Читать онлайн Хроническое искусство. Влияние болезней на великие картины

© Татьяна Кирсанова, текст, 2024

© УПРАВИС, 2025

© Государственная Третьяковская галерея, 2025

© Нижегородский государственный художественный музей, 2025

© Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Вместо предисловия

Рассматривать изобразительное искусство в контексте возможного отображения в нем болезней – это попытка выполнить поистине невыполнимую задачу. Ведь искусство и медицина настолько многогранны и разнообразны, что разные доктора могут увидеть разные признаки болезней на одних и тех же полотнах. И в то же время такая попытка представляется крайне интересной и актуальной, она позволяет несколько под другим углом взглянуть на произведения искусства, потренировать воображение и оптику восприятия.

Болезни и смерть всегда сопровождали и будут сопровождать человечество. Тема конечности жизни и непредсказуемости смерти на протяжении многих веков будоражила умы людей. Несмотря на то что в обществе подобные дискуссии считаются неудобными, образы болезней и смерти сильно влияли и будут влиять на искусство.

Эпидемии чумы, холеры, другие инфекционные, венерические и ревматические болезни оказали сильное влияние на мировую культуру. Царившие вокруг отчаяние и меланхолия вдохновляли художников создавать совершенно новые предметы искусства, помня о смерти (memento mori).

Упоминаний о болезнях в искусстве предостаточно. Через произведения искусства люди всегда выражали свои чувства, на которые оказывали влияние религиозные, социальные и культурные составляющие. Произведение искусства отображает то, что видит/слышит/чувствует художник. Бывало и так, что художник отображал болезнь задолго до ее официального описания. Получается, он смог увидеть и передать ее признаки еще тогда, когда врачи этого не могли сделать.

Даже медицинская иллюстрация, которая предназначалась для точного описания признаков болезней вне эмоций и чувств, часто достигала статуса искусства, потому что художник выражал себя в ней.

Много написано о влиянии различных болезней на создание того или иного произведения искусства. Болезнь влияет на то, что создает человек, особенно на то, как он это делает. Это влияние хорошо изучено при психиатрических расстройствах и болезнях органов зрения, а также при различных неврологических заболеваниях. Естественно, эта связь не ограничивается изображениями или отображениями самой болезни в картине, скульптуре, литературном или музыкальном произведении, часто порождающими дебаты о нормальности автора в момент сотворения.

В этой книге я собрала то, что меня давно интересует. Понятно, что не я первая обратилась к теме медицины в искусстве. Но как настоящему научному сотруднику, мне было интересно посмотреть, как менялись взгляды на одни и те же картины у врачей, а также, впечатленная этими наблюдениями, я решила найти еще не описанные болезни в произведениях искусства.

Первая часть книги будет посвящена болезням великих художников и их отображению в творчестве, вторая – диагнозу по картине. Несмотря на то что взгляды различных докторов на один и тот же признак могут вызывать различные мысли о диагнозе, есть основания предполагать, что одна и та же болезнь имеет определенные общие черты в ее изображении. И разбор произведения искусства именно с этих позиций демонстрирует силу наблюдения в сочетании со знанием контекста. И если младенцу прежде всего надо учиться фильтровать лишние сенсорные детали, чтобы выделить и объединить что-то более важное, то взрослому человеку иногда как раз необходимо учиться воспринимать нефильтрованную сенсорную информацию, приучая себя обращать внимание на каждую деталь.

Интерпретации искусства с позиций медицины дают достаточно богатую почву для дальнейших самостоятельных расследований.

Дик Кет, художник с барабанными палочками

Перед нами несколько автопортретов Дика Кета (1902–1940), голландского художника, одного из ярчайших представителей магического реализма в Нидерландах. У Дика Кета необычные пальцы, напоминающие лапы древесной лягушки, но они имеют официальное название – барабанные палочки. Такие пальцы оканчиваются утолщенными концевыми фалангами с характерной деформацией ногтевых пластинок, а круглые и выпуклые, как будто стекающие с пальца, ногти получили название «часовых стекол». Такие пальцы не являются самостоятельным заболеванием, а представляют собой довольно информативный симптом болезней сердца и легких. Этот симптом, по всей видимости, был впервые описан Гиппократом и иногда называется его именем (Digiti hippocratici).

Дик Кет был голландским художником первой половины XX века. Он появился на свет в Ден-Хелдере, небольшом порту на севере Нидерландов. Дик создал в общей сложности 140 картин, большинство из которых были написаны в последние 10 лет его жизни, 40 из них – автопортреты.

Дик Кет, «Автопортрет» (1932), Музей Бойманса-ван Бёнингена

В детстве он был очень слабым и болезненным ребенком, что создавало определенные трудности в школе: над ним постоянно издевались сверстники. Он не мог участвовать в общих играх, не выдерживал нагрузки, часто и долго болел. Работа отца, требовавшая постоянных переездов, еще больше усложняла жизнь Кета. Во время обучения стало очевидным, что он страдает агорафобией и боязнью чужих людей. Возможно, из-за этого после окончания обучения Дик Кет редко покидал дом. Однако когда он учился в средней школе, его художественный талант заметили два учителя.

Йохан Керкемейер, его учитель рисования, помог освоить масляную живопись и всячески поощрял его художественные способности. Другой, профессор Анри Набер, обучал его химии и физике, однако имел очень нестандартный способ представления материала: его теории проводили параллели между законами физики и человеческого бытия, что глубоко впечатлило художника. Вероятно, именно его влияние позволило Дику погрузиться в магический реализм. Этот термин был придуман искусствоведом Францем Ро в знаменитом эссе 1925 года. В этом эссе Ро говорит о «третьей реальности», возникающей из настоящего мира и магического измерения снов и галлюцинаций. Дик Кет стал одним из ярчайших представителей магического реализма, а спустя 80 лет после его смерти на многих его полотнах до сих пор имеются невысохшие участки – они как будто подтверждают магию. Художник умер, но жив.

После окончания Академии искусств Кунстофенинг в Арнеме в 1925 году, где Дик изучал искусство, он перестал путешествовать. Измученный неизвестной хронической болезнью, вызывавшей прогрессирующую слабость и не позволявшей ему передвигаться даже на небольшие расстояния, а также в связи с нарастанием признаков тревожного расстройства Кет в итоге решил жить в уединении со своими родителями в маленьком городке вдали от моря. Его дом – его крепость, из которой Дик Кет почти не выходил после 1930 года. Тревожная атмосфера и эволюция его лица на автопортретах, которые он создал, скрываясь из мира, – единственная сохранившаяся летопись жизни Кета за эти годы, проведенные в полном уединении.

Дик умер внезапно за несколько дней до своего 38-летия. Уже после его смерти были опубликованы письма, раскрывшие его чувство юмора и самоиронию, его страсть к искусству, любовь к литературе и тишине. Через автопортреты художник продолжает общаться со зрителем.

Несмотря на изоляцию от внешнего мира, Кету все же удалось выставить некоторые из своих картин. Между 1932 и 1940 годами его работы появились на выставках в Амстердаме и других голландских городах, а также в Брюсселе, Венеции и Париже. Он приобрел определенную известность благодаря персональной выставке 1933–1934 годов, которая была его первой и, к сожалению, последней в галерее Kunstzaal van Lier в Амстердаме. К счастью, его картины были оценены по достоинству уже при жизни, и несколько его работы были куплены.

Интересно, что, помимо автопортретов, художник любил писать натюрморты с одними и теми же предметами: бутылки, пустые миски, яйца, газетные вырезки. Кет изображал их в различных ракурсах, пытаясь найти сущность вещей, их звучание, соответствие формы, цвета, содержания, также выражая собственные эмоции в причудливых композициях.

Именно в попытках самоинтерпретации Кет создает один из своих самых «острых» шедевров. В его автопортрете 1932 года композиция напоминает классическую портретную живопись немецкого и итальянского Ренессанса. Но классика форм резко контрастирует со странным страдающим внешним видом Кета. Его рубашка расстегнута, левый сосок оголен, Кет буквально указывает на проблемы с сердцем. Его правая рука крепко сжимает цветок герани. Цветок отрезан и поставлен в воду – ему недолго осталось. Позади художника на стене детская игрушка – лошадка, она стоит на дыбах. На самом деле это не единственный раз, когда эта лошадь появляется в картинах Дика: ее присутствие может быть «подписью», поскольку «кет» означает «маленький конь» или «маленький мальчик» на фламандском диалекте. В правом нижнем углу художник написал слово FIN, которое, скорее всего, служило напоминанием о надвигающейся смерти.

Кет умер в 1940 году в возрасте всего лишь 37 лет в результате декомпенсации застойной сердечной недостаточности. Ему никогда не ставили диагноз при жизни, но автопортреты наглядно демонстрируют прогрессию болезни Кета. Уже упомянутый автопортрет, сделанный в 1932 году, изображает худого человека, держащего вазу синими пальцами, и после быстрого взгляда на его лицо можно заметить легкую синеву губ и кончика носа, что свидетельствует о наличии цианоза. Цианоз и пальцы Гиппократа далеко не всегда были у художника. Например, если мы рассмотрим более ранние автопортреты, то мы найдем пальцы без столь явной деформации. По мере прогрессии заболевания пальцы приобретали все более и более страшный вид, ногти становились ярко-синюшными, что говорит о тяжелом состоянии больного.

Благодаря автопортретам конца жизни Кета можно увидеть последние стадии сердечной недостаточности – например, в законченном незадолго до смерти художника двойном портрете с отцом. Эти характерные клинические признаки болезни позволяют предположить, что художник страдал цианотическим врожденным пороком сердца, возможно, тетрадой Фалло, встречающейся у 3 из каждых 10 000 живорожденных.

Тетрада Фалло, или blue baby syndrome, – это так называемый синий порок сердца, сочетающий, по определению французского врача Этьена-Луи Артура Фалло, сразу четыре аномалии: стеноз выходного отдела правого желудочка, высокий дефект межжелудочковой перегородки, декстрапозицию аорты и гипертрофию правого желудочка.

Именно этот порок и стал причиной появления пальцев Гиппократа у художника, его визитной карточкой на автопортретах.

Кету никогда не ставили диагноз при жизни, потому что не было доступных диагностических инструментов, и даже если бы они были, ничего сделать было невозможно.

Тетрада Фалло больше не является болезнью, обрекающей на верную смерть, каковой она была еще сто лет назад. Так называемые голубые дети теперь имеют 90 %-нюю 40-летнюю выживаемость.

Дик Кет умер 15 сентября 1940 года, в самом начале новой катастрофы, надвигавшейся на мир. Его жизнь, наполненная иронией и трагедией, сделала его не только искренним художником, позволяющим проникнуть в собственный мир, но и ярким представителем художественного мира XX века.

Чуть меньше чем через пять лет была выполнена первая успешная паллиативная операция blue baby syndrome доктором Альфредом Блейлоком и одной из первых женщин-врачей Хелен Тауссиг в больнице Джона Хопкинса. Эта операция изменила прогноз таких людей.

1. Zamudio-Martínez G, Zamudio Martínez A. Tetralogy of Fallot – Report of a Case Diagnosed at a Museum. JAMA Cardiol. 2020;5(5):500–501. doi:10.1001/jamacardio.2020.0033

2. Zamudio-Martínez G, Zamudio-Martínez A. Diagnósticos clínicos al observar obras pictóricas. Rev Med InstMex Seguro Soc. 2019;57(2):113–117.

3. Mazurak M, Kusa J. Landmark procedure in paediatric cardiology: 65th anniversary of the first successful repair of tetralogy of Fallot. Arch Dis Child. 2019; doi:10.1136/ archdischild-2018–316441

4. Emery AEH. Genetic disorders in portraits. Am J Med Genet. 1996;66(3):334–339. doi:10.1002/(SICI) 1096 8628(19961218)66:3<334:: AID-AJMG17>3.0. CO;2-N

5. Laskowska M, Krześlak A, Forma E, Jóźwiak P, Bryś M. Genetic diseases and other unusual disorders presented in art paintings. Folia Med Lodz. 2012;39(1):5–19.

Эгон Шиле и испанский грипп (незавершенное полотно «Семья», 1918 год)

Эгон Шиле. Семья, 1918, Галерея Бельведер, Вена.

В 1918 году австрийский художник Эгон Шиле работал над картиной – портретом своей семьи. Он успел завершить лишь часть полотна, на котором, помимо него, были еще три фигуры: сам Шиле сзади, его изможденное обнаженное тело сгорблено, его меланхоличный взгляд отрешен, он смотрит сквозь зрителя. Перед ним его жена Эдит, она смотрит в другую сторону. Около ее ног ребенок, с беспокойством и страхом глядящий за пределы картины, он прижимается к ноге матери. Все персонажи соединены друг с другом и разобщены одновременно. Снова и снова Шиле говорит об одиночестве, и этот рассказ, наверное, самый страшный, потому что он прерван смертью всех участников портрета.

1918 год принес художнику успех: в самом начале года Вена наконец признала гениальность восходящей арт-звезды, а это означало, что его работы начали продаваться. Весной 1918 года, после смерти своего кумира Климта, Шиле стал претендовать на роль ведущего художника Австрии. Это новое положение в обществе означало изменение и финансового статуса его семьи, что было особенно важно, так как Эдит была беременна.

Гармонию картины 1918 года «Семья» нарушают даже не контрастные отрешенные взгляды участников, избыточная бледность кожи и подмалевка черного фона. Гармония рушится незавершенностью при общем ощущении внутреннего спокойствия. Эта картина никогда не будет закончена: Эдит умерла от испанки 27 октября 1918 года, Эгон пережил ее на три дня, их ребенок умер нерожденным.

Незавершенная картина превратилась в памятник жертвам пандемии испанки. Это интересный факт. Несмотря на разрушительные последствия испанского гриппа для мирного населения (умерло до 100 миллионов людей), в мире практически не осталось объектов культуры, поддерживающих воспоминания о нем, хотя есть бесчисленные памятники погибшим в Первой и Второй мировых войнах.

Нет никакой доблести в том, чтобы умереть от инфекции. Испанский грипп, как и любая другая инфекция, остался только в семейных хрониках, но не коллективных. Возможно, поэтому его уроки до сих пор не учтены.

Короткая плодотворная карьера Шиле, который умер в возрасте 28 лет, была яркой. Наверное, это мой самый любимый художник. Когда Эдит была на смертном одре, он запечатлел ее последние часы – но это не траурный портрет. Ее лицо поражает спокойствием, но ее суженные глаза излучают усталость и боль. На следующий день ее не стало. Три дня спустя Эгон тоже умер. Сохранились документальные подтверждения того, что в этот момент он был равнодушен. В письме своей матери он холодно пишет, что Эдит, вероятно, не выживет. Однако его наброски противоречат словам. В этих набросках она такая же нежная и чувственная, без провокации, столь свойственной стилю Шиле. Искусствоведы говорят о достижении эмоциональной стабильности Шиле в жизни с Эдит.

Еще до роковой встречи с гриппом 28-летнего Шиле сложно было назвать везунчиком. Его ранние годы были омрачены сложными отношениями с матерью и потерей отца, провинциального начальника железнодорожного вокзала. Его отец умер из-за третичного сифилиса, когда Эгону было 14 лет. Сифилисом отец болел долго, первые три ребенка в семье были мертворожденными именно по этой причине, а четвертый ребенок умер в возрасте 10 лет от поздних осложнений врожденного сифилиса. Эгон был пятым – и первым мальчиком, который выжил. Однажды он написал своей матери: «Я – твой плод, который после разложения будет жить вечно, что оправдает твою радость от рождения меня». Его психологические особенности, склонность к грандиозности и эпатажу в ранних автопортретах заставили некоторых исследователей задуматься, не был ли он также инфицирован сифилисом.

Шиле жил в ускоренном темпе. Он начал рисовать в детстве и был зачислен в Венскую академию изобразительных искусств в возрасте 16 лет. Кумиром Эгона был Климт – говорят, до конца жизни он находился под его сильным влиянием.

Остался портретный набросок Климта на смертном одре. Климт также умер от испанки в феврале 1918 года. Хотя по меркам современной терминологии правильнее будет сказать, что парализованный после нарушения мозгового кровообращения человек умер «с» испанкой, а не «от».

Пандемия испанки унесла больше жизней за короткое время, чем любая другая болезнь в истории, но поскольку она была переплетена с «Великой войной», ее ужас с человеческой точки зрения, возможно, не был должным образом зафиксирован. Некоторые называют ее «забытой пандемией», но, видимо, пришло время вспоминать.

1. Potter P. Pale horse, pale rider done taken my lover away. Emerg Infect Dis. 2013 Apr;19(4):694–695. doi: 10.3201/eid1904.AC1904

2. Coronavirus: What we can learn from the Spanish flu (https://www.dw.com/…/coronavirus-what-we-can-lea…/a-53261596)

Франсиско Гойя, «Паломничество в церковь Сан-Исидро»

Франсиско Гойя, «Паломничество в церковь Сан-Исидро». Музей Прадо, Мадрид

Как известно, искусство представляет собой образное осмысление действительности, процесс или итог выражения мира в художественном произведении. Начиная с планирования и заканчивая воплощением, все это творческий акт. Естественно, на эти этапы могут повлиять не только внутренние переживания или страдания человека, но и то, как он видит или слышит в самом прямом смысле.

Расстройства зрения могут сильно влиять и даже менять стиль художника (Ivanisevic & Ivanisevic 2015). Известный труд о влиянии катаракты на искусство, опубликованный Либрейхом еще в 1873 году, гласит, что с возрастом хрусталик меняет цвет и становится оранжево-янтарным, что приводит к искажению восприятия цвета, в частности синего (Casanovas 1967). В картинах Клода Моне огромное количество оттенков красного, желтого и охры, т. е. эти цвета он лучше всего видел, тогда как оттенки синего глаз перекрашивал в зеленый. Как следствие, диапазон цветов стал почти монохроматическим, и синий исчез (Ravin 1985). Моне сам описал ухудшение своего зрения с 1914 по 1915 год: «Цвета перестали быть одинаково интенсивными для меня… Я почти все вижу в желто-красном цвете, и в целом мои картины стали темнее». В картинах Моне все же есть синий, но это было своего рода жульничество: он выбирал различные градации синего, читая этикетки на тубах краски (Ravin 1985, 1997).

Группа испанских окулистов, Хосе М. Перес-Труллен, Франсиско Х. Аскасо и Мария Х. Аурия, нашла доказательства того, что и Франсиско Гойя (1746–1828) также страдал возрастной катарактой. Катаракта (лат. cataracta от др. – греч. καταρράκτης – «водопад, брызги водопада, решетка») – патологическое состояние, связанное с помутнением хрусталика глаза вследствие денатурации белка, входящего в его состав, и вызывающее различные степени расстройства зрения вплоть до полной его утраты. Катарактой страдает почти каждый шестой человек старше 40 лет.

Существует множество предрасполагающих факторов: от неблагоприятного воздействия окружающей среды до приема некоторых лекарственных средств. Помутнение хрусталика не только приводит к снижению остроты зрения, но и уменьшает контрастную чувствительность, кроме того, с возрастом хрусталик мешает пациенту отличать холодные цвета (Cristal Obal & Ascaso 2014).

Эволюция стиля Гойи в его более поздних работах подтверждает, что у него была катаракта, причем ее признаки находят с 1815 года.

Выцветшие темные фоны, которые по мере прогрессии болезни становятся все более и более размытыми, «смазанные» силуэты – все эти знаки болезни предстают во всей красе в творчестве Гойи начиная с 1827 года. Портрет внука, Мариано Гойи (1827), многими считается «предвестником» импрессионизма: крупные мазки, «неряшливость» прорисовки. Тем не менее мазки Гойи настолько однотонны, что уши практически не отличаются от фона, и весь камзол написан одной краской.

Процесс старения линзы, отображенный в картинах Гойи с однотонным желтым вместо разнообразия оттенков, можно довольно ясно распознать на портретах Марии Мартинес де Пуга (1824), Хосе Дуасо-и-Латре (1824) и Хуана Батисты де Мугиро (1824). Особенно ярко он иллюстрируется изображением золотых пуговиц пальто на портрете Жака Гало (1826). И «апофеозом» катаракты является неоконченный портрет Хосе Пио де Молины (1828), где все дефекты зрения уже невозможно скрыть ни задним фоном, ни мазками.

Но это то, чем страдал Гойя в старости. А что же было до?

Известно, что какие-то «проблемы со зрением» мешали ему следовать академическим нормам, которые требуют точности и аккуратности в линиях, форме и цвете. И его бунт против норм академизма был отчасти обусловлен этим. Эта проблема объясняет и его Informe a la Academia (письмо в Академию), и его новую технику – скетчинг, – и даже его публичное выступление в Бордо, где он заявил: «Я вижу образы: только фигуры, которые „подсвечиваются“ изнутри или не подсвечиваются, фигуры на переднем плане как будто движутся на меня, а сзади – от меня. Мои глаза никогда не были в состоянии различить детали. Я не могу сосчитать пуговицы на пальто у проходящего мимо человека, и моя кисть не может видеть больше меня» (Matheron 1890). Уже в 1787 году в письме к своему другу, богатому арагонскому торговцу Мартину Сапатеру, Гойя пишет: «Как я могу радоваться, если не вижу тебя? Приезжай скорее и привези с собой хорошего настроения, да, и не забудь о моих новых очках, так как я перестал видеть в старых» (Canellas 1991). Художнику в тот момент было чуть за 40, и, конечно же, потребность в смене очков могла быть признаком ранней дальнозоркости (пресбиопии). У Гойи есть автопортрет в очках, который датируется интервалом между 1797 и 1802 годами. Существование с детства дальнозоркости у Гойи как раз подтверждает его фраза «Мои глаза никогда не были в состоянии различить детали». Однако, опять же, это не все.

Первые признаки серьезного заболевания появились в ноябре 1792 года, когда он пожаловался на головные боли, головокружение, шум в ушах, временную слепоту, кроме этого, его правая рука онемела и плохо двигалась. Способность видеть относительно быстро восстановилась, все реже стали мучить головокружения и нарушения координации движений, а правая рука еще долгое время оставалась недееспособной. В письме от 29 марта 1793 года С. Мартинес описывает Мартину Сапатеру состояние Гойи: «Шум в голове и его глухота не уменьшились, но его зрение стало лучше, и он не чувствует себя таким слабым и опустошенным, как ранее. Он уже способен подняться и спуститься по лестнице, и, наконец, он вновь начал заниматься тем, что любил делать до болезни» (Canellas 1991). Но слух безвозвратно исчез, и Гойя до конца жизни оставался глухим.

Этот зловещий кризис, произошедший с художником в возрасте 46 лет, наложил свой отпечаток на образы его произведений. В палитре стали преобладать нейтральные тона: коричневый, серый и черный, которые как будто освещались яркими цветовыми пятнами. Специалисты также указывали на то, что Гойя применил новую технику написания кистью: линии стали короткими и неряшливыми, нервными. В этот период Гойя создал первую серию графических эскизов, насчитывающих 80 металлических пластин, Caprichos («Причуды»), которые бессвязны и нелогичны, как сны или галлюцинации.

В годы гражданской войны Гойя, как и многие его друзья и сограждане, стал «пленником, который запутался в сети противоречий и внутренних конфликтов». Начиная с 1810 года появилось в общей сложности 82 гравюры из серии «Ужасы войны», которые не были опубликованы при жизни.

Он и его семья пережили ужасный 1811-й голодный год в Мадриде, его жена Хосефа умерла в июне 1812 года, и 66-летний глухой старик остался один в своем доме.

Последние годы жизни художник провел в Париже (с 1824 года). Все меньше и меньше он посвящал времени творчеству.

Весной 1825 года Гойя вновь тяжело заболел. На этот раз врач установил диагноз «паралич мочевого пузыря» (?). Однако в этот момент художник все же не переставал творить. Он наносил краски пальцами или кусочками сукна, использовал жидкие краски, которые втирал в полотно.

В медицинском заключении от 29 мая 1825 года, подписанном врачами Лафаргом и Л’Оливейрой, описываются некие «опасные» изменения зрения и общего состояния пациента, которые трактуются как тяжелые и даже жизнеугрожающие (Canellas 1991). 20 декабря 1825 года Гойя признался другу: «Мое зрение, моя рука, мои кисти и все, что я умел и люблю, даже моя сила воли, подводят меня» (Canellas 1991).

За несколько дней до смерти у Гойи развился правосторонний паралич, и он потерял способность говорить. В ночь с 15 на 16 апреля 1828 года в два часа он умер…

Что же за загадочная болезнь изводила великого художника?

К сожалению, в описании его болезни нет описаний или банальной информации от врачей. Нет и точного описания состояния его глазного дна (а ведь тогда уже был доступен осмотр) или исследования слуха. Нет ни одного лабораторного параметра. Собственно, для конца XVIII века это неудивительно, но это делает любые предположения о болезни Гойи трудно подтверждаемыми или опровергаемыми.

Изучая его окулярные симптомы, можно очертить спектр возможных причин его болезни следующим образом:

1. Нейросифилис (Sanchez de Rivera 1943; Shapiro 1966).

2. Синдром Фогта – Коянаги – Харада (Cawthorne 1962; Vargas 1995; Ivanisevic & Ivanisevic 2015).

3. Отравление свинцом (сатурнизм) (Niederland 1972; Rodrıguez 1993).

4. Синдром Когана и синдром Сусака (Ravin & Ravin 1999).

5. Малярия с вовлечением в патологический процесс головного мозга (Ravin & Ravin 1999, 2008).

6. Интоксикация хинином (cinchonism) (Ravin & Ravin 1999, 2008 Montilla 2005).

В 1972 году в Университете Нью-Йорка психиатр В. Нидерланд высказал гипотезу, что симптомы опасной болезни Гойи 1793 года могут быть объяснены отравлением тяжелыми металлами. В те времена считалось обычным делом, когда художник самостоятельно изготавливал для себя краски. Ф. Шмидт из Чикаго, изучая палитру цветов Гойи, сделал любопытное наблюдение, что художник отдавал предпочтение белому цвету. В то время была лишь одна возможность добыть белый – свинцовые белила. Гойя их часто использовал, когда рисовал картины в белом, сером и перламутровом цветах. Ему удавалось достичь в них своеобразного очарования, примером чего может служить портрет маркизы де Понтехос.

Немаловажное значение имела техника рисования Гойи: быстрое нанесение мазков жидкими красками увеличивало вероятность попадания свинца в организм, так как разбрызгивание мелких капель красителя способствовало аэрозольному и контактному механизмам проникновения. Также мастер зачастую работал не кистью, а куском сукна или губкой, что создавало очень тесный контакт незащищенных рук художника с ядовитым веществом. Свинец обычно приводит к хроническим интоксикациям, т. к. способен длительно депонироваться в тканях, особенно в паренхиматозных органах и костях.

Помимо «свинцовой» окраски кожи и каймы на деснах, для интоксикации характерен астенический синдром (головные боли, головокружение несистемного характера, физическая и психическая утомляемость, вялость, нарушение сна, эмоциональная лабильность, сужение круга интересов). Может развиваться даже свинцовая энцефалопатия (значительное ухудшение памяти, интенсивные головные боли, снижение критики к своему состоянию, психосенсорные расстройства и нарушения восприятия в виде зрительных, слуховых и тактильных галлюцинаций, гиперкинезы в виде дрожания, атаксия, поражение отдельных черепных нервов, явления височной эпилепсии, свинцовая менингопатия). Кроме того, для этой болезни характерно поражение органов брюшной полости, так называемая свинцовая колика: схваткообразные боли в животе, нарушение деятельности кишечника, рвота. Свинцовые параличи – наиболее тяжелый и типичный синдром. Правая рука обычно страдает сильнее.

Однако известно, что куском сукна и пальцами Гойя начал писать картины почти через 30 лет после этой загадочной болезни. Да и работать с чистыми красками он начал значимо позже, в 1796 году, то есть спустя три года после тяжелого заболевания. Кроме этого, глухота для этой интоксикации совсем не характерна. Все это исключает свинцовую интоксикацию как причину болезни Гойи.

Если же обратиться к глухоте, то известно, что Гойя оглох одномоментно и на оба уха. Эти симптомы сопровождались головокружением и атаксией.

Кроме этого, есть предположения, что нарушение зрения было связано не с заболеванием глаз, а с нарушением зрительного восприятия, осциллопсией – иллюзией движения внешней среды из-за утраты вестибуло-окулярного рефлекса, в результате чего человек не может стабилизировать сетчаточный образ во время движения головы.

Острая глухота с головокружением могла быть вызвана острым вирусным лабиринтитом, синдромом Меньера, аутоиммунным заболеванием внутреннего уха или сформированным перилимфатическим свищом, но такие процессы в 97 % случаев носят односторонний характер. Острая двусторонняя глухота – это крайне редкое состояние.

1. Лабиринтит – самая распространенная причина острого головокружения – это воспалительное заболевание внутреннего уха, возникающее в результате проникновения в него болезнетворных микробов или их токсинов и проявляющееся сочетанным поражением вестибулярного и звукового анализаторов. Он начинается внезапно. Сильное головокружение, постоянная рвота, чувство вращения усиливаются при попытке встать и при движениях головы. В большинстве случаев эти симптомы постепенно исчезают в течение двух—трех дней заболевания. Синдром Рамсея – Ханта – это герпетическое поражение лицевого коленчатого узла с развитием ганглионита, особенно без видимой сыпи. Также может давать синдром лабиринтита, с головокружением, рвотой, атаксией, шумом в ушах, а также потерей слуха. Болезнь Гойи не очень подходит под это описание, потому что она продолжалась на протяжении нескольких месяцев и головная боль была слишком выраженной для изолированного лабиринтита.