Читать онлайн Как я в своей жизни героем не стал

У меня должно быть первое воспоминание.

Что-то трогательное: солнечный зайчик на стене, запах бабушкиных пирогов, отец, подбрасывающий меня в воздух. Но в голове – только обрывки, как плохо склеенный пазл.

Мама говорит, что в два года я упал с качелей и разбил лоб. «Кровь была настоящим фонтаном!» – любит повторять она, будто это смешно. Возможно, именно тогда что-то перещёлкнуло в моей памяти, и всё ценное высыпалось. Остальное – реконструкция. Например, «тот день на даче»: якобы я бежал за котом и провалился в погреб. Но на фото в альбоме – только я в майке с Чебурашкой и с лицом, на котором нет ни страха, ни восторга. Просто ребёнок.

В третьем классе я решил, что я – избранный. Не такой, как все. В моей тетрадке по литературе появились «рассказы»:

«Сегодня Вася не пошёл в школу. Он нашёл в парке волшебный камень и отправился спасать динозавров».

Учительница, Марья Ивановна, вызвала родителей:

–Ваш сын живёт в фантазиях.

Мама переживала, отец хмыкнул:

–Пусть пишет, лишь бы математику не забросил.

Но я хотел не просто писать – я хотел, чтобы моя жизнь стала как в книгах. Чтобы были подвиги, тайны, ну или хотя бы трагедия.

Однажды я даже разбил градусник, чтобы «спасти семью от ртути» – родители просто выставили меня за дверь, пока убирали осколки.

В шестом классе я влюбился в Лену из параллели. У неё были косички с бантами и розовый рюкзак. Я представлял, как мы гуляем под дождём, но в реальности я простудился и пропустил экскурсию. Как она дарит мне засушенный цветок, но это сделала её подруга Настя, просто так. Как мы сбегаем с урока, но Лена была отличницей и никуда не сбегала. В день её рождения я подарил ей блокнот с моими стихами. Она сказала «спасибо» и убрала его в сумку, даже не открыв. Через неделю я увидел этот блокнот в мусорном баке у школы. Лена начала встречаться с Сашей из футбольной команды, а я написал в тетради рассказ, где она погибала в автокатастрофе, а я, конечно, был единственным, кто её по-настоящему любил.

Мои родители не подходили на роли «героев моего романа». Отец работал бухгалтером и любил повторять:

–Мечтать не вредно, вредно не платить налоги.

Мать верила в гороскопы и говорила:

–Ты же Водолей, тебе положено быть странным.

Однажды я спросил:

–А вы в молодости бунтовали?.

Отец ответил:

–Да, я однажды опоздал на работу на час.

В 14 лет я нашёл их свадебное фото. Они смеялись, обнявшись. Я не мог поверить – эти люди выглядели счастливыми. Но в моей истории они были просто «фоновыми персонажами».

В девятом классе я твёрдо решил: «Всё изменится!». Я составил список целей: стать популярным, найти «настоящую любовь», наконец-то «понять себя». Попытка создать рок-группу провалилась – я играл на расстроенной гитаре. Девочка, с которой я целовался на дискотеке, на следующий день сделала вид, что не знает меня. В сочинении «Кем я буду через 10 лет» я написал «писателем», а учительница поставила «3» за грамматику.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю: все эти годы я пытался втиснуть свою жизнь в чужие сюжеты, не замечая, как мимо проходит что-то настоящее. Может быть, правда была не в мечтах о подвигах, а в тех самых неловких, неидеальных моментах, которые я так старался забыть или переписать. В конце концов, жизнь – это не роман, где всё должно быть красиво и логично. Это черновик, полный помарок, и в этом его прелесть.

В семнадцать лет я открыл для себя Камю и понял, что жизнь – это абсурд. Особенно когда твои "глубокие" стихи про экзистенциальную тоску нравятся только соседке-пенсионерке, а настоящий бунт заключается в том, чтобы молча есть школьные котлеты, пахнувшие надеждой на скорое взросление.

Поступив на филфак, я вообразил себя новым Бродским. Первая же пара по постмодернизму поставила всё на свои места. Мои "гениальные" стихи оказались банальной рифмовкой в духе Цоя, девочка в очках с фамилией как у Достоевского цитировала Деррида между глотками латте, а преподаватель с бородой Маркса снисходительно называл мои тексты "милыми".

Помню, как написал в студенческий чат:

–Кто идёт на митинг против повышения стипендий?, на что получил ответ:

–Ты перепутал. Это митинг ЗА повышение.

Пришлось отшутиться:

–Да я просто проверяю, кто читает внимательно.

На третьем курсе я устроился копирайтером в рекламное агентство. Первое задание – текст для сайта клиники проктологии:

"Геморой – не приговор! (Но если приговор – у нас есть хороший проктолог)". Шеф вернул файл с пометкой: "Слишком философски. Напиши про скидки".

К двадцати трём годам меня накрыл странный когнитивный диссонанс. Однокурсники публиковались в толстых журналах, бывшая одноклассница вышла замуж за итальянца, а я обнаружил, что веду дневник теми же фразами, что и в пятнадцать. На сеансе у психолога я жаловался:

–Я будто застрял в лифте между этажами детства и взрослости.

–Может, вам просто нужно нажать кнопку? – ответил врач.

–Это метафора! – возмутился я.

–Вот именно, – парировал психолог.

На поэтическом вечере я познакомился с Аней. Она писала стихи про "разбитые гранатовые зеркала" и курила как паровоз. Мы целовались в подъезде её общаги, а потом она сказала:

–Ты слишком стараешься быть сложным. Иногда надо просто сказать: 'Мне плохо. Обними меня'".

Наутро я обнаружил на зеркале надпись помадой: "До свидания, Гамлет. Пиши если что".

В день двадцатипятилетия мама прислала открытку: "Сынок, главное – здоровье". Отец перевёл пять тысяч без комментариев. Я купил бутылку вина и перечитал свои дневники. Оказалось, что 90% "гениальных идей" так и остались в заметках, все "роковые страсти" длились меньше, чем рекламные акции в "Пятерочке", а единственное, что действительно менялось – номер стажа в трудовой.

Последняя запись в дневнике гласила:

Сегодня понял: я не персонаж романа. Даже не второстепенный герой. Я – тот самый парень, которого в кино показывают крупным планом на три секунды, когда главный герой заходит в бар.

И знаете что?

Мне это нравится.

Теперь, когда мне тридцать, я наконец-то перестал пытаться вписать свою жизнь в готовые сюжеты. Жизнь оказалась интереснее, когда перестаёшь играть роль и начинаешь просто жить – с её нелепыми совпадениями, неловкими моментами и неожиданными поворотами, которые никакой писатель не придумал бы.

Когда мне стукнуло тридцать, случилось странное – я перестал бояться быть обычным. Не тем «особенным» мальчиком из детства, не «многообещающим» студентом, не «подающим надежды» копирайтером. Просто человеком, который живет, ошибается и иногда по утрам забывает почистить зубы. Первым звоночком стало утро после дня рождения. Я проснулся с похмельем ,хотя пил всего одну бутылку вина, обнаружил на подушке седой волос и вдруг осознал, что мне совершенно не хочется писать об этом стихи. Раньше я бы обязательно сочинил что-то вроде «седина как метафора уходящей молодости», но в тот момент просто выкинул волосинку и пошел варить кофе. Работа в рекламном агентстве, которую я когда-то считал временной, стала постоянной. Оказалось, что писать про «уникальные преимущества» стирального порошка – это тоже навык.

Когда коллега-дизайнер спросил, не жалко ли мне «продавать талант», я не стал рассказывать про Камю и экзистенциальный кризис. Просто ответил: —Нет, ведь квартиру надо оплачивать».

Летом я съездил в деревню к родителям. Отец, как всегда, встретил меня фразой:

–Ну что, писатель, как успехи?

Раньше это меня бесило, теперь я просто пожал плечами:

–Да так, работаю.

Мы сидели вечером на крыльце, пили чай с вареньем и молчали. И это молчание было комфортным – не нужно было придумывать глубокомысленные фразы, не нужно было играть роль понимающего сына.

Осенью случайно встретил Лену – ту самую, из шестого класса. Она вела за руку девочку с такими же косичками, какие когда-то носит сама. Мы поговорили пять минут о погоде и детях, и я не испытывал ни горечи, ни ностальгии. Просто было интересно посмотреть, как сложилась жизнь человека, который когда-то казался таким важным.

В ноябре увлекся выпечкой хлеба. Никакой философии – просто мука, вода, соль и дрожжи. Первая буханка вышла комом, вторая пригорела, третья получилась почти идеальной. Я фотографировал их и выкладывал в ВК без подписей в духе «хлеб как метафора бытия». Просто хлеб. Просто «получилось вкусно».

Зимой сходил на встречу выпускников. Оказалось, что Саша, тот самый из футбольной команды, развелся и теперь работает дальнобоем. Девочка, которая когда-то сделала вид, что не знает меня после поцелуя на дискотеке, растет троих детей и пишет диссертацию. Мы пили пиво, вспоминали глупости юности, и я вдруг понял, что мне не нужно никому ничего доказывать.

Сейчас, когда я пишу эти строки, за окном идет дождь. На столе стоит чашка с остывшим кофе, в телефоне горит уведомление о встрече завтра утром. Ничего особенного. Ничего героического. Но почему-то именно в такие моменты я чувствую себя по-настоящему живым – не персонажем романа, не героем чьей-то истории, а просто собой.

Может быть, взросление – это не про то, чтобы стать кем-то великим. А про то, чтобы наконец-то разрешить себе быть обычным. Со всеми своими неидеальными мыслями, неудачными решениями и маленькими радостями, которые не тянут даже на строчку в биографии.

Я больше не пишу стихов. Не веду дневник. Не придумываю грандиозных планов. Но иногда, перед сном, я все же представляю, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы я стал тем самым «особым» человеком из своих детских фантазий. И каждый раз мысленно благодарю судьбу, что все вышло иначе.

────────────────────────────────────────────

Просыпаться без будильника – мое новое роскошество. Не та показная роскошь, которую выставляют в ВК, а тихая, домашняя, когда открываешь глаза и понимаешь: сегодня можно не торопиться. В тридцать пять лет я наконец-то научился ценить эти утра, когда солнце рисует на стене странные узоры, а кофе на плите булькает не спеша, как будто знает – у нас весь день впереди. На кухне живет новый ритуал: по воскресеньям я пеку блины. Не те идеальные кружочки из кулинарных блогов, а неровные, с дырками, какие когда-то готовила бабушка. Первый всегда комом, второй прилипает к сковороде, третий – уже почти получается. Соседский кот, почуяв запах, приходит к окну и смотрит укоризненно, будто напоминая о диете. Но какой может быть диета, когда на столе стоит баночка малинового варенья, сделанного по рецепту из старой тетрадки с выцветшими чернилами?

Работа теперь другая – ушел из рекламы, веду блог о простых вещах. Пишу о том, как выбрать спелый арбуз, как починить капающий кран, как не заблудиться в лесу. Читатели пишут: "Где же ваш фирменный стиль, где метафоры?" А я больше не хочу быть фирменным. Хочу быть настоящим.

Весной случайно нашел в шкафу коробку со старыми тетрадями. Там были стихи, которые когда-то казались гениальными, списки целей на десять лет вперед, письма самому себе. Сидел на балконе, перечитывал и улыбался. Не от смущения, а от нежности к тому парню, который так старался быть кем-то особенным. Хотелось обнять его и сказать: "Успокойся, все будет хорошо. И не так уж важно, каким именно".