Читать онлайн Только бы не

Ты не осилишь,

А страсть сможет,

Излечит душу

И сердце тоже.

Пусть страшно,

Пусть грубо,

Пусть прошлому

Выбьет зубы.

Когда ты сдашься,

Любовь поможет.

Чиста, как слезы.

И ты тоже.

Да что вы, право…

Со мной? Такое?

Выдумка это

И паранойя.

Пот на ладонях.

Страшно вдвойне.

Все, что угодно,

Только бы не…

©Лара Дивеева

Пролог

Вот он какой, да-да-да,

Пусть он таким будет всегда,

Самый лу-учший шко-ольный день! – надрывается хор.

В заднем ряду скучающий Олежка ковыряет в носу и смотрит в окно. Шагнув вдоль стены, я ловлю взгляд мальчика и выразительно дергаю бровями. Олежка не любит петь и жутко фальшивит, но это частная школа, и за свои деньги родители привыкли получать по максимуму. Пусть мальчик притворяется, что поет, или хотя бы не ковыряет в носу, а то родители расстроятся. Да и ребята станут его дразнить.

Заметив меня, Олежка открывает рот и активно двигает губами. Молодец, мальчик!

Учительница музыки подает сигнал, и вперед выступает солистка Анфиса Леонтьева.

Это мо-ой день!

Это мо-ой день!

Много знаний и друзей

В этот новый школьный день.

Мо-ой лучший день!

Шпаргалка с текстом песни выскальзывает из детских пальцев, и Анфиса в панике пытается спрыгнуть за ней. Наклонившись, чтобы не загораживать детей, я подбираюсь к краю сцены и поднимаю упавший лист бумаги.

Ответственный день

Сегодня настал.

Я наконец

Второклассником стал.

Поет следующий солист, Аристарх Волинский.

Исподтишка смотрю на отца Ари. Дмитрий Волинский, мэр нашего города, пришел на концерт с невестой, оба слушают Ари внимательно, оценивающе, без улыбки. Не иначе как наймут мальчику учителя пения на лето. Удивительно, что Ари не заикается от требовательного отцовского взгляда. А ведь господин мэр мог бы и улыбнуться, с красавицей невестой и умницей сыном ему есть чему радоваться. Ох уж эти родители!

…Самый лу-учший шко-ольный день! – Хор заливисто завершает песню. Дети кланяются, улыбаются гордым родителям. Под бурные аплодисменты мы с директором школы выходим на сцену и начинаем процедуру награждения. Это самая нервная часть программы, от нее одни неприятности. Все первоклашки получают грамоты, чтобы никому не было обидно, однако в дополнение к этому директор раздает награды за «особые успехи». Была бы моя воля, я бы избавилась от этой традиции, потому что родительским претензиям нет конца. Жалуются почти все. Либо на то, что ребенок не получил награду, либо, если получил, то «не за тот» предмет. Один папаша пожаловался, что награды недостаточно весомые, и предложил дарить кубки с гравировкой.

Добро пожаловать в частную школу!

Грех жаловаться, потому что я обожаю первоклашек. Они душевные, способные и на удивление послушные. Если бы не их родители, жизнь была бы идеальной.

После концерта дети выбегают на площадку перед школой. Встав у ворот, я прощаюсь с любимыми уже-почти-второклашками и их родителями. Мне дарят цветы, большие, красивые букеты. Приходится положить их на траву, не хватает рук. К счастью, на стоянке мелькает знакомый силуэт, и сердце привычно кувыркается от радости.

– Виктория Михайловна! Там ваш муж! – восклицает Лидия Успенская, покачивая огромными бантами в золотистых волосах.

– Да, он приехал мне помочь.

– Потому что вам подарили много цветов?

– Да. Вы меня балуете.

Подхватив охапку букетов, направляюсь к мужу. Сергей идет навстречу, привлекая взгляды ухоженных мамаш. Еще бы! Красивый до чертиков, да и фигура о-го-го. Ни грамма лишнего жира, литые мышцы. Лювлю себя на том, что таращусь на собственного мужа с щенячьим восторгом. А ведь уже два года как замужем, пора и честь знать.

– Я так и знал, что тебя задарят цветами, – улыбается Сергей, подхватывая остальные букеты. Под голубой футболкой напрягаются мышцы, и я зависаю, созерцая волнующую сцену. И не только я. Несколько мамаш замедляют шаг, чтобы поглазеть на аппетитный мужской тыл, обтянутый джинсами. По всей видимости дамы не знают, что это совершенство – муж учительницы их детей. Или знают, но не могут сдержаться.

– Как ты умудрился вырваться из офиса?

– Как представил тебя тонущей в цветах, так и вырвался, – смеется муж.

Заботливый и предусмотрительный. Идеальный. Таким полагается быть на протяжении первых месяцев после свадьбы, максимум, год, а дальше в отношения закрадывается рутина. Но не у нас. Я перестала задаваться вопросом, чем заслужила такое счастье, и просто наслаждаюсь заботой мужа. Работы у него навалом, растущий издательский бизнес, но пару раз в неделю он приезжает за мной после уроков и отвозит домой. Просто так, чтобы повидаться, а потом снова возвращается на работу.

Иногда он подъезжает к школьным воротам в обеденное время и отправляет сообщение.

Выйди на минутку, у меня сюрприз :)

Приносит мои любимые бутерброды, кофе, пирожные.

Обычно мне удается выскочить на пару минут. На пару поцелуев.

Про таких мужчин пишут в любовных романах, и читательницы фыркают и советуют поменять жанр на фэнтези. Но Сергей реален, еще как.

– Виктория Михайловна! А я на каникулах полечу в Австралию! – Анфиса Леонтьева подбегает ко мне, подпрыгивая.

– Не в Австралию, а в Австрию, – поправляет ее мать, поглядывая на Сергея. Я притворяюсь, что не вижу, с каким интересом женщины смотрят на моего мужа.

– Тебе повезло, Анфиса! Австрия очень красивая страна. В сентябре расскажешь друзьям о своей поездке.

– Ага, расскажу. До свидания, Виктория Михайловна и… и муж! – Хихикая, девочка обнимает меня за талию. Я аккуратно высвобождаюсь. Объятия в школе не приветствуются, хотя это трудно объяснить первоклашкам. Детки душевные, непосредственные, они инстинктивно ищут тепло и привязываются к молодой учительнице.

Анфиса по-взрослому пожимает руку Сергея, и, глядя на серьезное детское личико, он смеется. Мать девочки стоит рядом, не сводя глаз с моего мужа.

– А я знаю ваше имя! – К нам подбегает Лидия. – Вы Сергей Владиславо…влович! – Девочка пытается вытащить тюльпан из букета в руках мужа. – Можно взять?

Он кивает.

– Все знают Сергея Владиславлово…вича! – Анфиса хмурится, не желая уступать подруге. – Он муж Виктории Михайловны. А мне можно цветок?

Сергей бросает вопросительный взгляд на мать Анфисы, мало ли, вдруг у девочки аллергия. Женщина подходит ближе, краснея и облизывая губы. В который раз за годы замужества напоминаю себе, что важно не то, как женщины смотрят на моего мужа, а то, как он ведет себя в ответ. Вежливо, но с холодком.

По крайней мере, в моем присутствии.

Не отрывая взгляда от Сергея, мать Анфисы выбирает цветок и отдает дочери.

– Мои друзья живут в Австрии, и мы с дочкой их навестим. Вдвоем. – Это намек, что она не замужем.

Сергей придвигается ко мне и обнимает за талию. Его лицо не выражает ничего, кроме вежливого внимания.

– А когда вы подарите школе новые книжки? – спрашивает его Лидия. – Мне нравятся сказки про ночных фей с огоньками.

– В новом году обязательно! – обещает Сергей. Он спонсор школьной библиотеки.

Довольные девочки убегают, а я кладу цветы на заднее сидение и закрепляю их ремнем безопасности, чтобы не упали при резком торможении. Сергей водит аккуратно, но все-таки.

– Я отвезу тебя домой, а потом придется вернуться на работу, – вздыхает муж. – В семь у меня совещание и ужин с учредителями.

– Бедняга! А в командировку точно поедешь?

– Да, уезжаю в среду.

– Неужели ребята без тебя не справятся?

– Может, и справятся, но… Тори, ты же знаешь, как я люблю книжные ярмарки!

– Знаю, – привычно вздыхаю в ответ. Дело не столько в ярмарках, сколько в том, что Сергей любит держать бизнес под неусыпным контролем.

– Зато у меня есть сюрприз. – Муж обнимает меня, ладонью надавливает на поясницу, прижимая ближе. Смущенно осматриваюсь, но на нас никто не обращает внимания. Родители общаются, договариваются о летних встречах, а перевозбужденные после концерта дети прыгают вокруг.

– Интересно, какой сюрприз… Может, не стоит говорить о нем на людях? – шепчу. Во рту пересохло от волнения. Два года замужества – два! – а от объятий мужа захватывает дух, как в первый месяц знакомства.

– О-о-очень вкусный сюрприз, То-ри! – Сергей растягивает мое имя, и от меда в его голосе дрожат колени. – Мы с тобой поедем… не скажу куда! Это будет особый сюрприз, обещаю! – Сергей с намеком дергает бровями, и внутри меня вспыхивает пламя.

– Виктория Михайловна!

К нам подбегает Аристарх Волинский, следом идут его отец с невестой. Судя по поджатым губам, их что-то не устроило во время концерта, и завтра поступят жалобы. То ли соло было слишком коротким, то ли награда не по ожидаемому предмету. Но это завтра. А пока встрепанный и радостный Ари хихикает и прыгает у меня под боком. Чудный мальчик, добрый, открытый, он нуждается в тепле, как никто другой. Так и хочется его обнять.

– Виктория Михайловна, можно с вами сфотографироваться?

– Конечно, Ари!

Слова застревают в горле. Мысленно называть мальчика «Ари» – это одно дело, а вслух, особенно при отце… это очень плохо. Господин мэр считает искажение имени сына недопустимой вольностью, о чем он лично уведомил меня еще в начале учебного года. Только «Аристарх», никак иначе. Я иногда оговариваюсь, потому что ласкательное «Ари» очень нравится самому мальчику.

– Да, Аристарх, ты можешь сделать фотографию.

Сергей отходит в сторону, но мальчик тянет его за рукав, заставляя остаться. Мы встаем рядом, втроем, как маленькая семья. Муж бросает на меня быстрый взгляд, и мы улыбаемся друг другу, читая мысли. Мы мечтаем о детях, и эта фотография кажется хорошим знамением.

Кристина, невеста Волинского, подходит ближе. Она известная модель и диктор телевидения, и у них с Ари хорошие отношения. Дмитрий возится с телефоном, готовясь сделать снимок. Как и всегда, он застегнут на все пуговицы, в костюме-тройке в теплый майский день. Дмитрий знаменит безупречной военной выправкой, категоричностью и непоколебимыми устоями. Его в шутку называют самым честным мэром страны. Или не в шутку, кто знает.

Дмитрий не улыбается, впрочем, в этом нет ничего неожиданного.

В начале года, когда Аристарха определили в мой класс, господин мэр долго изучал мое резюме и созванивался с родителями прошлых учеников. Лучше бы перевел сына в другой класс, честное слово, потому что проблем от Дмитрия немеряно. Сначала ему не понравилась школьная программа, она показалась ему слишком поверхностной. Потом он забраковал новогодний маскарад, чемпионат по скороговоркам, конкурс пасхальных открыток, выступление Аристарха в роли страшилы из «Волшебника изумрудного города»… и так далее. Он вмешивался в дела школы весь год. Директор школы ахала, лебезила и приказывала мне любым путем загладить несоответствие ожиданиям уважаемого родителя. На это уходила уйма времени и сил. Попробуй договорись с человеком, который считает маскарад «обучением детей притворству и лжи»! Однажды мы всерьез поругались. Я собиралась отвезти детей к мертвому озеру, в которое годами сливали отходы и кидали мусор, однако Дмитрий надавил на директора, и поездку отменили.

– Я не спрашиваю вашего мнения о том, как управлять моим городом, – припечатал Волинский, оставшись со мной наедине. – Озеро будет очищено и восстановлено, мы уже начали сбор средств. Закончим – тогда и повезете к нему детей, а загрязнение окружающей среды объясните на словах.

Дмитрий не стал слушать мои доводы и запечатал тему безоговорочным «нет». Великий идеальный мэр не захотел, чтобы дети увидели грехи вверенного ему города.

Ох уж эти родители!

– Скажите «ми-и-иска»! – Аристарх растягивает губы в забавной улыбке. Мы с мужем смеемся, и Дмитрий делает снимок. Мальчик подбегает к отцу и выхватывает телефон. – Хорошо получилось! Я повешу фото на моем сайте и подпишу: «Самая лучшая учительница в мире».

У моих учеников есть телефоны, у некоторых имеются собственные странички в соцсетях, а у Аристарха еще и отдельный сайт, посвященный его детству и увлечениям.

Добро пожаловать в частную школу!

– Отличных каникул и вкусного мороженого! – Я улыбаюсь и машу на прощание, и Ари задорно хихикает в ответ. Он обожает мороженое, рисует его на полях тетрадей, пишет про него сочинения и болтает о нем на переменах. Недавно они всем классом мечтали, как построят крепость из мороженого. Ари, конечно же, был заводилой.

Глядя на меня с ощутимым раздражением, Дмитрий Волинский поджимает и без того бледные губы. Я с опозданием вспоминаю, что уважаемому мэру не понравился конкурс необычных пожеланий на лето. По мнению Волинского, дети должны мечтать о правильных вещах, а не желать того, что взбредет в голову.

Кстати, мороженое у них дома не в почете, Ари постоянно на это жалуется.

Не прощаясь, они направляются к своей машине. Кристина берет Дмитрия под руку, потом оборачивается и смотрит на Сергея. Мне не нравится этот взгляд поверх очков, слишком пристальный, откровенный, но я не успеваю оценить реакцию мужа. Счастливая и беспечная, я и не подозреваю, что этот взгляд навсегда останется в памяти и однажды станет моей пыткой.

– Сереж, ты нагрянул без предупреждения, и я не успела подготовиться. Мне надо забрать сумочку из учительской и доделать пару дел. Я быстренько, ладно? – говорю, когда мы с мужем остаемся наедине.

Кивнув, он прислоняется к капоту машины и запрокидывает голову, подставляя лицо солнечным лучам.

А я возвращаюсь в школу. Прикрыв ворота, оборачиваюсь и смотрю на мужа, на красивый профиль, светлые, чуть волнистые волосы. У него удивительный взгляд, мягкий, зовущий, теплый. Как нагретым на солнце бархатом по коже. Именно его взгляд зацепил меня при первой встрече.

Интересно, что за сюрприз он приготовил… В январе Сергей увез меня в дом отдыха. Мы катались на лыжах, пили горячий шоколад и целовались на морозе, еле двигая замерзшими губами.

Улыбаясь, спешу в учительскую.

Нет ничего прекраснее, чем греться в лучах ежедневного счастья.

Глава 1

Десять месяцев спустя, начало апреля

Иногда мне снится запах хлорки, и тогда я просыпаюсь и нюхаю свои руки, загрубевшие пальцы. Этот запах мой кошмар и спасение. Я держусь за стерильную чистоту, как за якорь.

Еще я люблю свежий снег. Он тоже чистый, словно обработанный хлоркой.

Повернув колпачок, разбрызгиваю моющее средство и берусь за швабру. Веду ею по периметру кухни, постепенно приходя к центру. Это странный метод уборки, но я люблю прямоугольники. Симметричные геометрические формы и чистоту.

Моя жизнь – идеальный прямоугольник, он не покосится, не станет параллелепипедом. Моя жизнь чиста, как свежий снег. Я вымела из нее все лишнее, а лишним оказалось все.

С удовлетворением оглядываю чистую кухню. К сожалению, через несколько часов она снова превратится в забрызганный жиром кошмар. Забегаловка у шоссе популярнее самых разрекламированных ресторанов. Рядом стоянка для грузовиков, водителям–дальнобойщикам больше негде питаться, отсюда и популярность.

В холодильнике нахожу сверток с запиской:

для тебя Гера зацыни

Повар плохо говорит по–русски, но старается. Мы с ним виделись всего два раза и то случайно, но с тех пор он оставляет мне «подарки» из незамысловатого меню забегаловки. Я к ним не прикасаюсь. Я не ем из чужих рук.

Закончив уборку, кутаюсь в платок и бреду вдоль края стоянки. На улице тепло, апрель выдался сказочным, но я надвигаю платок до самых бровей. Светлые волосы хорошо заметны в полутьме, а я не хочу привлекать внимание. Я ночная уборщица.

По шоссе проносятся редкие машины. Мне не нравится этот звук, он неритмичный. Я люблю прямоугольники, стерильную чистоту и четкий ритм.

Иду в круглосуточный магазин в конце стоянки. Там продают все по мелочам – сигареты, чипсы, выпивку, журналы с полуголыми красотками на обложках. Все, что нужно усталым дальнобойщикам вдали от дома.

За прилавком Григ, с его губы свисает сигарета. Он притворяется, что я ему неинтересна, но это ложь.

Люди врут. Постоянно. Я знаю это наверняка.

Григ не здоровается, но когда я выхожу из подсобки со шваброй и ведром воды, то ощущаю на себе его взгляд.

Покупателей нет, и это хорошо, иначе сразу натопчут, а я люблю видеть пол чистым. Несколько умелых движений, и вот из-под грязи проступает мутная зелень линолеума.

– Хватит разбрызгивать эту гадость! – ругается Григ. Он не любит запах моющих средств, но без них не обойтись.

Я молчу. Общаюсь только с владельцем магазина. Работаю ночью, плата мизерная, зато мне дарована полная анонимность. К тому же ночью вокруг почти нет людей. А днем я сплю, так безопаснее. Люди нарушают чистоту моего мира, не вписываются в мой прямоугольник.

Кто-то обрушил стенд с сигаретами, их сложили кое-как. Расставляю прямоугольные пачки по местам, добиваясь безупречной симметрии.

– Убери в коридоре!

Григ выплевывает приказы, чтобы доказать собственную важность. В забегаловке мне доверяют, даже ключи дают, а магазин круглосуточный, поэтому приходится терпеть присутствие Грига.

Я стараюсь, но это непросто.

Григ закидывает ноги в армейских ботинках на прилавок и насвистывает мелодию. Это явно не классическая музыка, не Григ. Понятия не имею, откуда взялось его прозвище.

– Сняла бы платок, пока моешь пол, здесь некому на тебя любоваться. Или ты вшей прячешь? Я не брезгливый, потерплю! – глумится, разглядывая мой зад и ноги в джинсах.

К горлу подступает тошнота. Если Григ от меня не отстанет, придется искать другую работу, а без документов выбор небольшой.

Заканчиваю уборку и выхожу на улицу. Григ не прощается, только поправляет бейсболку на грязных волосах и сильнее прикусывает сигарету.

Неприятности не заставляют себя ждать. Пятеро здоровых, шумных мужиков, не факт, что трезвых, сидят на мотоциклах и громко смеются. Я почти сожалею, что не была приветливее с Григом, смогла бы спрятаться в магазине. А теперь он мне не поможет или потребует взамен… лучше не знать, что именно он потребует.

Затягиваю платок потуже и прижимаюсь к наружной стене магазина. Вокруг такие заросли, что не продерешься. Можно спрятаться за грузовиками, но ближайший метрах в двадцати, а байкеры рядом. Их пятеро, а я одна.

Совершенно одна. Где-то должна быть планета, где живут такие, как я, изгои, и я жажду там оказаться. Только бы не здесь.

Стена серая, платок серый, джинсы линялые. Я почти сливаюсь со стеной, но мне не везет: байкеры направляются в магазин. Я и раньше видела их здесь. Они гоняют ночью по шоссе и заезжают на стоянку отдохнуть, но до сегодняшнего дня я умудрялась избегать встреч.

Приближаются, идут в ряд, как герои боевика. Тяжелая поступь, мускулистые бедра затянуты в кожаные брюки. С каждым вдохом я плотнее прижимаюсь к стене, от страха в ушах гудят высоковольтные провода.

В моей стерильной прямоугольной жизни нет места посторонним людям, особенно нетрезвым байкерам.

– Ух ты! – присвистывает один. – Да тут краля! Знал бы, заехал бы раньше.

Как по команде, байкеры сворачивают ко мне. Царапаю спину о неровный камень стены, морщусь от боли. В кармане перочинный нож, только вот уверенности от этого никакой.

– А чего ты закутанная такая? Ночь-то теплая. Давай мы тебя покатаем, вот и согреешься!

Байкеры хохочут, обступают меня со всех сторон. Я не поднимаю глаз. Под ногами треснувший асфальт, из-под него пробивается пучок травы. Смотрю на него и не дышу.

Кто-то сдергивает платок с моей головы, и я вскидываю взгляд, оценивая ситуацию. Перед глазами плывут черные точки, мне страшно до жути.

– Да она красавица, гляньте! – восклицает байкер, отдергивая руку, как от ожога. Он пьян, это очевидно по запаху и по сбивчивой речи.

– Да мы глядим, глядим, – смеется другой. – Только жаль, от одного глядения нам не полегчает. Но с такой разве договоришься! Еще та цаца. Да не дергайся ты так, мы не обидим!

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает резкий голос справа. Последний из байкеров подходит вплотную, хмурый мужчина в кожаной куртке не по погоде. – Ты шлюха? – трясет меня за плечо.

– Нет!!

Во мне взрывается невероятная сила. Отталкиваюсь от стены и бросаюсь на байкера всем телом. Ударив его коленом в пах, вырываюсь на свободу.

Ненадолго. Байкер воет от боли, но умудряется схватить меня за талию.

– Ты свихнулась? – вопит мне в ухо. – Какого черта ты здесь шляешься? Здесь не место для таких, как ты. Мы тебя не тронем, успокойся!

– Ты трогаешь меня прямо сейчас! – кричу, вырываясь. Я быстрая, но слабая, недопустимо слабая. Выхватить бы нож, я бы им воспользовалась, без сомнений.

Тьма стоянки зернистая, синеватая с редкими блестками фонарей. В ней вдруг появляются серебристые линии, мир плывет волнами. Мне плохо. Я думала, что давно уже достигла предела, но вот, пожалуйста, новый уровень кошмара.

Байкеры смеются над моими жалкими попытками вырваться. Я вроде вижу их лица, но картинки не складываются в образы, в людей… Я разучилась видеть людей. А это и не люди вовсе, они угроза.

Изнутри прорывается утробный крик, выливается наружу ударной волной. От таких звуков в горах начинаются лавины. От неожиданности байкер отпускает меня, и я срываюсь с места, вспарывая легкие резким дыханием.

Я больше не доверяю ночи, а жаль. Она была последней в моем списке доверия, ничего другого не осталось.

Ближние фонари разбиты, и тьма заглатывает меня, пряча от любопытных глаз. На полном ходу разбиваюсь о дверь забегаловки и вслепую тыкаю ключом, когда над ухом раздается резкий голос.

– Неплохо бегаешь! Спортсменка?

Байкер кладет руку на мое плечо. Его прикосновение парализует, как электрошокер.

– Тебе добровольно не дают, приходится насиловать? – огрызаюсь, судорожно пытаясь нащупать замочную скважину.

– Я вообще-то не собирался, но если предлагаешь…

– Я ничего не предлагаю! Отпусти меня!

Дернувшись, впиваюсь зубами в его плечо. Это глупо, потому что на байкере кожаная куртка.

– Ты голодная, что ли? – Смеясь, он прижимает меня к стене и выхватывает ключ.

С силой дергаюсь, пытаясь высвободиться, и ругаю его последними словами. Даже угрожаю, кажется.

– Остынь, полоумная! – орет он, отпирая дверь. – Я бежал за тобой, потому что ты уронила платок!

Открыв дверь забегаловки, байкер заглядывает внутрь и морщится.

– Ты что, работаешь в этой дыре?

Вопрос остается без ответа.

Пропустив меня внутрь, он вставляет ключ в замочную скважину изнутри.

– Запри дверь и сиди здесь до открытия. Раз наняли полоумную, пусть сами с тобой разбираются. И больше не гуляй по стоянке в такое время. На всю голову больная, от такой и психиатры открестятся! – Он сопровождает диагноз отборным матом и растворяется в темноте.

Руки дрожат так сильно, что удается запереть дверь только с третьего раза. Заползаю под прилавок и сижу там, с трудом моргая сухими глазами. Слез нет. Их никогда нет. Иногда я притворяюсь, что плачу: касаюсь щек мокрыми пальцами и смотрю на себя в зеркало. Капли воды сползают к подбородку, зависают на губах. Я бы хотела заплакать, очень хотела. Слезы – это очищение, великое благо, я его недостойна.

Половина пятого утра. Тщательно анализирую каждый звук, даже крики утренних птиц. Мимо проезжает грузовик, еще один. Хлопает дверь. Незамысловатая мелодия ночного радио прерывается в середине песни.

Появление байкеров нарушило порядок моей жизни, накренило и так непрочный мир. Рисую влажным пальцем прямоугольники на полу, заключаю себя в них, и становится легче. Не случилось ничего страшного, меня никто не обидел. По вечерам по стоянке прогуливаются проститутки в поисках заработка, поэтому байкеры и обознались. Поймали пугливое, визгливое чучело.

Без четверти пять. В забегаловке спать не положено, меня об этом предупредили. Набравшись смелости, выхожу наружу. Вокруг никого, только грузовики раскиданы по стоянке, как корабли в игре «Морской бой».

Дорога в город втиснута между лесом и обочиной шоссе. Ждать автобуса не хочется, после столкновения с байкерами в теле бурлит нездоровая энергия, поэтому сворачиваю на обочину и бреду домой.

– Эй!

Не надо оборачиваться, чтобы понять, кто за моей спиной, байкера легко узнать по надтреснутому голосу.

– Послушай, Гера!

Во мне поднимается паника. Байкер узнал у Грига мое имя и караулил около забегаловки, а я его не заметила.

Слепо смотрю на дорожную пыль. Мышцы сокращаются, подбираются, тело готовится к рывку. Удары сердца как метроном спокойствия.

– Не пугайся, Гера! Я поехал домой, но на полпути свернул обратно, не смог тебя так оставить. Извини, что наговорил гадостей. Мы не насильники, ребята просто выпили и приняли тебя за… подожди! Ты куда? Что с тобой?

Со мной жизнь, моя жизнь.

Бегу изо всех сил, оставляя байкера позади.

– Я вернулся, чтобы отвезти тебя домой… и помочь! – кричит он вслед.

Я бегу.

Через лес не пробраться, ноги переломаешь по бурелому. На ходу наклоняюсь, поднимаю с земли камень. Если байкер пристанет, ударю в висок.

– Я работаю на стройке, меня зовут Виталий, для друзей Таль! – не сдается он.

У меня нет друзей. Однажды я верила, что были, но я ошибалась.

– Мой адрес улица Ястребова, дом шесть, квартира четырнадцать. Пятый этаж. Номер паспорта сказать? – продолжает упорствовать.

Ускоряю бег.

Слышу байкера за спиной, он оставил мотоцикл и бежит следом. Он мог бы меня догнать, но сознательно не сокращает расстояние. Поглядываю назад, через плечо, слежу за ним.

– Не беги, Гера, иди спокойно! Я останусь поодаль, но провожу тебя домой. Здесь такая шваль ошивается, что многие дальнобойщики предпочитают проехать мимо. Как ты до сих пор цела, не знаю…

Жизнь научила меня молчанию. Когда ты отвечаешь человеку, пусть даже на самый безобидный вопрос, ты вручаешь им ниточку, ведущую внутрь тебя. Они могут дернуть за нее, распустить твои секреты, чувства и страхи. Слово за слово.

Все мои ниточки надежно заткнуты внутрь.

Поэтому я молчу.

Жизнь научила меня осторожности. Крохотное событие, как щелчок камешка, потом второе, а следом обрушивается лавина.

Я научилась не ждать лавины.

Поэтому я бегу.

Не замедляю бег до самого дома. Байкер держится на расстоянии, как и обещал. Забегаю в подъезд и из лестничного окна на втором этаже слежу, как он топчется на дороге, не решаясь следовать за мной.

Только тогда я позволяю себе расслабиться.

«Прощай!» – говорю на трех языках, выбегая из дома с другой стороны. Это, конечно же, не мой дом. Я давно его присмотрела на случай побега, здесь из каждого подъезда два выхода.

Если чего-то ждешь, это обязательно случится, в жизни много тому примеров. Вновь наступит Новый год и день рождения тоже.

Или день, когда меня снова будут преследовать.

Поэтому я всегда наготове. Низкий старт.

***

Через десять минут я уже дома в крохотной съемной комнате. Хватаю средство для мятья окон, оно всегда под рукой. Веду бумажными полотенцами по периметру оконного стекла, постепенно приходя к центру. Знакомые, успокаивающие движения, идеальная чистота.

Уже рассвело. За окном зеленая листва, яркая, сочная, словно и нет стекла. Мою пол, обрубками ногтей вычищаю невидимую пыль между прямоугольниками паркета.

Я в безопасности, заперта в комнате, чистой и прямоугольной. Здесь меня никто не тронет.

Моя постель – еще один прямоугольник. Белоснежная простынь носит следы прошлого дня, неровные складки. Срываю ее и раскладываю на гладильной доске. Всего десять минут – и она идеальна без единой морщинки. Гладкая, как жизнь, о которой я мечтаю.

Раздевшись, ложусь на еще теплую простынь. Заснуть невозможно, поэтому лежу с закрытыми глазами и думаю о том, что делать дальше. Еще вчера я была невидимкой, замотанным чучелом на краю леса, но инстинкты подсказывают, что байкер по прозвищу Таль вернется. Он из любопытных, не привыкших получать отказ.

Чтобы устроиться на легальную работу, требуются паспорт, трудовая книжка, резюме, настоящее имя и настоящая жизнь. Все то, чего у меня нет. Зато есть сердобольная хозяйка квартиры, она помогает найти источники дохода. По сравнению с ее прошлыми жильцами, я подарок. Не пью, не курю, мужиков не вожу, а в свободное время компульсивно убираю квартиру.

В девять утра Зинаида Степановна начинает возиться на кухне, и я слышу треск разбитого яйца и ворчание. Меня подбрасывает на постели.

Так и есть, хозяйка уронила очередное яйцо.

Опускаюсь на колени на кухонный линолеум.

– Ох, Герочка, напугала ты меня! Бросилась под ноги, как собачонка.

– Зинаида Степановна, снимите тапки, вы наступили на желток. – Застегнув наспех наброшенный халат, тянусь за бумажными полотенцами.

Хозяйка садится на стул и поднимает ноги с синюшным переплетением варикозных вен.

– Что ж тебе не спится, детка, ведь ты ночью работала… Случилось что?

– Вашим знакомым случайно не нужна уборщица?

У хозяйки связи, как у крестного отца мафии. «Бабе Зине» в этом городке доверяют.

– Денюжка нужна? Так я не спешу, Герочка, до вторника с оплатой подожду.

– Деньги за комнату у меня есть, не волнуйтесь. Но с работой проблемы, трудно ходить на стоянку ночью.

– Так ведь ходишь два месяца… Испугал тебя кто?

– Встречаю там всяких…

– Мужиков, да? Это понятное дело, к тебе и святой пристанет. Личико светлое, волосы загляденье, и вся ты ладная, как куколка. Заявила бы ты в полицию насчет украденных документов. Тебе новые выпишут, тогда и найдешь приличную работу…

Над толстыми щеками хозяйки горят любопытные глаза. Она уже не раз подбиралась ко мне с расспросами о прошлом, и мое ответное молчание ее только раззадоривает.

– Потом как-нибудь… – Протираю пол в очередной раз, потом еще, еще. Не могу остановиться.

– Чисто уже! – ворчит хозяйка. – Все салфетки переведешь! Ладно, будет тебе работа. Жена Наума ложится на операцию, и им нужна няня, чтобы сидела с внуками. Одному мальчонке три года, второму семь. Проверишь у старшего уроки, потом посадишь обоих перед телевизором, вот и все дела. В первом классе задания простые, справишься.

Сжимаю мокрые полотенца с такой силой, что они превращаются в крохотный холодный комок. Между пальцами струится вода с примесью крови от впившегося в ладонь ногтя.

– Мне это не подойдет, – отвечаю, проглотив огонь в горле. – Я уборщица.

– И что? Не вечно ж тебе грязь по полу размазывать. Тебе понравится работать с детишками. Ты и сама добрая, светлая, как ребенок, несчастная только. Но кто сейчас счастлив? Роскошь это и блажь сплошная, счастье, – кто ж его видал? Я зайду к Науму и обо всем договорюсь, – решительно говорит Зинаида Степановна, почесывая голень потрескавшейся пяткой.

Мир пульсирует, то расплывается, то снова поражает четкостью.

– Нет!!

Я не хотела кричать, так получилось. Аргументов нет, остался только крик.

Зинаида Степановна удивленно хлопает глазами, и я с усилием беру себя в руки.

– Простите… Я не хочу сидеть с детьми. Я уборщица, все отскребу так, что квартира засияет. Хозяева останутся довольны, – лепечу умоляюще.

Зинаида Степановна наклоняется ко мне, в ее глазах теплится догадка.

– Ох, девочка моя хорошая, да неужто ты потеряла ребеночка? Горе-то какое… Что ж ты раньше не сказала? Расскажи мне, Герочка! Как поделишься, будет покой твоей душе, – обещает, сверкая любопытными глазами.

Она лжет. Моей душе никогда не знать покоя.

Хозяйке наплевать на меня, она всего лишь кормит свое любопытство. Сначала байкер, теперь Зинаида Степановна… один камешек, второй. Грядет лавина. Я уже чувствую, как подо мной вибрирует земля.

Что ж… я продержалась в этом городке дольше обычного, целых два месяца. Своего рода рекорд, но всему хорошему приходит конец. Хозяйка уже вмешивается в мою жизнь, копается в моих вещах. Скоро начнет обсуждать меня со знакомыми. Найдутся люди, раскопают прошлое, и тогда мне конец.

Мне нужны деньги на побег и на то, чтобы освоиться на новом месте. Без денег никак. Тепличный цветок, на улице я не протяну и дня. А значит, мне срочно нужна работа. С хозяйкой ссориться нельзя, это точно.

– Тебе не станет легче, пока не поделишься горем, – ворчит она. – А ведь я столько для тебя делаю! Не раз за тебя поручалась, работу нахожу, плату не повышаю. Расскажи мне, что с тобой приключилось… ты ребеночка потеряла?

Мой взгляд полон неизмеримого горя, и она видит в нем подтверждение своей догадки.

– Я так и знала! Сразу увидела твою тоску, такую сильную, что навылет, как пуля. О мужчине так не убиваются, только о малютке. Ты наверняка безмужняя была, а мужик, что тебя обрюхатил, сбежал, небось. Они все бегут от беременных, только пятки сверкают. А может, он тебя бил? Вот ты ребеночка и потеряла. А мужик ищет тебя поди…

Слабо киваю, заранее соглашаясь с любым сценарием прошлого, какой она придумает. Потому что мне нужна ее помощь. Работа, деньги, а потом побег.

Насытившись моей тайной, хозяйка встает передо мной руки в боки.

– Послушай меня, Гера! Мы, женщины, народ зависимый. Все в руках мужчин.

Кто-то поспорит с хозяйкой, но не я. В моем случае она права. Моя жизнь, счастливая и прекрасная, не была моей, только я, наивная, этого не знала. А потом эта жизнь взорвалась, сгорела синим пламенем в руках мужчины.

– Мужика тебе надо хорошего, да поскорее, пока ты в самом соку!

С трудом поднимаюсь на ноги и, не отвечая, бреду в комнату. В спину летят вопросы, много вопросов. И советы, что в стократ хуже.

Не в силах проявить вежливость, закрываю дверь комнаты перед носом хозяйки.

– У тебя есть красивое платье? – кричит она из коридора. – Я поговорю с Любой, она возьмет тебя в «Орхидею» в эту пятницу. Будь поразборчивей с мужиками. На один раз желающих-то много, а чтобы завести отношения, надо проявить смекалку. Люба покажет, кто там перспективный. По лицам не суди, от красавчиков толку нет. Главное, чтобы мужик с деньгами был и руки не распускал…

Сажусь на пол у окна, затыкаю уши и выпадаю из реальности. Отключаюсь.

Соседка Люба женщина неплохая, только отчаявшаяся. Из тех, кому всегда нужен мужчина рядом, иначе она не чувствует себя живой. Жаль, ищет она не в том месте, в «Орхидее» приличного мужика не найдешь. Хотя… мне ли судить…

Когда я наконец прихожу в себя, в квартире тишина, пахнет подгоревшим молоком и какао. Наверняка хозяйка ушла к Любе. Смотрю на хлипкий дверной замок, как на последнюю баррикаду, на которой зиждется вся моя надежда.

«Орхидея» – это не клуб, а людской рынок, где покупаются и продаются те, кто пал ниже некуда.

Я хочу верить, что эти люди пали ниже меня. Мне необходимо в это верить.

***

Я подозревала, что Таль найдет меня на работе, но он оказался проворнее. Когда в половину второго ночи я выхожу из дома, он ждет у подъезда. В свете дальнего фонаря его лицо кажется потусторонним, зловещим. Светлая половина смотрит на меня, а темная пугает до колик.

Вскрикнув, закрываю дверь подъезда, изо всех сил держу ручку.

– Это ты так спряталась, что ли? – смеется Таль. – Я вижу тебя через стекло.

– Что ты здесь делаешь?

– Жду, чтобы отвезти тебя на работу. В магазине сказали, что ты не уволилась. Ты так нас испугалась, что голос сорвала, так нет же, прешься обратно. Ты точно на всю голову больная!

Пинаю дверь с такой силой, что сталкиваю Таля с крыльца, и спешу к автобусной остановке.

Он хорошо сложен, молодой, симпатичный. При других обстоятельствах я бы…

Но других обстоятельств в моей жизни не предвидится.

– Подожди, Гера! Прости, я не с того начал! – Хватает меня за плечо и тут же отдергивает руку, увидев мой яростный оскал.

– Отстань, иначе обращусь в полицию! – угрожаю сквозь зубы.

Никуда я не обращусь, это пустая угроза, но он об этом не знает.

– Не бойся, я не трону тебя, если не захочешь, и другим не позволю.

– Не захочу! Как ты меня нашел?

– В забегаловке сказали, что ты работаешь с двух ночи, а живешь у бабы Зины.

Глупо было думать, что место моего проживания останется тайной. Спасибо «бабе Зине», местной знаменитости.

– Я отвезу тебя на работу.

– Нет. Я поеду на автобусе. Мне пора, больше не приходи. – Спешу к остановке.

Таль исчезает, но, когда я подхожу к автобусной остановке, он появляется рядом. На мотоцикле.

– Я еду с тобой! – заявляет безапелляционно. – Я должен убедиться, что ты в безопасности. Мотаться по окраине ночью – это сумасшествие. Такая, как ты…

– Какая я? – Вопрос звучит отстраненно, но мне вдруг становится интересно, какая я для него, для абсолютного незнакомца.

– Ни за что не поверю, что ты не можешь найти работу получше! Встань у прилавка в любом престижном магазине, и будет им реклама. С твоей-то внешностью! Да и вообще, работать должна не ты, а мужик. Только не ври, что нет желающих!

– Даже если я больная на всю голову? – повторяю его слова.

– Даже если так.

Фонари на остановке разбили. Мы стоим рядом с полутьме, я изучаю запах Таля: кожа, лосьон, сигаретный дым.

– Ты куришь?

– Нет, друзья курят. Тебе не нравится запах?

– Мне все равно.

– Не все равно, раз спросила. – Снимает куртку и встает ближе. – Так лучше?

Запах лосьона чуть сильнее, приятный, ненавязчивый. За ним прячутся нотки незнакомого мужского запаха. Пытаюсь решить, нравится он мне или нет. Вроде простой вопрос, но ответа нет. Я как сухое дерево, никогда не дам побегов, не смогу жить сама и другим не дам. Неспособна даже прильнуть к чужой жизни, чтобы напитать свою.

Таль стоит слишком близко, он взволнован, дышит поверхностно и неровно. Ведь знает, что со мной что-то неладно, но при этом лезет в пекло.

Поднимаю лицо, и губы Таля почти касаются моей щеки. Не терплю прикосновений, но сейчас в темноте мне спокойно.

– Уйди, а? – прошу миролюбиво. Ведь неплохой мужик, заботливый, совестливый, а что делает рядом со мной? Куда лезет, идиот? – Прямо сейчас развернись и уходи, и мотоцикл свой прихвати, а вместе с ним и добрые советы о том, как я должна жить и с кем. На себя посмотри, Таль, и на своих дружков. Вы гоняете на мотоциклах в нетрезвом виде и выискиваете женщин легкого поведения на ночных стоянках. Советник из тебя никакой, поэтому отстань!

– Я не пил и женщин не искал…

– Конечно, ты не такой, как твои друзья, ты лучше и чище, угу. Я тебе поверила, прониклась и впечатлилась. А теперь уходи!

Подъезжает автобус, почти пустой. На заднем сидении спит безобидный пьянчужка. Водитель узнает меня, кивает и выдает привычную шутку про почетных работников ночной смены. Таль внимательно следит за нами, потом поворачивается и уходит.

Надо же, удалось от него избавиться… Честно говоря, я немного об этом сожалею, потому что одной в автобусе неуютно. Освещенный салон видно за версту. Мало ли, кто на меня смотрит из темноты. Но принять помощь, довериться Талю сейчас – значит, разбиться насмерть завтра. А я не хочу насмерть, хочу жить. Буду мучиться, но жить, по-любому.

Вжимаюсь в сиденье и сползаю так низко, чтобы в окне виднелась только замотанная в платок голова. Так и дремлю до последней остановки.

– Гера, не проспи! – весело зовет водитель.

Кивнув ему, выхожу на улицу. А я и не заметила, как всего за два месяца я вросла в этот город, пустила корни. Водитель ночного автобуса знает мое имя. Людям известно, где я живу. Байкер нашел меня за несколько часов.

Я расслабилась, отпустила контроль, а это недопустимо. Мне срочно нужны деньги на побег.

Я думаю о деньгах, о хрустящих купюрах, когда слышу за спиной шум. Таль паркует мотоцикл. Он ехал следом за автобусом, а я не заметила. Я действительно слишком расслабилась.

– Иди на работу и не обращай на меня внимания! – Таль на меня обижен, но не сдается.

Захожу в забегаловку. Пока убираю кухню, поглядываю в окно, но в темноте ничего не видно. Наконец не выдерживаю и выхожу наружу в поисках Таля. Так и есть, ждет. Сидит на засыпанной хвоей земле, прислонившись к дереву, и дремлет.

Углы моего рта дергаются, растягиваются в улыбку, вызывая внутри забытое чувство – радость.

– Упрямый мальчишка! – бормочу тихо, чтобы не разбудить Таля. От того, что он рядом, становится веселее. Вопреки всему.

Уже тогда я знаю, что заплачу за эту улыбку, за доверие к незнакомцу. Из тупика моей жизни нет выхода, но порой я позволяю себе забыть об этом и дергаюсь на привязи, как бешеная собака.

Я рисую мокрые прямоугольники на полу, напоминая себе о стерильной и пустой жизни, которую стараюсь вести. Но в нескольких метрах за дверью, прямо на холодной апрельской земле спит охраняющий меня мужчина, и это сбивает с ритма.

Закончив уборку, запираю дверь и иду к магазину. Таль не говорит ни слова, но за спиной слышны его шаги. Он прислоняется ко входу в магазин и следит за Григом, внимательно, исподлобья. Тот поедает меня глазами, закинув ноги на прилавок. Пока я вожусь в подсобке, пропускаю драку, и к моему возвращению ситуация в корне меняется. Григ уткнулся лицом в прилавок и держится за живот. Таль стоит в дверях и невозмутимо смотрит на звезды.

И зачем я, спрашивается, радовалась присутствию Таля? Он все испортил.

Я так и говорю ему, когда мы выходим на стоянку после работы.

– Ты хоть понимаешь, что я не смогу вернуться в магазин? Григ мне отомстит или заставит хозяина меня уволить.

– Ты не должна здесь работать, так что все к лучшему. Я найду тебе другое место, а до тех пор буду ходить с тобой.

– Уверен, что это я больная на всю голову?

– Думай, что хочешь, но ты не будешь одна ходить в этот гадюшник.

Таль идет за мной к автобусной остановке. Он надеется, что я перестану ломаться и соглашусь ехать на мотоцикле, но нет, не на ту напал.

Встречаются мужчины, которых тянет к недоступным, проблемным женщинам, для них это вызов. Таль молодой и упрямый, это опасная смесь. Чем скорее он отстанет от меня, тем лучше, потому что он не такой сильный, каким кажется на первый взгляд. Броская, грубоватая внешность прячет чувствительное нутро. Мои проблемы обдерут его, как зеленую веточку, обожгут, навсегда оставляя шрамы. Я предпочитаю обойтись малой кровью. Моей.

В автобусе Таль занимает сидение передо мной. Это хороший шаг, продуманный. Я бы волновалась, если бы он сел сзади, а так мне легче. Он сидит вполоборота, давая мне шанс начать разговор, но я молчу. Рядом с ним мне спокойнее, но это иллюзия, и я не могу позволить себе никакой инициативы.

Он идет за мной до самого дома, не разговаривая. Только у подъезда заходит вперед и сильной рукой удерживает дверь, не пуская меня внутрь.

– Ты мне нравишься, Гера! Это ведь не запрещено? Я хочу тебе помочь, вот и все.

– Спасибо, но мне пора домой.

Дверь открыть не удается, мешает мужская рука. Вот же, настырный, как его колбасит из-за моей недоступности!

– Чтобы найти тебе работу, я должен знать, что ты умеешь делать. – Он ворчит, недовольный, что я не отвечаю на ухаживания.

– Я уборщица. У меня нет ни паспорта, ни трудовой книжки. Найдешь подходящую работу – сообщи! – усмехаюсь.

– У тебя есть резюме?

– Нет.

– Это не проблема. Резюме мы составим, а документы восстановим.

В его голосе нотки самодовольства от того, что он сможет научить меня, бездарную неумеху, составлять резюме. Он несгибаем в своей вере, что мои проблемы можно упростить, свести до решаемого минимума. И тогда я, недоступная и загадочная, паду к его ногам.

– Нет! Мы ничего не составим и не восстановим. Я действительно ищу работу, но только нелегальную, без документов. Оплата наличными без вопросов.

Смотрю на него с вызовом. Одно слово критики – и больше он не услышит от меня ни слова.

После минутного размышления он уверенно кивает.

– В таком случае все намного проще. Я тебя нанимаю.

– Можно поинтересоваться, кем я буду работать и где?

– Мы строим жилой комплекс на Лесном проспекте. Только что закончили одну пятиэтажку, вторая почти готова. Ты будешь убирать квартиры перед демонстрацией и после отделочных работ.

– В строительную компанию не примут без документов.

– Я со всем разберусь. За объект отвечает мой приятель, так что можно договориться. Буду хорошо платить. – Таль называет очень щедрую сумму, и я с трудом сдерживаю восклицание. Мне нужны эти деньги.

Смотрю ему в глаза, силясь предсказать будущее. Отказаться от работы я не могу, не та ситуация. Мне срочно нужны деньги для побега, а после стычки с Григом меня наверняка уволят из магазина. И тем не менее я предчувствую, что Таль сделает мне больно, а я ему. В моей безвыигрышной ситуации еще не было просвета, но как же хочется верить, что хорошее возможно! Как только заработаю деньги, уеду подальше отсюда. Может, хоть тогда я наберусь смелости и начну жизнь сначала. А пока…

– Спасибо! – говорю искренне.

– Ты уверена, что не хочешь поискать работу попроще и почище? – Таль вопросительно вскидывает брови и касается моего запястья. Я не возражаю, и тогда он раскрывает мою ладонь и проводит по ней пальцем. – У тебя на ладонях мозоли, но они недавние, и кожа нежная. Мышцы рук совсем слабые, и запястья тонкие. Как давно ты работаешь уборщицей? Совсем недолго, да? У меня есть знакомые в городе. Устроим тебя в хорошее место, только надо составить резюме и восстановить документы…

– Нет. Я уборщица. Меня все устраивает, большое спасибо за работу.

– Гера, подожди! – окликает Таль, когда я скрываюсь в подъезде. – Уволься с ночных работ, ладно?

Молча поднимаюсь по лестнице.

– И скажи мне свою фамилию, чтобы я не выглядел дураком перед приятелем, когда буду за тебя просить, – кричит вслед.

– Думаешь, фамилия поможет? – С усмешкой смотрю на него с высоты десяти ступенек. Таль и есть дурак, раз ввязывается в мою жизнь.

– Просто скажи фамилию! – Таль кривит губы. Каштановая челка падает на глаза, и он смахивает ее небрежным жестом.

У него модная молодежная стрижка. Он очень привлекателен, я отмечаю это про себя.

– Сколько тебе лет, Таль?

– Двадцать шесть. А тебе?

– Я Гера Петрова. – Улыбаюсь ему, но он насупился и не реагирует. – Фамилия простая, зато имя не самое обычное, – говорю уверенно, и Таль немного расслабляется, хотя по-прежнему смотрит исподлобья.

– Я заеду за тобой послезавтра в девять утра, – говорит недовольно.

Таль пожалеет, что встретил меня, что не смог оставить в покое и предложил работу. Я пожалею, что согласилась, что остановилась в дверях и посмотрела ему вслед. Что разрешила ему заметить мой взгляд. Я не должна подпускать его ближе, иначе все обратится в прах, в поток сожалений. Я знаю это так уверенно, как дышу.

Закрываюсь в комнате и считаю накопленные деньги. В большом городе легче скрыться, но денег понадобится много. Таль предложил щедрую плату, и недели через три я наскребу нужную сумму и сразу уеду.

А Таль… он хороший человек. Он останется здесь.

Глава 2

– Без шлема не поедешь! – категорично заявляет Таль. Он добился-таки своего, заставил меня ехать с ним на мотоцикле.

Присматриваюсь к шлему. Размер подойдет, если распустить волосы. Дергаю за резинку, распуская небрежный пучок на затылке, и Таль замирает рядом, с восхищением касаясь русых прядей.

– Ничего себе богатство!

Стою как неживая, ощущая его руки на моей спине. Он всего лишь трогает волосы, но ощущения проходят по телу судорогой. Я не поворачиваюсь к людям спиной, потому что знаю – они ударят. Обязательно.

– Не хочется прятать такое добро под шлемом. – Таль взвешивает волосы на ладони, проводит костяшками пальцев по моим лопаткам и восхищенно бормочет что-то про русое золото. Наверное, мне больно. Или, наоборот, мне хорошо, потому что он касается эпицентра физической боли, и от этого она теряет силу. Ускользает в его пальцы.

Но хорошее не длится долго. Приподняв волосы, Таль оттягивает ворот свитера и вскрикивает:

– Твою мать!

Он отдергивает руку, и волосы закрывают меня, прячут от чужих глаз.

– Извини, – говорю ровным тоном без эмоций. – Ты не должен был этого увидеть. Обычно посторонние люди не трогают мои волосы и не дергают за ворот, – добавляю сухо.

Я понимаю его шок. На такое уродство сложно не отреагировать.

– Это шрамы от ожогов? – спрашивает он хрипло.

– Да.

– Почему ты не предупредила, чтобы я не трогал твои плечи? Тебе больно?

– Мне не больно.

Это ложь. Кожа тонкая, чувствительная, даже прикосновение волос и одежды неприятно. Но я люблю это «больно», оно напоминает, что я жива. И что доверять нельзя никому.

Удерживая мой взгляд, Таль снова осторожно оттягивает ворот свитера. Смотрит на следы старых ожогов, на шрамы, бегущие с шеи на плечи и спину.

Никогда еще не ощущала себя настолько обнаженной.

– Это не от огня, – говорит он. – Иначе загорелись бы волосы, а на затылке кожа нормальная. Чем тебя так?

– Нет, это не от огня, – подтверждаю и смотрю Талю в глаза. – Ты не обязан нанимать меня на работу.

Даю ему возможность сбежать, пока не поздно. Это не игра и не флирт с моей стороны, а признание неизбежного: Таль не справится с моими проблемами. Будет лучше, если он отступит прямо сейчас.

Однако Таль крепкий орешек.

– Что я, по-твоему, шрамов испугаюсь? И не надейся! – восклицает с наигранной бравадой, в его взгляде смесь тревоги и вызова. Касается моего носа кончиком пальца и улыбается. – Однажды я нарисую карту всех твоих шрамов, и мы пройдем по ней вместе. Ты позволишь?

Молча надеваю шлем.

Мне положена медаль за то, что я сопротивляюсь Талю и его мальчишеской уверенности, что он сможет мне помочь. А ведь я могла бы разрыдаться и повиснуть на его шее, умоляя о помощи. Другие женщины так и поступили бы на моем месте. И продолжали бы, от мужчины к мужчине, пока не найдут единственного, способного на чудеса.

Я не верю в чудеса.

Я не верю мужчинам.

Я вообще никому не верю, а меньше всего – себе самой. Не врут только плохие предчувствия и паранойя, остальное – обман.

– Можешь не отвечать! – Таль смеется, словно услышал хорошую шутку. – Бабушка научила меня предсказывать будущее по кофейной гуще, но я и без кофе сделаю тебе предсказание. Хочешь?

Пожимаю плечами.

– М–м–м… – Таль смешно мычит, закатывая глаза и притворяясь, что медитирует. – Будущий расклад очевиден… ты в меня влюбишься! Будешь умолять: «Таль, ты такой роскошный мужчина, пожалуйста, поцелуй меня!» Я помучаю тебя немножко, а потом соглашусь. – Наклонившись, Таль чмокает меня в щеку. – Вот такое у нас будущее!

Я тоже могу предсказать будущее: я отработаю три недели, днем на стройке, ночью в забегаловке. Талю не скажу про ночную работу, пусть думает, что я сдержала обещание и уволилась. Как и ожидалось, после жалобы Грига меня уволили из магазина, и осталась только забегаловка. Отработав нужный срок, я исчезну не прощаясь.

Уезжая, постараюсь не обидеть Таля. Он хороший человек. Было бы правильнее вообще с ним не связываться, но он настоял. Иногда приходится принимать помощь.

Таль привозит меня к недавно построенному дому и показывает демонстрационную квартиру. Не уверена, что нелегально работающим уборщицам положена экскурсия, но у Таля кругом друзья. Я слишком долго прожила в добровольной изоляции и теперь словно вышла из тьмы на яркий свет. Мир кажется подозрительно дружелюбным. Люди улыбаются, весело болтают о пустяках.

– Мне нравится имя Гера. – Приятная молодая женщина, маляр, улыбается так широко, словно видит во мне новую лучшую подругу. – Меня бы кто назвал в честь богини! – подмигивает.

Растягиваю губы в улыбке и отворачиваюсь, надеясь, что это предотвратит дальнейшие расспросы.

– А я не помню богиню Геру… она жена Геракла, что ли? – спрашивает кто-то.

– Жена Зевса! – Маляр фыркает. – Она чуть не убила Геракла, побочного сына Зевса, из ревности. Геру считают покровительницей брака, а на самом деле она была несчастной обманутой женой. Зевс ей постоянно изменял, имел кучу детей на стороне, а она страдала и бесилась. Я с детства увлекаюсь мифами, – поясняет она мне.

Обманутая жена. Гера.

Ловлю на себе пристальный взгляд Таля и молчу.

– Жена назвала нашу младшую Дианой в честь богини, – говорит один из рабочих. – А как по мне, так она Динка. Какая ж она богиня с сопливым носом и грязным подгузником? Как подрастет, тогда посмотрим, потянет на Диану или нет.

Он смеется, а я не могу сделать вдох.

В нашу сторону направляются двое мужчин, я узнаю в них байкеров со встречи на стоянке. Таль машет рукой, и они сворачивают в другую сторону без вопросов.

– Они к тебе не подойдут, если сама не захочешь, – обещает, вставая между мной и остальными.

Мне приятно и горько одновременно. Это замечательно, когда мужчина заботится, предугадывает твои желания и страхи. Это горько, когда заботятся не о тебе, а о придуманной женщине по имени Гера.

Больно, когда тебя хотят, не зная правды.

А потом Таль ведет меня в блок однообразных квартир, и я мою окна, убираю кухни и ванные, натираю паркет. Делаю это изо дня в день, из квартиры в квартиру. Мне нравится гулкая пустота комнат, идеальные прямоугольники, здесь я чувствую себя в безопасности. Таль приглашает меня на свидания, пытается напоить кофе. Я отказываюсь даже от кофе, потому что не беру еду и питье из чужих рук. После работы Таль подвозит меня домой и не прекращает попыток наладить контакт. С улыбкой, с шутками, но за фасадом чувствуется его нетерпение. Он симпатичный, хорошо сложенный парень, ему мало кто отказывает. Да и что скрывать, мне тоже хочется сдаться его уговорам.

В пятницу после работы Таль показывает мне одну из демонстрационных квартир. Красивая мебель, в каждой комнате цветы, картины на стенах… Здесь все напоминает о моей утерянной жизни.

Разглядывая интерьер, не замечаю, с каким вниманием на меня смотрит Таль.

– Тебе нравится эта квартира?

Глупейший вопрос в мире! Кому не понравится трехкомнатная квартира, обставленная дизайнерами?

– Здесь очень красиво, – отвечаю сдержанно.

Таль скрещивает руки на груди и прислоняется к подоконнику. Тишина между нами накаляется, наступает грозой.

– Ты раньше жила в такой? – Голос Таля жесткий, металл по металлу. Он сдирает что-то внутри, кровавые корочки, под которыми ничто не зажило и никогда не заживет.

Да, я раньше жила в такой. Больше, чем в такой, у меня было четыре комнаты. Камин в гостиной, мягкие кресла, ворсистый ковер и цветочное панно во всю стену. Я занималась любовью на ковре и в креслах тоже, но при мысли об этом хочется выплюнуть мои внутренности.

Да, я раньше жила в такой квартире, но этого «раньше» не существует. Я его стерла. Отбелила хлоркой.

– Где я только не жила! – отмахиваюсь от вопроса. – Когда есть хорошая работа, я могу позволить себе снять комнату в приличном месте. – Моя улыбка достойна кинематографических наград.

Я вру. Без документов приличную работу не найти, и я давно не была в таком красивом месте. А документы… их я сожгла. У той женщины счастливое лицо, от вида которого выворачивает наизнанку.

– Ты врешь! – чеканит Таль.

Не глядя на него, перебираю цветы в вазе. Таль настойчивый и догадливый, а я еще не накопила достаточно денег для побега.

– Такие женщины, как ты, рано выходят замуж, – говорит он уверенно.

– Такие женщины, как я… – повторяю, чтобы выиграть время. – Это какие?

– Красивые, но дело даже не в красоте, а… это сложно объяснить. Ты домашняя.

– Как кошка или собака? Ем с рук и трусь о штанину? – Я шучу, скрывая слабость, мой страх перед его догадливостью.

– Ты не просто красивая, ты хрупкая, мягкая, но внутри тебя немалая сила. Ты притягиваешь, а потом отталкиваешь. В тебе очень много загадок. У тебя был мужчина или даже муж… он тебе изменил? Ты можешь мне довериться. Когда ребята говорили о богине Гере, ты побледнела до синевы, почти до обморока. Я думаю, что твой мужчина изменил тебе и причинил боль. Отсюда и шрамы. Ты сбежала и теперь скрываешься, называя себя именем обманутой богини.

– С такой богатой фантазией тебе надо писать сценарии для мыльных опер! – Наигранный смех царапает горло. Пальцы судорожно сжимаются, я ломаю стебли цветов и стараюсь незаметно протолкнуть их в горлышко вазы. А ведь я могла придумать имя попроще, но мне приспичило назваться именно Герой. Иногда мы оставляем кусочки больных секретов на поверхности в надежде, что нужный человек поймает за ниточку и выдернет их наружу. Заберет себе.

– Тогда расскажи, что случилось на самом деле! – просит Таль. – Где твои документы, от кого ты скрываешься, откуда у тебя шрамы… Чтобы помочь тебе, я должен знать правду. – Его голос меняется, становится властным, требовательным. Восхитительно мужским. Такому голосу хочется отдаться, прямо здесь на ворсистом ковре. Таль проводит пальцем по подбородку, чуть раскрывая мои губы, спускается по шее, ласкает ключицу. Он приручает меня, раскрывает, как ящик Пандоры, в надежде увидеть мои секреты. – Скажи правду, и тебе станет легче!

Его слова действуют как гипноз. Он уже вытащил наружу кусочки секретов, и во мне зарождается неразумное желание выпустить наружу остальное. Как тремор перед землетрясением, это желание охватывает меня, предвещая беду, падение и боль. Три ингредиента моей жизни.

Таль склоняется к моим губам, и я вижу желание в его глазах. Достаточно ли этого желания, чтобы выдержать груз моих секретов? Я знаю ответ, он отрицательный.

– Доверься мне! – шепчет он.

Пытаюсь угадать вкус его губ. По нему я определю, возможно между нами доверие или нет. Если он сладкий – никогда. Если горький… тоже никогда.

Таль целует меня. Он пахнет известью, краской и ветром. Язык проскальзывает в мой рот вместе с легким выдохом. Я не отвечаю и не сопротивляюсь, но, когда Таль подается ко мне бедрами, отступаю.

– Давай так… Я расскажу тебе секрет, а потом ты ответишь тем же, – предлагает он и, не дождавшись моего согласия, продолжает: – У меня есть дочка. Когда она родилась, я еще школу не закончил. Это был мой первый раз, и я не предохранялся, поэтому стал отцом в восемнадцать.

Молча киваю.

Таль ждет большего, он разочарован, что его секрет не возымел на меня должного эффекта.

– Даже не спросишь, женат ли я? – спрашивает колко. – Я не женат, но у нас с Ленкой нормальные отношения, и я часто вижу дочку. Твоя очередь! – Таль кладет ладони на мою талию, сжимает, его глаза блуждают по моему лицу.

Смотрю на его губы и жалею, что у них нет вкуса. Как у извести, как у пустой надежды.

– Сегодня я поеду домой на автобусе.

Отстранившись, иду к выходу, и Таль не пытается меня остановить.

По дороге домой захожу в магазин. До отъезда буду питаться овощными супами, это полезно и экономно. Но я не успеваю пройти на кухню, как появляется Зинаида Степановна.

– Люба уже два раза заходила, а тебя все нет!

– Что-то случилось?

– Сегодня пятница, помнишь? Вы с Любой идете в «Орхидею».

Со всеми волнениями я забыла про поход в клуб и понадеялась, что хозяйка оставит идею–фикс найти мне мужчину на людском рынке.

– Я неважно себя чувствую, сегодня не смогу, – реагирую моментально.

– Как это, не сможешь? Люба так обрадовалась, а то она все одна ходит.

Ходит-то она одна, а возвращается с мужчиной, каждый раз с новым.

– Я поговорю с Любой.

– Чего с ней говорить? Лучше иди с ней, а то так и будешь размахивать половой тряпкой до старости!

Зинаида Степановна злится, что-то ворчит о моей неблагодарности. Так всегда: дай людям кусочек информации, и они влезут в твой кокон, навяжут свое мнение, а если не послушаешься их советов, то злятся.

Люба заходит минут через двадцать, я успеваю нарезать овощи и вскипятить воду для супа.

– Гера, почему ты не готова? Я люблю приходить в клуб пораньше, а то всех приличных мужиков расхватают.

Сама она уже при полном параде. Облегающее короткое платье с блестками, обильный макияж, волосы залиты лаком до эффекта «шлема».

– Извини, Люба, «Орхидея» не для меня. Не хочу тебя подводить, но у меня совсем не тот настрой.

Вздохнув, Люба садится на табуретку.

– Ну вот, а я обрадовалась… Все одна хожу, а с подругой и похихикать можно, и мужиков обсудить. А то стоишь будто на витрине, и тебя рассматривают как товар.

В принципе, так и есть, я видела рекламу клуба по телевизору. Там отдельный вход для женщин, они идут по подиуму, а мужчины стоят внизу и выискивают себе пару на вечер. К хорошеньким подкатывают сразу, когда они спускаются по лестнице подиума, а остальным приходится бродить по клубу, попивая баснословно дорогие напитки.

«Орхидея» популярна у женского пола, а все из-за глупости. Кто-то распустил слух, что однажды в клуб забрел столичный миллионер, влюбился с первого взгляда и женился на местной Золушке. Вот остальные и надеются.

– Извини, Люба, я намаялась на работе, сил нет. Сейчас в душ, потом поем и спать. Ночью мне снова на работу.

Закрываюсь в ванной и включаю душ. Не люблю спорить. Я уже сказала «нет», и это мой ответ.

Вода стекает по лицу, по груди, мягко ласкает, заставляя вспоминать поцелуй Таля. То, как он касался моей ключицы, как напряглись его бедра. Я слабая, хочу защиты, чужого тепла. Нормальной жизни хочу. Той, которую у меня отняли.

Вздохнув, поворачиваюсь под душем, и вода ударяет по шрамам на спине. Тысячи огненных мурашек пробуждают меня к реальности, и тогда иллюзии исчезают. Прислоняюсь щекой к холодному кафелю. Мокрые волосы липнут к лицу, спина горит, а слез все нет. Их давно нет.

Когда я выключаю воду, слышу голоса в коридоре.

– Только не говори, что сам туда не ходишь! – игривый голос Любы.

– Честно говоря, не хожу, – признание Таля.

– Так я тебе и поверила! Как давно ты живешь в городе?

– Восемь месяцев.

– И ни разу не был в «Орхидее»?

– Был пару раз.

– Тогда зачем врешь? Хочешь впечатлить Геру?

– Я никого не пытаюсь впечатлить. – В голосе Таля очевидное раздражение.

Наспех вытираюсь, накидываю халат и распахиваю дверь ванной.

Таль рассматривает меня с головы до ног, надолго задерживаясь на голых коленках и мокрых волосах.

– Пойду-ка я! – подмигивает Люба. – Гер, ты звякни, когда освободишься.

Бросив на Таля томный взгляд, она выходит из квартиры, покачивая бедрами. Оглядываюсь в поисках хозяйки. Только бабы Зины здесь и не хватает!

– Хозяйка вышла к соседке, – объясняет Таль, проследив за моим взглядом. Он все еще в рабочей одежде, усталый и очень злой.

– Твоя комната? – кивком показывает на дверь.

– Да. – Прохожу вперед, позволяя Талю зайти следом.

Он смотрит себе под ноги, руки сжаты в кулаки.

– Моя семья владеет несколькими магазинами, – говорит глухо. – Продукты, косметика, детские товары, мелочи для дома. С тех пор, как я стал помогать отцу, мы купили два новых магазина. Он хочет, чтобы я взял управление бизнесом на себя.

Таль смотрит на меня с неприязнью, а я на него – с непониманием.

– Я предпочитаю свободную жизнь, – продолжает он, – поэтому мы с друзьями ездим по стране и работаем по контракту. Мне особо вкалывать не надо, денег хватает. Не думай, что я живу за счет отца, у меня своя часть бизнеса, и от нее стабильный доход. Но я заодно с друзьями закончил техникум. Строить дома проще, чем разбираться с людьми, потому что иногда людей невозможно понять. Особенно женщин.

Вода с моих волос стекает по спине, по плечам. Таль ведет взглядом по моему телу и тут же трясет головой, чтобы не отвлекаться. Показывает мне экран телефона.

– Смотри! Это мой счет в банке. Видишь, сколько у меня денег? Если хочешь, они все твои.

Отступаю назад, прячу руки за спину.

– С чего ты взял, что мне нужны твои деньги? – Мой голос низкий, тягучий от злобы. Я жила в коконе одиночества, никому не мешала, так нет же… вытянули, выманили. Дашь людям кусочек себя, и они навалятся сверху, пытаясь получить остальное, все до капли.

– Сразу бы сказала, что ищешь мужика, который может заплатить. Я бы запихнул тебе в трусы пару купюр, ты бы мне дала, и у меня бы отлегло. А то строишь из себя недотрогу, а сама в «Орхидею» намылилась.

Подходит вплотную, обнимает меня за мокрые плечи. Его предплечье лежит прямо на шрамах, но я не замечаю боли, слишком поглощена вторжением в мое личное пространство. Кокон одиночества сросся с моей кожей, а Таль срывает его с мясом. Каждое посягательство на мою свободу отрывает еще кусочек. А я без него не смогу, без кокона.

Слова Таля грубые, обиженные, а руки нежные, будто он держит ребенка.

– Ты мне показалась другой, особенной, – говорит горько. – А оказалось… ты идешь в «Орхидею». Душ приняла? Платье выберешь покороче? Не надо стараться, тебя сразу снимут с подиума и потащат в угол, чтобы поиметь. На тебя даже у старика встанет! – Кривит рот от мерзких слов, но ведь поверил Любе и даже не усомнился.

Отстраняюсь от него.

– Ты пришел без приглашения, Таль, а я это не приветствую.

– Я пришел извиниться! – Он злится, его голос звенит. – Я слишком надавил на тебя, поэтому пришел сказать, что наберусь терпения. Запал я на тебя, понимаешь? Стараюсь, но не могу выбросить тебя из головы. А ты в «Орхидею» идешь… продаваться…

Смотрит на мою грудь, провожает взглядом капли, сползающие за вырез халата. Сглатывает всухую. Его взгляд темнеет, тяжелеет, он протягивает руку и стирает капли подушечкой большого пальца.

– Я бы все тебе дал. И защитить тебя хотел… – говорит с упреком.

Мой кокон горит синим пламенем. Талю очень трудно противиться. Он искренний, обещает защиту и заботу. Его раненый взгляд легко излечить. Достаточно просто признаться, что я не собиралась в клуб, и Таль мне поверит. Опрокинет на постель, и на полчаса я забуду о тьме моей жизни.

Но я сдерживаю слабость.

– Прости, что разочаровала. Будет лучше, если я не вернусь на стройку и найду другую работу.

– Считаешь меня полным уродом? Думаешь, я отберу работу, потому что ты не хочешь со мной спать?!

– Нет.

– Тогда почему, Гера? Чем я тебя не устраиваю? Вроде лицом ничего, да и в постели никто не жаловался. Если тебе нужны деньги, только скажи! Что не так?

При упоминании денег я морщусь. Если бы у меня были деньги, я бы уже уехала и не боролась с желанием обнять Таля, сдаться его нежным и сильным рукам.

– У меня подгорает суп, а тебе пора идти. До понедельника! – говорю без тени эмоций.

Таль демонстративно поднимает руки, показывая, что сдается. Я вздрагиваю, когда он хлопает дверью, потом хватаюсь за тряпку и стираю его следы с пола. Возвращаю стерильность, чистоту, старательно наращиваю разрушенный кокон, защитный прямоугольник вокруг меня.

Потом сажусь за кухонный стол и ем суп. Он обжигает небо, скользит по горлу потоком лавы.

***

В субботу вечером Люба делится новостью, что видела Таля в «Орхидее». Он подцепил блондинку, похожую на меня. Внутри екает глупая ревность. Я должна радоваться, что Таль больше не покушается на мое внимание, но не могу. Мне обидно.

В понедельник после работы Таль нагоняет меня на автобусной остановке и протягивает шлем. Я отступаю, заводя руки за спину.

– Это шлем, а не взрывчатка. Надень! – ворчит, не глядя на меня. – Я обещал найти тебе работу и подвозить домой, и я выполняю обещанное. Ты устала, я тоже, поэтому давай просто поедем по домам и не станем выяснять отношения.

Смотрю по сторонам. На остановке толпа, в один автобус все не влезем, и придется ждать следующего. Наверное, я ищу причину поехать с Талем.

Он выглядит обиженным. Наверняка либо сам заметил, что меня не было в «Орхидее», либо Люба призналась, что я и не собиралась идти, поэтому он обижается, что я не сказала правду.

Проходит рабочая неделя, напитанная его немой, обиженной заботой и взглядами, долгими и горячими, обещающими бесконечные возможности.

За мной водится грешок: я слишком легко верю в хорошее. Немного заботы, капля мужского внимания – и вот я уже задаюсь заветным вопросом: «А вдруг?». Может, в этот раз мне выпала козырная карта? Таль хороший парень, внимательный, искренний. Да и узнав от Любы про его ухаживания, Зинаида Степановна перестает надоедать «полезными» советами.

Может, мне не надо бежать? Может, Таль поможет мне ужиться с прошлым?

Вроде жизнь научила никому не верить, так нет же… То и дело наружу прорывается надежда, что и я однажды заслужу мое «долго и счастливо».

Наивная.

Иллюзия рассыпается в выходные дни.

Закончив уборку в забегаловке, выхожу на стоянку, затянутую предрассветной дымкой, и вижу ждущего у входа Таля. Сидя на мотоцикле, он читает новости в телефоне. Не здоровается, не поднимает взгляд, только протягивает мне шлем.

Интересно, как давно он знает, что я не уволилась с ночной работы?

Не сводя взгляда с экрана, Таль достает термос.

– Это кофе с молоком и сахаром. Я видел, как ты сама себе делаешь. Выпей, и поедем домой.

Отвинчиваю крышку и нюхаю горьковатую жидкость.

– Спасибо!

Таль медленно поднимает взгляд.

– Пей! – щурится.

Глотку парализует. Стараюсь, но не могу глотнуть.

– Господи, Гера, ты что, боишься, что я тебя отравлю?! – Возмущается Таль и тут же соскакивает с мотоцикла, подброшенный осознанием. – Тебя пытались отравить?!

Возвращаю ему нетронутый кофе.

Таль кладет ладонь на мое плечо, сжимает. Не тянет меня к себе, а приближается сам и застывает в полуобъятии.

Нам мешает шлем в моей руке и пепел в моей памяти.

– Баба Зина сказала, что ты потеряла ребенка.

– Я ей солгала.

– И мне лжешь?

– И тебе лгу.

Таль кивает, подтверждая, что и так об этом знает. Чувствовал мою ложь с самого начала.

– Расскажешь мне про твоего мужчину?

Отрицательно качаю головой. Таль опускает голову.

– Послушай… я идиот. Когда Люба сказала про «Орхидею», у меня мозг взорвался. Представил тебя с мужиками, облапанную потными ладонями – и в глазах потемнело. Вот я и сорвался, наговорил гадостей сгоряча. На самом деле я знаю, что ты не такая. Если бы ты ходила с мужиками за деньги, ты бы не мыла полы, а в хоромах жила. Но меня вот что интересует… Почему ты не возразила? Сказала бы, что не собираешься в «Орхидею», и залепила мне пощечину. А ты промолчала. Вчера на стройке ты шаталась от усталости, поэтому я поговорил с бабой Зиной, и она сказала, что ты не бросила ночную работу. Позволь мне извиниться как следует. Когда выспишься, я накормлю тебя завтраком… или обедом… или…

Я хочу сказать «нет», но Таль… он подтачивает мою каменную решимость. Он горяч, порывист и слишком настойчив, но я хочу его помощи. Одной невозможно, невыносимо трудно.

– Давай просто прогуляемся, – соглашаюсь со вздохом, не в силах противиться себе.

– Когда? – Он хватается за шанс, пока я не передумала.

– В полдень.

Стараюсь не думать о встрече, как о свидании, и не хочу, чтобы Таль мне нравился. Но он берет меня измором: развлекает, веселит и при этом ничего не требует и не задает вопросов. Просто идет рядом и рассказывает о дочери, о ее увлечениях и забавах. Таль навещает девочку на выходных, иногда забирает к себе.

Он говорит, а я думаю. О том, что некоторые мужчины достойны того, чтобы дать им шанс, даже если это может причинить боль нам обоим. Таль добрый, искренний, и мы сможем…

Я замираю.

Навстречу по улице медленно двигается машина с тонированными стеклами. Такую модель встречаешь редко и запоминаешь надолго.

Меня нашли.

Или у меня паранойя.

Взяв Таля под руку, резко сворачиваю вглубь парка. «Мне показалось, всего лишь показалось», – лгу себе. Таль замечает мое волнение, но не комментирует. По пути домой он держит меня за руку, сжимает, будто боится, что я сбегу.

Мы заходим во двор.

– Гера, послушай… На работе надо мной потешаются, говорят, я влюбился. Ты такая…

Я так и не узнаю, какая я, слова Таля растворяются в колокольном звоне. Порожденный моей паникой, этот звон предвещает беду. Таль в чем-то признается, смущенно заглядывает мне в глаза, но я смотрю мимо него.

На мой двор, замкнутый в прямоугольнике серых пятиэтажек.

На затоптанную молодую траву.

На скамейку.

На мужчину, сидящего ровно посередине, чтобы никому не пришло в голову составить ему компанию. Хотя никто и не решится.

Мужчина смотрит на меня. На Таля. На наши неловкие объятия.

Ни о чем не подозревая, Таль продолжает шептать мне в губы.

– Я бегаю за тобой, как мальчишка. Дай мне шанс, Гера…

– Ты мне тоже нравишься, – говорят мои обескровленные губы.

– Правда?! – Таль приходит в восторг от моего ответа. После долгих и бесполезных усилий мое признание для него как литр вина на голодный желудок. Резко выдохнув, он тянет меня к подъезду. В его глазах искры похоти.

– Нет… мне… я забыла купить молоко. – Я должна увести Таля из моего двора, с глаз нежеланного гостя. – Подвезешь меня к магазину?

Мы идем на стоянку, где Таль оставил мотоцикл перед нашей прогулкой.

Чужой взгляд смыкается на мне, как наручники. На них длинная цепь. Я могу сбежать, уехать, улететь, но разорвать ее невозможно. Меня снова найдут.

– Куда ехать? -таль взбудоражен моим признанием, поэтому не замечает, как я таращусь на сидящего невдалеке мужчину.

Показываю направление, и мы выезжаем на дорогу.

Меньше чем через минуту прошу Таля остановиться, и он оглядывается на меня с недоумением. В этот магазин было быстрее дойти, чем ехать и парковаться, но я должна была увезти Таля из моего двора. Здесь мы попрощаемся, и домой я вернусь сама.

– Спасибо! Увидимся на работе? – спрашиваю, надеясь, что Таль уедет. – Прости, я не могу пригласить тебя домой, у меня дела.

Выдавливаю из себя прощальную улыбку, однако у Таля другие планы. Оставив мотоцикл около черного входа, он ведет меня за лестницу, где мы скрыты от посторонних взглядов. Секунда – и я распята в его руках у холодной стены.

– Я нравлюсь тебе, да? Наконец-то ты призналась! – мурлычет Таль мне в губы. – Как же я хочу тебя! С первого дня не могу терпеть… – Упирается в меня бедрами, давит. – На все готов! Ге–ра… – стонет, захватывая мои губы.

Сейчас, когда в соседнем дворе меня ждет нежеланный гость, мне как никогда нужна поддержка. Нужна вера, что Таль хочет меня и не предаст. Не откажется от меня. Вжимаюсь в него, прячусь в запахе кожи и одеколона. В запахе мужчины, которому очень хочу довериться.

Мое тело расслабляется, на губах удовольствие, но взгляд остается чистым и острым, как битое стекло. Я сдаюсь настойчивости Таля и его желанию, но втайне держусь за леденящую реальность обеими руками. Иначе нельзя.

Увлекшись, Таль вжимает меня шрамами в стену и слизывает гримасу боли с моих губ.

– Я так тебя хочу! – шепчет. – Здесь не место, но я должен почувствовать, какая ты там внизу. Я сейчас взорвусь к чертям… – Щелчком расстегивает пуговицу на моих джинсах и запускает руку внутрь. Второй рукой подхватывает мое бедро, трется о его внутреннюю поверхность. Глаза Таля теряют фокус, лицо розовеет. Он дорвался до желанной цели и готов войти в меня прямо здесь, в закутке грязного двора. – Прости, я не должен так… – шепчет, но при этом трется все сильнее, давится словами, смесью нежности и признаний. – Я сейчас… Гера, дотронься до меня… черт, я кончил как пацан…

Послушно ласкаю его. Таль хрипит мне в ухо, мои волосы прилипают к его влажному рту.

Его пальцы все еще во мне, там, где саднит. Там, где нет и не будет ни капли влаги.

– Клянусь, я даже в юности не позволял себе такого… что ты со мной делаешь? – Таль целует меня, смущаясь. – В следующий раз я все сделаю правильно и доставлю тебе удовольствие.

Увы, у него не получится, но я и не ищу удовольствий. Душа отвергает наслаждение тела, поруганного и грязного, и я не пытаюсь с этим спорить.

Таль обещает, заверяет, целует, и я улыбаюсь в ответ.

Потому что я хочу ему верить.

Я хочу его любить.

А еще я хочу, чтобы Таль поскорее уехал. Он уговаривает меня бросить дела и поехать к нему домой, но я придумываю отговорки и прощаюсь. Как только он уезжает, я бегу домой, не чувствуя ног, не думая. Сейчас я не могу мыслить рационально, я просто бегу.

Вбегаю во двор и вижу… ЕГО. Нежеланного гостя. Он знал, что я избавлюсь от Таля и вернусь, поэтому не сдвинулся с места. Так и сидит посередине скамейки. Смотрит на меня, строгий, серьезный, замотанный в осуждение.

Набираю полные легкие воздуха и бегу прямо к нему. Хочу с разбега разбиться о его грудь, выкрикнуть в его лицо всю агонию, как будто он сама судьба.

Он следит за моим приближением с каменным лицом.

До скамейки остается не больше пяти метров. Я невменяема, вот-вот впечатаюсь в него на полной скорости. Убью и его, и себя. Зрение сужается тоннелем. В порыве бега я не замечаю, что так и не застегнула пуговицу джинсов. Молния разошлась, и с каждым рывком они сползают все ниже.

Охранники хватают меня под руки, и я бьюсь, как парус на ветру. Изгибаюсь бешеной дугой перед невозмутимым мужчиной. Свитер задирается, и мужской взгляд спускается по обнаженному животу до расстегнутых джинсов, до кружева трусиков в раскрытой ширинке.

Я замираю, повиснув дугой.

Чужой, нежеланный взгляд хлыстом обжигает мой живот. Он словно видит отпечатки чужих пальцев, вниз, вглубь, до сухого мертвого места внутри. Сжигает чужие следы взглядом, сдирает запачканную кожу. Живьем.

С усилием подняв мрачный взгляд, он смотрит на мою правую руку, которой я ласкала Таля. Он не может об этом знать, но… знает? За нами следили?!

Назло ему потираю подушечки пальцев друг о друга. Он морщится.

– Отпустите ее! – приказывает. Осмотрев двор, охранники послушно отходят в сторону.

Я не двигаюсь. Ноги парализовало, связало, спутало невидимыми стеблями, тянущими меня под землю. Бахрома сползающих джинсов утопает в грязи. Внутри ураган чувств, но я не знаю, что с ними делать, поэтому молча встречаю мужской взгляд неопределенного цвета и содержания.

– Помогло? – спрашивает он, кивая на мою расстегнутую ширинку.

– Убирайся отсюда и больше никогда не возвращайся! – Мои злые слова врезаются в тишину двора.

– Неужели ты думаешь, что похотливый сосунок справится с твоим прошлым?

– Это не твоего ума дело!

– Не справится! Он не видит дальше конца своего члена!

– Не смей! – Шагаю к нему, мой крик разносится по двору. Охрана настораживается, но я останавливаюсь по собственной воле. Всем телом упираюсь в невидимую стену прошлого.

Он резко поднимается на ноги. Его ничто не сдерживает, ни в словах, ни в действиях. А я словно в путах, в шоке. Я так близко к прошлому, что не могу дышать.

Глядя мне в глаза, он протягивает руки и застегивает мою ширинку. Вслепую возится с пуговицей, и от прикосновения теплых пальцев дрожат мышцы.

А потом он достает носовой платок, отутюженный, только вышитых инициалов не хватает. Не разрывая взгляда, он вытирает мои пальцы. Сжимает слишком сильно, трет, словно пытается содрать кожу, коснувшуюся другого мужчины. Потом, брезгливо поджав губы, запихивает край платка в карман моих джинсов. Ткань колышется на ветру белым флагом капитуляции.

Он обо всем знает, словно видел нас с Талем собственными глазами.

– Похотливый сосунок тебе не поможет, – выдает вердикт. – Таким, как он, срывает крышу от любой недоступной бабы, и они гонятся следом, пока не получат свое. Он никто, тряпка, пустое место. Я надеялся, что ты образумилась, но увы. Когда наиграешься, сообщи!

Достает из кармана визитку. Указательным пальцем поддевает верх джинсов вместе с трусиками и засовывает визитку внутрь. Картонные углы покалывают кожу.

А потом он уходит.

И тогда я просыпаюсь от гипноза и рвусь вслед за ним. Поскальзываюсь в грязи, почти падаю. Будто двигаюсь в замедленной съемке, и в каждом кадре – безуспешный рывок к обидчику, чтобы растерзать, наказать за гадкие слова и поступки. Он презирает мою боль, мою жизнь. Ломает меня каждой встречей. Отпускает меня, потом находит и ломает снова. Он не верит, что я выживу. Не верит, что я справлюсь.

Он знает, что я бегу за ним, но не оборачивается. Не боится удара в спину. Садясь в машину, бросает: – Одумаешься, сообщи! – и дает отмашку шоферу.

Бессердечный. Несправедливый. Холодный. Ненавистный.

Мужчина, не дающий мне покоя. Мэр моего города. Отец моего ученика.

Дмитрий Волинский.

Я слежу за удаляющейся машиной, потом кидаю визитку в грязь, втаптываю ее, втираю до черной массы.

Никогда ему не позвоню. Никогда. Будь он проклят!

Только в подъезде, в его смрадной одинокой тишине я прихожу в себя. Марево гнева рассеивается, и постепенно просыпается разум. Выйдя обратно во двор, я выкапываю визитку из липкого месива, рву ее на части и несу домой в грязной руке. Не хочу оставлять улику. Свидетели нашей встречи могут ее достать. Могут узнать многое, мое прошлое.

Проходя мимо скамейки, бросаю на нее горсть грязи, чтобы он больше туда не сел. Чтобы не вернулся.

***

Я докажу, что Волинский неправ.

С этой мыслью я вхожу домой, с ней же ложусь спать. Таль не похотливый сосунок, он настоящий мужчина. Да, он порывист и настойчив, но разве плохо бороться за желаемое? Таль заботливый, страстный, он искренне хочет мне помочь.

Будто в подтверждение моих мыслей приходит сообщение.

«Ты сегодня ночью работаешь?»

«Да, работаю, но не беспокойся, я доберусь сама»

«Я буду ждать у подъезда»

Когда я спускаюсь вниз, ежась от ночной свежести, Таль уже держит шлем наготове. Даже предлагает помочь с уборкой, но я отказываюсь. Пока я работаю, он спит, прислонясь к дереву, потом отвозит меня домой. Мы заходим в подъезд, и я вижу немой вопрос в его глазах.

Я в нерешительности, и тогда Таль проводит кончиками пальцев по моей щеке и улыбается.

– У меня крыша из-за тебя поехала. Я уж было отчаялся, и тут ты призналась, что я тебе нравлюсь… вот я и сорвался. Прости дурака!

Таль улыбается. Если я попрошу, он уйдет, не станет настаивать.

Смотрю на пустую скамейку перед домом. Комки грязи все еще на ней, лежат напоминанием и предупреждением.

Я должна сделать выбор: либо я доверяю Талю, либо нет. Если доверяю, тогда скажу ему правду, и мы со всем справимся вместе. А если не смогу довериться, то придется уехать. Денег мало, но придется.

Бежать или довериться. Довериться или бежать.

Глядя на скамейку, я принимаю решение. Оно дается с трудом, со странным щелчком внутри, будто лопнул канат страховки.

Я веду Таля в свою комнату.

От волнения словно ступаю по облакам, не чувствую ног. Я бы не решилась на близость с Талем, если бы не вчерашняя стычка с Волинским. Если бы он не оскорбил Таля, не назвал его похотливым сосунком, я бы еще долго сомневалась. Я делаю это назло Волинскому, но подавляю эту мысль, прячу крамольную правду туда, где не слышу ее занудный голос.

Таль не похотливый сосунок, он действительно хочет мне помочь. И меня хочет. Всю. До конца.

Мы крадемся в квартиру, чтобы не разбудить хозяйку. Пока я принимаю душ, Таль устраивается в моей постели.

Я возвращаюсь в комнату, мои руки дрожат. То, что сейчас произойдет, может стать началом нового, концом прошлого и отпущением грехов. Я готова к этому.

За окном утро. Я поменяла часы работы, и сейчас уже семь утра. Талю давно пора на стройку, однако он не торопится. Лежит поверх одеяла полностью одетый, ведет блестящим взглядом по моим влажным после душа ногам и ждет.

А я смотрю в окно, чтобы убедиться, что на скамейке никого нет. Или, наоборот, я хочу, чтобы Дмитрий снова оказался там, и тогда я закричу во весь голос.

– Ты неправ! Таль заботливый и сильный. Он мне поможет.

Таль ждет разрешения, поэтому я улыбаюсь. Одним сильным, ловким движением он сгребает меня в охапку и укладывает на постель. Подминает под себя, водит носом по коже.

– Скажи, как ты любишь? Мне быть нежным? Осторожным? – Подкупающая искренность светится улыбкой в его глазах.

Распахивает мой халат, оставляя меня в одних трусиках.

– Я буду целовать тебя здесь… и здесь… везде… – Словно помечает губами мое тело. – Из-за твоей хозяйки придется быть тихими, но это не значит, что тебе не будет хорошо. А у меня дома ты будешь кричать от удовольствия.

Его шершавая ладонь проходится по бедру, оттягивает кружево трусиков.

– У тебя нежная кожа, как у ребенка. Светлая, тонкая. – Таль хмуро осмотривает свою ладонь, покрытую мозолями. – Я тебя не царапаю?

– Все хорошо.

Прижимаюсь ближе, дергаю молнию на его джинсах, но Таль отстраняется.

– Подожди, иначе все закончится очень быстро. Я слишком сильно тебя хочу. До чего же ты красивая, светлая. Я не понимаю…

Таль колеблется на границе чего-то важного. Того, что не следует говорить сейчас, надо оставить на потом, намного позже, когда мы узнаем друг друга и положим чувства на фундамент доверия. Но нет, Таль не может сдержаться. Секреты лежат с нами в постели, и он не может их игнорировать. Повернув меня на бок, со свистом выдыхает, глядя на шрамы на спине.

– У тебя были ожоги до самой поясницы… черт… Я не понимаю, как твой мужчина посмел причинить тебе вред?! За что? Он садист? Он наказывал тебя? Гера, я не понимаю, как он мог…

Таль сделал вывод, что ожоги причинил мужчина. Я этого не говорила.

Повернувшись, прижимаю спину к постели. При взгляде на шрамы похоть Таля остыла, но сейчас, лицом к лицу он снова распаляется. Он хочет меня, несмотря на шрамы. Он хочет меня, даже думая, что я замужем. Это хорошо. Мне нужен мужчина, которому плевать на мое прошлое, на любое прошлое.

Целую его, отвлекаю, и Таль забывает о заданных вопросах.

– Я буду нежным с тобой, никогда не подниму на тебя руку!

Ласкает меня, и я изгибаюсь, отвечаю тихим «ах». Не от возбуждения, а в знак благодарности за старания. Не объяснишь же Талю, что мое тело неживое? Что сознание отслоилось, ушло, оставив на постели мертвую плоть. Поруганную.

Таль трется о меня, его стоны вибрируют в моей груди. Помогаю ему снять футболку, он отбрасывает ее на пол. Возбужденный, жадный, ласкает мою грудь, свободной рукой расстегивая джинсы.

Секунда – и я ощущаю трение твердой плоти на моем бедре.

Таль стягивает с меня трусики, сам так и остается в расстегнутых джинсах и спущенных боксерах.

Укладывается на меня, его взгляд горячий, почти невменяемый. Надрывает фольгу презерватива, но не успевает натянуть. Оргазм захлестывает его с головой. Рваными движениями Таль бьется о мое бедро, вдавливает губы в мои ребра, заглушая стоны.

Отдышавшись, обнимает мое лицо ладонями.

– Я никогда так быстро не кончал, это какое-то наваждение… При одном взгляде на тебя схожу с ума. Это пройдет, обещаю! Дай мне пять минут, и мы начнем сначала. Тебе будет хорошо.

Таль берет салфетки с прикроватной тумбочки, приводит себя в порядок и улыбается. Я отвечаю тем же. В его взгляде столько искренности и тепла, что хочется плакать. Хочется, но слез нет. Их никогда нет.

– Ты совсем не возбудилась? – Таль знает ответ, но не откажется от дозы сладкой лжи.

– Мне было приятно, – отвечаю честно.

Таль поджимает губы, впервые задаваясь вопросом, справится ли он со мной – со странной женщиной, окатившей льдом его несдержанную похоть. Он думает о причинах моей фригидности, и его лицо темнеет от гнева.

– Если твой муж… если твой мужчина насиловал тебя, я его убью! – обещает в пылу момента.

Улыбаюсь в ответ. Таль хороший человек, мне повезло.

– Не надо его убивать, – отвечаю не подумав.

– Не надо?! – Не то, чтобы Таль всерьез замышлял убийство, но мой ответ подтвердил его подозрения, и теперь он не успокоится, пока не узнает, замужем ли я. – Не надо убивать твоего мужа? – Выделяет последнее слово. Хорошие, честные мужчины не спят с замужними женщинами, и даже если Таль сделал для меня исключение, сейчас он предъявит ультиматум. – Ты разводишься с ним? – спрашивает с надеждой.

Я ищу у Таля тепла, поддержки, силы, но даже укутанная его телом, спеленатая его руками, дрожу от холода. Потому что до правды осталось два шага.

Таль целует меня, размыкая дрожащие губы языком.

– Не молчи! – шепчет близким теплом. – Скажи правду! Чем он тебя обидел? Почему ты от него прячешься? Он причинил тебе боль? Поэтому ты не возбудилась со мной? Ты боишься? Скажи правду, и я тебе помогу.

Он снова целует меня, в этот раз жадно, с напором. Он снова тверд, готов к следующей попытке разбудить мое сухое, непослушное тело. Я отвечаю ему всем моим существом. Целоваться я умею, не маленькая. Таль задыхается от возбуждения, но силой воли заставляет себя остановиться.

– Нет! Так дело не пойдет! – Нависает надо мной, его улыбка складывается в добрые морщинки. – Я больше не притронусь к тебе, пока не узнаю правду. Если мы вместе, то я имею право все знать. Твои проблемы связаны с мужем?

– Да, – отвечаю одними губами.

Таль хмурится, но знает, что сейчас не время для ревности и морали.

– Где он сейчас? Что он тебе сделал? Он не любил тебя? Бил? Изменял?

Под его настойчивым взглядом я раскрываюсь цветком лотоса. Волнение щекочет кожу, застилает зрение. Мой голос звенит. Слова вылетают кувырком и удивленно щурятся, увидев свет.

– Нет, муж меня не бил. Наоборот, очень заботился, пылинки с меня сдувал. Подвозил с работы, дарил подарки, удивлял, радовал. Он был нежным и предусмотрительным. Интересовался мной, радовался моим успехам. Он нанял домработницу, чтобы у меня было больше свободного времени. Делал приятные сюрпризы…

Хотя я и говорю в прошедшем времени, Таль мрачнеет с каждым словом.

– Тогда что не так? – непонимающе хмурится.

– К сожалению, он любил не только меня.

Слова упираются, не хотят выходить наружу. Они, как и я, знают, что через несколько секунд мир перевернется.

– Кого? – не выдерживает Таль, встревоженный ожиданием. – Любовниц? Секретарш? Соседок? Мужчин?

– Детей.

***

Пространство между нами превращается в толщу воды. Лицо Таля расплывается, теряет фокус. Черные точки закрывают обзор, зрение сужается в тоннель. Заставляю себя дышать, иначе потеряю сознание.

Уже долгие месяцы я никому не доверяю, жизнь научила меня этому самым жестким из способов. И вот я спрыгнула с обрыва, сказала правду, и свободное падение на вкус, как паника.

Таль продолжает обнимать меня, гладит по волосам, но делает это по инерции, механически. Он ожидал чего угодно, только не этого. Никто такого не ожидает. Большинство людей согласятся на многое, только бы не такое.

Только бы не…

Мозг Таля пытается справиться с неприемлемой информацией, с тем, что женщина в его объятиях связана с таким кошмаром. Он силится, но нет, синапсы бьют отбой. Талю не охватить масштаб моего прошлого.

– Ага… детей… в таком смысле… понятно… – Он почти теряет голос, и сам теряется. – Я никогда не сталкивался… с таким… – говорит срывающимся шепотом.

Таль думает о себе, о своих чувствах. Трудно винить его за это, но как же хочется!

Он смотрит на меня в ожидании… чего?!

Мужчина, обещавший мне защиту, ищет у меня поддержки.

Не находит и хмурится.

– Это ужасно! – говорит, откашлявшись.

– Да, это ужасно, – подтверждаю пустым голосом.

– О таком читаешь в газетах, но чтобы вот так, лично… – Он снова говорит о себе, о своем шоке. О своем личном столкновении с кошмаром в моем лице. – Я пытался угадать, что у тебя за проблемы. Думал, что-то простое… типа муж изменял или бил…

– Домашнее насилие «простой» проблемой не назовешь, – отзываюсь глухо.

– Нет, конечно, но… проще, чем… это.

«Это». Я бы многое отдала, чтобы больше никогда не думать и не вспоминать об «этом».

– Это же… ну… – Таль ежится. – Ужас какой! Я… в шоке. А ты… а твои друзья… родные… что сделали… другие люди? – заикается.

– Другие люди обернулись против меня, – отвечаю сухо.

Таль хотел помочь, но, столкнувшись с правдой, потерял ориентацию. Настолько, что до боли сжимает мое плечо и смотрит беспомощным, потерянным взглядом. Он надеется, что я помогу ему справиться с его собственной реакцией на мое прошлое.

Мужчина, в котором я ищу спасение, ждет помощи от меня.

И тогда я просыпаюсь от самообмана и мысленно прощаюсь с лежащим на мне мужчиной. А ведь я знала, что он не выдержит, не выдюжит. Что он мальчишка в душе. Понравилась девушка? Реши ее проблему и стань ее принцем. Но он напоролся на проблему, которая ему не по зубам, и теперь хочет отстраниться, сбежать от меня, потому что не готов к такому. Это слишком.

Он хочет сбежать, но не может, потому что знает, что сам напросился и вытянул из меня откровения, и поэтому ему неловко. Было бы лучше, если бы он ушел с честным: «Извини, это для меня слишком», но он не может. Слишком долго меня уговаривал, слишком многое обещал, и от этого ему в разы хуже. Его дыхание учащается, становится глубже, но это не возбуждение. Это осознание, мысли, образы, взрывающие его нутро. И вопросы. Жуткие, душедробительные вопросы, рвущиеся из него сквозь стиснутые зубы.

Была ли я близка с мужем.

Где он находил жертв.

Что делал с ними.

И многое, многое другое.

А в центре всего, как психоделическая вишенка на кошмарном торте, меняющая сознание и всю твою жизнь, – главный вопрос из всех…

Знала ли я.

Десятки людей, даже самых близких, твердили одно и то же: что я не могла не знать или должна была хотя бы догадываться. Люди прячутся за уверенностью, что у такого греха, несомненно, есть признаки. Очевидные улики, которые я либо пропустила, либо не хотела замечать.

Таль не оригинален, он такой, как все.

– Как ты узнала? – спрашивает хрипло.

– От полиции.

– И ты ни о чем не подозревала? – Он мне не верит, я вижу это в его глазах. Физического влечения недостаточно, чтобы безоговорочно доверять человеку, поэтому он сомневается.

Мое нутро затягивается льдом. Еще немного, и чувства впадут в спячку, и тогда я смогу перенести любую боль. Увы, даже друзья и родственники задали этот вопрос и не раз. Любящие и любимые люди допустили возможность того, что я знала о таком ужасном преступлении, но молчала.

Вес Таля давит на меня, затрудняет дыхание. Кожа сжимается, становится мала, слишком чувствительная и тяжелая. Вырваться бы, вылупиться из нее, стать кем-то другим, потому что собой быть невыносимо.

– Нет, я ни о чем не подозревала.

– Ну… тогда тебе тяжело было о таком узнать… особенно если твой муж казался нормальным…

Глаза Таля расширены, и он вроде здесь, рядом, а на самом деле далеко в своих мыслях. На дне его взгляда шок. Заметив свою наготу, он вздрагивает. Хоть он и не был во мне, все равно рефлекторно проводит по члену рукой, стирая частички меня. Мои отравленные, грязные следы.

Стрельнув в меня виноватым взглядом, наспех натягивает боксеры.

– Как он находил жертв? Что он делал… куда ходил… где…

Мое тело обмякло на постели, сдавшись безысходности.

– Гера, не молчи! Ты не можешь обрушить на меня такую информацию, а потом закрыться!

Теперь, когда мысли Таля движутся полным ходом, он требователен и груб. С силой сжимает мои плечи, надавливая на шрамы. Он не справляется с масштабом моей беды, с нашей близостью, с тем, что он хочет меня, а я… такая. Со мной случилось… такое. Таль несправедлив, как и многие другие.

Чужой грех отпечатался на мне клеймом.

– Не молчи, Гера!

Приходится найти в себе силы заговорить, от страха, что Таль разбудит хозяйку.

– Оказывается, существуют люди, продающие своих детей. Сергей много ездил по работе и… договаривался. Покупал.

Таль пытается переварить информацию, но не может. Никак. И я его понимаю.

– Если он договаривался, значит, были доказательства в компьютере, в его почте. Неужели ты не видела?

Мое нутро взрезают кривым, ржавым ножом. Я уже отпустила Таля, уже почти отключилась. Дышу по инерции и отвечаю тоже.

– В домашнем компьютере ничего не нашли. У него свое небольшое издательство. Он работал допоздна и там… он использовал рабочий компьютер.

– А куда он ездил по работе?

– В магазины и на книжные ярмарки.

– Какие книги он издавал?

– Детские, – давлюсь этим словом.

Взгляд Таля кажется наэлектризованным, во влажной глубине блестящими точками кружат страшные мысли. Броуновское движение.

– А сейчас он где?

– Он умер в тюрьме, ему помогли покончить с собой.

Несколько секунд Таль думает о значении этой фразы, потом кивает.

– Да, я слышал, что в тюрьме таким достается. – Встречается со мной взглядом и вымученно улыбается. – Значит, все закончилось… это хорошо.

Для меня ничего не закончилось и никогда не закончится. Это не то прошлое, через которое можно перешагнуть. Особенно учительнице, обожающей детей. С моими учениками ничего плохого не случилось, но…

– Все хорошо, что хорошо кончается. – Таль кривит рот, в его улыбке столько лжи, что становится горько во рту. Он видит мою беспомощность и нехотя целует меня, его губы как мятая бумага.

Внезапно он замирает. В его воображении разворачиваются очередные яркие картины.

– Вы с ним… были близки… – хрипит.

– Да.

Я с ним, он со мной, мы вместе. Да–да–да. В народе это называют «счастливый брак».

Таль силится сглотнуть. Взгляд бегает по комнате, ищет, где приземлиться, только бы не на мне, не на моем теле, запачканном прикосновениями монстра.

Таль смотрит на дверь, щурится, двигает губами. Сейчас он ненавидит себя за настойчивость, за то, что добивался меня изо всех сил. Он хочет уйти.

Внутри меня закипает ярость. Я с трудом сдерживаю крик: «Да, я была с мужем, он касался меня здесь, и здесь, и там тоже. Везде. Ты не найдешь и сантиметра моего тела, не загаженного его прикосновениями. Я прокаженная, вся, но я жертва. Не преступница, а жертва!»

– Тебе, наверное, тяжело это вспоминать.

Наверное? Лучше бы он молчал или просто ушел без слов.

Таль стыдится своей реакции. Он так хотел быть героем, который решит мои проблемы, что сдаться, не дойдя до финиша, – большой удар для его самолюбия.

– Все хорошо! – врет он. Рывком прижимает меня к себе, прячет лицо в изгибе шеи и жадно целует. Жадно врет. – Ты просто женщина, которой не повезло. Вытянула дурную карту в игре под названием жизнь.

От избитой фразы становится плохо. Я даже не пытаюсь обнять Таля, не помогаю ему притвориться, что все хорошо. Он яростно трется о меня, но эрекции нет. Я не сопротивляюсь. Пусть использует мое тело, чтобы обмануть себя, но я уже знаю правду: Талю не по силам вынести мое прошлое, как, впрочем, и мне самой. Дмитрий Волинский это предвидел, да и я тоже, но все равно задыхаюсь.

Таль резко отстраняется, хватается дрожащей ладонью за волосы. Я столько раз пережила панику, что странно наблюдать ее у другого человека.

– Куда он ездил на ярмарки? – Голос Таля скрипит сквозь спазм в горле.

Прохладный воздух комнаты холодит обнаженную грудь, но я отвечаю спокойно, как будто не лежу голая в момент очередного страшного суда.

– Мы жили в нескольких часах езды отсюда, но муж ездил по всему региону.

– Какие книги он продавал?

– Я уже говорила, детские.

– Какие детские?! – кричит.

– В основном, интерактивные.

Таль приподнимается, нависает надо мной. Его мышцы дрожат.

– Те, в которых жмешь на кнопки, и они пищат и поют? Отвечай, Гера! – ударяет кулаком о стену.

– Да.

– В каких городах он был?! Назови!

– Он ездил по всему региону…

Таль выкрикивает название города, и я киваю.

Таль бессвязно матерится.

– Там живет моя дочь. У нее таких книг целая полка… Она что-то говорила про библиотеки… Может, это была ярмарка… – Таль скатывается с постели, выхватывает телефон из кармана. Роняет его на пол и падает на колени, матерясь и дрожа. Три раза печатает код, чтобы разблокировать телефон, и наконец набирает номер. Раздается веселый женский голос автоответчика, сообщающий, что Лена не может подойти к телефону, потому что делает «что-то интересное».

Таль поднимает на меня беспомощный взгляд.

– Ленки нет дома, – говорит, часто моргая. Вскочив на ноги, отходит к окну. Расстегнутые джинсы висят на его бедрах. – У дочки куча книг… Я не знаю, где они их брали. Ленка хорошая мать… Она заботится… кружки всякие, танцы… лучшее для дочки… И я денег не жалею… но вдруг…

– Таль! – Дрожащими руками натягиваю трусики и халат, поднимаюсь на ноги. Хочу успокоить Таля, помочь, чтобы он мог рассуждать трезво. Хочу объяснить ему, что ярмарки тут ни при чем и книги тоже, что рабочие поездки были всего лишь предлогом, что полиция разоблачила криминальную сеть…

Но потом я заставляю себя замолчать. Что я знаю о женщине по имени Лена? Ничего. Я и мужа своего не знала. Совсем.

Таль набирает другой номер.

– Наталья Ивановна, а Лена где? Поменяла смену? А… ладно. Галчонок в порядке? Уфф… спасибо. Я после школы с ней поговорю. Да, соскучился…

Инстинкт родителя – тут же получить доказательство, что с ребенком все в порядке. Даже если потенциальный обидчик мертв. Даже если по телефону невозможно задать вопросы, которые сводят Таля с ума. Ему необходимо просто услышать голос дочери или хотя бы убедиться, что она в порядке.

В нем говорит паника, сейчас он не способен мыслить рационально.

Мне знакомо это состояние.

Нахожу в себе силы поправить одежду, застегнуть халат, и Таль замечает мое движение. Смотрит на меня так, словно видит впервые.

– Таль, прошу тебя…

Отмахнувшись от меня, он подхватывает футболку и выходит из комнаты.

Хлопает входная дверь.

Таль ушел.

Он даже имени моего не узнал… не спросил про шрамы… Вообще обо мне не подумал.

Страх щекочет кожу пузырьками. Во что выльется паника Таля? Что он сделает? Кому расскажет?

Если меня снова станут преследовать и мучить, я не выдержу.

Мечусь по комнате, нервно поправляю постель, разглаживаю морщинки на пододеяльнике. Отматываю несколько бумажных полотенец и брызгаю моющей жидкостью на окно. Тру изо всех сил, рисую влажные прямоугольники, сходящиеся в центре. Оттираю мой мир, мой пустой прямоугольный мир от Таля, от случившегося. От опасности.

Я выбила пробку из бутылки прошлого, и оно вырвалось наружу взболтанным шампанским

Внутри что-то кровоточит, наверное, душа.

Нет… я не могла снова ошибиться. Не могла же?! Таль сильный, заботливый, он просто в шоке. Сейчас он одумается и вернется… поддержит меня, спасет…

Ломая ногти о перила, бегу на улицу. В халате и трусиках. Босиком. Дверь квартиры остается распахнутой. Выбежав на крыльцо, в панике смотрю по сторонам. Таль в шоке, и это объяснимо. Когда стало известно о деяниях моего мужа, весь город был в шоке. Но Таль обещал меня защитить. Он не отвернется от меня, никому не расскажет о моем прошлом, ведь иначе моя жизнь снова превратится в кошмар.

Взгляд останавливается на площадке, где был припаркован мотоцикл.

Таль уехал.

И тогда у меня заканчиваются силы.

Падаю на колени и кричу. Яростно, дико, надрываюсь до металлического привкуса во рту. Возмущаюсь собственной глупостью, доверчивостью и надеждой на хорошее, которую так и не смогла в себе искоренить. Мир кренится, пульсирует, и я ложусь на крыльцо, ослепнув от боли. Защитный кокон чешуйками ссыпается на землю, и моя душа корчится в ярком свете реальности, ее тонкая кожа снова сожжена.

Теряю связь со временем, не ощущаю утренней прохлады. Прихожу в себя только когда над головой раздаются шаги. Неритмичные, и это раздражает, заставляет съежиться. Я люблю четкий ритм, прямоугольники и стерильную чистоту. Таль не вписывается в мою жизнь, он порывистый и асимметричный, но мне кажется, я смогла бы его полюбить.

Если бы он не стряхнул меня, как липкую заразу.

Шаги замирают. Мужчина наклоняется ко мне, проверяет пульс. Другой рукой достает телефон. Я лежу на крыльце, глядя, как колышется черный материал его брюк. Мне нравится отутюженная, четкая стрелка.

– Как она? – раздается резкий вопрос из телефона. Голос Дмитрия Волинского не спутаешь.

– В сознании. Лежит у подъезда, – незнакомый голос над моей головой.

– Одна?

– Да.

– Заберите ее. С вещами. Подчистите территорию и разберитесь с хозяйкой.

– А с мужиком что делать?

– Он уехал или ошивается поблизости?

– Уехал.

– Найдите. Сделайте так, чтобы он ее не искал и не болтал.

Меня поднимают на руки, несут вверх по лестнице. Я смотрю на рукав серой мужской рубашки, вижу волокна ткани, мелкие неровности. Я узнала мужчину, это охранник, который удерживал меня вчера во дворе.

– Виктория, соберитесь! – Мужчина встряхивает меня, пытаясь привести в чувство. – Все будет в порядке, но сейчас вы должны взять себя в руки. Хозяйка квартиры дома? – Он останавливается перед распахнутой дверью и заглядывает внутрь. – Похоже, она еще спит, – отвечает сам себе и прикрывает за нами дверь. – У вас много вещей?

Хватаюсь за него, сжимаю его плечо изо всех сил. Ему наверняка больно, но он не жалуется, и я не отпускаю, потому что в ушах все еще звучит его «все будет в порядке». Еще одна ложь, но сейчас она мне необходима. Даже если он бросит меня в костер, я умру с верой, что он говорит правду.

– Ваши вещи здесь или разбросаны по всей квартире? – Мужчина оглядывает мою комнату. Я не разбрасываю вещи. Я люблю порядок и стерильную чистоту. – На кухне есть что-то ваше?

В холодильнике мой суп. Вкусный овощной суп, только вчера сварила, не хочу его оставлять.

Вытираю мокрый нос о рукав мужской рубашки, меня потряхивает, мышцы ломает. Это не страх, нет, это во мне просыпается прошлое. Заново бежит по сосудам, проникает в клетки, и я дрожу от его яда. Меня отбросило на месяцы назад.

Охранник приказывает кому-то за спиной.

– Проверь квартиру и забери вещи, а мы поедем вперед. Ждать нельзя. Лучше пусть истерика начнется в машине, а не здесь, а то соседи набегут.

Кто-то соглашается, хлопает дверцей шкафа.

– Не т-т-т-рогайте меня пж-ж-жалста…– выбиваю зубами дробь. – Ос-с-ставьте меня!

Охранник выносит меня на лестницу.

– Я выполняю приказ и не могу вас оставить, – говорит успокаивающим тоном. – Меня зовут Вадим. Я отвезу вас в безопасное место, хотя… любое место лучше этой дыры. Там вы поговорите с начальством и зададите все интересующие вас вопросы.

Требую освободить меня, но делаю это чисто по инерции. За пеленой шока проснулся инстинкт самосохранения, и его посыл очевиден: мне нельзя здесь оставаться. Я проиграла, ошиблась в Тале. Он увидел бездну моего прошлого и отвернулся. Кому он расскажет? Как поступит? Хорошо, что меня увезут отсюда. Я не боюсь мужчину, бережно несущего меня на руках. Он всего лишь исполнитель и не желает мне зла. Я не хочу видеть Волинского, но мне от него не спрятаться, судьба доказывает это снова и снова. Все это время он ждал моей слабости, моего полного падения, и вот, дождался. Но я найду в себе силы, чтобы расставить точки над всеми буквами наших несуществующих отношений.

Пнув ботинком дверь подъезда, Вадим выходит во двор.

– Почему она так дергается? Судороги, что ли? – спрашивает водитель.

– У нее шок. В багажнике есть одеяло?

– Я что, на пикник ехал?! Нет, конечно.

– Принеси из квартиры!

Меня укладывают на заднее сиденье, заворачивают в плед и пристегивают двумя ремнями безопасности.

И мы едем.

Я не ощущаю ни времени, ни холода и прихожу в себя только когда меня берут на руки и вносят в гостиницу. Так и несут на руках, хотя я могу идти. Даже бежать могу, но не хочу. Некуда и не за чем. Пропала сила воли, да и желание жить тоже затерялось по пути. И обуви нет.

Меня ставят на ноги у двери гостиничного номера. Прежде чем пустить внутрь, проверяют карманы халата, будто у меня была возможность обзавестись оружием.

– Проходите! – подталкивают в номер.

Сидящий за столом мужчина поднимает голову, дает знак охранникам, и те выходят в коридор. Прижимаюсь спиной к двери, но они закрывают ее, грубо царапая шрамы.

Стою на пестром ковре. Босая, в халате.

Дмитрий Волинский смотрит на меня. Строгий, серьезный, в костюме-тройке. Как и всегда.

– Набегалась? – отвешивает мне оплеуху этим словом.

Впору валиться ему в ноги, потому что мои собственные не держат. Но, сцепив челюсти, я скалюсь непокорным зверьком.

– Меня привезли сюда против воли!

– Ты предпочла бы и дальше валяться у подъезда? – приподнимает бровь.

– Моя жизнь тебя не касается! – гордо вскидываю подбородок. Я скорее умру, чем покажу Волинскому свою слабость.

– Я бы не стал гордиться тем, что тебя подобрали на улице, как мусор. Как труп бродяжки.

Дмитрий давит тяжелой энергетикой, нити его контроля тянутся ко мне, щекочут запястья. Но гнев уже начал свое целебное дело, и сил прибыло, поэтому я держусь с ним на равных.

– Ты любой мусор подбираешь, или я особенная? – Вкладываю все силы в насмешку.

При слове «особенная» Дмитрий сжимает зубы.

– Тебя отвезти обратно? Я могу это организовать. Тебя положат на то же место, где нашли.

– Я сама доеду, только прикажи своим бугаям отдать мне вещи и деньги.

– Бугаям? – повторяет Дмитрий по слогам, не одобряя мое отношение к охране. – Вадим мой личный помощник.

Небрежно пожимаю плечом.

– Прикажи лично помогающему тебе бугаю отдать мне вещи, и я уеду.

Мы долго и мрачно убиваем друг друга взглядами, и на это уходят мои последние силы.

– Каковы шансы, что ты согласишься поговорить, как взрослые люди? – наконец нарушает тишину Дмитрий.

– Нам не о чем говорить. Отпусти меня и оставь в покое!

– И что тогда?

– Я уеду туда, где ты не сможешь меня найти.

Дмитрий щурится, постукивает пальцами по столу.

– Я? Не смогу тебя найти? Уверена в этом? – перекатывает слова на языке.

Нет, не уверена. Куда я только ни уезжала – далеко от родного города или близко, – он меня находил.

Дмитрий сжимает кулак, потом разжимает и смотрит на пальцы. Наверняка представляет, как схватит меня за шкирку и вышвырнет на улицу. Он может раздавить меня одним звонком, одним умело пущенным слухом. Он думает об этом прямо сейчас, о своей власти надо мной.

Ему нравится держать меня за горло.

Пусть наслаждается, потому что однажды, очень скоро, я отвечу тем же. Не знаю как, но найду способ.

***

Теперь все кажется очевидным.

Факты наслаиваются друг на друга, каждый из них кричит и машет красным флагом. Но по отдельности они ничто. Не улики, а ничего не значащие обычности.

Я, учительница начальных классов, познакомилась с будущим мужем у школьных ворот.

Он стоял около школы. Это улика или нет?

Вроде не улика, но, пережив такой кошмар, видишь все по-новому. Могла ли я уже тогда заподозрить неладное?

В конце школьного дня завязалась драка, и я подошла разнять мальчишек, когда заметила красивого статного мужчину на противоположной стороне улицы. Тогда я работала в обычной школе, в ней детишек больше, чем в частной, и всех родителей не упомнишь. Мужчина стоял невдалеке от школьных ворот, прислонясь к машине.

– Красавчик, да? – подмигнула коллега, заметив мой взгляд.

– Не замечала его раньше.

– Ты права, мы бы давно заметили такого папочку!

Не глядя на нас, мужчина всплеснул руками и закричал в телефон.

– Естественно, я проверил! Молодой человек, я не первый день за рулем. Здесь нечего обсуждать, присылайте эвакуатор! Я не собираюсь ждать целый день. Я около какой-то школы. Сейчас узнаю…

Коллега подошла к решетке и сказала ему номер школы и адрес. Мужчина благодарно кивнул и посмотрел на меня.

Тот взгляд стал решающим. Сергей сказал мне об этом, когда делал предложение. Он влюбился в меня с первого взгляда.

Я не могу не думать о нашей первой встрече, не могу не вспоминать ее и не гадать, что он делал в тот день около школы. Разговаривал по телефону или притворялся? Его машина действительно сломалась или…

Мы сходили на концерт, потом в кино, потом в ресторан. Его машину починили через неделю. По крайней мере, он так сказал.

Я познакомилась с мужем у школьных ворот.

Это улика или нет?

Так и с остальным. Теперь все представляется в другом свете, даже самые обыденные факты. Они все во мне, как оголенные нервы. Малейшее дуновение мысли, и боль заново разрывает меня на части.

Он выпускал детские книги.

Он участвовал в ярмарках для детей.

Он часто приезжал в школу – повидаться, привезти вкусности или отвезти меня домой.

Он часто ездил в командировки.

Он не позволял мне использовать его рабочий компьютер. Сломан, вирус, загрузка программы – много причин. А я и просила-то всего пару раз, когда навещала его на работе.

Он не обращал внимания на заигрывания других женщин. Лучше бы обращал, лучше бы изменял. Лучше все, что угодно, только не выжженная в памяти правда.

Только бы не…

Как он относился ко мне? Он был внимательным, добрым, предусмотрительным и любящим. Если бы он не оказался мерзким чудовищем, я бы назвала его образцовым мужем.

Страшные слова. Жуткая правда.

Однажды меня звали Викторией, и я была учительницей начальных классов. А теперь я женщина, взявшая себе имя обманутой богини. Гера сильнее меня, она боролась. У нее другая история, но любой обман ударяет в спину и выбивает почву из-под ног. Ты задаешься вопросами, примеряешь вину на себя. Это неправильно и несправедливо, но…

Я коллекционер фактов, ранее не казавшихся подозрительными, а теперь бьющих тревогу. Вспоминая о них, я теряю веру в себя. Это страшно, потому что тогда я забываю, где правда. Прошлое становится галлюцинацией. Чувство вины въедается в душу. Я должна была догадаться. Как можно не разглядеть жуткую гниль, когда ты сливаешься с человеком воедино? Инстинкты – где они? Какого дьявола они молчали?!