Читать онлайн Тряпочка-призрак

Глава 1

Живет субстанция немая. Она росла, цвела – всё было с ней. И воспоминания, и радости и горечи. И помнит она своё счастливое детство, и родителей в ней, и некоторых друзей, и бабушек и дедушек. И часто светлое было детство её, а потом что-то изменилось.

И прокручивает призрак в голове радостные моменты своей жизни, и хочет вспомнить всё, что с ней тогда происходило, дабы восстановить ту среду светлую вокруг себя, воссоздать мир тот, в котором была она когда-то счастливая и необременённая, свободная, но не такая ответственная, ибо чем взрослее человек, тем ответственнее становится его свобода. И призрак хотела вернуться в беззаботную свободную среду и ауру, окружавшую её когда-то, и старалась она сделать это. И понимала, что субстанция она, что в её силах уже не так много возможностей, но плохо было ей в той среде, в которой она вдруг оказалась.

И живет субстанция и только помнит всё это. Помнит, как любила её мама, как она нежно гладила её по голове и ласково звала по имени – в такие минуты много было вокруг субстанции света и тепла. И отца помнит субстанция, который, если мама была слишком строга, жалел дочь, хоть и не давал слабину и защищал мать. И чувствовала это субстанция, и, даже окунаясь в воспоминания и детство, ещё еле-еле, но всё же хоть каким-то теплом отдавалась в сердце её теплота и пробивалась из последних сил наружу, источая очень слабое свечение вокруг, – когда родители любят друг друга и любят своё дитя – это очень большая сила, она никогда не погаснет в воспоминаниях маленького ребёнка и будет греть в самые холодные и тёмные времена дня и ночи любого ни то что живого, а даже призрака, даже тряпочку-призрака.

Помнила тряпочка-призрак любовь своих бабушек и дедушек в деревне, когда гуляла, замерзала, проваливалась под лёд, грызла зелёные яблоки, убегала от соседских непривязанных коз, которых хотела покормить особыми вкусными листьями, а они, козы, до деревьев этих не доходили, а призрак, будучи ещё не призраком, срывала вкусные веточки и несла их этим козам, но они были большие и высокие, поэтому побаивалась она их, а козы на неё иногда бросались. И бежала она сломя голову в дом к старикам своим, ничего не рассказывая, но зашуганная достаточно, чтобы у бабули был повод внученьку успокоить, и успокаивала она. И хлеб подсушивала к борщу, чтобы чесноком натереть его можно было, как внучка любила. И любила внучка это внимание, и сохранила внутри себя, и несла сквозь года, периодически согреваясь и источая вокруг себя свечение слегка больше того, что было обычно.

И видела призрак много разного на свете, и горки водные любила. И знала, как опасна высота, и не лезла туда. И знала, как опасна глубина, и туда не лезла. И знала, что в мире где-то есть зло, но не понимала, что это, а как понять это было можно? Где ночью темный переулок был – там знала она, что можно найти зло, так и не ходила туда, и ночами старалась не ходить. А как зло понять? Как отличить его от добра? Не знала этого и не понимала призрак, её любили близкие люди, относились к нему хорошо, и она ко всем так относилась. И если смеялся над ней кто-то или дружить не хотел, или мальчик, который нравился ей, не отвечал взаимностью или тоже шутил над ней, так она отпускала и не приходила больше в компании такие, и дело с концом. Легко она прощалась с теми, кто не любил её так же, как родные и близкие люди.

И жила девочка чуть больше десятка счастливых лет, и тёплый свет исходил от неё, и оборачивалась субстанция назад, и понимала – чем больше подпитки от других душ к ней приходило, тем лучезарнее и сильнее была она. Счастливые те, кто долгие годы имеет рядом таких людей – родных, близких, друзей – которые бескорыстно и просто так любят друг друга, даря заряд тёплых и светлых частиц, греются ими. И случилось у девочки так, что, волею судеб, какие-то близкие люди стали уходить из жизни, и тогда получаемой светлой энергии становилось в разы меньше и у девочки у самой, и окружающих её людей.

Так случилось у девочки, тогда ещё не призрака, что не стало вдруг отца у неё, и большая часть теплых лучей перестало ей светить. И не только ей – мама угасла в своих лучах, и все остальные, кого грели лучи папы, и передавались зеркально ей. И мало того, что лучей папы не доставалось девочке больше, и, ей бы восполнить нехватающей энергии от мамы, бабушки и дедушки, братьев и сестёр, тётей и дядей, – хоть от кого-нибудь, а их всех тоже перестало греть, и не было у них сил и энергии греть девочку, и стало так впервые угасать поле её.

Мир не без добрых людей – приютили нашу девочку подружки-соседки. И родители у них имелись в полном составе, и семьи полные, и бабушки-дедушки жили близко, а не как у девочки – за сто километров в область – и осталась тогда ночевать у соседей девочка, и почувствовала впервые, как люди, окружающие её заботой, другой энергией делятся с ней – зелёной, жалостливой. От родителей другая была – ярко-жёлтая, даже искрящаяся, как будто с блёстками, и насыщала улыбкой и радостью, давала сил, а эта другая была. От неё девочке хоть и было несколько легче – чувствовала она, что волнуются о ней соседки, переживают, сочувствуют, но как будто от этого ещё больше хотелось пожалеть ей саму себя и даже расплакаться от не хватающих жёлтых искринок, которые привыкла получать она. И стала с того момента хорошо различать девочка, что такое быть девочкой – полной, жизнерадостной, умеющей обижаться и добиваться своего от всецело любящих родителей, и что такое быть немножко призраком – теневой стороной жизни, темной и немножко грустной, в которой к тебе испытывают зелёную жалость, и где ты добиваешься не своих желаний, а желаний других людей: успокоить их.