Читать онлайн Цепи твоего сердца

Глава 1

Ольха никогда не знала матери.

Отец избегал говорить о ней, её имя было проклятием, запечатанным в свинцовом ковчеге и брошенным на дно ледяного озера. Каждый раз, когда вопрос подступал к её губам, в глазах отца вспыхивало чёрное пламя, воздух сгущался, наполняясь незримыми тенями, и Ольха замирала, отступала, понимая – прикосновение к этой тайне опалит её, как раскалённое железо.

Но внутри неё жила тоска – не тихая и смиренная, а жгучая, как пламя, выжигающее душу. По ночам, когда мир засыпал, а тени на стенах начинали шевелиться, она бродила по пустым комнатам замка, касаясь холодных каменных стен, и шептала в темноту: «Кем была моя мать? Была ли она нежной или суровой? Смеялась ли звонко, как весенний ручей, или молчала, как зимний лес?»

Но ответов не было – только пустота, зияющая, как провал в земле, и боль, острая, как лезвие, вонзаемое в самое сердце.

Цепь, что окутывала шею Ольхе, начинала шевелиться, пульсировать, обжигать. Она была живой. Цепь, которой приковал Ольху отец к своему трону. Тёмной, гибкой, как змея, она обвивала её, сжимаясь с каждым свободным вздохом, с каждой недостойной мыслью. Порой Ольхе казалось, что звенья – это клыки, впивающиеся в плоть, а звон металла – рычание зверя, готового разорвать её на части. Она чувствовала его дыхание на своей коже – холодное, липкое, ненасытное.

Но самое страшное было – молчание.

Оно копилось в ней годами, как яд, как гнилая вода в заброшенном колодце. В нём жила её тьма – дикая, неукротимая, готовая вырваться наружу с первым же криком. В нём же таился страх – страх узнать правду, которая, быть может, убьёт её.

И потому Ольха молчала.

Молчала, даже когда её губы дрожали.

Молчала, даже когда сердце рвалось из груди от боли очередного наказания.

Она научилась.

Она была послушной.

Ольхе лежала на мягкой белоснежной постели, утопая в шелковых подушках. Тяжелый балдахин из черной парчевой ткани, словно крыло ночи, обволакивал ее, скрывая от посторонних глаз, оставляя лишь тайну – намек на изгибы тела, трепет кожи, дыхание, прерывистое и глубокое. Только здесь, в этом коконе из тьмы, Ольга чувствовала себя защищенной, свободной, живой.

Белая сорочка из тонкого батиста, почти невесомая, скользила по ее бедрам, задралась до самого живота, обнажая длинные стройные ноги – гладкие, как отполированный мрамор, теплые, как шепот летнего ветра. Каждое движение, каждый вздох заставлял ткань трепетать, открывая то нежную впадину под коленом, то соблазнительный изгиб икры.

Ее черные волосы, темнее самой тьмы, раскинулись по подушке – беспорядочные, словно следы чьих-то страстных пальцев. Ольхе медленно провела рукой по лицу, кончики пальцев скользили по высоким скулам, касались губ – чуть приоткрытых, влажных от невысказанных желаний. Искала. Что-то знакомое. Может, изгиб бровей, который видел чей-то влюбленный взгляд? Или форму губ, которые когда-то, быть может, жгли поцелуями чью-то кожу? Что-то, что связывало бы ее с той, кого она никогда не видела. Мать.

Покои, в которых жила Ольхе были пустые, только в самом дальнем углу пылилось мамино зеркало – единственная вещь, оставшаяся от нее. Высокое, в черной массивной раме. Отец запрещал к нему прикасаться, но иногда, когда он уезжал, Ольхе нарушала запрет и подолгу вглядывалась в стекло, будто надеялась увидеть в отражении не себя, а ту, чей образ так тщательно стирали из ее жизни. Когда отец возвращался, Ольху ждало суровое наказание. Цепь сжималась на ее горле, запястьях, животе, скручивалась впиваясь глубоко в плоть острыми иглами.

А сейчас Ольхе лежала в своей постели, раскинув руки, и представляла, как мама могла бы лежать рядом, обняв ее, шепча что-то теплое и нежное. Но вместо этого – только пустота, тишина и холодок одиночества, пробирающий под тонкую ткань сорочки.

«Где ты? Спаси меня» – мысль пронеслась, как всегда, без ответа.

Ольхе закрыла глаза и сжала кулаки, чувствуя, как под веками набухают слезы. Но плакать она не стала. Она давно научилась глотать ком в горле. Вместо этого она перевернулась на бок и уткнулась лицом в подушку, вдыхая запах чистого белья – пытаясь вобрать в себя запахи настоящего мира.