Читать онлайн Сказание о Двубережье Книга 1

Приморье

На окраине обширных земель, именуемых Черноземьем, там, где лучи морского солнца бесчисленными копьями пробиваются сквозь молочно-белые облака, а величавые горы могучими колоннами подпирают небесный свод, в колыбели грохочепенящегося моря притаилась зелёная долина, всю территорию которой занимало мирное королевство Приморье.

Отовсюду видимые горы, огибающие долину полукругом от моря до моря, словно немые стражники, облачённые в белоснежные вершины-шишаки, закрывали цветущие прибрежные земли от непрошеных гостей и своенравных соседей.

Со времён основания уединённое королевство и сама долина делились на три части: южную ‒ известную Юнамарскими виноградниками, Срединную ‒ самую густозаселённую и Северную ‒ с нестихающим шумом волны. При этом чётких границ между ними не определялось, больше ориентировались по горному хребту: от морской горы до горы, похожей на горбатый нос ‒ Южная сторона, далее до горы с двумя вершинами ‒ Срединная, а от неё до морского берега ‒ Северная, или Дальняя.

Городов в королевстве насчитывалась немного: на юге ‒ Юнамар, где местные умельцы делали славные хмельные напитки, на севере ‒ Громград, где волны с грохотом (отсюда и название) разбивались о прибрежные утёсы. Эти города значились как некрупные, провинциальные, числом в тысяч сорок-пятьдесят взрослых мужчин и женщин. Чего не скажешь о прибрежном Маринале, где осели около ста тысяч приморцев. Остальные селения теснились по берегам рек и у моря, и насчитывалось их такое множество, что название всех и не упомнить, а если и перечислять, так не хватит и целого летнего дня.

В сердце королевства, на берегу холодной реки Лартимус (с забытого языка ‒ «слёзы горы»), раскинулась молодая столица Властерин. По последним записям королевских счетоводов, её население близилось к двумстам тысячам жителей. Властерин по праву считался наикрасивейшим городом Приморья. Высокие, в три этажа, дома из гладкого белого камня, мощёные широкие улицы, свежая архитектура и добродушные горожане делали столицу жемчужиной прибрежных земель.

Особым событием считались властеринские ярмарки. Муравьиными колонами в город со всех концов полуострова тянулись обозы, гружённые товарами и съестным. На всех улицах города царил праздник и всеобщее веселье, а на площадях толпы зевак окружали акробатов, фокусников и бродячих музыкантов. Каждый уважающий себя приморец хотя бы раз в жизни стремился побывать в столице в это чудесное время, пусть даже просто так, поглазеть, вдохнуть чарующий воздух торжества и никогда уже не забыть это яркое чувство.

Три дня до ярмарки велись приготовления: колотились доски, чистились прилавки, вымывались улицы и жирные от летнего солнца физиономии. Семь дней длилась сама ярмарка: с побережья к горам отправлялась рыба, обмениваясь на зерно и мясо; с юга на восток молодые вина занимали место в амбарах, где ещё недавно хранились хлопок, кожа и фрукты. Казалось, что всё в это время сторговывалось, договаривалось, билось по рукам, обменивалось и отмечало удачную сделку. Три дня после ярмарки закатывались совместные пиры, на которых щепетильный к любви народа Король-наместник награждал своих верных вассалов за разные заслуги. Здесь был отмечен и хозяин самой крупной тыквы, и ловкач, быстрее всех выпивающий бочонок пива. Не уходили от признания и красавицы, расхаживавшие в прекрасных шёлковых нарядах. В общем, всех заслуживших (и не совсем) одаривал своим вниманием Король-наместник.

Народы Черноземья во времена нашего рассказа были уверены, что западная сторона оканчивается суровыми снежными горами, а те, в свою очередь, упираются в бескрайнюю морскую пучину. Никто и не догадывался о существовании скрытого от общих глаз немногочисленного народца, сладко дремлющего в убаюкивающем шуме морского прибоя.

Безмятежно проживая в уединении, оберегаемом географией укромного расположения, приморцы сами ничего не хотели знать о соседних царствах по ту сторону гор Нард и совершенно не противились тому, что о них совершенно позабыли.

Но, несмотря на свою закрытость, люди здесь жили простые и добродушные, да к тому же очень миролюбивые. Одевались скромно, опрятно, любили голубые и белые цвета, что, по их суждениям, неразделимо связывало их с морем, частицей коего они себя считали, и свято помнили, что предки их приплыли из давно забытой морской дали.

Приморцы – люди трудолюбивые и старательные, освоили немало разных ремёсел: земледелие, изготовление шёлка и хлопка, утвари и украшений, кузнечное и сапожное дело, лодочное ремесло, рыболовство, строительство из камня и многое-многое другое.

Умевшие усердно трудиться, умели они и хорошо повеселиться. Праздники отмечали с размахом: песни, танцы, гуляния и забавы были в большом почёте. Часто праздновали все вместе, сходясь домами, улицами, а то и целыми селениями. Где поудобнее, накрывали большие длинные столы, пили и пели до самого утра. На этот счёт имелись прекрасные застольные песни: местами грустные, но в большинстве своём непринуждённые и весёлые, потому как хмельная натура честного труженика после хлопотливого дня не желает скучать и печалиться.

Ссоры представлялись редким явлением, но коль случалось захмелевшим драчунам по какой-либо житейской причине пособачиться, то утром им обоим становилось очень совестно и шли они друг к другу мириться.

Денег в каком-либо виде здесь отродясь не водилось, отчего всем приходилось постоянно чем-то размениваться. От этого повсюду стояли разменные дома, где каждый мог подать своё предложение «на обмен». Особо ценились драгоценные камни, редкие в этих краях, металлы, шелка и хорошие рыбацкие снасти. Прямой предок короля-наместника приказал когда-то рыть пещеры ‒ вздумалось ему искать золото. Около сорока человек потеряли за первые дни бедные приморцы: породы то и дело обваливались, унося во мрак жизни бесстрашных копателей. Народ тогда чуть было не взбунтовался, а испугавшийся король учредил: «Рытвинных работ больше вестись не должно!»

У миролюбивого королевства постоянного войска не содержалось, но каждый мужчина, по древнему закону, обязывался держать в доме меч. С этим оружием часто обходились совсем не по прямому назначению, к примеру, жена Бокла Толстопузого мужниным мечом рыла ямы в огороде под посадку бахчи. Самыми же воинственными приморцами считались стражники короля-наместника, но от недостатка сражений и военных походов, а вернее от их полного отсутствия, а вдобавок к тому и присутствия обильных солдатских кушаний, «удалые воины» давно сделались тучными и неповоротливыми, отчего особого страха своим «грозным» видом не внушали.

Вот о чём ещё нужно обязательно упомянуть, так это о наружности. От других народов Черноземья, речь о которых в нашем повествовании пойдёт в скором будущем, внешность приморцев ничем не отличалась, но присутствовала в ней своя характерная особенность. Их глаза выделялись особенным цветом: они были голубыми-голубыми, почти что бирюзовыми, цвета морской волны, и у всех, как у одного, похожими – от мала до велика. Ими особо никто не гордился – по причине того, что чужеземцы здесь никогда не попадались.

Ну и, конечно же, ещё одна незатейливость, которая может показаться смешной глупостью ‒ привычка достопочтенных лиц держать верхнюю губу над нижней. И непременно так! Упаси Бог перепутать – можно прослыть невежей и хамом. Так все и ходили, надвинув верхнюю губу, что значилось признаком высокого положения в обществе и утончённости вкуса.

Выдержка из каскаданских писаний об истории Агурата.

Как-то раз соседнее королевство Агурат, в сговоре с наёмным войском, задумало перейти Хребет ГараДаг и изведать прибрежные земли. Старые летописи Агуртагура описывали край морского Загорья как землю богатую и изобильную, населённую людом малочисленным, в ратных делах не достигшим больших высот, но в случае неминуемой опасности способным проявить отвагу.

Многотысячное войско, не привыкшее к горным походам, оставив лошадей, сняв тяжелые доспехи и несподручное оружие, снарядилось верёвками и крючьями. Без малого двадцать дней безуспешно пыталось оно преодолеть горные массивы. Камнепады, снежные лавины, ледяной ветер, ослепляющий снег, непроницаемый туман, беспросветная ночная темнота, холод и голод сотнями губили отважных смельчаков. Число их таяло, словно льдинка под жарким летним солнцем. С каждым новым днём решимость падала – недовольство росло. Первыми под предводительством пустобородого Далия, потомка прославленного мечника Байна-одноногого, ушли наёмники. «Жизнь дороже!» – оправдывался Далий. Следом за наёмниками под покровом ночи, ускользая от уставших полусонных часовых (а иногда и вместе с ними), и основные силы войска «Великого Агурата», ведомые необузданным желанием выжить, сбегали на спасительную равнину и разбредались по безлюдным лесам. Жизнь-то дороже!

Так закончился самый многочисленный завоевательный поход на Загорные земли. Предпринимались и другие попытки, но то ли по причине их малочисленности, то ли по общей постыдной безуспешности в бытописных хрониках Агурата, да и в летописях всего Черноземья о них мало что известно, но можно с точностью сказать, что именно с этого времени среди агуратцев стали ходить упорные толки о «горном проклятии». А пустобородый Далий до самой кончины твердил, особенно во хмелю:

‒ Я клянусь вам, братцы, эти горы прокляты! Слышите, эти горы прокляты!

Глава 1

Началась наша история на севере Приморья, недалеко от Громграда, там, где лес тянется до самого скалистого берега, сходясь верхушками сосен высоко над головою и заслоняя палящее летнее солнце. В глубине чащи, в тихом полумраке зарослей, нарушаемом лишь постоянным стрекотанием неуёмных цикад, затерялся непримечательный деревянный домишко, крышу которого густо усеивали скудный мох и опавшие шишки.

Дверь, сколоченная из сосновых досок, в сравнении с ростом обыкновенного человека казалась несоизмеримо мала. Чтобы протиснуться в дверной проём, человеку обычного роста надо было хорошенько наклониться и подсогнуть колени. Вела она в просторную, чистую, даже по-своему уютную комнатку, небольшую, шагов десять на двадцать. Три деревянных стула, четыре шкафа со множеством полок, маленькая кровать и невысокий стол составляли всю скромную обстановку.

Шкафы были заставлены диковинной тарой: здесь теснились разной формы стеклянные баночки, небольшие весы, глиняные горшочки с сушёными травами и кореньями, деревянные ступки для толчения и растирания. Во всём этом множестве предметов – как обычных, так и довольно странных – прослеживался порядок и особое хозяйское расположение.

Жил в этом укромном жилище старик по имени Янумар, или «дед отшельник», как часто называли его жители близлежащего селения Лесной Брег. Выглядел он обыкновенно. Невысокого роста, не выше мальчишки лет десяти-двенадцати. Лицом морщинист, с широкой старческой лысиной, обрамлённой седыми, но ещё густеющими волосами, сливающимися с такой же косматой бородой. Маленький малозубый рот прятался за усами, а седые брови густо висели над небольшими, но живыми глазёнками. Движениями бойкий, старик совершенно не походил на медлительных, постоянно охающих и топчущихся на месте пожилых людей. Несмотря на почтенный вид, жизнь в нём била ключом – пусть и не с молодецкой силой, но не хуже, чем у зрелого мужчины.

В селении он был нечастый гость, а если и случалось его видеть жителям Лесного Брега, то лишь тогда, когда кто-то не на шутку захворает. Тут-то сразу посылали самого шустрого сельского сорванца в лес за дедушкой-лекарем. Всегда добродушный и улыбчивый, отшельник никогда не отказывал людям:

‒ Поможешь, деда? Вылечишь? ‒ спрашивал запыхавшийся, бежавший со всех ног посыльный.

‒ Ну как же не помочь, помогу! Добро добро порождает! ‒ улыбаясь, отвечал тот и, вешая сумку через плечо, отправлялся к захворавшему, опираясь на свой корявый сосновый посох с мастерски вырезанной на верхушке белкой.

Порою его одинокая жизнь порождала нелепые слухи. Шептались глупые люди, а среди приморцев и такие встречались, «что, мол, ваш дедушка-то не так прост, как кажется», «да он с животными умеет говорить», а иные болтали, что «он и не человек вовсе, а дух лесной». Но, несмотря на всю нелепую болтовню, коль что-то случалось со здоровьем неладное, сразу же бежали за помощью к безотказному лекарю.

Откуда он появился, никто не знал. Говаривали, что об этом мог помнить прежний староста, но он давно уж как помер, а новому, влюбчивому и многодетному, было совсем не до этого. Так и жил старик уединенно в прибрежной чаще, в окружении вечно качающихся сосен и лесных обитателей.

Уже седьмой месяц года близился к концу (в календаре Приморья месяцы называли числами, и равнялось их десять, что соответствовало количеству пальцев на руках).

Лучи утреннего солнца ещё не успели осветить лесную опушку, как Янумар уже стоял на ногах. Понемногу светало, и лес, за много лет привыкший к своему дружелюбному соседу, мирно пробуждался, встречая новый день.

Ежедневные хлопоты занимали все свободное время старика, но, не будем лукавить, Янумар часто находил себе занятие на ровном месте. Наверное, сказывалось врождённое желание не сидеть без дела, к старости с головой поглотившее лесного одиночку.

В первой половине дня он запланировал покосить траву вокруг домика. Она поднялась так высоко, что поутру росой мочила штаны до самого пояса. Да и дрова надо заготавливать – зимы здесь хоть и не холодные, но всё же в дождливую погоду посидеть у горящей печи, ох, как хотелось. Надо и что-нибудь приготовить к обеду, и почистить одежду, пособирать ягоды и много чего другого. И непременно всё нужно переделать до заката, даже чуть раньше, чтобы осталось время для самого важного мероприятия.

Дедушка всей душой любил свой лес. Никогда лишнего не брал, только самое необходимое, чтобы прокормиться, да и на зиму немного. Деревья и зверей берёг, как детей, что иной раз даже палочку не сломит. Но имелась у него одна страсть, что пересиливала все желания, и звалась она… мёдом. Ничего супротив пчёл он, конечно, не имел и прекрасно понимал, что берёт чужое, но ничего с собой поделать не мог и с тяжёлым сердцем шёл тревожить жужжащий дикий улей. А нынче ему особенно повезло: представилась возможность добыть добротный бочонок желанного лакомства. На это ушёл весь вечер. Пришлось немало побегать от диких пчёл, а после вытащить не один десяток жал с разных мягких мест, но это всё же того стоило.

И вот наступил вечер. Багровое солнце уже медленно и величаво двигалось к закату, окрашивая морское зеркало яркими золотеющими красками, когда уставший, весь искусанный, но сытый и довольный наш сластёна вошёл в своё простенькое жилище. Он грезил одним лишь желанием: поскорее умыться, выпить травяного чаю, да наконец-то завалиться в чистую постель.

Сон не заставил себя долго ждать, и вскоре пришла приятная дремота. Обычно Янумар не видел снов – ни добрых, ни кошмарных, спал крепко и глубоко, как спят молодые и беззаботные, но сегодня что-то пошло не так. Привиделись ему змеи, нескончаемое число змей, шипя и раскрывая свои страшные розовые пасти, они ползли со всех сторон. Большие, маленькие, зелёные, черные – и все как одна пытались обхватить ноги Янумара и впиться ядовитыми зубами. Пятясь назад, он оступился и упал на спину, ползучие гады тут же накинулись на него, обвивая руки, ноги, шею. Не получалось пошевелиться, горло сдавливало будто удавкой. Старик почувствовал, как заползающая на грудь огромная белая кобра поднимается над ним, уставив на него черные, как ночь, змеиные глазища. Замерев на мгновение, она вдруг бросается прямо в лицо ‒ старик проснулся в холодном поту.

‒ Неужто я приболел? Ох уж, эти пчёлы! Ох уж, эта оказия! – сетовал на себя сластёна, решивший, что уже более не уснёт. Сев на кровать и уставившись невидящим взглядом в темноту комнаты, как обычно это бывает с внезапно проснувшимися, он невольно прислушался. По обыкновению, ночь в лесу никогда не безмолвствовала: то и дело звучали разные голоса пташек, да и букашки не отставали от своих пернатых соседей. Сейчас же за стенами всё смолкло, будто природа затаилась в присутствии чего-то чужого.

Старик встал с кровати, ему причудилось, что где-то снаружи, за окном, слышится женский смех. Он пуще прежнего натужил уши ‒ смех явно усиливался. Звонкий, заливистый, он приближался всё ближе и ближе.

‒ Кто это может быть? Гулянья какие? – ободряюще спросил себя Янумар и неуверенно подошёл к двери.

В этот самый момент дверные щели засияли ярким голубовато- холодным светом. Ошеломлённый, в испуге отшельник всё же отворил засов и нерешительно приоткрыл скрипящую дверь. В комнату ворвались ослепительные, пуще прежнего сияющие лучи. Щурясь и закрывая руками глаза, старик переступил порог.

‒ Ха-ха-ха! ‒ словно гром, раздался злорадный женский хохот. ‒ Смотри от страха не наделай в штаны! Хотя на тебе и штанов-то нет! Ха-ха-ха! ‒ сотрясался воздух.

‒ Хватит! ‒ повелительно и твердо выпалил второй голос, видимо, обращаясь к первому. ‒ Аза, я сказала хватит!!!

Невыносимый свет исчез, дворик снова осветила привычная бледная луна. Оглядев себя, старец понял причину насмешки: он стоял в одной ночной рубахе, доходящей чуть ниже колен.

‒ Не тревожься, Янумар, наряд сейчас неважен.

‒ Ада? Ада, это ты? ‒ не веря происходящему, спросил старик, всматриваясь широко раскрытыми глазами в ночной лес. ‒ Где же ты? Я не вижу тебя!

‒ Ты что, совсем ослеп? ‒ прозвучало грубо, и воздух снова заполнил пугающий хохот, но уже более сдержанный.

‒ И Аза с тобой… Но где же вы, я вас не вижу?! Что со мной? Как это всё…

‒ Мой милый Янумар, с тобой всё в порядке. Но сейчас на объяснения нет времени, дорого каждое мгновение, прошу, выслушай меня, ‒ перебила его Ада и, обратившись, по-видимому, к злорадной Азе-насмешнице, грозно прибавила: ‒ А ты не смей вмешиваться!

В ответ лишь послышалось презрительное «Хм».

‒ Мой добрый друг, как же я рада тебя видеть! ‒ с трепетом начала Ада, обращаясь к босоногому собеседнику, тщетно пытавшемуся разглядеть её в звёздном небе. ‒ Нам нужна твоя помощь! Будущее предвещает большие беды, а видения страшат напастями. Мой верный друг, мы должны спасти наши земли.

‒ Спасти земли? Что случилось?

‒ Рамаранские Топи! Ты ведь помнишь это место? Враг возродил своё жестокое племя, и его войску нет конца. Он жаждет крови, месть отравляет его и без того жестокое сердце… Но это ещё не самое важное, Янумар! ‒ печалился женский голос. ‒ Альвы красных гор нашли в глубинах огненных недр древние книги, те самые утерянные писания. Они пытаются разгадать забытые языки, и, если это случится, им покорятся невиданные силы. Ты ведь знаешь, какие страшные знания они могут раскрыть пытливому глазу! Если это случится, они будут в силах разогнать туман Эридена. Слышишь?! Вступив в сговор с детьми болот, они хлынут на ваши земли, перед этим поработив наши. Принесут смерть и горе, гибель народов… Двубережье утонет во мраке!

‒ Неужто это возможно?.. Чем же я могу помочь?

‒ Уже струсил? ‒ раздался презрительный, полный ненависти голос до сих пор молчавшей насмешницы.

‒ Аза! Не вмешивайся! ‒ крикнула Ада и продолжила: ‒ Приди ко мне, ты нам нужен, как никогда! Не спрашивая, приди. Я всё поведаю при встрече. Сейчас говорить о чём-то опасно. Времени очень мало, нужно спешить, враг коварен и… ‒ неожиданно слова стали слабеть, захлёбываться. ‒ Преодолей мёртвый туман, приди ко мне!

Раздался кашель.

‒ Аза! Аза! Мне тяжело дышать! Кровь… помоги…

‒ Ты убьёшь нас, дура! ‒ воскликнула Аза. ‒ Нужно уходить, чары забирают слишком много сил.

‒ Мой милый… Янумар! ‒ затихала Ада. ‒ Помоги… нам не выстоять без тебя.

Голос умолк. Поражённый, не в силах пошевелиться, Янумар стоял перед невысоким крыльцом, а ночь тем временем близилась к рассвету.

Забежав в дом, как это обыкновенно бывает с чересчур взволнованными людьми, Янумар не знал, за что первое схватиться, и, подойдя к кровати, дрожащими руками принялся её заправлять ‒ на сегодня сон окончен. Поняв, что подушка с одеялом могут и подождать, он раскрыл все шкафы и выставил на стол мешочки, набитые сушёными травами, и прочую утварь. Когда на столе не осталось свободного места, снова бросился к кровати, заглянул под неё и всё оттуда вытащил. Результаты его скорых сборов оказались невелики: стол загромоздило содержимое всех полок, на полу, помимо двух разбитых банок, об осколки которых старик порезал босую ступню, валялась одежда, старые сапоги, дорожный баул и куча всяких совершенно ненужных вещей, ещё минуту назад упорядоченно лежавших на своих местах.

Неожиданно лесной житель со всех ног ринулся во двор. Схватив приставленную к стене лопату, он понёсся по одной из тропок в чащу. Падая, в одной ночной рубахе, босиком, он всё глубже уходил в заросли. Свернув с тропы в сторону, с трудом пробираясь сквозь кусты, он очутился на большой, залитой солнцем поляне с раскинувшейся посредине широколапой елью. Приблизившись к ели и осмотревшись, старик зашагал по направлению шумящего моря; сделав шагов двадцать – взялся за лопату. Пришлось углубиться на нескольких штыков, покуда лезвие не издало ожидаемый скрежет. Янумар начал копать ещё быстрее, а когда очертания стали чёткими, так и вовсе бросился голыми руками выгребать землю, скрывавшую сундук. В это мгновение добрый дедушка скорее походил на обезумевшего искателя кладов, наконец-то нашедшего желаемое сокровище.

Выбравшись из ямы, весь перепачканный и ободранный, он потащил находку в сторону дома. Войдя в комнату, поставил деревянный ларец прямо на стол. Запустив руку за пазуху, достал висящий на шее маленький ключик и, вставив его в замочную скважину, попытался провернуть. Но замок и не думал поддаваться: время и земельная сырость заметно подпортили металл, механизм отказывался работать. Пришлось изрядно попотеть, и только через третий, а то и четвёртый десяток попыток удалось провернуть ключ и отпереть замок.

Старик-отшельник бережно вытащил на стол разные свёртки и, затаив дыхание, развязал на них кожаные шнурки. Добро, открывшееся глазам, совершенно не походило на полусгнивший сундук. Здесь лежал целёхонький средних размеров кинжал, усыпанный драгоценными камнями, изогнутый роскошный рог с прикреплённой к нему золотой цепью. Различались вещицы и поменьше: три крохотные чучела маленьких сереньких воробушков, скрученная тонкая бумага и очень длинное переливающееся чёрное перо, а ещё два кожаных мешочка, туго набитых монетами. Особенной красотой выделялись богатый перстень с впалой бычьей головой да узорчатая серебряная фибула в виде клеверного листа. Все предметы сияли новизной, не знавшей времени.

Смахнув с глаз навернувшиеся слезинки воспоминаний, старик огляделся вокруг и, будто очнувшись ото сна, опомнился и проговорил:

‒ Что это я? Надо непременно взять себя в руки!

Вскоре обстановка приняла свой привычный вид: непонадобившиеся вещи убраны, мешочки сложены, нога перебинтована. Да и сам кладоискатель помылся, причесался и сел за стол, поставив перед собой чернила, взяв длинное перо и бумагу из сундука.

Свёрток бумаги состоял из тонких листочков. На каждом виднелись аккуратно выведенные ряды каких-то непонятных знаков. Окунув в чернила краешек не в меру длинного, того самого чёрного пера, Янумар, нашёптывая неразборчивые фразы, начал выводить аккуратные буквы. Такая же участь ждала и другие бумажонки. После того как написанное подсохло, он переломил каждый листок надвое и туго скрутил в маленькие дудочки, а после прикрепил к лапкам трёх крохотных чучел-воробушков.

‒ Держите крепко! ‒ обратился он к безмолвным пташкам и понёс их во двор.

Во дворе привычно пахло соснами и морем, а живые звуки леса приятно перекликались с шумом рокочущей волны. Отшельник протянул ладони к солнцу и замер в ожидании. Внезапно, словно очнувшись после длинной зимней спячки, птахи открыли маленькие глазки и задвигали клювиками. Размахнувшись что есть мочи, старик подбросил их кверху, к самой крыше. Почуяв свободу, птички пробудились и, часто перебирая крылышками, закружили над головой ликующего деда.

‒ Летите, летите, мои хорошие! Несите мои весточки! ‒ прокричал он, махая им вслед. Будто по команде, пернатые посыльные мигом скрылись за высокими соснами.

– Не попались бы в недобрые руки! – подумал про себя приморец.

В соломенной шляпе, с баулом через плечо наш немолодой герой отправился в путь. Он немного сожалел, что приходилось уходить именно сейчас, когда почти созрел урожай и дело запасов на зиму находилось в самом разгаре. Но чувство многолетней дружбы, скреплённое обязательством некогда данных обещаний, не смогло сравниться с горечью расставания с родным домом.

Дабы идти налегке, с собой Янумар взял, по его расчётам, лишь самое необходимое. Уложил в дорожный мешок всё из откопанного сундука, свой небольшой запас восковых свечей, кремни, еды на несколько дней, бурдюк с водой, тёплые покрывала да шерстяную накидку с колпаком. А после некоторых раздумий добавил плотно закрытый глиняный горшочек, имевший совершенно скверный запах, и кое-какие мешочки с кореньями.

Старик бодро шагал по стёжкам хорошо известного ему прибрежного леса. Вторую половину дня прошёл в раздумьях о случившемся, строил множество догадок и предположений, а бывало, что и размышлял в голос. Уже совсем стемнело, когда он вышел к излучине дороги. Вправо лежал путь к Мариналу, влево начинался пригород Громграда. В темноте виднелся свет окон постоялых домов и окраинных дорожных таверн. Решив, что идти по темноте ‒ не самая хорошая идея, «мало ли что», да и бессонная ночь добавляла бессилия, наш путник направился в сторону крайнего постоялого дворика со звучным названием «Плёс».

Приближение ночного гостя первыми заметили залаявшие во всё горло дворняги. Вскоре, откликнувшись на собачий лай, щёлкнул и дверной засов.

‒ Кто там? ‒ раздался женский голос, от которого собаки стали надрываться ещё пуще.

‒ Позвольте, добрые люди, уставшему страннику заночевать и передохнуть с дороги! ‒ стараясь перекричать лай, громко сказал старик.

‒ Да тихо вы! ‒ рявкнула хозяйка на сторожевых, подходя к невысокому забору.

Дверца открылась, и перед ним предстала немолодая, низенького роста женщина, в руках которой был закоптившийся подсвечник.

‒ Доброй ночи! ‒ с поклоном поприветствовал её просящий.

‒ Что дашь взамен? ‒ сразу же перешла к делу серьёзная особа.

Торговаться в Приморье было одним из излюблейнейших дел жителей любой части этого края. Многое зависело не от того, что ты можешь предложить, а от того, как ты это сделаешь, как ярко расскажешь обо всех достоинствах и как внушишь острую необходимость своей вещи. К большому сожалению, наш герой таким талантом совершенно не обладал, но зато отличался исключительной наблюдательностью. Мгновение поколебавшись, он вытащил из мешка пять дюжих крепких восковых свечек и с довольным видом протянул их женщине.

Хозяйка, явно не ожидавшая подобного предложения, мельком глянула на свой совсем никудышный, задымленный подсвечник, а после опытным глазом окинула простачка и решила поторговаться:

‒ Маловато будет!

‒ Ну что ж… Тогда пойду у ваших соседей попытаю счастья, ‒ старик разочарованно поклонился, выказывая желание уйти.

‒ Постой-постой! Дай-ка я ещё взгляну… Ух, добротные, – рассматривала она свечи.

‒ Если ужином накормишь, тогда меняемся, а нет ‒ уйду к соседям!

Опешившая от такой наглости женщина поняла, что размен проиграла. «Этот-то не так прост, как кажется!» – подумала она и, схватив оставшиеся свечи, позвала позднего гостя за собой. Подойдя к одному из трёх небольших, но хорошо сколоченных домиков, открыла крупный амбарный замок.

‒ Располагайтесь! Скоро позову к столу, ‒ и, отдав дряхлую догорающую свечку, удалилась.

Войдя внутрь, постоялец рассмотрел скромно обставленную комнату. Кое-какая деревянная мебель, небольшая кровать и камин ‒ «всё почти как дома». Поставил свой баул в уголок и присел на твёрдую кровать.

Старик уже задремал, когда в дверь постучали и уже знакомый голос, прокашлявшись, произнёс:

‒ Стол накрыт. Приглашаю вас в хозяйский дом отужинать!

Хозяйский дом был значительно больше гостевых и обстановкой заметно богаче. Женщина провела гостя в просторную столовую комнату, где стоял большой деревянный стол, устланный белоснежной скатертью. В центре стола своё почётное место занял трёхглавый подсвечник с ярко горящими свечами Янумара. Повсюду разносился ароматный запах мяса, от которого сразу же заурчало в брюхе.

‒ Присаживайтесь, откушайте. Цыплёнок, хлеб, яблоки, вино ‒ всё, чем богаты, ‒ уже мягким тоном обратилась хозяйка, усаживаясь рядом. ‒ Как звать-то тебя, гость нежданный?

‒ Меня-то? Янумар, ‒ ответил тот, садясь за стол.

‒ А я Даяла. Муж мой помер недавно и оставил на меня хозяйство.

‒ Угу! ‒ только и ответил постоялец, уплетая жареного цыплёнка.

На вид Даяле было чуть больше сорока. От природы невысокая, пышнотелая, она выглядела немного неуклюжей и неповоротливой, но относилась к тем людям, кому тучность приходилась совершенно к лицу, и представить её исхудавшей казалось совершенно невозможным. От прежней холодности не осталось и следа, даже, напротив, угадывалось желание непременно поболтать. Видимо, дела в «Плёсе» шли совсем неладно и одинокой хозяйке не хватало приветливого человеческого общения.

‒ А ты откуда? ‒ расспрашивала она.

‒ Родом я из Лесного Брега, что близ Гремящих камней, ‒ запивая вином, отвечал собеседник.

‒ Из Лесного Брега? А правда, что у вас там колдуны живут и всякие твари лесные? ‒ по-детски страшась, поинтересовалась Даяла.

‒ Слышал, живут какие-то, но видеть не видывал, ‒ заулыбался старик.

‒ А как у вас нынче с урожаем? У нас в этом году всё богато уродило! И яблоки, и овощи! Ветки ломятся. Сказка!

‒ Да и у нас не худо… ‒ с горестным вздохом ответил Янумар, вспомнив оставленный лесной огородик.

‒ А ты мне вот что ещё скажи, только не смейся, ‒ подавшись вперёд на стол, спросила женщина. ‒ Правда ли, что у вас люди, чьи дома у самого моря, глуховатые? Я слыхала, будто от грохота морского бедняги к старости совсем глохнут, а иные и разумом мутятся.

‒ Ась? Совсем тебя не слышу! ‒ засмеялся старик. ‒ Да враки это всё! Не верь! Громко, не спорю, бывает. Когда волна большая или буря какая, то бухает похлеще грома, но люди не глохнут, привыкают. Не верь людской болтовне, наболтают ещё не то!

‒ Тут ты прав: у людей языки без костей. Бывает ко мне захаживают постояльцы, «Плёс»-то первый на пути, так соседи сразу треплются, что, мол, Даяла одних только мужиков к себе зовёт! Ух, собаки! ‒ возмущалась хозяйка. ‒ Да если бы только и мужиков, им-то какое дело?!

‒ А часто ли ты бываешь в южной стороне? Кто там нынче царствует?

‒ Ну как кто, наместник Алмаран. А бываю там нечасто. Вот сейчас яблочки соберу и повезу на столичную ярмарку. Что за ярмарки в Весмире! Сказка! Если бы не ярмарки, по миру бы пошла, постояльцы все мимо да мимо. Всё проклятая окраина ‒ люди боятся ночевать возле лесу! Да тут разбойников отродясь не видывали! Вот торговлей только и спасаюсь. То яблочки, то морковка ‒ в столице всё хорошо обменивается.

‒ Он из какого рода будет?

‒ Кто? А-а. Да откуда мне знать. Я с ним объятиями не братаюсь. Знаю только, что родом из Юнамара. То ли алувских кровей, то ли из виноделов, не знаю точно.

‒ Ну понятно…

‒ Ты в столицу направляешься?

‒ Я к Эвресту иду, там у меня дела срочные. Другу спешу на помощь. Недавно весточка тревожная пришла ‒ делать нечего, поднялся да пошёл.

‒ А ты, значит, в дружбу веришь? Скажи, что ещё и в любовь! ‒ засмеялась Даяла.

‒ И в дружбу верю, и в любовь верю, куда ж без этого. Любовь, дружба ‒ это же всё чистое, доброе, на них мир держится. Не будем верить ‒ утопнем во мраке.

‒ Странный ты старик! С виду серый-серый, как воробей, а мысли вон какие произносишь! ‒ польстила хозяйка гостю.

‒ Эх, воробьи-воробушки, летите, милые, летите, ‒ будто вспомнив слова знакомой песни, пропел Янумар и поднялся из-за стола. ‒ Спасибо тебе, добрая хозяюшка, за вкусный ужин, за компанию приятную, за беседу тёплую, спасибо, что приютила, не побрезговала.

‒ Да посиди ещё! Может, ещё чего хочешь? У меня такая настойка припасена, на сосновых шишках. Сказка!

‒ Ты уж меня прости, но пора мне спать. Долгий путь меня ожидает, дружба ‒ дело безотлагательное. Так что не обессудь.

‒ Ну как знаешь. Коль что понадобится, зови, я чутко сплю.

‒ Хорошо. Кстати, ‒ остановился старик, ‒ а как сейчас добраться до столицы? Я гляжу, дороги расходятся, сейчас что, через Маринал уже никто не ходит?

‒ Да какой тебе Маринал? ‒ убирая со стола, удивилась Даяла. ‒ Сколько себя помню, в столицу всегда трактом добиралась. Через Маринал мой прадед ходил, когда ещё мальчуганом рос, шутишь ли, такой крюк. Иди по тракту, не ошибёшься, конец седьмого месяца, обозы в столицу отовсюду идут, тебя и подхватят.

‒ Спасибо тебе, милая, за совет нужный, подходящий! ‒ с поклоном поблагодарил Янумар. ‒ Доброй ночи, не гневайся, коль что не так.

‒ Всё так! Иди ложись, на моих подушках выспишься, как младенец! Доброй ночи! ‒ с улыбкой попрощалась женщина.

Выйдя во двор, старик не торопясь пошёл к домику. Ночь была звёздная, тёплая. На миг задержавшись перед дверью и запрокинув голову к небу, он произнёс:

‒ Не попались бы только в недобрые руки!

Первые петухи ещё досматривали свои последние сны, а наш путник уже собрался в дорогу. Ему не удалось как следует выспаться: тревожные думы не покидали старческую голову, не давая уставшему телу отдыха, а разуму покоя.

Как только занялась заря, Янумар тихонько приоткрыл дверь и мышью, даже собаки не успели поднять лай, шмыгнул за ворота. Он не любил долгие прощания, да ему и не хотелось тревожить Даялу, слушать её сонные уговоры и пожелания. «Прощай, «Плёс»!» ‒ лишь подумал гость и зашагал в сторону тракта.

Тракт лежал ещё тёмным и безлюдным. Хозяйка не обманула ‒ новая дорога не шла ни в какое сравнение со старой: как следует укатанная, местами даже уложена ровной брусчаткой, а там, где её пересекали овраги и ручьи, выстроены мосты из мастерски сложенного камня.

Как только рассвело, потянулись нечастые обозы, в основном гружённые ранними яблоками, персиками, абрикосами. Мулами или осликами, запряженными в телеги, правили полусонные мужики, ехавшие в сопровождении своих тучных жён. Ежели мужчины приветственно кивали идущему по обочине, то женщины одинокого путника встречали хмуро, подозрительным взглядом. Даяла ошиблась в одном: никто особого желания подвести пешего не изъявлял, а те, кто останавливался, непременно требовали что-то в обмен. Но, к несчастью, предложенные вещи не занимали интереса ехавших приморцев. В третий раз получив отказ и окончательно решив никого более не просить, старик обиженно поплёлся по пыльной обочине.

Близился полдень, солнце невыносимо припекало, заставляя всё чаще откупоривать бурдюк с водой. Янумар остановился перевести дух. Ноги нещадно ныли, рубашка совсем вымокла от пота. Он обернулся на приближающийся шум: из-за поворота выскочила виновница ‒ мчалась открытая деревянная бричка с металлическим каркасом на высоких деревянных колёсах, запряжённая пегой тонконогой лошадью.

‒ Стооой! ‒ завопил сидящий на облучке парнишка лет двадцати, ловко натягивая вожжи. ‒ Далеко ли путь держишь?

‒ В столицу иду! ‒ отмахиваясь от поднявшейся пыли, ответил старец.

‒ Что, не берут тебя землячки?

‒ Не берут!

‒ Садись, я подкину. Да с ветерком! ‒ юноша махнул на заднее сиденье и с улыбкой добавил: ‒ Только держись крепко, а то зашибёшься, да и баул свой потуже привяжи.

Малый не преувеличивал. Неслись быстрее ветра, оставляя за собой клубы дорожной пыли. Настигли даже первый обоз, встретившийся ранним утром. Приближаясь к телегам, хулиган привставал на козлах и начинал громко свистеть и размахивать свободной рукой. Крестьяне, увидев, что происходит, торопливо съезжали на обочину дороги. Проносясь мимо, парень обычно кричал:

‒ Э-ге-гей! Веселее! ‒ на что мужики чаще всего грозили кулаком, а женщины плевали вслед.

Поначалу дед очень обрадовался неожиданной встрече, но всё переменилось, как только двинулись в путь. Три раза он чуть ли не вылетел из брички, пару раз чуть не лишился своего баула, а однажды, обгоняя телегу, не уступившую дорогу, бричка пронеслась так близко, что рукою можно было достать наваленные на телеге яблоки. Порою малый что-то начинал рассказывать, но то ли от страха, то ли от шума колёс старик мало что слышал, всё крепче сжимая побелевшими пальцами подлокотники заднего кресла.

На нечастых остановках удалось побеседовать основательнее. Сорвиголову звали Ясэн Форс, родом он из Весмира и служит развозщиком писем и донесений при дворе наместника, а сейчас вот везёт важный ответ его величеству от знатного вельможи из Громграда, оттого-то ему и дали такой видный экипаж.

Перевалило уже за полночь, когда измотанная пегая застучала подковами по брусчатке столицы. Остановив у фонаря, Ясэн обернулся к попутчику:

‒ Ну всё, приехали, папаша! Сразу говорю: мне ничего от тебя не надо, и не предлагай, от чистого сердца помочь хотел. Всё равно по пути. Я всегда людей подбираю, так веселей.

‒ Спасибо тебе, Ясэн, сын Рума и Осалы. В признательность прими мои добрые пожелания и поклон. Всегда буду вспоминать тебя добрым словом, ‒ поблагодарил юношу слезший с телеги попутчик.

‒ Ну, бывай! Мне в замок ещё надо, ‒ простился развозчик писем и, не дождавшись ответа, вскинул вожжи и скрылся в темноте улиц.

Проводив взглядом бричку, Янумар огляделся, накинул на себя баул и зашагал по ночной улице. К удивлению, даже ночью в городе узнавалась крепкая хозяйская рука и порядок: деревья и кусты были ровно подстрижены, домики окрашены свежей краской, повсюду виднелись аккуратные вывески и фасады. Но интерес путника к городским красотам быстро иссяк. Уж как более половины дня у него не было ни крошки во рту, а не привыкшие к столь долгой езде ноги и руки болели, и страшно ломило спину.

Со временем фонари встречались всё чаще и горели заметно ярче, чем их собратья на городской окраине. Уставшие глаза жадно читали вывески ‒ в надежде наткнуться на какой-либо постоялый двор. Ждать долго не пришлось, одним из первых попалось подворье с многообещающим названием «Три перины». Пройдя по тёмному дворику, старик постучал в окошко. Зажглась свеча, после зашевелились дверные засовы и на крыльце появился невысокий, тучный, лысенький мужичок.

‒ Вам чего? ‒ подозрительно спросил он обеспокоенным голосом.

‒ Переночевать бы.

‒ А есть ли что вашей милости предложить взамен? ‒ поинтересовался тот.

‒ Ну, чай, не бродяга, договоримся, ‒ уверил его Янумар.

‒ Тогда следуйте за мной.

Они прошли в холл, где стояло лакированное бюро, диваны и приятно пахло уютом. Усевшись за бюро и поставив свечу поближе к краю, мужчина с неловким ожиданием осматривал полуночника. Смекнув, в чем дело, старик скинул с себя дорожный баул и начал торопливо в нём рыться, наконец вынул из мешка два добротных кремня. Удивление на лице мужчины сменилось ужасом. По-видимому, он готовился увидеть в эту минуту всё что угодно, но только не два угловатых камня. Ужас сменила физиономия разочарования.

‒ Это, мягко говоря, не то, что я хотел наблюдать, ‒ тихо ответил хозяин. ‒ Боюсь, что так мы не договоримся.

Гость положил кремни обратно и уже без всякой торопливости принялся нащупывать нужный ему предмет. По его движениям понималось, что искал он что-то определённое, заблаговременно решив отдать в случае неудачи именно это. Вскоре свеча открыла довольно редкий в этих местах предмет ‒ щедро усыпанный камнями, средних размеров изогнутый рог с прикреплённой к нему золотой цепью.

Хозяин с нескрываемым любопытством взял протянутую ему редкую в этих местах вещицу и, поднеся ее к свету, с видом знатока сказал:

‒ Славная штуковина! Редкая. Говорят, раньше эти животные заселяли всю нашу долину. Нынче такого уже не сыскать. Я согласен.

‒ Взамен прошу кров и еду, умыться с дороги, хороший завтрак и съестные припасы на несколько дней.

‒ Это можно. Непременно можно! ‒ без колебаний согласился знаток.

После ударили по рукам, и мужичок провёл Янумара в просторную, хорошо обставленную комнату с большой дубовой кроватью и белоснежно чистым постельным бельём. Смыв с себя дорожную пыль и перекусив вяленым мясом с хлебом и овощами, наш герой уснул крепким сном.

Когда дедушка-лекарь переступал порог «Трёх перин», день пребывал в самом разгаре. Несмотря на жару, улицы Весмира были заполненными и живыми. Город вовсю готовился к Большой ярмарке: повсюду развешивали разноцветные вывески, обновляли и без того неплохие надписи, подкрашивали фасады. Люди болтали, смеялись и разглядывали свои работы. Кое-где собирались даже целые компании, давая оценку ровности повешенной гирлянды или цвету магазинной вывески.

Янумар был здесь впервые. Он с большим любопытством рассматривал улицы этой, по меркам Приморья, молодой столицы. В большинстве своём дома, выложенные из светлого камня, покрывались крышами тёмно-синего, красного или жёлтого цвета. Строения не отделялись друг от друга, а следовали одним длинным раскидистым белым забором. Тут и там располагались ухоженные клумбы с красивыми здешними цветами. Все горожане ‒ чисто одетые, обходились приветливо и дружелюбно. К центру города уличные украшения участились, стали появляться сколоченные деревянные прилавки для торговли, да и дома здесь были основательнее и краше. Все улицы вели к большой круглой площади, где отовсюду доносились рабочий гам и удары молотков, веяло ароматом свежесрубленной древесины.

«Коль доведётся, обязательно ещё сюда загляну!» ‒ пообещал себе Янумар и, спросив у первого встречного дорогу, зашагал в сторону востока.

Выйдя на окраину, вгляделся в даль. Сквозь знойный мираж просматривались очертания исполинских гор, одна из которых, как дитя, ростом обгоняющее сверстников, возвышалась над остальными.

‒ Жди, отец Эврест, скоро буду у твоих ног, ‒ и, поправив туго набитый припасами баул, старик зашагал в направлении гор.

Грунтовая дорога тянулась по берегу реки Лартимус, бравшей свои истоки от ледников Нарт. Вода в ней текла настолько холодная, что, несмотря на жару, находиться в ней было куда неприятнее, чем под палящим солнцем. Через час пути дорога ушла в сторону, сменившись тропой, то терявшейся в траве, то вновь возникающей под ногами. Часто на пути попадались небольшие селения, в них, по сравнению со столицей, царили спокойствие и пустота. Взрослые прятались от дневного зноя, и лишь стайки говорливых ребятишек с криками проносились в сторону речки.

Янумар шёл беспрерывно всё оставшееся светлое время, но день неумолимо близился к закату. Вечера в этих местах отличались особой духотой, отчего ободряющая прохлада опускалась лишь с наступлением темноты. Устроившись на берегу Лартимуса, сытно перекусив и укутавшись в шерстяные одеяла, от которых приятно пахло хвоей и домом, под звёздным небом, под убаюкивающий шум реки старик засопел.

Вот уже как вторые сутки без сна и отдыха лесной житель приближался к подножию горы Эврест. За это время плечи его заметно осунулись, лицо сильно обгорело, а под глазами виднелись серые бессонные синяки. Растрёпанный, в пыли, Янумар больше походил на бродягу, которых в Приморье люди ой как не любили и относились к ним с нескрываемым пренебрежением, потому что считали: «Коли целы руки и ноги, ты обязан честным трудом заработать себе кусок хлеба, а не попрошайничать!»

Добраться до предгорья довелось лишь к закату третьего дня. Массивная табличка-указатель, прибитая к одиноко стоявшему дорожному столбу, оповестила о приближении к крайнему селению, разместившемуся под сводом отвесных скал под названием Угорье. Чуть пониже висела сгнившая дощечка, на ней еле проглядывались выдолбленные непонятные знаки ‒ название местечка на забытом языке.

‒ Такого уже нигде не встретишь, ‒ удивился старец.

Угорье, хоть и называлось селением, состояло лишь из семи-девяти дворов, в спустившейся темноте трудно было разобрать, да и особого желания не имелось. Отовсюду слышалось блеяние овец, и стоял зловонный запах навоза ‒ по-видимому, местные жители разводили их в немалых количествах.

Из всех домов старик пожелал попроситься на ночлег в самый простенький, поменьше других, стоявший немного в стороне, на окраине, практически вплотную примыкавший к отвесной скале. Пришлось без малого полчаса колотить в покосившиеся ворота, шум встревожил всех соседей в округе, но нужный дом оставался безмолвным. Уже не надеясь на успех своей затеи, Янумар собрался идти прочь, как вдруг из-за ворот раздалось беспокойное: «Кто там?»

«Испугались!» ‒ подумал отшельник и, стараясь быть более приветливым, ответил:

‒ Здравствуйте, добрые люди! Зовут меня Янумар, родом я из местечка близ Громграда. Пришёл в ваши земли в поисках редких горных трав целебных. Дорога моя выдалась тяжёлая, весь путь стоял страшный зной, оттого прошу дозволения заночевать и передохнуть под вашей крышей. Мне много места не надо, еда у меня есть, человек я пожилой, без злых помыслов. Уповаю на людскую доброту, надеюсь, что сторгуемся.

За воротами послышались возня и шептание. Кто-то явно не хотел отпирать, видимо, страшась впускать редкого в здешних местах гостя, другая же сторона, более сговорчивая, с явно большим интересом восприняла нежданный визит. Шёпот хозяев сложно распознавался, но последние слова, сказанные раздражённым женским голосом, всё же расслышались: «Не будь трусом!» После всё затихло и лязгнул засов.

Хозяина дома звали Бриандин Шалтер, и был он, как все… Как все здешние, разводил овец и коз. Как все, пас своё стадо на зелёных холмах предгорья. Как все, в своё время женился на местной, не самой красивой, но и не самой неприятной девице. Как все, любил вино по праздникам и в хмелю громко пел и неумело плясал. Но, к несчастью, пришлось ему, как говорят в Приморье, родиться не под счастливой звездой. Возможно, он и сам делал что-то не то или не так, но его непременно повсюду преследовал злой рок. Хищные звери, временами нападавшие на овец, по обыкновению, в первую очередь перегрызали половину именно его стада. Камни, с грохотом валившиеся со скал, угождали непременно в крышу его дома. Шло время. После тяжёлых родов скончалась молодая жена, оставив супругу грудного младенца. Вскоре от старости померли родители. Бриандин, оставшись один, как мог, воспитывал сына, как мог, разводил скотину, как мог, жил.

Не без малого участия старосты Угорья Шалтер женился во второй раз. Его избранницей стала вдова господина Рамса, пару лет назад растерзанного волками, Эргелита Рамс, недурная собой, но, к несчастью, имевшая прескверный характер, да ещё и двух толстеньких двойняшек-сыновей – Булина и Тулина, однолеток сына Бриандина, Оллина. Приданого у Эргелиты не нашлось: всё имущество покойного супруга присвоили себе его братья, оставив вдовице лишь глиняные горшки, с коими она и перебралась в дом к новому мужу.

Новая жена, не столь кроткая, по сравнению с покойной, с первого же дня замужества взяла на себя бразды правления делами семьи. Мужа склонила наниматься работать на соседей, а малолетнего Оллина «любящая» мачеха заставила пасти овец.

Проснувшись, Янумар почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Поднявшись на локтях, осмотрелся. В душном полумраке сарая, в котором ему за три бутылки маринальского молодого вина разрешили переночевать, пахло свежим сеном. В пробивающихся сквозь щели лучах солнца резвились бессчётные пылинки, во дворе во всё горло горланили петухи.

Рядом была деревянная лестница на чердак, на ней-то и сидел рассматривающий пробудившегося гостя мальчик.

‒ Ты дёргаешься во сне, как наша собака, ‒ оповестил тот, ‒ это значит, что у тебя беспокойный сон. И ещё ты всё повторял «Ада! Ада!» ‒ спародировал наглец. ‒ Кто это?

‒ Для своих лет ты слишком любопытен, ‒ ответил старик. Впервые за последнее время ему не привиделись кошмары и в сновидения не влезали ни змеи, ни кобры, но всё же спал он беспокойно. ‒ Ты сын хозяев дома?

‒ Я сын хозяина дома ‒ Бриандина, Эргелита мне не мать! ‒ возмущённо оповестил юнец.

‒ Как тебя зовут?

‒ Оллин Шалтер ‒ сын Бриандина и Эвины.

‒ А я долго проспал?

‒ День перевалился за полдень, ‒ он ловко соскочил с лестницы на сено. ‒ Я уже успел пригнать стадо на озеро.

Не ожидавший такого, Янумар заторопился собираться: свернул одеяла, поднял пустой бурдюк и протянул его Оллину:

‒ Принеси мне воды, пожалуйста.

‒ Ты что, уже уходишь? ‒ испугался сорванец и, не обращая внимания на просьбу, прислонился к щели, всматриваясь: ‒ Тебе не стоит так спешить, полежи ещё.

В этот момент во дворе раздался какой-то шум, а после донёсся гневный голос мачехи:

‒ Оллин! Негодяй! Ты опять бросил стадо на озере! ‒ вопила она. ‒ Не миновать тебе розги! Собственноручно высеку, неблагодарный гадёныш! ‒ Эргелина направлялась к сараю.

Глаза ребёнка испуганно забегали в поисках укрытия. Старику совсем не хотелось влезать в их семейные свары, но жалость взяла верх, к тому же хозяйка ему сразу не понравилась.

‒ Заройся в сено, я накрою тебя. Да только сиди тихо, ‒ и он раскинул свёрнутое одеяло.

Малец не заставил себя долго ждать и упал в сено с головой. Гость аккуратно накрыл его одеялом, а рядом поставил свой дорожный баул. Как раз в это мгновение, довольно резко, открылась дверь сарая.

‒ Добрый день, великодушная хозяйка! ‒ на упреждение поздоровался с пустым дверным проёмом старик.

В дверях появилась раскрасневшаяся Эргелита. В гневе она совершенно позабыла, что у неё в сарае приютился пожилой путник. Она вошла, широко улыбаясь, глаза её шарили по углам.

‒ Доброго дня… Эм…

‒ Янумар.

‒ Да-да, Янумар. Хорошо ли вам спалось? Очень жаль, что вы скоро покинете нас. Мы всегда рады гостям, ‒ соврала хозяйка.

‒ Спал, как убитый! Как и договаривались, после пробуждения я вас оставлю.

‒ А не забегал ли к вам сорванец? Нигде не могу его найти!

‒ Нет. Здесь, кроме меня и несушки в углу, никого нет.

‒ Где же этот негодник? Найду – выпорю! ‒ добродушная улыбка вмиг пропала, и лицо женщины исказилось гримасой злобной досады. ‒ Вам что-нибудь ещё нужно? ‒ уже с прежней льстивостью поинтересовалась Эргелита.

‒ Спасибо за заботу, у меня всего вдоволь, ‒ ответил старик. ‒ С вашего позволения соберу свои пожитки и уйду прочь.

‒ Как прикажешь, дорогой гость! ‒ женщина ещё раз обшарила взглядом сарай, перед уходом даже поднялась на лестницу, заглянула на чердак и, окончательно разочаровавшись, вышла вон.

‒ Булин, Тулин, для вас есть работа! Сыночки! ‒ послышался удаляющийся крик Эргелиты Рамс.

Янумар поднял одеяло:

‒ Вылезай, она ушла.

‒ Фуух! Я чуть не задохнулся! ‒ снимая с себя пучки сушёной травы, сетовал мальчик. ‒ Ещё твой мешок! Он мне ногу отдавил.

‒ Вот неблагодарный! ‒ улыбнулся старик, продолжая свои сборы. ‒ Может, мне позвать госпожу, и ты ей расскажешь, что тебе отдавили?

‒ Ладно-ладно… Спасибо тебе. Так как же тебя зовут? ‒ решив сменить тему, спросил Оллин.

‒ Меня зовут Янумар, и мне нужна вода, ты ведь поможешь мне?

‒ Помогу, иди за мной!

Взяв посох и накинув на себя мешок, старик двинулся следом за сорванцом. Вышмыгнув из сарая, они пролезли сквозь дыру в заборе, скрытую за зарослями крапивы, что с мешком далось с большим трудом, а дальше по тропинке вышли на дорогу.

‒ Надо поскорее! ‒ заторопился мальчик. ‒ Мачеха отправит к стаду своих толстяков. Нельзя, чтобы они нас увидели!

Подчиняясь и не спрашивая, кто такие «толстяки», гость ускорил шаг. Вскоре они свернули на ещё одну тропу, петляя и огибая озеро, она привела их к другой стороне берега, густо заросшей тростником.

‒ Ступай за мной! ‒ важно скомандовал пастушонок и двинулся в заросли. В воде лежали скреплённые между собой небольшие брёвна, образуя плавучую переправу. Вскоре тростник расступился, открывая небольшой, поросший нежной зелёной травкой островок с одиноко раскинувшейся на нём пихтой.

‒ Об этом месте никто не знает, ‒ с гордостью заявил мальчик. ‒ Вода здесь самая чистая в озере, как стекло. Никаких тебе баранов, запахов и мути.

Старик приблизился к пологому берегу. Перед ним раскинулось чудесное озеро, со всех сторон окруженное невысокими горами, до самых вершин густо покрытыми деревьями. Водная гладь, поблёскивая на солнце, радовала глаз приятной бирюзой, веяло прохладой и свежестью.

‒ Раньше, когда мой прадедушка ещё лазил в ползунках, здесь текла речка, ‒ с видом знатока рассказывал Оллин. ‒ Но потом случилось содрогание земли, и половина вон-той горы упала, перегородив русло. Дед говорил, что вода под горами питает наше озеро, а когда её слишком много, она переливается через край и впадает в Лартимус. Он здесь рядом.

‒ Ты смышлёный малый, ‒ похвалил его Янумар, ‒ сколько тебе вёсен?

‒ У нас говорят ‒ лет. Ни вёсен, а лет, как на юге. Мне двенадцать.

‒ Так, значит, ты бросил у водопоя вверенное тебе стадо? ‒ осудительно спросил взрослый, наполняя свой бурдюк.

‒ Пусть его пасёт мачеха вместе со своим жирдяями. У них хорошо получится ладить с себе подобными, ‒ засмеялся Оллин, ловко запуская по воде камешки.

‒ Ты голоден? ‒ поинтересовался старик, доставая из мешка свертки. ‒ У меня есть мясо, сыр, овощи, хлеб и фрукты. Многое надо побыстрее съесть, а то пропадёт.

Мальчик заметно стеснялся, косясь на аппетитные припасы.

‒ Садись! Скрепим наше знакомство хорошим обедом.

Немного помявшись, он всё же согласился и, сняв свою рубаху, сел.

За обедом Янумар как следует разглядел своего юного помощника. Напротив сидело красивое, хоть и запачканное лицо, скулы плавно переходили к щекам, а округлый подбородок подчёркивал клиновидную форму. Глубоко посаженные глаза смотрели опасливо и долго не задерживались на одном предмете. Нестриженые, грубые соломенные волосы, выгоревшие на солнце, давно не видели мыла и горячей воды. Загорелое тело такое тонкое, что могло переломиться от сильного ветра. Грязь въелась в вечно босые ноги, да и пальцы рук не отличались особой чистотой. «Маленький волчонок», ‒ подумал отшельник, искоса поглядывая на нового приятеля.

‒ Чем занимается твой отец? ‒ решил нарушить молчание Янумар.

‒ Ранним утром он уехал с соседями во Властерин, продавать на ярмарке овечью шерсть, ягнят и мясо.

‒ Жаль, что тебя с собой не взял, Властерин очень красивый город. Совсем новенький.

‒ Мне нужно смотреть за стадом, ‒ улыбаясь и жуя, ответил мальчик и продолжил: ‒ Бабушка, когда была жива, постоянно брала меня с собой, но я был совсем маленьким, отчего город не помню, помню лишь, что там очень много народу. Съезжаются со всего Приморья.

‒ А ты ходил в горы?

‒ Несколько раз ходил. Вон за тем холмом начинается ущелье, оно тянется до царя-Эвреста, ‒ указал мальчик на невысокую гору на той стороне озера. ‒ Там страшно и холодно. Горы вокруг нас, по сравнению с ними, ‒ пузатые младенцы, ‒ предостерёг сорванец.

‒ Понятно…

‒ Скоро я вырасту и тоже отправлюсь в странствия, ‒ неожиданно похвастался Оллин. ‒ Пойду на юг, к Юнамару. Хочу увидеть бескрайние виноградники. Побываю в каждом селении, во всех городах Приморья, ‒ не унимался мечтатель. ‒ Смотри, я уже готовлюсь!

Мальчик бросился к дереву, проворно вскарабкался на него и через мгновение спрыгнул вниз, держа в руках баранью шкуру. Да не просто шкуру, а сшитую из неё, причём довольно неумело, небольшую куртку. В ней, к тому же, хранились ржавый сломанный меч, небольшой топор и совсем новенький кухонный нож.

‒ Богатый скарб, ‒ усмехнулся старик.

‒ Я буду воином! ‒ не поняв насмешки, объяснял пастушонок и, взяв ржавый меч, а вернее то, что от него осталось, затеял делать им неумелые выпады. ‒ Мечом я почти овладел, осталось научиться бою с топором и кинжалом.

‒ А могу ли я попросить тебя ещё об одной просьбе?

Ребёнок взглянул на разложенные сверки, шкуру, затем на собеседника.

‒ Меч я тебе не отдам, и не проси, можешь взять себе кинжал, топор мне самому нужен.

‒ Мне не нужно твоё «оружие». Помоги мне нарубить пару ровных палок с этого дерева.

‒ А зачем они тебе? ‒ удивился мальчик.

‒ Не задавай лишних вопросов. Взамен я отдам тебе все яблоки.

‒ Хм, ‒ задумался юный мечник. ‒ Идёт! Но это только потому, что ты угостил меня обедом, но яблоки я тоже возьму!

Пока Янумар собирал недоеденную провизию, коей оставалось ещё немало, Оллин, что-то напевая, орудовал топором. Толстые ветки одна за другой падали на траву.

‒ Сколько нужно-то?

‒ Две-три.

‒ Толстых?

‒ С твою руку.

‒ Понял.

Когда ровненькие палки уложили связанными в мешок, пришло время прощаться.

‒ Ну что, Оллин ‒ сын Бриандина и Эвины, спасибо тебе за помощь! ‒ протянул руку старик.

‒ И тебе спасибо! ‒ отозвался пастушонок, прижимая к себе свёрток с яблоками.

‒ Буду в ваших местах, обязательно наведаюсь к тебе в гости.

‒ Только не затягивай, а то можешь меня не застать! ‒ предупредил будущий воин-скиталец.

Янумар, поклонившись на прощание, шагнул в тростник на плавучий мостик, Оллин же как ни в чём не бывало полез на дерево прятать своё оружие и яблоки.

Выйдя из тростника, отшельник поднялся на пригорок. На другой стороне, у воды, толпилась куча овец. Оттуда доносились гневные крики и блеяние беспомощных животных, сливающееся с лаем разозлённых собак. Всему виной были два тучных мальчишки. Не в силах собрать своё стадо, они распугали чужие, некоторых овец даже загнали в воду. Пастухи, взбешённые таким безобразием, грозили глупым неумёхам кнутами, те же в свою очередь бросали в них камни.

‒ Вот что за толстяки. Они и вправду бестолковые, ‒ посетовал старик и зашагал в сторону ущелья.

Путь в ущелье оказался нелегким, с продвижением вперёд подъём становился всё круче. Тени вершин безмолвно нависали над головой чужака, порождая чувство страха и человеческой ничтожности перед чем-то величественным и таинственным. Здоровый сон, чистейший горный воздух хорошо подействовали на уже немолодого путника, ещё не стемнело, как он вышел к подножию Эвреста. Всю дорогу Янумар боялся встретить дикого зверя, однако ему повезло: на пути попадались лишь ширококрылые орланы, с испугом улетавшие в небо, да дикие козлы, которые, стоя над провалом, мирно щипали траву.

«Здравствуй, Эврест!» ‒ низко поклонившись, поприветствовал гору приморец и, скинув баул, взялся за непонятные приготовления. Достав из мешка одно из одеял, разрезал его на полосы шириной с ладонь. Одной из таких полос плотно обмотал конец палки и получившийся шерстяной набалдашник сунул в горшок с неприятным запахом. После, отложив это приспособление, пошёл искать дрова, внимательно выбирая каждое полено, отбрасывая трухлявые и забирая те, что поплотнее да полегче.

Стемнело. Перекусив и собрав всю свою поклажу, дедушка взгромоздил на себя мешок и туго стянутую верёвкой вязанку дров, в одну руку взял посох, в другую ‒ пропитавшийся факел и приблизился к скале. Он внимательно рассмотрел каждый метр еле видной в сумерках каменной стены.

‒ Кажется, здесь! ‒ сказал он и принялся ощупывать камень. Вскоре его пальцы коснулись фигуры правильной треугольной формы. Ликуя от успеха, он надавил на неё, но ничего не случилось. Собравшись с силами, отшельник навалился всем весом старческого тела, и камень поддался, покорно утопая в скале. В трёх шагах раздался звук трущейся породы ‒ открылась тайная дверь, повеяло зловещей прохладой и сыростью. Оглянувшись по сторонам, он достал из кармана кремни и, сунув факел под мышку, выбил на него искры. Факел вспыхнул, и вмиг всё озарило ярким светом пламени. Освещённый проход больше походил на раскрытую пасть гигантского чудовища, но наш герой и не думал бояться, смело переступил порог пещеры, тайная дверь за ним закрылась.

‒ Эрхимир ‒ дорога в ночи, ‒ огляделся Янумар, наступая на уходящую вглубь мощёную дорожку, и осторожно стал пробираться вперёд. Перед ним открылось подземелье, такое необъятное, что свет факела не мог полностью осветить её границы, терявшиеся во мраке. Вскоре тропа перешла в крутую лестницу, состоящую из широких ступеней без перил, выточенных прямо в скале. Нога тихонько опустилась на первую ступень, справа зияла чёрная дыра бездны.

‒ Первая, вторая, третья… ‒ ободрительно считал старик. Его глаза привыкли к полумраку, а шаг становился твёрже и увереннее.

Прошло не менее получаса, покуда Янумар дошёл до твёрдого дна пещеры. Не снимая с себя мешок, он повалился на последние ступени перевести дух. Громадные валуны вокруг отбрасывали тени, напоминая невиданных существ, повсюду стояла тишина, нарушаемая лишь монотонным падением капель воды.

Неожиданно, откуда-то сверху, донёсся странный, но отчётливый шум. Приморец настороженно прислушался и испуганно прошептал: «Не может быть!» В тот же миг раздался звенящий, разносящийся под самые своды стук брошенного по каменной лестнице булыжника. «Кто это? О существовании Эрхимира не знает ни одна живая душа!»

Удары прекратились, и эхом прозвучал жалобный голос:

‒ Янумар, где ты? Эй, старик!

‒ Да разразит меня гром! ‒ гневно воскликнул Янумар, добавив к этому ещё пару крепких, не самых благозвучных выражений. Догадавшись, что произошло, он хотел не отвечать, но подумав, что это будет слишком подло, набрал полную грудь воздуха и крикнул:

‒ Пастушонок, это ты?

‒ Я! Это я! ‒ завопил радостный Оллин. ‒ Я случайно забрался в эту проклятую пещеру. Пытался выбраться, но не выходит! Здесь так темно и холодно. Где ты? Ты внизу?

‒ Случайно он забрался, ‒ возмущался дед. Скинув с себя баул и вязанку дров, он взволнованно расхаживал взад-вперёд. По обыкновению, в подобные минуты тревоги и крайнего возбуждения он становился растерян и не знал, что ему предпринять.

‒ Янумар! ‒ в нетерпении кричал мальчик. ‒ Что мне делать?

‒ Спускайся вниз! Да-да! Спускайся по ступеням! ‒ и, обращаясь к самому себе, вполголоса добавил: ‒ Пусть спустится, а тут уже спокойно разберёмся… Глупец, какой же я глупец!

‒ Я не могу, ничего не видать, хоть глаз выколи. Если я сорвусь в пропасть?! ‒ не соглашался Оллин.

‒ Нет-нет! Тебе непременно нужно вниз! ‒ испугался отшельник. ‒ Ступени широкие, хоть и крутые, становись на четвереньки, прими влево и на ощупь спускайся. Это совсем неопасно!

Маленький верхолаз медленно ощупывал лестницу. Янумар всячески его подбадривал, давал советы, даже шутил, но долго стараться не пришлось: ловкий малый через десяток ступеней сам смекнул что к чему и проворно полз в кромешной темноте. В это время старик сидел весь в раздумьях, в голову лезли разные мысли, пытавшиеся ответить лишь на один вопрос ‒ «как поступить?»

‒ Может отвести его назад? ‒ размышлял он вслух. ‒ Взять честное слово, что будет молчать. Но он ведь такой болтливый! Я знаю эту породу ‒ язык, как помело! Как пить дать расскажет, да ещё и приведёт показать, коль не поверят! Глупый, какой же я глупый! А что, если… Ну нет! Так хоть будет при мне, а я присмотрю за ним, в обиду не дам. Ведь надо торопиться! А что ему здесь? Отец вечно в заботах, до него нет дела, а мачеха и вовсе не любит ‒ растёт, как трава в поле! Всё равно ведь хочет сбежать, не сегодня, так завтра, того и гляди попадет в худые руки, а я его и грамоте обучу, и пригляжу, и кормить буду…

Янумара прервал Оллин, увидев свет факела, он закричал:

‒ Старик! Я почти спустился. Как же здесь холодно, бррр! Ты зачем сюда забрался? Что это за дверь там такая?

‒ Не торопись, я жду тебя!

Наконец мальчик спустился. Его подозрительные глаза испуганно озирались, но он искренне радовался встрече со «старым» другом.

‒ Зачем ты увязался за мной? ‒ накинулся на него Янумар.

‒ Я…я… Ты ведь пошёл один в горы, мало ли чего.

‒ Ты не должен здесь находиться! Это неправильно. Ты ведь совсем ещё ребёнок. ‒ Вот, держи, ‒ он подал одеяло, в которое продрогший сорванец укутался с головой. ‒ Придётся тебе пойти со мной.

‒ Ещё чего! Никуда я с тобой не пойду, ‒ возмутился пастушонок. ‒ Хватит с меня. Отведи меня домой! Нагулялись!

‒ У тебя нет выбора. Ты раб своей малолетней глупости, Оллин ‒ сын Бриандина и Эвины. Твоя пустая голова нашла работу твоим тонким ногам!

‒ Каким ещё ногам? Я никуда с тобой не пойду. Ты мне чужой человек. Вот ещё чего удумал!

‒ А что же ты собираешься делать?

‒ Домой вернусь. Вот согреюсь, возьму факел и пойду. Ты только скажи, как мне открыть ту дурацкую дверь наверху! Что там нужно вдавить?

‒ Глупый мальчик, она сейчас не откроется, надо ждать тридцать дней. За это время ты умрёшь от голода!

‒ Что это ещё за такое? ‒ негодовал Оллин.

‒ Мне надо идти, я спешу, а ты можешь оставаться, ждать осталось недолго, через двадцать девять дней дверь откроется.

С этими словами разозлившийся старик взгромоздил на себя баул, дрова и устремился с факелом в темноту. С минуту пастушонок стоял в молчании, свет удалялся всё дальше и дальше, оставляя за собой одиночество и страх. Пока ещё что-то виднелось, не выдержав, он бросился следом.

‒ Ты ведь меня не загубишь? ‒ догнав Янумара, с детской наивностью спросил юнец.

‒ Если будешь много болтать, оставлю тебя здесь, на съедение летучим мышам! ‒ ответил Янумар.

Мальчишка замолк. Они продвигались вперед по петляющему мощёному пути, то обходя горные глыбы, то перепрыгивая с камня на камень, то пробираясь через завалы. Вокруг не было ни одной живой души, лишь изредка, когда потолок опускался, озаряемый светом огня, что-то в его дальних углах начинало шевелиться. «Летучие мыши», ‒ догадался Оллин, но они не походили на тех, каких видел он раньше, по писку и шуму крыльев казалось, что размерами они доходили чуть ли не до откормленного гуся.

Хоть в душе мальчик и испытывал беспокойство – неизвестность будущего сильно пугала его, но всё же он чувствовал, что старик не причинит ему вреда, пусть даже они знакомы совсем недавно. Страх постепенно сменился восторгом: факел открывал перед глазами ребёнка новый, таинственный, завораживающий подземный мир.

С каждым пройденным часом пещера становилась всё огромнее, исчезло журчание струящейся воды, небольшие озёра, попадавшиеся вначале, сменились высоченными выступами. Стало заметно суше, но зябкая прохлада постоянно сопровождала подземных скитальцев. Порою вода снова возвращалась, с потолка струились ручейки, попадая каплями за шиворот, а на потолке и стенах виднелись висящие каменные сосульки, похожие на клыки ужасной пасти.

Оллина всё это забавляло: он вместе с взрослым участвует в очередной забаве, которая до ужаса рассердит мачеху и, как всегда, огорчит отца. Вот-вот появится свет, они выберутся на поверхность и вместе отправятся к нему домой, он ляжет в свою кровать, а старик отправится спать в сарай. Но этого почему-то не происходило. В молчании невольные попутчики удалялись всё дальше и дальше, уходя от заветной лестницы. Горящий факел лишь на несколько шагов вперёд освещал пещерную темень. Оллин всё чаще подумывал: а не вернуться ли обратно? Но, глядя назад в чёрную непроглядную темноту, он испытывал такой страх, что мигом догонял живо шагающего Янумара и старался держаться поближе к свету. Прошёл час или вся ночь? Пастушонок давно потерялся во времени и не понимал, какое сейчас время суток. Ему хотелось разрыдаться и со всех ног броситься домой, к свету, но внутренний страх, ещё больший по сравнению со страхом неизвестного пути, останавливал его, заставляя безмолвно плестись за стариком.

Сухие дрова, жадно пожираемые огнём костра, звонко трещали, разнося эхо под высокий потолок пещеры, а поднимавшиеся искры безвозвратно исчезали в холодном мраке. Невольно притягивающие взгляд языки пламени, словно весёлые существа, до конца неизвестные, но знакомые и живые, кружились в своём смертельном танце, оставляя после себя лишь мёртвый пепел и золу.

Юный Шалтер, перекусив, теснился поближе к огню, с головой кутаясь в одеяло и протягивая вперёд озябшие ладони. Он давно не разговаривал, что крайне на него не походило, мысли о доме, занимавшие голову, почти отступили, уступив место беспокойству.

‒ Смотри не загорись! ‒ предостережением нарушил молчание сидевший напротив старик.

‒ Я осторожно, ‒ успокоил его Оллин, не сводя глаз с яркого пламени. ‒ А где мы сейчас? ‒ неожиданно спросил ребёнок и уставил на взрослого поблёскивающие от костра бирюзовые глазки.

‒ Сейчас мы следуем по Эльхимиру ‒ по дороге во мраке. Этот путь выведет нас на ту сторону горной гряды, ‒ ответил Янумар. По его тону было понятно, что он тоже не против поболтать на сон грядущий.

‒ А зачем ты направляешься туда?

‒ Я иду ещё дальше, на восток, в край, где уже тысячу лет не ступала нога человека.

Глаза мальчишки широко раскрылись. Старик подумал, что брякнул лишнее и напугал его, очень уж давно ему не приходилось иметь дел с ребятней. Но, к удивлению, Оллин без боязни, а даже с надеждой и восторгом, свойственным лишь детям, спросил:

‒ Так, значит, и я отправлюсь с тобой туда, где не ступала нога человека?

‒ Возможно, ещё не знаю. К худу или к добру, но выпало нам на долю встретиться, а ничто не происходит случайно, особенно здесь…

‒ А почему там нет людей? ‒ перебил пастушонок, явно заинтересовавшийся этим таинственным местом.

‒ Если ты будешь как следует меня слушать, я всё тебе расскажу, но всему своё время. Когда в одночасье узнаешь слишком много, может лопнуть голова.

‒ Как арбуз?

‒ Как арбуз! ‒ засмеялся старик.

‒ Ты не говоришь из-за того, что я ещё маленький?

‒ Нет, я не говорю, потому что не знаю, можно ли тебе доверять. К тому же некоторые знания могут быть для тебя опасны, ‒ предостерёг дедушка.

‒ Тогда расскажи о чём-нибудь неопасном, ‒ не отставал мальчик.

Старик молчал в нерешительности, но всё же заговорил:

‒ Ну хорошо, попытаюсь. Слушай! Прямо посередине бескрайних земель, что в тысячи раз превосходят размерами наше Приморье, протекает река…

‒ Как Лартимус?

‒ Что ты, в сотню раз шире, такая широкая, что не видно другого берега!

‒ Ого! ‒ представил юнец.

‒ Да! И левый её берег издревле называли Черноземьем. Всё из-за земли ‒ чёрной, плодовитой, где несчётное количество полей и садов, а лесам нет конца, что впору заблудиться целой армии. Там проживает множество людей: одни живут далеко на севере, где круглый год лютая зима, а другие на юге, где солнце обжигает, словно раскалённое железо. Удивительное место, но оно меркнет в сравнении с левым берегом ‒ Чужеземьем. Нарекли его так потому, что люди очень уж редко туда захаживали. Жители левой стороны недоверчивые, они считали людей вероломными и корыстными. Ты и представить себе не можешь, каких диковинных существ можно было там повстречать – народы, чьи корни воедино переплетены с духом природы, с её первым Началом, они веками стояли на страже добр…

Разгорячённому Янумару не довелось докончить свой рассказ: подняв глаза от пламени, он увидел, что его маленький слушатель, свесив голову, мирно посапывает. Улыбнувшись, старик поправил на нём одеяло, подбросил в костёр последние дрова и прилёг рядом.

Оллин дёргался во сне, ему снилось сражение, где он на высоком чёрном коне ведёт в атаку неподвластное счёту выученное войско. Звон мячей, топот копыт, неистовые крики бегущего в ужасе врага. И вот он уже победитель, а люди с восторгом и страхом встречают шествие могучего воина-спасителя.

Старику же грезились не столь эпичные картины, воображаемые впечатлительным детским разумом, а давно забытые события собственной жизни, где туман проплывал по песчаному берегу голубого озера, а к нему спускались знакомые лесные тропинки, на которых угадывался каждый камешек, каждый торчащий из земли корешок. Птицы напевали весёлые весенние песни, а рыбы плескались в прозрачной чистой воде. Молодая девушка в шёлковом платье, подбежав сзади, обхватила его голову белыми тонкими ладошками и, еле сдерживая заразительный смех, спросила:

‒ Угадай кто?

Янумар молчал, он точно помнил, что это происходило именно с ним, но очень-очень давно, во времена его молодости. К горлу невольно подступил ком, не дававший ответить.

‒ Венера! ‒ все же с хрипотцой произнёс он.

‒ Как ты догадался?

‒ Ты пахнешь фиалками.

‒ И давно ли ты знаешь мой запах? ‒ удивлённо спросила девушка, повернув его к себе.

‒ Да! Очень давно, как только увидел тебя, ‒ возбуждённо ответил Янумар.

‒ А какой запах у других, ты тоже знаешь? ‒ улыбаясь, спросила она.

‒ Ну… у каждого по-разному. От Ады пахнет лесом, деревьями. От Арлинда часто разит потом, он слишком много тренируется, стараясь овладеть мячом. А вот от Мольфара ‒ жуками, которых он ловит своему хорьку. – Оба почти одновременно засмеялись.

‒ Это точно, жуки Мольфара источают прескверный запах. Его ни с чем не спутаешь. Знаешь, Янумар, я искала встречи не просто так, у меня есть для тебя подарок.

‒ Подарок? Мне никто никогда не дарил подарков.

‒ Вот держи, ‒ девушка вложила ему в ладонь небольшую серебряную фибулу и нежно посмотрела в глаза. ‒ В моей стране клевер ‒ это символ дружбы и любви.

‒ Я никогда не видел такой красоты! ‒ восхищался Янумар, разглядывая украшение. Фибула и в самом деле выглядела великолепно: серебро ярко переливалось, а маленькие драгоценные камешки, рассыпанные по металлу, поблёскивали льдинками на солнце.

‒ Я благодарю тебя, Венера, за такой чудесный подарок. К сожалению, мне нечего тебе подарить, у меня ничего нет.

‒ Кое-чем ты всё же можешь ответить, ‒ краснея, предложила девица.

‒ Чем же?

‒ Подари мне свой поцелуй.

‒ Поцелуй? ‒ в нерешительности переспросил приморец. Он вовсе не боялся поцелуев, да и наедине вёл себя уверенно, но предложение Венеры его явно сконфузило. С минуту помедлив, он, всё же решившись, медленно обнял её за талию и приблизил к себе. Они поцеловались…

Старик открыл глаза. Похолодало. Догоревший костёр дотлевал, выпуская тонкие струйки дыма. Отшельник поднялся и живо бросился рыться в дорожном мешке, пока не достал ту самую серебряную фибулу ‒ лепесток клевера. «Больше не сниму!» ‒ твёрдо решил Янумар.

Мальчика разбудило лёгкое покачивание: Янумар аккуратно тряс его, взяв за плечи, повторяя ненавистные каждому, не желающему просыпаться, слова: «Вставай! Вставай!» Оллин поднялся. Всё уже было готово к отправлению, вещи уложены, а последние тлеющие угли потушены. Вокруг стояла всё та же жуткая темнота, не дававшая понять точное время суток. Тем временем старик, пару раз чиркнув кремнем, поджёг новый факел. Он и до этого не раз проделывал подобное, но отчего-то этот свет мальчику виделся особенно ярким, даже радостным.