Читать онлайн Последнее слово

Katy Birchall. The Last Word

© 2023 by Katy Birchall. All rights reserved.

© Радчук Е., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2024

Бену

Пролог

Вопрос всплывает в конце вечера, когда мы передаем друг другу большую коробку шоколадных конфет, а Мими разливает по бокалам вино, чтобы в ее холодильнике не осталось недопитых бутылок. Неделя была долгой и утомительной, поэтому Мими позвала несколько человек из офиса поужинать и выпить у нее в пятницу, что оказалось абсолютно необходимо всем.

– Вот вам забавная вещь для размышления, – заявляет Доминик. – Поможет нам лучше узнать друг друга, как мне кажется.

Мими улыбается и садится на свое место во главе стола.

– Интригующе.

– У меня есть кузина. Ей тридцать один, она работает в модном журнале и обожает свое дело, но ее парню предложили работу мечты в Нью-Йорке. Итак, вопрос: ей стоит остаться в Лондоне, на работе, которую она так старалась получить, но рискнуть перейти с мужчиной мечты в отношения на расстоянии или же уволиться и рискнуть остаться безработной по ту сторону океана, но сделать выбор в пользу любви? – спрашивает Доминик с приподнятой бровью, вращая вино в бокале. – Что думаете? Остаться или бросить все?

– Хм-м-м… – Ракхи складывает руки на груди. – А она считает, что этот парень – Тот Самый?

– Она в этом уверена. – Доминик кивает.

– Ну, тогда все просто, – говорит Мими, пожимая плечами. – Ей нужно переезжать в Нью-Йорк.

– Можно было догадаться, что ты ответишь именно так, – ухмыляется ей Доминик. – Ты всегда была романтиком.

– Я соглашусь с Мими, – добавляет Эми. – Лучше сделать выбор в пользу любви. Она еще и в Нью-Йорк переедет! Элементарно.

– Я не уверена, суд присяжных еще не вынес решение, – заявляет Ракхи, подняв руки. – Мне нужно больше времени на размышления. Везде есть свои плюсы и минусы.

Доминик смеется.

– Ладно, дадим тебе еще времени. – Затем он переводит взгляд на меня. – Харпер?

Я делаю глоток вина, будто раздумываю, но на деле я знала свой ответ еще до того, как Доминик закончил формулировать вопрос.

– Я бы осталась, – говорю я в подтверждение своих мыслей. – Она много работала ради своей карьеры. Зачем рисковать всем этим из-за…

Я делаю паузу и пожимаю плечами.

– Любви? – заканчивает за меня Мими.

– Именно, – киваю я.

– Еще один ответ, который все мы могли предугадать. – Доминик вздыхает, одаривая меня понимающей улыбкой, и мелодраматично продолжает: – Ты слишком хороша в своей работе, чтобы ставить на первое место такой пустяк, как любовь.

Я поднимаю бокал.

– Так и есть.

– О, а я бы не была так уверена, – говорит Мими. – Я думаю, ты изменишь свое мнение, если встретишь нужного человека. Стоит Харпер влюбиться по уши, и она проявит себя самым настоящим тайным романтиком. Если хотите знать мое мнение, такой человек где-то есть. Харпер просто нужно дать ему шанс.

Я смеюсь и качаю головой.

Я знаю, что Мими неправа, но не возражаю.

Потому что тогда мне пришлось бы объяснять, почему я так считаю.

Пришлось бы рассказывать, что однажды я уже дала кое-кому шанс. Кое-кому, кто абсолютно свел меня с ума, с кем у меня был бурный, головокружительный роман, из тех, о которых пишут книги, снимают кино и поют песни. Этот кое-кто действительно знал и понимал меня, и с ним я чувствовала себя так, словно я – та самая, кто нужен ему для счастья.

Все происходило, как и должно, как мне рассказывали: я терялась в его глазах, когда он смотрел на меня; я постоянно думала о нем, когда должна была заниматься другими вещами. Как только я отдалась ему, я почувствовала себя полностью опьяненной. Меня захватили причудливые мечты о том, как будут развиваться наши отношения, о совместном будущем.

Когда я была с ним, остальной мир попросту меркнул.

Мими этого не знает, но я уже встретила того самого человека, того, кто показал мне, что значит влюбиться по уши.

Но я усвоила урок.

Так что, хоть я и не скажу этого вслух, Мими ошибается: мои приоритеты уже не изменятся. С тех пор работа всегда была, есть и будет на первом месте. Никто не сможет переубедить меня, в этом я уверена.

Любовь больше не возьмет надо мной верх.

Глава первая

– Если что, я вам ничего не говорила.

Я подпрыгиваю от шепота, раздавшегося прямо у меня за спиной, оборачиваюсь и вижу женщину лет двадцати пяти, одетую в черное облегающее платье. На ногах у нее туфли на высоком каблуке, а в руке полупустой фужер с шампанским.

– Простите, – говорю я. – Это вы мне?

Она кивает и осматривается, чтобы убедиться, что мы на подъездной дорожке одни. В здании в нескольких ярдах от нас грохочет вечеринка. Было нелегко забрать свою куртку у гардеробщика, недовольного тем, что его оторвали от разглядывания звезд. У группы «Дарк Лайтс», удостоенной «Меркьюри Прайз»[1], вышел долгожданный альбом, и в честь этого здесь собралось прилично знаменитостей.

Я пристально рассматриваю лицо этой женщины – сильно подведенные карие глаза, идеально очерченные брови, безупречная кожа, тонкие черты и острый подбородок – в попытке понять, к какой категории знаменитостей она относится. Она безумно красивая, высокая и стройная, поэтому вполне могла бы сойти за модель или актрису, но при этом она настолько стильная и ухоженная, что в теории может работать в индустрии моды, мейкапа или причесок.

Предполагаю, что она может быть и журналисткой, как я, – хотя, если судить по ее образу, она должна работать в одном из тех топовых глянцевых журналов, которые предоставляют тебе целый шкаф модной одежды, и уж точно не писать для журнального приложения к национальной газете.

– В общем, если что, я вам ничего не говорила, – тихо повторяет она, – но Одри Эббот согласилась на главную роль в новой пьесе. Репетиции вот-вот начнутся.

– Что?

– Режиссером-постановщиком будет Габриэль Рид, – продолжает женщина.

– Та, которая в прошлом году поставила «Трамвай „Желание“»[2] в «Олд Вике»[3]?

– Она самая. Она хотела отдать роль Одри с той самой минуты, как прочла пьесу. Это будет первая актерская работа Одри за последние…

– Шестнадцать лет. – Я с подозрением смотрю на нее. – Кто вы такая? И откуда вам это известно?

Она виновато мне улыбается.

– Я личная ассистентка Габриэль Рид. Николь. Приятно познакомиться.

– Взаимно, – говорю я. – Но должна предупредить вас: я журналистка. Так что, если хотите забрать свои слова обратно, можем притвориться, что ничего не было. Не хочу создавать вам проблем.

– Я знаю, кто вы такая, Харпер Дженкинс, – говорит она и поднимает брови, забавляясь. – Я весь вечер ждала, чтобы поговорить с вами наедине.

Я моргаю.

– Я… простите, не совсем понимаю. Мне, конечно, очень приятно, что вы ко мне подошли…

– Одри Эббот – хороший человек, – заявляет Николь. – И она не заслужила того, что писала о ней пресса после… Инцидента.

– Уверена, так и есть. – Я вспоминаю о том вихре, в который попала Одри в 2007 году.

– Она заслуживает, чтобы ее историю рассказал правильный человек.

Я улыбаюсь ей.

– Я польщена. Но все знают, что Одри Эббот терпеть не может журналистов. После инцидента, как вы его называете, она ни разу не давала ни интервью, ни даже комментариев. Если то, что вы говорите, – правда и она согласилась на эту роль, сомневаюсь, что она станет общаться с прессой.

Николь кивает.

– Это не отменяет того факта, что та история снова всплывет наружу и никто не узнает ее версию событий. – Она сжимает челюсти. – Это несправедливо.

Я вздрагиваю от сигнала подъехавшей машины и понимаю, что это мой «Убер». Я обаятельно улыбаюсь водителю (по крайней мере, надеюсь, что это выглядит именно так) и поднимаю палец, чтобы показать, что буду через минуту. Затем поворачиваюсь к Николь.

– Я считаю, что именно вы должны написать статью о ее возвращении, – в спешке говорит она. – А не тот парень из «Экспрешн».

– Джонатан Клифф? – Я кривлю лицо. – Он об этом знает?

– Пока что нет… все держится в строжайшем секрете. Но я слышала, что один из продюсеров рассматривает его кандидатуру.

– Кошмарная идея. Он ведь писал об Одри ужасные вещи.

– Я знаю. Как им даже в голову пришло позвать кого-то вроде него?

Я вздыхаю.

– Он может предложить им разворот в известном ежемесячном журнале. Такие публикации – редкость, особенно для пьес. Глянец обычно предназначен для актеров, продвигающих коммерческие фильмы. – Я прикусываю губу. – Одри Эббот – икона. Она заслуживает кого-то получше, чем Джонатан Клифф.

– Поэтому я и пришла к вам, – говорит Николь. – Рано или поздно все узнают, что она присоединилась к актерскому составу, и я хочу убедиться, что человек, который расскажет об этом, будет видеть Одри той, кто она есть на самом деле, видеть ее будущий путь. И не станет фокусироваться на том, что случилось с ней в прошлом.

– Очень дерзко с вашей стороны сообщать мне об этом, – говорю я, изучая ее лицо. – Я впечатлена.

Она улыбается:

– Хороший журналист никогда не раскрывает своих источников.

– Никогда.

– Так что, вы возьметесь за статью? – с надеждой спрашивает Николь.

– Если Одри позволит. Будет непросто добраться до нее.

– Если она и станет с кем-то говорить, то это будет человек вроде вас, – уверенно заявляет Николь. – Вам просто нужно сделать это раньше других.

Водитель в нетерпении сигналит мне.

– Мне пора идти, – я жестом указываю на машину. – Спасибо, Николь.

– Я вам ничего не говорила.

– О чем это вы? – Я ухмыляюсь ей. – Наслаждайтесь вечеринкой.

– Спасибо, Харпер. Удачи.

Застучав каблуками по дорожке, она возвращается в здание. Я извиняюсь перед водителем за ожидание и пытаюсь откопать в своем огромном шопере телефон. Я вбиваю «Одри Эббот» в Гугл, чтобы найти ее агента. Когда всплывает имя, я ухмыляюсь. Шамари.

Ее телефон сразу переключается на автоответчик, и я понимаю, что она, наверное, спит, ведь уже почти два часа ночи. Упс. Вечеринка превзошла мои ожидания. По почте это обсуждать ни в коем случае нельзя, так что я решаю первым делом завтра поговорить с ней.

Перед тем как бросить телефон обратно в бездну своей сумки, я читаю сообщения от Лиама в Вотсапе. Несколько часов назад он писал, что останется у меня, если я не против, потому что у его соседа свидание и он не хочет мешаться, и вообще он надеется, что вечеринка проходит хорошо, и, если есть такая возможность, он бы хотел присоединиться ко мне и приедет, как только я отвечу.

Я на мгновение чувствую сожаление, что дала ему ключи от квартиры, но следом меня накрывает волной вины. Мы встречаемся уже три месяца, и, кажется, теперь он официально «мой парень». Он мне правда нравится – амбициозный, энергичный и увлеченный своей карьерой, а меня это очень заводит. Не говоря уже о том, что он привлекателен – типаж этакого горячего, неряшливого музыканта.

И вообще, очень мило с его стороны оставить квартиру в распоряжение соседу и его девушке. Но я не уверена, что была готова к тому, что сам он так скоро обустроится в моей квартире – особенно учитывая, что меня там нет. Кажется, я так долго жила одна, что привыкла к этому.

И все же я рада, что не увидела его сообщений о вечеринке. Будь он там, Николь вряд ли бы подошла ко мне.

Одри Эббот. Я фанатела от нее в подростковом возрасте. Элегантная и роскошная во всем, что бы ни делала… Британская актриса с классическим образованием и аурой роскошности, она была мастерицей сдержанности и могла заставить вас почувствовать то же, что и ее персонаж, едва используя мимику.

Ее карьера началась с театра, затем она перешла к фильмам. Одри приобрела известность, когда ей было около тридцати, и в последующие годы несколько раз сыграла в голливудских хитах – ей доставались и главные, и второстепенные роли. Она выиграла «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана; фильм оказался таким нудным, что я даже не поняла концовку, но Одри в нем была настолько потрясающей и настоящей – суровая, выкуривающая сигарету за сигаретой жена хозяина ранчо, с которой жестоко обошлась судьба, – что я высидела два часа, наблюдая за сердитыми мужиками и их разговорами о скоте.

Когда произошел Инцидент, я была подростком. Мне стало очень обидно за Одри, и я злилась из-за жестоких заголовков в прессе. Впоследствии она исчезла с радаров и перестала сниматься в фильмах, хотя ей было всего около сорока. Она стала чем-то вроде шутки… Инцидент всплывал снова и снова, и комики, да и вся поп-культура, с насмешкой ссылались на нее. Несколько лет назад ей посвятили строчку в хитовой песне, а ведущий подкаста назвал ее «публичный срыв» культовым.

Добравшись до квартиры, я четко понимаю, что я – единственный человек, который должен написать о возвращении Одри.

Я осторожно проворачиваю ключ в замке, на цыпочках вхожу и тихо закрываю дверь. Из спальни раздается громкий храп. Я оставляю сумку на кухонном столе и прокрадываюсь в ванную. После тщетной попытки смыть макияж я чищу зубы и, сняв зеленое платье-рубашку длиной до колена, бросаю его на пол. На пути к своей половине кровати я спотыкаюсь об одну кроссовку и следом о вторую. Я смутно помню, что бросила куда-то на одеяло безразмерную серую футболку, в которой спала прошлой ночью, и с триумфом нащупываю ее скомканной в ногах постели.

Мне бы хотелось быть той девушкой, которая спит в шелковом белье или фешенебельной облегающей пижаме, но в футболке на пару размеров больше есть что-то уютное. Мы с Лиамом уже точно прошли тот этап, где мне нужно притворяться, что я сплю голой, – а именно такое впечатление мне хотелось производить в самом начале.

Я залезаю в постель, но вспоминаю о телефоне, поэтому снова выбираюсь из спальни, чтобы отыскать его в необъятных глубинах своей сумки.

Внутри которой весьма разнообразное содержимое: наполовину исписанные записные книжки, диктофон, помады без колпачков и карандаши для глаз, упаковки салфеток, бесчисленные ручки, забытые визитки, пробники духов, скомканные чеки, пачки жвачки, заброшенный крем для рук, несколько футляров для солнцезащитных очков (неясно, лежат ли в них очки), расческа и психологический триллер, который я сейчас читаю. Мне сложно найти время на чтение для удовольствия, но, когда оно все-таки находится, я предпочитаю захватывающие истории с неожиданными сюжетными поворотами и саспенсом. У меня нет времени на длинные описания мрачных пейзажей. Я хочу знать, кто кого убил и почему.

Я завожу будильники на 5:55, 5:57, 6:00, 6:03 и 6:05, осторожно кладу телефон на прикроватную тумбочку и забираюсь под одеяло. Закрываю глаза. Лиам громко храпит.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него сквозь темноту.

Зная, что спать мне осталось всего три часа, я мысленно приказываю ему заткнуться. Грубо игнорируя меня (в связи с бессознательным состоянием), он продолжает свою носовую симфонию, пока я не бью его по руке.

– Лиам, – шепчу я, – ты храпишь.

Толком не проснувшись, он что-то бормочет и переворачивается, затихая.

Довольная, я тоже отворачиваюсь.

Когда Лиам опять начинает храпеть, я стону и натягиваю одеяло на голову, принимая свою судьбу. Сама виновата. Я знала, что Лиам храпит, и даже собиралась купить беруши, но постоянно забывала об этом. Еще я жалею, что дала ему ключи. Хотя, учитывая прошлую неделю, выбора у меня не было.

Лиам остался у меня в пятницу, и на следующее утро мы вышли за кофе, чтобы потом вернуться и приготовить поздний завтрак. Мы ждали напитки, и тут мне пришло сообщение от агента, что одна из ее супермоделей собирается объявить в Инстаграме[4] о завершении своей карьеры в двадцать восемь лет – вообще-то, она планирует купить фруктовую ферму в Девоне – и не хочу ли я эксклюзив? И если да, то смогу ли приехать прямо сейчас?

Я виновато бросила Лиама в кафе и убежала со своим флэт уайтом. Телефон я не проверяла до самого конца интервью. Оказалось, что Лиам оставил в моей квартире куртку, где лежали ключи от дома и бумажник, и все это время просидел в кафе. Чувствуя себя ужасно, я попыталась дозвониться до него, пока мой телефон не умер.

В понедельник я дала Лиаму ключи.

Не знаю, сколько в итоге я поспала, но, когда срабатывает первый будильник, я чувствую, будто закрыла глаза секунд на тридцать.

Лиам ворчит.

Я шепотом извиняюсь, но он уже снова уснул. Я пытаюсь задремать, но, когда звонит третий будильник, наконец заставляю себя выбраться из постели и иду в ванную, отбрасывая в сторону помятое вчерашнее платье.

После душа я приступаю к своей ежедневной утренней рутине, а именно перебиранию бардака в гардеробе, что гораздо сложнее делать в темноте.

– Который час? – бормочет в подушку Лиам.

Я не отвечаю, потому что занята: пытаюсь справиться с разочарованием от того, что в шкафу волшебным образом, без моего участия, не появилась новая одежда. Наконец я замечаю соскользнувшую с вешалки юбку и радостно вспоминаю, что купила ее прошлым летом, – розово-фиолетовая юбка макси с цветочным рисунком, и она отлично сочетается с черной блузкой, которая у меня тоже где-то есть.

К счастью, я нахожу блузку и заправляю ее в юбку, после чего обуваю белые парусиновые кроссовки – при моей работе удобная обувь просто необходима. Взглянув на свой наряд в зеркало, я одобрительно киваю отражению.

Не то чтобы я уделяла много времени подбору одежды, но я горжусь тем, как выгляжу. Как-то раз фэшн-журналист сказал, что у меня «игривый лондонский стрит стайл». Не совсем уверена, что это значит, но мне очень польстило. Я всегда ношу солнцезащитные очки – их у меня несколько пар, отчасти потому, что они часто теряются, отчасти потому, что с их помощью можно разбавить образ, особенно не напрягаясь.

На приличный макияж времени нет, поэтому я обхожусь тональной основой и капелькой консилера, добавляю тушь, чтобы подчеркнуть светло-карие глаза и скрыть усталость, затем наношу бронзер и матовую ягодную помаду, которую мне посоветовала Эми, редактор рубрики о красоте в нашем журнале. Раньше я всегда пользовалась нюдовыми помадами или не красила губы вообще, предпочитая делать акцент на глаза – спасибо моим нелепо большим передним зубам, – но благодаря поддержке Эми стала смелее. По ее словам, зубы – часть моего образа «соседской девчонки», и я должна этим гордиться.

Я зачесываю свои густые волнистые волосы каштанового цвета назад и завязываю хвостик. Невозможно брать интервью, делать пометки или что-то писать, если волосы лезут в лицо. В начале своей журналистской карьеры я иногда делала укладки перед важными интервью, но неизбежно расстраивалась, что волосы приходилось заправлять за уши, и зачесывала их назад через пять минут после начала. Теперь же я первым делом убираю волосы.

Я быстро возвращаюсь в спальню, подхожу к Лиаму и чмокаю его в щеку. У него обворожительная копна темных вьющихся волос и длинные темные ресницы. Он выглядит расслабленно и сексуально и чем-то напоминает инди-рок-звезду, только при этом он моется. Когда я касаюсь губами его щетины, он шевелится, но не открывает глаз.

– Прости, я сегодня рано, – шепчу я, пока он сильнее заворачивается в одеяло. – Угощайся кофе и чем захочешь.

– Хорошего дня, – бормочет он со все еще закрытыми глазами.

Уже на полпути вниз я вспоминаю, что оставила телефон заряжаться на тумбочке. Я бегу обратно, пытаясь нащупать ключи – точно нужно класть их в отдельный внутренний кармашек.

– Харпер? – щурится Лиам, когда я врываюсь в спальню.

– Прости! – шепчу я и хватаю телефон. – Кое-что забыла.

– Поужинаем сегодня? – предлагает он, его голос звучит приглушенно из-за подушки.

– Конечно, давай.

У входной двери я понимаю, что наушники, которые понадобятся мне потом для расшифровки, остались на кухне. К тому времени, как я выхожу из дома, я, кажется, сделала уже приличное количество шагов – но мы этого никогда не узнаем, потому что мои смарт-часы находятся бог знает где.

Я быстро иду к станции метро «Брикстон», сажусь на линию «Виктория» и еду до «Оксфорд-Серкус», после чего выхожу на улицу и отправляюсь в Сохо.

К нужному мне месту я добираюсь в четверть восьмого. «Ларк», трендовое независимое кафе, находится достаточно далеко от Риджент-стрит и Оксфорд-стрит, чтобы не привлекать много туристов, и при этом достаточно близко к оживленному переулку, чтобы заправлять своим первоклассным кофе местных офисных работников и артистов с Вест-Энда. Я заказываю флэт уайт с собой, после чего иду вниз по дороге и прислоняюсь к стене. И жду, зависая в телефоне.

В половине восьмого я вижу Шамари, входящую в «Ларк», и улыбаюсь самой себе. Она и вправду человек рутины. Шамари, женщина ростом метр шестьдесят, настоящая стихия, является одним из лучших агентов в этом бизнесе и яростной защитницей своих клиентов. Она не боится добиваться того, чего хотят ее клиенты, даже если требования очень жесткие. С идеально ровными черными волосами, подстриженными под каре, яркой красной помадой, в облегающем черном платье и туфлях на каблуке, Шамари выглядит готовой к сегодняшней битве. Как и всегда.

Я убираю телефон и, потягивая кофе, возвращаюсь к кафе, стараясь при этом держаться в стороне. Через несколько минут Шамари выходит, и я направляюсь прямо к ней.

– Шамари! – восклицаю я, изображая полное удивление.

– Харпер Дженкинс, – говорит она и останавливается передо мной. Понимающая улыбка расползается на ее губах. – Что ты здесь делаешь?

– Зашла за лучшим кофе в Лондоне перед работой. – Я жестом указываю на «Ларк». – Не знаю, что у них за зерна, но вещь отменная.

– Твой офис в Воксхолле, – подмечает Шамари. – Далековато от Оксфорд-стрит.

– Небольшая жертва ради хорошего кофе.

– Забавно, что я встретила тебя именно в то время и в том месте, где каждое утро покупаю себе кофе, – говорит она, склонив голову набок.

– Лондон просто крошечный город, правда? Ну да ладно, как твои дела? Чем сейчас занимаешься?

– Можешь пройтись со мной до офиса и по пути рассказать, что тебе нужно, – предлагает Шамари, закатывая глаза.

– Как цинично с твоей стороны считать, что мне что-то нужно, – говорю я, подстраиваясь под ее шаг. – Наверное, эта черта присуща только самым лучшим агентам по работе с талантами в Британии.

– Лесть тебя куда угодно доведет. Давай, Харпер, ближе к делу.

– Я слышала, Одри Эббот возвращается на сцену.

Шамари останавливается и изумленно смотрит на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Так это правда! – Я сияю. – Отличные новости!

Шамари вздыхает и продолжает идти в сторону офиса.

– Кто тебе рассказал?

– Ты же знаешь, я никогда не раскрываю своих источников.

– Не строй иллюзий насчет Одри, Харпер, ты зря тратишь время, – говорит Шамари надменно. – Мы с тобой обе прекрасно знаем, что она не дает интервью. Одри и близко не подойдет к журналистам. Она ясно дала это понять.

– А еще она ясно дала понять, что больше не будет играть, но, очевидно, ветер переменился, – осторожно замечаю я.

– Я к этому ветру не имею никакого отношения.

– Дай мне написать статью о ней, – умоляю я.

– Может, лучше возьмешь интервью у Джулиана Саламандра?

– Кто, блин, такой Джулиан Саламандр?

– Мой последний клиент и потрясающий актер, играет ее племянника, – сообщает мне Шамари. – Ты же смотрела «Скажи мне снова», ромком, который недавно вышел на «Нетфликсе»? Это как раз по твоей части.

– А, да! Он играет главного героя? Секси, – вспоминаю я.

– Хочешь взять у него интервью? Он просто очарователен.

– Ах, – я озорно улыбаюсь, – ты к нему неровно дышишь.

Шамари бросает на меня взгляд.

– Нет, Харпер! Он мой клиент.

– Сексуальный клиент.

– Все мои клиенты сексуальные. Я представляю актеров и моделей, – напоминает она мне.

– И я хочу взять интервью у твоей клиентки, Одри Эббот.

– Харпер…

– Подумай об этом, Шамари. – Я не желаю отступать. – Огромная статья о ее блестящей карьере и долгожданном возвращении на сцену. Это же возвращение года! Возвращение десятилетия! Может быть, даже века.

– Ты писала то же самое о Крейге Дэвиде.

– Окей, ладно, и что теперь? Материал о возвращении Одри Эббот гарантированно попадет на обложку журнала.

– Она ненавидит журналистов, Харпер. Забудь об этом, – настаивает Шамари.

– И у нее есть веские причины для этой ненависти, но ты ведь знаешь меня, знаешь, как я работаю. Я занимаюсь этим не для того, чтобы разрушать людей, а наоборот – возвращать их к жизни. Одри сможет рассказать мне свою версию истории, а если она не захочет говорить о случившемся, мы сконцентрируемся на той офигительной роли, которую она получила после пятнадцати лет отсутствия, – в пьесе, написанной женщиной и поставленной женщиной. Шамари, это ее шанс. Я знаю! Нельзя, чтобы кто-то другой написал эту статью и все испортил. Дай мне возможность заново представить ее публике с таким уважением, которого она заслуживает.

Шамари замедляется и останавливается у входа в офис. Она делает глоток кофе и переводит на меня серьезный взгляд.

– Харпер, ты нормально спала?

– М-м?

– Ты звонила мне в два часа ночи, а в семь тридцать уже ждала здесь, бодрее некуда, – отмечает она. – Как тебе это удается?

Я поднимаю свой стаканчик.

– Лучший кофе в Лондоне.

Шамари смеется и качает головой.

– Ты до сих пор встречаешься с тем парнем? Когда мы виделись месяц назад, ты говорила, что у тебя кто-то появился.

– С Лиамом? Да.

– Он продержался дольше остальных, – говорит Шамари. – Приятно видеть тебя счастливой.

– Я все тебе расскажу, если устроишь мне встречу с Одри Эббот.

Шамари вздыхает.

– Ты вцепилась, как собака в кость.

– Это будет отличная реклама и для пьесы. Продюсеры будут в восторге от тебя, если ты все устроишь. У них наверняка уже есть идеи для будущего пресс-тура.

– Они знают, что Одри этим заниматься не станет. Большую часть поручили Джулиану Саламандру.

– Чтобы мужчина присвоил себе все заслуги за постановку, которой не существовало бы без талантливых женщин?

Шамари в отчаянии прикрывает глаза.

– Я уже представляю наш с ней разговор об этом. Она мне голову откусит, стоит только предложить.

– Можешь поручиться за меня. Ты же помнишь, как представляла меня Хизер Вайлет на презентации ее восхитительного розе? Ты сказала, что я единственная журналистка, которой правда не все равно.

– На тот момент во мне уже сидела бутылка упомянутого восхитительного розе, – говорит Шамари. – Тогда же я в разговоре с известным режиссером назвала ее роль в «Большом приключении маленького поросенка» гениальной.

– Уверена, она была хороша в «Большом приключении маленького поросенка».

– На самом деле так и есть. С поросенком работать непросто.

– Тогда давай так. Я пишу большую статью о возвращении Одри Эббот, она попадает на обложку, и еще я беру интервью у этого твоего секси актера Джулиана для своей обычной рубрики. Можем взять его в колонку «Мои маленькие радости».

– Он не мой, – подчеркивает Шамари.

Я улыбаюсь и ничего не говорю.

Она поднимает глаза к небу и наконец сдается.

– Ладно. Посмотрю, что можно сделать.

Я радостно улыбаюсь ей.

– Спасибо! И когда она согласится…

– Если она согласится, – поправляет меня Шамари. – Позволь напомнить, она отказывалась общаться с журналистами на протяжении пятнадцати лет.

– Мы же можем уладить это побыстрее? Я хочу сенсацию до того, как другие журналисты пронюхают. Мы отправляем выпуск в печать через три дня – к тому времени я успею все провернуть и гарантирую, что она попадет на первую полосу.

– Ладно-ладно. Ты же знаешь, что они еще не начали репетировать?

– Билеты раскупят в считанные минуты. Я подготовлю и подогрею ее аудиторию. – Я допиваю свой кофе. – Ты лучшая, Шамари. Позвони мне, когда все будет готово, чтобы мы могли назначить время и место для интервью. Я свободна сегодня и завтра.

– Ты говоришь так, будто она уже согласилась, – бормочет Шамари, открывая дверь в свой офис.

– Если кто-то и сможет это устроить, так только ты. А кстати, – быстро добавляю я, – раз уж речь зашла о Хизер Вайлет, как у нее дела?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я видела, что ее бывшего, который музыкальный продюсер, заметили на ужине с другой женщиной. Когда я брала у нее интервью, она казалась по уши влюбленной. Я читала, что пару недель назад они расстались, но, по-моему, слишком рано ему встречаться с кем-то другим. Мне интересно, все ли у нее хорошо.

Шамари смотрит на меня с любопытством.

– Ты и правда не похожа на других журналистов, да? Мы еще не говорили об этом, но я передам, что ты спрашивала.

– Спасибо. – Я проверяю время на телефоне и машу Шамари рукой. – Мне пора. Сообщи, когда Одри захочет дать интервью!

– Если она этого захочет! – кричит мне вслед Шамари. Ее голос эхом разносится по улице, пока я спешу к метро. – Если, Харпер!

Глава вторая

– Харпер, – напряженно приветствует меня Космо, когда я влетаю в переговорную. – Как здорово, что ты к нам присоединилась.

Каким-то образом рукав моей блузки цепляется за дверную ручку, и мне приходится вернуться на несколько шагов, чтобы отцепить его, и только после этого войти.

– Извините за опоздание, – громко объявляю я, обращаясь ко всей редакции, сидящей за длинным столом.

– В один прекрасный день, Харпер, ты нас всех удивишь и придешь вовремя, – ворчит Космо.

– Сегодня я опоздала по очень веской причине, – оправдываюсь я и сажусь на свободный стул у двери. – Я готовлю сенсацию!

– О, да? – фыркает Космо. – Какая-нибудь поп-звезда сделала подтяжку задницы? Или, может быть, модель выступила с шокирующим заявлением, что – о боже, вот это да! – она пьет зеленый сок? Кажется, на прошлой неделе ты тоже опоздала по «очень веской причине», которой оказалась гонка за второсортным актером-подростком, втянутым в какое-то нелепое происшествие.

Космо хихикает, а я бросаю на него пристальный взгляд.

– Вы имеете в виду девятнадцатилетнего номинанта на «Оскар», который проводит кампанию с целью подсветить отсутствие доступа к чистой воде у миллиона людей по всему миру? Вы это называете нелепым?

Космо краснеет, его челюсть сжимается.

Я встречаюсь взглядом с сидящей напротив Мими. Она победно мне улыбается и отворачивается, чтобы, как и все, проследить за реакцией Космо.

– Разумеется, нет, – наконец бормочет Космо, прочищая горло. – Это очень важная для современного мира проблема. И все-таки, возвращаясь к тому, о чем я говорил, пока меня не перебили. Нужно обсудить варианты обложки.

Пока Космо, как обычно, забрасывает вопросами всех редакторов, кроме меня, я достаю из сумки записную книжку – на случай, если произойдет чудо и его заинтересует хоть одна из статей, что я готовлю для следующего выпуска.

Космо Чемберс-Смит – главный редактор «Нарратива», нашего журнала, и вечный обесцениватель моей работы. Он занимает эту должность уже полтора года и все еще считает редактора светской хроники чем-то непонятным. Наш предыдущий главред всегда поддерживал мою работу, поэтому, когда на первой редакционной планерке после моего представления Космо рассмеялся и спросил: «Нет, ну а настоящая должность у тебя какая?» – я была в шоке.

Раньше Космо работал шеф-редактором в газете «Корреспонденс», дополнением к которой и является журнал «Нарратив», так что мы часто наблюдали, как он с напыщенным видом рассекает по опенспейс-офису, как будто это место принадлежит ему.

Космо пятьдесят с небольшим, и он безумно гордится своей густой копной темных волнистых волос, которые тщательно зачесывает на одну сторону. Бесконечно самодовольный нарцисс, Космо к тому же откровенно пафосен и считает, что ему все должны. Он отпускает язвительные комментарии о своей (без сомнения, многострадальной) бывшей жене, гораздо лучше чувствует себя в компании мужчин и похож на человека, который будет рассказывать вам, что пускать женщин в частные клубы в Лондоне – это вопиющее безобразие.

Космо, может, и неплохой автор или редактор, но все это отходит на второй план, если речь заходит о материалах, в которых он не заинтересован лично. Я всегда считала, что работать в журнале вроде «Нарратива» – привилегия, потому что он известен своей безупречной репутацией и внушающими доверие, хорошо проработанными статьями на множество тем: культура, лайфстайл, путешествия, мода и еда; и что самое главное, в нем можно найти информативные интервью с публичными личностями. Этот журнал идеально подходит, чтобы провести с ним выходные, и главный редактор такого издания должен ценить и продвигать все темы, а не только то, что интересует лично его. Но у Космо есть связи наверху, и, когда в «Нарративе» открылась вакансия руководителя, ему выпала честь увеличить аудиторию и принести больше доходов от рекламы.

Редакторы рубрик о моде и красоте тоже страдают под его руководством, но, по крайней мере, он понимает, что благодаря роскошным модным съемкам можно продавать большие рекламные вставки. Однако же, когда дело доходит до моей работы, Космо любит высказать свое «мудрое» мнение.

– Читателей не интересует эта женщина, – заявил он мне в первую же свою рабочую неделю, когда я с гордостью показала ему макет со статьей о ведущей «Рэдио Уан» на четыре страницы. – Сократи до одной.

– Что? Вы это серьезно? – спросила я в недоумении.

– Я хочу освободить место под статью о новом загородном клубе в Котсуолде[5], – сказал он так просто, будто это все объясняло. – Наши читатели как раз такое любят. Роскошь и амбиции.

– Я не понимаю. Эта статья займет максимум страницу, а моя уже готова и…

– Я не знаю этой так называемой знаменитости, – перебил меня Космо, махнув рукой на страницы. – Почему меня должно волновать, как она научилась «любить себя»? Абсолютная чушь.

– Прочитайте статью, и вы увидите, через что ей пришлось пройти, чтобы добиться того, чего она добилась, и со сколькими трудностями ей пришлось столк…

– Для этого хватит одной страницы, – снова перебил он меня. – В следующий раз пиши про кого-нибудь общеизвестного. Может, про гонщика из «Формулы–1»? Он хотя бы чего-то добился.

Я сощурилась.

– Она высококлассный радиодиджей.

Космо пожал плечами, а затем выставил меня из своего кабинета. Стоило уже тогда догадаться, что заставить Космо Чемберс-Смита воспринимать меня всерьез – гиблое дело, но я надеялась, что он будет так вести себя только в самом начале и вскоре привыкнет к новой должности. В конце концов, светская хроника – не просто самая популярная как в печатном, так и в онлайн-изданиях, из нее еще обычно берутся заголовки для обложки, и она помогает подогреть интерес читателей. Космо, наверное, осознает, насколько мои статьи важны для статистики, потому что меня пока что не уволили. Пока что.

Тем не менее я горжусь тем, что делаю для «Нарратива», и, учитывая, что уважения к Космо у меня практически нет, я не боюсь ему отвечать – очевидно, он этого терпеть не может.

Остальные сотрудники тоже его недолюбливают и встают на мою сторону, если вдруг мне нужно доказать свою точку зрения. Моя настоящая спасительница – Мими, моя лучшая подруга и редактор рубрики о путешествиях.

Изысканная, умная и рассудительная, Мими еще удивительно наблюдательна и вдумчива. Больше всего на свете она любит что-то организовывать и командовать мной – в необходимости чего я признаюсь первая, так как частенько витаю в облаках. Мы познакомились много лет назад, когда работали в журнале «Флэр», который, к сожалению, уже не выходит. Спустя полтора года моей работы в «Нарративе» у нас появилась должность редактора рубрики о путешествиях, и Мими ухватилась за нее, чтобы мы продолжили работать вместе, как настоящие лучшие подружки.

Мими счастлива в браке с Катей, ведущим хирургом и такой же потрясающей и изысканной женщиной, как сама Мими. В те редкие и приятные дни, когда Катя не на смене, а дома и я забегаю к ним на ужин, я чувствую себя безнадежной растяпой, ведь эти женщины расхаживают по своему безупречному дому в Клапеме[6] – где почему-то всегда роскошно пахнет – в элегантных нарядах без единой складки. Я знаю, что каждый раз, когда Мими заходит ко мне, у нее случается легкий сердечный приступ, и она постоянно грозится отправить меня на шоу, в котором люди занимаются расхламлением квартир. Это было бы бесполезно: я наведу беспорядок, стоит только съемочной группе шагнуть за порог.

До появления Лиама Катя с Мими любили обсуждать, как сведут меня с одним из Катиных «замечательных» и «успешных» друзей-врачей, но, думаю, все мы втайне понимали, что никто из ее коллег не был бы в восторге от перспективы знакомства с девушкой, которую Катя однажды (хоть и любя) назвала «хаотичной личностью».

Мими не единственная моя союзница в команде. Повезло, что я хорошо лажу с Ракхи, шеф-редактором, – она сидит рядом со мной и, что очень важно, пользуется уважением Космо. Это спасение, когда я борюсь с пренебрежительным Космо за статью о знаменитости, потому что Ракхи зачастую приходит на подмогу и нам удается его уговорить. Как и все остальные, Космо не может сказать Ракхи «нет». Она жутко умная, грозная и отлично умеет аргументировать свою точку зрения. Когда я только пришла в «Нарратив», она меня пугала, но стоило нам познакомиться ближе, и Ракхи показала свою мягкую сторону. Если бы не она, Космо вряд ли одобрил бы и половину моих статей.

– Так вот, обложка… Ракхи, что у нас со статьей про Дона Блеска? – спрашивает Космо, сцепив руки и наклонившись над столом.

– Автор прислала материалы утром, – отвечает Ракхи.

– Дон – пример для подражания, – заявляет Космо, размахивая пальцем, будто его слова – величайшая мудрость. – Я уже и заголовок на обложку придумал. «Будущее с Блеском». Гениально, правда?

– М-м-м, да, но я не уверена, что стоит брать его на обложку, – отмечает Ракхи.

Космо с удивлением на лице разворачивается к ней.

– Почему нет? Он один из ведущих бизнесменов страны. Да он любую компанию способен озолотить.

– Он скучный, – констатирует Ракхи, постукивая ручкой по блокноту. – Автор предупредила меня, что он не поделился ничем особенным. Дон предпочитает не раскрывать своих карт, что делает его проницательным бизнесменом и паршивым собеседником. Он не рассказал ничего личного, над чем можно было бы поработать. В основном дал цифры по прибыли. Нужно было послать на интервью Харпер, она смогла бы раскрыть его личность.

– Факты с цифрами – это интересно! – возражает Космо.

– Не в этом случае. Слушайте, автор статьи проделала отличную работу с тем, что у нее было, но я бы не стала подавать этот материал нашим читателям как главное событие. – Ракхи бросает на меня взгляд через весь стол. – Харпер, у тебя есть что-нибудь интересное для темы номера?

– Забавно, что ты спросила, потому что…

– Я уже решил, что тема номера – Дон Блеск, – говорит Космо, как бы подразумевая, что обсуждать тут нечего. – Итак, переходим к путешествиям. Мими, сводку, пожалуйста.

Ракхи вздыхает и пожимает плечами, глядя на меня.

Когда чуть позже Космо объявляет, что встреча окончена, мы вскакиваем на ноги, отчаянно желая сбежать из этой душной стеклянной коробки под названием «Переговорная номер три» и вернуться на свои места в углу большого опенспейса, где располагаются сотрудники редакции основной газеты, нашего журнала-дополнения и команда диджитал. Ребята из диджитала обычно держатся особняком, а репортеры из газеты – очень серьезные люди.

– И как твое рабочее место не сводит тебя с ума? – спрашивает Ракхи из-за моей спины, как только я плюхаюсь в кресло.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

– Я творческий человек.

– Ты неряха.

– Организованная неряха.

– Ага, – говорит неубежденная Ракхи и садится за стол рядом с моим. – Значит, ты знаешь, где у тебя что лежит?

Я сканирую взглядом свой стол – старые нацарапанные заметки, книги (в основном мемуары звезд), которые мне прислали и на которые у меня не было времени, корешки билетов, пропуски и ланьярды – и понимаю, что, возможно, он и правда слегка захламлен.

– Главное, что я вижу клавиатуру, – отмечаю я и отодвигаю с клавиш файл, чтобы можно было печатать. – А все остальное и так под рукой, когда нужно. Кстати, спасибо за помощь на планерке. Я это ценю.

– Не то чтобы я как-то помогла. – Ракхи со страдальческим видом кликает мышкой, сосредоточившись на экране. – Чуть не уснула, пока читала это интервью с Доном Блеском.

– Не переживай. У меня есть кое-что для темы номера, и, когда я договорюсь об интервью, отказать будет невозможно, – взволнованно сообщаю ей я.

Заинтригованная, Ракхи поворачивается.

– Колись.

– Пока что это секрет, но спроси меня завтра. Хотя, знаешь, тебе даже спрашивать не придется. Я буду кричать об этом из каждого угла.

– Как прошла вчерашняя вечеринка? – спрашивает вдруг Ракхи. – Музыканты что-нибудь разгромили?

– К сожалению, нет, – отвечаю я к ее большому разочарованию. – Но было весело.

– Рок-звезды уже не те… Лиам был с тобой?

– Нет, но он ждал меня дома.

Брови Ракхи взлетают.

– Интересно. Быстро вы перешли к сожительству.

– Нет-нет, – настаиваю я и открываю рабочую почту, где начинают грузиться непрочитанные письма. – Ему нужно было где-то остаться, потому что у его соседа было свидание.

– Спасибо, что бросила меня, предательница, – шипит Мими и садится за свой стол, прямо напротив моего. – Космо зажал меня после планерки.

– Ох, прости, – кривлюсь я. – Что хотел?

– Предполагаю, намекал на еще один пресс-тур, – бормочет Ракхи.

Мими кивает и наклоняется между нашими столами.

– Уверена, как только он узнает о поездке во французский гольф-клуб, сразу захочет вписаться, но я думала предложить место Доминику из художественного отдела. Я слышала, он увлекается гольфом.

Мими вздыхает и возвращается на свое место, чтобы войти в учетную запись. Ее идеальные пальчики с маникюром тихо стучат по клавиатуре.

– Не говори Космо, пока не станет слишком поздно, – предлагает Ракхи, на контрасте с Мими громко набирающая что-то на своей клавиатуре, будто клавиши ее чем-то обидели. – Скажи, все уже оформлено на Доминика.

– Могу попытаться. – Мими наклоняет голову вбок, чтобы увидеть меня. – Оторвалась вчера?

– Запуск альбома прошел весело.

– Почему ты сегодня опоздала и что за сенсация на обложку? – с энтузиазмом спрашивает Мими. – Вокалист предложил тебе эксклюзив по поводу своей сольной карьеры? Кажется, ты ему нравишься.

Я смотрю на нее в панике.

– Сольная карьера? Откуда информация? О боже, когда они распались? Поверить не могу! Они же вместе ходили в школу и создали группу в гараже одного из участников, когда им было лет по пятнадцать! Они не могут распасться!

– Я пошутила! – Мими вскидывает руки. – Ну ты даешь! И ты совершенно не обратила внимания на мои слова о том, что вокалист известной группы неровно к тебе дышит.

– Во-первых, шутка не смешная. Во-вторых, это неправда.

– Он прислал тебе пончики.

Ракхи охает.

– Кто-то прислал пончики? Когда?

– На прошлой неделе, – говорит Мими. – Ты вроде бы была у стоматолога. Хотя нет… Это было на позапрошлой неделе. Где ты была на прошлой неделе в день пончиков?

Ракхи отмахивается.

– Неважно. Почему он прислал тебе пончики?

– Они были не от него, а от группы. И это потому, что я написала статью о том, какие они классные, – смеюсь я. – И вокалист встречается с роскошной актрисой из ситкома про ирландский паб в Нормандии. Я видела их вчера, и они выглядели очень счастливыми. Думаю, она для него Та Самая, понимаете?

– Ты взяла на вечеринку Лиама? – задает мне вопрос Мими.

– Ракхи уже спрашивала. Из-за вас я чувствую себя неловко. Для таких штук в отношениях есть правила? Нужно брать его с собой на рабочие мероприятия?

– Уверена, не каждому понравится быть твоим «плюс один», – комментирует Мими. – Ты носишься по комнате со скоростью сто миль в час и разговариваешь со всеми и каждым. У меня от этого голова кружится.

– Это моя работа.

– Зато Лиам ждал ее дома, – сообщает Ракхи Мими, не отрываясь от работы.

– Оу! – Мими озорно мне улыбается. – Чтобы сексом заняться?

– Ничего подобного, – с сожалением говорю я. – Он спал, когда я вернулась и когда уходила утром. Мы даже не разговаривали. Вообще, нужно посмотреть, вдруг он написал. Он что-то говорил насчет ужина.

Я начинаю искать свою сумку в ногах: несколько раз поворачиваюсь в кресле и осматриваю пол.

– Что ты делаешь? – спрашивает Мими.

Я стону.

– Оставила сумку в переговорной.

– Я схожу с тобой, все равно хотела кофе. – Мими встает. – Предполагаю, ты не откажешься от кофе, Ракхи?

– Ты отлично меня знаешь, – говорит Ракхи, продолжая яростно что-то печатать.

На разговор откликается Габби, помощница редактора, сидящая в нескольких рядах от нас.

– Могу принести вам кофе, если хотите, – мило предлагает она, отрываясь от своего экрана.

– Спасибо, не нужно, – говорю я. – Мне надо спасти сумку из переговорной.

– Ты бы и голову свою потеряла, если бы она не была прикручена, – подшучивает проходящий мимо Доминик из художественного отдела.

– Эй! Поаккуратнее с выражениями, если все еще хочешь получить билеты на раннюю премьеру с Райаном Гослингом, – бросаю я.

– Я уже сегодня говорил, какая ты классная? – добавляет Доминик.

– Так-то лучше, – я ухмыляюсь и подмигиваю ему.

Мими задерживается у столов худотдела, чтобы обсудить отель, про который будет писать в подборке про места «ол инклюзив», так что я иду вперед и быстро прохожу мимо стеклянного кабинета Космо, расположенного рядом с «Переговорной номер три». Он сидит в своем кресле, отвернувшись и закинув ноги на стол, и с кем-то разговаривает по телефону. Его взгляд прикован к тянущемуся вдоль стены книжному стеллажу. Готова поспорить, он не слышит ни слова своего собеседника, а вместо этого любуется нелепым трофеем, который гордо стоит посреди полок.

Первым делом после того, как Космо въехал в новый кабинет, он распаковал эту штуковину и бережно поставил ее в середину стеллажа. Мы предположили, что это журналистская награда, но когда Мими спросила о ней (это была ошибка), то получила затянутый и чересчур подробный рассказ, как в прошлом году Космо выиграл турнир по боулингу. Он упоминает об этом при каждом удобном случае – вам может показаться, что это трудно, но у него на удивление хорошо получается.

Я сразу вижу свою сумку сквозь стекло переговорной: она лежит на полу под столом.

Я вхожу и только потом понимаю, что в помещении есть кто-то еще.

У другого конца стола стоит мужчина, и он поднимает глаза от телефона, когда слышит мои шаги.

Наши взгляды встречаются.

Мои щеки вспыхивают под его пристальным взглядом, а его пронзительные голубые глаза будто прошибают меня насквозь. Он хмурится и сжимает челюсти, как будто злится и в смятении одновременно. Интересно, что он думает. Вспомнил ли он? Все мое лицо горит.

– Харпер?

От голоса Мими я вздрагиваю. Он тоже, и это вырывает нас обоих из размышлений.

– Прости, уже иду, – бормочу я и быстро наклоняюсь.

Он молчит, пока я тянусь за сумкой и достаю ее. Мими дружелюбно ему улыбается и извиняется за беспокойство. Нахмурившись, он ничего не говорит.

Чтобы не затягивать эту неловкость еще сильнее, я разворачиваюсь на пятках и выхожу. Мими спешит следом.

– Что это было? – спрашивает она, выравнивая свой шаг с моим. Мы идем вдоль занятых сотрудников редакции газеты в сторону кухни.

Я делаю вид, что не понимаю.

– Ты о чем?

– Эм-м, ваш зрительный контакт? Напряжение в комнате!

– Не было никакого напряжения, – возражаю я.

– Он же вроде из редакции газеты? Все время как будто злится на что-то, но даже я могу сказать, что он очень привлекательный. Как будто модель притворяется журналистом. – Мими задумывается, а потом, вспомнив, щелкает пальцами. – Янссон. Только не могу вспомнить, как его зовут. Сейчас-сейчас…

– Райан.

– Точно. Райан Янссон. По-моему, он скандинав.

– Его папа швед, – говорю я, не думая.

Когда мы подходим к кухне, Мими замирает.

– Подожди. Ты его знаешь?

– Нет. Конечно нет, – говорю я нервно. – Он, наверное, писал об этом в какой-то своей статье.

– Ну, он тебя хочет, – высказывает она свое предположение.

– Ты так про всех думаешь. Минуту назад ты считала, что певец признался мне в любви через доставку пончиков.

– Я говорю тебе, Харпер Дженкинс, тот парень раздевал тебя своими безумно красивыми глазами, – заявляет она, подойдя к кофемашине. – Обидно, что он работает на темную сторону. А я рассказывала, как на прошлой неделе один из «газетчиков» хотел отобрать у меня переговорку? Распинался, что его дело важнее, потому что у него сжатые сроки. Да мне все равно, приятель, если тебе нужна переговорная – забронируй ее, а не лезь в последнюю минуту и…

Я пытаюсь сконцентрироваться на Мими, чувствуя облегчение оттого, что она забыла о Райане Янссоне.

Если бы только выбросить эти безумно красивые глаза из своей головы было так просто…

Я прихожу ровно в 8:57 – учитывая утренние задержки поездов на Северной линии, это можно считать успехом. Явиться нужно было в девять.

После пробежки от метро я растрепалась и вспотела. Проскочив во вращающуюся стеклянную дверь, я оказываюсь в прохладном современном вестибюле офиса «Дэйли Буллетен Инк» и спешу к стойке администратора.

Я осматриваю себя, чтобы проверить, как выгляжу, и понимаю, что за время суматошного пути юбка уже перекосилась: пуговицы, которые должны проходить по центру, оказались у левого бедра. Я быстро поправляю юбку и проверяю, нет ли на изрядно помятой белой рубашке пятен пота.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спрашивает девушка за стойкой и откладывает телефон.

Я вскидываю голову и приклеиваю к лицу улыбку.

– Меня зовут Харпер Дженкинс, я стажер. Сегодня мой первый день.

– Какой отдел? – спрашивает она устало и начинает что-то печатать в своем компьютере.

– Редакция газеты «Дэйли Буллетен».

Девушка продолжает стучать по клавишам, после чего жмет «Ввод»; принтер рядом с ней оживает и выдает квадратик бумаги, который она поднимает наманикюренными пальцами и цепляет к ланьярду.

– Это ваш пропуск на сегодня, – говорит она, протягивая его мне через стойку. – Днем вам нужно будет спуститься на первый этаж и сделать фотографию для постоянного пропуска. Он будет действовать два месяца. Пока что присаживайтесь рядом со вторым стажером, к вам скоро кто-нибудь подойдет.

– Супер! Спасибо большое!

Она кивает мне с отсутствующим видом, сосредоточившись на экране своего компьютера. Я тянусь за компактной расческой, скрытой где-то в глубинах моей сумки, потому что знаю, что от жары в метро и беготни до офиса волосы слегка распушились, и я бы хотела привести их в порядок до встречи со своим будущим (я надеюсь) работодателем.

В зоне ожидания пустуют все места, кроме одного. Полагаю, это и есть второй стажер. На нем костюм и галстук, и видно, что он нервничает: сидит прямо по струнке и с надеждой в глазах поглядывает на лифт каждый раз, когда тот пикает и двери открываются.

Я подхожу к нему, безуспешно пытаясь продрать расческой птичье гнездо на своей голове. Он поднимает глаза, и наши взгляды встречаются.

Мне сразу становятся понятны две вещи.

1. У него самые красивые голубые глаза, которые мне доводилось видеть.

2. Я однозначно сбиваю его с толку.

Он хмурит брови от замешательства и щурит глаза, когда я подлетаю, и я вдруг чувствую в его пристальном и беззастенчивом взгляде одновременно беспокойство и возмущение. У него выраженная линия челюсти, уложенные светлые волосы и пронизывающие глаза. Он очень красив, но в нем есть какая-то холодность.

Когда я подхожу ближе, он напрягается.

Решив выдать ему кредит доверия, я тепло улыбаюсь и сажусь на стул рядом.

– Привет, – говорю я бодро. – Меня зовут Харпер. Я тоже стажер. Здорово, что… эм-м… ой… подожди…

Я отвлекаюсь, пытаясь достать расческу, кажется, запутавшуюся в узле, который я пыталась распутать. У меня ничего не получается, и я решаю пошутить: опускаю руки, а расческа остается болтаться в волосах.

– Думаешь, они заметят? – выдаю я.

Он растерянно глядит на меня, и морщины на его лбу углубляются.

Он не отвечает, а я пожимаю плечами и начинаю выдирать расческу из волос.

– Будет мне уроком, – говорю я ему. – Я стояла в метро в самом конце вагона, и окно было открыто. Самое то, чтобы освежиться, если едете, как сельди в бочке, но для волос – ужасно, да?

Он медлит и наконец тихо говорит:

– Ага.

– Так как тебя зовут?

– Райан.

– Я не знала, что нас будет двое.

– Прости?

– Что в «Дэйли Буллетен» два стажера.

Его глаза расширяются от ужаса.

– Ты тоже будешь стажироваться в «Дэйли Буллетен»?

– Именно. Два месяца. А ты?

– И я.

– Значит, будем работать вместе!

Райан отворачивается от меня и, смотря прямо перед собой, бормочет: «Может, хотя бы в разных отделах».

Улыбка спадает с моего лица, и я поражаюсь его открытой грубости. Отлично. Райан – полный мудак, и ему же лучше, если мы будем работать в разных отделах.

После пятнадцати минут молчания к нам подходит женщина лет двадцати пяти, с ног до головы одетая в черное. Она целую минуту печатает что-то в своем телефоне и только после этого отрывает глаза от экрана с таким вздохом, будто мы ей мешаем.

– Райан и Харпер?

– Да, здравствуйте! – говорю я и вскакиваю на ноги. Райан встает молча.

Женщина разглядывает Райана, но потом решает, что ему глазки строить не стоит, и откашливается.

– Меня зовут Селия, – представляется она. – Я помощница редактора, буду вводить вас в курс дела. Вы получили временные пропуски?

Все еще не произнося ни слова, Райан показывает на свой пропуск на шее.

– Я тоже, – говорю я. – Он у меня прямо… эм-м…

Я понимаю, что на шее пропуска нет, поэтому смотрю в сумке, но там его тоже не оказывается. Он не лежит ни на стульях в зоне ожидания, ни на полу. Я практически слышу, как Райан закатывает глаза, пока я судорожно осматриваюсь по сторонам.

– Извините, Харпер Дженкинс?

Я поворачиваюсь и вижу, как администратор постукивает по стойке. Видимо, я даже не забрала его.

Я подбегаю и хватаю пропуск с извиняющейся улыбкой.

– Упс! Большое спасибо!

– Отлично, – сухо говорит Селия, – пойдемте.

Краснея, я иду за ними к лифту, внутри у меня все трепещет. Я делаю глубокий вдох и напоминаю себе, что это – мой шанс поработать с настоящими журналистами и что, если я буду трудиться упорно, возможно, к концу лета я получу место. Я этого ужасно хочу.

Двери лифта пикают и открываются, и я проскальзываю внутрь за отстраненным и напряженным Райаном.

Я действительно надеюсь, что он прав и нам не придется работать вместе.

Если повезет, нас с ним ничего не будет связывать.

Глава третья

Когда мы с Мими возвращаемся на свои места, я неохотно начинаю проверять письма и отвечать на запросы разных пиар-компаний: соглашаюсь прийти на показ предстоящего ромкома, отклоняю приглашение сходить на мультфильм про осьминога, который играет на виолончели, и пробегаюсь по пресс-релизу о футболисте, запускающем линейку разноцветных детских бутс.

Я слышу, как из «Переговорной номер три» выходят журналисты, поднимаю взгляд и вижу, что Райан идет последним. Я быстро прячу голову за экраном.

Формально мы работаем в разных изданиях, но с тех пор, как больше года назад он появился в «Корреспонденс», избегать его в опенспейс-офисе было нелегко. Когда Космо перешел в «Нарратив», сотрудника из его команды повысили до шеф-редактора и Райана наняли на освободившуюся позицию репортера.

Когда я впервые увидела его здесь в прошлом году и с ужасом осознала, что он больше не работает в бизнес-журнале, про который я слышала до этого, я очень ясно дала понять, что нам лучше притвориться, будто мы никогда не встречались. В первую его рабочую неделю мы случайно пересеклись взглядами, когда я проходила мимо его стола, – он заметно выпрямился и уже собирался что-то сказать, но я быстро отвернулась, как будто не узнала его.

Один только вид Райана Янссона портит мне настроение. И меня бесит, что спустя столько времени он все еще производит такой эффект.

Вдруг на экране всплывает напоминание, что через полчаса я должна быть на пресс-конференции в «Кларидже»[7].

Черт. Совсем забыла.

Когда я проношусь мимо кабинета Космо, он устало спрашивает:

– Куда на этот раз, Харпер?

И мне приходится заглянуть к нему.

– Пресс-конференция в честь выхода нового фильма Изабеллы Блоссом.

– Мне всегда казалось, что «Белла Блоссом» больше похоже на название освежителя воздуха, – отмечает Космо, морща нос в знак неодобрения.

Я выдавливаю смешок:

– Лучше не стоит упоминать об этом в нашем интервью.

– Нет. – Он почесывает подбородок. – Она же беременна, да? У нее была фотосессия для «Вог».

– Ага, рожать через несколько недель.

– Она сейчас громкое имя в Голливуде. Вообще-то неплохой кандидат для журнала.

– Да. – Я сжимаю зубы. – Поэтому я и хочу с ней поговорить.

– Я понимаю, что на пресс-конференциях не так много времени, но постарайся наладить с ней контакт, – напыщенно наставляет Космо. – Тогда мы сможем договориться об интервью для статьи, когда Блоссом выйдет из декрета.

– Да, – повторяю я. – Я знаю, что наладить контакты – всегда хорошая идея. На самом деле, мы уже встречались, так что…

– О, и небольшой совет: не опаздывай, – говорит он и отворачивается к экрану. – Люди перестают уважать журналистов, если они не являются вовремя.

Мне приходится приложить все усилия, чтобы не закричать: «КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ПОЧЕМУ Я ТОГДА ТОРОПЛЮСЬ?» Вместо этого я бросаю «угу» и выбегаю, как будто это он подал мне эту идею.

Проехав несколько станций метро, я возвращаюсь туда же, где была утром, – вылетаю на Оксфорд-Серкус и по пути к отелю достаю из сумки телефон. Я решаю позвонить Лиаму, и он берет трубку на третьем гудке.

– Привет! Как ты? – Только услышав этот голос, я прощаю его за утренний храп – он очень рад меня слышать.

– У меня много дел, но хорошо! Я хотела извиниться за то, что вчера так поздно вернулась и убежала сегодня утром.

– Не волнуйся. Я и не ждал тебя, я же знал, что у тебя рабочее мероприятие.

– И прости, что сразу не увидела твоих сообщений.

– Я переживал, что ты меня игнорируешь и что я выставил себя дураком, – нервно смеется Лиам.

– Нет, конечно нет! – убеждаю я его. – Ты же знаешь, как у меня обстоят дела с телефоном.

– Ага, – говорит он, и я чувствую в его голосе легкое раздражение. – Все прошло нормально? Ты встретила много интересных людей? Собрала хорошие сплетни?

Меня передергивает. Большинство людей считает, что моя работа – это собирать сплетни о шоубизе, публиковать скандальные истории и выливать грязь. Но я этим не занимаюсь.

Я беру интервью у самых интересных и талантливых людей из области искусства, обсуждаю их карьеры и при этом пытаюсь понять их как личностей, чтобы потом создать качественный материал, который привлечет читателей.

Я не собираю сплетни. Я никого не позорю и не строю догадок о взлетах и падениях чьей-то личной жизни. Мими права: у меня есть привычка слишком увлекаться делом. Моя работа – сразу устанавливать контакт с человеком, который склонен быть настороже, и, если некоторые журналисты умеют имитировать свою заинтересованность или энтузиазм, я так не могу. Меня искренне волнуют радости их работы, переломные моменты, то, как они нашли в себе силы, чтобы пережить трудности, и на что надеются в будущем.

Я уже говорила Лиаму, что мне не нравится быть сплетницей в глазах других, но этот разговор произошел на нашем втором свидании после как минимум трех эспрессо-мартини, так что он вряд ли запомнил.

– Мне со многими удалось поговорить, – вместо этого отвечаю я. – Как прошел твой вечер?

– На самом деле очень продуктивно. Я отправил кучу имейлов потенциальным клиентам. Многие из них, наверное, были вчера на вечеринке с тобой.

– Правда?

– Я так думаю. Так что в следующий раз мне будет проще прийти куда-то с тобой.

– Оу, – говорю я, немного сбитая с толку.

– Так что… сможешь представить меня всем на следующем своем мероприятии? – нажимает Лиам, переходя от своего делового голоса к милому.

Я смеюсь.

– Посмотрим, получится ли взять «плюс один».

– Ты лучшая, Харпер. И кстати, если у тебя нет планов на вечер, могу приготовить ужин. Ты же любишь зеленый карри, да? Он у меня отлично получается.

– Звучит заманчиво, спасибо. Я уже в «Кларидже», на пресс-конференции, так что буду отключаться.

– Отлично! Если увидишь там новых классных актеров, которые ищут агента, замолви за меня словечко, ладно? Нужно дать тебе своих визиток.

Лиам – агент по работе с талантами, в основном с музыкантами и актерами. Он работал в агентстве, но ему не нравился их стиль управления (то есть не нравилось, что кто-то управляет им), и повышения не предвиделось. Они не ценили его потенциал. Так что около месяца назад он ушел в собственное агентство и увел с собой двух клиентов: певца-композитора, который недавно написал пару заставок для рекламы, и актера музыкального театра.

Я лично считаю, что Лиаму еще рановато начинать самостоятельную деятельность. Большинство агентов по работе с талантами сначала делают себе имя и обзаводятся крупными клиентами, которых можно переманить. Но Лиам обладает невероятной уверенностью в себе и своих силах – еще чуть-чуть, и он был бы заносчивым, – и, говоря о своей карьере, он никогда не сомневается.

Мы встретились несколько месяцев назад на локальном мероприятии, когда он еще работал в своем старом агентстве. Мы разговорились, и меня моментально привлекла его страсть к работе. Он любит помогать музыкантам находить свою аудиторию, и с таким рвением рассказывал о своем призвании, что я не могла не почувствовать духовную близость. Многие люди обсуждают свою работу как обязанность, и мне было приятно поговорить с человеком, который так же, как и я, любит то, что делает. А еще он говорил не только о себе, в отличие от нескольких предыдущих мужчин, с которыми я ходила на свидания. Лиам был искренне восхищен мной и моей работой. И когда в конце мероприятия он нашел меня, чтобы попросить номер, я с радостью его дала.

Я в спешке отключаюсь и проскакиваю мимо портье, который стоит у входа в «Кларидж» и касается своей шляпы, когда дверь открывается.

– Харпер!

Я улыбаюсь при виде Рэйчел Уокер, скользящей по сияющему вестибюлю. Рэйчел – одна из моих любимых киноагентов; она отлично знает свою работу, а еще она очень веселая. За эти годы у нас с ней было несколько сумасшедших ночек.

– Почему ты всегда так великолепно выглядишь? – спрашиваю я.

Она целует меня в обе щеки, и запах ее дорогого парфюма напоминает мне, что сама я забыла утром подушиться. Когда появится возможность, использую пробники «Джо Малон», которые валяются в сумке.

Мы с Рэйчел примерно одного роста – сто шестьдесят пять сантиметров, – но она живет в туфлях на каблуке, поэтому всегда кажется выше. У нее длинные волнистые волосы оттенка золотой блонд, которые выглядят как будто она только что из салона, идеально подведенные жирной черной подводкой глаза и накрашенные матовой помадой темно-ягодного цвета губы. Сегодня Рэйчел надела желтый блейзер поверх белоснежной рубашки и широкие черные брюки с высокой талией – она по первому зову может оказаться в любом месте, где дресс-код – элегантная одежда.

– У меня отличные скидки на ботокс от лучших мастеров своего дела, спасибо моим звездным рефералам[8], – тихо говорит она и отступает на шаг. – Ты тоже потрясающе выглядишь.

– Ты просто подлизываешься для статьи на первую полосу.

– Всегда начеку, детка. – Рэйчел широко улыбается и жестом приглашает меня идти за ней к лифтам. – Я хотела поблагодарить тебя за то, что выделила так много места для статьи о той исторической драме. Я же говорила, что она станет хитом.

– За этот разворот пришлось бороться с Космо не на жизнь, а на смерть, – говорю я, пока Рэйчел вызывает лифт и мы ждем, стоя рядом. – Так, сколько у меня сегодня времени на каждого?

– Десять минут.

– Или пятнадцать? – с надеждой бросаю я в ответ.

Рэйчел строго меня оглядывает.

– Десять.

Я решаю попытать удачу.

– Тогда, может, пятнадцать минут с Изабеллой Блоссом и по восемь со всеми остальными? Так будет честно.

Рэйчел не сдерживает улыбки в ответ на мою попытку.

– Ты же знаешь, что у нас график, Харпер. И ты здесь не единственная журналистка. Зато самая последняя.

– Я пришла как раз вовремя! – Приезжает лифт, и я проверяю свой телефон. – Вроде. Это все мой главред. Перед уходом он решил дать мне совет насчет интервью со звездами.

– Этот клоун что-то советовал тебе? Ну давай, хочу хорошенько посмеяться. Что он сказал? – спрашивает Рэйчел и заходит за мной в лифт.

– Что мне лучше не опаздывать. – Я корчу гримасу и прислоняюсь к зеркалу, пока она нажимает на кнопку. – Зачем тебе смеяться?

Рэйчел тяжело вздыхает.

– Ты сейчас как журналистка спрашиваешь?

– Уже нет. Это не под запись.

Рэйчел с благодарностью мне улыбается и наблюдает, как сменяются цифры на экранчике.

– Бойфренд Изабеллы Блоссом здесь.

– Тот режиссер инди-фильмов?

– Ага, Элайджа. – Она хмурится. – Он меня достал. Они весь день ругаются. Изабелла сказала ему не приходить на конференцию, потому что он вообще не причастен к фильму, а он настоял. Он портит ей настроение.

Я кривлюсь.

– Ой-ой! Пресс-конференция и актеры в плохом настроении… Так себе сочетание.

– Абсолютно, – добавляет Рэйчел.

– Разве он не недавно появился? Он же не отец ребенка?

– Они вместе три месяца, – подтверждает она. – Как раз конфетно-букетный период.

– Продвижение фильма – это стресс, – рассуждаю я. – Наверное, из-за ее постоянной занятости отношения стали напряженнее. Будет легче, когда все это закончится.

– Давай надеяться, – говорит Рэйчел, когда двери лифта открываются на последнем этаже.

Мы вливаемся в толпу журналистов: они болтают в ожидании, когда их отправят к следующему актеру, а рекламные агенты и ассистенты носятся с айпадами в попытках найти людей, которых их отправили искать.

Час на пресс-конференции может показаться целой жизнью: тебя водят из комнаты в комнату, чтобы ты задал те же вопросы, что и каждый второй журналист, а актерам приходится повторять, что привлекло их в этой роли, этом сценарии, этом режиссере и этом сеттинге, хотя съемки, скорее всего, закончились год назад и они уже не помнят ответов ни на один вопрос.

Чтобы давать актерам немного передохнуть и самой выделяться на фоне других журналистов, я поняла, что нужно задавать дурацкие вопросы – актеры посмеются и, соответственно, будут отвечать с легкостью и энтузиазмом. Хотя, должна признаться, этот метод работает не всегда. Однажды на интервью с достаточно непроницаемым актером я пошутила, что нам нужно прямо сейчас бросить пресс-конференцию и вместе улететь на Багамы, на что он без малейшего намека на улыбку ответил: «Не думаю, что это будет уместно», – и быстро закончил интервью.

Мне удается получить несколько хороших высказываний от других актеров этого фильма, но, как и все остальные, я здесь ради возможности поговорить с Изабеллой Блоссом, звездой, которая привлечет толпы зрителей. Она талантливая актриса, и к тому же у нее огромное количество подписчиков в соцсетях и много рекламных контрактов. Сейчас ее лицо, по-моему, буквально везде: начиная с рекламы брендов косметики и заканчивая товарами для беременных. Изабелла молодая, сильная и вдохновляющая, что может усложнить интервью. Звезды с большим количеством подписчиков в медиа знают, что продает, а что нет, что вовлекает аудиторию, а что отталкивает. Они могут создать себе идеальную личность и редко выходить за рамки, именно поэтому я стараюсь избегать интервью с «инфлюенсерами». Они выдают хорошо отрепетированные фразы и не слишком искреннее личное мнение и избегают любых тем, которые могут подвергнуть риску их рекламные контракты. Я полностью их понимаю, но такие интервью не годятся для увлекательного чтения. Но Изабелла в первую очередь актриса, так что я надеюсь, что она хотя бы расскажет мне что-то интересное о творческом процессе.

Когда Рэйчел наконец провожает меня в номер люкс (и бормочет, что у меня десять минут, а не пятнадцать), я вижу Изабеллу. Она сидит в уютном кресле у окна, а рядом с ней на столике стоит большая ваза с цветами.

В мире есть люди, которые просто выглядят как кинозвезды, и Изабелла Блоссом – одна из них; у нее даже имя подходящее, как будто родители знали, что однажды оно будет красоваться на кинопостерах. Она поразительно красива: большие темные глаза, острые скулы, пухлые полные губы и невероятно блестящие черные локоны.

На ней эффектное летнее платье красного цвета с летящей юбкой макси и поясом на талии, подчеркивающим ее живот.

– Привет, – здороваюсь я, направляясь к ней. – Не уверена, помнишь ли ты меня. Я Харпер, из…

– Рада снова видеть тебя, Харпер, – улыбается она и уже собирается встать.

– Пожалуйста, сиди, – настаиваю я, усаживаясь на стул напротив, пока Рэйчел бродит на заднем плане. Она здесь, чтобы наблюдать за происходящим и контролировать, чтобы ничего не случилось, – прямо как компаньонка в эпоху регентства. – Ты потрясающе выглядишь. До родов осталось совсем немного, как ты себя чувствуешь? Спрашиваю не под запись.

– Как кит, которого вынесло на берег, – говорит Изабелла, оседая в своем кресле. – Все только и твердят, что в беременность ты сияешь. Про запор никто не упоминает.

– Сок из чернослива, – рекомендую я и кладу диктофон на стол, параллельно пролистывая страницы записной книжки, чтобы найти список вопросов, которые я заготовила, пока ехала сюда на метро. – Один знаменитый нутрициолог рассказывала, что запасалась им во время беременности.

– Ага, я пробовала. Отвратительно. – Изабелла морщит нос. – Прекрасное путешествие – беременность… Чушь собачья!

Я смеюсь.

– Ох, если бы ты сказала это на записи, получился бы отличный заголовок для обложки. Ты готова начать? Я знаю, что у нас мало времени.

– Прошу, – говорит она, кивая, и Рэйчел смотрит на часы.

Я нажимаю кнопку «Запись» на диктофоне.

– Итак, Изабелла Блоссом, что…

Вдруг смежные двери ее номера распахиваются, и в комнату входит мужчина с внушающим ужас выражением на лице.

– Ты сказала этому Джонатану Клиффу из «Экспрешн», что я не писал сценарий к фильму о маяке?! – рычит он, шагая через комнату к нам.

Рэйчел напрягается и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я так понимаю, это новый очаровательный бойфренд-режиссер, Элайджа.

– Милый, – говорит Изабелла с дежурной улыбкой, – это Харпер, журналистка из…

– Ага, здрасьте. У меня нет времени на представления. – Он отмахивается от меня и снова обращается к Изабелле: – Ты сказала так журналистишке из «Экспрешн»? Ты же знаешь, какие нелестные статьи он пишет обо всех!

– Поговорим об этом через минуту, сейчас у меня интервью, – предлагает она с дрогнувшей улыбкой.

– Поверить не могу! – Проведя руками по своим каштановым волосам длиной до плеч, он расхаживает взад-вперед. – Я написал сценарий этого фильма!

– Ты режиссер, – говорит Изабелла, хмурясь. – Ты его не писал. Это адаптация романа, и сценарий написал автор.

– Да, но я оказал на него огромное влияние, – спорит он. – Ты же знаешь!

– Элайджа, – спокойно вмешивается Рэйчел, – может, лучше в другое время…

– Я по горло сыт этим дерьмом! – Элайджа в ярости бросается к Изабелле, игнорируя попытки Рэйчел сгладить ситуацию. – Ты как будто из кожи вон лезешь, чтобы меня унизить.

– Я правда ошиблась! – говорит Изабелла, она выглядит обиженной. – Я не хотела расстроить тебя или выставить в дурном свете. Он спросил, кто написал сценарий, и я ответила. Я не думала, что ты тоже причастен. Уверена, ты сможешь поговорить с журналистом и поправить его.

– Думаешь, я не пытался? – говорит Элайджа, его глаза пылают от злости. – Теперь это уже неважно. Он будет думать, что я консультировал по поводу сценария, а не писал его.

– Но… ты его не писал, – отмечает Изабелла, сбитая с толку.

Элайджа останавливается, поворачиваясь к ней, кладет руки на бедра и делает драматичный вдох носом – мы втроем наблюдаем за ним в тишине. Наконец он заговаривает – медленно и уверенно, как будто сдерживает себя, чтобы не взорваться.

– Смысл не в этом, – шипит он.

– Ладно, знаешь что? Ты сам не понимаешь, что говоришь, – заявляет ему Изабелла злобно. – И у меня сейчас интервью. Обсудим это позже.

– Ну то есть я, как всегда, должен подстраиваться под твои встречи? – отвечает Элайджа, его глаза превращаются в щелки. – Нет уж, спасибо. Я ухожу.

Он разворачивается на пятках и с самодовольным видом выходит из номера, захлопывая за собой дверь. В комнате воцаряется тишина. Изабелла в отчаянии прикрывает глаза.

Рэйчел откашливается.

– Изабелла, может, воды?

– Спасибо, не нужно, – говорит она, массируя лоб кончиками пальцев.

– Могу дать тебе минутку, – предлагаю я, поднявшись.

– Нет, стой! – Изабелла резко поворачивается ко мне, и в ее взгляде читается паника. – Я знаю, что нет смысла спрашивать, но если бы ты как-то могла… опустить эту «беседу» в интервью, я была бы очень благодарна.

– Изабелла, не стоит переживать, – говорю я, усаживаясь обратно. – Передо мной ничего не происходило. Меня здесь не было.

Она колеблется.

– Не совсем понимаю.

– Ты можешь доверять Харпер, – тихо говорит Рэйчел. Она кладет руку на плечо Изабелле, а меня одаривает теплой, благодарной улыбкой. – Она ни слова об этом не напишет.

– Это не касается ни меня, ни уж тем более публики. Я здесь, чтобы поговорить о тебе и твоем фильме. Не об Элайдже.

Изабеллу это, кажется, не убеждает.

– Ты… ты никак не прокомментируешь мои отношения в своей статье?

Я тянусь за диктофоном и останавливаю запись, а потом удаляю ее. Я кладу его обратно на стол и пожимаю плечами.

– Дай мне знать, когда будешь готова начать интервью, – говорю я.

– Спасибо. – Ее глаза блестят от слез. – Это был долгий день.

– В эти дни всегда так.

– Мы оба сейчас под большим давлением, и еще ребенок… – Изабелла прерывается, нежно поглаживая живот. – Не уверена, что Элайджа действительно был готов к тому, что на себя берет. – Она вздыхает и снова поднимает на меня взгляд. – Мне жаль, что ты это застала. Мне стыдно.

– О боже, не нужно! – настаиваю я, взмахнув рукой. – Я раньше тоже скандалила с парнями на публике. Однажды это случилось в ресторане, где подавали лобстеров: я решила выбежать, но у меня на шее был завязан их специальный нагрудник, и я не могла снять эту гребаную штуковину. Я все пыталась стянуть его с шеи, параллельно двигаясь задницей к краю нашего столика, а он просто сидел, как и все остальные, кто подслушивал нашу ссору, и в тишине наблюдал, как я борюсь с этим нагрудником. Это было совсем не достойно.

Изабелла усмехается.

– Так тебе удалось его снять?

– Нет, не удалось. В итоге я выбежала из ресторана и до самого дома шла с нагрудником.

Она разражается смехом.

– Это тот парень, про которого ты мне рассказывала? Одержимый зверюшками из шариков? – спрашивает Рэйчел, наливая Изабелле стакан воды из кувшина, несмотря на ее возражения.

– Нет, тот был из школы, – поправляю я. – Парень, с которым я встречалась в шестом классе, хотел стать клоуном, – объясняю я Изабелле.

– Что? – Она смотрит на меня в неверии.

– Он поступил в клоунский колледж и все такое. Милый мальчик, но каждый раз, когда мы тусовались, он делал мне зверюшку из шариков. Вся комната была в них.

– Вау! – Изабелла кивает. – Интересное хобби. А сейчас у тебя есть парень? Извини… – она хмурится, – это не мое дело.

– Не извиняйся! Задавать вопросы во время беседы – нормально, – уверяю я. – Да, есть. Мы встречаемся недолго, но он замечательный. Вообще-то сегодня он готовит мне ужин.

– Он хороший повар?

– Лучше меня. А ты хорошо готовишь?

– Мне это нравится, – говорит Изабелла. – И я очень люблю печь.

– А, так ты пекарь-энтузиаст. Хороший?

– Отличный, – с уверенностью говорит она. – Я пеку лучшее печенье в стране.

Я киваю на ее живот.

– Этот ребенок – счастливчик. Его мама печет лучшее печенье в мире.

– В стране, – поправляет она, усмехаясь. – Мир – это немножко перебор.

– Не-а, – говорю я. – Твой ребенок будет думать, что оно лучшее в мире. И важно только его мнение.

Изабелла тепло улыбается. Она опускает взгляд на живот, выводя на нем круги правой рукой. Наконец она поднимает глаза и делает глубокий вдох.

– Спасибо, Харпер. Думаю, теперь я готова к нашему интервью.

– Да? Отлично. Рэйчел, сколько у нас осталось времени по графику?

Рэйчел проверяет свои часы.

– Твое вышло восемь минут назад.

– Значит, времени полно, – заявляю я, после чего обращаюсь к Изабелле в серьезном тоне. – Надеюсь, ты готова к этим новаторским вопросам.

Она мне ухмыляется.

– Я в нетерпении.

– И правильно. Первый тебя просто потрясет. Спорим, сегодня никто тебя об этом еще не спрашивал?

Она хихикает, ерзает в кресле, чтобы сесть поудобнее, и кладет сцепленные руки на колени. Я тянусь к диктофону и нажимаю кнопку «Запись», прочищая горло.

– Итак, Изабелла Блоссом, что привлекло тебя в этой роли?

– Харпер, подожди! – окликает меня Рэйчел, и ее голос отражается от стен вестибюля в «Кларидже».

Я поворачиваюсь и вижу, как она бежит ко мне (а на каблуках это настоящий подвиг).

– Что я забыла? – спрашиваю я, на автомате перепроверяя сумку на плече.

– Нет-нет, ничего, – говорит она. – Я просто хотела поблагодарить тебя за это интервью. Ты правда помогла Изабелле успокоиться, учитывая всю эту историю с Элайджей…

– Рэйчел, не стоит волноваться. Я обещала.

– Я знаю, но все равно хотела сказать тебе спасибо, – настаивает она. – Изабелла тоже.

– Она уже. Передай, что интервью вышло отличное. И не переживай насчет сокращенного времени. Я понимаю, что у тебя еще много людей.

Рэйчел поднимает руки, чтобы остановить меня.

– Она хочет дать тебе эксклюзив о ребенке.

Я хлопаю глазами.

– Что?

– Изабелла Блоссом хочет дать тебе эксклюзив, когда родится ее ребенок, – уточняет Рэйчел. – Ты можешь первой сообщить миру пол и имя, напечатать первые фото и так далее. Она даст тебе эксклюзивные права. Никаких релизов и постов в соцсетях, пока не выйдет твоя статья.

– Ты… ты шутишь.

– Нет.

– Но разве она не хочет отдать эти права журналу, который заплатит ей приличную сумму? Или какому-нибудь ежемесячному глянцу, который устроит ей большую съемку с известным фотографом, приглашенным из ЛА?

Рэйчел трясет головой.

– Она не хочет всего этого. Она хочет, чтобы у тебя, Харпер Дженкинс, был эксклюзив. И она непреклонна.

Я пялюсь на Рэйчел.

– Вау! Не знаю, что и сказать! Такая честь для меня.

– Еще раз спасибо за сегодня, Харпер, и дай мне знать, когда выйдет статья об этом фильме. Пришлешь пдф?

– Конечно, – киваю я.

Она смотрит на часы.

– Мне пора возвращаться. Мы сильно отстаем. Я буду на связи, и до скорой встречи!

Поцеловав меня в щеку на прощание, она бежит к лифту.

– Рэйчел, – зову я, и она, нажав кнопку вызова, поворачивается. – Спасибо.

– Я здесь ни при чем, Харпер, – отвечает она, заходя в лифт. – Это все ты.

Глава четвертая

Во время ужина мне звонит папа.

Я не беру трубку, но Лиам замечает выражение моего лица при виде входящего звонка, мигающего на экране.

– Прости, – говорю я, переворачиваю телефон экраном вниз и отодвигаю его. – Нужно было проверить, вдруг это Шамари. Ты же знаешь агента Одри Эббот? Я все еще жду звонка, чтобы узнать, получилось ли у нее договориться насчет интервью. Скрестим пальцы!

– Да ладно. – Лиам с любопытством наблюдает за мной, пережевывая еду. – Ты нечасто говоришь о родителях.

– Нечего особо говорить.

– Ты ничего не рассказывала ни о них, ни о сестре, – комментирует он, глотая. – О моей семье ты все знаешь.

– Я рассказала достаточно. У меня двое родителей и старшая сестра Джулиет. Вот, пожалуйста.

Он поднимает свой бокал с белым вином, задумчиво его вращая.

– Да, но какие они? Я знаю только то, что они юристы, и все. Каждый раз, когда я у тебя что-нибудь о них спрашиваю, ты меняешь тему.

Я изображаю удивление.

– Правда?

Лиам склоняет голову набок.

– Ты не хочешь о них говорить.

– Я не то чтобы не хочу о них говорить, – вздыхаю я. – Просто… Не знаю. Ладно, может, я не хочу о них говорить.

– Ты рассказала им обо мне? – спрашивает Лиам выжидающе.

Я сомневаюсь и подумываю соврать, но решаю быть честной, чтобы потом не попасться.

– Нет. Но дело не в тебе. Моя семья… Мы не так часто общаемся, так что возможности еще не представилось. – Я беру свой бокал и делаю два больших глотка вина. – Давай сменим тему.

– Хорошо. – Он набирает немного риса на вилку. – Так что, как тебе Изабелла Блоссом в жизни? Она довольна своим нынешним агентом? И кстати об этом, нужно дать тебе своих визиток. Я сегодня получил весьма многообещающее письмо от музыканта, который начинает набирать популярность в ТикТоке…

Я пытаюсь сосредоточиться на словах Лиама, кивая когда нужно и прикладывая максимум усилий, чтобы выглядеть заинтересованной, но из головы не выходит звонок отца. Рано или поздно придется ему перезвонить, и мысль о том, каким неловким и чопорным будет наш разговор, приводит меня в ужас. Хотелось бы мне, чтобы он просто прислал сообщение или написал в Вотсапе, как нормальный человек, но когда дело доходит до общения, папа предпочитает традиционные методы: обычно он сначала звонит, чтобы договориться о встрече за ужином, а следом отправляет официальное письмо, где подтверждает дату, которую мы только что обсудили.

Если так подумать, наши с ним отношения похожи на отношения коллег, испытывающих взаимную неприязнь, но вынужденных поддерживать связь друг с другом.

– Так… что думаешь?

Вопрос Лиама застает меня врасплох. Я прослушала абсолютно все, что он говорил.

– Насчет чего?

– Насчет статьи о моей компании, – с энтузиазмом напоминает он. – Такой пиар будет просто неоценим. Думаю, получится кучу клиентов привлечь этой удочкой.

– Я не пишу статьи про агентства талантов. Я пишу про… таланты.

– Да, но ты что, меня не слушала? Это как бы будет статья про закадровый процесс! – объясняет он, и его глаза расширяются от энтузиазма, когда он это представляет. – Ты могла бы написать типа большой материал про свеженькие новые агентства, которые представляют артистов, про лапы, которые бешено гребут под водой.

Я глазею на него.

– Что?

– Ну ты поняла! На поверхности утки такие спокойные и расслабленные, а под водой их перепончатые лапы работают как сумасшедшие. Так же и с агентствами талантов. Мы – перепончатые лапы. Артисты – утки. – На мгновение он задумывается. – Мне нравится эта аналогия. Может, поставлю ее на сайт.

Я в таком недоумении, что и слова сказать не могу.

– Ну ты хотя бы подумаешь о статье?

– Эм-м… Да. Ладно, – лгу я. Я слишком устала, чтобы объяснять ему, что этого никогда не произойдет.

– Отлично, – говорит Лиам, допивая свое вино и кивая на мой бокал. – Подлить?

– Нет, спасибо. Завтра трудный день.

– Вот поэтому нужно работать на себя, детка. Я сам выбираю свой график, – говорит он и подмигивает.

Лиам открывает холодильник и достает бутылку вина. Я быстро проверяю телефон: вдруг папа написал, чтобы объяснить, зачем звонил, но новых сообщений нет.

Пока я держу телефон в руке, он вибрирует. Я отвечаю, как только вижу имя на экране; сердце подскакивает к горлу.

– Шамари, привет, – выдаю я с максимально возможной беззаботностью. – Как проходит твой вечер?

– Одри Эббот даст интервью.

Я делаю резкий вдох.

– Нужно устроить все завтра утром, перед ее репетицией. Я пришлю тебе адрес театра, – продолжает Шамари. – Мы как раз договариваемся о времени, так что я дам тебе знать, как только смогу. Я сказала, что фокус будет на ее карьере, а не на том… что случилось. И что вся статья будет посвящена ее работе. Я упомянула, что журналистке можно доверять. Слышала бы ты, что она на это ответила.

Я улыбаюсь про себя.

– Что-то вроде «ни одному журналисту нельзя доверять»?

– Плюс несколько ласковых, ага, – говорит Шамари резко.

– Шамари, это… это потрясающая новость, – взволнованно бормочу я, с трудом осмеливаясь поверить, что это правда происходит. – Ее первое интервью за пятнадцать лет! Я знала, что ты сможешь ее убедить. Ты – чудо.

– Обложка журнала, да?

– Даю слово, – обещаю я.

– Тогда до завтра.

– До завтра.

– О, и… Харпер?

– Да?

– Не облажайся.

Не хотела бы я играть с Одри Эббот в покер.

С момента, как я вхожу в комнату, я понимаю, что она – тот еще крепкий орешек. Я ожидала, что меня встретят хмурым или хотя бы недоверчивым взглядом, но ее невозможно прочесть – она ничем не выдает себя, у нее пустое выражение лица.

Интервью проходит в студии в Центральном Лондоне, где проводятся репетиции предстоящего спектакля. Я договорилась о встрече за сорок пять минут до того, как Одри нужно будет прогонять свои сцены, – звучит как вечность, но, учитывая приветствия и время на то, чтобы достучаться до актера, это совсем не много.

Шамари встретила меня у входа в студию и провела в комнату, где уже ждала Одри – она сидела за столом и читала сценарий. Собранная, элегантная и безупречная, Одри Эббот такая же завораживающая и властная в жизни, как я себе и представляла. У нее короткая стильная стрижка пикси, орехово-зеленые глаза, тонкие черты лица и тонкие губы – лучше всего ей всегда удавались непонятые и колючие героини, к которым зрители постепенно привязывались, пока она тщательно раскрывала их уязвимые места и показывала человечные стороны.

– Одри, это Харпер Дженкинс, – представляет меня Шамари. – Харпер, это Одри Эббот.

– Приятно познакомиться, мисс Эббот, – говорю я, протягивая руку.

Закрыв сценарий, Одри берет мою руку и крепко ее пожимает, хотя все еще молчит. Она изучает меня, пока я придвигаю стул напротив нее и начинаю доставать из сумки необходимые вещи.

Шамари предлагает кофе, и я соглашаюсь, а Одри просит зеленый чай. Я замечаю, что Шамари колеблется, прежде чем выйти из комнаты, как будто вдруг начинает сомневаться, стоит ли оставлять нас одних даже ненадолго.

– Мы не начнем, пока ты не вернешься, – убеждаю я.

Она улыбается мне с благодарностью и поспешно выходит, захлопнув за собой дверь.

– Вы не против, если я использую вот это? – спрашиваю я, показывая на диктофон.

– Нет, все нормально, – отвечает Одри своим чистым и контролируемым голосом.

– Отлично, спасибо. Я не начну запись, пока не вернется Шамари и вы не почувствуете, что готовы и вам комфортно, – информирую я.

– Хорошо, – отвечает она.

Наступает тишина, и под пристальным взглядом Одри я скрещиваю ноги, потом расцепляю их и опять скрещиваю.

– Я должна поблагодарить вас за то, что согласились сегодня со мной поговорить, – наконец выдаю я. – Для меня большая честь быть человеком, который отдаст должное вашему возвращению на сцену.

Она вскидывает бровь.

– Вы считаете, что этому нужно отдавать должное?

– Вы что, шутите? Людям снесет крышу от радости!

Наверное, выражение слишком неформальное для использования в профессиональной обстановке, но Одри, похоже, находит его забавным – что ж, значит, выбираем непринужденность.

– Шамари описывает вас как журналистку «с добрым сердцем». – Она откидывается назад и складывает руки. – Как по мне, это парадокс.

Я улыбаюсь. Я была к этому готова.

– Вы считаете, что журналисты, которые пишут о публичных личностях, – сущее зло? – спрашиваю я.

– Я считаю, что журналисты, которые пишут о публичных личностях, склонны к садизму, – объясняет она. – Это продает.

– Ведь киноиндустрии об этом хорошо известно, – парирую я.

Уголки ее губ подрагивают, но она подавляет улыбку. Затем делает глубокий вдох, выпячивает подбородок и заговаривает.

– Вы спросите меня о том, что произошло? – холодно заявляет Одри, будто бросая мне вызов. – Когда все пошло наперекосяк? Ваши читатели хотят знать именно об этом, разве не так? Мой провал заставляет их чувствовать себя лучше.

– Похоже, ваша проблема заключается в читателях, а не в журналистах?

Она поджимает губы, услышав мой быстрый ответ. Я пожимаю плечами и продолжаю:

– Как вам захочется. Мы все знаем, что случилось шестнадцать лет назад. Если вы хотите поговорить о том, почему это случилось, что к этому привело и как вы себя чувствовали, – пожалуйста. Шамари сказала мне, что вы бы хотели сфокусироваться на своей актерской карьере, так что я здесь за этим.

– И вы не расстроитесь, если сегодня уйдете отсюда без инсайдерской информации? – Она выплевывает эти слова. – С большой радостью напишете статью без упоминания об этом?

– Да.

– Я вам не верю.

Я знаю, что она пытается задеть меня, но не поддаюсь.

– Вы можете верить во что хотите.

– Вы серьезно заявляете, что напишете статью обо мне, не упомянув тот печально известный и знаменательный инцидент?

– Этот инцидент – единственное, что о вас известно? – резко спрашиваю я. – Есть сильные подозрения, что нет, так что я уверена: у меня будет много другого материала, на котором можно сконцентрироваться.

– Это скандал. А журналисты любят рассказывать хорошие истории.

– Только если они правдивые, иначе мы бы подались в литературу. Или, может, в кино.

Одри делает паузу.

– Вас ничем не смутить, Харпер, не так ли?

– Здесь вы ошибаетесь. Некоторое время назад мне нужно было написать статью про Музей мадам Тюссо. Вы там были? Я до смерти испугалась. Не знаю, кто вообще в здравом уме согласится, чтобы ему сделали восковую копию.

– Я есть в Мадам Тюссо.

– Я знаю.

Вопреки самой себе она смеется; в уголках ее рта образуются морщинки от удовольствия, а глаза становятся ярче. Все ее лицо меняется. Я начинаю смеяться вместе с ней.

В комнату вбегает Шамари с подставкой для горячих напитков.

– Простите, что так долго! Здесь на кухне не работает чайник, так что мне пришлось сбегать через дорогу. Вот… – Она передает кофе мне и чай – Одри, а потом садится на стул в углу комнаты со своим кофе. – Хорошо, можем начинать, если вы обе готовы.

– Я готова, а вы? – спрашиваю я Одри.

– Да, – тепло отвечает она и одаривает меня легкой, расслабленной улыбкой, которая – я уверена – удивляет Шамари. – Спустя все это время я наконец готова.

Инцидент с Одри Эббот произошел в ресторане в Мейфэре[9].

Она была известной голливудской звездой, признанной, выдающейся и высоко ценимой актрисой – никто не ожидал, что она может оступиться, поэтому, когда это все же произошло, случай был задокументирован и проанализирован в агрессивной, почти оскорбительной манере. Как будто она подвела не только себя, но и всех нас.

И, как происходит с любой женщиной в такой ситуации, таблоиды наслаждались ее грехопадением.

Все началось, когда Одри влюбилась в Хэнка Лейна, известного панк-рокера и сына лос-анджелесского миллиардера, построившего состояние на недвижимости. Они поженились после четырех месяцев отношений. Это был ее третий брак: сначала она вышла замуж за свою первую любовь, потом за кинорежиссера, который бросил ее ради актрисы с главной роли в своем последнем фильме, – и, хотя Хэнк был гораздо моложе, она по уши влюбилась в него. Он был авантюрным, спонтанным и эксцентричным – абсолютная противоположность любого, с кем она публично состояла в отношениях.

Одри начала попадать в заголовки, когда люди застали ее выбегающей из клуба и пьяной; пошли слухи, что «источник, близкий к звезде» видел, как она «нюхала подозрительное вещество на вечеринке» (конечно, доказательств не было). Она стала одеваться ярко и вызывающе и больше экспериментировать с макияжем. Вскоре репортеры написали, что, «по словам ее друзей», они с Хэнком поженились слишком быстро, их публичные ссоры были «до неприличия громкими, если верить свидетелям», и она «скатывалась в никуда».

Одри все чаще преследовали папарацци, ей приписывали «паранойю и тревогу», и Хэнк начал терять к ней интерес. Когда она обвинила его в измене, он сказал, что она бредит и чересчур его контролирует. Затем всплыла фотография, где Хэнк целуется в ночном клубе в Баттерси[10] с другой женщиной, актрисой, сыгравшей дочь Одри в ее последнем фильме. После этого пошли слухи, что он встречается с моделью, которая в том году открывала шоу «Версаче» на Лондонской неделе моды.

И вот в один день, смешав слишком много алкоголя с таблетками, которые она тогда принимала, Одри Эббот появилась в модном ресторане в Мейфэре – она узнала, что Хэнк наслаждается там сконами и танцовщицей из своего последнего клипа, слизывающей крем с его пальцев.

Папарацци уже ждали снаружи.

Сначала между Одри и Хэнком произошла бурная ссора. Потом, по словам свидетелей, она подняла бутылку шампанского и замахнулась на Хэнка; официанты тут же закричали, чтобы все на всякий случай пригнулись. Тогда Одри разрыдалась и разбила бутылку об пол, а все гости вскрикнули от ужаса и волнения.

Пока Хэнк орал, что «разведется с этой сумасшедшей сучкой», она попыталась дать ему пощечину, но он увернулся и придержал ее руку. Она ухватила в кулак скатерть и дернула. Полетело все: подставка для торта, сконы, макаруны, канапе, чайник, чашки и блюдца, посуда и столовые приборы.

Шум, по словам свидетелей, «был оглушающий».

Тогда Одри вылетела из ресторана, посылая всех папарацци; и когда один фотограф поднес камеру так близко к ее лицу, что задел солнцезащитные очки, она оттолкнула его – камера вылетела из его рук, а объектив, упав на землю, треснул. (Фотограф обвинил ее в «жестоком нападении», и она уладила дело без суда, по слухам, за шестизначную сумму.)

В тот день папарацци последовали за ней домой: там она схватила клюшку для гольфа и разгромила «Феррари» Хэнка. В поп-культуре эти фотографии приобрели статус чуть ли не легендарных: оскорбленная женщина с замутненным взглядом крушит машину молодого сердцееда.

Хэнк написал об Инциденте песню, и она сразу же возглавила все чарты. «Корреспонденс» назвали его «лирическим музыкальным гением». Джонатан Клифф из «Экспрешн» написал, что песня «вдохновенная». В последующие годы Хэнк выпустил еще несколько успешных альбомов, взялся за ум и появился на каком-то американском шоу а-ля «Холостяк», по завершении которого недолго провстречался с победительницей, но в итоге женился на участнице, занявшей второе место, и у них родилось двое детей. Он запустил производство безалкогольной альтернативы джина и выпустил детскую книжку про мальчика, который мечтает стать рок-звездой. Она стала бестселлером.

А Одри Эббот исчезла из поля зрения общественности.

С появлением соцсетей фотография, на которой она крушит машину, а по щекам у нее течет тушь, из легендарного изображения превратилась в легко адаптируемый мем. Но за последнее время все это переосмыслили, и Одри стали считать жертвой эпохи, которая не прощала женщин, если те вели себя импульсивно.

Не под запись Одри рассказывает мне, что сразу после произошедшего ей было очень больно и она ощущала себя такой униженной, потерянной и незначительной, что ей хотелось исчезнуть. Нет ничего хуже чувства, говорит она, чем когда ты считаешь, что тебя ненавидит весь мир. Из-за этого ты боишься покидать дом, ходить в магазины или с кем-то разговаривать, не скрывая лица.

В конце концов она обратилась за помощью и снова начала чувствовать себя целостной. Дружеские отношения, которые сохранились в тот период ее жизни, только укрепились. Всепоглощающее чувство стыда начало исчезать. Она инвестировала в бизнес, стала пассивным партнером в продаже различных популярных предметов быта. Она начала писать мемуары. В зависимости от того, как пройдет это возвращение в театральный мир, она думает попробовать себя в качестве режиссера-постановщика, о чем всегда мечтала. Сейчас она счастливее, более принимающая, более любящая… Она простила Хэнка. Она простила себя.

– Мне бы хотелось вернуться в прошлое, обнять ту женщину, которой я была, и защитить ее, – говорит она, а затем задумчиво добавляет: – Я больше не боюсь того, что произошло. Оглядываясь назад, я понимаю, какой путь прошла.

Под запись же Одри рассказывает, что согласилась играть в этом спектакле, потому что он о страстной, безрассудной, терзаемой женщине со страшными секретами – она понимает эту героиню и надеется отдать ей должное. Намеренная жить здесь и сейчас, Одри Эббот не станет зацикливаться на сожалениях.

– У всех бывают плохие дни, – говорит она с лукавой улыбкой. – Как и все, что я делаю, мой был особенно впечатляющим.

– Космо, вы должны меня выслушать, – умоляю я в отчаянии. – Это же Одри Эббот. Та самая Одри Эббот. Она должна быть темой выпуска.

Космо закладывает руки за голову и откидывается в своем офисном кресле.

– Я уже решил, что на обложке будет Дон Блеск, Харпер.

– Если вы решите скрыть историю возвращения Одри Эббот за историей скучного бизнесмена, вся индустрия посчитает, что вы сошли с ума. – Я потираю виски и делаю глубокий вдох. – Космо, это очень важно, и шестьдесят один процент нашей аудитории – женщины.

– Именно. – Он пожимает плечами. – Они захотят посмотреть на что-нибудь приятное на обложке. Дон Блеск – симпатичный парень.

– Что-нибудь приятное – это хорошо, но они лучше почитают о женщине, на которую равнялись и которая после того, как ее растерзала пресса, вернулась на сцену и стала еще сильнее! Поверьте мне, Космо, эта история – то, что нам нужно.

Он хмурит брови, как будто раздумывает над этим, и я продолжаю с проблеском надежды:

– Она впервые с две тысячи седьмого поговорила с журналистом. Люди будут это обсуждать, это станет трендом в соцсетях. Одри Эббот возвращается.

Космо почесывает подбородок, а затем протяжно вздыхает.

– Прости, Харпер, но ответ отрицательный. У меня уже есть классный заголовок – «Будущее с Блеском». Этот материал – беспроигрышный хит, готовый уйти в печать, и у меня нет никакого желания…

– Космо, у нас проблема!

В кабинет Космо вбегает Ракхи со сведенными от беспокойства бровями.

– Простите, что прерываю вашу встречу, Харпер, но это срочно, – задыхаясь, говорит она и поворачивается к Космо. – Мы не сможем выпустить интервью с Доном Блеском на этой неделе.

– Что? – шипит Космо.

– Похоже, он нам солгал.

– Кто? – требует Космо. – Кто нам солгал?

– Дон Блеск! Его слова и статистика c некоторых его бизнес-предприятий не совсем совпадают, – объясняет Ракхи. – Нам понадобится больше времени, чтобы специалисты провели фактчекинг и сверили все с его юристами. Они сказали, что сейчас на износ работают над одним делом – кажется, недовольный сотрудник подал на него в суд, – но они смогут все посмотреть на выходных.

Космо бьет кулаком по столу.

– На выходных! Мы отправляем выпуск в печать завтра!

– Я им об этом сказала.

– Ну, значит, опубликуем все как есть, – говорит он с грозным выражением на лице.

– Мы не можем рисковать, – просто отвечает ему Ракхи. – Если мы напечатаем неверные сведения, это поставит в неловкое положение и нас, и Дона Блеска. И приведет к юридическим последствиям.

– Давай я сам поговорю с этими юристами, – грозит Космо. – Если они услышат редактора, может, смогут найти в своем бешеном графике время для кое-каких чертовых расчетов.

Ракхи кривится.

– Я уже предупредила, что вы позвоните, но они сказали, что это не имеет значения – они по уши заняты другим делом, и статья в сравнение с ним не идет. Они сказали, что мы можем подождать до следующей недели или вообще снять материал с публикации. Я сказала, что мы подождем. Мы же не хотим потерять Дона Блеска, правда?

Космо стискивает зубы.

– Нет. – Он весь кипит. – Думаю, нет.

– Единственное… Нам нужно найти хорошую историю на обложку, чтобы завтра отправить все в печать, – говорит Ракхи, прикусывая губу.

Я с триумфом поворачиваюсь к Космо.

Почесывая лоб правой рукой, он бросает на меня взгляд сквозь пальцы.

– Ладно, Харпер, – бормочет он. – Одри Эббот будет нашей сенсацией. Давай, устрой это.

– Да! Спасибо! – кричу я в экстазе, выбегая из его кабинета и чувствуя, что сейчас взорвусь от счастья. Ракхи выходит следом.

Когда мы возвращаемся на свои места, я издаю восторженный визг, а потом наклоняюсь к Ракхи и говорю:

– Знаю, что это, наверное, стоило тебе нервов, но я очень рада, что Дон Блеск запорол свое интервью.

– Он этого не делал, – спокойно шепчет она мне в ответ и открывает на своем экране почту.

Я пристально смотрю на нее.

– Что?

– Думаешь, я бы позволила, чтобы на обложке был кто-то, кроме Одри Эббот? – Она разворачивается и смотрит на меня с коварной улыбкой. – Не в мою смену.

Глава пятая

– У меня тост, – объявляет Мими, поднимая свой бокал с просекко. – За двух моих потрясающих коллег. Харпер – за то, что добыла классную сенсацию, Ракхи – за то, что одурачила нашего идиота-редактора и позаботилась, чтобы на этой неделе обложку украшал нужный человек. За командную работу!

Мы с Ракхи смеемся и тянемся, чтобы чокнуться бокалами. «Старый дуб» находится недалеко от офиса и представляет собой неофициальное тусовочное место газеты «Корреспонденс». Как бы сильно мы ни старались попробовать что-то новое, мы всегда оказываемся здесь. Паб родной и уютный, и в нем мы провели много незабываемых вечеров: начиная с тех, когда нам нужно было утопить горе, заканчивая теми, когда нужно было что-то отпраздновать. К счастью, сегодня вечер именно такой.

– Я все еще поверить не могу, что ты выдумала эту историю с Доном Блеском, – говорю я Ракхи и качаю головой. – Я ни на секунду не усомнилась!

– Мне нужно было казаться убедительной, – отвечает она.

– А что, если он позвонит юристам? Не хочу, чтобы у тебя были проблемы.

– Во-первых, он не позвонит, потому что в глубине души понимает, что не сможет их переубедить. Он знает, что на это способна только я, – уверенно говорит Ракхи.

Мими кивает.

– Верно подмечено.

– Во-вторых, я не переживаю насчет проблем. Одри Эббот должна была попасть на обложку, и это не обсуждается. Я бы донесла вопрос до наших издателей, если бы понадобилось, – они бы согласились, это точно.

– Ты такая крутая, – говорю я, впечатлившись.

– Сказала женщина, которая взяла первое за шестнадцать лет интервью у Одри Эббот. Я так понимаю, ты закончила статью, иначе бы ты тут не сидела? – добавляет Мими.

Я кривлюсь.

– Эм-м… Ну типа.

Она закатывает глаза.

– Подрядчики тебя убьют. Им же нужно время на фактчекинг и верстку!

– Я допишу дома на ноутбуке, когда вернусь, – настаиваю я. – Она почти готова. Осталось только отшлифовать. И у меня все равно на сегодня запланирован выход, так что я могу пропустить с вами по стаканчику.

– Куда ты идешь? – спрашивает Ракхи.

– На презентацию книги. Член Парламента написал автобиографию.

– Заманчиво, – комментирует Мими с сарказмом.

– В прошлом году он занял второе место в реалити-шоу, так что книга наверняка не лишена блеска и гламура, – сообщаю я. – Он неплохой кандидат для статьи.

Мими бросает на меня озадаченный взгляд.

– Не пора ли тебе освободить какой-нибудь вечер? Ты давно не отдыхала.

– У меня есть свободные вечера, – спорю я. – Вчера я была дома, и Лиам готовил мне ужин. Было очень мило.

– Мило, – говорит она, неубежденная. – Я скорее о вечере для самой себя, чтобы ты просто… отдохнула. У нас намечается отличный пресс-тур, и тебе стоит поехать. Прекрасный бутик-отель в глубинке Кента, на который ты могла бы сделать обзор. Отвлечешься от всего и расслабишься.

– Мне не нужно расслабляться, – настаиваю я. – Мне нравится быть занятой. Ты же знаешь.

Ракхи смеется.

– Ты, наверное, сущий кошмар в отпуске. Тот самый человек, который постоянно хочет какой-то активности вместо того, чтобы валяться на пляже.

– Ты не права, – говорю я ей с гордостью. – Я очень расслаблена на отдыхе. Я читаю все книги, которые мне отправили на обзор.

– Отпуск нужен не для того, чтобы ты что-то наверстывала по работе, Харпер! – отмечает Ракхи. – Честное слово, я надеюсь, что Лиам из тех, кто любит постоянно чем-то заниматься, иначе в вашей первой совместной поездке его ждет неприятное открытие.

– О-о-о, кстати, о Лиаме, – говорит Мими. – Позовешь его на мой день рождения? Было бы здорово провести с ним побольше времени, а то мы виделись всего один раз. Ракхи, ты же тоже придешь?

– Да, спасибо за приглашение.

– Будет много кто из «Нарратива», – говорит мне Мими.

– Скажи, что ты не позвала Космо, – уточняю я.

Она отмахивается от этого предположения.

– Не глупи.

– Хорошо, я спрошу у Лиама, не занят ли он. Хотя я не уверена, что твой день рождения – лучший повод для знакомств.

Мими ухмыляется.

– Если он не справится с лаптой[11] и другими дурацкими играми, он не Тот Самый. Это главная проверка.

Каждый год Мими празднует свой день рождения в парке Брокуэлл на юге Лондона; она делит гостей на две команды, и сначала мы играем в лапту, а потом в глупые игры на выпивку. Это всегда очень весело, довольно шумно и соревновательно.

– Давайте надеяться, что к тому времени мы еще будем вместе. – Я смеюсь и смотрю на часы. – Так, мне пора идти, а то пропущу начало чтений.

Ракхи выглядит расстроенной.

– Уже уходишь?

– Я приду вовремя, если выйду сейчас, – с гордостью заявляю я.

– На самом деле, перед тем как ты уйдешь, мне… мне нужно вам кое-что сказать, – объявляет Ракхи серьезным и убедительным тоном и ставит свой бокал на стол.

Мы с Мими обмениваемся озадаченными взглядами.

– Все в порядке?

Она кивает.

– Да, да. Все хорошо. С одной стороны, все замечательно. С другой… – Она останавливается и делает глубокий вдох. – Я перехожу на другую работу.

Мими ахает.

– Что?!

– Все мои походы к стоматологу и врачу. Это были собеседования, – признается Ракхи с нервной улыбкой. – Мне предложили должность заместителя главреда в журнале «Слик».

– Ракхи! – потрясенно выдаю я. – Это замечательно! Поздравляю!

– Вау, я обожаю «Слик»! – выражает свой восторг Мими. – Умница!

– Спасибо, – говорит Ракхи со скромной улыбкой. – Я очень рада, хотя мне будет грустно уходить из «Нарратива».

В первом приливе счастья оттого, что Ракхи устроилась на такую блестящую работу, я не подумала, что она теперь не будет сидеть рядом со мной каждый день. Поверить не могу, что потеряю свою сообщницу по противостоянию Космо.

– Мы будем по тебе скучать, но искренне поздравляем! – быстро говорит Мими, читая мои мысли. Она встает, чтобы обнять Ракхи. – Ты это заслужила. «Слик» – один из самых классных. Лучше человека для этой должности им не найти.

– Поддерживаю, – говорю я и встаю, чтобы тоже ее обнять.

Вообще Ракхи не умеет обниматься – вся такая угловатая и неловкая, – но я все равно прижимаю ее к себе. Я правда буду по ней скучать.

– Когда ты начинаешь? – спрашивает Мими и садится обратно.

– Через месяц. Вчера отдала Космо свое заявление, – рассказывает Ракхи. – Видели бы вы его лицо. Он пытался сделать вид, что он за меня рад, но на самом деле был в ярости.

– Что сказал? – со смехом любопытствую я.

– Что-то вроде «Я так понимаю, теперь мне прибавится работы, учитывая собеседования для поиска замены».

– Господи, прошу, скажи, что ты будешь помогать с собеседованиями, – умоляю я. – Нужно убедиться, что я буду сидеть рядом с кем-то хорошим! А не с каким-то дружком Космо по гольфу.

Состоять в хороших отношениях с шеф-редактором «Нарратива» очень важно для меня как для редактора светской хроники – хотя это две отдельных должности и мы оба подчиняемся главному редактору, наша работа тесно соприкасается и может даже пересечься в зависимости от субъектов моих статей. Благодаря Ракхи я никогда не чувствовала себя ниже (несмотря на явное мнение Космо по поводу иерархии наших должностей), и работать с шеф-редактором, который тебя уважает, безумно полезно. Многие журналы отказались от редакторов светской хроники, а вот должность шеф-редактора уже давно существует во многих изданиях и, безусловно, является «безопасной гаванью». Я просто надеюсь, что получится работать в тандеме, а не в конкуренции – кто бы ни пришел на место Ракхи.

– Я буду проводить собеседования вместе с Космо, – заверяет она меня. – Обещаю нанять идеального человека.

– Без тебя офис не будет прежним, – вздыхает Мими, и я киваю в знак вынужденного согласия.

– Я буду скучать по работе с вами. Надеюсь, удастся поладить с командой в «Слике». Если честно, я очень переживаю насчет перехода.

– Это новое захватывающее приключение, – подчеркиваю я. – Которое мы должны отметить! Я принесу еще одну бутылку просекко. Нет! Забудьте. Шампанского.

Мими возбужденно хлопает в ладоши.

– А ты разве не опаздываешь на презентацию? – спрашивает Ракхи, проверяя время на своих часах.

– Все нормально, – с улыбкой говорю я, ускользая в направлении бара. – Мне нужно поддерживать репутацию.

Пока я иду от метро до «Уотерстоунс»[12], звонит телефон. Это снова папа. Я не написала ему после вчерашнего пропущенного звонка, так что решаю ответить – хорошо, что у меня будет причина побыстрее с этим закончить. К тому же я слегка под градусом после шампанского, которым мы отмечали новую должность Ракхи, а трезвой разговаривать с отцом не хотелось бы.

– Привет, пап.

– Харпер, наконец-то, – говорит он уже раздраженным голосом, хотя я пропустила всего один его звонок. – Я пытался с тобой связаться.

– Прости, – говорю я, делая все возможное, чтобы не беситься из-за его тона, ведь мы толком не начали разговор. – Как у вас с мамой дела?

– Хорошо, спасибо, – говорит он отрывисто.

– Здорово. Слушай, пап, у меня не так много времени, я бегу на мероприятие.

– Я не задержу тебя, Харпер, – ворчит он. – Так как мы не виделись с Пасхи, мы подумали, что стоит запланировать ужин. Твоя сестра предложила.

– Хорошо, – говорю я, уже предвкушая это. – Вы подумали, когда?

– Я пришлю подходящие даты, – утверждает отец, как будто назначает встречу с одним из своих клиентов. Я полностью привыкла к этой его официальной манере. Он всегда со мной так общается – как будто я для него обуза, человек, перед которым у него есть долг, а не кто-то, с кем он правда хотел бы провести время.

– Хорошо. В любом случае, у меня мероприятие, так что я лучше…

– Какая-то светская вечеринка, м-м?

Презрение сочится из каждого его слова.

– Вообще-то, презентация книги, – отвечаю я и злюсь на саму себя – как будто я должна за все оправдываться.

Папа вздыхает.

– Предполагаю, это слегка лучше твоих обычных занятий.

– А знаешь что, пап, у меня нет времени выслушивать от тебя всякую хрень о моей карьере, ладно? Оставь это для ужина.

– Не ругайся, Харпер, – отчитывает он меня.

– Мне нужно идти.

– Ладно! – рявкает он. – Мы уже привыкли к твоим побегам. Я пришлю тебе даты.

– Хорошо. Тогда пока.

– Прощай.

Я кладу трубку, бросаю телефон в сумку и пытаюсь отрешиться от этого разговора, пока вхожу в теплый и приветливый книжный.

Очевидно, наши с родителями отношения… натянуты.

Мы никогда не ладили. Хотя нет, это ложь. У меня остались приятные воспоминания о детстве, но они померкли в подростковом возрасте, когда я стала для них постоянным разочарованием, а моя старшая сестра Джулиет – золотым ребенком, который никогда не оступается. Мои мама с папой – партнеры в разных юридических фирмах; они оба блестяще успешные, целеустремленные, суровые трудоголики. Мы абсолютно не сходимся во взглядах и редко видимся, но, как ни странно, я все еще горжусь их успехом, даже зная, что для них я полное разочарование.

Думаю, когда я первый раз рассказала им, что хочу податься после школы на курсы журналистики, они восприняли это как шутку. Они всегда считали, что я получу юридическое образование, как Джулиет. Они не попытались скрыть свое неодобрение и разочарование.

Благодаря отличным оценкам, диплому Кембриджа и работе в ведущей лондонской юридической фирме, полученной сразу после университета, Джулиет была и остается гордостью и радостью наших родителей. Мы с ней совсем непохожие люди и никогда не были близки, несмотря на разницу в возрасте всего в два года. Она тихая, прямолинейная и неприступная и смотрит на меня свысока, прямо как родители. Джулиет не уделяла мне особо много внимания, когда мы росли, и у нее совершенно не осталось на меня времени, когда она стала крутым юристом в Лондоне. Я никогда не получаю от нее вестей, и мы разговариваем только на семейных встречах – разговоры эти вымученные и сухие, и мы не обмениваемся никакой личной информацией. Ее абсолютно не интересует происходящее в моей жизни, так что я научилась точно так же относиться к ней.

Когда я начала стажироваться в качестве журналиста, мама сказала, что я веду себя безответственно, потому что низшие должности очень плохо оплачиваются. Когда я устроилась на свою первую работу в этой сфере – младшим автором светской хроники в журнале «Флэр», – папа сказал, что и подумать не мог, что мое образование пригодится мне для написания низкопробных историй о напичканных кокаином недозвездах. А получив свою нынешнюю работу, редактора светской хроники в журнале «Нарратив», я отправила им сообщение со словами, что теперь за низкопробные истории о напичканных кокаином недозвездах мне будут больше платить. Они не ответили.

Время от времени мы устраиваем ужины, на которых Джулиет сидит молча, а родители спрашивают у меня, куда катится моя жизнь и осознала ли я уже, что совершила огромную ошибку.

Но я люблю свою работу. Я счастлива.

Мне просто хочется, чтобы для родителей этого было достаточно.

К тому времени, как я поднимаюсь по лестнице «Уотерстоунс» на второй этаж, раздаются аплодисменты, означающие конец чтений, так что, помаячив сзади, я присоединяюсь к ним. Меня замечает агент; она тепло улыбается, когда я представляюсь, и предлагает угоститься напитками и обязательно обратиться к ней или к члену Парламента, если у меня возникнут вопросы, потому что они оба будут общаться с аудиторией.

Прорвавшись сквозь кучу людей в толпе к столику с напитками, я тянусь за последним стаканчиком глинтвейна на белом вине, и кто-то делает то же самое. Мы оба резко отдергиваем руки и поднимаем взгляды, чтобы извиниться.

И вот я смотрю прямо в голубые глаза Райана Янссона.

По крайней мере, он так же удивлен при виде меня, как я – при виде него. Не одна я здесь застигнута врасплох.

– Прости, – бормочет он.

– Бери, – говорю я ему отрывисто, указывая на стаканчик.

– Ты бери, – отвечает он.

– Я настаиваю.

– Я настаиваю.

Я смотрю на него и делаю глубокий вдох. Боже, как он меня бесит.

– Ладно. Я возьму. – Я беру этот стаканчик, пока он тянется за красным вином, и уже готовлюсь как можно скорее увеличить расстояние между нами, как вдруг он решает завести разговор.

– Не думал, что встречу тебя тут, – говорит он и кладет свободную руку в карман, разворачиваясь, чтобы осмотреть помещение с журналистами.

– Почему? – спрашиваю я в свою защиту. – Потому что это слишком интеллектуально для журнала?

Он хмурится.

– Нет. Потому что я думал, что этим займется книжный редактор.

Райан Янссон очень хорош в проявлении снисходительности и попытках скрыть ее своим обаянием и сексуальностью, но я не поведусь.

– У нас нет такого редактора, насколько ты знаешь, – говорю я с укором.

– В самом деле? Я этого не знал.

– Почему здесь нет книжного редактора из вашей газеты? – бросаю я.

– Она здесь. – Райан показывает на женщину в другом конце помещения.

– Ах. Хорошо, тогда почему здесь ты?

– Потому что у него интересная жизнь, – заявляет Райан, кивая на члена Парламента, весело болтающего в кругу людей. – Думаю, из этого получится хорошая статья – выход книги и интервью с ним.

– Ну да, статья, которая больше подойдет журналу, чем газете, как по мне, – отмечаю я.

– Я слышал, в вашей редакции грядут изменения, – непринужденно говорит он.

Я щурюсь.

– Прости?

– Ракхи, ваш шеф-редактор. Она же уходит?

– Откуда ты об этом знаешь?

Он пожимает плечами.

– Слухи. А ты знала?

– Конечно! Уже сто лет.

Поверить не могу. Откуда у него новости о Ракхи? Я сама только узнала!

– Она уходит в журнал «Слик». Будет там заместителем главреда, – продолжаю я. – Им с ней повезло.

Райан кивает.

– Что думаешь о чтениях?

– Что?

– Глава, которую нам только что прочитали, – объясняет Райан. – Что ты о ней подумала?

– А… Я подумала… Подумала, что она была интересной.

– Да ладно.

– Да, – твердо говорю я. – Очень интересной.

Уголки его рта подергиваются в понимающей улыбке.

– Ты опоздала, да?

– Нет!

– О чем тогда была глава? – бросает он мне вызов.

– Извини, я как-то не подумала, что презентация книги подразумевает спонтанную викторину для проверки, насколько ты был внимательным, – огрызаюсь я.

– Ты опоздала, – подтверждает он, улыбаясь в свой стаканчик, и его глаза сверкают триумфом.

– Я совсем немного опоздала, и вообще это не твое дело. – Я хмурюсь при виде его самодовольного лица. – В любом случае очень хотела бы поболтать еще, но на сегодня лимит разговоров с напыщенными козлами превышен, так что мне пора.

Похоже, его это забавляет, а меня только сильнее злит.

Он не смеет веселиться. Он должен быть оскорблен.

Он открывает рот, чтобы ответить, но я сбегаю раньше. Я не позволю Райану Янссону оставить последнее слово за собой. От одной только мысли, что он считает, будто у него есть надо мной преимущество, у меня закипает кровь.

В течение всего вечера я по возможности избегаю его: стараюсь следить за тем, где он находится, и всегда оказываюсь в противоположном конце помещения и разговариваю с совершенно другими людьми. Когда настает время уходить, я горжусь, что мне удалось держаться от него подальше и, соответственно, приятно провести время и насладиться интересными беседами с умными людьми.

Я выхожу на вечерний воздух и останавливаюсь, чтобы осмотреться. Эта секундная пауза – моя грубая ошибка.

Из здания выходит Райан Янссон.

Он бросает на меня хмурый взгляд. Я на него – сердитый.

Я направляюсь от книжного магазина в сторону метро и слышу, как Райан шагает сзади. Я прохожу еще немного, а потом бросаю через плечо:

– Ты что, меня преследуешь?

– Нет.

– Тогда почему идешь прямо за мной?

– Я иду к метро, – говорит он с раздражением.

– Ладно.

– Ладно.

– Ладно! – огрызаюсь я, натягивая куртку поплотнее, и решительно шагаю дальше.

Но он все приближается. Я поднимаю голову и вижу, что он идет рядом и пытается обогнать меня по тротуару. Я иду еще быстрее, потому что не хочу, чтобы он выиграл. Райан сосредоточенно хмурит брови, ускоряется и обгоняет меня. Я практически перехожу на трусцу, чтобы опередить его, и он хмыкает от раздражения.

В поле зрения появляется знак метро, и к этому моменту мы уже бежим во весь опор. Мы ссыпаемся по ступенькам ко входу и, как никогда настроенная победить, я вырываюсь вперед и первой добегаю к турникетам. Я начинаю копаться в сумке, чтобы достать телефон и пройти первой.

– Блин! – шиплю я.

Райан Янссон проносится мимо меня через соседний турникет.

Засунув руки в карманы, он останавливается по другую сторону и одаривает меня победной улыбкой.

– Ты ведь не бежала со мной наперегонки, да, Харпер? – говорит он, склонив голову набок. – Потому что, если это так, похоже, ты проиграла.

– Я не бежала с тобой наперегонки, Райан, – говорю я, все еще ища телефон. – Я не ребенок.

Он самодовольно пожимает плечами и направляется к эскалатору.

– Но если бы это было так, – быстро бросаю я ему вслед, – я бы победила, потому что гонка была до турникета, а я добежала первой!

Райан ничего не отвечает, только становится на эскалатор, который увозит его из поля моего зрения.

Во время собеседования на стажировку в «Дэйли Буллетен» мне намекнули, что по окончании меня могут взять на работу. Возможность стать младшим репортером в национальной газете – моя мечта. Я поднимусь по карьерной лестнице и однажды стану шеф-редактором или буду вести постоянную рубрику. Я хочу этого больше всего на свете. И я буду работать усерднее всех, чтобы добиться желаемого.

В конце концов, мне нужно доказать родителям, что я могу быть успешным журналистом.

Сразу после выпуска, в начале июня, я устроилась на работу в бар недалеко от дома и стала подаваться на журналистские вакансии, но очень скоро поняла, что мне отчаянно недостает квалификации для любой работы, связанной с текстами.

Публикации требовали опыта, и мне нужно было получить какую-нибудь стажировку. В Лондоне намечалось невероятное лето: в конце месяца начинались Олимпийские игры, атмосфера в городе была оживленной – каждый вечер бар набивался битком, – но я не могла насладиться этой радостью, потому что на меня давила необходимость сделать первый шаг к достижению своей цели.

В конце собеседования в «Дэйли Буллетен» редактор сказал мне, что видит, как сильно я хочу сюда попасть, и слегка усмехнулся, как будто это было даже чересчур. Но я не смутилась; я хотела, чтобы они знали: если выберут меня, я буду очень благодарна и не подведу их. Прочитав письмо со словами, что меня берут, я закричала; волнение бурлило во мне так яростно, что я не могла стоять на одном месте, а подпрыгивала и колотила воздух кулаками. Окей, это не роскошная и модная работа в Сити, не писательская подработка, но это начало. Наконец-то я увидела. Я позволила себе увидеть ее – карьеру в журналистике.

Конечно, я и не подозревала, что они возьмут двух стажеров, ведь тогда для получения работы здесь появится дополнительное препятствие. Но немного здоровой конкуренции мне не помешает. Я не позволю этому Райану встать у меня на пути. Если в конце всего нас ждет работа, ее получу я.

В то первое утро в лифте помощница редактора Селия пробежалась по задачам, которые нам могут поручить в течение первых нескольких недель.

– Боюсь, походы за кофе и чаем у нас обычное дело. Так же, как и некоторые административные задачи, например, сделать заметки, отксерить документы или расшифровать записанные интервью, но не все так плохо, – обещает она, листая что-то в своем телефоне. – Вы будете проводить интересные исследования, а как устроитесь, сможете помогать с интервью и, возможно, писать.

– Для газеты? – с надеждой спрашиваю я.

– Может, для сайта. Посмотрим, как у вас пойдет.

Двери лифта открываются, и мы входим в шумный и суетливый отдел новостей. Нас ведут к двум крошечным рабочим столам в дальнем углу; на них рядом с компьютерами неряшливо громоздятся стопки папок.

– Они ваши на два месяца, – сообщает нам Селия, тут же разрушая наши с Райаном надежды на то, что не придется работать вместе.

Она выписывает наши данные для входа в учетные записи на стикер и приклеивает его к ближайшей папке. После экскурсии к кухне и туалетам Селия говорит, что даст нам время обустроиться и вернется чуть позже, чтобы обсудить некоторые вещи, в том числе стажерскую папку – она показывает на черную папку посередине двух столов. В ней все, что нам нужно знать, и ее составляли предыдущие стажеры по ходу работы.

– У тебя есть предпочтения насчет стола? – спрашивает меня Райан, наконец осмелившись заговорить, когда Селия уходит.

– А у тебя?

Уголок его рта дергается, будто он подавляет улыбку.

– Я возьму тот, который у окна, – говорю я, прежде чем он успевает ответить. Эта его загадочная улыбка так сильно меня выводит, что я решаю, что он недостоин вежливости.

– Уверена? – спрашивает он, пожимая плечами и выдвигая стул из-за второго стола. – Ладно.

– Этот явно лучше, – отмечаю я и сажусь. – Кто не хочет сидеть у окна?

– Тот, кому не нравятся солнечные блики на экране.

– Здесь нет бликов.

– Сегодня нет, но в ясный день это будет очень раздражать, – предупреждает он.

– Сегодня ясный день. На улице парит.

– Там влажно, – соглашается он, – но не солнечно.

Я в раздражении поджимаю губы и говорю:

– Солнце выходит с перерывами.

Не знаю, когда я успела стать метеорологом, но этот парень нарочно выводит меня из себя, и я чувствую, что должна ответить.

Я ввожу свои данные и жду, пока экран загрузится. Ничего не могу с собой поделать, но я наблюдаю, как Райан с яростной решимостью разбирает беспорядок на своем столе, как он с серьезным и сосредоточенным выражением лица начинает кропотливый процесс сбора разбросанных повсюду ручек и складывания их в перевернутый органайзер для канцелярских принадлежностей, а потом читает названия папок и располагает их сбоку от экрана в алфавитном порядке.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, не в силах скрыть насмешку в голосе.

– Убираю.

– Да, но почему так неэффективно?

Из-за этого он резко останавливается и поднимает на меня взгляд.

– Ты считаешь, есть более эффективный способ?

– Смотри и учись, – заявляю я, после чего сдвигаю все, что лежит на столе, в одну сторону.

Получается не так гладко, как мне бы хотелось: многие вещи валятся на пол, а бумаги, разбросанные по столу, сминаются или даже рвутся. Но я добиваюсь результата, на который рассчитывала: немного хорошего свободного места прямо перед клавиатурой.

Райан в ужасе.

– Это не уборка!

– Она самая. Вроде как. – Я пожимаю плечами, глядя на экран и изучая размещенные на рабочем столе папки.

– Ты не можешь серьезно так работать, – говорит ошеломленный Райан.

– Как работать?

– В окружении беспорядка.

– Я предпочитаю, чтобы все было немного хаотичным, – сообщаю я, довольная его неодобрением. – Когда речь заходит о писательском пространстве, хочется немного своеобразия.

Райан качает головой и продолжает уборку, пока его стол не становится идеально чистым – разительный контраст с моей разбомбленной катастрофой. Осознав, что он, судя по всему, один из этих помешанных чистюль, я получаю огромное удовольствие от его косых взглядов, зная, что состояние моего пространства убивает его.

– Жаль, мы не работаем в разных отделах, как ты хотел, – невинно говорю я и тянусь к стажерской папке, после чего кладу ее на стопку других папок, часть содержимого которых разлетелась по полу. – Тогда бы тебе не пришлось терпеть мой бардак. Ну и ладно! Это всего на восемь недель.

Райан ничего не говорит, но я вижу, как подрагивает его челюсть. Я улыбаюсь самой себе и триумфально открываю папку.

Глава шестая

Выпуск с Одри Эббот становится хитом.

Почти две недели спустя ее возвращение все еще активно обсуждают в соцсетях. В те выходные, когда журнал появился в киосках, интервью послужило для людей толчком: они переосмыслили, как все эти годы относились к Одри в сравнении с Хэнком, и она получила ошеломляющую волну поддержки. В следующий понедельник мне пришел букет цветов от Шамари, а потом еще один, от продюсеров спектакля – они сдвинули продажу билетов на более ранний срок и распродали их все за три минуты. Наш директор отдела цифровых коммуникаций и медиа Роман едва поспевал за всеми взаимодействиями.

Ко всеобщему неудивлению, Космо присвоил все заслуги себе.

Перед издателями он ведет себя так, будто это была его идея. Слава богу, под интервью указано мое авторство, так что он не может утверждать, будто написал материал сам, а я уверена, он бы так и поступил, если бы мог. Выпуск с Доном Блеском, который вышел неделю спустя, почти никто не заметил. Я жду, когда Космо поздравит меня с интервью, но он этого еще не сделал. На редакционной планерке он отметил, как хорошо все пошло, но даже не посмотрел на меня.

Когда мы выходили с этого собрания на прошлой неделе, Ракхи ободряюще прошептала: «Может, на следующей неделе, когда люди все еще будут это обсуждать, он похвалит тебя нормально, как ты того заслуживаешь».

Но у меня есть ощущение, что сегодня этого не произойдет, потому что я опять опаздываю.

Тем не менее у меня есть уважительная причина. И я стою прямо у офиса, так что я уже очень близко, но продолжаю висеть на линии в попытке дозвониться до музыкального агента, который раньше работал с «Артистри». Группа распалась много лет назад, но, если верить утренним слухам из Твиттера, участники обсуждают реюнион-тур.

– Мисс Дженкинс? – наконец-то раздается голос; предыдущие десять минут мне пришлось на повторе слушать какую-то шипящую версию «Канона Пахельбеля»[13].

– Да! Я все еще здесь!

– Ох, здравствуйте! Боюсь, он сейчас не может подойти к телефону, – с жалостью сообщает мне личный ассистент агента. – Но я передам ему, что вы звонили.

– Мне просто нужно подтверждение, что тур состоится, – говорю я, стараясь не показаться слишком нетерпеливой. – Если это правда, тогда…

– К сожалению, я не могу давать никаких комментариев. Но, как я уже сказал, я передам, что вы звонили.

Я вздыхаю, понимая, что веду заведомо проигрышную битву.

– Хорошо, спасибо.

Завершив вызов, я открываю почту и быстро отправляю агенту сообщение с просьбой перезвонить мне, где невзначай напоминаю, что в последнюю нашу встречу я оплатила все его эспрессо-мартини корпоративной картой, так что технически он должен мне напиток, но я с радостью приму взамен звонок. Затем протискиваюсь в двери офиса и спешу в «Переговорную номер три», морально готовясь к какому-нибудь сердитому выпаду от Космо. Он не разочаровывает. Когда я проскальзываю в комнату, он рассказывает что-то о расширении секции люксового туризма, но делает паузу:

– Скажи мне, Харпер, ты на всё в своей жизни опаздываешь или только на рабочие встречи?

– Простите! – бодро говорю я. – Но у меня была веская причина.

– Конечно, – бормочет он.

– Напомню вам, что в прошлый раз, когда это произошло, я договаривалась об интервью с Одри Эббот, а оно сделало нам самый успешный выпуск в этом году.

Космо откашливается.

– Редакционные планерки чрезвычайно важны, и я хотел бы, чтобы ты уважала это и приходила вовремя.

– Конечно, Космо, – мило отвечаю я, склонив голову. – Но так как вы еще ни разу не просили меня выступить на редакционной планерке, я подумала, что мое присутствие здесь не так важно, как разговор с агентом любимой всеми группы «Артистри», которая может воссоединиться ради турне.

Мими громко вздыхает.

– Ты серьезно? Я их обожаю!!

– Билеты уже в продаже? – тут же спрашивает Ракхи и достает свой телефон, побуждая большинство людей в помещении сделать то же самое.

Я самодовольно улыбаюсь, когда Космо от ярости выпучивает глаза.

– Не могли бы мы, пожалуйста, вернуться к нашей встрече?

Все нехотя откладывают телефоны.

– Не переживайте, – шепчу я, но разборчиво, чтобы все услышали, – объявления о туре еще не было.

Все они признательно расслабляются. Космо нетерпеливо стучит костяшками пальцев по столу.

– Итак. Как я уже сказал, – ворчит он, – мы расширим секцию люксового туризма, так как она привлекает больше рекламы. Спасибо Мими за презентацию того, как это будет выглядеть. Теперь перейдем к другому очень важному вопросу. Как вы знаете, через две недели от нас уходит Ракхи, и мы подыскивали ей замену.

Мое сердце замирает, как и каждый раз, когда кто-то упоминает в разговоре ее уход. Она ловит мой взгляд и улыбается своей «все-будет-хорошо» улыбкой.

– Я рад сообщить, что мы уже нашли человека, который ее заменит, и что он сегодня здесь.

Он здесь?! Кто приходит в офис за две недели до первого рабочего дня? Поверить не могу, что Ракхи не предупредила меня о том, кто ее заменит. Мне же придется сидеть рядом с этим человеком!

– Прошу, поприветствуйте нашего нового шеф-редактора, – продолжает Космо, жестом указывая в конец комнаты. – Райана Янссона!

У меня леденеет кровь.

Я оборачиваюсь и вижу, что он сидит в дальнем углу. В подтверждение Космо, который только что его представил, он вежливо кивает редакции, и у меня открывается рот.

Это наверняка какая-то шутка.

– Райан сейчас работает над постоянными рубриками в газете, так что он знает бренд изнутри и мастерски справляется с запусками, написанием и редактированием. Мы очень рады, что ты к нам присоединился, Райан.

– Спасибо, – тихо отвечает он.

– Замечательно, – говорит Космо и хлопает в ладоши. – Ну вот, кажется, теперь мы обсудили все…

Пока Космо заканчивает планерку, Райан бросает на меня взгляд. Я быстро отворачиваюсь, мои щеки пылают. Раздается шарканье отодвигающихся стульев – все встают, чтобы уйти, – и я вскакиваю на ноги и мчу к выходу, все еще пребывая в шоке от новости.

Ракхи находит меня прислонившейся к столу. Я пытаюсь осмыслить надвигающуюся катастрофу: мне придется сидеть рядом с Райаном Янссоном каждый божий день.

– Харпер? – спрашивает она, усаживаясь в свое кресло и разворачиваясь ко мне лицом. – Все хорошо?

– Райан Янссон? – шепчу я, убедившись, что его нет поблизости. Слава богу, он еще в переговорной, беседует с Космо. – Вот кого ты выбрала на должность шеф-редактора?

– Он станет отличным дополнением, – говорит Ракхи, совершенно ничего не понимая. – Он компетентный, целеустремленный и отличный редактор. К тому же у него хороший опыт – до «Корреспонденс» он работал лайфстайл-репортером в «Венчур», ну знаешь, том бизнес-журнале. И у него в резюме есть еще парочка серьезных строк. Это впечатляет.

– Он вообще улыбается? – спрашивает Мими, наклоняясь через свой стол.

– Признаться честно, Райан немного… сдержанный, – замечает Ракхи. – Он тихий. Очень сосредоточенный. Но я уверена, он расслабится и смягчится, когда освоится.

Я пробегаю рукой по волосам.

– Это все… Поверить не могу…

– Почему ты так расстроена? – спрашивает Ракхи.

Мими ахает.

– О боже мой! Это же тот парень, с которым вы недавно раздевали друг друга глазами!

– Вы с Райаном Янссоном раздевали друг друга глазами? – спрашивает Ракхи, пораженная.

– Нет! – шиплю я, ужасаясь, что кто-то мог это услышать.

– Определенно да, – радостно говорит Мими Ракхи. – Там была такая химия!

– Нет, не было никакой химии! Даже наоборот, вообще-то. Если хотите знать… Мы не ладим, – тихо говорю я сквозь зубы.

– Ты же сказала, что вы не знакомы, – вспоминает Мими.

– Так и есть! Мы встретились… недавно. На презентации книги. Он был просто несносен и вел себя высокомерно и снисходительно. Мы не сможем работать вместе.

Райан с Космо выходят из переговорной, и Райан направляется в нашу сторону, а Космо – к себе в кабинет. Я быстро сажусь, спрятав голову за монитором.

– Спасибо еще раз, Ракхи, за эту возможность, – говорит Райан, появившись сбоку от нее.

Я утыкаюсь в записную книжку и отъезжаю подальше от них, к стене.

– Не благодари меня! Ты получил эту работу за счет собственных заслуг, – говорит Ракхи радостно.

– Ты задала высокую планку, – отмечает Райан.

– Ой! – хихикает она. – Кстати, я слышала, ты уже познакомился с нашим чудесным редактором светской хроники, Харпер.

Что я тебе сделала, Ракхи?!

Я нехотя разворачиваюсь к нему лицом.

– Я рассказывала Ракхи, что мы недавно встретились на презентации книги, – объясняю я, прежде чем он успеет сделать какие-либо выводы.

– Точно, – говорит он, нахмурив брови.

– Уверена, вы отлично поладите, – нервно добавляет Ракхи, замечая наши, кажется, идентичные каменные выражения лица.

Он окидывает взглядом разбросанные по моему столу бумаги и стопки книг, и вдруг выражение его лица меняется так, будто ему физически больно.

– Ты аккуратный человек или из тех, кто предпочитает загруженное рабочее место? – галантно продолжает Ракхи.

– Аккуратный, – тут же отвечает Райан.

– Очевидно, беспорядок на столе Харпер отражает ее креативность, – подает голос Мими.

– Исследования показали, что беспорядок и креативность тесно взаимосвязаны, – объясняю я, задрав подбородок.

– А еще исследования показали, что беспорядок является фактором, значительно влияющим на стресс, – бросает он в ответ.

– Альберт Эйнштейн однажды сказал: «Если беспорядок на столе означает беспорядок в голове, то что же тогда означает пустой стол?» – цитирую я, довольная собой, что вспомнила эту фразу.

– Ученые доказали, что наш мозг развивается в упорядоченной окружающей среде.

– Исследования доказали, что те, кто живет в загроможденной обстановке, более склонны к выходу за рамки, а те, кого окружает порядок и аккуратность, просто следуют социальным нормам, – заявляю я.

Райан в ответ вскидывает брови, как будто принимая негласный вызов.

– В некоторых случаях неорганизованность – признак лени, – резко бросает он.

– Аккуратные и пустые пространства часто принадлежат стерильным, пресным и неинтересным личностям.

– Беспорядок может свидетельствовать о более глубинной проблеме – чувстве подавленности.

– Аккуратность зачастую соотносят с поведением типа А.

Он колеблется и хмурится.

– Это хорошо.

– Разве? – парирую я.

Райан щурится.

– Люди с поведением типа А отличаются стремлением к высоким достижениям, сильной мотивацией и тщательностью.

– А также нетерпеливостью, враждебностью и стрессом.

– И ты бы описала себя как человека с поведением типа B[14], Харпер? – спрашивает он.

– Я бы сказала, что у меня более непринужденный и расслабленный подход.

– То есть ты бы не назвала себя, скажем, трудоголиком? – предлагает он, внимательно наблюдая за мной.

– Нет, не назвала бы.

Мими фыркает. Я бросаю на нее взгляд. Райан выглядит довольным.

– Райан! Как хорошо, что ты еще здесь, – кричит Космо, высунув голову из-за двери своего кабинета. – Хочу обсудить с тобой пару моментов.

– Сейчас буду, – отвечает он, а потом говорит нам: – С нетерпением жду начала работы с тобой, Мими, и… Харпер. Ракхи, удачи во всем.

– Спасибо. – Она улыбается. – Но ты же придешь на мою прощальную вечеринку, да?

– Увидимся там.

Райан засовывает руки в карманы и направляется к кабинету Космо. Сделав глубокий вдох, я открываю почту; сердито кликнув на несколько писем, я замечаю на себе взгляды Ракхи и Мими.

– Что? – спрашиваю я, хмурясь.

– Ничего, – невинно говорит Мими и смотрит на Ракхи. – Но ты же поняла, что я имела в виду, да?

– Это было неконтролируемо, – соглашается Ракхи.

– Что именно? – спрашиваю я.

– Химия, – беззаботно отвечает она.

– И раздевание глазами, – добавляет Мими.

– Да, в больших количествах, – кивает Ракхи.

– Что?! Вы обе потеряли рассудок? – говорю я, не в силах понизить тон. – Он меня бесит! Сказала же вам, мы не ладим! Поверить не могу, что ты его взяла, Ракхи. Это будет полная катастрофа.

– Для тебя – может. А вот для меня, – говорит Мими, ухмыляясь Ракхи, – это будет сплошное развлечение.

Нет никакой надежды избежать Райана на прощальной вечеринке Ракхи.

Я пытаюсь, но зона в пабе, которую она для нас зарезервировала, не очень большая, и я понимаю, что в какой-то момент обязательно с ним столкнусь. А начиная с понедельника придется каждый день сидеть рядом. Во мне уже два джин-тоника, и я рассчитываю на еще как минимум один, прежде чем смирюсь с его присутствием.

– Это отстой, – вздыхает Мими.

Я наблюдаю, как Райан с интересом слушает то, что ему говорит Космо. Ни одно предложение от Космо не может быть интересным, так что Райан или огромный подлиза, или просто такой же невыносимый человек, как сам Космо.

– Ага, – отвечаю я, качая головой. – Отстой.

– Мне будет очень не хватать Ракхи в офисе, – говорит Мими уныло.

А знаете еще кое-что о Райане Янссоне? Он не тихий. Вовсе нет. Все обычно считают, что он сдержанный, но, когда ему хочется, он говорит и говорит – зачастую не соглашаясь с вашими словами. Я неоднократно наблюдала эту его сторону. Сексуальная, мрачная и скрытная личность, которую он показывает на людях, – лишь фасад.

– Не знаю, что мы будем делать, – говорю я, наблюдая, как он продолжает слушать бормотание Космо.

– По крайней мере, мы есть друг у друга, – Мими хватает меня за руку. – Никогда меня не оставляй.

– Ох, я не уйду, – убеждаю я.

Она следит за моим взглядом, а потом странно на меня смотрит.

– Ты все еще зацикливаешься на том, как сильно тебе не нравится Райан?

– Я не зацикливаюсь.

– Не стоит переживать, Харпер. Я знаю, ты нервничаешь, потому что он будет сидеть рядом, но у тебя же есть я прямо напротив! И как только он тебя узнает, уверена, ты его покоришь.

– Я не хочу его покорять. И раз уж на то пошло, это он должен покорять меня.

Она смеется.

– Не помню, чтобы ты когда-то так сильно насчет чего-то упиралась. Он так тебя выводит?

– Он скоро выведет всех, – сообщаю я надменно. – Поверь мне. Райан Янссон, может, и кажется безобидным, но я знаю правду.

Мими бросает на меня удивленный взгляд.

– Вы же с ним виделись раза два?

Я качаю головой, забыв о своей безобидной лжи.

– О, но мне уже все о нем понятно.

Райан вдруг поднимает глаза, и наши взгляды пересекаются. Я отворачиваюсь, но уже слишком поздно. Он извиняется перед Космо и двигает в нашу сторону.

– Он идет, – предупреждает меня Мими сквозь улыбку, а потом радостно добавляет: – Привет, Райан! Рад присоединиться к команде?

– Да, – отвечает он, приветствуя меня сдержанным кивком.

– С нетерпением ждем, когда ты начнешь с нами работать, – тепло говорит Мими. – Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать. – У нее в кармане начинает вибрировать телефон, и она смотрит на экран. – Это моя вторая половинка, нужно ответить.

Она дарит ему извиняющуюся улыбку, а затем отвечает на звонок и уходит, оставляя нас с Райаном вдвоем. Предательница.

– Итак, – начинает он.

– Итак, – отвечаю я.

– Нам нужно постараться, чтобы все получилось, – говорит он, понижая голос, чтобы никто не слышал.

Я морщу нос.

– Чтобы что получилось?

– Мы. Вместе. Сидим рядом друг с другом. Работаем в одной редакции. – Райан испускает протяжный вздох. – Очевидно, ты все еще расстроена из-за того, что произошло, хотя это было очень давно, и я считаю, что…

– Уж извини, – шиплю я, – я НЕ расстроена из-за того, что произошло.

Он фыркает.

– О, правда?

– Правда.

– Потому что, если судить по нашему недавнему общению, ты все еще очень враждебно ко мне относишься, – говорит он, нахмурившись.

– Это не из-за того, что произошло, Райан, – сердито отвечаю я.

– Тогда почему же?

– Может, ты меня раздражаешь в общем.

Райан закатывает глаза.

– Ладно. Очень по-взрослому.

– Знаешь ли, ты тоже был со мной не особенно мил и добр в последнее время, – отмечаю я. – Может быть, это ты на меня обижаешься.

– С чего бы мне обижаться?

– Не знаю. Я не буду притворяться, что знаю, как устроен твой коварный разум.

– Харпер, – тихо говорит он, ущипнув себя за переносицу, словно пытаясь сохранить самообладание, – мы можем хотя бы вести себя по-человечески? Чтобы мы оба не боялись каждый день приходить в офис? Ты можешь забыть о том, что случилось, и…

– Насколько я знаю, ничего не случилось, – отрезаю я, глядя ему прямо в глаза.

На его лице мелькает эмоция, но я не могу распознать, что это. Возможно, обида или сожаление? Может, замешательство. Она исчезает так же быстро, как появилась.

– Отлично, – говорит Райан, констатируя факт.

– Хорошо.

– Хорошо.

– Хорошо.

– Почему ты постоянно это делаешь? – рычит он с досадой.

– Делаю что?

– Тебе обязательно нужно оставить последнее слово за собой, когда мы разговариваем.

– А может, это тебе нужно обязательно оставить последнее слово за собой, поэтому ты так бесишься, когда это делаю я? – подмечаю я самодовольно.

Райан закатывает глаза и отпивает пиво.

– Ты невыносима. Между нами всегда будет так?

– Между нами ничего не будет.

– И ты утверждаешь, что не злишься спустя десять или около того лет.

– Я сказала тебе забыть об этом! – бросаю я.

– Я бы хотел, чтобы ты забыла об этом. Хотел бы… – Райан не договаривает, и его выражение смягчается, когда я смотрю на него.

Я замечаю, как его глаза опускаются к моим губам. Горло сжимается, сердце начинает стучать о грудную клетку. Внезапно мысли затуманиваются от того, как близко мы стоим. Щеки алеют под его взглядом, и я отрывисто выдыхаю и сглатываю. Он морщит лоб, а затем краем глаза я вижу, как подрагивают его пальцы. Я думаю о том, что произошло бы, если бы я сейчас потянулась и привлекла его к себе и…

– Янссон! Вот ты где.

Около нас появляется Космо, и мы отскакиваем друг от друга. У меня горит лицо.

– Хотел узнать твое мнение насчет кое-чего, – продолжает Космо, хлопая его по спине. Затем он замечает меня и нетерпеливо добавляет: – Если я, конечно, не помешал.

– Нет, – убеждаю его я. – Я все равно собиралась пойти еще выпить.

Я иду к бару, отчаянно желая стереть из памяти то, что сейчас произошло. Мне нельзя думать о Райане в таком ключе. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы выровнять дыхание, и прислоняюсь к барной стойке. А затем жду свою выпивку, прикрыв глаза в надежде отгородиться от воспоминаний.

Глава седьмая

Официальное заявление: Райан Янссон невыносим.

Я не знаю, как долго смогу проработать в таких условиях. Он здесь всего пару недель и уже сводит меня с ума. В первый же рабочий день он впорхнул в офис с коробкой – только представьте – домашнего печенья. Кто вообще так делает? Подлые высокомерные манипуляторы, вот кто. Конечно, вокруг него и его дурацкого печенья собралась вся редакция и давай нахваливать его пекарский талант и просить поделиться рецептом.

Я вас умоляю!

Но меня-то не проведешь. Я видела, как Райан нервно достал контейнер и поставил его на полку с вкусностями – туда мы обычно кладем все то съедобное, что нам присылают на обзор для кулинарной рубрики. Потом он пробрался к своему столу, никому ничего не сказав, – очевидно, ждал, пока Мими чуть позже пройдет мимо и спросит: «Ой, а откуда это печенье?» – а он со скромным видом признается, что испек его на выходных.

Что за спектакль!

Я не повелась на его выпечку – и неважно, как вкусно она пахла. Я бы ни за что не доставила Райану такое удовольствие. И когда он заметил, как я смотрю на это печенье, на его губах заиграла довольная улыбка, и он небрежно бросил:

– Можешь угощаться, Харпер.

– Нет, спасибо, – ответила я по-человечески, как он и просил.

– В них очень много шоколада.

– Я пас, – сказала я невозмутимо. – Не люблю печенье.

И вот Мими обязательно было все испортить и сказать:

– Что? Ты обожаешь печенье! В прошлый четверг ты съела четыре штуки из «Милли Кукис», которые нам отправили. Вау, Райан, это очень вкусно!

– Спасибо, – сказал он, а потом наклонился и прошептал: – Обещаю, оно не отравлено.

– Я этого не говорила.

– Не нужно отказываться от печенья только потому, что его испек я.

– Я же сказала, что не люблю печенье.

– Как знаешь, – проворчал Райан.

Я проигнорировала его и занялась своими делами – и весь день успешно избегала соблазна съесть это печенье, хотя мне приходилось несколько раз проходить мимо полки с вкусностями.

Вот бы и Райана было так легко избегать.

Всю неделю он отпускал ехидные комментарии по поводу состояния моего стола и того факта, что мой «беспорядок» вторгается в его «безличное» пространство. Поначалу он просто пассивно-агрессивно сдвигал все бумаги, которые попадали на его стол, но на третий или четвертый раз стал при этом демонстративно покашливать. Я решила не обращать на него внимания. И, может, даже позаботилась, чтобы парочка вещей намеренно оказались на его стороне.

Через несколько дней я пришла и обнаружила, что между нашими столами лежат три аккуратных стопки книг – импровизированная перегородка.

– Надеюсь, тебе это не помешает, – невзначай бросил Райан, размечая свою верстку, когда я села на стул. – Я признателен, что теперь у тебя будет меньше места, чтобы раскидываться.