Читать онлайн Выживший в бездне

Солнце висело высоко, ядовито-желтое, но не греющее. Его лучи проникали сквозь плотную пелену оранжево-серой пыли, что оседала на всем, что еще стояло. Иван шел медленно, привычно опустив голову, чтобы не ловить ртом въедливую взвесь. Его ботинки поднимали мелкие фонтанчики той же пыли – следы некогда плодородной земли, теперь иссохшей и мертвой. Под потяжелевшим рюкзаком болели плечи, а в желудке сосало так, что даже привычная тоска на время отступила.

Прошло десять лет с Великой Тишины. Так называли тот день, когда электронные сердца мира остановились. Не было взрывов, лишь короткая, ослепительная вспышка на горизонте, когда Солнце сошло с ума, выбросив в пространство потоки заряженных частиц. Спутники сгорели, коммуникации захлебнулись, а потом пришла она – радиация, невидимая, безжалостная, потянув за собой мутации, голод и распад. Цивилизация схлопнулась, оставив после себя лишь скелеты городов и горстки выживших, борющихся за каждый глоток воздуха, за каждый кусок пищи. Мир погрузился в бездну.

Иван помнил тот день. Он тогда работал в НИИ, в нескольких десятках километров от своего дома на окраине города. Его жена Лена и маленький Саша ждали его там. Они планировали пойти в парк после работы, когда погода была еще нормальной, а воздух не казался ядом. Когда произошла Вспышка – тот самый ослепительный, хоть и кратковременный импульс на горизонте – все вокруг погрузилось в хаос. Небо полыхнуло нестерпимым светом, а потом наступила гробовая тишина – радио, телевидение, интернет, телефоны – все заглохло в одно мгновение. Он мчался по улицам, объятым паникой. Дороги были забиты брошенными машинами, их салоны распахнуты, словно водители испарились в одночасье. Люди бежали без цели, сталкиваясь друг с другом, крича что-то неразборчивое, пытаясь найти спасение там, где его не было. Кое-где уже начались стычки, отчаянные попытки отобрать чужое, первые признаки полного распада общества. Военные пытались выставить оцепления, но их было слишком мало, а паника была слишком велика, чтобы с ней справиться. Каждый светофор горел черным пятном на фоне оранжевого неба, каждый перекресток превратился в непроходимую пробку из смятых кузовов, перевернутых грузовиков и отчаявшихся лиц. Он бросил свою машину и побежал пешком, пробираясь сквозь толпы, перелезая через завалы из мусора и обломков, которые росли с каждой минутой. Он клялся себе, что доберется. Должен.

Но до дома так и не добрался. На четвертый день, пробиваясь через очередной завал из обгоревших автобусов и поваленных столбов, Иван, измотанный и обезумевший от безысходности, встретил соседа – дядю Васю. Тот был бледным, с лихорадочным блеском в глазах, его кожа уже приобретала нездоровый, желтоватый оттенок. Дядя Вася, едва держась на ногах, рассказал, что Лена и Саша были дома, когда все началось. Первые дни были самыми страшными. Радиация. Она пришла невидимой волной, проникая всюду, в каждый вдох, в каждую клетку. Сначала легкое недомогание, похожее на простуду, потом слабость, изнуряющий жар, который не сбивался. А потом – красные пятна, которые расползались по коже, словно карты страшной болезни, выпадение волос, внутренние кровотечения, кашель, отдающий болью в груди. Воды не было, еды почти тоже. Лена боролась, дядя Вася видел, как она, уже еле волоча ноги, пыталась найти хоть что-то, чтобы помочь Саше, который слабел быстрее всех. Ребенок был слишком мал, чтобы противостоять невидимому убийце. Не было лекарств, не было врачей, не было даже чистой воды, которая могла бы облегчить их страдания. Они угасали медленно, мучительно, изо дня в день. Дядя Вася сам был уже на грани, когда уходил, не в силах больше смотреть на это. Он сказал, что видел их тела – они так и остались лежать в своей постели, крепко обнявшись, будто даже смерть не смогла их разлучить. Он не смог их похоронить. Сил не было, и радиация уже забрала его собственную жизнь, оставив лишь оболочку.

Потом были недели бесцельных скитаний для Ивана, поиски, хотя он уже знал, что искать нечего, кроме подтверждения своего самого страшного кошмара. Отчаянные крики в пустом эфире, попытки найти хоть кого-то, кто мог бы сказать, что дядя Вася ошибся, что это был лишь кошмар, из которого он обязательно проснется. Но никто не отвечал. Только мертвая тишина, которая стала постоянным фоном его жизни. А затем пришло смирение – горькое, как пыль в горле. Смирение и привычка выживать, которая стала его единственным смыслом. И вины. Неумолимой, жгучей вины, что он не был там, что не смог защитить их, не смог разделить их последние минуты. Это чувство было тяжелее рюкзака, тяжелее всего выживания. Оно было его постоянным спутником, призраком, преследующим его в каждом шаге по этому мертвому миру.

Его путь лежал по извилистым тропам бывших проселочных дорог, где асфальт давно потрескался и порос мертвой травой, сухой и колючей, словно щетина давно покойника. Вокруг простирались бесконечные поля, на которых когда-то колосилась рожь, а теперь торчали уродливые, почерневшие остовы того, что раньше было лесом. Кое-где, словно омертвевшие памятники прошлому, торчали остовы линий электропередач, их провода свисали, как паутина, бесполезные и молчащие. Ржавые кузова некогда автомобилей покоились в кюветах, их краска выцвела и облезла, стекла выбиты, а салоны заросли той самой мертвой травой. Они были лишь свидетельством поспешного, панического бегства, прерванного навсегда.

Где-то там, на горизонте, едва проступали призрачные силуэты многоэтажек – бывший пригород Москвы. Он знал эти места. Здесь, за ржавым указателем «Дмитровское шоссе», когда-то был мир, полный шума, огней и надежд. Теперь это была лишь тень. Туда Иван старался не ходить. Слишком опасно. Слишком много фантомов прошлого, которые могли свести с ума или заставить потерять бдительность. А потеря бдительности здесь означала смерть.

Его целью был старый дачный поселок, расположенный в низменности, которую когда-то считали курортной зоной. До Вспышки там была база отдыха, а после – пункт временного размещения для тех, кто не успел эвакуироваться. По слухам, там могли остаться хоть какие-то припасы. И, что важнее, вода. В этих краях питьевая вода ценилась дороже золота, дороже патронов, дороже самой жизни. Несколько дней назад его последний источник – заброшенный колодец с мутной, но питьевой водой – иссяк.

В его рюкзаке лежали немного сухарей, почти пустая фляга и старенький «Макаров» – верный, хоть и тяжелый друг, уже не раз спасавший ему жизнь. На запястье болтался дозиметр, подаренный когда-то другом-физиком. Прибор мерно потрескивал, словно отсчитывая последние секунды уходящего мира, но пока значения были в пределах нормы. «Нормы» для этого мира, разумеется. Для довоенного мира это были бы критические цифры.