Читать онлайн Уничтожение СССР в портретах его вождей от Брежнева и Андропова до Горбачева и Ельцина

Глава первая. Леонид Ильич Брежнев (1906-1982).

Леонид Ильич Брежнев родился в декабре 1906 года в селе Каменском Екатеринославской губернии (Днепропетровская область) в семье рабочего-металлурга (он сам себя называл «потомственным металлургом»).

В 1923 году он поступил, а через четыре года окончил Курский землеустроительный техникум. В 1930 году с началом индустриализации Брежнев пошел учиться на инженера-металлурга и через пять лет получил диплом.

В 1935 – 1937 годах Брежнев отслужил в армии, а в 1937 году приступил к работе по специальности на металлургическом заводе в Днепродзержинске.

Однако долго работать инженером ему не пришлось. После ежовских репрессий страна остро нуждалась в руководящих кадрах, и уже в мае 1937 года Брежнева назначили заместителем председателя Днепродзержинского горисполкома, т.е. по современным понятиям он стал заместителем мэра.

Уже через год Брежнев пошел на повышение и стал заведующим отдела Днепропетровского обкома партии, т.е. поднялся с уровня руководства города на уровень руководства области. Еще через год его назначили секретарем Днепропетровского обкома, т.е. по современному табелю о рангах он стал заместителем губернатора области.

В войну Брежнев был комиссаром, возглавляя Политические управления ряда армий и фронтов.

В августе 1946 года Сталин назначил Брежнева руководителем Запорожской области, поставив задачу восстановить разрушенную промышленность и жилой сектор.

С этого момента Иосиф Виссарионович был постоянно на связи с Леонидом Ильичом. В частности, они много общались по вопросу восстановления гиганта советской индустрии – завода «Запорожсталь». Сталин осуществлял общее, а Брежнев непосредственное руководство работами по восстановлению. Первоначально независимые эксперты ООН посчитали, что на восстановление «Запорожстали» потребуется не менее 25 лет. Но Сталин и Брежнев великолепно организовали работу и восстановили завод меньше, чем за год.

В 1948 году Сталин бросил Брежнева на восстановление Днепропетровска. Разруха там была страшная. Фашисты сожгли более ста семидесяти заводов, огромное количество многоквартирных жилых домов, были разрушены все театры и институты, почти все школы, вокзалы и железнодорожные мосты. Великолепнейший дворец металлургов, в который очень любил ходить Брежнев до войны, фашисты превратили в конюшню.

За три года работы (1948-1950) Брежнев вновь превратил Днепропетровск в цветущий город. Он не только отстроил разрушенные дома и заводы, но построил много нового: великолепную набережную длинной более двадцати километров, прекрасное здание диорамы «Битва за Днепр» на Октябрьской площади, ледовый дворец спорта «Метеор», первые небоскребы (например, четырнадцатиэтажный с солярием наверху) и т.д.

В 1950 году Сталин вызвал Брежнева в Москву и сообщил ему приятную новость о назначении руководителем Молдавии.

– Хорошо работаешь, Леонид! Партия считает, что ты можешь руководить уже не областью, а целой республикой. Поезжай в Молдавию и возглавь процесс ее восстановления! А то молдаване дурака валяют! Пять лет, как война кончилась, а они почти ничего не восстановили!

Брежнев прибыл в Молдавию и сразу взял быка за рога. Будучи прекрасным психологом, он быстро понял, что молдаван ничего не интересует, кроме вина и коньяка. Поэтому он решил не отвлекаться на другие отрасли, а бросил всю энергию на виноделие.

В результате молдавское вино и коньяк стали одними из лучших в СССР.

– Я почти разочаровался в молдаванах, как в людях бестолковых и бесполезных, но Брежнев изменил мое мнение! – заметил по этому поводу Сталин. – Конечно, на месте Брежнева, я бы там построил кораблестроительный или машиностроительный завод. Но Леонид оттолкнулся не от экономики, а от характера молдаван и оказался прав!

В октябре 1952 года Сталин вызвал Брежнева в Москву и ввел в ареопаг власти – Президиум (Политбюро) ЦК партии (нашему герою было всего сорок шесть лет).

Надо сказать, что нахождение в Политбюро было не основной работой, а больше походило на общественное поручение. Обычно член Политбюро был очень большим начальником, например, возглавлял какую-нибудь большую республику (РСФСР или Украинскую ССР) или серьезное министерство (обороны или иностранных дел).

Молдавия была слишком мелкой республикой, чтобы ее руководитель был членом Политбюро. Поэтому в конце ноября 1952 года Сталин отозвал Брежнева из Молдавии и стал думать, на какую должность его назначить.

Думал он почти три месяца (с начала декабря 1952 года по конец февраля 1953 года), после чего умер, унеся за собой в могилу надежды и планы в отношении Брежнева.

Пришедшие на смену руководители (первоначально власть взяла «тройка» Маленков-Берия -Хрущев) не стали церемониться с нашим героем, выгнали его из Политбюро и не дали никакой работы.

Скоро у Брежнева закончились средства к существованию, а ему надо было кормить семью с двумя детьми и многочисленных голубей (он их очень любил).

Леонид Ильич был вынужден пойти на поклон к Хрущеву, который покровительствовал ему, начиная со второй половины тридцатых годов.

– Попал ты в ситуацию, Ленька! Не позавидуешь! – вздохнул Хрущев. – Слишком уж ты высоко взлетел. Сталин оказал тебе медвежью услугу, сделав членом Политбюро. Скажи еще спасибо, что Берия тебя пока не закрыл!

– Мне бы хоть какую работенку, Никита Сергеевич! Хоть маленькую область или захудалое министерство!

– Попробую укрыть тебя во флот! – решил Хрущев. – Будешь рулить Политуправлением у наших славных моряков. Только сиди там тихо и не высовывайся, чтобы Берия о тебе забыл.

Так Брежнев стал главным политическим руководителем моряков, но пробыл им недолго. В июне 1953 года Хрущев арестовал Берию прямо на заседании Политбюро. После этого карьера Леонида Ильича, которая было начала клониться к закату, снова стартанула вверх.

В феврале 1954 года наш герой был назначен Вторым секретарем ЦК КП Казахстана, а в августе 1955 года стал Первым секретарем, т.е. руководителем Казахстана.

Как раз в это время Хрущев объявил глобальную компанию по освоению целинных земель. В прежде малообжитую депрессивную республику устремляются десятки тысяч молодых энтузиастов со всей огромной страны. Они раскинули палатки в степях, стали возделывать землю и собирать рекордные урожаи зерна.

Руководил этим процессом Брежнев, который не сидел в кабинете, подписывая бумажки (как делают некоторые его коллеги), а целыми днями объезжал объекты, подбадривал молодежь, давал указания, помогал слабым, ночевал в степи и стал настоящим кумиром молодых целинников.

Хрущев оценил труд Брежнева. В феврале 1956 года Леонид Ильич был возвращен в Москву и назначен на должность секретаря ЦК по оборонной промышленности.

В июне 1957 года большинство Политбюро, которое состояло еще из сталинских кадров (Маленков, Молотов, Каганович и т.д.) проголосовало за снятие Хрущева. Брежнев, который на тот момент был кандидатом в члены Политбюро, присутствовал на заседании и выступил против.

Никита Сергеевич не стал подчиняться решению Политбюро. Он собрал Пленум Центрального комитета, где большинство составляли партийные руководители республик и областей, т.е. его подчиненные. По Уставу партии Пленум ЦК стоял над Политбюро, но на практике всегда одобрял его решения. В тот раз (единственный в истории) Пленум ЦК обрушился на Политбюро, а всех, кто голосовал за снятие Хрущева, объявили «антипартийной группой».

После Пленума положение Брежнева еще более укрепилось. Он стал полноправным членом Политбюро и одним из самых видных членов команды Хрущева.

В мае 1960 года Брежнева назначили Председателем Президиума Верховного Совета СССР, т.е. он стал руководителем советского парламента и официальным «президентом» нашей страны.

Теперь он должен был представлять Советский Союз на переговорах с иностранными государствами. Конечно, первоначально, его завистники посчитали, что практик Брежнев, который привык, что его окружает целина или цеха заводов, растеряется и опозорится на дипломатической приеме.

Но оказалось, что он чувствует себя в новой роли, как рыба в воде.

Он великолепно вел переговоры, умел разнообразить официальную встречу дружеской шуткой и анекдотом, покорял чужестранцев своим обаянием и прекрасно целовался (некоторые представители иностранных держав так обалдевали от его поцелуев, что готовы были подписать все, что угодно). При этом Брежнев всегда выглядел очень солидно, олицетворяя своей крепкой ладной фигурой всю мощь советской державы.

В 1964 году Хрущев возвратил Брежнева в аппарат партии и сделал своим фактическим заместителем. Уезжая за границу, он стал оставлять Леонида Ильича на «хозяйстве».

В этот период в высшем руководстве партии уже активно муссировались разговоры об отставке Хрущева, к которому было много вопросов.

Прежде всего, руководителей раздражал его реформаторский зуд. Он постоянно хотел сделать все как лучше, тасовал чиновников, как колоду карт, создавал и ликвидировал различные государственные органы и т.д. Увлекшись реформаторством, он захотел даже установить предельный возраст для занятия должностей. Тут уже не выдержали нервы у всех аксакалов.

Против Хрущева объединились сразу несколько группировок во власти: «украинцы» (во главе с влиятельным секретарем ЦК Николаем Подгорным и главой Украины Петром Шелестом); «комсомольцы» (их возглавлял бывший руководитель комсомола Александр Шелепин, а его правой рукой был председатель КГБ СССР Владимир Семичастный), министерский клан во главе с заместителями Хрущева в советском правительстве Алексеем Косыгиным и Дмитрием Полянским и т.д.

У каждой группировки был свой претендент на трон, но только Брежнев устроил всех. Случилось это по нескольким причинам.

Во-первых, он уже имел положительный опыт управления государством, когда заменял Хрущева во время его отсутствия.

Во-вторых, он всем нравился своим добродушием, и вообще был милейшим человеком, от любви к которому плыли не только женщины, но даже крепкие на вид мужчины.

Брежнев был, конечно, не самым умным или подготовленным кандидатом на пост генсека (например, Косыгин был гораздо умнее его), зато он был самый добрый.

Тут мы подошли к сути души Брежнева, из-за которой во многом он стал новым руководителем страны в октябре 1964 года.

Суть души Брежнева заключалась в его доброте.

Занимая самые высокие посты, Брежнев отличался каким-то человеческим и даже дружеским отношением к подчиненным (а подчиненными у него теперь стали все в стране).

Он всегда старался помочь людям, которые к нему обращались. Никогда не орал, не устраивал разносы, а распоряжения отдавал мягким ласковым тоном.

Он всегда терпеливо выслушивал чужие мнения и часто соглашался с ними. Даже, если Брежнев был в корне не согласен с подчиненным, он не кричал на него в стиле «я начальник, ты дурак», а деликатно переходил к другому вопросу.

Брежнев почти никогда никого не увольнял. Если руководящий работник по глупости или лени заваливал порученное ему дело, Леонид Ильич все равно держался за него до последнего.

Он любил повторять:

– У любого можно найти недостатки в работе! При желании любого можно уволить! Но это не мой метод! Когда к людям относишься по-хорошему, и они отвечают тебе добром!

Долгие годы такое отношение к людям было его главным плюсом, а со второй половины семидесятых стало главным минусом.

Дело в том, что сотрудники аппарата государства стали потихоньку стареть, болеть и приходить в негодность. Если при Хрущеве высокие должности занимали сравнительно молодые люди, то при Брежневе они превратились в больных стариков. Однако Леонид Ильич почти никого не увольнял, за исключением тех, кого подозревал в неверности (об этом поговорим ниже).

Если Брежневу осторожно намекали, что тот или иной работник уже не тянет, он возражал примерно в таком ключе:

– Он старый заслуженный ветеран и очень много сделал для нашей страны. У меня язык никогда не повернется вызвать его и сказать, чтобы он освободил свой кабинет. Пока я жив, никто его не обидит!

Второй проблемой, связанной с кадрами, стало резкое ухудшение здоровья самого Брежнева, начиная с середины семидесятых годов.

Со времен Сталина все большие вопросы замыкались на Генеральном секретаре партии. Поскольку теперь Брежнев постоянно болел, вопросы государственной жизни оказались в подвешенном состоянии и перестали решаться.

Третья проблема была связана с тем, что, пока Брежнев был здоров, чиновники все-таки опасались окончательно обнаглеть и трудились довольно хорошо.

– Конечно, Брежнев ценит нас и любит, но бережённого бог бережёт! – рассуждали они.

Однако, наблюдая за больным Брежневым, чиновники стали пускаться во все тяжкие.

Многие большие начальники старались теперь поменьше работать, а побольше отдыхать.

– Придёт новый Сталин, и снова заставит нас пахать день и ночь! Так что пока нам лучше расслабиться и отдохнуть! – рассуждали они.

Другие большие начальники (более энергичные и менее совестливые) взялись за воровство, пользуясь почти полной своей безнаказанностью.

И только третья группа руководителей продолжала трудиться не за страх, а за совесть.

На больших начальников равнялись средние, на тех маленькие начальнички, на них в свою очередь подчиненные. В результате значительная часть страны начала сачковать, а другая тырить у государства.

Ещё более неприятные, но скрытые глубинные процессы шли в сознании советских людей.

Если в шестидесятые годы подавляющее большинство советских людей гордились, что живут в Советском Союзе и верили в счастливое будущее страны, то с каждым годом правления больного Брежнева и его инвалидной команды, оптимизма становилось все меньше.

Постепенно люди стали разочаровываться в собственной стране. Они сначала тихо подсмеивались, а потом стали зло смеяться над идеологией, экономикой и политикой. Вместо гордого названия Советский Союз появилась его уничижительная форма Совок.

Запустился процесс идеологического растления народа. Пышным цветом расцветали цинизм, мещанство, хамство и частнособственнические инстинкты.

В верхних слоях молодежи появились мажоры, детки больших начальников, которые считали себя новой аристократией. Они поступали по блату в престижные учебные заведения и вызывающе плевали сверху вниз на простых советских граждан. Как же это отличалось от времен Сталина, когда дети вождей первыми стремились послужить Родине военными летчиками или инженерами.

Среди другой молодежи, прежде всего сыновей рабочих и крестьян, расцвело гопничество, когда шайки пацанов нападали на своих сверстников и могли покалечить просто так забавы ради.

Все эти процессы зашли настолько далеко, что страна просто нуждалась во встряске и сильной руке. Но больной Брежнев физически не мог ничем помочь.

Страна еще по инерции двигалась вперед, как корабль, которому когда-то был задан правильный курс. Но за штурвалом корабля уже никого не было, и любая буря или нештатная ситуация могла посадить его на мель или привести к гибели.

Еще одним побочным эффектом болезни Брежнева стало его слишком доброе отношение к коллективному Западу и военному блоку НАТО.

Он полюбил постоянно подписывать с ними всевозможные мирные договора. Так, например, в августе 1975 года были подписаны Хельсинские соглашения, которые установили нерушимость границ в Европе на все времена. Тогда подписание этих соглашений было объявлено величайшей победой Брежнева и его дипломатии. Только где сейчас те границы?!

Брежнев, который и до своей болезни был очень добрым человеком, превратился в эдакого Кота Леопольда.

– Ребята, давайте жить дружно! – стало основным лейтмотивом его песни.

Поразмыслив над брежневской песенкой, США и Западная Европа стали смотреть на него, как на полусумасшедшего дурачка. Они подписывали с ним какие-то бумажки, но не обращали на них никакого внимания, продолжая делать свое «черное» дело: готовить планы об расчленении СССР, умножать свою «пятую колонну» внутри нашей страны, продвигать своих агентов влияния на самые высокие посты в руководстве Советского Союза, растлевать советских людей с помощью радио «Свобода» и т.д.

Когда другие руководители пытались образумить Брежнева и донести до него, что его слишком доброе отношение к Западу чревато большими неприятностями, он только обижался.

– Я очень люблю встречаться с американскими президентами и целоваться с ними! – старчески бухтел генсек. – Почему вы хотите запретить мне это?!

Когда ему докладывали о кознях Запада в отношении СССР, он закрывал уши. Даже обычно покорный министр иностранных дел Андрей Громыко однажды не выдержал и попробовал повлиять на внешнюю политику страны.

– Леонид Ильич, тебе не кажется, что целоваться с товарищами из слаборазвитых африканских стран гораздо приятней, чем с политиками из капиталистического мира? – хитро заметил он.

– Целоваться с неграми очень приятно! – моментально оживился Брежнев. – Но целоваться с политиками из США или Великобритании тоже очень интересно. Потом это совершенно разные вещи. Негры целуются очень сильно, так, что губы потом болят и зубы сводит, а англичане или французы целуются нежно по касательной, оставляя после себя приятное послевкусие во рту. Короче, моя цель, чтобы наша внешняя политика была как можно более разнообразной и многосторонней!

– Да, но…

– Или ты, Андрюша, хочешь, чтобы я вообще спать перестал?

– Спать? – не понял Громыко.

– После хорошего поцелуя я иногда могу уснуть почти без снотворного! А ты, видимо, хочешь, чтобы я не слезал с таблеток и, в конце концов, окочурился?!

– Что ты? Что ты? – испуганно несколько раз повторил Громыко и больше никогда к этому вопросу не возвращался.

– Борьба за мир во всем мире основа всей нашей геополитики! – всегда стоял на своем Брежнев, не обращая внимание ни на какие логические доводы.

В результате получилось, что болезнь Брежнева привела к кризису, как внутреннюю, так и внешнею политику СССР.

Чем же и почему он болел?

В детстве и молодости Брежнев был очень крепким и здоровым человеком. Но напряжение первых пятилеток, Великая Отечественная война и тяжелые послевоенные годы, когда Брежнев руководил работами по восстановлению Запорожской и Днепропетровской областей, подточили силы могучего организма. Леонид Ильич отдал всего себя работе, часто не спал неделями и, конечно, все это не могло не отразиться на его здоровье.

Главной проблемой Брежнева было, что он «сбил» себе сон и уснуть теперь мог только с помощью снотворного.

В 1952 году Брежнев пережил первый инфаркт (это случилось на фоне перевода из спокойной Молдавии в бурлящую политическими страстями Москву).

Второй инфаркт случился в июне 1957 года прямо во время попытки снятия Хрущева (Брежнев очень переживал за своего патрона и даже сбежал с больничной койки, чтобы поддержать его).

В 1972-1973 годах в узком кругу самых высоких руководителей СССР стали ходить разговоры, что Брежнев сдает. Если в пятидесятые и шестидесятые годы он подсел на снотворное, то теперь его уже не удовлетворяли обычные таблетки, и он перешел к сильнодействующим транквилизаторам, которые в среде наркоманов именуются «колеса».

Доставал он их самыми разными путями.

Главным поставщиком «колес» являлась кремлевская медсестра Коровякова. Правда, осведомленные люди уверены, что она была только ширмой, за которой скрывался глава кремлевской медицины академик Чазов.

Дело в том, что Чазов предполагал, что Брежнев рано или поздно загнется, а он может оказаться за решеткой. Поэтому на людях он постоянно возмущался, что кто-то пичкает Брежнева таблетками, а действовал тайно и чужими руками.

Однако даже у Чазова не было столько снотворного, сколько хотел Брежнев. Кремлевский медик старался, как мог, добывал даже не прошедшие испытания новинки советской фармакологии, но генсеку все было мало.

Брежнев, как масштабно мыслящий государственный человек, решил организовать несколько альтернативных каналов поставок.

По его просьбе таблетки стали доставлять некоторые члены Политбюро (особенно старался Андропов), другие руководители СССР и дружественных социалистических стран.

Но и этого мало!

Брежнев перешел к раскрутке на предмет «колес» посетителей своего кремлевского кабинета. Особенно он любил поговорить на эту тему с дипломатами, разведчиками или командированными в страны Запада чиновниками.

Разговор с командированным Брежнев начинал издалека, расспрашивал о его проблемах, терпеливо выслушивал жалобы на жизнь, обещал помочь и, наконец, переходил к главному.

– Последние несколько дней что-то не могу уснуть! – жаловался он. – И как назло, у нас в Кремле закончилось снотворное. Что делать? Ума не приложу! Может быть, вы мне из-за границы привезете? Я тут набросал списочек!

Брежнев передавал толстую тетрадь всю исписанную мелким убористым почерком. Командировочный был вынужден согласиться. Впоследствии некоторые из них все-таки попадались на таможне за провоз наркотиков, но большинство осуществляло свою миссию успешно.

Удивительно, но при таком образе жизни наш герой продолжал довольно сносно управлять страной вплоть до середины семидесятых годов.

Только бесконечно так продолжаться не могло.

Первый звоночек прозвенел летом 1974 года, когда Брежнева обнаружили на даче в астеническом состоянии.

Уже не звоночек, а целый гром раздался в декабре того же 1974 года во Владивостоке. Брежнев, нацеловавшись вдоволь с американским президентом Фордом, проводил его и отключился прямо в аэропорту.

Тем не менее, когда на следующей день его откачали, он отправился целоваться в Монголию (больно уж хотел попробовать и это удовольствие).

После монгольских поцелуев его привезли в Москву уже в критическом состоянии.

С этого момента на протяжении 1975-1982 годов (около восьми лет) Брежнев почти все время болел. Краткие периоды ремиссии сменялись долгими месяцами больницы и послебольничного отдыха.

Несмотря на критическое состояние здоровья, Брежнев нисколько не изменил своего образа жизни и продолжал употреблять «колеса» горстями. При этом будучи больным человеком и находясь частенько под кайфом Леонид Ильич стал попадать в анекдотичные ситуации, что с ним раньше никогда не случалось.

Например, он мог по бумаге читать доклад и перепутать страницы, от чего терялся весь смысл, и получалась белиберда. Участвуя в награждении, он мог перепутать фамилии и повесить орден на грудь совершенно постороннему человеку. При этом, если сам Брежнев, будучи здоровым, довольно равнодушно относился к наградам, то заболев, полюбил это дело так, что почти каждый месяц участвовал в награждении самого себя.

Показал себя Леонид Ильич и на международной арене.

Так в начале декабре 1975 года он отправился в Польшу на VII съезд Польской объединенной рабочей партии. Съезд по традиции открывался пением «Интернационала». Брежнев, находясь под кайфом, разошелся так, что стал размашисто дирижировать залом, приведя в изумление поляков и многочисленных коммунистов со всего мира.

Разумеется, другие руководители Советского Союза видели состояние Брежнева и не могли на это не реагировать.

Первая робкая попытка снять Брежнева относится еще к 1966-1967 годам. Ее предприняли ряд бывших руководителей комсомола: член Политбюро и руководитель Комитета партийного контроля Александр Шелепин, председатель КГБ СССР Владимир Семичастный, глава Москвы Николай Егорычев, руководитель Гостелерадио СССР Николай Месяцев и ряд их соратников.

«Комсомольцы» активно обсуждали между собой, что Брежнев не тянет и слишком злоупотребляет снотворным. В своем кругу они мечтали заменить его умным и работоспособным Шелепиным.

Однако, хотя Брежнев и был очень добрым человеком, но размазней он никогда не был. У Леонида Ильича всегда были ушки на макушке. Он крепко держал подчиненных в узде и реагировал на любые козни против него достаточно оперативно, хотя без жестокости.

Прослышав о разговорчиках «комсомольцев», Брежнев провел кадровую чистку: Шелепина сняли с руководителей Комитета партийного контроля и сослали председателем профсоюзов (хотя членом Политбюро он оставался до 1975 года), Семичастного уволили из КГБ и отправили аж в Киев заместителем главы украинского правительства, остальных их соратников направили послами в разные страны. Брежнев вообще широко ввел в практику назначение послами неугодных политических деятелей (даже в этом проявлялся его гуманизм).

В первой половине семидесятых Брежнев, предчувствуя, что здоровье в ближайшее время может дать сбой, решил упредить ситуацию и убрать из Политбюро подозрительных ему лиц. В 1973 году он вывел из Политбюро руководителя Украины Петра Шелеста и руководителя правительства России Геннадия Воронова.

Сделал он это очень мягко в свойственном ему стиле. В мае 1972 года Петра Шелеста сняли с руководства Украиной и перевели в Москву заместителем председателя союзного правительства, что на первый взгляд выглядело повышением. А спустя ровно год с почетом отправили на пенсию. Правда, сам Шелест на пенсии сидеть не захотел и устроился работать по специальности простым конструктором на авиационный завод.

Председателя правительства РСФСР (нынешняя Россия) резкого и умного Геннадия Воронова сначала (1971 год) перевели в руководители Комитета народного контроля, что выглядело, как перемещение по горизонтали, а в мае 1973 году отправили в почетную отставку вместе с Шелестом.

Одновременно с отправкой на пенсию неугодных Брежнев ввел в Политбюро безусловно ему преданных, хотя не менее, а зачастую более возрастных людей. Например, Константина Черненко (о нем речь впереди) и Николая Тихонова (его в 1980 году в возрасте 75 лет назначили Председателем Совета министров СССР).

Тем не менее, несмотря на все принятые меры, когда в конце 1974 года здоровье Брежнева дало серьезный сбой, в высшем руководстве страны снова началось брожение.

Некоторые члены Политбюро осторожно с соблюдением мер конспирации повели между собой разговоры об отправке генсека на пенсию. Ядром оппозиции стали: Председатель президиума Верховного Совета СССР (глава законодательной ветви власти) Николай Подгорный, Первый заместитель председателя Правительства СССР Дмитрий Полянский и, конечно, Председатель профсоюзов Александр Шелепин.

Конечно, никакой заговор не может быть удачным без поддержки КГБ. В 1964 году тогдашний председатель КГБ Владимир Семичастный оказал всемерную поддержку снятию Хрущева.

В этот раз Подгорный, Полянский и Шелепин очень рассчитывали на поддержку председателя КГБ Юрия Андропова. Принципиальный и честный Андропов лучше других знал о состоянии здоровья Брежнева и не мог не понимать, чем такая ситуация чревата для страны.

С Андроповым поговорили, и он дал свое согласие на «мягкий» вариант (почетная отставка).

О том, что случилось дальше, мы поговорим в следующей главе.

Глава вторая. Юрий Владимирович Андропов (1914-1984)

Мать Андропова, Евгения Карловна Флекенштейн, была дочерью богатейшего ювелира Карла Францевича Флекенштейна, магазин которого располагался в центре Москвы в аккурат на Лубянской площади.

Все детство, юность и часть молодости Евгения Флекенштейн провела в Москве, купаясь в роскоши, удовольствиях, шампанском, светских тусовках, поэзии и музыке (последнюю она так любила, что даже из прихоти устроилась работать учительницей музыки в женскую гимназию).

Всем тогда казалось, что маму Андропова ждет обеспеченная купеческая жизнь: она выйдет замуж за какого-нибудь старого миллионера, дождется его смерти и начнет тратить деньги без счета и жить на широкую ногу.

Однако ее жизнь сложилась по-другому. Почему так случилось версий много.

По самой распространенной версии, которую популяризировал сам Юрий Андропов, произошло примерно следующее.

Однажды в 1913 году на одной из светских тусовок Евгения Флекенштейн познакомилась с лихим донским казаком и по совместительству инженером-технологом Владимиром Константиновичем Андроповым. Молодые люди провели вместе несколько веселых деньков, в результате чего Флекенштейн забеременела.

Ее отец был в шоке.

– Я уже подобрал тебе несколько хлипких старичков-миллионеров! – отчитывал он дочь. – А ты, идиотка, залетела от голодранца! Моли теперь бога, чтобы кто-нибудь из моих женихов согласился взять тебя с пузом!

Однако дочь не стала молить бога. Вместо этого, в апреле 1914 года она в тайне от отца обвенчалась с Андроповым.

Уже в июне у них родился сын Гриша (впоследствии ставший Юрием). От этого удара Карл Флекенштейн слег в постель.

– Моя дочка опозорила нашу честную фамилию потомственных ювелиров! – переживал он. –Я выгоняю ее из дома и лишаю наследства!

Супруги переехали жить на станцию Нагутская, где Владимир Андропов стал работать на железной дороге.

Когда наш герой заполнял анкеты, он в разные годы по-разному указывал должность своего отца: рабочий на железной дороге, контролер, телеграфист, начальник железнодорожной станции и т.д.

Побег дочери окончательно подорвал здоровье Флекенштейна, и он тихо умер от горя (1915 год).

Молодая семья Андроповых вынуждена была перебиваться с хлеба на воду. В конце концов, отец семейства, Владимир Андропов, так расстроился от всего, что заболел тифом и тоже умер в диапазоне между 1915 и 1920 годом (Андропов путался в анкетах относительно года смерти своего отца).

В 1921 году Евгения Флекенштейн повторно вышла замуж за машиниста Виктора Федорова, после чего семья переехала в Моздок.

Имеются и другие версии того, что случилось с Флекенштейн.

Например, якобы первым ее первым мужем и отцом Юрия Андропова был некто Владимир Либерман. Он искусно соблазнил Флекенштейн, женился на ней, на следующей день после свадьбы занял у ее отца большую сумму денег и исчез в неизвестном направлении. Тогда отец Флекенштейн бросился спасать честь дочери, нашел какого-то дурачка, Владимира Андропова, женил его на своем чаде и записал на него ребенка.

По другой версии Либерман и Андропов – одно и тоже лицо (якобы Либерман с началом революции на всякий случай сменил фамилию на русскую).

Еще по одной версии никакого Владимира Андропова никогда не существовало (по крайней мере, у нас не имеется свидетельств людей, которые бы знали его).

Фикция-Андропов нужен был только для легализации его сына, который имея фамилию Флекенштейн или даже Либерман вряд ли мог рассчитывать на успешную карьеру в Советском Союзе (разве что в театральной или музыкальной среде).

Остается неизвестным также, когда Евгения Флекенштейн покинула отчий дом и уехала из Москвы. Андропов утверждал, что это случилось еще в начале 1914 года задолго до революции. Однако, например, в справочной книге «Вся Москва» Евгения Карловна указывалась в 1915 и 1916 годах. Получается, что наследница миллионного состояния бежала из Москвы в 1917 году, вероятно, опасаясь расправы со стороны восставших рабочих и крестьян.

Разобравшись кое-как с происхождением нашего героя, попробуем теперь проследить его судьбу дальше (хоть это дело еще более трудное и почти безнадежное).

По официальной биографии с 1921 года он жил вместе с матерью и отчимом в Моздоке, где учился в фабрично-заводской школе (закончил в 1930 году).

Вроде бы в самом факте посещения фабрично-заводской школы нет ничего криминального или предосудительного. Но однажды в конце семидесятых годов местный краевед решил покопаться в детстве Андропова (он собирал информацию для своей книги о выдающихся уроженцах Моздока). Краевед пришел в школу, где учился наш герой, и попросил посмотреть в архиве классные журналы.

Андропову, который был на тот момент председателем КГБ СССР, моментально доложили об интересе к его персоне. Он пришел в неописуемую ярость (подчиненные его таким никогда не видели) и немедленно приказал отбить у любителя истории всякую охоту совать свой нос туда, куда не следует.

Остается только догадываться о такой реакции Андропова на вполне невинные исследования провинциального краеведа. Можно лишь предполагать, какая ужасная тайна скрывается в школьном детстве Андропова.

Автор, например, считает, что в фабрично-заводской школе Андропов никогда не учился. По крайней мере, никаких документов, подтверждающих его обучение (дневники, классные журналы и т.д.), не существуют. На протяжении всей дальнейшей жизни Андропов никогда не встречался со школьными друзьями и не переписывался с ними. Более того, ни один одноклассник никогда не напомнил ему о себе (хотя одноклассники других руководителей государства регулярно досаждали их различными просьбами).

Скорее всего, Андропов вместо посещения фабрично-заводской школы сидел дома, где получил элитарное образование. Дело в том, что его мама вполне могла вывезти из Москвы парочку чемоданов с драгоценностями, спрятать их в надежное место и потихоньку тратить, вкладываясь в образование сына. В двадцатые годы по провинциальным городам России в поисках куска хлеба бродило немало бывших царских учителей гимназий и даже университетских профессоров. Вполне вероятно, что некоторые из них стали домашними учителями Андропова.

Впоследствии знающие нашего героя люди поражались глубиной и обширностью его эрудиции. Он прекрасно разбирался в истории, философии, литературе, искусстве и т.д. Некоторые его приближенные утверждали, что он в совершенстве владел английским языком. Другие вообще говорили, что он полиглот. Однако от большинства знакомых он тщательно скрывал знание иностранных языков.

В 1929 году умерла мама Андропова и навсегда унесла за собой в могилу тайну сокровищ семьи Флекенштейнов.

Андропов был вынужден пойти работать.

В официальной биографической справке, опубликованной в газетах при его избрании Генеральным секретарем, было сказано: «Шестнадцатилетним комсомольцем Ю.В. Андропов был рабочим в г. Моздок Северо-Осетинской АССР» (Юрий Владимирович Андропов//Правда.13.11.1982).

На самом деле, Андропов никогда не был рабочим. Он совсем немного поработал телеграфистом, а потом больше года трудился киномехаником в клубе железнодорожников.

Каждый день по долгу службы он смотрел советские фильмы, через которые постигал окружающую его действительность.

Будучи человеком чрезвычайно амбициозным, он довольно быстро понял, что кратчайший путь для продвижения по карьерной лестнице лежит через комсомольский аппарат. Однако для карьеры в комсомоле в обязательном порядке нужны были рабоче-крестьянское происхождение и безупречная биография.

Начинать карьеру в Моздоке, где знали его семью, Андропову показалось самоубийственным. Там его вполне могли вывести на чистую воду. Он не знал, как ответить на вопросы: кто был его папа, кто была его мама и где он учился.

В 1931 году Андропов переехал в Рыбинск и для начала, чтобы легализоваться, поступил в техникум водного транспорта. Заполняя различные анкеты в Рыбинске, он стал указывать, что его мать была рабоче-крестьянского происхождения, но росла подкидышем в семье торговца (так миллионерша Флекенштейн, как по мановению волшебной палочки, превратилась в несчастную приживалку в семье безымянного «торговца»). Отцом он, естественно, указывал Владимира Андропова, казака и инженера (правда, почему-то иногда писал, что его отца выгнали из института за участие в революционном движении).

Благодаря своим способностям и знаниям Андропов довольно быстро приобрел авторитет и стал стремительно продвигаться вверх по комсомольской линии. В 1936 году он стал секретарем комсомольской организации техникума. В 1937 его назначили заведующим отдела пионеров Рыбинского горкома комсомола. В 1938 году он уже первый секретарь Ярославского обкома комсомола.

Таким образом, примерно за три года простой студент техникума превратился в главного комсомольского начальника Ярославской области. Конечно, такому впечатляющему карьерному взлету способствовал Большой террор, который выкосил множество комсомольского начальства.

Однако надо отдать должное и самому Андропову. Он буквально «горел» на работе; трудился днями и ночами; был чрезвычайно энергичен; досконально прорабатывал и решал любой даже самый малозначительный вопрос; был требователен, но вежлив и корректен с подчиненными; деликатен, прост и мил (но без подхалимажа) с начальством; очень скромен в быту; никогда не брал взяток; был предельно щепетилен и честен и т.д.

Очень сильно в его пользу играло, что он полностью соответствовал образу «настоящего коммуниста», как его изображал советский кинематограф (работа кинооператором не прошла даром).

Начальство не могло на него нарадоваться и, как только освобождалось хорошее местечко под солнцем, на него определяли Андропов.

В 1935 году Андропов женился на Нине Енгалычевой, с которой познакомился, учась в техникуме. В 1936 году у молодых супругов родилась дочь, а в 1940 сын (он назвал их в честь своих родителей Евгенией и Владимиром).

В 1940 году Андропова перевели в Карело-Финскую ССР руководить комсомолом (это был очередной шаг в карьере).

– Вначале я поеду один! – предупредил он жену. – Нужно разведать обстановку, получить квартиру и обустроить семейное гнездышко. Вы с детьми приедете ко мне где-то через месяц. Ты даже не представляешь, как я буду скучать без вас! К счастью, мы расстаемся ненадолго! Жди письма!

Больше жена его никогда не видела. Правда, вскоре действительно пришло письмо, но оно содержало в себе сухое требование о разводе.

Дело в том, что на новом месте жительства Андропов затосковал. Его хандру развеяла некая Татьяна Лебедева. В благодарность он поспешил на ней жениться, и уже в 1941 году у молодоженов родился сын, Игорь.

В войну Андропов остался в Карелии и руководил отправкой на территорию, оккупированную фашистами, диверсионных групп и партизанских отрядов. Он работал превосходно, но, когда ему самому предложили возглавить партизанский отряд «Комсомольцы Карелии» твердо отказался.

– У меня больные почки и трое маленьких детей! – пояснил он свою позицию. – Руководить я еще кое-как могу, а воевать не имею никакой возможности!

После окончания войны Андропов пошел на повышение. Руководитель Карело-Финской ССР Геннадий Куприянов назначил его своим заместителем. Он оценил в Андропове ясный ум, интеллигентность, исполнительность, большой организаторский талант, честность, неподкупность и полное отсутствие обычного для чиновников его уровня подхалимажа по отношению к начальству (Куприянов был человеком простым и подхалимаж не любил).

В свою очередь Андропов стал называть Куприянова своим учителем.

Начальник и подчиненный жили душа в душу, но однажды все изменилось.

Началось с того, что в августе 1948 году умер секретарь ЦК по идеологии Андрей Жданов, выдвиженцем которого был Куприянов. Противостоящая Жданову группировка Маленкова-Берии принялась зачищать его людей. В 1949 году грянуло «Ленинградское дело», в ходе которого были расстреляны ждановские кадры: руководитель Госплана СССР Николай Вознесенский, секретарь ЦК Алексей Кузнецов и т.д.

В 1950 году дошла очередь до Куприянова.

В Петрозаводск зачастили комиссии из Москвы, которые искали компромат на главу Карело-Финской ССР. Результаты их работы никак нельзя было назвать выдающимися (Куприянов был человеком неподкупным и практически не допускал промашек в работе).

В конце концов, нашли какие-то небольшие несостыковки в бухгалтерских документах на петрозаводском рыбном заводе. Но этого комиссии показалось мало, и она стала копаться в прошлом.

Однажды Куприянова вызвали на заседание и объявили, что в руководимом им в годы войны антифашистском подполье были двойные агенты.

– Я не знал всех подпольщиков! – заметил Куприянов. – Непосредственно их проверял мой заместитель товарищ Андропов. Он подробно может рассказать о каждом. Что касается рыбного завода, работу его тоже курировал товарищ Андропов. Он прояснит вам все нюансы в бухгалтерской документации.

Вызвали Андропова.

– Ничего не знаю! – объявил наш герой (он чуял, куда ветер дует). – Никаких подпольщиков я не проверял. Что касается рыбного завода, я не имею к его работе ни малейшего отношения.

– Вы в своем уме, Юрий Владимирович?! – поразился Куприянов.

– Давно работаете с Куприяновым? Что про него скажите? – с интересом посмотрел на Андропова председатель комиссии.

– Признаюсь, что Куприянова я действительно немного знал! – отрапортовал Андропов. – Но встречались мы с ним исключительно по служебной необходимости. Мое мнение о Куприянове, как о руководителе, сформировалось плохое! Наблюдая его в работе, я пришел к выводу, что он ненастоящий коммунист. Я тут подготовил кое-какие документы о его деятельности. Предоставляю их в распоряжение комиссии.

Куприянов как сидел, так и замер с открытым ртом, будто его ударили дубиной по голове. Он моментально забыл кто он и где находится.

Члены комиссии внимательно изучили компромат Андропова, после чего Куприянов был арестован (он так и не пришел в себя, и его вынесли из кабинета на руках).

Конечно, в среде карьеристов такое поведение Андропова удивительным никак не назовешь. Карьерист всегда должен уметь переобуваться на ходу, а при необходимости в полете в воздухе.

Удивительно другое. Андропова никто никогда не считал карьеристом. Наоборот, он имел стойкую репутацию верного и порядочного человека.

Думается, что политический стиль Андропова был оригинален и сильно отличался от поведения заурядных карьеристов. Андропов никогда не подхалимничал и не лебезил перед начальством. При этом он показывал свою абсолютную преданность и не давал ни малейшего повода усомниться в себе. Переобувался он крайне редко, но что называется метко (всего три раза за всю жизнь).

Даже после ареста Куприянова репутация нашего героя нисколько не пострадала. Знающие его люди рассуждали примерно так:

– Видимо, Куприянов действительно где-то проштрафился, если ЦК партии и даже его верный друг, Андропов так считают! Дыма без огня не бывает! Андропов поступил по совести! Он поставил интересы партии выше своих личных отношений с Куприяновым!

Андропов не отправился в тюрьму следом за своим начальником, а, наоборот, пошел на повышение. В 1951 году его перевели в Москву на должность инспектора в отделе партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК.

На тот момент аппаратом ЦК заправлял Георгий Маленков. Андропов попытался войти к нему в доверие, но ему элементарно не хватило времени.

После смерти Сталина (март 1953 года) Маленков ушел руководить правительством, а аппарат ЦК возглавил Хрущев. Он моментально провел чистку сотрудников, чтобы избавиться от людей Маленкова.

Нашего героя сослали служить в Министерство иностранных дел.

Он немного поработал в аппарате МИДа, а уже в октябре 1953 года отбыл в Венгрию, где вскоре занял должность посла.

Обычно назначение государственного деятеля послом означало его политическую смерть. Так должно было случиться и в этот раз. Однако Андропов оказался крепким орешком. Весь свой изворотливый ум он направил на решение задачи, как вернуться в большую политику.

Когда Андропов приехал на новое место службы, венгерское руководство (Матьяш Ракоши и его команда), как и простые венгры, прекрасно относились к Советскому Союзу.

Андропова это не устраивало.

– Посол, который работает в мирной дружественной стране, никому не интересен! – думал он. – Другое дело, когда он работает во враждебной стране, а делает ее дружественной! Тогда посол становится героем!

Потихоньку исподволь в конфиденциальных беседах Андропов стал осторожно подталкивать некоторых товарищей в руководстве Венгрии к действиям против СССР.

– Многие в Москве считают, что держать советские войска на территории Венгрии бессмысленная трата денег! – как бы невзначай уронил Андропов в разговоре с одним из руководителей Венгрии, Имре Надем.

– Вы хотите вывести войска с нашей территории? – вскинул на него глаза Надь.

– Между нами говоря, прогрессивные силы в Москве давно хотят этого, но им мешают сталинисты! – вздохнул Андропов. – Вот если бы вы со своей стороны подтолкнули этот вопрос!

– Как?

– Например, можно устроить митинг! Пусть люди выйдут с лозунгами: «Русские, убирайтесь!». Поймите, пока венгерский народ молчит, дело с мертвой точки не сдвинется.

– Но нам точно за это ничего не будет?

– Наоборот. Именно в вас я вижу нового руководителя Венгрии!

Потихоньку Андропов раскачал некоторых венгерских руководителей, они, в свою очередь, раззадорили интеллигенцию (писателей и журналистов), те студентов, и, наконец, закипел народ.

Видя такое дело, активизировались американская и английская разведки и их подполье. Ситуацию стали подогревать западные радиостанции, широко вещающие на Венгрию. Через австрийскую границу на подпитку протестующих пошел транспорт НАТО с оружием и деньгами.

В двадцатых числах октября 1956 года венгры взбесились. Они стали захватывать государственные учреждения, убивать милиционеров, сотрудников государственной безопасности и советских солдат.

Имре Надь встал во главе восстания. Он действительно, как обещал Андропов, возглавил правительство Венгрии, правда, ненадолго.

Уже в начале ноября в Будапешт вошла Советская армия, которая быстро провела терапию и привела венгров в чувство. Наивного Имре Надя расстреляли. Венгрию возглавил креатура Андропова Янош Кадар (вначале он тоже участвовал в восстании, но почти сразу остепенился).

Сам Андропов прошел буквально по лезвию ножа. Венгры стреляли в окно его кабинета, но не попали. На нервной почве тяжело заболела его жена (она так никогда и не оправилась от шока). Наш герой получил первый инфаркт.

Однако, сыграв на грани фола, Андропов выиграл в политической борьбе и мог праздновать триумф. Хрущев, который раньше в упор его не видел, во время венгерских событий был с ним постоянно на связи. Никиту Сергеевича покорили выдержка, спокойствие, решительность и мужественность Андропова.

Результат не замедлил себя ждать. Уже в следующем 1957 году Андропова перевели в Москву и назначили начальником отдела Центрального комитета по связям с коммунистическими партиями социалистических стран.

С этого момента и в течении семи лет Андропов был верным «хрущевцем».

Никите Сергеевичу, как когда-то Геннадию Куприянову, очень нравились деловые качества Андропова, его ум, простота, а также полное отсутствие тяги к роскоши, подношениям, восхвалениям и т.д.

Если среднестатистический высокопоставленный чиновник любил, когда «в знак уважения» ему дарили ценные подарки и пели осанну, Андропов был к этому абсолютно равнодушен. Подарки он отсылал в детские дома или передавал в музеи, а, когда его начинали восхвалять, он спокойно перебивал и возвращал хвалителя к делу.

Однажды Андропову преподнесли его собственный портрет. Он поморщился, но промолчал. Но когда ему стали дарить портреты регулярно, Андропов не выдержал и приказал помощникам выбросить их все на помойку.

В ноябре 1962 года Хрущев назначил Андропова секретарем ЦК (одним из своих заместителей). В апреле 1964 года он доверил Андропову выступить на заседании, посвященном очередной годовщине со дня рождения Ленина (это был знак высокого доверия).

Однако вскоре в октябре 1964 года Хрущева отправили в отставку. Одним из самых активных участников его смещения был Андропов (это было его второе в жизни переобувание).

После смены руководства Андропов сохранил свои позиции во власти. Правда, следом за Брежневым пришли во власть его люди (Кириленко, Черненко, Щелоков и т.д.), которые поначалу несколько потеснили нашего героя с первых ролей. Из-за этого в 1965 году с ним случился микроинфаркт, в 1966 году еще один. Обострилась и болезнь почек.

Во властных кабинетах стали поговаривать о скором уходе Андропова на инвалидность. Однако его недруги рано радовались. Болезненное состояние нашего героя сыграло даже положительную роль в его судьбе.

Брежнев мечтал сместить руководителя КГБ СССР Владимира Семичастного, который принадлежал к группировке «комсомольцев». На месте председателя КГБ он видел «своего» человека. Однако на тот момент (1967 год) Брежнев не обладал всей полнотой власти и вынужден был лавировать. Многие влиятельные члены Политбюро (председатель правительства Николай Косыгин, председатель комиссии партийного контроля Александр Шелепин и ряд других) могли заблокировать кандидатуру близкого друга Брежнева.

В этой ситуации Андропов представлялся компромиссной фигурой. Он не принадлежал ни к одной из кремлевских группировок, был лоялен к Брежневу, но находился в хороших отношениях с другими членами Политбюро.

– Юрка долго не протянет! – рассуждал Брежнев в кругу приближенных. – Он человек больной! На ладан дышит. Года через три он уйдет на инвалидность или умрет, а я поставлю на его место кого-нибудь из Днепропетровска.

В мае 1967 года Андропов возглавил КГБ СССР и проработал на этом посту ровно пятнадцать лет. Чем же объяснялся такой долгий срок?

Прежде всего, тем, что Брежнев поверил в своего руководителя спецслужбы и, можно сказать, полюбил его (как когда-то нашего героя любили Куприянов и Хрущев). Леонид Ильич невольно восхищался скромностью Андропова, его абсолютной неподкупностью, равнодушием к одежде, машинам и обычным человеческим удовольствиям (вкусной еде, хорошему алкоголю, красивым женщинам и т.д.).

– Мой Юрка – настоящий монах! – хвастался Брежнев. –Такого человека ничем не соблазнить, не искусить и не перевербовать! Он до последней капли крови предан коммунизму и мне!

Леонид Ильич очень хорошо разбирался в людях, но, как мы увидим дальше, немного ошибся в отношении нашего героя.

В 1975 году Андропов еще раз доказал Брежневу свою верность и преданность.

В тот год, как уже писал автор в предыдущей главе, члены Политбюро Александр Шелепин, Дмитрий Полянский и Николай Подгорный посвятили Андропова в свой замысел отправить Брежнева на пенсию.

Юрий Владимирович, который прекрасно понимал, чем чревато для страны болезненное состояние генсека, вначале дал свое согласие. Однако, когда он осторожно провел зондаж среди других членов Политбюро, то быстро понял, что большинство все равно стоит за Брежнева (особенно его смутила позиция главы Украины Владимира Щербицкого, который наотрез отказался поддержать заговорщиков).

Просчитав, что заговор обречен на неудачу, Андропов слил все, что стало ему известно, Генеральному секретарю. Он объяснил, и Брежнев поверил, что сам участвовал во всем этом исключительно, чтобы втереться в доверие к заговорщикам, выяснить их состав и планы.

С этого момента Брежнев стал доверять ему еще больше.

Что касается участи заложенных Андроповым «заговорщиков», то с ними ничего особенно плохого не случилось. Конечно, будь на месте Брежнева, например, Сталин и их загнали туда, куда Макар телят не гонял. Но добрый Брежнев ограничился тем, что поснимал их с должностей и с почетом отравил на пенсию.

Особенно Леонид Ильич был зол на Шелепина, который уже второй раз участвовал в заговоре (первый раз еще в 1966-67 годах). Он долго думал, как покарать этого матерого заговорщика. В конце концов, он решил обрушить на его голову самую суровую и чудовищную кару, которую только мог себе вообразить. Он назначил Шелепина на должность начальника над всеми профессионально-техническими училищами (ПТУ) страны (кто застал те времена, тот прекрасно помнит эти учебные заведения, а кто не застал, им ничего не объяснишь).

Теперь рассмотрим деятельность Андропова на посту председателя КГБ.

Андропов, расправив крылья, существенно расширил штат своего ведомства и заполонил своими подчиненными практически все организации и предприятия, воинские части и научные институты. Даже в небольших городках воссоздавались управления или отделы КГБ, которые за ненадобностью ликвидировал Хрущев.

Правда, в отличии от времен Сталина андроповские чекисты никого не арестовывали. В основном они занимались тем, что работали с агентурой. С одной стороны они собирали через агентов информацию, а с другой стороны пускали через агентов в народ анекдоты, сплетни и слухи. Последнее в их работе считалось самым важным, поскольку слухи и анекдоты были главным оружием Андропова в борьбе за власть (он метил стать руководителем страны).

Многочисленные агенты умело обрабатывали народ в том плане, что шеф Лубянки самый умный, честный, энергичный и принципиальный из всего руководства СССР. Про других советских политиков агенты, наоборот, распространяли слухи о их коррупционности, тупости и старческом маразме. Весь Советский Союз смеялся над анекдотами о болезнях Брежнева, Черненко и всего остального советского руководства, кроме Андропова (хотя он всегда был самым больным из всех).

Аналогично агенты сформировали общественное мнение, что КГБ самая лучшая на свете организация, где служат исключительно рыцари плаща и кинжала с чистыми руками, горячим сердцем и выдающимися аналитическими способностями. А вот, например, милицию агенты не жаловали, распространяя в народе слухи о взяточничестве, тупости и непрофессионализме.

Если возникала необходимость опорочить кого-то из конкурентов персонально, Андропов начинал против него мощную информационную компанию.

Например, однажды Андропов дал задание опорочить своего потенциального конкурента за высший пост в стране, руководителя Ленинграда Григория Романова (впрочем, возможно, он тут ни при чем, а занималась этим «пятая колонна» ЦРУ).

Так или иначе, но однажды бабки на скамейках, ученые в НИИ, артисты и писатели в светских тусовках, мамаши на детских площадках, офицеры в закрытых военных городках и даже уголовные авторитеты в колониях стали передавать друг другу безумный слух, что Романов сыграл свадьбу своей дочери в Эрмитаже, где они перебили всю посуду. Скоро в стране не осталось ни одного человека, которому не сообщили «по секрету» об этом вопиющем случае (нечего и говорить, что этот слух не имел под собой никаких оснований).

Разумеется, слухи и сплетни распускались не только в отношении политиков, но по целому спектру вопросов общественной жизни. Например, Андропов, как человек творческий, не мог оставить без внимания литературу, музыку и искусство и стал формировать общественное мнение в отношении писателей, поэтов, музыкантов и т.д.

Писателей и других мастеров искусства Андропов поделил на четыре категории: «запрещенные», «гонимые», «официальные» и «в утилизацию».

К «запрещенным» относились: писатель Солженицын, поэт Бродский и т.д. Их не печатали, не показывали по телевидению, не брали у них интервью, не включали в официальные союзы писателей, музыкантов и т.д. Пресса писала о них исключительно в негативном ключе. И в народе, и на Западе у «запрещенных» была слава неутомимых несгибаемых борцов с «тоталитарным» СССР.

Между тем, люди Андропова всячески их рекламировали, например, помогали им переправлять книги на Запад. Там их охотно печатали и всячески превозносили, как борцов за права человека.

Многочисленные андроповские агенты широко пустили в народ слух, что бездарный Солженицын – великий русский писатель (второй Лев Толстой), что Бродский – величайший поэт современности (мало кто мог прочитать его стихи, а уж нравились они единицам), что величайший музыкант современности – виолончелист Ростропович (выдержать звук виолончели может далеко не каждый, а уж если на ней начинал пиликать Ростропович, лекарство против этого было одно – спасаться бегством).

Андропов никого из касты «запрещенных» не арестовывал, а как только их слава достигала апогея, помогал им эмигрировать на Запад. Там их встречали цветами, давали всевозможные премии, печатали огромными тиражами их книги за счет бюджета ЦРУ и других западных разведок (их книги широко продавались, но почему-то их никто не покупал).

Даже Ростроповичу организовывали концерты, на которых заставляли сидеть специально обученных агентов (некоторые из них после этого сошли с ума).

В эмиграции «запрещенные» продолжали поносить СССР, старательно изображая из себя невинных жертв «тоталитарного» режима.

Следующей по статусу категорией были «гонимые». К ним относились: бард Владимир Высоцкий, главный режиссер театра «На Таганке» Любимов, поэт Евгений Евтушенко и т.д.

В отличии от «запрещенных» они были устроены на работу по специальности (артистами, режиссерами, поэтами и т.д.), состояли в официальных творческих союзах, выступали перед большими аудиториями, получали от государства квартиры и всевозможные материальные блага.

Вместе с тем, в народе широко ходили слухи о гонениях на них (их распускали люди Андропова).

Естественно, для подобных слухов создавали определенную почву. Например, Высоцкого не награждали, не приглашали на телевидение (а когда приглашали, он не шел), его выступления иногда запрещались КГБ (хотя гораздо чаще разрешались), не выпускали больших дисков с его песнями (выпускались только миньоны – маленькие пластиночки) и т.д.

– Наш Володя режет правду-матку, поэтому власть боится его и не дает ему воли! – было общее мнение народа на этот счет.

На самом деле, гонения на Высоцкого совершенно не касались его быта.

Он имел шикарную квартиру в центре Москвы и сразу несколько иномарок (в те годы на иномарках ездили единицы, а двух иномарок не было ни у кого). Он служил примой в самом престижном театре Москвы «На Таганке» (хотя нередко прогуливал спектакли), постоянно давал концерты перед большими аудиториями и часто снимался в фильмах.

Женившись в начале семидесятых годов на французской актрисе Марине Влади (его подвели к ней люди Андропова), Высоцкий стал постоянно выезжать на Запад, проводя за границей примерно половину своего времени.

В те годы правила пересечения государственной границы были очень строгими, однако на «гонимого» Высоцкого они не распространялись. Он свободно привозил с собой в СССР наркотики, валюту и т.д.

Надо сказать, что во второй половине семидесятых годов Высоцкий сильно увлекся наркотиками. Однако, если для обычного «не гонимого» советского человека такое увлечение обычно заканчивалось тюрьмой, то Высоцкий трескал их за милую душу и плевать хотел на Уголовный кодекс.

Несмотря на свое привилегированное положение, сам Высоцкий, будучи хорошим актером, прекрасно вжился в роль «гонимого» человека. Он писал соответствующие песни («Охота на волков» и т.д.) и, как бы подчеркивая свой имидж, постоянно демонстративно глушил горькую.

Встречаясь на конспиративных квартирах с Андроповым, он любил пожаловаться на свою судьбу:

– Не дают мне развернуться, Юрий Владимирович! На телевидение приглашают редко, а если приглашают, я пойти не могу, потому что либо пьяный в дупель, либо под наркотой. В газетах меня не славят! Интервью берут редко! В прошлом месяце вез из Франции партию наркотиков, так таможенники часть отобрали. Короче, гонения на меня продолжаются!

– Успокойся, Володя! Я легко мог бы организовать тебе хоть сто интервью на телевидение и утыкать твоим светлым ликом все обложки цветных журналов! – возразил Андропов. – И что бы из этого вышло? Подумай, хоть на шаг вперед!

– Я с утра уже укололся, а вы мне думать предлагаете!

– Тогда я скажу. Ты начнешь надоедать людям уже через год, а через пару лет народ найдет себе нового кумира! Пойми, твоя слава, производное от имиджа непризнанного поэта. Что касается наркотиков, которые задержала таможня, тут я не доглядел. Извини, Вова. Все вернем!

Следующая еще более низшая категория творцов «официальные». К ним относились писатели Юрий Бондарев и Александр Проханов, бард Михаил Ножкин и т.д.

В отличии от «гонимых» о них хорошо писала пресса, у них часто брали интервью, им давали премии, выпускали их книги и т.д.

Однако люди Андропова широко распространяли о них слухи, как о продавшихся власти своего рода Иудах, а также как о консерваторах, ретроградах и конъюнктурщиках.

Среди «официальных» было немало талантливых авторов, но интеллигенция относилась к ним пренебрежительно, как к людям, которые продали свою душу за материальные блага.

Наконец, самая низшая категория «в утилизацию».

К ней относились авторы, с творчеством которых Андропов был категорически не согласен. Например, Всеволод Кочетов (пророческая антизападная повесть «Чего же ты хочешь?»).

Андропов запретил своим людям сплетничать об этой категории писателей, а велел им морщиться при упоминании их имени, как от зубной боли. Фамилии творцов из категории «в утилизацию» постарались окружить плотной стеной молчания. Интеллигенты старалась ими не интересоваться, чтобы не навлечь на себя обвинения в плохом вкусе и умственной отсталости.

Возвращаясь к деятельности КГБ, нужно отметить, что в том, что не касалась распускания слухов и сплетен (например, в разведке и контрразведке), дела обстояли далеко не так хорошо.

У Андропова элементарно не хватало времени и сил заниматься ещё и этим.

Когда-то Хрущев ставил перед КГБ задачу завербовать хотя бы одного высокопоставленного сотрудника ЦРУ. Продолжилась эта эпопея под руководством Андропова, но закончилась полным фиаско.

Зато ЦРУ имело кучу шпионов и агентов влияния во всех советских органах: Центральном комитете партии, Совете министров СССР и в самом КГБ. Матёрыми агентами американской разведки были секретарь ЦК по сельскому хозяйству и будущий генсек Михаил Горбачёв, руководитель отдела агитации и пропаганды ЦК, потом посол в Канаде и будущий «архитектор» перестройки Александр Яковлев, начальник контрразведки Первого Главного управления КГБ СССР генерал Олег Калугин и множество других чиновников самого высокого ранга.

Несмотря на то, что шпионы буквально кишели во всех советских учреждениях, ребята Андропова оставались глухими и слепыми. В результате весь советский государственный аппарат стал напоминать кусок хорошего швейцарского сыра с огромным количеством дырок, по которым перемещались кроты иностранных разведок.

Во второй половине семидесятых годов, когда у Брежнева начались серьезнейшие проблемы со здоровьем, Андропов резко активизировался.

Он образовал в составе Политбюро «тройку» в составе себя, министра обороны Устинова и министра иностранных дел Громыко, которая стала замыкать на себе решение всех важных политических вопросов.

Например, именно «тройка» во главе с Андроповым в 1979 году приняла решение о вводе советских войск в Афганистан. Усталый Брежнев вяло возражал, но Андропов убедил его, что другого выхода нет. Якобы КГБ добыло секретнейшую информацию, что руководитель Афганистана Амин уже согласовал размещение в своей стране американских крылатых ракет. При этом, ни резиденты ГРУ Генштаба (военная разведка), ни советский дипломатический корпус в Афганистане такую информацию не подтверждали.

– Откуда ты взял, Юра, что американцы размещают там ракеты? – удивлялся Брежнев.

– Мне передал ее наш агент в ближайшем окружении Амина! – доложил Андропов.

– Что за агент? Как фамилия? Ты в нем уверен?

– На сто процентов. Раскрыть его имя я даже вам не могу. Это строго законспирированный агент, о существовании которого знают только два человека: я и он.

– Ну, если такой прям серьезный агент, то я согласен. Вводите войска! – разрешил Брежнев, который очень любил фильмы про советских разведчиков.

На самом деле, никакого агента и никакой информации у Андропова не было. Зато была личная неприязнь к Амину и Афганистану.

Дело в том, что, когда в 1977 году он посетил эту страну с дружественным визитом, коварные афганцы отравили его. Как вспоминал про этот случай его заместитель В.М. Чебриков: «Когда мы провожали его в аэропорту, он легко вбежал по трапу в самолет. Вернувшись через несколько дней обратно, он не мог даже самостоятельно сойти с трапа вниз. Его спускали на носилках и прямо их аэропорта увезли в ЦКБ» (Макаров Д. Кто отравил Юрия Андропова. Аргументы и факты. № 25. 23.06.1999).

Андропов тогда выжил только чудом. У него выпали брови, поседели волосы, стали случаться обмороки.

Разумеется, он не мог оставить это дело просто так.

Началась война очень успешно. Дворец Амина взяли штурмом, а его самого убили. Но в дальнейшем военные действия растянулись на десять лет (без особых поражений и успехов), после чего Горбачев вывел войска.

Когда Андропов был на грани жизни и смерти, он решил для себя, что хватит оставаться в тени Брежнева, и настало время для решительной борьбы за трон. Он перестроил работу КГБ, который отныне перестал ограничивать свою деятельность распространением анекдотов и сплетен.

В ход пошли политические убийства и дела о коррупции в отношении нелояльных политических деятелей.

Картина, которую предстаёт перед нами, выглядит впечатляюще:

1) в июле 1978 года на своей госдаче был найден убитым секретарь ЦК по сельскому хозяйству, член Политбюро и один из самых вероятных преемников Брежнева шестидесятилетний Федор Кулаков. Кремлевский эскулап академик Чазов выдал официальную справку о смерти от сердечной недостаточности. Должность Кулакова занял Михаил Горбачёв.

Впрочем, вполне возможно, что Кулакова убило не КГБ, а ЦРУ (к этому убийству мы еще вернемся, когда будем говорить о Горбачеве);

2) в октябре 1980 года погиб в автокатастрофе глава Белоруссии Петр Машеров. Случилось это сразу после решения о его переводе в Москву на должность руководителя советского правительства. Накануне гибели по распоряжению Андропова у Машерова забрали его бронированный автомобиль и поменяли верную ему охрану. На пустой белорусской дороге в машину Машерова въехал гружённый картошкой самосвал;

3) в январе 1982 года главный советский идеолог Михаил Суслов лёг на обследование в Кремлевскую больницу. Перед этим его долго (больше года) обрабатывал академик Чазов.

– Смотрю на вас, Михаил Андреевич, и чувствую, что вам пора ложиться на обследование в больницу! – почти каждый день приставал Чазов к Суслову.

– Зачем? Я здоров. У меня ничего не болит!

– Меня больше всего это беспокоит! Надо проверить организм и узнать почему у вас ничего не болит!

В конце концов, Суслов поддался на уговоры. Обследование показало, что Суслов абсолютно здоров. Его должны были выписать, но вместо этого заставили выпить какие-то витамины (для профилактики), и он умер;

4) почти одновременно с Сусловым с пулей в голове обнаружили первого заместителя председателя КГБ СССР Семёна Цвигуна. Он приехал вместе с женой на дачу, она первой зашла в дом, а он задержался подышать свежим воздухом. Жена потом вспоминала, что послышался странный звук (ей показалось, что муж упал, поскользнувшись на крыльце). Она поспешила на помощь, но охрана не пустила. Несчастной женщине объяснили, что ее муж якобы сразу после ее ухода попросил у телохранителя пистолет и, не мешкая, пульнул себе в башку (такая к нему пришла странная фантазия).

Цвигун не оставил никакой записки, объясняющей его поведение, как обычно поступают порядочные люди в аналогичных ситуациях. Между тем, в КГБ все прекрасно знали, что хотя Цвигун работал первым замом у Андропова, на самом деле он был в конторе глазами и ушами Брежнева, и очень мешал своему непосредственному начальнику.

Вот далеко неполный список жертв политической борьбы.

Кроме того, шеф Лубянки наехал на московскую торговую сеть (дело директора Елисеевского гастронома Соколова и т.д.). Тем самым из политической борьбы за высший пост в государстве был выключен руководитель Москвы Виктор Гришин (его Андропов пожалел и убивать пока не стал).

Комитетчики бесцеремонно принялись зачищать даже очень близких к Брежневу людей. Например, они взяли за жабры личного друга Брежнева главу Краснодарского края Сергея Медунова. Его обвинили в коррупции. Возможно, какие-то факты в Краснодаре имели место, но информированные люди прекрасно знали, что в миллионы раз коррупции было больше в Ставропольском крае, когда его возглавлял Горбачёв (об этом мы ещё поговорим).

Расчистив политическое поле от конкурентов, Андропов решил, что пришла пора самого Леонида Ильича (это было его третье в жизни переобувание).

Как мы уже писали, слабым местом Брежнева, была его любовь к снотворному.

Конечно, нормальные врачи давно бы забили тревогу и попытались спасти генсека. Но Чазов был только рад. Конечно, он прилюдно возмущался и даже устраивал разносы подчиненным, что Брежнева пичкают сильнодействующими транквилизаторами. Но на самом деле с его стороны это был не более, чем спектакль. По согласованию с Андроповым (его тоже устраивала наркозависимость генсека) главный кремлевский эскулап не только ничего не делал, чтобы вытащить генсека из наркотической ямы, но наоборот всячески способствовал его тайной страсти.

В свою очередь Андропов надеялся, что рано или поздно у Брежнева случится передозировка, и он освободит долгожданный трон.

Однако время шло, а крепкий организм генсека все еще справлялся. Хотя с каждым месяцем Брежневу было все хуже, он не только оставался живым, но даже вполне сносно для его состояния ходил и говорил.

Тогда Андропов сделал в спецлаборатории КГБ упаковку таблеток, которая по внешнему виду ничем не отличалась от обычных, которые употреблял Брежнев. Однако таблетки содержали в себе яд.

Андропов долго носил упаковку со смертельными таблетками в кармане пиджака, и все не решался дать их Брежневу. Дело в том, что по-человечески он очень хорошо относился к Леониду Ильичу и, можно сказать, любил его.

В душе Андропова непрерывно шла борьба между любовью к Брежневу и желанием его убить. Человеческие чувства и совесть говорили Андропову, что Брежнева трогать не надо, но страстная жажда занять трон диктовала свои законы.

В свою очередь Брежнев, который был превосходным психологом, давно стал подмечать подозрительное поведение Андропова. Дела о коррупции и политические убийства тоже не прошли мимо внимания генсека. Леонид Ильич понимал, что дело тут нечисто, и его любимый «монах» Юра не туда куда-то повернул.

Будь на месте Брежнева жесткий Сталин, и Андропов отправился в камеру Лубянки подумать над своим поведением. Но Брежнев был слишком добрый человек, и стал действовать в свойственном себе ключе.

В начале 1982 года он предложил Андропову оставить пост председателя КГБ и перейти на работу в ЦК на место Суслова, т.е. курировать идеологию. Андропов стал пылко возражать и привел сотни аргументом против, но Брежнев деликатно, но твердо настоял на своем. Андропову только удалось отложить свой перевод на май.

Дальше-больше. Андропов хотел оставить вместо себя в КГБ своего верного заместителя Виктора Чебрикова, но Брежнев совершенно неожиданно назначил на освободившуюся должность руководителя КГБ Украины Виталия Федорчука. Это был сильный удар по Андропову. Федорчук был человеком главы Украины Владимира Щербицкого. К Андропову он относился с плохо скрываемой ненавистью.

Тогда же в мае 1982 года Брежнев (тайно!) слетал в Киев, где имел конфиденциальную беседу с Щербицким с глазу на глаз. Несмотря на все принятые меры конспирации, Андропов узнал о визите от начальника Управления КГБ по Москве Алидина, люди которого засекли вылет брежневского самолета с Внуковского аэродрома.

Андропов всерьез обеспокоился. Все лето и начало осени 1982 года он мучился страшными сомнениями. В своем кабинете он каждый день доставал таблетки, предназначенные для отравления Брежнева, и часами смотрел на них немигающим взглядом.

В начале ноября 1982 года Брежнев чувствовал себя как никогда хорошо. Он будто скинул с плеч груз забот, вставал бодро, умывался ледяной водой, делал зарядку и с легким сердцем ехал на работу. Он был полон оптимизма, а душа его пела. Дело в том, что на пятнадцатое ноября был назначен Пленум ЦК, который должен был освободить его от должности Генерального секретаря и назначить на эту должность Владимира Щербицкого. Все документы были уже готовы и лежали у него в дипломате.

07 ноября Брежнев отстоял несколько часов на трибуне Мавзолея, приветствуя демонстрацию в честь Октябрьской революции.

08 ноября он поохотился в любимом Завидово.

09 ноября он приехал на работу в Кремль и пригласил к себе Андропова.

– Заходи, Юрочка! – Брежнев крепко пожал руку старому товарищу. – Как почки? Как сердце? Как печень?

– Все в порядке! Я здоров! – сел в предлагаемое кресло Андропов.

– Да? А мне докладывали, что у тебя очередное обострение!

– Клевета!

– Ладно. Ближе к делу! Ты у нас человек информированный, поэтому, наверное, уже слышал, что на Пленуме я подаю в отставку. Генеральным секретарем будет Володя Щербицкий. Специально под меня создается пост Председателя партии. Пост номинальный, полномочий нет никаких. Буду только целоваться и получать ордена! – Брежнев блаженно улыбнулся.

– Может быть, ты еще подумаешь?

– Все уже решено. Даже бумаги подготовил! – Брежнев постучал по дипломату, который лежал перед ним на столе. – Теперь зачем я тебя пригласил. Я знаю, Юрочка, что с Щербицким у тебя отношения не очень. Согласились, что для партии будет плохо, если Генеральный секретарь на ножах с секретарем по идеологии. Я тут подумал и решил, что лучше всего тебе вместе со мной уйти в отставку.

– В отставку… – повторил Андропов побелевшими губами.

– Мы много работали, пора отдохнуть и дать дорогу молодым. Я мог бы взять тебя к себе заместителем председателя, но не советую. Целоваться ты не любишь, к орденам равнодушен. Лучше всего уходи на пенсию. Полежишь в больнице, подправишь здоровье. Согласен?

– Хорошо! На пенсию, так на пенсию! – лицо Андропова было по чекистки непроницаемым.

– Вот и отлично! А то я боялся, что ты обидишься!

– Чего мне обижаться? Я даже рад! – выдавил из себя подобие улыбки Андропов. – Кстати, Леня, я тебе тут лекарство достал!

Андропов передал упаковку с отправленными таблетками. Брежнев облизнулся, как кот на сметану.

На следующее утро Леонид Ильич Брежнев умер. Первым в его спальне (даже раньше врачей) появился Андропов. Он забрал дипломат с документами и сразу вышел, даже не посмотрев на генсека.

Он действовал стремительно. Брежнев еще дышал, а наш герой уже уговаривал министра обороны Устинова поддержать его. Слова Устинова на Политбюро запомнили многие.

– Армия за Андропова! – веско сказал министр обороны и обвел суровым взглядом политических конкурентов.

Добродушные мягкие старички, которые составляли тогда большинство Политбюро, не посмели возражать.

Пленум ЦК, который Брежнев готовил для избрания Щербицкого, единогласно проголосовал за Андропова. Наш герой, наконец, осуществил свою заветную мечту и достиг вершины власти.

Первые его действия на новом посту были очень энергичными: он велел подтянуть дисциплину (в кинотеатрах и магазинах стали ловить прогульщиков), убрал многих государственных деятелей брежневских времен (Кириленко, Щелокова, Медунова и т.д.) и приказал разрабатывать экономическую реформу.

Однако активная деятельность Андропова оказалось очень короткой с ноября 1982 года по август 1983 года, т.е. около десяти месяцев. Никаких радикальных перемен в жизни страны за этот период не произошло. И хотя у нового Генерального секретаря было громадье планов, все они остались у него в голове.

Дело в том, что у ЦРУ и других западных разведок, агентами которых кишела Москва, были совсем другие планы на Андропова. Они вовсе не хотели надолго оставлять его у власти, а видели его функцию в том, чтобы он передал власть их ставленнику, Михаилу Горбачеву. По плану аналитиков ЦРУ Горбачев, который при Брежневе был самым занюханным членом Политбюро (руководил сельским хозяйством), должен был резко стартануть вверх.

Предпосылки к этому были, поскольку Андропов при Брежневе был главным покровителем Горбачева. После прихода к власти Андропов действительно стал поручать Горбачеву выступать на высоких собраниях, вести совещания и т.д.

Однако будучи человеком очень умным и подозрительным, Андропов, прежде чем двигать Горбачева дальше, решил повнимательней приглядеться к нему и проанализировать его поведение.

Вскоре Андропов раскусил его.

Во-первых, за внешней привлекательностью Горбачева скрывались хитрость и коварство. Во-вторых, за обилием слов и показного ума, скрывались глупость и даже идиотизм. В-третьих, за выражениями любви и преданности выступало подлое лицо предателя.

В результате своих наблюдений Андропов оставил Горбачева руководителем сельского хозяйства.

Это категорически не устраивало кураторов Горбачева из ЦРУ. Если до этого, пока Андропов возглавлял КГБ, они не имели к его деятельности особых претензий, теперь он вызвал бурю возмущения.

Комбинация, которую разработали в недрах ЦРУ, была проста и нахальна. Шпионам из числа кремлевских медиков было приказано отравить Андропова и Черненко (как второго человека в государстве), чтобы выдвинуть на первые роли Горбачева. При этом Черненко должен был сразу отправиться на тот свет, а Андропову предстояло еще немного помучиться на этом, чтобы он имел все-таки возможность на последнем издыхании назначить Горбачёва своим преемником.

Травить политиков решили в Крыму (там было легче исключить неожиданность в виде квалифицированной медицинской помощи).

Черненко отравили в августе 1983 года (мы ещё поговорим об этом). Поначалу Андропов особенно не огорчился.

– Черненко свое уже пожил! – заметил он.

Наш герой прибыл в Крым в сентябре 1983 года и поначалу чувствовал себя отлично. В дальнейшем руководитель кремлевской медицины академик Чазов постоянно путался, чем же заболел Андропов в Крыму.

Чаще всего он говорил об обострении почечной недостаточности. Однако Андропов болел почками почти всю жизнь и научился прекрасно справляться с этой болезнью.

По другой версии Чазова, Андропов распарился на солнце и решил посидеть в теньке на гранитной скамейке. От этого он сильно простудился, на фоне чего обострилась болезнь почек.

Однако все свидетели отдыха Андропова уверяли, что ни на каких гранитных скамейках он не сидел, и вообще скамейки тут ни при чем.

Лишь иногда и очень неохотно Чазов пробалтывался о том, что в Крыму у Андропова образовалась флегмона на спине. Флегмона – это острое гнойное воспаление тканей, причиной которой чаще всего является попадание под кожу различных химических веществ.

Почему же главный кремлевский эскулап темнил и наводил тень на плетень? Потому что под кожу Андропова химические вещества могли попасть из-за укола, который сделал сам Чазов или кто-то из его подручных.

Андропов слишком доверял своему врачу, не подозревая, что его настоящими хозяевами могут быть совершенно другие люди.

Скорее всего, Чазов под каким-то предлогом уговорил Генерального секретаря сделать укольчик витаминками в спину, после чего дни Андропова были сочтены.

Надо сказать, что прекрасно задуманный и как по нотам осуществленный план дал все-таки небольшую трещину.

Во-первых, косорукие исполнители напортачили и не до конца отравили Черненко (об этом речь впереди).

Во-вторых, Андропов, получив смертельный укол, стал догадываться, кем на самом деле являются Горбачёв и Чазов, и кому они служат.

Юрий Владимирович не только не назначил своего протеже Горбачева своим преемником, но постарался вовсе не допускать его к себе. Горбачёва даже перестали приглашать на встречи и заседания руководства, которые ещё изредка проходили в палате у Андропова. В декабре 1983 года Михаилу Сергеевичу пришлось даже самому лечь в больницу якобы на обследование, чтобы все-таки прорваться к умирающему генсеку.

Андропов скончался 09 февраля 1984 года, так и не высказав пожеланий, кого он хотел бы видеть будущим руководителем страны.

Остается ответить на вопрос, над которым бьются все, кто изучает деятельность Андропова на посту генсека: были ли у него какие-либо представления о будущем развитии экономики Советского Союза?

Автор думает, что представления у нашего героя были смутные и противоречивые.

С одной стороны, Андропов собственными глазами видел экономическое чудо тридцатых годов, когда почти с нуля была построена промышленность и целые города, а также чудо второй половины сороковых годов, когда советские заводы и города были в кратчайшие сроки восстановлены после войны. В связи с этим Андропов понимал, что самая эффективная экономика в мире – социалистическая, а если в ней что-то не так работает, то дело в человеческом факторе, а не в принципах построения.

С другой стороны, Андропов, как отпрыск богатой семьи Флекенштейнов, не мог не мечтать о либерализации, конвергенции и прочих западных штучках.

Трудно сказать, куда бы он свернул в итоге, но судьба отвела ему слишком мало времени, чтобы разобраться в своих противоречиях.

Глава третья. Константин Устинович Черненко (1911-1985)

Черненко родился в сентябре 1911 года в селе Большая Тесь Енисейской губернии (сейчас не существует).

Отец его был золотоискателем (золота он так и не нашел), а мать беднейшей крестьянкой.

Он окончил три класса сельской школы и, можно сказать, это было все его образование.

Правда, в 1945 году он закончил школу партийных организаторов, а в 1953 году в возрасте 42 лет получил диплом Кишиневского педагогического института по специальности «учитель истории». Но в школе партийных организаторов учили только специфическим вещам в области агитации и пропаганды. Предполагалась, что в этой школе учатся уже сложившиеся люди, имеющие высшее образование (такими и были все студенты, кроме Черненко).

В Кишиневском педагогическом институте Черненко учился заочно, уже будучи большим партийным начальником (он возглавлял отдел агитации и пропаганды ЦК республики Молдавия). На лекции и семинары он не ходил, и вообще в институте его никто никогда не видел. Его одногруппники диву давались, когда им сообщали, что с ними учился какой-то Черненко. Диплом ему принес ректор института прямо на работу.