Читать онлайн Назад в СССР: Вожак

Глава 1. Второй шанс

– Ну что, Петруха, хорошо мы с тобой посидели, молодые годы вспомнили.

– Да, славное время было, славное. Только пора мне уже. Засиделся чего-то я.

Пётр засуетился, вытащил свой мобильник, подслеповато щурясь, провёл искривлённым артритным пальцем по экрану. Видно, проверял, пропущенные звонки.

– Как твоя Надежда? – поинтересовался я.

– Тянет помаленьку. Болеет. Таскаю по врачам. Тяжело ей. Уже две операции сделали. А толку чуть.

– Ты у меня можешь остаться переночевать, – предложил я. – Поздно уже, – я бросил взгляд на настенные часы, которые высвечивали половину второго ночи.

Из полуоткрытого окна тянуло сквозняком, по тёмному небу мрачно тащились белёсые облака. Где-то наверху выла и лаяла собака, оставленная хозяевами, которые уехали на дачу. Сколько я с ними ни ругался, всё равно мучают животное. Издалека слышались тягучие и бессмысленные пьяные голоса.

Внезапно дом будто вздрогнул. Раскатисто, напористо, невероятно громко пронёсся ураганом рёв моторов, в сопровождении развесёлой ритмичной мелодии. Усилился, накрыл волной, и растаял.

– Вот, балбесы, – недовольно пробормотал Пётр, аккуратно, словно боясь разбить, положил мобильник на стол. – Два часа ночи, а они носятся, как угорелые, людей пугают. Мерзавцы.

– А знаешь, если бы я был молодым, я бы тоже так носился, – как-то совсем невпопад вырвалось у меня, застарелая душевная боль дала о себе знать.

Пётр чуть откинулся на спинку стула, покачался. Хлебнул из стакана, закусив огурцом и наконец произнёс:

– Правда?

– Я мотогонщиком стать хотел, Петруха. А не вот это всё. Остался у разбитого корыта.

– А стал бы мотогонщиком, свернул бы себе шею, и не дожил бы до восьмидесяти лет.

– Да на кой ляд мне эти восемьдесят лет?! «Живи ярко, умри молодым»

Я с трудом поднялся, ощущая тяжесть в коленях, словно в каждом было по чугунному ядру, доплёлся до окна. Выглянул бездумно, будто пытался увидеть байкеров, которые ураганом промелькнули только что.

– Знаешь, – Пётр в задумчивости почесал за ухом. – А я тут одну контору знаю. Которая может вернуть в прошлое.

– Петруха, тебе уже хватит. Больше не пей, – отозвался я, не скрывая усмешки.

– Нет, Олег, серьёзно говорю тебе. Называется «Назад в СССР – Второй шанс». Я сам их услугами пользовался.

– Прелестно. А чего ты тогда сидишь передо мной, а не гуляешь в каком-нибудь одна тыща шестьдесят пятом с красоткой по проспекту? Или не катаешь прелестницу на теплоходе по Москве-реке?

– Да, потому что дорого это, скажу я тебе, друг мой. Сумел я только на две недели туда попасть.

Разговор начал приобретать комичный оттенок. Я знал Петра уже лет сорок, но никогда не слышал от него подобных баек. Казалось, он полностью лишён фантазии. А тут вдруг сдвиг по фазе. И осилили мы с ним все полбутылки «Столичной».

Я вернулся к столу, выдвинул стул, сел на него верхом, и с улыбкой спросил:

– Две недели, говоришь? У тебя же и сын-бизнесмен, и внуки взрослые. Чего ж они тебе не помогли вернуть молодость?

– Ну, – Пётр отвёл глаза, скривился, словно огурец ему горький попался. – Пашка сейчас в Турции, у него там бизнес какой-то. Так, звонит иногда. А внуки? Внуки что? Серёжа в Испании учится. Машка замуж вышла за какого-то то ли голландца, то ли бельгийца, укатила к нему. Что с них проку-то?

– А почему ты мне раньше об этом не говорил?

– Почему не говорил? Почему не говорил? – пробормотал, будто про себя. – Да потому что знаю, как ты к Совдепии относишься, – проворчал недовольно. – Грязью поливаешь. Антисоветчик хренов.

– Во-первых, грязью я не поливал, – я старался скрыть раздражение. – Просто говорил о недостатках. Во-вторых, одно дело недостатки, а другое – молодость. Кто же не хочет вновь ощутить себя молодым, сильным, здоровым? А не вот таким немощным стариком. Всеми брошенным. Если бы я мог изменить свою жизнь…

– Ну, так измени. Вот тебе адресок дам, – взял мобильник, поискал в нём и показал на экране адрес. – Тут у них офис.

– Петруха, мошенники это, говорю тебе. Ты ещё легко отделался. Видно, узнали они, что у тебя родственники есть. Поэтому и отпустили. А так отдал бы ты им всё – квартиру свою роскошную на Кутузовском, машину.

– Да нет же! – Пётр с силой хлопнул по столу так, что бутылка и стаканы подскочили, столкнулись, звякнули. – Настоящее это. Попробуй. Сам узнаешь.

– Далеко-то как, ё-моё. Домодедовская. На другом конце Москвы. С моими-то ногами.

– Бл… Олег. Такси возьмёшь.

Странная заинтересованность слышалась в голосе Петра. Неужто пообещали ему эти жулики: «Приведёшь друга – получишь бонус»? Но ведь он мог и не сказать мне, если бы не байкеры наши.

– Ладно, съезжу. Выведу этих проходимцев на чистую воду. В прошлое они возвращают, – хмыкнул я.

На следующее утро я проснулся с невероятно тяжёлой головой, казалось болело всё: шея, затылок, ноги. Проклиная свою слабость, дотащился до кухни, вытащил из холодильника остатки «Столичной», вылил в стакан. Приму ванну, выпью что-нибудь от похмелья и буду спать до обеда. Но тут на столе взгляд зацепил клочок бумаги. Очень крупно, так, что я смог разобрать без очков размашистым почерком Петра было написано: «Назад в СССР – Второй шанс» и адрес. И внизу приписка: «Не будь идиотом, попробуй» А я ведь забыл спросить Петра, сам-то он не хотел со мной податься туда же? Хотя… Надежда у него больная. Он с ней носится, как с писаной торбой. Может быть, ещё и поэтому решил не остаться там. И тут же будто услышал в голове голос прагматика: «Херня все это, нет ничего, никакой конторы». Ну а вдруг есть? Почему не проверить? Может быть, это какая-то виртуальная реальность. Почему бы и нет?

Принял горячую ванну, побрился. И долго сидел перед тарелкой с яичницей, обдумывая, стоит ли позориться и ехать в эту контору. Или всё-таки остаться? Но рука сама потянулась к мобильнику, я вызвал такси.

Спустился на лифте, который поскрипывал, и будто стонал от старости своей. И я оказался на улице. Понаблюдал, как нескончаемой рекой проносится поток машин, автобусов. И почему-то вспомнилось, когда нам дали тут квартиру, за нашим домом был огромный пустырь, ни домов, ни дорог. А сейчас застроили высоченными многоэтажками целый район. На каждом шагу магазины продуктов, особенно много алкогольных лавок, аптек, офисов разномастных банков.

Пока ехал в такси, молчал, наблюдая, как пролетают машины, дома, голые деревья. И почему-то представлял, как нёсся бы сам на мотоцикле. На том самом, что подарил мне отец. Прикрыл глаза, представил. Что бы я отдал, чтобы вернуться в ту точку моей жизни, где я сделал выбор.

– Приехали, – голос с сильным акцентом вырвал меня из царства грёз.

Распахнув дверь, попытался вылезти. Но ноги не слушались, затекли, стали словно чугунные. Шофёр, худой, смуглый, чернявый парень, подскочил ко мне, помог вылезти. Вежливый. Но стыд накрыл с головой – проклятая слабость, стариковская немощность. Почему природа так жёстко обходится с нами, отбирая всё, что дала в начале жизни? Постепенно шаг за шагом уходит здоровье, сила в мышцах. Что удалось сохранить, так это ясность мышления, хотя память все равно стала подводить. Это пугало.

Пятиэтажный офисный особняк из стекла и металла, в окружении высаженных в шахматном порядке голубых елей. Фонтан из белого резного камня перед входом не бил струями воды, но выглядел впечатляюще: белая чаша, в центре высокий водопад, по каскадам которого вместо воды стекали плоские часы-брекет, как на картине Дали «Постоянство памяти». Символ того, что время не линейно.

Просторный холл, пол из серо-голубых с золотистыми прожилками плиток искусственного мрамора, огромные панорамные окна в рамах из золотистого сплава. Перед изогнутой стойкой администратора мягкие внушительные кресла из бежевой кожи. И множество экранов закрывали стены, словно мозаика. Выглядело солидно и вызывало уважение.

За стойкой обнаружилась стройная брюнетка в белой блузке, застёгнутой до горла, и темно-синей жилетке. Коротко стриженные волосы блестели, как мех бобра. Она доброжелательно, почти искренне улыбнулась.

Я все равно растерялся от всего этого офисного великолепия и пустоты. Кроме меня в этом роскошном помещении никого из посетителей не было.

– Добрый день! – я подошёл ближе, стараясь набраться смелости. – Мне бы хотелось ознакомиться с вашими услугами, – под конец фразы мой голос предательски дрогнул, и обдало жаром. Так не хотелось опозориться перед этой прелестной куколкой. Где мои двадцать лет!

– Пожалуйста, присаживайтесь, – промурлыкала она гортанным нежным голоском, также приветливо, мило улыбаясь. – Сейчас наш менеджер освободится и сможет всё вам рассказать. А пока, если не возражаете, заполните, пожалуйста, анкету.

Она грациозно выскользнула из-за стойки, показав точёную фигурку, низ, обтянутый узкой юбкой с небольшим разрезом сбоку. И стройными ножками с рельефными икрами. Такой идеальной фигуры я не видел никогда.

Пока я размышлял над тем, реальная ли это девушка или порождение технического прогресса, от которого я отстал, она выложила передо мной тонкий планшет и стилус.

– Заполните те графы, которые считаете нужным, – прощебетала она.

И вернулась за стойку.

– А, скажите, – в задумчивости я взял планшет, стал читать пункты. – У вас всегда так мало клиентов?

– У нас много клиентов. Но каждый попадает при входе в свой временной туннель, и они не встречаются.

Я замер, поднял глаза на куколку. Она уже не улыбалась, стала совершенно серьёзной.

– Временной туннель? Это как? Если я сейчас выйду и войду, то попаду в другую э…э временную линию? И там будет другой администратор за стойкой?

– Совершенно верно.

Я почесал лоб в какой-то растерянности, углубился в анкету, уже не пытаясь расспрашивать девушку дальше. Не особенно я поверил в её слова, но смысла разговаривать уже не видел.

Заполнив анкету, я взглянул на экраны, которые словно мозаика покрывали стены холла, и только теперь обнаружил, что там идут не обычные телепередачи спутниковых каналов, а нечто больше похожее на хронику. При этом она выглядела не как кино, снятое в ярких, кричащих тонах, а словно окно на улицу. То вереницей тянулись допотопные экипажи с дамами в длинных до пола платьях, шляпках с перьями, то звеня и гремя проезжал трамвай. Сменяясь потоком машин, явно полувековой давности.

– Какая у вас интересная кинохроника, – вырвалось у меня.

– Это не кинохроника, – объяснила администратор. – Это окно в иной мир.

Звучало, как паранойя. Или как шутка. Но я не стал уточнять. Всё и так выглядело, словно я попал в сумасшедший дом. Ожидание затянулось, напряжение внутри росло, усиливалось. Будто я ждал приёма у стоматолога. Вроде бы знаешь, что будет не больно, и что врач – профессионал. А страх неизвестности нарастает, заставляя дрожать кончики пальцев и покрываться холодным потом.

Наконец послышались шаги, в холле возник высокий подтянутый молодой мужчина в отлично сшитом темно-синем костюме. С бейджиком на кармашке. Гармоничные черты чисто выбритого лица, густые волосы уложены в аккуратную причёску. Но ни одной детали, за которую можно было зацепиться взглядом и запомнить.

– Олег Николаевич, прошу вас следовать за мной.

Он уже знал, как меня зовут? Это удивило, но я не стал показывать вида. Свернув в коридор, который находился за стойкой, менеджер оказался около открытой двери, поджидая меня там. Больше никаких дверей я не обнаружил. Коридор заканчивался тупиком.

Офис выглядел почти копией холла. Только вместо стойки – массивный полированный стол с двумя изогнутыми экранами, перед ним – очень широкое «директорское» кресло и все стены скрыты под большими плоскими экранами.

Я присел в кресло, менеджер занял место за столом, раздвинув экраны по бокам, сцепив пальцы, спросил без всяких предисловий:

– В какой год вы хотели бы вернуться?

– В 1965-й. Мне было тогда двадцать…

– Ясно, – он повернул голову влево, взглянув на один из экранов. – Вы вернулись из армии, решили поступать в МГУ на физмат…

– На отделение астрономии, – добавил я.

– Да-да, конечно, – менеджер бросил на меня взгляд, доброжелательная улыбка тронула его губы. – Окончили с красным дипломом, потом аспирантура, кандидат физико-математических наук. И вы хотите от всего этого отказаться?

Я вздрогнул, и не нашёлся сразу, что ответить. Откуда этому парню известно, что мне хотелось резко изменить свою жизнь? Даже Петрухе я не сказал этого напрямую.

– Да, хочу. Мне это ничего не дало. После защиты диссертации я стал простым учителем в подмосковной школе. Сорок шесть лет оттрубил, потом меня просто выкинули, как ненужный хлам. А теперь я хочу стать мотогонщиком. Я с детства мечтал об этом. Научился ездить на мотоцикле в мотокружке. Мне было четырнадцать.

– Но хороший спортивный мотоцикл вам подарил отец на защиту вашей диссертации? Не так ли?

Я вновь задумался. Действительно, тот мотоцикл я получил только после окончания аспирантуры. Если её не будет, не будет того резвого красавца. Только старенький мопед. Ну и чёрт с ним!

– Да. Но это не важно. Важно то, что я хочу вернуться в 1965-й и стать мотогонщиком, кардинально изменить свою жизнь, – отчеканил я.

Парень чуть поднял брови, словно усматривая в моих словах нечто непонятное.

– В двадцать лет вряд ли вы сможете купить такой мотоцикл. Если только не станете прибегать к услугам криминала. Чего я вам настоятельно не советую делать.

– Воровать, убивать за бабло я точно не буду. Найду возможность заработать.

– Это будет трудно. Но я вас понял. Мы подготовим для вас проект, учитывая все ваши пожелания.

– А скажите, та технология, которую вы используете – это некая виртуальная реальность? – решил я задать вопрос, который с самого начала мучил меня. – Я правильно понимаю?

– Нет, – парень покачал головой, в уголках губ появилась таинственная улыбка, а глаза чуть прикрылись. – Это реальность, настоящая.

– Послушайте. Я ведь физик, я прекрасно знаю, что возвращение в прошлое невозможно. Нет никакой машины времени. Время движется только вперёд. И потом. Даже, если представить, что я могу вернуться в прошлое. Я изменю его, значит, сейчас, в моём настоящем, я уже не прийду к вам в офис. Всё будет иначе.

– Вы всё правильно понимаете. Изменить то, что уже произошло, вы не можете. Вы попадаете не в своё прошлое, а в альтернативное. О, вижу, вы были очень привлекательным мужчиной, – он будто бы решил сменить тему.

На одном из экранов вспыхнули кадры, на которых я узнал себя, молодым. И это вызвало у меня приступ тошноты.

– Да, смазливая физиономия, – объяснил я угрюмо. – Да ещё я умел бренчать на гитаре, и голос имел неплохой. Бабы просто вешались. Думал, что выбрал лучшую. Но, увы. Ошибся. Вы понимаете меня?

– Да, конечно, понимаю. Значит, в 1965-м ваша семья жила в коммунальной квартире. Правильно?

– Мы жили втроём в комнате коммуналки. На втором этаже. Деревянный двухэтажный дом, газовая колонка. Помню напротив в комнате жила семья с ребёнком, там все время воняло мочой.

– Да, у вас очень детальные воспоминания, хотя прошло много времени.

– На память не жалуюсь. Пошёл в школу, которая находилась напротив. Такой сарай одноэтажный. Деревянный. Помню, как сейчас, читал букварь в первом классе. Писал перьевой ручкой. Отец выделил мне местечко в комнате – отгородил шкафами. За ними стоял мой письменный стол, висела полка с книгами. В этот же дом на Первомайском улице я вернулся из армии. Поступил в МГУ. Отцу дали квартиру. Двухкомнатную. Но к тому времени я уже окончил универ, поступил в аспирантуру.

Он внимательно слушал, наклонив голову вбок. Когда я замолчал, парень наклонился над столом, быстро-быстро замелькали его пальцы над голографической клавиатурой. – Вот стоимость переноса вас в прошлое, в 1965-й год.

Я взглянул на экран планшета и, что называется, потерял дар речи, не мог собраться с мыслями. Петруха, конечно, объяснил, что это дорого. Но чтобы это было так умопомрачительно дорого, я не представлял.

– А какие у меня гарантии? – поинтересовался я. – По сути я должен оплатить нечто эфемерное, что невозможно проверить.

– Мы даём пробный месяц бесплатно. Через месяц вы вернётесь обратно и уже будете решать, стоит вам оплачивать ваше пребывание в прошлом или нет.

– Вот как? А моё физическое тело здесь? Оно будет где находиться?

– В нашей особой камере хранения, – с достоинством объяснил парень. – Я вам покажу.

Когда вышли из офиса, парень подвёл меня к абсолютно глухой стене. Но стоило ему сделать шаг, как с тихим шорохом отошла дверь, а за ней оказалась цилиндрическая кабина большого лифта: внутри все стены закрывали экраны, на которых я опять увидел странную кинохронику, и казалось, что мы едем на открытой платформе, а вокруг нас бушует яркий, непредсказуемый мир. Лицо парня, на который падал отсвет, казалось абсолютно непроницаемым, он привык к этому светопреставлению, а для меня это было в новинку. Как заворожённый я наблюдал то за выездом Николая II, то за выступлениями Сталина на трибуне Мавзолея, то за произносящим свои пафосные речи Горбачёва в окружении толпы народа, то шагающего со своей свитой в просторной вышитой рубахе Хрущёва. Я и раньше видел все эти кадры, но они всегда имели оттенок эпохи: контуры расплывались, превращались порой в кляксы, цвета или казались слишком блёклыми, или наоборот приобретали кислотный оттенок. Но сейчас все это выглядело совершенно естественно, будто бы я наблюдал за реальными событиями, как современник. И поражался до чего дошёл технический прогресс.

Ехали мы долго, поначалу платформа разгонялась, перегрузка вжимала в пол. Но потом всё выровнялось, и мы продолжили наш путь к центру Земли долго, очень долго. Когда я начал терять терпение, а боль в затёкших ногах стала невыносимой, лифт затормозился. Остановился, мягко, чуть пружинисто, подпрыгнув.

Разъехались створки, мы вышли на небольшую обзорную площадку, ограниченную высокими перилами. И я вновь потерял дар речи. Перед моим взором открылся невероятно огромный зал цилиндрической формы. Все стены, как пчелиные соты, состояли из ячеек: арочных дверей с небольшим круглым окошком.

– Вот здесь будет находиться ваше тело, пока ваше сознание будет пребывать в прошлом. Это хранение будет практически вечным.

– Вечным? – я не поверил.

– Не совсем конечно, – поправил парень себя, бросил на меня оценивающий взгляд. – До вашей естественной смерти.

– Вот как?

Интересный поворот. Вся эта компания может легко укокошить меня, выкинуть моё тело, сжечь в крематории. А я даже не буду знать об этом.

– Не беспокойтесь. Если вы захотите вернуться из прошлого, вам будет достаточно назвать код возвращения. Его мы дадим, когда составим проект.

Глава 2. Точка бифуркации

Когда открыл глаза, то не увидел ничего. Сплошная чернильная тьма, словно я оказался в чёрной дыре, поглотившей каждый фотон света. Машинально я пошарил рядом, и рука действительно наткнулась на шнур, и когда дёрнул его вниз, золотистый свет высветил стоящий рядом торшер под высоким матерчатым абажуром и мрачно темнеющую мебель у стены. Пришлось встать и поискать выключатель. Как раз у двери я его и заметил. Щелчок.

И тут наконец я узрел люстру с плафонами бледно-зелёного стекла, имитирующих ананасы. И тут же пришло осознание, бросившее меня в жар: я прекрасно видел без очков.

Всё вокруг было очень знакомо. Та же самая комната, где я жил последние полвека. Но всё-таки что-то изменилось, и даже кардинально.

Над широкой двухспальной кроватью на стене висел толстый тёмно-красный ковёр с привычным геометрическим орнаментом – я давно выкинул это жуткое чудище аккумуляции пыли, а теперь он вновь демонстрировал свою значимость для советского человека. Напротив кровати всю стену занимал трёхстворчатый массивный шкаф из тёмного полированного дерева. Под цвет ему – стенка из болгарского гарнитура, который с таким трудом достала мать. Полгода ездила отмечаться в магазин, ночь перед выдачей простояла у дверей. В центре за стеклянными дверцами алмазными гранями блестел хрусталь – вазочки, салатницы, бокалы. А сверху рядами – фарфоровые фигурки, из которых выделялась большая голубовато-белая лежащая борзая.

Сверху на стенке два ряда книжных полок с книгами. Темно-зелёные, тёмно-синие, чёрные корешки с тиснёнными золотом именами классиков: Толстой, Маяковский, Достоевский, Горький, Дюма, Конан Дойль. Да, с книгами, а не с моей коллекцией пластинок Синатры и Queen, которые я собирал столько лет. Я распахнул одну дверку. Вместо книг на английском, журналов рок-музыки опять старые фолианты.

У окна – обеденный раздвижной стол, покрытый красной матерчатой скатертью с жёлтой бахромой. Огромный ЖК-экран заменился на возвышавшийся на тумбочке массивный телевизор «Рубин» на электролучевой трубке. Вместо моей крутой аудиосистемы, высоких напольных колонок, усилителя, проигрывателя CD – на низком журнальном столике – радиола Ригонда-102 с открытой крышкой. Там внутри вертушка, виниловая. Но рядом на столике – «Вега-106», вертушка получше. Основание из темно-красного полированного дерева, пластиковая прозрачная крышка, ручки управлением звуком, тембром. Хорошая вещь, звук она давала вполне неплохой. И самое главное, у тонарма можно было перевернуть иглу и слушать даже миньоны из шеллака. На семьдесят восемь оборотов. Хотя тогда, в молодости, у меня таких не было. И две высокие колонки по бокам, тоже из тёмного полированного дерева.

Похоже, я действительно переместился в прошлое. Потеряв свои накопления, коллекцию пластинок, раритеты, стоящие немалых денег. Но зато приобрёл молодость, силу, здоровье.

Сразу обратил внимание на руки. Не те пугающие своей немощью морщинистые старческие, с выпуклыми венами, испещрённые синими прожилками, искривлёнными артритом пальцами, а гладкая ровная кожа. И сильные, рельефные предплечья. С удовольствием потянулся. Почему-то вспомнилась шутка Юрия Никулина: «если вы утром проснулись и у вас ничего не болит, значит, вы умерли». Но эта фраза касалась тех, кому уже за сорок. А мне? А мне должно быть всего двадцать.

С удовольствием занялся зарядкой. По своей методике. Полсотни приседаний, полсотни отжиманий от пола. Разгорячённые мышцы приятно гудели, бурлила кровь, а я ощущал себя таким подтянутым, сильным, молодым, это кружило голову. И, казалось, выросли крылья, настолько лёгким и подвижным я чувствовал себя.

Но мысль вонзилась в голову, заставила замереть. В эту квартиру мы переехали в семьдесят третьем году. Значит, мне не двадцать лет? А сколько? Я бросился в прихожую, включил свет. Здесь по-прежнему висело большое овальное зеркало, а под ним стоял туалетный столик из того же болгарского гарнитура. Но теперь вся поверхность была заставлена изящными флакончиками, пузырьками, коробочками из разноцветного картона. В одной из которой я углядел название «Christian Dior. Parfum» – духи от Диора. Ого, не так уж и плохо мы живём. Но тут я вгляделся в отражение – на меня смотрел явно не парень двадцати лет отроду. И даже не двадцать пять.

Да, я стройный, подтянутый, у меня рельефные мускулы рук, и даже кубики на животе проглядывают. Но лицо. На левом виске уже видна седина. Какой же это год, чёрт побери?!

Ничего не понимаю. Эти ребята из конторы ошиблись? Отправили меня в другой год, чем я хотел? Сразу выйти из игры, или подождать, пожить в этом облике? Всё-таки молодость и здоровье вернулись. Я ощущал себя таким бодрым, подтянутым, сильным, и расставаться с этим состояние жутко не хотелось. Вспомнил заветный код, который должен был вырвать моё сознание из этого тела и вернуть в старое и немощное.

– Ты долго будешь пялиться на свою рожу?!

Я вздрогнул от грубого окрика. В коридоре, который вёл на кухню, возникла женщина с бигудями на голове, в роскошном халате, расшитым золотыми драконами. Прелестный овал лица, идеальные черты, маленький носик, большие «оленьи» глаза, тонкие выщипанные брови. Но всё портило злое, недовольное выражение, сжатые плотно губы, ледяной взгляд.

– Сколько можно дрыхнуть, бездельник?! – продолжила она. – Будильник прозвенел уже полчаса назад. А ты никак на свою смазливую физиономию наглядеться не можешь? И душ прими. Воняет от тебя потом ужасно, – она брезгливо скривилась.

Непроизвольно сжались кулаки и вновь в душу хлынула обида. Я ведь просил, просил этих козлов, чтобы они убрали мою Людку. Которая меня изводила всю жизнь, пока не умерла от онкологии.

Развернулась, ушла по коридору. Постоял немного, прикрыв глаза и пытаясь усмирить колотившиеся сердце. Из кухни тянуло невероятно приятным пряным ароматом свежесваренного кофе. И это примирило меня с грубостью жены. Пошёл в ванну. На полочке обнаружил зубную пасту «Лесная», а в плоском флаконе со стеклянной пробкой и зелёной этикеткой одеколон «Шипр». А рядом с радостью я увидел станки «Gillette» – «лучше для мужчины нет». Ненавижу электробритвы. На полочке над ванной даже увидел шампунь от компании «Шварцкопф» в стеклянной бутылочке. Пронеслась мысль, что не так уж и плохо было в Союзе, если такие средства вполне нам были доступны.

О, мои зубы! Здоровые, целые, все на месте. И можно спокойно улыбаться во весь рот. Стоматология по-советски всегда приводила меня в ужас, но сейчас беспокоиться нечего. Давно я не получал такого удовольствия от простой чистки.

И как приятно, упруго били струйки воды по моему телу, это ни с чем не сравнимое удовольствие ощущать, как каждая клеточка пробуждается от прикосновения. Сделал контрастный душ. Горячий, холодный.

И вышел из ванны, унося с собой аромат «Шипра»: шлейф, сотканный из запаха земли, травы, деревьев после дождя, и тонких цветочных ноток. Это все казалось прекрасным сном.

На кухне, казалось, мало, что изменилось с тех пор, как мы пили с Петрухой здесь водку. Вместо трёхкамерного холодильника «Samsung» – советский «Минск», ниже и меньше, но такой же большой белый параллелепипед, только не разделённый на секции. Плита обычная, советская с конфорками. Белые пластиковые полки над разделочным столом.

На столе меня ждал завтрак – гречневая каша, бутерброды с колбаской и самое главное – кофе! Почему-то я помнил из советского времени лишь жестяные банки с индийским кофе, которые доставались в заказе. А здесь свежемолотый и свежезаваренный в турке (она всё ещё стояла на плите) – райское блаженство для кофемана.

– А почему ты не завтракаешь, Люда? – поинтересовался я, откусив кусочек бутерброда с сервелатом.

Жена стояла у окна, сверля меня ледяным брезгливым взглядом.

– У тебя совсем мозги высохли? – буркнула она. – Я утром не завтракаю. Только кофе пью.

– Люда, я не понимаю, чего ты такая злая? Голова болит? – я не выдержал лучей ненависти, которые жена посылала мне.

– Смотреть противно на твою смазливую рожу.

– Если тебе так противна моя рожа, – я отставил чашку с кофе, не в состоянии сделать ни глотка. – Чего ж ты за меня замуж вышла?

Жена будто бы ждала этого вопроса, глаза вспыхнули такой неприкрытой злобой, что казалось, прожгут меня насквозь. Бросилась к столу, оперлась руками и, наклонившись, отчеканила, делая акцент на каждом слове:

– Я думала, что выхожу замуж за перспективного аспиранта, который после защиты станет заместителем завкафедры астрономии университета. А получила взамен нищего учителя занюханной школы с зарплатой в сто рэ! Ты жрёшь больше, чем в дом приносишь!

– Ладно. Я понял. Если ты меня так ненавидишь, давай просто разведёмся.

– Разведёмся?! Разведёмся? – она коротко и зло рассмеялась. – Ты в своём уме?! А кто будет тебе доставить все эти вещи?! На тебе все от носков, трусов, в которых у тебя ничего нет, майки и всего остального – рубашек, костюмов, куртки – все добыто мною! А кто тебе будет доставать контрамарки в Ленком и на Таганку? Кто будет кормить тебя твоим любимым сервелатом, шпротами?

Она вдруг выбежала из кухни и через пару мгновений вернулась, хлопнув на стол пачку:

– А вот эти журналы, кто тебе будет доставать?! Доставать! Или ты думаешь, я их в киоске Союзпечати купила?!

Я взял в руки один из журналов. На обложке на простом белом фоне большими буквами было написано «ASTRONOMY» и цена $1.50. По современным меркам копейки, но я представить не мог, что такое можно достать в Союзе. Мой взгляд зацепил дату выхода журнала: «February 1978». Ё-моё, сейчас февраль 1978-го года?! На 13 лет позже того времени, чем хотел я. И значит мне уже тридцать три. А не двадцать. Ну уроды из этой гребанной конторы, я им покажу, когда вернусь.

– И где ты найдёшь твоё любимое зерновое кофе? – Люда распахнула дверцы полки, вытащив пакетик из серой обёрточной бумаги, и сунула мне под нос.

– Люда, – я постарался сдержать всеми силами раздражение. – Кофе – мужского рода. А не среднего.

– Да?! В отличие от тебя! Это ты среднего рода! Ты!

Я машинально открыл один из журналов, и на первой же странице увидел рекламу телескопов, за 699 баксов. Всего-навсего. Моя голубая мечта, которой так и не было суждено осуществиться. И обида, и злость накрыли меня с головой. Я понимал, что жена говорила всего это не раз, и не два. Ей нравилось издеваться надо мной, оскорблять, унижать. А я ничего не мог ей возразить.

– Люда, ты на работу не опоздаешь?

Лицо жены побагровело, она раздулась от негодования, будто воздушный шарик, который ткни и лопнет.

– У тебя уже старческий маразм наступил, дорогой муженёк? – выпалила она с невероятной злобой. – Тогда я тебе напомню, я работаю завсекцией промтоваров в универмаге «Ленинград». Он открывается в одиннадцать часов. В одиннадцать, а сейчас восемь!

Я прикрыл глаза, устав от бешеного напора супруги, которая, кажется, решила сровнять меня с землёй своей ненавистью, и залить бетоном. Молча сгрёб пачку журналов со стола и вышел из кухни.

– Иди! Иди! —прокричала она мне в спину. – И не забудь захватить свои паршивые учебники!

Я зашёл в маленькую комнату. Справа к стене притулился старый выкрашенный в бледно-жёлтый цвет сервант, в котором вместо посуды стояли разношёрстные книги: библиотека научной фантастики разных лет, справочники по физике и астрономии. За сервантом всё место до окна занимал большой полутороспальный диван-раскладушка из того же болгарского гарнитура, уже продавленный, с выпирающими через красную матерчатую обшивку пружинами. У полированного подлокотника валялась подушка. Может быть, я тут спал, когда работал допоздна?

Слева от окна – массивный письменный стол, там аккуратными стопками лежали книги, стояла элегантная портативная пишущая машинка, на корпусе из оранжевого пластика солидно поблёскивал шильдик «Contessa» с маленькой коронкой над первой буквой. На блестящем рычаге перевода каретки название фирмы «Triumph» и повтор модели «Contessa de luxe» – действительно триумф западных технологий. А рядом лежал инженерный калькулятор «Sharp» с большим экранчиком, с белыми выпуклыми кнопками, и судя по ним это чудо японской техники могло выполнять не только обычные арифметические действия, но извлекать логарифмы, синусы, косинусы, преобразовывать минуты в градусы. Раньше я даже не думал, что такие вещи были доступны в Союзе.

Все казалось знакомым, и в то же время чужим. Может быть, память моя выбросила какие-то детали, или я действительно оказался в альтернативной реальности? На полочке над столом я увидел учебники физики, астрономии, пособия для учителя, викторины по физике, две книжки «Занимательной физики» Перельмана. Отдельно стояли книжки о мотоциклах: «Гоночные мотоциклы», «Устройство эксплуатация и обслуживание мотоцикла», «Азбука мотоциклиста», «Эндуро: вчера, сегодня, завтра», «Гоночные мотоциклы» Бермана – видимо, мечта стать мотогонщиком не отпускала меня, или того человека, в чьё тело переселилось моё сознание.

За столом на тумбочке аккуратные стопки газет: «Учительская газета», «Советский спорт», «Правда», «Комсомольская правда», «Московский комсомолец». Я взял сверху номер «Правды». Вчерашний номер, от 7 февраля 1978-го года. Бездумно пробежался по заголовкам: «С большой победой» – поздравление Брежнева в связи с окончанием строительства ледокола «Сибирь», «Здесь встанет плотина» – начало строительства Рогунской ГЭС. «Прогрес-1 в автономном полете»:

ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ. 6. (ТАСС). Сегодня в 8 часов 53 минуты московского времени после завершения программы совместного полета произведено отделение автоматического грузового транспортного корабля «Прогресс-t» от орбитального комплекса «Салют-6» – «Союз-27».

Присел за стол. Сверху стопки книг заметил книгу Сухомлинского «Мудрая власть коллектива» с множеством закладок. В центре лежал толстый ежедневник в пухлой бордовой обложке, заложенный золотистой ленточкой. Машинально я открыл его, полистал. Моим чётким, ровным почерком было написано:

«8 декабря 1977, четверг. Мне навязали классное руководство. Валерий Степнов решил сбежать из школы, бросив 9-б. Объяснил это тем, что нашёл другую работу. На самом деле, думаю, он просто устал от этих хулиганов и бездельников. Особенно от Звонарёва. Этот парень уже законченный негодяй. Развязный, самодовольный, наглый. И все, потому что его папаша – большая партийная шишка. И считается покровителем нашей школы. И я не знаю, почему этот избалованный донельзя парень решил учиться в обычной средней школе. После ухода Степнова, эта змея Ратмира Витольдовна сказала мне своим капризным голоском, который звучит, как скрип железа по стеклу: «Олег Николаевич, у вас мало учебных часов, так что мы решили назначить вас классным руководителем 9-б». Конечно, у меня мало учебных часов после того, как директор решил взять ещё одного учителя физики. Своего хорошего знакомого, который разбирается в физике, как свинья в апельсинах. И теперь этот товарищ учит физике в 6-7 классах. Но я не возражал. Мои слова против слов директора?»

Я оторвался от текста, бросил взгляд в окно. Мне не приходила в голову мысль, а куда делось сознание, которое находилось в этом теле? Может быть, оно переместилось в моё старое тело, которое сейчас в камере хранения в этой конторе? Почему-то я не продумал эту ситуацию.

Отставив стул, подошёл к окну. Ещё не рассвело, но в тусклом свете фонарей бликовал лёд большой хоккейной коробки, огороженной зелёным забором. Расходились прямые линии улиц с белеющими безликими девятиэтажными зданиями. Откуда-то издалека, с железнодорожной станции, доносился шум электричек. Высотку в шестнадцать этажей ещё не построили, между домами можно было увидеть часть крыш зданий Москвы.

С грохотом распахнулась дверь. На пороге возникла фигура моей ненаглядной дьяволицы с ещё более злым выражением лица:

– Ты не собираешься ехать в свою поганую школу? Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

Я машинально бросил взгляд на часы. Чёрт всех подери. Уже девятый час, а занятия начинаются в полдевятого.

– Иди одевайся, урод!

Она посторонилась, когда я быстрым шагом вышел, на ходу соображая, где может быть моя одежда. Наверно, всё-таки в шкафу.

Да, точно, на полочке лежали стопкой белые нейлоновые рубашки. Да, ё-моё, эта любовь к искусственным тканям всегда раздражала меня. Нет, постойте, ведь сейчас зима, надо надеть что-то потеплее. А вот, водолазки. Я натянул одну из них, приятного яркого-синего цвета.

– Кальсоны надень, – бросила жена, хмыкнув: – Отморозишь последнее.

Эта странная забота Людки, которая явно презирала и ненавидела, заставила задуматься. Может быть, она ждёт кого-то, и поэтому старается поскорее выпихнуть меня из дома?

Но я послушал её совета. Выскочил в прихожую. Встроенный шкаф. Где-то тут должно быть пальто или полушубок. Я терялся под злым, колючем взглядом супруги. Но тут же нашёл толстую кожаную куртку с меховым воротником, чем-то напоминающим бомбер – куртку лётчиков. Всегда мечтал о такой, но почему-то появилась она у меня лишь здесь, в этой реальности. Около вешалки стояла обувь, среди них заметил шикарные полусапоги черного цвета с мехом внутри. На ноге они сидели великолепно, мягкие и удобные.

– Когда вернёшься? – спросила жена, пока я смотрелся в зеркало.

– Не знаю, как обычно, – отозвался я.

А я реально не знал, сколько времени пробуду в школе. Внутри что-то сжималось от предчувствия чего-то совершенно неизвестного мне, это страшило, пугало до чёртиков, лишало равновесия, заставляло холодеть пальцы. Смогу ли я вписаться в эту реальность?

– Ты говорил, у тебя классное собрание будет.

Я слышал об этом впервые. Откуда мне было знать, что планировал мой предшественник? Но бросил как бы совершенно невзначай:

– Значит, буду в восемь или в девять. Как пойдёт. Трудный класс.

Людка хмыкнула, но ничего не сказала. В отражении мелькнуло её лицо, кажется, мой ответ её обрадовал.

– Ладно, я пошёл.

Подхватив портфель, подошёл к двери. Целовать ли на прощание жену? Когда мы начали жить вместе, это стало нашим обязательным ритуалом, иногда переходящим в совершенно непредсказуемые действия. Нет, сейчас это выглядело бы диким. Я просто повернул и сдвинул рычаг английского замка и вышел. Не попрощавшись.

Лифт вызывать не стал, сбежал с шестого этажа, ощущая невероятную радость, что могу вот так, легко, без усилий мчаться по ступенькам вниз, спрыгивая на площадку, и вновь нестись, как ветер. Ощущая свои молодые, сильные ноги, не уставая, не останавливаясь ни на мгновение. Не переводя дух.

Выскочил из подъезда и оторопел. Морозный воздух мгновенно отрезвил меня. Здесь, раньше была остановка автобуса, который бы довёз меня до школы. Но сейчас вместо шоссе я увидел голый пустырь, который простирался до самого горизонта. Кое-где торчали одинокие нагие деревья. И вспомнил, что придётся тащиться на конечную остановку «трёшки». А потом пересаживаться на другой автобус, потому что троллейбус пустят лишь через двадцать лет! Да и времени у меня совсем не осталось. Минутная стрелка неумолимо приближалась к цифре пятнадцать. А за оставшиеся время до звонка я просто физически не успею.

Но подождите. Кажется, у меня должен быть мотоцикл. Надо только найти гараж. Я точно помню, что где-то здесь в гаражах стоит мой красавец.

Глава 3. Ближний круг

Где мой гараж? Вопрос заставил меня похолодеть. Я мучительно рылся в памяти, пытаясь найти ответ, где же обычно держал свой мотоцикл? Вспомнил – когда смотрел из окна, заметил во дворе несколько рядов высоких коробок из цинковых листов. И почти бегом направился туда.

Но когда уткнулся в стену первого бокса, вдруг со всей ясностью и горькой очевидностью понял, что мой-то, скорее всего закрыт на замок. А ключ? Где у меня ключ? Я остановился, как вкопанный и начал лихорадочно рыскать в карманах бомбера. Ничего. Носовой платок, гайки, маленький гаечный ключ, моток медной проволоки, свеча зажигания, монеты, медные и никелевые. Но никаких ключей. Так. А может быть, этот ключ вместе со всеми в одной связке? Порылся в портфеле. Связку я нашёл быстро, и один из ключей мне показался подходящим. Но вот к какой скважине он подойдёт? Я прикрыл глаза, постарался вспомнить события почти полувековой давности.

– Чего, брат, плохо тебе? – из задумчивости меня вывел сиплый мужской голос.

Открыв глаза, обнаружил рядом мужичка в грязно-серой телогрейке, толстых штанах и кирзовых сапогах. Небритое вытянутое лицо, в уголке рта смятая папироска. На голове притулился драный треух, лихо заломленный на бок. Прямо видок бомжа. Но из глубин памяти вдруг выпрыгнуло имя.

– А, дядя Коля, привет. Да нет. На работу опаздываю, решил на мотоцикле поехать, но похоже ключ от гаража посеял где-то.

– Да, вот же он у тебя, – он ткнул костлявым пальцем в ключ на связке. – Пошли, я тоже в свой гараж иду. Трубы у меня горят.

Пару секунд я соображал, как связан гараж и «горящие трубы», и лишь спустя время вспомнил, что дядя Коля в гараже хранил запас самогона, которым опохмелялся по утрам, втайне от жены.

– Э, Олег, да ты свой гараж прошёл, вот же он, – дядя Коля махнул рукой в сторону.

– Да, точно, что-то совсем я. Спасибо, дядя Коля.

Я бросился к двери, воткнул ключ в замок, повернул. О, чудо, дверь распахнулась. Машинально пошарил рукой рядом, но никакого выключателя не нашёл. Но блёклый свет высветил лампочку, свисавшую на шнуре с потолка. И как раз там я и обнаружил выключатель.

Ух ты. Кажется, я попал в царство мотоциклетного бога. В нос ударил такой приятный запах бензина и машинного масла. На стеллажах аккуратно разложены детали, узлы в промасленной бумаге, в коробках: карбюратор, поршни, картер, отдельные детали для движка, фары. У задней стены – массивный стол со столешницей из толстого куска стали с тисками, и циркулярной пилой. Над столом во всю стену панель-держатель с инструментами: отвёртки, плоскогубцы, гаечные ключи, молотки, угольники, напильники всех форм и размеров. Но всё в идеальном порядке. На полочке также красовалась электродрель и болгарка.

Но внимание привлекал объект в центре, чьи изящные формы не мог скрыть серо-голубой клеёнчатый чехол. Когда я откинул его, сердце подскочило и застучало радостно. Я присел рядом, провёл рукой по хромированным частям, погладил, словно любимое животное. Но он и был моим любимым питомцем, прозванным «пёс». Первая модель, прототип, с импортными деталями, отцу повезло такой достать. Движок на резиновых мягких демпферах, карбюратор японский «Микуни», о чем говорила выдавленная надпись «Japan». И даже название написано латиницей «Planeta Sport». В глазах защипали слезы, и комок в горле застрял.

Всё, надо ехать. Долил бензин, через контрольные окошки проверил наличие масла. Кажется, моего «скакуна» поставили в «конюшню» в полной боевой готовности буквально вчера.

Откинув балку с двери, я выкатил мотоцикл, удобно устроился в седле, и тело вспомнило всё. Вначале рычаг пуска, вспыхнули контрольные лампочки, приветливо ответив на поворот ключа в зажигании, скакнули стрелки на приборах ожившей панели управления. Автоматически, но легко и плавно нажал на стартёр. Движок закашлял, захлебнулся, но тут же сорвался в прерывистый рокот. Мотор задрожал, как в лихорадке, выдыхая синеватый дымок. Пара нажатий на педаль и мой «зверь» заурчал, как довольный кот, взревел мотор. И эта «музыка» залила душу невероятной радостью. Мощный звук, вибрация, которая отдаётся во всём теле. «Зверь» проснулся от сна и рвётся вскачь.

Выжал сцепление, добавил газа, обороты взлетели, заставляя звук мотора перейти в агрессивный рык. Рефлекторно сжимаю бак коленями, удерживая под собой «скакуна», который пытается вырваться, рвануть с места в карьер. И вот движок уже достиг максимальной мощности – прерывистый крик «зверя» переходит в оглушающий, пронзительный вой.

И вот я уже несусь по трассе. Выскочил на проспект рядом. Машин совсем немного, лишь первые автобусы медленно и тяжело тащили пассажиров на работу. А мне не было до них никакого дела. У меня свой путь. С лёгкостью обгоняю их, этих неповоротливых жёлтых монстров с гармошкой – «Икарусов», выпускавших вонючий дым дизеля.

Поток штормового ветра бьёт в грудь, пытается сорвать шлем. Мир сужается до небольшого пятачка асфальта, освещённый призрачным светом фар. А где-то рядом проносятся силуэты нагих деревьев, домов. Я слился со своим мотоциклом, стал единым целом так, что чувствую каждую колдобину, выбоину на асфальте, каждую трещину. Любое движение рулём – абсолютно точное, выверенное, рефлекторное.

Вот уже впереди показался высокий бетонный забор, въехал во двор. И остановился. Бросив взгляд на часы. Успел!

Вот она моя школа, обычный типовой проект, трёхэтажное, выкрашенное белой краской здание, в виде «биплана» – два корпуса, соединённых коридором. Напротив – засыпанная грязным февральским снегом спортивная площадка – беговые круги, футбольное поле с сиротливо зияющими отметинами, где стояли ворота.

На ступеньках, несмотря на холод, в одной школьной форме курили старшеклассники. Когда взбежал по ступенькам, отвернулись, спрятали бычки в кулак.

Никакого душевного трепета я не ощущал, ни радости, ни предвкушения от встреч с другими учителями и учениками, только раздражение, что нужно всё начинать практически сначала. Вновь пройти путь до глубокой, нищей старости. Нет, я получил невероятное наслаждение, промчавшись на своём «псе». Но это никак не могло примирить меня с издевательствами жены. Если мы решим развестись, то придётся разменивать квартиру. В лучшем случае у меня будет комната в коммуналке. И я потеряю возможность получать дефицит, который доставала жена.

Хотя. Надо лишь потерпеть месяц, пробный период, вернуться обратно в своё немощное тело.

Обо всем этом я думал, когда поднимался по выщербленным каменным ступенькам, открывал тяжёлую стеклянную дверь, двойную. Вход сбоку слева, выход в холл справа.

Никаких тебе рамок, охранников в черной форме с рацией. Лишь вместе с парой учеников дежурила немолодая, полноватая женщина: пучок седых волос, невыразительно блёклого цвета кофта, растянутая на поникших «ушах спаниеля», тёмная юбка ниже колен обтягивала тяжёлый, низкий зад. Они проверяли внешний вид входящих, отсеивая разгильдяев, особенно тех, кто забыл сменку. Те группкой стояли позади неё, понурив головы.

– Добрый день, Олег Николаевич, – увидев меня, женщина выдавила слабую улыбку.

Я вновь порылся в памяти, но вспомнить ничего не смог:

– Здравствуйте, здравствуйте.

Слева вход в физкультурный зал, откуда уже слышались удары мяча. Справа – вход в актовый. Всё-всё знакомо и не вызывает, ничего, кроме тошноты. Даже запах пота и общепита, чей шлейф тянулся со второго этажа, где была столовая. У стены справа —раздевалка, вначале огороженная сеткой для учителей, где стояла пожилая техничка, принимавшая шубы и пальто. А дальше тянулись вешалки, где висела одежда учеников.

На стене, у входа в актовый зал, я заметил доску почёта с портретами. Подошёл, быстро окинув взглядом, стараясь запомнить, как можно больше лиц и имён. Где-то в среднем ряду увидел свою физиономию, черно-белая фотография явно устарела, сейчас я выглядел старше. Над всеми возвышалось изображение директора c впечатляющим именем: Громов Арсений Валерьянович. По бокам портреты завучей: Строганова Ратмира Витольдовна и Одинцова Таисия Геннадьевна. Учителя математики, химии, биологии, труда, физрук, иностранных языков. Почему я никого не узнаю на этих фотографиях? – промелькнула мысль. Ведь я должен был отправиться в свою молодость, а память у меня отличная. Может быть, это действительно альтернативная реальность, другая Вселенная? Но почему тогда эти уроды не отправили меня в 1965-й год, когда мне было всего двадцать лет? Что об этом сейчас думать? Надо пока плыть по течению.

Отдав куртку техничке, прошёлся по коридору, мельком взглянув в огромное панорамное окно во всю стену, как там во дворе поживает мой жёлтый «пёс». Навстречу попадались ученики, здоровались. Я кивал, хотя упомнить всё имена уже не мог. Ускорив шаг, добрался до лестницы, которая вела на второй этаж. Два крыла с классами, налево и направо. Шум и гам, крики, беготня, девочки в унылой школьной форме: черные платья, коричневые фартуки, которую немного оживляли красные галстуки, белые ажурные воротнички и манжеты. Мальчишки в темно-синих костюмах с выпуклыми пуговицами, зачастую на их месте зияла нитка, и тоже с галстуками, иногда хорошо выглаженными, иногда мятыми, будто их жевала корова. Галстук этот из искусственного шелка приходилось гладить каждый день, но ребята зачастую прятали их в карман, чтобы выглядеть постарше, как комсомольцы. Особенно это касалось тех пацанов, которые выглядели явно старше своих лет, но таких было немного. Парни всегда отстают в физическом развитии от девчонок.

Перепрыгивая через пару ступеней, я быстро поднялся на второй этаж, и сквозь толпу бегающих, дерущихся учеников, направился в конец правого крыла. Искать учительскую долго не пришлось, она находилась точно там же, где и раньше. Как только вошёл, в нос ударила удушливая смесь запахов из мела, пыли, бумаги, старого крашенного дерева, кислого табачного дыма, дешёвого чая, типографской краски свежих газет. Окна закрыты плотными зелёными шторами, и всё освещалось лампами дневного света мертвенно-голубого оттенка. Верхняя часть стен – побелка, нижняя выкрашена в серо-голубой цвет. Тёмный линолеум с рисунком под дубовый наборный паркет.

Как парты в классе рядами стояли обычные столы с пластиковой светло-оранжевой столешницей, заваленные пачками тетрадей, классными журналами, учебниками. Выделялся лишь стоящий у стены на возвышении массивный длинный стол директора с большим канцелярским органайзером: подставкой для ручек, календарём-домиком, и телефоном. Над ним висел нейтральный портрет, украшавший всегда любую учительскую – основателя советского государства – В.И. Ленина. По бокам директорского «трона» столы тоже солидные, но поменьше, для завучей.

Всю заднюю стену занимали массивные двухстворчатые книжные шкафы из тёмного дерева с застеклёнными дверцами. У входа слева шкаф для одежды, рядом вешалка, на которой сиротливо висела чья-то дамская сумка мышиного цвета. Справа длинная доска с расписанием уроков.

Напротив окна шкафы попроще, с глухими дверцами. Там обычно хранились карты, диафильмы, приборы. Под окнами, закрытыми плотными шторами располагался диван, обшитый темно-бордовым дерматином. У протёртого подлокотника кучей были свалены канцелярские папки.

Рядом с диваном – маленький низкий столик с потускневшим от времени серебристым электрическим самоваром, простенькая стеклянная вазочка с печеньями, конфетами, сушками. Стеклянный графин с водой со стаканом, надетым сверху. И подставка с разнокалиберными чашками.

За столом сидели в основном женщины, немолодые или средних лет. По большей части в унылых кримпленовых платьях или костюмах. Я всегда ненавидел эти искусственные ткани, которые были жёсткими, стреляли статическим электричеством, вызывая запах озона. Но люди, особенно женщины, просто с ума по ним сходили.

Мужчин немного: старичок, совсем дряхлый, сгорбленный, худой, почему-то напомнил меня самого в старости, каким я был совсем недавно. Память услужливо воспроизвела фотографию с доски почёта: Дорофеев Гордей Семёнович, учитель истории. Интересно, рассказывает ли он ученикам, как носил вместе с Лениным бревно на уборке территории Кремля? Вспомнил по этому поводу анекдот: если бы все, с кем якобы Ильич таскал это бревно, то его длина была бы два километра.

Ещё один представитель сильного пола, помоложе, чем-то одновременно смахивающего на Альберта Эйнштейна и актёра Валентина Никулина – Гаспара Арнери из фильма «Три толстяка», худой, немного сутулый, с опущенными плечами, вытянутое лицо в обрамлении всколоченных седых волос. Не хватало только пенсне. Учитель математики, Владлен Тимофеевич Смирнов. Владлен, Владлен? Имя это мне что-то напоминает. Вспомнил? Это сокращённо «Владимир Ленин».

Из женщин эффектно выделялась учительница французского – я понял это по учебнику, который лежал у неё на столе с крупной надписью «Le Français». Молодая, стройная, в прекрасно сшитом темно-зелёном платье из джерси, облегающим её точенную фигурку, она чем-то напоминала французскую актрису Мари Лафоре, которая мне очень нравилась. Марина Артуровна Валентайн. Какая красивая фамилия. Так соответствует её предмету.

Немка и англичанка, женщины средних лет, полноватые, но одетые стильно, хоть и похоже, тоже присутствовали. Клетчатые юбки до колен, и кофточки с планкой, у одной, крашенной блондинки – фиолетовая, которую она украсила белыми бусами, у другой, шатенки – коричневая, с бусами из янтаря – женщины с ума сходили по этой застывшей смоле. У обоих одинаковая причёска каре с завитушками на концах. Повернувшись друг к другу, они активно что-то обсуждали, жестикулируя, посмеиваясь. Вряд ли это касалось учеников и будущих уроков. Англичанку звали Элеонора Станиславовна Кулешова. Немку – Инесса Артуровна Береговая.

Отдёрнув немного штору, у полуоткрытой форточки курила седая дама, смахивающая на сушенного крокодила. С длинным носом, костлявыми пальцами, в старомодном костюме – юбка, пиджак унылого тёмно-коричневого цвета, и стиля, который вызывал в памяти фильмы о старорежимных учителях. Портрет этой благообразной дамы на доске почёта висел по правую руку от директора: Строганова Ратмира Витольдовна, учительница русского языка и литературы.

– Добрый день, коллеги, – сказал я и сразу направился к столу, где сверху аккуратной стопки лежал учебник астрономии для 10-го класса – яркий опознавательный знак для меня. Кроме меня никто в школе астрономии учить не мог.

Учителя за столами повернули на мгновение головы, пробормотали обычное приветствие и вновь уткнулись в изучение методичек, учебников.

Я собирался занять место за своим столом, как седая дама у окна, отняв от сморщенного рта старомодный мундштук с торчащей из него тонкой сигаретой с золотым ободком, холодно отчеканила:

– Олег Николаевич, вы не могли бы прибывать на службу не таким экстравагантным способом?

Я замер, не дойдя шага до стола, развернулся, уставившись непонимающе на женщину.

– Что вы имеете в виду?

– Ратмира Витольдовна имела в виду, что вы приехали сюда на своём мотоцикле, – мягко, но с лёгкой усмешкой отозвался учитель математики, Владлен Тимофеевич, тот самый интеллигентный «Гаспар Арнери», который рядом со мной рылся в шкафу.

– А что такого экстравагантного в моём мотоцикле? – я осклабился, и даже не старался скрыть раздражение. – Мне его подарил отец-ветеран войны, на защиту моей диссертации. У меня есть права. Я вожу мотоцикл с 14 лет.

Негромкий гул в учительской стих, все прекратили обсуждать новости, учеников, оценки и с удовольствием начали наблюдать за представлением.

– Этот мотоцикл у вас вызывающего цвета, – продолжила Ратмира Витольдовна ледяным тоном. – На таких разъезжают хулиганы, тунеядцы, стиляги и всякие хиппи, – на лице женщины возникла брезгливая гримаса.

– Вам не нравится цвет, или тот факт, что на нем ездят отбросы общества? Вы считаете, что это позорит советского учителя?

На высохшем до состояния серой маски лице завуча выступили багровые пятна, она раздражённо сунула мундштук с сигаретой в массивную зелёного стекла пепельницу, которая стояла на её столе. Выпрямилась, чуть отдёрнув пиджак. Пронзила меня испепеляющим взглядом. Глаза сузились, губы плотно сжались.

А я уже хотел открыть рот, чтобы сказать какую-то колкость, как Владлен Тимофеевич, подошёл совсем близко, и, мягко сжав мне предплечье, тихо сказал:

– Олег, вы раньше оставляли свой мотоцикл во дворах, а не рядом со школой. Вы понимаете?

Я вдохнул побольше воздуха в лёгких, досчитал до десяти и как можно спокойней сказал:

– Я понял, Ратмира Витольдовна. Постараюсь больше таким способом на службу не являться.

Оставалось только старорежимно щёлкнуть каблуками и поклониться. Чего я делать не стал, разумеется. Задребезжал звонок, что спасло меня от гнева завуча. Шум отодвигаемых стульев, учителя, подхватив классные журналы, методички, направились к двери. Я ещё раз бросил взгляд на доску с расписанием уроков. Так, сейчас у меня восьмой-бэ класс. Из деревянной подставки на столе под доской с расписанием, вытащил классный журнал и быстрым шагом вышел из учительской.

Нашёл нужный класс, когда вошёл, все разом встали, и когда я сделал знак, сели обратно.

– Кто сегодня дежурный? – спросил я.

– Я, – за партой первого ряда вскочил темноволосый коротко стриженный паренёк, растерянно взглянул, будто ожидая разноса.

– Молодец, – ободряюще улыбнулся я. – Всё отлично подготовил.

Действительно, доска была тщательно отмыта, а не просто вытерта парой взмахов грязной тряпкой. И сама она аккуратно сложенная и чистая лежала на полочке под доской. Белыми столбиками выстроились куски мела. И даже один кусочек розового цвета.

Парень облегчённо улыбнулся.

– Дай мне свой дневник.

Парень вновь напрягся, но вытащив дневник, вышел из-за стола, положил передо мной. Я тут же прочёл фамилию и имя ученика, открыл и на клетках внизу написал: «Отлично подготовил класс к уроку», и поставил свою размашистую подпись.

– Костя, ты молодец. Пример для всех. Иди, садись.

Я оглядел класс, лица совершенно незнакомые. Но почему? Память стёрла или я действительно в альтернативной реальности, где все иначе? Это вызывало раздражение и страх выдать себя. И самое главное, я совершенно не знал, какую тему они проходили. Бросил взгляд в классный журнал. Вот рядом с фамилией Виктора Демидова одни пятёрки. Надо спросить его.

– Так, кто пойдёт к доске? Демидов.

На среднем ряду со второй парты поднялся худощавый высокий парень, по-медвежьи переваливаясь, направился к доске. Остановился.

– Витя, расскажи нам, что мы проходили на прошлом уроке.

– Мы изучали, как измерить ускорение, – пробасил он чуть ломающимся голоском. – Один из методов – с помощью стробоскопа. Когда тело движется, через равные промежутки времени его освещают вспышкой. При этом тело будет видно, когда оно освещено. Если это тело фотографировать при постоянно открытой диафрагме, то на плёнке будут видны положения тела через равные промежутки времени. По этому положению тела можно будет определить его ускорение. С помощью формул.

Он повернулся к доске и начал энергичными, но уверенными движениями чертить формулы.

– Измеряя на фотографии длины Л1 и Л2 двух соседних отрезков, пройдённых телом за время между вспышками, мы сможем найти ускорение тела. Оно равно…

Он начертил последнюю формулу, аккуратно положил мел, отряхнул руки и развернулся ко мне.

– Витя, ты отлично все рассказал. Вот только одно, – я отставил стул, подошёл ближе к парню. – Почему тебе так скучно? Сухо, без эмоций. Излагаешь и зеваешь.

Парень вздохнул, помялся, отвёл взгляд, выражение лица стало напряженным.

– Скучно мне, Олег Николаевич, потому что все это детский сад какой-то. Я этот учебник ещё год назад прочёл. А сейчас и за девятый прочёл, и начал за десятый. Вот десятый интересный, хотя там тоже мало, чего есть.

– Ну, конечно, это же базовые знания. То, что тебе хочется большего – это здорово. Ты отлично знаешь физику. Я бы тебя сразу в десятый перевёл, да вот только у тебя по физике пятёрки, а по остальным тройки, даже двойки есть.

– А зачем они эти все предметы? Мне только физика интересна.

– Хотя бы для того. Витя, – я отошёл к окну, сложил руки на груди, оглядел притихший класс. – Чтобы ты смог поступить после школы в хороший вуз, стать учёным, конструктором. А с такими отметками ты выше техникума не поднимешься.

– А я не хочу быть учёным. Я хочу быть учителем, как вы. В педвуз меня примут?

У меня непроизвольно подскочили брови, я усмехнулся.

– В педагогический тебя тоже не возьмут с тройкой по русскому языку. Хотя, зачем тебе педагогический? Нашей стране нужны учёные, конструктора. Может быть, через пару десятков лет ты изобретёшь какой-нибудь фотонный двигатель и человечество сможет путешествовать между звёзд.

– Вы ведь не стали учёным. Стали учителем, – упрямо возразил парень.

Разве я мог рассказать пацану, по какой причине я бросил науку, астрофизику, в которой мечтал сделать невероятные открытия.

– Бывают разные обстоятельства, Витя, когда человек делает иной выбор, – попытался убедить парня.

– А можно, Олег Николаевич, я буду приходить на ваш факультатив?

– Конечно, в чем проблема? – не понял я.

– Арсений Валерьянович не разрешает.

Мне хотелось сказать: да плевать, чего не разрешает директор. Пацан тянется к знаниям, их надо ему дать, пока желание не пропало. А тут какие-то препоны.

– Витя, ты можешь приходить на любой мой факультатив. По физике, по астрономии.

– По астрономии тоже можно? – глаза парня вспыхнули такой радостью, что я даже поёжился.

– Конечно. Только вот подтянуть тебе нужно предметы. И английский тоже.

– А зачем мне английский? Училка… то есть Элеонора Станиславовна такую скуку наводит.

– Английский тебе нужен, чтобы читать журналы по физике и астрономии, в которых учёные делятся своими теориями.

Парень нахмурился. Видимо, пытался осознать всю сложность своей учёбы.

– Садись, Витя, – поставил в дневнике парня напротив своего предмета размашистую пятёрку с плюсом, расписался.

Парень медленно, опустив голову, проследовал к своей парте, уселся. Его напарник, одобряюще толкнул его в плечо, мол, молодец. Но Демидова явно это не устроило. Он повесил голову и задумался.

– Ну что же, – я вновь оглядел класс. – Кто расскажет дальше тему прошлого урока?

Засуетились, кто-то склонился под парту, будто искал на полу ручку, кто-то задумчиво глядел в окно, кто-то уткнулся в учебник. Лишь бы не вызвали. Только в третьем ряду на первой парте взвилась рука, как свеча.

– Хорошо, – я кивнул. – Иди к доске.

Девочка с косичками пепельного цвета, в очень коротком платье, с отлично выглаженным, но выцветшим галстуком, выскочила из-за парты и оказалась у доски. Только теперь я заметил, что рукава платья надставили, фартук удлинили, видно девочка росла, а форма оставалась прежней. Бедная семья, родители даже новое платье не могут купить.

Затараторила быстро, скороговоркой:

– Средняя скорость при прямолинейном равноускоренном движении. Часто бывает необходимо знать среднюю скорость при равноускоренном движении…

Непроизвольно я бросил взгляд в учебник. Зубрилка. Все слова отскакивали, что называется, от зубов. В точности по тексту, не отклоняясь ни на йоту. В дневнике сплошные пятёрки, отличница, идёт на золотую медаль. Все строчки аккуратно заполнены каллиграфическим почерком.

– Молодец, Ефимова. Отлично знаешь предмет.

Глава 4. Друзья и враги

После урока в прекрасном расположении духа я вернулся в учительскую. Удалось вспомнить параграфы из учебника, и я сумел рассказать об этом ребятам так, что они слушали меня с поразительным вниманием. Звонок застал меня, когда я писал номера задач для выполнения дома, но ребята не сорвались с мест, а списывали с доски текст в свои дневники. Кажется, эта работа стала мне нравиться.

Оказалось, что у меня так называемое «окно» – следующий урок будет через час. При этом урок астрономии, о которой я могу рассказывать часами. Я лишь взглянул в учебник, удивившись, как примитивно и кратко там описаны исследования в области космоса, и насколько далеко ушла космология по многим вопросам.

Решил изучить личные дела учеников 9-Б, где меня назначили классным руководителем. Крупная надпись на одном из выкрашенных светло-жёлтой краской шкафов «Личные дела» облегчила мне задачу, избавив от мучительных поисков и дурацких подколок коллег о склерозе.

Потрёпанная и довольно толстая канцелярская папка в синей обложке перекочевала на мой стол. И я начал изучать анкеты, написанные детским почерком, характеристики, наградные листы, ведомости. Меня поразила фотография, пришпиленная на одном деле: «Добровольская Ксения Леонидовна». Даже чёрно-белая маленькая фотокарточка смогла передать невероятную красоту девушки. Правильные, словно вырезанные гениальным скульптором, черты, огромные глаза, в которых светился неординарный ум, шикарные густые тёмные волосы ниспадали локонами на плечи. Наверное, все парни сходят с ума по ней, – промелькнула мысль. И удивительно, что у этой красотки обнаружились успехи в учёбе и общественно-полезной деятельности.

Я просмотрел остальные дела, стараясь как можно лучше запомнить лица и имена. Но особенно решил внимательно прочесть дело Звонарёва. «Звонарёв, Михаил Арнольдович», 1962-го года рождения. И уж решил, что обнаружу приводы в милицию, плохое поведение и отвратительные оценки. Но все, оказалось, совершенно не так. Абсолютно чистая анкета, примерное поведение, и главное, почти отличник. Я бездумно перелистывал бумаги, не понимая, почему в своём дневнике тот, кто был раньше на моём месте, назвал этого парня законченным негодяем. В чем же дело?

– Олег Николаевич, вы решили ещё раз ознакомиться с биографиями ваших питомцев? – резкий голос завуча заставил меня вздрогнуть.

– Да, Ратмира Витольдовна, захотелось освежить в памяти результаты их учёбы.

– Это правильное решение. Ваши питомцы учатся из рук вон плохо. Отстают по многим предметам. Кроме того, вы совершенно не привлекаете их к трудовой деятельности.

– Но я лишь недавно получил этот класс, – я не удержался от возражения.

– Как же недавно? – не унималась завуч, подошла ближе и её ледяной взгляд мог заморозить меня до состояния сосульки. – Вам передали класс в начале декабря прошлого года.

– Были зимние каникулы.

– А ещё в декабре прошлого года вышло новое постановление ЦК КПСС и Совета министров «О дальнейшем совершенствовании обучения, воспитания учащихся общеобразовательных школ и подготовке их к труду».

Завуч отошла к своему столу, аккуратно вытащил брошюрку, открыла и отчеканила:

«Вместе с тем в деятельности общеобразовательной школы имеют место существенные недостатки. В условиях всеобщего обязательного среднего образования нынешняя постановка трудового обучения, воспитания и профессиональной ориентации учащихся не отвечает возросшим требованиям общественного производства и научно-технического прогресса. Многие выпускники школ вступают в жизнь без должной трудовой подготовки, не имеют достаточного представления об основных массовых профессиях и испытывают затруднения при переходе на работу в народное хозяйство.

Школьные программы и учебники в ряде случаев перегружены излишней информацией и второстепенными материалами, что мешает выработке у учащихся навыков самостоятельной творческой работы. Не полностью используются большие возможности урока как испытанной формы организации обучения, воспитания у школьников высоких идейно-нравственных качеств, подготовки их к жизни, трудовой деятельности. Не всегда последовательно осуществляется принцип органического единства обучения и воспитания.»

– Вы понимаете это? Принцип единства обучения и воспитания. Подготовка к трудовой деятельности. Как вы их воспитываете? Никак.

– Я обязательно буду их воспитывать. Надо ввести вновь физические наказания. Как в бурсе. Забыл тетрадь с домашним заданием – дать подзатыльник. Не выучил урок – выпороть розгами перед всем классом.

Лицо Ратмиры Витольдовны исказила брезгливая гримаса, так, что я понял, шутка ей совершенно не понравилась.

– Олег Николаевич, вы должны не только думать о воспитании ваших учеников. Но и о своём поведении задуматься тоже.

– Что вы хотите этим сказать? – я ощутил, как в груди поднимается раздражение. – То, что вызывающе езжу на мотоцикле, я понял. А чем вас ещё не устраивает моё поведение?

– Вы убеждаете учеников, что нашей стране нужны учёные, конструкторы. А не рабочие. Это не верное решение.

– Зачем тогда я читаю курс атомной физики и астрономии?

– Напомню вам, Олег Николаевич, что в постановлении нашего правительства чётко сказано, что школьные программы перегружены излишней информацией и второстепенными материалами. Астрономия как раз и есть такая информация. Она не излишняя, она бесполезная. Поэтому, думаю, скоро её отменят. А вот атомная физика – вещь нужная. Нашим ученикам необходимо знать о том, что в стране возводятся новые атомные электростанции. Например, вы можете им рассказать о технологическом прорыве в этой области. В декабре прошлого года был принят в эксплуатацию первый энергоблок Чернобыльской АЭС.

Прикрыл глаза, сказать этой грымзе, что не пройдёт и десяти лет, как эта электростанция превратится в адский ужас, я не мог. А нападки на мою обожаемую астрономию вызвали вспышку сильнейшего раздражения.

– Наша страна – лидер в освоении космоса, – я постарался произнести эти слова, как можно спокойнее. – Мы не должны терять это лидерство. И я считаю, что нам нужны астрофизики, конструктора новых ракетных двигателей. И именно этому я учу детей.

– Что ж, – она поджала губы, чуть заметно усмехнулась. – Учите. Пока это возможно.

Резкая трель звонка спасла меня от дальнейшего мучительного разговора с завучем. Грациозным жестом она захватила со своего стола классный журнал, брошюрки и выплыла из учительской.

Слова об бесполезности астрономии вновь разбередили старую рану. Но что я мог сделать? Как убедить руководство страны, что нам нужны астрономы, астрофизики, люди, которые пытаются понять законы Вселенной?

– Досталось вам от нашей грымзы, – напротив присела француженка, грустно посмотрела на меня. – Хотите чаю? – внезапно предложила она.

Дешёвый чай, напоминающий по вкусу и запаху распаренный веник, пить не хотелось, но я как можно доброжелательней улыбнулся, кивнул. Она отошла к чайному столику, вернулась через пару минут, поставив передо мной белую чашечку с чаем, с парой кусочков рафинада и сушки. На удивление напиток оказался не так плох.

– Вкусный, – я сказал совершенно искренне, откусив кусочек рафинада, нравилось пить вприкуску, а не кидать в чай.

– Это все Владлен Тимофеевич краснодарский где-то достаёт.

Мне нравилась её милая, ни к чему не обязывающая улыбка, мягкий чуть хрипловатый голос. Она не пыталась мне понравиться, но создавала приятную, расслабляющую атмосферу, которая обволакивала меня, словно пушистый тёплый плед в холодный осенний вечер. На безымянном пальце я заметил тонкий ободок обручального кольца из красного золота. И что-то сжалось болезненно в груди, почему мне досталась такая стерва, как Людка, а не такая милая Марина Валентайн?

– Ратмира Витольдовна считает, что мой французский тоже лишний предмет, – устало и с какой-то обречённостью продолжила Марина. – Мол, мы не спецшкола, зачем нам три иностранных языка. Пока удалось отстоять. Она и классное руководство не хотела давать. Говорила, что у меня не будет классных часов у тех учеников, что учат немецкий.

– И как вам это руководство?

– Все хорошо. Это вам не повезло. Навязали эту гоп-компанию во главе со Звонарёвым. И как вам удаётся с ним справляться, с вашим характером?

Как справлялся с этим отморозком мой предшественник, я понятия не имел. Но, судя по тому, что говорила эта прелестная женщина, приходилось нелегко.

– А как удаётся вам, Марина Артуровна?

Она удивлённо вскинула тоненькие ниточки бровей, быстро-быстро моргнула. Покачала головой:

– Не надо так официально, Олег, мы же старые друзья.

Ого, старыми друзьями мужчина и женщина становятся обычно после того, как заканчиваются личные отношения. Надо почитать «свой» дневник.

– Да, Марина, извините.

– Мне не нужно справляться, Звонарёв выбрал немецкий. А я лишь узнаю от других, как они усмиряют этого молодчика. Он хамит, ругается нецензурно, порой и руки распускает. Все ему прощают.

– А в документах все чисто. Без всяких нареканий.

– Ну, конечно, Олег, а как же иначе? Ему ставят отличные оценки, хотя он ничего не учит. Ему все с рук сходит. Но я не буду вас отвлекать, – она чуть коснулась моей руки. – Мне надо подготовить кабинет к следующему уроку.

Она встала, отошла к своему столу, начала собирать книги, брошюры. А я наблюдал за непослушным локоном, который выбился у неё из причёски и обвил нежный изгиб шеи.

Но я вспомнил, что надо готовиться к уроку астрономии. Ещё раз заглянул в учебник. Черт возьми, я же не знаю главного, какие параграфы успели пройти до меня? Порылся в портфеле и обнаружил ежедневник с подробными тезисами предстоящих уроков. Что заставило вздохнуть облегчённо. Надо перестать суетиться и привлекать внимание своим незнанием окружающих. Но почему я ничего не помню из своей прошлой жизни? Ведь эта моя жизнь? Моя работа, школа. Но всё будто бы исчезло в тумане и проступает лишь частично, клоками.

Трель звонка оторвала меня от изучения ежедневника, начали возвращаться учителя. Англичанка, присев за стол, начала перелистывать журнал, явно с модной одеждой, судя по фотографиям. Учитель математики, Владлен Тимофеевич, прошёл мимо меня, бросил взгляд, будто хотел что-то спросить, но смутился. И занял своё место за столом.

– Это невозможно, просто невозможно!

Я поднял глаза на плачущий голос и обнаружил, что вошла немка, Инесса Артуровна, прижав одну руку к щеке, другую вжала в грудь, всхлипывала. Англичанка бросилась к ней, взяла за руки.

– Что случилось, дорогая?

К ним подошли другие учителя, окружили, стали успокаивать. Я остался на своём месте, понимая, что немка устроила спектакль для привлечения к себе внимание. И выглядело это фальшиво.

– Это не дети, не ученики, это просто какие-то бандиты, – причитала немка манерно. – Они назвали меня фашисткой. Можете себе представить? Я учу немецкому языку. Это язык Гёте, Шиллера, Моцарта, Бетховена, Вагнера!

– Вагнер был любимым композитором Гитлера, – сказал я, как будто невзначай, делая вид, что занят чтением.

Инесса Артуровна взвилась, как орлица, вперила в меня рассерженный взгляд, плаксивый тон сменился на гневный:

– Вы издеваетесь, Олег Николаевич?!

– Нет, вовсе нет. Просто факт констатирую. Да, и кстати, почему они назвали вас фашисткой? Фашизм был в Италии, а вы же не итальянскому их учите. Это недоработка учителя истории.

Все взгляды теперь были прикованы ко мне. Даже старенький учитель истории, Гордей Семёнович посмотрел на меня с осуждением. Юмора люди совсем не понимают.

– Теперь я вижу, почему ваши питомцы ведут себя так нагло, – раздувая ноздри, раздражённо и холодно проронила немка. – У вас учатся. А вы ничего не сделали для того, чтобы они уважали учителя.

– Я ещё не успел это сделать, мне этот класс передали совсем недавно. Только после зимних каникул. Но я вас уверяю, что сделаю всё, чтобы они уважали. Учителя. А не скажете, Инесса Артуровна, – спросил я, захлопнув учебник астрономии. – Почему Степнов от этого класса отказался? Вроде бы он должен был обучать учеников культуре поведения?

– Валерий Андреевич не отказывался. Его семья получила квартиру, и он нашёл работу поближе к дому.

– Это прекрасно. Только все-таки он вёл этих ребят с пятого класса или нет?

Я заметил, что учителя вокруг Инессы Артуровны замялись, отвели глаза.

– Конечно, нет! – вскрикнула немка, голос в конце сорвался. – И вы прекрасно знаете это! И нечего издеваться надо мной! Вы… вы просто невыносимый человек!

Она притворно всхлипнула, плечи её дрогнули. Вытащив маленький платочек, прижала к глазам. Англичанка мягко обняла её, отвела к столу, усадила. Присела напротив и начала очень тихо, так, что я не мог услышать, говорить, изредка бросая холодные взгляды на меня.

Я ощущал, как наэлектризовалась атмосфера в учительской, в глубине души корил себя, что, не выдержав фальши, разрушил шоу, устроенное немкой. Но что я мог поделать со своим характером?

Когда раздался звонок, я с облегчением взял учебник, вытащив из подставки классный журнал 10-А, вышел из учительской, просто физически ощущая, как злобно провожают меня взглядами.

Когда вошёл в класс, внутренне передёрнулся. Здоровенные, высокие, широкоплечие парни и девушки уже с прекрасно сформировавшимися формами. Через несколько месяцев эти, уже вполне взрослые люди, уйдут из школы.

– Садитесь, – сказал я. – Дежурный, почему доска не вытерта? – строго спросил я, бросив взгляд на доску, которую сплошь заполняла какая-то мешанина.

И так боялся услышать что-то наглое и грубое от этих учеников, многие из которых были выше меня на голову и шире в плечах.

– Извините, Олег Николаевич, – со второй парты в среднем ряду вскочил полноватый парень в очках в круглой черной оправе.

Схватив тряпку, начал вытирать.

– Так, а это что у нас такое?

Я встал с места и подошёл ближе. На черной поверхности проступали уверенные, резкие штрихи, изображавшие целый пантеон, или, скорее, зоопарк из личностей, в которых угадывались учителя. Меня изобразили в виде астролога в плаще, вышитом звёздами, в высоком колпаке, и с телескопом.

Я повернулся к классу, делая вид, что осматриваю всех гневным взглядом, хотя на самом деле мне хотелось расхохотаться.

Но всё молчали, отводили глаза, кто-то фальшиво пожимал плечами, мол, понятия не имею.

– Да, это Аркаша накалякал, – раздался ленивый басовитый голос.

Я метнул взгляд, но разглядеть, кто «доносчик», не успел.

– Ну и что тут такого? Да, я нарисовал, – с первой парты у окна поднялся высокий, худой парень в водолазке, джинсах, длинные волосы по плечам обрамляли остроносое бледное лицо с кругами под глазами, настоящий свободный художник. – Не нравится? – спросил с вызовом.

– Почему? – я попытался спрятать улыбку, наблюдая как парень смутился под моим взглядом, опустил глаза. – Очень нравится. Видна рука мастера, умеющего подмечать характеры тех, кого он изображает. Но все равно придётся твой шедевр уничтожить. Может быть, у тебя есть ещё рисунки, в альбоме, например?

– Есть. Только зачем они вам? К астрономии это отношение не имеет, – буркнул он.

– А может, имеет, Аркадий, – я подошёл к парте, вытащил из-под учебника блокнот. – Разрешишь посмотреть?

Я полистал. Парень действительно рисовал неплохо, некоторые вещи ему удавались лучше, что-то хуже. В основном людей он отображал карикатурно, даже злобно. Лишь на одном рисунке я задержался особо. Не узнать было невозможно. Марина Валентайн. Пацан изобразил девушку в виде богини: стройная фигура, целомудренно укутанная полупрозрачной тканью, волосы собраны в греческую высокую причёску. Парень явно влюблён. И я разделял его мнение.

– Держи, – я вернул ему блокнот, пытаясь всеми силами сдержать желание вырвать картинку с Мариной себе на память. – Знаешь, Аркадий, если бы директор разрешил, я бы устроил твою персональную выставку. Рисуешь ты здорово. Жаль, что к астрономии у тебя не такое отношение, – я вернулся за стол, нашёл фамилию с именем Аркадий Сенцов в журнале, рядом с которой выстроился печальный ряд из трояков.

– Я люблю живую природу, а не мёртвые звезды ваши, – буркнул он.

– Почему же мёртвые? Звезды – живые, в них постоянно бурлит жизнь, они меняются. Взрываются, образуются вновь из звёздной пыли, кружатся в хороводах, расходятся. Прямо, как люди. Если бы не только рисовал меня с телескопом, а сам бы взглянул в него, увидел бы настоящую красоту, и как художник смог бы оценить это. Ладно, давайте перейдём к уроку, – я бросил взгляд в журнал. – Синицына, прошу к доске. Расскажи нам, о чем мы проходили на прошлом уроке.

С последней парты третьего ряда поднялась девушка, сразу поразившая меня своими роскошными формами, особенно бюстом, который как-то даже слишком соблазнительно распирал черное школьное платье. Круглое румяное лицо с ямочками, полные красные губы, глаза подведены, голубые тени на веках, выщипанные брови. И взгляд с поволокой, чуть прикрытые глаза.

– Мы проходили, – каким-то густым, как сметана, голосом, начала девушка. – Созвездия.

– Прекрасно. И что мы понимаем под этим понятием?

– Мы понимаем…

– Область неба, – не выдержав, я начал подсказывать.

– Область неба с границами, – выдохнула она, наконец, с облегчением. – Чтобы увидеть созвездие, нужно соединить главные звезды прямыми линиями.

– Мысленно соединить. Прекрасно. Дальше. Какие названия у созвездий ты знаешь?

– Ну, это Рыбы, Телец, Дева, Рак, Весы, Козерог, – быстро затараторила она.

– Да, это все зодиакальные созвездия. А какие ещё?

Девушка растерялась, захлопала глазами.

– Кто ещё какие созвездия назовёт? – Обратился я к классу.

Над несколькими партами поднялись руки.

– Так, ну назови ещё.

– Большая Медведица, Малая Медведица, Возничий, Кассиопея.

– Хорошо. Кто ещё сколько знает?

С парты в ближнем ряду у окна поднялся невысокий коротко стриженный парень с оттопыренными ушами, отдёрнул куртку. И спокойно начал перечислять:

– Сорок три созвездия северного полушария. Они все видны на территории СССР. Малая Медведица, Дракон, Цефей, Кассиопея, Жираф, Гончие псы… – он перечислил всё по алфавиту. – Сорок пять созвездий южного полушария: Октант, Хамелеон, Муха… Они не видны на нашей территории.

Даже я не помнил наизусть все названия, а этот парень воспроизвёл их с такой лёгкостью, что меня кольнула зависть.

– Молодец, садись пока. Ну что, Синицына, а что ты нам расскажешь о том, какой цвет имеют звезды?

– Ну, жёлтый, красный, зелёный

По классу пронёсся смешок, широкие улыбки на лицах, а я лишь покачал головой.

– Синицына, мы можем видеть звезды любого цвета, кроме зелёного. Голубые сверхгиганты, белые карлики, коричневые карлики. Но только не зелёные. Ладно, садись, – взял дневник, поставил тройку и размашистую подпись.

– Хорошо, иди к доске, – я кивнул парню, который только что с таким блеском перечислил созвездия.

Положил дневник на стол, встал рядом и начал с таким вдохновением рассказывать, что я заслушался.

– Для того, чтобы создать карту созвездий, нужно знать координаты звёзд. Но измерять относительно горизонта, хоть наглядно, но неудобно. Они меняются. Поэтому в астрономии приняли систему координат, которая вращается вместе со звёздным небом. Она называется экваториальной. Первая координата здесь угловое расстояние звезды от небесного экватора. Вторая координата называется прямым восхождением.

– Почему это лучше, чем горизонтальная система?

– Эта система координат задана двумя движениями Земли: вращением вокруг оси и обращением вокруг Солнца. Оба эти движения стабильны, поэтому координаты звёзд остаются неизменными.

– Сможешь нарисовать?

Парень кивнул, подошёл к доске, быстро нарисовал сферу, которую пересекала от верха до низу линия, внутри неё круг и угол, под которым видна звезда. Отряхнул руки и продолжил:

– Прямое восхождение обозначают буквой альфа и измеряют в часах, минутах и секундах. Это удобно, поскольку разность прямых восхождений двух звёзд сразу указывает, с какой разницей по звёздному времени они пересекут небесный меридиан.

– Молодец, Юра. Рассказал отлично. Я лишь добавлю немного. Экваториальная система служила астрономам триста лет. Но сейчас она уже не отвечает современным веяниям.

Лицо парня вытянулось, напрягся – он чего-то не знает?

– А как сейчас измеряют? – решился он спросить дрогнувшим голосом.

– Сейчас, Юра, измеряют координаты по квазарам.

Это было нечестно с моей стороны. Парень не мог знать о современных исследованиях двадцать первого века. Но мне очень хотелось об этом рассказать.

– Квазары? А это что такое?

– Квазар похож на звезду, но имеет сильное радиоизлучение и очень маленькие угловые размеры, – быстро ответил Юрий.

– Да, верно. Так называли эти объекты, когда нашли. На самом деле, это, грубо говоря, черные дыры, которые поглотили слишком много материи, и начали излучать её в виде яркого пучка света – джета. В центре нашей галактики есть такой квазар. Их можно рассматривать как почти неподвижные, плюс они излучают сильные радиоволны. Поэтому их называют маяками Вселенной, – начал я рассказывать, но тут же одёрнул себя, быстро добавив: – Но это выходит за рамки школьного курса. Если кто-то хочет узнать побольше об этом, милости просим на мой факультатив.

– Молодец, Юра, – я взял его дневник, поставил пять с плюсом. – Теперь давайте приступим к изучению следующей темы.

– Олег Николаевич, а можно я расскажу об этом? Ну, пожалуйста.

Я чуть склонился, чтобы парень не увидел моей хитрой улыбки.

– Хорошо. Только скажи, Юра, а какая к нам самая ближайшая звезда?

– Двойная звёздная система в созвездии Центавра, – отчеканил он.

Я лишь отрицательно покачал головой, уловка удалась:

– Нет.

Парень побледнел, лицо вытянулось, даже жаль его стало.

– Кто скажет, какая звезда ближайшая к Земле? Давай, – я указал на хрупкую темноволосую девушку, которая подняла руку.

– Наше Солнце – ближайшая к нам звезда, – затараторила она, бросив победный взгляд на Юру.

– Я думал ближайшая к Солнцу, – расстроенно протянул парень.

– Понятно. А скажи, сколько планет в Солнечной системе?

Повисло молчание, Юрка уже ощущал подвох в моих словах. Обвёл класс взглядом, в котором отразился неподдельный страх опозориться ещё раз.

– Девять, Олег Николаевич. Четыре газовых гиганта и пять каменистых планет, – промямли он неуверенно. – Меркурий, Марс, Земля…

Я опять отрицательно покачал головой. Но теперь не стал спрашивать класс. Здесь, в этой комнате, только я знал правильный ответ.

– Восемь, Юра. Плутон разжаловали в карликовые планеты. Не переживай, Юра. Это всё за пределами школьного курса. А ты знаешь отлично.

Глядя на расстроенное лицо парня, я ощутил себя подонком. Разыграл парня, используя запрещённые методы. И стыд залил душу. Не все методы хороши для рекламы любимого предмета.

Глава 5. Дуэль

Когда прозвенел звонок, все вскочили с мест, подхватив портфели, выбежали из класса. Но Юрка остался. Он медленно, с кислым видом, аккуратно укладывал в портфель учебник, тетради. И я не выдержал, подошёл к нему, присел напротив на край стола.

– Юра, ты извини меня.

Он поднял на меня глаза, во взгляде горело такое удивление, что я даже растерялся на миг.

– За что, Олег Николаевич? Это я сам маху дал. Забыл элементарные вещи.

– Про Солнце – бывает. Смотришь слишком далеко. А про количество планет в Солнечной системе и про квазары ты знать не мог. Это современные исследования, о которых только-только начали писать в научных журналах.

Это была неправда, но не мог же я сказать парню, что я прибыл из будущего, где все эти вещи уже стали официально признанными?

– А вы расскажете о них на факультативе?

– Конечно, Юра. Обязательно буду рассказывать. И знаешь, что я хотел попросить тебя. Подготовь доклад. О чём хочешь. О том, что тебя больше всего интересует. Будто бы это диплом или диссертация. Мне хочется, чтобы ты сам творчески дал какую-то идею новую. Пусть даже фантастическую. Но интересную.

– А если я опять в лужу сяду? – в голосе звучала такая горечь, что стыд стал жечь душу уже невыносимо.

– Не сядешь. Это я виноват, что подставил тебя. Прости.

– Хорошо, Олег Николаевич. Подготовлю.

Юрка явно повеселел, в глазах зажегся неподдельный азарт. Сунув пенал в портфель, он быстрым шагом вышел из класса, словно торопился совершить новые открытия.

А я с облегчением отошёл к столу, начал складывать свои заметки, ежедневник в портфель. Но едва заметный скрип заставил меня поднять глаза. На среднем ряду сидела Синицына и смотрела на меня каким-то странным отрешённым взором.

– Синицына, тебе что?

Она медленно поднялась, подплыла ближе и ошарашила:

– Олег Николаевич, я… я замуж выхожу.

– Да? А я тут при чём?

– Я хочу экзамены экстерном сдать, получить аттестат.

– А, вон оно что. А что такая срочность? Уезжаешь куда?

– Нет.

Залилась краской, отвела глаза. И я понял, в чем дело.

– И сколько уже месяцев? – поинтересовался я. – Твой жених знает?

– Конечно, знает, – девушка подняла на меня удивлённый взгляд.

– Он у тебя кто? Сможете вы ребёнка воспитывать?

– Студент. На третьем курсе учится. В МАИ.

– Да-а-а, – протянул я. – И как же вы будете на стипендию втроём жить?

– Родители помогут, – вздохнула она. – А вы считаете, надо было аборт сделать? – уже совсем серьёзно спросила.

– Катя, я не разбираюсь в этом. Знаю лишь, что в таком возрасте это может для тебя кончиться тем, что ты вообще детей иметь не сможешь.

– Да, мне тоже так сказали.

Хотел бы я объяснить будущей маме, что надо думать головой, а не одним местом, когда решаешься на близкие отношения. Но мои слова слишком сильно запоздали.

– Ладно, Катя. Ты что от меня хочешь? Астрономию тебе сдавать не нужно. Поставлю тебе за год тройку. Достаточно?

– Конечно. И по физике – тоже.

– Хорошо, поставлю. А если ты мне какую-нибудь тему подготовишь, как доклад. То может и четвёрку поставлю.

Улыбнулась счастливо, но явно мысли её унеслись далеко прочь. Ни о физике, ни об астрономии она не думала.

– Спасибо, Олег Николаевич, – подскочила ко мне, чмокнув в щеку.

Выбежала радостно из класса. А я лишь покачал головой. Расслабляться я уже не мог – меня ждал адский ужас – урок в 9-Б.

Третий этаж, дверь подозрительно полуоткрыта. Перед тем, как войти, внимательно огляделся. Не поставили ли эти бандиты на косяк ведро с водой или банку с клеем. И лишь потом быстро прошёл к своему столу. Выложил классный журнал, учебник, записную книжку.

– Вас не учили, когда входит учитель, что нужно встать?

Послушались нехотя, начали вставать. Девочки охотнее, чем парни. В среднем ряду на второй парте сидела Ксения Добровольская и выглядела ещё обворожительней, чем на фото. Первое, что привлекло внимание: глаза, огромные, глубокие, в которых можно утонуть, яркого голубого цвета, миндалевидные, с густыми ресницами. И взгляд умный, и одновременно притягательно загадочный, словно она скрывала что-то в глубине их. Роскошные густые волнистые волосы, схваченные сзади, выбивались непослушными прядями. Утончённые аристократичные черты лица, кожа с лёгким румянцем. И все настолько гармонично, правильно, что я залюбовался на миг.

Но тут же взгляд зацепил парня на «камчатке» – он развалился на задней парте у окна. Одет в отлично сшитый пиджак в ёлочку цвета электрик, с отливающими золотистым сплавом пуговицами, с вышитым над карманом золотой вязью гербом, будто форма какого-то элитного британского колледжа. Когда я приказал всем встать, ушлёпок лишь лениво забросил в рот горсть семечек, прощёлкал и выплюнул шелуху.

– Звонарёв, тебя это не касается?

– Не-а, – протянул он нагло, демонстративно бросил в рот горсть семечек.

Но настаивать я не стал. Обернувшись к доске, увидел, что она вся изрисована неприличными рисунками, исписана матерными словами. Под ней валялось несколько раздавленных кусков мела.

– Кто дежурный? Почему доску не вытерли? Где мел, тряпка?

– Сам протирай, – подал голос Звонарёв. – У нищих слуг нет, – коротко хохотнул.

Я достал записную книжку, пролистал, нашёл фамилию.

– Архипов! Принеси от технички мел и тряпку.

В третьем ряду поднялся парень, осторожно глянул назад, на Звонарёва, на роже которого возникла брезгливая ухмылка. Но потом всё-таки выскользнул из класса и вернулся минуты через две. Положил пару кусочков мела, и тряпкой размазал по доске мерзкие художества. И также осторожно ушёл на своё место. И я понял, что Звонарёв не только терроризирует учителей, он и весь класс держит в повиновении.

– Кто мне ответит, что мы проходили на прошлом уроке? – я уселся за стол, обвёл класс взглядом.

Никто не отвёл глаза, никто не спрятался под парту, в мнимых поисках упавшей ручки. Все просто смотрели, как стая волков – на зайца. Я бросил взгляд в журнал, и назвал фамилию:

– Бессонов, иди к доске и расскажи нам о теме прошлого урока.

Белобрысый длинный парень в синей водолазке и мятых брюках, отдалённо напоминающих джинсы, поднялся и медленно вышел к доске. Близко посаженные глаза с хитрым прищуром изучали меня.

– Я слушаю, Бессонов.

– А сам чего забыл? – опять подал голос Звонарёв. – Память отшибло? – он хохотнул ещё обиднее.

Но я опять не среагировал.

– Мы начали раздел про электро… – Бессонов запнулся, взглядом искал помощи класса.

– Электродинамику, – прошелестела чья-то подсказка.

– Да, Бессонов, раздел «Основы электродинамики», – подтвердил я. – И что это у нас такое? Чем определяется этот процесс? Взаимодействием каких частиц?

– Электрически заряженных, – услышав очередную подсказку, промямлил парень.

– Бессонов, я из тебя клещами буду каждое слово тянуть? Или ты все-таки что-нибудь расскажешь? Какое место занимает электромагнитное взаимодействие среди четырёх типов взаимодействий?

В ответ – тишина.

– Иди на место, если к следующему уроку не подготовишься, поставлю неуд.

Бессонов ухмыльнулся, схватив со стола дневник, плюхнулся обратно за парту.

– Эх, Бессонов, что ж тебе так физика-то не нравится? Самая важная наука в познании окружающего мира.

– Да на фиг она мне сдалась, – выпалил парень с презрительной гримасой. – Она мне в жизни не понадобится.

– Да? – я вышел из-за стола, подошёл ближе к парте, где сидел Бессонов, и сложил руки на груди. – А кем ты хочешь быть, Бессонов?

– Музыкантом, – парень откинулся на спинку стула и бросил на меня взгляд с вызовом.

– Понятно. И каким именно? Классической или рок-музыки?

Последнее слово произвело на пацана ошеломляющее впечатление. Он замер, глаза широко открылись. Не ожидал, что от такого «старика», как я, услышит запретное слово «рок-музыка».

– Рок-музыки, – как эхо повторил Бессонов.

– Прекрасно. И на чем ты играешь? На клавишных, ударных, гитаре?

Глаза парня стали, как два блюдца, вытянулся свечой, вперился в меня диким, непонимающим взглядом, словно боялся, что я провоцирую его.

– На гит..гитаре, – он уже начал заикаться.

– На электрогитаре? Это замечательно. И ты считаешь, что музыканту физика не нужна? Правильно? А вот, знаешь ли ты, что есть такой прекрасный гитарист, один из лучших в мире. Брайан Мэй, гитарист группы Queen. Он окончил факультет физики и математики престижного лондонского Имперского колледжа.

При этих словах Звонарёв вдруг замер, заморгал глазами и даже семечки перестал щёлкать.

– В юности Брайан сам сделал электрогитару, – продолжил я. – Сейчас её называют «Ред Спешил» или «Каминной», потому что он сделал её из куска старого камина. И так у него хорошо это получилось, что, даже став знаменитым музыкантом, который имеет огромные гонорары, он по-прежнему играет на ней.

Я подошёл к доске и начертил силуэт гитары Мэя, провёл линии струн, обрисовал колки.

– И вот всё это Мэй подключил к звукоснимателю «Бёрнс Три-Соник», и к усилителю, – я начертил прямоугольник, к которому провёл линию от гитары. – Ты, возможно, и не будешь делать тоже, что Брайан. Но ведь все инструменты, на которых вы играете в группе, нужно правильно подсоединить к усилителю, а его к электричеству. А тут надо знать напряжение, силу тока. А ты ничего не знаешь. Это может привести к очень печальным последствия. В декабре прошлого года погиб прекрасный бард, поэт Александр Галич. Он хотел подключить антенну к телевизору, и воткнул её в розетку вместо того, чтобы вставить в антенный вход. И его убило током. А если бы он знал хотя бы основы электротехники, то прожил бы долгую жизнь.

Бессонов совсем сник, нахмурился, положив руки на парту, сжимал и разжимал кулаки.

– Ладно, будем изучать следующую тему, – я отошёл к доске и написал крупно «Заряженные тела и электризация тел».

И тут же на мою спину обрушился град ударов. Я бросил взгляд вниз, и предсказуемо обнаружил на полу горсть «пулек» из согнутой под углом алюминиевой проволоки для стрельбы из рогатки.

– И кто стрелял? – поинтересовался я. – Кто этот трус, который стреляет в спину и прячется? Стреляй в лицо!

Все молчали, отводили глаза, лишь Звонарёв смотрел победоносно, и ухмылялся во весь рот. Хотя я сомневался, что стрелял он. Всё-таки достать с последней парты трудно. Скорее всего, он лишь руководил процессом.

– Вы ведь взрослые парни, – я отошёл к окну, сложил руки на груди. – Через пару лет пойдёте в армию, там вам дадут оружие. Винтовку, пистолет. И вы будете стрелять в спину вашему командиру? А если кто-то из вас станет командиром и получит пулю в спину от своих же? Как вам это? – я сделал паузу и приказал: – Оружие на стол. Обещаю, что никому замечание в дневник писать не буду. И родителей вызывать не буду. И жаловаться директору тоже. Вы должны сами за себя отвечать. Я жду.

– А ты сам-то служил в армии? – лениво бросил Звонарёв, выплёвывая шелуху на пол. – А то наболтал тут с три короба…

– Я служил, Звонарёв. Каждый мужчина должен отслужить в армии. Я служил в ВДВ. Тридцать прыжков с парашютом, – я подошёл к столу, вытащил портмоне, а из него взял завёрнутый в мягкую ткань значок – стилизованный парашют из сине-белой эмали «Парашютист-отличник», где солидно поблёскивал золотом самолёт и цифра «30» под ним. Продемонстрировал.

Глаза Звонарёва сузились, ноздри раздулись. Ему явно не нравилось, что я переигрываю его. Хотя я не считал так. Отморозок все равно втягивал меня в перепалку, а мне совсем не хотелось играть по его правилам. Мучительно обдумывал, как выкинуть его из класса. Как найти повод. Но пока сделать этого не мог.

Повисло молчание, я не торопил ребят. Пусть обдумают, не спеша, не торопясь. И всё-таки я одержал маленькую победу. Вначале встал один парень, положил свою рогатку на стол, потом другой. И я вздохнул облегчённо.

– Ксения? Что ты хочешь сказать? – девушка, смотря прямо мне в лицо, подняла руку.

Она с достоинством встала, вскинула голову, и голос её прозвучал ясно и чётко.

– Хочу ответить по теме прошлого урока.

Боковым зрением я увидел, что Звонарёв напрягся, наклонился вперёд, глаза злобно сузились. Что это с ним такое? Кто-то не подчинился его приказу?

– Хорошо, Ксения, давай.

Девушка вышла к доске, вздохнула и начала отвечать:

– Среди всех типов взаимодействий – гравитационных, электромагнитных, ядерных и слабых – именно электромагнитные занимают первое место. Электромагнитные силы позволяют нам видеть, потому что свет – одна из форм электромагнитного поля. Если бы прекратилось действие этих сил, то все наши тела распались бы. Все тела состоят из элементарных частиц. Большинство их них обладают массой и взаимодействуют друг с другом. Поэтому говорят, что частицы имеют электрический заряд. Это взаимодействие и называется электромагнитным.

Ксения поразила меня не только знаниями, но и какой-то особой артистичной манерой, с которой она произносила каждую фразу. И все остальные в классе слушали её с таким вниманием, которого я редко мог добиться. Даже Звонарёв выпрямился и не сводил взгляда с девушки.

Когда Ксения закончила, прикусив губу, ждала моей реакции, а я очарованный её выступлением, не мог сразу найти слова.

– Ксения, прекрасный ответ. А скажи, кроме протонов и электронов существуют ещё частицы, которые имеют дробный заряд? – и все-таки я не удержался от желания испытать девушку.

– Да, – спокойно ответила она. – Это кварк. Он имеет заряд в одну третью, или две трети. Из них состоят протоны и нейтроны. Все из чего состоит вещество – это кварки и электроны. Они имеют массу, цветовой заряд и спин.

– Ксения, к сожалению, я не могу поставить тебе больше пятёрки.

Отдал дневник с пятёркой и двумя плюсами и увидел, какой взгляд она послала мне, в нем было столько восхищения, что даже стало неловко. Эта чудесная, обворожительная улыбка, лучистый взгляд её огромных глаз предназначался мне, и я не ощущал, что достоин этого.

Когда девушка заняла своё место, я вдруг обратил внимание, как изменилась физиономия Звонарёва, он побагровел, глаза выкатились из орбит, я даже подумал, что ему плохо. Тяжело дыша, он сидел, напряженно выпрямившись. Сжав кулаки, пытаясь прожечь во мне дыру. И понять, что вызвало такую реакцию, я не мог.

– Хорошо. Тогда давайте перейдём к изучению новой темы, – я вернулся к доске, где успел написать лишь первую фразу: «Заряженные тела».

– Убью! – резкий крик Звонарёва и свист за спиной.

Рефлекторно я отклонился в сторону: в то место, где только что я стоял, ударился горшок с кактусом, разбился вдребезги, мелкие светло-коричневые черепки усыпали пол, выпавший комок земли с кактусом откатился в сторону. Я еле успел отдёрнуть ногу, чтобы иголки не воткнулись мне в ногу.

Я резко развернулся. Подонок стоял в проходе, прожигая меня злобным взглядом.

– Вон из класса, – скомандовал я. – Убирайся вон, Звонарёв!

– Да пошёл ты!

Это даже обрадовало. Теперь я мог сделать то, чего жаждал с самого начала. Почти в прыжке оказался рядом. Парень чуть наклонился вперёд, сжав кулаки, встал в боевую стойку. Но я быстро, чтобы подонок не опомнился, схватил его за руку, заломил, прижав рукой шею и выволок к двери. Открыв, выбросил парня наружу. Захлопнув дверь, повернул ручку.

Хлипкая дверь вздрогнула от жутких ударов. Звонарёв ломился, орал благим матом, бил ногами и руками, грозился меня убить. Но потом всё стихло. И я как ни в чем не бывало вернулся к доске. Обвёл взглядом притихших, напуганных учеников и спокойно сказал:

– Продолжим урок. Как нам известно, электромагнитные силы играют огромную роль, поскольку в состав всех тел входят электрически заряженные частицы…

Но не успел дойти до половины темы, показать самый известный опыт с электризацией тел от трения, как ручка двери дёрнулась. Потом кто-то постучал. Осторожно и негромко. Словно поскреблась собака, так что я понял, что это уже не Звонарёв.

На пороге стояла секретарь директора. Немолодая женщина, полноту, которую увеличивала расклешённая клетчатая юбка и блузка в горошек с воланами. Бледное круглое лицо с острым подбородком выражало плохо скрываемый ужас.

– Олег Николаевич, – зашептала она. – Арсений Валерьянович просил вас зайти.

– Я зайду после урока, – сказал я.

– Нет, пожалуйста, он просит зайти сейчас, – женщина уже почти умоляла. – Пожалуйста.

– Ладно. Сейчас приду.

Вернулся к столу и задумался.

– Ксения, пожалуйста, прочти следующую тему. Мне нужно отойти.

– Хорошо, Олег Николаевич, – её глаза вспыхнули такой радостью, что я вновь ощутил себя неловко.

Перед кабинетом директора находился предбанник со столом секретаря, на котором главным украшением служила массивная пишущая машинка «Ятрань», синяя эмаль уже кое-где облупилась. Напротив – почти всю стену занимала карта Советского Союза. У высокого окна – шкаф из тёмного полированного дерева с застеклёнными дверцами, отделанными золотистыми планками. На столике у окна – электрический самовар, но не такой простой как в учительской, а из золотистого сплава, на бордовой эмали прекрасно выполненная хохломская роспись из золотых и алых цветов, сверху фарфоровый заварной чайник, расписанный под гжель, рядом на деревянной подставке изящные фарфоровые чашечки, и несколько стаканов в потемневших от времени серебристых подстаканниках.

Рядом со столом у стены стеллаж с синими и бордовыми папками, аккуратные стопки журналов, брошюр, подшивки газет.

В сам кабинет вела высокая дверь из такого же резного тёмного дерева. Я рывком открыл её, стараясь унять разбушевавшееся сердце. Когда вошёл в нос ударил специфический запах старого дерева, бумаги, типографской краски, полиэтилена, и едва заметный аромат зелени и цветов.

Всю стену занимало огромное панорамное окно, которое выходило на двор, засаженный голыми деревьями, кустами. Непременный ковёр с коротким ворсом с геометрическом рисунком, нарушавший казённый вид.

Напротив входа – длинный массивный стол из тёмного резного дерева, покрытый зелёным сукном. Сбоку высилась архаичная настольная лампа с серым металлическим конусом. Обязательный символ – гипсовый бюст Ленина. Высокий хрустальный графин на подносе, обычный гранённый стакан рядом.

Над столом несколько портретов – два рядом – Брежнева и Ленина: генсек в парадном пиджаке с четырьмя звёздами и шестью орденами Ленина, будто снисходительно поглядывал на портрет рядом. Основатель советского государства без наград выглядел гораздо скромнее. Ниже портреты классиков литературы – Горького и Маяковского.

За спиной директора во всю стену торчал высоченный, до потолка, шкаф из того же тёмного полированного дерева, сквозь стеклянные дверцы проглядывали папки, фолианты с тиснёнными золотом корешками.

В углу – красиво оформленный красный уголок. Красный флаг, на стене – текст гимна, Устав школы, плакат с текстом нескольких статей из Конституции, принятой в прошлом году. И мозаика из многочисленных почётных грамот в рамках. Остальную часть стены занимала карта Советского Союза.

Сам директор, высокий, чуть сутулый мужчина, с благообразной сединой, резко очерченным профилем с крючковатым носом, из-за которого он смахивал на ястреба, стоял, повернувшись к окну, прижимая к щеке руку. Когда я вошёл, он обернулся и на его лице я заметил невероятно печальную мину. И решил, что меня уже ждёт увольнение. Но ощутил скорее облегчение, чем страх.

– Садитесь, Олег Николаевич, – без приветствия, но довольно мягко сказал директор.

Со скрипом отодвинув одно из кресел, я присел, положив руки на стол, вопросительно взглянул на хозяина.

Вздохнув, тот тоже расположился в кресле, помолчал и, наконец, и быстро-быстро проговорил:

– Олег Николаевич, вы не должны были выгонять Звонарёва с урока. Вы же знаете, что он сын… нашего… покровителя. Мы многим обязаны Арнольду Тихоновичу. Я понимаю, что Михаил ведёт себя вызывающе, но надо относиться к этому с пониманием.

– Арсений Валерьянович, я выгнал Звонарёва из класса, потому что он швырнул в меня горшком с кактусом. Я могу после этого написать заявление в милицию о покушении на убийство. Если бы этот горшок попал бы мне в голову…

Глаза директора расширились, он заморгал, брови взлетели.

– Ну что вы, Олег Николаевич, – забормотал он испуганно. – Мы уладим это дело… – директор ослабил узел галстука, налил себе из графина воды в стакан. Залпом выпил.

– И, кроме того, он хамил, оскорблял меня, мусорил в классе, семечки грыз, – продолжил я спокойно.

О том, что под руководством Звонарёва мне стреляли в спину из рогаток, я рассказывать не стал. Обещал ребятам.

Директор бездумно взял одну из книг, лежащих на столе, полистал, отложил в сторону. Потом в каком-то раздражении вскочил с кресла и отошёл к окну. А я терпеливо ждал решения руководителя.

Вздохнув, директор вернулся в кресло и поджав губы, задумался.

– Я уволен? Мне вещи собирать? – не выдержал я.

– Нет-нет, Олег Николаевич, – директор махнул рукой. – Вы – хороший учитель-методист. Но, наверно, мы напрасно дали вам этот класс. У вас мало опыта.

– Я справлюсь. Ребята там хорошие, найду контакт. Звонарёва надо удалить из школы. Надо убедить его отца, что парень должен учиться в спецшколе. А не в нашей. Объяснить, что здесь нет нужной подготовки и так далее.

– Мы не можем этого сделать, – директор обречённо вздохнул, словно всхлипнул. – Это решение самого Михаила. Он хочет учиться здесь. И я ничего поделать не могу. Придётся терпеть.

Глава 6. Обман

Когда я вышел от директора, уже прозвенел звонок на вторую большую перемену. Вернувшись в класс, я нашёл его совершенно пустым. И такой же вакуум обнаружился на столе: ни учебника, ни моей записной книжки, ручки. И самое главное – классного журнала! Но, когда я, с колотящимся в горле сердцем вернулся в учительскую, обнаружил его стоящим на деревянной подставке. И вздохнул с облегчением. Как я, балда, мог оставить его в классе?! Но полистав, решил, что никто никаких исправлений не вносил. А все мои причиндалы я заметил аккуратно сложенными на моем столе.

– Ваша Добровольская принесла, – ко мне подошёл Владлен Тимофеевич. – Пойдёмте пообедаем, – предложил он.

Мы спустились вместе, пошли по коридору, мимо раздевалок, и я заметил, как между пальто и куртками шныряют пацаны. А внизу на полу уже валяется одежда, сорванная с вешалки. Увидев нас, хулиганы спрятались, затаились, но я все равно подошёл ближе и шуганул их. Они прыснули в стороны, разбежались, как тараканы.

– Вот, шпана, – проворчал я. – Как с ними бороться? Тащат все из карманов, обрывают вешалки у пальто. Как им внушить хоть какие-то духовные ценности?

– Да никак, Олег, ну что ты прямо, как пламенный комсомолец 20-х годов рассуждаешь? Пусть делают, что хотят. Этим должны заниматься их классные руководители, не мы.

Меня покоробил этот переход на «ты», панибратское обращение, но я подумал, что скорее всего мы приятели.

– Я слышал, ты Звонарёва выгнал из класса? – продолжил Владлен. – Ну, ты, конечно, силен. Никто на такое не решался.

– Этот подонок кинул в меня кактусом. И очень жаждал подраться со мной. Я должен был это терпеть?

– Кактусом? – мой собеседник растянул губы в обидной ухмылке. – Чем же ты этого архаровца довёл?

– Я довёл? – я остановился, бросил раздражённый взгляд на собеседника. – Зачем мне его доводить? Он матом меня крыл, издевался, семечки грыз. А я терпел.

Мы уже дошли до лестницы, которая вела в столовую. И Владлен, похлопал меня ободряюще по плечу:

– Не заводись, это вредно для пищеварения.

Мы поднялись на второй этаж, из открытой двери несло запахами обычного советского общепита. Но мы не остановились, а прошли дальше. На третьем этаже обнаружилась дверь, и когда я толкнул её и сделал шаг внутрь, в ноздри буквально ворвалась смесь из запахов борща, котлет, свежесваренного кофе, но все перекрывал аромат свежей сдобы, булочек, так, что рот свело болью от набежавшей слюны, желудок подвело от голода. Я вспомнил, что не смог толком позавтракать, а бутерброды, которые сделала жена, так и остались лежать в портфеле. Я забыл о них.

После шума, топота ног, выкриков сотен учеников поразила тишина, прерываемая лишь звоном посуды с кухни, едва заметным шипеньем плиты, и стучащей в окно ветки слишком разросшегося дерева. Столовая для преподавателей оказалась значительно меньше, чем для школьников. Здесь стояло всего полдюжины квадратных столиков, застеленных клеёнкой в мелкий цветочек. У окна я заметил англичанку и немку, которые мило щебетали о чем-то своём. Вместо линии раздачи – деревянная рамка квадратного окошка, по бокам которого стояло две стойки с горой грязных подносов и стопкой чистых. На стене рядом с окошком раздачи я увидел напечатанное на машинке меню и поразился разнообразию и символическим ценам.

– Олег Николаевич, – мило улыбнулась раздатчица, круглолицая розовощёкая девушка в белой косынке, из которой выбивались пряди ярко-рыжих волос. – Что будете кушать?

– А что есть?

– Всё есть, – её улыбка стала ещё очаровательней. – Для вас всё, что пожелаете.

Как зовут девушку я не знал, или не помнил. Но меня спас Владлен.

– Лилечка, дорогая, пока Олег Николаевич выбирает, мне, пожалуйста, вермишелевый супчик, котлетки с гречкой, кофе и два пирожка с капустой.

Девушка быстро отошла и выставила всё, что просил Владлен на окошко, что тут же перекочевало на его поднос.

– Тридцать семь копеек, – озвучила Лиля сумму.

Владлен вытащил маленький кошелёк из кармана брюк, отсчитал мелочь и положил на металлическую тарелочку.

– Я займу столик, приходи, – и, подхватив поднос, ушёл.

– Лиля, а мне хочется борщ, гуляш с пюре и горошком, два стакана компота, и пару булочек. Они так пахнут потрясающе.

Девушка смутилась, на щёчках возникли милые ямочки.

– Мы только что испекли, – очаровательно улыбнулась она. – Вам половинку борща или полную порцию?

– Полную. И хлеба. Пару кусочков.

Когда девушка все это выставила на подоконник окошка, я переставил все на поднос и поднял вопросительно взгляд на девушку.

– Вам сметанки добавить в борщ, Олег Николаевич?

– Да, конечно.

Лиля щедро зачерпнула сметану и горкой выложила в борщ рубинового цвета, в котором плавал большущий кусок мяса. И долила подливы на кусочки гуляша, которые сногсшибательно пахли.

– Пятьдесят шесть копеек.

Я вытащил портмоне, начал раскрывать отделения и тут же поймал себя на мысли, если бы окружающие поняли, что ищу, то решили, что я – полный кретин. Хотел расплатиться карточкой.

– Олег Николаевич, не мучайтесь. Потом занесёте, – улыбнулась девушка.

– Да нет, Лиля, – я опустил голову, чтобы она не видела, как запылали у меня щеки. – Вот возьмите, сдачи не надо, – положил на металлическую тарелку рубль, собравшись уходить.

– Вы что? – тонкие ниточки выщипанных бровей у раздатчицы взлетели вверх в сильном удивлении. – Возьмите сдачу, – она выложила на тарелочку мелочь, которую я сгрёб, не пересчитывая.

– Спасибо, Лилечка, – я постарался унять дрожь в пальцах, сгорая от стыда.

Подхватив поднос с тарелками и стаканами, направился к уплетающему еду Владлену.

– Ну чего ты так долго? – пробурчал он с набитым ртом. – Я уже заканчиваю. Мне бежать надо.

– Куда бежать? – не понял я, составляя тарелки с подноса. – Звонок ещё не скоро.

– А, у меня сейчас важная встреча, – он хитро прищурился. – Ты не представляешь, Олег, какую я даму подцепил. Фея, мечта, королева Шантеклера.

– А что ты с ней сейчас что ли будешь встречаться, а не вечером?

– Вечером меня ждёт супружница. А я специально попросил сделать мне два «окна» подряд, чтобы наслаждаться встречами с прелестницами.

Я положил ложку борща в рот, закусил булочкой и ощутил себя впервые невероятно счастливым. Такого борща я давно уже не ел. А пышные булочки с корицей просто таяли в рту.

– И сколько прелестнице лет? – поинтересовался я.

– Двадцать пять. Ну это она так сказала. Хотя, думаю, что меньше.

Владлену на вид я бы дал лет сорок с хвостиком, в принципе, ещё совсем не старый мужчина. Но крутить любовь с девушкой на двадцать лет моложе мог позволить себе только богатый человек. И Владлен, похоже, заметил моё сомнение.

– Да, непросто было мне её обворожить. Это тебе, Олег, легко с твоей-то внешностью, бархатным баритоном. Бабы так просто вешаются. А мне вот нужно бааальшие усилия приложить. Духи от Диора, ювелирка, ажурные колготки. У-у-у, когда я достал ей тушь «Луи-Филипп» она сдалась.

Я вспомнил оскорбления жены в адрес моей «смазливой рожи» и непроизвольно скривился.

– А чего ты такой кислый? Что, разве я не прав? Сколько на твоей счету побед, а, коллега? А какие очаровашки вокруг тебя крутятся. Одна Добровольская чего стоит. И это при том, что рядом с ней вьётся такой завидный жених. Сынок партийной шишки.

Я в изумлении уставился на него, на миг потеряв дар речи.

– Я не понял, при чем Добровольская? И что за партийная шишка?

Владлен похотливо ухмыльнулся:

– Ну, ёлки, ты что не знаешь, что она влюблена в тебя?

– Пусть так. Я не кручу романы с ученицами. А кто это рядом вьётся?

– Олег, ты что вообще? – Владлен, бросив уминать котлету, изумлённо уставился на меня. – Ты что не знаешь, что Звонарёв втюрился в Ксению ещё в седьмом классе?

Вот она разгадка странного поведения этого отморозка. Он ревнует ко мне. Это объясняло всё. Именно поэтому он остался в нашей провинциальной школе, а не перешёл в спецшколу.

– Все-таки вы учёные, астрономы, физики, – продолжил Владлен снисходительно, – Можете быть гениями в науке, но в бытовом плане – полные профаны. Ты подумай, что ты сделал такое, что Звонарёв в такую ярость пришёл? Небось флиртовал с Ксенией. Он и взбесился.

– Она вызвалась отвечать у доски, я ей поставил пять. Всё! Всё, Владлен, больше ничего.

– Этого достаточно, – он вновь увлёкся едой, кусочком пирожка собирая подливу на тарелке.

– Слушай, я почти на двадцать лет старше Ксении. Зачем ей такой старик, как я?!

– Старик? Юной деве нужен взрослый опытный мужчина, чтобы научил её многому.

Циничные высказывания женатого учителя покоробили меня. Я понимал, что все разговоры о целомудренности и чистоте советского человека – блеф и вранье, но слова этого интеллигента резали слух.

– Да, понимаю, понимаю, тебе нужны такие, как Марина.

Я вздрогнул и отвёл взгляд: мимо прошла француженка, в полном одиночестве, грациозно, чуть покачивая бёдрами, она несла поднос с парой тарелок. И поймал себя на мысли, что любуюсь стройными ножками девушки, с рельефной линией икр.

– У меня с Мариной ничего не было, – отчеканил я.

– Ну, не было – значит, не было, – он хмыкнул, явно не поверив в мои слова, положил себе в рот кусочек котлеты, щедро смоченный бордовой подливой. – Да, кстати! – он будто что-то вспомнил. – Не нужно тебе это?

Он вытащил из кармана и незаметно положил передо мной сложенные полупрозрачные квадратики, в которых я узнал презервативы.

– Зачем они мне? Я женат.

– Мы все женаты, но каждый, кто женат, всегда мечтает хотя бы пару часов побыть холостяком, – назидательно поднял палец, произнося эту банальную сентенцию. – Вот для этого нужные такие штучки. Мне Пашка из Финляндии привозит партии. Они там стоят копейки. А у нас разлетаются вмиг. По рублю за штуку. Но тебе могу дешевле уступить.

Я почему-то вспомнил Синицыну, до которой достижения в области средств предохранения от нежелательной беременности так и не дошли. И тут же эту мысль заслонила другая – эти «штучки» свободно лежали в любом современном магазине.

– Не надо. Спасибо.

– А, ну да, тебе же Люда может достать.

– Люда? Ты смеёшься, Владлен? Она бы мне всю физиономию расцарапала, если бы я такое попросил.

– Вы же уже сколько вместе, а детей-то у вас нет?

– Нет. Людка говорит, что это я виноват.

– Да? А ты сам-то хочешь детей?

– Владлен, хочу, чёрт подери. Хочу! Но не получается.

– Понятно. А у меня вот получилось. Двое обормотов. Ладно, я побежал.

Владлен сгрёб грязную посуду на поднос, отнёс к стойке у окошка раздачи и вышел. А я, проводив его спину, даже вздохнул с облегчением. Больше всего мне хотелось теперь найти повод, чтобы подойти к Марине, которая смаковала чашечку кофе, элегантно отставив мизинец, и писала что-то в ежедневник.

– Олег Николаевич! – я вздрогнул от возгласа, который так внезапно прервал мои мечтательные раздумья. – У нас ЧП.

Рядом я обнаружил второго завуча Таисию Геннадьевну (насколько я запомнил её имя на доске почёта), худенькую женщину неопределённого возраста в старомодном платье мышиного цвета. Вытянутое лицо с выступающим узким подбородком, выражало смятение, переходящее в ужас.

– Школа горит? – поинтересовался я, привстав, отодвинул стул, чтобы женщина села.

Она присела на краешек и слабо улыбнулась.

– Если бы. Хуже. Наш физрук заболел.

– Ага. И насколько сильно? – я понял, что физрук опять в запое.

– До урока вряд ли выздоровеет. Олег Николаевич, помогите.

– Что вместо урока физкультуры провести урок физики? И какой класс? Они физику-то учат уже?

– Нет, – она замахала головой. – Провести надо урок именно физкультуры. Класс шестой.

– Таисия Геннадьевна, я вообще-то физике учу. Она, конечно, звучит похоже, но все-таки это разные дисциплины.

– Но вы же спортсмен, десантник, вы сможете, мы уверены.

– Десантником я был тринадцать лет назад. И у меня нет никаких навыков проводить подобный урок. И формы нет, и обуви.

– Мы вам всё обеспечим. И форму, и обувь.

Я брезгливо поморщился, терпеть не могу одевать кем-то ношеную одежду, а тем более обувь.

– Хорошо, съезжу домой, захвачу форму и проведу урок.

– Что вы, Олег Николаевич, – она замахала в отчаянье руками. – Это же два часа. Вы не успеете.

– Успею. Я на мотоцикле подскочу минут за пятнадцать туда и обратно. А чего такая необходимость-то? Ну отмените урок, пусть ребята отдохнут.

– Никак нельзя, – она перешла на шёпот: – В школе комиссия из горкома, могут нагрянуть на любой урок. А тем более физкультуры. Сейчас идёт отбор для Олимпиады, ну вы понимаете.

Каким образом, дети из шестого класса могли участвовать в Олимпиаде, которая должна состояться через два года, я не понял, но переспрашивать не стал.

– Хорошо. Я поехал.

Собрав недоеденный обед, я оставил поднос с посудой на стойке, и быстро сбежал по лестнице вниз. Схватив с вешалки куртку, на ходу надевая и застёгивая её, выскочил во двор. Запрыгнул в седло. На холодную мотоцикл заводиться отказался. Пришлось подождать, когда топливная смесь нагреется, и раз пять нажал стартер. Наконец, мотор ожил, я выжал сцепление, добавил газа, ожила панель, обороты взлетели. Под оглушительный рёв движка я выскочил на улицу и помчался домой.

Напротив нашего подъезда обнаружил «волгу» элегантного серо-голубого цвета с московскими номерами. Странно, какой-то важный чин приехал к кому-то в гости? – обдумывал я эту мысль на ходу, взбегая на шестой этаж. Отдышавшись, вытащил ключ, сунул в замок, но повернуть не смог. В душу хлынула тревога, сжалось что-то внутри. Первая мысль – любимая жёнушка сменила замки. Вторая – кто-то есть дома и повернул собачку английского замка, чтобы нельзя было открыть снаружи. Я решил попытать счастья – пару раз нажал на кнопку звонка. Тишина. С силой нажал кнопку вновь и держал долго.

И тут послышался звук открываемой замка. На пороге стояла жена, запахнувшись в длинный халат, больше смахивающий на пеньюар.

– Ты же говорил, что вернёшься в девять? – с досадой выпалила она.

– Мне нужна спортивная форма, – я отстранил её и хотел пройти в большую комнату, к шкафу.

Но она перекрыла мне дорогу:

– Я сама принесу, – глаза у неё бегали.

– Ты не одна? – скривился я.

Резко отодвинув её, я распахнул настежь дверь в большую комнату. Вначале взгляд упёрся в наспех застеленную кровать, а затем в мужика перед включённым телевизором, над спинкой кресла виднелась его абсолютно лысая голова. На экране парни в расшитых в русском стиле рубахах что-то наяривали на балалайках, но всё шло без звука. Наш телевизор часто барахлил, чтобы появился звук, по ящику надо было пару раз ударить, но гость об этом не знал.

Услышав шум, мужчина медленно, степенно привстал, взглянул на меня так, словно это я был гостем, а он – хозяином. Он успел одеться, стоял в серой футболке и потёртых джинсах, явно дорогих и фирменных. Высокий, широкоплечий, абсолютно лысый, с уже обозначившимся животом. Около пятидесяти или чуть меньше. И все лицо в складках, как у шарпея. Взгляд снисходительный, сверху вниз. Хитрый прищур.

– Познакомьтесь, – Людка тоже вошла следом. – Это мой муж Олег Николаевич, а это – Борис Семёнович Костров.

– Очень приятно, – мужик протянул мне руку. – Борис Семёнович, товаровед ГУМа.

Последнюю фразу он подчеркнул, сделал акцент, чтобы, видимо, меня проняло, что это не обычная измена. А измена для создания полезных связей.

– Мне тоже должно быть приятно? Или только моей жене?

Мужчина криво усмехнулся, но никакого испуга или растерянности на его роже я не заметил. Разумеется, бить его я бы не стал. И вовсе не потому, что он крупнее и выше меня. Времени не хватало.

– Вот, – жена сунула мне сложенный югославский спортивный костюм, и меня кольнула досада, что купить такой в магазине я бы не смог.

Я выхватил у неё пакет, вернувшись в прихожую, пошуровал во встроенном шкафу и вытащил кроссовки со значком пумы в прыжке. Сунул в сумку вместе с костюмом, и, не прощаясь, выскочил за дверь, захлопнул.

Закинув сумку на заднее сиденье, я вскочил в седло и тут же захотелось развернуться, разогнаться и вмазаться в эту элегантную машину. Но я пожалел свой мотоцикл. Вместо этого, я понёсся назад в школу. Стараясь выбросить из головы мысли о том, чем моя жена занималась с лысым товароведом.

В раздевалку я буквально ворвался, сбросил сумку и начал переодеваться, забыв закрыть дверь.

– О, Олег Николаевич! Вы просто метеор, – голос Таисии Геннадьевны заставил меня вздрогнуть, и покраснеть.

Её совершенно не смутило, что я полуголый, успел надеть лишь спортивные бриджи. Мысли завуча витали где-то совсем далеко. Так что я не стал её упрекать, что она ворвалась без разрешения в мужскую раздевалку. Видимо, для неё я не олицетворял мужчину, а лишь преподавателя, который не имел пола.

Когда оделся, завуч подала мне классный журнал в темно-бордовой пухлой обложке, от которой пахло настоящей кожей, что удивило меня, почему у какого-то класса такая роскошь?

Внутри спортивный зал выглядел точно также, как я помнил. Просторное помещение с высоким потолком, деревянный, выкрашенный ярко-жёлтой краской пол. Прямоугольные окна у самого потолка. Шведская стенка, канаты, свисающие с потолка, баскетбольные кольца. И ядрёный запах древесины, мастики для пола, пыли и пота тысяч учеников.

Сами ребята уже ждали меня, выстроившись в шеренгу по росту и тут я понял, что Таисия обманула меня. Передо мной стояли не тринадцатилетние пацаны, а взрослые парни с идеальной осанкой, хорошо развитыми мускулами, в одинаковых белых футболках и спортивных бриджах. Девушек оказалось меньше, хотя я знал, что во всех классах их должно быть больше, чем ребят. Но девушки, все как на подбор длинноногие, закрытые купальники обтягивали хорошо натренированные сильные тела с минимум груди. Скорее всего, собрали со всей школы спортсменов, которые занимались в секциях.

Я открыл журнал на закладке и тут же обнаружил там записку, написанную чётким, каллиграфическим почерком: «Олег Николаевич! Проведите урок по этому плану» и дальше шло по пунктам, что нужно сделать.

Ничего не оставалось, как послушаться. Оглядев всех строгим взором, я произнёс:

– Здравствуйте, товарищи! Дежурный, рапорт!

Из шеренги сделал шаг вперёд парень, плотный, широкоплечий, бицепсам позавидовал бы взрослый борец или боксёр, футболка обтягивала рельефный мощный торс.

– Девятый «А» класс на урок физкультуры построен, – пробасил он уже вполне взрослым голосом. – Присутствует девятнадцать человек, отсутствует один. Дежурный Самарин!

Я не очень хорошо знал учеников параллельного 9-го класса, но то, что передо мной выстроились ученики вовсе не из него, прекрасно видел. На ногах у пацанов – бело-сине-красные кроссовки, не «адидас» и не «пума», но явно импортные, видимо, производства Чехословакии. Сбоку надпись Botas с тремя золотистыми звёздочками. У девочек – белые чешки, завязанные лентами.

– Тема сегодняшнего урока, – прочитал я в записке. – Опорный прыжок через гимнастического «козла» для ребят. Упражнения на бревне для девочек. Вторая часть: баскетбол.

Краем глаза я заметил, как в зал вошла целая делегация: директор, оба завуча и ещё двое: невысокий мужчина в отлично сидевшем тёмно-сером костюме со значком из красной эмали на лацкане, который я не мог разглядеть. Второй выбивался из общей кампании – высокий парень с бородой, разлохмаченные слишком длинные волосы, светлый костюм в ёлочку. На груди висел фотоаппарат с длинным телевиком, отделанный светло-бежевым пластиком – топовая оптика фирмы «Canon» – недостижимая мечта советского человека.

Стараясь не обращать внимание на комиссию, я скомандовал:

– Пять кругов по залу! Дистанцию соблюдаем!

Ребята развернулись и побежали очень слаженно, стройно. Девочки не отставали, но их движения поражали грациозностью и отточенными движениями.

Парень с фотоаппаратом выдвинулся вперёд, присев на одно колено, начал щелкать без вспышки. Я заметил, что в зале включили все лампы, так что яркий свет болезненно резал глаза. Фотокор то подходил ближе к бегущим, то направлял широкий раструб телевика прямо на меня. Это нервировало и раздражало. Но я не подавал вида.

– Смена бега. Бежим приставным шагом! Левым боком! Теперь правым! Спиной! Шире шаг. Дыхание не сбиваем.

Ребята послушно выполняли все мои указания, это стало походить на хорошо отрепетированный спектакль. Для главного зрителя в сером костюме.

И тут я обнаружил, что Таисия обманула меня дважды. В проёме двери показался наш физрук – пухлый дядька лет пятидесяти с хвостиком. Абсолютно трезвый, но одетый в обычный костюм. Он понаблюдал пару минут за шоу, полные губы растянула улыбка. Но тут же развернулся и исчез.

Эта цепь обманов, вранья вывела меня из состояния равновесия. Захотелось все бросить к чёртовой матери, развернутся и уйти.