Читать онлайн Чайный бунт

Text copyright © 2021 Casey Blair

Cover illustration copyright © Christin Engelberth, 2025

© Юлия Четверикова, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025, Popcorn Books®

Глава 1

Я иду одна по коридору, полному незнакомцев. Не ожидала, что церемония восхождения к Великому святилищу будет настолько абсурдной. Сопровождать меня никому нельзя, а сотне людей наблюдать за мной можно. Нельзя идти слишком быстро. Это бы значило, что я не ценю их присутствие, пренебрегаю им. Если буду медлить, решат, что я не уважаю их время и злоупотребляю той честью, которую они оказывают мне своим визитом.

Четвертая из пяти дочерей, я не привыкла быть в центре внимания, но иду без колебаний. Потому что знаю, как должна выглядеть со стороны. И все же я не додумалась отрепетировать проход босиком по ледяному каменному полу заранее. Интересно, отмораживал ли кто-нибудь ступни во время церемонии посвящения.

С одной стороны, хочется дойти поскорее. После свершения всех ритуалов мне надо будет медитировать в одиночестве, тогда я смогу подоткнуть под себя ноги и согреть их. С другой – церемония хоть и неприятная, но посильная. А вот предстоящий мне выбор – не очень.

Старшим сестрам было легко. Они взяли на себя совершенно определенные обязательства перед народом, и каждая невероятно хорошо им соответствует. Все думают, что я пойду по стопам сестер, и требования ко мне невысокие: следовать их примеру, не отсвечивать, сливаться с фоном.

Но каждый раз, когда я представляю такое будущее, оно давит на меня все больше, а я сама кажусь себе все меньше. Будто только я понимаю, насколько отличаюсь от других, будто только мне страшно, что неподходящая служба сломает меня, только я думаю, что это повредит и мне, и народу, которому я якобы должна служить.

Интересно, неужели никто из королевской династии Исталама не подходил к Великому святилищу с таким количеством сомнений? Сложно поверить, но ни один представитель королевской семьи с самого основателя не вышел с церемонии посвящения без четкого предназначения.

По ощущениям, проходит целая вечность, когда я достигаю конца коридора. Здесь я хотя бы вижу знакомые лица. Но менее одиноко от этого не становится.

Сперва я кланяюсь своей единственной младшей сестре, Карисе. Между нами всего пара лет разницы, но уже понятно, что она будет самой низенькой из нас пятерых. Иностранное происхождение отца проявилось в каждой из нас, кроме старшей сестры, в Карисе – маленьким ростом.

Она кланяется в ответ и язвительно шепчет:

– У тебя пальцы синие.

Конечно же, теперь я замечаю, как сильно замерзли руки из-за серебряных браслетов, которые я никогда не снимаю.

С ее стороны это очевидная колкость, попытка насолить мне. Мне, не имеющей над ней никакой власти, да еще и в чуть ли не самый важный момент моей жизни. Впервые с начала церемонии я жалею, что мне запрещено говорить, если того не требует ритуал. Карисе на самом деле тоже, хотя неудивительно, что ее это не волнует.

Пропустив хамство мимо ушей, я поворачиваюсь к самой старшей сестре, Ирьясе. Я не каждый день сталкиваюсь со скверным характером младшей, но легко могу догадаться, чтó ее так злит. И хотя платье на Карисе изящнее обычного, Ирьяса ее затмевает – даже одетая в простую белую облегающую тунику в пол и широкие штаны, как и у меня. Ирьяса – образец истальской красоты: тонкие руки, стройные ноги, кожа идеально смуглого оттенка, блестящие темные волосы. Не будь она так занята обязанностями коронованной принцессы, каждый художник в городе написал бы ее портрет. У Ирьясы слишком высокое положение, чтобы быть безопасной мишенью для гнева младшей сестры. В отличие от меня.

У нас с Ирьясой большая разница в возрасте, поэтому мы почти не проводили время вместе. Когда я училась говорить, она уже постигала тонкости государственной службы. Мы не так близки, но я понимаю, что она надела скромную тунику в знак солидарности со мной, так что я кланяюсь ей чуть ниже, чем требуется.

Затем поворачиваюсь к женщине, стоящей перед массивными деревянными дверями Великого святилища, – моей матери, королеве Ильмари Исталамской.

На этой церемонии она, возможно, самый чужой мне человек.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице, как и на моем. Никаких признаков взаимопонимания. Я кланяюсь ей, и серебряные браслеты на моих руках вдруг тяжелеют. Открываю рот, и грудь сдавливает, словно тело отказывается впускать воздух в легкие, не позволяет мне произнести положенные слова. Но я себя перебарываю:

– Ваше величество, я пришла посвятить себя службе Исталаму или быть изгнанной и встать на путь одиночества.

Пусть эти слова и формальность, сердце у меня забилось чаще. Я плохо знаю мать, но мне известно, что ее поразительный политический склад ума помог Исталаму выстоять в тяжелые времена. Каждое ее слово выбрано с точностью и вниманием. Она говорит мне:

– Ступай с честью, принцесса Мияра.

Двери открываются. Я захожу.

Великое святилище прибрали к моей церемонии посвящения. Я никогда не видела его таким пустынным, и от непривычки у меня кружится голова. В куполообразном помещении нет никого, кроме жрицы и трех советников, которых я выбрала сама.

В отличие от большинства святилищ, Великое святилище в Митеранском королевском дворце хранит не один, а три элемента: землю, воду и воздух. Сперва я иду к ложе земли, увязаю ступнями в почве. Уже от одного этого становится теплее, пока я не поднимаю взгляд на моего отца, консорта Кордана.

Его я знаю не больше, чем свою мать, но так и было задумано. Согласно брачному договору между представителями династий Исталама и Веласара, отец должен был быть посвящен в жизнь детей наравне с матерью. Веласар надеялся получить в результате этого брака преданных его целям наследников.

Однако до рождения Карисы наша мама отказывалась проводить с нами время. И отцу пришлось поступить так же.

Он коренастый, с ясными голубыми глазами и кудрями. Такие же кудри унаследовала я, только в виде умеренных и густых волн. Понятия не имею, что еще мне досталось от отца.

Он тоже. Наконец он говорит:

– Не знаю, зачем ты выбрала меня на эту роль.

И замолкает.

Я дала ему шанс пообщаться со мной наедине до того, как нас окружат остальные, а ему и сказать нечего.

Я тоже не знаю, что сказала бы ему в ответ, но мне все равно нужно хранить молчание. Пауза тянется, отец наконец бормочет:

– Следуй своему долгу. Это все, что мы можем делать. Такой урок земли я предлагаю тебе.

Ему лучше знать, ведь он годами следует своему неблагодарному долгу. Но я бы никому такого не желала, особенно себе.

Мой королевский долг – служение. Духовный – тоже, ведь служение людям угодно духам.

Я просто не понимаю, что мне делать. Должна ли я поддерживать нацию Исталама? Или свою семью? Или простой истальский народ? Если пример отца меня чему-то и научил, так тому, что три этих понятия пересекаются не слишком сильно – что бы там ни говорили мои наставники.

Но я кланяюсь отцу и перехожу к водоему, возле которого стоит моя сестра Саяна. Саяна ближе всех ко мне по возрасту, она старше всего на три года и провела со мной больше времени, чем остальные сестры.

– Твоя мягкотелость тебя погубит, – говорит она без обиняков. – Едва тебе выпал шанс заявить о себе и своем общественном долге, ты все спускаешь на жалость. К тому же столь очевидную. Тебе ведь откровенно жаль, что отец не участвовал в церемониях других дочерей, и выбором остальных советников ты дала ему возможность это сделать, не угрожая авторитету королевы. Не думай, что я не понимаю, к чему ты ведешь.

Пожалуй, Саяна знает меня лучше всех, но мы настолько несхожи характером, что в нас трудно признать родственников.

Взгляд ее голубых глаз тверд как камень.

– Мияра, перестань тратить время на ерунду и займись чем-нибудь полезным. Работы здесь непочатый край; ты на многое будешь способна, если поставишь себе цель. Вот мой совет, сестра. Стремись вперед, как вода.

Удивительно слышать от Саяны такие приятные слова. Она скупа на комплименты, и ее уверенность в моих силах дорогого стоит. Я не знаю никого с таким же врожденным умом и проницательностью. То, что она думает, будто я могу последовать ее примеру, лишь глубже ранит меня и заставляет чувствовать вину из-за сомнений.

Но от меня не ускользает истинный смысл сказанного: прекрати думать о других. Просто делай свою работу.

В конце концов, почти не отличается от совета отца. Но меня не перестает мучить вопрос: если во имя долга мне надо отказаться от тех своих черт, благодаря которым я – это я, то кто же тогда отдаст себя служению?

Я покидаю Саяну ради последней ложи – воздуха.

Саяна оказалась права насчет моего выбора советников. Чтобы компенсировать участие отца в церемонии, вторым советником я назначила самую близкую мне сестру, а третьим – бабушку, бывшую королеву Эсмери, которой уже за семьдесят. Она сидит за метровой напольной свечой. В свое время она была столь неистовой правительницей, что беспрепятственно разделывалась с любыми противниками своей власти.

А еще она была настолько противоречивой, что ее дочь вместе с престолом унаследовала ворох проблем, которые той пришлось разгребать.

Я протягиваю руки над свечой и смотрю на бабушку сквозь пламя, согревающее ладони.

– Перед тобой стоит неоднозначный выбор, – произносит она.

Пальцы замирают. Впервые кто-то предположил, что я могу и не пойти по управленческой стезе вслед за Саяной, принимая бессмысленные административные решения.

– Ирьяса станет королевой. Реята посвятила себя воинской службе и командованию армией Исталама. Саяна занялась магией, чтобы подготовиться к роли распорядительницы. Что такого можешь сделать ты, чего еще не охватывает их служение?

На моем лице отразилось удивление – и я понимаю это, когда бабушка смеется.

– Тогда будем считать, что твой урок воздуха таков, – говорит она, пристально глядя на меня поверх очков. – Для тех, кто умеет слушать, работа всегда найдется.

Что она имеет в виду?

Бабушка подмигивает мне:

– Осторожнее с огнем, милая.

Я отдергиваю руки – если держать их над пламенем слишком долго, серебряные браслеты обожгут кожу.

Но если убрать руки, это будет значить, что время советов подошло к концу. Я хочу закричать на нее, но обязана молчать до клятвы посвящения. Отец, сестра и бабушка выходят из усыпальницы. Жрица запирает нас.

– Готовьтесь столько, сколько потребуется, ваше высочество, – говорит она, отходя к стене купола напротив дверей, через которые я вошла. – У вас впереди вся жизнь, но надо успеть до рассвета.

Будто этого времени достаточно, чтобы решить мою дальнейшую судьбу. Будто сегодня передо мной возникнет ответ, который я искала все эти годы.

Я опускаюсь на холодный каменный пол и наконец подтыкаю под себя ноги. Минуту спустя я понимаю, что, даже если сяду не по правилам, жрица никому не расскажет, так что я вытаскиваю ступни и грею их своими браслетами.

Возможно, мне стоило выбрать других советников, если я хотела услышать что-то дельное. Этих я, конечно, выбрала по многим причинам, но все они касались политики. Быть принцессой – значит жить политикой. И все мое окружение связано только с политикой.

И что бы я ни выбрала, так будет всегда.

Мне все равно придется следовать долгу, продвигаться в назначенном мне темпе. И состраданию тут не место. Любое его проявление будет расценено как признак слабости, как растрата ресурсов. Я по-прежнему буду четвертой принцессой, совершенно лишней после трех выдающихся сестер.

«Для тех, кто умеет слушать, работа всегда найдется», – сказала бабушка. Что слушать? Кого? Как? Как я собираюсь служить людям, если даже на эти вопросы не могу ответить?

Я хлопаю глазами. И словно оглушенная смотрю на свои королевские браслеты. Я не могу.

Я не могу служить людям, если не понимаю, чего они от меня ждут. Я не знаю, что могу им дать. И может быть… вот он, ответ.

Сердце оглушительно стучит. Я не похожа на своих упрямых сестер. Я делаю только то, что должна. Не выхожу за рамки и тихо сливаюсь с фоном. Я не приношу проблем. Возможно, в этом-то и проблема.

Я посидела еще немного, гадая, не сошла ли с ума, не вышибла ли остатки моего разума необходимость выбора. Но сейчас я чувствую, что поступаю правильно. Как никогда прежде. И если я хочу воплотить задуманное, мне понадобится все время, которое есть в моем распоряжении.

Дрожа, я встаю.

– Жрица, – зову я осторожно.

– Вы готовы посвятить жизнь служению, ваше высочество? – спрашивает она.

Я сглатываю.

– Ничего в жизни я не желаю так, как служить своему народу, жрица, – произношу я. – Только я не знаю как.

Она удивленно поднимает брови. По идее, я должна озвучить только то, чему готова посвятить всю оставшуюся жизнь.

– Боюсь, что не поним… – У нее перехватывает дыхание, глаза округляются.

Я снимаю браслеты и протягиваю ей. Странно теперь держать их – до этого момента я не осознавала, насколько они тяжелые.

– Никто не поступал так уже сотни лет, – выдает жрица, словно поверить не может в то, что такое происходит у нее на глазах.

– Да, одна только основательница Исталама, – соглашаюсь я. – Но ритуал допускает такой выбор.

– Ваше высочество, у вас не будет возможности передумать!

– Я знаю. – Я смотрю в ее полные удивления глаза и оглашаю свой выбор: – Я пойду путем одиночества.

Изгой королевской семьи.

Проходит миг, затем еще один.

– Жрица? – наконец окликаю ее я.

Она прикладывает руку ко лбу.

– Ох, дорогая. Тогда, наверное, лучше нам уйти отсюда, да? И поскорее. Следуйте за мной, ваше в…

Жрица замолкает. Мы смотрим друг на друга.

Никто больше не назовет меня «ваше высочество».

Я решила не посвящать себя служению. Я отвергла свою жизнь и, как только выйду из усыпальницы, лишусь всего и буду вынуждена начать с чистого листа. Без поддержки. Без семьи. Без ожиданий. Я больше не принцесса.

Я ощупываю эту мысль, пытаюсь к ней привыкнуть. Внутри меня оседает облегчение оттого, что я наконец вырвалась, и предвкушение будущего, а еще не осталось ни намека на страх неизвестности или удивления, что я так быстро приняла самое важное в жизни решение. Правда, все это ощущается приглушенно, будто разум еще осмысляет путь, который выбрало сердце.

Жрица подзывает меня к задней стене Великого святилища. Здание построено так, что со стороны кажется сплошным, но мы проходим сквозь стену в коридор. Замешкавшись у вешалки, жрица хватает добротную серую шаль и протягивает мне.

– Наденьте, – говорит она. – Вы привлечете внимание, если останетесь в белом.

Я закутываюсь в шаль, а она, заметив, что я босиком, скидывает свои туфли и подталкивает в мою сторону.

Я кланяюсь в знак благодарности. Обувь тонкая, но жрица и не обязана мне ее давать. Мне вообще больше никто ничего не должен. Эта мысль только начинает пугать. Я задвигаю ее подальше, пока мы идем.

Солнце уже поблескивает сквозь облака, и я думаю, что дальше пойду одна, но жрица знаком приказывает мне остановиться и достает из мантии три свечи.

Она зажигает их и говорит:

– Вы же осознаёте, что ваша семья будет недовольна.

Я киваю:

– Они окажутся в крайне неловком положении и, вероятно, попробуют надавить на меня, чтобы я передумала.

– А также попытаются нарушить традицию и убедить Святилище дать вам второй шанс.

– Однако, если я исчезну, им это не удастся, – спокойно произношу я.

Жрица кивает:

– Именно. Уезжайте как можно дальше. Будьте тише воды ниже травы. Если вы действительно хотите пройти свой путь одна, начните с этого.

Жрица зачитывает заклинания. Я не углублялась в изучение магии, как Саяна, но все принцессы должны знать хотя бы основы, чтобы распознать заклинания, если их используют против нас. Браслеты прежде всего служат для срочного вызова помощи, но еще по ним нас можно найти в случае пропажи и похищения.

Разум спотыкается о всё новые озарения: никто не сможет найти меня в случае беды. И жрица явно хочет наложить на меня заклятье с помощью свечей.

Прислушавшись, я догадываюсь, что это какое-то маскирующее заклятье – меня тут же обдает волной тепла.

– Пока заклятие работает, вас никто не увидит, но, когда свечи догорят, чары рассеются, – говорит жрица.

Усталость в ее голосе подсказывает, что это последнее, чем она может мне помочь, даже при всем желании сделать больше.

Я смотрю на свечи. Невысокие.

Жрица указывает на улицу:

– Видите в том конце площади…

– Вокзал?

Она кивает:

– Точно. Садитесь на поезд как можно скорее. Да помогут вам духи.

Я смотрю на Королевскую площадь Митерана, место, где я прожила всю жизнь. Интересно, что я должна чувствовать? Грусть, радость, предвкушение? Все еще не верится, что я больше ничего никому не «должна».

Я выхожу из Святилища на пыльную мозаичную брусчатку. Впереди у меня целая вечность, чтобы понять, чего я хочу.

Раздается громкий гудок, к станции приближается поезд. У перронов стоят и другие, но этот длинный. Длинные поезда обычно едут куда-то далеко. А мне нужно убраться как можно дальше. Еще они редко здесь появляются, а мое заклятье долго не продержится.

Я срываюсь с места. Даже не замечаю сады, красивые фасады лавок, подмостки для спектаклей и концертов. Надо бы купить билет, но у меня нет денег.

Однако моя маскировка все еще работает, поэтому я лавирую в толпе мимо проводников и охранников, влетаю в поезд за секунду до закрытия дверей и отправления. И только тогда понимаю, что даже не посмотрела, куда он едет. Понятия не имею, куда я на нем попаду. Но, смотря в окно набирающего скорость состава, понимаю, что я уже в пути.

Я иду по вагону и замечаю на чьем-то билете пометку, что поезд движется на восток. Хоть какая-то зацепка, но все еще смутная: столица, Митеран, находится на западе Исталама, так что восточное направление открывает массу вариантов.

Куда важнее, что времени у меня совсем немного – свечи скоро догорят. Я прохожу в вагон со свободной рассадкой и сажусь на край скамейки.

Теперь у меня есть возможность составить план действий, но в вагоне так тепло, что меня накрывает усталость. Не успеваю я сообразить, что чары, наверное, развеялись и забрали остаток моих сил, как тут же засыпаю.

Глава 2

Просыпаюсь я резко – от того, что меня грубо трясут.

– Ваша милость, предъявите билет, пожалуйста, – говорит кто-то.

Я хлопаю ресницами, глядя на проводника.

– Простите?.. – непроизвольно отвечаю я, а сама пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ко мне обращались как к «вашей милости» – выражением куда более распространенным, чем «ваше высочество».

– Ваш билет, – повторяет он нетерпеливо, а мой разум наводняют воспоминания утра. – Мы подъезжаем к пересадочной станции. Поезд повернет на север, так что, если вы едете на юг, вам придется сойти. Куда вы направляетесь?

Если проводник поймет, что у меня нет билета, меня арестуют, и семья найдет меня меньше чем за сутки с момента побега.

Он застывает в проходе. Я вскакиваю, и он невольно отступает. Протискиваюсь мимо него, пока он не задержал меня и не потребовал билет.

– Ах, спасибо, что разбудили, – говорю я и порываюсь к двери.

Проводник окликает меня, но мне удается скрыться от него в толкучке. Он не успевает догнать – я ускользаю во тьму и выбегаю со станции; позади раздается гудок удаляющегося поезда.

Где бы я теперь ни была, я застряла тут до тех пор, пока не раздобуду деньги на билет или пока на меня не наложат новое маскировочное заклятье.

Я оборачиваюсь на здание вокзала и не с первого раза считываю название. Южный вокзал Сайерсена. Сайерсен далеко на востоке. Я на другом конце страны, прямо на границе Катастрофы. Теперь понятно, почему так темно: из-за побочного эффекта чар я проспала целый день.

Не успеваю я заметить темень, как на меня обрушивается ливень. В поисках ночлега я бегу по мостовой, спотыкаясь на брусчатке.

Железные фонари разбросаны на пути, но их едва видно за стеной дождя. Через какое-то время я замечаю дом, в окнах которого горит свет. Какое счастье, ведь туфли жрицы вымокли настолько, что уже соскальзывают с ног. Я беру их в руки и поднимаюсь по лестнице к двери.

Но тут свет выключается. На улицу выходит мужчина, запирает дверь и только потом замечает меня.

– Чем могу помочь?

– Пожалуйста, можно зайти к вам ненадолго? – спрашиваю я. – Только чтобы просохнуть.

Я не могу различить его лицо в темноте, но кажется, что он хмурится.

– Я не могу задержаться и не могу оставить вас одну в магазине, простите. Где ваш дом?

Я дрожу.

– Скажите, куда вам надо?

Понятия не имею и ничего умного придумать не могу.

– Если вам некуда идти, – произносит он медленно, – полиция…

Вот уж нет. Это кратчайший путь вернуться туда, откуда я только что сбежала. Тут я соображаю, что иногда помощью, даже искренней, можно лишь навредить.

– Простите за беспокойство, – бормочу я. Он протягивает мне руку, будто хочет придержать, и я отшатываюсь.

Спустя квартал ходьбы босиком ноги чертовски болят. Я снова надеваю туфли – они хотя бы защитят ступни. Замечаю еще один освещенный дом впереди, но из тумана, покачиваясь, выходят три скудно одетых человеческих силуэта, от которых пахнет сигаретами и алкоголем.

Я достаточно знаю о жизни, чтобы догадаться, чтó находится в доме, из которого они вышли.

– Привет, красотка, – говорит один из них низким от курения голосом. – Пошли с нами?

Я также недостаточно знаю о жизни, чтобы найти выход из этой ситуации.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, – но надеюсь, вы проведете остаток вечера в свое удовольствие.

Они смеются, а я иду вперед.

Я уже теряю надежду укрыться в каком-нибудь заведении – час поздний, почти везде погасили огни, – но хочу хотя бы спрятаться от дождя, например под большим деревом. Вариантов у меня немного.

Неожиданно я замечаю окна, в которых горит свет. Внутри никого. Стоит ли постучаться? Наверное, свет просто забыли погасить. Если внутри кто-то и есть, у него возникнут ко мне вопросы.

Я стою у окна и рассматриваю возможность, таящуюся за льющимся из него светом, – и тут дверь открывается.

На пороге появляется девушка, на первый взгляд моя ровесница – ей около двадцати. На ней огромный кроваво-красный свитер, который изящно спадает с плеча, будто так и задумано. В сочетании с лосинами и высокими черными ботинками на шнуровке она напоминает мальчишку-сорванца. Но вот ее лицо – образец женственности: губы пухлые, а подведенные черным глаза резко выделяются на фоне коротких взъерошенных волос серебристо-золотистого оттенка, похожих на заиндевевший песок.

Она, должно быть, беженка из зоны Катастрофы в Геллане, если судить по цвету волос. На западе гелланцы редкость, но здесь, на границе Катастрофы, они встречаются все чаще.

Беженка собранна и уверена в себе, а принцесса растеряна и промокла до нитки. Какая ирония!

– Долго ты собираешься тут стоять? – невзначай спрашивает она, пока с меня течет вода.

– Еще не решила, – отвечаю я. – Я вам мешаю?

– Мало кто подкрадывается с добрыми намерениями к полупустому дому, – говорит она. – А если думаешь меня ограбить, то обещаю: отделаю так, что мало не покажется.

Мне бы следовало испугаться того, как спокойно она сообщает это промокшей до нитки незнакомке на пороге своего дома. Но я так замерзла, что ничто другое меня не волнует. В конце концов, дверь уже открыта.

– Я искала место, где можно согреться и обсохнуть. – Меня все еще поливает дождь, а она абсолютно сухая.

– Да, ты вся мокрая, – соглашается она.

– Вы чрезвычайно наблюдательны, – говорю я.

Она поднимает брови. Раздосадованная, я уже хочу извиниться за грубость, но тут она выдыхает что-то похожее на смешок.

– Заходи, – говорит она, сделав шаг назад.

На секунду я замираю в неверии, но быстро ныряю в дом. Скидываю туфли и пытаюсь выжать их, стоя на пороге. Не выходит – по рукам течет вода, и они лишь сильнее промокают.

– Крайне неудачный выбор обуви для нашей местности, – говорит она.

– Согласна, – отвечаю я ей. – Хороший жизненный урок.

Она снова издает смешок.

– Брось их. Заодно сними шаль, повесь на вешалку… нет, на другой стороне. Да, вот тут. Боги, ты еще и в белое решила нарядиться, с нашей-то погодой! Кстати, тебя как зовут?

От неожиданности я выдаю свое настоящее имя:

– Мияра.

Ох, зря я так. По настоящему имени меня найдут в два счета. Хотя не помню, когда в последний раз общалась с кем-то, кто не знал бы моего имени.

– А я Лорвин, – говорит девушка. – Садись и ничего не трогай.

Я так и делаю – без лишних расспросов сажусь на деревянный табурет за круглым столом, а девушка пропадает за черным ходом.

Только теперь решаюсь осмотреться. В комнате довольно темно, однако видно расставленные повсюду табуреты и столики, а поверх них – разноцветные подушки и узорчатые скатерти.

Столько ткани – неудивительно, что она приказала мне сесть за стол у двери и не двигаться, а то ведь промочу все вокруг.

Я вглядываюсь в темноту, куда ушла Лорвин: вижу полки на стенах, но не могу разглядеть предметы на них. Кажется, я вижу чайник?..

Лорвин возвращается, неся в руках какие-то тряпки.

– Это полотенца, – говорит она, бросив мне одно. – Могут попасться с пятнами от чая. Думаю, кто-то из мальчиков по ошибке сунул грязные в стопку к чистым.

Мне все равно, лишь бы согреться.

Руки дрожат, пока я вытираюсь. Лорвин достает большую скатерть и закутывает меня.

– Вот так, – говорит она. – Садись обратно. Подоткни под себя ноги, да, правильно. Получше?

Я смотрю на себя, завернутую в скатерть, затем перевожу взгляд на Лорвин. Я вполне уверена, что она смеется надо мной, но мне и правда лучше. Меня уже не полощет дождь, я под крышей и до абсурда благодарна за это судьбе. Но я все еще не могу осознать произошедшее.

Еще утром я была принцессой, а теперь я бездомная, завернутая в скатерть. Чай бы помог.

– Хорошо, – говорит Лорвин. – Посиди и отогрейся. Ничего не трогай и не отвлекай меня. Мне надо вернуться к работе.

– Подождите, – говорю я.

Она оборачивается и смотрит на меня с подозрением. На пороге я смогла завоевать ее доверие, но теперь она вновь видит во мне опасность. Или, вероятно, прикидывает, сколько неудобств я могу ей доставить.

– Кажется, пахнет имбирем, – говорю я. – Смею предположить, у вас есть чай?

Она удивленно смотрит на меня. Принюхивается.

– Ты отсюда можешь различить запах? Правда?

Я хочу кивнуть, но замираю.

– По запаху напоминает имбирь, но все-таки немного отличается, только не могу сказать чем.

Мысленно даю себе подзатыльник. Лорвин не учительница. Мне незачем отвечать ей будто по учебнику. Но я смертельно устала, и старые привычки берут свое.

Лорвин расплывается в улыбке. Но мне от этого не легче.

– Так, – говорит она. – Ты отработаешь свой ночлег. Да, у меня есть чай, и ты продегустируешь его. Жди здесь. Вернусь, когда он заварится.

Проходит совсем немного времени, но руки успевают согреться – они больше не дрожат. Лорвин ставит передо мной чайный набор.

– У вас тут чайная? – спрашиваю я. – Не увидела вывески из-за дождя.

– Да, «Чаи и сборы от Талмери», – отвечает Лорвин, расставляя чайник, заварники и чашки. Видно, что она знаток: движения не похожи на те, что для чайных церемоний изучала я, однако эта девушка разлила много чая и определенно знает, как обращаться с посудой. Она поливает водой из чайника чайного питомца – мастерски изготовленного из глины дракона, который извергает воду как огонь.[1]

Лорвин довольно ухмыляется. Чайный питомец пускает струйку воды только тогда, когда та достигает нужной температуры, – девушке не составляет труда подгадать момент. У нее превосходное чувство времени.

– Что за чай мы будем пить? – спрашиваю я.

Она наливает чашку:

– Это ты мне скажи.

Чайный питомец срабатывает только при определенной температуре воды, а для белого, зеленого и травяного чаев она разная. Даже если Лорвин взяла чай наугад, то все равно должна знать сорт, чтобы использовать чайного питомца. Она меня проверяет.

– Моя основная задача, – начинает Лорвин, – как минимум на бумаге, в том, чтобы составлять чайные смеси. Талмери, владелица, только что закупила ингредиент, с которым у нас возникли сложности. Но по каким-то неведомым причинам она заказала сразу несколько ящиков. Мы либо придумаем, как его продавать, либо нам придется смириться с кошмарными убытками. Так что, – она подает мне первую чашку, – скажи, что думаешь.

Я сразу же ощущаю полнотелый цветочный вкус с ярким акцентом, который все же не перекрывает густой, почти маслянистый привкус.

– Что скажешь? – спрашивает Лорвин.

– Белый чай часто сочетают с экстрактом росы феи, – уклончиво отвечаю я.

– А меня совершенно очевидно не интересуют частые сочетания, – нетерпеливо перебивает Лорвин. – Что ты на самом деле думаешь?

Что я думаю. Разве раньше кому-то было до этого дело? И конечно же, меня спрашивает та, кому мой ответ явно не понравится.

Но я больше не принцесса и могу говорить все что захочу. Не без последствий, полагаю, но мне вдруг страсть как захотелось увидеть реакцию на мое личное мнение.

– Боюсь, у вас не получилось перебить вкус этого ингредиента и вы совершенно зря потратили экстракт росы феи. Не знаю, что за смеси вы обычно продаете, но эту я бы ни за что не стала пить, – отвечаю я.

Тишина. Затем Лорвин вновь улыбается жутковатой, почти хищной улыбкой.

– Так у тебя все же есть вкус, – говорит она. Лорвин не выглядит расстроенной, но мне все равно как-то не по себе. – Давай следующий.

Это вообще не чай, а сбор. В нем чувствуются уловленный мной ранее имбирь и молотый перец. Не закашляться от последнего мне помогает только то, что я долго тренировалась не реагировать при посторонних на острую накрабскую пищу. Горло сдавливает, но по нему проскальзывает какая-то загадочная нота.

Когда жар отступает, я размеренно произношу:

– Прошу, поймите меня, я говорю это с большой долей благодарности за скатерть и крышу над головой. Но если кто-то предлагает ничего не подозревающему гостю выпить такое, это нехороший человек.

Лорвин откидывает голову и смеется или даже хохочет.

– Прости, – говорит она без вины в голосе, скорее с удовольствием. – Я решила, что смертельный накрабский перец замаскирует жжением… новый компонент…

– Не замаскирует, – утверждаю я. – Он жжет, но ваш загадочный ингредиент чувствуется еще до того, как жар все затмевает.

– Принято, – отвечает Лорвин, ничуть не обидевшись. Да и какое право она имеет обижаться после такой чашки?

Несмотря ни на что, она протягивает мне третью порцию чая. Глядя на нее, я снова чувствую отчетливое и сильное беспокойство.

– Не забудь, ты отрабатываешь свою скатерть, – напоминает она мне.

Травянистый аромат зеленого чая касается моих ноздрей еще до того, как я успеваю сделать глоток. Но вкус настолько непонятный, что я не сразу распознаю ингредиенты: Лорвин добавила нектар алойи не только чтобы подсластить напиток, но и чтобы смягчить этот загадочный компонент. В итоге вышел на удивление нежный ореховый оттенок. Я хмурюсь и снова отпиваю из чашки, покатывая напиток во рту.

– Ну как? – интересуется Лорвин.

Намного лучше предыдущих, но от этого чая у меня ощущение, будто я вязну, нет, ползу в траве… Я резко ставлю чашку.

– Только не говорите, что ваш секретный ингредиент – насекомое.

Она удивленно поднимает брови:

– Ух ты. Ладно, это впечатляет. Поставщики называют их масложуками. Новый вид, обнаруженный в Катастрофе. Талмери закупила несколько ящиков с их панцирями.

Я пью чай с панцирями жуков!

Еще утром я была принцессой, а теперь сижу мокрая насквозь, закутавшись в скатерть, и пью чай с жуками.

– Зачем?..

Лорвин пожимает плечами:

– Уверена, они просто дешево стоили. Сайерсен, конечно, странное место, но даже здесь жуки особым спросом не пользуются. Талмери все время в поиске каких-то диковинок, хочет, чтобы у нас был самый уникальный в городе чай. А еще ей нравится меня мучить. Кто знает, что было причиной в этот раз.

Я морщусь:

– Замечательно. Я впервые попробовала жука. Надеюсь, его магия уже выдохлась и вы меня не отравили.

– Естественно, я не травила тебя, – говорит Лорвин. – Я попробовала этот чай до тебя. И кстати, ты не рассказала, что о нем думаешь. Как ты угадала, что это насекомое?

– Травянистость зеленого чая, – говорю я. – Она слишком выбивается. Вам нужно нечто более мягкое, но выразительное, чтобы подходило нектару алойи.

Лорвин откидывается назад – хотя не совсем ясно как, ведь она сидит на табурете.

– Алойя капризная, – ворчит она.

– Может, добавить к нему какую-то еще нотку. Благодаря алойе вкус жука становится почти удобоваримым. Теперь надо сделать плавный переход между ней и чаем.

Не дослушав, Лорвин вскакивает с табуретки:

– Жди здесь!

Я моргаю и чуть улыбаюсь. Властность придает ей утонченности, но все это исчезает, стоит ей отвлечься.

Она возвращается с еще одним заварником и чашкой и ставит к набору. Берет чайник, и тут я понимаю, чтó, помимо жуков, вызывало во мне тревогу. Дело не в ее хищной улыбке – мой разум реагирует на внезапное использование ею магии как на угрозу.

Водой из одного чайника невозможно правильно заварить разные сорта чая и сборы. Для каждого из них нужна своя температура, а на столе нет никакого оборудования для охлаждения и нагрева.

Я оглядываюсь, ища следы ритуала, чего угодно, что она могла бы использовать для магии. Табуреты не расставлены в какую-то схему, свечей нет, чайные чашки тоже расположены лишь для моего удобства.

Значит, это никакая не магия. А колдовство. Которое строго контролирует государство.

«Отделаю так, что мало не покажется».

Поит меня смесями из неизвестных катастрофских ингредиентов, которые, по ее твердому мнению, магически неактивны.

Таинственная аура уверенности и утонченности.

Лорвин с предвкушением протягивает мне еще чашку. Я с ума сошла – только этим можно объяснить мой следующий поступок. Я принимаю чашку и делаю глоток.

Тот же сорт, но теперь заварен вместе с жареными зернами риса – деликатный, но насыщенный вкус. И это не все: прибавилась и солнечная нотка. Легкая, чтобы не перекрыть вкус самого чая, но при этом крепкая, чтобы умерить алойю. А важнее всего то, что здесь совсем не чувствуются жуки.

– Бархатцы, – говорю я. – Идеально. Я бы добавила еще немного. Чаю это не повредит.

Лорвин пристально вглядывается в меня.

– Какая это по счету заварка? – спрашивает она.

Я наклоняю голову, не совсем понимая, зачем ей это.

– Вторая, – отвечаю я. – Должна быть, чтобы сбалансировать ингредиенты.

– Так ты профессиональный дегустатор, – прямо говорит она.

Я удивлена:

– Нет, вовсе нет.

– Тогда чайный мастер. Или учишься на него.

– Что? Нет, то есть… я могу провести чайную церемонию, но у меня нет аккредитации и я не состою в гильдии чайных мастеров. Даже экзамена ни одного не сдала.

Странно воспринимать мое образование так. Конечно же, я не чайный мастер – принцессу нельзя сравнивать с прислугой.

От этой мысли у меня перехватывает дыхание.

Лорвин не отступает:

– Значит, тебя обучали мастерству! Это ведь очень похоже.

– Правда? – спрашиваю я. А затем добавляю: – Значит, так все ведьмы считают?

Тишина. Лорвин вдруг застывает как вкопанная:

– Хочешь сказать, что я ведьма? Просто потому что я женщина и…

– Не все ведьмы женщины, – машинально отвечаю я. В данный момент принято считать, что все ведьмы появляются на свет с женской репродуктивной системой, но это не то же самое.

Лорвин напрягается, словно с силой сжимает кулаки под столом, чтобы я не увидела.

– Это я знаю, – цедит она сквозь зубы.

– Температура воды, – поясняю я.

Она прикрывает глаза:

– Разумеется, ты ведь хорошо разбираешься в чае. Конечно же, ты заметила. Чтоб тебя.

Она говорит это обиженно, но смиренно.

– Полагаю, это значит, что ты не зарегистрирована.

Регистрация ведьм – один из немногих законов, который мою бабушку вынудили подписать, хотя сама она была против. Но не сделай она этого, народ бы восстал.

После Катастрофы ведьм обязали официально регистрироваться, чтобы контролировать их действия. Потому что, в отличие от магии, которой может обучиться каждый и использование которой ограничено физическими атрибутами, колдовство – это врожденная способность. Регистрация дает магам право следить за ведьмами и даже казнить тех, чья сила слишком велика.

Естественно, это привело к тому, что ведьмы – и это всем известно – не регистрируются. Это означает, что у магов куда больше полномочий издавать законы, направленные против нарушителей, из-за чего люди все меньше доверяют ведьмам, а ведьмы, даже слабые, в свою очередь, все больше скрываются.

Но раз Лорвин подогревала воду в чайнике, особо не задумываясь, скорее всего, она довольно сильна.

– Нет, я не зарегистрирована, – произносит она обыденно, подтверждая мое предположение. – Мне жить хочется. А тебе?

Сердце заходится, я понимаю, что с ответом медлить нельзя.

– Мне тоже, – говорю я. – У тебя сейчас не больше причин отделать меня, чем когда я пришла к тебе на порог.

– Неужели? – спрашивает она. – Разве я могу поверить, что, если ты попадешь в беду, ты не сдашь меня властям, чтобы выйти сухой из воды?

Тут я понимаю, что не сдам. И мне бы испугаться, ведь я ее почти не знаю и она угрожает мне расправой. Но, с другой стороны, Лорвин укрыла меня от дождя и дала скатерть, чтобы я согрелась.

Саяна всегда нехотя отмечала, что мои первые впечатления о людях в итоге оказываются верными. Интересно, что бы она сказала на этот раз.

– Тебе не кажется, – говорю я, – что я не бродила бы в темноте под дождем, если бы могла обратиться за помощью к местным властям?

Ее взгляд становится подозрительным.

– У тебя что, проблемы?

– В некотором роде, – соглашаюсь я. – И они вряд ли исчезнут до конца моих дней.

– Многое может измениться, – подмечает Лорвин.

– Но не это, – твердо заявляю я. – В таком случае я бы переживала куда больше твоего. Эти проблемы – моих рук дело, и я не хочу ничего менять.

– Пусть даже тебе придется мерзнуть под дождем.

А ведь мне даже в голову не пришло обратиться в полицию, чтобы они отправили меня обратно в Митеран. Это обнадеживает – в глубине души я куда увереннее в своем решении, чем успела понять.

– Да, – отвечаю я. – Даже так.

– Но мы все еще не на равных, – говорит Лорвин. – Я должна на слово поверить, что ты меня не предашь, без какой-либо гарантии. Так не пойдет.

Она произносит это так буднично, будто не ищет предлога меня покалечить, а обсуждает бизнес-сделку. Ее твердость убеждает меня в том, что для нее это решающий момент. Ей необходимо иметь надо мной больше власти, чем я имею над ней.

Да помогут мне духи.

– Если я когда-либо попаду в руки полиции, мне конец, – говорю я.

Не буквально, скорее всего. Но после того, что я вытворила, мне никогда не видать свободы. А при мысли о возвращении во дворец, где за мной будут ходить по пятам, желудок сворачивается узлом. Я уже не понимаю, как выдержала там столько лет.

Надеюсь, не сложно жить так, чтобы у полиции не было повода проверять, кто я.

– Этого недостаточно, – отвечает Лорвин. – Мне надо знать причину.

– Нет, не надо, – говорю я. – Но она веская.

Я произношу это твердо и размеренно, так, как выношу суждения о чае. Срабатывает – она верит мне. Но от темы уходить еще не совсем готова.

– И если это хоть что-то тебе скажет, – добавляю я, – я также считаю, что закон о регистрации безнравственный и контрпродуктивный, отменить его следовало много лет назад. И мне совершенно не трудно вести себя так, будто это уже сделали.

Лорвин яростно вскидывает руки.

– Да кто так изъясняется?! – возмущается она, а я непонимающе хлопаю ресницами. – Тем более так себя вести нельзя… Ты хоть понимаешь, что меня бы мигом поймали, если бы я так говорила? Сиди тихо, не высовывайся и делай вид, будто все так, как и должно быть. Вот что значит скрываться.

Скрываться. Я провела всю свою жизнь в тени, так что, верно, для меня это не составит труда. Но всяким тонкостям следует обучиться поскорее.

– А еще, – начинает Лорвин, – думаю, я поселю тебя туда, где ты у меня будешь на виду. Тебе ведь негде жить или работать, да?

С надеждой и опаской я отвечаю:

– Да.

– Завтра придем вместе, и ты убедишь Талмери взять тебя на работу.

– Как это сделать? – спрашиваю я. – И зачем это тебе?

– Личный интерес, – отвечает Лорвин без обиняков. – Повторюсь, моя основная работа – составлять чайные смеси. В моем распоряжении целая лаборатория. Я работаю здесь, потому что могу экспериментировать со всем, чем хочу и когда хочу, и никто не будет мне мешать. Поскольку Талмери знает, что я никогда это не брошу, она подкидывает мне кучу других дел, с которыми сама возиться не хочет. У нас с учетом все плохо, как ты с ведением таблиц?

– Хорошо?..

Таблицами что, опасно заниматься?

– Чудесно. В общем, с учетом беда, но не такая, как с обучением мальчиков, которые подают чай. Еще хуже, когда приходится подавать его самой, потому что один из мальчиков слишком бестолковый. Ты разбираешься в чае, тебе нужна работа, а на мне висит куча обязанностей, которые я не хочу выполнять. Так что ты убедишь Талмери в том, что должна заниматься чайным залом.

– И почему я должна согласиться? – спрашиваю я. – Кроме нужды в заработке?

– Потому что взамен получишь бесплатное жилье на полгода, – загорается она, но я теперь точно знаю, что этой ее улыбке доверять нельзя.

– Но как?.. – спрашиваю я.

– Так мы договорились? – не отступает она.

– Только предварительно, – отвечаю я, зная, что Лорвин умышленно скрывает подробности. – Потому что все это звучит очень уж сладко.

Я права. Она смеется от моей честности, и напряжение между нами слегка спадает.

– О, поверь, сладко тут не будет, – уверяет Лорвин. – Ты только подожди. Нет, знаешь что, давай покончим с этим. Высохла? Пойдем посмотрим, понравится ли тебе твое жилье.

– Прямо сейчас? – спрашиваю я, по привычке поднимая взгляд вверх, к темному потолку.

– Самое время, – отвечает Лорвин, сверкая уже знакомой хищной улыбкой.

Глава 3

Лорвин берет зонт из лавки и отдает мне свое пальто. Оно мне велико, но, по ее словам, «большей бродяжкой ты выглядеть уже не сможешь». Я так рада лишнему теплу, что внешность меня волнует в последнюю очередь. Тем более что сама Лорвин не беспокоится, что мой вид помешает ей найти мне жилье.

Место находится дальше, чем мне хотелось бы, особенно учитывая ливень и состояние моих туфель. Впрочем, идти пешком от центра Сайерсена и чайной не так уж долго.

У меня и выбора-то особо нет, но, когда мы останавливаемся у ворот парка, я удивленно замираю.

– Э‐э… парк? – спрашиваю я, уверенная, что между нами возникло недопонимание.

– Нет, – отвечает Лорвин и всматривается в темноту, выискивая что-то. – Поместье.

Она наклоняется и зачерпывает горсть гальки. Я щурюсь и различаю очертания особняка. Должно быть, фамильный особняк с гербом. Значит, принадлежит он не купцам, а знати.

В Сайерсене в поместьях живут не больше дюжины знатных семей, и Лорвин только что привела меня к одному из них. Думаю, здесь мне стоит показываться в последнюю очередь – в этих кругах меня, вероятнее всего, узнáют.

Лорвин кидает камень в ближайшее к нам окошко.

– Что ты делаешь?! – шикаю я.

Она кидает еще камень и еще один.

– Пытаюсь привлечь внимание.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не спрятаться за ней.

– Надеюсь, мы здесь не затем, чтобы меня арестовали из-за твоих выходок у дома знати?

Она ухмыляется – ее улыбка прорезает темноту ночи.

– Не могу отрицать, что в этих выходках есть своя прелесть, но нет. Арест не входит в сегодняшние планы.

Мне хочется ее придушить – слишком уж Лорвин нравится, что мне приходится вытягивать из нее ответы, – но тут я замечаю, как она выстукивает ногой какой-то ритм.

Не успеваю я сообразить, что камни отскакивают от окна и падают тоже в своем, цикличном ритме, как дверь в торце здания открывается.

Тот, кого Лорвин призывала, ответил.

– Друг? – интересуюсь я.

С непроницаемым лицом Лорвин отвечает:

– Вроде того.

Не друг и к тому же живет в особняке. Наверное, все члены этой знатной семьи сейчас при дворе, но сердце у меня снова заходится.

– Тогда, я надеюсь, ты уверена, что этот человек не сдаст меня в полицию?

Лорвин хмурится:

– Зачем ей это?

Мне хочется кричать, но она могла не догадаться, что я имела в виду под «местными властями». Я лихорадочно шепчу:

– Мне нельзя связываться со знатью. Если не хочу, чтобы меня нашли.

Лорвин смотрит на меня, будто что-то ищет.

– Учту. – Я понимаю, что ненароком возродила в ней любопытство к моим приключениям. – Но с этими все будет в порядке.

Выходит, она и правда обратилась к знати.

Но времени спросить, откуда в ней эта уверенность, не остается, потому что к воротам подходит девушка.

На улице так темно, что черт ее лица мне не рассмотреть, лишь силуэт, беззвучно скользящий в ночи. Стройный и гибкий стан. На ней дорогая накидка, а густые волосы заплетены в длинную косу, так что сомнений нет: она принадлежит истальской знати.

– Стража вернется с минуты на минуту, – без прелюдий сообщает девушка. – Ты не должна здесь находиться, Лорвин.

– Я могла бы проникнуть на территорию поместья Тарезимов, никого не предупреждая, когда мне вздумается, и остаться совершенно незамеченной. И тебе это прекрасно известно, – отрезает Лорвин.

Девушка раздраженно мотает косой:

– Так тебе что-то нужно. Что? И кто это с тобой?

– Ты должна мне, и я обращаюсь за услугой, – произносит Лорвин спокойно, и почему-то кажется, будто от ее слов весь мир замер.

Девушка так точно замерла.

– Стража приближается, – говорит Лорвин, и девушка оборачивается. – Нельзя, чтобы они увидели, как мы мнемся у ворот. Приходи в летний домик своей бабушки.

Не дожидаясь ответа, Лорвин хватает меня за локоть и тянет за собой.

– Мы подойдем к секретной калитке с другой стороны, – говорит мне Лорвин. – Ристери впустит нас и покажет тебе, где ты будешь жить.

Но не по доброй воле.

– Ты ее шантажируешь.

– Она шантажировала меня, – сурово отвечает Лорвин.

Представляю чем. Но все-таки. Даже не знаю, чего я ожидала, но извлекать выгоду из боли прошлого мне более чем неприятно.

Я замедляю шаг. Лорвин дергает меня за руку, и я бездумно отдергиваю ее обратно. Мы останавливаемся.

– Слушай, все не так, как выглядит на первый взгляд, – говорит Лорвин с явным раздражением в голосе. – Мы больше не друзья, но чего у Ристери не отнять, так это умения держать слово. Она пообещала помочь мне в той же мере, в какой я помогла ей когда-то, и я лишь напомнила ей о данном слове. Вот и все, ладно?

В ее лице читаются гнев и тревога, которые не вполне можно соотнести с этим ее «ладно».

– Я стою того? – спрашиваю я. – Ты ведь просишь о немалой услуге местную знать, лишаясь рычага давления на тех, кто однажды использовал тебя?

– Ты общалась со знатью раньше, так? – Вопрос риторический, потому что Лорвин не дает мне ответить: – Непросто черни вроде меня добиться возвращения такого долга. Как правило, мне нужно слишком мало или слишком много. Этот долг числится за ними половину моей жизни. И я не знаю, как могла бы им воспользоваться, так пусть это сделает кто-то другой. Ты идешь?

Первый мой вопрос так и остается без ответа. Но я иду.

Если половину жизни, значит, Лорвин знакома с этой девушкой, Ристери, с малых лет. Они друзья детства.

Любопытно, как так вышло, что девочка из знатной семьи познакомилась с ведьмой-беженкой, но, опять же, я сама сегодня оказалась в чайной этой беженки.

Я думаю о Саяне, сестре, которая, возможно, знает меня лучше всех. Представляю, как наши мнения друг о друге, цели и приоритеты могут со временем настолько запутаться, что мы перестанем понимать друг друга. И решаю, что лучше не спрашивать.

Проходит минута, и плечи Лорвин слегка расслабляются – она понимает, что я не буду бередить эту рану. Мы пробираемся по тропинке между деревьев, и я понимаю, почему Лорвин назвала калитку секретной. Не знай я, где она, не заметила бы даже днем.

– Говорить буду я, хорошо? Доверься мне, – оглядывается на меня Лорвин.

– Просит та, кто напоила меня чаем с панцирями жуков, – отвечаю я спокойно.

– И в итоге ты получила вполне пристойный чай, разве нет? – говорит она без капли стыда, но и не раздраженно. Когда мы видим у калитки Ристери, я уже не волнуюсь.

Она не открывает, стоит, скрестив руки на груди.

– Тебя я знаю, Лорвин, но почему я должна доверять ей?

– Серьезно? – В голосе Лорвин звучит презрение. – Если бы я хотела навредить тебе или твоей семье, давно бы это сделала. И ты бы в жизни не догадалась о моей причастности. Брось, Ристери, неужто за последний десяток лет ты так часто получала по голове?

– Много ты знаешь? – бормочет в ответ Ристери, но калитку отворяет.

Я иду за ней, не совсем понимая, в какого рода неприятности может попадать дочь знатного семейства, чтобы огрести несколько раз.

Каменная тропка змеится вглубь рощи и приводит к маленькому домику. Теперь ясно, почему Лорвин хотела поговорить именно здесь: деревьев так много, что никаким караульным не заметить наших передвижений.

В домике едва ли теплее, чем снаружи, зато сухо. Ристери хлопком включает волшебное освещение – и в углу зажигается камин.

Она встает перед входной дверью и кривится, рассмотрев мои туфли повнимательнее.

– Ты с ума сошла носить такую обувь в Сайерсене осенью?

Забавно: почти то же самое мне сказала Лорвин. Но вряд ли Лорвин понравится, если я прысну со смеху.

– Если на сегодня это все приключения, я как минимум запомню историю с туфлями, чтобы мне не хотелось ее повторить, – говорю я.

– Снимай их, – командует Лорвин. – И шаль. Ты снова дрожишь.

Я и не замечала, что дрожу, пока она этого не сказала, а теперь меня так колотит от холода, что Лорвин с Ристери приходится самим усадить меня в кресло у очага. Умение терпеть неудобства – насущный навык для принцессы, но сдается мне, не очень полезный для здоровья.

Лорвин заставила меня обратить внимание на свои ощущения. И тут я запоздало осознаю, какой реакции моя младшая сестра Кариса ожидала, когда заставила ощутить холод браслетов на руках и камня под ногами у входа в Великое святилище этим утром.

Сегодня утром. Духи, неужели прошло так мало времени.

– У нее что, шок? – спрашивает Ристери.

– Насколько знаю, она почти весь вечер бродила под дождем, – отвечает Лорвин. – Но мыслит вполне ясно.

Я пытаюсь собраться. Сижу закутанная в кресле у камина, но Лорвин с Ристери все не успокаиваются и вьются подле меня.

Наконец понимаю, что дело не в озабоченности моим здоровьем, по крайней мере далеко не столько в ней, сколько в том, что других стульев и кресел здесь нет. В маленькой кухне стоит единственная табуретка. Эта причудливая комната явно рассчитана только на одного человека. Мне бы и в голову не пришло, что здесь захочет отдыхать знатная пожилая дама. Может, «домик бабушки» назвали так ради шутки?

– Ванная прямо за тобой, – говорит Лорвин, кивнув в другую сторону. Я вытягиваю шею, но вижу лишь стену и часть лестницы.

– Чердак – это гардеробная, в которой стоит кровать, – поясняет Лорвин.

Я хлопаю глазами:

– А гардеробная большая? Или хотя бы кровать?

– Ни то ни то, – отвечает Ристери.

– Гардеробная, – одновременно с ней отвечает Лорвин.

Они мельком смотрят друг на друга и быстро отводят взгляд.

Мне только сейчас пришло в голову обратить внимание на Ристери без верхней одежды. Прежнее предположение оказалось верным, но не исчерпывающим: на ней шелковые пижамные штаны, заправленные в массивные поношенные ботинки. К тому же у нее очень крепкие руки – не перекачанные, но мускулатура хорошо видна, такого не ожидаешь от представительницы невоенной знати. Ей примерно столько же лет, сколько и нам с Лорвин, может, около двадцати; лицо без морщин, но кожа загорелая, как у того, кто проводит много времени на солнце. Совершенно нехарактерно для знатной особы, но, опять же, большинство знатных особ нашего возраста живут при дворе. Она определенно не похожа на других.

– Ты собираешься как-то это все объяснить? – спрашивает Ристери.

– Я же сказала, что даю тебе возможность вернуть мне долг, – отвечает Лорвин. – Ты поклялась своей честью.

Ристери вновь махнула косой:

– Да, это я уже слышала, но ты не сказала зачем.

– Это Мияра, – говорит Лорвин, указывая на меня. Я молча слушаю их диалог. – Ей нужно жилье, а я как раз знаю, что этот домик никем не занят.

Она хочет поселить меня в поместье знати? Она с ума сошла?

– Почему она не может жить у тебя? – спрашивает Ристери, и я вижу, что она тут же жалеет о сказанном.

– Где у меня? – отвечает вопросом Лорвин. – Ты же знаешь, сколько у меня братьев и сестер. Мы сами еле помещаемся. Ты не думаешь, что, если бы я знала, где ее поселить, я сама бы там жила?

– Я могу найти жилье для вас обеих, – говорит Ристери.

Лорвин мотает головой:

– Нет. Во-первых, ей нужно где-то остановиться уже сейчас. И это был бы неравноценный обмен.

– А сейчас равноценный? – возмущается Ристери. – У меня с отцом не лучшие отношения, как я, по-твоему, объясню ему, кто проживает в бабушкином домике?

Лорвин не двигается, но голос ее бьет хлыстом:

– Я прошу тебя помочь человеку спрятаться и сделать это в тени твоего семейного поместья.

Ристери отшатывается, будто Лорвин хлестнула ее правдой. Между ними есть что-то, чего я не улавливаю, возможно, что-то, что касается их прошлой сделки.

– Поскольку тебе придется объяснить все семье, – говорит Лорвин, чеканя каждое слово, – дело такое: Мияра проживет здесь до весны, пока твоя бабушка не вернется. Затем это бремя упадет с твоих плеч, а мы будем квиты. Не говори, что это неравная сделка.

Ристери скрещивает руки на груди и хмурится на меня. Я все еще пытаюсь осознать, что Лорвин принуждает знатную особу пойти против воли главы семейства, не говоря уже о том, что Ристери не отвергла предложение в ту же секунду. Что бы Лорвин для нее ни сделала, это должно было быть очень веским поступком.

Ристери придется соблюдать условия сделки всего полгода – видимо, даже Лорвин не тешится иллюзиями, будто Ристери может противостоять матриарху семейства.

– Такое благородство совсем на тебя не похоже, – говорит Ристери Лорвин, хотя смотрит в это время на меня. – Что ты получишь от этой сделки? Ты бы не пошла на нее без возможности урвать выгоду.

Лорвин резко меняется в лице – Ристери явно надавила на старую рану слишком сильно. Не успевает Лорвин ответить, как я выстреливаю:

– Думаю, в ближайшем будущем меня ждет много жучиного чая.

Девушки переводят взгляд на меня. Затем Ристери прищуривается и с подозрением смотрит на Лорвин:

– Скажи, что она это не про масложуков.

Лорвин закатывает глаза:

– Я тут ни при чем.

– Ты делаешь чай из масложуков! – продолжает Ристери. – Поверить не могу. Лорвин, что ты забыла в этой чайной? Ты ведь можешь уволиться…

– Нет, не могу, – отсекает Лорвин.

Они смотрят друг на друга еще несколько мгновений, от веса их прежних ссор сгущается воздух.

Я вдруг понимаю, что слишком устала, чтобы мириться с драмой, подоплека которой от меня ускользает. Очевидно, для них это серьезная проблема, но также очевидно, что за день она не решится. Такими темпами Лорвин доведет Ристери до того, что она вышвырнет нас на улицу, и вот тогда я точно отморожу ноги.

– Не подскажете, – осторожно начинаю я, – найдется ли в кухне чайник, чтобы приготовить чай? Какой-нибудь, эм… менее экзотичный?

Лорвин это, вопреки моим ожиданиям, не рассмешило, хотя она все же оторвала пристальный взгляд от Ристери и посмотрела на меня:

– Ристери покажет, где что находится. Я зайду за тобой утром.

Она направляется к двери и снимает с крючка плащ, но тут Ристери говорит:

– Я не давала своего согласия.

– Ты дала согласие десять лет назад, – бросает Лорвин и хлопает входной дверью, оставив меня наедине с дамой из знатной семьи, которой явно в тягость мое присутствие.

С другой стороны, если бы Лорвин не ушла, ситуация могла бы стать еще более неловкой. Мы с Ристери стоим и молча смотрим друг на друга.

– Я и не подозревала, что о масложуках уже все знают.

Ристери резко вскидывает брови:

– Лорвин разве не говорила?

– Подозреваю, список вещей, о которых она мне не рассказала, довольно длинный.

Ее губы трогает призрак улыбки.

– Пожалуй, так. Но всегда скажет в лицо, что о тебе думает. – Ристери покачивает головой. – Я зарабатываю тем, что вожу экскурсии по Катастрофе.

Я хлопаю глазами в попытке обработать всю информацию, содержавшуюся в этом предложении.

Во-первых, она работает. За деньги. Для представителей знати зарабатывать трудом, тем более на виду, по сути, непотребство. А она делает это по доброй воле. Что бы ни послужило причиной, это удивляет, но куда больше поражает ее выбор работы.

Катастрофой мы называем территории, которые когда-то входили в состав Исталамской империи, а также некоторые пограничные с ней страны.

Никто не знает, какие из них все еще существуют. Никто не знает, как далеко простирается Катастрофа.

Полвека назад где-то на востоке произошел взрыв волшебной энергии. Причины так и не выяснили, но многие боятся, что поводом стало вышедшее из-под контроля колдовство.

В результате взрыва множество земель остались непригодными для жизни. Катастрофа дестабилизировала реальность: магия на ее территории неконтролируема. Законы физического мира к ней неприменимы, там в принципе нет никаких законов, кроме одного: все постоянно меняется. Верх становится низом, твердая почва обращается огненным газом, плоды испаряются или принимают облик диких когтистых зверей, цунами возникают вдали от воды, стрелка компаса не указывает на север. Все, кто попал в зону воздействия Катастрофы, пока ее границы расширялись, умерли.

Потери неизмеримы.

Народ Лорвин, гелланцы, – самая крупная группа, которой удалось избежать губительного воздействия. Они бежали на запад так быстро, как могли, перед расходящейся волной магической энергии. Большинству повезло намного меньше.

Проникнуть в Катастрофу возможно. На окраине магический эффект не такой сильный. Смельчаки отправляются туда, чтобы в относительно безопасной обстановке увидеть диковинные вещи: удивительные пейзажи, никогда не существовавших животных, разумные голодные лианы, погодные явления, дрейфующие во внезапно лопающихся пузырях. Но чем дальше заходишь, тем сложнее найти путь назад. Там постоянно пропадают целые группы, но те, кому удается выбраться, возвращаются с волшебными сокровищами, которые могут принести им целое состояние.

Если Ристери проводит экскурсии, значит, она часто бывает в Катастрофе и знает границы ее территорий достаточно хорошо, чтобы водить туда людей. К тому же у нее должно быть немало опыта, чтобы справиться с магическими аномалиями и внезапными атаками живущих в Катастрофе существ, чтобы защитить незадачливых туристов и вернуть их в целости и безопасности. Работает она только на окраине, конечно, но это все равно подразумевает, что Ристери провела много времени и в глубине Катастрофы. Даже как гид она рискует своей жизнью. Что, судя по всему, происходит каждый день.

Все знают, что пойти в Катастрофу решаются либо отчаянные смельчаки, либо глупцы. И конечно же, именно с такой богатенькой дочкой могла познакомиться маленькая ведьма.

– Кажется, я знаю, почему у вас проблемы в отношениях с отцом, – говорю я.

– Нет, не знаешь, – отвечает Ристери. – Пойдем, покажу, где что находится.

Она ведет меня по домику, показывает заклинательные крючки и как их активировать.

– Волшебные технологии здесь не самые передовые, тормозят, но проблем с духовкой или другой техникой быть не должно, – говорит она.

Будто я знаю, как ей пользоваться. Чудо, что она сама знает.

– Домик построили несколько поколений назад, для особо ценного управляющего, – рассказывает Ристери, пока мы поднимаемся по лестнице, – но еще недавно его использовали в качестве гостевого. Здесь больше уединения и удобнее, чем на постоялом дворе, да и расположение удачное. Но бабушка взяла и решила, что он ей нравится и что лучше уж у нее будет личное пространство, чем преимущества поместья, так что теперь домик закреплен за ней на время, когда она приезжает к нам, – весну и лето.

Насчет второго этажа Лорвин не шутила. Почти всю комнату занимают комоды и пустые сундуки. Она не столь большая, как гардеробные в знатных домах, но вполне вместит одежду на пару сезонов. Если Лорвин и правда делит тесный дом с кучей родственников, можно представить, что к жизненному пространству она относится совсем иначе, чем Ристери.

Но меня интересует кровать. Довольно узкая, она завалена горой одеял и мягких подушек, и… ничего привлекательнее я в жизни не видела.

– Вот, садись, – говорит Ристери.

Я пропускаю ее слова мимо ушей, думая, что, присев, уже не смогу встать, и наблюдаю, как она подходит к комоду.

– Бабушка всегда оставляет какую-то одежду здесь на случай, если ее багаж из столицы задержится, – поясняет Ристери, доставая одежду. – Она тебе не по размеру, но явно суше, чем то, что на тебе надето.

Поколебавшись, я принимаю одежду. Ткань мягкая, почти пушистая, сквозь нее чувствуется бугорок, и я нежно надеюсь, что это носки. Они. Никогда не радовалась им так, как сегодня.

– Вы точно не против? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

– Точно. Ну а бабушке об этом узнавать не обязательно.

Ристери, должно быть, самая странная дочь знатной семьи в мире.

Но, опять же, пусть она и бунтарка, из нас двоих это я сбежала от своей семьи.

– Я не это имела в виду. Вы же меня совсем не знаете.

Она медленно кивает:

– Правда. Но я знаю Лорвин, а она против себя ради других не пойдет. Так что она либо знает о тебе достаточно, чтобы доверять, либо упражняется в искусстве сострадания. А вот я действительно неравнодушна даже к малознакомым людям, и мне не нужно от них никаких гарантий.

Равнодушная Лорвин – звучит хоть и убедительно, но однобоко. Что бы между ними в детстве ни случилось, это серьезно.

– Лорвин сказала, что вы сдержите слово несмотря ни на что, – говорю я.

Ристери напрягается, глубоко вздыхает и переводит тему:

– Мы можем обсудить условия твоей жизни здесь завтра. Сегодня тебе еще что-нибудь понадобится?

Я почти говорю «нет», но, вспоминая, что не слежу за ощущениями, я замолкаю и думаю.

– Не найдется ли у вас дома немного лишней еды? Я давно не ела… – спрашиваю я.

Ристери хмурится:

– Как давно?

Я начала соблюдать пост вечером накануне церемонии, так что…

– Сутки примерно.

Ристери дергается:

– Жди здесь.

Я поддаюсь соблазну надеть носки, а затем осознаю, что из дома Ристери не вышла, только спустилась вниз.

– Это все, что у меня с собой есть, – говорит она по возвращении и протягивает мне мешочек с орехами и кусок сыра.

– Вы носите еду в плаще? – спрашиваю я.

Ристери пожимает плечами:

– Никогда не знаешь, где тебя поджидает магический карман и сколько придется в нем просидеть. Лучше быть к нему готовой.

Звучит мудро. Подозреваю, что очень скоро я тоже приучусь брать с собой перекус и запас хорошего чая, а также обзаведусь крепкой обувью.

И носками!

– Я попробую найти еще что-нибудь в доме, – говорит Ристери. – Съешь пока то, что есть, и готовься ко сну. Выглядишь так, будто вот-вот упадешь от усталости.

Глаза у меня уже слипаются, усталость подкрадывается почти так же внезапно, как это было в поезде. Я еле расправляюсь с перекусом, надеваю пижаму и проваливаюсь в сон, не дождавшись Ристери.

Глава 4

Я просыпаюсь с пением птиц и растерянно смотрю в потолок, не украшенный мозаикой с изображениями трех великих духов мира. Это самый обычный белый потолок. Озираюсь: сквозь окно различаю контуры деревьев. Мне незнаком этот вид, но теперь, кажется, он мой.

В моей комнате есть окно. В покоях принцесс это недопустимо, даже в таком безопасном городе, как Митеран.

Воспоминания вчерашнего дня постепенно возвращаются ко мне. Не помню, как я оказалась в постели: либо легла сама, либо меня уложила Ристери, а я не заметила.

Потираю голые запястья. Надо быть внимательнее. Наверное, мне можно простить неосмотрительность в первый самостоятельный день, но тем более нельзя превращать ее в привычку, меня больше некому защищать. Теперь это моя обязанность.

Пока что мне чрезвычайно везло, но нельзя и дальше полагаться на чужую доброту.

Вставая с кровати, я чувствую, как на коже трескается корка грязи. Несколько секунд спустя я уже в ванной. Делаю вдох, обдумываю минувшую ночь и указания Ристери. Соображала я туго, но хотя бы слушала. Покрутив ручки, наконец набираю горячую ванну. Флаконы средств для умывания обнаруживаются в шкафчике.

Я погружаюсь в воду и упиваюсь ощущением всеохватывающего тепла. Эту способность воды я раньше явно недооценивала. Затем я пытаюсь разобраться, как пользоваться средствами из флаконов; хорошо, что они подписаны.

С грустью выхожу, когда вода начинает остывать, надеваю висевший тут же халат. Лавандовый шелк мастерски расшит порхающими фиолетовыми птицами – я моментально в него влюбляюсь. Затем вспоминаю, что он не мой. Ничто здесь не принадлежит мне. Снова бездумно потираю запястья.

Я нахожу гребень и пытаюсь причесаться, но живот начинает урчать от голода. Последние два дня я почти ничего не ела, а надо бы. На голодный желудок без толку за что-либо браться: начиная с умения не засыпать в присутствии незнакомцев и заканчивая умением не зависеть от их великодушия.

В кухне на столе, прямо перед табуретом, лежит записка от Ристери: она оставила в холодильнике суп. Отлично, потому что я понятия не имею, как добыть себе еду. Я не могу связаться ни с Лорвин, ни с Ристери, денег на продукты тоже нет, да я и не знаю, где их купить.

Масштаб последствий вчерашнего импульсивного решения угрожает оказаться мне не по силам. Я, конечно, понимала, что отныне буду самостоятельно искать себе пропитание, но не учла некоторые детали. Мне придется заново учиться жить.

Я делаю несколько глубоких вдохов. Воздух успокаивает. Снова потираю запястья. Одергиваю себя. Я разобралась с тем, как принимать ванную. Значит, и с едой разберусь.

Холодный суп подернулся пленкой; думаю, его надо подогреть. Если я могу вскипятить воду в чайнике, это тоже получится.

Я осматриваю кухонные шкафчики, удивляюсь количеству посуды и приборов, обслуживающих нужды всего одного человека: бокалы, тарелки, салатницы, мерные ложки и множество неизвестной мне утвари, видимо, для готовки. Я останавливаю свой выбор на котелке, переливаю в него суп незнакомым мне приспособлением и включаю хлопком волшебный огонь на плите, даже не осознав этого.

Интересно, что именно готовка – воплощение земли и питания – так легко дается мне сегодня, ведь еще никогда я не была так далека от своих корней. Словно я совершенно новая Мияра.

Нет, впервые в жизни я – это я.

Пока ищу плошку с ложкой, думаю, пользуется ли кухней бабушка Ристери. Или уже много лет к этой посуде никто не притрагивался? Приходит ли к ней каждый день слуга? Или знатная дама, ровесница моей бабушки, научилась готовить?

Тогда, может, и я смогу.

Вскоре я уже сижу на табурете с плошкой горячего супа. Молочно-желтый цвет и насыщенный вкус грибов, капусты и лапши с перцем. Я отвлекаюсь на вкус, чтобы есть медленнее: нельзя обжечь язык, сегодня мне снова могут понадобиться вкусовые рецепторы.

Пока суп остывает, я пристальнее изучаю домик. Все это время я бродила по нему, как призрак, но, если сегодня в чайной у меня все получится, я проведу в его стенах целых полгода.

Здесь уютно, хотя само понятие «уют» совсем не ассоциируется у меня с бабушками. Лучше сказать, с моей бабушкой, самой влиятельной правительницей Исталама и, наверное, далекой от обычных представлений о бабушках.

Хотя опять же, откуда мне знать? Может быть, все бабушки непостижимо мудрые и грозные. Но и такое описание не вяжется у меня с этим домиком.

Стоило провести всего один день на холоде, как я начала ценить уют в моей жизни.

Кухня, с ее белоснежными шкафчиками и медными ручками, совершенно не сочетается с гостиной – там пол устлан коврами винного оттенка с желтыми цветами; у камина стоит огромное кремовое кресло с тем же узором. Перед креслом – бронзовый столик, столешницу которого покрывает мозаика с рубинами и золотом. Толстое шафрановое одеяло заманчиво лежит рядом.

А вот алтаря для поклонения духам нет. Наверху я его тоже не видела. Это крайне необычно – по крайней мере, судя по моему опыту. Хотя я мало бывала в гостях.

Так что, может быть, алтарь не самая распространенная вещь, но для меня все же важная. Впуская в дом духов, вместе с ними впускаешь их милость и равновесие в жизнь. Это что-то да значит.

Может, как появятся деньги, сооружу себе свой. В домике не так много открытых пространств, но цветы не помешают.

Я уже расправилась с супом и начала искать вазу, как в домик без стука врывается Лорвин. Она пинком захлопывает дверь и смотрит на меня. Я хмурюсь в ответ.

– Ты что в такую рань не спишь? – возмущается она.

– А ты что в такую рань грубишь? – парирую я без колебаний.

Лорвин замирает, не сбросив до конца плащ, и косится на меня.

– Я всегда одинаково очаровательна, даже не выпив свою дневную дозу чая.

Ага.

– А ты, я посмотрю, еще более дерзкая после завтрака и теплой ванны, – никак не угомонится Лорвин. – Стесняюсь спросить, а что ты сделала с волосами?

Стало хуже?

– Хотела расчесать.

Лорвин вздыхает, и этот вздох – всем вздохам вздох.

– У тебя есть старшие сестры, да?

Не совсем понимаю, при чем здесь они, но киваю. Не чувствую тут никакого подвоха.

Она вскидывает руки:

– Ну конечно есть! А вот я проклята, и у меня только младшие. Пойдем-ка наверх, приведем твою голову в порядок, но предупреждаю: я не буду расчесывать тебя каждый день. Лучше просто обрежь их.

Лицо тут же выдает охвативший меня страх.

Лорвин снова вздыхает, и я молча поднимаюсь за ней по ступеням.

С короткими волосами скрываться будет легче, но уверена, до такого не дойдет. Конечно же, я разберусь, как ухаживать за волосами без слуг, так ведь?

Наверху Лорвин сразу начинает рыться в шкафу.

– Надо убедить Талмери, что ты ничем не хуже чайного мастера, пусть и без сертификата, так что выглядеть ты должна подобающе, – бормочет она и вдруг замирает. – Проклятье. Любой признает в этом парадную тунику ее бабушки. Я об этом не подумала.

– Нет, – возражаю я. – Такие туники были в моде в прошлом году, знатные дамы не носят вещи два сезона подряд, да и узор стал слишком узнаваемым. Я буду выглядеть лишь слегка старомодной. Но ты уверена, что мы можем ее взять?

Пижама – одно дело, а вот нарядное платье…

– Знаешь, у меня парадные прикиды под ногами не валяются, – говорит Лорвин. – Давай примерь.

Она машет бледно-желтой, солнечного оттенка тканью с фиолетовыми украшениями.

– Другого варианта нет? – спрашиваю я.

Она округляет глаза:

– Ты придираться собираешься? Мы не можем выбирать весь день.

– Мне не стоит надевать одежду такого цвета, тем более осенью, если хочешь, чтобы твоя начальница сочла мои знания этикета удовлетворительными.

Лорвин вскидывает руки.

– Ладно. Поищи сама, а я схожу за гребнями и заколками. – Она вихрем несется по лестнице вниз, и меня на миг пробирает сочувствие к ее младшим сестрам.

Пожалуй, самый странный момент утра – это перебирать гардероб парадных туник и брюк. Дело не в том, что все это чужое, а в том, что ощущение мне знакомо. В нарядах я хотя бы разбираюсь и знаю, как себя подать… хотя нет, не знаю. Я больше не принцесса.

Я впервые воспринимаю эту мысль без удивления. Отлично.

Я выбираю кремовое платье, расшитое медными перьями, а под него оранжевые брюки от другого комплекта. Оранжевый – оттенок для весны, но в паре с кремовым это будет незаметно. Приятно, что мне удается надеть платье самой, но беда в другом.

Судя по всему, бабушка Ристери выше меня и немного крепче. Высокая горловина широка для моей шеи; рукава болтаются; подол платья ниже, чем нужно, а прорези начинаются не на уровне талии.

Я смотрю на этот цирк в зеркало, и меня пронзает ужас.

Но тут же на моих глазах ткань волшебным образом подтягивается по фигуре.

Я оборачиваюсь и вижу Лорвин: она смеряет меня взглядом, стоя у лестницы.

– Вот так, – говорит она. – Временно сгодится. Но экспериментировать с колдовством, чтобы распутать тебе волосы, я не стану. Садись на кровать, и давай-ка приведем их в порядок.

– Экспериментировать? – повторяю я.

Она отмахивается:

– Со своими волосами я и без колдовства справляюсь. Хочешь, чтобы я потренировалась на твоих?

– Нет, спасибо, – выстреливаю я в ответ, сдерживаясь, чтобы не закрыть волосы руками.

– Вот и я так думаю. А теперь сиди смирно.

При дневном свете лавка «Чаи и сборы от Талмери» оказывается не таким уютным местом, каким я его увидела, будучи насквозь мокрой. Бледно-зеленый фасад и золотистая надпись на вывеске выделяют чайную среди непримечательных каменных домов по соседству, но выглядит она холодно и тускло.

Я разочарована. Хочу помнить это место лучиком света и надежды, который вывел меня из тьмы.

Зато внутри тепло, а при входе, стоит Лорвин отпереть дверь и впустить меня, звенит колокольчик. В этот раз горят волшебные лампы, и я наконец могу рассмотреть обстановку.

В дальнем конце комнаты видно дверь в лабораторию и склад Лорвин. Есть и другие двери: за углом от входной и в боковой стене – куда они ведут, я не знаю.

Передняя часть зала занята в основном круглыми столиками разного диаметра, покрытыми пастельными скатертями. В центре каждого стоит композиция из сплетенных вместе цветов и свечей. У боковой стены – прилавок, у которого я вчера сидела, оборудованный плитой, чайниками и специальным буфетом с маленькими отделениями, в которых, я надеюсь, хранится чай. Позади выстроились шкафчики с приспособлениями для заваривания чая; чашки и заварники выставлены не наборами, а как поместятся.

Остальное пространство занимают полки: на самых верхних я вижу дорогие чайники и фарфор, а также сушеные листья высших сортов в рамках.

В продаже имеется простой классический чайный набор, а вот на нижних полках собраны более странные товары: блокноты с надписью «дневник чая» – чтобы записывать сорта чая, которые пробуешь? – свечи и благовония, украшения с подвесками в виде чашек и чайничков, иногда баночек с чайным порошком. И…

– Здесь написано «чайное мыло»? – шепчу я Лорвин.

– Да, и нет, я не могу это объяснить, – отвечает Лорвин. – Ты готова? – Я не спрашиваю, почему она не поинтересовалась раньше, и просто киваю.

В ту же секунду дверь за углом от входной распахивается настежь.

Оттуда выходит довольно зрелая женщина, может даже пожилая. Исталка, как и мы с Ристери, но коренастее и с более плоскими чертами лица. У нее гордая осанка, а ее платье – свободное, до колен, надето поверх укороченных брюк – отлично скроено. Могу предположить, она преуспевающая купчиха, но не из знати.

– Лорвин, как неожиданно и приятно видеть тебя в магазине с самого утра! Я ушам своим не поверила, когда услышала отпирающийся замок. Так, пока ты не занялась тем, зачем приехала, помоги мне…

– Талмери, я хочу тебе кое-кого представить, – говорит Лорвин, отступая в сторону, чтобы указать на меня.

Талмери замолкает, будто только что меня заметила. Ее выжидающая вежливая улыбка чересчур напускная, чересчур вымученная.

– Да? Э… подруга?

В ее словах слышится намек: неверие в то, что у Лорвин могут быть друзья. И хотя я едва ее знаю, слышать это все равно неприятно. Возможно, потому что никто не верил, что я сама способна с кем-то дружить.

– Нет, – отвечает Лорвин напряженно, с натужной улыбкой. – Не подруга.

Талмери кивает, явно готовая к такому исходу:

– Так рассказывай. У меня на утро весьма много дел…

– На утро? – перебивает Лорвин. – Значит, ты снова оставишь магазин и этого неумелого мальчишку на смене без присмотра?

Талмери смотрит на нее с укором:

– У меня заболела очень близкая подруга, Лорвин. Конечно же, я должна ей помочь. Ты справишься…

– Нет, если буду совмещать с разработкой сносного масложучного чая, не справлюсь, – возражает Лорвин. – Кстати, если бы ты меня о нем предупредила, то можно было бы…

– Тем более хорошо, что ты пришла так рано, верно? – произносит Талмери с плохо сыгранной радостью.

Лорвин рядом со мной напрягается. А я, наоборот, расслабляюсь.

Я выросла при королевском дворе, где с такими едкими улыбками ходят все. Талмери, конечно, еще проявит свой непростой характер, но с тем, что я вижу, я справлюсь.

– Прошу прощения, что потревожила, когда вы так заняты, – говорю я. – Я и не знала, что ситуация здесь столь напряженная. Я могу вернуться позже в удобное…

Взгляд Талмери метнулся ко мне.

– Напряженная? Нет, вовсе нет. Прошу, чем я могу помочь?

Я низко кланяюсь. Улыбаться нельзя. Это было легко.

– Милостивая Талмери, у меня есть опыт в приготовлении и подаче чая. Я надеялась, вы окажете мне честь служить у вас.

Я застываю на месте, Талмери переводит взгляд с меня на Лорвин:

– Что происходит?

Лорвин отвечает:

– Я думаю, она должна здесь работать.

Да что ж ты! Я только подцепила Талмери на крючок, а Лорвин решила действовать в лоб!

Талмери мотает головой:

– Нет, извините, я не знаю, что вам пообещала Лорвин, но она в курсе: я не нанимаю девушек.

Лорвин оборачивается ко мне и говорит:

– Талмери занимается здесь и тем, что учит богатых мальчиков обслуживанию и этикету. Так они смогут выгоднее жениться. Брать молоденьких мальчиков в качестве слуг – ее фишка. Но, – Лорвин оборачивается на Талмери, – ты ведь не против женщин на других должностях. Я вот отвечаю за подсобку и лабораторию, а ты смотришь за гостями в зале.

– И какую именно должность ты хочешь ей предложить? – спрашивает Талмери, застыв с той же улыбкой.

– Твою, – выдает Лорвин.

Наступает мертвенная тишина.

– Что, прости? – отвечает Талмери, ее напускное радушие вмиг растворяется.

Я практически вижу, как перспектива жилья на полгода вперед и заработка, не говоря уже о независимой жизни, превращается в пепел на моих глазах. О едва начатом алтаре – уголке личного пространства – и думать не смею.

– Ты уже больше месяца на полную смену не выходила, – продолжает Лорвин. – Как думаешь, кто обеспечивает тебе хороший образ перед гостями? Эти неумелые мальчишки? Тебе вряд ли захочется, чтобы за обслуживание зала отвечала я. Как думаешь, почему, когда нам так нужна прибыль, ее все меньше?

– Могу спросить тебя о том же, – отвечает Талмери. – Да ты не представляешь, сколько обязанностей на мне лежит.

– Представляю, потому что в итоге почти все из них выполняю я!

Довольно.

– Простите меня, милостивая Талмери.

Они смотрят на меня, явно недовольные и удивленные тем, что ссорятся на глазах незнакомки. Интересно, как часто это происходит.

– Я не была целиком посвящена в планы Лорвин, – продолжаю я. – Но верю, что могу принести вам пользу. Я понимаю, это ваше заведение и вы лучше всех знаете, что ему нужно. Прошу прощения, что потревожила вас в столь загруженное время. Прежде чем мы продолжим, сочту за честь, если вы позволите подать вам чай.

Талмери вперяется в меня прищуренным, полным недоверия взглядом.

Лорвин добавляет:

– Пожалуйста, позволь ей, и я найду способ включить масложуков в чайную карту к завтрашнему утру.

– Так скоро? – тут же спрашивает Талмери. – Разве не ты говорила мне, что понадобится минимум две недели и что вообще может не получиться?

– Я же не просто выдернула какую-то бабку с улицы, – говорит Лорвин. Именно так все и было. – У Мияры прекрасно развиты вкусовые рецепторы, и вчера она указала мне путь к большому прорыву с масложуками.

– О, неужели? – спрашивает Талмери, поворачиваясь ко мне. Я почти чувствую вихрь ее мыслей, притворная улыбка вновь пляшет на ее губах. – Лорвин невероятно привередлива. Если вы двое неплохо сработались, возможно, вы захотите иногда заглядывать в чайную и помогать ей.

Я раскрываю рот, чтобы согласиться, но Лорвин опережает:

– Уверена, Мияра будет рада предложить свои услуги бесплатно. Разве что, увы, ей тоже нужно на что-то жить и что-то есть.

Талмери сердито зыркает на нее.

Так вот оно что. Хозяйка чайной не предложила мне работу, она хотела обманом выудить мои услуги.

Я наклоняю голову, выражая признательность и сожаление одновременно.

– Ох, вы только взгляните на эти манеры, – мурчит Талмери и складывает руки на груди. – Ну хорошо. У вас есть один шанс впечатлить меня, милостивая Мияра. Какой чай вы мне приготовите?

Началось.

Я не знаю, какие сорта и инструменты имеются в наличии, так что буду надеяться на лучшее и примусь за работу.

– С вашего позволения я проведу чайную церемонию, – говорю я.

Талмери медленно вздымает брови. Даже Лорвин удивлена.

Мастера чайных церемоний практикуются годами. Ее можно провести худо-бедно, но моя решительность убедила их, что я действительно что-то умею.

– Вы не говорили, что вы чайный мастер, – произносит Талмери.

– Мне самой жаль, что это не так. – Я снова склоняю голову. – Однако выношу свои умения на ваш суд. К сожалению, я не могу подтвердить свое образование соответствующими документами. Записей об учивших меня мастерах нет, я также не проходила необходимых экзаменов. И тем не менее, думаю, вы не будете разочарованы.

– Почему вы думаете, что я найму вас как мастера чайных церемоний, если этого не сделал ни один знатный дом? – спрашивает Талмери.

– Я не претендую на позицию чайного мастера, – говорю я. – Я не настолько самонадеянна. Однако вижу, что вы управляете особенным бизнесом и не боитесь идти на некоторый риск. Ни с масложуками, ни с такими неординарными сотрудниками, как Лорвин. Я не требую взять меня на работу, но надеюсь, что вы рассмотрите такую возможность.

– Хм-м. Ответ здравый, показывает, что вы полностью осознаете свое место, но в то же время вежливый. – Талмери одаривает Лорвин своей яркой притворной улыбкой. Я замечаю, что напряженный оскал самой Лорвин – ее искаженное отражение. – Манеры, которые мы теперь так редко видим в повседневной жизни, не находишь?

– Да уж, – сухо отвечает Лорвин.

– Прекрасно, – говорит Талмери. – Будем пить чай в комнате для церемоний. Посмотрим, на что вы способны.

Лорвин почему-то начинает нервничать:

– Талмери, мы давно этой комнатой не пользовались.

– Значит, надо привести ее в порядок, так ведь? – говорит она, протягивая руку.

Лорвин морщится и отдает ей ключ.

– Это не совсем то, что… – Она замолкает, когда Талмери распахивает дверь и нас окружает клуб пыли.

– Видишь? – спрашивает изнутри Талмери. – Прекрасно сгодится.

– Она в жизни не убиралась, – объясняет мне Лорвин вполголоса.

– Лорвин, – говорю я тихо. – У тебя есть благовония из нектара алойи?

Она кидает на меня быстрый взгляд, пытаясь угадать мои мысли. Нектар алойи вкупе с огнем вытянут пыль из комнаты.

– Могу сделать немного.

– Если получится, нужны три штуки, – говорю я. – Высосем всю пыль, пока Талмери не начала кашлять.

– Сейчас принесу, – отвечает Лорвин. – Скоро вернусь.

Дальше я сама. Я переступаю порог. Испытание начинается. Кладу ладони на бедра и кланяюсь.

На каждой из стен расположены алтари, я кланяюсь им по очереди, а затем и моей гостье. Встаю коленями на подушку перед низким квадратным столиком в центре.

Талмери морщится, но пока держится, не кашляет. И уж точно не признаёт, что была не права. По крайней мере, не переложив часть вины на Лорвин.

– Все необходимое найдешь в кладовке справа.

Я снова кланяюсь и открываю дверцу. Внутри раковина, плитка с чайником, а под ними чемоданчик со всеми принадлежностями для чая – к счастью, все куда организованнее, чем в передней комнате, а чемодан защитил их от пыли. Еще есть полка с несколькими банками чая.

Следующая часть испытания: не только провести церемонию самостоятельно в незнакомой обстановке, но и выбрать верный чай.

Я смотрю на форму листьев в каждой баночке и беру две. Втягиваю носом аромат и принимаю решение. У Талмери много работы, но сейчас у нее будет тихий перерыв на чай с подругой – я заварю классический зеленый, связанный с элементом воды. Он поможет приспособиться к изменениям.

Слышу, как открывается дверь: должно быть, Лорвин принесла благовония.

Я грею воду в чайнике и расставляю предметы на деревянном подносе: глиняный заварник с изображением закручивающейся вокруг него волны в тему церемонии; две фарфоровые чашки; ковшик для воды, питомец и подставка для чайника. Значение имеет не то, что именно на подносе, а как расставлены на нем предметы – для каждой церемонии свой порядок. Когда всё на месте, дверь снова закрывается.

Я выдыхаю, осторожно поднимаю и выношу поднос. Лорвин нигде нет. Видимо, Талмери попросила ее уйти. Я не против: Лорвин только настраивала бы ее на дурной лад. К тому же чайная церемония – таинство, поэтому присутствовать должны только я и Талмери.

Я снова кланяюсь в пояс, держа поднос перед собой, параллельно столику, тем самым показывая гостье, что я могу о ней позаботиться. Угол наклона идеален, поднос не дрожит.

Я ставлю его на стол, кланяюсь еще раз, в этот же момент свистит чайник. Я поднимаю его, ставлю на место и опускаюсь на колени.

Чайная церемония состоит из цепочки продуманных действий, каждое из которых имеет свое значение. Часть из них – чисто утилитарная: выбор метода заваривания, наилучшим образом раскрывающего вкус листьев; подготовка заварника и чашек; слив первой воды. Но даже такие мелочи служат главной цели чайной церемонии – впечатлениям.

Гость всегда должен чувствовать, что о нем заботятся, что его обслужат лучшим образом. Ему должно быть комфортно, он должен чувствовать себя особенным. Должно создаться ощущение, будто церемония – это священный оазис. Последовательность конкретных действий создает ритуал, вовлекающий гостей в это переживание. Каждый поворот чашки, каждый всплеск, каждый поклон создают атмосферу. Поклоны – это вторая натура для всех придворных. Но не единственная моя сильная сторона.

У меня есть чайный питомец, но я и без него знаю, как скоро кипяток остынет до надлежащей этому чаю температуры. Мне даже не нужны часы.

Каждое мое действие тщательно выверено, так что в церемонии не возникает заминок, во время которых гость начинает нервничать и терять внимание, а еще я точно знаю, как наиболее выгодно показать свой наряд. Я без весов вижу, сколько чая зачерпнуть и как долго ему нужно настаиваться. Я знаю, как просидеть на коленях несколько часов, если придется обслуживать всех гостей.

Подавая Талмери чай, я уверена, что, если она, несмотря на наши с Лорвин чаяния, не возьмет меня на работу, причиной тому станет что угодно, только не моя некомпетентность.

Талмери делает большой глоток чая. Глаза прикрыты, она вдыхает его аромат.

– Что ж, – говорит Талмери и с легким вздохом ставит чашку на место. – Что ж, Мияра, не буду врать, мне хотелось бы взять тебя на работу. После такого-то представления.

Несмотря на прежнее спокойствие, чувствую укол паники.

Я не понимаю, как еще могу ее убедить и где искать работу.

– Но?.. – спрашиваю я тихо.

– Вести бизнес в этом районе непросто, – говорит Талмери. – Нам приходится беречь каждую монетку. Лорвин получает зарплату, но мальчики – нет: их обучение – это услуга, которую я предоставляю их семьям. Тебе нужно жалование, на которое можно прожить, а я тебе его обеспечивать не собираюсь.

Я впиваюсь в нее взглядом, пытаясь усмирить дыхание, пытаясь думать. Нет. Надо слушать.

Она легко управляет голосом. Последняя фраза должна была прозвучать как утверждение, но вышло иначе.

Значит, у меня есть шанс поторговаться.

Саяна однажды сказала, что дипломатия и торг – одно и то же.

– Можете не платить мне полноценную зарплату так сразу, – говорю я. – Главное, чтобы хватало на пропитание, хозяйственные принадлежности и возможность выглядеть подобающе для работы в вашей чайной. Вопрос оплаты жилья у меня не стоит, поэтому я могу начать с небольшого жалования, пока не докажу вам свою полезность.

Рискованное заявление, с неясными вводными. Но я должна превратить ее «нет» в «да», прежде чем выдвину условия.

– Как вариант, – соглашается Талмери. – А что, если я решу, что ты и вовсе не достойна полной оплаты?

– Уверена, этого не будет.

Талмери смеется.

– Мне нравится твоя уверенность, но мне нужен план действий, Мияра, – говорит она решительно.

– Он ведь у вас уже есть.

Она щурится, хотя вовсе не разочарована:

– Есть. Через три месяца у меня истекает договор аренды. Как думаешь, что это значит для бизнеса в затруднительном положении при повсеместном повышении цен?

– Если ваша прибыль сокращается, выйти на прежний уровень недостаточно – нужно увеличить ее, чтобы оставаться на рынке.

Талмери кивает:

– Именно так. Отлично, ты понимаешь основы коммерции.

– Лорвин намекнула, что я могу помогать с таблицами учета.

– Ха, вот умница! Вовремя вспомнила. В ее стиле – попытаться скинуть их на тебя. Но не все сразу, Мияра.

– Как скажете, милостивая Талмери, – скромно отвечаю я.

– Хорошо, – кивает она. – Теперь вот что. Ты ведь понимаешь, что, даже возьми ты на себя дополнительную работу, это не приведет нас к желанной прибыли. У меня есть кое-какой план, но, если я не могу рассчитывать на то, что доходы взлетят до небес, о чем мы вообще торгуемся?

– О том, чтобы предоставить гостям лучшее обслуживание, – отвечаю я.

– Мы это делаем. Нет, подожди, я понимаю, что могу поднять расценки и предложить дополнительные услуги. Это не тот ответ, который мне нужен.

Я думаю, пытаюсь вспомнить, о чем еще она упоминала с утра. Талмери уйдет навестить подругу, она знает свои достоинства, гордится…

– Репутация, – говорю я.

Талмери медленно кивает, поглядывая на меня с одобрением.

Я вдруг понимаю, что до этой секунды она сомневалась в моем уме.

Талмери указывает на меня – мое тело, одежду, манеру держаться.

– Верно, репутация. С хорошей репутацией можно торговаться, устанавливать нужные связи – откуда, по-твоему, берутся все эти мальчики? – и привлекать инвесторов. А знаешь, кто бы привлек мне таких?

– Чайный мастер, – отвечаю я. – Которого вы не можете себе позволить.

– Но могу позволить тебя, без образования, рекомендаций, документов. Потому что могу платить тебе сколько сама решу.

Я сохраняю невозмутимое выражение. Она хочет добиться реакции, неожиданной угрозы. Знает, что я в отчаянии, иначе требовала бы полную ставку.

– Но я не чайный мастер, – говорю я. – И если вы захотите привлечь с моей помощью инвесторов, все узнают о вашей лжи. А это вашей репутации совершенно не поможет.

– А ты знаешь, как вести игру. Мы с тобой подружимся, – с улыбкой произносит Талмери. – Если в следующие три месяца ты станешь чайным мастером, трудностей не возникнет.

Она не шутит.

– Три месяца?

– Три месяца. Очевидно, у тебя уже есть очень глубокие познания в церемонии, так что этого должно хватить. Конечно же, я предоставлю все материалы для обучения.

Несмотря ни на что, я заинтригована. Авантюра, но если справлюсь, то смогу больше тут не работать – чайного мастера в любом месте с руками оторвут. Предложение тем более привлекательное, что рано или поздно мне придется переехать, чтобы скрыться от семьи.

– Если верно помню, экзамен состоит из нескольких частей, – говорю я. – Мне нужно практиковаться, а эта комната не подходит для регулярных занятий. Могу ли я предложить свою службу в вашей чайной на время обучения?

Она вздымает брови, все еще улыбаясь:

– Прекрасная мысль. Так ты готова на меня работать?

– С некоторыми условиями, – отвечаю я.

Это снова проверка.

– Правда? – вежливо спрашивает Талмери, продолжая улыбаться.

– Если я буду здесь работать, учиться придется в свободное время, – говорю я. – Прекрасное вложение моего времени наперед. Соответственно, я бы хотела получить оплату так же наперед.

– Думаешь, я заплачу до того, как ты что-то сделаешь? – спрашивает Талмери, словно подчеркивая нелепость услышанного.

– Да, – не отступаю я. – Поначалу мы обе будем вкладываться без отдачи: или деньгами, или временем и усилиями. Если вас не устроят мои успехи или у меня возникнут вопросы к размеру жалования, мы обговорим это, пока не проделали больше работы.

– И почему именно я должна согласиться на твои условия?

– Когда я стану чайным мастером, то не потребую соответствующей моему труду высокой оплаты.

Она напрягается; с моей стороны очень умно упомянуть об этом сейчас. Неужели ей казалось, что за три месяца я ни разу об этом не задумаюсь? Или хотела взять меня на плохих условиях, раз я так отчаянно нуждаюсь в заработке?

– Весьма расплывчатые формулировки, – подмечает Талмери, жалея, что приходится затрагивать неудобный вопрос этикета.

Моя очередь кивать.

– Да. Я рискую, доверяясь вам сейчас, а ваш риск возникнет позже. Но таковы минусы нашего уговора.

– Если только ты не оставишь меня с носом, – говорит она с сомнением в голосе.

Забираю слова назад. Дело не в том, что ей казалось, будто я не догадаюсь уйти, нет – она просто не продумала план до конца.

Вспоминаю, что она оптом закупила неизвестные панцири жуков для чая. Талмери понимает свое дело, у нее много хороших идей, но она не может как следует просчитать последствия своих авантюр.

Надо об этом помнить. Однако она готова рисковать.

– Милостивая Талмери, я бы хотела принести вам пользу, – говорю я. – Думаю, здесь я смогу сделать это лучше, чем где-либо еще. Обещаю, что останусь у вас так долго, как смогу, и что вы не пожалеете о нашем соглашении. Если вы не хотите воспользоваться этой возможностью, что ж, честное слово – это все, что я могу дать.

Талмери обдумывает, как был подан чай, мой вид в парадной тунике и сверлит меня взглядом. Затем встает.

– Ладно, пройдем в мой кабинет, обсудим цифры.

Теперь у меня есть три месяца, чтобы подготовиться к самому строгому в пост-Катастрофичном мире экзамену и стать чайным мастером.

Когда Талмери покидает комнату, я с ужасом осознаю, на что я столь необдуманно подписалась и насколько невыполнимую задачу я себе поставила.

Что же я наделала?

Глава 5

– Это Центральный рынок, – говорит Лорвин, указывая на чистую сверкающую улицу, полную лавок и торговцев, гудящую от суеты.

Я шагаю вперед, но Лорвин тащит меня назад. На мое замешательство она дергает головой через плечо:

– Нам туда.

Затем разворачивается на пятках и скрывается за углом.

Я пытаюсь запомнить все переулки, по которым она меня ведет, но получается с трудом. Вскоре мы выходим на подворье, окруженное полуразрушенными, обвитыми плющом каменными домишками, похожими на руины заброшенных замков.

Однако ясно, что это место, пусть и выглядит заброшенным, таковым точно не является.

Сквозь царящий здесь гам едва ли можно что-то расслышать, и я тут же теряю Лорвин в сутолоке. Кто-то хватает меня за запястье, я напрягаюсь, но понимаю, что это Лорвин нашла меня и тянет сквозь толпу.

Стало просторнее; продвигаться через людей сложно лишь по окраинам двора, а в центре так тихо, словно мы вошли в пузырь.

Я вижу, что большинство собравшихся на подворье – гелланцы.

– Две порции лапши! – кричит Лорвин человеку в палатке по центру. – Ты платишь.

Я удивленно поднимаю брови и достаю мешочек монет, который мне дала Талмери.

– Тут хватит?

Лорвин ворчит и прикрывает мешочек, вжимая его в мою тунику.

– Не размахивай так деньгами или ценностями на людях. Пусть карманники хотя бы постараются, – говорит она.

Я киваю.

– Ты не ответила на мой вопрос. – Конечно же, я могу оплатить обед, но мне еще жить на эти деньги всю неделю.

Лорвин закатывает глаза:

– Так, все ясно: ты выросла в богатстве и за чертой города, я поняла. Да, тебе хватит. Ты хоть умеешь считать деньги?

– Умею. – Я могу с точностью сказать, сколько должны весить монеты, из каких металлов они состоят, описать изображения символов нашей династии, портреты моих предков и разъяснить политические тонкости их выбора для каждой монеты. Но я никогда ими не пользовалась.

– Две марки за порцию, – говорит Лорвин.

– Так мало? – спрашиваю я, но тихо на случай, если в этом месте торговцы любят завышать цены для определенного сорта людей.

– Вот почему мы здесь, – заявляет Лорвин. – Если Талмери собирается платить тебе гроши, пусть хотя бы они пойдут гелланцам.

Я протягиваю Лорвин монету номиналом в пять марок и осторожно наблюдаю за процессом оплаты. Теперь, отойдя от потрясения из-за нового места и толпы людей, я замечаю перед палаткой рисунок с тремя блюдами и числами напротив каждого, предположительно обозначающими стоимость блюд дня. Хорошо, что не придется каждый раз волшебным образом угадывать цены.

Мы сразу же усаживаемся на высокие стулья за углом. Лапша не такой текстуры, как я ела раньше: жареная, круглая, средней толщины. Соус скорее сладкий, чем острый, а овощи – я знаю это по ежегодным отчетам по урожаю – одни из самых дешевых и распространенных.

– Очень вкусно, – говорю я. – Спасибо, что привела нас сюда.

Лорвин фыркает:

– Ради дешевой уличной еды гелланцев? Да пожалуйста.

Но блюдо правда замечательное и новое для меня, хотя для нее, наверное, привычное. Предчувствуя, что Лорвин будет фыркать на любую похвалу еде, я говорю:

– Она куда вкуснее всего, что могу приготовить я.

Жуя, она размахивает палочками для еды:

– Такое любому под силу. Даже если ты умеешь только воду для чая кипятить, это блюдо сделать проще простого.

Не знаю, понимает ли она, что я буквально ничего больше на плите и не делала, кроме как кипятила воду, но я молчу. Мне придется научиться готовить, но мое обучение не входит в ее обязанности. Она и так сделала для меня куда больше, чем должна была.

– Если ты собиралась тратить деньги Талмери, почему не отвела нас куда-то подороже? – интересуюсь я.

Лорвин с лапшой во рту косится на меня, словно взвешивая, насколько сильно стоит открываться. Затем разом проглатывает все, что жевала, и отвечает:

– Ладно, есть две причины… Во-первых, и скоро ты будешь часто об этом слышать, заведения гелланцев и заведения, которые обслуживают гелланцев, вынуждены платить более высокие налоги.

Значит, мысленно продолжаю я, им сложнее вести прибыльный бизнес и закупать продукты, которые тоже неожиданно дороже им обходятся. Вряд ли гелланцы выбрали это подворье по доброй воле.

– Если я скоро буду часто слышать об этом, получается, так было не всегда?

Лорвин салютует палочками:

– А ты смышленая. Так было всегда, и цены росли как обычно, но в прошлом году произошел внезапный скачок. Мы поддерживаем друг друга как можем.

– Тогда надо запомнить дорогу сюда, чтобы тоже чем-то помочь, – говорю я. – Спасибо, что поделилась.

– Да как такое упустишь? – восклицает она, то ли шутя, то ли всерьез, потому что настолько свыклась с этой жизнью, а затем бросает на меня дерзкий взгляд. – Возможно, я этого и добивалась.

Я резко наклоняю голову:

– Почему бы не помочь, если я могу?

Лорвин пожимает плечами:

– Ты богатенькая девочка с крышей над головой, ни к кому здесь не привязана. Тебе наверняка приятнее находиться в более красивых местах, да и какое тебе дело до этих людей?

А какое мне дело до «более красивых» мест? У меня нет собственного представления, как должно выглядеть заведение общественного питания. Сама мысль, что у меня обязательно должна быть веская причина для беспокойства о благе других людей, так напоминает мою прежнюю жизнь, что я отбрасываю ее.

– Ты ведь понимаешь, что говоришь это девушке, которая вчера вечером сидела перед тобой промокшая и завернутая в скатерть.

– Так тобой движет благодарность?

Я хмурюсь. Она задала вопрос, но, кажется, ответ ее не особо интересует. Скорее, ей хочется меня поддеть. Так что отвечаю я соответствующе.

– Из благодарности я попробовала твой перечный чай из жуков, – напоминаю я, и она смеется.

– Во-вторых, если покупать у гелланцев, можно сэкономить. Талмери, видимо, до этого не додумалась, потому что привыкла закупаться только «в приличных местах». Кстати, можешь прикрываться этой фразой, когда отчитываешься за покупки.

Я моргаю, а затем смеюсь:

– Ты просто не выносишь, когда людьми манипулируют, верно?

Она пристально смотрит на меня:

– Почему ты так думаешь?

– Ты сначала раскрыла, почему привела меня именно сюда, а затем дала очередной повод для благодарности.

– Может, я хотела понять, что ты за человек, прежде чем поверить, что ты хочешь помочь.

Я мотаю головой, все еще улыбаясь:

– Да ты и так знала, что хочу.

Мгновение Лорвин смотрит на меня и резко встает:

– Ты доела? Нам уже пора.

На меня нападает внезапная тоска. Она привела меня в такое необычное место, а теперь торопит, не дав толком осмотреться.

В каком-то смысле все это не сильно отличается от жизни, от которой я сбежала. Возможно, я драматизирую, но беспокойство остается.

Я знаю, что отнимаю у нее время, но набираю в грудь воздуха и спрашиваю:

– А почему нельзя немного погулять здесь?

Лорвин косится на меня так, будто не верит, что мне это интересно. Дело в месте или в том, чтó я могу о нем подумать?

– Надо успеть купить тебе комплект официальной одежды и вернуться в чайную, где я начну учить тебя работе, и все это до прихода первых гостей, – говорит Лорвин. – Думаешь, у нас полно времени?

Я понятия не имею, сколько времени все это займет. Конечно, мне уже приходилось выбирать официальную одежду, но не знаю, можно ли сравнить мой опыт с посещением портного в городе. Не представляю, как скоро я смогу обслуживать гостей, но думаю, что полдня обучения не хватит.

– Полагаю, нет, – отвечаю я, окинув подворье тоскливым взглядом. Мне почти не видно товар, которым здесь торгуют, – только людей. Знакомых друг с другом, обменивающихся шутками и окриками; люди, которые находятся здесь и сейчас, – это куда интереснее, чем предметы, которые мне не видно.

– Подворье никуда не исчезнет, – утешает меня Лорвин, уже идя к выходу. – Ты всегда можешь вернуться. Ой, это же Глинис. Глин, постой!

Лорвин убегает, я спешу за ней и думаю, что с удовольствием вернусь сюда – если смогу найти дорогу – одна. Если она считает, что это место само по себе недостойно экскурсии, я исследую его сама, без необходимости оправдывать свое любопытство каждую секунду.

Лорвин ведет меня сквозь толпу. Мы выходим на улицу, и тут она резко замирает.

– Я спешу, – говорит кто-то высоким и явно скучающим голосом. – Чего тебе?

Я наклоняюсь как можно сильнее и выглядываю из-за Лорвин – перед ней стоит юная девушка. Пепельные локоны забраны под шляпку, крепкие ботинки изрядно поношены. Одежда на ней старая, но чистая и в хорошем состоянии: брюки, жилет на пуговицах поверх отглаженной рубашки с закатанными до локтей рукавами. Под одним из них вместо руки видно только обрубок.

Лорвин поворачивается и небрежно прислоняется к стене, открывая меня взору девушки.

– Глинис, это Мияра. Она пока что живет в домике бабушки Ристери.

Глинис кивает, как будто нормально сообщать такое каждому встречному, а я исподлобья кошусь на Лорвин.

– Ты забыла, что я пытаюсь не распространяться о своем местонахождении? – спрашиваю я, не скрывая нотки раздражения.

Лорвин как ни в чем не бывало кивает в сторону Глинис, которая смотрит на меня насупившись.

– Глинис – посланник, – объясняет она. – Видишь нашивку знака гильдии на рукаве? Если тебе вдруг понадоблюсь я, Ристери или кто-нибудь еще, надо будет либо перехватить посланника на улице, либо зайти в штаб-квартиру их гильдии и оставить сообщение, а они его доставят.

Нашивку я не заметила, это промах. Мне все вокруг в новинку и все нужно запомнить, так что не знаю, насколько легко мне будет выловить этот знак взглядом на улице; надо бы выучить адрес штаб-квартиры.

Глинис молча смотрит на меня. Не знаю почему: то ли думает, что я пялюсь на ее руку, то ли не понимает, почему Лорвин пришлось объяснять мне, как работает гильдия посланников. Но я делаю шаг назад и кратко киваю, делая вид, что все в порядке.

– Какой уровень скрытности вы хотите? – интересуется Глинис, и у меня падает челюсть.

Высокий? Хоть какой-то? Я поворачиваюсь к Лорвин в растерянности, не зная даже, как начать ответ на этот вопрос.

Лорвин меня выручает:

– Пока что для личных посланий. Мияра будет получать сообщения от тех, кто знает ее по имени.

Я яростно мотаю головой. Зря я вчера сказала Лорвин свое настоящее имя, но теперь уже поздно.

– Нет. Есть люди, которые знают меня по имени, но я не хочу, чтобы им стало известно ни где я, ни где мой дом.

– При всем уважении, милостивая леди, уверяю, посланника отследить невозможно, – говорит Глинис, вытягиваясь во весь рост.

Саяна могла бы, но Саяна одна из лучших магов Исталама, что вряд ли достойный аргумент, и я его не озвучиваю.

Глинис смотрит на Лорвин:

– Что-то еще?

– Нет, это все, – отвечает Лорвин, отмахиваясь. Глинис небрежно кивает и уходит прочь по улице.

– Я не хотела ее обидеть, но ты уверена, что это хорошая идея? – сомневаюсь я.

– Да, – отвечает Лорвин, возвращаясь к привычному шагу. – Может быть, там, откуда ты, все иначе, но здесь гильдия посланников остается строго неподкупной, ведь люди полагаются на нее. Посланник никогда не выдаст, где ты находишься, – тупых на эту должность не берут. Если тебе начнут приходить нежелательные сообщения или посылки, можешь установить систему фильтрации. Мияра, это совершенно нормально, будет даже подозрительно, если ты откажешься от услуг гильдии.

Не хочу быть изгоем, но мне сложно побороть недоверие к организации, которую все считают неподкупной. Надеюсь, мои опасения не подтвердятся.

– Получается, теперь я их клиент?

– Да, Глин обо всем позаботится.

Глин. Лорвин достаточно хорошо с ней знакома, чтобы называть сокращенным именем. Я колеблюсь, но решаю спросить:

– А что с ее рукой?

Лорвин наклоняет голову, на ходу обдумывая вопрос:

– То ли с ней что-то случилось в детстве, то ли она такой родилась. Но сколько я помню, у нее всегда была такая рука. Ее бесит, что она не может шить так же быстро, как ее мать. Глин все равно шьет быстрее всех моих знакомых, но она из семьи портных, так что она решила вступить в гильдию посланников. А что, тебя это беспокоит?

– Нет, конечно нет, – торопливо отвечаю я, потому что не должно беспокоить, а если и беспокоит в том смысле, в каком ей кажется, то это моя проблема и решать ее мне. Но я прерываюсь, потому что спросила из-за другого, и добавляю: – Ну. Нет, меня беспокоит, что она могла потерять руку из-за недоступности хорошей медицины, но надеюсь, дело в другом.

Исталам богат талантливыми целителями, но Катастрофа и поток беженцев истощают наши ресурсы. Пусть я и не вовлекалась в политические дела, но даже Саяна считает меры по социальному обеспечению постоянно растущего населения недостаточными.

– Вот как, – удивляется Лорвин. – Нет, определенно нет. Если бы подобное случилось, если бы ребенок получил такую травму, мы бы что-нибудь придумали.

Она имеет в виду колдовство.

Не знаю, стоит ли мне радоваться, зная, что гелланцы могут прибегнуть к услугам ведьм в случае нужды, или огорчаться, ведь государство просто не оставляет им выбора. Но кажется, оно не виновато в травме Глинис – это все, в чем я хотела убедиться.

Неожиданно мы выходим к Центральному рынку. Большинство лавок здесь расположены внутри домов, но есть и пара тележек с палатками. После ошеломительной суеты подворья тут куда спокойнее. Признаюсь, примерно таким я представляла себе торговый район: здесь чисто, все на своих местах и, самое важное, очень тихо. Но вместе с тем атмосфера тут такая усыпляющая, что я даже скучаю по суете подворья.

Лорвин тащит меня за собой. Здесь есть целый магазинчик товаров из шелковой бумаги – коробочек, блокнотов, предметов искусства, – а в другом продаются хорошие чернила всевозможных оттенков. Владелица магазина ловит мой взгляд и кланяется. Я машинально кланяюсь в ответ, но Лорвин не дает мне замедлить шаг.

Я улыбаюсь, проходя мимо причудливых стеклянных статуэток, кланяюсь в ответ на приветствие другого продавца. Лорвин грозно на меня косится, и я наконец замечаю: торговцы кланяются только мне.

Я замираю, внутри все холодеет. Оборачиваюсь – и тревога только растет. Я не ошиблась: больше они никому не кланяются. Надо радоваться, что это не презрение к Лорвин, не проявление неприязни к беженцам. Но все же.

Лорвин встает передо мной, уперев руки в бока.

– Ну что теперь? – требовательно спрашивает она.

Я сглатываю и шепчу:

– Почему они мне кланяются?

Она закатывает глаза:

– Ты же в курсе, какая это редкость – встретить чайного мастера. Талмери разнесла весть, что будет спонсировать твою аттестацию. Они выражают должное тебе, как кандидату, почтение.

Талмери в самом деле сказала, что устроит мне аттестацию у чайного мастера. А их приглашают, только если серьезно настроены сдать экзамен. Неудивительно, что ей захотелось поделиться столь важной новостью. Я с облегчением выдыхаю, хотя немного злюсь на себя саму.

Ну откуда торговцам в Сайерсене знать, как выглядит четвертая принцесса Исталама? Моя тайна все еще в безопасности.

Но тут Лорвин прищуривается и спрашивает:

– Если тебя так удивила их реакция, почему раньше поклоны тебя не смущали?

Она права: учитывая, насколько редка профессия чайного мастера, стоило предвидеть подобное поведение. Но я старалась не зацикливаться на этом из страха отвлечься от стоящей передо мной задачей.

Чайные мастера играют в нашей культуре важную роль. Порой их уважают даже больше королевских особ и жриц. Чайные мастера – везде желанные гости, к тому же они могут путешествовать в любые страны, невзирая на международные договоренности, а иногда даже играют роль дипломатов и заключают эти самые договоренности. Отказать мастеру в просьбе – кощунство, однако они так мудры и проницательны, что попросту не допустят подобных ситуаций. Чайные мастера – великолепные знатоки светских манер, истории и дипломатии, искусств и ремесел. Они преодолевают границы, их цель – помочь людям понять себя и свое место.

Для меня профессия чайного мастера – это своего рода символ всего, что я хочу, но не знаю, как достичь.

Уметь заваривать чай недостаточно. Этот навык у меня уже есть, иначе бы передо мной стояла невыполнимая задача, а не почти невыполнимая. Но как добиться остального? Кандидаты в чайные мастера учатся и тренируются десятки лет.

А у меня есть всего три месяца.

В любом случае я успела отточить мастерство спокойствия и полуправды, поэтому я усмиряю накатывающую панику и отвечаю на вопрос Лорвин.

– Там, где я выросла, правилам этикета уделяли много внимания, – говорю я. – Взаимное приветствие поклонами настолько вошло в привычку, что я забываю, как это необычно для других.

Лорвин фыркает:

– Иногда ты забываешь и как говорить по-обычному. Пойдем.

Я не бросаюсь за ней, но иду в паре шагов позади – рядом оказался магазин, где на полках между чайниками, ложками, заварниками стоят неизвестные мне приспособления.

Можно купить собственный чайник. Внезапно это желание становится таким сильным, что приходится сглотнуть, лишь бы приструнить его.

– На что ты теперь засмотрелась? – недовольно спрашивает Лорвин, а я шарю взглядом по витрине, чтобы за что-то зацепиться, но цепляюсь лишь за растерянность.

– Даже не знаю. – Разнообразие всяческой утвари потрясает. – Это все… для готовки? Как этим пользоваться?

Лорвин смеется:

– Никак. Большинство из этих вещей не нужны, если у тебя хороший нож и твердая рука. А то, что и могло бы пригодиться, здесь либо слишком дорогое, либо очень красивое и очень ненадежное.

– Чтобы потом был повод продать нам новое, – бормочу я. – Понятно.

– И наращивать прибыль, – сухо замечает Лорвин.

Из соседней палатки доносится хриплый смешок.

– Как цинично для такой молодой девушки, – произносит глубокий старческий голос.

На вид мужчина не такой уж старый, но внешность у него яркая: кожа светлая, но не как у гелланцев, а более золотистая; волосы прямые, густые и черные. Он внимательно смотрит на нас, его длинные, усеянные кольцами пальцы барабанят по стойке витрины. Сам же он сидит откинувшись, выражая и усталость от всего вокруг, и в то же время твердую уверенность.

Подобную манеру держаться я встречала у людей с острова Накраб.

– Даже не думай, Тиано, – предупреждает Лорвин. – Ей придется отчитываться перед Талмери за каждую покупку.

Лорвин явно об этом беспокоится, и, несмотря на обещание самой себе никогда никому не позволять мной командовать, сейчас я даже рада, что кто-то контролирует мои расходы, ведь так я не потрачу деньги на ненужные вещи. Я не собираюсь скупать все подряд, но и судить, что может пригодиться, а что полная ерунда, я пока не могу.

– В основном здесь рискует Талмери, – подмечаю я. Именно хозяйке чайной придется вложить деньги в дело, с которым я могу не справиться. И ей уже пришлось поверить мне на слово, что я не уйду от нее, когда сдам экзамен. Но об этом я умалчиваю, ведь Лорвин и так все знает; мои слова лишь на руку репутации Талмери и ее чайной и не принижают ценность работы, которую она проделала, распространив новости о моем экзамене.

– Работать-то не Талмери будет, – говорит Лорвин.

– Но у нее есть веская причина строго следить за расходами, – отвечаю я, держа в уме, кто нас слушает.

– А если она так и не ослабит пояс?

Судя по всему, Лорвин в уме держит совсем другое.

– К тому времени я надеюсь развить свои навыки в переговорах, но в любом случае здесь не лучшее место для подобных бесед, не думаешь?

– О, забудьте, что я здесь, – усмехается Тиано. – Я очень хорошо знаю, что душонка у Талмери корыстная, и никакие деликатные выражения меня не переубедят. Но если вы собираетесь изучать чай, могу ли я показать вам этот чайный набор?

Он указывает на белый фарфоровый заварник, искусно расписанный цветами. Прямо на моих глазах цветы танцуют по чайнику. Я улыбаюсь от восторга.

– Мияра, даже не думай, – приказывает Лорвин. – У Тиано душонка не менее корыстная, чем у Талмери. Он будет улыбаться тебе во все тридцать два, а сам пересчитает каждую монету у тебя за душой. И все равно это будет вдвое больше, чем следовало бы отдать за его товар.

– Лорвин, ты меня обижаешь, – жалуется Тиано и, подмигнув мне, говорит: – Я попрошу как минимум втрое больше.

– Если только ты не имеешь дело с тем, кто хоть что-то в этом понимает, – парирует Лорвин. – Да любой в Сайерсене прекрасно знает: нечего переплачивать тебе за керамику, если она сделана хуже, чем у Дэниела.

– Дэниела? – интересуюсь я.

Тиано фыркает:

– Это скряга мастер из гелланцев, известный в узких кругах.

Лорвин усмехается:

– Ты просто злишься, что он не продает товар тебе для перепродажи втридорога.

Я готова лопнуть от любопытства.

– А мастерская Дэниела тут?

Лорвин фыркает:

– На Центральном рынке? Даже не рядом.

– Как я сказал, он скряга, а еще ничтожество, – говорит, мотая головой, Тиано. – Дэниел чахнет над каждой монеткой, которую заработал, и ни марки не потратит, если это не принесет ему хоть малейшей выгоды.

Лорвин уже готова взорваться негодованием, но я опережаю:

– Значит, плата за размещение на Центральном рынке немалая, но Дэниел настолько знаменит, что ему это не нужно?

Тиано широко улыбается насупившейся Лорвин. А, так он хотел ее позлить.

Она скрещивает на груди руки и говорит мне:

– Он открыл чайную в одном районе с Талмери. Ходить туда незачем, если только не хочешь пострадать. Эта керамика тебе еще долго будет не по карману.

Теперь я хочу сходить только потому, что она против; интересно, всегда ли во мне сидело желание подобного бунта, или таково влияние новообретенной свободы и со временем оно утихнет?

Я не вижу, но чувствую, что Тиано наблюдает за мной. Он смотрит в противоположную сторону, но, даже перешучиваясь с Лорвин, он, я знаю, внимательно следит за каждым моим движением. Этот человек себе на уме: он намеренно рассказал мне о своем конкуренте. Но зачем?

В магазине за его спиной продаются различные предметы: от ваз до изысканных часов. Что не удивительно – накрабцы нечасто задерживаются на материке, думаю, этот магазин служит для них торговым пунктом, где можно продать экзотические для их или нашей культуры вещи.

Но, изучая витрину, разделяющую нас, я замечаю, что на ней ассортимент куда у́же. Чайный набор, тяжелые браслеты, похожие на те, что я носила в царском дворце, роскошные шарфы королевского фиолетового цвета. А еще маленькая картина: дерево с облетающими, будто осенью, листьями, только зелеными.

Я плавно обвожу его контуры пальцем и поднимаю взгляд. Тиано наблюдает за мной.

– Почему они зеленые? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

– Предполагаю, это цвет гармонии и новых начинаний. Кто знает? Не я это рисовал. Может, она просто устала от рыжего и красного этой осенью?

Оттенки зеленого не противоречат моде, но этой осенью в Сайерсене его не так часто увидишь. Поскольку для работы в чайной я собираюсь подобрать определенную одежду, эта информация мне пригодится.

– Мияра, мы здесь слишком задержались. Нам пора, – говорит Лорвин.

Тиано, не отводя взгляд, говорит напоследок:

– Возможно, сейчас у тебя нет денег на мою посуду, но обязательно заходи в следующий раз.

Я улыбаюсь.

– Зайду с удовольствием, – отвечаю я, и мы кланяемся друг другу. Лорвин уводит меня прочь.

Бабушка была права. Я умею слушать, но и Тиано не отстает. Он знает, кто я, а я теперь знаю, что он шпион. Однако зачем ему мне помогать?

Глава 6

Мастерская портного не похожа ни на что из виденного мной ранее. Наверное, пора бы уже свыкнуться с этой мыслью, и со временем я перестану всему удивляться. Но мне еще сложно осознать, что, покинув дворец, я вступила в совершенно новый, параллельный мир. Конечно, некоторые вещи схожи, но столько всего совершенно мне не знакомо. В какой-то степени меня больше поражают сходства, встречающиеся в этом море различий.

В ателье никого, дверь открыта, само помещение огромно, а бо́льшую часть пространства занимает солидный склад тканей.

Мы заходим, и по физиономии Лорвин сразу же становится понятно, что ее воротит от этого места.

– Почему мы пришли именно сюда? – осторожно спрашиваю я.

– Тебе нужна форма, и как можно скорее, – говорит она отрывисто.

Я щурюсь и подавляю порыв ответить, что я и сама прекрасно знаю и что спрашивала я не об этом, и она в курсе.

Но, кажется, я спрашивала как раз об этом. Портниха, которую знает и уважает Лорвин, скорее всего, не может позволить себе иметь запас ткани для официальной одежды, и не в последнюю очередь из-за низкого спроса среди ее клиентов. Так что Лорвин отодвинула свои предпочтения и привела меня в место, где есть нужная ткань.

Из-за угла к нам плавно выходит женщина. Она улыбается и кланяется мне:

– А, будущий чайный мастер! Талмери говорила, что вы сегодня заглянете. Прошу, проходите.

– Для меня честь познакомиться с вами. – Я кланяюсь ей, а затем Лорвин, которая хмурится в ответ. – Я Мияра, а это моя спутница Лорвин.

Хитрая уловка этикета – так я показала, что портниха должна относиться к Лорвин с тем же почтением, с которым относится ко мне. Лорвин ничего не распознала, но портниха все поняла и не мешкая отвесила ей поклон.

– Что вы, для меня честь принять вас, – отвечает женщина, тепло улыбаясь, и я довольна, что нам не придется отсюда уходить. Если портниха и посмеет проявить к Лорвин неуважение из-за ее гелланского происхождения, то по случайности. Сегодня я закрою глаза на ее проступок, но посмотрю, стоит ли оно того снова, когда нам не надо будет так спешить. – Как я понимаю, вам нужен официальный наряд, – говорит портниха и, продолжая кланяться, пятится к столу в центре комнаты. – Я позволила себе отобрать несколько образцов ткани, чтобы вам было от чего отталкиваться.

Я иду за ней и зову Лорвин с собой. Она закатывает глаза, но не спорит. Когда мы подходим, портниха успевает достать образцы ткани из-под стола.

Я щурюсь. Тиано попал в яблочко. Сплошной рыжий.

– Насыщенные оттенки хорошо контрастируют с кремовым цветом, хотя вам может понравиться что-то более светлое и утонченное, – говорит портниха.

Я мотаю головой:

– Нет, думаю, не в это время года.

Она окидывает меня быстрым взглядом, пряча истинное выражение за вежливой маской любопытства. Сбоку раздается тихий смешок – Лорвин уже весело.

– Уверяю вас, эти цвета…

– …прекрасно соответствуют осенней моде, – соглашаюсь я. – У вас замечательный вкус. Но вы знакомы с Талмери и понимаете, что часть моих обязанностей в чайной – добиться того, чтобы она выделялась на фоне остальных. Мой стиль должен отображать восприимчивость и понимание нужд гостей для того, чтобы они чувствовали себя комфортно. И в то же время мой наряд должен стать заявлением, но в элегантной, утонченной форме.

– Понимаю, – говорит она. Морщинки в уголках глаз намекают, что она размышляет над моими словами. – Есть ли у вас какие-то пожелания?

– Зеленый, – отвечаю я.

Лорвин мечет в меня острый взгляд.

– Хм-м, – мычит портниха не без скепсиса, но задача вызвала у нее интерес. – Может быть, добавим спереди рисунок в виде падающих листьев?

– Если только несколько, – соглашаюсь я. – Листья могут быть оранжевого оттенка, чтобы отдать дань гамме этого сезона.

– Или приглушенно-желтые, – вдохновенно произносит она. – Или сделаем контрастные брюки. Пожалуйста, подождите минутку, я схожу посмотреть, что еще у нас есть.

– И кое-что еще, – останавливаю ее я. – Ткань…

Портниха кивает:

– Шелк, если я найду его, да. Но вы же понимаете, что в таком случае стоимость наряда возрастет?

Я улыбаюсь:

– У меня особые требования. Думаю, честно будет за них заплатить.

Ее вежливая маска трескается, на секунду обнажая робкую улыбку, прежде чем портниха снова кланяется и уходит.

– С чего ты хочешь шелк? – требовательно спрашивает Лорвин. – Ты понимаешь, сколько это будет стоить? Твой бюджет…

– Хорошо, что за обедом ты рассказала мне, как экономить деньги, – говорю я. – К тому же, поскольку у нас не так много времени, а требования у меня очень четкие, здесь вряд ли найдется достаточно шелка, чтобы закупить его только у нее.

– И все равно это деньги на ветер.

– Нет, шелк – идеальное сочетание утонченности и удобства для ежедневной носки.

Я радуюсь, что продумала последний момент, пока Лорвин не говорит:

– Надеюсь, твой образ того стоит, потому что стирать шелк – ужасная морока.

Я хлопаю глазами в ответ. Лорвин вздыхает:

– Ты ведь не представляешь, как стирать шелк или любую другую ткань, да?

Я краснею и мотаю головой, стыдясь ответить вслух.

– Покажу тебе на неделе, но стирать за тебя не буду.

И снова я ей обязана! Меня накрывает отчаяние. Как же мне вернуть и приумножить все то, что я взяла у людей, которым должна служить?

А вот Лорвин выглядит более расслабленной, чем раньше. Возможно, дав мне совет, она перестала чувствовать себя здесь лишней.

Я делаю глубокий вдох и удерживаю его внутри, давая воздуху наполнить меня; на выдохе на меня снисходит спокойствие. Я ушла из дворца всего один день назад, а передо мной уже возникла труднейшая задача. Если я выбрала неверный путь, сменю его на другой, потому что я сама решила не катиться по накатанной колее, а прокладывать свою.

Знаю, настоящая работа ждет меня позже. Но то, чем я занимаюсь сейчас, облегчит ее, значит, важно сделать все как надо. Может, Лорвин не так хорошо разбирается в истальской официальной одежде, но вкус у нее есть.

– Может, посмотрим ткани, пока ждем? – предлагаю я, обводя руками ателье.

Она усмехается:

– Какой в этом смысл? Вряд ли мне тут что-то по карману.

– Тогда и мне тоже, если верить твоим словам, – говорю я, подходя к стеллажу, где с верхней полки меня манит ткань глубокого зеленого оттенка.

Глаза разбегаются! Во дворце портные никогда не приносили столько тканей сразу. Я выбирала, основываясь на образцах из буклетов, но и те, полагаю, были тщательно отобраны заранее.

Я осматриваюсь, вижу табурет и подтаскиваю его. Немного думаю, стоит ли лезть, но взгляд у Лорвин внимательный, не осуждающий. Хотя не факт, что она бы меня остановила, если бы я вела себя неподобающе.

Заинтересовавшая меня зеленая ткань подходит только для брюк, но, к сожалению, у подобранного к ней верха неподходящий рисунок – по-детски веселый. Я убираю ткань и аккуратно перебираю другие стопки.

– Ты ведь часто носила официальную одежду, да? – спрашивает Лорвин с другого конца комнаты.

Я рассеянно киваю:

– А ты, как видно, нет?

– Нечасто выпадает повод, – иронично отмечает она. – Но я не особо от этого страдаю.

Я смотрю на нее и киваю:

– Ты бы выглядела превосходно, но мне кажется, такой наряд не подошел бы твоему характеру, не твой стиль.

Официальное облачение в Исталаме состоит из двух основных частей: широких брюк, которые должны выглядывать из-под длинной, сидящей по фигуре туники с вырезом от талии до подола.

Наряд подчеркнул бы по-мальчишески худощавую фигуру Лорвин, но закрытая и обтягивающая одежда лучше всего проявляет себя в плавных движениях и линиях. Думаю, Лорвин в ней было бы слишком тесно.

– А ты любишь официальную одежду, да? Я бы очень разозлилась, скажи мне Талмери, что оплатит только форму. А ты даже рада и вроде не против ходить в ней постоянно.

Я застываю, призадумавшись. Раньше мои предпочтения не играли роли, но, даже будучи принцессой, я могла выбирать наряд по нраву. С некоторыми ограничениями, но все же Лорвин права. Я люблю такую одежду и очень комфортно ощущаю себя в ней… и в свободе понимать и передавать тонкости этого стиля.

Саяна всегда считала мой стиль слишком консервативным, но пользовалась этим при общении со старшей знатью. Кариса же следовала правилам в одежде, но игнорировала прочие аспекты, насколько могла.

А я всегда искала компромисс, и теперь это умение мне только на руку. Но оно может и помешать, так что надо помнить: я должна быть смелее, чтобы соответствовать позиции чайного мастера.

Хватит полагаться на других и быть ведомой. Подобная мысль должна давить, но почему-то я не перестаю улыбаться.

Здесь и сейчас я делаю первый шаг к тому, чтобы решить, кем я стану, ведь я больше не принцесса.

– Помоги мне найти теплый темный фиолетовый с золотыми узорами, – прошу я Лорвин.

Она фыркает, но на удивление не спорит и послушно подходит к одной из полок, чтобы пересмотреть образцы.

– Мы надолго тут застряли, да? – спрашивает она.

– Прости, но для меня это важно. К тому же наряд дорогой, и, кроме него, мне будет нечего носить…

– Ты дотошная, – заключает она. – Я так и думала, увидев, в каком виде ты пришла в чайную, но кто я такая, чтобы осуждать подобную скрупулезность в одежде.

Ага! Так ей тоже приходится продумывать свои наряды. Мне становится гораздо легче.

– Когда пора будет идти, попроси ее отправить вещи тебе домой, а я помогу их подогнать, – советует Лорвин.

Ко мне домой.

Хочется укутаться в теплоту этих слов, но я выпаливаю:

– Почему ты сейчас это говоришь?

– Потому что она будет тебя торопить, а искусство нельзя торопить.

На этот раз тепло разливается во мне медленнее, но поглощает все тело, словно глоток чая с холода, от которого все внутри оттаивает.

– Спасибо тебе, – говорю я, не зная, как передать всю глубину моей благодарности. За понимание, помощь, терпение. За ее веру в меня.

– Запомни то, какая я сейчас добрая, – добавляет она, – потому что, когда мы вернемся в чайную, времени на любезности не будет.

Боюсь, она не шутит.

– Добро пожаловать в «Чаи и сборы от Талмери», – произношу я с улыбкой и невозмутимым поклоном, тысячным за последние несколько часов. У меня выверенная осанка, а улыбка все так же безупречна, как и утром, но с каждым разом приветствие дается все труднее. – Чем могу вам услужить?

Одна из двух женщин передо мной хмурится:

– Это что, Талмери теперь позволяет девушкам работать на входе? Не такого сервиса я ожидала от приличного заведения.

Это дама средних лет, ее пышную фигуру подчеркивает простой и элегантный наряд. А еще она явно знает о чайной больше, чем я.

– Нет, ваша милость, – завожу я уже в сотый раз за день. – Я…

– А мне кажется, очень мило! – восклицает ее спутница. Вторая женщина выглядит и держится очень похоже, видимо, родственница – сестра, родная или, может быть, двоюродная. Однако на ней вызывающе яркий наряд из жесткой ткани, волосы не уложены, и в то время, как ее сестра тщательно подобрала украшения, эта дама просто решила надеть все браслеты, которые поднимают ей настроение.

Значит, сестры – это видно по разительным отличиям в их сходстве.

– Всегда думала, что Талмери не помешает нанять девушку, чтобы угодить всем клиентам, – подмигивает мне колоритная сестрица.

– Тимаса, ты меня обижаешь! – кричит через плечо проходящий мимо молодой человек. – Я одинаково очарователен для всех гостей.

– А я что, такая же, как и все?

Меристо восемнадцать, он самый старший из «чайных мальчиков», официантов Талмери. А еще самый опытный и единственный в сегодняшней смене. Лорвин убедила Талмери внести его в график, пока обучала меня, и та поменяла его местами с новичком, потому что, как сказала Лорвин, «она невыносимая скряга». Но Меристо сложен как атлет, чрезвычайно горд и, слава духам, так же невыносимо очарователен в глазах гостей, как он о себе мнит.

Меристо приторно улыбается:

– Разумеется, вы исключение, ваша милость. Но не могу же я говорить об этом при других гостях, верно?

Пока Тимаса смеется, я объясняю ее сестре, что нет, я не буду официанткой, просто сегодня я изучаю работу чайной.

И сколько всего еще предстоит узнать! Теперь мне кажется, что стать чайным мастером – не самая моя большая задача.

– Пожалуй, тогда все в порядке. Мне как обычно, – говорит она.

Слегка кланяюсь:

– «Как обычно», ваша милость?

Она глазеет на меня как на идиотку:

– Чай, который я заказываю здесь каждый раз.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не прикусить язык. Ему и так сегодня изрядно досталось.

– Ой, да ладно, – говорит она с упреком. – Лучший черный чай, который у вас есть. Чем ты целый день занималась, раз не знаешь этого?

Я снова улыбаюсь, но не слишком широко, чтобы не выдать свои мысли:

– Я узнала, что мнения наших гостей расходятся относительно того, какой чай лучший. Даже я попробовала далеко не весь ассортимент. Но кажется, я понимаю, о каком чае вы говорите.

Только вот я не понимаю. Но и она тоже, так что ближайшую минуту я вне опасности. Что я действительно усвоила за сегодня, так это умение пользоваться паузами, когда они возникают. Кажется нечестным, но меня уже не волнует.

Она с одобрением кивает и толкает локтем сестру:

– Тимаса, прекрати хихикать и сделай заказ.

– Ох, мне всегда так сложно выбрать! А что вы посоветуете?

Сначала я была ошарашена тем, сколько людей спрашивают у меня совета, даже узнав, что я здесь недавно и перепробовала меньше половины ассортимента, затем это начало раздражать. Теперь просто утомляет.

Я слышу смешок Меристо за спиной и сдерживаюсь – теперь уже чтобы не закатить глаза. Это почти смешно.

– Что вам понравилось в предыдущие разы? – интересуюсь терпеливо.

– Я человек простой, – смеется Тимаса. – Мне все нравится. О, знаю: почему бы вам не принести мне вашу новую смесь?

Это, конечно же, наименее простой заказ, который она могла сделать. Как будто, проработав здесь меньше дня, я знаю, какие смеси у нас новые.

К счастью, я весь день следила за Меристо и слышала, как он предлагает две новые смеси, которые Лорвин придумала за последний месяц.

– У нас есть смесь из роз с добавлением сока лиалы и…

– Ой, он такой кислый! Нет же, я про совсем новый.

– Вы пробовали зеленый с шалфеем и скорбноцветом?

– Да, две недели назад. Он показался мне недостаточно ярким. А поновее у вас ничего нет?

Естественно, у нее особые вкусы, в которых она сама не разбирается и все равно считает себя легкой клиенткой. Как я выяснила, такие посетители встречаются довольно часто.

– Почему бы мне не посмотреть, что там у нас заваривает Лорвин? – предлагаю я. Внимание гостей переключается на легкую беседу, и я с их разрешения откланиваюсь.

Но элегантная сестра следит, как я подхожу к стойке для заваривания. К счастью, умение незаметно переговариваться под пристальным взглядом толпы я обрела, еще будучи принцессой, так что мне не составляет труда, ставя новый чайник, спросить Меристо:

– Не подскажешь, что она обычно заказывает?

Он поднимает взгляд и смотрит прямо на одну из сестер. Меня подобная бестактность раздражает, и я недовольно прикрываю глаза. Но как только Меристо одаривает женщину улыбкой, она переключается на Тимасу, так что его бесцеремонность не так уж плоха.

– Санава? Она всегда берет Печеночный черный.

Я моргаю и внезапно улыбаюсь:

– Вы ведь нарочно не говорите ей, как он называется, да? – В голове не укладывается, как такая серьезная женщина, как Санава, заказывает чай с подобным названием.

Меристо подмигивает мне, загружая свой поднос:

– Неправда. Не то чтобы мне не нравится над ней подшучивать, но надеюсь, ты теперь возьмешь эту обязанность на себя.

– И начну давать нормальные названия чаям? – спрашиваю я. – Боюсь, у меня не получится. – Я себя-то едва знаю, не то что других людей. Как я могу разбираться в том, что им нравится?

– Хуже, чем у Талмери, точно не выйдет, – говорит он и уходит к столику.

Я оборачиваюсь и осматриваю ячейки стеллажа, тщетно пытаясь найти «печеночный». То ли я так устала, что разучилась читать, то ли ячейка с нужным чаем просто не подписана. Я успела уяснить, что расположение большинства чаев мальчики просто запомнили.

Чувствуя спиной испытующий взгляд Санавы, я решаю не тратить больше ни секунды и иду к Лорвин.

Каждый раз, как я захожу к ней в лабораторию, там происходит что-то необычное. Сейчас, к примеру, там пылает огонь, странное металлическое приспособление, поскрипывая, наполняет флаконы содержимым бурлящего котелка, а сама Лорвин с топором в руках борется с каким-то толстым, похожим на щупальце корнем. Он толще моей ноги. Лорвин бьет по нему с устрашающей силой; гулкий звон и отсутствие каких-либо вмятин создают впечатление, что она пытается рубить железо.

Помимо всего прочего, сегодня я узнала, что когда-то давно Лорвин заговорила дверь между залом и лабораторией на звуконепроницаемость.

– Что тебе нужно? – вопит она, видимо, пытаясь заглушить звон в ушах.

– Печеночный черный и что-нибудь новое.

– Насколько новое? – кричит Лорвин громче, уже шаря по полкам и доставая коробку.

– Новее, чем роза с лиалой и зеленый с шалфеем и скорбноцветом. – Я замолкаю, вспоминаю Тимасу. – Что-то более мягкое, может, даже сладкое?

Она, не глядя, указывает себе за спину:

– Возьми белую банку с края у меня со стола.

Я делаю пару шагов, но тут огромный корень дергается, вскакивает и внезапно нависает прямо надо мной.

Еще один вскрик, у меня резко скручивает живот, и это значит одно – Лорвин колдует.

Щупальце медленно обмякает. Я продолжаю стоять не шевелясь.

– Беру свои слова назад, – произносит Лорвин спокойно, уже не крича. – Возьми тот, что стоит на полке прямо у двери.

Я киваю так, словно только что не стала жертвой безжизненного корня, и медленно отступаю к двери.

– Что это такое? – спрашиваю я.

– Белый чай из костного мозга черепаховых панцирей. Заваривай на привычной для белого чая температуре, но дай настояться на минуту дольше.

Я имела в виду корень, а Лорвин явно говорит о содержимом банки. Я нахожу ее, открываю крышку и вдыхаю аромат. Сливочный, но яркий – превосходно. Я хмурюсь:

– Погоди, но разве в панцирях черепах есть костный мозг? Это же…

Лорвин возникает сбоку и протягивает мне мешочек чая.

– Поверь, тебе лучше этого не знать, – говорит она угрюмо.

Я вспоминаю щупальце за спиной, решаю, что Лорвин права, и возвращаюсь в зал, сказав только «спасибо».

Пока заваривался чай для сестер, я успела помыть три подноса посуды, пополнить запасы четырех смесей, которые смогла найти, с улыбкой ответить гостю, который подошел к стойке узнать рабочие часы чайной – хотя расписание висит тут же на стене, – ответить на второй его вопрос о времени настаивания сборов, перевести вопрос об истории чайной на Меристо и вынести мусорную корзину, в которой зацвела плесень.

Я поджимаю губы, еще раз думаю над заказом Тимасы, добавляю пиалы с медом и сливками на ее поднос, кладу в чашку палочку корицы. Никаких изысков Санаве, они ей не нужны. Ее чай я приготовила так, как необходимо.

Свои добавления я заношу в журнал чайной, заглядываю в листочек с ценами для гостей и со всей грацией, которая во мне есть, проношу поднос через лабиринт столиков и двигающихся на моем пути стульев.

Едва я с ними заканчиваю (получив скупой кивок одобрения от Санавы и восторженные хлопки от Тимасы), как над входной дверью звенит колокольчик. В чайную входят четыре гостя – они не вместе, это ясно сразу. Надеюсь, Меристо знает, что делать, потому что у нас не хватит столиков, чтобы рассадить всех.

Часы над дверью показывают, что до конца моей смены осталась еще добрая половина. Я выпрямляюсь, надеваю дежурную улыбку, молюсь, чтобы она выглядела по-человечески, потому что к этому моменту я превратилась в аппарат для обслуживания.

– Добро пожаловать в «Чаи и сборы от Талмери»! Чем я могу вам помочь?

Глава 7

Наконец чайная закрыта.

Я отбрасываю всякое притворство и обмякаю за столом в центре зала.

– Никогда в жизни так не уставала, – бормочу я.

– Могу поспорить, вчера вечером тебе было куда хуже, – подначивает меня Лорвин. Ей явно весело, и она, что бесит, ничуть не устала. – Ты вымоталась настолько, что даже не осознавала своей усталости.

Я тяжело поднимаю голову, долго смотрю на Лорвин, но решаю не тратить силы.

– Если в чайной так каждый день, мне конец, – ною я. – Мне не хватит сил готовиться к экзамену на чайного мастера и работать в таком темпе.

Лорвин фыркает:

– Ты справишься, тебе просто не хватает практики.

Слышу скрип ножек и громкий плюх – это Меристо падает на стул за моим столиком.

– Не ищи у Лорвин сочувствия. Она не умеет поддерживать и уж точно не умеет жалеть, – советует он.

– А тебя и не надо жалеть, зато можно дать пендель, чтобы стереть с лица эту ухмылку, – грозит Лорвин, растягивая слова.

– Видишь? Никакого уважения. Только попробуй – я еще сильнее ухмыльнусь, специально для тебя.

Я почти слышу, как он улыбается. Лорвин закатывает глаза, но Меристо продолжает:

– Поначалу всегда так сложно. У тебя сегодня вышло куда лучше, чем у Искиело.

– Но это уже совсем дно, так, для справки, – вставляет Лорвин.

– Искиело новенький, да? – интересуюсь я.

– Да, Талмери наняла его несколько недель назад, – отвечает Меристо. – Чаще всего его ставят в пару со мной или Тасейно, и, по идее, чем больше рук – тем лучше. Но не с Искиело, потому что он вообще не понимает, что происходит. Мне проще самому все сделать, чем поручить ему, но, если не давать ему работы, он находит себе занятия, после которых потом приходится еще и за ним все убирать.

Лорвин уточняет:

– А Искиело сколько, пятнадцать? Много рвения, ни капли мозгов. Но он прямо-таки молится на воздух, которым дышит Меристо, а значит, им очень удобно манипулировать.

Ага.

– А Тасейно?

– Никак не найдет подход к гостям, хотя опыт у него есть, – разочарованно вздыхает Меристо. – Будто улыбнуться – это для него какая-то пытка.

– С другой стороны, – парирует Лорвин, – Тасейно тихий, внимательный и не отвлекается, как некоторые по имени Меристо. Работа здесь состоит не только из улыбок, и на Тасейно можно положиться.

– Ты просто завидуешь, потому что я нравлюсь гостям больше, чем ты, – самодовольно заявляет Меристо.

Теперь, когда его самоуверенность не помогает отвлекать гостей, я чувствую, что порядком от нее устала.

– Если ты считаешь, что заслужить уважение нужно лишь у тех, кто падок на игру юных мышц и улыбки, достоинства твоего шарма представляются мне сомнительными.

– Так-так, – возражает Меристо, посмеиваясь, – это что еще за формальный выговор?

Черт возьми, а ведь мне так хорошо удавалось сдерживаться в течение дня. Для Лорвин это явный знак, что я по-настоящему устала.

– Со временем станет легче. Честно, – говорит она.

Меристо притворно вздыхает:

– О сердце, бейся тише. У Лорвин, оказывается, есть чувства! Должно быть, ты ей очень нравишься, Мияра.

Я открываю глаза, вижу сжатые зубы Лорвин и вздыхаю.

– Мне бы хотелось, чтобы люди перестали удивляться тому, что я тебе нравлюсь. – Я снова закрываю глаза и роняю голову на руки. – Это заставляет меня чувствовать себя какой-то волшебной зверушкой, которую ты втайне откармливаешь на убой, чтобы потом сделать из меня настенное чучело. И что я глазом моргнуть не успею, как окажусь у тебя на столе в лаборатории, а ты будешь стоять надо мной с занесенным топором, как над тем щупальцем.

Возникает неловкая заминка, и Меристо внезапно начинает неудержимо хохотать, да так, что почти падает со стула.

– Да, думаю, так оно и есть, – вздыхает он, отскакивая, когда Лорвин в шутку чем-то в него замахивается. – Мне пора бежать. Увидимся, Мияра!

Меристо выскакивает из чайной. После его ухода наступает тишина.

– Он тебя забавляет, – наконец заключаю я.

– Я бесконечно поражаюсь непробиваемости его самомнения, но не говорю ему об этом, – отвечает Лорвин.

Я улыбаюсь уголком рта и наконец сажусь прямо:

– Со временем правда станет легче, или ты просто хочешь меня утешить?

– Да не стала бы я никого утешать, – отнекивается она, занимая стул Меристо. – Я проработала здесь много лет и повидала разных новеньких. Поначалу много надо запомнить, за многим следить, но поверь, у тебя отлично получается. Честно говоря, я не думала, что ты потянешь часть сделки касательно работы в чайной, но после сегодняшней смены мне ясно, что ты справишься.

– Но я даже не все чаи найти могу, – возражаю я.

Она фыркает:

– Ну привыкай, с организованностью у нас тут все сложно. Но ты просто скала, можешь ответить на любой вопрос, никому из гостей даже вида не подашь, насколько тебе не по себе или как глупо они себя ведут. И ты не сторонишься тяжелой работы. Остальное – дело практики.

Удивительно, что годы подготовки к роли принцессы, когда я училась находить правильный ответ на любой вопрос, сохранять внимательность, спокойствие и самообладание длительное время, так меня сегодня выручили.

Саяна бы с отвращением отнеслась к такому применению этих умений. И Кариса тоже. Интересно, что бы подумала Ирьяса – наверное, серьезно кивнула бы.

А вот бабушка, пожалуй, изумилась бы.