Читать онлайн Не жди меня долго

Глава 1. Тихоокеанские хроники

В вагоне метро было тесно. Поверх обычного гула звучал неприятный мужской голос, похожий на утиный манок. Пронзительный звук перекрывал все другие и казался таким неуместным, что мужчина давно должен был замолчать, но он продолжал говорить, и это было невыносимо.

Анна Стерхова стояла у двери, прижав к себе сумку. Последний рабочий день перед отпуском с утра не задался: у нее сломалась машина. Пришлось ехать на метро.

Она только что вернулась из командировки – сорок дней напряженной работы, сон по четыре часа и сухомятка наспех в плохой гостинице. В голове все еще крутились обрывки допросов и лица свидетелей, вравших напропалую.

Анна была выжата досуха и еще не знала, чего хочет от отпуска. Не было ни планов, ни желания что-то придумывать. Вместо предвкушения – только страх проваляться две недели в постели, отупеть и набрать лишний вес.

Из сумки послышался звонок телефона. Она достала трубку, но не успела ответить – звонок сорвался.

Стерхова вышла из метро, и ее облепил раскаленный воздух с запахом кофе, бензина и цветущей липы. Он был густым, как кисель, им было трудно дышать. Москва дрожала в мареве жары. Асфальт под ногами плавился. Вспотевшие москвичи и гости столицы искали тень, толпились у входа в метро, прятались под деревьями. Жара была злобной, неласковой, не московской, а удушающе-агрессивной.

Телефон зазвонил снова. Звонили с того же номера.

– Слушаю, – ответила Анна.

– Здравствуйте. Меня зовут Аркадий Малюгин.

– Мы знакомы?

– Я – член организационного комитета фестиваля документального кино «Тихоокеанские хроники». У нас есть для вас предложение. – Мужской голос обволакивал, увлекая обещанием чего-то неясного, но притягательного.

Стерхова остановилась в тени киоска и уточнила:

– Что за предложение?

– Хотим пригласить вас поучаствовать в фестивале.

– Это розыгрыш? – она растерянно улыбнулась. – В качестве кого?

– Члена жюри. В этом сезоне у нас появилась новая категория – «Архивы безмолвия». Фильмы о событиях и тайнах, которые остались неразгаданными.

– Интересно, – задумчиво проговорила она. – Но почему именно я?

– Вас рекомендовали. Вы – писатель и одновременно следователь. – Ответил Малюгин. – Мы хотим, чтобы вы оценили эти фильмы, как следователь. – Он обаятельно хохотнул. – Прекрасная идея, не правда ли?

Москва гудела, задыхалась и плавилась, ее словно закатали в стеклянную банку. Анна стояла в тени киоска, держа телефон возле уха. Пот медленно стекал по спине. Здесь даже тень не спасала – просто было чуть легче дышать.

На том конце от нее ждали ответа.

– Я перезвоню. – Ответила Стерхова, руководствуясь незыблемым правилом – не давать ответ не подумав.

– Конечно. Мы готовы ждать, но времени мало. Прошу не затягивать, – попросил Малюгин.

Она отключила телефон и свернула на тихую улицу, где шелестели листвой старые тополя, под ногами трещали смолистые почки, и к босоножкам лип тополиный пух.

Из открытого окна долетала музыка – негромкий блюз, чуть ленивый, с затухающим послевкусием. Анна шла не торопясь. Музыка, полутень от раскидистых деревьев, шелест листвы и запах смолистых почек – все это понемногу возвращало ее к себе. Туда, где все знакомо и безопасно. Где не ждут ответов и не требуют никаких решений.

Она колебалась. С одной стороны, отчаянно хотелось побыть дома, провести несколько дней без звонков и дел. Задернуть шторы и улечься в постель с книгой.

Но, с другой стороны, фестиваль был поводом выбраться из замкнутого круга, в котором она пребывала уже давно. Новые лица, новые голоса, разговоры о кино. Возможно, среди этих людей и обсуждений к ней вернется легкость бытия – давно забытое состояние, не подразумевавшее чувство долга.

Анна усмехнулась: всего-то поездка на фестиваль, а в голове такая сумятица. Но в этой сумятице присутствовало нечто такое, что заставляло сомневаться и взвешивать. Поехать – значит, рискнуть. Остаться – значит, заранее проиграть, не попробовав.

В последнее время Стерхова часто жила «на паузе». Отказывала себе в мелочах и в том, что было для нее по-настоящему важным. Не торопилась с решениями, откладывала их на потом. И вдруг – такое неожиданное приглашение. Словно кто-то услужливо приоткрыл для нее дверь в другую реальность, где не надо доказывать, преодолевать и оправдываться – достаточно просто быть. Такое случается редко и кажется подвохом. Но сейчас Анна чувствовала: это может стать началом чего-то простого, ясного и, возможно, очень нужного ей.

Она остановилась, прислушалась к себе, достала телефон и набрала номер.

– Аркадий? Это Стерхова. Я согласна.

– Вот и отлично, – в голосе Малюгина послышалось одобрение. – Тогда слушайте внимательно. Чуть позже продублирую информацию сообщением.

– Слушаю. – Анна зашагала к подъезду.

– Вылетаете завтра. Рано утром. До Владивостока – лету девять часов, потом еще пять на машине до Светлой Гавани. Так вы точно успеете к открытию фестиваля.

Стерхова резко остановилась.

– Завтра? Рано утром? Дальний Восток?

– Все верно. К утру, послезавтра, будете в Светлой Гавани. Там нам с вами предстоит решить немало вопросов. Плюс общение с прессой.

– Подождите! Я не готова так резко. Это чересчур. – Зачастила Анна. – Я только что прилетела из командировки. У меня чемодан не разобран. И потом, я не предполагала, что Светлая Гавань – на Дальнем Востоке. В лучшем случае – на Балтике или на Черном море.

– Но вы же согласились… – и на этот раз голос Малюгина прозвучал мягко. Но укоряюще. – Я прочитал вашу книгу и на память приведу слова одного из ваших героев: «Каждый человек обязан иметь мужество, чтобы совершать добрые поступки».

– Весьма вольная интерпретация, – заметила Стерхова. – Не припомню, из какого романа эти слова?

– Дело не в названии. Устами героя вы изложили верную мысль. – Аркадий Малюгин сделал выразительную паузу и затем добавил: – А что касается Дальнего Востока… Он тоже имеет право участвовать в жизни большой страны.

– С этим не поспоришь, – вздохнула Анна. – Уговорили. Я поеду.

– Отлично! Через десять минут на ваш телефон придут билеты и файл с программой фестиваля. Там же – ссылки на конкурсные фильмы. Будет хорошо, если вы заранее их посмотрите.

Стерхова ужаснулась:

– Все фильмы фестиваля?!

– Только свою категорию: «Архивы безмолвия». Ее вы и будете судить.

– Жду. – Она отключилась и, задрав голову, вгляделась в небо, голубевшее сквозь кроны деревьев. Лето было в самом разгаре.

Выбравшись из такси, Анна поежилась. Воздух был сырой и прохладный, как бывает под утро в начале лета. Где-то над горизонтом светлела узкая полоса, но солнце еще не взошло. Все вокруг казалось приглушенным и смазанным: свет фонарей, блеск сырого асфальта и даже звуки.

В Шереметьево все шло своим чередом – как и полагается большому аэропорту. По залу сновали пассажиры и провожающие. Кто-то с билетом в руках спешил на регистрацию, кто-то стоял у табло и смотрел в горящие строчки. Скрипели колесики чемоданов, звучали голоса, хрипели служебные рации. В воздухе витали запахи кофе, духов и дезинфицирующих средств – привычные ароматы усталости, суеты и предвкушения путешествий.

Стерхова катила чемодан, злясь на себя за то, что не отказалась. На Малюгина – за то, что он так ловко ее уговорил. На колесики чемодана – за то, что скрипели и спотыкались на швах между плитками.

– Не в отпуск… не в командировку… Черт знает куда, черт знает зачем. – Бубнила Анна себе под нос. – Вперед! К Тихому океану. За приключениями.

Регистрация прошла без задержки. Посадка проходила в секторе D. Досмотр Стерхова прошла на автомате: сняла часы и кроссовки, дала себя просканировать. Безумно хотелось спать. Мозг с усилием воспринимал окружающее: подсовывал вместо слов абстрактные шумы, а вместо человеческих лиц и фигур – силуэты. В ее голове крутился только один вопрос: зачем я на это согласилась?

Наконец она вошла в гибкий коридор, где под ногами пружинил пол, а стены качались, будто дышали. На входе в самолет Анна кивнула стюардессам, и свернула в салон бизнес-класса, где было свежо и чисто. Стюардесса указала ей на место у окна и помогла с сумкой. После этого Стерхова рухнула в кресло и закрыла глаза с видом человека, неуверенного в том, проснется ли он завтра.

Она ненадолго отключилась, но уловив рядом с собой движение, повернула голову и увидела, что соседнее кресло занято.

Черноволосая азиатка лет тридцати пяти с короткой стрижкой и тонким фарфоровым профилем смотрела в экран ноутбука. Ее тонкие пальчики словно бабочки порхали по клавиатуре. Почувствовав взгляд Анны, она улыбнулась:

– Доброе утро. Меня зовут Румико Хирано.

– Я – Анна. – Стерхова слегка подняла бровь и с любопытством спросила: – Вы – японка?

– Наполовину. Мама – русская.

– Москвичка?

– Нет, что вы… – Румико смущенно улыбнулась, и ее фарфоровые щеки порозовели. – Возвращаюсь из отпуска. Гостила у своей университетской подруги. Мы обе учились на журфаке в Москве. Я – журналистка. Живу во Владивостоке, работаю в газете «Дальневосточный маяк».

– Какого толка газета? – поинтересовалась Анна.

– По большей части – краеведческая. Пишем о том, что постепенно исчезает, но пока сохранилось в памяти.

– Краеведение? – Анна улыбнулась. – Нечасто попадаются такие издания.

Румико негромко рассмеялась.

– Обожаю свою работу. Бывает, найдешь старые фотографии, услышишь необычную историю – такое чувство испытаешь, как будто нашла драгоценный клад. – Она с любопытством оглядела Стерхову. – Во Владивосток по работе?

– Не совсем во Владивосток. В Светлую Гавань на фестиваль документальных фильмов.

– «Тихоокеанские хроники»? – удивилась журналистка. – Представьте себе, на днях я тоже туда поеду. Денек-другой отдышусь и сразу – в Светлую Гавань. Мне нужно взять интервью у создателя фильма «Последний рейс „Океаниды“». Он в конкурсной программе фестиваля.

– А я, как раз, член жюри.

– Вы режиссер или киновед? – спросила Румико.

– Следователь, – ответила Анна. – Еще – писатель. Нелепое сочетание, но именно это подвигло организаторов пригласить меня для работы в жюри.

– Для такого фестиваля, вы – ценная находка. Писатель и следователь… Одно другому не мешает?

– Скорее помогает. – Ответила Стерхова.

– Какую категорию будете судить?

– «Архивы безмолвия». Во время полета мне нужно посмотреть несколько фильмов.

– «Последний рейс „Океаниды“» включен в эту же категорию, – заметила Румико.

Она вынула из сумки блокнот и раскрыла его. Внутри, между страницами лежала фотография корабля.

– Разрешите? – Стерхова взяла снимок и заглянула на оборот. Там прочла: – «Океанида» 22 сентября 1992 года перед выходом в последний рейс.

– Ну, да.

– Что случилось с этим кораблем? Почему рейс – последний?

– Ушел и не вернулся. – Ответила Румико.

– Больше ничего не известно?

– А вы посмотрите фильм. Его автор, режиссер Георгий Воронин, был ребенком, когда его отец в составе группы гидрографов ушел на «Океаниде» в экспедицию.

Стерхова догадалась.

– Личная история.

– Для Воронина – несомненно. Давно хотела написать об этом статью, но все как-то не складывалось. А теперь, когда появился фильм, и фестиваль дал ему огласку, получила редакционное задание.

Анна снова посмотрела на снимок. Он был цветным, но нечетким, а лица людей, стоявших на палубе, слишком малы, чтобы их разглядеть.

– Есть предположение, что с ними случилось?

– Очевидно, судно затонул. Но при каких обстоятельствах – неизвестно…

Они замолчали. Гул моторов становился все громче, самолет дернулся и покатился ко взлетной полосе. По салону пробежала едва уловимая дрожь, как будто внутри огромного механизма проснулось живое существо.

За иллюминатором медленно проплывали служебные постройки, желтые машины с мигалками, бетонные плиты взлетной полосы с рядами сигнальных огней. Вдалеке промелькнул хвост другого самолета, уходящего в небо.

Над горизонтом вставало солнце, окрасив облака золотисто-розовым цветом. Стерхова ощутила напряжение в животе и легкое головокружение. Ее тело, как всегда, противилось расставанию с землей.

Разговоры в салоне постепенно затихли. Кто-то щелкал ремнем безопасности, кто-то прикрыл глаза или погрузился в чтение книги. Стюардессы расселись по своим местам, приготовившись к взлету. Их лица застыли в заученных улыбках.

– Ненавижу этот момент, – пробормотала Анна. – При взлете мир кажется слишком хрупким.

Румико выпрямив спинку сиденья, поправила волосы.

– А мне, наоборот, очень нравится. В такие моменты жизнь дает передышку.

Стерхова обратила внимание на руки журналистки: тонкие, с аккуратно подстриженными ногтями. На запястье – браслет с деревянными подвесками.

– Что означает ваше имя в переводе с японского?

– В наших именах многое зависит от иероглифов. Поэтому их можно читать по-разному. – Охотно ответила та. – Значение имени меняется в зависимости от комбинации. Имя Румико, например, состоит из трех частей.

– Как интересно…

– «Ру» – переводится как «оставаться», «сохранять» или «задерживать». Оно означает устойчивость. Нечто постоянное.

– Стабильность?

– Или долголетие. Потом идет «ми» – это «красота». Очень распространенный иероглиф в женских именах. Он выражает идею эстетики, внутренней гармонии и чего-то светлого.

– Красиво, – заметила Анна.

– «Ко» – это просто «ребенок». Суффикс, который раньше был обязательным в женских именах. Сейчас его используют реже, но в моей семье чтут традиции.

– И, что же значит все имя полностью?

– «Дитя, несущее вечную красоту».

– Красиво, – повторила Стерхова и повернулась к иллюминатору.

– Имя моего отца намного красивее. Его звали Ямихико. В переводе на русский – Принц Тьмы.

– Звали?

Румико потупила взгляд

– Его давно нет в живых.

Самолет замер у взлетной полосы, мощно взревели двигатели, и уже через мгновенье все вокруг задрожало – стекла, воздух, панели и кресла. Анна вцепилась руками в подлокотники, и в ту же минуту пришло понимание, что впереди ее ждет нечто большее, чем перемещение в пространстве.

– Ну, вот мы и летим, – сказала Румико, когда Москва оказалась под крылом самолета.

Стерхова посмотрела на нее, и они улыбнулись друг другу.

Глава 2. Без красной дорожки

Полет тянулся как вязкий мед – медленно, плавно и усыпляюще. Цвет неба в иллюминаторе постепенно сменился с бледно-синего на пронзительно-голубой. Не было ни облаков, ни земли – только слепящий свет и ровный гул двигателей.

Стерхова сняла наушники и потерла пальцами виски.

«Слишком много информации».

Еще вечером она скачала четыре конкурсных фильма, чтобы не зависеть в самолете от интернета. Одним из них был «Последний рейс „Океаниды“». Просмотр начала с него.

Фильм оказался захватывающим, почти гипнотическим. Голос автора, сына пропавшего ученого, звучал тихо и сдержанно. Кадры старой хроники, переклички судов, дневники, записи погодных условий – все это складывалось в картину, которая тревожила и одновременно завораживала. От экрана невозможно было оторваться. В финале – размытые кадры хроники: судно, уходящее в серую пелену.

«Сыновний долг погибшему отцу. Очень эмоционально».

Анна закрыла ноутбук, откинулась в кресле и посмотрела в иллюминатор. В груди появилось странное чувство: смесь тревоги и сострадания. Как бывает после трудного допроса – когда все прошло по протоколу, а в душе остался осадок.

За стеклом появились редкие облака, окрашенные в розовый цвет. Наступила та часть долгого полета, когда время уже не ощущалось и не имело значения.

Стюардесса склонилась к Анне и мягко спросила:

– Говядина под грибным гратеном или треска с кускусом?

– Говядину, пожалуйста, – ответила Стерхова и, заглянув в меню, добавила. – Еще – салат с уткой.

Через несколько минут перед Анной стояла тарелка с ломтиками утки, печеной свеклы и апельсина. В дополнение к блюду – маленький соусник с гранатовой заправкой, теплая булочка и сливочное масло.

В положенное время стюардесса принесла тарелку с филе говядины на подушке румяного картофеля в сливочном соусе.

Анна ела не спеша, с удовольствием, чувствуя, как возвращаются давно забытые ощущения, вкусы, запахи, и понимание себя. Эта еда напомнила, как важно вовремя выпасть из гонки, чтобы наконец почувствовать жизнь.

– Устали? – спросила Румико.

– Немного.

– Как вам фильм про «Океаниду»?

– Очень сильный, – ответила Стерхова. Ее голос прозвучал тише обычного, будто мыслями она еще не вернулась в реальность. – Было такое чувство, как будто показали не просто историю, а чью-то боль. Вынули изнутри и положили перед тобой.

Румико понимающе кивнула. Потом наклонилась ближе и, понизив голос, произнесла:

– Видите того, во втором ряду у прохода? Седой, в сером пиджаке. Это Дмитрий Пахомов. Председатель жюри. Легенда документалистики.

Анна посмотрела туда. Мужчина лет семидесяти просматривал бумаги, делая пометки на полях. Пальцы, которыми он держал ручку были паучьими, с раздувшимися суставами. Лица не было видно.

– Понятно.

– Говорят, что он – гений. Монтирует фильмы в уме, еще до начала съемок. – Румико улыбнулась. – Пахомов родом из Уссурийска. Очень принципиальный. В прошлом году исключил один фильм из участия в конкурсе.

– Почему?

– Прямая цитата: «потому что ложь, даже красиво снятая, остается ложью».

Анна хмыкнула.

– Убедительно.

– А теперь посмотрите на особу у окна, в синем, справа от нас. Это Виктория Гапова. Киновед, колумнистка, когда-то вела передачу о документальном кино на федеральном канале.

– А теперь?

– Теперь пишет колонки. Ее все боятся и не любят. Жесткая и язвительная, все знает лучше других. Бессменный член жюри «Тихоокеанских хроник». В прошлом году у них с Пахомовым чуть до драки не дошло.

– Из-за чего?

– В споре с Пахомовым, Гапова заявила, что документальному кино не нужно стремиться к буквальной правде: важнее выразительность и эмоциональный акцент. «Фильм должен быть ярким, а не исчерпывающе достоверным» – ее слова.

– Откуда вам все это известно? – спросила Анна.

– Рассказал один человек. Стас Вельяминов, член жюри. Он из Владивостока и, кстати, тоже судит в этом году.

Стерхова перевела взгляд на Гапову. Та устроилась в кресле с бокалом белого вина полулежа, как будто была не в самолете, а на морском берегу. Ей было лет пятьдесят. Рыжие волосы уложены безупречно, прядь к пряди. Губы – насыщенно-красные, дерзкие, как злонамеренный вызов. Было очевидно, что она играла роль законченной стервы и не собиралась выходить из привычного образа.

– Был еще один случай, – продолжила Румико. – На прошлом фестивале Гапова назвала одну режиссерку «провинциальной кухаркой с амбициями Тарковского». Прямо в зале, при всех. Та расплакалась, убежала. Потом был скандал, извинения, пресс-релизы.

– Пахомов и Гапова – в одном жюри. Думаю, будет интересно, – заметила Анна.

– Не то слово, – хихикнула Румико.

По прилету во Владивосток Стерхова вышла из самолета в числе самых первых. Самолет за спиной затих. Вокруг была звенящая ночь, размытые пятна света и низкий гул аэродрома.

В лицо ударил ветер с запахом моря, водорослей и сырой древесины. В этом ветре, в этом воздухе, в этих звуках Стерхова ощущала нечто большее, чем просто другое место. Она оказалась там, где все начиналось заново.

Выдача багажа затянулась надолго. Лента продолжительное время стояла, потом дрогнула и выплюнула несколько чемоданов, среди которых не было чемодана Стерховой. Таких плевков было несколько до тех пор, пока наконец показался ее чемодан с оранжевой лентой на ручке. Анна стащила его с движущейся ленты и направилась к выходу, где ее догнала Румико.

– Мой чемодан не прилетел.

– Вы уверены?

– Его просто нет. – Сказала журналистка. – Обошла оба зала. Иду оформлять жалобу. По-видимому, чемодан остался в Москве.

Анна сочувственно кивнула. Одновременно с этим внутри нее шевельнулась подленькая мысль: «хорошо, что не мой». И сразу сделалось стыдно.

– Надеюсь скоро увидимся. Когда приедете в Светлую Гавань?

– Послезавтра утром. – Лицо Румико оставалось невозмутимым, почти буддийским. Но по бледным пальцам, сжимающим наплечный ремень сумки, было видно – внутри нее все кипело.

Они по-дружески обнялись и разошлись в противоположные стороны.

Чуть отойдя, Стерхова достала телефон и набрала номер.

– Мама, привет. Все в порядке. Я долетела.

На том конце – облегченный выдох.

– Ну, слава Богу. Я, конечно, стараюсь не переживать, но ты же знаешь, что у меня это плохо получается.

– Знаю.

– Там хоть не жарко? Не как в Москве?

– Свежо и влажно. Море все-таки рядом.

Голос матери обиженно дрогнул:

– Даже не забежала. Не виделись больше месяца.

– Все вышло спонтанно, – сказала Анна. – Я все тебе написала.

– Ну, да. Конечно. Отделалась сообщением. Ты, хоть, звони.

Анна улыбнулась и, прикрыв глаза, пообещала:

– Хорошо, мама. Буду звонить.

– Береги себя.

Стерхова отключилась и еще несколько секунд стояла с телефоном в руке, прислушиваясь – то ли к шуму аэропорта, то ли к самой себе. Потом глубоко вдохнула, словно пробуя воздух на вкус, и пошла к выходу из зоны прилета.

Там ее ждал мужчина в белой рубашке и светлых джинсах. Махнув рукой, как старому другу, он прокричал:

– Анна! Добро пожаловать! Я – Аркадий Малюгин.

Ему было около сорока. Худощавый, с живым лицом, на котором все время что-то менялось – прищур, усмешка, всплеск бровей. Малюгин был воплощенным сгустком энергии: успевал одновременно говорить, держать в голове список задач и ловить обрывки чужих разговоров.

– Простите, что без букета и не на красной дорожке.

Анна усмехнулась.

– Спасибо, что вообще кто-то встретил. Бывало, что не встречали.

– Ну как же! У нас все четко. Все для гостей! – Он подмигнул и подхватил ее чемодан. – Идемте к машине! Пахомов и Гапова уже там.

Машина мягко выехала с территории аэропорта и взяла курс на север. Малюгин вел автомобиль. Рядом сидел Пахомов. Он обернулся к Стерховой и представился:

– Дмитрий Витальевич, – его голос был ровным и любезным.

Она улыбнулась в ответ.

– Анна.

Виктория Гапова сидела рядом с Анной, отвернувшись к окну. Все в ее позе, от скрещенных рук до напряженного подбородка, говорило, что она не намерена ни разговаривать, ни тем более знакомиться.

Автомобиль углубился в темень дороги. Путь пролегал сначала по побережью, потом через спящие поселки мимо невысоких холмов. Дальше дорога шла по лесистой местности с приземистыми деревьями. Фары резали темноту, дорожные знаки возникали из мрака и тут же исчезали.

Анна сидела молча и смотрела в темное окно. Ветер с океана бился о кузов, принося с собой запах соли и водорослей. Иногда мелькали редкие огни – посты ГИБДД, бараки, заправки.

Пять часов дороги вымотали Стерхову окончательно. Под утро, когда от долгого сидения ломило колени и спину, машина свернула на прибрежную дорогу. Над океаном чуть посветлело.

Городок Светлая Гавань встретил их темными силуэтами домов, штормовыми щитами на витринах и одинокой кошкой на пустой автобусной остановке.

Отель «Пасифик» стоял у самой воды. Большой, стеклянный, похожий на корабль, застрявший на берегу. Пустынный фасад, освещенный вход. Вокруг – ни души.

Вестибюль отеля оказался неожиданно уютным: мягкий свет, ковер с японским узором и запах чистоты.

У стойки портье все трое остановились. Пахомов первым шагнул вперед, взял ключ и, любезно улыбнувшись девушке за стойкой, обернулся к Анне.

– До завтра, коллега. Признаться, давно я не был таким уставшим. Надеюсь, хороший сон все уладит.

Он направился к лифту, тяжело ступая, как человек, который слишком долго пробыл в пути.

Гапова стояла, скрестив руки на груди. Ее лицо выражало нескрываемое отвращение, словно воздух в холле был пропитан нечистотами. Она молча сунула паспорт и, выхватив ключ из рук портье, недовольно буркнула:

– Надеюсь, в этот раз без помойных баков под окнами.

Гапова подняла чемодан резко, по-мужски, и направилась к лифту, цокая каблуками.

Стерхова забрала свой ключ последней. Сейчас ей хотелось только одного – добраться до номера и закрыть за собой дверь.

Лифт поднимался издевательски медленно, будто нарочно откладывая встречу с подушкой. Войдя в номер, Анна прислонилась к стене. Минуту постояла, потом на ходу сняла туфли, скинула джинсы и рухнула на кровать.

Сон накрыл ее мгновенно – густой, вязкий, как темная вода.

Глава 3. След на стекле

Анна Стерхова проснулась от ощущения, будто кто-то окликнул ее по имени. Голос был едва различимый, тихий, как ветер, гулявший под дверью. Она обвела взглядом комнату, наполненную серым, колеблющимся светом, сочащимся сквозь плотные шторы. Потом осторожно села в постели и прислушалась к странным звукам за окном – тяжелому, рваному гулу и мощным ударам, как будто кто-то ломился в отель.

Стерхова поднялась с кровати, подошла к окну и раздвинула шторы. Океан бурлил, метался и вздымал огромные волны. Они разбивались о набережную, оставляя на ней густую белую пену, обломки деревьев и мусор.

Ночью пришел тайфун, превратив Тихий океан в свирепое чудовище. Анна застыла, не в силах отвести взгляд от царственного буйства стихии. Странно, но этот неистовый хаос вдруг возвратил ей чувство внутренней ясности, словно шторм смывал с нее груз усталости и сомнений.

От оконного стекла потянуло едва уловимым ароматом. Стерхова принюхалась – пахло мужским парфюмом, холодными с легкой горчинкой. Ее кожа инстинктивно покрылась мурашками, а мышцы спины мгновенно напряглись. Ей стало не по себе.

На запотевшем стекле она заметила тонкий извилистый след, будто кто-то, задумавшись, провел по нему пальцем. Внутри возникло неприятное, липкое ощущение чужого присутствия, словно кто-то стоял здесь совсем недавно и наблюдал за ней, пока она спала.

Анна быстро оделась, вышла из номера и спустилась вниз, стараясь поскорее избавиться от странного наваждения.

Зал ресторана был полупустым. У одного из столиков ее поджидал Аркадий Малюгин, выглядевший непривычно серьезным.

– Доброе утро, Анна. – Произнес он быстро и нервно. – У нас небольшие проблемы. В связи со штормом и пришедшим тайфуном открытие фестиваля пришлось отложить.

Она спросила:

– Надолго?

– Пока не ясно. Тайфун может задержаться. И тут уж, как повезет.

К ним подошел молодой мужчина лет тридцати. Стройный, живой, с густыми русыми волосами и светлыми глазами, которые с любопытством и задором смотрели на Анну. На нем был формальный костюм, явно доставлявший ему неудобство.

– Знакомьтесь, Анна Сергеевна – Станислав Вельяминов, ваш коллега. Он тоже член жюри. – представил его Малюгин.

– Очень приятно, – Вельяминов с улыбкой протянул ей руку. – Честно говоря, рад, что нас здесь накрыло.

– Любите экстрим? – улыбнулась Стерхова.

– Люблю живые сюжеты. Любопытно понаблюдать, как у всех будут сдавать нервы.

Внезапно рядом с ними появился невысокий, круглый, лысоватый мужчина лет сорока пяти с подвижными карими глазами и аккуратно подстриженными усиками. Он был полон энергии и улыбался так широко, что казалось, его лицо было создано для выражения радости.

– Доброе утро, господа! Доброе утро! – воскликнул он, протягивая Анне пухлую руку. – Виктор Петрович Кошелев, директор и владелец этого отеля. Рад вашему приезду.

Он смотрел на Стерхову уверенно, с легким налетом фамильярности, удерживая ее руку в своей.

– Надеюсь, вам уже рассказали про наш музей? Потрясающее место! С удовольствием проведу для вас экскурсию. Не пожалеете, обещаю!

Анна едва заметно кивнула и осторожно высвободила руку.

– Обязательно загляну.

Малюгин посмотрел на часы.

– До показов еще полтора часа. Конкурсные фильмы решили показывать здесь, в конференц-зале. Сегодня – первые три.

– Нужно успеть позавтракать… – Под этим предлогом Стерхова отошла и устроилась за столиком рядом с Вельяминовым.

Склонившись к ней, он тихо сказал:

– Будьте поосторожнее с этим Кошелевым. Он городской сумасшедший в самом опасном варианте.

– Да, что вы! – искренне удивилась Анна.

– Решил монетизировать старое преступление: торгует сувенирами, выпускает брошюры, организует экскурсии. Замучил своей навязчивостью.

Она с любопытством взглянула на Вельяминова:

– Что за преступление?

Тот заговорщически улыбнулся:

– Кошелев вам расскажет. Он любит делать из этого шоу. Готов поспорить, вам будет интересно.

Закончив с кофе, Стерхова поднялась из-за стола. Виктор Петрович тут же подскочил и взял ее за локоток.

– Идемте, Анна Сергеевна. Я покажу вам нашу гордость, – поведал он с многообещающей улыбкой. – Наш музей!

Они покинули ресторан и пересекли вестибюль. Через массивную дверь с бронзовой ручкой вошли в противоположную часть здания. Узкий коридор привел их в небольшой, сумрачный зал, уставленный витринами и стендами.

– Не кажется ли вам, что здесь пахнет морем, приключениями и чужими секретами? – Кошелев эффектно развернулся.

Анна улыбнулась, но ничего не ответила.

– Вот, например, этот экспонат… – продолжил он, указывая на старую выцветшую фотографию под стеклом. – Видите этого мужчину? В Светлой Гавани был свой «человек из Сомертона».

Анна склонилась к витрине. На снимке был мужчина, сидевший у стенки набережной, с открытыми глазами и умиротворенным выражением лица.

– Он мертв? – спросила она, чувствуя, как внутри зарождается тревога. – Человек из Сомертона… Кажется, что-то слышала, но сейчас не вспомню.

Кошелев, явно наслаждался моментом:

– Тогда я сделаю для вас краткий исторический экскурс. Первого декабря 1948 года на пляже Сомертон в Аделаиде – Австралия – нашли тело мужчины. Он сидел, прислонившись к каменной стене, как будто просто отдыхал и смотрел на воду. На нем был безупречный костюм и начищенные до блеска туфли. В карманах – билет на автобус, жвачка и спички. Все ярлыки на одежде срезаны. И ни одного документа.

– Причину смерти установили? – спросила Анна.

Кошелев провел ладонью по стеклу витрины, словно стирая пыль.

– Официально – остановка сердца. Подозревали отравление, но яд определить не смогли.

– Как в детективах Агаты Кристи… – задумчиво проговорила она. – Впрочем, я вспомнила. Через несколько дней в камере хранения на вокзале нашли его чемодан. И там на одежде все ярлыки срезаны. Только одна странная деталь…

Кошелев оживился:

– Да-да! В потайном кармане брюк нашли клочок бумаги со словами: «Tamam Shud», вырванном из книги «Рубайят» Омара Хайяма. «Окончено» в переводе с персидского. Потом нашли и саму книгу. Страница была вырвана, а на обложке записан шифр, который получил название «Сомертонский код»

Анна кивнула.

– Помнится, дело так и не раскрыли.

– Ни личность неизвестного, ни причины смерти. Его так и прозвали «человеком из Сомертона». – Кошелев на мгновение замолчал, глядя в окно, за которым буйствовал шторм. – А ведь все могло быть иначе, если бы не одно обстоятельство.

Анна с интересом прищурилась:

– Какое?

Он понизил голос почти до шепота:

– Его фотографию показали медсестре по имени Джессика Томпсон. Она его узнала, но промолчала.

В этот момент где-то наверху с грохотом захлопнулась оконная створка. Анна вздрогнула и оглянулась.

– А ваш «человек из Сомертона»? Что было с ним?

Кошелев усмехнулся.

– Наш случай был еще театральнее. Представьте: октябрьское утро, набережная у Морского вокзала, первый иней на песке. Мужчина сидит у стены и мертвыми глазами смотрит на океан. А в его кармане скомканный клочок бумаги с одной только строчкой.

– Что было в ней?

– «Не жди меня долго».

– Как сентиментально. – Анна обвела взглядом витрину и заметила на полке смятый клочок бумаги. – Это она?

– Нет, к сожалению. Это всего лишь реконструкция. – Кошелев кивнул на пожелтевший снимок. – А фотография мертвеца настоящая, из уголовного дела.

Анна смотрела на снимок. Казалось, человек на ней вот-вот отведет глаза или моргнет.

– Странное ощущение…

– Моя мать видела его живым, – сказал Кошелев. – Она работала администратором, когда он пришел в эту гостиницу.

– Хотел заселиться? – спросила Анна.

Кошелев кивнул.

– Светлая Гавань в те времена была на пике туристической популярности. Свободных мест в гостинице не было, и неизвестный оставил чемодан в камере хранения. Сказал, что вернется за ним вечером. Но так и не вернулся.

Он снова взял Стерхову за локоть и подвел к стеллажу с мужскими вещами.

– Мне было лет двенадцать. Я все хорошо помню. Следователь осмотрел его чемодан, но ничего интересного не нашел. Обычная одежда и предметы личного пользования. Чемодан так и остался в камере хранения, и потом долгие годы валялся на складе. Теперь все это здесь.

Анна придвинулась ближе. На полке за стеклом лежали свитер в бордово-желтую полоску, серая кепка, черная футболка и пара потрепанных книг.

– Этот свитер… – пробормотала она. – похожий носил Фредди Крюгер.

– В то время он был очень модным. – Заметил Кошелев. – Я мечтал о таком же.

– Что говорили в городе?

– О смерти этого человека? Легенды множились со скоростью света. Одни говорили, что он был шпионом, другие – беглым преступником, третьи – перешел дорогу бандитам. В девяностые годы случалось и не такое. – Кошелев с улыбкой развел руками. – Вот так и родилась идея создать музей, привнести, так сказать, в эти стены дыхание прошлого.

– Хотела вас спросить… – Стерхова с трудом подавила улыбку. – Почему в названии отеля на фасаде вместо «Пасифик» написано «Расифик»?

– Заметили?.. – Кошелев чуть-чуть стушевался. – Видите ли… Мы с матушкой долго обсуждали на каком языке заказывать надпись. Ну, и я перепутал первую букву. Матушка, разумеетя, рассердилась, но надпись уже смонтировали. В целях экономии решили ничего не менять. А что?! – он хлопнул себя по торчащему животу: – Так даже оригинальнее!

Из коридора послышались шаги и в зале появился Стас Вельяминов, раскрасневшийся от быстрой ходьбы.

– Анна Сергеевна, пора на просмотр. Конкурсный показ начнется через десять минут.

Стерхова в последний раз посмотрела на витрину, потом на хозяина отеля.

– Спасибо, Виктор Петрович. Вы были правы, экскурсия была интересной.

Кошелев любезно поклонился.

– Уверен, еще увидимся.

Анна и Вельяминов вышли из музея. За окнами по-прежнему бушевал тихоокеанский тайфун. Ливень хлестал по стенам здания, порывы ветра с силой ударялись о стекла, на миг отступали – и снова били с удвоенной яростью. В пустых вентиляционных шахтах стонал и скрипел металл. Временами звук превращался в протяжный вой. Казалось, загнанная в ловушку стихия, металась в замкнутых трубах. Ее искаженный голос не утихал ни на секунду.

Вестибюль, еще утром наполненный постояльцами, теперь был пуст и казался слишком просторным. У стойки ресепшн девушка-портье раскладывала буклеты и карты. Она работала так неторопливо, что казалось, была частью интерьера.

С каждым шагом Анна все острее ощущала, что воздух становится плотнее и гуще. Как будто отель жил своей, тайной, особенной жизнью. Вой в шахтах, запахи кофе и моющих средств – все это сливалось в тревожную симфонию, которую обычно чувствуют кожей.

Вельяминов говорил о расписании, фильмах, о том, что на днях приедет кто-то важный из Владивостока. Но Стерхова не слушала. Слова скользили мимо, как дождевые капли по стеклу. Поворот. Коридор. Еще несколько шагов, и они вошли в двойные двери конференц-зала.

Остаток дня Анна провела за просмотром фильмов. Члены жюри и зрители из числа постояльцев смотрели конкурсные фильмы один за другим.

Но как бы Стерхова ни старалась сосредоточиться, ее мысли снова и снова возвращались к запаху дорогого мужского парфюма в ее номере. К тонкому следу на запотевшем стекле.

Тайфун принес с собой не только ветер и шторм, но и нечто необъяснимое. То, что притаилось и ждет.

Глава 4. Что осталось за кадром

Всю ночь бушевал шторм. Оконные стекла дрожали в рамах, ветер зловеще завывал в шахтах лифта. Утром не спавшие постояльцы не спешили спускаться к завтраку. Анна Стерхова сидела за столиком у окна, задумчиво помешивая кофе, и смотрела в окно. Сквозь него проникал тусклый свет, отражаясь в бокалах, фарфоре и начищенных до блеска кофейниках.

Шторм поутих, но все еще клубился где-то на горизонте. Серые волны, тяжелые, как свинец, бились о каменную набережную, оставляя белую пену, похожую на слюну разъяренного зверя. Небо висело низко, почти касаясь воды. И в этом сдавленном пространстве между небом и океаном носились быстрые чайки. Их крики резали воздух, как скрип заржавевших петель.

Стерхова поднесла чашку к губам. Кофе был крепкий, горьковатый, с едва уловимым привкусом кардамона.

В ресторан, запыхавшись, вошла Румико Хирано. В легкой куртке, с мокрыми, прилипшими к щекам волосами. Заметив Анну, она улыбнулась и скинула куртку.

– Наконец добралась! – Она села за стол. – Во Владивостоке ливень. Здесь тоже льет.

– Ночь провели в пути? В такую-то погоду? Сочувствую.

– Автомобиль едва не снесло с дороги. Это не погода, а настоящее светопреставление.

Анна подозвала официанта, и он тут же принес еще одну чашку.

– Чемодан так и не нашли? – поинтересовалась она.

Румико безразлично махнула рукой, взяла кофейник и налила себе кофе.

– И не найдут. В Москве на багажной ленте был сбой, и чемодан ушел на другой рейс. Уже написала жалобу. Хотя… Кому это помогало?

– Не повезло, – с сочувствием заметила Анна. – Со мной такое тоже бывало. В такие моменты жалеешь, что не положила пижаму в ручную кладь.

– Слава Богу, что я летела домой. – Заметила Румико. – Все это мелочи. После завтрака вплотную займусь работой.

В глубине зала звякнула посуда. За стойкой зашипела кофемашина, и запах свежесваренного кофе стал ощутимее. Постояльцы отеля заходили в обеденный зал ресторана без лишней суеты, поодиночке и парами. Несколько столиков уже были заняты. Звучали негромкие голоса. Все происходило в рамках заведенного порядка: утро, завтрак, и только потом – дела.

– Кстати, режиссер «Океаниды» уже приехал? – Стерхова посмотрела на журналистку. – Как его… Кажется Воронин?

Румико оживилась и придвинулась ближе.

– Еще не видела. Сегодня утром отправила ему сообщение, но он пока не ответил. Хочу поговорить с ним до показа. – Она склонилась к столу: – Личная история – особая тема. Получится интересное интервью.

Кивнув, Анна посмотрела в окно. Океан еще волновался – рваный, темный, с белыми гребнями.

– Вы правы. Фильм очень личный.

С мокрым зонтом в руке к столу подошел Вельяминов.

– На улице черти что. Хотел прогуляться, да где там! Чуть не смыло вместе с зонтом. – Стас приподнял бровь и обратился к Румико: – Только что видел Воронина.

– Где?! – воскликнула она.

– На ресепшне.

– Он мне нужен!

– Он поднялся к себе в номер.

Заметив волнение Румико, Стерхова поспешила ее успокоить:

– Просто подождите. Чуть позже он сам объявится.

После завтрака члены жюри собрались в конференц-зале. Первым в программе шел фильм «Последний рейс „Океаниды“». Во время просмотра Стерховой показалось, что картина излишне тяготеет к трагедии, это ощущение усиливали музыка и закадровый текст. Но, как и в первый раз, фильм произвел на нее сильное впечатление. Он закончился на той же пронзительной ноте: уходящий корабль, панорама пустынного океана, закат и гул прибоя.

Однако, на этот раз Анна уловила едва заметную фальшь.

– В фильме чего-то не хватает, – проговорила она.

Сидевшая рядом Румико удивилась:

– В каком смысле? Те же кадры, тот же голос, та же «Океанида».

Но Стерхова покачала головой.

– Раньше было иначе.

– А по-моему, все так же самое. – Пожала плечами журналистка.

Посмотрев еще две картины, Анна вышла из зала. Шагая по коридору, она разматывала в голове кадры из фильма как нить из клубка. И в какой-то момент поняла, что из фильма пропал небольшой фрагмент: панорама толпы провожающих. Стерхова точно помнила эти кадры: камера скользит по белому борту «Океаниды», по лицам провожающих и причалу.

Вернувшись в номер, она пересмотрела версию, сохраненную на компьютере, и обнаружила этот фрагмент. Решив, что Воронин перемонтировал фильм, Стерхова успокоилась

Оставшуюся часть этого дня она провела за ноутбуком, работая над новым романом.

Вечером Стерхова спустилась в холл и обнаружила, что общая атмосфера заметно потеплела и оживилась. Гости отеля сбились в небольшие компании. Румико сидела на диване с Вельяминовым. Анна помахала им рукой.

Председатель жюри Пахомов держался особняком, погрузившись в глубокое кресло и разглядывая виски в своем бокале. Завидев Анну, он поднял голову.

– Добрый вечер, Анна Сергеевна. Как вам сегодняшний показ?

Она опустилась на соседнее кресло:

– Понравился фильм про «Океаниду».

Дмитрий Витальевич усмехнулся, выдержал паузу и, отхлебнув глоток из бокала, сдержанно покачал головой:

– Ложь. Красивая, талантливо снятая, но все-таки ложь.

– Разве? – Стерхова с удивлением вскинула брови.

– Воронин не сумел передать главного, – сказал Пахомов, глядя на свой бокал.

– А что, по-вашему, главное?

Он помолчал и, когда заговорил, в его словах сквозило разочарование:

– Пустота. Когда нет ни корабля, ни людей, ни объяснений. Воронин заполнил ее пафосом и поэтикой. От этого фильм многое потерял.

– Поддался эмоциям?

– Переступил черту, за которой уже не кино, а личная одержимость. Фильм-документ, созданный человеком, утратившим объективность – опасная вещь.

– Он отдал дань памяти погибшему отцу. – Напомнила Анна.

– И это помешало Воронину быть честным. – Кивнул Пахомов.

– Вы говорите так, как будто он что-то скрыл.

Замедленным движением Пахомов поставил бокал на стол.

– Может, и не скрыл. Но он не осмелился показать голую правду. В документальном кино это одно и то же.

– Знаете, Дмитрий Витальевич, – Стерхова с осторожностью подбирая слова. – Я предпочитаю не знать голой правды, когда это не касается напрямую моей работы. Избегаю чрезмерного натурализма, чтобы по ночам спать спокойно.

Пахомов чуть усмехнулся.

– А у меня, знаете ли, наоборот. Хочу видеть правду без фильтров, без оправданий и красивизма. Пусть режет глаз. Пусть бьет по мозгам. В документальном кино должна присутствовать голая правда.

В глазах Стерховой блеснула скрытая настороженность.

– По-вашему, кинодокументалист – не художник, а обвинитель?

– Нет, не так. – Возразил Пахомов. – Автор документального фильма – правдивый свидетель, который чувствует разницу между состраданием, обвинением и честным изложением фактов.

– Воронин выбрал путь сострадания? – догадалась Анна.

Пахомов отвернулся и уставился взглядом в черное окно.

– Нет, – ответил он после паузы. – Воронин скорректировал факты под собственное чувство утраты.

– Мне трудно судить об этом. Я не специалист в документальном кино. – Стерхова замолчала. У нее появилось чувство, что Пахомов говорит не только о фильме, а имеет ввиду нечто большее.

– Многие думают, что правда – это свет, – продолжил он. – И лишь немногие знают, что иногда это – тьма. Губительная, жуткая, беспросветная. Шагнешь в такую и обратно уже не выбраться.

Было очевидным, что Пахомов говорит не только о фильме, а о чем-то большем и своем. Анна машинально поправила волосы и сказала первое, что пришло в голову.

– Звучит поэтично, хоть и неприятно.

– Это не поэзия, – Дмитрий Вячеславович говорил тихо, без нажима. Но в голосе сквозила застарелая боль. – Это жизненный опыт. Страшная, кстати, штука. Я видел, как ломаются люди. Буквально распадаются на куски. И не от страха, поверьте. От знания. От одной только фразы, кадра и звука.

Пахомов отставил бокал и поднялся.

– Простите, Анна Сергеевна. Кажется, я наговорил много глупостей. Наверное, выпил лишнего.

Проводив его взглядом, Стерхова прошла к лобби-бару, возле которого на высоком табурете сидела Виктория Гапова. Перед ней стоял стакан с виски.

Анна села поодаль, стараясь не привлекать ее внимания.

– Черный чай, пожалуйста. – Сказала она бармену.

– Чай? – голос Гаповой был хрипловатым и чуть издевательским. – В таком месте пьют что-то покрепче.

– Не люблю терять голову, – спокойно ответила Стерхова.

Гапова прищурилась, изучая ее лицо.

– А я не люблю, когда копаются в чужом грязном белье. Вы ведь следователь?

Анна сдержанно улыбнулась:

– Какой предвзятый взгляд на мою профессию…

– Обычный взгляд, – оборвала ее Гапова. – Я бы сказала, общепринятый.

– Кто-то должен делать эту работу. – Сказала Стерхова, беря в руки чашку.

– О, Боже, – Виктория театрально закатила глаза. – Еще одна идеалистка. Да вас таких полстраны. И все – незаметные герои, строители будущего.

Анна молча поставила чашку, давая понять, что не намерена продолжать бессмысленный разговор. Но в этот момент к ним подошел Пахомов. Обращаясь к Виктории, он с раздражением проронил:

– Может быть, хватит?

Гапова резко повернулась к нему. Ее лицо покраснело, глаза сверкнули:

– Пошел к черту!

– Ты пьяна.

– Да! Пьяна! – Виктория засмеялась резко и зло. – Зато я не вру себе и другим!

– Перестань! – голос Пахомова дрожал от напряжения. – Не устраивай спектакль.

– Спектакль? – голос Гаповой сорвался на крик и привлек внимание окружающих. На них стали оглядываться, но она продолжала. – Ты сам превратил свою жизнь в спектакль и хочешь, чтобы тебе подыгрывали!

– Завтра тебе будет стыдно. – Сказал Пахомов и, развернувшись, зашагал в сторону лифта.

– Шут гороховый! – Крикнула ему в спину Виктория и опрокинула в рот оставшийся виски.

В это время в дверях появился мужчина и уверенно зашагал к барной стойке. Он был высокий, худой в твидовом сером пиджаке. Шел спокойно, не глядя по сторонам. В его лице читалась собранность, а в походке – намерение.

Остановившись около Анны, он коротко спросил:

– Вы – Стерхова?

Сидевшая в кресле Румико, вскочила и бросилась к нему:

– Добрый вечер, Георгий! Мы с вами договаривались насчет интервью. Я – журналистка Хирано. Румико Хирано.

– Позвоните мне позже, – ответил он и протянул руку Стерховой. – Воронин.

Она ответила рукопожатием.

– Анна. Очень приятно.

– Видели мой фильм? – спросил вдруг Воронин.

Она покосилась на Гапову и ответила сдержано:

– До голосования жюри я не имею права давать оценки. Но, если позволите, у меня есть вопрос.

– Слушаю.

– Зачем вы убрали из фильма фрагмент проводов «Океаниды»? На мой взгляд, это был сильный эпизод.

Воронин смотрел на нее и было видно, что он не понимает, о чем идет речь.

– Я ничего не вырезал.

– Ну, как же… Сегодня я смотрела фильм на показе. Картина стала короче. От сцены на причале осталось всего пара минут.

Воронин побледнел, губы дрогнули. Его взгляд метнулся в сторону двери, потом к бару, потом снова к Стерховой.

– Нам нужно поговорить. Наедине. Зайдите ко мне утром до завтрака. Это важно.

Глава 5. Сбой в системе

В восемь часов утра Анна Стерхова подошла к номеру 312 и постучала в дверь.

Подождала. Затем постучала громче.

– Георгий! Это Стерхова. Откройте.

Прошло несколько мгновений, но ей никто не ответил. Приложив ухо к двери, Стерхова замерла. В номере было тихо: ни шороха, ни движения, ни звука.

Она подождала еще немного, потом постучала в последний раз уже для очистки совести.

«Спит. Или ушел».

Спускаясь по лестнице, Анна не придавала значения тому, что встреча не состоялась. В конце концов, Воронин мог поменять свои планы. Однако по отношению к ней это было по меньшей мере невежливо.

На первом этаже в воздухе витали запахи свежей выпечки и хорошего кофе. В лобби за столиком сидели два японца, и девушка в сером худи, которая между делом листала планшет.

За стеклянной дверью ресторана мелькнули силуэты Гаповой и Пахомова. Стерхова заглянула внутрь и обвела взглядом зал. Воронина там не было.

Она вышла на улицу. Тайфун заметно ослаб, но следы разрушений были налицо: сорванные вывески, разбросанный мусор и обломки деревьев у кромки воды.

Океан стонал ровно и глухо. Светло-серый, без бликов, он больше не ревел и не бился о берег. Его спокойствие казалось осознанным, почти человеческим.

Анна остановилась у парапета, вгляделась в линию горизонта и вспомнила про Воронина. Что-то здесь было не так. Он сам настоял на встрече и разговоре. Значит было, что обсудить. Тогда почему ушел? Почему не оставил записку? Почему не предупредил?

Ветер с океана пронизывал насквозь, не бил в лицо, не рвал одежду, а будто влезал под кожу, не встречая преграды. Вспомнив про московскую жару, Стерхова запахнула кофточку.

– Уж лучше пусть будет так…

Вернувшись в отель, Анна свернула в ресторан. Скользнула взглядом по залу – Воронина там не было.

Она уселась за столик. К ней тут же направилась Гапова. Целеустремленно, без улыбки, без приглашения села рядом, будто имела на это полное право.

– Какая ерунда… – сказала она, наливая себе кофе. – Этот фестиваль, эти фильмы, все эти люди. Особенно мужчины. Играют во взрослые игры, но в душе все те же мальчишки.

Сообразив, что Гапова еще не протрезвела, Анна спросила:

– А вы, значит, не играете?

Виктория приподняла одну бровь:

– Конечно играю. Но я не притворяюсь, будто это – реальность. А эти дураки притворяются. Пахомов, например, до сих пор уверен, что может быть режиссером и объективно оценивать чужие фильмы. А Вельяминов? Тот вообще не понимает, что делает в жюри. Он здесь только потому, что умеет быть нужным.

– Быть нужным – тоже талант. Не всем удается. – Мягко заметила Стерхова.

– Не подумайте, что завидую. Просто наблюдаю и делаю выводы. Вот и все. – Гапова сделала глоток и поморщилась. – А вы умеете слушать. Это опасное качество.

– Вам нечего бояться. Я не представляю для вас угрозы.

– Страх – это роскошь. Боятся те, кому есть, что терять. А у меня ничего не осталось. – Гапова встала и, направившись к выходу, бросила: – Не верьте тому, кто говорит, что знает, как надо жить. Он точно врет.

Оставшись в одиночестве, Анна допивала свой кофе и наблюдала, как официант аккуратно расправляет салфетки, как будто от их симметрии зависело всеобщее благо.

– Анна Сергеевна, – к ней подошел Аркадий Малюгин. – Простите, что беспокою. С утра пытаюсь дозвониться до Воронина. Телефон в сети, но он не отвечает. Мне сказали, что вы договорились с ним встретиться.

Анна отставила чашку.

– Я подходила к его двери. Стучала. Но он не открыл.

– Идемте вместе. Попробуем еще раз.

Они поднялись на третий этаж, прошли по длинному коридору и остановились у номера 312.

Анна постучала.

– Георгий! Это Стерхова.

Малюгин вытащил из кармана телефон и нажал на вызов. Из-за двери донесся тихий рингтон.

Они переглянулись.

– Он там. Но почему-то не отвечает. – сказал Аркадий и начал стучать громче: – Воронин! Это Малюгин! Мы беспокоимся! Отвечайте!

В ответ – тишина.

– Вызываю полицию. – Стерхова достала телефон, но Аркадий остановил ее:

– Подождите! Я приведу хозяина. Он откроет.

Малюгин побежал по коридору. Через несколько минут вернулся с обеспокоенным Кошелевым.

– Вы уверены? Открываем? – он посмотрел на Стерхову.

– Открывайте, Виктор Петрович. Здесь что-то не так. – Ответила она.

Кошелев провел картой по датчику, щелкнул замок, и дверь открылась.

Все трое вошли в комнату. Шторы были задернуты, лампа на прикроватной тумбе – включена. Ее света едва хватало, чтобы пробить полумрак.

Воронин лежал поперек кровати. Рука свешивалась вниз, пальцы касались пола. Лицо было посиневшим, губы чуть приоткрыты. На шее – темная полоса – то ли веревка, то ли шнур.

На столе – бутылка минеральной воды и пустой стакан. В комнате не было следов борьбы или разбросанных вещей. Кровать – аккуратно застлана, Воронин словно прилег поверх покрывала.

Анна склонилась и тронула его холодную руку.

– Он мертв, – сказала она спокойно. Потом, обернувшись, добавила:

– Прошу всех выйти из номера. И позвоните в полицию.

Малюгин и Кошелев вышли в коридор с перекошенными лицами. Стерхова осталась одна.

Она подошла к трупу и склонилась, чтобы рассмотреть удавку. Витой коричневый шнур с петлями на концах.

«Значит, убийство не было спонтанным. Преступник к нему подготовился».

Анна прошла к окну. На подоконнике – слой пыли с чистым овальным следом. Тюль немного отвернут внутрь комнаты.

«След от локтя? Кто-то стоял у окна и смотрел на улицу. Возможно, кого-то ждал».

Стерхова перешла в прихожую. На ковре у входа – песок. Не след, не дорожка – просто рассыпан.

«Его принес на подошвах тот, кто недавно пришел с улицы».

Вернувшись в комнату, она оглядела стол и, заметив зарядку от телефона, пошарила взглядом по номеру. Затем проверила карманы Воронина – телефона в них не было.

Стерхова прислушалась к своим ощущениям и покрутила носом. В воздухе витало что-то неуловимое. Запах? Нет, скорее намек, тень чьего-то присутствия.

Из коридора послышался топот крепких мужских ног и шипящий голос из рации. Вскоре в комнату вошел коротко стриженный мужчина, лет сорока. За ним – двое: один пожилой с металлическим чемоданом, другой – молодой, поджарый в тонкой ветровке.

– Капитан Горшков, – представился первый. – Кто вы такая?

Стерхова протянула удостоверение. Он взял, быстро просмотрел и нахмурился

– Москва? Подполковник?

– Следователь Стерхова. Приглашена на фестиваль в качестве члена жюри. Здесь оказалась случайно, вместе с организатором фестиваля Малюгиным и владельцем отеля Кошелевым. Труп обнаружили вместе с ними. Убитый – режиссер-документалист Георгий Воронин, участник фестиваля. Приезжий.

Капитан кивнул. Его лицо оставалось спокойным, но во взгляде сквозили опаска и уважение.

– Значит, коллега. Позвольте представить: – Он обернулся: – криминалист Корепанов и оперативник Петров.

Молодой шагнул вперед и протянул руку.

– Лев Петров. Реально подполковник?

– Реально, – коротко ответила Анна, пожимая его руку.

Корепанов, пожилой криминалист, поставил свой чемодан, поправил очки и обернулся к ней:

– Яков Михайлович. Будем знакомы.

Она представилась:

– Анна Сергеевна.

Горшков приблизился к трупу, потом прошелся по комнате и сказал, обращаясь к Стерховой.

– Надеюсь, вы знаете, что не допущены к делу?

– Как вас зовут? – спросила Стерхова.

– Василий.

– Так вот, уважаемый Василий. Я к этому не стремлюсь. Но могу дать несколько советов. А вы решайте, что с этим делать.

– Давайте.

– Начнем с окна. Видите? Тюль отведен внутрь. Подоконник пыльный, но ближе к краю пыль смазана. След свежий. Здесь кто-то стоял, опираясь на локоть, и смотрел в окно. Ждал или за кем-то наблюдал.

Горшков подошел, присмотрелся. Корепанов покосился и тихо хмыкнул.

– Подмечено.

– Второе, – продолжила Стерхова. – Постель не разобрана. Воронин спать не ложился. Значит, умер не ночью, а вечером. В этой одежде он был вчера.

– Учтем, – коротко заметил Горшков.

Анна прошла к двери и там остановилась.

– В прихожей песок. Обратите внимание: на обуви Воронина его нет. Не исключаю, что песок принес на подошвах убийца. – Прощаясь, она кивнула Горшкову. – Это – все. Желаю удачи.

Стерхова вышла в коридор, где уже собрались любопытные постояльцы отеля. Несколько человек стояли поодаль у стены: хозяин отеля Кошелев, Малюгин и незнакомец в строгом костюме. На вид ему было немного за шестьдесят. Волосы зачесаны назад, на висках – седина, лицо – невозмутимая маска.

– Анна Сергеевна, – заговорил Кошелев, – прошу познакомиться. Это Вячеслав Игоревич Шувалов, мэр Светлой Гавани.

Мужчина сделал шаг вперед и едва заметно склонил голову.

– Весьма польщен, – произнес он, и его слова прозвучали как часть заученной фразы.

– Взаимно, – ответила Анна.

Она собралась уйти, но он остановил ее вопросом:

– Могу я с вами поговорить?

– Если недолго.

– Буквально минуту. Отойдемте. Здесь слишком много ушей. – Шувалов не стал ожидать ее согласия, взял под локоть и повел в конец коридора. – Там будет лучше.

– Что вам нужно? – спросила Стерхова, когда они остановились.

Шувалов начал говорить безо всяких вступлений:

– Нужна ваша помощь. Сам видите, у нас – форс-мажор. Убийство на фестивале. Для города это катастрофа.

Стерхова посмотрела под ноги, потом в сторону, не желая встречаться с ним взглядами.

– Я здесь по приглашению как частное лицо. Ваши люди справятся не хуже меня.

– Понимаю. Но я подслушал ваш разговор с Горшковым. Вы – опытный следователь. У нас в управлении таких не найти. Я навел о вас справки.

Она покачала головой.

– Надо же…

– Прошу, соглашайтесь, Анна Сергеевна. Ради репутации фестиваля. Ради города Светлая Гавань. Иначе нас порвут журналюги. Сейчас все держится на тонкой нити. Если нить оборвется – город потеряет фестиваль и все, что с ним связано. Нам необходимо закрыть это дело без лишнего шума и как можно быстрее.

– Репутация, финансирование, туристы… Понимаю. – Стерхова ненадолго задумалась, потом вскинула голову и посмотрела в лицо Шувалову. – Волнуетесь за город больше, чем за убитого.

Ничуть не смутившись, он согласился.

– Я – чиновник, отвечаю за город, за его жителей. А ваше дело поймать убийцу. Не это ли я вам предложил?

Анна достала свой телефон и протянула Шувалову.

– Звоните полковнику Савельеву. Юрий Алексеевич – мой непосредственный начальник. Одобрит командировку, считайте договорились.

Шувалов взял трубку и без колебаний нажал кнопку вызова.

– Юрий Алексеевич? Это Шувалов, мэр города Светлая Гавань… – начав говорить, он зашагал в сторону.

Через десять минут вернулся:

– Все улажено. С этого дня вы официально ведете дело об убийстве Воронина.

Стерхова деловито кивнула и забрала свой телефон.

– Первое – сообщите Горшкову, что я руковожу следственной группой. Второе – поручите Кошелеву, выделить помещение для размещения следственной группы. Работать будем в отеле. Соответственно, обеспечьте нас офисной техникой: телефоны, компьютеры, принтер и факс. Еще нужен сейф.

Слушая, Шувалов набирал текст на телефоне.

– Записал… Сделаем. Что-нибудь еще?

– Нужна машина.

– Дадим.

– И самое главное… – Она на мгновенье задумалась. – Поговорите с Малюгиным. Пусть исключит меня из состава жюри.

– Понятно, – ответил Шувалов. – Вместо вас предложу себя. Надеюсь, он согласится.

Глава 6. Время пошло

На втором этаже отеля в коридоре стояли двое – Анна Стерхова и хозяин отеля «Пасифик» Виктор Петрович Кошелев. Последний держал в руках ключ от номера, как будто собирался не просто открыть им дверь, а сотворить нечто значительное.

– Прошу! – Кошелев распахнул дверь. – Номер люкс. Идеально подходит для оперативного штаба.

Он первым прошел в гостиную, где были расставлены три письменных стола с необходимой оргтехникой и компьютерами. В углу комнаты стоял сейф с ключом, воткнутым в замочную скважину. У стены расположился кожаный диван, возле него – вазон с искусственной орхидеей.

Стерхова огляделась.

– Нужны еще стулья. Этих не хватит.

– Принесут. – Кошелев протянул ей ключ. – Можете работать спокойно. Никто не побеспокоит. Я приказал, чтобы поменяли замок в двери. Ключ – один, и он только у вас. Другого нет ни у горничной, ни у портье. Это вам не карточка. Если потеряете, придется менять замок.

– Постараюсь не потерять. – Ответила Анна и забрала у него ключ.

– Горничную я предупредил. Придет прибрать, когда позовете.

Стерхова подошла к окну и отодвинула штору. Океан за окном притих. Водная зыбь золотилась под косыми лучами солнца. Оно поднималось над горизонтом в безоблачном синем небе. Не было ни намека на минувшее буйство. Спокойствие казалось неестественным и вызывало тревогу. Утро прикинулось мирным, но Анна помнила шторм.

Приблизившись к окну, Кошелев заговорил доверительным тоном:

– Я тут подумал… Когда все уляжется, почему бы нам с вами не сделать в музее новую экспозицию?

– Какого толка?

– Про режиссера Воронина. Его фильм, его комната, фотографии… Вещественные доказательства, если найдутся. Людям будет интересно. История свежая…

Стерхова обернулась:

– Вы это серьезно?

– Почему бы нет? – Кошелев замешкался и с виноватым видом развел руками: – Простите. Глупость сморозил. Неловко получилось. Просто хотел помочь.

– Поможете, если предоставите план отеля, ключи от технических помещений и расписание смен персонала.

– Будет исполнено. – Кошелев кивнул, скомкано попрощался и ушел, оставив за собой приоткрытую дверь.

Стерхова села за стол и положила перед собой блокнот и ручку, на край стола – картонную папку. Открыла чистую страницу блокнота и записала дату.

В ту же минуту зазвонил ее телефон. Взглянув на экран, она ответила:

– Да, Юрий Алексеевич. Не спится?

– Еще не ложился. – Ответил Савельев и с иронией в голосе спросил: – У тебя аллергия на отпуск?

Анна улыбнулась.

– Так уж вышло. Пригласили поработать в жюри. Не удержалась, поехала. А тут вдруг – убийство.

– Я в курсе. Шувалов рассказал и уже прислал все бумаги. Короче, опять ты вляпалась.

– Ну, да. В Светлую Гавань. – Хихикнула Стерхова.

– Она еще шутит. – Вздохнул Савельев. – Короче, командировка оформлена. Документы придут на факс. Учти, что специфика не наша. Убийство свежее, не архивное. Заканчивай побыстрее.

– Все поняла.

– Позванивай. И, пожалуйста, без героизма.

– Конечно.

– И вот что, Анна Сергеевна…

– Да?

– Если почувствуешь, что буксуешь – отказывайся. Никто тебя не осудит. Понятно?

Она помолчала. Потом коротко обронила:

– Я справлюсь.

– Верю. – Сказал Савельев и отключился.

Стерхова отложила телефон и посмотрела на чистую страницу блокнота. Белая, как свежий снег, она ожидала первого следа.

В коридоре послышались быстрые, разнокалиберные шаги. Кто-то тихо откашлялся, скрипнула дверь.

Анна выпрямила спину и сказала:

– Входите.

В комнату вошел капитан Горшков, за ним – Корепанов и оперативник Лева Петров.

Горшков оглядел помещение, как будто проверяя, и без приглашения сел за свободный стол. Корепанов снял пиджак и, прежде чем сесть, повесил его на спинку свободного стула. Петров остался стоять.

– Можете сесть на диван. – Предложила Стерхова и, оглядев всех троих, сказала: – Начнем. По протоколу осмотра вопросов нет. Все четко, по делу.

Горшков равнодушно пожал плечами.

– Работали как обычно.

– Это видно. – Она посмотрела на криминалиста. – Яков Михайлович. Прошу доложить по результатам осмотра. Все, что известно на текущий момент.

– Да, конечно, – кивнул Корепанов и поправил очки. Его голос был чуть глуховат, с едва уловимой гортанной интонацией. – По внешним признакам смерть наступила за десять – двенадцать часов до обнаружения трупа. Примерно между десятью и одиннадцатью часами вечера предыдущего дня.

Анна кивнула.

– Продолжайте.

– Характер повреждений указывает на механическую асфиксию. То есть удушение. На шее – четкая полоса с неровными краями, без двойных следов. Повреждений, характерных для борьбы, на теле не выявлено. Кожа под ногтями чистая. На запястьях следов удерживания нет.

– То есть сопротивления Воронин не оказывал? – уточнила Стерхова.

– Однозначно – нет. – Корепанов помолчал. – Возможно он был не в состоянии сопротивляться.

– Под действием алкоголя или веществ?

– Возможно. Ждем токсикологическую экспертизу.

– Хорошо. Что по отпечаткам?

– Сняты со всех поверхностей. После исключения отпечатков Воронина и горничной, убиравшей номер, все прояснится. Хотя не факт. Среди них могут оказаться отпечатки предыдущих постояльцев.

Анна посмотрела в окно. На улице начался дождь – легкая морось, похожая туман. Чуть помолчав, спросила:

– Что с подоконником?

– По поводу следа от локтя. Структура ткани отпечаталась в пыли. Изъяты частички волокон. Фотографию вместе с волокнами отправил на экспертизу. Возможно, получится установить тип и состав ткани.

– Орудие убийства?

– Шнур, витой, из синтетики, с петлями на концах. Происхождение, тип и артикул выясняется. Так же, на нем обнаружены микрочастицы кожи. Убийца был без перчаток. Возможно, из этого получится что-нибудь выжать. Разумеется, если хватит биологического материала для экспертизы. Стопроцентно обещать не могу.

Стерхова отметила что-то в блокноте. Все трое молчали, давая ей время.

– Песок у двери. Взяли пробу?

– И не только. Сделал несколько фотографий. На предмет очертания следа.

– Надо же… – она пожала плечами. – Я не разглядела.

– Вряд ли он что-то даст.

– Поняла. Когда будет заключение судмедэксперта?

– Ожидаем. – подтвердил Корепанов. – Полный отчет – в течение двух-трех суток.

– Спасибо, Яков Михайлович. – Она перевела взгляд на оперативника Леву Петрова.

Он сидел на диване, то и дело меняя позу. Было видно, что сидеть, и молчать для него было одинаково трудно.

– Слушаю вас, – проговорила она.

Петров вскинул голову, как будто услышал стартовый выстрел.

– Значит так, – заговорил он, быстро, едва успевая выговаривать слова. – Вчера изъял записи с камер наблюдения. С тех, что вообще работают. А работают – три с половиной. Пардон. Одна в холле, одна у лестницы на втором этаже и одна – у лестницы четвертого. Камера в коридоре на третьем этаже, где номер Воронина – дохлая. Питание есть, но сигнала нет.

– И это все, что есть?

– Система наблюдения здесь – чистая формальность. Просто пустышка. Охранник – семидесятилетний дед, с радионяней в ухе.

– С радионяней? – переспросила Стерхова.

Петров уточнил:

– Со слуховым аппаратом. В мониторной – лежанка с одеялом, чайник с электроплиткой и старый телевизор. Дед там живет. Периодически выходит в холл – чешет пузо и проверяет, осталось ли на ресепшне печенье.

Анна с пониманием кивнула.

– Записи посмотрели? Кто входил, выходил в отель вчера вечером?

– Не успел. Сегодня этим займусь. Камера у входа – рабочая, но угол обзора хреновый. И еще… Нужен временной ориентир.

Стерхова а мгновенье задумалась и сказала:

– Начните с девяти тридцати до половины двенадцатого.

– Принято, – Петров записал в телефон. – Сегодня планирую опросить соседей по номеру. Тех, кто проживает рядом с триста двенадцатым. Ну, и портье, который дежурил тем вечером. Может, видел, чего… – оперативник осекся, перехватив ее взгляд.

– Портье беру на себя. – Спокойно сказала Стерхова. – С соседями по номеру тоже поговорю. Сосредоточьтесь на записях. Это сейчас важнее. И, Лев…

– Да?

– Смотрите внимательно. Иногда полезно замедлиться.

– Есть замедлиться. – Стушевался Петров. Он был молод, лет двадцати пяти, не больше. Спортивный, быстрый, сметливый. Из тех, кто всегда бежит впереди паровоза.

– Здесь можно курить? – спросил Горшков.

Стерхова разрешила:

– Курите.

– Что касается вещественных доказательств… – он закурил и продолжил говорить неспеша, с хрипловатой натугой. Вчера приобщили.

– Список я видела.

– Один неразобранный чемодан с личными вещами. Две зарядки: одна от телефона, другая от ноутбука. Телефон изъят. Ноутбук в номере не обнаружен. В чемодане, среди вещей, лежал пакет с распечатками. – Горшков поднялся со стула и положил перед Анной коричневый пакет из крафтовой бумаги. – Вчера вечером глянул – кадры из фильма.

– Я разберусь. Теперь подытожим. – Она провела рукой по столу, словно разворачивая невидимую дорожную карту. – Первое. Нужно выяснить, с кем и как Воронин приехал в Светлую Гавань. Об этом я сама расспрошу Малюгина. Второе. Проследить перемещения Воронина по отелю. Этим займется Лев.

Петров кивнул и записал в телефон.

– Третье. Все отпечатки, найденные в номере проверить по базе данных. Поработать с песком и возможным следом. Четвертое – шнур. Определить его тип, назначение, артикул, производителя. Возможно, это специальное снаряжение. Яхтенный, альпинистский, охотничий. Яков Михайлович, возьмете это на себя.

– Разумеется, – подтвердил криминалист. – Уже в работе.

– Пятое. – Анна взглянула на Горшкова. – Василий, поработайте с телефоном погибшего.

– Уже поработал. Все было удалено.

– Сделайте запрос провайдеру. Нужна расшифровка всех звонков и сообщений в обозначенный временной период.

– Сделаю. – Горшков записал поручение.

– Шестое. Лев, проверьте список постояльцев. Перепишите всех, кто находится в отеле без обоснованной цели, без командировки или участия в фестивале. Особое внимание обращайте на одиночек и тех, кто съехал вчера и сегодня. Иностранцы, москвичи, фрилансеры – гребите напропалую.

– Принято. – Отрапортовал Петров.

Анна закрыла блокнот.

– На этом – все. С результатами собираемся сегодня в восемь часов вечера.

На мгновение в комнате повисла тишина. Та самая, что возникает перед большой и срочной работой.

Первым вскочил Петров. За ним поднялся Корепанов. Горшков встал последним – медленно, нехотя, выражая молчаливый протест.

До сбора оперативной группы оставалось двенадцать часов.

Глава 7. Тот, кто видел его последним

Члены следственной группы разошлись – у каждого из них было свое задание. Штаб опустел, но в воздухе еще висел сигаретный дым.

Анна встала из-за стола и открыла оконную створку. Поток свежего воздуха ударил в лицо. Запах соли, водорослей и безграничной свободы окутал Стерхову дыханием океана, который был рядом – огромный, темный, живой. Его могучая гладь вздымалась и оседала с медленной силой, как грудь заснувшего великана.

Захлопнув створку, она вернулась к столу, на котором лежали немногочисленные документы, подшитые в новую папку. Анна пролистала несколько страниц – медленно, почти машинально. Перечитала знакомые фразы, надеясь, что в третий или в четвертый раз заметит в них что-то, чего не заметила раньше. Но все оставалось прежним. Тот же протокол, те же аккуратные формулировки, за которыми стояла смерть человека.

Анна вздохнула, закрыла папку и провела рукой по лицу. Потом снова встала и направилась к двери.

Коридор, тянувшийся к лифту, был абсолютно пуст. По лакированным дверям скользили быстрые тени, снизу доносился тихий гул отеля. Пережив прошедшую ночь, он медленно приходил в себя, возвращался к привычной жизни.

Вестибюль сегодня выглядел по-другому: был чистым и ярким, как будто кто-то отмыл его до блеска, в попытках скрыть следы недавних событий. Атмосфера осталась прежней – тяжелой и настороженной. Люди, сидевшие в креслах, говорили вполголоса, кто-то уткнулся в телефон, кто-то ждал кофе. Все были заняты, и никто не улыбался.

Стерхова прошла мимо полок с программами и брошюрами фестиваля. Остановилась у стойки ресепшна. Девушка в форме выпрямилась и подняла на нее глаза:

– Чем могу помочь?

– Мне нужен телефон портье, который дежурил позапрошлой ночью. – сказала Анна.

– Вы из следственной группы? Простите, мне не сказали, кому можно дать его телефон, а кому нельзя.

– Мне можно. – Стерхова показала удостоверение.

– Сейчас найду. Минуту.

Пальчики девушки забегали по клавиатуре компьютера.

– Вот, – она протянула лист с записанным номером. – Михаил Полянский. Работает по графику – сутки через двое. Выйдет на смену завтра.

Анна взяла листок и, не отходя от стойки, набрала на мобильнике записанный номер. Один гудок. Второй. Третий.

– Не берет. Придется дождаться завтра. – Проговорила она и спросила: – Кошелев ничего для меня не оставлял?

– Нет, ничего.

– Где он?

– Только что вышел. Предупредил, что повез Эльвиру Шабтаевну в поликлинику.

– Кто такая Эльвира Шабтаевна? – уточнила Анна.

– Вы не знаете? – портье указала на входную дверь. – Мать Виктора Петровича.

Сквозь дверное стекло было видно, как Кошелев, держа над головами раскрытый зонтик, помогает забраться в такси крупной, ухоженной женщине. На вид ей было за шестьдесят. Она была хорошо одета и держалась уверенно.

Стерхова собралась уйти, когда услышала за спиной женский голос:

– Анна… простите… можно вас на минуту?

Она обернулась и увидела Румико Хирано. Та стояла в нескольких шагах, сжимая на груди ремешок своей сумки. Лицо напряженное, губы побелели, глаза широко распахнуты – в них читалось беспокойство и страх. На ней был тот же скромный кардиган, который теперь висел чуть свободнее, словно Румико вдруг уменьшилась в размерах.

– Я уже знаю… – прошептала журналистка и скорбно покачала головой. – Слух об убийстве Воронина разлетелся по всему отелю. Как все случилось?

– Пока ведется расследование. – Ответила Анна.

– Должна вам сказать, что тем вечером я встречалась с Ворониным.

– Где? – быстро спросила Стерхова.

– В его номере. И, возможно, была последней, кто видел его живым.

Выдержав паузу, Анна сделала шаг и взяла Румико за руку.

– Идемте со мной.

– Куда? – удивилась та.

– В оперативный штаб. Там будет удобнее.

Румико послушно кивнула, и они направились к лифту.

Войдя в штаб, Анна включила настольную лампу. Желтый круг осветил столешницу и бумаги.

Румико замерла на пороге комнаты.

– Присаживайтесь. – Стерхова сделала жест рукой.

– Спасибо. – Голос журналистки прозвучал чуть глуше обычного. Переступив порог, она поняла, что пришла не просто поговорить, а давать показания.

Анна достала из папки стандартный бланк и положила перед собой. После этого прозвучал щелчок включенного диктофона.

– Не возражаете против аудиозаписи?

– Нет… Конечно же, нет. – Румико поддернула рукава и сложила руки в замок.

– Тогда, пожалуй, приступим. Фамилия, имя, отчество. Полностью.

– Хирано Румико. Отчества нет.

Получив необходимую информацию, Стерхова заполнила шапку протокола. Потом подняла глаза и дружеским тоном, противоречащим форме вопроса, спросила:

– Теперь расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы видели Воронина в последний раз.

– Позавчера вечером. Я сама позвонила ему около девяти часов. И он сказал: «Приходите, но у меня мало времени».

– Так и сказал?

– Дословно.

– Не объяснил почему?

– Простите…

– Почему у него было мало времени. – Пояснила Анна.

– Нет, не сказал. – ответила Румико.

– Когда вы позвонили, он быстро ответил?

– Поднял трубку через пару секунд.

Стерхова кивнула, отчасти это совпадало с ее предположением: у Воронина тем вечером было несколько встреч.

– Вы поднялись к нему одна?

– Разумеется.

– Кого-нибудь встретили в лифте, на этаже или возле двери Воронина?

Немного помолчав, Румико обескураженно улыбнулась:

– Я не помню… Простите.

– Рассказывайте, что было дальше, – спросила Анна, выводя в протоколе беглые строчки.

– Дверь Воронина была приоткрыта, но я все равно постучала. Он крикнул из комнаты: «Войдите».

– Как он выглядел, когда вы его увидели?

– Так же, как в баре за пару часов до этого. Вы сами там были.

– И все же…

– Уставшим. И… я бы сказала: готовым к разговору. Он был вежливым. Не слишком доброжелательным – нет. Но, по меньшей мере корректным. Я успела задать почти все вопросы.

– Что-нибудь необычное заметили в его поведении?

– Нет. Но…

– Что? – вскинула голову Анна.

– Воронин часто смотрел на дверь. Как будто кого-то ждал. Знаете, как бывает: человек с вами говорит, а сам косит глазом в сторону.

– Дверь номера осталась открытой?

– Я не помню. Скорее всего – да.

Стерхова продолжала записывать, делая паузы и стараясь ничего не упустить.

– Во сколько закончилось интервью?

– Наверное, без пяти минут десять.

– Вы смотрели на часы?

– Нет. Но после десяти я уже была… в своем номере.

Почувствовав заминку в ее ответе, Анна изучающе вгляделась в лицо журналистки.

– В чем дело?

– Ни в чем. – Уверенно ответила та. – В начале десятого я уже ложилась в свою постель.

– Хотелось бы знать, как закончился ваш разговор с Ворониным. Кажется, вы сказали, что задали почти все вопросы. А почему не все? Что помешало?

– Ему позвонили.

Стерхова напряглась.

– Кто?

– Не знаю.

– И он взял трубку?

– Конечно.

– Во время разговора вы оставались в номере?

– Да, но рассказать мне особо нечего. Он сказал по телефону только одно слово: «Приходите».

– И это все?

– Ну, да.

– Воронин волновался? Или, может, был недоволен, рассержен, испуган?

– Ничего из этого я не заметила. – Ответила Румико. – Потом он посмотрел на меня, сказал, что интервью окончено, и проводил до двери.

– Вернемся к вашему разговору с Ворониным. Вы говорили о фильме?

– Да мы только о нем и говорили. Если хотите, я могу предоставить аудиозапись.

– Это – потом. – Анна машинально постучала ручкой по столу. – Спрошу вас конкретнее: Воронин рассказывал, что перед фестивалем вырезал из фильма фрагмент?

– Нет, не рассказывал. Да я и не спрашивала. Из важного, Воронин сказал, что скоро сделает второй фильм про «Океаниду», и он будет сенсацией.

– После этого вы ушли?

– Да, как я уже говорила, Воронин проводил меня до двери.

– Дверь оставил открытой? Не запер?

– Возможно. Ведь он кого-то ждал.

– Когда покинули номер – кого-нибудь видели в коридоре? У лифта или на лестнице?

Румико прикрыла глаза, как будто вспоминая. Но и на этот раз чуда не случилась.

– Простите… Не запомнила. Я спустилась по лестнице, потому что лифт был занят.

– Что потом?

– Как я уже говорила, отправилась в свой номер и через несколько минут уже лежала в постели.

– Кто-нибудь может это подтвердить? – спросила Стерхова.

Румико неуверенно подняла глаза и посмотрела на Анну. На ее щеках появился румянец, едва заметный на смуглой коже.

– Мне нужно представить алиби?

– Как и всем остальным, кто причастен к этому делу.

– Подозреваете меня?

– Обычная процедура. – В ожидании ответа, Анна откинулась на спинку. – Итак?.. Кто может подтвердить, что в указанное время вы были в своем номере?

На мгновение журналистка отвела глаза, будто ища спасения в узкой полоске света под шторами. Потом снова посмотрела на Стерхову. Ее голос сделался глуше, как будто она говорила сквозь плотную ткань:

– Я… – короткая пауза – …на самом деле, я пошла не к себе. – Она глубоко вздохнула, обхватив себя руками, как будто в комнате стало холодно, и договорила: – Я была у Стаса Вельяминова. В его номере.

Стерхова ничего не ответила, только записала.

Румико торопливо добавила, словно умоляя:

– Если нужно, он подтвердит.

– Ночь провели у него? – спросила Анна.

– Да. Мы… – журналистка замолчала. – Мы с ним любовники. Об этом никто не знает. Точнее, не должен знать. Стас женат.

Стерхова чуть заметно кивнула.

– Хорошо, я поговорю с Вельяминовым. А сейчас задам несколько вопросов, которые могут показаться вам странными.

– Конечно, задавайте.

– В номере Воронина подходили к окну? Опирались на подоконник?

– Нет. Я все время сидела на стуле.

– Там был его ноутбук?

– Я не заметила. Был чемодан. Вообще, у меня сложилось впечатление, что он не спешил располагаться.

– Когда входили и выходили в номер Воронина, на полу в прихожей видели песок?

– Не было там песка. – Твердо сказала Румико. – Это я точно помню.

Записав в протокол несколько строчек, Стерхова развернула его и положила на стол ручку.

– Пишите: с моих слов записано верно, мною прочитано. Рядом с галочкой поставьте свою подпись. – Потом выключила диктофон и улыбнулась: – Вы свободны.

Румико поднялась и, задержавшись у стола, тихо проговорила:

– Я рассказала чистую правду.

– Это важно, – заметила Стерхова, и как только дверь за журналисткой закрылась, раскрыла блокнот и записала: