Читать онлайн Весёлый Роджер. Сборник рассказов
- Автор: Григорий Родственников
- Жанр: Юмор и сатира, Историческая литература, Книги о приключениях, Русское фэнтези
Редактор Григорий Родственников
Дизайнер обложки Григорий Родственников
Иллюстратор Григорий Родственников
Иллюстратор Евгений Газизов
Иллюстратор Ольга Рудная
Иллюстратор Вадим Кузнецов
Иллюстратор Марика Становой
Иллюстратор Арсений Баранов
Иллюстратор Николай Лебедев
Иллюстратор Виктор Шипунов
© Григорий Родственников, дизайн обложки, 2025
© Григорий Родственников, иллюстрации, 2025
© Евгений Газизов, иллюстрации, 2025
© Ольга Рудная, иллюстрации, 2025
© Вадим Кузнецов, иллюстрации, 2025
© Марика Становой, иллюстрации, 2025
© Арсений Баранов, иллюстрации, 2025
© Николай Лебедев, иллюстрации, 2025
© Виктор Шипунов, иллюстрации, 2025
ISBN 978-5-0067-5548-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящается создателям Литературного Сообщества «ЛЕДИ, ЗАЯЦ & К» Сергею Кулагину и Дмитрию Зайцеву
От составителей
Вы держите в руках очередной сборник Литературного Сообщества «Леди, Заяц & К». В него вошли лучшие рассказы с одноимённого конкурса
Чем же так привлекают читателей истории о пиратах? Пираты – это ведь обычные бандиты, но почему-то они нас завораживают. Морская романтика, дух дальних странствий, поиск сокровищ, удаль и авантюризм – вот основные элементы, делающие истории о пиратах такими притягательными. И не случайно наши подписчики проголосовали именно за пиратскую тему конкурса. Потому что под «Весёлым Роджером» нет места скуке – только ветер в парусах, звон монет и вечный зов горизонта, за которым ждут удивительные и опасные приключения.
От черных парусов XVII века до скоростных катеров XXI-го – пиратский дух не меняется: он бунтует, соблазняет и увлекает за собой.
Этот сборник – для тех, кто готов поднять паруса и с головой окунуться в мир фантазии, романтики и невероятных приключений!
Организаторы Сообщества «Леди, Заяц & К» желают вам приятного чтения!
Ольга Рудная
ПЛЕТЬ БОГОВ
Иллюстрация Ольги Рудной
Зной. Тяжёлый зной висел над избалованным богами прекрасным городом Сиде. Нежное дуновение с моря угасало сразу за песчаным прибрежьем, и ни широкие листья пальм, ни ветки старых олив, ни даже пушистые венчики тростника, растущего у Защитной стены, не отзывались на бессильные старания полуденного эфира. Солнце раскаляло до зыбкого марева крыши дворцов и храмов. Нестерпимо блестела полированными гривами мраморная квадрига над Главными Воротами. На цыпочках, шипя ругательства, перебегали обжигающие плиты мощёной дороги босоногие рабы. Возле торговых лавок Агоры, на улице Колоннад и даже на Невольничьем рынке было почти безлюдно. Зной вытеснял всё живое в тень, все дела были отложены до вечерней прохлады.
Под щедрой зеленью кипарисов и пиний лежали одуревшие от жары огромные светлой масти собаки. Худые длинноногие кошки выглядывали из сумрака каменных галерей и снова ныряли в тень. Кошек в городе было много. Кошек здесь любили.
***
Кошек любили и в большом богатом каменном доме, что выходил торцом к великолепному городскому фонтану – Нимфеуму. Поздним утром в роскошно убранной комнате этого дома, в полумраке закрытых занавесями окон на широкой скамье сидел полный краснолицый мужчина. Широко расставив колени, ссутулившись, он выбирал из чаши, стоящей у ног, вяленые финики, лениво жевал их и выплёвывал косточки в кулак. Два раба за скамьёй мерно работали опахалами, но толстяк всё равно обливался потом, вытирал мокрый загривок ладонью и отирал её о тонкую полотняную тунику. Перед ним, с навощённой дощечкой и острым стилом в руках, стоял на коленях раб-управляющий.
– Этих шестнадцать, что были в сарае у дальней пристани, ты продал на корабли?
– Да, мой господин, уже гребут, – позволил себе пошутить раб.
– А тех полудохлых, что сидели в долговой яме, снова не удалось сбагрить?
– Проданы для работы в латрине у арены.
– Да ты молодец! Дерьмо убирать сил у них ещё хватит. Хвалю!
– Благодарю, господин.
– Как там подарок моего брата – тот волосатый северный варвар, клетку ещё не сломал? Такого бы зверя ланистам показать.
– Он очень сильный, господин, но хромой, ланистам такой не нужен. Я послал сказать в кузнечных мастерских, может возьмут.
– Хорошая мысль. Если купят – предупреди, чтобы хорошо приковывали. Будет снова клетку ломать – дай плетей по рукам. Только не покалечь. – Толстяк погладил растянувшуюся на краю скамьи кошку. Та зевнула и лениво шевельнула хвостом. – А что с девками? Красивые есть?
– Я отобрал шестерых, ждут во дворе, пока вы, господин, сами решите, сгодятся ли.
– Ладно, позже посмотрю, попробую. – Толстяк долго пил воду. – Что слышно из Коракесиона? Караван с рабами вышел?
– На рынке болтают, дня через четыре у нас будут. Пока жара – идут медленно, много мрёт.
– Как придут – купи штук двадцать покрепче и отправь в поместье, пусть масло давят. О боги, что ж так жарко…
– Старый Суллий говорит – у него с утра колени крутит, значит, завтра к вечеру будет гроза.
– Ну, Сулловы колени врать не будут, – усмехнулся толстяк и запустил косточкой в просвет между занавесом и окном. Косточка запрыгала по раскалённым плитам мощёной дороги.
***
По раскалённым плитам мощёной дороги, ведущей от Нимфеума к Храмовой Библиотеке и окаймлённой с обеих сторон бесконечным рядом колонн, шагали три девочки лет тринадцати. Юные танцовщицы храма Афины, стройные, в порхающих вокруг ног коротких хитонах, они шли так легко, словно кто-то держал их на ниточках и, как игрушкам, только позволял касаться земли. Две из них шагали почти в такт, третья на ходу подпрыгивала, стараясь не наступать на стыки каменных плит. Иногда невзначай она задевала подруг, то отставая от них, то опережая.
– Эния, ты можешь идти спокойно?
– Я загадала, Нефтис, если до самого портика дойду ни разу не наступив на черту – наставница оставит меня танцовщицей.
– Да оставит, оставит. Подумаешь, накричала, что ты факел уронила. Это самый трудный храмовый танец. Мы все факелы роняли, пока учились. А когда уже с зажжёнными танцевали, знаешь сколько раз обжигались! – девочка машинально потрогала кожу на внутреннем сгибе локтя.
– Но до праздника всего четыре дня! Если буду сбиваться, меня отправят обратно на кухню готовить еду для ритуалов.
– Не отправят. – Третья подруга, Никея, светловолосая, с покрасневшим от солнца личиком, ласково улыбнулась. – Я слышала, старшая жрица советовала наставнице поставить тебя в первый ряд. Сказала, боги дали этой девочке талант. Вот и мой брат тебя выбрал для позирования. Он специально приходил посмотреть на нас, ему нужны три натурщицы.
– Это мы?
– Ага. Храм Афродиты в Карии заказал скульптуру своей богини и граций, её спутниц. Богиню будет ваять почтенный Небамеон, а граций – мой брат. Сейчас придём, и он будет наброски делать.
– Твой брат ещё так молод, а уже знаменитый скульптор.
– Да, я горжусь. – Никея польщённо улыбнулась и добавила, чуть нахмурившись: – У меня кроме него никого не осталось после прошлой осени… когда лихорадка…
Девочки понимающе покивали.
– Вон он, мой брат, на верхней галерее, машет нам! Привет, привет, братик!
– Привет! – замахали руками подруги. – Привет, уважаемый мастер Ютис!
***
Уважаемый мастер Ютис стоял в проёме арки на верхнем этаже Храмовой Библиотеки и щурился, оглядывая родной город. Сердце его пело. Он был счастлив. Он, сын простого каменотёса, с детства надышавшийся каменной пылью в мастерских, сотню раз сбивавший пальцы отцовским инструментом, изрисовавший все стены в доме набросками гладиаторских боёв, сегодня поставил в Императорском Зале свою новую статую. Он ваял её год. Статуй такого размера делать ему ещё не приходилось. На его счету было много портретных бюстов, барельефов для городских терм и для саркофагов. Но эта статуя Птолемея III Эвергета, бывшего когда-то властителем южной части Анатолии, превосходила размерами всё, что он делал до этого. Теперь он ещё больше уверен в своих силах. Ему всего двадцать два, а слава о нём шагнула далеко за пределы Памфилии. Дар богов, вдохновение и терпение принесли молодому ваятелю известность… ну и деньги, конечно. Учитель, почтенный Небамеон, с гордостью признавал, что ученик уже превзошёл его самого. Эти руки, говорил он, сделают то, чем будут восхищаться люди и через тысячу лет. Ютис посмотрел на свои ладони, белые от въевшейся алебастровой пыли. Улыбнулся – сделаем? да так, чтобы через тысячу лет?
До самого заката он делал наброски. Девочки танцевали, застывали в изящных позах, садились на скамью, прыгали. Он рисовал угольком на большом куске белого мрамора, прислонённого к стене, исправлял, стирал, рисовал снова. Жара донимала и в мастерской, Ютис время от времени вытирал куском ткани лоб и шею и удивлялся выносливости юных танцовщиц. Мастер видел, что девочки устали, но струйка восторга уже запульсировала где-то у сердца. Ещё чуть-чуть, и он «узрит». Потом, конечно, надо согласовать с учителем, уважаемым Небамеоном, и можно ехать в каменоломни выбирать мрамор.
Заснуть не мог, то подходил со свечой к рисункам на мраморе, то уходил к проёму и всматривался в темноту над городом. Узенький месяц почти не давал света, но мастер и так помнил архитектурный облик своего города. Главные Ворота, огромная ладонь Амфитеатра, сотни колонн вдоль дорог, фонтаны, храмы. Ютис любил этот город, он сам украшал его. Если город сейчас – жемчужина Памфилии, через сотню лет он, пожалуй, сможет бросить вызов самому Риму!
Где-то на небесах горько усмехнулась богиня будущего Антеворта.
Никогда потом этот город не будет таким красивым. Ни через сотню лет, ни через тысячу, ни через две. Будущее будет к нему жестоко. И это «будущее» начнётся уже на рассвете. В штилевом море тихим вёсельных ходом приближалась к побережью флотилия тех, кто нёс только горе, разорение и смерть.
Ютис зевнул, пламя свечи колыхнулось: чуть подул, наконец-то, свежий ветерок. Вдали неторопливо плыли между башнями защитной стены факелы ночного дозора, в тёмном море помигивал чей-то кормовой фонарь.
***
– Кормовой фонарь-то гаси, капитан Гасст ещё не скоро вернется. Совет капитанов – это тебе не крабам клешни обламывать. – Смуглый горбоносый усач, сидевший на скамье для гребцов, отложил точильный камень, потрогал лезвие клинка и воткнул его в доску рядом с двумя уже наточенными ножами.
– Да поделят сейчас где кому высаживаться – вот и весь совет, —бритоголовый крепыш с татуировкой ската на всю спину сматывал в бухту верёвку, изредка прикладываясь к высушенной тыкве, в которой приятно булькало.
– Хоть бы нашей «Медузе» выпал жребий высадиться у какого-нибудь храма. Там и добыча больше, и народу местного не много.
– А мести богов не боишься?
– Плевать я хотел на их богов. У меня один бог – Митра, – усач достал из-за пазухи амулет на шнурке, поцеловал и снова спрятал.
– Ну-ну, – ухмыльнулся бритоголовый. – В храме-то, ослу понятно, столько можно взять – наша «Медуза» ко дну пойдет. Я смотрю, ты, кальмар кривоногий, три мешка заготовил. И два кошеля ещё через пузо навесил. Ну-ка дай мне один!
– Ага, держи трюм шире! Ты ж верёвки для пленников готовишь – зачем тебе кошель? А мне их, пленных-то, не надо, куда их на нашей посудине девать? Мне бы золота или камней, а то и монет, тут ведь монеты на пол-империи чеканят. От зараза кусачая! – Усач хлопнул себя под мышкой и яростно заскрёб. – Задрали эти блохи хуже крыс.
– Достань вон ведро воды да помойся, – крепыш снова булькнул бутылкой.
– А-а-а, – зевнул и потянулся усач, – моются те, кому лень чесаться. Потом ещё от соли зудеть будет. Да и всё равно, как на берег спрыгнем, весь в грязи и крови уделаешься. Добро-то своё никто просто так не отдаст.
– Заберём! Первый раз, что ли. Только, сам знаешь, потом всё в общую кучу, и моих пленников и твоё золото. Капитан самолично делить будет. Да на «Трезубец» ещё долю отдать придётся, они ж в нашем плавучем легионе главные.
– Вот жадюги. У самих мачта золочёная, вёсла в серебре, а всё мало.
– Ладно, не шторми, пойдём, подушки покараулим, ещё есть часа три.
***
Часа три ещё было тихо. Становилось прохладней. Горизонт ещё не отделил море от неба, но по набиравшему силу ветру, по волнам, всё упорней толкавшим борта кораблей, бывалым, обветренным со всех сторон морякам было понятно, что на смену затишью идёт шторм. Корабли, пока не замеченные с башен, подошли ближе к берегу. Взлетела стрела с горящей паклей. Над снастями пролетело «Все на берег!». И, как горох из прохудившегося мешка, посыпались в лодки подгоняемые жадностью и азартом пираты. Проворно гребли к берегу, закидывали на стену крюки, перебирались в город и разбегались по ещё тёмным тихим улицам. На семнадцати кораблях пиратской флотилии было тысячи три крепких, готовых ради хорошей наживы на риск «морских псов», каждый из которых горел вечной пиратской мечтой – неимоверно разбогатеть за один день, оставшись живым и без увечий.
И закричали женщины, завизжали дети, застучало било по бронзовому диску в башне над причалами, зазвенел металл в коротких жестоких стычках.
Богатый, спесивый город, последние двести лет живший мирно, всегда и со всеми умевший договориться и откупиться, метался в ужасе. Гарнизон в четыреста копий, легко отбивавший набеги горных племён с севера, на море смотрел вполглаза. Слухи о пиратах доходили, конечно, и сюда. Но это была беда торговых кораблей. Не посмеют же эти головорезы, сколько их там пусть даже на самой большой триреме, напасть на город-метрополию римской провинции!
Полыхнули пожары, затрещали ломаемые в домах перегородки и мебель, захрипели в смертных корчах налетевшие на пиратские ножи жители. Головорезы, добравшиеся до винных лавок, входя в пьяный раж, громили всё, что не могли утащить. Били утварь в посудных лавках, переворачивали и топтали корзины с фруктами в съестных, крушили небольшие уличные алтари богам, сбрасывали с постаментов прекрасные статуи. Спешащие к гавани от северных ворот отряды городской стражи натыкались на вчетверо превосходящие силы бандитов, и до гавани не добирался ни один. Белые плиты улицы Колоннад стали пятнистыми от крови, как шкуры длиннорогих критских быков.
Все, кто успел вырваться – хозяева, прислуга, рабы, лавочники, мастеровые, жрецы – бежали полуодетые, с белыми от ужаса глазами, затаптывая упавших, теряя детей. Бежали к северным воротам, а там вдоль акведука к каменоломням. В горы! В горы! Укрыться! Ведь не сунутся же пираты вглубь страны!
***
Ютис очнулся от крика и топота. По стенам метались отблески факелов. Толпа под окнами мастерской неслась к проёму в северной части стены. Ютис выскочил наружу, схватил за грудки мчавшегося мимо раба – Что?!
– Пи… Пираты! – еле выговорил раб трясущейся челюстью.
– Где?
– Везде!
«Сестрёнка!». Навстречу толпе не пробиться. Ютис рванул к Защитной стене. Как любой мальчишка в городе, он лазал по стене всё детство, знал все удобные спуски и подъемы. Взлетел по каменным глыбам наверх, понёсся по гребню. Стена вела к центру города и упиралась в тыльную часть трибун арены. Просочившись незамеченным по заднику скены*, Ютис выглянул в небольшое окошко, выходившее на Агору, и задохнулся от ужаса. Над квадратной площадью Агоры было светло от факелов и стоял оглушительный рёв. Пираты сгоняли к изящной колоннаде храма Тюхе связанных по десять человек пленников. Тащили по земле избитых мужчин, гнали, угрожая ножами, упирающихся, в изодранных одеждах женщин. Орали пираты, рыдали, выли женщины, кричали дети. За краем площади, за цепочкой бандитов, стоявших в охранении, валялись трупы тех, кому не удалось сбежать. С высоты было видно, как в море снуют от берега к кораблям лодки, гружённые мешками, сундуками, корзинами, бочками, огромными запечатанными амфорами и кувшинами.
Ветер тащил на город тучи. Из-за туч светало медленно. Ютиса трясло, то ли от подступающего холода, то ли от потрясения. Он узнавал в толпе пленников знакомые лица и со страхом искал глазами светлую головку сестры.
***
– Разъе… -ть-маму-мою-черепаху-через-каракатицу! Вот это я удачно пришвартовался! – колченогий усатый пират даже оробел от открывшейся ему за дверями дома роскоши. – Вот же живут эти сухопутные моллюски, разорви им жопы на тысячу щупалец! Мне столько никогда не добыть, хоть сто лет ещё по морям болтайся.
Он оглядел прекрасные фрески, мраморные столики с изящными сосудами и шкатулками, богато драпированную кровать с бронзовыми украшениями, и торопливо стал набивать мешок, заглядывая во все углы в поисках хозяйской заначки.
От входа послышался топот, в атриум ворвались ещё трое угрюмых громил и замерли, вскинув руки с ножами.
– Тихо, братцы, тут всем хватит, – усач настороженно пятился, нащупывая на поясе клинок.
– Бабы есть? – сипло каркнул один из пиратов.
– Не видел. Никого нет.
Троица, сорвав и расстелив на полу занавеси, стала скидывать на них серебряные и бронзовые подсвечники, вазы, шкатулки, посуду, одежду. Самый крепкий пират обстукивал мощным кулаком стены, подбираясь к резной ширме в углу. И вдруг «Прррр-ррр!» – за ширмой кто-то раскатисто «выпустил пары». Все четверо дёрнулись от неожиданности и уставились на рыхлого толстяка, вывалившегося из-за ширмы как мешок с капустой.
– Это что ещё за бочка с говном? – крепкий пират пихнул толстяка сапогом в зад.
– М-м-м-м, – мычал онемевший от страха толстяк.
– Ты здешний?
Толстяк мелко закивал.
– А чё не сбежал?
– С-с-с-с-с-спал…
– И никто не разбудил?
Толстяк помотал головой, поддавая газов.
– Еще раз пёрнешь – я тебе морского ежа в задницу загоню, понял?
Толстяк зажал зад рукой и икнул.
– Где хозяин деньги хранил, знаешь?
Толстяка трясло так, что не понятно, кивал он головой или качал, отрицая предположение.
– Да прирежь ты этот мешок вонючего жира, – буркнул второй бандит.
– М-м-м-м! – взвыл толстяк на три тона выше, отполз в сторону и постучал по мраморной плите пола с небольшим отверстием с краю.
– Ну-ка, ну-ка, – пират просунул в отверстие пальцы и приподнял плиту. В небольшом углублении рядами лежали мешочки с монетами и драгоценностями.
– Молодец, жирный, отползай, жить будешь! – Довольные пираты, ухватив занавеси за края, стряхнули с них награбленный скарб и стали увязывать мешки, и не сразу заметили появившегося в проёме длинноволосого здоровяка с куском оборванной цепи, свисавшей с ошейника. Он постоял, переводя взгляд с одного пирата на другого, и кивнул на толстяка.
– Мой.
Потом подошёл к мешкам и взял один.
– Мой.
Пираты, оценив размеры бывшего пленника и толстенный прут от клетки, который он сжимал в кулаке, молча проводили глазами уходящую пару и вернулись к своей благородной работе.
***
Ютис пригнувшись перебегал от окошка к окошку и оглядывал площадку под ареной. Пленников уже перегоняли в гавань, и народу на Агоре поубавилось. Под крайним окном, в углу торговой площади, на роскошном, чуть испачканном кровью кресле сидел в окружении свирепой охраны важный, богато одетый пират. Он спокойно смотрел на творившийся на площади хаос и время от времени отдавал прислужникам приказы.
Ютис слышал обрывки и понимал, что пираты опасаются прибытия помощи по суше или по морю из соседних городов, и предводитель поторапливает своё воинство.
Он увидел, как к скамье через охрану хромает огромный длинноволосый человек. Впереди себя он толкал рыхлого толстяка в грязной тунике. Получив разрешение подойти, великан пихнул толстяка к ногам главного пирата, бросил на землю мешок с зазвеневшими монетами, стукнул себя в грудь и показал рукой на море.
– Выкуп. Меня брать. С тобой.
И добавил, без страха глядя на главаря: – Не раб.
Предводитель оценивающе посмотрел на великана и на размазывающего сопли толстяка. Толстяк заскулил. – Отпустите меня, господин, я всё отдам!
– Что ты отдашь, жирная свинья? Мы у тебя и так всё заберем, – усмехнулся пират.
– У меня есть брат в Атталии, он заплатит за меня любую сумму!
Пират оценил хоть и грязную, но дорогую тунику, богатые сандалии и нехотя кивнул. – Отправьте на корабль, пусть пока погребёт.
Потом снял с пальца одно из колец и протянул великану. – Ступай на берег. Скажешь, пусть тебя доставят на «Трезубец». На «Тре-зу-бец», запомнил?
Великан кивнул и похромал к берегу.
Навстречу ему быстрым шагом, но с достоинством, шла к главарю пиратов верховная жрица храма Афины в сопровождении двух служителей. Подойдя, она воздела руки к небесам и, видимо, стала убеждать развалившегося в кресле бандита не навлекать на себя гнев богини разбоем. Главарь ухмыльнулся, плюнул жрице под ноги и качнул головой. Пособники схватили женщину и, вывернув руки, потащили в сторону. Двум служителям, кинувшимся на помощь жрице, сразу перерезали глотки, а женщине, сорвав с головы священную инфулу**, задрали подол и… Ютис сполз по стене и тихо выл от отчаяния и бессилия.
Надо было пробираться к портовым термам, где в небольших пристройках жили низшие служители храмов, в том числе и танцовщицы. Но не дойти. Свяжут или сразу прирежут. Внизу зашуршало. Осторожно выглянув, Ютис увидел щуплого пирата, разглядывающего лестницу на верхние трибуны и решающего, стоит ли туда наведаться. Решил – стоит. Полез. Выбрав момент, Ютис негромко свистнул, бандит обернулся. Увесистый ноздреватый булыжник проехал по всей его роже, сворачивая нос набок.
Набросив вонючую кожаную безрукавку, натянув на голову грязный платок, натерев землёй лицо и тунику и прихватив длинный нож, Ютис рванул к термам. Боги! Не пройти. Горой, полностью закрывая проход, лежали вперемешку трупы пиратов и воинов гарнизона. Ютис огляделся: можно пробраться вон там, через дворы и переулки.
Перескакивая через ограждения двориков, Ютис сначала услышал, а потом и увидел, как бритый, с чёрной татуировкой на всю спину головорез тащил за волосы трёх девчонок, пытаясь связать их друг с другом. Девчонки визжали, пинались, царапали пирата. Одной удалось вывернуться из крепких лап, и она стремглав понеслась прочь. О боги! Это Никея! Девочка неслась стрелой, стремясь уйти за амфитеатр с противоположной от Агоры стороны. Ютис бросился наперерез. Не успел. Два бандита с тяжёлыми мешками за спиной, спешившие в гавань со стороны терм, преградили девочке дорогу. Один швырнул мешок прямо под ноги беглянке, и она покатилась кубарем по земле.
– Вяжи её!
– Отпусти её, гад!
Бандит обернулся и получил ножом в печень удар такой силы, что тот намертво застрял в рёбрах – руки у ваятеля были сильные.
– Ах ты, крыса портовая, – второй бросил мешок. В руке блеснул короткий клинок.
Ютис бросил взгляд на землю. Не успеть. Ни схватить булыгу, ни даже горсть песка. Ютис переместился так, чтобы спиной закрыть сестру. Та уже поднялась и стояла на трясущихся ногах, вся в крови от ссадин.
– Ника! Беги! Беги!
– А ты?
– Догоню! Беги!!!
Пират сделал выпад. Ютис вскинул руку на перехват, но скользнул по потной ручище бандита, промахнулся и схватил клинок за лезвие. И охнул. Острейшее лезвие прошло насквозь, и три пальца упали в пыль. Он упёрся бандиту в грудь здоровой рукой, сжав его грязную рубашку в ком, и ударил лбом в нос. Тот замотал башкой. Ютис краем глаза уловил, что сестра скрылась за полукруглой стеной арены. «Спаси её, Афина!».
Ютис знал, что он не боец. Да и что он, раненый, может против конченого головореза. Вот сейчас оттолкнуть гада со всей силы и бежать! Сбоку зашуршало, рыча поднимался истекающий кровью бандит.
– Червяк тухлый! Из-за девки своих валишь? Н-н-на!
И из последних сил рубанул топором…
В гавани взревели тубы***. Пираты давали сигнал к отходу. Надо было успеть выйти в море, пока шторм не вошёл в силу.
– Подыхай, щенок, – прогундосил разбитым носом второй бандит и со всей злобой пнул упавшего Ютиса по голове, накрутил на кулаки горловины мешков и, не обращая внимания на умирающего напарника, потащил их волоком прочь. Шорох мешковины по земле Ютис уже не слышал.
***
Холодно. И больно. Пахнет дымом. Глаза не открываются, кровь запеклась. Чьи-то мягкие ладошки гладят голову.
– Братик, братик, очнись! Очнись, мой хороший. Тебе нужен лекарь, я тебя не унесу, очнись, братик.
Ютис поднёс руку к лицу протереть глаза и услышал, как зарыдала Никея. Руки не было. По локоть. Только культя, перевязанная оторванным подолом сестрёнкиного хитона. Что-то ласковое и прохладное касалось лица. Снежинки.
***
Снег. Лёгкий, такой невозможный у этого моря снег, похожий на прозрачную ткань, что умеют ткать персы, накрывал тонким слоем разорённый город и прибрежный песок. Снег здесь не помнил никто, даже старый Суллий. Суллий уже не запомнит. По нежному белому полотну протянулись изящные цепочки кошачьих следов, словно записи тонким стилом.
Тонким стилом Забвения.
***
Скена* – в древнеримских амфитеатрах каменная пристройка к сцене (орхестре), служившая фоном для сценических действий и местом для смены костюмов.
Инфула** – у древних римлян головная повязка из белой шерсти, которой жрецы обвивали голову. Символ святости и неприкосновенности.
Туба*** – в Древнем Риме военный сигнальный инструмент.
PS
По безлюдным улицам разорённого города брели усталым шагом два измученных человека – брат и сестра. Брели молча – горе было слишком тяжёлым. Пробирались к городскому фонтану – привычному месту встреч горожан. Отрешённо смотрели на чаек и ворон, сидящих на исклёванных телах, на больших собак, грызущих что-то в кучах у домов.
Холодно. Сестра сдёрнула с перевернувшейся повозки большое шерстяное полотно, бережно накинула на плечи брату и себе.
Из-за колеса повозки на нетвёрдых ножках вышел малыш лет двух. Показал пальчиком на девушку – «мама». Двое остановились. Малыш протянул ручки и готовился заплакать. Девушка подняла его. Совсем замёрз. Ножки ледяные. Укутала. Повозился и затих.
Повернули за угол, прошли пару домов. Сзади за покрывало потянули. Мальчик лет пяти. С зарёванными глазенками. Девушка вопросительно взглянула на брата. Тот протянул мальчонке забинтованную руку – «Держись вот здесь, повыше».
Шли дальше.
Шли жить.
Алексей Григоров
В САГАХ НЕ ВСПОМНЯТ
Иллюстрация Алексея Григорова
– Пф-ф-ф-ф! – совсем близко от вельбота из пучины вздымается гора живой плоти. Пока ещё живой! Кит выдохнул, нельзя мешкать… Рука тверда, глаз верен. Коротко свистит линь – и бритвенно-острый гарпун глухо впиваеся в тело морского гиганта. Не успевший толком вздохнуть кит уходит в глубину. Ликующие вопли раздаются со всех вельботов… Держись, молодцы!
Ещё долго «рыба» водит-таскает за собой лодку охотников. Наконец, измотанный и задыхающийся, пробитый едва не дюжиной гарпунов кит испускает фонтан крови, переворачивается несколько раз, наматывая гарпунные лини. Замирает. Море рядом с тушей окрашивается в цвет клюквенного сока.
Добытого кита берут на буксир три лодки. Тросы привязаны к плавникам, матросы на банках готовы… Как же повезло «убить рыбу» рядом с островом Амстердам! Хотя придётся постараться, гребя к далёкому берегу, но можно не тратить время, чалясь к судну. А хорошо, что на севере летняя ночь отступает куда-то к югу, и низкое солнце не заходит за горизонт!
Пересохшее горло, натруженные руки, воспалённые от постоянного света и солёных брызг глаза… Ломит спину, подвело желудок. И как болят кости! Расшатанные зубы – цинга… Но добыта ещё одна туша, будет вытоплена ещё одна бочка жира и пай каждого моряка вырастет на несколько гульденов. Вон, над высокими трубами прямо на берегу хорошо заметен дымок: там не прекращают работу бригады салотопов.
Ещё немного – над крышами уже виден трёхцветный флаг Штатов! – и удачливые китоловы входят в гавань. Вот она, столица голландских китобоев… Здравствуй, славный Смеренбург! Привет тебе, Ворвань-град! Здесь мы отдохнём…
***
Холодный ветер режет лицо, распухшие пальцы торчат из дыр в рукавицах, уже почти не гнутся. Ноет всё тело, утомлённое борьбой с ударами волн в утлые борта. До самого сердца добирается стылая сырость, от которой не спрячешься. Да и где тут спрятаться?! В лодчонке едва есть место для пары рыбаков и улова… Будь проклята треска! …и будь благословенна!
Это из-за неё, жирной и вкусной рыбы они попали в беду. Это благодаря ей они пока ещё живы.
Рано утром Аксель и Снорри вышли рыбачить. Впрочем, когда это летом ли, зимой ли в Исландии можно отличить утро от вечера, а ночь от дня?! Дед с внуком не задумывались о всяких глупостях: надо работать. Треска сама в дом не явится! А рыбаков теперь всё меньше. Мужчин в Болунгарвике лишь четверо. Изрядно поубавили народ голодные годы, пиратский рейд турок и обычные, не вызывающие удивления происшествия – падение со скал, поножовщина с соседом, ярость моря…
Солёная вода и холодный ветер в который раз подкараулили людей.
Ловили неподалёку от Вестфёрдира. Обычное дело: грузило, длинная леса на дощечке-рогульке, три крючка. В детстве Снорри удивлялся глупости рыбы, жадно бросавшейся на пёстрый лоскуток. Привык – видно, так уж оно устроено в жизни! Нечего тут умничать. Иной раз сотню, а то и больше, саженей приходится перебирать, вытаскивая клюнувшую на тряпку здоровенную треску… А то и сразу двух! С непривычки до мозолей доходило. Да и сейчас, на шестнадцатом году, не так-то легко тянуть из глубины тяжёлую рыбу. Вот и получается – некогда тут удивляться.
Одобрительно кивнёт Аксель, а там морось прекратится, волны приутихнут… Красота! Да ещё взглянешь на добрый улов – молодцы они с дедом сегодня! То-то женщины дома будут рады.
Снорри не успел додумать: туманная пелена, словно оторвавшаяся от ледяных громад Гренландии, навалилась на рыбаков с юго-запада. Поглотила свет, вдавила в шевелящееся водяное покрывало все звуки. В одну минуту берег скрылся за серой завесой. Рыболовы переглянулись. Внук со страхом заметил неуверенность в глазах деда. Тот взялся за вёсла, кивнув Снорри на снасти. Пока парень сматывал леску, Аксель быстро и ровно грёб по направлению к устью фьорда. Там-то уже не собьёшься с курса! Не то, что в этой белёсой мути…
Позже Снорри догадался, что дед просто грёб по ветру, рассчитывая достичь северного берега не слишком расходуя сил и не подставляя борт волне. Любой другой курс был попросту невозможен. Противоположный берег фьорда давал верную возможность спастись, хотя на возвращение домой, конечно, ушло бы много времени. Но ветер летом так переменчив!
Когда Аксель понял, что лодку вынесло в Датский пролив, он бросил вёсла. Перевёл дух, повозился, укладывая улов так, чтобы выровнять крен. Обернулся к застывшему внуку:
– Держись, рыбак! Придётся потерпеть. Погода…
Снорри, конечно, и сам видел «погоду». Сначала движение лодки почти не ощущалось – не с чем было сравнить скорость. Потом в спину застучал проливной дождь, пелена чуть поредела по сторонам, зато уплотнилась вверху. Кожаные шляпы-зюйдвестки, пропитанные акульим жиром куртки-роканы спасали от барабанящих капель, но холод начал проникать и под одежду. Да ещё ветер внезапно усилился! Гребни волн, только что прибитые-выровненные дождём, вспучились, плюясь клочьями пены.
А потом всё стало неважным: огромные валы подхватили лодку – и уже не отпускали. Долго-долго…
***
Течения и ветры гнали на восток. Далеко по левому борту в минуту ясного неба мелькнул белый бугор – вершина на безымянном островке, недавно облюбованном китобоями Европы. Затем снова налетел ветер с дождём, и лодка понеслась дальше. Оставалась малая надежда встретить случайное судно – или наткнуться на совсем уж далёкие острова Свальбарда, что голландцы зовут Шпицберген.
Они потеряли счёт времени. В каком-то полузабытьи Снорри выполнял указания деда – ел куски сырой рыбы, пил дождевую воду, натекшую в зюйдвестку. Иногда согревался монотонно-бессмысленной греблей в неизвестном направлении. Трижды вычерпывал прозрачную кровь моря, заливавшую лодку несмотря на все старания Акселя держаться по ветру.
…и слушал саги!
Сейчас, когда от смерти обоих отделяла лишь толщина днища и бортов, Снорри чувствовал и понимал старинные сказания иначе, чем раньше. А дед, как видно, нарочно вспоминал о героях. Как-то он передал разговор Бьярни, сына Гримольва, с трусом, не пожелавшим достойно принять жребий, и остаться на тонущем корабле:
– Неужели ты бросишь меня здесь?
– Так выходит.
– Другое ты обещал мне, когда я покидал отцовский дом в Исландии, чтобы ехать с тобой!
– Не вижу другого выхода. Что ты предлагаешь?
– Поменяться местами, ты пойдешь сюда, я туда.
– Что ж, пусть будет так. Вижу, ты во что бы то ни стало хочешь жить и очень боишься умереть.
…Бьярни и все, кто остался с ним на корабле, погибли в море.
Те, кто был в лодке, достигли берега и рассказали об этом случае…
Помолчав, Аксель спросил внука, всё ли тот понял. Снорри обиженно засопел, мол, что же тут не понять? Помнят героев, имена недостойных стираются из памяти! Но старик покачал головой:
– Верно, что саги молчат о трусах. Но не всегда! Думай ещё.
Стих ветер, волны унялись – а Снорри всё ещё искал разгадку. Рассеяно смотрел на открывшуюся линию горизонта, покачиваясь в рыбацкой то ли зыбке, то ли гробу… Веки отяжелели… Тянуло прилечь, вытянуться… Краем глаза – уже засыпая – он заметил, как подобрался, насторожился Аксель.
Рывком выпрямившись, парень встревоженно посмотрел на деда. Тот медленно вытянул руку, указывая:
– Кит-убийца!
Мелькнул узкий чёрный плавник. Снорри не успел рассмотреть опасного хищника, как справа, слева, чуть впереди, чуть сзади один за другим послышались свистящие выдохи, один за другим вынырнули и вновь скрылись под водой плавники косаток. Стая охотилась!
Мерно двигаясь прямо и наперерез рыбакам, касатки то скрывались в глубине, то поднимались на поверхность. Широким строем киты-убийцы охватывали невидимую из лодки добычу. Они шли мимо, хотя и совсем рядом – пять одинаковых, и один очень крупный. Вожак! Пока стая следовала своим путём, он приблизился к лодке. Выдох – словно проснулся гейзер! Туша прошла под килем… «Да он больше лодки!» Оторопев, Снорри вцепился в банку, глядя, как над бортом поднялся высоченный плавник, чуть склонённый на сторону под собственным весом. Шелестящий звук, вроде граблей, сгребающих сено – плавник прорезал зелёно-прозрачную волну, огибая лодку.
Старый рыбак поднялся, привычно удерживая равновесие. Погрозил вослед китовому вожаку, сплюнул за борт. Обернулся к внуку, ободряюще усмехнулся… Громко закричал, размахивая зюйдвесткой, поднятой на весле.
Проводив взглядом косатку, Снорри, наконец, заметил вдалеке растущее белое пятнышко. Корабль!
***
Трёхмачтовое судно под красным флагом – рыбаки-исландцы ещё никогда не видели кораблей с плоской, словно срезанной кормой и узкими парусами. А их оказалось сразу два! Второй не замедлил присоединиться к ведущему – похоже, торговцы или китобои шли из Европы на Свальбард. Впрочем, Аксель насторожился: цвет флага, только издали похожий на датский, живо напомнил нападение мавров-работорговцев, на деле оказавшихся всё теми же голландцами. Тогда – четыре года назад – пираты увезли едва не полтысячи пленников. А сколько осталось в Исландии убитых и покалеченных после их рейда!
Впрочем, выбирать не приходилось. Ещё час – и тонкий борт лодки стукнулся о борт корабля.
Приветственные вопли матросов… слёзы на глазах… дрожат руки, соскальзывают с перекладин штормтрапа сапоги… кто-то тащит Снорри за шиворот…
Палуба – широкая, ровная!
…он сидит, раскинув ноги. Щупает гладкие доски. Едва видит, как поднялся на борт Аксель. Не понимает, что говорят люди вокруг него. На каком языке? Не важно!
Глотает что-то жгучее из фляги, кашляет. Утирает слёзы. Все смеются – Снорри чувствует, как и у него рот растягивается до ушей. Они выжили!
…но почему хмурится дед?
Смуглый моряк с пушистыми усами вдруг напрягся, сжал губы. Отстранил товарища, вперился чёрными глазищами в лицо парня. Что-то громко спросил – Снорри уловил несколько исландских слов, и, продолжая улыбаться, закивал. Усатый неожиданно оскалился, зарычал, бросился вперёд…
Аксель едва успел заслонить внука. Кривое лезвие складного ножа мелькнуло перед его глазами – матросы схватили сотоварища, оттащили от рыбаков. Быстрым шагом приблизился кто-то из командиров, гневно прикрикнул; смуглого под руки отвели на корму. Начальник заговорил с Акселем…
Только теперь Снорри испугался. Пучина моря, смерть от голода, жажды или стужи, гибель в пасти кита-убийцы – это понятно. С неизбежной долей рыбака он свыкся. Но здесь опасными были люди. Чужие люди! Спасли – и теперь угрожают. Почему?! А теперь ещё дед что-то горячо доказывает собеседнику… и кто такой этот смуглый с ножом?
Долгий разговор закончился. Начальник махнул рукой, рыбаков отвели в подпалубное помещение. Сунули в руки сухие робы, штаны. Вода, хлеб, миска чечевичной похлёбки с солониной – едой тоже не обделили. Показали, где лечь спать, где бадья для нужды. Оставили одних. В темноте.
– Ешь. И слушай! – дед сунул миску. Снорри шмыгнул носом, смолчал. Заработал ложкой. Представил, как улыбнулся Аксель; на душе стало спокойней.
– Так вот, внук! Это корсары, – по тому, как Снорри затаил дыхание, Аксель понял ошибку. – Ну, значит, наёмные пираты… Из Сен-Мало, во Франции. Идут на Свальбард. Какой-то капитан Зоргдрагер понарассказывал им сказок о Смеренбурге. Мол, там живёт тьма народа, выстроена крепость с пушками, несколько церквей, есть приют для приезжих со всего света. Китобои тратят деньги в кофейнях и весёлых домах на женщин, водку, табак и китайское зелье из мака. Купцы и менялы, ворвань и китовый ус – богатств не счесть…
Отставив опустошённую миску, Снори робко кашлянул:
– А мы…
Дед легонько стукнул его по лбу костяшками пальцев:
– А нам некуда деваться.
Он помолчал, потом долго пил воду. В темноте как-то особенно слышались глотки. Аксель утёр бороду, продолжил:
– Я, было, попробовал объяснить, мол, врёт ихний Зоргдрагер. Откуда на Свальбарде городу взяться? Не слушает! Ну, это не беда. Француз, всё-таки. Не турецкий нехристь, либо голландский изменник – капитан не против, чтоб мы по-матросски отработали за спасение, да за проезд в любой порт. Вот только… У них в команде есть баски!
Похолодев, Снорри закусил губы. Стиснул кулаки, зажмурился. С трудом перевёл дух:
– Они… знают? – хотя мог и не спрашивать.
Аксель молчал так долго, что Снорри решил: дед заснул, сморённый усталостью. А когда прозвучал ответ, парень застонал от бессилья.
– Всё они знают. Завтра я дерусь с тем усатым… По обычаю!
***
Штиль, как нарочно. Вдоль фальшборта, на возвышениях бака и юта – едва ли не вся команда. Кое-кто повис на вантах. Кажется, даже штурвальный посматривает на шкафут. Плохо видно за обвисшими, едва колышущимися полотнищами парусов!.. Там, между фок- и грот-мачтами остался пятачок свободного места. Затаив дыхание, корсары смотрят на приготовления к поединку. До вожделенной столицы китобоев ещё далеко, а тут – развлечение!
Усатому лет тридцать. Коренастый, среднего роста. Снял нарядный жилет, разулся. Пошёл по кругу, остановился. Обе руки вытянуты вперёд, то и дело перебрасывает наваху. Оскалил зубы в злобной ухмылке. Медленно-медленно покачивается, не сходя с места.
Исландский рыбак вдвое старше. Высокий и костлявый, в парусиновой робе и таких же штанах. Странно смотрятся грубые сапоги едва не до пояса, прихваченные ремешками к поясу. Аксель чуть пригнулся, выставил левую руку в сторону баска. Правый кулак с зажатым рыбацким ножом прижат к бедру. Застыл.
Стиснутый плечами корсаров, Снорри глядит на обоих. Он знает их мысли!
Баск в ярости. Он жаждет смерти хоть кого-то из тех, кто жестоко расправился с его земляками пятнадцать лет назад. Скорее всего, он сын одного из зверски убитых в Исландии китобоев. Возможно, самого капитана Вильяфранка? Это кровная месть!
Аксель спокоен. Да, по древнему закону – он ответчик за смерть близких баска. Это его топор первым вонзился в грудь Вильяфранка… Но ещё два закона – датского королевства и самой жизни – оба на его стороне. Король постановил убивать басков в Исландии, но жители сперва дали им уйти. Чья вина в том, что буря разбила их корабли? Выжившие выбрали свою участь, и островитяне убили тех, кто воровал, кто мучил священника, кто стал настоящим грабителем… Главный закон Исландии – сумей выжить!
Зрители заорали: баск прыгнул вперёд, молниеносным росчерком махнул клинком, отпрыгнул назад. Довольная улыбка быстро сбежала с его лица – исландец стоял так же неподвижно, только на левой ладони выступили мелкие бусинки крови. Острая сталь почти ничем не повредила грубым рыбацким мозолям. Баск выругался.
Первая стычка, свист и вопли зрителей почти не отразились на поединщиках. Уроженец Бискайи снова пошёл по кругу, всё быстрее и быстрее. Плавные движения лезвия то и дело сменялись резкими выпадами; ни один не достиг цели – скорее всего, баск только дразнил противника. Но исландец лишь осторожно поворачивался, не изменяя позы. Единственное отличие – Аксель время от времени громко и насмешливо высказывался на смеси исландского с баскским, привычной речи китобоев. Похоже, не без успеха – усатый явно разгорячился. Его движения потеряли плавность, несколько выпадов казались нерасчётливыми, суетливыми, но…
– Ох! – Снорри едва удержался от крика: один из взмахов всё-таки достал деда. Распоротый рукав вмиг окрасился алым. Отскочив, баск насмешливо отсалютовал противнику навахой. Улыбаясь, раскланялся со зрителями.
Левая рука исландца дрогнула, чуть заметно опустилась. Крупные тёмно-красные капли одна за другой пятнали палубу. Бледное лицо, покрытое потом, искажённое болью – Снорри никогда не видел деда в таком состоянии. Забыв себя, он бросился на помощь; его легко скрутили. Мальчишка против взрослых мужчин, рыбаки против корсаров…
Окровавленная рука Акселя опустилась. Он стоял перед противником пошатываясь, упрямо задрав всклокоченную бороду, открытый для решающего удара. Ухмыляясь, баск подошёл, играя навахой… перебросил нож справа налево, обратно… молниеносно вонзил!..
Пробитая насквозь ладонь исландца повернулась, выворачивая клинок. Усатый без раздумий попытался перехватить рукоять левой – и закричал: рыбацкий нож вошёл слева точно в подмышку.
Они стояли какое-то время почти обнявшись. Затем баск кашлянул раз, другой… его вырвало кровью… подогнулись колени, разжались пальцы – он медленно осел на палубу. Аксель оттолкнул труп коленом.
***
Придерживая румпель локтем, Аксель оглянулся на корсарские суда. С ближнего махали шейными платками и зюйдвестками, кричали – одобрительно по-французски, сердито по-баскски. Хмыкнув, рыбак повернулся к внуку:
– Упрямые, тролль их задери!
Пот заливал глаза, но Снорри не обращал на это внимания. Изо всех сил налегая на вёсла, он спешил достичь близкого берега. Вдруг удача изменит?! Что будет, если капитан передумает, или земляки баска всё-таки решат отомстить, не считаясь с обычаем? Словно подслушав его мысли, Аксель засмеялся:
– Ведь убедился французишка! Два десятка домов, один китобоец на рейде – зря собирались… Грабить некого, форт на горке, да ещё без боя лоцмана потерял! Не-е-ет, не дураки в Сен-Мало живут, – он помолчал, переложил раненую руку удобнее. Веско закончил:
– Хоть в сказки верят, а не дураки!
Из-за мыса показались тёмные пятна. Они росли, приближаясь – уже можно различить три вельбота, буксирующих тушу кита. Исландцы пригляделись к их маршруту, стараясь следовать параллельным курсом. Совсем скоро они ступят на берег!
– Эй, парень! – дед не собирался успокаиваться. – Ну как, понял сагу о Бьярни?
Неуверенно улыбнувшись, Снорри помотал головой:
– Похоже, пока домой не вернёмся – не пойму!
С берега крепко пахнет дымом, ворванью, гнилым мясом. На волнах колышутся внутренности китов, то и дело мелькают плавники ленивых северных акул. От криков чаек звенит в ушах. Облизанные морем голые скалы угрожающе торчат навстречу пришельцам. Уже слышна речь голландцев – врагов датского короля, а, значит, Исландии… Эта земля встречает их неласково, всерьёз стараясь напугать.
– А, может, уже понял, – голос Снорри окреп. – Сдаётся мне, саги рассказывают нам о чужих ошибках, чтобы мы совершали свои, не повторяясь…
Григорий Родственников
ТАНЕЦ СО СМЕРТЬЮ