Господи, бедная, наивная Вера… Она действительно верит этому психопату. Наверное, она влюбилась в него по уши. Или просто полная идиотка. А может, все вместе.

Аня и Маша пытались ее переубедить, спорили, доказывали, но Вера стояла на своем, непоколебимая, одержимая. Ее психика, словно сломанная марионетка, перестроила реальность. Из мученицы – в ученицу. Ярослав стал для нее не просто человеком, а наставником, который якобы способен изменить ее жизнь, открыть новые горизонты. Его проповеди о великих идеях, планах и свершениях находили отклик в ее сердце. Она была готова пройти любые испытания. Готова выстоять. Выдержать. Ради идеи своего великого учителя.

Дура! Идиотка! Ты даже не представляешь, кто он на самом деле. Он не человек, не чертов учитель, не новый мессия. Он – просто монстр. Монстр, который задурил тебе голову, заставил верить в его слова. А потом сожрет тебя. Сожрет всех нас. Наивная, преданная овечка.

Но я не могла сказать этого вслух. Вера была слишком увлечена, слишком глубоко погружена в свою веру в Ярослава, чтобы хоть на мгновение допустить иную точку зрения. Я молчала. Люди видят в своих учителях то, что хотят видеть, и никакие доводы не способны разрушить эту картину. Судя по тому, как быстро утихли попытки Ани и Маши переубедить ее, это было далеко не первое проявление фанатичной преданности. Но внутри зародилось сомнение. Я попыталась его подавить, выбросить, замять. Но оно не уходило. Что-то было не так. Но что? Вера не замечала теней, скрывающихся за лучами праведного света. И я боялась. За нее. За всех нас. На что она способна ради этой слепой преданности? И какой ценой это обернется для нас?

Когда все уснули, я решила встать, хоть и не по собственной воле – физиологическая нужда оказалась сильнее. Удивительная штука – человек: как бы плохо ему ни было, тело все равно требует своего. Почти всегда. Можно отдать Ярославу и его дружкам должное – они заморочились. В дальнем углу комнаты стояла белая кабинка, что-то вроде биотуалета, где можно было закрыться, сесть на подобие бочонка с прикрученным сиденьем и плотно прилегающей крышкой. Несколько минут одиночества. Там не было ламп, и иногда мы заходили туда просто, чтобы дать глазам отдохнуть в темноте. Все мы. Кроме Веры.

Я провела в этой кабинке, наверное, два часа, погрузившись в раздумья, зависла, уставившись в одну точку, не шевелясь. А потом и вовсе уснула. Но долго поспать мне не дали. Сон разорвался яркой вспышкой света, глаза открылись резко, и я увидела Машу.

– Прости, я не знала, что тут кто-то есть. Но мне очень нужно…

Я встала и освободила кабинку, уступая ей место. Вернувшись на свою койку, понимала, что ложиться уже не хотелось. Спина горела тупой болью после жуткой койки, а все тело ныло, словно меня весь день били дубинками. Спустя несколько минут сонная девочка вышла из кабинки, медленно направилась к моей койке, села рядом. Ее взгляд, затуманенный сном, был устремлен в пол. Я чувствовала, что она хочет что-то сказать, но не решается. Поэтому я просто молча ждала.

– Ты такая спокойная, – наконец сказала Маша.

– Да брось ты, грохнуться в обморок, а потом зареветь как-то совсем не похоже на спокойствие.

– Это было всего раз, а в остальном ты вела себя очень хладнокровно. Сперва я испугалась, потому что ты выглядела так, словно попала в свою среду. Но потом я увидела, что это не так. Что ты просто сильная и не тратишь силы на пустые истерики. Твой обморок и слезы в данной ситуации – вполне адекватная реакция.

– Но вы тоже спокойно уживаетесь в этих условиях.

– Когда я сюда попала, ревела и кричала, пока голос не охрип. В какой-то момент они вынуждены были привязать меня к койке – я билась о стены, разбегалась, врезалась в них. Мне казалось, если не удастся вырваться, лучше убиться самой. Но потом пришло осознание – бесполезно. Аня тоже долго не могла принять это место. Совсем недавно она еще кричала, плакала, ругалась на чем свет стоит, требовала выпустить ее. Теперь она, как и я, притихла.

История троих

Трое ехали в стареньком, убитом микроавтобусе RAF-2203 желтого цвета. Их лица озаряли зловещие улыбки, но на разбитых лесных дорогах некому было увидеть эту подозрительную троицу. Они были довольны собой и ехали к своему главарю, выполнив его поручение. А в потайном отделе, замаскированном под ящик для запасного колеса и инструментов, лежала юная девушка с заклеенным ртом и связанными конечностями. Она спала беспокойным, наркотическим сном, видела кошмары и даже не догадывалась, что на самом деле находится посреди глухого леса, увозимая на растерзание.

Маша пришла в себя и обнаружила, что лежит на странной металлической койке, похожей на те, которые показывали в телевизоре, когда рассказывали о колониях для содержания особо опасных преступников. Сонная девочка села, спустив ноги на пол и принялась озираться, не понимая, что происходит. Она была в пустой белой комнате, освещенной яркими люминесцентными лампами, излучающими ослепительно белое, холодное свечение. Вокруг стояло еще несколько таких же коек: жестких, переливающихся металлическим блеском в свете ламп. На потолке мерцали два люминесцентных светильника, а выход преграждала массивная металлическая дверь.

Детский разум осознавал опасность, но не мог понять, что произошло? Как она очутилась в этом странном месте, пропитанном запахом дезинфицирующих средств, ржавеющего металла и сырости? Паника постепенно охватывала сознание подростка, но Маша отчаянно пыталась собраться с мыслями. Почему тут так холодно? Почему она оказалась среди этих снежно-белых стен, покрытых тонкими паутинками трещин? Почему это место похоже на какую-то нереальную смесь больничной палаты и тюремной камеры?

Внезапно дверь распахнулась, и в нее вошел юноша. Симпатичный и не вызывающий чувства угрозы, но почему-то кажущийся знакомым, хотя Маша никак не могла вспомнить, видела ли его прежде. Несколько минут он вглядывался в лицо своей юной пленницы, изучая его и анализируя, и лишь после этого вошел в комнату, прикрыв за собой тяжелую дверь.

– Я пришел, чтобы объяснить тебе, что здесь происходит, – сказал до боли знакомый незнакомец мягким голосом.

Маша уставилась на него, пытаясь понять, что из себя представляет этот незнакомец. Прочувствовать его намерения своей детской проницательностью. Но ничего не получалось. Незнакомец был непроницаем, оставался неразрешимой загадкой. Его мягкая улыбка одновременно располагала и пугала, а взгляд казался холодным, обжигающим льдом до самых костей.

– Мария, – начал он мягко, – тебе предстоит множество испытаний, лишений и страданий. Я не стану лгать тебе, ведь твое детское сердце и так все поймет и почувствует.

– Вы не отпустите меня?

– Нет. Теперь ты останешься с нами навсегда.

В этот момент что-то внутри Маши оборвалось, рухнуло, разбиваясь на части. Ее хрупкие плечи опали, а на усталые глаза накатились слезы. Она прекрасно понимала, что это значит. Прекрасно знала, что теперь ее жизнь висит на волоске и зависит только от того, что для нее приготовил ее пленитель.

Два дня она просидела, не меняя позы. Руки безвольно болтались, а пустой взгляд смотрел в одну точку. Один раз в день ее навещали незнакомцы, поднимавшие ее подбородок и вливающие в рот воду и какое-то подобие бульона.

На третий день Маша изменилась. Ее мозг начал отчаянную борьбу. Сознание словно наконец пробудилось от глубокого сна. Агония охватила не только разум, но и тело, пронзала огненными иглами, выкручивала суставы, разрывала мышцы. Девочка металась из угла в угол, билась головой о стену, колотила в двери. Изо дня в день Маша отчаянно пыталась выбраться из плена, пробить собственным телом брешь в стенах своей темницы и вырваться на свободу.

– Выпустите меня! Я хочу к маме! – кричала она, срывая горло, но никто не реагировал на ее мольбы.

– Выпустите меня отсюда! – вопила она раз за разом, ударяясь всем телом о дверь, о стены, украшая их алыми пятнышками крови, сочащейся из ран.

Бледное маленькое тельце плотно покрылось синими, фиолетовыми, зелеными и желтыми пятнами, местами кожа, не выдержав нагрузки и новых травм, попросту разрывалась, а местами набухла так, словно кто-то поместил под кожу камешки. Тело Маши менялось с каждым днем все больше, приобретая все новые оттенки гематом, покрываясь новыми ранами, царапинами и шрамами.

Когда ее силы иссякли, а удары стали гораздо слабее и реже, дверь снова распахнулась. В комнату вошли двое: огромный бородатый мужчина и невысокая девушка. Бородач сгреб Машу в охапку, не обращая никакого внимания на сопротивление, будто она была податливой игрушкой, и уложил на кровать. Девушка же распрямила длинные кожаные ремни, обхватывая ими тело девочки, протягивая под кроватью и застегивая сбоку. Кожаные лоскуты фиксировали руки, плотно прижимая их к холодному металлу койки и удерживая ноги. Еще один ремень плотно впивался в бедра, пережимая кожу и передавливая сосуды, от чего ступни стали синими и ледяными. Следующий разместился вверху живота, под самыми ребрами, так же плотно вжимаясь в юное тело и не давая свободно дышать. Последний – плотно зафиксировал голову, прижимая ее к холодной поверхности металла, не давая ни единого шанса повернуть ее вбок. Теперь Машу лишили не только матери, прошлой жизни и свободы, но даже способа выплескивать гнев, лишили возможности самой решать, жить или умереть. Забрали последние крохи надежды, что поддерживали жизнь внутри, разжигали пламя борьбы. Маша чувствовала – они не просто пытаются заставить ее успокоиться, они хотят сломить ее, сделать послушной, лишить ее не просто выбора, а личности.

Часы складывались в дни, дни слипались в недели, а недели незаметно превращались в месяцы. Время текло медленно, растягивалось в целую вечность и обволакивало сознание густым, непроглядным туманом зарождающегося безумия. Маша находилась в абсолютной тишине и пугающем одиночестве, позволяя мыслям растекаться, приобретать самые мрачные очертания и прокручивать ужасающие сценарии. Надежда угасала с каждым новым днем, заменяемая лишь ожиданием конца. Все это время она была прикована к койке, испражнялась под себя, отказывалась от еды и молила Бога лишь о том, чтобы он как можно скорее закончил этот кошмар.

И вот, когда она успокоилась, гнев угас, а жажда свободы превратилась в обычное поддержание жизни, дверь снова распахнулась, и здоровяк, которого звали Александром, внес на руках крупную девушку. Вторую невольную пленницу, которой суждено повторить участь Маши. Ее голова беспомощно повисла, а руки болтались вдоль тела. Александр аккуратно уложил ее на койку, оставив в небрежной позе. Следом в комнату ворвалась девушка, которую звали Викторией. Она пронеслась словно вихрь, быстро отстегнула Машу, свернула ремни и так же быстро растворилась за дверью. Но в каждом ее движении, в ее хищном взгляде читалось неприкрытое недовольство. Маша видела, что Виктория, будь ее воля, с радостью оставила бы ее пристегнутой, лишенной возможности даже минимально двигаться. Чувствовала – если бы Виктория решала ее судьбу, она давно была бы мертва, лишенная даже таких подачек, как еда и вода.

Девушка быстро пришла в себя. Она выглядела растерянной, взгляд казался затуманенным. Взяв себя в руки, она скинула затекшие и непослушные ноги на пол, подтянулась и села. Ничего не понимая, она озиралась в разные стороны, пытаясь выцепить хоть что-то, понять, что с ней произошло и как она оказалась в этом месте. Однако ей хватило всего несколько минут, чтобы осознать происходящее, и не потребовалось ни встречи с пленителями, ни дополнительных размышлений. Внезапно вся она подобралась, охваченная решимостью. Взгляд запылал гневом и ненавистью, тело напряглось. Она резко вскочила с койки и в один прыжок оказалась у двери. Удивительно с какой ловкостью она преодолела несколько метров, отделяющих ее от двери, несмотря на крупное телосложение. Маша наблюдала за ее действиями, не двигаясь и не говоря ни слова, прекрасно понимая, что эту бурю девушке нужно пережить самостоятельно.

– Выпустите меня отсюда, ублюдки! Я требую, чтобы вы открыли эту чертову дверь! – вопила она звонким голосом, с нечеловеческой силой колотя в дверь кулаками.

Весь день она провела у двери, из всех сил пытаясь достучаться до пленителей. То вспыхивала яростными ругательствами, то отчаянно шептала под нос мольбы. Совершенно не обращала внимания на испуганную девочку, забившуюся в угол. Но к ночи ее запал угас: измученная и истощенная, она бессильно рухнула на пол, опустив опухшие, ослабевшие руки. Маша тихо, осторожно подошла к девушке и мягко обняла ее за плечи.

– Все обязательно наладится. Но истязать себя не имеет смысла. Они не выпустят тебя, а ты лишь сделаешь себе хуже. Они привяжут тебя и не отпустят, пока твоя последняя искра не угаснет совсем.

В ответ на эти слова Аня лишь подняла уставшие, потемневшие от бессонницы глаза. Слова отозвались в ее сознании, но не успокоили бушующий внутри гнев. Она уже не билась в дверь, не колотила стены, но все так же рвала горло в попытке повлиять на неизвестных похитителей. Кричала днями и ночами, пела ругательные песни, поднимая боевой дух и осыпала угрозами, словно этим могла переломить ситуацию. Но все это было напрасными, пустыми усилиями, и вскоре ее пыл иссяк, оставив в качестве напоминания о неудавшемся бунте только синяки на руках.

Прошли недели, а может и целые месяцы, наполненные странными беседами с Ярославом. В заточении время искажается, меняется сама его суть и структура. Дни и ночи теряют свои очертания и границы, сливаясь в бесконечный поток одинаковых мгновений. Но один из таких дней ознаменовался появлением новой пленницы. Ее тоже принес Александр. Перекинутую через плечо, повисшую безвольно и бессознательно. Ее длинные волосы едва не волочились по полу, а кожа в белом свете казалась безжизненно бледной. Тело девушки опустили на пустующую койку. В сознание она не приходила долго. Будто разум уже понял, что произошло нечто плохое, и пытался защитить хрупкую психику, оставляя ее как можно дольше в состоянии какого-то анабиоза. Но рано или поздно, мозгу пришлось бы подать сигнал и пробудить тело ото сна. Когда это произошло, девушка не билась в агонии, не металась в отчаянии. Вера – имя, которое она назвала на вопрос Маши и Ани о том, как ее зовут. Больше Вера не проронила ни слова. Отказывалась от еды и воды. Целыми днями она смотрела в одну точку, поглаживая свои длинные волосы, как поглаживают матери детей, убаюкивая их. Она не находила в себе сил даже встать и дойти до туалета, испражняясь прямо под себя. Маша с Аней взяли на себя заботу о подруге по несчастью, убирая за ней и пытаясь накормить. Даже на «проповеди» ее уносил Александр, беря на руки как недвижимую куклу. Но в один из дней произошло что-то странное. Вера вернулась в комнату сама, ведомая Викторией. Широкая и лучезарная улыбка озаряла ее лицо, а глаза искрились радостью. В тот день Вера перестала отказываться от еды и воды, с благодарностью принимая каждый дар. То и дело она принималась рассказывать о том, какой Ярослав хороший. Рисовала образ не психопата, похитившего трех девушек, а святого, спасителя мира и наших душ. Она вдохновенно доказывала, что они избранные и должны быть благодарны. Каждый принимает потрясения по-своему. Психика Ани и Маши выбрала защиту, борьбу, а психика Веры – смирение и принятие. Она исказила правду, придумала свою истину, в которую искренне верила. Может, она сошла с ума. Может, была безумна и до заточения. Но история ее обещала быть не менее трагичной.

Глава 9

Маша рассказывала их истории, и голос ее предательски дрожал. Несмотря на прошедшее время, она по-прежнему испытывала страх, мечтала о спасении, о свободе. Но необычайная жалость пронзила мое сердце. Мне было жаль Машу – совсем юную девочку, которую ждало большое, интересное будущее, но она нашла группу психов. Было жаль и Аню, которая казалась хорошим человеком, приносящим в этот мир частичку доброты. Но больше всего боль сжала мое сердце из-за Веры. Казалось, она пострадала сильнее всех. Ее хрупкая психика не просто надломилась, а рассыпалась на атомы, размазавшись по суровой, беспощадной реальности. От этой несчастной девушки не осталось ничего – лишь пустая оболочка прошлого, которую доверху набили гнилыми опилками. Вспомнилась популярная у подростков фраза: «мертв внутри». Вот кто на самом деле мертв внутри. Не все эти девочки и мальчики, которым не разрешили гулять до утра или отругали, унюхав запах алкоголя и сигарет, а эта бедная девушка. Девушка, которая попала в лапы маньяка, садиста и сломалась настолько, что начала верить в его доброту, воспринимать его как некое божество, высшую сущность. Она потеряла свою личность, превратившись в белый лист бумаги, на котором Ярослав мог творить все, что ему заблагорассудится, писать свой жестокий манифест.

– Я видела его до всего этого, – внезапно сказала Маша, прервав мои размышления.

– Кого?

– Ярослава. Сначала я не могла понять, почему он казался мне знакомым, но во время одной из встреч вдруг осознала – я уже видела его раньше. Он жил в соседней квартире. Мы с мамой тогда только переехали в Екатеринбург и поселились в крохотной съемной квартирке. Однажды я потеряла ключи, а он как раз выходил из своей квартиры. Ярослав дал мне позвонить со своего телефона и дождался со мной маму, забалтывая меня, чтобы время прошло быстрее. А через несколько месяцев он съехал.

– Подожди, а как ты оказалась тут? Вы потом переехали в Порт-Рогове или приехали сюда на отдых?

– Нет. Однажды я возвращалась с танцев. Кто-то ударил меня по голове, и проснулась я уже тут. У меня очень болела голова, тошнило, и было ощущение, будто я сильно напилась. Однажды я попробовала водку во время одного из застолий, пока все взрослые ушли на перекур. Взяла со стола граненый стакан и отхлебнула половину. Потом плохо себя чувствовала еще несколько дней. Когда очутилась тут, состояние было очень похоже на то. Наверное, они пичкали меня чем-то, пока везли сюда.

Да… Видимо, удар по голове – его любимый прием. А чтобы жертва не пришла в себя и не оказала сопротивление, он использует какие-то препараты.

– И когда ты узнала, что ты в чужом городе, почти на другом краю материка?

– Он мне сказал во время пятой или шестой нашей беседы. Сказал, что я могу успокоиться и не пытаться пробить собой стены, потому что даже если мне это удастся, то идти мне некуда, потому что я очень далеко от Екатеринбурга. А пока я буду искать помощь, меня найдут его помощники и вернут сюда, но уже не живой.

Я посмотрела на эту хрупкую, маленькую девочку и внезапно осознала, насколько же она на самом деле взрослая. Эти люди украли у нее детство. Похитили, пичкали наркотиками, увезли за тысячи километров от дома. Но ради чего все эти мучения? За какие грехи ей выпали такие жестокие испытания? Детское лицо осунулось, красные от усталости глаза выражали не только наивную доброту, но и взрослую мудрость. Глядя на эту невинную девочку, я ощутила жгучее желание защитить ее, вытащить из этого ада. Внутри меня разгоралось пламя решимости, ненависти и отчаянной борьбы.

Она резко вскочила с кровати, робко, но искренне попыталась улыбнуться и медленно протянула руки, приглашая меня в свои объятия. Я не колебалась – сделала шаг вперед, крепко сжала ее в объятиях, ощущая, как ее хрупкое тело дрожит от пережитых страданий. В этот момент я дала себе обещание – мы обязательно выберемся, я не позволю ей остаться пленницей этой жестокой тюрьмы. Я почувствовала, как ее дыхание сбилось, плечи подрагивали. В ее глазах блеснуло что-то похожее на надежду, слабое, но живое, цепляющееся за любую возможность спасения. И в это короткое мгновение я поняла – теперь у нас есть нечто большее, чем страх и боль. У нас есть мы. Поддержка, понимание и человечность – это то, что отличало нас от хладнокровных и бесчувственных мучителей, давая нам незримое, но ценное преимущество. И это значит, что мы будем бороться до конца.

– Мы что-нибудь придумаем, – прошептала я, прижав ее крепче.

– Нам нужно поспать. Сон необходим для хорошей работы мозга. Поэтому поспи, пожалуйста, а завтра мы продолжим думать, как отсюда выбраться.

Она разжала объятия и, бросив мне еще одну неловкую улыбку, направилась к своей койке. На самом деле спать при этом надоедливом белом свете трудно, но это действительно нужно.

Этот свет точно часть пытки. Со временем наша психика неизбежно начнет рушиться, мы лишимся сна, а проповеди Ярослава окончательно размоют границы между реальностью и бредом. Мы станем послушными, покорными и преданными, как Вера. А когда он убедится, что наши души окончательно сломлены, тогда и пустит нас в расход.

Глава 10

Всю ночь я ворочалась на койке, погруженная в тревожные мысли. Снова и снова прокручивала в голове всевозможные сценарии наших судеб, пыталась все тщательно обдумать, проанализировать, продумать план побега. Взвешивала все «против» и «за». Разум охватило беспокойство и паника, но в самом теле ощущался странный прилив сил, решимости. Я прекрасно понимала, что мне предстоит принять сложное решение, которое окончательно разделит жизнь на «до» и «после». Оставалось понять, просчитать, каким будет это самое «после»: приму ли я свою судьбу, прогнувшись под весом обстоятельств, или буду бороться до последнего вздоха, не боясь трагичного конца. Все вокруг казалось нереальным, выдуманным, бредоподобным. Я, Маша, Аня и Вера – все мы находились на грани, где каждый шаг мог оказаться фатальным. Но оставаться в состоянии постоянной беспомощности и тревоги просто нельзя. Нужно действовать и начинать это немедленно! Эта мысль звучала в голове, гремела на всю черепную коробку, превращаясь в импульс к действию.

Тяжелый металлический звук, звенящий и резкий, прервал ход моих мыслей. Дверь плавно отворилась, будто не спеша впускать того, кто намеревался сюда зайти. От неожиданности я вздрогнула и, затаив дыхание, наблюдала за происходящим. Остальные тоже проснулись от неожиданного шума и сонно уставились на дверь, потирая слипающиеся глаза. В воздухе повисла напряженная тишина, прерываемая лишь легким скрипом плохо смазанных дверных петель. Все мы замерли в томительном ожидании того, что случится дальше.

Рановато для проповедей, – пронеслась в голове единственная догадка.

В дверном проеме появились Виктория и Александр. В его объятиях безжизненно лежала девушка – сразу стало ясно, что она без сознания. Все замерли, напряженно всматриваясь, пытаясь понять, что случилось. Неужели они похитили еще одну девушку? Неужели их аппетит все никак не поумерится? И скольких еще они хотят похитить и держать взаперти? В воздухе повисла тревога.

Ты тоже получила по голове? Мне жаль, что ты тоже оказалась здесь, – думала я и словно извинялась перед ней.

– Двигай на другую койку, – сказала Виктория, уставившись на Машу безумным взглядом и расплываясь хищной улыбкой.

Маша мгновенно подскочила и метнулась в мою сторону, словно испуганная маленькая птичка, которую едва не поймал в свои зубы кот. Александр не спеша вошел в комнату и положил девушку на освободившуюся койку. На секунду мне показалось, что она мертва: ее рука безжизненно свалилась с груди, а кожа имела неестественно белый цвет, будто из нее выкачали всю кровь. Спутанные каштановые волосы прилипли к мраморному лицу, подчеркивая его зловещую недвижимость. И только едва заметные движения грудной клетки выдавали признаки жизни. Александр, бросив напоследок быстрый взгляд на лежащую девушку, вышел из комнаты. Виктория же обвела нас ледяным взглядом, полным презрения, после чего последовала за ним.

– Не переживай, дорогая, будет тебе койка. Ты же не думаешь, что Ярослав даст в обиду такую душечку, – со звериным оскалом сказала Виктория и заперла дверь.

Мы тут же столпились вокруг новенькой, только Вера продолжила сидеть на своей койке, невозмутимо следуя своему ритуалу – поглаживая пышную косу.

– Она точно живая? – спросила Маша с неприкрытым испугом.