Читать онлайн Серый квадрат

Посвящается моему папочке,

покинувшему этот мир,

и моим братьям,

которым нужно стирать любые

артефакты обо мне,

чтобы жить.

Глава 1. Неожиданная встреча

Почему-то считается, что в таких городах, как наш, подмосковный, невозможно встретить ничего удивительного. Но однажды на улице Климова со мной случилась эта история.

Я выходила из Дома художника в белом льняном костюме, с рыжими волосами под шляпкой, когда увидела её – бабуля обыкновенная, хлопковое платье в цветочек, на голове косынка, на ногах сандалии и носки.

– Вот и вроде образование имеют, а ничего не ведают, – сказала она то ли мне, то ли куда-то в пустоту.

– Что? – не поняла я.

– Иий ботом, – проговорила она на каком-то непонятном языке. – А я вот всё знаю. Я же оттуда!

Бабуля показала пальцем вверх. Все понятно, решила я. Скорее всего, из-за жары бабушка получила небольшое помутнение, мало ли что бывает, когда на улице тридцать шесть в тени!

– Не тридцать шесть, а все тридцать восемь! – поправила она.

Тут я остановилась и изумленно на нее посмотрела. Как она угадала мои мысли?!

– Не угадала, а знала, – поправила она.

Я совсем потерялась.

– Ну и как оно, там? – осторожно спросила я.

– Там, – она показала пальцем вверх. – Все так хорошо, как у вас тут никогда не бывает. И не надо вам такое счастье, вы к нему непривычные!

Раз! И бабуля резво подскочила к киоску с мороженым, потребовала у меня сотню и мелочь, что я тут же, разумеется, ей и выгребла из сумки в полном отупении. Она взяла себе два вафельных стаканчика в обе руки и принялась есть каждое по очереди.

Наверное, мне показалось, подумала я, никакого чтения мыслей – скорее всего, я просто бормотала себе под нос, а у бабули тонкий слух. Или бабуля, например, цыганка? Некоторые из них всякие штуки вытворяют.

– А чего вы, бабуля, оттуда, где так хорошо, спустились сюда, где так жарко? – ехидно спросила я.

– Вот в этом-то и весь вопрос, – прищурилась она. – Художника одного хочу навестить.

– Это зачем же?

– Видит много, чего не следует, кисточкой так и малюет, безответственный! Как будто не знает, что все, что рисует, сбывается.

– Ну и пусть пишет. Чего он вам сдался?

– Ой, ну надо же, как мост шатается! Иий жаным! Даже страшно!

Мы вступили на Клязьминский парящий мост, и бабуля радостно раскачивалась на нем. Вдруг на меня упала капля, потом еще несколько, и следом раздался гром. Все небо до горизонта заволокло темными тучами.

– Ого, какие тучи! Надо бежать быстрее! – сказала я. – Моя шляпа рассыплется!

– А чего бежать? Все равно мокрая будешь!

Я усмехнулась и скорее побежала по мосту к ближайшему кафе. Почти успела добежать до входа, как машина, с размаху проехавшись по луже, окатила меня водой с ног до головы.

Сверкнула молния, и я вдруг ясно осознала, о каком художнике идет речь! Геннадьич! Это он несколько лет назад изобразил, как горит рынок! И вот, пожалуйста! Рынка нет, все сгорело зимой. Я оглянулась – бабки на мосту уже не было.

Я скорей побежала к художнику. Увидела его издалека, он стоял во дворе своего дома в мятом белом костюме, с чемоданом и зонтиком.

– Геннадьич! – запыхавшись, позвала я. – Приходила бабушка?

Он смерил меня подозрительным взглядом.

– Приходила, – нехотя кивнул он.

– Ну? Что она хотела? Про какую картину она спрашивала?

– Картина называлась «Все хорошо».

– И что случилось? Ты ее сжег?!

– Зачем же сжег? – не понял он. – Я ее продал!

– Кому?!

– Бабушке.

– Как?! А что на картине?

– Как что? Все хорошо, все как есть, так и написал.

– Подробнее! – потребовала я.

– Ну что подробнее, там, значит, лес, потом поле до горизонта, все в ромашках, понимаешь, тут справа цветы разные, полевые, и в них плутовка притаилась, но зритель ее как бы не видит, она в цветах запряталась хорошо, только хвост торчит. Здесь, как бы сказать, слева идет народ, все такие радостные, счастливые. Идут они вдаль…

– А вдали что?

– А вдали церковь, а за ней как раз то самое.

– Что то самое?!

– Счастье! Я, понимаешь, художественно так изобразил его в виде встающего солнца, подразумевая, что вот он, свет, к нему народ тянется. Да, кстати, я и тебя там изобразил.

– А?! Ты продал бабке картину с моим участием?

Здесь я знатно выругалась и с отчаяния села на мокрую лавку.

– Ты чего, Наталья? Что за нервы?

– Ой, – закрыла я руками лицо. – Что ты наделал, Геннадьич! Бабка же юродивая какая-то. Бегом, пошли догонять бабушку, куда она унесла картину?

– А картину она не унесла, – покачал он головой. – Она ее съела.

– Как?!

– Вот так, с маслом. Ужас, что за бабка! Зато дала мне за нее хорошие деньги, теперь начну жить как приличный человек!

– Все пропало! – поняла я.

Когда я, расстроенная и мокрая, наконец добралась до дома, я подумала: неужели же из-за глупости Геннадьича и какой-то бабки у меня никогда не будет все хорошо? После всего, что со мной произошло – бросила институт, потеряла близкого человека, – я заслуживаю счастья, возмущалась я. И Геннадьич очень здорово это изобразил – я вместе с людьми иду навстречу поднимающемуся солнцу. Мне так нужно это солнце!

Я села за стол и написала эту историю, описав картину художника как можно точнее. Тут только я обнаружила, что мое тело бьет мелкая дрожь. Очевидно, мое расстроенное состояние довело меня до простуды. Я встала под горячий душ, согрелась, легла в постель и уснула после таблетки снотворного.

Рано утром меня разбудил звонок.

– Алло! Алло, Наталья? Ты меня слышишь?

– Ну? – сонно пробормотала я.

– Проснись, Наталья! Я сейчас к тебе залечу.

– С какой стати, Катя, дай мне поспать!

– Да ты что?! Наталья, Геннадьич погиб!

Я мигом вскочила с постели.

– Алло! Алло! Слышишь? – разрывалась трубка.

– Слышу. Заходи.

В каком-то оглушенном состоянии я встала, нажала кнопку на кофеварке. Я ничего не могла понять. Что случилось с Геннадьичем? Как он мог умереть? И главное – причем тут Катя? Может быть, мне все это приснилось? Я посмотрела на телефон – да нет, есть звонок от Кати. Время шесть пятнадцать утра, 7 июля.

Я села за стол и просто ждала Катю. Через десять минут она влетела ко мне в дверь, одним махом сбросила сумку и розовый лакированный плащ и влетела на кухню.

– Что случилось?! – спросила я с нетерпением.

– Дай отдышаться хоть… Ой, ну кофе налей тогда уж. Погиб наш Геннадьич…

Она вдруг заплакала.

– А чего ты так ревешь-то? – удивилась я.

– Он у меня занял денег, и довольно много…

– Вот оно что…

– Да, сказал, что пишет новую картину и уже заранее есть покупатель. Что-то там про счастье. Вот ему нужны были деньги на материалы, какие-то дорогие хотел использовать. Ну ладно, дала. Теперь чего уж говорить, мне его родственники теперь шиш с маслом отдадут. Вот так вот. А деньги, между прочим, на универ были отложены, что теперь матери скажу, сама не представляю…

Катя опять в слезы.

– На, выпей, – сказала я и подала ей воду с успокоительным. – Так как он погиб?

– Спасибо… Вот! Об этом-то и речь! А где у тебя сахар? Ты что, кофе без сахара пьешь?! А молоко хотя бы?

– Открой холодильник.

Катя открыла холодильник и стала в него смотреть, медленно соображая.

– В двери молоко, – подсказала я.

– Нашла! Плакали мои денежки… Да и Геннадьич, жалко его, ужас! Я смотрю, значит, сериал «Доктор Хаус», 3-й сезон 8-я серия, ну, время 3 часа ночи, пошла в туалет, залезаю в нельзяграм, а он в Турцию полетел!

– Ну, дальше?

– А что дальше… Дальше смотрю, а самолет-то из Москвы в Турцию разбился… Ой, у меня что, сережка отстегнулась? Ну-ка посмотри, есть на ухе сережка?

– Вот она, – сказала я, подавая ей сережку, упавшую в воротник.

– Ну так вот. Самолет, значит, разбился. По всем соцсетям картинки со свечками… Я, конечно, сначала никакой паники, новостей ждала, а потом… К шести выяснилось, что погибли все….

– Как?!

– Да. Вот он в списках, видишь, – Катя протянула мне телефон со списком погибших от авиакомпании.

– Какой ужас! – пробормотала я. – Катя! А я ведь его видела вчера вечером… Он сказал, что продал картину!

– Да? Ты ее видела?

– Нет, не видела. Но я видела бабку!

– Чего?

– Одевайся, мы идем в полицию! – вскричала я и начала судорожно собираться, попутно пересказывая Кате историю знакомства с бабкой.

Когда я закончила и уже надевала кроссовки, Катя вдруг перегородила мне путь у двери.

– Наталья, мы никуда не идем.

– Почему?!

– Ты сумасшедшая? Ты представляешь, как на тебя отреагирует полиция? Хочешь к сентябрю отчислиться из универа и попасть в шизу?

Я медленно опустила сумку. Хотя институт я бросила в мае и Катя еще об этом не знала, но она была права. Моя история про бабку выглядела не только неправдоподобной, но и с какой-то нехорошей примесью.

– И что нам делать? – растерянно спросила я.

– Так, – почесала ногу Катька. – Давай для начала допьем кофе. У тебя есть че пожрать? Давай сюда колбасу, я сделаю бутерброды. Сейчас будем думать.

Мы вернулись на кухню, Катя опять залезла в холодильник, развела на столе бурную деятельность, пока я сидела и смотрела в одну точку, потеряв всякие ориентиры.

– Если эта бабка разгуливает по планете и жрет картины, то мы ее очень быстро вычислим. Не могла же ты одна только ее встретить! Как ты думаешь, кто она? Террористка? Знаешь, что я думаю? А мог Геннадьич оставить у себя дома для меня деньги? Не подлец же он? А из Турции, наверное, хотел позвонить мне и сказать: Катя деньги на столе, зайди в квартиру.

– Ну, вряд ли, – усомнилась я.

– А кто же эта бабка?

– Я думаю она та, кем представилась. Она не из нашего мира.

– Ой, у меня аж мурашки побежали! Ну ты даешь! Вот не сиделось тебе вчера дома, чего поперлась на Климова? А в чем ее интерес, картины жрать? Что она тебе сказала?

– Что она сказала… Дай-ка вспомнить… Что-то про то, что она из лучшего мира, что там все очень хорошо, а нам такое вредно…

– Почему?

– Не помню, этого она не сказала… Потом, что один художник, сказала, видит будущее, что ли, и пишет его, и потому она сказала, его надо навестить… Потом я побежала к Геннадьичу, он описал мне картину… Ну, дальше ты знаешь.

Катя, выпучив глаза, жевала бутерброд.

– Знаешь, может, тебе оно все привиделось? – с надеждой спросила она.

– Может! – согласилась я. – Может, не было у него никакой картины и мне это приснилось?

– Точно! Вчера такая жара была. Давай вот что сделаем, сейчас пойдем к Геннадьичу, если ключ все еще под ковриком, то мы, может быть, найдем и мои деньги, и заодно посмотрим следы этой бабки. Действительно ли она сожрала картину или Геннадьич тебя обманул и свалил на мои деньги на отдых! Старый дурак!

– Разумно! – согласилась я.

Мы быстро собрались, выбежали из квартиры и помчались к Геннадьичу. Время между тем близилось к восьми, люди спешили на работу, на улице была приятная погода, чистое небо и легкая утренняя свежесть.

Мы осторожно, оглядываясь, чтобы нас не заметили, зашли в прохладный подъезд № 2, где жил Геннадьич. Поднялись на второй этаж, приподняли коврик – ключ действительно лежал там. Катя провернула в замке ключ, дверь скрипнула, поддалась, и мы зашли. Мы замерли от страха на пороге и стали прислушиваться, боясь, что вот-вот на нас выскочит бабка. Но никто не выскочил, было тихо. Мы разулись, прошли по старому, стертому паркету елочкой в зал. Здесь царил хаос. Стояло множество мольбертов, сложенных и отвернутых к стене – Геннадьич проводил уроки на дому. Все они были пусты. В середине комнаты стояла табуретка, на которой банка из-под консервов и в ней бычки, Геннадьич воспринимал только «приму», тут же сломанный карандаш, несколько смятых бумажек, блокнот. Рядом с табуреткой стоял мольберт Геннадьича, но и он был пуст. Однако на полу мы обнаружили много кусочков ткани и ниток, будто бы от разрывания полотна.

– Вот оно! – воскликнула я, показывая Кате нитки.

За мольбертом – чемодан с красками, а под ним – застрявшая в паркете купюра.

– Доллар, – обреченно сказала я. – Вот и все твои денюжки…

Возле стены стояла новая, купленная рамка.

– Это, очевидно, для новой картины! – поняла я.

Вдруг мы услышали настороживший нас звук сирены. Катя подскочила к окну.

– Полиция! – вскричала она.

Мы быстро побежали к выходу. Кое-как напялив кроссовки, мы выскользнули за дверь, как услышали тяжелые шаги по лестнице снизу. Не успев даже положить ключ под коврик, от испуга мы с ней рванули в разные стороны – я наверх, она вниз. Тут она остановилась, показала пальцем «молчать» и, вдохнув поглубже, заставила меня начать спускаться вниз прямо к тем, кто шел нам навстречу. Это и в самом деле был сотрудник полиции. Он подозрительно взглянул на нас.

– А вы, девочки, из какой квартиры?

– А мы… – запнулась я.

– Мы к Ивану Геннадьевичу приходили, у нас урок назначен, но он почему-то не открыл, – соврала Катя.

– Понятное дело, – кивнул полицейский. – Умер он.

– Как?! – отыграла удивление Катя.

– Во сколько у вас был назначен урок?

– В восемь тридцать, – сказала Катя.

Полицейский взглянул на часы.

– Ну-ка, дайте-ка мне ваши телефоны и адреса. Я вас попозже наберу. А где же ваши кисти и краски, если вы шли на урок?

– А у нас сегодня теория, – опять нашлась Катька. – Про Врубеля должны были говорить.

– Угу, про Врубеля, – недоверчиво кивнул полицейский. – Ладно, девочки, пока идите.

С выпрыгивающим из груди сердцем мы, еле сдерживаясь, дошли до двери подъезда, открыли ее, дошли до переулка и тут-то понеслись как угорелые ко мне домой.

Влетев в квартиру и закрыв на защелку дверь, мы повалились на ковер и стали приходить в себя.

– Ужас какой-то… Вот бы сейчас вляпались…

– Да… Пронесло…

Тут Катька потянулась за пазуху и, достав что-то, протянула мне.

– Случайно захватила, – призналась она.

– Блокнот Геннадьича?!

Я в ужасе отпрянула от него. Что, если это улика и полиция прикопается к нам? Я взяла дрожащими руками блокнот и перелистала. Геннадьич учил нас делать карандашные зарисовки каждый день. Вдруг один лист особенно заинтересовал меня.

– Катя! – вскричала я. – Это же ты!

Действительно, на наброске было изображено испуганное лицо Кати, она бежала по лестнице, держа в руке ключ.

– О, Боже! Он что, знал, что мы войдем к нему домой?!

Мы обе обезумели от страха.

– Дай сюда этот блокнот, – сказала Катя. – Я сожгу его!

– Нет! – запротестовала я. – Этот блокнот – единственный ключ, который у нас есть.

– Что, если эта бабка теперь придет и за нами?! Надо его спрятать, к тебе в сумку!

– Почему это ко мне? – запротестовала я.

– Потому что у тебя нет привычки оставлять свою сумку в автобусе, как я!

– Ладно…

– Так, – рассуждала Катя. – Если бабка будет гоняться за нами, она будет нейтрализовывать нас поодиночке. Значит, с этого момента мы будем ходить только вместе! Чуть что, 103 и вызываем полицию.

– Правильно, – согласилась я. – Но вообще-то мы с бабкой и сами, наверное, справимся. Кстати, у меня есть газовый баллончик!

– Отлично! Кинь его в сумку на всякий случай. Прямо сейчас мы идем ко мне, забираем мои вещи и будем жить у тебя, пока мы не разберемся со всем этим делом. Только вот что я скажу родителям? Я и так под домашним арестом из-за провальной сессии.

Мы на секунду задумались.

– А родителям скажем, что готовимся к конкурсу! – придумала я.

– Какому, на фиг, конкурсу, они не поверят! – усомнилась Катя.

– К творческому! Международный конкурс, кто выиграет, поедет в Европу!

– Нет, про Европу предки не поверят, сейчас туда никто не летает. Кто выиграет – поедет в Казахстан.

– Ладно, – согласилась я. – Казахстан так Казахстан.

Глава 2. Сережа

Когда вещи Кати были наспех закинуты в мой шкаф, мы сгрузили все с рабочего стола в специальную бардачную корзину (я завела ее для того, чтобы вот так быстро очищать стол, если он нужен, а потом, когда есть время, уже разбирать «бардачную» корзину) и стали писать на ватман все версии, которые появлялись.

– Итак, бабка – демон с долларом, тогда что? – предполагала Катя.

– Тогда она бы уничтожала всех подряд, на фига ей один Геннадьич, тем более его картина?

– Ладно. Если бабка – маньяк, тогда что?

– Тогда как она пробралась в самолет?! Зайди, кстати, на их сайт, стало ли известно, почему произошла катастрофа?

– Предварительная версия – ошибка пилота.

– Они всегда так говорят, а сами небось пустили в рейс агрегат сорокового года!

– Не отвлекайся, Катя. Итак, если бабка появилась только ради Геннадьича, то нам опасаться нечего. Мало ли что он вытворял! Может, напился и как давай вызывать какую-нибудь там Пиковую даму!

– Правильно, Геннадьич в целом был странный, это не значит, что бабка должна прийти за нами!

– Тем более никаких картин мы вообще давно не пишем!

– Я свои кисти выкинула сто лет назад!

– Вот именно. Я в этом году решила, что больше никаких картин.

Катя сочувственно посмотрела на меня.

– Прости, что я не была рядом, когда твой папа…

У меня навернулись слезы, и я сразу же сменила тему:

– Думаешь, все дело в том, что Геннадьич реально предвидел будущее?

– Ну, вообще-то многие творческие люди его предвидели…

Здесь Катя вдруг задумалась.

– А давай посмотрим информацию в интернете, как закончилась их жизнь?

Я залезла в интернет.

– Так, читаю… «История знает множество случаев, когда художники, писатели и музыканты в своем творчестве удивительным образом предсказывали будущие события. Часто их судьбы были трагическими или загадочными, что порождало мифы о “проклятии провидцев”».

– Мамочки! – вскричала Катя.

– Погоди… «Герберт Уэллс предсказал: атомную бомбу в книге “Освобожденный мир”, Вторую мировую войну в книге “Облик грядущего”. Умер в возрасте 79 лет, разочаровавшись в будущем, которое предвидел… Далее Марк Твен, предсказал: свою смерть. Судьба: умер ровно через год после предсказания…

– Какой ужас!

– Далее… Стивен Кинг в романе «Противостояние» описал пандемию, похожую на COVID-19. Судьба: жив, но пережил тяжелую аварию в 1999 году, как будто «расплата» за пророчества…

– Но почему тогда, если Геннадьич видел будущее, он не смог предсказать, что сядет в самолет и разобьется?!

Вопрос Кати повис в воздухе, и мы обе погрузились в размышления.

– Ну да, нелогично.

– А самое главное, – добавила Катя, – зачем бабке понадобился несчастный Геннадьич, когда вон экстрасенсы на ТНТ пачками предсказывают будущее?!

– Да потому, Катя, – спокойно ответила я, – что эти экстрасенсы никакие не экстрасенсы, а просто безработные, вот и мелют языком, а Геннадьич реально увидел будущее, и она почему-то не захотела, чтобы это будущее материализовалось.

– Ну, сожрала ты, допустим, картину, но убивать-то зачем?!

– Знаешь, я вот думаю, может, его смерть – это просто совпадение? Ну, пришла к нему какая-то сумасшедшая, ну, заплатила ему деньги, неизвестно еще, откуда они у нее, ну, сожрала, допустим, картину, опять-таки, мало ли какие бывают тронутые любители искусства, ну и все. Больше ничего не случилось. Потом Геннадьич сел в самолет, и самолет разбился. И нет тут никакой мистики. Просто ошибка пилота.

Мы переглянулись. Эта версия нас обеих устраивала, и нервное напряжение, испытанное нами с самого утра, вдруг улетучилось.

– Да… – протянула Катя. – А все-таки жаль Геннадьича, хороший был мужик, учил нас… Пусть подбухивал и пропускал уроки, Бог с ним, простим ему.

– Простим, – согласилась я, вздохнув.

– Может, в киношку сходим? – вдруг предложила Катя.

– А давай!

С ощущением, что сложная задача была решена окончательно и бесповоротно, с легкой душой мы открыли шкаф и стали примерять и делиться шмотками.

– Ты посмотри только, какую юбку я урвала на Вайлдберрис, это последняя была!

– Ух ты! – восхитилась я. – Какое качество хорошее! А у меня к ней, кстати, есть футболка, вот смотри!

– О-о-о-о, дай-ка я сегодня у тебя ее отожму.

– Да пожалуйста! А ты мне черное платье!

– Вот это? На! Не жалко!

Обмен был завершен, мы напялили вещи и стали крутиться вокруг зеркала. Ну хороши! Накрасились, и с ощущением гламурного ореола вокруг нас вызывали такси и поехали в кино. Фильм выбрали умеренно-романтический, захватили кофе в кафетерии и сладкий поп-корн и сели смотреть фильм.

Но то и дело мои мысли возвращались к бабке и Геннадьичу, я гнала их и изо всех сил старалась сконцентрироваться на сюжете. Когда весь зал хохотал, мы с Катькой сидели молча, похоже, что у подруги шел точно такой же процесс.

После кино обычно мы шли в кафе «Sorry, мамочка», чтобы сделать красивые фотки и съесть наш любимый десерт, но тут, не сговариваясь, мы направились к дому.

Вечерело. Странный день подходил к концу, и какое счастье, что я прожила его не одна, а вместе с Катей! Навстречу нам шел Сережа, как всегда, низко опустив голову, словно рассматривая свои ботинки.

– Сережа! – окликнула его Катя.

Он поднял глаза, расплылся в улыбке и смущенно поправил очки:

– Привет! А вы чего?

– В кино ходили, – сказала я.

– Аа-а-а, – кивнул он.

– Ну? – надула губы Катя. – Так и будем стоять на дороге? Даже не предложишь девушкам мороженое?

– Мороженое? А, да, конечно, вот тут можно купить, – показал он на киоск.

– Какой купить! – возмутилась Катя. – Надо посидеть! Тем более что повод есть, наш учитель погиб. Помянем его.

– Да-да, я слышал, – согласился Сережа. – Ну давайте, я правда не знаю, куда тут можно…

– А я знаю, – сказала Катя. – Вон, в «Ривьеро».

«Ривьеро» – дорогой ресторанчик в нашем городе, и я посочувствовала Сережке, долгое время безуспешно ухаживающему за Катей. По его виду однозначно можно было сказать, что он не привык бывать в таких местах и отдавать крупную сумму за салат, который легко приготовить дома. Но он тут же согласился и повел нас в «Ривьеру».

«Ривьера» была полна посетителей. Мы устроились на балконе под открытым небом и с удовольствием смотрели, как на город опускаются сумерки.

– Ну, какие новости? – спросила Катя.

– Да никаких особенно, – пожал плечами Сережа. – Вот должность получил.

– Какую?

– Главный художник в театре.

– А, – махнула рукой Катя. – Все в эти театры играешься, когда уже нормально зарабатывать начнешь.

– Так вот, и начал, – скромно опустил голову он. – Оклад хороший, и гастроли намечаются. «Золотую маску» получил тут намедни.

Я заметила, как Катя с интересом взглянула на Сережу, и мне стало за него обидно.

– Хоть бы машину себе купил! – продолжала давить Катя.

– А зачем?

– Каждый день в Москву ездить! Оно тебе надо вот в этих электричках трястись!

– А я больше и не трясусь, мне театр квартиру снял.

– В смысле?! – удивилась Катя.

– Ну да.

– И где?!

– Да вот там, рядом с работой…

– На Таганке?!

– Ну да.

Возникло неловкое молчание, винтики в голове у Кати пришли в движение. Нас прервал официант, который принес меню.

– Не уходите, пожалуйста, я сразу закажу, – попросила Катя. – Мне, пожалуйста, вот этот салат с креветками, к нему, пожалуйста, гренки, имбирный эль без алкоголя и… и… вот этот шоколадный десерт.

– Хорошо, – записал официант. – Для вас?

– Я буду крем-суп с грибами, – сказала я. – К нему, будьте добры, белые гренки. Потом зеленый лимонад, и пожалуй, что все.

– Мне кофе, – сказал Сережа.

– И все? – с пренебрежением спросил официант.

– И все, – сказал Сережа.

Официант исчез. Сережа достал мятную жвачку.

– Так что ты слышал про Геннадьича? – спросила я.

– Ну как что? Его самолет разбился, днем увидел в Телеграме.

– А что, и там уже есть?

– Ну, конечно, он фигура известная в городе.

– Ну-ка, где это написано, – Катя полезла в телефон искать новость.

– Со мной случилась одна странная история, – поколебавшись, начала я. – Я видела Геннадьича накануне. Но перед этим я встретила бабку…

Я неуверенно, полушутя пересказала всю историю Сереже. Он сидел отрешенный, слушал вполуха, а к концу истории и вовсе погрузился в свои мысли.

– Я тут как-то зашел к нему… Он работал над эскизами к новой картине. А я пришел посоветоваться насчет одного спектакля… Мы разговорились, и он показал мне пару набросков.

– И что там было?

– Вроде бы закат, мне кажется, цветы какие-то, я не обратил внимания, как будто бы самый обыкновенный пейзаж. Я слишком погрузился в свой проект, так что…

– Геннадьич сказал, что я тоже была на картине.

– Да? – удивился Сережа. – Не видел.

Нам принесли еду. Однако аппетита не было, я ковырялась ложкой в супе, зато Катя с большим аппетитом набросилась на салат.

– Кто могла быть эта бабка? – осмелилась я задать вопрос Сереже.

– Ну, – пожал плечами он. – Мало ли… Может, юродивая, может, террористка. Если верить в мистический элемент, то, может быть, она вроде как чистильщик.

– Чего? Какой еще чистильщик? – скептически откликнулась Катя.

– Я просто рассуждаю, Катя, – оправдался он. – Возможно, Геннадьич хотел что-то сказать особенное, и твоя бабуля, чистильщик, пришла сюда, чтобы это уничтожить.

– Да-да, – согласилась я. – Мне кажется, она так и сказала, что он что-то намалевал не то… Может быть, она – какой-то секретный агент от правительства?

– Вы что, совсем ку-ку?! – возмутилась Катя. – Да на фига секретному агенту наш помятый жизнью Геннадьич?

Мы рассмеялись.

– Да, вряд ли бабуля – секретный агент, – согласился Сережа. – Да и странно, ну, уничтожила она, допустим, картину… Но ведь картина осталась в голове у художника. Может быть, поэтому они решил убрать и самого художника…

Я побледнела.

– Сережа, – еле слышно проговорила я. – А еще картина осталась в голове у меня, ведь он мне ее описал.

Сережа кинул на меня настороженный взгляд.

– Мы с Катей, – продолжила я, – нашли его блокнот, так вот там была нарисована Катя, а в руках у нее ключ от двери Геннадьича. А ведь мы открыли его квартиру только сегодня утром, когда обо всем узнали. Как он мог это предвидеть?

– Да может, там на рисунке совсем не его был ключ! – сопротивлялась Катя. – Там вообще плохо видно. Ну, держу я в руках, допустим, ключ от своей квартиры – и что?

Я с сомнением посмотрела на подругу.

– Я не знаю, во что вы влезли, девочки, – проговорил Сережа. – Но лучше вам обо всем этом забыть и никому не рассказывать. Кто-нибудь еще знает, что вы забрали блокнот Геннадьича?

– Нет, никто.

– Вот и молчите. И ведите себя естественно.

– А что делать с блокнотом?

– Дайте его сюда.

Мы с Катей переглянулись, и я достала из сумки блокнот Геннадьича.

– Я завтра позвоню бывшей жене Геннадьича, – продолжал Сережа, пряча блокнот в сумку. – Мы узнаем, когда похороны, придем на них, а потом все забудем. Вам ясно?

Я послушно кивнула. Сережа достал карточку, позвал официанта, оплатил весь наш ужин.

– Вас проводить? – спросил он.

– Давай! – согласилась Катя.

Мы взяли еще по бутылке лимонада и шли в сторону моего дома, вспоминая смешные и нелепые случаи на уроках у Геннадьича. Катя была самой несносной ученицей. Однажды она опоздала на занятие, где мы начали писать портрет с обнаженной натуры. Взрослая женщина-натурщица ерзала на стуле вся красная от смущения, она позировала впервые, и тут забегает Катя и кричит от неожиданности: «Боже, какой ужас!» Все засмеялись, а красная тетя стала бордовой. Самые лучшие работы всегда получались у Сережи. Он был молчалив, сосредоточен, в его сумке аккуратно лежали рабочие карандаши и запасные. У Кати же вечно чего-то не хватало, и она, пользуясь симпатией Сережи, таскала у него. Я хорошо относилась к занятиям у Геннадьича, мне нравилось, что он не заставлял нас рисовать одно и то же, как в художке, и не гнобил, когда мы проявляли самостоятельность. Я была очень увлечена творчеством, хотела продолжать, но…

После того как в мае умер отец, я сломала все свои карандаши. Документы из Суриковского забрала. В искусстве либо правдиво, либо никак, учил нас Геннадьич. А правдиво я больше не могла – больно.

Всю дорогу до моего дома мы смеялись, вспоминая разные случаи с учебы. Как-то Катя готовила домашку, эскиз акварелью «мое настроение», в самом разгаре мой кот Федор перевернул банку с водой и размазал ей все краски. Переделывать было ей лень, и она принесла, как есть, выдав за современное искусство. Геннадьич, покачав головой, тихо сказал: «В моей мастерской у вас, Екатерина, всегда получается только современное искусство».

Когда мы дошли до подъезда, на город уже опустилась ночь, после изнуряющих жарких дней мы наслаждались свежестью. Расходиться не хотелось. Присели на лавочку, болтали ногами, ветер колыхал занавески на открытых окнах. Хорошо!

Зайдя домой, мы с Катей наскоро обсудили идущую в гору творческую жизнь Сережи и легли спать.

Глава 3. Полиция

На следующий день, когда мы уже немного отошли от ужасов последних дней и готовили с Катей драники на кухне по маминому рецепту, зазвонил домофон.

– Я открою, – сказала Катя и отправилась в коридор.

Вернулась на кухню слегка взволнованная.

– Выключай комбайн, – сказала она мне. – К нам идет участковый!

– Что?! – удивилась я.

Мы вымыли руки, сняли фартуки и стали молча смотреть на дверь в коридоре. Наконец, она открылась. Вошел уже известный нам молодой мужчина в идеально отглаженной форме. Мы виделись с ним в то утро в подъезде Геннадьича.

– Здравствуйте, девушки, – поприветствовал он. – Надо бы нам побеседовать. Куда пройдем?

– На кухню, – сказала я. – Только у меня там все в муке.

– Это ничего.

Мы прошли на кухню, он вытер пальцем стул, удостоверившись, что он чист, сел.

– Итак, давайте-ка с вами сверимся в области показаний. Во вторник 7 июля вы выходили из квартиры номер 13, от Самолюбова Ивана Геннадьевича.

– Нет, мы не выходили из квартиры, – поправила Катя. – Мы постучали к нему в дверь, никто не открыл, тогда мы постучали еще раз и поняли, что он, наверное, напился и пропустил урок. Такое уже бывало раньше.

– Как интересно получается, – почесал лоб участковый. – А соседка видела, что вы входили в квартиру…

– Она врет! – твердо сказала Катя.

– Врет, – пробормотал участковый. – Так и запишем… Далее… Вы сказали, что у вас был назначен урок. А когда именно вы его назначали? Ведь вы уже давно не занимаетесь у Ивана Геннадьевича?

Мы с Катей переглянулись.

– Дело в том, – начала Катя. – Что у нас было с Иваном Геннадьевичем личное дело…

– Это какое же?

– Неудобно говорить об этом… Но Иван Геннадьевич близко знает одного человека, а этот человек нравится мне, а я ему, в общем, я хотела побеседовать с Иваном Геннадьевичем по поводу этого человека, посоветоваться…

– В восемь утра?! – поднял бровь участковый.

– Ладно, – встала я со своего стула. – Я расскажу вам правду.

Я вдохнула побольше воздуха и в четвертый раз начала рассказывать историю про бабку. Я видела, как участковый сначала заинтересованно слушал мою историю, потом с иронической улыбкой, наконец, когда я дошла до того, что бабка съела картину, его лицо стало совершенно каменным.

– Угу, – кивнул он. – Значит, съела. Умнό. Могу я осмотреть вашу квартиру?

– На каком основании?! – воскликнула Катя.

– Пожалуйста! – миролюбиво пригласила я.

Участковый встал и стал прохаживаться по кухне, затем вышел в коридор, прошел в спальню, заглянул в ванную и туалет. Он слегка задержался возле бардачной корзины.

– А что вы, собственно, здесь ищете? – не унималась Катя.

– Вы знаете, что лично думаю я, – пробормотал он. – На столе у Ивана Геннадьевича мы обнаружили расписку, что он получил один миллион рублей за картину «Все хорошо». Очевидно, он получил эти деньги, но, возможно, не успел отдать эту картину заказчику, и ее украли. Я поинтересовался, кто мог знать, что Иван Геннадьевич написал такую хорошую картину. И выяснилось, что недавно, по словам соседки, его навещали несколько человек – Сергей Костомаров, вы и Екатерина Смирнова.

– Катя, ты посещала Ивана Геннадьевича? – удивилась я. – Когда?

– Не важно, – отвернулась Катя.

– Ошибаетесь, очень даже важно, – строго сказал участковый. – А если не хотите отвечать сейчас, так я вызову вас повесткой, и будете отвечать уже в моем кабинете, под протокол. Говорите лучше сейчас, чтобы, если что, я мог вам помочь.

Катя помолчала несколько минут, раздумывая.

– Да, я была у Ивана Геннадьевича 5 июля вечером, он просил меня дать ему взаймы денег, я отдала ему деньги.

– И все? Соседка настаивает, что вы пробыли у него довольно долго.

– Да, мы разговаривали об искусстве.

– Екатерина, в ванной мы обнаружили ваши вещи.

– Не правда! Я проверяла! – воскликнула Катя и тут же закусила губу.

Я удивленно смотрела на подругу.

– Хорошо. Да, я провела с Иваном Геннадьевич ночь. Все?!

– Может быть, все, а может быть, и не все, – проговорил, вставая, полицейский. – Так вы видели картину, над которой работал художник?

– Не припомню! – гордо вздернув подбородок, ответила Катя.

– Ага. И куда же делась эта дорогостоящая картина?

– Вам же рассказали историю про бабку.

– А не получилось ли случайно так, что Иван Геннадьевич продал ее, а затем она куда-то исчезла и художник предпочел скрыться в Турции от своего заказчика, чтобы избежать последствий?

Катя затравленно смотрела на участкового.

– Вы меня в чем-то подозреваете? – сухо спросила она.

– Ну что вы, – улыбнулся он. – Я только задаю вопросы. Подозревать будет следователь. В любом случае, я прошу вас, Екатерина, и вас, Наталья, особенно после вашей любопытной истории про бабку, никуда из города не выезжать. Ну что же, вижу, я сильно вас отвлек. Прошу вас, продолжайте готовить. Это ведь драники? Я очень люблю драники. Кстати, интересно, а уничтожил ли художник эскизы к этой картине? Как думаете? Ну, всего хорошего!

Участковый захлопнул за собой дверь в коридоре, а мы остались сидеть в неловком молчании. Я вопросительно посмотрела на Катю.

– Я не хотела, чтобы кто-то знал, – тихо сказала Катя. – Мне было стыдно. Да уже и не важно.

– Так вот почему ты захотела вернуться в его квартиру? Ты хотела проверить, не остались ли там твои вещи? Ведь он не занимал у тебя денег, так?

– Так, – опустила голову Катя.

– И ты втянула во все это меня?

– Прости меня, я хотела тебе сказать, но…

– Знаешь что, – разозлилась я. – Я пойду, пожалуй, прогуляюсь. К тому же аппетит пропал.

Я схватила кепку и вылетела из дома. Шаталась по городу безо всяких мыслей несколько часов. Не могла отвязаться от чувства, что именно здесь, сегодня закончилось мое детство. Ушел из жизни мой учитель, теперь я потеряла доверие к своей лучшей подруге. Может быть, так и живут взрослые? И поэтому их уголки губ всегда смотрят вниз?

Ощущение, что я вляпалась в какую-то некрасивую и изначально неправильную историю, не отпускало. Нет, мне нужно было остаться одной хотя бы на несколько дней, чтобы все это обдумать. Вот почему, когда я подошла к дому и увидела, как Катя садится в такси со своим маленьким чемоданом, я скрылась в переулке и не остановила ее. Она поняла все правильно. Нам лучше побыть поодиночке.

Глава 4. Исчезновение

В эти несколько летних дней затишья я переживала потерю. Как оказалось, ко всему прочему, мой кот тоже исчез. Он ушел на прогулку неделю назад, 7 июля, как всегда, помяукал возле двери, я открыла. Обычно кот возвращался на следующий день или через два исхудавший, но счастливый. Но вот прошла неделя – его нет. Я оббегала все подъезды рядом стоящих домов и спрашивала у бабушек на лавочке, кота никто не видел. Рядом с моим домом лес, так что я ходила и туда и звала его – нет кота.

Я собрала вещи и уехала на пляж. Сидела, смотрела на воду, плакала, жалела себя и свою жизнь. Куда я качусь? Не хватало еще мне уголовного дела, что я украла картину! Что со мной будет дальше? Я перевернулась на спину и стала гонять травинкой муравья, забравшегося на мое одеяло.

Тут мне позвонил Сережа и сказал, что похороны послезавтра. Тело не нашли, родственники распорядились все сделать символически.

Конечно, я пришла на похороны. Было очень много народу, все-таки для нашего города это резонанс – погибнуть в авиакатастрофе, пришли ученики Геннадьича. Его бывшая жена стояла в черной блузке, махала руками, показывая куда нести пустой гроб.

Катя на похороны не явилась. Ко мне подошел Сережа.

– Ты поедешь на поминки?

– Нет, конечно. Что мне там делать?

– Я тоже. Давай подвезу.

– А ты что, на машине, что ли?

– Да, это папина.

– Ну давай, – согласилась я, покрутив головой и не увидев рядом с ним Катю.

Мы ехали молча. Когда заехали ко мне во двор, Сережа повернулся ко мне и спросил:

– До Катьки не дозвонился. Она же вроде переехала к тебе на время? У вас что-то случилось?

– Ничего, – грубо сказала я. – У нее лучше спроси! Вруша она, вот кто!

– Понятно… Поссорились. Ты знаешь, что ко мне участковый приходил.

– К тебе тоже?!

– Да. Я ведь видел погибшего за пару дней, получается. Откровенно признаться, я ведь приходил к нему за помощью… Насчет постановки. Меня и в театр-то из-за Геннадьича взяли…

– Как это?

– Ну так. Это он «Маленького принца» оформил… А я получил «Золотую маску». Я бы до такого решения ни за что не додумался.

– Ерунда! Ты бы сделал еще лучше! У тебя всегда были фантастические работы!

– Спасибо, конечно, – усмехнулся Сережа. – Но это Москва, тем более такой знаменитый театр, я бы не справился, точно. Это не наша маленькая мастерская… Справился наш Геннадьич, а я получил лавры, должность. Вот такой я главный художник. И скоро все об этом узнают, когда начнется сезон… Геннадьича больше нет.

– Значит, и у тебя есть тайны…

– Да какие тайны! Это жизнь. Я попросил совета, а он стал помогать. Что мне было, отказываться, что ли? Он очень обрадовался, что я выиграл. А я… Даже не поинтересовался тем, над чем он работает.

– Брось, – сказала я. – Ты же не знал, что все так обернется.

– В последние годы он много пил, жалко его. Я ему предлагал деньги, подарки за его помощь – ничего не взял, не хотел. Только вот кисточки подарил ему японские, он их оставил, ну, еще бутылку ему поставил.

– Так зачем к тебе приходил участковый?

– Он недоумевает, кто это у Геннадьича мог купить картину за миллион и где теперь эта картина, и где эскизы. Особенно его интересовало, мог ли кто-то знать об этой картине. И кто мог видеть эскизы. Ну, эскизы я, предположим, мельком видел. А кто еще видел? Не знаю.

– Скажи честно, – вдруг спросила я. – У тебя с Катей что-то было?

Сережа замер в ступоре.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто спрашиваю. Ладно, не важно. Я пошла. У меня кот потерялся, надо его поискать.

– Тебе помочь?

– Нет!

Я вышла из машины, пошла домой, внимательно осматривая кусты. Кот не нашелся. Зашла домой, села на пороге в кресло и так и осталась сидеть. В глубине души я всегда недоумевала, как такой чуткий и талантливый художник, как Сережа, выбрал себе в музы Катю? Она ведь никогда всерьез не интересовалась искусством.

Вдруг в дверь позвонили.

– Кто? – спросила я.

– Соседка, – ответил мужской голос.

– Какая еще соседка! Я что, не слышу, что вы мужчина!

– Нет, я имею в виду, вот тут ваша соседка стоит, она просто ничего не может сказать.

Ну конечно, не может, согласилась я, она же глухонемая. Открыла дверь, в подъезде стоит небритый мужчина и моя соседка Лидия Федоровна, руками приглашая в свою квартиру.

– Что случилось? – спросила я.

Лидия Федоровна нетерпеливо показывала руками, чтобы я зашла к ней. Я покосилась на мужика, но все-таки зашла. На пороге возле миски с молоком стоял мой отощавший кот и вылизывал посуду.

– Федор! – обрадовалась я и кинулась к нему. – Он что, забыл, куда идти?

– Это я его нашел, – сказал мужик. – Он почему-то от вашей двери отпрыгнул, а к соседке зашел. У вас сотни не найдется случайно?

Я отдала все, что у меня было в карманах, и, схватив кота, затащила его домой. Слава Богу, теперь я была не одна! Кот тоже натерпелся, вся шерсть была в колючках. Пришлось весь вечер его мыть и вычесывать, заснули мы в обнимку. Этой ночью мне снилось, как я крадусь в какую-то белую комнату, одергиваю занавеску и вижу окно. Подхожу ближе, вижу в окно большое, бескрайнее поле в ромашках, и где-то там вдали что-то такое яркое, что невозможно смотреть, не прищурившись. Оно, это яркое, как ослепительный свет, надвигалось, надвигалось на меня, пока я не почувствовала тепло, еще чуть-чуть – и станет жарко, а потом вдруг сожжет меня? Я проснулась. В комнате было душно от начинающейся жары на улице, еще и кот, разомлев, спал на мне.

Опять мысли в моей голове возвращались к Геннадьичу. Что же такого изобразил Геннадьич? Ну, подумаешь, поле какое-то. Ну и что? Какое тут будущее? Ничего особенного он и не открыл нам, за что его убивать? Я вспомнила его блокнот и в уме стала перелистывать страничку за страничкой. У меня всегда была очень хорошая зрительная память.

Геннадьич зарисовывал все подряд: птички, чьи-то кеды, фонтаны, кружка, окурок, рука с маленьким колечком на среднем пальце. Эта рука было мне сразу показалась знакомой, но теперь я уже поняла, что это Катина. Как до меня не дошло раньше, негодовала я, ведь если у них была связь, даже легкомысленная, если она бывала у него дома, как она могла не заметить то, над чем он работал? Наверняка она видела. Полицейскому она сказала, что не помнит картину, мне ничего не говорила. Почему?

Ну да, если бы она сказала мне, что видела, пришлось бы объяснять, как она оказалась у Геннадьича и почему он показывал ей картину… Одна ложь цепляется за другую, и вот ты уже весь в паутине.

Стоп! Если она видела картину? Так больше всех под ударом, получается, именно она – Катя! Вот почему она захотела переехать ко мне! Вот почему она потащила меня к нему в квартиру. Она испугалась! А после моей истории с бабкой она просто-напросто опасалась за свою жизнь! А я-то, дура, еще подруга называется, вот так жестоко наказала ее, не приняв ее любовное приключение!

Я мигом оделась и побежала к Кате. На звонок в дверь открыла ее мама.

– Людмила Петровна, здравствуйте! Позовите, пожалуйста, Катю.

– В каком смысле? – округлила она глаза. – Вы разве не готовитесь вместе к конкурсу?

– А? – не поняла я.

– Она сказала, что поживет у тебя неделю, чтобы вы подготовились к какому-то художественному конкурсу, это так?

– А-а-а-а, нет, нет, – замахала я руками. – Я просто думала… Я просила ее забрать из дома кисточки, потому что… потому что мои совершенно испортились, но тут, оказывается, я нашла другие! Я думала, она пошла домой за кисточками, а она, наверное, пошла в магазин! Не волнуйтесь, Людмила Петровна, мы во всеоружии и обязательно выиграем этот конкурс!