Читать онлайн Алгоритм неизвестности

Все написанное является художественным вымыслом автора.

Все персонажи и описываемые события являются вымышленными.

Любое совпадение с реальными людьми или событиями является случайностью.

В городе, где нет метро,

по утрам холодеет мое нутро.

По глазам быстро мимо мелькают дни…

Запомни меня молодым, запомни меня живым.

25/17

Пролог

Мыслей не было – была цель. Убежать. Страх – лучший мотиватор. Босые стопы не чувствовали холод, ноги проваливались в сугробы выше колена. Преследователей не было видно, только слышно, они громко перекрикивались между собой – не боялись, что их кто-нибудь услышит в ночном зимнем лесу. Беглеца гнали, как зверя на охоте, не хватало только борзых, вспарывающих длинными лапами пушистый январский снег. Лучи фонарей метались по темным стволам деревьев, хвойные лапы елей рассеивали их яркий свет в безлунной ночи. В лесу было шумно, снег хрустел, сминаясь под ногами, со стороны можно было подумать, что повзрослевшие дети играют в детсадовскую игру «Кошки-мышки». Молодые люди с улюлюканьем и угрозами короткой цепью шли, огибая припорошенные снегом кустарники. Убегавший слышал все, что ему кричали, – в лесу прекрасная акустика и звуки разносятся на большие расстояния.

Сегодня он уже один раз сумел обмануть смерть и сбежать с места своей казни, теперь надо было, чтобы усилия не пропали даром. Эти места он не знал, бежал наугад, он старался, чтобы со спины его всегда прикрывали деревья. Беглец забежал за толстый пень и упал на снег, силы не были бесконечными, пригоршня снега, брошенная в рот, ненадолго утолила жажду. Он осторожно выглянул из-за срезанного ствола, ему сегодня определенно везло, шесть человек, которые его искали, уходили в сторону, не зря он все-таки не пожалел ноги и побежал по руслу талого ручья. В истоках ручья стояла золотодобывающая артель, стоки с которой уносились потоком воды, вырывающимся из скалы. Дикий химический состав не давал ручью замерзнуть даже в лютые крещенские морозы. Беглец прятался выше по течению и наблюдал, как преследователи дошли до ручья, где терялись следы в глубоком снегу, пошарили фонарями по лесной чаще и двинулись вниз по руслу.

Голоса становились тише, беглец потер задеревенелые стопы, чувствительности в ногах почти не было. Очень хотелось пожалеть себя, лечь, свернуться в позу ребенка в материнском чреве и уснуть, а проснуться уже дома, там, куда захотелось вернуться впервые за долгое время. Еще вчера любая подворотня или подвал были для него намного привлекательнее квартиры, где он жил с рождения, с ней не было связано приятных детских воспоминаний, а только лишь мрачные картины взрослых пьянок и наказаний от отчима.

Беглец еще раз аккуратно выглянул из-за пня, шестеро с фонарями удалились на достаточное расстояние. Он встал на ноги и стал карабкаться по снежному склону оврага наверх. Лезть приходилось на четвереньках, конечности проваливались и проскальзывали, но жажда жизни и отчетливый шанс на спасение подпитывали силами уставший организм. Он выбрался на ровную поверхность, справа виднелась пирамида триангуляционного геодезического знака, голова упала лицом вниз от бессилия. Он закрыл глаза, несколько раз откусил от ровного снежного полотна, растаявшая вода приятно освежала пересохшее горло. В ушах гулко стучало. Пора было вставать и бежать дальше.

С трудом он заставил себя разомкнуть будто налитые свинцом веки, поднял голову и увидел перед собой пару высоких треккинговых ботинок коричневого цвета. Взгляд поднимался выше, перешел на плотные серые штаны и сразу же уткнулся в черную, идеально круглую дырку пистолетного глушителя. Так близко он никогда не видел оружия. Разрядом тока в голове пробежала дурацкая мысль о том, что круто было бы из такого пострелять. Пистолет в руке дернулся, звук выстрела был похож на резкий выдох. Глаза беглеца закатились к переносице, словно хотели рассмотреть дырку, образовавшуюся в середине лба. Голова упала на снег, который стал усердно впитывать в себя горячую густую кровь. Вспыхнула вспышка фотокамеры на телефоне, ноги в коричневых ботинках развернулись и по своим же следам зашагали прочь от мертвого тела подростка с босыми ногами.

1

– А сейчас молодожены исполнят свой первый танец в качестве мужа и жены, – хорошо поставленный голос ведущего свадебного банкета в колонках, развешенных по стенам банкетного зала загородной базы отдыха, сменили первые аккорды песни «Под цыганским солнцем».

Норвежский сидел за столом на почетном месте свидетеля жениха, а в центре зала в плавном грациозном танце кружились Макс и Аня. Сергею нравились свадьбы: нарядные люди, приятные пожелания молодоженам. Атмосфера счастья и добра, то, чего сейчас так не хватает современному обществу. Гости окружили порхающую по танцполу пару, у каждого в руке была фигурная синяя свеча, пламя которой символизировало зажжение нового семейного очага. Норвежский в этом не участвовал, он вообще не любил быть в центе внимания на праздниках, вот сидеть в углу стола, спокойно выпивать и закусывать, наблюдать за ходом праздника – это ему было по душе. Когда Макс рассказал ему о предложении руки и сердца, которое он сделал Ане, Сергей сразу понял, что отвертеться от свидетельских обязанностей не удастся. Его радовало одно, что Макс был богатым человеком, а значит, что вся суета по вопросам организации банкета, украшения автомобилей и найма фото-, видеооператоров ложилась на плечи специально обученных и подготовленных людей, для кого все эти мероприятия были частью рабочего процесса.

Норвежский был рад за друзей. Девушка из небольшого поселка, в шести часах езды от Берегового, смогла вернуть Максиму любовь к жизни и помогла пережить тяжелое время, связанное с трагическими событиями. За три года, прошедшие с того времени, Сергей ни разу не слышал от друга, что тот устал от своей возлюбленной или, что она ему надоела. Это была первая девушка, которой Макс был по-настоящему очарован и покорен. Максим теперь был хозяином всего бизнеса, что остался ему от матери, но так как он ничего не понимал в медицине, то сделал самый грамотный ход, который только мог сделать умный человек в его ситуации. Он нанял управляющего, бывшего главного врача областной больницы из соседнего региона. Человек сразу оказался на своем месте, и деятельность ООО «Гармония» не только не остановилась, но и стала развиваться. К уже действующим направлениям добавились офтальмология и флебология – очень востребованные населением медицинские услуги. Также, в качестве эксперимента, было создано новое юридическое лицо, под которым открыли ветеринарный кабинет «Пуша» с милым котенком на логотипе. Пока небольшой, специализирующийся только на помощи хозяевам собак и кошек, но в дальнейших планах был выход на рынок оказания помощи фермерским хозяйствам и их подопечным. В общем, дело, начатое Викторией Сергеевной, росло и процветало, Максим осуществлял общий контроль, имел массу свободного времени и постоянное поступление приличного количества денежных средств.

Норвежский тихонько поднялся со стула и через стеклянную дверь вышел на деревянную террасу. После душного банкетного зала с ароматами еды и парфюма на улице было хорошо. Мороз пощипывал лицо, холодный воздух обжигал легкие. Сергей облокотился на перила и стал смотреть вдаль, где острые еловые пики соприкасались с темным, усыпанным звездами небом. В городе, даже маленьком, никогда не увидишь таких звезд, будут мешать фонари, свет фар автомобилей и огни наружной рекламы. На природе по-другому, здесь в безоблачную ночь можно изучить небесную мозаику, сложенную из мерцающих точек. Все с детства знают, что люди на Земле могут видеть свет тех звезд, которых уже нет. В этом есть что-то мистическое, словно видишь душу, улетающую от остывающего тела – прощальный привет с порога смерти.

Дверь сзади скрипнула, на террасу вышел новоиспеченный муж.

– Чего сбежал? – вставая рядом с Норвежским, спросил Максим.

– Душно, устал, а здесь хорошо.

– Зря Сашка не поехала, тут как в пятизвездочном отеле. Ей комфортно бы было.

– Да куда, девятый месяц. Она устала уже ходить, мечтает о родах, – с улыбкой произнес Сергей.

– Классно! Станешь батей, пацан твой подрастет, будешь ему покупать все то, чего у тебя не было, и сам играться. – Максим обнял друга за плечо. – Мы тоже с Анькой работаем над этим вопросом, но что-то пока туго.

– Все будет хорошо, главное голову себе не забивай чушью всякой.

Максим посерьезнел.

– Я, когда к свадьбе готовился, несколько раз хотел все бросить и сделать как вы с Сашкой. Регистрация, вечер с самыми близкими и самолет туда, где тепло купаться, вкусно есть и интересно гулять. Потом вспоминал мать, я вообще последнее время часто о ней думаю, сентиментальный стал, она всегда хотела, чтобы у меня была большая свадьба, много людей. Чтобы родня дальняя приехала. Так что все это, – Максим нарисовал в воздухе круг указательным пальцем, – я больше в память о ней сделал. Анька тоже не особо хотела такие тожества. Надеюсь, мать где-нибудь там радуется, что я хоть что-то сделал, как она хотела.

Максим улыбнулся и бросил короткий взгляд в звездное небо.

– Оставайся завтра на день, по лесу покатаемся, здесь снежики хорошие, мощные, плов вкусный будет, баня, а вечером домой поедешь.

– Не, Макс, я и сегодня-то не хотел здесь ночевать, Сашка уговорила по темноте не ездить. Утром встану, чая хлебну – и домой. Знаешь же, как тяжело далась ей беременность, а сейчас чуть-чуть осталось. Надо, чтоб все хорошо было.

– Будет, куда ж вы денетесь. На работе как? Отпуск дадут к родам?

– Должны. Пока спокойно все. Заявление подписанное лежит в столе. Надеюсь, проблем не будет.

– Вот родите, а потом окажется, что беременность еще не самое страшное в детях, – засмеялся Макс. – Пойдем в зал, уши уже отваливаются.

Праздничный вечер продолжался, гостей развлекали приглашенные артисты, новобрачные перемещались от столика к столику, благодарили гостей и оказывали дань уважения всем, кто сегодня здесь собрался. Норвежский все также сидел на своем месте и ждал, когда можно будет скрыться в номере, но так, чтобы никто этого не заметил. Он почти не пил, чем очень разочаровал отца невесты, который в течение всего вечера практически в ультимативной форме требовал, чтобы Сергей выпил стакан домашнего самогона. Потому что только после стакана, выпитого залпом, можно прочувствовать все нотки вкуса напитка, так утверждал автор данного рецепта и по совместительству отец Ани. Норвежский умело отбивал атаки, в чем ему активно помогала уже теща Максима, отгоняя своего супруга от стола молодых и свидетелей.

Сергей думал о работе, после того нашумевшего дела Норвежский представил начальству два варианта развития убойного отдела. Или он увольняется, или ему дают минимум три вакансии, и он сам набирает себе людей. Руководство УВД хоть и показало, что не очень довольно таким подходом в работе капитана полиции, но, руководствуясь здравым смыслом, пошло навстречу Норвежскому. Сергей долго отбирал кандидатуры, кто-то не нравился ему, у кого-то не было желания искать по притонам и подвалам застольных убийц. В итоге в отделе появились трое новых сотрудников. Один не выдержал тягот и лишений службы и вернулся обратно в городское УВД, а двое трудились по сей день под командованием уже два года как майора полиции Норвежского.

Пока за городом Норвежский ждал окончания свадебного торжества своего друга, в квартире, расположенной буквально через дорогу от здания УВД, проходили оперативные действия. По первому взгляду на интерьер помещения становилось понятно, что жильцы не сильно озабочены созданием уюта. Пыльные обои в нескольких местах отходили от стены, и на их обратной стороне отчетливо были видны следы жизнедеятельности тараканов. На старой рожковой люстре горела всего одна лампочка, желтые в коричневых потеках занавески не пускали вечерний уличный свет в скудно обставленную комнату. У окна на тумбе с отбитыми углами стоял кинескопный телевизор, с торчащей сверху заломаной рогатой антенной, сбоку к стене было придвинуто кресло: потертые деревянные подлокотники и застиранный красный плед, накинутый поверх дырявой обивки.

– Ты чё! Дебил?! Друганы твои тебя и сдали, а ты здесь овцу из себя строишь, – высокий широкоплечий мужчина дал легкого подзатыльника сидящему на полу парню. – Где труп? Придурок!

Парень инстинктивно потрогал ушибленную голову рукой с обильной грязью под ногтями.

– Паша, не горячись. Видно же, что мальчик хочет все рассказать, но боится, – интеллигентного вида человек стоял в дверном проеме. – Ну? Не бойся, говори.

Интеллигента звали – Константин Грачев. Очки в тонкой оправе, ровный пробор. По внешнему виду он был похож скорее на школьного учителя математики, чем на оперативного сотрудника «убойного» отдела. Два года назад он перевелся к Норвежскому из отдела имущественных преступлений и ни разу не пожалел о своем решении. Костя плохо стрелял и отвратительно бегал, зато ему не было равных в аналитической работе, он был усидчив и терпелив, а потому весь груз архивной работы отдела ложился на его слабые плечи. Костя был спокойным и немногословным человеком, казалось, что он очень щепетильно обдумывает каждое слово прежде, чем его произнести. В последнее время он практически полностью перестал общаться с кем-либо, кроме коллег по отделу. Норвежский догадывался, что дело в недавнем разводе Константина и решении суда оставить его двухлетнюю дочь жить с матерью. Грачев и так много куривший, стал выкуривать по две пачки в день и хмуро отмалчиваться на стандартные вопросы: «Как дела? Как жизнь?». Работа была единственным местом, где Костя выдыхал, решая служебные задачи, он отвлекался от сверлящих мозг мыслей о крахе личной жизни.

Его широкоплечий напарник был полной противоположностью Грачева. Высокий здоровый мужик с коротким ежиком волос на голове. Павел Любавин был старше Грачева на десять лет, он прошел извилистый путь по служебной лестнице, почти за двадцать лет он успел побывать: и омоновцем, и постовым, служил в охране резиденции губернатора и еще много где. Норвежский сам позвал его к себе в отдел, Паша тогда гонялся за разбойниками в городском управлении и без раздумий согласился на повышение. Громкий голос и взрывной характер одновременно помогали и мешали Любавину в жизни, он никогда не лебезил перед начальством и мог резко ответить на особо тупой вопрос. Норвежский шутил, что Паша должен стать амбассадором какого-нибудь барбершопа. Брутальная внешность, старенький «Харлей» летом и монструозный, подготовленный к бездорожью «Ниссан-Сафари» зимой. Любавин был хорошим ментом, он не жалел себя на службе, если нужна ночная засада, то Норвежский знал, что Паша точно не будет отлынивать. Возможно, такому поведению способствовало отсутствие семьи и, соответственно, наличие свободного времени, но, в отличие от Грачева, Паша не страдал от одиночества. Его подруги часто сменяли друг друга, а редкие отпуска проходили в точности с заветами хита из фильма «Брат-2» – «Вечно молодой». Норвежский прощал ему похмельные утренние планерки, но несколько раз все же устраивал жесткие беседы о трудовой дисциплине и недопустимости безудержного пьянства перед рабочим днем.

– Слышь, перхоть! Последний шанс у тебя сейчас. – Любавин достал из-за ремня джинс пистолет. – Через пятнадцать секунд не говоришь, где вы, отрыжки общества, тело спрятали, – я тебе колено прострелю.

Мощной пятерней он передернул затвор пистолета и прислонил дуло к ноге парня.

– Ты пойми, – снова вступил в беседу Костя, он подошел и мягким движением отодвинул пистолет в руке Любавина в сторону, – мы точно знаем, что ты и Клещ садились к пропавшему таксисту. Точно знаем, что ты вчера пытался машину этого таксиста продать за копейки. Учитывая личность и прошлое Клеща, таксиста в живых вы точно не оставили. Паша, дай воды, пожалуйста.

Любавин нехотя взял со стола початую бутылку минералки и протянул напарнику.

– Пей, Рома. – Грачев дал бутылку в дрожащие руки парня. – Выпей и успокойся. Ты ведь раньше не делал ничего плохого, судимостей у тебя нет. Мы понимаем, что это Клещ придумал таксиста ограбить, а дальше больше. Так?

– Да, – неуверенно произнес парень, подняв глаза на Грачева, – я сразу сказал, чтобы без крови. Что я не согласен, если водилу глушить.

– Ну вот, молодец. Клеща мы сегодня-завтра поймаем, и знаешь, что он скажет.

Парень еще раз взглянул на Костю.

– А скажет он, что это ты придумал таксиста с бордюра взять, а потом за городом его прикопать. Деньги пополам, машину барыгам. Потому что тебе закладка нужна, а он так, рядом сидел и даже отговаривал тебя.

– Не-не-не, – парень нервно замотал головой, теребя в руках пластиковую полторашку. – Это Клещ все замутил и таксиста он. Я только руки держал…

– Куда спрятали тело?

– Да мы и не прятали особо, оттащили от дороги и снегом закидали. По дороге на Осиповку. Там у тетки дача была, я маленький там бывал, – добавил парень, смотря только на Грачева, глядеть в сторону здоровяка с пистолетом он боялся.

– Значит так, сейчас мы отвезем тебя в отдел, там подробно все расскажешь, а завтра с утра поедем, и покажешь, где там дача твоей тетки.

– Хорошо, – осознав свою участь, парень больше не дрожал, из его глаз медленно текли слезы.

Провожая взглядом патрульный уазик с задержанным убийцей, Любавин протянул Грачеву руку, открытой ладонью вверх. Костя шлепнул по ней своей рукой.

– Года идут, Костян, а классический метод вечен, – сказал Паша.

– Он только на таких ничтожеств и действует, – закуривая, ответил Грачев.

2

Пожилая преподавательница монотонно выдавала материал. Окна аудитории, где проходили занятия по сольфеджио, выходили на проезжую часть улицы. Сигналили таксисты, водители автобусов включали аварийку в знак благодарности при отъезде от остановки. Обычная уличная рутина. Шел мелкий снег, мороз колол щеки студентов музыкального училища, которые выбежали на перекур за угол здания.

Полина сидела на втором ряду у окна и пыталась хоть что-то понять из лекции. Она сама хотела пойти учиться именно в музыкальное училище, родители, наоборот, ее отговаривали, но без особого усердия. Учиться Полине нравилось, но иногда знания давались с большим трудом. У стены аудитории стояло фортепиано с коричневой лакированной крышкой и вытертыми, некогда желтыми, педалями. Над инструментом висели портреты выдающихся композиторов прошлого, и все они, как казалось Полине, с укоризной смотрели на непонятливую первокурсницу.

С момента, когда она в дождливый осенний день наткнулась на висящий на дереве труп, прошла, по подростковым меркам, целая вечность. Те страшные события она почти не вспоминала, только если по телевизору или в интернете случайно видела что-то о «Постановщике из Берегового», как убийцу окрестили жаждущие славы журналисты, да и то старалась сразу же переключить канал или закрыть страницу браузера. Полина окончила школу и из худенькой большеглазой девочки, любящей своих собак, превратилась в молодую девушку. Стройная фигура, вьющиеся каштановые волосы и немного пухлые щечки, которые добавляли ее образу детской наивности. Хотя уж кем-кем, а наивной Полину точно нельзя было назвать, она уже не боялась конкуренции со стороны более старших подруг, но к романтичным увлечениям относилась очень серьезно. Если любить, то по-настоящему, а не так, что раз-два и разбежались, как у остальных. Что такое любовь, Полина еще не знала, поэтому она умело отваживала чересчур настойчивых ухажеров и дальше пресловутой френдзоны никого не пускала.

Наконец она поняла, что не дает ей сосредоточиться на учебе, какие мысли уводят транспортирование одноголосных и многоголосных примеров на второй план. Позавчера она и ее лучшая подруга Верка ходили в гости. Сверстники Полины называют такие вечерники вписками, но ей не нравилось это слово, за ним была какая-то пошлость и грязь. Они пошли в гости к другу старшего брата Верки, это было уже не в первый раз, и девчонки знали, что там можно было не переживать за возможные домогательства. Обычная компания молодежи: пар вейпов и гитара. Никаких игр на раздевание и стимуляторов сильнее разливного пива. Обычно Полина не сидела там долго – становилось скучно, да и никто из компании не был ей очень уж интересен. Это Верка всё клинья била к хозяину квартиры, говорит, что с детства в него влюблена, но тот постоянно делает вид, что не замечает ее намеков.

В этот раз тоже все начиналось как обычно. Шли разговоры, кто-то обсуждал видео на телефоне, говорили часто все вместе, и никто особо друг друга не слушал. Хлопала балконная дверь, пуская вместе с замерзшими молодыми людьми и запах табака. Верка снова пристала к хозяину квартиры, просила помочь разобраться с новым приложением для обработки фото на смартфоне. Полина сидела в дальнем углу широкой кровати, по-турецки поджав под себя ноги, и листала ленту каналов в мессенджере. Один из парней попытался ненавязчиво оказывать ей знаки внимания, но Полина вежливо дала понять, что ей это неинтересно. Она смотрела в строки на экране телефона, а мысли были о другом. В последнее время она все чаще задумывалась о глобальном. Через два года ей будет двадцать лет, а еще через десять – тридцать. Это ведь половина жизни, считай, а что она сделает к этому времени, кем станет? А если никем, то как жить вторую половину жизни, зная, что ты бездарно потеряла лучшие годы. Сейчас училище, потом, естественно, консерватория в Москве, а дальше… А если муж, семья, то как выбрать между ними и карьерой? Как, оказывается, непросто быть взрослой и почему дети стремятся поскорее вырасти и не ценят беззаботность. Чем старше становишься, тем больше ответственности и проблем, которые необходимо решать самостоятельно, ведь за тебя этого никто не сделает. Интересно, когда родители поняли, что стали взрослыми?

В комнату зашли два парня, Полина на миг подняла голову, лица были незнакомые, и она вновь погрузилась в тяжелые размышления о непростом взрослом будущем.

Когда дети будут, их же надо воспитывать, а как? Кто может научить, как это делать? Что вообще делать с маленьким ребенком? Ну, с подгузниками, допустим, понятно, приятного мало, но дело нехитрое. А как понять, почему он плачет среди ночи? Младенец же не расскажет, что его беспокоит, а может, ничего не беспокоит, а он просто вредный маленький засранец. У соседей такой рос, орал днем и ночью, даже за стенкой покоя не было, не мог же у него круглосуточно живот болеть или два года зубы лезть. Нет. Просто доводил своих родителей и заодно Полину через бетонное перекрытие.

Зазвучала гитара. Полина снова подняла взгляд, один из недавно пришедших незнакомцев сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и ловко перебирал пальцами струны.

Голос у парня был мелодичный и приятный, Полина знала, чьи это стихи, у нее дома был томик лирики Есенина, маленькая зеленая книжка в твердом переплете. Полина не увлекалась поэзией, но эти стихи ей нравились. Она внимательнее посмотрела на доморощенного певца. Черный спортивный костюм, белые с затертыми подошвами носки, короткие темные волосы. Музыка перешла с перебора на бой. Полина оценила спортивную фигуру и жилистые руки, ладонь, сжимавшая гриф гитары, казалось, с легкостью могла бы сломать его при желании владельца. Полина продолжила изучать интересный объект.

Их взгляды встретились, оказалось, что он смотрел в упор на Полину, как будто пел только для нее. Зеленые глаза на скуластом и не по годам взрослом лице глядели не нагло, а мягко, как бы призывая девушку погрузиться в объятие стихов великого русского поэта. Полина выдержала взгляд несколько секунд, а потом спокойно отвела глаза, так, чтобы это выглядело не смущением, а просто сменой объекта наблюдения. Парень был симпатичным, Полина это сразу отметила, но типаж совершенно не ее. Этот с гитарой был типичным гопником, и знание стихов Есенина, положенных на простецкие аккорды, не могло скрыть сущность. Гопники Полине не нравились. Если ты в свои восемнадцать-двадцать лет не нашел ничего умнее, чем строить из себя Аль Капоне и быть на побегушках у местечковых авторитетов, то вряд ли в дальнейшем из такого человека вырастет нормальный мужчина. Полина еще раз оглядела парня с гитарой, тот пел и смотрел прямо ей в глаза. Она сразу представила, как он летом в своем черном с белыми полосами спортивном костюме, сдвинув такую же черную бейсболку на макушку, выискивает по дворам ботаников, перед которыми можно показать свою закомплексованную крутость.

Полина поднялась с кровати и пересела на табуретку у стола. Маневр был сделан для того, чтобы определить смотрят точно на нее или просто у певца застыл взгляд в одну точку. Сомнения отпали, глаза парня проводили Полину по ее короткому маршруту и остановились вместе с девушкой. Песня подходила к концу.

Девчонка была клевая, хотя всем своим видом показывала надменность. Пересела даже, проверяет, на нее он смотрит или нет. Наивная. Леха снова перешел с боя на перебор и немного понизил голос. Он первый раз был на этой хате, Брус притащил с собой, чтобы одного лошка пробить, кто такой и чем живет. Ему – лошку то есть – предки в Береговом хату снимали, а сами жили за шестьсот километров в Первомайске, чем-то рыбным промышляли, а значит, лавэ водилось нормальное. Вот Брус и захотел их сыночку-корзиночку прощупать и или на кошелек его сесть, если поведется, или, на худой конец, вломить лошару по полной. Лехе это было мало интересно, он больше за компанию пошел. Когда они с Брусом зашли сюда, то Леха ее сразу заметил, сидит такая в углу, в мобилу втыкает и молчит, не то что остальные клоуны – горланят каждый свое. Леха шепнул Брусу, чтобы тот без него с мажорчиком за жизнь поговорил, а сам подошел к шкафу у окна и снял с крючка чехол с гитарой, окинул сладкую компанию взглядом, никто ему ничего не сказал. Достал инструмент, сел на пол напротив принцессы-несмеяны, как он ее для себя окрестил, и проверил строй, немного подтянул четвертую струну и сыграл короткое соло. Гитара звучала. Это всегда срабатывало безотказно. Еще не одна девчонка не устояла против Есенинского пожара в его исполнении. Стопроцентный метод.

Все называли Леху – Мульт. Это с детства еще пошло: он как-то во дворе все лето гонял в одной и той же футболке с рисунком по мотивам популярного в то время мультфильма. Его стали звать Мультиком, так он до девятого класса и ходил – Леха-Мультик, а потом, когда жизнь его свернула на рискованный, но, как ему тогда казалось, интересный путь, то прозвище стало короче и солиднее. Сейчас Леха учился на втором курсе шараги на автослесаря, шарага гордо именовалась колледжем, но пэтэушной сути это не меняло. Жил в панельной двушке с бабушкой-пенсионеркой, которая его и воспитала. Мульт ее любил и старался делать так, чтобы она как можно меньше знала о его жизни – берег ее нервы. Родителей он почти не помнил, только образы, а может, и они были навеяны фотографиями. Мать и отец Лехи были геологами, там в одной из партий и познакомились, работали вместе по лесам и тайге. Любовь, свадьба, декрет. Мама с маленьким Лешей до трех лет дома сидела, заработков отца хватало. Потом планировали работу так, чтобы один из родителей всегда был в городе. В лето перед первым классом школы они наконец-то решили вместе уйти в экспедицию, ненадолго – пять недель. Сын уже большой, да и летом на даче с бабушкой ему лучше будет, чем в городе с угольной пылью от вагонов, которые гремят по пути на ТЭЦ. Долгожданная совместная экспедиция закончилась не начавшись, вертолет с ее участниками рухнул на берег моря через сорок минут после взлета. Как потом расскажут следователи, пилотам почти удалось посадить неуправляемую машину, но лишь почти. Упавший вертолет загорелся, и те, кто не погиб от удара, сгорели. Выжить не удалось никому. Похороны Леха запомнил на всю жизнь. Солнце нещадно выжигало в тот день, поп, размахивая кадилом, ходил вокруг четырнадцати закрытых гробов, установленных перед кладбищенскими воротами. Плач, переходящий в вой, нудные речи каких-то начальников и жара. Бабушка держала внука за руку, крепко, словно боялась, что он может убежать, но Леха просто стоял и смотрел на обитые красным бархатом деревянные ящики. Он, как все дети, до конца не понимал, как подобные события меняют жизнь каждой семьи, в чей дом пришла беда.

Дальше Лехе пришлось быстро становиться самостоятельным, бабушка работала, а в дачный сезон еще и содержала огород. Доходы с проданной у рынка ягоды иногда превышали месячную пенсию. Он рос бойким умным парнишкой, учеба давалось легко, получению двоек способствовала только лень. Помогал, как мог, на огороде. Бабушка уговорила после девятого класса остаться в школе, чтобы потом с одиннадцатью классами образования идти сразу в институт, Леха послушался, но до института дело не дошло. Сосед по подъезду Борька Брус за месяц до начала десятого класса сделал Лехе предложение, которое круто изменило его жизненные приоритеты.

Брусом он был, потому что в двенадцать лет всем во дворе рассказывал, что спит на деревянном бруске вместо подушки, как ученики в школе ниндзя. А потом кто-то на улице спросил у его подвыпившего отца про это, тот заржал и, обдав детей перегаром, ответил, что из деревянного у Борьки только его тупая башка.

Брус предложил Лехе влиться в молодежное криминальное движение. Ведь это круто – ходить на молодежные сходки, где расскажут, как надо жить правильно. Помогать тем, кто сейчас за тюремным забором, а когда сам туда попадешь, то и про тебя не забудут, будешь и там жить красиво. Ты ведь теперь блатной, а это уважение и авторитет, главное, башкой думать и нигде не зашквариться. Жизнь в провинциальных городах до сих пор была пропитана флером «Бригады» и «Бумера», да и запудрить мозги подросткам большого труда не составляет. Главное – грамотно и красиво преподнести идеи и цели занятия, тогда никто особо и не будет задумываться о средствах и методах их достижения.

Брус вертелся в этих кругах и благодаря своей природной бесшабашности занимал не последнее место в этой своеобразной пищевой цепочке. Во дворе его уже побаивались, но не Леха, они были знакомы с игр в песочнице. Мульт принял предложение и сразу с головой окунулся в опасную субкультуру. За три с лишним года было многое, несмотря на кучу прогулов, он все-таки окончил школу, вместо института пошел в «фазанку» на автослесаря. Всего раз он оказался в камере изолятора временного содержания: дочка хозяина угнанной машины указала на него, и Леху закрыли на сутки. Он молчал. Бабушка плакала в дежурной части. Отпустили, малолетка еще был, да и доказать так ничего и не смогли по горячему. Был очень тяжелый разговор дома, и после того случая Леха стал аккуратнее, да авторитета добавилось: теперь уже были те, кого можно было сделать пушечным мясом, а самому не лезть из-за мелочей под статью.

С годами Леха стал понимать истинную суть вещей, которые происходили вокруг. Для чего вся эта канитель с подростковыми бандами нужна, и кто получает из этого выгоду, пуская под откос детские судьбы. Выйти было сложно и рано. У Мульта был свой план, дерзкий, наверное, для кого-то глупый, но Леха видел в нем единственный способ резко поменять свою жизнь, чтобы больше никогда не возвращаться на точки, сходки, стрелки. Он уже начал постепенное движение в нужном направлении, никому ничего не рассказывая и не меняя стиля поведения. Именно поэтому сегодня с утра он снова пошел на дело, оно было спланировано заранее, и отказаться было нельзя.

Морозным субботним утром предприниматель средней руки ехал по посыпанным химикатами улицам Берегового на своем годовалом «Ленд-Крузере-Прадо». Зеленый глаз светофора замигал и сменился на красный, машина остановилась на перекрестке у кинотеатра, табло начало отсчет секунд до смены сигнала на разрешающий, стоять предстояло чуть меньше двух минут. Водитель рассматривал в зеркало заднего вида свое одутловатое лицо, пригладил волосы по краям блестящей лысины и резко обернулся на звук клаксона слева от себя. Молодой парень в стоявшей в соседнем ряду праворульной «Мазде» показывал куда-то в район заднего левого колеса «Прадо», в открытое окно он сказал, что шина почти полностью спустила. Предприниматель глянул на приборную панель, сигнала о проколе колеса не было, но мало ли, электроника сбоит, время до зеленого еще было, он щелкнул кнопкой блокировки дверей и вылез из машины. С этого момента время резко ускорило свой ход. Колесо было целым и невредимым, когда хозяин «Прадо» повернулся, чтобы предъявить логичные претензии водителю «Мазды», правая задняя дверь внедорожника распахнулась и фигура в черной балаклаве ловким движением схватила лежащий на заднем сидении портфель, а затем бросилась прочь от машины. Одновременно с этим, выбрасывая из-под колес ледяную крошку, сорвалась с места «Мазда». Ограбленный предприниматель, подавив секундное замешательство, бросился вслед за убегающим с его портфелем человеком. Он заскочил на тротуар и, неловко выбрасывая в сторону ноги, начал погоню за злодеем. Сзади знакомо взревел двигатель, предприниматель обернулся и увидел, как его внедорожник, используя все лошадиные силы, стартует с перекрестка. Голова завертелась в обе стороны: убегающий человек с его портфелем и уезжающие свои ходом миллионы. Он достал из кармана куртки брелок сигнализации, зажал комбинацию блокировки двигателя, но эффекта не было, автомобиль, резко вывернув колеса, скрылся за домом соседней с кинотеатром пятиэтажки. Новоявленная жертва дерзкого грабежа все поняла, он набрал в ладонь снег и растер его по лысине, затем медленно пошел к гулявшей неподалеку девушке с детской коляской, чтобы попросить у нее телефон для звонка в полицию, его смартфон остался лежать в подстаканнике между передними креслами «Прадо».

Гаражный замок противно скрипел, Мульт убрал ключи в карман. Обернулся, к нему вдоль ряда однотипных кооперативных гаражей приближалась серебристая «Семерка», с тонированными в круг стеклами, спойлер на багажнике пытался придать ей вид спортивного автомобиля.

– Труба была в салоне? – Брус вышел из своей серебряной ласточки.

– Да, выкинул на Колхозной. Глушилку оставил, пусть потом Мелкий сам дальше с сигналкой разбирается.

– Ключи дай от ворот, он свои потерял.

Леха бросил ему через капот ключи.

– Глухой не запалился? – Леха отряхивал низ спортивных штанов. Обтерся, когда запрыгивал в «Прадо». – В сумке есть что путное?

– Не, он корыто свое сразу на дачу отогнал. Да не ссы, нормально все прошло, – Брус открыл пачку сигарет и жестом предложил Лехе. – Бумажки разные и носки новые в упаковке. Надо?

– На хрена ты это делаешь? – Мульт явно был не в духе и тупые шутки его не веселили. – Знаешь же, что бросаю. И в машине не кури, не хочу вонять.

– Слышь, ты босса-то не врубай, – с нарочитой суровостью ответил Брус, но пачку закрыл и бросил в салон машины. – Ладно, поехали в город, тебя куда подкинуть?

– Поехали пожрем где-нибудь, – устало сказал Леха, – я не завтракал.

– Садись, – Брус упал на водительское сиденье. – На вечер, кстати, планы не строй, тема есть, мажорика одного надо пощупать. На вписку зарулим. По дороге накидаю, что к чему.

Леха закончил песню. Ему протянули стакан с пивом, Мульт даже не посмотрел на него, отложил гитару и поднялся с пола.

– Спой еще что-нибудь, – его дернули сбоку за рукав. – Хорошо получается.

Он повернул голову, толстая девка с ужасно набитыми бровями и пьяным взглядом держала его за кофту.

– Убери руку, – спокойно, но с ноткой брезгливости в голосе бросил он.

Насупившись, толстуха отпустила рукав, Мульт повернулся к столу, но принцесса исчезла. Он зашел в соседнюю комнату, там ее тоже не было, зато был выход в прихожую, где хлопнула входная дверь. Ага, еще он не бегал за такими. Леха вернулся в комнату, хозяин хаты по любому должен знать, кто она такая, а этого пока хватит.

Полина, естественно, не могла этого видеть, в это время она шла по направлению к дому и пыталась самой себе в голове доказать, что ей совсем не интересно, что это за парень и почему он пел для нее Есенина.

Эти мысли были с ней и до сих пор, сейчас вместо того, чтобы в это морозное утро понедельника вникать в слова уважаемой на курсе преподавательницы, она вспоминала строки песни и делала это не без удовольствия.

3

Планерки как таковой не было, Норвежский и оба его подчиненных сидели каждый за своим столом, пили кто чай, кто кофе и общались на тему дел, которые были в производстве отдела по раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений против личности уголовного розыска УВД Северской области.

– Там мы таксиста и нашли, – Любавин продолжал докладывать о том, чем они с Костей занимались все выходные, – хорошо зима, с запахом особо бороться не пришлось. А нарик этот все под запись рассказал, где они с Клещом сели в такси, как убивали, как потом он уже в задушенного водилу ножом тыкал. Клещ так велел. Деньги тоже Клещ забрал, этот говорит, там «нормально» было – тысяч семь.

– Дебилы, – Норвежский резюмировал услышанное.

– А чего ты ждал от отморозка и молодого нарколыги? Мне вообще кажется, что Клещу на деньги плевать, так, покуражился и все, поэтому и с машиной не стал сам заморачиваться, а этот дурачок и счастлив, думал, что тачку скинет и обдолбится…

– Да нечем там думать, – Грачев перебил приятеля. – У него кисель вместо мозга. Готов поспорить, что в итоге на себя все возьмет. Клеща, если все получится, мы сегодня возьмем, и он в СИЗО быстро решит вопрос о том, кто главным на суде пойдет.

Все трое оперативников выглядели неважно. Норвежский вообще последние месяцы плохо спал: как Сашу выписали из перинатального центра, где она лежала на сохранении, так он и перестал нормально высыпаться. Все следил, как она спит, как дышит. Ей виду не показывал, но в душе Сергей сильно переживал, чтобы все прошло хорошо и через месяц он забрал уставшую, но счастливую жену из роддома с новым членом их семьи на руках.

Возможно из-за этого, а может, просто с опытом и возрастом Норвежский стал более циничным и жестким на службе. Если раньше он иногда пытался понять тех, кого ловил, в плане того, почему они это сделали и что их привело к такому изгибу судьбы. Бывало, даже проскакивала жалость. Сейчас он стал другим. Сейчас он ни при каких обстоятельствах не споткнулся бы о тот порог в домике ноябрьской ночью, а возможно, просто нажал бы на спусковой крючок в середине исповеди жестокого убийцы.

Грачев выглядел так же, как и каждый день до этого на протяжении почти целого года. Тогда, прошлой зимой, когда Норвежский впервые заметил кардинальные изменения настроения своего коллеги, у них состоялся короткий по продолжительности, но емкий по смыслу разговор:

– Ты сколько в браке? – вопросом ответил Грачев на обеспокоенность начальника.

– Два с лишним, – Норвежский ответил не раздумывая.

– Мы пять, вроде немного, а с другой стороны… – Костя ученическим движением поправил очки. – Дочке год скоро, бегает уже вовсю. Ругаться стали часто, нет, даже не так. Я как-то резко стал все делать неправильно: закрывать шкаф, наливать чай, купать ребенка. Мне жена постоянно об этом говорит, что я все делаю не так, как надо, что я вообще мало что умею делать. И говорю что-то не то вечно, по ее мнению, а когда я спросил, как же надо, то получил ответ достойный размещения в женском паблике: «У тебя нет ощущения, что у нас все, как в старой карусели, лошади бегут по кругу, все скучно и однообразно, а это надоедает и раздражает. А механизм этой карусели тем временем изнашивается».

– Может, тебе отпуск взять? Иди на месяц, я решу с кадрами. – Норвежскому было немного неловко выслушивать откровения о чужой личной жизни. – Больше времени вместе с женой и дочкой будет, а там, глядишь, и наладится все.

– Спасибо, можно попробовать, но мне кажется, что это начало конца. Какая-то она другая стала, сначала говорила, что это после родов и психика скоро восстановится, потом, что от усталости, а сейчас вот так.

Отпуск не помог, когда дочке Грачева было полтора года, его жена нашла себе любовника. Костя сначала пытался бороться за семью, пересилил себя – простил, но это не помогло. Развод, суд и встречи с дочкой по выходным. С тех пор глаза Кости загорались только при общении с ребенком, все остальное время он выглядел отрешено. Норвежский больше не лез к нему в голову, да и поводов для этого не было, на работе Грачева его душевные переживания отражались очень редко.

У Паши Любавина все было хорошо, а выглядел он помято потому, что до трех ночи пил виски и сейчас чувствовал себя отлично. Так как Паше было уже далеко не двадцать лет, когда можно всю ночь куролесить, а наутро выглядеть свежим и бодрым, его внешний вид соответствовал ночному времяпрепровождению. Паша был в предвкушении сегодняшнего дня, вчера им подсказали, где искать Клеща. Эти криминальные элементы только в кино друг за друга горой, а в жизни Любавин еще не встречал бандита, который при нажиме разной степени интенсивности, не сдал бы своих подельников. Причем часто в качестве нажима хватало всего лишь правильных слов. Паше нравилось учувствовать в задержаниях, еще с ОМОНа, там и в то время, правда, особо думать не надо было, главное – скорость и натиск, а сейчас по-другому – интереснее.

– Мне вчера шепнули, что Клещ в доме сидит, где птицефабрика. Только не за речкой, а ближе к железке. Кроме него там минимум двое, одного я знаю, такой же, как и Клещ, можно не жалеть. Про второго не слышал, возможно, не местный или вышел недавно.

– Адрес какой, – Сергей открыл в интернете карту Берегового.

– Речная, 17.

Курсор забегал по экрану монитора.

– Хреново, что за забором сортировочная, если туда побегут, сложно будет.

– Значит, надо сделать так, чтобы не побежали, – протянул Норвежский, разглядывая окрестности искомого дома, – или, наоборот, именно туда и побежали. Сейчас придумаем.

Современные технологии часто становились решающим фактором в криминалистике. Бертильонаж заменил простое словесное описание, далее были отпечатки пальцев и анализы ДНК. Слуховые трубы во дворцах стали прототипом подслушивающих устройств, фотографии – портретов по памяти. Спецслужбам облегчили работу тепловизоры, телеобъективы и микрофоны-пушки.

Норвежский тоже не хотел отсиживаться на задворках технического прогресса, а потому долго и упорно выбивал у начальства хороший квадрокоптер с качественной камерой. Начальство сопротивлялось и отправляло Сергея в технический отдел и пресс-службу, где были подобные аппараты, но Норвежский не сдавался, доказывая, что ему нужна определенная модель и только в пользование его отдела. Убедил. Купили. И внезапно начальство поняло, какое полезное дело оно сделало, ведь дрон оказался незаменим при рекогносцировке будущих оперативных мероприятий. Начальство себя похвалило за прозорливость и даже получило поощрение от столичного руководства за провяленную смекалку.

Сергею на это было плевать, он не был тщеславным. Даже наоборот, хватанув славы три года назад, когда его телефон разрывался от звонков и сообщений журналистов и продюсеров различных ток-шоу, он точно понял, что быть знаменитостью, пусть и такого локального характера, это не его.

Оперативники сидели в джипе Любавина, Костя управлял квадрокоптером, а Норвежский на большом планшете рассматривал картинку с его камеры. Это был обычный старый частный дом, такими этот район застраивался еще в пятидесятые года двадцатого века. Позади участка был небольшой косогор, за которым земля была расчерчена рельсами. На рельсах стояли одинокие вагоны, брошенные здесь своими предводителями – тепловозами. По бокам от дома были соседние участки с такими же ветхими домиками. Со стороны дороги было единственное место, где стояло подобие забора с калиткой.

– Забора нет, хреново, – Любавин через плечо Сергея заглядывал в планшет, – вообще близко сложно незаметно подойти.

– Это если они следят за окнами. – Костя перевел дрон в автоматический режим. – Может, квасят сидят, эти не из тех, кто постоянно оглядываются.

– В любом случае в лоб переть глупо, – парировал Паша. – Мы людей столько не наберем, чтобы всю железку перекрыть.

– Не спорю. Надо до темноты идти и блокировать дом.

– Блокировать опасно, – Сергей вступил в беседу. – Вдруг внутри бабы или дети, мы же не хотим слушать бредни про вертолет и миллионы долларов.

– Сейчас доллары не актуальны, – усмехнулся Любавин.

Норвежский замолчал, задумался и хитро посмотрел на Пашу.

– Чего ты? – удивился тот.

– Есть идея, как раз в твоем стиле, сейчас позвоню генералу, чтобы дал гвардейцев, человека четыре для прикрытия сортировочной, и расскажу. Тебе понравится.

Большая старая электрическая плита работала на всю. Четыре из трех конфорок светились красным, без этого в старом щелястом доме было бы холодно, а мерзнуть Клещ не любил. Они вчетвером сидели за накрытым грязной, местами прожженной клеенкой столом и расписывали «тысячу». Одна бутылка водки стояла пустая на полу, вторая открытая на столе. Полторашки с пивом. Под потолком висел сизый сигаретный дым.

– Сходи на чердак, принеси рыбу, высохла уже, – сказал Клещ и шлепнул по мясистой ляжке сидевшую по левую руку женщину. – Забыл совсем про нее, под пивко идет хорошо. Молодые подогрели. Уважают.

Женщина поднялась из-за стола, одернула полы грязного халата и стала забираться по приставной лестнице в люк на потолке.

За окном, со стороны дороги раздался громкий шум: рычание двигателя, хруст дерева и глухой ритмичный бас. Троица за столом бросила карты и подскочила к окну, во дворе стоял большой коричневый внедорожник, из-под которого торчали остатки деревянного штакетника. Водительская дверь открылась, и на покрытый печной сажей снег вышел здоровый мужик, он, шатаясь, обошел вокруг машины, оглядел пробоину в дряхлом заборе и повернулся к дому. Из машины орала музыка.

Клещ громко выматерился, схватил стоящий у стены топор и пошел на улицу, собутыльники не отставали.

– Ты чё, черт помойный, попутал? – Клещ негостеприимно поприветствовал здоровяка. – Ты слепой или синий?

Мужик задрал голову и громко чихнул.

Слева по улице был сугроб – трактор нагреб, расчищая дорогу после очередной метели. За ним и притаились Норвежский и Грачев. Когда Сергей рассказал свой план Паше, тот был в восторге. Протаранить забор своим «Сафари» – это было шикарной идеей. Доски хлипкие, дуга даже не поцарапается особо, а как эффектно будет. Идея была в том, чтобы выманить преступников наружу, а зная гонор Клеща, тот должен был выскочить в первые секунды после маневра Любавина. Дальше уже они никуда не денутся, под прицелом трех стволов не сильно подергаешься. Тем более что со стороны железной дороги были росгвардейцы.

Паша чихнул, значит все трое вышли, можно начинать. За секунду до того, как Норвежский сказал в рацию слово «захват», откуда-то сверху раздался визгливый бабский крик:

– Гоша, сзади мусора!

Клещ сориентировался мгновенно. Он метнул топор в сторону водителя джипа и бросился в сторону соседнего участка.

– Берите этих, я за ним, – Сергей побежал за преступником.

Клещ бежал хорошо, на опыте, широкими прыжками, Норвежский видел, как тот ловко перескакивает через замотанные на зиму кусты на огороде. Сергей бежал по дороге, где из препятствий была только наледь и поэтому догонял убегающего. Клещ обернулся, быстро оценил ситуацию и свернул в сторону железнодорожных путей. Норвежский не тратил сил на бесполезные крики, Клещ не их тех, кто будет сам сдаваться, его надо ловить. Сергей перескочил низкую ограду и побежал в сторону станции, краем глаза увидел, как вдоль косогора в их сторону бежит один из росгвардейцев с автоматом наперевес. Клещ кубарем скатился по снежной горке и припустил к скопищу вагонов. Сергей увидел, как росгвардеец остановился и прицеливается вслед беглецу.

– Лучше живьем, – все-таки пришлось крикнуть Норвежскому.

Застрекотала короткая очередь, справа от Клеща снег взметнулся маленькими фонтанчиками. Он инстинктивно отскочил в сторону, немного сбился с шага, но не остановился. Норвежский понял, что не успеет. Клещ был уже рядом с вагонами, а там его уже не достать. Сергей опустился на колено, как в тире, сделал упор левой рукой под правую и прицелился. Сердце стучало, дыхание никак не хотело задерживаться. Клещ подбежал к открытому пассажирскому вагону и схватился одной рукой за поручень. Норвежский выстрелил, целился в ноги, но промахнулся. Клеща бросило на стену вагона, правая рука отнялась, он не удержался и свалился на рельсы под вагоном. Мимо Сергея промчался росгвардеец.

– Живьем, – снова крикнул ему Норвежский и уже тихо добавил: – если получится.

Клещ был жив, пуля, выпущенная Норвежским, раздробила ему правую лопатку и застряла внутри. Его скрутили, замотали плечо и привели во двор, откуда он начал свой забег. Скорая уже ехала. Клещ сидел на снегу, матерился и обещал Сергею и его коллегам все кары мира, как земные, так и небесные.

– Шмара его с чердака пацанов засекла, чуть все не испортила. – Паша был очень зол. – Зря ты ему не в затылок попал, этот упырь мне зеркало снес топором.

– Хорошо не голову. – Костя снял бронежилет и бросил его в багажник джипа.

– Клеща через больничку к нам, а остальных в камеру и пробить полностью, не поверю, что их никто не ищет. – Сергей смотрел на скулящего преступника. – А может, и правда зря не попал…

4

Клещ сидел на стуле посередине кабинета отдела Норвежского. Руки его были скованы наручниками. Рану, оставленную пулей из пистолета Сергея, обработали в приемном покое травматологии. Клеща накачали обезболивающим, и поэтому сейчас он бросал дерзкие взгляды на сидящих за своими столами оперативников и молчал. Норвежский наблюдал за неприятным субъектом и сделал пока один, но точный вывод, что никаких чувств, кроме злобы и досады от поимки, Клещ не испытывает.

Любавин без слов, только выразительным взглядом спросил у Норвежского разрешение начать допрос, Сергей кивнул, прикрыв на секунду глаза.

– Ты можешь вообще ничего не говорить, за тебя это уже сделали твои корешки, – Паша встал, обошел стол и сел на него, теперь он был прямо напротив задержанного отморозка. – Наркоша, с которым ты таксиста убил, еще вчера все рассказал, а те, с кем тебя взяли, сейчас поют. Зачем им на себя нагребать, проще тебя по полной вломить, один хрен ты присядешь и надолго.

Клещ фыркнул и поводил нижней челюстью из стороны в сторону, словно разминая лицо.

– У тебя один шанс хоть на какое-то смягчение, – Любавин продолжал, поглаживая свои крупные кулаки. – Рассказать нам то, чего мы не знаем. Не про себя, про район, про город. Кто? Чего? Где? И когда? Тогда, так уж и быть, напишешь явку.

Норвежский смотрел на Клеща, и ему было противно. Этот человек всю свою жизнь шел против нормального общества. Он не сделал ни толики полезного в своей сознательной взрослой жизни. Сергей хорошо знал его биографию по пухлым томам уголовных дел. Клещ из своих тридцати двух лет тринадцать провел в лагерных бараках: первый раз на «малолетке», второй уже на строгом режиме. Обе статьи, по которым Клещ отбывал наказание, были «убойными». Последние два года он был на свободе, но, как говорилось в известной поговорке: это была не его заслуга, а недоработка Сергея с коллегами. Норвежский часто задумывался о мерах наказания для тех, кого он ловит. Вот для чего такого, как Клещ, держать в колонии? Ведь он точно не перевоспитается, он насквозь пропитан блатными идеями и понятиями, и никогда не будет жить как нормальный человек. Если у него к тридцати годам не наступило просветление в мозгах, то вряд ли это придет к сорока или пятидесяти. Не проще ли вернуть высшую меру? Не сразу, конечно, после суда к стенке ставить, а пусть посидит такой лет десять с постоянным ожиданием последнего выхода из камеры. Конечно, Норвежский знал о тонкостях судебной системы, знал он и о так часто упоминаемых либеральными журналистами и блогерами процентах оправдательных приговоров в стране. Однако, задерживая очередного подобного «Клеща», Сергей укреплялся в мысли, что по-настоящему остановить таких может только пуля, решетки здесь бессильны.

– Я бродяга по жизни, а ты, мусор, мне крысой предлагаешь стать, пошел ты на… – четко выговорив последнее короткое слово своей напыщенной фразы, Клещ протяжно шмыгнул носом и смачно плюнул под ноги Любавина.

Паша вопросительно посмотрел на Норвежского. Сергей встал из-за стола, подошел к Клещу и резким движением ноги выбил из-под того стул. Клещ завалился на пол, подтянул колени к груди, а руками, как мог, прикрыл голову.

– Ты гнида и не стоишь одного волоса с головы тех, чью жизнь ты оборвал, – Норвежский поставил ногу на правое плечо Клеща, тот завыл от боли. – Хоть заорись. Ты вошь, такая же, как и любой другой живущий твоими гнилыми принципами, и должен быть мне благодарен, что я живу по закону, а не по зову совести, а то сейчас бы железнодорожники смывали с вагона субстанцию, которая заменяет тебе мозг.

Норвежский убрал ногу.

– Не сокращайся, никто не будет тебя бить. – Сергей подошел к окну и взял с радиатора отопления половую тряпку. – На, вытри свои слюни и сопли. Ты же считаешь себя блатным, а они должны отвечать за свои слова и поступки, так? Вот считай, что я с тебя сейчас спрашиваю, как с понимающего. Накосячил – отвечай. Такому же ты молодых на районе учил? А если ты, падаль, сейчас за собой не уберешь, я тебя отдам бурятам, они как раз клич по мессенджерам кинули, кто их друга-таксиста завалил. Вряд ли они станут слушать твои бредни про «порядочную» жизнь.

Любавин смотрел на начальника со смесью восхищения и недоумения во взгляде, таким он Норвежского видел впервые. Грачев, который так и не поднялся со стула, внимательно следил за происходящим в кабинете.

– И можешь не понтоваться своим авторитетом, он у тебя есть только перед глупой пацанвой, которым ты сказки про блатную романтику втираешь, и бичьем, типа того, с которым тебя взяли. Никто в городе не будет за тебя впрягаться, и в лагере никаким блатным ты не был и не будешь. Потому что ты мелкая тупая шавка, ничего, кроме банального гоп-стопа, не способная придумать. На меня смотри! Никаких смягчающих тебе не будет. У тебя два варианта: или к бурятам и, скорее всего, пропасть без вести, или открыть свой рот, спокойно рассказать обо всем, что может меня заинтересовать, и тогда уехать снова за забор, но уже на особый режим. И учти еще, во-первых, я могу повлиять на твое распределение в камеры, а во-вторых, следователь может навешать на тебя все, что захочет, а тогда уже не просто особый, а ПЖ. Так что твое ближайшее будущее зависит только от моего настроения и благосклонности. Минута у тебя, чтобы вытереть пол и начать рассказывать.

Норвежский развернулся и снова сел за свой стол. Костяшки его пальцев были белыми.

Вадим сидел в своем кабинете, на экране был открыт файл с очередным отчетом по осмотру места преступления, на голову криминалиста были надеты массивные мониторные наушники, в которых Кинчев уже подходил к последним строкам своей «Посолони». Пальцы быстро скакали по клавиатуре.

Входная дверь распахнулась без стука, Норвежский вошел в кабинет, подул вокруг себя, разгоняя облако сигаретного дыма. Вадим не услышал вошедшего, он почувствовал дуновение воздуха от открывшейся двери, оглянулся, не вставая со стула, и протянул назад правую руку с открытой ладонью:

– Посиди, пару минут осталось, не хочу опять откладывать.

Норвежский пожал руку и прошел в угол, где рядом с пластиковой башенкой термопота стояли кружки, чай, сахар. Сергей налил себе черный чай без сахара и опустился на диван у стены, в голове крутилось услышанное от Клеща.

Клавиши щелкали, разделы отчета эксперта-криминалиста заполнялись вереницами слов. Говорят, что многие люди с годами становятся мягче и покладистее, Вадим под это утверждение не подходил. Он оставался таким же циничным и скорым на едкие слова в адрес собеседника человеком. Годы не затупили его ум, а жизненные перипетии только закалили характер. У него не было друзей, самым близким для него человеком за пределами семьи был Норвежский, дело трехлетней давности сблизило их, но все равно по-настоящему дружескими их отношения назвать было нельзя. Скорее, они были хорошими приятелями, готовыми помочь друг другу, но сложно было представить Прошина изливающим душу Норвежскому за рюмкой качественного алкоголя в тяжелый жизненный момент. Вадим привык все проблемы переваривать сам, не доверяя переживания другим, пусть и достаточно близким людям. В то же время с возрастом в его характер пришла излишняя, как он сам считал, сентиментальность. Когда-то он в свободное время участвовал в волонтерском движении, они устраивали клоунские представления в детских больницах. Он отдавался этому делу с душой, веселил и подбадривал юных пациентов с полной отдачей, а потом в нем что-то надломилось. Больничные палаты, куда они приносили праздник, были разными: в одних лежали экспериментаторы и трюкачи с обожженными руками и загипсованными ногами, а в других маленькие дети с уставшими взглядами взрослых – все про себя понимающих людей. Косынки на безволосых головах, вечная медицинская маска на лице и слабое рукопожатие теряющих силу ладоней. В один момент Вадим понял, что больше не может изображать искренние радость и веселье, а обманывать детей он не мог. Грим, парик и оранжевый нос были убраны на антресоли, а его место в команде волонтеров заняли молодые люди с огромным желанием обменять свое время на благодарные детские улыбки.

– Рассказывай. – Вадим сохранил файл, снял наушники и развернулся к Норвежскому.

– Давай в лес смотаемся.

– Ты охренел? Я даже не спрашиваю зачем. Стемнеет скоро, до завтра твои гениальные идеи не подождут?

– Нет. – Сергей отставил кружку с остатками чая. – Сегодня надо, на ночь снегопад обещают, завтра тяжелее искать будет.

Вадим устало потер виски руками.

– Давай подробности.

– Мы с утра задержали Клеща, это который таксиста на днях убил из-за семи тысяч и старой колымаги.

– Место показал, надо ехать описывать?

– Нет, это вчера уже сделали, не стали тебя в выходной дергать, там все просто и понятно. Не о том речь. Клещ этот – уголовник до мозга костей, живет понятиями и идеями этими дебильными. В блатных кругах ничего из себя не представляет, несмотря на ходки по «мокрым» статьям. Такой шнырь, который себя перед собутыльниками и малолетками во дворе чуть ли не вором в законе выставляет. Но на районе своем все равно многих знает, с кем-то сидел, с кем-то бухает. Слухи, сплетни собирает, чтобы потом выпендриваться мнимой осведомленностью.

– Серега, давай ближе к сути. Вижу ты не отстанешь с лесом, поэтому если правда что-то серьезное, то переходи к главному.

– Слышал он, что в субботу у вяземской просеки наказывали кого-то и лежит сейчас где-то там свежий покойник…

– Собаку надо, – перебил приятеля Вадим.

– Договорился уже. Еще участкового подтянул, чья земля, пусть тоже задницу поморозит, а то гопота в курсе про убийство, а он нет. Вообще там мужик нормальный, я с ним пересекался пару раз, в том числе и тогда. – Сергею до сих пор было неприятно вспоминать дело, сделавшее его местной знаменитостью.

– Как ты представляешь себе поиски трупа в лесу тремя людьми и одной собакой?

– Людей пять, мои-то тоже будут, да и наговорил Клещ, как будто сам там был.

– Может, он вообще гонит, решил ментов по снегу погонять.

– Не похоже. Странно, что про это молодежь на районе болтает. Ну, это с его слов, что молодежь. Откуда шпана может знать про такие дела?

– Слушай, да лепит он, какое на хрен наказание? Сейчас же не девяностые, когда бочки с телами бандосы в лесу закапывали. Это тогда было модно спрашивать с провинившихся по полной, другим в назидание.

– Поехали, Вадик. Я не отстану, ты меня знаешь. Если ничего не найдем, с меня стол.

Норвежский свернул с трассы на проселок. Солнце готовилось окрасить небо закатным светом. Снег искрился и гнул к земле разлапистые еловые ветки. Дорога была в одну колею с редкими карманами по бокам для разъезда встречных машин. Вадим сидел на переднем сиденье и подгонял Норвежского ехать быстрее, криминалист хотел курить, а делать это в машине Сергей запрещал. Следом за «Субару», раскидывая снег глубоким протектором, ехал на своем японском монстре Любавин, сидящий с ним рядом Грачев проблем, какие были у Вадима, не испытывал и с удовольствием дымил в приоткрытое окно. На заднем сиденье внедорожника со всем возможным комфортом расположился кинолог с красивой породистой немецкой овчаркой по кличке Слим.

– Так, сейчас должна появиться будка бульдозериста, там и будем ждать Малыша. – Норвежский вглядывался в даль, щуря глаза от снежных бликов. – О! Он уже здесь. Я же говорю, толковый мужик.

На небольшой расчищенной снежной поляне стояла полицейская «Шевроле-Нива» и чадила сизым дымом, явно намекая водителю о необходимости ремонта двигателя. Слава Малыш сидел за рулем и грелся, ему совсем не хотелось в конце первого дня рабочей недели лазить по сугробам, но Норвежскому он отказать не мог. После того, как он косвенно помог Сергею в поиске маньяка, Малыш попросился в «убойный» отдел, тем более что Норвежский как раз набирал новых людей. Сергей выслушал его просьбу и отказал. Главным аргументом было отсутствие серьезного оперативного опыта. Норвежский предложил помочь с трудоустройством в отдел по кражам, но Малыш отказался, он хотел работать именно с Сергеем.

– На земле работы хватает, давай еще пару лет в опорном, а там посмотрим, у меня сейчас кандидат есть посильнее тебя. Без обид, – сказал тогда Норвежский.

Малыш расстроился, но не обиделся. Они потом еще раз работали вместе, когда ловили мужика, который жену и тещу из ружья застрелил и подался в бега. Участок был Малыша, а так как дело стало резонансным, то и главк в лице Норвежского подключился. Мужика нашли в погребе на заброшенном дачном участке за городом, а Малышу кроме благодарности Сергея досталась и почетная грамота к десятому ноября за отличную службу. Сегодня, когда Норвежский позвонил и кратко объяснил, в чем дело, Слава пересилил собственную лень и пошел прогревать машину.

«Субару» и «Сафари» с двух сторон прижали машину Малыша. Все приехавшие собрались вместе на краю поляны, поздоровались, познакомились, и Норвежский стал рассказывать, что конкретно и где надо найти.

– Вон просека, где-то между ней и ЛЭП должен быть тригопункт, там и надо искать. Сделаем так: Паха, Костя и Слава идут слева, а мы справа, Илья, – сказал Сергей кинологу, – ты с нами. Вопросы?

– До скольки ищем? – Вадим закинул сумку со своим оборудованием на плечо.

– Хотел бы сказать, что пока не найдем, но не буду. Давайте до темноты, а там видно будет.

– Там как раз ни хрена не будет видно, – едко заметил Вадим и бросил окурок в снег. – Давай веди, Сусанин.

Две тропинки медленно расходились в разные стороны от снежной поляны. Подготовленнее всех оказался Любавин, у которого в машине лежали дежурные унты, он смело шагал по снегу, который местами был выше колена. Вторую поисковую группу вел за собой Слим, пес периодически довольно фыркал и перемалывал снежный наст мощными лапами.

Можно сказать, что оперативникам сегодня везло. Не прошло и получаса, как рация Норвежского зашипела и басом Любавина объявила о находке.

– Славка треногу заметил, глазастый, молодец! – Паша докладывал. – Радиусом пошли, расширяли потихоньку, и вот он. Не трогали, решили, пусть Вадик работает.

– Спасибо, – бросил Вадим. – Отойдите, и собаку держи крепче, сегодня он свою пайку не отработал.

– Чего ты злишься, нашли ведь, не зря мерзли. – Паша растирал ладони.

– Замерз и жрать хочу. Ладно, пропусти.

Вадим приблизился к силуэту, припорошенному снегом. Аккуратно обошел вокруг, сделал несколько снимков. Вспышка перекрывала отсветы заката. Он начал смахивать с трупа снег. Тело лежало лицом вниз, под головой виднелись темно-багровые подтеки. Вадим еще раз обошел мертвеца, сбил снег с ног, босые щиколотки были черного цвета. Снова заработала вспышка фотоаппарата.

– Паш, помоги, – вместе с подошедшим Любавиным они перевернули тело на спину. – Серега, вызывай группу, не обманула твоя шпана.

Норвежский потянулся за телефоном, внимательно рассматривая труп. На вид убитому было максимум лет шестнадцать. Легкая кофта, джинсы и босые ступни. Руки окоченели согнутые в локтях и сейчас словно что-то показывали в постепенно темнеющем небе. Затылок был целый, а значит пуля, которая его убила, застряла внутри головы, оставив аккуратное отверстие чуть выше переносицы.

Сергей позвонил оперативному дежурному на мобильный телефон, быстро объяснил ситуацию и сказал, что сейчас скинет геометку, куда ехать дежурной группе и спецбригаде санитаров.

– Попробуй след проработать, вряд ли, но мало ли, – сказал Норвежский кинологу. – Может, повезет и найдем откуда он сюда пришел.

– Хорошо, но ничего не обещаю.

– Можно я тоже с ними схожу, – спросил Малыш, отводя глаза от оледеневшего тела, – если что найдут, так я сразу и зафиксирую.

– Иди, рацию только возьми у Паши. – Сергей видел, что участковому неприятно находиться рядом с убитым ребенком, видимо, еще не обросло броней сердце.

Грачев молча прикурил очередную сигарету и поднял глаза к небу.

5

Фуд-корт торгового центра «Парамакс» ничем не отличался от тысяч подобных пространств в других торговых центрах, разбросанных по всей стране. Столы, облепленные легкими стульями, вечно уставшие уборщицы с пахнущей несвежим тряпкой и стандартный набор предлагаемых в киосках фастфуда блюд. В силу географического положения, на фуд-кортах Берегового острая восточная пища преобладала над бургерами и пиццей, массовое место приема пищи в «Парамаксе» не было исключением.

– А он потом спрашивал о тебе. Его, кстати, Лешей зовут. – Верка вытаскивала горячий пончик из бумажного пакета. – Симпатичный такой.

– И что ему ответили? – Полина вертела в руках коробочку яблочного сока.

– Без подробностей. Что Полина, что с музучилища. Он телефон еще спросил, но я не стала давать.

– Спасибо, – ответила Полина, рассеяно глядя куда-то поверх лица подруги. – Он кто такой? А тот, кто с ним был, вообще как быдлан выглядит – лицо, не отягощенное интеллектом, даже школьного уровня.

Низкое зимнее солнце медленно падало за морской горизонт. Понедельник входил в свою финальную фазу. Девушки сидели за круглым столиком. Вера откусывала от красивого в розовой глазури пончика и запивала ягодным морсом. Полина пила только сок, есть ей хотелось безумно, но желание иметь тонкую талию выигрывало бой у чувства голода. Народу на фуд-корте было немного: несколько молодых парочек, выбравшие такое странное для свидания место, пенсионерка с внучкой – видимо, после садика зашли за обещанными вкусняшками и стайка мальчишек возраста раннего пубертата. Полина с Веркой часто сюда заходили, особенно зимой, когда на улице мороз бьет рекорды, они садились за любимый столик у большого окна и, разглядывая прибой, обсуждали все то, что волнует и будоражит умы молодых симпатичных девушек.

– Я их тоже первый раз видела, они вообще не из этой тусовки – случайно зашли. – Вера отряхнула крошки с вязаной кофточки. – Понравился?

– С чего бы? – почти фыркнула Полина и сама удивилась своей реакции. – Просто любопытно. Хотя пел он действительно неплохо.

– Ладно, фиг с ним! – Верка отложила остатки пончика. – Я-то своего уломала на свидание.

– Ты прям победительница по жизни, – засмеялась Полина. – Чем ты его шантажировала?

Верка принялась пересказывать диалоги субботнего вечера. Девушки весело смеялись, придумывая возможное развитие дальнейших событий. Компания подростков за сдвинутыми соседними столиками стала собираться. Ребята вставали, что-то громко обсуждали, надевали куртки и раздвигали стулья. Полина бросила на них недовольный взгляд, парни явно вели себя громче и наглее, чем надо было в подобной ситуации, но девушки не стали делать замечания – вступать в споры с понтующимися друг перед другом малолетками не входило в их планы. Наконец, все молодые люди оделись, большая часть из них была в длинных, ниже колен, черных пуховиках, и двинулись к выходу с фуд-корта. Свой путь они почему-то решили проложить мимо столика, за которым подруги вели свою увлекательную беседу. Расталкивая в стороны стулья, гомонящая компания приблизилась к девушкам. Полина обернулась и придвинулась ближе к окну. Парни, громко хохоча, начали проходить мимо, один из них, видимо самый смелый, бросил:

– Скучаете? Девчули!

– Иди уроки делай, – в тон ему ответила Верка.

Пацаны заржали еще громче и пошли дальше.

– Ну вот, я же знала, что он этим старьем увлекается и в пятницу вечером весь интернет вычитала про олдсмобили. – Верку было не сбить с линии повествования. – Я так, невзначай, спросила про плакаты с машинами, он ответил, ну а дальше дело техники. Главное было не запутаться в этих колымагах.

Полина видела, как подругу распирает гордость за собственные находчивость и настойчивость. Если к Полине всегда парни сами подходили и предлагали свое внимание, то ее лучшей подруге о таком приходилось только мечтать. Нет, Вера не была уродиной, у нее была обычная среднестатистическая фигура, губил Веру ее язык. Уж очень часто слова у девушки бежали намного вперед мыслей, и поток сознания, срывающийся с ее губ, распугивал всех потенциальных кавалеров. Верка сама понимала, в чем ее главная проблема, но в большинстве случаев поделать с собой ничего не могла, поэтому победа, одержанная на выходных над собственной болтливостью, буквально окрыляла ее.

– Я горжусь тобой. – Полина отодвинула в сторону пустую коробочку. – Как же хочется есть. Ты бы знала.

– Да делать тебе нечего с этими диетами, ты и так, как балерина, куда еще худее непонятно.

– Так самое сложное не похудеть, а удержать вес. Я себя знаю, если дам слабину, то задница сразу вширь пойдет.

– Вообще нет таких проблем, – Верка запихала в рот остатки пончика.

Полина смотрела, как вдалеке перекатываются волны. Все-таки хорошо, что у них в Береговом море не замерзает, а то был бы лед и толпы мужиков медитировали над лунками. А так – красиво! Тяжелая, будто из жидкого металла вода, замерзающая на волнорезах пена…

– Блин! – воскликнула Верка. – Есть влажная салфетка?

Светлая кофточка жадно впитывала в себя пролитый неаккуратным движением морс.

– Погоди, – Полина потянулась к сумке, стоящей на соседнем стуле.

Стул был пустой.

Бабушка давно просила его купить новый секатор, взамен потерянному летом на даче, на доводы внука, что сейчас зима и лучше сделать покупку ближе к началу дачного сезона, бабушка отвечала вечным: «Потом дороже будет». Аргумент был убедительным и логичным. На четвертом этаже «Парамакса» был огромный хозяйственный магазин, в котором продавалось все: от шурупов до сборно-щитовых домов. Оказавшись сегодня вечером рядом с торговым центром, Леха вспомнил про секатор и уверенным шагом зашел во вращающиеся двери.

Леха заметил ее, когда поднимался на эскалаторе. Это точно была она – принцесса! Зрение у Мульта было отличным. Решив, что вряд ли она куда-то сбежит за десять минут, он быстро сгонял до хозяйственного, купил мощный секатор с оранжевой прорезиненной ручкой и поспешил вниз. Он подошел к стеклянному ограждению на этаже выше фуд-корта и сейчас, словно с театрального балкона наблюдал за девушкой, из-за которой он в очередной раз вспомнил Есенина. Та сидела и увлеченно трепалась с подружкой, той самой, которая тоже была на хате в субботу и рассказала ему, что имя у принцессы – Полина и учится она уже не в школе. Подходить к девчонкам Мульт не стал, к таким серьезным, как принцесса, надо подкатывать один на один, чтобы не было отвлекающих факторов, особенно таких болтливых, как сейчас за столиком у окна.

Стало шумно, шпана, сидевшая в центре зала, начала нездоровую суету. Леха наблюдал. Молодежь окружила столик девчонок. Леха такие заходы просекал на раз, он резко развернулся и побежал к эскалатору. Путь от фуд-корта к выходу из торгового центра был один, Мульт спустился на этаж ниже и встал возле островка с чехлами для смартфонов. Подростки шли прямо на него.

– Сюда подошли, – грубо сказал Мульт, когда компания приблизилась к нему на расстояние в пару метров. – Отойдем!

Он свернул в коридор, ведущий к туалетам.

– Ты чё такой дерзкий? – сказал кто-то, но в коридор пошли все.

– С какого района? Старший кто? – Мульт кидал взгляд от одного подростка к другому.

– С Пятака мы! Ты кто такой, чтоб интересоваться? – нагло ответил самый низкий из уже притихшей шпаны.

– Я – Мульт, с Порта. У Гремлина спросишь за меня.

Пацаны переглянулись. Гремлин был «смотрящим за молодежью на Пятаке», а если человеческим языком, то он отвечал за юных дурачков, стремящихся вырасти бандитами на территории пятого микрорайона Берегового. Фигура была достаточно авторитетная, для компании в черных пуховиках.

– Старший кто из вас? – повторил свой вопрос Мульт.

– Я, – вышел вперед низкорослый наглец.

– Тебе здесь нос сломать или на районе спросят?

– За что? – тон с наглого стал испуганным.

– Тебя же на стрелках учат, как надо красиво вещи делать, а по тому, что я сегодня увидел, ты или тупой, или одно из двух.

– Как это?

– Сумку отработали?

Пацаны быстро переглянулись между собой.

– А чё такого? Тихо сделали, курицы вообще не заметили.

– Ну точно тупой, – Мульт произнес эти слова в пространство. – С минуты на минуту она заметит, что сумки нет. Дальше додумаешь?

– Чё?

– Да-а-а, – протянул Мульт, – дальше охрана, менты и записи с камер, которых тут навалом, на камерах ваши рожи с дебильными улыбками. Так как видно, что малолетки, фотки разошлют по школам, и в этот же день будете сидеть с мамочками в Горотделе. Это ты тихо сделал?

Подросток хлопал глазами. Было неясно чего он больше боится: гнева Мульта или беседы с представителями отдела по работе с несовершеннолетними.

– Нос ломаю? – Мульт хрустнул пальцами.

– Чё делать-то? – за спиной низкорослого зашептались.

– Муравью х.. приделать, – выругался Мульт, хотя матерился он очень редко. – Сумку давай.

Один из подростков достал из-под пуховика небольшую черную сумочку и протянул Лехе.

– Все на месте? – Мульт дождался, когда уверенные кивки головами прекратятся, и закончил: – Сейчас пойдете к себе на точку и расскажете старшим все как было. Если будут вопросы – пусть звонят, номер у Гремлина есть. Исчезли.

Леха переложил сумочку в правую руку, вышел из туалетного коридора и зашагал в сторону, откуда доносились запахи хот-догов и картошки фри.

Странное чувство полной безопасности сопровождало Полину на всем протяжении пути от «Парамакса» домой.

Когда Верка сообразила, что произошло, она сразу выпалила:

– Пацаны! Малолетки!

Девушки вскочили и побежали к выходу с фуд-корта. Полина понимала, что с сумкой, скорее всего, придется проститься. Ладно с сумкой – не велика ценность, но там были ключи от дома и паспорт, который она забыла выложить еще с пятницы, когда надо было сделать копии для деканата. Это означало как минимум смену замков в квартире и суету с заменой документов. Еще Полина злилась сама на себя, ее, как последнюю дуру, облапошили какие-то дети, играющие в гангстеров из рэперских клипов.

Они выскочили в коридор и увидели, как навстречу им не спеша идет черноволосый исполнитель самодеятельных песен на стихи русского поэта. Сумка была у него в руках.

Как только вышли на улицу, Верка тут же испарилась под каким-то глупым и явно только что придуманным предлогом.

– Тебе далеко? – спросил он.

– Дойду, спасибо еще раз, – сказала Полина и, подумав, добавила: – На Бум.

Она не стала расспрашивать, как сумка оказалось у Лехи, это он так представился: «Алексей, но лучше – Леха!» Она не хотела, чтобы он провожал ее, ведь надо будет о чем-то говорить… Но природная вежливость не позволила Полине отшить нового знакомого после того, как он спас ее от нестрашных, но неприятных последствий посиделок в торговом центре. Теперь они шли рядом под тусклым светом уличных фонарей. Снег еле слышно скрипел под подошвами ботинок, люди спешили по домам: к семьям, домашним животным и пустым стенам холостяцких квартир.

Они шли и молчали. Полина не смотрела на своего спутника, лишь рассуждала в голове, что он какой-то странный. Идет. Молчит. Хотя явно не из застенчивых и скромных ботаников. Значит, или тактика такая, или просто ЧСВ зашкаливает, и думает, что она должна его благодарить и восхвалять, а ведь непонятно еще, как у него сумка оказалась, может, сам и устроил весь этот цирк. Слышала она о таких подкатах – не новая тема.

Свернули в переулок, где стоял дом, который являлся конечной точкой их маршрута. Просто шли рядом, не говорили, не касались друг друга. Шли, и каждый думал вроде бы свои, но в тоже время одинаковые мысли.

– Спасибо еще раз, – Полина остановилась напротив подъезда и наконец посмотрела в глаза своего молчаливого спутника.

– Дай, пожалуйста, телефон, – Леха протянул руку.

Она никогда так не поступала, но тут ей стало очень интересно, в какую сторону повернет эта так внезапно начавшаяся история. Полина достала из кармана смартфон, разблокировала и протянула парню. Леха нажал на значок с зеленой трубкой, быстрыми движениями вбил одиннадцать цифр и вернул телефон хозяйке.

– Захочешь – напиши. Я не такой, каким меня представляют при первом знакомстве. Пока.

Он улыбнулся, развернулся и через несколько мгновений, не обернувшись, растворился в ночной темноте переулка. Полина проводила его взглядом, посмотрела на светящейся экран смартфона и выбрала опцию «Сохранить новый контакт».

Поднимаясь по лестнице к себе в квартиру, она подумала, что эта молчаливая прогулка получилось очень романтичной.

6

Когда вчера вечером Сергей вернулся домой, Саша встретила его в окружении горящих свечей. На подстанции что-то замкнуло, и район, где жила семья Норвежских, погрузился во тьму. Тяжелый день Сергея заканчивался спокойно и душевно, они сидели на кухне, пламя свечей дрожало от их дыхания. Саша рассказывала, как прошел ее день, и не спрашивала об этом мужа. Норвежский слушал не перебивая, он знал, как важно Саше сейчас чувствовать себя занятой и нужной. Ей, всегда активной, было очень тяжело в декретном отпуске, тем более что по медицинским показаниям он начался для нее на несколько месяцев раньше положенного. Поэтому она каждый день находила себе занятия по дому, а вечером докладывала о выполненных задачах мужу. Сначала он не понимал, что происходит, но стал самым благодарным слушателем, которого только Саша могла себе представить. Сейчас, когда беременность постепенно подходила к логичному финалу, к моральному гнету Александры добавился и физический дискомфорт, но к чести будущей мамы, скандалов на пустом месте она не устраивала и по мелочам старалась претензий мужу не высказывать, хотя иногда очень хотелось это сделать.

После свадьбы они в три приема превратили две своих однушки в двухкомнатную квартиру, вместе делали ремонт, что, как известно, лучше всего проверяет крепость любовных чувств. Чувства выдержали, новое жилье новой семьи окутывало уютом их романтические вечера. Еще во время ремонта маленькая комната обустраивалась, как детская. Саша навсегда запомнила разговор в кафе у моря, когда Сергей открывал перед ней душу про свое желание воспитывать ребенка. Он больше никогда сам не поднимал эту тему, не настаивал, не ставил условий и сроков. Наверно, потому что все читалось в ее глазах, и он знал, что как только будут нормальные условия для увеличения количества членов их крепкой семьи, то все получится само собой. Так и вышло, когда квартирный вопрос был решен и материальная база для решения финансовых вопросов была подготовлена, Саша однажды утром во время рабочего совещания прислала ему фото с двумя фиолетовыми полосками в пластиковом окошке. У Норвежского как будто выросли крылья, с тех пор он делал все, чтобы для жены период беременности прошел как можно спокойнее и комфортнее.

Сейчас, когда до определенной врачами даты оставалось совсем немного, дома у Норвежских все было готово. В дурацкие приметы они не верили, поэтому вещи детского пятьдесят шестого размера были разложены по полкам комода, кроватка, собранная руками будущего отца, заняла положенное ей место, а новенькая, на больших колесах, коляска ждала своего первого пассажира. Норвежский планировал уйти в отпуск к моменту рождения сына, он не хотел пропускать ни единого момента начала жизни нового человека, которого он уже сейчас любил нежной отцовской любовью.

– Ладно, мужики. Время не будем терять, – Норвежский начал утреннюю планерку в своем отделе, – по текучке все ясно, повторяться не вижу смысла.

Грачев и Любавин кивнули, показывая, что каждый из них хорошо знает свою работу.

– По вчерашнему трупу подростка пока тихо, но это пока. Когда дело касается детей, всегда вокруг много суеты начинается, многие хотят показать свою работу и тем самым мешают делать нашу, – четко проговаривая слова, Сергей делал заметки на чистом листе бумаги. – Поэтому будьте готовы к тупым запросам и звонкам. Журналистов сразу отправлять в…

Любавин поднял брови и его рот начал растягиваться в улыбке.

– …пресс-службу, – не оправдал Пашиных надежд начальник. – Самим вообще никаких комментариев никому не давать. Всех интересующихся внутри нашего ведомства и смежных контор переправляйте на меня, независимо от чинов и званий.

– Серега, ну ты нас совсем-то за дураков не держи, два слова мы сможем связать, – тон Любавина не был обиженным, наоборот, в нем был вызов.

– Не о том речь. – Норвежский был готов к подобному повороту. – Просто я по опыту знаю, что в резонансных делах надо все замыкать на себя, так потом проще решать проблемы с проверяющими всех уровней, а если дело дойдет до наград, так опять же слово за мной будет, поэтому делаете, как я сказал.

– Разумно, – Костя впервые с начала рабочего дня заговорил. – Думаешь, будет резонанс?

– На местном уровне точно. Поэтому надо максимально быстро отработать по всем направлениям. Вадим ночью работал, но, если не звонил – значит, ничего интересного и важного в трупе не нашел. Я вчера дежурного озадачил потеряшками, там тоже глухо: за последний месяц заявлений о пропаже подростков с нашими вводными не поступало.

– С интерната, может? Они обычно сами сначала ищут, чтобы лишних отписок не писать, а потом уже к нам звонят, – Любавин говорил, а сам в это время проматывал ленту местного поискового отряда в соцсети. – Или не хватились еще. Может, он из области?

– Куча вариантов, – Норвежский скомкал лист и выбросил в урну под столом. – Я беру на себя Вадима и его выводы, а потом с участковым, который с нами был, встречусь. Его территория, поговорю, он парень толковый и в теме должен быть, что у него в вотчине творится. Костя, на тебе детские дома, начни с ближайших, только сам прокатись, ты педагогам явно больше доверия внушишь, если они тебя увидят, а не только услышат по телефону. Вообще, думаю, что с сиротами мимо, но отработать надо. Паша, Клещ еще в изоляторе сидит, пусть он тебе поподробнее расскажет о своих каналах поступления информации, а то уж больно точно он все описал.

В более подробных инструкциях подчиненные Норвежского не нуждались, после того, как Сергей закончил совещание, каждый знал, что и как он будет делать. Сам начальник отдела после того, как дверь его кабинета закрылась снаружи, поднял трубку рабочего телефона и набрал номер эксперта-криминалиста.

– Прошин!

– Привет.

– По тебе часы сверять можно, так и знал, что сразу, как у себя все обсудишь – мне наберешь.

– Может, тебе в гадалки пойти?

– Хочешь, скажу, куда тебе пойти?

– Не надо, – Сергей рассмеялся в трубку, в их словесной дуэли эксперт вышел победителем. – Расскажи мне самое главное и антропометрию, нужно ориентировку составить для поиска родных или знакомых.

– То-то же, – угрюмо буркнул Вадим, – а то – гадалки, блин. Ишь ты!

– Ладно, Вадик, давай по делу.

– Это не суицид!

– Вадик!

– Ладно, – усмехнулся Прошин. – Не старше семнадцати лет, физически был здоров, курил, алкоголем не злоупотреблял. Умер от выстрела в голову, других проникающих ран на теле нет, синяк на лице и на руках следы от пальцев – кто-то его хватал или держал сильно. Стопы сильно обморожены – несколько часов он босиком на снегу был, перед тем как ему количество дырок на теле увеличили.

Норвежский привык к циничному юмору криминалиста, хотя смешно от этих шуток никому не было.

– Пулю достал – девять миллиметров, не наша. Надо больше времени, как разберусь, сообщу отдельно. Что еще?

– Домашний пацан? Детдомовский? Или беспризорник?

– Майор! – Вадим сдержался от очередного саркастического замечания. – Вот как тебе ответить, чтобы не грубить? Не знаю я. Он там пролежал минимум двое суток, если заявления нет, то или нет семьи, или она очень странная. По одежде и телу он точно не бомжик, ногти хоть и не стрижены, но чистые. Язв, болячек тоже нет. Из твоих вариантов я бы склонялся к детдому, но директор должен быть полным идиотом, чтобы хотя бы через сутки после пропажи не заявить.

– Ясно. Приметы и антропометрию дай.

– Я тебе только что предварительный отчет на почту кинул, оттуда бери.

– Спасибо. Будет еще что, звони в любое время.

– Давай.

Норвежский вернул трубку на телефонный аппарат и стал кликать мышкой, открывая файл отчета Вадима по убитому подростку.

Сергею пришлось парковать машину на другой стороне улицы, потому что рядом с экстренно закрытым для проведения оперативных действий магазином электроники встать было негде. Там, вдоль тротуара, выстроились машины дежурной группы УВД, следственного комитета и «Нива» участкового Славы Малыша. Когда Норвежский позвонил ему, тот сказал, что встретиться всегда рад, но если надо сейчас, то Сергею проще приехать самому на одну из центральных улиц города, где прошедшей ночью ограбили магазин крупной торговой сети, специализирующейся на продаже электроники и бытовой техники. Норвежский по дороге к машине закинул в дежурку данные для ориентировки по подростку и поехал на встречу с участковым.

Несмотря на большое количество людей в форме, сумбура и суеты Норвежский не наблюдал. Это было странно и приятно одновременно. Ведь могут же люди нормально работать и взаимодействовать. Почему нельзя так делать всегда? Такой вопрос возникал в голове майора уголовного розыска каждый раз, когда кто-нибудь из смежных структур вставлял палки в колеса, при поимке очередного злодея.

– Привет, а ты чего? Трупов вроде нет, – старший дежурной группы следственного комитета протянул Норвежскому руку.

– Я по своему делу, мне участковый нужен, он где? Машина стоит, а самого не видно. – Сергей пожал сухую ладонь следователя.

– На складе, с вашими.

– Спасибо. – Норвежский пошел в конец торгового зала, где был проход в подсобные помещения и склад.

Малыш был там. Он и дежурный опер из отдела по кражам слушали сбивчивый рассказ управляющего магазином о событиях сегодняшнего утра. Норвежский кивком головы поздоровался с коллегами и присел на стул у стены – влезать в процесс в его планы не входило. Он поймал взгляд Малыша и жестом показал, что лучше им поговорить о вчерашних событиях на улице, тот кивнул, но тоже жестом ответил, что после того как дослушает речь управляющего.

– Я не сначала слушал, не понял, как так вышло, что не сразу заметили пропажи? – Норвежский с Малышом стояли на улице, больше здесь участковому делать было нечего, и теперь он мог спокойно поговорить с Сергеем, попутно перекусывая горячим пян-се.

– С витрин товары пропали, каждый продавец на другого думал, что переставляют или продают. Это с улицы вход отдельный, а внутри помещения этого магазина соединяются коридорами с соседними в этом же здании. Блин! – Неловкое движение и часть вкусной дымящейся начинки парного пирожка выпала на мерзлую тротуарную плитку. – Пока мало что ясно, кроме того, что владельцы – жадные дурачки. У них камеры в зале и сингалки на витринных образцах запитаны на сеть здания, резерва нет, а вчера вечером свет вырубали. У тебя выключали?

– Да.

– Вот и у меня тоже, и здесь. Я в аварийку звонил, говорят, кто-то двери на подстанции взломал и железкой контакты перемкнул. Там хорошо бахнуло, местные подумали, что взорвалось что-то. Дело в том, что подстанция эта – одна из ключевых в городе, и если она отрубается, то полгорода без света. Не обычная тэпушка, в общем. Пока света не было, телефоны с планшетами с витрин и поснимали. На склад не полезли, там дверь надежная и замки нормальные, а у витринных образцов и коробки внизу в ящиках лежат, замочки на ящиках, как на офисных столах, – ножницами открываются.

– А как зашли – вышли? Почему общая сигнализация не сработала?

– Смекалка вкупе со всеобщей оптимизацией. Сигналка только на дверях и окнах, датчиков объема нет – на камеры надеялись. Не подключив их к резерву. Странные люди. – Малыш доел и выкинул опустевший пакетик в урну на автобусной остановке.

– Это смекалка?

– Нет. Смекалка в том, что под подвальной лестницей есть закуток, который ниоткуда не просматривается. Был бы сторож, он бы ходил и смотрел, но – О-П-Т-И-М-И-З-А-Ц-И-Я, – по буквам произнес участковый и поднял палец вверх. – Сторожа здесь тоже нет. Судя по следам в пыли и крошкам от сухариков или чипсов, те, кто вынес телефоны, сидели всю ночь под лестницей. С перерывом на изъятие товара конечно. Вечером зашли, спрятались, а утром, с открытием, вышли. Видишь цветочный на углу?

Норвежский посмотрел в направлении кивка головы Малыша.

– Девочка оттуда говорит, что обратила внимание на пацанов с рюкзаками, выходящих из этого магазина утром. Удивилась, говорит, что все, а это четыре-пять человек, в кепках и черных медицинских масках. Во-первых, утром такой дубак был, что уши сразу отвалятся без шапки, а во-вторых, маски на пацанах подросткового возраста у нас в Береговом – да я такого даже в пандемию не видел.

– Вечером и утром камеры работали, надо отсматривать. Наружные тоже.

– Понятно, – развел руками Малыш, – ваши тоже про это говорят, но если это те пацаны, которых цветочница видела, то толку мало будет. Кепки, маски.

– Отработать все равно нужно. Я к тебе не за этим всем приехал. – Норвежский окинул взглядом машины оперативных служб. – По поводу трупа вчерашнего надо поговорить. Только давай в тепле.

– Согласен, пойдем в кофейню. Жрать хочу, пян-се маловато будет, а там пицца есть вкусная.

– Идем.

Они пошли к светофору, кофейня находилась через дорогу от ограбленного магазина. Пока красный таймер отсчитывал секунды, Малыш сказал:

– Знаешь, майор? А может, и хорошо, что сторожа не было. В ювелирке был, которую в ночь на субботу обнесли. Мужик, бывший военный. Странно, что не ЧОПовец, но, видимо, и там оптимизация.

– Знаю, сводку видел. – Зеленый загорелся, и полицейские ступили на бело-желтую зебру пешеходного перехода. – Дело пока в городском, к нам не передавали. Жалко мужика, Вадик говорил, что с одного удара умер. Кастет, скорее всего, или что-то похожее и удар точно в висок. Знали, куда бить.

– Или повезло, – Малыш многозначительно посмотрел на Норвежского. – Там, Серега, рядом с ювелиркой той ночью тоже шпану видели и как раз в предполагаемое время ограбления и убийства сторожа.

– Вряд ли. Очень дерзко для малолеток два таких дела за пару суток, да еще и с трупом.

– Это если сами, а если есть грамотный вдохновитель-руководитель, то все возможно.

Норвежский не стал ничего говорить. Идея сама по себе была неплохая, но уж очень мало было фактов, чтобы делать выводы.

Пицца и правда была вкусная. На густо смазанном острым соусом тонком тесте лежали рядом кусочки копченого мяса и ломтики шампиньонов, они были укрыты тонким слоем ароматного тянущегося сыра. Перед каждым из полицейских лежали два больших куска, мужчины откусывали сразу помногу и с аппетитом жевали. Пока было не до разговоров.

Тарелки опустели, чай оставался только на дне кружек.

– Давай так сделаем, – Малыш выслушал Сергея и теперь говорил сам, – я, конечно, в курсе про шпану у себя на участке, но без подробностей. Сам понимаешь, мне взрослых хватает, а для детей есть девочки с ПДН. Давай часа через четыре встретимся, я разузнаю получше, подготовлю для тебя справку. Могу к тебе подъехать?

– Я сам приеду. – Норвежский что-то прикидывал в голове. – Как будешь готов – напиши, и сориентируемся по времени. Ты в опорнике будешь?

Участковый кивнул. Они пожали руки, и Сергей вышел на морозный январский воздух.

7

Каждую зиму Норвежский жалел об отсутствии в своем автомобиле функции подогрева руля. Потертый кожзам в особо морозные дни очень долго не прогревался, и Сергею казалось, что если дотронуться до руля языком, то можно с легкостью повторить детский опыт с металлическими опорами качелей. Двигатель работал, салон потихоньку наполнялся теплым воздухом. Норвежский вертел телефон в руках, словно хотел с ним что-то сделать и внезапно забыл что. Он стал замечать за собой в последнее время повышенную забывчивость и частую потерю концентрации. Видимо, сказывались переживания за состояние Саши и их будущего ребенка. Сергей старался отвлекаться: чаще ходил в служебный тир, стрельба помогала выплеснуть негатив, а вот шахматные партии в онлайне, наоборот, стали раздражать. Раньше процент побед в блицах стабильно держался выше семидесяти пяти, а сейчас опустился до сорока. Сергей часто отвлекался на собственные мысли и допускал глупые досадные ошибки. К тому же почти всегда, глядя на шестьдесят четыре разноцветных квадрата, он непроизвольно вспоминал то, что хотелось забыть.

Сергей дернулся от неожиданности – телефон резко завибрировал в руках и заиграл стандартную мелодию звонка.

– Привет, – произнес Норвежский, приняв вызов.

– Здорово! Не отвлекаю? – голос Максима прерывался и звучал словно со дна глубоко колодца.

– Нормально, но тебя ужасно слышно. Ты в подвале где-то, что ли, или за городом опять расслабляешься?

– Чего? Ни хрена не слышно. Погоди секунду, выйду на лестницу.

Норвежский переложил телефон в левую руку и сменил режим обдува со стекол на салон.

– Скажи что-нибудь!

– Что-нибудь, – усмехнулся Норвежский.

– Неплохо. Свежая шутка. Ты занят сейчас? Хочу с тобой переговорить. Час, не больше.

– Хорошо, час есть, – Сергей бросил взгляд на часы. – Где?

– Жрать хочешь?

– Только с кафе вышел.

– А я хочу. Давай в «Ассорти» на Парковой, прям сейчас. Я тут в двух шагах.

– Минут через пятнадцать буду. Закажи мне чай с шиповником.

– Лады.

Норвежский отложил смартфон, посмотрел в боковое зеркало, и черный «Субару», щелкая поворотником, отъехал от бордюра.

– Все живы? – Норвежский пожал руку друга и опустился на мягкий диван.

– Да. Но твой настрой меня настораживает. – Макс сделал знак официанту, чтобы тот нес чайник. – Мне нужна твоя профессиональная консультация, Серега.

Норвежский жестом руки показал официанту, что сам справиться с разливом чая и вопросительно посмотрел на Максима.

– Я год назад решил в коммерческую недвижку вложиться, никому особо не распространялся. Анька в курсе и юрист. Видел, бизнес-центр на кольце строится?

– Построился же вроде, я там часто проезжаю.

– Ну да, отмыть стены и окна осталось и с последними арендаторами решить. Суть не в этом…

– Кинули? – перебил друга Норвежский.

– С таким я бы к тебе не пошел. Дослушай молча, пожалуйста. – Максим отодвинул в сторону тарелку с тонко нарезанной тушенной говядиной. – Пока строились, все нормально было, а как дело к работе с арендаторами пошло, начались проблемы с разрешительными организациями.

– Ты не знаешь, как такие проблемы решаются? – ответил на многозначительный взгляд Макса Норвежский.

– В данном случае этого мало, – по лицу Березина было видно, что эта тема его не на шутку раздражает. – Те, кто стоят за разрешениями и проверками, хотят ни много ни мало постоянную долю от доходов. Намекнули, что надо кое-кого в учредители ввести, тогда проблем не будет.

– Раньше к тебе вроде не приходили с такими предложениями.

– Ко мне и сейчас не пришли, по крайне мере напрямую. Говорю же, что там мои деньги есть, никто не знает, кроме жены, юриста и партнера по стройке, естественно. Вот к нему и пришли. А я теперь думаю: это просто совпадение или это меня так прощупывают и если с бизнес-центром прогнусь, то все остальные активы можно у меня отжать.

– Кто? Знаешь?

– Да, поэтому тебя и позвал. Туроняна помнишь?